Правитель Баранов все последнее время деятельно готовился к походу на Ситку. Для усиления своего флота он решил построить в заливе Якутат две парусные галеры длиной по килю сорок футов. Вместе с мастерами в Якутате был оставлен Иван Александрович Кусков, которому Баранов верил все больше и больше.

23 марта 1804 года на байдарках из Уналашки прибыл на Кадьяк штурман Бубнов. В прошлом году на транспорте «Дмитрий» он вышел из Охотска на Кадьяк, но потерпел кораблекрушение. Однако груз и люди были спасены.

Штурман Бубнов привез с собой несколько важных уведомлений от главного директора компании Булдакова. Александр Андреевич узнал, что из Петербурга еще в прошлом году вышли в море с грузом для колоний два больших, вооруженных пушками транспорта — «Нева» и «Надежда». Корабль «Нева» под командованием Юрия Федоровича Лисянского должен прибыть на Кадьяк в середине лета. Это была радостная весть, и правитель подумал, что «Нева» поможет ему вернуть остров Ситку.

И на этот раз Александра Андреевича не забыли в Петербурге. По ходатайству главного правления за оказанные услуги и понесенные труды главный правитель Баранов всемилостивейше пожалован в чин коллежского советника. Теперь он, «высокоблагородный» чиновник, мог другим языком разговаривать с просто благородными поручиками и прочими офицерами и чиновниками. Пожалование высоким чином не медаль на шее, а оружие против тех, кто считал для себя позором получать приказы от нечиновного начальства.

Вместе с дипломом коллежского советника заботливые директора компании прислали Баранову мундир, оказавшийся как раз впору.

Наступила весна. С гор сбегали мутные потоки. Часто шли моросящие дожди, а туманы плотной стеной отгораживали Павловскую гавань от остального мира.

Со всего острова в гавани собирались кадьякские байдарки, готовые к походу.

Второго апреля триста двулючных байдарок отправились в залив Якутат. Отрядом управлял приказчик Семен Демьяненков. Ему помогали двадцать старовояжных мужиков.

Кадьякцы советовались с шаманом, живущим где-то в глубине острова. Он колдовал подряд два вечера и предсказал удачу. Охотники тайком от Демьяненкова взяли с собой старого колдуна. Все же с ним было спокойнее.

Александр Андреевич не стал дожидаться прихода корабля «Нева», а, разговевшись на светлый праздник пасхи ломтем свежего хлеба, стал собираться в море. Он оставил командиру Лисянскому предписание выгрузить груз и немедленно отправиться к острову Ситке для оказания помощи русскому отряду. На Кадьяке для «Невы» был оставлен старовояжный, хорошо знавший, как найти безопасный путь по Ситкинскому проливу и подходы к крепости…

После того как у Баранова появилась золотая медаль на владимирской ленте, а сам он был назван главным правителем, иероманах Афанасий, иеродьякон Нектарий и монах Герман смирились и перестали ему перечить. Монахи больше не надеялись на скорый приезд духовного начальства.

4 мая правитель приготовился в дорогу. Отец Афанасий торжественно отслужил напутственный молебен, выпрашивая милости у бога. Когда потянул попутный ветерок, Александр Андреевич вышел в море, поместясь на галиоте «Екатерина». Ему сопутствовал галиот «Александр».

Городок провожал корабли церковным звоном. Выйдя из пролива, Александр Андреевич долго еще слышал тонкоголосый перезвон колоколов.

Плавание совершалось медленно. Благоприятные ветры были редки и неустойчивы.

Через пятнадцать дней начались ледяные берега, встречались одинокие айсберги. Показалась приметная вершина горы Святого Ильи. Так назвал гору Витус Беринг, открыв ее 20 июля, в день Ильи-пророка. Еще через пять суток Баранов вошел в небольшую бухточку залива Якутат, закрытую от ветров низким лесистым островом.

Иван Александрович Кусков отлично справился с приказом. В спокойной бухте чуть покачивались на воде две новые, вооруженные пушками парусные галеры. Баранов назвал их «Ермак» и «Ростислав».

