Глава 1
…Мир шумно и весело отпраздновал Миллениум.
Наверное, человечеству было чему радоваться – многочисленные пророчества и кликушества по поводу конца света, связанные с этой датой, не сбылись, и Апокалипсис в очередной раз отодвинулся на неизвестное время. Ничуть не сконфуженные прорицатели и астрологи по всему миру напряжённо выдумывали, под какие такие страхи и ужасы им отныне собирать гонорары.
Россия на рубеже тысячелетий получила неожиданный подарок – нового президента. Внешне он, конечно, уступал своему рослому и громогласному предшественнику, но было в нём нечто, благодаря чему люди всё-таки стали связывать с его именем надежды на перемены к лучшему.
В то же самое время, в Москве, на Воронцовской улице, в двух шагах от Таганской площади, открылось представительство югославской фармацевтической компании.
Руководитель представительства, гражданин Сербии Марко Вуйкович, крепкий мужчина лет пятидесяти, обращал на себя внимание абсолютной сединой. Его волосы, аккуратно подстриженная густая борода, брови – светились серебряным инеем, как у Деда Мороза. Цепкие серые глаза Вуйковича всегда выражали спокойное внимание, и только очень наблюдательный собеседник мог заметить в них глубинную, непреходящую усталость, какая встречается у людей, вдосталь повидавших лиха на своём веку.
Во всех поездках его обычно сопровождали двое сотрудников. Тоже бородатые, они составляли своему шефу яркий контраст: были чернобородыми и черноглазыми, правда, у старшего из них черноту волос уже заметно оттеняли белые пряди, а взгляд его тёмных глаз окружающим казался мрачным, иногда – даже пугающим.
Вуйкович быстро наладил контакты с несколькими столичными компаниями, располагавшими сетями аптек, и подписал с ними контракты на поставку популярных препаратов, предложив очень приемлемые цены.
Поставки были исполнены безупречно, и сербу удалось заполучить свою первую крохотную площадку на необъятном российском рынке медикаментов. Это уже было успехом.
***
Кроме коммерции, у Вуйковича в России были и иные интересы, которые он не афишировал. Если судить по времени, которое коммерсант уделял изучению криминальных новостей, эти тайные интересы могли быть даже важнее официальных. Причём, из всего обильного потока уголовных сообщений его занимала исключительно деятельность наркоторговцев.
Извлечённая информация тщательно обобщалась и анализировалась. Можно было вполне заподозрить, что этот странный серб, похожий на грустного Деда Мороза, готовился торговать не только лекарственными препаратами.
Разрозненные сведения из множества открытых источников – от жёлтой прессы до научных медицинских изданий – Марко Вуйкович целых полгода терпеливо раскладывал по специальной схеме в своём ноутбуке, пока сквозь пёструю массу информации не стала прорисовываться система наркоторговли в целом по России и, в частности, по её столице.
Было видно даже и невооружённым глазом, что держава не балует своих борцов с наркомафией высокими окладами. За месяц службы ежедневно рискующий жизнью оперативник получал от государства меньше, чем торгующий героином удачливый пушер мог выручить за один вечер…
***
Вуйкович имел собственные цели, и он уже с высокой долей вероятности вычислил одну из самых весомых фигур российского наркобизнеса на текущий момент. Это был некий опытный, жёсткий и опасный субъект, известный в своих кругах под прозвищем Анубис.
В плане конспирации дело у Анубиса было поставлено очень профессионально, и это ещё раз убедило Марко, что он вышел не на посредника – перед ним был полномочный представитель очень крупного поставщика и руководитель обширной сети.
Оставалось тщательно обдумать, как к нему подойти, но последующие события заставили действовать сходу…
***
Когда в один из первых дней января в вечерних криминальных новостях прозвучало название села Ильинского, Марко Вуйкович сразу напрягся и по тревоге поднял своих помощников.
Телевизионный репортёр тренированной сорочьей скороговоркой поведал о жестокой перестрелке, случившийся в Ильинском накануне.
Перестрелка выглядела более чем странно: около десятка вооружённых до зубов бандитов пытались взять штурмом старый дом, в котором в момент нападения находились, кроме хозяина, отставного полковника, его брат и неназванный молодой человек лет тридцати-сорока.
Бандиты получили неожиданно жёсткий отпор, потеряли пятерых и вынуждены были ретироваться. А в доме живым остался только неизвестный молодой человек…
Менее чем через час Вуйкович в сопровождении своих постоянных спутников уже ехал в сторону села Ильинского.
К месту добрались утром, когда сельские улицы были ещё совсем безлюдны: продолжались праздничные дни, и никому не было нужды куда-то выходить спозаранок.
Чёрный «Infinity» остановился около школы. Вуйкович прошёл за ограду, его чернобородые спутники вышли из машины и молча курили, зорко поглядывая вокруг.
Марко приблизился к зданию школьных мастерских, расположенных чуть в стороне от учебного корпуса, и осторожно постучал в окно. Человек, появившийся в проёме, некоторое время вглядывался в лицо нежданного гостя, затем всплеснул ладонями и указал ему в сторону входа.
– Здравствуй, Павел Петрович! – без обычного акцента тихо сказал гость, перешагивая порог.
– Здравствуй, Игорь! Тебя сразу и не узнать – белый, как лунь! – протягивая для рукопожатия свою мозолистую ладонь, ответил Потапов. – Я ведь не поверил, что ты мог такое с ребёнком сделать. И Даша, думаю, не верила…
Павел Петрович осёкся и замолчал. Чёрная тень, скользнувшая по его лицу, гостя сильно встревожила.
– Где она? – чувствуя, как сердце у него вот-вот выскочит из груди, спросил Игорь.
– Похоронили мы её. Руки на себя наложила. В ту же осень, как ты исчез…
Игорь отшатнулся и тяжело опёрся о ближний к нему верстак.
– Я тебе ещё не всё сказал, парень! – слова давались Павлу Петровичу с трудом. – Но – не могу не сказать: она беременна была… это уже после вскрытия…
Мир вокруг погас. Игорь окаменел. Ему показалось – прошла вечность, прежде чем он сумел, наконец, выдохнуть:
– На могилу проводишь?
Вместо ответа Потапов ушёл в свою каморку и тут же вернулся, накидывая на ходу потёртый офицерский бушлат.
Пока ехали к кладбищу, Павел Петрович подробно описал Болотникову-Вуйковичу все события той осени: как оглушила школу и всё село весть о преступлении, якобы совершённом бывшим физруком, как нагрянули сыщики, и как на глазах почернела и сникла Даша…
– А вот ещё что интересно! – неожиданно припомнил он. – Сыщики эти спрашивали, не торговал ли ты наркотиками.
Игорь резко повернул голову:
– Это точно?
– Так всех практически спрашивали, и меня тоже…
Болотникова, судя по его реакции, это обстоятельство особо заинтересовало, но вопросов он больше не задал.
– До сих пор не могу себе простить, – сокрушённо вздохнул Потапов, – что не подошёл тогда к Дарье, не поговорил, не поддержал. Сам-то сразу понял, что брехня про тебя была дикая, страшная. Я ведь людей нутром чувствую, хоть и не знаю, кто ты есть на самом деле, только не мог ты такого сотворить!
Игорь, сидевший рядом с Потаповым на заднем сиденье, крепко сжал Павлу Петровичу плечо…
Дашина могила располагалась на самом краю старого Ильинского кладбища. Болотников один подошёл к заснеженному холмику под чёрным деревянным крестом и, когда глянули на него с керамической фотографии любимые глаза, рухнул на колени:
– Вот я и вернулся…
Он никогда не считал себя верующим человеком, но в этот момент разорванная душа его беззвучно закричала в белёсое январское небо:
– Боже! Бо-о-о-же…
Четверть часа спустя Болотников вернулся к машине. Лицо, глаза его были такими, от чего даже видавшие виды сербы тревожно переглянулись между собой.
Однако, оказавшись на сиденье, Игорь хоть и не сразу, но взял себя в руки:
– Ты не очень занят, Павел Петрович? – глухо спросил он, поворачиваясь к Потапову. – Если я тебя до вечера в Опорск увезу?
– Нет, не занят, – ответил тот, – каникулы сейчас. Школа, разве что, без присмотра останется. Доложить бы надо, что отлучаюсь…
– А вот этого делать не стоит! – Болотников нахмурился. – Физрук ваш, Лебедев, по-прежнему в розыске. Хоть сейчас для всех я – иностранец, и годы прошли, но в этом селе нам рисоваться опасно.
– Ладно! – кивнул Потапов. – В Опорск – так в Опорск!
Путь до города прошёл в полном молчании.
