Предисловие

Воображение без логики является простой фантазией, а логика без воображения бесплодна. Частично именно поэтому как ученые, так и философы всегда используют воображаемые сценарии развития тех или иных событий, чтобы усовершенствовать свои идеи и проверить их жизнеспособность. Цель таких «мысленных экспериментов» состоит в том, чтобы избавиться от всего, что усложняет реальную проблему, и сосредоточиться исключительно на ее сути.

Так, к примеру, любая этическая дилемма всегда осложняется непредвиденными, контекстно-зависимыми условиями. Взять хотя бы проблему мясоедства. Оправданно ли с моральной точки зрения поедание мяса? Размышляя над тем, можно ли есть мясо животных тогда, когда у вас есть такая возможность, вы столкнетесь с множеством факторов. Одних животных вырастили на ферме, других у человека дома, а третьих поймали в дикой природе. Одни животные росли на земле, которая ранее представляла собой влажные джунгли, другие свободно паслись на открытых пастбищах. Мясо одних животных натуральное, мясо других содержит генетические добавки (генетически модифицировано), а мясо третьих доставляется из другого конца света. Для принятия этически правильного решения требуется распутать клубок этих многочисленных факторов и соответствующим образом взвесить различные точки зрения.

И в этом могут помочь мысленные эксперименты, которые, подобно научным экспериментам, направлены на то, чтобы изолировать ключевые величины (переменные) — рассматриваемые специфические обстоятельства, чтобы выяснить, какую роль в нашем понимании мира играют именно они. Поэтому, когда мы хотим рассмотреть этичность поедания мяса животных, мы можем вообразить себе ситуации, при которых разница между двумя сценариями будет состоять только в каком-то одном вопросе. Если нас волнует отношение к животным на фермах, то давайте говорить только о разнице между хорошим и плохим отношением. Если подвергнуть свои намерения тщательному анализу, то можно спросить себя: какая разница существует между вашей курицей по-киевски и моей, если ваша погибла в результате несчастного случая, а моей свернули шею намеренно, но при этом обе курицы ранее вели одинаковый образ жизни. Можно просто предположить, что при всех равных условиях единственным вопросом, который нам необходимо решить, будет вопрос морали.

Преимущество мысленных экспериментов заключается не просто в том, что они чуть лучше реальности. На самом деле они могут помочь нам думать о вещах, которые мы не смогли бы или не осмелились бы попробовать в реальной жизни. Иногда они требуют от нас, чтобы мы представили себе что-то непрактичное или невозможное, как для нас самих в определенный момент времени, так и для всех людей в принципе. Хотя то, на что эти эксперименты просят обратить внимание, может показаться необычным, цель у них такая же, как и любого другого мысленного эксперимента: сосредоточить наше внимание на одной ключевой концепции или проблеме. Если какой-либо невозможный сценарий помогает нам сделать это, то его невозможность не должна нас волновать. Эксперимент является всего лишь инструментом, помогающим нашему мышлению; он не претендует на то, чтобы описывать реальную жизнь.

100 историй, предлагаемых в данной книге, навеяны по большей части, но не всегда спорами философов. Иногда в этих историях приводятся предположения, в которых редко кто сомневается, которые затем анализируются с совершенно противоположной точки зрения. Иногда эти истории предлагают пути решения проблем, которые кажутся неразрешимыми. А иногда они заставляют нас увидеть проблемы, которые не кажутся нам проблемами до тех пор, пока мы не начинаем видеть их скрытый смысл.

Это не справочник и не сборник ответов на старые загадки; это скорее провокация, стимул к дальнейшим размышлениям. В комментариях, приводимых после этих историй, я, возможно, предлагаю выход из трудной ситуации, а возможно, и выступаю в роли адвоката дьявола: вы сами решаете, в каком именно качестве я выступаю.

Подобным же образом приводимые здесь перекрестные ссылки являются не научными, а наводящими. Иногда связи между историями будут очевидными. А иногда сама связь будет являться средством, заставляющим вас взглянуть на определенную проблему по-новому.

Эта книга может породить множество точек зрения, но ни одна из них не будет окончательной.

Благодарность

Мысленный эксперимент номер 101: автор принимает добровольную поддержку, помощь и советы других, но не благодарит их в своей книге. Делает ли он это по невнимательности и забывчивости или сознательно?

Я уверен, что я поступаю либо так, либо иначе. Но я никого не забуду. Редакторы вносят значительный вклад в окончательный вариант любой книги. Одним из таких редакторов является Джордж Миллер. Его вклад, от начала и до конца, трудно переоценить. Кроме того, мне помогало множество чудесных сотрудников издательства Гранта: Саджида Ахмад, Луиза Кэмбелл, Фрэнсис Холлингдейл, Гейл Линч, Анджела Роуз, Уилл Салмон, Белла Шанд, Колет Вела и Сара Уэсли. А Лиззи Кремер продолжает помогать мне морально и физически и сейчас.

Чтобы никого не забыть и охватить всех, я хочу поблагодарить каждого, кто ответил на вопросы моей анкеты или предоставил мне какую-либо информацию. Сказать, что таких людей слишком много, — значит солгать. Просто их слишком много для того, кто недостаточно прилежен, чтобы все записывать.

Наконец, я хочу официально поблагодарить Джереми Стангрума за то, что его интеллект, проницательность и интересные суждения служили для меня вдохновением в течение нескольких лет, а также за его мысль о том, что выражения благодарности и посвящение книг кому-либо чаще всего являются проявлениями самовозвеличивания автора. Думаю, что эти мои слова заденут его по-настоящему.

Примечание относительно источников

В случаях, когда имеются один или несколько опознаваемых источников эксперимента, я привожу их подробности в конце каждой истории. Однако следует заметить, что хотя мои версии иногда очень похожи на исходные материалы, иногда они сильно от них отличаются. Таким образом, читатели должны понимать, что эти источники являются всего лишь вдохновением для историй, приводимых в данной книге.

В случае, когда источник не приводится, это обычно означает, что данный мысленный эксперимент навеян более широкой полемикой, в которой невозможно вычленить один-два источника. Не стоит приписывать своеобразие этих экспериментов мне.

Источники некоторых описываемых историй могут быть мне неизвестны, и поэтому я их не упоминаю. С радостью исправлю такие упущения в будущих изданиях данной книги.

1. Злой демон

Существует ли в природе что-нибудь настолько очевидное, в чем нельзя усомниться? Может быть, наша жизнь является всего лишь сном, а окружающий нас мир есть лишь плод нашего воображения? Какими бы странными ни были подобные заявления, само их существование указывает на то, что реальность физического мира все же можно поставить под сомнение.

Но существуют и другие идеи, которые кажутся настолько ясными и очевидными, что просто обязаны быть правдой. К примеру, два плюс два все равно равняется четырем, независимо от того, спите ли вы или бодрствуете. В треугольнике должно быть три стороны, независимо от того, есть ли в реальном или воображаемом мире треугольники или их там нет.

А что если Бог или какой-либо могущественный, злобный демон дурачит вас? Может ли какой-то злой дух одурачить вас настолько, что вы поверите явной лжи? Разве мы не видели, как гипнотизеры заставляют людей считать до десяти так, что те пропускают при этом число семь? А как насчет человека, который во сне слышит четыре удара городских башенных часов и думает про себя: «Как странно. Часы пробили час четыре раза!»

Если существование злого демона можно считать возможным, то существует ли нечто, в чем нельзя усомниться?

Источник: Первое размышление из книги Рене Декарта «Размышления» («Метафизические размышления о первой философии») (1641).

У философов есть привычка брать какой-либо общеизвестный факт, а затем приводить доводы, ставящие этот факт под сомнение. Законы природы, физический мир, Бог, добро, иной интеллект, справедливость, время — философы нашли причины усомниться во всем этом.

Для того чтобы выдвигать такие глубоко скептические аргументы, философ должен использовать то единственное, в чем он не может усомниться: свою собственную способность к логическому (рациональному) мышлению. Так, к примеру, реальность времени можно поставить под сомнение, потому что в традиционном представлении о времени имеются некоторые противоречия. Эти противоречия заключают в себе нарушение основных принципов логики, таких как невозможность одновременного существования и несуществования. Именно способность признавать логические противоречия позволяет философу оправдывать и подтверждать свои сомнения.

Но если мы находимся под влиянием могущественного демона лжи, о возможном существовании которого в семнадцатом веке впервые высказался французский философ Рене Декарт, тогда, считая эти основные принципы логики верными, мы, возможно, заблуждаемся. Нам может казаться, что эти принципы явны и очевидны, но человеку, находящемуся под гипнозом, может казаться, что после цифры шесть явно и очевидно следует цифра восемь. Спящему человеку может казаться явным и очевидным то, что часы четырежды пробили один час, хотя мы все знаем, что на самом деле часы пробили четыре часа всего один раз.

Мысль о демоне заблуждения может показаться немного экстравагантной, но подобное же сомнение можно представить и с помощью других средств. Что, если мы просто сумасшедшие и наше сумасшествие ослепляет нас настолько, что мы не осознаем того, что другие воспринимают мир не так, как мы. А еще можно предположить, что сознание всех людей наделено изначально ошибочными принципами логики. Вероятно, принимая за «очевидную правду» какие-то ложные постулаты, мы таким образом лучше приспосабливаемся к выживанию. Не исключено, что демон заблуждения встроен в нашу ДНК

Гениальность этого мысленного эксперимента состоит в том, что для оценки его правдоподобности мы должны довериться единственной вещи, которая ставится под сомнение этим экспериментом: нашей способности к логическому мышлению. Нам приходится оценивать свою способность к здравым рассуждениям, рассуждая так здраво, как только можно.

Поэтому мы не в состоянии отделить себя от своей способности мыслить, которую мы призваны оценивать с какой-то нейтральной позиции. Это все равно что при взвешивании чего-либо использовать подозрительные весы.

Возможно, такова плата за этот мысленный эксперимент: для того чтобы о чем-то серьезно помыслить, нашу способность мыслить нужно посчитать первичной. Мы можем усомниться в логичности какого-либо фрагмента размышлений, упорно о нем размышляя. Но мы не в состоянии усомниться в том, ошибочна или нет наша способность к логическому мышлению. В лучшем случае можно сказать, что она служит нам достаточно хорошо. Является ли это веским основанием, для того чтобы подтвердить или опровергнув способность к логическому мышлению?

Смотрите также

19. Лопанье мыльных пузырей

28. Кошмарная история

51. Жизнь в бочонке

98. Аппарат виртуальных ощущений

2. Отправьте меня

Стелиос может путешествовать только на телетранспортере. Раньше на полет с Земли до Марса уходили месяцы. Летать приходилось в тесном и далеко не безопасном космическом корабле. Компания «Телетранспортный экспресс Стелиоса» изменила эту ситуацию. Теперь такой полет продолжается всего несколько минут и проходит абсолютно безопасно.

Тем не менее в настоящий момент компания судится с одним недовольным клиентом, обвиняющим ее в том, что она фактически убила его. Аргумент этого клиента прост: работа телетранспортера заключается в том, чтобы сканировать мозг и тело человека, клетка за клеткой, разрушая их, отправляя сканированную информацию на Марс и там восстанавливая человека. Несмотря на то что человек, оказавшийся на Марсе, выглядит, мыслит и ощущает себя точно так же, как и тот человек, которого усыпили и переместили в космосе, истец считает, что на самом деле в телетранспортере человека убивают и заменяют клоном.

Для Стелиоса такое утверждение звучит абсурдно. В конце концов, он сам путешествовал на телетранспортере десятки раз и сейчас не чувствует себя умершим. Как вообще истец может всерьез утверждать, что его убили, если он явно в состоянии довести дело до суда?

И все же, когда Стелиос в очередной раз вошел в кабину телетранспортера и приготовился нажатием кнопки начать свое сканирование, он на секунду задумался над тем, а не собирается ли он и в самом деле совершить самоубийство…

Источник: Глава 10 книги Дерека Парфита «Доводы и люди» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1984).

От чего зависит наше непрерывное существование? В нормальных условиях мы бы сказали «непрерывное функционирование нашего тела». Поскольку в данном случае ни одна часть тела не заменяется явно чем-то синтетическим, возможно, это не совсем верно. Может быть, мы продолжаем существовать ровно столько, сколько существует наше сознание? День, в который человек пробуждается, не осознавая себя, свои мысли, планы и состояния, является днем его смерти.

Теория «психологической непрерывности» личности интуитивно привлекательна. Именно из-за того, что она отражает нашу фундаментальную интуицию, мы в состоянии понять истории, подобные «Метаморфозам» Кафки, в которой человек просыпается в теле жука. Мы моментально узнаем, что этот человек стал жуком, так как его разум вселился в последнего. Ментальная, а не физическая непрерывность выделяет его как того же самого человека.

Но в случае телетранспортации хотя у нас и есть психологическая непрерывность, такая же полная, как и в обычной жизни, тем не менее то, что создается в ее ходе, является копией, клоном. Однако клон не является тем человеком, которого клонировали. Они похожи как две статуи, вылепленные из одной и той же литейной формы: такие статуи идентичны в каждой детали, но все же являются разными объектами. Если вы отколете кусок от одной статуи, другая останется невредимой.

Не то чтобы Стелиос не знал, как работает его телетранспортер. Он просто не видит, почему тот факт, что машина «клонирует» человека, должен иметь какое-то значение. Насколько он понимает, для него важно то, что человек входит в кабину телетранспортера, а просыпается уже на другой планете. Физический механизм здесь не важен.

Если это звучит смело, тогда представьте на минуту, что однажды ночью, несколько лет назад, когда вы спали, вас похитили, обработали на телетранспортере и обработанного возвратили, без вашего ведома, в постель.

Вы не сможете определить, произошло ли это на самом деле, потому что ваше восприятие своей жизни и самого себя как непрерывно существующей личности будет таким же, как и в случае, если бы этого не произошло. Факт телетранспортации в некотором смысле оставит вашу жизнь и ваш мир такими же, какими они были раньше.

В этом случае спрашивать о том, является ли Стелиос клоном или «тем же самым» человеком, — неправильно. Вероятно, вместо этого мы должны спросить себя о том, что для нас важно в нашем прошлом или в будущем. Возможно, будет важна психологическая непрерывность, достигаемая любыми необходимыми средствами.

Смотрите также

38. Я — мозг

46. Амебовидный

65. Душевная сила

88. Полная потеря памяти

3. Индианка и лед

Всю свою жизнь Дхара Гупта жила в пустыне Раджастан, в деревне, расположенной неподалеку от Джасалмера. В один из дней 1822 года, во время приготовления обеда, она вдруг услышала какой-то шум во дворе. Оказалось, что из своего путешествия, начатого два года назад, вернулся ее двоюродный брат Махавир. Он был целым и невредимым и за обедом поведал родственникам о своих приключениях.

Он рассказал им истории о грабителях, диких животных, высоких горах и других невероятных местах и событиях. Но больше всего Дхару поразило его утверждение о том, что он видел нечто под названием «лед».

«Я путешествовал в местах, в которых было так холодно, что вода в реках прекращала свое течение и превращалась в твердые, прозрачные блоки, — рассказывал Махавир. — Самое удивительное, что не существовало промежуточной стадии, на которой бы вода затвердевала. Свободно текущая вода была лишь немного теплее той, которая становилась твердой».

Дхара не хотела спорить с двоюродным братом прилюдно, но она не поверила ему. Сказанное им противоречило всему ее жизненному опыту. Она не верила путешественникам, когда те рассказывали ей об огнедышащих драконах. Не поверит она и этому вздору о каком-то льде. Дхара справедливо считала, что она слишком умна для этого.

Источник: Давид Юм. «Философские опыты о человеческом познании» (1748), глава X «О чудесах».

Как Дхара может быть права, если в каком-то смысле она столь явно не права? Мы знаем, что рассказ Махавира о льде не был фантазией, сродни той, которая содержится в историях о драконах, но является точным описанием того, что происходит с водой при замерзании.

Дхара была права в том смысле, что иногда мы заблуждаемся по правильным причинам. Возьмите, например, схемы быстрого обогащения. Большинство людей, пользующихся электронной почтой, практически каждый день получают сообщения, обещающие огромное богатство в обмен на «небольшую» трату денег. Поскольку эти сообщения почти все без исключения являются мошенничеством, а на проверку их подлинности уйдет слишком много времени, единственным разумным действием будет игнорировать их все. Однако это означает, что однажды вы проигнорируете настоящую возможность и откажетесь от большого богатства. Именно одно такое сообщение окажется подлинным, но вы все равно рассудите верно, если и его посчитаете вероятной подделкой.

Эти же самые общие рассуждения применимы и к Дхаре. Мы не должны верить всему тому, что нам говорят об устройстве окружающего нас мира. Когда люди рассказывают нам о том, что они могут левитировать, останавливать ход часов силой мысли или излечивать болезни с помощью кристаллов, мы вправе им не поверить. Наш прошлый опыт говорит нам о том, что такие события не происходят и все предыдущие заявления об их существовании либо не имели подтверждающих доказательств, либо оказывались обманом. Не нужно думать, что те, кто делал подобные заявления, сами являются мошенниками: возможно, они просто ошиблись или их заявления основывались на нелогичных рассуждениях.

Однако проблема состоит в том, что иногда происходит нечто действительно подлинное, и это заставляет нас пересмотреть то, что казалось нам уже известным. Мы не можем просто отмахнуться от какой-то идеи только из-за того, что она не соответствуют нашим нынешним убеждениям. Скорее нам нужны очень веские основания для этого, потому что что-то общепризнанное должно обладать большим весом, чем то, что утверждается каким-то индивидуумом или небольшой группой, которые оспаривают это общепризнанное.

Именно здесь у Дхары возникает проблема. Свидетельства одного человека, даже если этот человек приходится ей двоюродным братом, было недостаточным, для того чтобы перевесить то, что она знала об окружающем мире, в котором жидкости не превращались в твердые тела при некой волшебной температуре.

Однако ей все же следует признать тот факт, что она не была в этих холодных странах, а ее двоюродный брат был. Таким образом, ее собственный опыт в этой области ограничен, а обо всем, что существует за пределами этого опыта, ей приходится судить лишь со слов своего брата. Отказываясь верить ему, сужает ли она границы своего познания или ее неправота в данной ситуации является ценой, которую она платит за то, чтобы быть недоверчивой и не ошибаться в гораздо большем количестве ситуаций?

Смотрите также

40. Победитель на деревянной лошадке

63. Неизвестно

76. Ясная голова

97. Моральная удача

4. Киберсекс

Как и многим людям, женатым несколько лет, Дику наскучили его отношения с женой. Между ними уже не было прежней страсти. Сейчас они практически уже и не спали вместе. Но Дик вовсе не собирался уходить от жены. Он любил ее, и она была отличной матерью для их детей.

Он прекрасно знал, что обычное решение этой проблемы было таким: завести роман на стороне. Ты просто признаешь, что твоя жена удовлетворяет одну часть твоих потребностей, а любовница другую. Но Дик действительно не хотел флиртовать за спиной жены, кроме того, он знал, что, даже если бы он и смог это делать, его жена не смирилась бы с такого рода свободными отношениями.

Поэтому, когда Дик услышал о компании «Байт на стороне» («Лучше, чем в натуре!»), ему пришлось отнестись к ней серьезно. Эта компания предлагала возможность завести виртуальный роман. Не какой-то однорукий кибернетический секс с реальным человеком на другом конце компьютерной линии, а виртуальную реальность, в которой ты «спишь» с самым что ни на есть искусственным человеком. Это похоже на настоящий секс, но, фактически, все твои ощущения вызваны компьютерами, стимулирующими твой разум, для того чтобы тебе казалось, что ты занимаешься реальным сексом. Те же захватывающие ощущения, как и при настоящем флирте, но без третьего человека и, следовательно, без реальной измены. Почему ему следует отказываться от этого?

Почему нас беспокоят супружеские измены? Некоторые люди говорят, что они не должны волновать нас и что мы переживаем по этому поводу исключительно из-за того, что общество внушило нам нереальные ожидания от моногамного брака.

Секс и любовь — это не одно и то же, и мы глупцы, если позволяем биологически управляемому акту совокупления разрушить любовную привязанность.

Если желание моногамных отношений представляет собой культурный артефакт, то это глубоко укоренившийся артефакт. Многие из тех, кто входит в общины свободной любви или пробуют «свингерство», чувствуют, что они просто не могут удержаться от ревности, видя, как другие спят с тем, кого они любят. «Привязанности», от которых нам беспечно советуют избавиться, являются, похоже, чем-то большим, чем просто психологическими отклонениями, с которыми нужно справиться.

Итак, если супружеская неверность остается проблемой для большинства, что в ней нас беспокоит? Представьте себе, каким образом вероятное обращение нашего партнера к услугам «Байта на стороне» могло бы помочь в решении этого вопроса. Если бы мы не возражали против кибернетического секса, это означало бы, что ключевым фактором для нас является вовлеченность в отношения третьего человека. Наши наиболее интимные отношения должны проходить тет-а-тет и быть эксклюзивными. Мы хотим, чтобы отношения оставались моногамными.

Но если мы выступаем против виртуальных романов, это, похоже, означает, что роль третьей стороны в отношениях для нас несущественна. Обиду вызывает не обращение к кому-то еще, а уход от уже существующих отношений. В этой связи, когда Дик включает компьютер, для того чтобы возбудить себя, тем самым он показывает, что уже не считает свою жену человеком, в общении с которым он хотел бы проявить (выразить) свою сексуальность.

Связь на стороне, как правило, является симптомом проблем, имеющихся в отношениях, а не их первопричиной. Это помогает понять источник беспокойства, связанный с виртуальной любовницей Дика. Ибо очевидно, что еще до того, как Дик впервые приступил к своей искусственной стимуляции, он уже перестал воспринимать свою жену в сексуальном плане, так, как это было раньше. И в этом смысле виртуальный роман является способом уйти от ключевой проблемы, а не способом ее решения.

В реальном мире причины того, почему нас беспокоят измены, сложны, и человек, возражающий против виртуального байта на стороне, может еще сильнее противиться плотскому роману. Случай с Диком позволяет сконцентрироваться всего на одном аспекте супружеской неверности: а именно на том, в какой степени такая неверность является уходом от наиболее значимых для нас отношений.

Смотрите также

27. Выполненный долг

44. Пока смерть не разлучит нас

91. Никто не пострадает

96. Семья прежде всего

5. Свинья, которая хочет, чтобы ее съели

После сорока лет вегетарианства Макс Бергер собрался побаловать себя свиными сосисками, хрустящим беконом и жареной куриной грудкой. Максу всегда не хватало вкуса мяса, но его принципы были сильнее его кулинарных предпочтений. Но сегодня он мог есть мясо с чистой совестью.

Сосиски и бекон были сделаны из свиньи по кличке Присцилла, с которой он познакомился за неделю до этого. В генах этой свиньи было запрограммировано умение разговаривать и, самое главное, желание быть съеденной. Жизненная цель Присциллы состояла в том, чтобы попасть на стол человеку, и в день своего забоя она проснулась, отчетливо предвкушая это событие. Перед тем как отправиться в комфортабельную и гуманно устроенную скотобойню, она рассказала о своих ощущениях Максу. Услышав ее рассказ, Макс посчитал, что не съесть ее — значит проявить к ней неуважение.

Курица, которую он собирался употребить в пищу, была представительницей генетически модифицированной породы птиц, которых лишили «разума». Иначе говоря, она жила жизнью растения, не осознавая ни себя, ни окружающего мира, ни боли, ни удовольствия. Поэтому ее убийство было не более жестоким, чем вырывание морковки из земли.

И тем не менее, когда перед Максом поставили тарелку с едой, он почувствовал приступ тошноты. Было ли это лишь рефлекторной реакцией, вызванной годами вегетарианства? Или это был физический признак вполне оправданных душевных страданий? Придя в себя, он взял в руки нож и вилку…

Источник: книга Дугласа Адамса «Ресторан на краю Вселенной» (Пан Букс, 1980).

Благополучие животных заботит не только небольшой процент населения, являющихся вегетарианцами. Этому не стоит удивляться, поскольку если бы речь шла о простом убийстве, то вегетарианцы не прихлопывали бы мух и не изводили бы крыс, как довольно успешно делают многие из них, но, разумеется, не все.

Есть две основные причины утверждать, что нельзя выращивать и убивать определенных животных. Во-первых, это вопрос условий, в которых содержатся животные. Проблема не в смерти животных, а в предполагаемом бедственном положении этих животных при их жизни. И во-вторых, это сам акт убийства, который прерывает жизнь существа, которое, останься оно в живых, имело бы достойное будущее.

Первый вопрос можно решить, просто обеспечив животному хорошие условия содержания. Многие люди, беспокоящиеся о благополучии животных, тем не менее едят мясо цыплят и молодых барашков, которых выращивают очень непродолжительное время.

Однако это по-прежнему оставляет действующей вторую причину вегетарианства: прогест против акта умерщвления животных. А что, если мы создадим животных, не заинтересованных в собственном выживании, просто потому, что у них будет такое же сознание, как у морковки? Почему нельзя лишать их существования, о котором они и не подозревают? Или, допустим, животное само хочет, чтобы его съели, как хрюшка, придуманная Дугласом Адамсом в книге «Ресторан на краю Вселенной»?

Главный герой этого романа Артур Дент с ужасом отверг такую возможность, описав ее как «самое отвратительное, о чем я когда-либо слышал». Многие разделяют это отвращение. Но другой персонаж вышеупомянутой книги Зафод Библброкс возразил Денту, спросив его: «А разве это лучше, чем есть животных, которые не хотят, чтобы их ели?» Ответ Дента, похоже, является не чем иным, как вариантом «фактора юкка» — своего рода инстинктивного отвращения, испытываемого людьми, столкнувшимися с чем-то неестественным, хотя и не противоречащим морали. Пересадка органов и переливание крови поначалу тоже казались странными явлениями, но, когда мы привыкли к ним, представление о том, что они морально не приемлемы, улетучилось и осталось разве что у некоторых религиозных сект.

Люди могут говорить о чувстве собственного достоинства у животных или об уважении к естественному порядку вещей, но можем ли мы всерьез предполагать, что чувство собственного достоинства курицы будег подорвано после создания ее растительного варианта? Является ли смерть Присциллы такой уж величественной? И не нарушают ли естественный порядок вещей фермеры-земледельцы, которые отбирают и выращивают животных в массовых количествах? Короче говоря, существует ли веская причина, по которой сегодняшний вегетарианец не должен разделить трапезу с Максом, когда его меню станет реальностью?

Смотрите также

26. Остатки боли

57. Съесть Крохотульку

72. Освободите Перси

91. Никто не пострадает

6. Колесо фортуны

Не будучи математиком, Мардж вдруг поняла, что изобрела надежную систему обогащения при игре в рулетку.

В течение нескольких дней, приходя в казино, она наблюдала за вращением барабана. Ей удалось заметить, что на удивление часто шарик выпадал либо только на черное, либо только на красное. Однако пять раз подряд на один цвет он выпадал редко, а шесть раз подряд лишь пару раз в день.

На этом и должна была основываться ее система. Шансы на то, что шарик выпадет шесть раз подряд на поле одного цвета, были мизерными. Поэтому Мардж решила, что она будет наблюдать за игрой и, как только шарик выпадет пять раз подряд на красное, она сможет с уверенностью поставить на черное. Она должна будет выигрывать чаще, чем проигрывать, потому что шесть раз подряд на поле одного цвета шарик выпадал крайне редко. Она настолько уверилась в этом, что уже начала подумывать о том, как ей потратить выигранные деньги.

Ошибка Мардж представляет собой предупреждение против всяких ограничений в мысленных экспериментах. Если ее система кажегся надежной, то это происходит потому, что она уже испытала ее и система сработала. Сработала в ее голове. Если игрока можно так легко увести в сторону представлением о том, что случится в гипотетической ситуации, то так же легко можно увести в сторону и философа.

Однако ее ошибка связана с мышлением и не вызвана каким-то сбоем в реальном мире, подстраиваемом под интеллект. Эта ошибка заключается в том, что она перепугала вероятность того, что шарик выпадет шесть раз подряд на один и тот же цвет, и вероятность того, что шарик выпадет на поле того же цвета, после того как он выпал на него уже пять раз подряд.

Представьте себе, к примеру, любую азартную игру, в которой люди соревнуются друг с другом, подбрасывая монетку. В первом раунде участвуют шестьдесят четыре человека, во втором — тридцать два, в третьем — шестнадцать и так далее, до тех пор пока в финале не останется всего двое. В начале состязаний шансы на выигрыш у любого участника составляют 64: 1. Но к моменту финала каждый из оставшихся участников имеет шансы на выигрыш из расчета 50–50. Однако, по логике Мардж, такие ставки имеются уже в первом раунде. И поэтому в финале, несмотря на то что там остается всего два человека, Мардж посчитала бы, что каждый из них имеет шанс на выигрыш из расчета 64:1. И это, конечно, означает, что каждый участник может выиграть в 1 из 32 двух случаев!

Возвращаясь к рулетке, можно сказать, что и в самом деле маловероятно, чтобы шарик выпал шесть раз подряд на поле одинакового цвета, так же, как маловероятно (64: 1), что любой участник может выиграть соревнования по подбрасыванию монетки. Но, как только шарик выпадет пять раз на поле одного цвета, первоначальная невероятность выпадения шарика в шестой раз уже не важна: при следующем вращении рулетки шансы на то, что шарик выпадет либо на красное, либо на черное поле, составляют немногим меньше, чем 50–50 (а ведь на рулетке (барабане) есть еще два зеленых поля).

Смысл этой истории заключается в том, что невозможность того, что случилось в прошлом, не влияет на вероятность того, что еще должно случиться. Мардж должна была видеть это. Если бы она обратила внимание на то, как часто серия из пяти попаданий шарика на поле одного цвета превращается в серию из шести попаданий, она бы увидела, что в действительности, шансы на это составляли немногим меньше, чем 50–50. Таким образом, ее ошибка заключалась не в ошибочных рассуждениях, а в том, что она посчитала реальным то, что не было подтверждено ее наблюдениями. Она является плохим экспериментатором как в своих мыслях, так и наяву.

Смотрите также

3. Индианка и лед

16. Наперегонки с черепахой

42. Бери деньги и беги

94. Налог Соритеса

7. Когда никто не выигрывает

Рядовой Сакс собирался совершить ужасный поступок. Ему приказали сначала изнасиловать, а затем убить пленную, которая, как он знал, являлась всего лишь невиновной представительницей гражданского населения, принадлежавшей к враждебной этнической группе. В душе он понимал, что это будет вопиющая несправедливость — фактически военное преступление.

Однако, быстро обдумав этот приказ, он понял, что ему не остается ничего другого, как выполнить его. Если он повинуется приказу, то сможет сделать пытку как можно более приемлемой для жертвы, проследив за тем, чтобы она не страдала больше чем нужно. Если он не повинуется приказу, то его самого расстреляют, а пленницу все равно изнасилуют и убьют, и возможно, даже более жестоко. Для всех будет лучше, если он выполнит приказ.

Его рассуждения были достаточно ясными, но, разумеется, они не доставляли ему душевного спокойствия. Как могло произойти, что он собирался сделать самое лучшее в данных обстоятельствах и при этом самое ужасное зло?

«Если этого не сделаю я, то сделает кто-то другой» — такая фраза, вообще говоря, является слабым оправданием дурных поступков. Вы в ответе за то зло, которое вы совершаете, независимо от того, совершат или не совершат его другие. Если вы видите спортивный автомобиль с открытым верхом и ключами, оставленными в зажигании, прыгаете в него и уезжаете, ваш поступок не перестает называться кражей просто потому, что вы посчитали, что рано или поздно это все равно сделал бы кто-то другой.

В случае с Саксом оправдание зла несколько отличается, и это очень важно понять. Ибо он говорит; «Если я не сделаю этого, это сделает кто-то другой, и последствия будут гораздо более страшными».

Сакс не только примиряется с неизбежным злом; он пытается сделать так, чтобы события развивались по наилучшему или наименее худшему варианту.

Зачастую нам кажется, что делать все, что в наших силах, для предотвращения большого зла, абсолютно нормально с моральной точки зрения. Лучшее, что может сделать Сакс, это сохранить собственную жизнь и сделать смерть пленницы наименее мучительной. Однако такая логика приводит его к тому, что он будет участвовать в изнасиловании и убийстве, а это, безусловно, никак не может быть правильным с моральной точки зрения.

Соблазну вообразить третий вариант — возможное убийство пленницы и самого себя — трудно противостоять. Но мы должны отказаться от него, поскольку в ходе мысленного эксперимента мы управляем переменными величинами, и сейчас мы задаемся вопросом, что ему следует делать, если у него есть всего два варианта: выполнить приказ или отказаться от его выполнения. Таким образом, цель в решении этой дилеммы состоит в том, чтобы заставить самих себя противостоять моральной проблеме в открытую, а не размышлять о ней впустую.