Флотилия недолго задержалась в Якутате. Парусники «Екатерина» и «Александр» вышли раньше всех курсом на остров Ситку. Партия байдарок под прикрытием галеры «Ростислав» ушли вслед за ними. Правитель Баранов покинул Якутат на «Ермаке» 25 августа и у Ледяного пролива соединился с байдарками.

Пролив этот пользовался и у русских и у туземцев дурной славой. Ледяным он назывался потому, что в него спускался язык крупного ледника, от которого часто откалывались большие и маленькие куски льда, загромождавшие западную часть пролива. Но это не все. Течение, достигающее скорости пятнадцати верст в час, нередко губило суда, попавшие в пролив.

Александр Андреевич решил идти проливом. Он хотел посмотреть, что делается в индейских селениях, участвовавших в захвате крепости архистратига Михаила. Ему не повезло: внезапно пал густой туман и скрыл берега и плавучий глетчерный лед. Мореходы не могли увидеть с одного судна другое, не видели и байдарок.

В это тяжелое время усилилось приливное течение, «Ермак» подхватило быстриной и вместе со льдом понесло мимо опасных утесов и скал. Надежды на спасение не было. Ветер затих, паруса не служили, буксироваться невозможно из-за течения, а глубина не давала встать на якорь. В туман и безветрие начался отлив, течение изменилось, зашумели сулои, и «Ермак» с другими судами повлекло обратно, по тем же опасным местам. Баранов не отходил от руля.

— Как в адскую пропасть попали, вместе со льдами, — сказал он. — А льды-то высоки, реев касаются.

Смерть грозила мореходам отовсюду. Между высокими айсбергами от течений возникали водовороты. Судно вместе с плавучими льдами прижимало к ним то одним, то другим бортом. Мореходы отталкивались шестами. Тяжелые испытания длились ровно двенадцать часов. Наконец удалось встать на якорь за случившимся мысом. Потери оказались сравнительно небольшими: «Ермак» потерял шлюпку, «Ростислав» — румпель, а из байдарок не вернулась только одна.

Опасности плавания усугублялись тем, что суда были совсем небольшими, около сорока футов длиной и грузоподъемностью не больше пятнадцати тонн. О байдарках и говорить нечего.

Три дня дули противные ветры, а на четвертый Баранов решил попытаться снова войти в пролив. При хорошей погоде и попутном течении оба судна и байдарки благополучно обходили льды и к вечеру вошли в широкий, свободный пролив Чатам. Миновали несколько колошских селений. Жители, чувствуя свою вину, разбегались при виде барановской флотилии.

Сотни байдарок медленно двигались вдоль северного берега острова Ситки. Бобров было множество. Они казались птицами, сидящими на воде. Море тихое. Под прикрытием вооруженных судов кадьякцы начали промысел.

Охота походила на игру. Разбившись на небольшие группы по восемь — десять байдарок, кадьякцы следили за появлением зверя на поверхности моря. Охотник, увидевший его, метал копье и поднимал кверху весло. По этому знаку остальные участники промысла мгновенно составляли круг возле его байдарки, сажен до ста в поперечнике. Когда раненый бобер всплывал, ближайший к нему промышленный метал копье и поднимал весло. Охотники снова составляли круг. Все повторялось снова и снова, пока бобер, обессилев, не становился добычей кадьякцев…

Мысли правителя Русской Америки были далеки от бобрового промысла. Он думал, как возвратить под свое владение остров. Он не мог и на минуту смириться с потерей Ситки. Обильный промысел только разжигал его нетерпение. Но торопиться не было нужды. Александр Андреевич без корабля «Нева» не хотел начинать осаду крепости, а прибытия Лисянского он ожидал только в сентябре.

8 сентября, в ясный солнечный день, «Ермак» и «Ростислав» благополучно прибыли в Крестовский пролив, где всем судам был назначен сбор. Отсюда всего двенадцать миль до колошской крепости. Здесь правитель встретился с ожидавшими его судами «Екатериной» и «Александром», а самое главное, с «Невой», прибывшей из Петербурга.

Ровно через пятнадцать минут после того, как «Ермак» отдал якорь, Александр Андреевич был на палубе «Невы». Командир Юрий Федорович Лисянский принял его с морским гостеприимством.