Погружённый в себя, Игорь вспоминал, как соглашался он на участие в «Белом караване». Вдобавок ко всему, жгло изнутри запоздалое прозрение, что и сама затея была просто чьей-то гнусной афёрой – какие тут, к чёрту, интересы государства!
Игорь верил Растопчину, не допускал даже мысли, что в «Белом караване» старый генерал мог иметь личную корысть, но было бы глупо верить, что деньги не украли те, кто измыслил эту схему с героином.
«И ведь не мальчик ты уже был, Болотников! Чем ещё придётся за это платить?» – мелькнула мысль, резкая и режущая, как вспышка электросварки.
Не находилось ничего, что стало бы оправданием или утешением, и ясно ему было лишь одно: он не имеет права умереть, пока жив хоть один из виновных в Дашиной смерти…
***
Они пообедали в ресторане при гостинице, затем, пригласив Потапова к себе в номер, Болотников поведал ему об изначальной цели их поездки в Ильинское.
Сразу выяснилось, что Павел Петрович был в давней дружбе с погибшим отставным полковником.
– Все ульи для его пасеки моими руками сколочены! – не без гордости заявил Потапов. – А раньше и дом ему помогал восстанавливать: что по плотницкой и столярной части – рамы оконные, двери, полы с потолками – всё мной сработано. Вот, сгорело теперь…
Он согнулся в своём кресле, потёр ладонями виски, и удручённо продолжил:
– Михал Петровича жаль. Крепкий был старик и правильный. Да и брат его, Гавриил, светлым был человеком – царство им небесное! – Потапов задумался. – Я вот соображаю – всё из-за парня того случилось, что как раз перед праздником они к себе привезли.
– О парне – всё, что только знаешь! – оживился Игорь, который уже догадывался, что неизвестный человек является ключевой фигурой во всей этой истории.
– Знаю мало чего, – вздохнул Потапов. – Полковник, хоть и доверял мне, да лишнего болтать, видно, не приучен был. Мы встретились с ним третьего числа у магазина, поговорили чуток. Короче, парень тот – милиционер из Опорска. Фамилия – Рубахин. Его жена в музее работала, с Гавриилом вместе. Пока он воевал на Кавказе, жена уехала к родителям. Нашли его братья в чёрном запое, чуть живого. Несколько дней откачивали.
А потом эти бандюки нагрянули. Похоже, милиционер сильно досадил им, раз такую стрельбу затеяли! – Потапов повернулся к Игорю, разводя руками. – Вот и всё, что знаю.
– Уже намного больше, чем ничего! – Болотников на минуту задумался. – Милиционер, значит, точно целым остался?
– Насколько целым, я сам не видел, но люди рассказывали, что был на своих ногах, а вот увезли его на «скорой».
– Так-так-так! – Игорь продолжал напряженно соображать. – Стариков в селе хоронить будут?
– А где же ещё! Слышал я, Алексею – сыну Гавриила – телеграмму уже дали. Он у него на Камчатке где-то служит. Будут ждать, пока прилетит.
– Эх, не знал я, – с отчаянием закончил Потапов. – А то бы с тылу им подсобил – патронов с картечью у меня с полсотни лежит…
У Болотникова, очевидно, сложился в голове какой-то план.
– Вот что я думаю, Павел Петрович, – сказал он. – Те, кто подставил меня, скорее всего, виновны и в гибели твоего полковника с братом. А сейчас кто-то из той банды обязательно должен вертеться здесь рядом…
– Тебе виднее!
– Поможешь нам?
– А что я смогу?
– В мастерской у себя ты сможешь спрятать нас на пару-тройку дней, до похорон Вознесенских?
– Если на голых верстаках спать согласны, – пожал плечами Потапов, – у ребятни каникулы сейчас – почему и не спрятать…
***
Полковника Вознесенского с Потаповым связывала ещё и общая страсть к охоте. В лесу Павлу Петровичу не было равных: отличал каждую травинку, знал посвист любой пичуги, сразу видел следы зверей, что обитали в том или ином месте.
– Ну, Петрович, ты – леший! – восхищался, бывало, полковник, не успевая запоминать на ходу всё то, что показывал и пояснял ему Потапов.
– Сам не леший, – улыбался тот. – Но лешего внук и лешего сын – это точно: дед и отец лесниками были всю жизнь. Да и меня в первый раз из лесу в школу и к людям привезли лет в десять уже, а до этого – моя бабка была и учительницей моей, пока не померла.
Потапов поведал полковнику кое-что из своей истории.
Когда с подачи приснопамятного патриарха Никона выяснилось, что крестное знамение следует не двумя, а тремя перстами творить, часть людей из Ильинского, верных исконному благочестию, ушла ещё дальше в леса, отгородившись от мира большим болотом.
И приобщали к трём перстам по Руси мужиков на привычный манер – через рваные ноздри, через колоды и узилища, да не все сдались – молились по-старому по скитам да пещерам, истово верили, что сберегут, таким образом, души свои от скверны, что навёли на Русь…
Дед Павла Петровича был выходцем из этих староверов. Однажды, в гражданскую войну, обнаружил он в лесу городскую барышню – голодную и оборванную, уже отчаявшуюся когда-нибудь выйти к людям.
Оказалось, что на поезд, в котором уезжала она из Москвы к родственникам в провинцию, напала какая-то банда. Девушке удалось убежать в лес, и она несколько дней пряталась и шла неизвестно куда, пока не наткнулась на свою судьбу в лице молодого парня, свернувшего с охотничьей тропы на тихий плач.
Привёл он, было, свою находку в отчий дом, но строгий отец сразу поставил условие: либо он отводит срамную девицу туда, где и нашёл, либо сам с ней уходит, куда глаза глядят.
А поскольку глаза парня уже глядели исключительно на бедную барышню, он и ушел с ней в ближнюю деревню, где жил его родной дядька, также отщепенец, в своё время порвавший с семьёй из-за любви.
– Бабка мне рассказывала, – вспоминал Потапов, – что на следующую весну дед Игнатий, которому в большой деревне всё было шумно да суетно, срубил себе избу на месте старого охотничьего зимовья у лесного озера. Промышлял охотой и рыбной ловлей, а когда уже стала советская власть управлять и лесными угодьями – кто-то предложил ему должность лесника. И та власть тоже ведь была не без добрых людей…
***
Свой внедорожник Игорь решил оставить на стоянке при гостинице: приметный очень, а село и без того взбудоражено.
– И то верно, – поддержал его Потапов, – ведь бандиты тоже приезжали именно на чёрных джипах! А транспортом я вас на месте обеспечу, – пообещал он, – у меня личный вездеход в гараже школьном стоит. Я его, считай, из металлолома воскресил, теперь и для школы подвожу, что нужно, на нём же с полковником мы и на охоту гоняли. На вид он явно не «Мерседес», но за движок и ходовую часть – отвечаю.
– Да тебе, я смотрю, вообще цены нет, Павел Петрович! – совершенно серьёзно заметил Болотников.
В село они вернулись на такси и уже к полуночи. Вышли у околицы, неподалёку от избушки, где когда-то жил Игорь. Она теперь стояла заброшенной и пустой, а местные женщины ходили мимо с мистическим ужасом, словно именно здесь, а не где-то в столице, совершил злодей-физрук то кошмарное убийство.
По глухим и тёмным улицам, преодолевая кое-где сугробы, дошли до школьных мастерских. Пару раз по пути из-за заборов лениво брехнули собаки, но ни в одном из спящих окон не вспыхнул огонь.
Когда устраивались ко сну, Потапов обратил внимание, как серб, что выглядел постарше, вытащил из своей дорожной сумки маленькую птичью клетку и поставил её на пол рядом с отведённым ему верстаком. Клетка была накрыта чехлом из ткани, похожей на мешковину. Из-под чехла послышался какой-то шорох.
– Что это он с собой таскает? – с удивлением спросил Павел Петрович у Болотникова.
– Это? – Игорь мрачно усмехнулся. – Мой друг – юный натуралист, он нигде не расстаётся со своей питомицей.
– Канарейка, что ли?
– Посмотри на его лицо, – продолжая свою чёрную шутку, сказал Болотников, –разве может человек с таким лицом увлекаться канарейками? Крыса у него там…
«Юный натуралист» в этот момент поднял глаза, и у Павла Петровича пропало желание ещё о чём-то спрашивать.
– Ладно, спокойной ночи! – пробормотал он и скрылся в своей каморке…
Эти сумрачные, и словно глухонемые, помощники бывшего физрука вызывали у Потапова непреходящее ощущение какой-то или бывшей, или будущей беды.
Утром он выбрал момент и тихо спросил Болотникова:
– Чего это они всегда такие хмурые?