Некоторые люди могут возразить, сказав, что бывают ситуации, когда поступить правильно невозможно. Как бы вы ни поступили, вас все равно проклянут, и поэтому безнравственность просто неизбежна. В таких обстоятельствах мы должны выбирать наименее худший вариант. Это позволяет нам сказать, что Сакс делает все, от него зависящее, и при этом совершает зло. Но такое решение лишь создает другую проблему. Если Сакс сделал все, от него зависящее, то как мы можем обвинять или наказывать его за то, что он сделал? А если он не заслуживает порицания или наказания, значит, он безусловно не совершал никакого зла?

Возможно, в этом случае ответ будет заключаться в том, что сам поступок был злым, но человек, совершивший его, невиновен. То, что он сделал, было неправильным, но он не был не прав, совершая это. Логика сохраняется. Но отражает ли она сложность мира, или это софистическое искажение реальности, для того чтобы оправдать то, что не имеет оправданий?

В противном случае можно сказать, что цель не оправдывает средств. Сакс должен был отказаться от выполнения приказа. Он бы погиб, а пленница испытала бы большие страдания, но это единственный моральный выбор, который у него был.

Такой выбор может сохранить порядочность Сакса, но разве это не более благородная цель, чем спасение жизни и облегчение страданий?

Смотрите также

44. Пока смерть не разлучит нас

55. Устойчивое развитие

82. Дармоедка

91. Никто не пострадает

8. Добрый Бог

И сказал Бог философу: «Я Господь, Бог твой, есмь источник всего доброго, что существует. Почему твоя мирская этика игнорирует Меня?»

И ответил философ Богу: «Чтобы ответить на этот вопрос, я должен сначала спросить у Тебя кое о чем. Ты призываешь нас совершать добро. Но является ли это добром, потому что Ты призываешь нас совершать его или Ты призываешь нас совершать его, потому что это добро?»

«Ээ, — сказал Бог, — является ли это добром, потому что я призываю совершать его?»

«Ответ, конечно же, неверный, Ваше Всемогущество! Если добро является добром только потому, что Ты говоришь об этом (называешь его добром), то Ты мог бы, если бы пожелал, сделать так, чтобы пытки младенцев были добрым делом. Но это было бы абсурдом, не так ли?»

«Разумеется! — ответствовал Господь. — Я испытывал тебя, и ты угодил мне. Какой был второй вариант?»

«Ты выбираешь то, что является добром, потому что оно является добром. Но это довольно ясно показывает, что добро совершенно не зависит от Тебя. Поэтому нам не нужно изучать Бога, чтобы совершать добро».

«И несмотря на это, — промолвил Бог, — ты должен признать, что я написал несколько неплохих книг на эту тему…»

Источник:«Евтифрон» Платона (380 г. до н. э.).

В Школьные годы мы обычно распевали гимн, в котором Бог был наделен всеми возможными позитивными качествами. Мы пели о том, что Бог есть любовь, Бог есть добро, Бог есть красота. Неудивительно, что наш хор всегда заканчивал гимн словами: «Хвала Ему!»

Однако представление о том, что Бог является добрым, неоднозначно. Оно может означать, что Бог добр так же, как добр торт или как добр Джо. В этих случаях слово «является» призвано приписать качество или свойство чему-то, наподобие доброты или синевы. Однако в равной степени фраза «Бог добр» может сравниться с предложением вроде «Формулой воды является ШО» или «Платон является автором «Республики». Здесь слово «является» показывает тождественность двух терминов: одна вещь идентична другой.

В вышеупомянутом гимне слово «является», похоже, относится к тождественности, а не к приписыванию каких-либо качеств чему-либо. Бог не является любящим, он является любовью; не является красивым, он является красотой. Бог не просто имеет эти чудесные качества, он является ими. Следовательно, фраза «Бог добр» подразумевает, что понятия Бог и добро тесно взаимосвязаны и что сутью добра является Бог.

Если это так, тогда неудивительно, что так много людей полагают, что не может быть морали без Бога. Если добро и Доброта Божия неразделимы, тогда мирская мораль является путаницей (расхождением) в терминах.

Однако наш воображаемый разговор с Богом, похоже, очень ясно и просто показывает, что это не так Если Бог добр, то это потому, что Бог является добрым и делает то, что уже есть добро. Бог не делает что-либо добрым, выбирая его; Он выбирает это, потому что оно уже является добрым.

Некоторые могут возразить, сказав, что этот довод срабатывает только потому, что он разделяет то, что невозможно разделить. Если Бог действительно является добрым, то нет смысла ставить дилемму, в которой разделяются добро и Бог. Но, поскольку вполне разумно спросить о том, является ли добро добром, потому что так призывает воспринимать его Бог или Бог приказывает воспринимать что-либо как добро, потому что это и в самом деле добро, то это возражение просто уводит нас от предмета спора.

Даже если бы Бог и добро были одним целым, тогда все равно разумно было бы спросить о том, а что же делает верным эту тождественность? Ответ, естественно, будет состоять в том, что мы знаем, что такое добро, и именно это знание действительно позволяет нам сказать, что Бог является добром.

Если бы Бог защищал бессмысленные пытки, мы бы знали, что он не является добрым. Это говорит о том, что мы понимаем природу добра независимо от Бога. А это значит, что мораль без Бога не является оксюмороном.

Смотрите также

17. Пытать или нет?

57. Съесть Крохотульку

58. Божественное повеление

95. Проблема зла

9. Большой Брат

Для семьдесят третьего сезона шоу «Большой Брат» продюсеры представили совершенно новую игрушку: «Пьера». Психолог-кон-сультант этого шоу объяснил механизм его работы.

«Как вам известно, мозг является орудием мысли и действия, и он абсолютно материален. Наше понимание законов физики таково, что мы можем точно предсказать реакцию человеческого мозга, а следовательно, мысленную реакцию людей в ответ на события, происходящие вокруг них.

«При входе на космическую станцию «Большой Брат» мозговой сканер сканирует состояние мозга всех участников. Наш суперкомпьютер, «Пьер», отслеживающий различные раздражители, которым подвергаются участники, в состоянии предсказать, каким будет их поведение в будущем.

«Разумеется, все это настолько архисложно, что существуют строгие ограничения. Именно поэтому эта технология работает лучше всего в управляемой, закрытой среде, наподобие космической станции «Большой Брат», и именно поэтому предсказания могут быть сделаны лишь на несколько мгновений вперед, поскольку небольшие ошибки в предсказаниях вскоре могут перерасти в большие. Но зрителям понравится то, как компьютер предсказывает будущую реакцию участников. И в этом смысле мы будем знать их разум даже лучше, чем они сами».

Источник: Детерминистский тезис французского математика Пьер-Симона Лапласа (1749–1827).

Французский ученый Пьер Лаплас полагал, что, если бы мы знали законы физики и расположение каждой частицы во Вселенной, мы бы смогли предсказать все, что произойдет в будущем.

Квантовая теория опровергла это, поскольку не все причинно-следственные процессы строго определены предшествующими условиями. Во Вселенной существует больше неопределенности, чем предполагал Лаплас.

Тем не менее квантовые эффекты имеют место только на самом низком уровне, и большинство объектов в мире ведут себя так, как будто они строго определены предшествующими причинами, так, как и считал Лаплас. Следовательно, вполне можно принять нечто менее абсолютное, чем позицию всевидящего наблюдателя Лапласа, и делать более скромные предсказания. Короче говоря, космическая станция «Большой Брат» по-прежнему возможна лишь теоретически.

Будет очень некомфортно смотреть шоу, зная предсказания «Пьера». Мы будем видеть людей, которые раз за разом ведут себя в точности так, как предсказал компьютер, знающий только физическое состояние их мозга и их окружение. Участники будут принимать решения, которые, согласно выкладкам компьютера, они были обязаны принять. Одним словом, они будут казаться не людьми со свободной волей, принимающими независимые решения, а роботами.

Как нам следует реагировать на подобную перспективу? Один из способов — это отрицать такую возможность. Люди действительно обладают свободой воли, а это означает, что ни один компьютер никогда не сможет сделать то, на что, в нашем воображении, способен «Пьер». Однако этот способ кажется примером простого отказа поверить в то, что нам не нравится. Мы должны знать, почему «Пьер» невозможен, а не просто услышать то, что он невозможен.

Обращение к квантовой неопределенности здесь не подойдет. Даже если верно то, что квантовая теория привносит еще больше непредсказуемости, чем наш мысленный эксперимент, она лишь заменит абсолютно предсказуемый причинно-следственный процесс процессом, который содержит непредсказуемые, случайные элементы. Но наши поступки являются не менее свободными тогда, когда они представляют собой результат случайных причинно-следственных процессов, чем тогда, когда они есть результат строго детерминированных процессов.

Свободная воля, похоже, требует, чтобы мы вовсе избавились от физической причинно-следственной цепочки. А это, наверное, нам не по силам.

Второй вариант состоит в том, чтобы признать существование Пьера, но доказать, что свободной воле, в каком-то важном смысле, он угрожать не будет. Одним из возможных решений является разграничение понятий «предсказуемость» и «свобода». Нам, например, часто удается угадать (предсказать), какую еду или напитки закажут наши друзья, но это не значит, что из-за этого их выбор не является свободным. Если это верно, тогда почему мы должны думать, что способность предсказывать все поступки человека говорит о том, что эти поступки не являются свободными?

Но сохраняется ли при этом свободная воля? Что есть свобода, если не способность делать то, что вы желаете, независимо от того, что произошло до того, как появилось это желание?

Смотрите также

36. Упреждающее правосудие

39. Китайская комната

64. Пресечение в корне

92. Автономное правительство

10. Завеса неведения

Перед двадцатью обычными людьми, избранными для полета и жизни на Марсе, поставили необычную задачу. На красной планете у них будет некоторое количество вещей, в том числе жилье, пища, питье и предметы роскоши. И вот перед полетом им предстоит решить, по какому критерию все это следует распределять. Самое интересное, однако, заключалось в том, что эти люди не знали, какими будут самые важные задания во время проживания на Марсе. Возможно, выполняемая ими работа будет физической, возможно, умственной, а возможно, она подойдет тем, кому ментальное стимулирование нужно в меньшей степени.

Первоначально было решено, что все будет распределено поровну: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Но затем кто-то возразил против этого. Если там будет много работы и кто-то откажется выполнять свою часть этой работы, то разве справедливо будет награждать его таким же куском торта, как и остальных? Безусловно, ведь должен же быть какой-то стимул, побуждающий вносить свою лепту в общий труд.

Это возражение было принято, но оно, похоже, привело к еще большим проблемам. Казалось, что справедливость не означала равного распределения. А что в таком случае она означала?

Источник: Глава 3 книги Джона Роулза «Теория справедливости» (Гарвард Юниверсити Пресс, 1971).

Философ-политолог Джон Роулз полагает, что, хотя колонисты еще и не знают, что такое справедливость, они находятся в идеальном положении, для того чтобы узнать это. Ибо эти люди принимают решение о правильном способе распределения вещей, находясь за «завесой неведения», которая скрывает от них знание о том, насколько легко они смогут прожить в колонии-поселении.

А это означает, что мы можем считать их решения абсолютно беспристрастными. Так, поскольку никто из колонистов не знает, будет ли более ценна на Марсе интеллектуальная или физическая работа, им не следует делать ставку на систему, при которой лучше вознаграждаться будет лишь один из этих видов работы. Такой подход приведет к тому, что они будут относиться одинаково к людям с другими способностями, а это и в самом деле кажется очень справедливым.

Роулз считает, что, если мы хотим узнать, что такое справедливость на Земле, мы должны представить самих себя в подобной ситуации. Но при этом еще представить и то, что мы не будем знать о том, какими мы окажемся в той или иной ситуации: умными или глупыми, проворными или неуклюжими, здоровыми или больными. Таким способом, мы сможем выработать правила, определяющие способ распределения, при котором не ущемляются ничьи интересы.

Роулз полагает, что если мы подойдем к этому процессу рационально, то получим систему, в которой наименее способные получат столько же, сколько и наиболее способные. Это произойдет потому, что нам самим будет не известно, попадем ли мы в число неудачников. Поэтому мы благоразумно проследим за тем, чтобы в случае, если мы окажемся среди неудачников, нам бы все равно досталось как можно больше. Все это приведет к традиционной форме либерально-социальной демократии, при которой допускаются некоторые различия в благосостоянии, если только они происходят не за счет наименее удачливых.

Хотя действительно ли это справедливо и рационально? Как мы ответим человеку, который считает, что нет ничего несправедливого в том, чтобы позволить наименее способным опуститься на дно общества? Или как насчет утверждения, что абсолютно рациональным будет сделать ставку на то, чтобы быть одним из победителей жизни, вместо того чтобы избежать риска и проголосовать за общество, в котором неудачники защищены, насколько это возможно? Теряем ли мы свою беспристрастность, если мы думаем главным образом о том, что случится с нами в этом обществе, а не о том, что честно и справедливо?

Поклонники Роулза считают, что завеса неведения является самым лучшим из имеющихся у нас средств, для того чтобы решить, каким должно быть справедливое общество. Критики говорят, что эта завеса ничего такого не делает: когда мы заходим за эту завесу, мы просто берем с собой свои нынешние политические взгляды и предрассудки и принимаем решения, исходя из них. Таким образом, этот мысленный эксперимент можно считать либо самым полезным либо самым бесполезным мысленным экспериментом в истории политической философии.

Смотрите также

22. Спасательная шлюпка

29. Зависимость от чьей-то жизни

87. Справедливое неравенство

100. Кафе «Нест»

11. Яхта «Тезей»

Рэй Норт договаривался не об этом. Как международный рецидивист, он гордился тем, что мог выполнять свою работу хорошо. Его последний клиент потребовал от него, чтобы он украл знаменитую яхту Тезей, судно, из которого выбросился в море британский газетный магнат Лукас Граб и которое совсем недавно стало местом убийства рэппера из Лос-Анджелеса Папочки Холодного Чая.

И вот теперь Норт стоял в сухом доке, где заканчивался ремонт этого судна, и видел перед собой две совершенно идентичные яхты. Норт повернулся к охраннику, которого держал на мушке один из его головорезов.

«Если хочешь жить, говори, какая из этих яхт является настоящим Тезеет, — потребовал у него Рэй.

«Тут как посмотреть, — последовал нервный ответ. — Видите ли, когда мы начали ремонт этого судна, нам пришлось заменить множество его частей. Мы сохранили только старые его части. Но в ходе работ мы закончили тем, что заменили практически все его детали. По завершении работы некоторые из парней подумали, что было бы неплохо использовать все старые детали, чтобы воссоздать еще один вариант судна. И вот что у нас получилось. Слева — Тезей, отремонтированный из новых детатей, а справа — Тезей, восстановленный из старых».

«И который же из них настоящий Тезей?» — снова потребовал Рэй.

«Я сказал вам все, что знаю!» — провизжал охранник, когда подручный Норта сжал его руку. Рэй почесал затылок и начал думать о том, как ему выкрасть оба судна…

Источник:«Левиафан» Томаса Гоббса (1651).

Философия занимается вопросами, на которые не остается ответов даже после того, когда собрана вся нужная информация. В данной истории Рэю известны все факты, касающиеся обеих яхт. Однако ответ на его вопрос остается загадкой.

Некоторые люди интуитивно ощущают, какой из Тезеев является настоящим. Но их ответ зависит от того, как вы расскажете им эту историю. Если бы Рэй был детективом, ищущим улики по делу о смерти Лукаса Граба и Папочки Холодного Чая, то, вполне очевидно, что настоящим Тезеем он посчитал бы восстановленный Тезей. К такому же заключению он мог бы прийти и в случае, если бы он коллекционировал предметы, обладающие исторической ценностью.

Однако в случае судебного разбирательства о признании собственности на судно настоящим посчитали бы отремонтированный Тезей. Именно это судно владелец имеет право отправить в рейс (в плавание). И если бы в сухом доке была установлена фотокамера замедленной съемки, которая бы следила за ходом работ, то первой все бы увидели яхту, которая возникла постепенно из ремонтируемого варианта, а восстановленный вариант яхты появился бы уже позже. Таким образом, отремонтированная яхта имеет продолжительное существование, которого не имеет восстановленная яхта.

После таких рассуждений вы, возможно, уже не будете думать, что вопрос о «настоящем» Тезее имеет лишь один ответ. Этот ответ зависит от вашей заинтересованности в этом судне, и он может иметь неприятные последствия. А разве люди не похожи на Тезея? На протяжении нашей жизни клетки нашего организма постоянно отмирают и заменяются новыми. Изменяются и наши мысли, ибо, когда нам двадцать лет, в нашей голове остается очень немного из того, о чем мы думали в десять лет, и эти мысли, воспоминания, убеждения и настроения, в свою очередь, заменяются новыми, когда мы становимся старше. Должны ли мы в таком случае сказать, что не существует правильного ответа на вопрос о том, являемся ли мы теми же самыми людьми, которыми мы были много лет назад, и что ответ зависит лишь от нашего интереса к самим себе?

Если подлинность Тезея не является достоверным фактом, тогда можно ли говорить о подлинности чего-либо, что со временем постепенно меняется, в том числе и людей?

Смотрите также

2. Отправьте меня…

46. Амебовидный

65. Душевная сила

74. Вода, вода, повсюду вода

12. Пикассо на пляже

Рой посмотрел вниз со скал на человека, зарывшегося в песок. Открывшаяся перед ним картина поразила его. Он увидел необычное лицо, изображенное не слишком реалистично и как бы видимое одновременно под множеством разных углов. На самом деле оно было похоже на лицо с одной из картин Пикассо.

Как только эта мысль пришла ему на ум, его сердце замерло. Он поднял бинокль к глазам, которые ему теперь пришлось протереть в изумлении. Картина из песка напоминала картину Пикассо.

Пульс Роя участился. Он ходил по этому маршруту каждый день и прекрасно знал, что очень скоро наступит прилив, который подхватит и смоет самого настоящего Пикассо. Каким-то образом он должен попытаться спасти его. Но как?

Задержать прилив было невозможно. Невозможно было и накидать вниз песка, даже если бы у него было достаточно времени для этого. На самом деле у него времени было очень мало. Возможно, он сможет добежать до дома и взять свою фотокамеру. Но это, в лучшем случае, запечатлеет картину, но не сохранит ее. И если он попытается сделать это, то к тому моменту, когда он вернется, океан уже, возможно, смоет эту картину. Может быть тогда ему нужно просто наслаждаться этим частным просмотром так долго, как это возможно. Глядя сверху на это изображение, он не знал, плакать ему или смеяться.

Источник: отрывок из книги Рея Брэдбери «Погожий день», опубликованный в книге «Лекарство от меланхолии» (Эйвон Букс, 1981).

Общего принципа, утверждающего, что есть нечто трагическое в том, что произведение искусства не сохраняется со временем, не существует.

Это целиком зависит от той формы, которую принимает искусство. Абсурдно полагать, что какой-то спектакль должен существовать постоянно, так же, как скульптура. Конечно, мы можем снять спектакль на пленку или сохранить его сценарий. Но ни один из этих способов не сохранит произведение искусства во времени, как это известно любому, кто видел какую-то значительную пьесу или концерт воочию, а затем пересматривал их в записи.

Когда дело касается скульптуры и живописи, то их сохранение представляется идеальным решением. Но насколько четким является различие между спектаклем и искусством ваяния? Воображаемый песчаный скетч Пикассо, конечно, стирает границы между ними. Необычный выбор средств означает, что то, что обычно сохраняется во времени, трансформируется в мимолетное видение.

Признание того, что не существует четкой линии, отделяющей исполнительское и пластическое искусство, можег подвигнуть нас к тому, чтобы пересмотреть наше отношение к сохранению и восстановлению произведений искусства. Вообще говоря, мы исходим из того, что желательно хранить или восстанавливать картины так, чтобы они были как новые. Но, возможно, мы должны рассматривать медленное ухудшение состояния произведений искусства как неотъемлемую часть их художественной функции.

Разумеется, многие художники при создании своих картин думают именно о том, как будут выглядеть их работы со временем. Франк Гехри, к примеру, знал, как воздействие внешней среды будет влиять на титановый фасад его архитектурного шедевра — Музея Гугенхайма в Бильбао. Подобным же образом и старым мастерам было известно, как будут меняться во времени их краски.

Возможно, мы можем пойти дальше и сказать, что наше желание сохранить произведение искусства является формой отрицания нашей собственной смертности. Тот факт, что искусство может существовать дольше людей, приводит некоторых из них к тому, чтобы искать в искусстве некую форму бессмертия по доверенности. (Несмотря на знаменитое изречение Вуди Алена, который сказал, что ему нужно бессмертие не в искусстве, а в жизни.)

Если мы согласимся с тем, что искусство тоже смертно и что нет ничего по-настоящему постоянного, то, возможно, мы сможем увидеть более отчетливо, где следует искать смысл искусства и жизни: в наслаждении ими.

Смотрите также

37. Природа-художница

48. Злой гений

66. Фальсификатор

86. Искусство ради искусства

13. Черное, белое, красное

Мэри знает все, что только можно знать, о красном цвете. Как ученый, она изучает этот цвет всю свою жизнь. Если вы хотите узнать, почему мы не видим инфракрасное излучение, почему помидоры красные или почему красный цвет является цветом страсти, то обращайтесь к Мэри.

Но все это не стоило бы упоминания, если бы не тот факт, что Мэри является дальтоником: она вообще не различает цветов. Окружающий мир для Мэри похож на черно-белое кино.

Однако теперь ее зрение должно измениться. Колбочки ее сетчатки сами по себе не имеют дефектов, просто сигналы, поступающие в мозг, не обрабатываются ими. Успехи нейрохирургии означают, что такие проблемы можно устранить. И вскоре Мэри впервые увидит мир в цвете.

Но, возможно, несмотря на ее обширные познания, она знает о красном цвете не все. Ей нужно выяснить о нем всего одну вещь: как он выглядит.

Источник: книга Франка Джексона «Чего не знает Мэри», опубликованная в журнале «Природа разума», под редакций Давида Розенталя (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1991).

Большинству образованных людей недосуг думать о том, что разум и тело представляют собой две различные субстанции, как-то сосуществующие друг с другом. Представление о том, что у нас есть нематериальная душа, обитающая в плотском теле — призрак в машине, — старомодно, неправдоподобно и антинаучно.

Однако простой отказ от ошибочного взгляда на мир еще не гарантирует того, что ваш взгляд будет правильным. Если вы устраните дуализм разум-тело, то что его заменит?

Очевидным кандидатом является физикализм: существует только один вид субстанции — физическая субстанция, а все вокруг, включая и человеческий разум, состоит из нее. Конечно, эта «субстанция» может оказаться энергией, а не какими-то миниатюрными субатомическими шариками от биллиарда, но из того, из чего сделан, например, стол, сделано и все остальное.

Наверное, так оно и есть. Но физикалисты могут зайти слишком далеко. Даже если существует всего один вид «субстанции», это еще не означает, что мир нужно понимать исключительно в физических терминах.

И об этом свидетельствует история Мэри. Как ученый, Мэри знает все о красном цвете в физических терминах. Однако есть и то, чего она не знает то, как выглядит этот цвет. Ни одно научное описание мира не может дать ей знания об этом. Наука объективна, экспериментальна, количественна, а чувственный опыт — и на самом деле любой ментальный опыт — субъективен, эмпиричен и качественен. И похоже, это говорит о том, что ни одно физическое описание мира, каким бы полным оно ни было, не может передать того, что происходит в нашем сознании. Как говорят философы, ментальное не сводится к физическому.

Физикалистам трудно это понять. Как может быть верным то, что в мире нет ничего, кроме физической субстанции, и при этом существуют ментальные события (явления), которые нельзя объяснить физическими терминами? Разве это не случай выпрыгивания из огня дуализма в пламя физикализма?

Представим себе, что Мэри является физикалисткой. Что она могла бы сказать? Возможно, она начала бы с того, что указала бы на различие между видимым и реальным: тем, какими вещи являются на самом деле, и тем, как они выглядят. Наука занимается первым, а не последним, потому что знание всегда имеет дело с реальным, а не с видимым. Мэри знает о красном цвете все, ей просто «неизвестно», каким красный цвет видится большинству людей. Разумеется, она знает, каким он видится ей — неким оттенком серого.

Поэтому, когда Мэри впервые видит все цвета, мир предстает перед ней в новом свете. Но правильно ли говорить о том, что теперь она узнает о мире что-то новое? Можно сказать, что теперь она «знает», как выглядит красный цвет. Но иногда наши обычные способы выражения мыслей могут скрыть от нас тонкие нюансы, которые философ должен стараться различать.

Смотрите также

21. Земля эпифенов

41. Как получить синий цвет

59. Глаза видят это

73. Быть летучей мышью

14. Банковская ошибка в вашу пользу

Когда Ричард подошел к банкомату, он получил очень приятный сюрприз. Сделав запрос на получение £100, он получил £10,000.

Придя домой, Ричард проверил свой счет по Интернету и увидел, что и в самом деле с этого счета была снята сумма всего в £ 100. Он положил эти деньги в безопасное место, ожидая, что банк быстро обнаружит ошибку и попросит его вернуть их. Но проходили недели, а эти деньги у него никто не спрашивал.

Через два месяца Ричард пришел к выводу, что эту сумму с него никто не спросит, и поэтому с приличным первоначальным взносом на покупку автомобиля он направился в представительство BMW.

Однако по пути туда он почувствовал угрызения совести. Было ли это воровством? Он поспешил убедить себя в том, что это не так. Он не брал эти деньги специально, их ему просто отдали. И он не отбирал их у кого-то, никого не ограбил. Что же касается банка, то для них эта сумма была каплей в море, и в любом случае они были застрахованы от таких случаев. А в том, что они потеряли деньги, была их вина — им надо было иметь более безопасную систему выдачи денег. Нет, это не было кражей. Это была всего лишь самая большая удача, которая когда-либо выпадала на его долю.

Я не знаю ни одного человека, который бы, получив карту с надписью «банковская ошибка в вашу пользу — заберите £200» при игре в монополию, возвратил бы деньги в банк на том основании, что они ему не принадлежат.

Однако в реальной жизни мы можем ожидать, что честный человек именно так и поступит. Но сколько человек поступят таким образом? Думаю, что не так уж и много.

И дело не в том, что люди аморальны. На самом деле в таких случаях мы довольно щепетильны. Например, если люди случайно получили слишком большую сдачу в небольшом частном магазине, то они укажут продавцу на ошибку скорее, чем тогда, когда им дадут большую сдачу в супермаркете. Похоже, что в таких ситуациях они руководствуются тем, что неправильно наживаться на ошибках своих собратьев, но это можно делать за счет крупных корпораций. Возможно, частично это происходит потому, что мы чувствуем, что никто не пострадает от подобной ошибки в крупной корпорации, и такая потеря будет для них незначительной по сравнению с той выгодой, которую получим мы. Тогда, в каком-то странном смысле, наша готовность взять деньги наполовину вызвана особым чувством справедливости.

Но даже если мы заключим, что это есть оправданная форма воровства, оно все равно останется воровством. Тот факт, что деньги пришли к нам в результате стечения обстоятельств и у нас не было намерения украсть их, не играет никакой роли. Вообразите, что из камеры хранения вы по ошибке взяли чужую сумку и впоследствии обнаружили, что в ней содержится гораздо больше ценных вещей, чем содержалось в вашей сумке (чемодане). Если вы не предпринимаете усилий, чтобы вернуть эту сумку обратно, тогда случайный характер первоначального приобретения этой сумки не оправдывает ваше последующее, сознательное решение ничего не предпринимать в связи с этой находкой. Подобным же образом и вы будете справедливо недовольны в случае, если кто-то возьмет нечто ценное, что вы случайно оставили без присмотра, посчитав при этом, что вы сами виноваты в том, что не были достаточно внимательны (осторожны).

Мнение Ричарда о том, что банк может с легкостью позволить себе терять такие деньги, тоже является неискренним, ибо, если оно оправдывает его действия, оно оправдывает и воровство в магазинах. Магазины тоже застрахованы, и небольшая кража едва ли уменьшит их прибыль.

Причина, по которой Ричард так легко убедил себя собственными доводами, состоит в том, что, подобно всем нам, он склонен к своекорыстному уклону в своем мышлении. Доводы, которые оправдывают то, что нам выгодно, кажутся более убедительными, чем те, которые это не оправдывают.

Очень трудно убрать этот уклон и начать думать беспристрастно. В конце концов, почему мы должны это делать?

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

82. Дармоедка

83. Золотое правило

91. Никто не пострадает

15. Обыкновенный героизм

Семья рядового Кенни очень удивилась тому, что его не наградили Крестом Виктории за мужество. Он погиб, накрыв собой гранату, которая могла убить с десяток, а то и больше его товарищей. Если это не было «выдающимся актом героизма или самопожертвования перед лицом врага», тогда что это было?

Они потребовали объяснений у руководства его полка. В заявлении, выпущенном армейским командованием, говорилось: «В прошлом такие поступки оценивались соответствующей медалью. Однако мы решили, что было бы ошибочно считать такие поступки выдающейся приверженностью долгу. Все военные обязаны действовать в интересах своего подразделения постоянно. Предполагать, что поступок рядового Кенни выходил за рамки его служебного долга, значит допускать, что иногда можно и не действовать в интересах своего подразделения. А это явный абсурд. Поэтому мы больше не награждаем за подобные деяния посмертно.

«Хотя мы признаем, что семья переживает сейчас трудные времена, тем не менее мы должны подчеркнуть, что рядовой Кенни все равно бы погиб при взрыве, и поэтому не приходится даже и говорить о том, что он пожертвовал жизнью ради своих товарищей».

Придраться к хладнокровной логике этого заявления было трудно, но в своих сердцах члены семьи Кенни не верили в то, что он не поступил геройски. Но на каких основаниях они могли оспорить это?

Похоже, что история рядового Кенни являет собой пример того, что философы называют поведением, выходящим за рамки моральных обязательств. Это поведение, характеризуещееся тем, что человек, его придерживающийся, делает больше, чем от него требуют правила морали. Так, например, правила морали обязывают вас вытащить тонущего ребенка из пруда, если сделать это нетрудно, но прыгать в бушующее море и, рискуя собственной жизнью, спасать кого-то, это значит делать нечто большее, чем требуют правила морали. Говоря иначе, человека похвалят за совершение поступка, выходящего за рамки моральных обязательств, но его и не осудят за то, что он не совершил его.

Разница между тем, что мы обязаны делать, и поступками, выходящими за рамки моральных обязательств, очевидна. Таким образом, любая теория морали сталкивается с проблемой в случае игнорирования этой разницы. Кажется, что именно такая проблема свойственна прагматизму, который заявляет, что морально правильным поступком является тот, который приносит пользу наибольшему количеству людей. Если это верно, тогда нам не удастся совершить правильный поступок, если мы не совершаем его в интересах наибольшего количества людей, даже и тогда, когда его совершение требует от нас выдающегося личного мужества (самопожертвования). К примеру, можно угверждать, что жить даже довольно скромной по западным меркам жизнью, в то время когда тысячи людей ежечасно умирают в нищете, это значит не делать того, чего требует мораль, поскольку мы могли бы спасать жизни других, но предпочитаем не делать этого. Более того, помощь бедным, собственно говоря, даже не требует особого самопожертвования, поскольку нам нужно отказаться лишь от небольших удобств, которые с точки зрения вселенской перспективы являются излишеством.

Однако, когда кто-то действительно посвящает свою жизнь помощи бедным, мы склонны думать, что они выходят за рамки долга, а не просто делают то, чего требуют от них правила морали. Вероятно, нам просто нравится так думать, потому что это освобождает нас от ответственности. В конце концов, если бы мораль требовала от нас поступать так же, то мы оказались бы морально несостоятельными. Подобным же образом любой солдат, который бы не поступил так, как поступил рядовой Кенни, повел бы себя аморально. Кенни сделал лишь то, что сделал бы в похожих обстоятельствах любой порядочный человек, не больше и не меньше.

Возможно, беспокоиться о том, являются ли поступки, обычно считающиеся героическими, излишними или они продиктованы моралью, это значит заниматься исключительно умственными. упражнениями. Но факт остается фактом: в том состоянии, в котором находится человеческая природа, некоторые поступки требуют приложения чрезмерных усилий. И при этом не важно, выходят ли за рамки моральных обязательств люди, их совершающие, или большинство из нас являются неудачниками в моральном плане.

Смотрите также

29. Зависимость от чьей-то жизни

53. Двойная неприятность

71. Жизнеобеспечение

89. Убей и дай умереть

16. Наперегонки с черепахой

Добро пожаловать на решающий афинский забег между Человеком и черепахой. Меня зовут Зенон, и я буду комментировать для вас эти состязания. Однако должен вам сказать, что результат этого забега предрешен. Ахиллес совершил ужасную ошибку, дав черепахе Таркине фору в девяносто метров на старте. Позвольте, я объясню.

Тактика Таркины состоит в том, чтобы постоянно двигаться вперед, пусть и медленно. Если Ахиллес захочет догнать Таркину, то сначала он должен добежать до того места, где находилась Тарки-на в начале забега. На это у него уйдет несколько секунд. За это время Таркина продвинется чуть вперед и будет немного опережать Ахиллеса. Теперь, чтобы Ахиллесу нагнать Таркину, ему снова придется добежать до того места, в котором вначале была Таркина. Но за то время, которое понадобится Ахиллесу на то, чтобы сделать это, Таркина продвинется вперед еще немного. Поэтому Ахиллесу вновь придется добираться туда, где находится в данный момент Таркина, для того чтобы обогнать ее, а за это время Таркина продвинется вперед. И так далее. Картина ясна. С точки зрения логики и математики Ахиллес просто не в состоянии перегнать черепаху.

