Елена Петровна стояла впереди толпы индейцев. Одета была чисто и на лицо румяна. Рядом, чуть позади, держался индеец в шляпе и панталонах.
Слепцов подошел к супруге командира и поклонился:
— Здравствуйте, сударыня Елена Петровна.
— Здравствуйте, Тимофей Федорович.
Слепцов взглянул на индейца в шляпе и обомлел. Он узнал вождя Ютрамаки, встреченного в первый день кораблекрушения. Индейцы в тот день пытались ограбить промышленных. Однако Слепцов вида не подал и продолжал разговор с Еленой Петровной.
— Как вы чувствовали себя среди диких?
— Прекрасно… Вы задержали родную сестру этого человека, — показала она на индейца в пуховой шляпе. — Вождя большого племени и хорошего человека. Он оказал мне много услуг и обходился со мной прекрасно. Я требую, чтобы эту женщину освободили немедленно.
— Ваш супруг, Елена Петровна, желает освободить пленных не иначе как в размен на вас, — сказал Тараканов.
— Но я не хочу быть с вами, — твердо сказала жена командира. — Я довольна своим состоянием. И вам советую добровольно отдаться в руки вождя племени, у которого я нахожусь. Наш вождь человек прямой и добродетельный, известен по всему здешнему берегу. Он обещал освободить нас всех. Вождь Ютрамаки отлично говорит по-английски.
— Что вы сказали, Елена Петровна, я не верю своим ушам! — Слепцов с недоумением смотрел на жену командира.
— Посмотрите на себя, на своих товарищей, сударь, — продолжала Елена Петровна. — Вы дошли до крайности.
— Опомнитесь, — повторил Слепцов. — Пожалейте несчастного мужа, пожалейте его страстную любовь. Он измучился сам и измучил всех нас.
— Передайте ему мои слова. Возвращаться я не согласна.
Медленно брели мореходы к своему лагерю. Слепцов не знал, как лучше передать несчастному начальнику страшные слова его супруги. Но утаить правду было нельзя.
— Иван Степанович, — сказал Слепцов, отозвав командира в сторону. — Передаю все, что слышал от вашей супруги. — И он рассказал все как было.
— Ваши шутки неуместны, — спокойно произнес командир. — Мы оставим их до другого раза. Говорите правду.
— Я сказал чистую правду.
— Ложь, — прошептал командир. — Не может быть. — Он схватился за голову и несколько минут молчал. — Застрелю! — вдруг дико закричал он. Частые оспины на его лице поблекли. — Застрелю…
Он схватил ружье и бросился к берегу. Но, сделав несколько прыжков, остановился и заплакал.
— Иди, Тимофей Федорович, один, уговори ее. Скажи, что застрелю, умоли ее вернуться.
Слепцов снова пошел к неподвижно стоявшим на берегу индейцам.
— Сударыня, супруг требует вашего возвращения. В случае отказа он застрелит вас.
— Пусть стреляет, лучше смерть, чем голод и скитание по лесам вместе с вами, — с решимостью произнесла Елена Петровна. — В лесах можно попасть в руки кровожадному племени, а теперь я живу с людьми добрыми и человеколюбивыми… Скажите моему мужу, что я презираю его угрозы.
Пришлось Слепцову опять вернуться ни с чем. Командир выслушал на этот раз терпеливо и долго стоял, как человек, лишившийся разума. Очнувшись, зарыдал и свалился на землю.
Кое-как мореходы привели командира в чувство и положили на шинель. Иван Степанович снова заплакал.
Тимофей Федорович, прислонясь к толстому стволу лиственницы, решал сложную задачу. Что делать? Начальник, лишившись своей супруги, оскорбленный в лучших своих чувствах, не понимал сам, что делал, и даже готов был лишить себя жизни. Но ради чего должны погибать все остальные? Может, лучше принять предложение Елены Петровны? И Слепцов решил высказать свои мысли товарищам.
— Друзья, — сказал он. — Я не верю, чтобы Елена Петровна, природная россиянка, обманывала нас по наущению диких. Мы должны ей верить. Лучше отдаться этому племени добровольно, чем бродить по лесам, терпеть голод, холод и, сражаясь с индейцами, изнурить себя вконец.
Иван Степанович перестал плакать и слушал Слепцова, не говоря ни слова. Взор его сделался осмысленным. Остальные мореходы стали возражать.