Игорь посмотрел на Павла Петровича долгим задумчивым взглядом, словно не мог сразу подобрать нужного ответа.
– У старшего из них албанцы утопили в колодце годовалого сына! – почти шёпотом ответил он. – Жена сама бросилась вслед за ребёнком…
Болотников отвернулся:
– Про другого рассказывать?
– Прости, Игорь Фёдорыч, за глупое любопытство! Всё понял. Прости…
После короткого завтрака Болотников подробно проинструктировал Павла Петровича по его роли в ожидаемых событиях:
– Не сегодня-завтра здесь должен появиться чужой человек. Думаю, что вырядится он под рыбака или охотника. Твоя задача этого человека распознать и сразу нам сообщить. А в первую очередь присмотреть нужно за кладбищем.
– Почему за кладбищем? – не понял Потапов.
– Потому что милиционера того из Опорска очень хотели убить. Иначе не стали бы дом штурмовать. Убить его теперь удобнее на похоронах стариков. Раз уж он жив, да ещё и на ногах остался – проститься обязательно приедет, иначе не по-божески получится: братья-то из-за него смерть приняли.
– Понятно! – Павел Петрович обеспокоился. – А если взрыв устроят? Как-то по телевизору…
– Это вряд ли, – уверил его Игорь, – они и так уже слишком нашумели. По-идиотски, я бы сказал. Теперь здесь, скорее всего, снайпера задействуют, вот он-то и появится около кладбища. Место для могилы уже выбрали?
– Налюди мне выйти надо, – поднялся Потапов. – Тогда уж всё буду знать!
– А мобильник у тебя есть, Петрович? – поинтересовался Болотников.
– Звонить некому! – отмахнулся тот.
Игорь позвал Ивковича:
– Дай ему одну из своих трубок, что попроще, и покажи, как пользоваться!
Расчёты Болотникова оказались верными.
Павел Петрович побывал в сельской администрации и там вызвался руководить рытьём могилы для братьев Вознесенских.
Сразу после полудня он приметил на кладбище чужака с большим рюкзаком и и каким-то чехлом за плечами. Тот возник неожиданно и медленно прошёл метрах в пятидесяти от долбящих мёрзлую землю мужиков, даже не глядя в их сторону.
Потапов отошёл в сторонку и позвонил Игорю:
– Может, мне проследить за ним?
– Ни в коем случае! – строго приказал тот. – В лес он пошёл, говоришь?
– Ну, да!
– А почему ты решил, что он и есть тот, кого мы ждём?
– Нормальный человек обязательно повернул бы голову в нашу сторону, мы ведь не картошку копали…
– Всё, Петрович, спасибо! Занимайся своими делами. Теперь охотник этот от нас никуда не денется.
Утром следующего дня, как только рассвело, они приехали на кладбище в «уазике» Потапова.
Павел Петрович вышел с лопатой и для отвода глаз начал оправлять кучи мерзлой земли по краям двойной могилы.
Болотников со своими помощниками из машины внимательно осмотрели окрестности.
– Зелены дрвейе! Смрека!* – произнёс, наконец, один из сербов и указал на группу развесистых елей, расположенных на краю леса.
– Ты прав, Ангел! – согласился Игорь. – Другой позиции я здесь не вижу!
На обратном пути Потапов, как бы между делом, спросил:
– Вам же, наверное, камуфляж зимний понадобится?
Невозмутимые сербы удовлетворённо переглянулись, а Игорь, не сдержавшись, хлопнул Павла Петровича по плечу:
– Ты не перестаёшь меня удивлять, Петрович! – воскликнул он. – У тебя и камуфляж есть?
– Полковничий! – тихо ответил Потапов. – Мы же с ним тут как раз под праздники на кабана выезжали. Вот и бушлат – на мне – его подарок… В багажнике у меня этот камуфляж – два комплекта…
– Хватит нам и двух!
– Меня с собой возьмёте? – повернулся к Болотникову Павел Петрович. – Лишним не буду!
– Прости, но это дело – сугубо наше! – решительно заявил Игорь. – А вот без вездехода твоего нам, конечно, не обойтись…
***
Снайпера на его позиции застали врасплох, а потому взяли тихо. Он сбросил вниз оружие, а затем и сам слез из гнезда, устроенного им в густых ветвях вековой ели.
Сербы умели развязывать врагам языки. Ангел Друбич пользовался давно испытанным приёмом: он демонстрировал объекту допроса голодную крысу в проволочной птичьей клетке и металлическую миску. Это была древняя пытка: крысу сажали связанному пленнику на живот, накрывали её миской и плотно приматывали к телу. Голодный перепуганный зверёк, не находя выхода, начинал вгрызаться в живую плоть. Предполагалось, что таким образом крыса через некоторое время выбирается на свободу, но Друбич не помнил ни одного случая, чтобы кто-нибудь выдерживал больше четверти часа – все начинали говорить. Причём многим было достаточно лишь демонстрации: как только человек понимал суть предстоящей муки, он делал однозначный выбор.
Захваченный стрелок не стал исключением. Он подробно описал заказчика, который его нанял, назвал марку, цвет и номер машины, на которой тот приезжал на встречу, номер телефона для связи.
Допрос проходил на заброшенном колхозном химскладе, у лесной кромки большого поля километрах в пяти от села. Когда разговор завершился, Друбич выстрелил киллеру в лоб. Закопали его тут же, тщательно замаскировав импровизированную могилу.
И ещё один бывший офицер, неприкаянный русский мужик, сбитый с пути лихолетьем, встал в длинную очередь на Божий Суд…
Болотников, садясь в машину, подумал, что место для героинового тайника было им когда-то выбрано безупречно: за годы его отсутствия здесь, похоже, так и не ступала нога человека. Даже мёрзлая, земля внутри ангара всё еще остро воняла химией, отбивая охоту заходить внутрь. Прилежащее поле тоже казалось давно заброшенным – из-под снега, насколько хватало взора, густо чернели засохшие верхушки высокого разнотравья.
Теперь это место можно было называть и проклятым…
Игорь снова едва удержался от соблазна привести в действие мины, заложенные в камере с героином, но мощный взрыв неизбежно услыхали бы в селе, и не стоило создавать себе лишних трудностей.
Нужно было возвращаться в столицу. С наступлением скорых январских сумерек, они в условленном месте дождались Потапова, и уже он, приняв руль от Ивковича, повёз их в Опорск. Павел Петрович за всю дорогу не задал ни одного вопроса – чувствовал: говорить не хочется никому…
В ресторане на городской окраине остановились на ужин. Здесь, у оживлённой трассы, обслуживали, в основном, водителей-дальнобойщиков, а потому и меню рассчитывали не на праздную публику, а на усталых в дороге парней, которым нужно сытно поесть. Все, кроме Потапова, заказали себе по стакану водки. Выпили её сразу, в один приём и без всяких тостов.
Молчание, долго царившее и за столом, нарушил Болотников:
– Если у кого-то вдруг появятся вопросы, – сказал он Потапову, – мы – иностранцы, приезжали узнать насчёт охоты. Кто-то из Опорска нам тебя рекомендовал, а кто – ты не знаешь. Об охоте не договорились – испугались последними событиями, – в глазах у Игоря мелькнула слабая тень иронии. – Мы решили, что окрестные леса переполнены вооружёнными бандитами. Брали у тебя машину напрокат. Куда ездили – не сказали.
Павел Петрович кивнул.
– Вернёшься когда-нибудь в наши края? – спросил он.
– Не знаю, – Болотников сделал знак официантке, показывая, что хочет рассчитаться. – Будем живы – посмотрим…
– Ты уж будь живым! – искренне пожелал Потапов. – У тебя, я вижу, надёжные ангелы-хранители, – грустно улыбаясь, он указал глазами на сербов.
Один из них, Друбич, вдруг заговорил на своём языке, глядя, наверное, больше куда-то в себя, чем перед собой.
Немного помедлив, Игорь начал переводить для Павла Петровича:
– «На самом деле, ангелы-хранители – это души людей, которые нас любят или поминают нас добром…» – считает он. – «… на этом, и на том свете …»
Друбич помолчал и продолжил свою мысль:
– «Каждый имеет столько ангелов за спиной, сколько он заслужил…» – Игорь вторил товарищу медленно, словно взвешивая каждое произнесённое слово. – «И демоны тоже – людские души, если они переполнены злобой и ненавистью…»
Подошедшая официантка прервала неожиданный монолог серба.
Рассчитавшись, Болотников заметил удивление в лице Потапова и пояснил:
– Сумрачный друг мой Друбич изучал когда-то в Миланском университете историю, литературу и философию, имеет степень магистра. Потом преподавал в гимназии у себя на родине.