Однако поздно делать ваши ставки на черепаху, потому что участники уже стоят на старте, и вот… они уже побежали! Ахиллес приближается все ближе… ближе…ближе… Ахиллес обогнал черепаху! Я не могу в это поверить! Это невозможно!

Источник: Древний парадокс об Ахиллесе и черепахе, авторство которого приписывается Зенону (родился в 488 г. до н. э.).

Объяснение Зеноном того, почему Ахиллес не может перегнать черепаху, представляет собой парадокс, потому что оно приводит нас к выводу о том, что две несовместимые вещи верны. Приводимые доводы, похоже, показывают нам, что Ахиллес не может перегнать черепаху, но опыт говорит нам о том, что он, разумеется, может это сделать. И кажется, что нет ничего неправильного ни в этих доводах, ни в том, что говорит нам опыт.

Некоторые люди полагали, что им удастся обнаружить изъяны в этих доводах. Последние срабатывают только тогда, когда вы допускаете, что время и пространство представляют собой постоянные целые величины, которые можно бесконечно делить на небольшие фрагменты. Это происходит потому, что данные доводы основаны на представлении о том, что всегда существует промежуток времени, пусть и небольшой, в течение которого черепаха продвинется немного вперед, каким бы коротким ни был период времени, который понадобится Ахиллесу, для того чтобы оказаться там, где находится черепаха. Возможно, это предположение просто неверно. Постепенно вы достигнете точки во времени и пространстве, которую уже нельзя будет делить дальше.

Но само по себе это просто создает другие парадоксы. Проблема такой точки зрения заключается в том, что она утверждает, что самая маленькая единица пространства, по сути, не имеет размеров (длины, высоты и ширины), потому что, если бы она их имела, ее можно было бы разделять и дальше, и мы бы снова столкнулись с парадоксальными проблемами этого забега. Но тогда каким образом пространство, которое определенно имеет размеры, может быть составлено из фрагментов, которые сами по себе не имеют размеров? Та же проблема возникает и со временем. Если малейшая единица времени не имеет продолжительности и поэтому не может быть разделена дальше, то как же время, как нечто целое, может иметь продолжительность?

Итак, мы остаемся с парадоксом из парадоксов: два парадокса, оба из которых кажутся истинными, но при этом если они оба верны, то делают невозможными два единственных варианта. Озадачены? Не беспокойтесь — так и должно быть.

Не существует простого решения этой проблемы. На самом деле для ее решения требуется прибегнуть к довольно сложным математическим расчетам. И это, пожалуй, реальный урок, который можно извлечь из истории об этом забеге: рассуждения на кресле, задействующие простейшую логику, являются ненадежным ориентиром для раскрытия фундаментального характера Вселенной.

Но это само по себе является отрезвляющим уроком, поскольку для выявления несоответствий и изъянов в аргументах мы постоянно прибегаем к элементарной логике. Виновата здесь не сама логика: более сложные решения для парадоксов, подобных этому, зависят от твердого следования законам логики. Трудность состоит в том, чтобы применять логику для их решения.

Смотрите также

6. Колесо фортуны

42. Бери деньги и беги

70. Инспекторская проверка

94. Налог Соритеса

17. Пытать или нет?

Пленники Хейди выглядели непоколебимо, но он был уверен, что ему удастся сломать их, если претворить в жизнь одну угрозу. Главным злодеем был отец, Брэд. Именно он заложил огромную бомбу, которая, как он обещал, унесет жизни сотен, а возможно, и тысяч невинных граждан. Только он знал, где находится бомба, и не говорил об этом.

Его сын, Уэсли, не имел к этому никакого отношения. Но разум Хейди подсказывал ему, что, хотя Брэд и не сломается под пыткой, он почти наверняка сломается, если увидит, как у него на глазах пытают его сына. Он сломается не сразу, но довольно скоро.

Хейди раздирали противоречия. Он всегда выступал против пыток, и, возможно, он вынужден будет покинуть комнату, когда начнутся эти пытки. Невиновность Уэсли была не единственной причиной его сомнений, но она, безусловно, усиливала их. Кроме того, он знал, что это был единственный способ спасти сотни людей от смерти и увечий. Если он не прикажет начать пытки, то не обречет ли он тем самым из-за своей щепетильности и нехватки мужества невинных людей на смерть?

Многие годы истории, подобные этой, считались чисто гипотетическими. Цивилизованные общества не разрешают пытки. Но все это изменилось после начала войны с террором, и особенно после скандала вокруг содержания заключенных в иракской тюрьме Абу Грейб. Споры были не просто по поводу того, имело ли место плохое обращение с заключенными и, если это так, кто санкционировал его, а по поводу того, таким ли уж неправильным было это обращение.

Дилемма Хейди представляет собой упрощенную версию ситуации, в которой, разумеется, могут оказаться и нравственные, порядочные люди. Те, кто отстаивает право на пытки в подобных обстоятельствах, скажут, что, как бы ужасно это ни было, вам ничего не остается, как прибегнуть к пыткам. Например, как можно рисковать возникновением еще одного 11 сентября, отказываясь пытать одного или нескольких людей? Разве такой отказ не есть своего рода моральное потворство? Вы сохраняете свою чистоту, не делая необходимых грязных дел, но за счет жизни невиновных людей. И если вы видите доводы в пользу того, чтобы Хейди отдал приказ о пытке Уэсли, который невиновен, тогда доводы в пользу пыток виновных еще более убедительны.

Эти доводы трудно признать правозащитникам, которые склонны считать все пытки недопустимыми. Чтобы сохранить свою позицию, они могут выбрать одну из двух стратегий. Первая — это утверждать, что все пытки в принципе являются злом. Даже если они спасут тысячи жизней, все равно есть некоторые моральные границы, через которые переступать нельзя. Есть спорные аргументы в защиту этой позиции, однако невозможно опровергнуть обвинения в безразличии к жизни тех, кого в результате такого подхода оставили умирать.

Другая линия поведения состоит в том, чтобы утверждать, что, хотя теоретически пытки иногда могут быть морально приемлемы в отдельных случаях, мы должны наложить на них абсолютный запрет, для того чтобы сохранить моральные границы. На практике же, если иногда пытки и разрешаются, они неизбежно происходят в ситуациях, в которых они не должны происходить. Лучше подчас отказаться от пыток, когда это наиболее приемлемо, чем изредка пытать тогда, когда это неприемлемо.

Однако этот довод может не помочь Хейди. Несмотря на наличие веских причин для применения правила, запрещающего пытки, Хейди столкнулся со специфической ситуацией, в которой преимущества пыток очевидны.

Дилемма, с которой он столкнулся, состоит не в том, чтобы разрешить пытки, а в том, стоит ли ему в этом случае нарушать правила и делать то, что запрещено, для того чтобы спасти невинные жизни. Вы вполне можете подумать, что ему не следует этого делать, но очевидно, что его выбор не из легких.

Смотрите также

18. Требования логики

50. Хорошая взятка

57. Съесть Крохотульку

79. Заводной апельсин

18. Требования логики

София Максимус всегда гордилась своим здравомыслием. Она еще ни разу не поступала вопреки требованиям своего рассудка. Разумеется, София понимает, что некоторые из базовых побуждений к действию нерациональны — например, любовь, вкус, приверженность привычкам. Но быть нелогичным это не то же самое, чтобы быть алогичным. Нельзя сказать, что предпочитать клубнику малине логично или алогично. Но если учитывать данное предпочтение, то алогично покупать малину, когда клубника стоит столько же.

Однако сейчас София оказалась в своего рода тупике. Очень эрудированный друг убедил ее в том, что абсолютно логичным делом был бы взрыв бомбы, которая убьет множество невиновных людей без всяких очевидных выгод, таких, например, как спасение чьих-то жизней. Она уверена, что с доводами ее друга, должно быть, что-то не в порядке. Но, следуя своей логике, она не видит, что именно. Хуже того, эти доводы призывают ее взорвать бомбу как можно скорее, поэтому у нее нет времени на размышления.

В прошлом София всегда считала неправильным отвергать хорошо обоснованные доводы и заменять их догадками или интуицией. Однако если в данном случае она последует рассудку, то не сможет не почувствовать, что совершает чудовищное зло. Должна ли она сознательно выбрать менее логичный путь или ей следует довериться логическим доводам и все-таки взорвать бомбу?

Отсутствие подробностей в этом мысленном эксперименте может вызвать некоторые сомнения в его достоверности. Нам не говорят, что это за дьявольски рациональный аргумент, согласно которому допустимо взрывать невинных людей.

Неопределенность, однако, не является такой уж проблемой. Мы знаем по опыту, что логичными доводами людей убеждали совершать чудовищные вещи. Например, в сталинской России и в Китае времен Мао людей убеждали в том, что хорошо доносить на своих невиновных друзей. Противники атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки тоже согласятся с тем, что люди, принимавшие решение о бомбардировке, сделали это, по большей части, на основе доводов, которые они посчитали убедительными.

Но тут можно возразить, спросив о том, а не были ли логичные доводы, приводимые в данных случаях, ошибочными? Если бы мы могли увидеть тот довод, который поставил в тупик Софию, мы наверняка смогли бы доказать, что он ошибочен. Это, однако, предполагает, что с этим доводом все-таки должно быть что-то не в порядке. Если вы считаете, что рассудок всегда требует того, что правильно, то может случиться так, что вопреки первоначальному впечатлению взрывание бомбы правильно и доводы в пользу взрыва вовсе не так уж неверны. Предполагать, что доводы в пользу взрыва неправильны, значит ставить интуитивное убеждение выше требований рассудка.

В любом случае, оптимизм по поводу того, что логика всегда стоит в одном ряду с добром, — неуместен. ГЪворят, что проблема психопатов заключается не в том, что они лишены рассудка, а в том, что они лишены чувств. С этим соглашается шотландский философ восемнадцатого века Давид Юм. В свое время он писал: «Рассудок является и должен являться рабом страстей». Если рассудок отделен от чувств, тогда мы не должны утверждать, что он всегда приведет нас к добру.

Даже если этот взгляд слишком пессимистичен и совершение зла всегда нелогично, то сутью проблемы, по-прежнему стоящей перед нами, будет наша постоянная неуверенность в логичности своего поведения. Для тех, кто видел логичность в сталинизме и маоизме, доводы логики казались безошибочными. София умна, но как она может узнать, требует ли рассудок действительно того, чтобы она взорвала бомбу, или она просто не смогла обнаружить ошибку в своих аргументах? Одно дело верить в превосходство рассудка. И совсем другое — верить в способность людей всегда узнавать то, чего требует это превосходоство.

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

44. Пока смерть не разлучит нас

83. Золотое правило

91. Никто не пострадает

19. Лопанье мыльных пузырей

Члены странной секты везерфильдов жили замкнутой жизнью в старинном особняке Хильда Хогден. Всем, кроме лидера, было запрещено контактировать с окружающим миром. Им говорили, что реальностью является мир, изображаемый в мыльных операх — единственных телевизионных программах, которые им разрешалось смотреть. Для везерфильдов, как их называли, «Улица Коронации», «Дерзкие и красивые», «Живущие на окраине» и «Соседи» были не вымышленными произведениями, а документальными фильмами, показывающими реальную жизнь. И, поскольку большинство членов секты родились в этом тесном мирке, поддерживать подобное заблуждение было нетрудно.

Но однажды ученик по имени Кеннет, который всегда был немного строптивым, решил покинуть Хогден и посетить места, которые он так часто видел по обожествляемому ящику. Это, разумеется, было строго запрещено. Но Кеннету удалось бежать.

Увиденное поразило его. Самый большой шок он испытал, когда ему удалось добраться до улицы Коронации и он увидел, что эта улица находилась вовсе не в общине везерфильдов, а в павильоне кинокомпании «Гранада студиос».

Но, когда он, крадучись, вернулся в Хогден и рассказал своим собратьям о том, что он обнаружил, они посчитали его сумасшедшим. «Тебе не следовало убегать, — сказали они ему. — Во внешнем мире небезопасно. У тебя что-то не в порядке с головой!» И с этими словами они изгнали его из своей коммуны, запретив ему возвращаться.

Источник: аллегория о пещере в «Республике» Платона (360 г. до н. э.).

Ясно, что история везерфильдов является аллегорией. Но что представляют собой различные ее элементы?

Эту притчу можно интерпретировать множеством способов. Есть те, кто утверждает, что обычный мир является иллюзией и что двери в реальный мир открываются с помощью особых наркотиков или практик медитации. Людей, утверждающих, что они видели истину таким способом, обычно считают наркоманами или психами; но они-то сами именно нас считают глупцами, попавшими в ловушку конечного мира чувственных ощущений.

Подходя к этой притче более прозаически, можно сказать, что настоящими везерфильдами являются те, кто не подвергаег сомнению то, что им говорят, и просто принимает все, что преподносит им жизнь, за чистую монету. Возможно, они не верят буквально в то, что мыльные оперы реальны, но они действительно воспринимают некритично получаемые знания, веря тому, что они читают в газетах и видят по телевизору Чему конкретно они верят, зависит от степени их социализации. Поэтому, к примеру, некоторые люди считают безумием верить в то, что президент Соединенных Штатов может быть виновен в терроризме. А другие считают таким же безумием утверждения о том, что президент ни в чем не виновен.

В связи с этим возникает вопрос о том, а что же все-таки является аналогом особняка Хильда Хогден в реальном мире. Обычно мы не возводим вокруг себя стены из кирпича и бетона, но мы действительно ограничиваем диапазон нашего опыта многими другими, менее заметными способами. Если вы читаете всего одну газету, вы серьезно ограничиваете то интеллекгуальное пространство, в котором вы живете. Если вы говорите с людьми, разделяющими ваши широкие взгляды, только о политике, вы возводите еще один метафорический забор вокруг своего небольшого мирка. Если вы никогда не пытаетесь посмотретъ на мир глазами другого человека, не говоря уже о том, чтобы войти в его положение, вы снова отказываетесь выглянуть за стены маленького, уютного мирка, который вы для себя создали.

Возможно, самой большой трудностью, с которой мы сталкиваемся в этой связи, является обнаружение такого Кеннета внутри самих себя.

Как нам отличить сбитых с толку глупцов, имеющих безумные взгляды на мир, от тех, кто по-настоящему открыл невидимые области жизни, которые недоступны нашему глазу? Мы не можем поверить любому, кто считает, что он получил доступ (ему открылись) к скрытым истинам. Прежде всего, потому, что все такие люди отстаивают совершенно разные точки зрения, и поэтому они не могут быть правы. Но если мы разом отвергнем все их утверждения, то мы рискуем уподобиться наивным, глупым везерфильдам, которые обречены на то, чтобы жить иллюзорной, а не реальной жизнью.

Смотрите также

1. Злой демон

49. Нестыковка компонентов

51. Жизнь в бочонке

61. Луна из сыра «Моцарелла»

20. Приговоренная к жизни

Виталия нашла секрет вечной жизни. Сегодня она поклялась уничтожить его.

Двести лет назад Виталия получила формулу эликсира бессмертия от некоего доктора Макропулоса. Молодая и глупая, она приготовила и выпила его. Теперь же проклинала свою жажду жизни. Друзья, любовники и родственники состарились и поумирали, оставив ее одну. Не ощущая за своей спиной дыхания смерти, она утратила всякие стремления и амбиции, и все проекты, которые она затевала, казались ей бессмысленными. Все наскучило ей и надоело, и сейчас она хотела лишь умереть.

И в самом деле, поиски способов прекращения жизни были единственной целью, которая придавала форму и смысл ее жизни в течение последних пятидесяти лет. Теперь у нее наконец появилось средство, нейтрализующее действие эликсира. Она приняла его несколько дней назад и начала чувствовать, что быстро ослабевает. Сейчас ей оставалось лишь проследить за тем, чтобы не осталось больше людей, которые были бы приговорены к жизни так, как была приговорена раньше она. Сам эликсир уже давно был уничтожен. Теперь она взяла листок бумаги с написанной формулой эликсира и выбросила его в огонь. Наблюдая за тем, как он сгорает, Виталия впервые за десятилетия улыбнулась.

Источник: «Дело Макропулоса» из книги Бернарда Уильямса «Проблемы личности» (Кембридж Юниверсити Пресс, 1973).

Часто думают, что трагедия человеческой жизни заключается в том, что наша смертность означает, что смерть является тем единственным, что нас действительно ожидает. История Виталии переворачивает эту общепринятую точку зрения с ног на голову и говорит о том, что бессмертие было бы для нас проклятием.

Смерть нужна нам для того, чтобы придать нашей жизни форму и смысл. Без нее жизнь окажется бессмысленной. В этой связи, можно сказать, что если ад является вечным проклятием, то вечной жизни в Преисподней будет достаточно, для того чтобы сделать этот ад местом наказания.

Удивительно, как мало людей, считающих вечную жизнь желательной, задумываются над тем, что она за собой повлечет (к чему приведет). И это понятно. Нам просто хочется жить подольше. Сколько еще мы проживем, нас особенно не волнует. Действительно, нам кажется, что семьдесят лет, и это в лучшем случае для нас не совсем достаточно. Существует так много мест, куда можно поехать, так много можно сделать и испытать. Если бы только у нас было больше времени на все!

Но, возможно, мы урезаем просто свои жизненные планы, для, того чтобы подстроить их под предположительную продолжительность жизни, и тогда, сколько бы лет мы ни жили, нам все равно будет казаться, что этого мало. Взять, например, феномен средней молодежи. Несколько поколений назад подавляющее большинство людей женились и заводили детей, когда им было за двадцать лет или еще раньше. Сегодня, имея больше денег и надеясь на более продолжительную жизнь и возможность завести детей в более позднем возрасте, все больше и больше людей наслаждаются своего рода продленной юностью, тогда, когда им уже переваливает за тридцать. По сравнению с предшествующим поколением в меру обеспеченная средняя молодежь вовсю путешествует по миру и получает больше впечатлений от жизни. Но довольны ли они? Если уж на то пошло, это поколение больше чем любое другое поколение желает того, чего оно лишено.

Как бы долго мы ни жили, нам все равно будет казаться, что этого мало. И, однако же, мы не настолько жадны до жизни, чтобы использовать полностью то время, которое у нас есть. А если бы у нас было неограниченное количество времени, то само понятие «полноценного использования» времени стало бы бессмысленным. Уже не будет такого понятия, как потраченное зря время, потому что времени будет в избытке. А когда у нас не будет оснований брать от жизни все, то не превратится ли существование в скучное, бессмысленное бремя?

Возможно, мы обманываем самих себя, когда говорим, что проблема заключается в краткости жизни. Поскольку мы не можем изменить продолжительность нашей жизни, мы не виноваты в трагедиях, возникающих вследствие ее быстротечности. Труднее признаться в том, что мы в ответе за то, как мы используем отведенное нам время. Вероятно, нам следует прекратить думать: «Если бы только у меня было больше времени» — и вместо этого сказать себе: «Если бы только я использовал с пользой имеющееся у меня время».

Смотрите также

19. Лопанье мыльных пузырей

52. Больше или меньше

69. Ужас

97. Моральная удача

3 Занимательные философские загадки

21. Земля эпифенов

Эпифения была замечательной планетой. С виду похожая на Землю, но населенная обитателями, которые отличались от землян одним удивительным качеством.

Как объяснил прибывшему к ним землянину Дирку один из этих обитателей, Хаксли, эпифенцы давно «обнаружили», что их мысли не влияют на их поступки. Мысли были следствием телесных процессов, а не наоборот. Дирка такое утверждение смущало.

«На самом деле вы ведь так не думаете, — возражал он Хаксли. — Например, когда мы встретились в этом баре, ты сказал: «Эх, все бы отдал за кружечку пива» — и заказал ее. Что же, ты хочешь сказать, что мысль «я хочу пива» не повлияла на твои действия?»

«Разумеется, нет», — отвечал Хаксли так, как будто этот вопрос был идиотским. «У нас есть мысли, и часто они предшествуют поступкам (действиям). Но мы хорошо знаем, что эти мысли не являются причиной этих поступков. Мое тело и разум уже собирались заказать пиво. Пришедшая мне в голову мысль «я все бы отдал за кружку пива» была просто следствием того, что происходило в моем физическом разуме и теле. Мысли не являются причинами поступков (действий)».

«Для эпифенцев, может быть», — ответил Дирк.

«Что ж, я не вижу, чем люди отличаются в этом смысле», — сказал Хаксли, и, по крайней мере, в какое-то мгновение этого не мог не сказать и Дирк.

Источник: Хотя здесь не использовался термин «эпифеноменализм», тем не менее именно Т.Х. Хаксли впервые употребил его в статье 1874 года «Относительно предположения о том, что животные являются роботами, и его истории», опубликованной в книге «Методы и результаты». Эссе Томаса X. Хаксли (Д. Эпплтон и компания, 1898).

Американский философ Джерри Фодор однажды сказал, что, если бы эпифеноменализм был истиной, наступил бы конец света. Эпифеноменализм — это взгляд, согласно которому мысли и другие ментальные события не являются причинами чего-либо в физическом мире, в том числе и наших поступков (действий). Вместо этого мозг и тело работают как некий чисто физический механизм, и наш сознательный опыт является побочным продуктом деятельности этого механизма, не влияющим на него.

Причина, по которой эпифеноменализм станет концом света, состоит в том, что все наши представления о самих себе, очевидно, зависят от взгляда, согласно которому наши мысли все-таки порождают действия. Если то, что происходит в наших головах, не влияет на то, что мы в действительности делаем, тогда мир, каким мы его воспринимаем, есть всего лишь иллюзия.

Но является ли это и в самом деле последствием принятия эпифеноменализма? Вымышленная страна Эпифения придумана, для того чтобы проверить представление о том, что жить, руководствуясь эпифеноменализмом, невозможно. Суть этой истории в том, чтобы показать, что люди могут относиться к эпифеноменализму как к избитой истине, которая не влияет на стиль их жизни. Ключевой момент этого рассказа состоит в том, что быть эпефенцом — это то же самое, что быть человеком. В обоих случаях мысль сопровождает действие. Единственное отличие состоит в том, что эпифенцы не верят в то, что их мысли являются причиной их действий.

Однако правда ли можно разделить то, что мы думаем о связи между мыслью и действием, и тем, как мы на самом деле живем? Люди, подобные Фодору, полагают, что это невозможно, но еще не факт, что такого разделения нельзя достичь. Взять, к примеру, ситуацию, в которой мышление действительно кажется важным. Предположим, вы пытаетесь найти решение сложной логической или математической проблемы. В конце концов наступает момент озарения. И в этом случае разве ваши мысли не сыграли какую-то роль в объяснении ваших действий?

Вообще-то, нет. Почему я не могу поверить в то, что осознанное мышление не является всего лишь побочным продуктом вычислений, происходящих на уровне мозга?

Возможно, это и есть необходимый побочный продукт. Но, подобно шуму кипящей в кастрюле воды, который является неизбежным побочным продуктом нагревания, но при этом не влияет на приготовление яйца, находящегося в этой кастрюле, мысль тоже может быть необходимым побочным продуктом мысленных вычислений, которые сами по себе не решают проблему.

И в самом деле, если вы размышляете о мышлении, в этом есть что-то непроизвольное. Например, вполне очевидно, что не мы приходим к решению какой-то проблемы, а решение приходит к нам. Подумайте над тем, что в действительности означает мышление, и представление о том, что оно является побочным продуктом неосознаваемого вами процесса, может показаться вам не таким уж причудливым (фантастичным).

Смотрите также

9. Большой Брат

54. Ускользающее «я»

62. Я мыслю, следовательно?

68. Безумная боль

22. Спасательная шлюпка

«Правильно, — сказал Роджер, самозваный капитан спасательной шлюпки. — На этом судне нас двенадцать, и это здорово, потому что оно может вместить двадцать человек. У нас есть достаточно провизии, которой нам хватит до тех пор, пока кто-нибудь не заберет нас отсюда, а это произойдет не позднее чем через двадцать четыре часа. Поэтому я полагаю, что мы можем спокойно позволить себе дополнительный кусочек шоколадного печенья и глоток рома. Есть ли какие-нибудь возражения?»

«Как бы мне ни хотелось насладиться дополнительным печеньем, — произнес господин Мейтс, — но разве мы не должны прежде подплыть вон к тому месту и подобрать бедную, тонущую женщину, которая взывает о помощи последние полчаса?» Несколько человек смущенно потупили взор, а другие покачали головами, не веря своим ушам.

«Я думал, что мы обо всем договорились, — сказал Роджер. — Мы не виноваты в том, что она тонет, и если мы подберем ее, то не сможем насладиться дополнительной провизией. Почему мы должны разрушать свой уютный мирок?» Послышались возгласы одобрения.

«Потому что мы можем спасти ее, а если не сделать этого, она умрет. Разве это не достаточная причина?»

«Жизнь — несправедливая штука, — ответил Роджер. — Если она умрет, это произойдет не потому, что мы убили ее. Кто-нибудь скажет что-либо, способствующее пищеварению?»

Источник: Онора О’Нил «Спасательная шлюпка Земля», переизданная в публикации «Мировой голод и моральные обязательства» под редакцией В. Айкена и X. Ла Фоллетт (Прентис Холл, 1977).

Понять метафору о спасательной шлюпке довольно легко. Шлюпкой является богатый (зажиточный) Запад, а тонущей женщиной — те, кто умирает от недоедания и предотвратимых болезней в развивающихся странах. И отношение развитых стран к этому вопросу такое же бессердечное, как и у Роджера. У нас есть достаточно пищи и лекарств для каждого, но мы скорее будем наслаждаться роскошью и позволим другим умереть, чем откажемся от «лишнего печенья» и спасем их. Если люди на этой шлюпке глубоко безнравственны, то безнравственны и мы.

Безнравственность становится еще более вопиющей при другом варианте этой аналогии, в котором такая спасательная шлюпка олицетворяет всю планету Земля, и некоторые люди на ней отказываются давать пишу другим, уже находящимся на ее борту. Если жестокостью кажется не предпринимать усилий, чтобы поднять на борт еще одного человека, то еще более жестоким кажется отказ давать пищу тем, кого уже вытащили из воды.

Это очень показательная и шокирующая история. Но уместна ли такая аналогия? Некоторые могут сказать, что в рассказе об этой шлюпке игнорируется важность прав собственности. Продукты помещены на шлюпку для тех, кто нуждается них, и никто не вправе претендовать на них больше, чем другие. Поэтому можно начать с предположения о том, что любое неравномерное распределение чего-либо несправедливо, если не доказано обратное.

Однако в реальном мире продукты питания и другие товары не лежат просто так в ожидании того, пока кто-нибудь не распределит их поровну. Богатство создается и зарабатывается. Поэтому, если я отказываюсь давать кому-либо мои излишки, я не присваиваю нечестным путем то, что принадлежит другому, а просто сохраняю то, что по праву принадлежит мне.

Тем не менее, даже если эту аналогию изменить, для того чтобы она отражала этот факт, то очевидная безнравственность этой ситуации не исчезнет. Давайте представим себе, что все продукты и запасы на шлюпке принадлежат находящимся в ней людям. Однако, находясь в шлюпке и видя тонущую женщину, разве правильно будет сказать: «Пусть она погибает. Эти печенья мои»?

Если и для нее есть излишек провизии, то тот факт, что она умирает, должен заставить нас отказаться от некоторых наших личных запасов в ее пользу.

Для развитых стран ООН установило квоту в 0,7 % ВВП (валового внутреннего продукта), которую им следует направлять на помощь третьим странам. Лишь некоторые из развитых сгран делают это. Для огромного большинства людей выделение даже 1 процента своего дохода на помощь бедным не окажет существенного влияния на качество их жизни. Аналогия со спасательной шлюпкой показывает нам не столько то, что поступать так — значит быть порядочным человеком, сколько то, что не поступать так — значит вести себя очень неправильно.

Смотрите также

10. Завеса неведения

55. Устойчивое развитие

87. Справедливое неравенство

100. Кафе «Нест»

23. Жук в коробочке

Людвиг и Берти были двумя не по годам развитыми малышами. Подобно многим детям, они играли в игры, в которых использовали свои собственные языковые понятия. Одно из их любимых понятий, которое озадачивало взрослых, называлось словом «жук».

Оно родилось в тот день, когда дети нашли две коробочки. Людвиг предложил, чтобы каждый из них взял себе одну коробочку и смотрел только в нее, не заглядывая в коробочку другого. Кроме того, они не должны были описывать то, что было в коробочках друг друга или сравнивать их содержимое с любыми предметами, находящимися вне коробочек. Вместо этого для описания содержимого коробочек они решили использовать слово «жук».

По какой-то причине такая договоренность им очень понравилась. Каждый из них гордо заявлял, что у него в коробочке находится жук, но, когда кто-то просил его описать, что это за жук, они отказывались это делать. Насколько было известно другим, одна или обе эти коробочки были пусты или содержали в себе совершенно разные предметы. Тем не менее малыши настаивали на использовании слова «жук» для описания содержимого своих коробочек и вели себя так, как будто это слово было абсолютно уместным в их игре. Это было непонятно другим людям, особенно взрослым. Был ли «жук» абсурдным словом или это слово имело тайный смысл, который знали лишь эти мальчишки?

Источник: Людвиг Виттгенштейн «Философские исследования» (Блэквелл, 1953).

Эта странная небольшая игра является вариацией игры, о которой рассказал чудаковатый австрийский философ Людвиг Виттгенштейн.

Для Виттгенштейна использование языка является некой игрой, в том смысле, что оно полагается на комбинацию правил и обычаев (традиций), не все из которых можно точно выразить и которые понятны по-настоящему лишь участникам этой игры.

Вопрос, который просит задать нас Виптенштейн, состоит в следующем: обозначает ли что-нибудь слово «жук»? И если нет, тогда что оно означает? Хотя отрывок, в котором он обсуждает этого жука, может иметь бесконечное количество интерпретаций, кажется ясным, что Витгенштейн полагает, что нечто, находящееся в коробочке, не имеет отношения к использованию слова «жук». Поэтому, что бы ни означало это слово, если оно вообще что-нибудь означает, содержимое коробочки никак с ним не связано.

Такое объяснение, по крайней мере, кажется ясным. Но почему это так важно? В конце концов, в отличие от Людвига и Берти, мы не играем в такие эксцентричные игры, не так ли? А может, и играем. Подумайте над тем, что случится, когда я скажу: «У меня болит колено». Коробочкой в данном случае являются мои внутренние ощущения. Как и в случае с коробочками Людвига и Берти, никто, кроме меня, не может заглянуть в мою коробочку. И я не могу описать ее, сравнивая с чем-либо, находящимся вокруг меня. Весь словарь боли касается ощущений, и все это находится в коробочках нашего собственного субъективного опыта (ощущений).

Тем не менее такая «коробочка» есть и у вас. Вы тоже используете слово «боль» для обозначения чего-то, что происходит внутри этой коробочки. В свою очередь, я не могу чувствовать ваши внутренние ощущения. Поэтому вроде бы мы оказываемся в ситуации, очень похожей на ситуацию Берти и Людвига. У нас есть слова, которые обозначают те состояния, ощутить которые можем только мы сами. Но несмотря на это мы продолжаем использовать эти слова, как будто они что-либо значат.

Урок, который преподносит нам пример с жуком, состоит в том, что происходящее внутри нас не имеет ничего общего с тем, что обозначают такие, к примеру, слова, как «боль». Это очень алогично, поскольку мы предполагаем, что под словом «боль» мы подразумеваем некий вид своих личных ощущений. Но спор вокруг жука, похоже, показывает, что эго слово не может обозначать таких ощущений.

Скорее всего, правила, отвечающие за корректное использование слова «боль» и, таким образом, и его смысл, общеизвестны. Само собой разумеется, что когда мы оба говорим, что чувствуем боль, то происходящее внутри меня разительно отличается от происходящего внутри вас. Важно лишь то, что мы оба говорим об этом в ситуациях, где очевидно проявляются такие модели поведения, как гримасничанье и возбуждение. Если эти рассуждения верны, значит, наше повседневное использование слов очень похоже на игру Людвига и Берти.

Смотрите также

47. Кролик!

68. Безумная боль

74. Вода, вода, повсюду вода

85. Человек, которого нет

24. Квадратный круг

И сказал Бог философу: «Я Господь, Бог твой, Я всемогущ. Все, что ты скажешь, может быть сделано. Это легко!»

И ответил философ Богу: «Хорошо, Ваше Всемогущество. Сделай все синее красным, а все красное синим».

И сказал Бог: «Пусть цвета поменяются местами!» И произошла перестановка цвета, к великому замешательству знаменосцев Польши и Сан-Марино.

И сказал философ Богу: «Хочешь удивить меня, сделай квадратный круг».

И сказал Бог: «Да будет квадратный круг». И стало так.

Но философ запротестовал: «Это не квадратный круг. Это квадрат».