— Мы не хотим добровольно отдаться в рабство.
— Куда ты ведешь нас, Тимофей Федорович? Опомнись…
— Лучше смерть.
— Ваша воля, ребята, — ответил Слепцов, выслушав мореходов. — Уговаривать больше не буду. Но я твердо решил и ухожу к диким.
— Я согласен с Тимофеем Федоровичем, — поднявшись на ноги, неожиданно сказал командир.
Промышленные не знали, на что решиться, некоторые склонялись на сторону Слепцова.
— Дай подумать, Тимофей Федорович. Утром скажем свое решение.
Переговоры закончились. Индейцы ушли в лес, а мореходы остались ночевать на пригорке.
Утром индейцы снова подошли к лагерю мореходов. Опять пропели песню и стали просить освободить пленных.
Слепцов подозвал к себе вождя Ютрамаки.
— Я, наш командир, и еще несколько русских из команды галиота решили вам покориться. С нами четыре кадьякца. Мы считаем вас честными людьми и уверены, что зла не увидим. Надеемся, что с первым кораблем вы отправите нас домой.
— Вот моя рука, — сказал вождь. — Я исполню все, что сказал. Клянусь прахом моего великого предка ворона… Приглашаю остальных русских довериться мне. В наших местах известно имя нанука Баранова, и я рад услужить ему.
Но мореходы, решившие остаться на свободе, упорно стояли на своем. Отпустив пленных из-под стражи, они стали прощаться со Слепцовым, Иваном Степановичем, Овчинниковым и остальными, добровольно отдавшимися на волю вождя Ютрамаки.
…После долгих скитаний по проливам на батах, сделанных из легкого калифорнийского дерева, вождь Ютрамаки привез командира Крукова с женой Еленой Петровной и остальными мореходами на один из лесистых островков, сотнями нагроможденных у Американского материка. На острове оказалась обширная гавань с индейским поселком, расположенным на отлогом берегу.
Русских моряков поразила деревянная крепость, недавно построенная из бревен столетней лиственницы.
— Что это за крепость? — спросил Слепцов у вождя Ютрамаки. — Испанская или аглицкая? — От радости у него защемило в груди.
— Наша, — с гордостью ответил вождь.
Слепцов не поверил. Уж больно хороша была крепость.
— Вы сами построили?
— С помощью капитана Роберта Хейли. Он показывал, мы строили.
— В крепости есть пушки?
— Пойдем. Я покажу тебе.
Вождь Ютрамаки держал себя с достоинством. Он был среднего роста, с правильными чертами лица, черными глазами. Огнестрельным оружием владел безупречно. Знал, как стрелять из пушек. Под шерстяной курткой носил жилет с железными пластинками, защищавшими грудь от пуль.
Ютрамаки обходился со Слепцовым скорее как с другом, а не как с рабом, а Тимофей Федорович всячески старался заслужить его расположение. Он охотился на птиц, делал для вождя деревянную посуду. Изделия Слепцова нравились индейцам.
Особенное уважение всего племени Слепцов заслужил устройством бумажного змея… Он вспомнил, как в детстве он делал такие змеи в своей деревне. Бумага нашлась у вождя. Нитки делались из звериных жил. Когда первый змей взлетел высоко в небо, индейцы изумились. Для них это было удивительное новшество. Они приписывали пуск змея необычайному уму Слепцова и стали поговаривать, что русские могут достать солнце.
Вождю Ютрамаки очень понравилась сделанная Слепцовым пожарная трещотка. А когда Тимофей Федорович растолковал ему, что разнотонными звуками, издаваемыми трещоткой, можно управлять военными действиями, он пришел в восторг.
Слепцова приглашали в гости вместе с хозяином. Старшины на своем собрании решили, что столь искусный человек должен быть сам старшиной или вождем. Ему разрешили построить для себя отдельный дом, и он жил в небольшой бараборе один.
Гораздо хуже жили Иван Степанович с женой. Они переходили из рук в руки. Их то меняли, то продавали по родству или по дружбе. По понятиям индейцев, Круковы были бесполезными, ни к чему не приспособленными людьми. Они не верили, что Иван Степанович мог быть начальником.
Круковы с трудом влачили рабскую долю, хотя индейцы считали их скорее заложниками, за которых можно получить в будущем хороший выкуп.