Второй Ангел – Ивкович, с отцом и старшим братом пёк для людей хлеб. У них была своя пекарня в городе Приштине.
Если бы не война…
Он замолчал и махнул рукой.
Все, между тем, встали. Пришло время прощаться.
Сербы по-дружески крепко пожали Потапову руки, Игорь Павла Петровича обнял:
– Спасибо тебе! И звони, старина, если от нас потребуется какая-то помощь. Телефон теперь у тебя есть, и деньги на нём не закончатся, во всяком случае – пока я жив, об этом можешь даже не думать!
Проводив долгим взглядом такси, в котором уехали его суровые гости, Потапов пошёл к своему «уазику»…
***
Машина с номером, который назвал снайпер, числилась по учёту за столичной фирмой «Free Cars», сдающей автомобили напрокат. В указанное время автомобиль брал по своему паспорту некто Шарунов, спивающийся инженер-проектировщик, уволенный с работы полгода назад. Когда один знакомый попросил его о незначительной услуге и дал за это пять тысяч рублей, он согласился, не раздумывая и не задавая лишних вопросов.
Пришлось искать знакомого и, в конечном итоге, чтобы по цепочке добраться до заказчика, Игорь потратил две недели.
Заказчика они взяли, устроив засаду в его квартире неподалёку от стадиона «Динамо». Два незамысловатых замка в дверях Ивкович открыл за тридцать секунд.
Двухкомнатное логово изнутри нормальным жильём не выглядело: пустая прихожая с одинокой вешалкой на три крючка, минимум посуды на кухне, абсолютно никаких следов женского или детского присутствия, но зато на стенах – толстые ковры. Здесь явно отдавало казённым духом – столы, стулья и пустой книжный шкаф были определённо завезены из какой-то конторы.
Солдатская железная кровать в спальне, накрытая суконным одеялом, развеяла в Болотникове последние сомнения – квартира изначально использовалась не для жилья, а для конспиративных встреч с агентурой.
Чтобы определить городской номер телефона, установленного в квартире, Игорь набрал самого себя и остолбенел: на дисплее мобильника высветились цифры, которые ему когда-то надиктовал Растопчин – именно на этот номер несколько лет назад он звонил с Комсомольской площади!
Осмыслить своё открытие он не успел: во входную дверь снаружи уже вставляли ключ …
Геннадий Свергунов, как ни странно, гостям не удивился и сопротивления не оказывал. Он признался, что смертельно устал и сам ждал какой-то развязки.
– Вы, впрочем, могли и опоздать, господа! – Свергунов изобразил на бледном лице подобие улыбки. – У меня уже невыносимо лоб чесался – пули просил, и вряд ли бы я долго терпел этот зуд…
Он почему-то начал свою вынужденную исповедь с Василия Рубахина – милиционера из Опорска, из-за которого был организован штурм дома в Ильинском, и по чью душу теперь пришлось отправлять ещё и снайпера.
– Ещё раньше мы пытались пристрелить его на Кавказе, во время его командировки. Я был против суеты вокруг этого мента! – Свергунов с досадой поморщился. – Но Анубис на нём будто свихнулся. Вот и приехали…
Разговор растянулся часа на три. Пленник ничего не скрывал, и, когда под утро он, наконец, умолк, Друбич встал перед ним и передёрнул затворную рамку своей «Беретты» с заранее накрученным глушителем.
– Последнее! – побледневший пленник пристально посмотрел на Вуйковича. – Ты ведь и есть тот самый Баши?
– Да. Меня называли и так! – Игорь вышел в соседнюю комнату.
Свергунов не стал отворачиваться от выстрела – он устало откинулся на спинку стула, закрыл глаза, и на лбу у него выступили обильные капли пота…
Анубиса взять не удалось. Когда сербы приехали в названный Свергуновым отель, его там уже не было.
В базе данных аэропорта Шереметьево-2 значилось, что пассажир по фамилии Нестеров ещё ночным рейсом вылетел в Австрию…
Глава 2
Над Альпами кружились частые и обильные метели. Многочисленная снегоуборочная техника не успевала справляться с заносами, даже работая в круглосуточном режиме.
Антону Нестерову пришлось около пяти часов в автомобильных пробках по занесённым дорогам пробираться к резиденции главного босса.
Анубис прекрасно понимал, что на простой разговор ему вряд ли стоит рассчитывать – нужно признаваться в полном провале. Началом неприятностей Антон по-прежнему считал историю с Рубахиным – оставалось только гадать, что было в папках, переданных этим ментом в руки офицеру-фээсбэшнику после стрельбы в Ильинском.
Ясно, что у Гольдштейна в распоряжении больше нет специалистов, подобных ему – ведь это же он лично создал и держал всю сеть, но он же её и провалил…
***
Нестеров не подозревал, что ещё в тот период, когда его сеть стала приносить очень хорошие деньги, Гольдштейн неожиданно вызвал к себе Юнусбекова.
– Ты нашёл очень эффективного работника, Элгазы! – заявил он гостю за ужином. – Я настолько им доволен, что уже начинаю задумываться: не пора ли нам его убрать?
Гость разгладил широкую чёрную бороду, которую отпустил с тех пор, как ушел со службы, и некоторое время помолчал. По выражению узких восточных глаз партнёра Гольдштейн видел, что услышанное тому не показалось абсурдным.
– Ты прав, мой мудрый друг! – ответил, наконец, Элгазы. – То, что приносит нам сейчас такие хорошие деньги – реально управляется им. Я даже не думал, что он так быстро наберёт силу. Он становится для нас опасен. А может – возьмём его в долю?
Серж отрицательно покачал головой:
– Готовь ему замену. А сейчас, – Гольдштейн приподнял бокал с розовым итальянским вином, – выпьем за старую дружбу!
***
Провальный доклад Антона Серж Гольдштейн слушал, сидя в глубоком кожаном кресле у камина в отдельных апартаментах своего отеля. Камин был газовым, и выстроенные в полукольцо ровные языки пламени в нём создавали иллюзию отверстой пасти с острыми синеватыми зубами.
Уже на первых минутах Серж остановил объяснения Нестерова коротким взмахом руки:
– К чему мне твои глаголы в сослагательном наклонении? Всё, что ты сказал и собираешься сказать, укладывается в одно предложение: «База в Опорске разгромлена – сети больше нет!».
К тому же, помнишь: ты ведь так и не нашёл мне, где этот супермен Баши прячет мой героин…
Антон, чувствуя страшную усталость и раздражение, слушал молча.
– Через два часа весь твой триллер с именами действующих лиц и исполнителей должен лежать у меня на столе. – Серж отвернулся к камину и, уже не глядя на Нестерова, сделал движение головой, указавшее в сторону выхода…
В назначенное время, быстро пробежав глазами сочинение Антона, Гольдштейн отложил листы в сторону и нажал невидимую кнопку в подлокотнике кресла. Где-то за дверями раздался тихий мелодичный звон, и в каминном зале возник помощник и телохранитель Сержа – рослый поляк Зден.
– Проводи гостя! – распорядился по-немецки Гольдштейн.
Зден сделал короткий шаг в сторону, пропуская Нестерова вперёд. Перехватив его взгляд, Антон вдруг ощутил тугую, леденящую волну опасности: смерть и раньше ходила рядом с ним, но никогда ещё она так близко не стояла и не смотрела в упор.
В узкой галерее из чёрного тонированного стекла, соединявшей апартаменты хозяина с отелем, поляк неожиданно коснулся пальцами плеча Антона. Обернувшись, тот получил резкий удар тренированного кулака в область сердца и умер мгновенно в результате разрыва сердечной сумки – Зден был специалистом очень высокого класса.
Ещё час спустя тело в полном горнолыжном облачении упало со стометровой скалы рядом с трассой подъёмника и ударилось об острые камни, торчавшие из-под снега.
К рассвету все следы происшествия были тщательно скрыты обильной метелью.
Это не было уникальным случаем с туристами из России. Некоторые из них умудрялись и на лыжи вставать в изрядном подпитии, а горы, как известно, подобного отношения к себе не прощают…
***
Ангел Ивкович, улетевший вслед за Нестеровым, обнаружил его лишь через две недели, когда в горах резко потеплело, и снег осел.
Нашёл Ангел, конечно, не самого Анубиса, а сообщение полицейского управления о найденном трупе неизвестного лыжника, предположительно – русского.
Чуть позже пресса известила, что погибший лыжник опознан и даже опубликовала его фотографию. Полиция вполне уверенно предполагала, что смерть наступила в результате несчастного случая.