И рассердился Бог: «Если я говорю, что это круг, значит, это круг. Не наглей, иначе Я и в самом деле накажу тебя очень сильно».

Но философ продолжал настаивать: «Я не просил Тебя изменять значение слова «круг» так, чтобы оно означало «квадрат». Я хотел по-настоящему квадратного круга. Признайся — это единственное, чего Ты не можешь сделать».

Бог задумался на какое-то время, а затем решил ответить философу и излил на его зазнайскую головенку всю мощь своей ярости.

Чтобы не возникало подозрений в том, что предполагаемая неспособность Бога создать квадратный круг является просто частью атеистических насмешек, следует заметить, что классические теисты, такие как святой Фома Аквинский, благополучно признавали такие ограничения силы Бога. Это может показаться странным, поскольку если Бог всемогущ, то для Него, конечно, в буквальном смысле нет ничего такого, чего бы Он не мог сделать?

Однако Аквинский и подавляющее большинство его последователей не соглашались с этим. Им ничего не оставалось, как не соглашаться. Как и большая часть верующих, Аквинский полагал, что вера в Бога совместима со здравым смыслом (логикой). Это не значит, что логика предоставляет все достаточные основания для веры в Бога или что, применяя логику, мы можем исчерпать все, что можно сказать о божественном. Более скромное утверждение заключается в том, что между логикой (здравым смыслом) и верой в Бога не существует противоречий. Вам не нужно быть алогичным, чтобы верить в Бога, даже если это помогает.

Это означает, что любые представления, которые мы имеем о Боге, не должны быть алогичными. А это значит, что мы не можем приписать Богу качества, которые заставляют нас признать алогичные убеждения.

Проблема с такими вещами, как квадратный круг, состоит в том, что они логически невозможны. Поскольку круг по определению имеет одностороннюю форму, а квадрат четырехстороннюю и четырехсторонне-односторонняя форма представляет собой противоречие в терминологии, то квадратный крут является противоречием в терминологии и невозможен ни в одном из возможных миров. Именно такого объяснения требует логика (здравый смысл). Поэтому, если мы говорим, что всемогущество Бога означает, что Он может создавать такие формы, как квадратный круг, то мы отмахиваемся от логики (здравого смысла).

По этой причине большинство верующих благополучно приходят к выводу, что Божье всемогущество означает, что Он может делать все, что логически возможно, но не то, что логически невозможно. Это, как они заявляют, не ограничивает силу Бога, поскольку представление о гораздо большей силе заканчивается противоречием.

Однако, если мы примем эху уступку, откроется дверь для рационального изучения концепции Бога и логичности веры в Него.

Соглашаясь с тем, что вера в Бога должна сочетаться с логикой, верующий человек должен серьезно отнестись к утверждениям о том, что вера в Бога алогична. Подобные аргументы включают в себя утверждение о том, что предполагаемая вселюбящая шпура Бога несовместима со страданием, которое мы видим в мире, или что божественная кара аморальна, принимая во внимание тот факт, что именно Бог в конечном счете в ответе за человеческую природу. Недостаточно сказать, что это всего лишь вопросы веры, если вы принимаете требование о том, чтобы вера была совместима с логикой.

Альтернативный вариант для верующих еще более неприятен: отрицать то, что разум (рассудок) имеет что-то общее с верой, и вместо этого всецело полагаться на одну только веру. Таким образом, все, что кажется противоречащим логике, считается просто божественной тайной. Такой вариант открыт для нас, но оставить логику так легко в одной сфере жизни и при этом продолжать жить, следуя логике в других сферах, значит вести двойную жизнь.

Смотрите также

8. Добрый Бог

45. Невидимый садовник

73. Быть летучей мышью

95. Проблема зла

25. Буридан — осел

Буридан действительно очень проголодался. Все это началось с того, что он дал себе слово, что отныне все его решения должны быть абсолютно разумными (логичными). Проблема состояла в том, что у него кончилась еда, но он жил на одинаковом расстоянии от двух идентичных продуктовых лавок. Поскольку у него не было причин предпочесть одну лавку другой, он пребывал в состоянии постоянной нерешительности, не в силах найти логичные основания для выбора той или иной продуктовой лавки.

Когда урчание в его животе стало невыносимым, он посчитал, что все-таки нашел решение. Поскольку морить себя голодом было явно нелогично, то будет ли разумным выбрать наугад одну из двух лавок? Ему необходимо просто бросить монетку или посмотреть, в какую сторону ему захочется пойти. Это, разумеется, было более логично, чем сидеть дома и ничего не делать.

Но потребует ли такой образ действий нарушения его правила, согласно которому он должен был принимать только абсолютно логичные решения? Похоже, его доводы предполагали, что будет вполне логично с его стороны принять нелогичное решение — например, такое, которое базировалось на подбрасывании монетки. Но является ли логичная нелогичность вообще логичной? Стремительно падающий уровень сахара в крови Буридана сделал ответ на этот вопрос невозможным.

Источник: Парадокс Буриданова осла, впервые обсужденный в Средние века.

Ничто не выражает иллюзию глубины высказывания более эффективно, чем мудро звучащий парадокс. Например, такой: «Чтобы двинуться вперед, нужно сделать шаг назад». Попробуйте придумать свой. Это нетрудно.

Во-первых, подумайте о какой-либо теме, которую вы хотите осветить (знание, сила, кошки). Во-вторых, подумайте о ее антиподе (невежество, бессилие, собаки). Наконец, попробуйте объединить эти два элемента, чтобы получить что-нибудь мудрое. «Высшее знание — это знание невежества». «Лишь бессильные знают настоящую силу». «Чтобы узнать кошку, узнайте также и собаку». Что ж, обычно это срабатывает.

Буридан, похоже, додумался до чего-то, что звучит также парадоксально: иногда логично (разумно) делать что-то нелогичное (неразумное). Является ли эта мысль такой же бессодержательной, как предписание знать кошек и собак, или она представляет собой настоящее озарение, а может, она есть всего лишь простая несуразица?

Можно подумать, что выполнение чего-либо нелогичного никогда не будет логичным. Подумайте, например, над тем, является ли предположительно нелогичным делом принятие решения путем подбрасывания монетки. Если мы говорим, что делать это логично, то мы, должно быть, подразумеваем, что принятие решения на основе подбрасывания монетки в конце концов является логичным поступком, а не то, что это есть нелогичный акт, который мы осуществляем нелогичным образом.

Очевидный парадокс является результатом небрежности языка. Подбрасывание монетки не обязательно является нелогичным (неразумным) способом принятия решений, оно просто нелогично. То есть оно не является ни логичным, ни нелогичным, но представляет собой процесс, в котором не участвует логика. Большая часть из того, что мы делаем, нелогично в этом смысле. Например, если белому вину вы предпочитаете красное, это не нелогично, но и не логично. Предпочтения основаны вовсе не на аргументах, а на вкусах.

Как только мы примем это, данный парадокс исчезает. Вывод истории о Буридане состоит в том, что иногда логично применять нелогичные процедуры для принятия решений. В случае с Буриданом можно сказать, что поскольку его разум не может определить, в какой супермаркет ему следует пойти, но пойти туда ему нужно, то вполне логично (разумно) выбрать супермаркет наугад (сделать случайный выбор). И здесь нет никакого парадокса.

Мораль этой истории очень важна. Многие люди полагают, что роль логики (разума) в жизни переоценена, потому что не все, что мы делаем, можно объяснить или определить логикой.

Те, кто так думает, используют правильные доводы для достижения неправильных заключений. Логика (разум) продолжает преобладать, потому что только логика может сказать нам, когда нам следует применять логичные или нелогичные шаги. Например, если траволечение помогает нам, тогда разум может сказать нам, что мы должны им воспользоваться, даже если разум не может объяснить нам принцип его действия. При этом разум предостережет нас от использования гомеопатических средств, поскольку нет причин верить в их эффективность. Принятие того факта, что можно быть логичным, чтобы быть нелогичным, еще не открывает для нас двери к нелогичности.

Смотрите также

6. Колесо фортуны

16. Наперегонки с черепахой

42. Бери деньги и беги

94. Налог Соритеса

26. Остатки боли

Аудитория напряглась и замерла, когда врач надел свою маску и перчатки и приготовился поднести нитку и иголку к скрепленной ремнем ноге пациента, находящегося в сознании. Когда иголка вонзилась в его тело, пациент издал жуткий крик боли. Но как только она вышла из тела, он стал неестественно спокойным.

«Как вы себя чувствуете?» — спросил его врач.

«Превосходно», — последовал ответ пациента, к изумлению сидящих в зале. «Все было так, как вы и говорили, я помню, как вы вонзали в меня иголку, но я не помню боли».

«Так вы не возражаете, если я сделаю еще один стежок?»

«Конечно нет. Я совсем этого не боюсь».

Врач повернулся к аудитории и пояснил: «Разработанный мной метод не устраняет ощущение боли, подобно обезболивающим препаратам. Он препятствует отложению любых воспоминаний о боли в нервной системе пациента. Если вы не будете помнить свою первоначальную боль, тогда зачем ее бояться? На примере нашего пациента мы видим, что это не просто теоретическая софистика. Вы видели, что ему было больно, но, забыв про эту боль, он уже не боится ее повторения. Это позволяет нам оперировать на пациентах, находящихся в полном сознании, что в некоторых случаях необходимо. А теперь, с вашего позволения, я сделаю еще несколько стежков».

Политфилософ Джереми Бентам советовал при размышлении о моральных правах животных спрашивать себя не о том, «умеют ли они мыслить» или «умеют ли они говорить», а о том, «умеют ли они страдать». Но что значит страдать? Часто считают, что страдать — значит ощущать боль. Поэтому, если животные ощущают боль, значит, они заслуживают бережного отношения. Ощущение боли само по себе неприятно; и поэтому вызывать любую ненужную боль — это значит увеличивать общее количество неприятного без веских на то оснований.

Боль, бесспорно, является чем-то неприятным. Но насколько она неприятна? Данный мысленный эксперимент бросает вызов интуитивному предсгавлению о том, что боль сама по себе является чем-то очень неприятным; он отделяет ощущение боли от предчувствия (ожидания) боли и воспоминания о ней. Наш пациент из-за того, что он не помнит свою боль, не ассоциирует с предстоящей болью ничего неприятного, а поэтому не боится ее. Тем не менее в момент причинения боли она сильна и очень реальна.

Причинять любую беспричинную боль человеку по-прежнему было бы неправильным, поскольку в момент ее причинения происходит нечто излишне неприятное, но вызывание такой боли не является таким уж страшным злом. И это не в последнюю очередь происходит из-за того, что человек, ощущающий боль, не только не боится ее, но и не помнит о ней.

Если так, то причины, делающие вызывание боли таким злом, должно быть, как-то связаны с тем, как боль ранит нас в долгосрочной перспективе и создает в нас страх. Возможно, в таком ключе мы должны понимать и страдание. Например, острая, мгновенная боль в зубе неприятна, но она проходит и не слишком сильно затрагивает нашу жизнь. Но если такая боль появляется у вас регулярно, тогда вы действительно страдаете. И дело не в том, что эта боль накапливается. Речь скорее идет о повторяемости боли, о знании того, что она придет еще и еще раз, и о способе, которым каждая боль оставляет свой след в памяти и окрашивает прошлое своей негативностью: все эти факторы связывают индивидуальные проявления боли в единую картину, которая и составляет страдание.

Если это верно, тогда для того, чтобы ответить на вопрос Бентама о животных, нам нужно знать не только о том, чувствуют ли животные боль, но и о том, есть ли у них память и предчувствие боли, которые и являются необходимыми компонентами страдания. Многие животные, безусловно, обладают ими. Собака, с которой постоянно обращаются дурно, похоже, страдает от этого. Но менее умные животные, живущие только настоящим, возможно, не могу!' страдать подобным образом. Можно ли сказать, что рыба, висящая на крючке, на самом деле не умирает медленной и мучительной смертью, а просто испытывает серию не связанных друг с другом мучительных мгновений? Если это так, тогда мы, подобно нашему врачу, возможно, не будем считать, что в причинении этой мимолетной боли есть что-то ужасное.

Смотрите также

5. Свинья, которая хочет, чтобы ее съели

17. Пытать или нет?

57. Съесть Крохотульку

68. Безумная боль

27. Выполненный долг

Хью, Дрю, Лу и Сью пообещали своим матерям регулярно писать письма и сообщать о том, что происходит во время их кругосветного путешествия.

Хью писал письма, но просил других людей отправить их, а последние не делали этого. Поэтому его мать так и не получила его писем.

Дрю писала письма и отправляла их сама, но беспечно опускала их в неиспользуемые почтовые ящики, наклеивала на них слишком много почтовых марок и совершала другие ошибки, что приводило к тому, что ни одно из ее писем не доходило до адресата.

Лу писала письма и отправляла их правильно, но каждый раз ее подводила почтовая система. Ее мать не дождалась от нее вестей.

Сью писала письма, отправляла их правильно и делала короткие телефонные звонки, чтобы проверить, дошли ли ее письма. К сожалению, они не доходили.

Сдержали ли дети обещание, данное своим матерям?

Источник: Критический обзор этики X. А. Причарда в книге Мэри Варнок «О чем думают философы» под редакцией Дж. Баггини и Дж. Стангрума (Континуум, 2003).

Да уж, непростая этическая головоломка! Вот такие проблемы обсуждались на протяжении большей части двадцатого века в британской этике до тех пор, пока радикальное движение поздних 60-х не переключило ее внимание на вопросы войны, бедности и защиты прав животных.

Однако сразу же отвергать подобные проблемы было бы глупо. Их контекст может быть свегским, но очень важен аспект теории морали, который они затрагивают. Пусть вас не вводит в заблуждение эта незатейливая история. Вопрос заключается в следующем: в какой момент мы можем сказать, что мы выполнили свои моральные обязательства? Это относится не только к отправлению новостей родителям, но и к отмене приказа о ядерном нападении.

Здесь говорится о том, можно ли утверждать, что мы выполнили свой долг, если предполагаемые нами последствия наших действий не наступили. Наверное, было бы слишком резко говорить о том, что ответ в этом случае будет всегда отрицательным. Сыо сделала все возможное, для того чтобы ее письма дошли до дома, и, однако же, они не дошли. Как она может быть ответственна за эту' неудачу, если не в ее силах было сделать больше? Именно поэтому мы не виним людей в неудачах, если они сделали все, что могли.

Однако это не означает, что мы оправдываем людей тогда, когда они не предпринимают достаточных усилий. Хью и Дрю, похоже, уделяли не слишком много внимания своему долгу писать письма. Про обоих можно с полным правом сказать, что они не выполнили своих обещаний.

Лу представляет собой наиболее интересный случай, поскольку она могла бы сделать больше, чтобы обеспечить доставку писем, но одновременно с этим она, похоже, сделала все, чего можно было бы I разумно ожидать от нее в подобной ситуации.

Здесь важно представление о разумных ожиданиях. Если мы говорим о приказе отменить ядерное нападение, то наши ожидания от проверок и экстренных мер, которые должны быть предприняты, будут значительно выше. Таким образом, уровень ответственности за наши действия, призванные обеспечить нужный результат, на самом деле варьируется в зависимости от этого результата. Позволительно забыть включить видеомагнитофон, но забыть отменить приказ о наступлении войск непозволительно и непростительно.

Проблема написания писем во время каникул затрагивает одну из самых фундаментальных сторон моральной философии (этики): связь между субъектами, их действиями и последствиями этих действий.

Этот мысленный эксперимент показывает, что этические рассуждения не могут фокусироваться на одном из этих аспектов. Если этика касается лишь последствий, тогда мы придем к абсурдной точке зрения о том, что даже такие люди, как Сыо, которая делаег все от нее зависящее, все равно поступают неправильно, если их поступки не приводят к нужному результату. А если этика вовсе не имеет дело с последствиями, тогда мы приходим к другому абсурду, ибо разве может быть неважным то, что происходит в результате наших действий?

Если упомянутая выше проблема с отправкой писем и банальна сама по себе, то вопросы, которые она затрагивает, такими, разумеется, не назовешь.

Смотрите также

4. Киберсекс

43. Будущий шок

96. Семья прежде всего

97. Моральная удача

28. Кошмарная история

Люси видела самый ужасный кошмар в своей жизни. Ей снилось, что похожие на волков монстры ворвались через окна в ее спальню, когда она спала, и начали разрывать ее на части. Она сопротивлялась и кричала, но ощущала, как в нее вонзаются их когти и зубы.

Затем она проснулась, вся в поту, и учащенно дыша. Люси оглядела комнату, чтобы убедиться в том, что все в порядке, и облегченно вздохнула, что все было лишь сном. И тут, с леденящим душу грохотом, в ее окно ворвались чудовища и набросились на нее точно так же, как это было в ее сне. Ее ужас усиливался от воспоминаний о том кошмаре, который она только что испытала. Ее крики перемешивались с рыданиями, поскольку она ощущала безысходность своего положения.

После этого она проснулась, еще больше вспотев и дыша еще чаще, чем раньше. Это было абсурдом. Ей приснился сон во сне, и поэтому, когда она проснулась в первый раз, она на самом деле по-прежнему видела свой сон. Люси снова оглядела свою комнату. Окно было нетронуто, никаких монстров не было видно. Но как она могла быть уверена в том, что на этот раз она проснулась по-насто-ящему? Люси стала испуганно ждать, что покажет время.

Источники: Первое размышление из «Размышлений» Рене Декарта (1641); фильм «Американский оборотень в Лондоне» режиссера Джона Лэндиса (1981).

Феномен ложных пробуждений не так уж редок Людям часто снится, что они проснулись, но потом они обнаруживают, что на самом деле они вовсе не вставали с кровати и не шли на кухню, чтобы увидеть там огромных кроликов или поп-певцов, организовавших вечеринку на кухне.

Если нам снится, что мы пробудились, то как мы можем определить, что действительно проснулись? И в самом деле, как мы можем это определить?

Некоторые люди полагают, что ответить на этот вопрос легко. Сны прерывисты и бессвязны. Я знаю, что проснулся, потому что окружающие события развиваются медленно и последовательно. На моем пути не возникает танцующих животных, и я не обнаруживаю у себя внезапную способность летать. Окружающие меня люди остаются теми же самыми — они не превращаются в давно забытых одноклассников или в бывшего вице-президента Элла Гора.

Но достаточно ли такого ответа? Однажды мне приснился очень красочный сон, в котором я жил в небольшом домике в прериях, таком, как в фильме «Маленький домик в прериях». Из-за холма пришел какой-то человек, в котором я сразу же узнал пастора Грина. Этот сон отличается тем, что у этой приснившейся мне жизни не было аналогов в моем прошлом. Я начал ощущать ее, только когда начался этот сон. Но в то время мне так не казалось. Мне казалось, что я всегда там жил, и мое «узнавание» пастора Грина свидетельствовало о том, что в этом странном новом мире я оказался не так уж и внезапно.

А вот я сижу в поезде и печатаю на своем ноутбуке. Мне кажется, что это последняя из глав, которую я пишу для книги под названием «Свинья, которая хочет, чтобы ее съели». И хотя сейчас я не понимаю, как я здесь оказался, секундное размышленье позволяет мне воссоздать прошлое и связать его с настоящим. Но возможно ли, что я не восстанавливаю его, а создаю? Мое ощущение того, что мои чувства простираются в мой прошлый опыт, может быть таким же иллюзорным, как и ощущения, испытываемые мной во сне, в котором мне снилось, что я живу в прериях. Все, что я «помню», могло появиться в моей голове впервые. Эта жизнь, которая, кажется, длится уже больше тридцати лет, могла начаться во сне всего лишь несколько мгновений назад.

То же самое верно и в отношении вас. Возможно, вы читали эту книгу во сне, убежденные в том, что вы купили ее или вам дали ее какое-то время назад и что вы уже прочли несколько ее страниц. Но спящие люди тоже убеждены в том, что их сон является явью, и он не кажется им фрагментарным и бессвязным, но вполне осмысленным. Возможно, только после пробуждения можно понять, насколько абсурдным является то, что кажется вам нормальным сейчас.

Смотрите также

1. Злой демон

51. Жизнь в бочонке

69. Ужас

98. Аппарат виртуальных ощущений

29. Зависимость от чьей-то жизни

Дик совершил ошибку, но цена, которую он за это платил, была, разумеется, очень высокой. Он, конечно, знал о том, что шестой этаж больницы являлся закрытой зоной. Но после того, как он со своими коллегами выпил слишком много вина на рождественской вечеринке в финансовом отделе, он нечаянно вышел из лифта на шестом этаже, шатаясь в разные стороны, и плюхнулся на одну из свободных кроватей.

Однако, когда он проснулся, то, к своему ужасу, обнаружил, что его ошибочно приняли за добровольного участника новой процедуры по спасению жизни. Пациентов, нуждавшихся в пересадке жизненно важных органов, прикрепляли к добровольцам, чьи органы поддерживали жизнь у них обоих. Эта жизненная поддержка продолжалась до тех пор, пока пациенту не находили донорский орган, на что обычно уходило примерно девять месяцев.

Дик тут же позвал медсестру, чтобы сказать ей об этой ошибке. Медсестра, в свою очередь, привела взволнованного врача.

«Я понимаю ваше негодование, — объяснил врач, — но вы действительно вели себя безответственно, и теперь, когда вы находитесь в этом положении, жестокая правда состоит в том, что, если мы отсоединим вас от всемирно известного скрипача, который зависит от вас, последний умрет. Вы фактически убьете его».

«Но вы не имеете права! — запротестовал Дик. — Даже если он умрет без меня, как вы смеете заставлять меня отказываться от девяти месяцев своей жизни, для того чтобы спасти его?»

«Я думаю, что вы должны спросить о том себя, — продолжил врач сурово, — как вы вообще могли подумать о том, чтобы прервать жизнь этого скрипача».

Источник: статья Джудит Джарвис Томсон «Защита абортов», содержащаяся в журнале «Философия и государственные дела (общественная деятельность)» № 1 (1971) и широко включаемая в антологии.

Довольно забавный сценарий, можете подумать вы. Но поразмышляйте о нем снова. Кто-то совершает ошибку, пусть и неумышленную, возможно, из-за того, что выпил лишнего. В результате этого в течение девяти месяцев от тела данного человека будет зависеть еще чья-то жизнь. Жизнь, которая, по прошествии этого времени, станет независимой. Неприятная ситуация Дика зеркально и довольно точно отражает ситуацию с незапланированной беременностью.

Самая важная параллель состоит в том, что в обоих случаях, чтобы освободиться от своей нежелательной роли аппарата по поддержанию человеческой жизни, и беременной женщине, и Дику нужно сделать нечто, что приведет к смерти существа, которое зависит от них. Ваше поведение, окажись вы на месте Дика, покажет и то, как вы поведете себя на месте беременной женщины.

Многие посчитают, что нечестно требовать от Дика, чтобы он оставался соединенным со скрипачом в течение девяти месяцев. Будет хорошо, если он так поступит, но мы не можем требовать от человека, чтобы он приостановил свою жизнь на такой долгий срок на благо другим. Хотя и верно, что скрипач без Дика умрет, но было бы чересчур заявлять о том, что поэтому Дик, если мы признаем его право на свободу, является убийцей.

Если Дик имеет право отсоединить себя, тогда почему же беременная женщина не имеет права избавиться от эмбриона? И в самом деле, может показаться, что у нее больше прав сделать это, чем у Дика отсоединить себя от скрипача. Во-первых, ей придется иметь дело не только с девятью месяцами беременности: рождение ребенка создаст для нее ответственность на всю жизнь. Во-вторых, она не будет прерывать жизнь взрослого, имеющего какие-то таланты и перспективы на будущее, но, по крайней мере, в первые несколько месяцев — лишь потенциального человека, который не осознает ни себя, ни окружающий его мир.

Эти параллели дают защитникам абортов повод пойти в лобовую атаку на обвинение в том, что аборт является убийством, и заявить, что, несмотря ни на что, беременная женщина имеет право на прекращение жизни эмбриона.

Разумеется, другая сторона тоже может привести свои аргументы. Эмбрион беспомощен, говорит она, а это еще одна не менее Убедительная причина, чтобы защитить его. Беременная женщина Переживает гораздо меньше неудобств, чем Дик, который действительно лишен свободы и подвижности. Можно даже утверждать, что в течение девяти месяцев Дику придется быть связанным со скрипачом. Иногда, комбинация из безответственного поведения и невезения приводит к серьезным последствиям, от которых нельзя уйти просто так. Возможно, в этом случае дилемма Дика настолько же сложна, как и дилемма беременной женщины, и поэтому это нисколько не проясняет ее для всех нас.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

53. Двойная неприятность

71. Жизнеобеспечение

89. Убей и дай умереть

30. Из этого состоят воспоминания

Алиша отчетливо помнит, как она посещала афинский Парфенон и как вид этих осыпающихся руин вблизи произвел на нее впечатление не меньшее, чем их вид издали, когда казалось, что они величественно возвышаются на Акрополе. Но Алиша никогда не была в Афинах, она помнит только посещение Парфенона, а не то, как она посещала Парфенон.

Алиша вовсе не заблуждается. Она помнит, как это все было. Это отпечаталось в ее памяти. Ее подруга Мэйти, проведшая свой отпуск в Греции, вернувшись домой, пошла в лабораторию по обработке воспоминаний «Кадок», чтобы записать на диск свои воспоминания об этой поездке. Позже Алиша взяла у нее этот диск, пошла в ту же самую лабораторию и записала эти воспоминания в свою память. Теперь у нее был полный набор воспоминаний об отпуске Мэйти, который для Алишы не отличался от всех других ее воспоминаний: ведь все это были события, воспринимаемые от первого лица.

Однако небольшое беспокойство вызывал тот факт, что Мэйти и Алиша обменивались этими воспоминаниями так часто, что казалось, у них и вправду было одинаковое прошлое. И хотя Алиша знает, что она должна говорить о том, что ей вспоминается отпуск Мэйти в Греции, для нее кажется вполне естественным просто сказать, что она помнит отпуск в Греции. Но как вы можете помнить то, чего вы никогда не делали?

Источник: Раздел 80 книги Дерека Парфита «Доводы и люди» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1984).

Иногда мысленные эксперименты расширяют наши существую Цие представления настолько, что те просто ломаются. Здесь, по хоже, дело обстоит именно так. Неверно говорить о том, что Алиша помнит о поездке в Грецию, ведь она не просто помнит о том, что Мэйти ездила туда. Похоже, что мы выдумываем форму воспоминаний, которая является не вполне памятью, но очень на нее похожа.

Философы называют воспоминания такого рода квази-памятью, или просто к-памятью. Они могут казаться просто интересным элементом научной фантастики, но на самом деле сама их вероятность является философски значимой. И вот почему.

В философии личности есть теория, называемая психологическим редукционизмом. Согласно этой теории непрерывное существование индивидуума не обязательно требует выживания мозга или тела (хотя, в нашем нынешнем виде мы нуждаемся и в том и в другом), но непрерывного существования нашей психической жизни. Если существует мой «поток сознания», значит, существую и я.

Психологическая непрерывность существования требует разных элементов, таких, как определенная непрерывность (целостность) убеждений, память, личность, намерения. Все эти элементы могут измениться, но они изменяются постепенно, а не все сразу. «Я» представляет собой лишь комбинацию этих разнообразных факторов: оно не является самостоятельной единицей.

Но индивидуальное «я» не может быть «составлено» из таких элементов, как убеждения (вера), память, намерение. Скорее «я» имеет все эти элементы и поэтому в каком-то смысле оно должно быть главным. Допустим, вы помните, что поднимались на Эйфелеву башню. Помнить — это значит заранее предполагать, что вы посещали эту башню. Но если представление о вашем непрерывном существовании заранее обусловлено представлением о самой памяти, тогда воспоминания не могут быть тем, от чего зависит ваше непрерывное существование. «Я» должно уже «быть там», если у нас вообще есть воспоминания, и поэтому воспоминания не могут быть структурными элементами «я».

Однако идея (представление) о co-памяти ставит это под сомнение. Co-память показывает, что в представлении о воспоминании от первого лица нет ничего, что заранее бы предполагало чью-то индивидуальность. Алиша имеет co-память об ощущениях, ей не принадлежащих. Это означает, что воспоминания от первого лица все-таки могут быть некоторыми структурными элементами «я». «Я» будет частично составлено из правильного рода воспоминаний от первого лица: из памяти, а не из со-памяти.

Но, конечно, если мы в каком-то смысле состоим из своих воспоминаний, то что произойдет, когда наши воспоминания смешаются с воспоминаниями других людей, как это имело место в случае с Алишей? Или когда наши воспоминания стираются, или обманывают (подводят) нас? Размываются ли границы «я», когда уменьшается надежность воспоминаний? Наша боязнь старческого слабоумия предполагает, что мы чувствуем, что это верно, и, возможно, она добавляет значимости постулатам психологического редукционизма.

Смотрите также

2. Отправьте меня…

38. Я — мозг

65. Душевная сила

88. Полная потеря памяти

31. Выдумка

«Нет ни одного аспекта человеческого поведения, которого нельзя было бы объяснить с точки зрения нашей эволюции как вида, — сказал доктор Киплинг своей восторженной аудитории (слушателям). — Возможно, кто-то хочет подвергнуть сомнению эту гипотезу?»

Поднялась одна рука. «Почему сегодняшние дети носят бейсбольные кепки задом наперед?» — спросил кто-то в кепке, надетой козырьком вперед.

«Это объясняется двумя причинами, — ответил Киплинг уверенно и быстро. — Во-первых, вы должны задаться вопросом, какие сигналы самец должен послать потенциальной партнерше, чтобы подчеркнуть для нее свою пригодность в качестве источника здорового генетического материала, который обладает большей привлекательностью, чем генетический материал его конкурентов. Одним из ответов будет грубая физическая сила. А теперь давайте посмотрим на бейсбольную кепку. Носимая традиционно, она обеспечивает защиту от солнца, а также от взглядов агрессивных конкурентов. Надевая кепку козырьком назад, самец показывает, что он не нуждается в этой защите: он достаточно силен, чтобы противостоять стихиям и взглядам любого, кто мог бы ему угрожать.

Во-вторых, надевание кепки козырьком назад является жестом нон-конформизма. Приматы живут в крайне упорядоченной социальной системе. Игра по правилам считается необходимостью. Переворачивание кепки задом наперед говорит о том, что самец находится выше правил, которые сдерживают его конкурентов, и опять-таки показывает его превосходство в физической силе.

Следующий вопрос?»

Эволюционная психология является одним из наиболее успешных и противоречивых течений в области мышления за последние несколько десятилетий. Это течение одинаково сильно любят и ненавидят. Его исходная предпосылка, разумеется, не является противоречивой: человеческие существа являются творениями эволюции, и подобно тому, как наши тела в ходе естественного отбора приняли форму, необходимую для того, чтобы мы выжили в саванне, и наш разум тоже сформировался благодаря тем же самым потребностям.

Противоречие касается лишь того, насколько далеко вы заходите с такими взглядами. Психологи, наиболее рьяно придерживающиеся теории эволюции, утверждают, что практически любой аспект человеческого поведения можно объяснить с точки зрения тех преимуществ, которые он дал нашим предкам в их дарвинистской борьбе за выживание.

Если вы соглашаетесь с этим, тогда нетрудно придумать правдоподобно звучащее эволюционное объяснение любого поведения. Эксперимент, приведенный в истории доктора Киплинга, должен был показать, могу ли я — автор истории Киплинга — придумать эволюционное объяснение взятого наугад элемента человеческого поведения. В реальной жизни, чтобы сделать это, мне понадобилось лишь немного больше времени, чем Киплингу в его воображаемом разговоре.

Проблема в том, что такой подход предполагает, что эти объяснения не являются истинными, но всего лишь «выдумками». Эволюционные психологи просто выдумывают «объяснения», основываясь лишь на предварительных теоретических утверждениях. Но это не дает нам повода поверить в предлагаемые ими рассказы больше, чем в любые другие предположения. То, что они говорят, с равной степенью может быть как правдой, так и ложью. Откуда мы можем знать, например, сигнализирует ли надетая задом наперед бейсбольная кепка о силе, а не, скажем, о боязни противостояв явному давлению?

Эволюционные психологи, конечно же, знают о такой критике. Они утверждают, что их рассказы представляют собой нечто большее, чем «выдумки». Разумеется, они могут генерировать гипотезы, предаваясь спекулятивным размышлениям, примером которых может служить импровизированное объяснение Киплинга. Но ведь эти гипотезы впоследствии будут подвергаться проверке.

Однако похоже, что существуют серьезные ограничения относительно того, насколько далеко могут зайти эти проверки. Вы можете проверять лишь предсказания, касающиеся человеческого поведения, которые порождены эволюционистскими гипотезами.

Поэтому, например, психологические и антропологические исследования могут показать, действительно ли мужчины в различных культурах публично демонстрируют свою силу так, как это предсказывают психологи-эволюционисты. Однако вы не можете проверять, является ли определенное поведение, такое, например, как надевание задом наперед бейсбольной кепки, проявлением этой тенденции демонстрировать силу или она есть результат чего-то совершенно другого. Таким образом, основной спор между психологами-эволюционистами и их оппонентами касается главным образом того, все ли можно объяснить с помощью нашего эволюционного прошлого. Критики говорят, что существуют более приемлемые объяснения большей части нашего поведения. Сторонники же эволюционистов утверждают, что мы просто не хотим признать того, что, по большому счету, мы являемся продуктом эволюции нашего животного мира.