Правитель обнял Лисянского и поздравил его с благополучным прибытием из дальнего плавания. Они выпили по стаканчику русской водки.

— Прежде всего, Александр Андреевич, — сказал Лисянский, — прочитайте письмо, оно секретно. Велено камергером Резановым передать вам в руки.

Баранов сорвал печати, насунул на нос очки. Это было наставление директора главному правителю.

«В рассуждении притязаний агличан на места, нами заведоваемые, — указывалось в наставлении, — испрашиваете Вы, до какого места утверждать Вам нашу принадлежность. Главное правление поручает Вам стараться утверждать право России не только до 55 градуса, но и далее, опираясь на морские путешествия капитанов Беринга, Чирикова и прочих и ссылаясь также и на плавания и промыслы, производимые частными людьми с того времени ежегодно…»

— В самый раз письмо подоспело, прочитайте, Юрий Федорович. От вас секретов у меня нет.

Лисянский пробежал глазами по строчкам.

— Ситка должна быть в наших руках, — поспешил он сказать. — Я буду помогать вам всеми силами.

Баранов задумался и не ответил Лисянскому.

«Это легко на бумаге, пером, — думал он. — Утвердить свои права на юг, до пятьдесят пятой параллели… А попробуй повоюй с колошами. Да растолкуй аглицким капитанам. Они тоже свои интересы блюдут. Однако уступать свое не будем».

— Я решил, Александр Андреевич, с вами произошло несчастье: колоши ведут себя беспокойно. Представьте, они обстреливали наш корабль из ружей… — нарушил молчание Лисянский.

— Все обошлось, Юрий Федорович. Конечно, могло быть иначе. Я ждал нападения… А промысел был удачным, добыли полторы тысячи мест. Кадьякцы — изрядные охотники.

Вестовой принес чай. Капитан разлил по чашкам.

— Как вы думаете поступить со здешними колошами? Надо примерно наказать их за предательство и жестокость.

Баранов молчал. Обжигаясь, сделал несколько глотков чая.

— Думаю, для нас главное — мир, — откликнулся он. — Лучше жить в худом мире, чем хорошо воевать. Попробуем поискать мирных путей. Подстрекатель и вдохновитель колошей, капитан Хейли, все равно останется в стороне. Ну, а если не добьемся мира, придется наказать.

— Какие меры вы полагаете принять в этом случае?

— Прежде всего взять в свои руки крепость.

— Но каким образом? Ведь индейцы иждивением аглицких капитанов прекрасно вооружены. Я наслышан о большой жестокости и коварстве этих колошей.

— Это правда. Мне рассказывали, что французские и аглицкие индейцы на востоке Американского материка далеко не так жестоки. Колоши умны. Они научились строить крепости и прекрасно владеют огнестрельным оружием. Мы попытаемся взять крепость штурмом.

— Не лучше ли, дорогой Александр Андреевич, заставить колошей сдать крепость бомбардировкой из всех наших пушек?

— Посмотрим, посмотрим, Юрий Федорович. Все зависит от того, как построена крепость.

От выпитого чая правитель раскраснелся. Он снял парик, положил его на колени.

— Отложим дела до завтра, Юрий Федорович. А сейчас расскажите, как живут русские люди в Петербурге. Ведь скоро пятнадцать лет, как я прозябаю среди больших и малых островов, скал и рифов. Вижу только своих приказчиков, кадьякцев да колошей.

— Пятнадцать лет? Невероятно! Это подвиг, Александр Андреевич. Это даже трудно представить.

— Послушайте… — Правитель открыл дверь каюты.

Грозный гул океана глухо доносился в пролив Крестов. Глядя на лесистые берега и тихие воды пролива, трудно представить могучие серо-зеленые волны, бушующие за скалистым кряжем острова.

— Вот что держит меня, Юрий Федорович. В душе русского человека есть струны, звучащие в ответ на удары грозной стихии. Зов океана. Я слышу его каждый день, каждый час… Я вам скажу стихи:

Александр Андреевич замолк.

— Кто сочинил сии вирши?