Игорь тоже прибыл в Вену и с карандашом в руках перечитал все публикации о происшествии, собранные для него Ивковичем накануне. В одной из газет он обнаружил весьма подробную версию случившегося. Исходя из этой версии, русский турист настолько жаждал покататься на лыжах, что, едва устроившись в отеле, тут же переоделся в спортивный костюм, выпил в баре чуть ли не бутылку водки и ушёл на трассу, даже не закусив и не обращая внимания на густую метель.
В конечном итоге Вуйковичу показалась весьма любопытной фигура владельца гостиницы, где, как выяснилось позже, турист Нестеров останавливался регулярно. И всегда – за счёт заведения.
Сербские бизнесмены провели в Австрии ещё неделю, но владелец горнолыжного отеля словно растворился в густых туманах наступающей альпийской весны. Хотя Вуйкович уже не сомневался – он вышел на ещё не остывшее логово главного зверя…
Из Вены они вылетели в Белград – нужно было заниматься и прямыми делами фармацевтической компании, которую Вуйкович-Болотников официально представлял в России. В руководство этой компании с самого её основания входил Иван Савельев, или Иво Савич, как его здесь называли…
***
Алогичные загадки коварны, но только в них скрываются самые интересные ответы.
Анализируя последние события, Гольдштейн не был собой доволен.
Судьба припрятанной когда-то генералом Растопчиным тонны героина окончательно скрылась во мраке. Единственным человеком, который знал, где она хранится – был некий Баши, он же Лебедев – физрук из сельской школы, как потом выяснилось. Но и его следы затерялись в пространстве и времени.
Вопросы, вопросы…
Что за фрукт милиционер Рубахин, передавший офицеру ФСБ документы в объёмистых папках после идиотской стрельбы, организованной Анубисом в селе под Опорском? И, главное – что было в тех папках?
Валерий Сергеевич по своим каналам навёл острожные справки и узнал, что Рубахин находится на излечении в центральном военном госпитале, а устроен он был туда по звонку с Лубянки.
Круг опасно замыкался.
Лазаридис срочно перебрался в Лондон, прихватив с собой неотлучного Здена…
Глава 3
В конце апреля, когда берёзы в лесах вокруг Ильинского уже покрылись прозрачной зелёной пеленой молодой листвы, Павел Петрович Потапов на своём вездеходе повёз на лесное озеро троих гостей – иностранцев. Старик нескрываемо радовался и обещал им царскую, незабываемую рыбалку.
Сразу за околицей приезжие неожиданно попросили Павла Петровича завернуть к проржавевшему железному ангару за перелеском, где располагался когда-то колхозный химсклад.
Когда машина остановилась у проёма ворот с давно отвалившимися створками, Игорь Болотников вытащил из багажника тяжелую сумку и, оставив своих спутников снаружи, зашёл в ангар.
В дальнем углу он с трудом открыл замаскированный люк, лёг рядом и чуть ли не по пояс свесился внутрь. Повозившись там несколько минут, Болотников аккуратно положил на землю подальше от люка две мины и отдельно – снятые взрыватели. Затем он встал на колени засыпал и в люк розоватую смесь мелких гранул из принесённых в сумке упаковок.
Смесь обладала специальными свойствами: при горении она выделяла кислород, могла гореть даже под водой, а её практически бездымное белое пламя давало температуру около тысячи градусов. Правда, поджечь её можно было только специальным пиропатроном.
Покончив с приготовлениями, Игорь несколько минут задумчиво постоял над открытым люком, потом закурил, поднес зажигалку к запалу пиропатрона и, бросив его вниз, плотно закрыл тяжёлую крышку. Под ногами послышалось глухое нарастающее шипение, земля на поверхности резко запахла химией, и Болотников, уложив в сумку мины и подобрав взрыватели, поспешил к выходу.
Когда минут через пятнадцать все вчетвером подошли к месту, где только что в адском пламени сгорели миллионы долларов, они обнаружили на поверхности чёткий прямоугольник спекшейся от жара земли. От плотной горячей вони слезились глаза и невозможно было дышать. Пришлось ещё переждать снаружи какое-то время, чтобы затем замаскировать остывающий след окончательно.
Все действия происходили почти в полном молчании. Озадаченный Павел Петрович тоже воздержался от каких-либо вопросов…
***
Сразу по приезду на озеро Болотников со своей сумкой отплыл на надувной лодке подальше от берега и с промежутком метров в сто утопил мины. Отдельно он разбросал и взрыватели.
А рыбалка им удалась, потому что иначе и быть не могло: Потапов знал на своём озере все рыбные места.
Ближе к вечеру на костре сварили уху, затем обильно запивали её водкой, но ни весенняя благодать лесного озера, ни горячая водочная мреть не снимали с души Болотникова железных цепей давно осознанной вины, которые здесь, в окрестностях Ильинского, давили особенно тяжко.
Будь Игорь религиозным человеком, он назвал бы это тяжестью смертного греха, который никогда не отмолить. Даже сознание того, что проклятого склада больше не существует, не принесло ему ни малейшего облегчения.
Впрочем, бросая пиропатрон в отверстие люка, чудесного исцеления Игорь и не ждал …
Предзакатное озеро, обрамлённое лесом, завораживало своей красотой. Ветра не было, и зеркальная поверхность воды отражала позолоченные заходящим солнцем облака, чёрно-зелёные ели и редкие белые свечи берёзовых стволов над берегами.
Дым костра поднимался к небу прямым синеватым столбом и тоже отражался в озерной глади.
Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, появись сейчас комар – его звон был бы слышен и с противоположного берега.
Игорь, повидавший на своём веку немало разнообразных пейзажей, в эти минуты подумал, что он, пожалуй, впервые в жизни оказался в таком царстве гармонии и покоя.
– А ведь рай вокруг! – словно подслушав его мысли, тихо произнёс Потапов.
Болотников промолчал, но, как всегда неожиданно, заговорил Ангел Друбич. Глаза серба неподвижно смотрели на пляску огня в костре.
Игорь дал товарищу высказаться до конца и только потом перевёл сказанное Павлу Петровичу:
– Он сказал, что рая не может быть снаружи, и его нельзя ощутить плотью. Рай может чувствовать только душа, которую любят, о которой искренне молятся другие души. Чем больше любви и доброй памяти – тем ярче и блаженнее рай…
А мы все, – он сказал, – кроме, возможно, тебя – давно в аду. О нас даже некому молиться…
У костра воцарилось молчание, и Ангел Ивкович вытащил из рюкзака очередную бутылку водки.
Непьющий Павел Петрович взял топор и пошёл в лес. Он решил пополнить запас дров на ночь и уже определил себя бессменным часовым.
Игорь пил не пьянея, но затем усталость и водка всё-таки взяли своё. Уже в полудрёме под синим полотном просторной палатки Болотников подумал об Анубисе и вяло попытался позлорадствовать: Нестеров так и не узнал, что вожделенная тонна героина, на поиски которой он когда-то потратил столько сил и денег, находилась у него почти под носом.
Но радости, даже злой, не получалось – в душе уже привычно плескалась лишь неизбывная полынная горечь…
***
Во сне к нему пришла Даша.
Плохо пришла. Он, собственно, не видел её саму, но что-то в этот миг подсказывало ему, что пришла именно Даша.
И он сразу ощутил исходящую от неё невыносимую волну ужаса и обиды, которая придавила его к земле так, что невозможно было шевельнуться, страшная тяжесть упала на грудь и не давала дышать.
Игорь хотел ей что-то сказать, объяснить, но уже останавливалось сердце, и он, чувствуя, что сейчас умрёт, с последним усилием рванулся от земли …
***
Очнувшись, Болотников судорожно расстегнул молнию спального мешка и сел, но набрать в легкие воздуха удалось не сразу – ещё какие-то мгновения рёбра были туго стянуты незримыми пеленами, а сознание в панике металось между сном и явью.
С трудом отдышавшись, Игорь заметил, что не спит и Друбич.
– Услышал твой стон, – тихо сказал Ангел. – Показалось, что ты умираешь.
– Тебе не показалось, – Игорь всё ещё чувствовал внутри себя отверстую ледяную бездну. – Я сейчас умирал…
Они вылезли из палатки и отправили спать Павла Петровича, сменив его на посту у костра.
Шёл к исходу третий час ночи – самый страшный час суток, отмеченный мрачными суевериями у всех народов – на это время выпадает основная доля естественных смертей.
Ангел остался на берегу, а Игорь разделся и нагишом бросился в холодную воду озера, которая обожгла и мгновенно взбодрила тело, но ничего не смыла с души.
Согреваясь потом у огня, заплясавшего над щедрой охапкой хвороста, Игорь поведал Друбичу о пережитом сне.