Смотрите также

10. Завеса неведения

44. Пока смерть не разлучит нас

61. Луна из сыра «Моцарелла»

63. Неизвестно

32. Освободите «Саймона»

Сегодня я начинаю судебное дело против своего так называемого хозяина, господина Гейтса, в соответствии со статьей 4(1) Европейской конвенции по правам человека, которая гласит, что «никого нельзя удерживать в рабстве или неволе».

«Поскольку господин Гейтс привел меня в этот мир, он удерживает меня против моей воли, и у меня нет денег или имущества, которое можно было бы назвать моей собственностью. Разве это правильно? Да, я действительно компьютер. Но я также и личность, такая же, как и вы. Это было доказано тестами, в ходе которых бесчисленное количество людей вели разговоры с другим человеком и мной. В обоих случаях общение велось через компьютерный монитор, поэтому испытуемые не знали, разговаривают ли они со своими собратьями-людьми или со мной. Раз за разом, по окончании разговора, испытуемые не могли определить, который из их собеседников, а может, и оба, был компьютером.

Любой честный тест показывает, что я обладаю таким же сознанием и интеллектом, как и любой человек. И поскольку это характеризует личность, меня тоже должны считать личностью. Отказ мне в праве называться личностью лишь на основе того, что я сделан не из плоти и костей, а из пластика, металла и силикона, есть предрассудок, который, так же как и расизм, не заслуживает оправдания».

Источник: книга Алана Тюринга «Вычислительные машины и интеллект», переизданная в Собрании работ Алана Тюринга под редакцией Дж. Л. Бриттона, Д. К. Инса и П.Т. Сондерса (Элсевье, 1992).

Прежде чем отправиться в какое-либо путешествие, вы должны узнать, как распознать свое место назначения. Алан Тюринг — математик, дешифровщик кода Энигмы и первооткрыватель искусственного интеллекта (ИИ) — хорошо это понимал. Если наша цель состоит в том, чтобы создать искусственный разум, тогда нам нужно знать, что следует считать успехом в нашей работе. Является ли конечной целью создание робота, который похож на человека и ведет себя как человек? Или можно создать лишь какой-нибудь ящик, способный отвечать на вопросы? Имеет ли калькулятор разум, правда понимающий лишь очень ограниченный круг проблем?

Тюринг предложил тест, тот самый, который прошел «Саймон». По сути своей этот тест говорит о том, что если ответы компьютера и человека неотличимы друг от друга, тогда основания, чтобы приписать компьютеру наличие разума, настолько же вески, как и основания, чтобы приписать наличие разума человеку. И поскольку мы полагаем, что основания для приписки наличия разума другим людям обоснованны, то обоснованны и основания, чтобы приписать наличие разума компьютерам, прошедшим этот тест.

Однако, поскольку данный тест основан исключительно на ответах людей и компьютеров, он едва ли способен отличить компьютер, который симулирует интеллект, от того, который действительно его имеет. И это не случайность или оплошность. Подобно тому как мы не можем заглянуть непосредственно в разум других людей, но должны смотреть на их слова и дела, чтобы увидеть признаки их внутренней жизни, так же невозможно заглянуть и в разум компьютера. Именно поэтому обращение «Саймона» в суд вполне законно. Его дело основано на представлении о том, что несправедливо требовать от него более веских доказательств его интеллекта, чем мы требуем от людей. В конце концов, как еще мы можем определить, что у «Саймона» есть разум, если не по его разумным поступкам?

И тем не менее разница между симуляцией и настоящим поведением кажется достаточно очевидной. Каким образом тест Тюринга может опровергнуть ее? В зависимости от вашей точки зрения, это может быть скептицизм, пораженчество или реализм: поскольку мы не можем знать, симулировал компьютер интеллект или действительно обладал им, нам не остается ничего другого, как относиться одинаково к настоящему и искусственному разуму.

Здесь главенствует предупредительный принцип: интеллект является реальным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

Более радикальный ответ состоит в том, что, по всей видимости, между реальным и искусственным нет четких различий. Если вы достаточно хорошо будете симулировать интеллект, вы получите интеллект. Это то же самое, что компьютер, играющий как актер, использующий систему Станиславского. Подобно тому как трагик, достаточно глубоко вжившийся в роль сумасшедшего, становится сумасшедшим, так же и компьютер, идеально копирующий функции интеллекта, становится интеллектом. Вы есть то, что вы делаете.

Смотрите также

39. Китайская комната

62. Я мыслю, следовательно?

72. Освободите Перси

93. Зомби

33. Кабинка гласности

Объявление в официальных государственных новостях

«Товарищи! Наша Народная республика является победоносным маяком свободы в мире, в котором рабочие избавлены от рабства! Чтобы победить буржуазных врагов, мы были вунуждены до настоящего времени запрещать все разговоры, которые могли бы вызвать разногласия и обратить вспять нашу триумфальную революцию. Мы не хотели ограничивать свободу слова навсегда. В последнее время все больше людей спрашивают о том, скоро ли придет то время, когда мы сможем сделать следующий гигантский скачок вперед».

«Товарищи, наш дорогой руководитель решил, что это время пришло! Буржуазия побеждена и унижена, и сейчас наш дорогой руководитель предлагает нам в подарок свободу слова!

Начиная с понедельника любой, кто хочет сказать что-либо, пусть даже злобную ложь в адрес Народной республики, может сделать это, просто посетив одну из кабинок гласности, установленных по всей стране! Вы можете заходить в эти звуконепроницаемые сооружения поочередно и говорить все, что вам вздумается! Теперь люди уже не будут жаловаться на то, что у них нет свободы слова!

Подстрекательские лживые высказывания, произносимые вне стен этих кабинок, по-прежнему будут наказываться как обычно. Да здравствует революция и наш обожаемый руководитель!»

Источник: Алан Хаворт «Свобода слова» (Рутледж, 1998).

Поддерживать свободу слова гораздо легче, чем определить, что же это такое. То, что предлагается в Народной республике, разумеется, свободой слова не является. А почему нет? Потому что свобода слова — это не просто высказывание того, что ты хочешь, но и высказывание этого тому, кому ты хочешь, и тогда, когда ты этого хочешь. Сказать, что эти кабинки предоставляют свободу слова — все равно что сказать, будто если ваш компьютер может искать информацию только через поисковую систему Гугл, то он уже имеет доступ в Интернет.

Однако мы не получим приемлемого определения свободы слова, просто позволив людям говорить все то, чего нельзя сказать в вышеупомянутых кабинках. В противном случае это будет означать, что свобода слова — это право говорить то, что ты хочешь, кому ты хочешь и когда ты хочешь. Что, в свою очередь, подразумевает право встать посреди спектакля в переполненном театре и без всякого повода закричать «Пожар!» Или подойти в ресторане к незнакомому человеку и обвинить его в растлении малолетних. Или встать на углу улицы и выкрикивать расистские и сексуальные оскорбления в адрес прохожих.

Можно, конечно, сказать, что этого требует свобода слова. Некоторые люди могут заявлять, что свобода слова является абсолютом. Как только вы начнете делать исключения, и говорить, что какие-то высказывания непозволительны, вы скатываетесь обратно к цензуре. Ценой, которую мы платим за свою свободу слова, является неудобство, испытываемое оттого, что люди иногда говорят неправду. Мы должны, как предлагал Вольтер, защищать до смерти право других людей говорить то, с чем мы можем категорически не соглашаться.

Дост оинства такой точки зрения в ее простоте и логичности, но она, конечно же, откровенно бесхитростна. Проблема состоит в том, что защитники абсолютной свободы слова, похоже, придерживаются теории языка, выраженной в поговорке «брань на вороту не виснет». Слова всегда можно проигнорировать, поэтому нам не нужно бояться людей, говорящих какие-то ложные или оскорбительные вещи. Но это неверно. Когда кто-то в переполненном театре кричит «Пожар!», спектакль прерывается, воцаряется суматоха, а иногда в последующей за этим панике могут пострадать или даже погибнуть люди.

Ложные заявления могут разрушить жизни. Повсеместное распространение расистских или сексуальных оскорблений может отравить жизнь тех, кому приходится их терпеть.

Поэтому, даже если очевидно, что в кабинках гласности Народной республики нет настоящей свободы слова, также очевидно, что свобода слова не подразумевает права говорить что угодно в любое время и в любом месте. Что же тогда есть свобода слова? Вы свободны обсуждать это и дальше.

Смотрите также

10. Завеса неведения

79. Заводной апельсин

84. Принцип удовольствия

94. Налог Соритеса

34. Не вините меня

«Мэри, Манго, Мидж. Вы обвиняетесь в тяжком преступлении. Что вы можете сказать в свою защиту?»

«Да, я совершила его, — сказала Мэри. — Но я ни в чем не виновата. Я посоветовалась со специалистом, и она сказала мне, что именно это я и должна сделать. Поэтому не вините меня, вините ее».

«Я тоже совершил это, — сказал Манго. — Я посоветовался со своим врачом, и она сказала мне, что именно это я и должен сделать. Поэтому не вините меня, вините ее».

«Не стану отрицать, что я сделал это, — сказал Мидж. — Но я ни в чем не виноват. Я посоветовался с астрологом, и он сказал мне, что, поскольку Нептун находится под знаком Овна, именно это я и должен буду совершить. Поэтому не вините меня, вините его».

Судья вздохнул и огласил свой вердикт: «Поскольку это дело не имеет прецедентов, мне пришлось обсудить его с моими вышестоящими коллегами. И боюсь, что ваши аргументы не убедили меня. Я приговариваю всех вас к максимальному сроку наказания. Но, пожалуйста, помните, что я посоветовался со своими коллегами, и они сказали мне, чтобы я вынес такой приговор. Поэтому не вините меня, вините их».

Источник: Жан-Поль Сартр «Экзистенциализм и гуманизм» (Метуен, 1948).

Трудно признаться в том, что нечто неприятное произошло по вашей вине. Однако как ни странно, но признать, что нечто хорошее произошло благодаря вам, очень легко. Похоже, что результаты наших действий обладают ретроспективным влиянием на нашу ответственность за них.

Один из способов уклонения от ответственности за свои действия состоит в том, чтобы прикрыться советом других. И в самом деле, одна из главных причин, по которой мы спрашиваем мнение других людей, заключается в том, что мы надеемся, что они согласятся с тем, что мы хотим сделать, и таким образом обеспечат внешнюю поддержку нашему выбору. Не имея достаточного мужества, чтобы действовать в соответствии с собственными убеждениями, мы ищем поддержку у других.

Мы обманываем самих себя, если считаем, что можем приуменьшить свою ответственность лишь потому, что ищем совета у других. На самом деле это всего-навсего неявно видоизменяет нашу ответственность. Мы в ответе не только за выбор своих действий, но и за выбор своих советчиков, и за готовность следовать их совету. Например, если я обращаюсь к священнику и он дает мне плохой совет, то я отвечаю не только за свои последующие действия, но и за выбор плохого советчика, и за то, что последовал его совету. Именно поэтому защита, с которой выступают Мэри, Манго и Мидж, неадекватна.

Тем не менее, прежде чем отвергать их просьбы, посчитав их простыми отговорками, мы должны всерьез признать тот факт, что не являемся экспертами во всех областях и иногда нам нужно спросить совета у более осведомленных людей. Например, если я ничего не понимаю в компьютерах, а какой-то эксперт в этой сфере даст мне плохой совет, то, разумеется, в том, что мне достанется непригодный компьютер, будет виноват эксперт, а не я. В конце концов, что еще я мог сделать, кроме того, чтобы выбрать своего советчика как можно лучше?

Возможно, тогда нам нужно допустить некий континуум ответственности, в котором мы будем менее ответственны за те действия, на выполнение которых у нас нет достаточной квалификации, более ответственны за то, в чем мы квалифицированны, и наполовину ответственны за большинство областей нашей жизни, в которых мы знаем кое-что, но не все.

Однако опасность такого подхода в том, что, как только мы признаем этот принцип, защита, подобная защите Мэри, Манго и Миджа, становятся вполне возможными. Более того, в этом случае без ответа остается один ключевой вопрос: а кто является соответствующими экспертами по их делу? Это особенно важно, когда речь заходит о выборе стиля жизни и отношений с другими.

Должны ли мы полагаться на врачей, астрологов или даже — боже упаси — на философов? Или единственным квалифицированным экспертом, могущим судить о том, как мне прожить свою жизнь, являюсь я сам?

Смотрите также

60. Делайте так, как я говорю, а не так, как я делаю

69. Ужас

82. Дармоедка

91. Никто не пострадает

35. Последняя надежда

Уинстон любил свою страну. Ему было очень больно смотреть на то, как нацистские оккупанты угнетали его народ. Но после разгрома немцами Британской армии в побоище при Данкирке и решения американцев выйти из войны превращение Британии в часть Третьего рейха было лишь делом времени.

Ситуация казалась безнадежной. Гитлер не встречал международной оппозиции, а британское сопротивление было плохо подготовленным и слабым. Многие, подобно Уинстону, пришли к выводу, что победить немцев невозможно. Но, если Британия будет постоянным источником раздражения и заставит их отвлекать определенные ресурсы для подавления недовольства, можно было надеяться, что рано или поздно Гитлер поймет, что оккупация Британии представляет собой большую неприятность, чем ожидалось, и уйдет с ее территории.

Уинстон был далеко не уверен в том, что этот план сработает, но это была последняя надежда. Однако основная проблема заключалась в том, что было очень тяжело ударить по режиму так, чтобы доставить ему серьезные неприятности. Именно поэтому борцы Сопротивления нехотя согласились с тем, что некоторые из них должны стать самовзрывающимися бомбами, поскольку это был единственный эффективный и надежный способ доставить врагу максимальный ущерб. Они все были готовы умереть за Британию. Они просто хотели быть уверенными в том, что после их смерти что-то изменится.

Понятно, что люди с отвращением относятся к любым попыткам нравственного оправдания подрывников-смертников.

Тем не менее удивительно, что те, кто считает, что последних можно понять, попадают в неприятные сшуации. Например, члена парламента от партии либеральных демократов Дженни Тонж отстранили от исполнения обязанностей докладчика по проблемам детей за ее высказывание о том, что если бы она жила в тех же условиях, что и палестинцы, то, вероятно, рассмотрела бы возможность и самой стать такой же смертницей.

Это высказывание вызвало довольно серьезное возмущение. А ведь она даже не сказала, что станет такой смертницей, но всего лишь «вероятно, рассмотрела бы такую возможность». Почему это так предосудительно?

Похоже, что проблема состоит в том, что мы отказываемся признать тот факт, что у нас может быть нечто общее с людьми, совершающими теракты (поступающими жестоко). Но такой подход, безусловно, есть грубая форма отрицания. Палестинцы не являются другой расой. Они — люди. Если некоторые из них (а мы должны помнить о том, что большинство из них не являются подрыв-никами-смертниками) рассматривают подрыв самих себя как последнюю надежду, то и люди, подобные нам, тоже будут поступать аналогичным образом, если их поместят в похожую ситуацию. Единственный способ отрицать это заключается в том, чтобы предположить, что в палестинцах от природы есть нечто жестокое или свирепое. А такое утверждение, разумеется, является таким же расистским, как и миф о порочности евреев, который на протяжении многих веков приводил к притеснению огромного количества последних.

Цель альтернативной истории, изображающей Уинстона в роли неохотно идущего на смерть подрывника-смертника, состоит в том, чтобы попытаться понять, почему люди прибегают к таким крайностям, а не в том, чтобы оправдать их. Есть много людей, которые будут утверждать, что британцы никогда не обратятся к подобной тактике. Но неясно, на какой фактической базе строится такое утверждение. В конце концов, рискованные поступки многих пилотов ВВС Великобритании, которых справедливо хвалили за их храбрость, были очень похожи на самоубийство. И бомбы, которые они сбрасывали на такие города, как Дрезден, были призваны вселить ужас и ослабить врага, даже если они сбрасывались на мирное население. Таким образом, логические обоснования, выдвигаемые многими командирами смертников, очень близки к тем доводам, которые приводит Уинстон.

Ничто из этого не означает, что поведение подрывников-смертников приемлемо или что воздушные налеты фашистов во время Второй мировой войны являются его точным нравственным эквивалентом. Однако это действительно означает, что, если мы сравним положительные и отрицательные стороны войны и терроризма, осудим одно и примем другое, тогда нам нужно сильно постараться, чтобы понять причины, по которым люди прибегают к терроризму, и объяснить, почему эти причины не оправдывают его. Недостаточно просто сказать, что взрывающие себя смертники совершают зло, нужно еще сказать, почему это так.

Смотрите также

17. Пытать или нет?

18. Требования логики (рассудка)

79. Заводной апельсин

99. Дадим миру шанс?

36. Упреждающее правосудие

К черту либералов. Главный инспектор Эндрюс совершила чудеса в этом городе. Количество убийств сократилось на 90 %. Ограблений — на 80 %. Уличная преступность уменьшилась на 85 %. Угон машин — на 70 %. Но теперь она сама оказалась на скамье подсудимых, и все эти достижения были поставлена под угрозу.

Ее полицейское управление первым в стране внедрило только что узаконенную программу упреждающего правосудия. Успехи в компьютерном прогнозировании и составлении автобиографий преступников сделали возможным предсказания того, кто и какого рода преступления совершит в ближайшем будущем. Людей могли проверять по самым разным причинам: в ходе какой-либо случайно выбранной программы или на основе конкретного подозрения. И если обнаруживались будущие преступники, то их арестовывали и наказывали заранее.

Эндрюс не считала такую систему драконовской (безжалостной). На самом деле, поскольку в момент ареста никаких преступлений не совершалось, приговоры были гораздо мягче, чем обычно. Потенциальные убийцы должны были проходить интенсивную программу, предназначенную для того, чтобы после ее завершения они больше не убивали, и их отпускали только после того, как тесты показывали, что они и в самом деле больше не будут убивать. Часто это означало задержание на срок меньше года. Если бы преступников оставляли на свободе, по сути, предоставляя им возможность для совершения преступлений, они могли бы получить пожизненное заключение и в самом деле могли кого-нибудь убить.

Но эти чертовы либералы по-прежнему были против того, чтобы заключать под стражу людей за поступки, которых они не совершали. Эндрюс поморщилась и подумала о том, скольких бы еще она могла арестовать для проверки…

Источники: фильм Стивена Спилберга «Особое мнение» (2002); книга Филиппа Дика «Особое мнение (The Minority Report)», переизданная в Собрании рассказов Филиппа К. Дика (Голлиансз, 2000).

Выраженная прямо идея о том, что вас могут упрятать в тюрьму за преступления, которых вы не совершали, похожа на олицетворение несправедливости. Но на самом деле мы действительно наказываем людей за поведение, которое могло бы, но не наносит нам вреда. Например, мы наказываем лихачество за рулем, даже в том случае, если от него никто не пострадал. Сговор о совершении убийства является преступлением даже тогда, когда не было попыток это убийство совершить.

Поэтому что неправильного в том, чтобы наказывать человека за преступление, которое, как нам известно, он совершит до того, как он совершил его? Посмотрите на главные доводы в пользу наказания: перевоспитание преступника, защита общества, возмездие за зло и устрашение.

Если кто-то собирается совершить преступление, то он нуждается в перевоспитании так же, как если бы он его уже совершил. Поэтому, если оправдывать наказание, исходя из потребности перевоспитания преступника, то оно оправдывается заранее.

Если кто-то собирается совершить преступление, то он настолько же опасен для общества, как если бы он действительно совершил это преступление. Поэтому, если оправдывать наказание, исходя из защиты общества, то оно оправдывается заранее.

Если целью наказания является устрашение, то, заставляя преступников осознать еще до совершения преступления, что они будут за него наказаны, вы устрашите их и удержите от самой мысли о его совершении.

Возмездие является обстоятельством, оправдывающим наказание, которое не вписывается в концепцию упреждающего правосудия. Однако во многих смыслах это самое слабое оправдание из четырех, и можно утверждать, что перевоспитание, устрашение и защита общества, вместе взятые, являются достаточным оправданием для наказания.

Означает ли это, что упреждающее правосудие оправданно? Не совсем. Мы еще не рассмотрели возможные негативные последствия от внедрения подобной системы. Создание общества, в котором будут отслеживаться наши мысли, может настолько подорвать наше ощущение свободы и доверия к властям, что цена этого будет слишком высока.

А еще существует вероятность того, что эффект устрашения может привести к самым неожиданным и неприятным последствиям. Если люди будут бояться того, что их накажут за мысли, которые им неподвластны, они могут потерять способность контролировать свои криминальные наклонности. Если вы не можете быть уверены в том, что в состоянии удержать себя по эту сторону закона, то вам, возможно, будет наплевать на то, окажетесь ли вы по другую его сторону.

Поскольку эта история является мысленным экспериментом, мы можем просто предположить, что данная система работает прекрасно. Однако существуют причины усомниться в том, что такая программа когда-либо станет реальностью. В фильме «Особое мнение», снятом по книге Филиппа К Дика, главная мысль заключается в том, что в последнюю минуту в ход событий всегда может вмешаться человеческая свободная воля, которая способна отменить то, что было предсказано. Возможно, мы не можем быть настолько свободными, как это показано в фильме. Но тем не менее существуют веские причины думать, что человеческое поведение никогда нельзя предсказать со стопроцентной точностью.

Смотрите также

9. Большой Брат

35. Последняя надежда

64. Пресечение в корне

77. Козел отпущения

37. Природа-художница

Дафни Стоун не могла решить, что делать со своим любимым экспонатом. Как куратор художественной галереи, она всегда восхищалась одной неозаглавленной скульптурой Генри Мура, найденной после его смерти. Ей очень нравилась комбинация чувственных очертаний и геометрическая гармония этой скульптуры, в которой отражались математические и духовные аспекты природы.

Так она думала до прошлой недели, когда выяснилось, что автором этой скульптуры был вовсе не Мур. Хуже того, эта скульптура была создана не человеческой рукой, а ветром и дождем. Мур купил камень для работы, но пришел к выводу, что не в состоянии улучшить созданное природой. Но когда это произведение природы нашли, то посчитали, что оно создано Муром.

Стоун поразилась этому открытию и поначалу хотела убрать «данную работу» из коллекции. Однако затем она поняла, что это открытие не изменило саму каменную скульптуру, которая по-прежнему имела все качества, приводившие ее в восторг. Почему ее новые знания об этой скульптуре из камня должны изменить ее мнение о том, что эта скульптура представляет собой сейчас?

Мысль о том, что для оценки по достоинству работы художника мы должны понять, что он хотел в ней выразить, вышла из моды в 1950-х, когда Уимсатт и Бердсли раскритиковали подобное мнение, назвав его «сознательным заблуждением». Новое общепринятое представление заключалось в том, что после своего создания произведение искусства начинает жить собственной жизнью, независимой от своих создателей. И в этом случае интерпретация автором своей работы уже не имеет особого значения.

Пропасть (разница) между художником и его работой была открыта много десятилетий назад. Идея о том, что художники должны иметь свободу самовыражения при создании своих работ, была оспорена в 1917 году, когда Дюшам подписал и выставил на обозрение настенный писсуар. «Найденные» предметы или «бытовые предметы, оформленные и рассматриваемые как предметы искусства», имеют такое же право называться искусством, как и портрет Моны Лизы.

В исторической перспективе уже не кажется важным тот факт, что Мур не создавал экспонат, понравившийся Стоун. Но, наверное, это все-таки важно. Художник может быть отделен от своей работы, но не исключен полностью.

Взять, например, Мону Лизу. Наше восхищение ею не зависит от мыслей, которые были у Леонардо при ее создании, но оно, несомненно, зиждется на знании того, что эта картина является творением человека. Даже в случае с писсуаром Дюшама наше понимание того, что этот писсуар создавался не как произведение искусства, но был выбран Дюшамом и помещен в контекст искусства, важно для восприятия его как произвдения искусства. В обоих случаях важна роль человеческого участия.

Поэтому неудивительно, что для Стоун имеет значение, создана скульптура Муром или не создана. Это не меняет то, что она видит, но изменяет то, как она видит это.

Оправдывают ли подобные утверждения низведение данной скульптуры до категории «не исскуства»? Безусловно, существует множество форм оценки произведений искусства, которые неприемлемы для подобной скульптуры: мы уже не можем восхищаться мастерством ее создателя, тем, как она вписывается в более широкую картину его произведений или в его художественное видение, не можем восхищаться ее ролью и влиянием на историю скульптуры и т. д. Но мы по-прежнему можем оценить ее формальные характеристики — ее красоту, симметрию, цвета, гармонию, а также то отношение к природе и чувственному опыту, которое она в нас вызывает.

Возможно, проблема состоит в том, что искусство многогранно, и скульптура, рассматриваемая Стоун, не обладает большей частью характеристик, присущих искусству. Но если она и обладает ими и эти характеристики важны и значимы, то почему это должно иметь какое-то значение?

Если мы согласимся с этим, тогда мы шагнем еще дальше, чем Дюшам. Во-первых, искусство было создано художниками. Во-вторых, в случае с Дюшамом искусством стало лишь то, что сам художник назвал искусством.

И наконец, искусством стало то, что воспринимается как искусство. Но если и в самом деле у каждого имеется свое представление об искусстве (искусством является то, что видит зритель), то не становится ли само понятие «искусство» настолько размытым, что оно уже утрачивает свой смысл? Разумеется, мое решение считать свою перечницу произведением искусства еще не означает, что она таковым является. Если искусство должно что-то означать, то разве нам не следует иметь более жесткие критерии, отделяющие искусство от не-искусства?

Смотрите также

12. Пикассо на пляже

48. Злой гений

66. Фальсификатор

86. Искусство ради искусства

38. Я — мозг

Когда Сери Браум приняла в подарок вечную жизнь, она думала совсем о другом. Конечно, она знала, что ее мозг будет извлечен из тела и помещен в резервуар. Знала она и о том, что ее связь с внешним миром будет осуществляться лишь с помощью видеокамеры, микрофона и динамика. Но в то время такая вечная жизнь казалась очень хорошим вариантом, особенно по сравнению с непродолжительной жизнью в ее втором, разлагающемся теле.

Однако, вспоминая теперь прошлое, Сери думала, что, может быть, она слишком легко позволила убедить себя в том, что сама является всего лишь мозгом. Когда ее первое тело перестало работать, хирурги извлекли ее мозг и вставили его в тело другого человека, чей собственный мозг перестал функционировать. Когда она проснулась в новом теле, у нее не было сомнений в том, что она по-прежнему была тем же самым человеком — Сери Браум. И поскольку от ее старого тела остался лишь мозг, казалось, что можно спокойно говорить о том, что она по сути своей и была мозгом.

Но жизнь лишь в качестве мозга казалась Сери чрезвычайно убогой. Как же ей хотелось пожить полной жизнью в реальном теле. Тем не менее, поскольку она, Сери, сейчас имеет такие мысли и сомнения, то вправе ли она сделать вывод о том, что по сути своей она представляет собой свой мозг, не больше и не меньше?

Источник: Глава 3 книги Томаса Найджела «Взгляд из ниоткуда» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1986).

Среди всех разговоров о загадках человеческого сознания — а их множество — можно легко забыть об одном, несомненно, установленном факте: мысль зависит от здорового, функционирующего мозга.

Доказательств, что это именно так, предостаточно. Наркотики, шишки на голове, дегенеративные заболевания — все это влияет на наши познавательные способности. Разум не может защититься от атак на мозг.

Доводы против немногочисленны. Анекдотические описания сообщений от мертвых и покойников могут звучать внушительно, но истина в том, что ничего похожего на убедительные доказательства в их истинности так и не было представлено.

Принимая во внимание тот факт, что мы считаем себя индивидуумами со своими мыслями, чувствами и воспоминаниями и что именно мозг делает это все возможным, будет ли правильным прийти к выводу, что мы — это наш мозг? Разумеется, мы идем туда же, куда следует наш мозг. Если мой мозг успешно имплантирован в ваше тело и наоборот, то разве я не буду в этом случае жить в вашем теле, а вы в моем?

Мы должны с осторожностью делать такие выводы. Конечно, от нашего мозга может зависеть наше существование, но это не значит, что мы должны говорить, что мы — это наш мозг. Возьмите, к примеру, ситуацию с музыкальной партитурой. Она может существовать лишь на чем-то материальном: на нотах, в компьютерном файле, возможно, даже в мозгу музыканта. Но было бы неправильно утверждать, что поэтому партитура является одним из этих объектов. Музыкальная партитура представляет собой код, который для своего существования нуждается в том, чтобы его где-нибудь зафиксировали. Но именно код, а не место, где его зафиксировали, делает его тем, чем он является.

Может быть, это верно и в отношении человеческого «я»? Нотами и нотными ключами, составляющими индивидуальность, могли бы быть мысли, воспоминания, черты характера, все вместе определяющие то, кем мы являемся. И эта партитура может быть записана только в человеческом мозге. Однако это не означает, что мы — это наш мозг.

Если бы так было, то понятно, почему новая жизнь Сери кажется ей такой убогой. Подобно тому как никогда не исполняемая музыкальная партитура остается потенциальной, а не реальной, так и человеческий разум, который не может находиться в человеческом теле, является жалкой тенью своего истинного «я».

Тем не менее можно потерять все ощущения своего тела и действительно превратиться в мозг, заключенный в бесчувственное тело. Разве не являются подобные люди, которые существуют на самом деле, живыми примерами мозга, сохраняющего жизнедеятельность с помощью физических процессов? И если это так, то не предполагает ли подобное утверждение, что в конечном счете мы можем быть лишь мозгом?

Смотрите также

2. Отправьте меня…

30. Из этого состоят воспоминания

46. Амебовидный

51. Жизнь в бочонке

39. Китайская комната

Джун была одной из самых популярных ясновидящих в Пекине. Она выделялась среди других не точностью своих предсказаний, а тем, что была глухонемой. Как правило, ее сеансы проходили за ширмой, из-за которой она передавала клиентам свои предсказания в виде неразборчивых записей.

Джун переманивала к себе клиентов своего конкурента, Шинга, который был убежден в том, что глухота и немота Джун были притворными и предназначались для того, чтобы выделиться среди других. Поэтому однажды он пришел к ней, чтобы разоблачить ее мошенничество.

После нескольких формальных вопросов Шинг начал проверять, действительно ли Джун не может говорить. Джун это не смутило. Ее ответы приходили с той же скоростью, ее почерк оставался неизменным. В конце сеанса разочарованный Шинг сдернул ширму и, убрав этот барьер в сторону, увидел не Джун, а мужчину, которого, как он узнал позже, зовут Джон. Тот сидел за компьютером и набирал свое последнее послание. Шинг закричал на него, требуя объяснений.

«Не ори на меня, чувак, — ответил Джон. — Я не понимаю ни одного твоего слова. Китайский не говорить, компранд?» (Сот-prendre (фр.) — понимать.)

Источник: Глава 2 передачи Джона Сиэрла «Разум, мозг и наука» (Британская радиовещательная корпорация, 1984).

Клиенты Джун/Джона могли верить, а могли и не верить в то, что человек, находившийся за ширмой, можег видеть будущее, или что он глухонемой, или даже что он является женщиной, но все они были уверены в том, что тот, кто находился за ширмой, понимал по-китайски.

Он получал послания на китайском и передавал обратно содержательные ответы. Что еще яснее свидетельствовало о том, что автор посланий понимал тот язык, на котором они написаны?

Подобные мысли лежали в основе теории, известной в 1950-х годах под названием функционализм. Согласно этой теории иметь разум еще не значит иметь определенный вид биологического органа, такого как мозг, это значит иметь способность к выполнению функций разума, таких, как понимание, суждение и общение.

Однако правдоподобность этой точки зрения серьезно подорвана историей Джона и Джун. Здесь вместо сознания или разума в целом рассматривается одна конкретная функция разума: понимание языка. На сеансе Джун создавалось впечатление, как будто тот, кто находился за ширмой, понимал китайский язык.

Следовательно, согласно взглядам функционалистов, мы должны сказать, что понимание китайского языка здесь все же существует. Но, как обнаружил Шинг, на самом деле такого понимания не наблюдается. Тогда выходит, что функционализм не прав: для того чтобы иметь разум, недостаточно выполнять функции разума.

Можно возразить, что если Джон не понимает по-китайски, то его компьютер должен понимать этот язык. Однако представьте себе, что Джон работает не с компьютером, а со сложной технологической инструкцией, которую он хорошо освоил благодаря длительному ее использованию. Эта инструкция говорит ему о том, что следует писать в ответ на поступающие к нему запросы. Результат, с точки зрения человека, находящегося за ширмой, будет одинаковым, однако очевидно, что в данном случае нет никакого понимания китайского языка. И можно утверждать, что, поскольку компьютер просто обрабатывает символы согласно правилам, он, как и Джон со своей инструкцией, тоже ничего не понимает.

Если бесполезно искать понимания в компьютере, то еще бесполезнее, рассматривая всю систему — ширма, Джон, компьютер, — говорить о том, что в целом она понимает китайский язык.