— Я, грешный, сочинил сии вирши в честь постройки на Ситке первой русской крепости, — вздохнув, сказал Баранов.

— Так вы еще и поэт! — Лисянский с уважением посмотрел на маленького, облысевшего правителя, принесшего себя без остатка в жертву отечеству.

— Однако я с нетерпением жду самых последних известий из Петербурга, дорогой Юрий Федорович.

Несколько часов длилась беседа правителя Баранова и командира «Невы» Лисянского. Говорили о многом. Несколько раз Александр Андреевич пытался разузнать о посланце императора Николае Петровиче Резанове. Но каждый раз Лисянский давал уклончивые ответы. У Баранова возникло подозрение, что у Лисянского и Крузенштерна что-то произошло с Резановым. Из ответов Лисянского выходило, что Резанов во время плавания вмешался не в свои дела, чем заслужил недоброжелательность офицеров. Правитель верил и не верил. И у него в Америке служили морские офицеры, и он знал им цену. Александр Андреевич пожалел, что компанейский приказчик Коробицын остался на Кадьяке, уж он-то рассказал бы всю правду.

Напоследок Баранов спросил:

— Непонятно, Юрий Федорович, почему компанейские суда «Надежда» и «Нева» уходят в Петербург? Ведь для Русской Америки куда выгоднее оставить их здесь.

— Вы правы, дорогой Александр Андреевич, суда здесь нужнее, — тотчас отозвался Лисянский, — но существует высшая политика, которая не считается с низменными интересами… У нас высочайшее повеление идти в Петербург. Кто в этом виноват, — он развел руками, — поверьте — не знаю.

Александр Андреевич стал прощаться.

— Я поеду на берег, посмотрю, как устроились кадьякцы.

— Возьмите и меня с собой.

— Буду рад, Юрий Федорович.

Недавно пустынный берег был оживлен. Более расторопные кадьякцы успели построить шалаши, другие только приступали к сооружению.

Байдарки непрерывно подходили к берегу. Люди развешивали на просушку одежду, зажигали костры, варили себе еду. Некоторые, выбравшись на берег, валились с ног от усталости.

Временные жильцы устраивались очень быстро. Байдарку клали на ребро. Перед ней, отступая на два аршина, вбивали в землю два шеста и клали на них поперечину. На байдарку и поперечину клали весла, а сверху покрывали тюленьими шкурами. Землю кадьякцы устилали травой и покрывали плетенными из травы ковриками.

На берегу собралось около восьмисот кадьякцев, прибывших сюда на трехстах байдарках. Вышло их из Якутата больше, но несколько человек в пути умерло, а несколько из-за болезни отправлены обратно. Кроме длинных копий и стрел, обычно употреблявшихся на охоте, многие кадьякцы были на этот раз вооружены ружьями.

Несколько дней охотники отдыхали после утомительного перехода и готовились к военным действиям.

Рано утром 17 сентября вся армада вышла из пролива Крестов и к вечеру была у колошского селения против Кекура. Хижины селения оказались пустыми: индейцы ушли в крепость, построенную при речке на расстоянии полутора верст к востоку.

На следующий день племянник великого вождя Скаутлельта Котлеан, окруженный воинами, выходил из леса на ближайший мысок для переговоров.

— Мы хотим мира, — перевел толмач. — Возникшее недоразумение прекратим без пролития крови.

— Мы согласны, — ответил Баранов. — Приглашаем вождей на корабль для переговоров. А прежде пришлите десять аманатов.

— Давайте и вы нам равное число аманатов, — вызывающе ответил Котлеан.

Переговоры ни к чему не привели. Котлеан отклонил предложения и удалился. Правитель Баранов понял, что индейцы мира не хотят, а только тянут время. После его ухода с судов сделали несколько выстрелов по берегу, чтобы выяснить, не скрывается ли кто-нибудь в засаде.

Александр Андреевич решил занять удобное для постройки крепости место, с отрядом вооруженных промышленных сошел на берег и поднял русский флаг на каменном утесе. Для будущей крепости на скалу поставили шесть пушек, назначили охрану. Четыре года назад Баранов не нарушил добрососедских отношений, не стал выселять колошей из барабор, а построил крепость рядом с Кекуром.