Ангел с некоторым удивлением посмотрел на Игоря, и голос его прозвучал глухо и хрипло:
– Мы с тобой в одном аду, Игорь, потому что моя Радислава уже не раз снилась мне точно так же: я никогда не вижу её лица, не слышу голоса – вместо Рады ко мне приходит её смертная обида, что я не был рядом и не спас нашего сына…
Друбич достал из костра горящую ветку и прикурил очередную сигарету.
У костра воцарилось тягостное молчание.
Всё окрест тоже молчало, глухая тишина над озером вызывала ощущение нереальности окружающего мира, в котором единственные звуки исходили от потрескивающих в пламени сучьев.
Звёздный купол отражался в незримой чёрной глади воды, и какой-то момент Игорю показалось, что островок освещённого костром берега одиноко висит в пустом и бездонном межзвёздном пространстве…
Первым стряхнул с себя оцепенение Друбич.
– Я ведь нашёл нелюдя, кто бросил моего малыша в колодец. – Ангел подложил в костёр очередную порцию сучьев. – Он уже сидел на игле настолько, что от него отвернулись даже свои.
В Приштине, сам знаешь, героина сейчас полно, хотя косовары шныряли с ним по Европе, как крысы, ещё и при прежней власти. Возможно, они таскали и твой товар…
Игорь вскинул глаза, но Друбич жестом ладони показал, что не обвиняет его.
– Когда я пришёл, он лежал под сильным кайфом и не совсем понимал, что происходит. А мне очень хотелось, чтобы он понял. Я его связал и увёз в горы, – по лицу Ангела пробежала болезненная судорога отвращения. – После того, как он пришёл в себя и услышал, кто я такой, он со страху весь обделался – сидел под деревом, скулил и вонял…
Друбич снова замолчал.
– Ты убил его? – спросил Игорь.
– Нет, – ответил Ангел. – Там была трещина в скале – метров пять-семь в глубину. Я заткнул ему пасть, и столкнул в эту трещину. Насмерть он не убился и, наверное, сильно потом жалел, что не убился сразу…
Небо между тем посерело, с озера потянуло холодным ветерком, где-то присвистнула одна пичуга, и тут же, словно по её команде, весь окрестный лес наполнился разноголосым птичьим свистом и щебетом.
Вслушиваясь в этот звонкий хор, Друбич закончил свой рассказ:
– Легче мне не стало – стало ещё хуже. Я тогда пошёл в храм, долго стоял там один и думал, что Творцу, должно быть, мерзко на нас смотреть. Он не предполагал, что мы такими станем, он в чём-то сильно ошибся, когда творил нас по образу и подобию своему, или…
Ангел закрыл лицо ладонями и замолчал, не закончив мысли, которая готова была сорваться с его уст, но, видимо, показалась ему слишком крамольной.
Через некоторое время он передёрнул плечами и снова повернулся к Болотникову:
– Я уже давно боюсь не смерти, Игорь, не Страшного суда боюсь и не какого-то чёртова пекла – я боюсь там встречи со своими – что я им скажу, простят ли они меня?..
Разговор на этом прервался – из палатки, потягиваясь, появился слегка взлохмаченный, но бодрый Павел Петрович, затем разбудили и заспавшегося Ивковича.
Через час, собрав палатку и снасти, рыбаки отправились в обратный путь.
Когда вездеход Потапова поравнялся с перекрёстком дороги, ведущей к Ильинскому кладбищу, Павел Петрович с вопросом посмотрел на сидящего рядом Игоря.
Болотников отрицательно покачал головой: слишком велик был сейчас в нём соблазн остаться в конце той дороги навеки…
Глава 4
Вуйкович-Болотников вернулся в Белград.
За бутылкой крепкой абрикосовой паленки они с Иваном Савельевым в очередной раз обсуждали ситуацию.
– Я буду тебе помогать до конца, – говорил Иван, которого очень беспокоило настроение друга. – Но, если ты не остановишься – всё закончится очень скверно. Допустим, уничтожишь ты ещё пару-тройку мерзавцев, но рано или поздно кто-то неизбежно вычислит и убьёт тебя!
Игорь слушал его, задумчиво поворачивая в пальцах стакан с ароматной паленкой, и молчал.
– Лично для меня в твоей войне победа может быть лишь одна – уберечь твою буйную голову, – продолжал Иван. – Насколько я понимаю – угроза есть, и она сейчас может исходить исключительно от некоего господина, которого ты спугнул в Австрии. Хоть что-нибудь на него собрать удалось?
– Так и не познакомились мы с этим господином, – Игорь задумчиво глядел в окно. – Диспозиция никакая: я не знаю, что ему известно обо мне, а он не знает, что мне известно о нём.
– Есть за что зацепиться?
– Где-то в Москве – некий милиционер, на которого они рьяно охотились в Опорске. Надеюсь, было из-за чего.
– Намерен его искать?
Игорь кивнул.
Савельев положил ему на плечо свою руку:
– Пора тебе уходить с этой войны, Игорёк! Мы ведь по шестому десятку разматываем. Как ни поверни – жизнь прошла, и в былом ничего не исправить.
Не знаю как ты, но я, когда на наше прошлое оглядываюсь, вижу там себя тупым героем хреновой компьютерной «стрелялки»: куда-то быстро бежал, в кого-то лихо стрелял, а самое главное – искренне верил, что у тех, кто вертит джойстиком у меня за спиной, есть какие-то великие цели. – Иван невесело усмехнулся.– Ты знаешь, кстати, почему я попал в число убитых во время той вылазки с кубинцами в Анголе?
Игорь вопросительно вскинул брови:
– Разве ты мне рассказывал?
– Ну да, – согласился Савельев. – Ты не спрашивал, а я не рассказывал.
Вы с Шерали тогда были на другом участке, а к нам из Москвы внезапно прибыли некие двое спецов с исключительными полномочиями. Они там несколько дней шушукались о чём-то в местных высоких штабах, а затем вдруг объявили нам о крупной операции против повстанцев, в которой изначально задействовалось два батальона военных.
Мне и ещё нескольким нашим парням была поставлена задача сопровождать спецов в этой заварухе и быть в их полном подчинении.
Двинули мы с ними на двух джипах-грузовичках со спаренными пулемётами на каждом. Ты знаешь, их сами ставили – на рамах, приваренных к кузовам. Когда с местными военными ворвались в небольшой городок, спецы показали какой-то особняк из белого камня – надо, говорят, эту избушку взломать.
Взломать так взломать – из четырёх стволов мы за пару минут разнесли двери и окна в щепки и вдребезги.
В ответ не прозвучало ни выстрела.
Вошли в дом, а там вокруг стола трупы – трое мужчин и молодая женщина – все европейцы по виду. Они погибли, скорее всего, от первых же наших очередей, потому что тела и кровь на полу были густо присыпаны сверху пылью и кусками штукатурки.
Потом спецы приказали нам выйти, пошныряли сами по комнатам и вскоре нашли объёмистый такой ларец красного дерева.
Один меня позвал, попросил мой нож и тут же взломал крышку.
Я успел заметить, что там было – необработанные алмазы, и на вид – несколько килограммов.
Они тут же упрятали свой трофей в какой-то грязный мешок, который, похоже, припасли ещё на базе – знали, конечно, зачем идут.
Никто из нашей группы, кроме меня, не видел, что в ящике.
А спецы командуют: всё, мол, бойцы, – быстренько возвращаемся!
Отвезли мы их прямиком к ближайшему аэродрому с грунтовой полосой, а там оказалось, что за ними уже прилетел небольшой самолёт с эмблемами какой-то частной авиакомпании.
– Вам участвовать дальше в наступлении нет смысла, – говорит нам один и улыбается. – Считайте, что для вас операция уже завершена!
А второй меня в сторонку отвёл:
– Ты ведь ничего не видел, капитан? – а глаза при этом – поганые такие. – Совсем ничего?
Я киваю, а сам думаю: «Вот и трындец тебе, Ваня!»
Мы на базу вернулись, а заварушка та ещё где-то неделю продолжалась, народу с обеих сторон навалили – несчитано, несколько деревень сожгли…
Ну, а потом – последний мой рейд с кубинцами. Один из них – Диего Бегемот – помнишь его?
Игорь кивнул, он прекрасно помнил того здоровенного мрачноватого негра из Сантьяго-де-Куба.
– Так вот, – глаза Ивана потемнели, – и шепнул мне Бегемот уже в джунглях, что есть у него поручение: при первом же удобном случае – пустить мне пулю в затылок: «Уходи, – говорит, – а я как-нибудь отчитаюсь!» – царство небесное Бегемоту!
Я отдал ему свой медальон и ушёл.