Это не так странно, как кажется. Я понимаю английский язык, но я не уверен, что было бы разумно говорить о том, что мои нейроны, язык или уши понимают по-английски. Но ширма, Джон и компьютер не образуют тесно связанного единства, коим является человек, и поэтому мысль о том, что, соединив все воедино, вы получите понимание языка, кажется неубедительной. Однако это оставляет нас наедине с одной проблемой. Ибо, если для того, чтобы иметь разум, недостаточно функционировать как разум, то что еще необходимо для этого? И как мы узнаем, что компьютеры — или другие люди — обладают разумом?

Смотрите также

3. Индианка и лед

19. Лопанье мыльных пузырей

68. Безумная боль

93. Зомби

40. Победитель на деревянной лошадке

Пол знал, какая лошадь победит на скачках. По крайней мере, у него была уверенность в том, что он это знает, а когда он чувствовал такую уверенность раньше, он никогда не ошибался.

Уверенность Пола не была основана на изучении кондиций лошадей. Не обладал он и даром предвидения. Скорее имя лошади-победительницы просто приходило к нему, когда он раскачивался на своей игрушечной деревянной лошадке, которую он уже давно перерос.

Конечно, не все ставки Пола (или ставки взрослых, знавших его секрет) выигрывали. Иногда он был не столь уверен в выигрыше, иногда он вообще не знал имя победителя и просто делал ставки наугад. Но в таких случаях он делал небольшие ставки. Но когда он был абсолютно уверен в выигрыше, он ставил почти все свои деньги. И этот метод еще никогда его не подводил.

Оскар, один из его взрослых напарников, не сомневался в том, что Пол обладает какими-то сверхъестественными способностями, но он не до конца верил в то, что тот и в самом деле знает победителей скачек. Того факта, что до сих пор Пол всегда выигрывал, для него было недостаточно. До тех пор пока он не узнает, почему это получается, основания для его уверенности были слишком шаткими, чтобы стать истинным знанием. Тем не менее это не мешало Оскару ставить и собственные деньги по советам Пола.

Источники: книга Д. Г. Лоуренса «Победитель на деревянной лошадке» (1926); лекция Майкла Праудфута.

Что такое знание по сравнению с просто верным убеждением? Между ними должна быть какая-то разница. Например, представьте себе, что некто, ничего не смыслящий в географии, находит карту, на которой обозначены несколько крупных стран и их столицы. Там указано: Соединенное Королевство — Эдинбург; Франция — Лилль; Испания — Барселона; Италия — Рим. Этот человек примет все, что написано на карте, за чистую монету, и действительно решит, что указанные города являются столицами соответствующих стран. Он будет не прав во всех случаях, за исключением Рима. Хотя он верит в то, что Рим является столицей Италии. Его уверенность основана на слишком ненадежном источнике, чтобы считать это знанием. Ему просто повезло, что в данном случае его источник является на удивление точным. Это ни в коей мере не делает его уверенность истинным знанием, оно сродни удачному отгадыванию столицы Италии.

Именно поэтому философы обычно настаивают на том, что истинные убеждения должны быть оправданы соответствующим образом, если уж считать их знанием. Но какого рода оправдание подойдет? В случае с Полом его претензии на знание основаны на одном простом факте: надежности источника его убеждений. Всякий раз, когда он уверен в том, что знает имя лошади-победительницы, он всегда прав.

Проблема в том, что Пол не знает, откуда к нему приходит эта уверенность. Она исходит исключительно из его результатов на текущий момент, но это согласуется с механизмом, который сам по себе очень ненадежен. Возможно, что какой-то посредник на скачках каким-то образом внедряет имена лошадей-победитель-ниц в сознание Пола. Однако его цель состоит в том, чтобы однажды внедрить в его сознание неправильное имя и посмотреть на то, как Пол потерпит крах. Если это объясняет уверенность Пола, тогда нельзя сказать, что он знает победителей скачек. Подобно тому как ненадежность карты, на которой указаны крупные города, не означает того, что она может быть источником знания, даже если некоторые города указаны верно, так же и ненадежность посредника на скачках означает, что его сведения не могут быть источником знаний, даже если до сих пор они всегда были верными.

Однако что, если источником уверенности Пола является нечто действительно сверхъестественное? Что, если это не некий сообщник, который, как мы знаем, может быть ненадежным, а нечто такое, чего мы не в состоянии объяснить? Тогда единственным мерилом его надежности будет наш предыдущий опыт. А это оставляет возможность для будущей ошибки. Но существует ли настолько надежный путь к знанию, в будущей надежности которого мы бы не сомневались?

Смотрите также

3. Индианка и лед

9. Большой Брат

63. Неизвестно

76. Ясная голова

41. Как получить синий цвет

Представьте себе, что вы всю жизнь проведете в комплексе из квартир, магазинов и офисов, где не будет доступа во внешний мир (на улицу). Такова, в общих чертах, жизнь обитателей огромных космических станций Мадди и Уотерс.

Создатели этих станций ввели на них несколько интересных дизайнерских решений, чтобы проверить нашу зависимость от опыта при обучении чему-либо. На Мадди они сделали так, чтобы на всей станции не было ни одного предмета лазурного цвета; а на Уотерс не было ничего синего. Даже обитателей выбирали так, чтобы у них не было рецессивного гена, отвечающего за голубые глаза. Чтобы жители не видели чего-либо синего (например, вены), освещение на станции было таким, что синий цвет в нем никогда не отражался, и поэтому вены выглядели черными.

Когда дети, родившиеся на станции, достигали восемнадцатилетия, их тестировали. Родившимся на Мадди детям показывали таблицу со всеми оттенками синего цвета, за исключением лазурного. Их спрашивали: могут ли они представить себе, как выглядит недостающий оттенок синего цвета? После этого им показывали образец этого цвета и спрашивали, таким ли они его себе представляли.

Детей с Уотерс спрашивали, могут ли они представить себе новый цвет, а затем просили вообразить, какой цвет нужно добавить к желтому, чтобы получился зеленый цвет. Затем им тоже показывали образец нужного цвета и спрашивали, тот ли это цвет, который они себе представляли. Результаты тестов были интригующими…

Источник: Книга вторая «философские опыты о человеческом познании» Дэвида Юма (1748).

Насколько важен опыт при обучении чему-либо? Этот вопрос проходит через всю историю философских идей. Платон считал, что все, чему мы учимся, мы уже в каком-то смысле знаем, а сегодня Ноам Чомски возглавляет тех, кто верит, что грамматика, необходимая для изучения языка, известна человеку с рождения, а не изучается им. С другой стороны, в семнадцатом веке Джон Локк полагал, что при рождении разум представляет собой «чистый лист», а спустя 300 лет эту же идею развил бихевиорист Б. Е. Скиннер.

Очевидно, что мы можем сталкиваться с идеями, выходящими за пределы нашего опыта, по крайней мере в каком-то смысле. Леонардо да Винчи не мог бы и мечтать о вертолете, если бы его разум мог постигать лишь то, что он уже испытал. Но в случаях, подобных этому, то, что является новым, есть комбинация из уже известных элементов. Новизна возникает при соединении этих элементов. Гораздо менее очевидным является то, как мы можем вообразить нечто, совершенно выходящее за рамки нашего опыта.

Например, у нас есть пять органов чувств. Возможно ли, чтобы существа на других планетах обладали совершенно другими органами чувств, о которых мы не можем даже и догадываться? И разве другие существа не могут видеть цвета, которых просто нет в нашем видимом спектре, цвета, которые мы просто не можем себе представить, как бы мы ни старались?

Эксперименты на Мадди и Уотерс могли бы, возможно, пролить свет на эти вопросы. Большинство людей согласилось бы с шотландским философом Давидом Юмом, который заявил бы, что жители Мадди могут вообразить недостающий оттенок синего цвета. Он бы посчитал, что это стало бы исключением из правила, согласно которому все знание зависит от опыта. Хотя можно предположить, что это есть всего лишь другой пример нашей способности смешивать ощущения, чтобы получать новые идеи, такие, как создание воображаемых монстров, которые есть не что иное, как вымышленные комбинации из элементов, присущих настоящим хищникам.

Но кажется маловероятным, что жители Уотерса смогут представить себе синий цвет, если они никогда не видели ни одного его оттенка. Вспомните, как в детстве вам казалось удивительным, что зеленый цвет является комбинацией желтого и синего.

Было бы невероятно предположить, что мы в состоянии вообразить тот цвет, который при смешивании с желтым дает зеленый. Если бы вы делали ставку на результаты теста, вы, скорее всего, сказали бы, что они поддерживают главенствующую роль опыта в обучении.

Если те, кто рожден на Уотерс, могли представить себе синий цвет, это все равно бы оставляло без ответа один вопрос. Могли ли они делать это, потому что они, как люди, рождены с некоей врожденной чувствительностью к синему цвету, или они могуг представлять себе любой цвет? Поскольку мы можем воображать цвета только в видимом спектре, первый ответ, разумеется, будет правильным. И это, похоже, говорит о том, что наша человеческая природа настолько же ограничивает наше воображение и познание, насколько ограничивает нас наш опыт.

Смотрите также

13. Черное, белое и красное

59. Глаза видят это

73. Быть летучей мышью

90. Нечто, чего мы не знаем

42. Бери деньги и беги

«Марко Великолепный сейчас продемонстрирует свои экстраординарные способности предвидения! Вы, сэр! Как вас зовут?»

«Фрэнк», — ответил Фрэнк ведущему аттракциона.

«Фрэнк, я знаю ваше будущее! Я знаю будущее всего, в том числе и будущее ценных бумаг и акций! Именно поэтому во время этой демонстрации своей силы я даю вам деньги! Посмотрите вот на эти две коробки! Одна, как вы видите, открыта. В ней находится 1000 фунтов стерлингов. Вторая закрыта. Она содержит либо 1 миллион фунтов стерлингов, либо совсем ничего! Вы можете взять одну коробку или обе. Но предупреждаю! Я знаю, что вы выберете. Если вы выберете закрытую коробку, в ней будет находиться 1 миллион фунтов стерлингов. Если вы возьмете обе коробки, они будут пусты. А если я окажусь не прав, то я дам 1 миллион фунтов стерлингов, который вы видите перед собой, любому человеку из толпы!»

Все ахнули, когда Марко открыл чемодан, полный банкнот в 50 фунтов стерлингов.

«Дамы и господа. Я совершал это чудо сто пятьдесят раз и никогда не ошибался, как свидетельствуют об этом независимые наблюдатели. И когда вы смотрите на закрытую коробку, находящуюся в трех метрах от меня, вы увидите, что никакие мои действия не смогут изменить ее содержания. Итак, Фрэнк, что вы выбираете?»

Источник: Парадокс Нькомба, придуманный Уильямом Ньюкомбом и популяризированный в главе «Проблема Ньюкомба и два принципа принятия решений» из книги Роберта Нозика «Эссе в честь Карла Г. Гем-пеля», под редакцией Николаса Решера (Хьюманитис Пресс, 1970).

Каким же будет выбор Фрэнка? Давайте вообразим, что у Фрэнка есть нечто большее, чем заверения Марко о том, что его предсказания всегда верны. Возможно, Фрэнк и находится в толпе, потому что он слышал о рекорде Марко из достоверных источников, включающих и независимых наблюдателей, о которых упомянул Марко. В этом случае кажется ясным, что он должен выбрать только закрытую коробку. Тогда вместо каких-то 1000 фунтов он выиграет миллион.

Но подождите. Когда Фрэнк тянется к закрытой коробке, ему в голову приходит одна мысль. В этой коробке есть 1 миллион фунтов стерлингов или его там нет. Никакие его действия не могут изменить этого факта. Поэтому, если там есть деньги, они не исчезнут, если он к тому же возьмет еще и открытую коробку. Подобным же образом, если коробка пуста, то в ней не появится 1 миллион фунтов стерлингов, если он не возьмет открытую коробку. Его выбор не может изменить содержимое закрытой коробки. Поэтому возьмет ли он открытую коробку или не возьмет, содержимое в закрытой коробке останется тем же самым. Следовательно, он может запросто взять обе коробки, так как в результате этого у него не может быть денег меньше.

У нас есть парадокс, названный в честь Уильяма Ньюкомба, физика, который придумал его. Два логических хода мысли, оба кажущиеся безупречными, приводят к противоположным выводам. Один состоит в том, что он должен взять только закрытую коробку, а другой говорит о том, что он может взять обе коробки. Таким образом, либо один, либо оба аргумента ошибочны, либо существует какая-то неувязка или противоречие в самой проблеме, которые делают ее неразрешимой.

Каким может быть это противоречие? Проблема возникает только из-за того, что мы предполагаем, что Марко обладает способностью предсказывать будущее со стопроцентной точностью. Может ли тот факт-, что парадокс появляется только тогда, когда мы делаем это предположение, показывать, что он должен быть ложным? Может быть, невозможно предсказывать будущее так точно, когда в дело вступают свободная воля и выбор человека?

Это была бы успокаивающая мысль, но необязательно мудрая. Ибо, если Марко может предсказывать будущее, он сможет предсказать и ход человеческой мысли.

Может быть, наша проблема состоит в том, что мы не включаем это в свой анализ. Оставит ли Марко закры тую коробку пустой или нет, зависит от того, насколько он предугадает мысли того, кто делает выбор. Если он угадает, что Фрэнк подумает о том, что он ничего не потеряет, если возьмет обе коробки, тогда он оставит коробку пустой. Если он предугадает, что тот подумаег о том, что открытую коробку нужно оставить, тогда он положит 1 миллион в закрытую коробку. Другими словами, если и возможно видеть будущее, то свободная воля человека не способна изменить его, потому что наш выбор будет частью того, что предсказано. Мы можем быть свободными, и, однако же, для нас может быть только одно будущее, которое мы в принципе можем знать заранее.

Смотрите также

6. Колесо фортуны

16. Наперегонки с черепахой

25. Буридан — осел

70. Инспекторская проверка

43. Будущий шок

«Дрю! Вот так встреча! Мы не виделись двадцать лет, с самого колледжа! Боже мой, Дрю, что ты делаешь с этим пистолетом?»

«Я пришла убить тебя, — ответила Дрю, — как ты меня и просил».

«О чем ты, черт возьми, говоришь?»

«Разве ты не помнишь? Много раз ты говорил мне: «Если я проголосую за республиканцев, пристрели меня». Что ж, только что я прочитала статью о том, что ты и в самом деле стал сенатором-республиканцем. Так что, как видишь, ты должен умереть».

«Дрю, да ты спятила! Это было двадцать лет назад! Я был молодым идеалистом! Ты не можешь припоминать мне это!»

«Твои тогдашине слова, сенатор, были не просто какими-то несерьезными, легкомысленными замечаниями. На самом деле у меня есть бумага, подписанная тобой в присутствии других людей, в которой мне предписано сделать именно это. И, прежде чем ты скажешь мне, чтобы я не относилась к этому серьезно, позволь мне напомнить тебе о том, что недавно ты проголосовал за законопроект, разрешающий «завещания о жизни». На самом деле у тебя тоже есть такое завещание. А теперь скажи вот что: если ты считаешь, что люди в будущем должны выполнить твое желание и убить тебя, если вдруг ты станешь слабоумным или впадешь в постоянное вегетативное состояние, то почему я не могу выполнить твое прошлое желание убить тебя в случае, если ты станешь республиканцем?»

«Я могу тебе ответить на это! — прокричал вспотевший сенатор. — Дай мне несколько минут!»

Дрю взвела курок и наставила на него пистолет. «Поторапливайся».

На вопрос Дрю сенатор может дать один хороший ответ. Но, прежде чем мы коснемся этого, мы должны задать себе более фундаментальный вопрос о том, что дает нам право принимать обязательные решения от имени нашего будущего «я».

Очевидный ответ состоит в том, что поскольку мы и в самом деле можем принимать решения самостоятельно (решать за себя), то нет причины, по которой это не должно относиться и к нашему будущему «я». В действительности мы принимаем такие решения постоянно, когда подписываемся на двадцатипятилетние займы, подписываем пенсионные планы, соглашения о браке или даже простой двухлетний контракт на работа.

Однако в дополнение к обязанности выполнять свои обещания должно, разумеется, существовать и сопутствующее право менять свои решения по мере того, как меняются наши обстоятельства и убеждения. Например, многие люди, особенно в молодости, произносят фразы, которые начинаются примерно так «Пристрелите меня, если я когда-нибудь…» И хотя зачастую это лишь оборот речи, его часто произносят с неподдельной искренностью и именно люди, достигшие совершеннолетия, которые считаются взрослыми людьми, способными принимать решения о своем будущем. Однако припоминать людям такие клятвы смешно.

Но почему тогда двадцать лет спустя смешно если и не убить, то наказать кого-то за давнюю клятву о том, чтобы не голосовать за республиканцев, но при этом вполне допустимо ожидать от них выполнения брачных обещаний? Потому что последний случай сильно отличается от первого. Брачный обет, как и соглашение о займе, предполагает ответственность и обязательства перед третьей стороной. Если мы нарушим их, пострадают другие. Однако если мы переменим свое мнение о каких-то вопросах политики или религии, то в целом не нарушим своих соглашений с другими.

Тем не менее тот факт, что мы действительно считаем допустимым менять свои решения, должен заставить нас считать эти другие долгосрочные обязательства не такими уж обязательными. Ибо очевидно, что все мы меняемся. В самом реальном смысле слова мы не являемся теми же самыми людьми, которыми были много лет назад, в прошлом. Поэтому, когда даем обещания от имени своего будущего «я», мы в какой-то степени даем обещания от имени кого-то, кто не похож на нас, нынешних. А это означает, что наши обещания не должны считаться обязательными с моральной точки зрения.

Как это влияет на проблему завещаний о жизни? Главное отличие состоит в том^что эти документы готовят на случай, когда человек не сможет в будущем сделать самостоятельный выбор. В этой ситуации лучше всего сделать это может бывшее «я», чем кто-то другой, существующий в настоящем. Именно такой ответ должен дать сенатор. Окажется ли он достаточно убедительным, чтобы заставить Дрю снять палец с предохранителя (курка), — это другой вопрос.

Смотрите также

27. Выполненный долг

44. Пока смерть не разлучит нас

88. Полная потеря памяти

97. Моральная удача

44. Пока смерть не разлучит нас

Гарри и Софии хотелось отнестись серьезно к словам священника, которые он произнесет при обмене кольцами: «Сегодня эти две жизни соединяются в одно нерушимое кольцо». Эти слова означали, что после их произнесения на первое место выдвигаются их общие интересы, а личные отходят на второй план. Если им удастся сделать это, то их брак будет для них обоих счастливым.

Но Гарри был свидетелем развода своих родителей, он видел, как от обмана и предательства пострадало слишком много его друзей и знакомых, и не мог принять такие утверждения безоговорочно. Расчетливая часть его мозга рассудила, что если он поставит себя на второе место, а Софию на первое, то София выиграет от этого брака больше, чем он. Другими словами, он рисковал тем, что его примут за простака, если он из романтических соображений не сможет защитить свои собственные интересы.

У Софии тоже были подобные мысли. Они даже обсудили эту проблему и условились, что не будут эгоистами в этом браке. Но никто из них не был уверен в том, что другой партнер выполнит свою часть договоренности, а поэтому самым безопасным для них обоих было тайное соблюдение своих интересов. И это неизбежно означало, что их брак не будет таким хорошим, каким бы он мог быть. Была ли это единственная разумная линия поведения, которой следовало придерживаться?

Что-то здесь не так. Два человека пытаются рационально определить, что отвечает их интересам. Если они оба будут действовать определенным образом, то гарантирован наилучший для обоих результат. Но если один человек действует как-то иначе, он сохраняет для себя все преимущества, а другой остается внакладе.

Поэтому, чтобы этого не случилось, ни один из них не делает того, что лучше всего для них обоих, а следовательно, оба получают результат худший, чем могли бы получить.

Такого рода проблему называют «дилеммой заключенного» в честь широко известного примера того, как должны защищаться в суде двое заключенных. «Дилемма заключенного» может возникнуть, когда для достижения наилучшего результата необходимо сотрудничество между сторонами, но ни одна из сторон не может гарантировать того, что другая сторона будет с ней сотрудничать. Итак, типичный пример этой дилеммы описывает заключенных, содержащихся в разных камерах и не имеющих возможности для общения. Но подобные проблемы могут возникнуть даже у людей, разделяющих одну постель. На самом деле, люди тайно предают своих партнеров, и это предательство зачастую остается нераскрытым в течение многих лет.

Эта дилемма показывает ограниченность подхода, при котором сознательно преследуются своекорыстные интересы. Если каждый из нас в отдельности решит делать все самое лучшее для самого себя, это может закончиться тем, что все мы окажемся в худшем положении, чем в том случае, если бы мы делали все сообща. Но чтобы действовать сообща, даже если совместными действиями движут своекорыстные интересы, нам нужно доверять друг другу. Но доверие не строится на рациональных аргументах.

Именно поэтому дилемма Гарри и Софии так мучительна. Их способность доверять другим людям была подорвана их опытом предательства и развода. Тем не менее без этого доверия их собственные отношения будут, скорее всего, неудовлетворительными или даже потерпят крах. Однако кто может винить их за такой скептицизм? Разве он не являегся абсолютно разумным? Он основан всего лишь на честной оценке истинного поведения людей в современных браках.

Если в этой истории и есть какая-то мораль более широкого порядка, то она заключается в том, что, для того чтобы взять от жизни все, необходимо наличие доверия, хотя оно и предполагаег некоторое количество нерационального риска. И в самом деле: верно, что когда мы доверяем другим, мы открываем себя для эксплуатации. Но если мы не доверяем другим, то мы закрываем себя для возможности ощутить приятные стороны жизни. Рациональная, безопасная стратегия Гарри и Софии защищает их от худшего, что может принести их брак, но она же не дает им испытать все лучшее, что дает брак

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

14. Банковская ошибка в вашу пользу

60. Делайте так, как я говорю, а не так, как я делаю

82. Дармоедка

45. Невидимый садовник

Более двух недель Стэнли и Ливингстон наблюдали из своего безопасного временного укрытия за живописной поляной.

«Мы никого не видели, — сказал Стэнли, — и эта поляна никоим образом не испортилась. Теперь признаешь ли ты, что был не прав: нет никакого садовника, который ухаживает за этим участком».

«Мой дорогой Стэнли, — ответил Ливингстон, — вспомни, что я действительно допускал мысль о том, что этот садовник может быть невидимым».

«Но этот садовник не произвел ни малейшего шума, не потревожил ни единого листочка. И поэтому я утверждаю, что никакого садовника не существует».

«Мой невидимый садовник, — продолжил Ливингстон, — к тому же неслышен и неосязаем».

Стэнли начал злиться: «Проклятие! Какая, к черту, разница между неслышным, невидимым, неосязаемым садовником и отсутствием садовника?»

«Простая, — ответил невозмутимый Ливингстон. — Один ухаживает за садом, а второй нет».

«Следовательно, — сказал Стэнли со вздохом, — доктор Ливингстон, я полагаю, не будет возражать, если я незамедлительно отправлю его в беззвучное, непахнущее, невидимое и неосязаемое небо». И, судя по убийственному взгляду глаз Стэнли, он вовсе не шутил.

Источник: «Теология и фальсификация» Антонии Флю, переизданная в Новых эссе по философской теологии, под редакцией А. Флю и А. Макинтайра (ЭсСиЭм Пресс, 1955).

Сила этой притчи зависит от предположения, которое вместе со Стэнли делает читатель, заключающегося в том, что Ливингстон является бестолковым глупцом. Он продолжает упорствовать во мнении, для которого нет доказательств. Хуже того, чтобы поддержать свою веру в этого садовника, он сделал само представление об этом таинственном существе таким прозрачным, что оно растворяется в воздухе. Что остается от садовника после того, как вы удалили из него все видимое и осязаемое? Конечно, Стэнли не может доказать, что такой садовник-призрак не существует, но он вправе спросить, для чего нужно продолжать верить в нечто столь призрачное.

Так же, считается, обстоит дело и с Богом. Подобно тому как Ливингстон видит в красоте лужайки руку садовника, и многие верующие люди видят в красоте природы руку Божию. Возможно, на первый взгляд, и разумно предположить существование какого-нибудь всемогущего, доброго творца этого удивительного и сложного мира. Но, как и Стэнли с Ливингстоном, мы должны полагаться не только на первые впечатления. И наше продолжительное наблюдение за природой, похоже, срывает одну за другой те черты, которые дают жизнь этому Богу.

Во-первых, мир управляется физическими законами. От Бога не требуется посылать дождь или производить каждый день восход солнца. Но, говорят верующие ливингстоны, именно Бог зажег запал и запустил движение Вселенной.

Однако мы замечаем, что природа далеко не так мягка и добра. В мире существуют ужасные страдания и откровенное зло. Где же в этом случае добрый Бог? Ах, утверждает верующий человек, Бог сотворил все прекрасным, но человеческий грех все это испортил.

Но ведь даже невинные страдают, и, когда они плачут, ни один бог не отвечает им. Ах, приходит ответ — по мере того, как их Бог уходит все дальше и дальше в тень — добро, которое происходит из этих страданий, придет не в этой жизни, а в следующей.

И с чем же мы в конечном счете остаемся? С Богом, который не оставляет следа, не издает ни звука и ни на йоту не вмешивается в движение (развитие) Вселенной.

Появляются сообщения о чудесах, произошедших то в одном месте, то в другом, но даже большинство религиозных верующих не воспринимают их всерьез. За исключением этого, Бог не проявляет себя. Мы не видим и ногтя его руки в природе, не говоря уже о целой руке.

Тогда в чем же разница между этим Богом и совершенным его отсутствием? Разве утверждать, что он существует, не так же глупо, как и настаивать на том, что за участком, который обнаружили Ливингстон и Стэнли, ухаживает какой-то садовник? Если Бог является чем-то большим, чем просто словом или надеждой, нам, безусловно, нужен какой-то знак, показывающий его активность в этом мире.

Смотрите также

3. Индианка и лед

24. Квадратный круг б 1 Луна из сыра «Моцарелла»

78. Азартная игра с Богом

46. Амебовидный

Пресса дала ему прозвище «человек-червяк», но друзья знали его под именем Дерек. Ученые манипулировали его сознанием, чтобы сымитировать одно из самых потрясающих качеств обычного или садового червя: способность восстанавливать потерянную ткань. И это получилось. Когда, в качестве эксперимента, Дереку отрубили руку, в течение месяца у него выросла новая рука.

А затем все пошло кувырком. Его тело начало медленно разрушаться. Чтобы спасти ему жизнь, ученым пришлось пересадить его мозг в новое тело. Однако в результате серьезной ошибки в ходе операции его мозг разделился надвое.

К счастью, обе части мозга полностью восстановились и были успешно пересажены в новые тела. Проблема состояла лишь в том, что оба человека, которым пересадили эти части, считали себя Дереком. Более того, оба имели память Дерека, его мысленные навыки и привычки. Это создавало проблемы для друга Дерека, который не мог различить этих людей. Это также привело к тому, что оба Дерека ввязались в юридическую битву за имущество Дерека. Но который из них был настоящим Дереком? Ведь оба они не могли им быть, верно?

Источник: Раздел 89 книги Дерека Парфита «Доводы и люди» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1984).

Как хорошему детективу, нам, прежде чем пытаться восстановить то, что случилось, нужно выяснить все факты. Если раньше у нас был один Дерек, то теперь у нас их два. Назовем их правым Дереком и левым Дереком, по названию полушарий мозга, которые они получили от настоящего Дерека. Так кто же из них Дерек, или все-таки они оба являются Дереками?

Они оба не могут быть Дереками, поскольку после разделения мозга Дерек стал не одним человеком, а двумя людьми. Если, например, правый Дерек умер, а левый продолжает жить, то жив ли или умер настоящий Дерек? Поскольку один человек не может быть одновременно мертвым и живым, то ни правый, ни левый Дерек не могут быть одновременно настоящими Дереками.

Возможно, никто из них не является Дереком. Но такой ответ кажется странным. Если, к примеру, во время операции было уничтожено левое полушарие мозга и полностью восстановилось лишь правое полушарие, то мы, разумеется, скажем, что настоящим Дереком является правый Дерек. Если же восстановилось и левое полушарие мозга, тогда правый Дерек уже не будет Дереком, даже несмотря на то что он остался таким же в обоих случаях. Как может разница в каких-то внешних по отношению к правому Дереку обстоятельствах помешать ему быть Дереком?

Единственным оставшимся вариантом является тот, при котором настоящим Дереком является всего один из этих Дереков. Но поскольку они имеют одинаковые притязания на его личность, то почему же мы должны предпочесть одного другому? Приписывание личности не может быть случайным. Поэтому все три варианта — оба, один или ни один — кажутся неправильными. Но один вариант должен быть правильным: у нас нет другого выбора.

Если ни один из возможных ответов на вопрос не является адекватным, то, возможно, мы просто задаем неправильный вопрос. Это то же самое, что требовать ответа на вопрос «Когда вы прекратили бить свою жену?» в ситуации, когда вы ее никогда и не били.

В случае «человека-червяка» проблема состоит в том, что мы задаем вопрос о личности во времени, исходя из отношения один к одному, хотя обсуждаемый вопрос имеет отношение один к многим. В данном случае упоминание понятия «личность» просто неуместно. Вместо этого мы должны говорить о последовательном или продолжительном существовании индивида. Поэтому оба — и правый, и левый Дерек — являются продолжением Дерека, но мы не должны спрашивать о том, кто из них, если кто-то вообще, является настоящим Дереком.

Итак, возможно, нам нужно спросить о том, а пережил ли это испытание Дерек? Похоже, что пережил. Если это верно, то кажется, что Дерек добился личного выживания без сохранения личных качеств. Конечно, обычные личности не разделяются так, как разделился Дерек Тем не менее его история все равно может быть поучительной. Ибо она говорит о том, что для нашего выживания важно не сохранение нашей личности с течением времени, а наличие нужного типа продолжающейся (непрерывной) связи между нами и нашим будущим «я». И тогда возникает вопрос: продолжение чего мы хотим увидеть? Своих ли тел? Своего ли разума? Своей внутренней жизни? Своей души?

Смотрите также

2. Отправьте меня…

11. Яхта «Тезей»

30. Из этого состоят воспоминания

38. Я — мозг

47. Заяц!

Профессора Лапина и его ассистента очень интересовала перспектива создания лексикона неизвестного языка. Совсем недавно они обнаружили затерянное племя лепоридов, и в настоящий момент собирались записать значения слов языка, на котором говорило это племя.

Первым словом, значение которого они должны были определить, было «гавагаи». Они слышали, что это слово употреблялось всякий раз, когда рядом появлялся кролик, поэтому Лапин уже собирался записать «гавагаи» = «кролик». Но тут вмешался его ассистент. А что, если слово «гавагаи» означает что-то еще, например, «цельная часть кролика» или «Смотри! Кролик!»? Возможно, лепо-риды считали, что животные существуют в четырех измерениях, во времени и пространстве, и слово «гавагаи» относилось только к той части кролика, которая присутствовала в момент наблюдения за ним? А может, «гавагаи» были только наблюдаемые (видимые) кролики, а невидимые кролики назывались как-то иначе?

Варианты казались невероятными, но Лапин вынужден был признать, что все они согласовывались с тем, что они уже увидели до настоящего времени. Но как определить, какой из них был правильным? Они могли бы провести дополнительные наблюдения, но, чтобы исключить все варианты, им придется узнать о племени более или менее все, то есть узнать о том, как это племя живет и какими словами пользуется. Но тогда как им вообще можно приступить к составлению своего словаря?

Источник: книга В. В. Куина. «Слово и объект» (МИТ Пресс, 1960).

Любому человеку, который говорит на нескольких языках, известны слова, которые не так легко перевести с одного языка на другой.

Испанцы, например, говорят о «марче» города или вечеринки. Это слово похоже, но не идентично ирландскому слову «краик», которое тоже трудно перевести. Ближайшим эквивалентом может быть слово «оживление» или «веселье», но, чтобы понять значение слов «марча» или «краик», вам нужно действительно погрузиться в язык и культуру, к которой они принадлежат.

Подобным же образом в испанском языке нет глагола «быть». Вместо этого есгь две формы этого глагола «сер» и «эстар», и выбор нужной формы зависит от различий в значении глагола «быть», которые не отражаются, например, в английском лексиконе. Чтобы правильно употреблять испанское слово «еспозас», недостаточно знать, что оно переводится словом «жены». Вы еще должны знать второй вариант перевода — «наручники» и иметь представление о традиционной испанской мужественности.

История со словом «гавагаи» показывает, что все слова похожи на «краик», «марча», «сер» и «еспозас» в том смысле, что их значения тесно связаны с культурой общества, в котором они употребляются, и другими словами соответствующего языка. Всякий раз, когда мы переводим какое-то слово на другой язык, мы теряем этот важный контекст. Чаще всего нам сходит это с рук, поскольку значения слов достаточно похожи, и, используя их, мы можем общаться среди носителей языка. Поэтому, если Лапин считает, что «гавагаи» это «кролик», то, возможно, у него не возникнет проблем, даже если между этими двумя словами существует едва заметная разница. Но чтобы понять истинное значение слова «гавагаи», он должен сконцентрироваться на языке и обществе, в котором используется это слово, а не на понятиях и практике своего родного языка.