В полдень, по случаю открытия новой крепости, корабли дали несколько залпов из всех орудий. Крепость названа Ново-Архангельской.

Прошел еще один день. Утром появились вооруженные индейцы. Их было человек тридцать. Приблизившись на ружейный выстрел, индейцы выстроились в одну линию и запели что-то протяжное. В их пении утверждался мир и предлагались добрососедские отношения. Начались переговоры.

— Учиненные вами злодеяния, — предложил Баранов, — мы предадим забвению, если получим аманатов и всех кадьякцев, взятых в плен. Колоши должны оставить свою крепость и поселиться дальше от этих мест.

— Мы не согласны, — ответили индейцы.

— Ну, если не согласны, — правитель вышел из терпения, — ждите нас у крепости. Думаю, что скоро вы будете покладистее.

Услышав эти слова правителя, колоши пришли в возбуждение и хором прокричали три раза «у-у-у», что означало конец переговорам.

С утра 1 октября суда начали подтягиваться на лодках к колошской крепости и около полудня прибыли на место. Корабли встали на расстоянии полверсты. Ближе подойти было нельзя из-за отмелых мест. На колошской крепости подняли белый флаг. Прошел час. Никакого движения больше не замечалось.

Корабль «Нева» ударил по крепости несколькими ядрами.

По приказанию командира Лисянского на воду был спущен баркас под командой лейтенанта Арбузова для высадки десанта и ял с четырехфунтовой пушкой. Лейтенант Арбузов высадил своих матросов на берег и, взяв с собой пушку, пошел на крепость. Вслед за лейтенантом высадился Баранов с четырьмя пушками и отрядом из кадьякцев и промышленных.

К пяти часам вечера на берегу оказалась батарея из шести пушек и сто тридцать вооруженных людей.

Несмотря на непрерывную пальбу индейцев, отряд смело приблизился к стенам крепости. Ночью, перетащив пушки через небольшую речку, русский отряд во главе с Барановым под крики «ура» и пушечные выстрелы бросился на крепость. Принялись поджигать деревянные стены и ломать ворота. Колоши открыли шквальный огонь.

Пришлось отступать, хотя русские пушки находились у самых ворот крепости. Корабль «Нева» прикрывал пушечной стрельбой отступление.

Правитель Баранов был ранен в правую руку пулей навылет, ранен лейтенант Повалишин и еще несколько человек. Отряд кадьякцев, предводимый Саввой Куприяновым, наступал плечо к плечу с русскими промышленными.

Надвигалась гроза, небо заволокло тучами. Пошел проливной дождь. Вода в реке быстро прибывала. И русские едва успели перетащить пушки. Дождь лил не переставая, и когда мореходы вернулись на корабль, на них не осталось и сухой нитки.

Правитель Баранов потерял много крови, ослабел и слег в постель на своей галере. Вызванный с «Невы» лекарь сделал ему перевязку. Лежа на койке, пересиливая боль и озноб, он продиктовал записку Лисянскому.

«Господин капитан-лейтенант. Я не могу пошевелить раненой рукой, а потому не в состоянии заниматься военными делами. Прошу вас принять всех людей под свое командование и действовать по усмотрению. Колоши должны быть наказаны, чтобы не было повадно другим».

К утру боль в раненой руке утихла. Александр Андреевич думал, что столица Русской Америки должна быть здесь, на Ситке, в том месте, где поднят русский флаг. Город Ново-Архангельск! Он представил себе обширную площадь с флагштоком, прямые улицы, крепкие, чистые дома. На площади ему виделась просторная школа, больница.

Не всегда судьба была ласкова к Баранову. Он получал жестокие удары, но не сдавался. Понемногу Александр Андреевич привык к своей новой американской земле, и она стала для него второй родиной.

Ему пришла мысль в голову: во всем ли он прав к своим товарищам, делившим с ним тяготы американской жизни? «Я не терплю ласкательства и гнушаюсь клеветы, — думал Баранов. — Отличаю, люблю и почитаю смелых и расторопных, гнушаюсь ленивцев и тунеядцев, а паче развратников, и кто любим и почитаем мною, тот не менее прочих трудится и способствует в общих выгодах».