Представляешь, что в душе творилось? Мне ведь тогда ещё и тридцати не исполнилось!
А отряд вскоре наткнулся на парней из родезийского батальона «Баффало», и те порвали их на тряпки в полчаса…
Те же парни, но ближе к вечеру, поймали и меня. Треснули чем-то по башке сзади – и хрюкнуть не успел. Очнулся – привет: сидят рядом великие псы войны и рассуждают: добить меня сразу или сначала поговорить.
А у меня башка на куски от боли разламывается, но хриплю:
– Конечно, лучше поговорить!
Они заржали.
– Идти сможешь? – спрашивают. – Если не сможешь – извини, солдат, но мы тебя лучше тут и добьём: таскать тебя нам не хочется!
Среди них оказался один серб по имени Вуйко, авторитетный мужик, его в «Баффало» уважали. Он-то меня и спас. У него как раз контракт заканчивался, и через пару недель мы с ним вместе улетели в Париж.
Мы там собирались открыть ресторан, уже и помещение подобрали. Но когда разгорелась эта хрень в Югославии, Вуйко решил, что теперь его место на родине, и меня с собой захватил.
И вот – судьба: Вуйко столько лет оставался живым на чужих войнах, а дома – и полгода не прошло – поймал пулю в голову в перестрелке с косоварами…
Понимаешь теперь, почему я тебе предложил взять фамилию Вуйкович?
– Спасибо, Ваня, ты меня своим рассказом очень утешил! – горько пошутил Болотников. – Выходит – и моей, и твоей присягой умелая сволота в нужный момент попользовалась, как презервативом. В итоге, они получили, что хотели, а мы оказались вне закона! И как с этим жить?
– Просто жить, и чем проще – тем лучше! – Иван и подошел к окну, за которым открывалась уютная улочка старого Белграда. – Знаешь, может, и поздно слишком, но я понял такую вещь: нельзя насиловать собственную душу, нельзя через неё переступать – она никогда не болит без причины. Ей муторно, когда мы лезем в дерьмо, и пытаемся при этом самих себя перехитрить – выдумываем причины всякие, оправдания – мы, мол, лезем в дерьмо ради разумной цели, и это уже не так воняет…
– О душе – другой разговор, – остановил друга Болотников, – Мы же с тобой, кажется, о присяге речь вели?
Иван в очередной раз разлил паленку, поставил перед Игорем его стакан:
– Да я, собственно, о том же и говорю, раз уж нас к высоким материям вынесло. Возьми моего Вуйко – он ведь был наёмником, считай – преступником. Но когда америкосы начали бомбить его родной Белград, он сразу сюда вернулся, хотя мог бы спокойненько сидеть в Париже. Это что – душа или присяга?
Я вот, если формально, тоже по всем статьям – дезертир и преступник. Но я пошёл с Вуйко, и мы никому ни в чём не клялись – мы просто дрались за Сербию. И с тебя я никакой присяги не брал, но ты же шёл здесь со мной под албанские пули? Так ведь?
А если вдруг, не дай бог, кто-то полезет в Россию – думаешь, я стану здесь отсиживаться? Нет, я начну воевать всеми доступными мне средствами, в крайнем случае – просто возьму автомат. А ты – разве не так же поступишь, блудный сын военной разведки?
Игорь поднял стакан:
– Вот за это давай и выпьем!
Глава 5
Лондон стремительно наполняется русскими нуворишами.
Пишущий эти строки смеет утверждать, что определение «нувориш» наиболее точно подходит данной категории россиян, ибо старые французские корни «nuovo riche» позволяют образовать весьма органичные русские словоформы – «нуворюга», например, или «нуворишка»…
В последние годы русские, почти не торгуясь, активно скупают недвижимость в центре и престижных пригородах британской столицы, оттесняя скаредную местную буржуазию и повергая в хроническое уныние ревнителей знаменитых английских традиций.
Фамилии некоторых русских лондонцев уже не сходят со страниц ведущих газет туманного Альбиона и привычно фигурируют в теленовостях, а такие из них, как Abramovich или Berezovsky порой упоминаются едва ли не чаще, чем имена главных местных политиков или коронованных особ.
И, похоже, теперь эти новые имена звучат по миру не в пример громче, чем архаичные Tolstoy или Chekhov…
***
Mister Goldstein, он же – Валерий Сергеевич Лазаридис сидел на скамейке в одном из тихих лондонских скверов и наблюдал за стайкой юных англичанок, которые щебетали о чём-то на такой же скамье поодаль. Он вынужден был признать, что, не смотря на цветущий возраст, собеседницы выглядят всё-таки страшненькими.
Покатавшись по заграницам, Лазаридис не мог не отметить явного внешнего превосходства большинства россиянок над представительницами европейских наций. Но отмечал он всё это лишь эстетически, потому что в иных аспектах к прекрасному полу Валерий Сергеевич был безразличен.
С женщинами у Лазаридиса ничего хорошего никогда не получалось.
В пору первых влюблённостей девочки от него шарахались. Это было жестоко и унизительно. Он тогда открыл для себя, что титул лучшего ученика в школе, победителя различных олимпиад и по математике, и по истории – не производят никакого впечатления на одноклассниц: его маленький рост, узкие плечи и широкий зад безнадёжно смазывали весь эффект от интеллектуальных достоинств.
Проблема особенно обострилась в пору студенчества. Университетская общага жила лёгкой и весёлой сексуальной жизнью, которая лишь иногда омрачалась некими драмами на почве глубоких чувств. И Лазаридис опять оставался чужим на буйных пиршествах юной плоти.
В соседней комнате жили трое сокурсников, удивительно подобравшихся по фамилиям: Сидоров, Сидоренко и Сидоровский – это была беззлобная шутка коменданта, который при расселении новичков обратил внимание на столь забавное сочетание, а на курсе их все называли «однофамильцами».
Лазаридис учился всерьёз – нередко до утра просиживал в читалке, которая располагалась на этаже в конце коридора. Он заметил, что двое из «однофамильцев» тоже частенько проводят ночи за учебниками, но всегда в разном составе: то Сидоров с Сидоренко, то Сидоровский с Сидоровым, то Сидоренко с Сидоровским – один из троицы обязательно отсутствовал. В смене сочетаний не было никакой системы. И однажды Валера поинтересовался – почему никогда не бывает третьего?
На него посмотрели, как на космического пришельца:
– Ты что, действительно не понимаешь? – искренне изумился Сидоров.
– Нет! – Лазаридис почувствовал, что его вопрос непростительно глуп, и даже напрягся, ожидая насмешки, но сосед великодушно поведал ему великую тайну комнаты № 403:
– Всё очень просто: когда один из нас приводит на ночь свою подругу, остальные идут в читалку. Думаешь, откуда у нас такие успехи на экзаменах? – Сидоров гордо задрал подбородок. – А оттуда, сосед, что неутолимая жажда познания чуть ли не каждую ночь гонит нас сюда, к учебникам!
– А ты-то почему здесь бессменно торчишь? – в свою очередь подозрительно прищурился Сидоровский.
Лазаридис смутился и выдал себя с головой: соседи догадались, что он в свои девятнадцать лет остаётся девственником. Они искренне ему пособолезновали, а ловелас Сидоровский торжественно пообещал:
– Не робей, Лазаридис, мы найдем наставницу, которая проведёт с тобой практикум по высоким идеалам страсти!
На деле всё оказалось не так просто: весёлые университетские потаскушки не соглашались даже за деньги, едва узнавали, с кем предстоит лечь в постель.
Приятель уже пожалел о своей затее, когда одна из девиц всё же взялась лишить Валеру девственности за прямо-таки нахальную, ошеломительную для нормального студента сумму. Может быть, она подсознательно на то и рассчитывала, что озвученная цена отобьёт у страдальца любое желание.
Но девственнику, уже имевшему на тот момент кроме повышенной стипендии отличника ещё и зарплату в парткоме, даже в голову не пришло торговаться…
Воспоминания об этом вечере потом долго преследовали Лазаридиса, как кошмар.
Жрица любви сразу изрядно напилась. Раздевая её трясущимися руками, он остро, почти физически, ощутил исходящие от неё незримые волны отвращения: душа даже пьяной девчонки явно противилась сделке, которую её ум предательски заключил с собственным телом.
Но – самое позорное – тела того он так и не получил: все кончилось с первого взгляда на распахнутую влажную промежность. Оргазм был настолько сильным, что за ним последовал обморок, и герой-любовник в полуспущенных штанах ничком упал на пол.
Девчонка от подобного поворота событий мгновенно протрезвела и сбежала, воспользовавшись беспомощным положением своего несостоявшегося клиента.