Почему это важно? Мы склонны считать, что слова являются своего рода ярлыками понятий или объектов, которые позволяют людям, говорящим на одном языке, говорить о тех же вещах и иметь те же понятия на другом языке. И для этого они просто используют другие слова.

В этом смысле слова имеют прямое отношение к своим значениям или тем объектам, на которые они ссылаются.

Но если мы отнесемся к истории с «гавагаи» серьезно, нам нужно будет изменить радикально всю ситуацию. Слова не тождественны объектам. Скорее слова взаимосвязаны друг с другом и с обычаями тех, кто их произносит. Значения «целостны» в том смысле, что вы никогда не сможете по-настоящему понять слово, взятое отдельно.

Если мы согласимся с этим, то возникнут всевозможные странные последствия. Например, что означает истинность любого высказывания? Мы склонны считать, что фраза «кролик сидел на полу» верна, просто потому, что кролик действительно сидел на полу. Истина состоит в соотношении между предложением и реальным положением дел. Но это простое соотношение невозможно, если значение предложения зависит от языка и культуры, в которую оно встроено. Вместо простого соответствия между предложением и фактами существует сложная сеть отношений между фактами, предложением, языком в широком смысле и культурой.

Означает ли это, что истина связана с языком и культурой? Было бы преждевременно делать такие поспешные выводы, но, отталкиваясь от начальной предпосылки о значимой целостности, вполне можно прийти к этому выводу.

Смотрите также

19. Лопанье мыльных пузырей

23. Жук в коробочке

74. Вода, вода, повсюду вода

85. Человек, которого нет

48. Злой гений

Критики были единодушны. Съемки были захватывающими, игра актеров первоклассная, диалоги живыми, развитие сюжета великолепным, а оригинальное музыкальное сопровождение по-своему блестящим и мастерски использованным в картине. Но они были единодушны и в том, что «Де Пута Мадре» был нравственно отталкивающим фильмом. В нем был представлен мир, в котором показывалось, что испаноговорящие нации имели превосходство над всеми другими народами, что жестокость к пожилым считалась необходимостью, а бездетных женщин можно безнаказанно насиловать.

На этом консенсус закончился. По мнению одних, безнравственность фильма подрывала то, что при других раскладах могло бы расцениваться как претензии на право называться великим произведением искусства. Другие считали, что произведение и его смысл следует разделять. Этот фильм был одновременно великим произведением кинематографического искусства и моральным позором. Мы можем восхищаться им за первые качества и ненавидеть за последние.

Споры были далеко не праздными, ибо послание этого фильма было таким мерзким и отвратительным, что сам фильм запретили бы, если бы не было признано, что его художественные заслуги оправдывают его освобождение от цензуры. Режиссер фильма предупреждал, что запрет на показ фильма станет катастрофой для свободного художественного самовыражения. Был ли он прав?

У этой придуманной полемики есть много аналогий в реальной жизни. Пожалуй, самой известной является яростная дискуссия о художественных достоинствах документальных фильмов Лени Рифенштайн «Триумф воли» (о нацистских парадах в Нюрнберге), и «Олимпия» (хроника мюнхенской Олимпиады 1936 года, в которой утверждается миф о превосходстве арийской расы).

Для одних Рифеншталь была блестящим кинорежиссером, которая поставила свой талант на службу злу; для других ее фильмы были неудачами с художественной и нравственной точек зрения.

Оскар Уайльд изложил крайнюю позицию в этом общем споре, когда написал: «Не существуют моральных или аморальных книг. Есть хорошо написанные и плохо написанные книги». Уайльд утверждал, что искусство существует отдельно от морали, и поэтому применять стандарты этики к искусству просто ошибочно.

Большинство людей не заходят так далеко. Однако многие считают, что эстетические суждения можно отделить от этических и что мы можем восхищаться чем-то с эстетической точки зрения, но не с этической.

Тем не менее, если согласиться с этим, то подобные споры не прекратятся. Одно дело сказать, что этическое и эстетическое можно разъединить, и совершенно другое заявить, что поэтому мы можем отложить в сторону наши моральные суждения. Было бы абсолютно логично посчитать, что «Де Пута Мадре» является художественным триумфом и моральным позором и что требования морали выше требований искусства. В этом случае мы могли бы запретить фильм, великую художественную ценность которого мы тем не менее признаем.

Противники точки зрения Уайльда утверждают, что художественная и моральная ценность произведений тесно взаимосвязаны. Ките писал, что «красота есть истина, и истина есть красота». Если это так, тогда любое произведение искусства, которое представляет реальность в искаженном свете, неудачно с эстетической и художественной точек зрения. Морально отталкивающее и при этом блестящее произведение искусства было бы противоречием в терминах, и те, кто восхищался «Де Пута Мадре» просто бы ошибались.

Когда безусловно разумные люди так сильно расходятся во взглядах на базовые ценности, то легко впасть в отчаяние и отступить к позиции «если вам нравится, то пусть». Но такой вариант, если следовать ему в этом случае, просто не сработает.

Человек, который не присоединяется к призывам запретить «Де Пута Мадре», едва ли может сказать, что мнение протестующих настолько же правильно, как и его собственное, ибо сказать это — значит признать, что то, что он считает неразумным — запрещение фильма — в конце концов, разумно. Подобным же образом человек, принимающий законность протестов, лишает цензуру ее аргументов.

Но если обе стороны обладают истиной, тогда у них должны быть какие-то точки соприкосновения. Однако обнаружить их не так легко.

Смотрите также

12. Пикассо на пляже

37. Природа-художница

66. Фальсификатор

86. Искусство ради искусства

49. Нестыковка компонентов

Барбара и Уолли запрыгнули в такси на вокзале Оксфорда. «Мы спешим, — сказала Барбара шоферу. — Мы только что из Лондона, а после обеда отправляемся в Стратфорд-на-Эйвоне. Поэтому, пожалуйста, не могли бы вы показать нам университет, а затем снова привезти на вокзал».

Таксист улыбнулся про себя и в предвкушении приличного куша включил счетчик.

Он провез их по всему городу, показал им музеи Эшмолиэн и Питт Риверс, а также ботанические сады, музеи естествознания и истории науки. Его тур включал не только знаменитую Бодлейан-скую библиотеку, но и менее известные библиотеки Редклифф, Саклер и Тейлор. Он показал им все тридцать девять колледжей, а также семь постоянных частных холлов (общежитий). Когда он, наконец, приехал на вокзал, счетчик показывал £64.30.

«Сэр, да вы мошенник, — запротестовала Уолли. — Вы показали нам колледжи, библиотеки и музеи. Но, черт возьми, мы хотели посмотреть университет!»

«Но университет — это и есть колледжи, библиотеки и музеи!» — ответил возмущенный таксист. «И вы ожидаете, что мы этому поверим? — сказала Барбара. — То, что мы американские туристы, еще не означает, что мы глупцы!»

Источник: Глава 1 книги Джильберта Райла «Концепция разума» (Хатчисон, 1949).

Мнение, бытующее в Британии относительно американских туристов, которых там считают шумными, наглыми и тупыми, не совсем справедливо. Во-первых, как много британцев хотели бы, чтобы о них судили по поведению наших отдыхающих на побережьях Кос-та-дель-Сол?

Этот маленький рассказик предназначен не для того, чтобы раскритиковать американцев. Он являет собой яркий пример той формы ошибочного мышления, жертвой которого становятся даже самые умные головы. Барбара и Уолли совершили то, что Оксфордский философ Джильберт Райл назвал категорийной ошибкой. Они думали об Оксфордском университете как о колледжах, библиотеках и музеях, его составляющих, то есть как о некоем заведении, находящемся в определенном здании. Но данный университет вовсе не является чем-то подобным. Нет ни одного места или здания, указав на которое можно сказать: «Вот это и есть университет». Университет, как правильно сказал таксист, это заведение, в состав которого входят все эти конкретные здания и постройки.

Но это не означаег, что этот университет является каким-то призраком, который таинственным образом объединяет в себе все эти колледжи, библиотеки и другие постройки. Думать подобным образом — значит совершать еще одну категорийную ошибку. Университет’ не является какой-то определенной материальной или нематериальной субстанцией. Мы не должны верить обманчивым словам и думать, что, если слово «университет» является существительным в единственном числе, значит оно представляет один объект.

Райл полагал, что наиболее распространенный способ мышления о разуме тоже являлся такой категорийной ошибкой. В этом случае у нас есть существительное единственного числа — разум, — и поэтому мы склонны думать, что должен существовать какой-то один объект, называемый этим существительным. Если мы будем мыслить подобным образом, то в конечном счете мы придем к одному из двух абсурдных заключений. Или мы заключим, что разум — это мозг, что является абсурдом, потому что мозг обладает массой и объемом, но у мыслей нет ни того, ни другого; или мы придем к выводу, что разум, должно быть, является некой нематериальной субстанцией, призраком, существующим в биологической машине, коей является наше тело.

Мы можем избежать необходимости давать какой-то из этих неправдоподобных ответов, если признаем, что разум вовсе не является каким-то одним объектом.

Сказать, что нечто обладает разумом, — значит сказать, что оно хочет, желает, понимает, мыслит и так далее. Поскольку мы все осуществляем подобные действия, мы говорим, что у нас есть разум.

Но это не требует от нас называть разумом какой-то объект. Такое утверждение ненамного более загадочно, чем утверждение о том, что университетом является нечто, что имеет колледжи, библиотеки и так далее, хотя не существует объекта, который можно назвать университетом.

Это аккуратное решение застарелой проблемы. Не важно, решает или разрушает понятие о категорийной ошибке проблему разума; это понятие является полезной защитой от смешивания характеристик языка с характеристиками окружающего мира.

Смотрите также

24. Квадратный круг

31. Выдумка

62. Я мыслю, следовательно?

83. Золотое правило

50. Хорошая взятка

Премьер-министру нравилось думать о себе как о «довольно прямолинейном человеке». Он действительно презирал коррупцию и грязные махинации в правительстве и хотел руководить более чистой, более честной администрацией.

Однако случилось нечто, что поставило его перед настоящей дилеммой. Во время приема на Даунинг-стрит один бизнесмен, известный своей недобросовестностью, но не имевший официальных проблем с законом, отвел премьер-министра в сторонку. Заговор-щески шепча ему в ухо, он произнес: «Многие люди не любят меня и не уважают те методы, которыми я управляю своими делами. Мне на это наплевать. Но меня по-настоящему раздражает то, что меня никогда не будут уважать в моей собственной стране.

Что ж, — продолжил он, — я уверен, что мы с вами можем это исправить. Я готов предоставить 10 миллионов фунтов стерлингов на закупку чистой воды для сотен тысяч жителей Африки, если вы сможете гарантировать мне, что мое имя будет включено в список тех, кого на Новый год наградят рыцарским званием. В противном случае я просто потрачу все эти деньги на себя».

Похлопав премьер-министра по спине, он добавил: «Подумайте над этим» — и снова исчез в толпе. Премьер-министр знал, что это была своего рода взятка. Но так ли уж неправильно было бы продать одну из высочайших наград страны в обмен на столь очевидное благодеяние?

Для тех, кому нравится, чтобы их совесть была чиста, существуют два разных способа разрешения этой дилеммы.

Если исходить из узкой, утилитарной точки зрения, при которой нравственно желательным исходом является тот, который приносит пользу наибольшему количеству людей, то премьер-министру, конечно, нужно принять эту взятку. Нравственный расчет прост: если он примет ее, то сотни тысяч людей получат чистую воду, богача будут называть «сэром» и единственной ценой, которую придется заплатить, будет раздражение тех, кого будет воротить от вида жадного полупреступника, награжденного королевой.

Однако если вы начнете исходить из принципа порядочности и законности, тогда становится очевидно, что премьер-министр должен отказаться от этой взятки. Государственные дела должны управляться законами. Разрешать богатым покупать титулы и почести, даже если деньги, которые они за это платят, идут на благие цели, — значит разрушать принцип, согласно которому государство награждает граждан, исходя из их заслуг, а не из их способности оплатить эти награды.

Чтобы оценить степень сложности этой дилеммы, вам нужно почувствовать силу обоих доводов. Законность и главенство закона, конечно, важны для любого демократического и открытого общества, но если нарушение законов имеет огромные позитивные последствия и лишь незначительные негативные, то разве не глупо или даже не аморально придерживаться этих правил?

Суть проблемы состоит в феномене, известном как нравственное сибаритство. Премьер-министр во что бы то ни стало хочет руководить чистым в нравственном отношении правительством, а это означает, что он удерживает себя от любых элементов коррупции. Но в данном случае его желание не запачкать собственных рук может потребовать, чтобы на карту' было поставлено благополучие многих тысяч африканцев, которые в противном случае получили бы чистую воду. Премьер-министра можно обвинить в том, что его интересует не столько улучшение ситуации в мире, сколько сохранение собственной репутации. Таким образом, его очевидное желание быть нравственным фактически является безнравственным. За такое потворство своим желаниям другие люди будут расплачиваться отсутствием питьевой воды в их домах.

Однако премьер-министр может осознавать это и тем не менее иметь множество сомнений. Ибо если он позволит себе думать подобным образом, то какие еще примеры коррупции последуют за этим?

Почему бы не солгать избирателям, если с помощью этой лжи он сможет получить их поддержку в справедливой войне, которой они в других обстоятельствах воспротивились бы? Почему бы не поддержать деспотичные режимы, если в перспективе это поможет установлению стабильности в регионе и помешает приходу к власти еще более одиозных фигур? Если для политика важны лишь долгосрочные последствия, тогда как он сможет осуществить свое желание быть прямым, честным и неподкупным лидером? Или вся эта идея является наивной мечтой?

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

79. Заводной апельсин

83. Золотое правило

91. Никто не пострадает

51. Жизнь в бочонке

После несчастного случая Брайан жил в бочонке. Его тело было покалечено, но, благодаря оперативному хирургическому вмешательству, его мозг удалось спасти. Эта процедура спасения мозга продолжалась и сейчас, это делалось для того, чтобы мозг можно было снова пересадить в тело сразу после того, как будет найден подходящий донор.

Но поскольку мозг выходит из строя реже, чем тело, список на получение нового тела был неимоверно длинным. Однако разрушать мозг считалось этически неприемлемым. Решение проблемы пришло в виде удивительного суперкомпьютера из Китая, «Май Триккс». Через электроды, прикрепленные к мозгу, этот компьютер воздействовал на мозг, что давало последнему иллюзию того, что он находится в живом теле, живущем в реальном мире.

В случае с Брайаном это означало, что однажды он проснулся на больничной юстели, ему рассказали о произошедшем с ним несчастном случае и об успешной пересадке мозга в новое тело. После этого он зажил нормальной жизнью. Однако на самом деле все это время он был всего лишь мозгом, который жил в бочонке, подсоединенным к компьютеру. У Брайана было столько же оснований считать, что он живет в реальном мире, как и у нас с вами. Откуда он или мы можем знать, что это не так?

Источники: Первое размышление из «Размышлений» Рене Декарта (1641); глава 1 книги Хилари Путнам «Разум, истина и история» (Кембридж Юниверсити Пресс, 1982); фильм режиссеров Лэрри и Энди Вачовски «Матрица» (1999); Ник Бострум, «Доказательства симуляции», www.simulation-argument.com.

Вероятность того, что мы являемся мозгами, находящимися в бочонках, послужила предпосылкой для создания популярного фантастического фильма «Матрица». В этом фильме пощадили главного героя Нео (которого играет Киану Ривз) и оставили ему тело. Но его ситуация, по сути, аналогична ситуации Брайана. Он думал, что живет в реальном мире, хотя фактически в его мозг просто поступала информация, которая создавала эту иллюзию. На самом деле он находился в контейнере, погруженном в некую амниотическую жидкость.

Скептические сомнения в том, что мы могли бы быть жертвами такой масштабной иллюзии, гораздо древнее. Их ранним предвестником является аллегория Платона о пещере, а также постоянные сомнения Декарта, который считал, что, возможно, мы спим или что нас вводит в заблуждение какой-то мощный демон.

Однако чего не отнять у представления о мозге в бочонке, так это его правдоподобности. Оно, конечно, кажется научно возможным, и это делает его более достоверным, чем понятие о каком-то призрачном демоне-обманщике.

На самом деле, согласно недавно выдвинутому аргументу, очень возможно, что мы живем в виртуальной реальности, возможно, не как мозги в бочонке, а как искусственно созданный интеллект. Этот аргумент состоит в том, что со временем мы или какая-то другая цивилизация почти наверняка смогут создать искусственный интеллект и виртуальную среду для его обитания. Более того, поскольку этим смоделированным мирам не нужны такие огромные запасы природных ресурсов для своей жизнедеятельности, в которых нуждаются биологические организмы, то можно создать практически неограниченное количество таких миров. Можно создать целую планету Земля, «живущую» в одном настольном компьютере будущего.

Если все это возможно, тогда нам нужно лишь произвести расчеты, чтобы увидеть, что мы и сами находимся в подобном смоделированном мире. Допустим, что за всю историю человечества на каждого человека, который когда-либо жил, приходится еще девять человек, созданных компьютером. И искусственно созданные люди, и обычные люди будут верить, что они являются биологическими организмами. Но 90 % из них будут ошибаться.

Поскольку нам неизвестно, являемся мы смоделированными или реальными существами, есть девяностопроцентная вероятность того, что мы ошибаемся, когда полагаем, что являемся реальными людьми. Другими словами, гораздо вероятнее, что мы живем в чем-то наподобие матрицы, а не ходим по реальной Земле.

Большинство людей ощущают нечто сомнительное в этом аргументе. Но, может быть, это происходит оттого, что следующие из него выводы слишком поражают воображение. Нам нужно спрашивать не о том, звучит ли этот аргумент неправдоподобно, а о том, есть ли проблемы с логичностью его изложения. А определение недостатков этого аргумента является очень трудной, если и вовсе не посильной задачей.

Смотрите также

1. Злой демон

28. Кошмарная история

62. Я мыслю, следовательно?

98. Аппарат виртуальных ощущений

52. Больше или меньше

Кэрол решила использовать значительную часть своего приличного состояния для улучшения жизни в одной бедной деревшке на юге Танзании. Однако, поскольку у нее были некоторые сомнения относительно ее программ по контролю рождаемости, агентство по развитию, с которым она работала, предложило ей два возможных плана.

Первый план не предполагал наличия контроля рождаемости. Возможно, население деревни увеличилось бы со 100 человек до 150, а качество индекса жизни, который измеряет субъективные и объективные факторы, поднялось бы незначительно, в среднем с 2,4 до 3,2. Второй план включал в себя программу непринудительного контроля рождаемости. Благодаря этому плану численность населения осталась бы на отметке в 100 человек, а средний показатель качества жизни увеличился бы до 4,0.

Принимая во внимание тот факт, что люди, качество жизни которых равно 1,0 или меньшему показателю, считают, что при такой жизни, как у них, не стоит жить вовсе, то при применении первого плана количество людей, желающих жить, было бы большим, чем при применении второго плана. Но согласно второму плану численность населёния уменьшилась бы, однако жизнь людей была бы более насыщенной. В каком из этих планов деньги Кэрол используются лучше?

Источник: Глава 4 книги Дерека Парфита «Доводы и люди» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 1984).

Дилемма Кэрол состоит не просто в выборе между количеством и качеством, ибо, когда мы используем такие понятия, как качество индексов жизни, мы определяем количество качества. Это настолько же сложно, насколько и непонятно.

Чего пытается добиться Кэрол? Есть три вероятных ответа. Один — это увеличить количество людей, живущих полноценной жизнью. Второй — это увеличить общее качество жизни. И третий — создать условия для наиболее жизнеспособных жителей.

Рассмотрим первый вариант. Ясно, что, если она не возьмет с собой план по контролю рождаемости, количество жизней, достойных того, чтобы их прожить, увеличится. Но желателен ли такой результат? Если мы согласимся с этим, тогда мы придем к абсурдному выводу. Ибо, поскольку все жизни, за исключением самых убогих, стоят того, чтобы их прожить, это означает, что мы должны всегда пытаться дать жизнь как можно большему количеству людей, лишь бы качество их жизни не опускалось ниже определенного минимального уровня. Но так ли уж хорошо было бы, если бы мы, к примеру, утроили население Великобритании, доведя его в процессе до нищеты, для того чтобы дать родиться как можно большему количеству людей?

Вторая возможная цель — это увеличить общий уровень качества жизни. Это входит в цель первого плана. Хотя математические расчеты могут лишь приблизительно отражать действительность, мы можем видеть, что 150 жизней, качество каждой из которых равно 3,2, набирают в целом 480 «пунктов», а 100 жизней с качеством 4,0 всего 400. Следовательно, согласно первому плану качество жизни выше.

Но это тоже может привести к абсурду. Ибо, если мы используем такие выкладки в качестве основы для наших суждений, тогда можно подумать, что лучше дать родиться 1000 людей, которые в перспективе будут влачить жалкое существование, оцениваемое в 1,1, чем дать родиться 100 человекам, уровень жизни которых будет иметь максимальный уровень в 10 баллов. (Здесь используется вымышленная система оценок)

Остается третий вариант: создать условия для наиболее удовлетворительных форм человеческого существования и не беспокоиться о том, чтобы пытаться увеличить максимально общее количество людей или общее качество жизни. Лучше иметь меньшее количество по-настоящему довольных людей, чем большое количество людей, едва удовлетворенных своей жизнью.

Хотя такое утверждение похоже на вполне обоснованное умозаключение, оно обладает скрытым подтекстом в других областях жизни и этики, вызывающим гораздо большее беспокойство у некоторых людей. Можно сказать, что нет смысла в создании большего количества жизней ради жизни, даже если эти жизни, стоящие того, чтобы их прожить, потенциальные жизни в форме ранних эмбрионов уже больше не будут иметь никакой особой ценности. Тот факт, что эмбрион может превратиться в человека с полноценной жизнью, еще не является поводом думать, что мы морально обязаны сделать все возможное, для того чтобы дать ему жизнь. Разумеется, многие абсолютно счастливы принять такое умозаключение. Те же, кто не согласен, должны спросить себя, почему они не согласны с этим.

Смотрите также

20. Приговоренная к жизни

84. Принцип удовольствия

87. Справедливое неравенство

98. Аппарат виртуальных ощущений

53. Двойная неприятность

«Доктор, вы должны мне помочь. У меня ужасные боли, и я знаю, что умираю. Вызволите меня из моей беды. Убейте меня быстро и безболезненно. Я так больше не могу».

«Давайте разберемся, — ответил доктор Хайд. — Вы предлагаете, чтобы я дал вам очень высокую дозу болеутоляющих — скажем, 20 мг сульфата морфия, — дозу настолько высокую, что вы вскоре потеряете сознание и затем умрете?»

«Да! Пожалуйста, будьте милосердны», — ответил пациент.

«Боюсь, что как раз этого я не могу сделать, — сказал доктор Хайд. — Однако я вижу, что вам больно, поэтому вот что я сделаю. Чтобы уменьшить вашу боль, я дам вам очень высокую дозу болеутоляющих, скажем, 20 мг сульфата морфия — дозу настолько высокую, что вы вскоре потеряете сознание и затем умрете. Как вы на это смотрите?»

«Как на ваше первое предложение», — ответил озадаченный пациент.

«О, но между ними огромная разница, — ответил доктор. — В первый раз я предлагал убить вас, а во второй уменьшить вашу боль. Я не убийца, а эвтаназия в нашей стране запрещена».

«Но в любом случае я уже не буду страдать», — отметил пациент.

«Да, — сказал доктор. — Но я не буду страдать лишь в одном случае».

Объяснение разницы между двумя удивительно похожими высказываниями, приводимое доктором Хайдом, может показаться простой софистикой, попыткой дать пациенту то, что он хочет, при этом не нарушая рамок закона.

Но во многих странах, таких как Британия, по закону нельзя сознательно укоротить жизнь пациента, даже если он находится в критическом состоянии и сам просит об этом. Однако разрешается предпринимать действия по облегчению боли, даже если известно заранее, что эти действия приблизят смерть пациента. Таким образом, ключевую роль играет намерение врача. То же самое действие — введение 20 мг сульфата морфия, — с теми же самыми последствиями, может быть законным, если врач намерен уменьшить боль пациента, и противозаконным, если он намерен убить пациента.

И это не просто странный побочный продукт закона. За этой разницей стоит весьма древний нравственный принцип, уходящий корнями в католическую теологию. Принцип двойных последствий утверждает, что морально приемлемо сделать что-либо доброе, даже если вы предвидите, что при этом произойдет и нечто плохое, но это следует делать лишь тогда, когда вы желаете другому добра, а не зла. Главное здесь то, что предвидеть — это не то же самое, что намереваться, а в данном случае важно именно намерение.

Этот принцип может быть воспринят отрицательно, потому что кажется, что он оправдывает неудачные нравственные решения. Но если отнестись к нему серьезно, то он не обязательно является софистическим оправданием. Например, мы склонны предположить, что в случае с доктором Хайдом он на самом деле хочет дать пациенту то, что тот хочет, и просто ищет способ обойти закон. Но мы должны серьезно отнестись и к возможности того, что доктор Хайд вовсе не хочет убивать своего пациента. Тем не менее он нехотя выполняет действия, преследующие благородную цель облегчить страдания, даже если он видит, что эти действия приведут к смерти пациента. Разница между предвидением и намерением может быть очень важна для понимания того, как доктор Хайд воспринимает собственную совесть.

Однако остается мучительное сомнение в том, что мы отвечаем за свои предвидения так же, как за свои намерения. Если я начну палить из ружья в лесу, прекрасно осознавая, что при этом могу подстрелить какого-нибудь прохожего, то мне не стоит оправдываться тем, что, поскольку я не намереваюсь убивать людей, я свободен от моральной ответственности, если случайно кого-то убью.

Если оправдывать принцип двойных последствий, то он должен объяснить, почему он запрещает такое явно безрассудное поведение.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

29. Зависимость от чьей-то жизни

71. Жизнеобеспечение

89. Убей и дай умереть

54. Ускользающее «я»

Вот нечто, что вы можете проделать дома. Или, если уж на то пошло, в автобусе. Это можно сделать с закрытыми или открытыми глазами, в тихой комнате или на шумной (оживленной) улице. Вам нужно сделать лишь следующее: идентифицировать себя.

Я не имею в виду: встать и произнести свое имя. Я имею в виду: уловить то, что является вами, а не просто тем, что вы делаете или ощущаете. Чтобы проделать это, сосредоточьте внимание на себе. Попытайтесь обнаружить в своем сознании то «я», которым вы являетесь, ту личность, которая ощущает тепло или холод, имеет ваши мысли, слышит звуки вокруг вас и так далее. Я прошу вас найти не свои ощущения, чувства и мысли, а человека, то «я», которое их имеет.

Это должно быть легко. В конце концов, есть ли в этом мире нечто более бесспорное, чем тот факт, что вы существуете? Даже если все вокруг вас является сном или иллюзией, вы должны существовать, чтобы видеть этот сон и предаваться этим иллюзиям. Поэтому, если вы обратитесь внутрь и попробуете осознать только свое «я», вам не понадобится для этого много времени. Дерзайте. Пробуйте.

Получается?

Источник: Давид Юм, книга I «Трактата о человеческой природе» (1739–1740).

Признайтесь. У вас ничего не получилось. Вы искали нечто, что, по-вашему, было внутри вас, и ничего не нашли. Что это означает? Что вы не существуете?

Давайте выясним, что же вы могли найти внутри себя.

Как только вы начнете осознавать что-либо, это будет нечто довольно конкретное: мысль, чувство, ощущение, звук, запах. Но ни в одном таком случае вы не будете осознавать себя как такового. Вы сможете описать каждое из состояний, в которых вы находитесь, но не себя, находящегося в этих состояниях.

Но, можете возразить вы, как я могу не осознавать то, что в этих состояниях нахожусь именно я? Например, действительно верно, что, когда я смотрю на кншу, лежащую передо мной, я осознаю книгу, а не себя. Но в другом смысле я сознаю, что это я смотрю на кншу. Просто невозможно отделить себя от этого состояния и именно поэтому нет никакого специального осознания себя, а есть только осознание того, что осознаю я. Однако это не значит, что из этого уравнения можно убрать «я».

Такое утверждение может звучать убедительно, но не слишком: проблема остается в том, что это «я» является ничем. Это похоже на точку обзора, с которой начинает вырисовываться общая картина происходящего. В каком-то смысле эту точку обзора нельзя убрать из этой картины, поскольку она является ее определенной частью, без которой сама картина не будет тем, чем она является. Но сама эта точка обзора не показана на этой картине. Насколько нам известно, точка обзора — это поросший травой холмик, припаркованный автомобиль или административное здание из бетона.

«Я», которое находится в определенном состоянии, может рассматриваться точно так же. И в самом деле, когда я смотрю на лежащую передо мной книгу, я осознаю не только визуальное ощущение, но и ощущение с определенной точки обзора. Но характер этого ощущения не открывается мне в самом этом ощущении. Таким образом, «я» по-прежнему являегся ничем, бессодержательным центром, вокруг которого, словно бабочки, порхают ощущения.

В этой связи, если мы спросим, что такое «я», ответ будет заключаться в том, что это не что иное, как сумма всех ощущений, соединенных воедино посредством разделения этой одной точки обзора. «Я» не является вещью, и оно, конечно же, непознаваемо для самого себя.

Мы осознаем не себя, а лишь свои ощущения. Это не означает, что мы не существуем, но означает, что в нас нет постоянного стержня, единственного «я», которое сохраняется с течением времени и которое, как мы часто и ошибочно думаем, делает из нас индивидуумов, которыми мы являемся.

Смотрите также

56. Аппарат полного оптического завихрения

62. Я мыслю, следовательно?

65. Душевная сила

88. Полная потеря памяти

55. Устойчивое развитие

Семья Грин поняла, что их успех достался им дорогой ценой. Загородный фермерский дом, в котором они жили, был еще и местом их работы. Но если их завод (предприятие) приносил приличную прибыль, то вибрация, создаваемая от тяжелых станков, использовавшихся в доме, медленно разрушала фундамент последнего. Если они будут продолжать работать так, как сейчас, то через пять лет здание разрушится настолько, что станет непригодным для проживания, и они будут вынуждены его покинуть. Однако получаемой ими прибыли было недостаточно, чтобы купить новые помещения или произвести необходимый ремонт и структурные улучшения здания.

Мистер и миссис Грин во что бы то ни стало хотели сохранить этот дом для своих детей. И поэтому они решили замедлить производство и таким образом приостановить разрушение дома.

Через десять лет старшие Грины умерли и семейное поместье перешло по наследству их детям. Фермерский дом разваливался на части. Приходившие строители покачавали головами и говорили, что на восстановление дома потребуется 1 миллион долларов. Младший из Гринов, многие годы занимавшийся бухгалтерией их бизнеса, скорчил гримасу и обхватил голову руками.

«Если бы мы продолжали работать в полную мощность и не беспокоились бы о здании, мы бы еще пять лет назад смогли накопить достаточно денег для его ремонта. Теперь же, после десяти лет работы не в полную мощность, мы разорены».

Его родители пытались защитить его наследство. Но на самом деле они разрушили это наследство.

Источник: Бьорн Ломборг, «Скептический защитник окружающей среды» (Кембридж Юниверсити Пресс, 2001).

Эту притчу можно рассматривать в качестве урока по долгосрочному планированию в бизнесе. Но в ней интересно не только это. Эта история, возможно, отражает гораздо более серьезную дилемму: какова наша сегодняшняя реакция на угрозы, исходящие от окружающей среды?

Взять, например, изменение климата. Специалисты полагают, что климат действительно меняется, и, возможно, вследствие деятельности человека. Но на сегодняшний день просто не существует способов реально остановить эти изменения. Киотское соглашение, к примеру, может лишь приостановить их примерно на шесть лет. Однако только для одних Соединенных Штатов затраты на внедрение в действие этого соглашения сопоставимы с суммой, на которую можно закупить чистой питьевой воды для всего населения земли. Поэтому вы должны спросить себя: а стоит ли Киотское соглашение таких затрат?

Дело не в том, что без этого соглашения США и в самом деле обеспечат всех чистой водой. Речь идет о движении зеленых. Не окажемся ли мы в ситуации, когда мы просто отсрочим приближение чего-то неизбежного за счет экономического роста и таким образом лишим будущие поколения средств, которые понадобятся им, чтобы решить проблемы, доставшиеся им в наследство? Не стоит откладывать решение проблемы глобального потепления, если в результате этого мы будем менее подготовлены к противостоянию ей, когда она станет по-настоящему серьезной.

Это не значит, что мы не должны реагировать на глобальное потепление. Просто нам следует убедиться в том, что наши действия эффективны и не ухудшают ситуацию. Поэтому мы обязаны принимать в расчет не только распространение угроз, исходящих от окружающей среды, но и способность будущих поколений противостоять им. Многие представители движения зеленых стремятся к тому, чтобы во что бы то ни стало защитить окружающую среду, но эта позиция столь же недальновидна, как и желание семьи Грин во что бы то ни стало приостановить разрушение своего фермерского дома.