Не лучше жили и остальные мореходы. Их кормили плохо, и они постоянно были голодными.
Каргополец Евдоким Макаров и пензяк Касьян Овчинников от недостатка в пище бежали к Слепцову, и вождь Ютрамаки кормил их. Когда хозяева стали требовать возврата, то Ютрамаки вернул промышленных с условием, чтобы их не обижали и кормили вдосталь.
Тимофей Федорович изучал быт и нравы индейцев. Жили они в бараборах — деревянных домах, разделенных на несколько покоев, для семейств, живущих вместе. В отличие от кадьякских барабор, индейцы строили свой дом не в яме, а на поверхности. Внутри дома чисто, пол устлан сеном и сверху шкурами. Для спанья устроены нары. Огонь разводили посредине бараборы.
В умственном отношении индейцы племени хайда стояли высоко. Так же, как и колоши, они делали прекрасные долбленые лодки — баты. Вырезали посуду из дерева с изображением птиц и зверей. Плели корзины и посуду из травы или корней молодой ели. Как и колоши, они питались сушеной или вяленой рыбой, жиром и мясом наземных и морских зверей, ягодами и кореньями. Любили курить табак и пить ром.
Слепцов удивлялся выносливости индейцев. Они ходили и зимой и летом босыми, в одних плащах. Из одного хвастовства могли подвергать себя жестоким истязаниям и с презрением относились к боли.
«Прекрасные воины, — записал Слепцов в свою тетрадь. — А если взять в рассуждение, что вооружены огнестрельным оружием и владеют им отлично, то воевать с ними надо с опаской и умеючи».
У бараборы вождя Ютрамаки стоял столб, выкрашенный в красную и зеленую краску. На верху столба вырезан ворон с распростертыми крыльями. Он сидел на голове человека.
— Ворон — покровитель нашего рода, — часто говорил Ютрамаки. — Мы не забываем наших родичей, а они охраняют нас.
Внутри бараборы вождя столбы, на которых держалась крыша, тоже были резные. Пол покрывали циновки из прутьев. Почетное место в доме занимали красные и синие шерстяные одеяла.
Наступила весна. Время шло медленно. Русские мореходы не часто виделись друг с другом. Индейцы смотрели на такие свидания косо. На сборищах во время больших торжеств, обычно происходивших на берегу бухты, все же удавалось иногда встречаться.
— Боже, когда все это кончится? — восклицала Елена Петровна. Она опять была вместе с мужем. Хозяин Ивана Степановича обменял Елену Петровну на молодую рабыню и две сажени красного сукна. — Я даже жалею, что поверила Ютрамаки и не пошла вместе с вами. Неужели всю жизнь мы будем рабами диких?
— Ютрамаки обещал скорое освобождение. Весной придет аглицкое судно.
Ютрамаки хотел торговать с английским капитаном, а бобровых шкур у него не было. Индейцы его племени никогда не промышляли бобра. И приходилось выменивать меховые шкурки на рабов у колошей. Рабов Ютрамаки добывал у южных племен военными набегами. Остров, на котором проживали колоши, был недалеко, но Ютрамаки готовился, словно на войну. К обмену были назначены сто рабов, за каждого Ютрамаки полагал получить не меньше десяти бобровых шкур.
После колдовства старого жреца пятьдесят индейских батов отправились в море. Погода стояла пасмурная, почти ежедневно шли холодные дожди. Изредка проглядывало солнышко. Однако ветров сильных не было, и на море стояла тишина. У мореходов обувь ночью покрывалась плесенью, одежду каждый день приходилось просушивать у очагов.
Но вот в заливчике показались возвратившиеся индейские баты. Торговля была удачная, и вождь Ютрамаки устроил по этому поводу праздник. Всю ночь до рассвета индейцы пели и танцевали.
Ютрамаки не ударил лицом в грязь. Еды было много, был ром и хлеб. Некоторые охотники от танцев совсем изнемогли, и рабы разносили их по домам на одеялах.
Потом пошли трудовые дни: рабы готовили к продаже бобровые шкурки, просушивали их, а индейцы отдыхали. После похода вождь Ютрамаки рассказал Слепцову о судьбе русских, оставшихся на свободе. Желая переправиться на остров Костливый, они на камнях разбили лодку, а сами утонули.