Ночью, когда дождь перестал, все корабли снова открыли пушечную пальбу по крепости.

Через час бомбардировка прекратилась. Александр Андреевич взглянул в окно. Начинался рассвет. От крепости отошел бат с белым флагом — колоши высылали парламентеров. Баранов с трудом перебрался на «Неву» и вместе с капитаном Лисянским вел переговоры.

— Аманаты и пленные должны быть немедленно на борту моего корабля, — твердо заявил колошам Юрий Федорович.

Бат с парламентерами отбыл в крепость и вскоре вернулся. Колоши привезли аманата, внука вождя чилхатского племени, потом еще одного, потом еще. К полудню на борту «Невы» оказались все десять заложников. Привезли и пленных кадьякцев.

Однако крепость все еще находилась в руках колошей, и корабли не раз открывали пушечную пальбу, не давая осажденным собирать возле стен русские пушечные ядра.

Надо было положить конец затянувшимся военным действиям.

Суда получили приказ ближе придвинуться к берегу, и к колошам был послан переводчик с окончательным требованием немедленно оставить крепость. В противном случае им был обещан полный разгром.

Вскоре после обеда командир Лисянский получил ответ.

— Если мы придем к согласию покинуть крепость, — передали колоши, — то вечером трижды прокричим «у-у-у».

На этот раз осажденные сдержали свое слово. В восьмом часу вечера на кораблях услышали троекратное завывание. Затем раздалась песня, после все смолкло.

Утром на крепость налетело великое множество воронья. Правитель Баранов послал на берег переводчика.

— За стенами нет ни одного воина. Остались две старухи и мальчик, — доложил он, вернувшись через час.

Колошская крепость представляла правильный четырехугольник. Большая сторона в тридцать пять саженей обращена к морю. Крепость сложена из толстых, в два обхвата и больше, суковатых бревен. Ядра и картечь с корабельных пушек причинили мало вреда стенам крепости из-за дальности расстояния. Основанием служил палисад из толстых бревен, укрепленных снаружи и внутри. На море выходили одни ворота и две амбразуры, а к лесу двое ворот. В крепости находилось четырнадцать барабор, очень тесно построенных. Колоши оставили три чугунных фальконета и несколько ружей. Можно было предположить, что в крепости, находилось не менее восьмисот человек. В бараборах обнаружены большие запасы вяленой рыбы, икры и других кормов, много деревянной посуды. На берегу остались тридцать больших батов. Все эти запасы и лодки правитель отдал кадьякцам.

— Крепость сжечь, — приказал Александр Андреевич. — Старухам дать лодку, пусть едут куда хотят.

Колошскую твердыню подожгли в нескольких местах. К утру она сгорела дотла. Когда от крепости остались пепел и головешки, все суда перешли к Ново-Архангельску и встали на якорь.

Русские и кадьякцы немедленно приступили к постройке новой крепости. Застучали топоры. Сотни огромных лиственниц были срублены и оструганы. Возник частокол с дозорными будками по углам. Высокий каменистый утес превратился в неприступную крепость. Две сотни бревен пошли на постройку казармы. Для правителя выстроили небольшой домик из тесаных досок с конторой и кухней. Возле стен крепости возникли склады, магазины, амбары и казармы для компанейских служителей с двумя крепостицами по углам. На стенах крепости поставили двадцать пушек разного калибра.

10 ноября «Нева» ушла на зимовку в Павловскую гавань, предварительно выгрузив из трюмов много разнообразных товаров, привезенных из Петербурга.

Всю зиму колошские вожди не показывались в крепости, но индейские баты время от времени появлялись в проливах. Русские работали не покладая рук. Кадьякцы ловили рыбу и охотились.

Весной возле Ново-Архангельской крепости возник маленький городок. Десятка два зданий могли быть примером для европейского поселения по своему виду и величине. В теплых хлевах мычали коровы. Были овцы, свиньи, козы и много кур. Поблизости от крепости появились огороды.