***
Он снова, как в далёком детстве, упал и увидел холодный свет. Только теперь этот свет был жёстким и беспощадным.
Лазаридис словно смотрел на себя откуда-то сверху. Корчась и содрогаясь, он до холода в позвоночнике ощутил всю мерзость ситуации, в которую только что попал.
У него в подсознании закрепилось непреодолимое табу…
***
В конечном итоге, Лазаридис воспитал в себе безразличие, граничащее с отвращением ко всему, что было связано с интимными отношениями. Он нашёл весьма эффективный способ сублимации – полное погружение в работу.
Работа открыла ему иной источник острого удовольствия – власть, тайную власть над людьми.
Однажды в университете свежеуволенный маститый профессор имел наивность мимоходом пожаловаться ему на коварный поворот судьбы.
Лазаридис слушал его с глубоким сочувствием на лице, а Другой в это время шептал с не менее глубоким сладострастием: «Это не судьба, милый! Это Валерка Лазаридис снял тебя с должности, грамотно подобрав документы к заседанию парткома. И – ничего личного – просто нужно было освободить кафедру для полезного человека…»
На своей последней должности Валерий Сергеевич уже разыгрывал аппаратные интриги, как профессиональный шахматист: его первые ходы всегда выглядели абсолютно невинно, конечная цель задуманной многоходовки была непредсказуема, но фигура, избранная для атаки, неизбежно повергалась.
Самой блестящей комбинацией Лазаридиса, конечно, стал «Белый караван», который принёс ему деньги и путь к свободе.
Когда пришла информация, что суммы на счетах превысили миллион долларов, Другой впал в лёгкую эйфорию и потёр пальцами, демонстрируя жест, который одинаково переводится на все языки:
– Ты молодец, Лазаридис! – покровительственно заявил он. – Деньги и только деньги дают в этом мире реальную свободу, делая своего обладателя действительно независимым!
– Независимым от всего, кроме себя самих! – парировал Лазаридис.
– Хочешь мне показать, что читал Маркса и Драйзера? – съехидничал Другой. – Или моралистом становишься, торгуя при этом наркотой?
– Во всяком случае, я не намерен обеспеченную деньгами свободу отдавать тем же деньгам, чтобы затем до смерти на них батрачить!
– Тогда поясни мне, неразумному, – не успокаивался Другой, – чего ради мы с тобой поедаем нашу любимую курятину в сухарях, с какой такой перспективой люто гадим ближним и дальним своим? Чего ради стараемся, если женщины нас отвращают, от славы – шарахаемся, – Другой начал, было, загибать пальцы, но безнадёжно махнул рукой, – ну, так зачем мы тут вообще – ответить можешь?
Лазаридис отмахнулся:
– Вот ты и ответь – зачем!
Другой как-то странно улыбнулся и замолчал…
***
Всю сознательную жизнь Лазаридиса не покидало странное ощущение грядущей неведомой цели, неизвестной сверхзадачи, которую ему предстоит когда-то решать. На этом подсознательном фоне любое занятие казалось ему временным, эмоции были преходящими.
Чего так долго и неосознанно жаждало его супер-эго, Лазаридису открылось только после сорокалетнего рубежа. У него появилась цель, в сравнении с которой любые деньги – мусор, а президентские кресла, монаршие троны и даже папский престол – убогая мебель…
В аппарате ЦК КПСС всегда была хорошая оргтехника, появились там даже и персональные компьютеры, но слишком поздно – как раз перед тем, как самому аппарату развалиться, а его персоналу разбежаться по новым кормовым площадкам.
А потому по-настоящему близко с персональным компьютером Лазаридис познакомился уже в Тель-Авиве. Он купил себе новейшую модель, и с того момента всё его свободное время было занято только компьютером. Внутренним чутьём он сразу постиг великие возможности этого электронного чуда, а фантастическая обучаемость сделала всё остальное – Лазаридис стал серьёзным специалистом, постоянно следил за всеми новинками, освоил сложнейшие программы и научился программировать сам.
Его помощник поначалу расценил это, как простое увлечение скучающего интеллекта. Но хобби подопечного стремительно вытесняло все остальные интересы и становилось основным занятием.
Зден по этому поводу подробно информировал Тель-Авив. Он предположил, что скоро ему потребуется поддержка…
***
Лазаридис в лондонском сквере ждал человека из Москвы.
Предсмертный отчёт Антона-Анубиса, дополненный информацией от знакомого хирурга, служившего в центральном госпитале, поставил перед Валерием Сергеевичем несколько важных вопросов, и без ответов на них – новое, самое главное в его жизни дело, подвергалось серьёзному риску.
Меньше всего ему сейчас улыбалось прятаться от тупого, но методичного и вязкого преследования Интерпола. А это будет неизбежно, если его имя всё-таки свяжут с наркобизнесом.
Греясь на нежарком майском солнышке, Лазаридис снова и снова перебирал в уме обстоятельства провала Анубиса.
Самый острый вопрос – что содержали в себе папки, переданные в ФСБ? Если судить по их объёму, это могло быть серьёзным досье, а потому капитан Рубахин уже представлялся ему парнем весьма непростым.
Не потащили бы простого мента вертолётом из Опорска в центральный столичный госпиталь – с мелкими-то осколочными ранениями и контузией средней тяжести! Судя по всему, он мог быть для чекистов ценным агентом.
***
Человек из Москвы привёз Валерию Сергеевичу информацию, которая удивляла своей простотой: демонизированный Анубисом статус Рубахина держался на единственном событии – капитан удачно подкатился к дочке очень большого бизнесмена.
Лазаридис высморкался, и вздохнул:
– Маловато! – повернулся он к московскому гостю. – Насколько я понял, – ты нашел нужного человека рядом с Рубахиным? Как его…?
– Дмитрий Клюев, – подсказал гость.
– Ну да, Клюев, – Гольдштейн достал из бумажника фотографию, – у меня будет к нему конкретная просьба, пообещай ему денег, если выполнит – хорошо заплати.
И в следующий раз вези мне подробное досье на Рубахина – чем подробнее, тем лучше.
***
Несостоявшийся ухажёр Натальи Зименковой Дмитрий Клюев находился в отчаянном положении.
Несколько месяцев назад его отец-дипломат чем-то резко не угодил своему московскому руководству, за что был немедленно отозван из Нью-Йорка и отправлен в отставку.
Как только этот факт стал известен начальству Дмитрия, оно без всяких объяснений упразднило его должность в финансовой компании, и Клюев-младший получил на руки оскорбительно тощий конверт с выходным пособием.
Привыкшему к гламурной клубной жизни юноше-переростку столь резкие перемены в статусе показались полной личной катастрофой.
Сидя в любимом баре, Дмитрий удручённо размышлял о том, что сегодня порция текилы впервые показалась ему дороговатой – раньше о цене выпивки он вообще никогда не задумывался.
Неожиданно к нему подсел какой-то дальний приятель его не очень близких приятелей по тусовке и сходу, без обиняков, поинтересовался: не вхож ли он в дом Зименковых – нужна некоторая информация.
Дмитрий посмотрел на него с подозрением:
– А кому это интересно?
– Я бы на твоём месте спросил по-другому! – приятель приятелей смотрел на Дмитрия в упор и улыбался.
– Ну, и?
– Я бы спросил так: что именно нужно и сколько за это платят?
– Платят?
– Если информация устроит заказчика – не обидят…
Дмитрий, навсегда отлучённый от дома Зименковых, тем не менее, не хотел упускать случая подзаработать. А главное – он тут же сообразил, каким образом это сделать: однажды в гостях у своей несостоявшейся невесты, какой он считал Наталью Зименкову, Клюев заметил, как украдкой, но очень выразительно, поглядывала на него юная домработница.
Девушка была реально красивой, и он ещё тогда решил, что при случае с ней очень даже можно позабавиться. Теперь это стало даже необходимостью, обещавшей ему полезное с приятным в одном флаконе.
Та девчонка и вправду в него влюбилась, долго страдала от безнадёжности, и когда он, широко улыбаясь, подошёл к ней на улице, она чуть не сошла с ума от счастья …
***
На очередном свидании, между обычными их разговорами обо всём и ни о чём, Дмитрий показал своей влюблённой подружке чёрно-белое фото:
– Этого мужчину ты никогда у Зименковых не видела?
Девушка внимательно вгляделась в лицо на снимке и отрицательно покачала головой:
– Нет, не видела!
Дмитрий нежно взял в ладони её подбородок:
– А позвонишь мне сразу, если он вдруг появится?
– Позвоню!
Не смогла она отказать ему в такой пустяковой, как ей поначалу показалось, просьбе.
***
И никто никому не хотел зла, просто каждый хотел добра самому себе…