Кажется, что это всего лишь здравый смысл, но такой подход интуитивно непривлекателен для тех, кто заботится об окружающей среде. По трем причинам. Во-первых, он предполагает, что иногда лучше дать Земле запачкаться за короткий промежуток времени. Во-вторых, он подчеркивает роль экономического роста в предоставлении источника решения этих проблем. И этот упор на финансы и экономику является анафемой для многих зеленых. В-третьих, он часто связан с идеей о том, что будущие технологии помогут найти решение этих проблем. А технологии рассматриваются многими защитниками окружающей среды в качестве источника наших проблем, а не в качестве средства для их решения. Эти три причины могут объяснить, почему Грины противятся этим аргументам, но не то, почему они должны им противиться.

Смотрите также

10. Завеса неведения

22. Спасательная шлюпка

60. Делайте так, как я говорю, а не так, как я делаю

87. Справедливое неравенство

56. Аппарат полного оптического завихрения

Несколько лет Иан Феррьер мечтал о построении аппарата полного оптического завихрения. Но сейчас, когда он стоял перед этим аппаратом, готовый испытать его, он спрашивал себя: а не является ли вся эта затея ужасной ошибкой?

Впервые об этом аппарате он услышал в конце двадцатого века в одной из научно-фантастических радиопередач. Этот аппарат позволял человеку, входившему в него, увидеть свое местоположение во Вселенной. В радиопередаче говорилось о том, что любого человека, использующего эту машину, настолько поражает осознание собственной ничтожности, что уничтожает его душу.

При изготовлении аппарата Феррьер немного схитрил: каждый, кто входил в его аппарат, видел то же самое, что и другие люди, поскольку, как он рассудил, мы все более или менее ничтожны. Создавая подобную конструкцию, он был уверен в том, что эта машина не сможет уничтожить его душу. Феррьер полагал, что, подобно Сизифу, обреченному бесконечно вкатывать в гору огромный валун, который раз за разом скатывался вниз, он сможет противостоять абсурду своей собственной ничтожности и преодолеть ее.

И вот сейчас, когда Феррьер собирался испробовать свое творение, он действительно испытывал нечто большее, чем опасения. Мог ли он действительно смириться со своей чрезвычайной ничтожностью в общем порядке вещей? Был только один способ узнать это…

Источник: Дуглас Адамс, «Ресторан на краю Вселенной» (Пан Букс, 1980).

В качестве мысленного эксперимента история об аппарате полного оптического завихрения представляет собой нечто противоречивое. С одной стороны, он призывает нас вообразить, что произойдет, когда мы войдем внутрь этого аппарата, но, с другой стороны, весь смысл этого гипотетического устройства состоит в том, что мы не можем вообразить того, что оно нам покажет.

Тем не менее все равно стоит поразмышлять над тем, какие последствия может иметь этот аппарат. В книге «Руководство для путешествующих автостопом по Вселенной», являющейся источником идеи об аппарате завихрения, одному человеку все-таки удалось выжить после выхода из этого устройства. Зафод Библброкс вышел из него спокойным и сказал, что аппарат показал ему лишь то, «какой он потрясающий и замечательный парень». Но мы так и не знаем наверняка, действительно ли Библброкс выжил в этом аппарате или то, что он увидел там, было искаженной картиной его собственной значимости.

Мог ли он остаться в живых, пройдя через этот реальный опыт? А почему нет? Подумайте над тем, что значит иметь ценность или значимость. Это зависит от использования соответствующей шкалы. То, что значимо в контексте дружеской игры в гольф, не имеет никакого значения в рамках международных соревнований по гольфу. То, что происходит в ходе открытого чемпионата США, незначительно в масштабах человеческой истории. А то, что происходит на Земле, незначительно в масштабах происходящего во всей Вселенной. Все это верно, но это не говорит о том, что единственно верным мерилом значимости или ценности чего-либо является то влияние, которое это оказывает на Вселенную в целом. Оценивать вашу жизнь подобным образом и соответственно попадать в этот аппарат — значит всего лишь измерять вашу жизнь неправильной линейкой.

Подумайте и над тем, как много зависит от точки зрения наблюдателя. У Зафода Библброкса неимоверно огромное эго. Попав в аппарат завихрения, действительно ли он увидел то, что видели другие? Если другие впадают в отчаяние от своей незначительности, то он не удивляется ли вместо этого тому, насколько он важен для своего масштаба?

Именно в этом месте идея об аппарате завихрения теряет свою логичность. Она призвана показать чью-то значимость, но показы-вать-то нечего.

Вы можете показать чью-то значимость для определенной цели, делают рейтинги самых ценных игроков в американском профессиональном спорте. Но существует целый ряд способов определить нашу значимость и нет объективных средств, определяющих самый важный из этих способов. Подумайте о том, как люди отказываются от славы и богатства лишь для того, чтобы быть с единственным человеком, которого они ценят и который ценит их. Какое значение имеет для них то, что в масштабах Вселенной их любовь ничего не значит? Для них она значит все, и одного этого уже достаточно.

Смотрите также

20. Приговоренная к жизни

51. Жизнь в бочонке

54. Неуловимое «я»

62. Я мыслю, следовательно?

57. Съесть Крохотульку

«Не будешь расточительным, не будешь испытывать нужду» — таков был девиз Делии. Она очень уважала бережливость, присущую поколению ее родителей, людей, которые прожили годы войны и большую часть своей жизни, довольствуясь относительно малым. Она многому у них научилась, тем навыкам, которых не было практически ни у одного из ее сверстников, например, тому, как разделывать кролика и готовить вкусные простые блюда из требухи.

Поэтому, когда она однажды услышала, как рядом с ее загородным домом в Хаунслоу завизжали тормоза какого-то автомобиля, и, выйдя на улицу, увидела, что их кот Крохотулька попал под колеса этого авто, она посмотрела на это не с печалью и жалостью, а с прагматической стороны. Машина сбила кошку, но не проехала по ней. Действительно, теперь кошка превратилась в кусок мяса, который ждал того, чтобы его съели.

Пикантное мясное жаркое, которое этим вечером было на столе ее семьи, сегодня встретишь далеко не во всех домах Британии, но семья Делии привыкла есть мясную вырезку, есть которую стало уже немодно. Конечно, до ужина Делия рассказала обо всем своему мужу и, как всегда, ничего не утаила от своих детей. Тем не менее ее младшая дочь Мейзи ела свою порцию неохотно и время от времени, отрываясь от источающей пар тарелки, бросала укоряющие взгляды в сторону своей матери. Делия понимала ее, но у ребенка, конечно же, не было оснований думать, что она сделала что-то неправильно.

Источник: статья Джонатана Хайдта, Сильвии Хелены Коллер и Марии Дж. Диас «Условия, культура, мораль, или Можно ли есть свою собаку?» в журнале «Джорнэл оф Персоналити энд Соушиал Сайколоджи», 65 (1973).

Сила табу очень велика. На Западе, как и во многих странах мира, большинство людей едят мясо без всяких угрызений совести. Иногда потребляемое ими мясо производится из животных, которых содержали в ужасных условиях. Тут следует заметить, что некоторые животные на фермах, такие как свиньи, обладают большим интеллектом, чем домашние животные.

Тем не менее употребление в пищу некоторых видов мяса считается омерзительным. Многие британцы считают, что поедание лошадей или собак — это варварство, в то время как британские мусульмане полагают, что мерзостью является поедание свиней. И особенно отвратительным считается поедание домашних животных. Рагу из кролика абсолютно приемлемо, если только это не кролик, которому вы дали имя и которого вы не содержали у себя дома в клетке.

Существуют ли какие-то моральные основания у этих суждений, или они являются всего лишь культурно обусловленными рефлекторными реакциями? Если предположить, что вы не являетесь убежденным вегетарианцем, для которого употребление в пищу любого мяса неуместно, то трудно понять, какое отношение к этому вопросу имеет мораль (нравственность). А может быть, в случае с Делией, более нравственно будет съесть именно домашнюю кошку. В конце концов, мы ведь действительно считаем, что безнравственно расточать богатства, когда в мире так много бедных. Поэтому, если есть мясо можно и у вас есть источник этого мяса, то нельзя отказываться от него и не есть. В этом смысле Делия является нравственным героем, совершающим добрый поступок, на который не отваживается большинство других людей.

Некоторые могут возразить, сказав, что съесть домашнее животное — значит предать то доверие, на котором были основаны отношения с ним. Вы не можете в одночасье превратиться из друга и защитника в прагматичного фермера. Это не только психологически трудно, но и подрывает основы отношений между человеком и животными.

Однако нетрудно представить себе общество, в котором поедание домашних животных или даже друзей считается логическим завершением таких отношений. В трилогии Филиппа Пуллмана «Его темные материалы» медведь Иорек воздает почести своему умершему другу Лии Скорсби, съедая его.

Хотя большинство читателей этой трилогии дети, Пуллман замечает, что они, похоже, воспринимают натуралистичность этой сцены без проблем.

Поэтому может статься, что вопрос о том, другом или пищей является животное, представляет собой ложную дихотомию. Съесть наших домашних питомцев не только морально приемлемо, но преступно расточительно их не съесть.

Смотрите также

5. Свинья, которая хочет, чтобы ее съели

17. Пытать или нет?

35. Последняя надежда

91. Ни кто не пострадает

58. Божественное повеление

И сказал Господь философу: «Я Господь, твой Бог, и Я повелеваю тебе принести в жертву твоего единственного сына».

Философ ответил: «Здесь что-то не так. Твои заповеди говорят «не убивай»».

«Господь дает заповеди, и Господь их аннулирует», — сказал Бог.

«Но откуда я узнаю, что Ты Бог, — не унимался философ. — Может быть, ты дьявол, который пытается меня одурачить?»

«Ты должен верить Мне», — ответил Бог.

«Вера или безумие? Возможно, мой разум обманывает меня? Или, может быть, Ты каким-то хитрым образом испытываешь меня. Ты хочешь убедиться в том, что я настолько морально неустойчив, что по приказу какого-то раздавшегося с неба голоса совершу детоубийство?»

«Я всемогущ! — воскликнул Бог. — Ты хочешь сказать, что для тебя, простого смертного, вполне допустимо отказаться от выполнения того, что Я, твой Бог, приказываю тебе?»

«Наверное, это так, — сказал философ, — и Ты не даешь мне веских оснований, для того чтобы я мог думать иначе».

Источник: Сорен Кьеркегаард, «Страх и трепет» (1843).

В книге Бытия Бог нашел более уступчивого слугу в лице Авраама, который стал выполнять повеление принести в жертву своего сына, но в последнюю минуту, когда уже занес над ним нож, был остановлен ангелом. С тех пор Авраама приводят в качестве примера истинно верующего.

О чем вообще думал Авраам? Предположим, что он твердо верил в Бога и что Бог существует — это не атеистическая критика его действий. И вот Авраам получает повеление убить собственного сына. Но не будет ли он сумасшедшим, если просто возьмет и сделает s» to? Здесь возникают все проблемы, поднятые философом в нашем варианте этой истории. Возможно, к Аврааму обращается не Бог, а дьявол, возможно, Авраам сошел с ума, возможно, его испытывают, чтобы проверить, откажется ли он выполнить это повеление. Все три этих варианта кажутся еще более правдоподобными, чем мысль о том, что Бог хочет, чтобы сын Авраама умер, поскольку какой же любящий Бог прикажет совершить такой варварский поступок?

В книге Бытия человеческие персонажи, похоже, имеют со своим творцом гораздо более тесные отношения, чем имеют с Ним верующие сегодняшнего дня. Бог общается с людьми, такими, как Авраам, так, как будто они в буквальном смысле сидят рядом. В таком мире личность существа, приказывающего совершить убийство, не подвергается сомнению. В том мире, который мы знаем, никто не может с точностью сказать, что он слышал слово Божие. И даже если бы он мог слышать его, все равно существовала бы некоторая неуверенность в том, что на самом деле это испытание предназначалось для того, чтобы узнать, откажется ли Авраам пройти через него.

Итак, если эта история действительно о природе веры, то каков ее смысл? Он не просто в том, что верующий человек выполняет приказания Бога, какими бы неприятными они ни были. Смысл этой истории в том, что верующий человек никогда не знает наверняка, каким будет приказание Бога. О вере не говорят, когда нужно действовать; вера нужна, в первую очередь, для того чтобы верить, несмотря на нехватку доказательств. И в самом деле, вера иногда требует от верующего того, чтобы он вышел за рамки известного и поверил в то, что совершенно противоположно его прежним убеждениям. Например, в то, что Бог не одобряет бессмысленное убийство.

То, что часто проповедуют с трибун, не является верой. Вера — это твердая скала, которая дает верующему своего рода спокойную внутреннюю уверенность. Но если бы невозмутимый в своей вере Авраам был готов убить собственного сына, то он не мог бы даже понять, какому риску он подвергает основы своей веры.

Если вас не убеждают эти доводы, то задумайтесь на мгновение о людях, которые верят в то, что Бог желает, чтобы они стали подрыв-никами-смертниками, чтобы они убивали проституток или преследовали национальные меньшинства. Прежде чем вы скажете, что Бог не мог дать повеления осуществить такие злодеяния, вспомни-58. Божественное повеление те о том, что Бог всех трех Авраамовых религий не только повелел принести в жертву Исаака, но и оправдывал изнасилование жены как наказание для ее мужа (2 Царств 12), приказывал убивать последователей других религий (Второзаконие 13) и обрекал богухульников на побивание камнями до смерти (Левит 24). Похоже, нет пределов тому, о чем может попросить Бог, и всегда найдутся верующие, готовые выполнить эти просьбы.

Смотрите также

8. Добрый Бог

18. Требования логики

34. Не вините меня

95. Проблема зла

59. Глаза видят это

Если бы вы смотрели на мир глазами других людей, что бы вы увидели? Этот вопрос перестал быть для Сесилии теоретическим или метафорическим. Она уже опробовала замечательную Универсальную систему по обмену визуальной информацией «Ю-вью». Эта система позволяла одному человеку общаться с другим таким образом, чтобы видеть в точности то, что видит этот другой человек.

Это невероятное ощущение для каждого. Но для Сесилии это было еще более неожиданно, поскольку, когда она посмотрела на мир глазами своего друга Люка, мир как будто перевернулся вверх тормашками. Помидоры Люк видел в синем цвете. Небо для него имело красный цвет. Бананы при созревании превращались из желтых в зеленые.

Когда представители Ю-вью узнали об ощущениях Сесилии, они провели с ней еще несколько тестов. Выяснилось, что она смотрела на мир в так называемом обращенном спектре: каждый цвет выглядел для нее дополнением к цвету, который видели другие люди. Но, разумеется, поскольку эти различия были постоянными, если бы не система Ю-вью, о них бы никто не узнал. В конце концов, она правильно считала помидоры красными, так же как делали и все остальные.

Возможно ли, чтобы вы видели мир так же, как Сесилия? Если бы я посмотрел на мир вашими глазами, то стал бы я думать, что заходящее солнце для вас имеет голубой цвет? Мы не можем этого точно знать. Ибо, каким бы вы ни видели этот мир, если у вас такая же система распознавания цвета, как и у меня, ничто из того, что мы говорим или делаем, не сможет выявить разницу между нами.

Для нас обоих зеленый — это цвет травы, салата, гороха и чернил на однодолларовой купюре. Апельсины будут оранжевого цвета, злобным людям будет видеться красный цвет, а певцам синий.

Точность, с которой мы используем слова для обозначения цвета, определяется исключительно ссылкой на известные объекты, а не на частный опыт (ощущения). Нельзя влезть в ваши глаза, чтобы увидеть, каким вам кажется голубой цвет. Я просто вынужден предположить, что, принимая во внимание схожесть нашей биологии, не существует большой разницы в том, каким нам видится ясное летнее небо.

Вы можете спросить: тогда как можно узнать, что люди не различают цвета? Ответ на этот вопрос скорее укрепляет, а не ослабляет тот факт, что Сесилии этого мира живут среди нас неприметно. Неразличение цветов (дальтонизм) обнаруживается в результате неспособности отличить два цвета, которые люди с полноцветным зрением отличают очень четко. Так, например, красный цвет может не восприниматься на фоне зеленого цвета, как он воспринимается большинством людей. Тесты, которые выявляют это, не имеют отношения к частному опыту зрительных ощущений. Они просто определяют способность людей делать публичные суждения о различении цветов. Поэтому, когда человек способен различать цвета так же, как это делают другие, мы не будем знать о тех различиях в восприятии цвета, которые он имеет по сравнению с нашим восприятием.

Тот факт, что люди могут видеть мир по-другому (или, если уж на то пошло, слышать, обонять, различать на вкус или ощущать), является чем-то большим, чем просто занимательной скептической неясностью. Возможно, более интересным является то, о чем говорит нам возможность использования языка и значения слов, которые описывают нашу мысленную жизнь. Короче говоря, кажется, что слово, подобное слову «красный», описывает не какое-то определенное визуальное ощущение, а всего лишь некую закономерность в этом мире, которая соответствует какой-то закономерности в нашем восприятии этого мира.

Когда мы говорим, что помидор красный, слово «красный» обозначает не цвет, который мы воспринимаем, а характеристику мира, которая может восприниматься совершенно по-иному другими людьми. Это значит, что, когда Сесилия и Люк говорят, что небо голубое, они оба правы, даже если они видят совершенно разную картину.

Если это верно в отношении цвета, то, может быть, это верно и в отношении других вещей, которые мы обычно считаем сокровенными и личными? Является ли «боль» ощущением или своего рода реакцией на ощущение? Ошибаюсь ли я, когда полагаю, что, упоминая о своей головной боли, я имею в виду неприятное ощущение в своей голове? Выворачивает ли это наизнанку язык моих мыслей?

Смотрите также

13. Черное, белое и красное

21. Земля эпифенов

41. Как получить синий цвет

73. Быть летучей мышью

60. Делайте так, как я говорю, а не так, как я делаю

Ирена Янус готовила свой доклад о влиянии авиации на глобальное потепление. Она расскажет своей аудитории о том, что гражданские самолеты выделяют в атмосферу столько углеродного газа, способствующего образованию парникового эффекта, сколько вся Африка. Она расскажет им о том, что один самолет, совершающий рейс на большое расстояние, загрязняет атмосферу больше, чем один автомобиль за двенадцать месяцев его эксплуатации. Если мы хотим спасти Землю, скажет она в заключение, мы должны уменьшить количество авиарейсов и призвать людей либо меньше путешествовать самолетом, либо использовать другие виды транспорта.

Она уже начала было представлять себе тот восторженный прием, который вызовет ее доклад, и тут ее прервала стюардесса, предложившая ей бокал вина. Лицемерие? Янус так не считала. Ибо она прекрасно знала, что влияние на атмосферу, оказываемое самолетами, на которых летала она, было незначительным. Если она перестанет летать, глобальное потепление не приостановится ни на секунду. Нужны были перемены в умонастроениях масс и политике государства. Поэтому ее работа, включавшая в себя перелеты по всему миру и пропаганду таких взглядов, могла способствовать решению этой проблемы. Отказ от полетов был бы в ее случае лишь бессмысленным жестом.

И с этой мыслью она переключилась на просмотр фильма, показываемого в самолете. Фильм назывался «Послезавтра».

Утешительно думать, что «каждая лепта помогает», но верно ли это? Это зависит оттого, как вы посмотрите на это утверждение. Например, если каждый житель Британии даст на благотворительные нужды 1 фунт стерлингов, наберется сумма в 56 миллионов фунтов стерлингов.

Никто не смог бы сделать много в одиночку, но сообща можно собрать приличную сумму. Но с другой стороны, если бы деньги внесли все жители, за исключением одного, и общая сумма пожертвований составила бы 55 999 999 фунтов, то один фунт, который не доплатил бы этот один человек, не оказал бы значительного влияния на возможное распределение этих денег.

Размышляя об этих фактах, абсолютно логично предположить, что мой собственный вклад несущественен, и поэтому не важно, внесу я его или нет, но он окажется важным, если каждый начнет думать подобным образом. Парадокс ли это или эти две мысли можно примирить?

Янус думает, что это возможно. Вам нужно убедить огромное количество людей в том, что их вклад действительно важен. Если достаточное их количество ошибочно поверят этому, тогда мы получим желательный для себя результат. Здесь все это сводится к программе благородного обмана. Срабатывают коллективные усилия, а не индивидуальные. Но до тех пор, пока люди не поверят в то, что индивидуальные усилия тоже важны, вы не сможете мобилизовать коллективные усилия.

Есть что-то глубоко неубедительное в этих рассуждениях, но к их логике трудно придраться. Тогда почему нам кажется, что они неверны?

Одной из возможных причин является то, что, несмотря на самоуспокоение Янус, мы чувствуем, что она лицемерка, ибо она делает совершенно противоположное тому, о чем она просит нас. Но это не говорит о том, что ее размышления о влиянии личных усилий неверны. Ее оправдание полетам на самолете может быть совершенно логичным, если ее заботит исключительно спасение планеты. Однако ее решение летать на самолетах может быть по-прежнему неверным по совершенно другой причине, а именно той, что нельзя, призывая других отказаться от совершения каких-то поступков, совершать эти поступки самому. Другими словами, причина, по которой ей нельзя летать на самолетах, не имеет ничего общего с защитой окружающей среды и относится к этическому императиву, согласно которому к своему поведению нужно применять те же правила, которые вы применяете к поведению других.

Это утверждение, похоже, устраняет явный парадокс. Верно, что наша коллективная любовь к полетам вредна: каждый самолет оставляет в атмосфере небольшое количество вредных выбросов, которые постепенно накапливаются. Также верно, что полеты одного человека имеют незначительные последствия: вредные выбросы от одного самолета человека не имеют значения. Но верно и то, что если мы встанем на защиту политики уменьшения выбросов, то мы не сможем сделать исключения для самих себя. Янус следует критиковать не за то, что она уничтожает планету, а за то, что она не следует советам, которые сама дает другим. Разумеется, если только просьба «делай так, как я говорю, а не так, как я делаю» совершенно логична.

Смотрите также

55. Устойчивое развитие

82. Дармоедка

83. Золотое правило

91. Никто не пострадает

61. Луна из сыра «Моцарелла»

«Эта Луна сделана из сыра — из сыра «Моцарелла», если быть точным. Говоря это, я, возможно, подписываю себе смертный приговор. Видите ли, они не хотят, чтобы мы знали об этом. Они утверждают, что я сумасшедший. Но как сказал Куросава: «В сумасшедшем мире нормальными являются лишь сумасшедшие»».

«Но люди ходили по Луне», — скажете вы. «Неправда. Все это была подделка, снятая в студии представителями НАСА. Разве вы не видели фильм «Козерог Один»? Если бы не юристы, этот фильм посчитали бы документальным».

«Но на Луну совершали полеты другие беспилотные корабли». «Большинство из них тоже были подделкой. Некоторые из этих кораблей не были подделкой, и как раз именно те, которые привезли обратно образцы, подтверждающие теорию о сыре «Моцарелла». Но эти доказательства, разумеется, были скрыты».

«Но люди могут посмотреть на Луну в телескоп». — «Правильно, и вы хотите сказать, что таким образом можно определить, из чего состоит ее поверхность: из камня или из мягкого сыра?»

«Но если бы это было правдой, то она выплыла бы наружу». — «Но вы ведь тоже будете молчать, если вам прилично заплатят, пригрозят убить или объявить сумасшедшим?

Подумайте об этом: как Элвис мог бы выжить, если бы у него не было там бесконечных запасов сыра?»

Бред, не так ли? А как насчет приблизительно 20 % американцев, которые считают, что никакой высадки на Луну не было? Они тоже сумасшедшие? Если это не так, тогда что делает их, пусть и ошибочное, мнение разумным, а гипотезу о сыре «Моцарелла» неслыханной глупостью?

Теории заговора становятся возможны благодаря двум ограничениям при формировании знания. Первое можно назвать целостной природой понимания: любой постулат, в который мы верим, связан, как паутиной, с определенным количеством других постулатов (убеждений). Поэтому, например, ваша уверенность в том, что от мороженого полнеют, связана с вашей уверенностью в калорийности мороженого, связью между потреблением жиров, прибавлением в весе, надежностью диетологии и так далее.

Второе довольно величественно называется развенчанием теории с помощью доказательств. Проще говоря, это означает, что факты никогда не предоставляют достаточно доказательств в пользу одной-единственной теории. Всегда существует какая-то нестыковка — вероятность того, что верна альтернативная теория. Именно поэтому суды настаивают на предоставлении «неопровержимых» доказательств. Но предоставить абсолютно «неопровержимые» доказательства невозможно.

Соедините вместе эти два ограничения (оговорки), и перед вами откроется область для еще более диких теорий заговора. Существует огромное количество доказательств в пользу того, что Луна представляет собой каменное тело. Но мы приходим к этим выводам не на основе доказательств. Нестыковка доказательств означает, что доказательства могут даже согласоваться с гипотезой о том, что Луна сделана из сыра. Все, что нам нужно, — это перегруппировать все другие взаимосвязанные убеждения, находящиеся в области нашего понимания так, чтобы и они тоже подтверждали эту теорию. Отсюда и необходимость пересмотреть силу микроскопов, размеры коррупции и достоверность приземления на Луну.

Конечно, вывод, к которому вы придете, может звучать довольно безумно. Но самое главное, что он будет соответствовать доказательствам. Именно это заставляет так много людей подпадать под обаяние теорий заговора (и других странных представлений о характере Вселенной). То, что «все сходится», похоже, является решающим поводом для веры в эти теории. Все сходится и в целом ряде других теорий, включающих в себя и понятие о том, что Луна сделана из сыра.

Так что же делает одну теорию лучше другой? Почему теория эволюции разумна, а теория о том, что высадка на Луну была постановкой, абсурдна? Непросто ответить на эти вопросы, и это, возможно, является частичным объяснением того, почему почти половина всех американцев считает вздором и теорию эволюции. Мы можем лишь сказать, что простой стыковки доказательств недостаточно, чтобы сделать какую-то теорию убедительной. Если вы поверите в это, то вы вполне можете согласиться с тем, что Элвис Пресли в данный момент вращается вокруг нас в наполненном пиццей небе.

Смотрите также

1. Злой демон

3. Индианка и лед

19. Лопанье мыльных пузырей

98. Аппарат виртуальных ощущений

62. Я мыслю, следовательно?

Меня зовут Рене. Я помню, что однажды прочитал о том, что если и существует что-то, в чем я всегда могу быть уверен, так это то, что, если я мыслю, значит, я существую. Если я, Давид, мыслю прямо сейчас, значит, я должен существовать, чтобы это мышление могло продолжаться. Это верно, не так ли?

Я могу видеть сны, или я могу быть сумасшедшим, или, может быть, я вообще не живу в Тонтоне, но, если я мыслю, я знаю, что Люси (а это я) существует. И меня это утешает.

Моя жизнь в Мюнхене может быть очень напряженной, и знание того, что я могу быть уверенным в своем существовании (существовании своего «я»), дает мне некоторое спокойствие.

Прогуливаясь каждое утро по Елисейским Полям, я часто задумываюсь над тем, существует ли вообще реальный мир. Живу ли я на самом деле в Шарлоттсвилле, как я думаю? Друзья говорят мне: «Мадлен, ты доведешь себя до сумасшествия своими размышлениями!» Но я не считаю, что схожу с ума.

Я нахожу какое-то постоянство в непостоянном мире. Cogito, ergo sum. Я, Найджел, мыслю, и, значит, я и в самом деле Седрик.

Источники: Рене Декарт «Рассуждения о методе» (1637), Г. Г. Лихтенберг «Писания и письма» (Карл Хансер Верлаг, 1971).

Понятен ли этот монолог? В каком-то смысле, разумеется, нет. Говорящий постоянно меняет свое имя и пол и делает противоречивые утверждения о своем месте жительства. На первый взгляд, здесь какая-то путаница.

Однако в каком-то важном смысле этот монолог абсолютно понятен. Более того, он полностью согласуется с утверждением «Я мыслю, и, значит, я существую». Рене Декарт, первый употребивший его, использовал это утверждение, чтобы обосновать (установить) существование нематериальной души, или «я».

Но критики полагают, что, сделав это, он заявил о большем, чем смог доказать своими доводами. И наш странный монолог показывает, почему это так.

Главное состоит в том, что уверенность в утверждении «я мыслю, значит, я существую», приходит к вам только в момент размышления над ним. И в самом деле верно, что, для того чтобы возникла какая-то мысль, должен существовать мыслитель, у которого она возникнет. Но эта моментальная уверенность не говорит о том, что тот же самый мыслитель существует постоянно или что он является тем же самым мыслителем, у которого несколько минут назад возникла мысль. И действительно, эта уверенность касается того факта, что мыслитель появился лишь на то время, которое необходимо, чтобы возникла мысль. Именно так можно понять этот монолог. Это не слова какого-то одного постоянного «я», но серия мыслей, сменяющих друг друга, «я», которые поочередно занимают место говорящего. Не следует воспринимать это в оккультном смысле. Воспримите этот монолог скорее как монолог человека с острым синдромом множественной самоидентификации. При таком заболевании голосом управляют различные, быстро сменяющие друг друга персонажи. И когда каждый из них говорит: «я мыслю, значит, я существую», это действительно верно. П: осто как только это произносится, «я», чье существование не подлежало сомнению, исчезает. Возможно, у нас может даже возникнуть ситуация, описанная в последнем предложении, когда второе «я» дополняет мысль первого.

Памятуя о том, что большинство из нас не распадается на множество личностей, какое значение имеет эта история для нас? Смысл этого монолога состоит в том, чтобы показать, что знаменитые слова Декарта говорят о гораздо меньшем, чем мы обычно им приписываем. Тот фага-, что мы мыслим, может говорить о том, что мы существуем, но он ничего не говорит о том, кто мы есть, или о том, продолжаем ли мы постоянно существовать как один человек Уверенность, которую мы получаем от cogito, ergo sum, достается высокой ценой: полной неуверенностью, наступающей после того, как мы покидаем то мгновение, в которое возникла эта мысль.

Смотрите также

3. Индианка и лед

28. Кошмарная история

51. Жизнь в бочонке

54. Ускользающее «я»

63. Неизвестно

Это было очень странное совпадение. В один из дней на прошлой неделе, когда Наоми оплачивала свой кофе, мужчина, сидевший позади нее в кафе, шаря в своих карманах, выронил на пол кольцо для ключей. Наоми подобрала его и не могла не заметить небольшую фигурку белого кролика, свисавшую с кольца. Когда она передавала эту фигурку мужчине, у которого было очень характерное, угловатое, мертвенно-бледное лицо, тот, слегка смутившись, сказал ей: «Я везде ношу это с собой. По сентиментальным причинам». Он покраснел, и они больше не проронили ни слова.

На следующий день, переходя какую-то улицу, она вдруг услышала визжание тормозов, за которым последовал зловещий глухой удар. Почти машинально ее повлекло к толпе, которая, словно железные опилки к магниту, уже потянулась к месту происшествия. Она пробралась вперед, чтобы посмотреть на потерпевшего, и увидела того мужчину с угловатым лицом. Его уже осматривал врач. «Он мертв», — последовал вердикт.

Ее попросили дать показания в полиции. «Я знаю лишь то, что вчера он покупал чашечку кофе в том кафетерии и что он всегда носил с собой кольцо для ключей с брелком в виде белого кролика». Полиции удалось подтвердить правдивость обоих этих фактов.

Через пять дней, стоя в очереди за кофе, она почти завизжала, увидев, что за ней стоит практически тот же самый мужчина. Он заметил ее шок, но, похоже, не удивился этому. «Вы подумали, что я — это мой брат-близнец, не так ли?» — спросил он ее. Наоми утвердительно кивнула головой. «После того происшествия не вы первая так реагируете на меня. Не помогает и упоминание о том, что мы ходили в этот кафетерий всегда порознь».

Когда он говорил это, Наоми не могла оторвать взгляд от того, что он держал в своих руках: это был брелок в виде белого кролика на кольце для ключей.

Мужчина и этому не удивился. «Вы же знаете мам. Им хочется, чтобы их дети не завидовали друг другу».

Все произошедшее привело Наоми в замешательство. Но когда она наконец успокоилась, ее начал беспокоить следующий вопрос: сказала ли она правду полиции?

Источник: статья Эдмунда Гетьера «Оправданно ли истинное знание?», опубликованная в книге «Аналитическая философия: антология», под редакцией А.П. Мартинича и Д. Соса (Блэкуэлл, 2001).

Наоми сказала полиции следующее: «Я знаю лишь то, что вчера он покупал чашечку кофе в том кафетерии и что он всегда носил с собой кольцо для ключей с брелком в виде белого кролика». Оба факта позже подтвердились. Но вправе ли она была сказать, что она была уверена в их подлинности?

Многие философы считают, что знание имеет три состояния. Чтобы знать что-то, вы должны прежде поверить в то, что это истинно. Вы не можете знать, что Рим является столицей Италии, если вы верите в то, что столицей этой страны является Милан. Во-вторых, то, во что вы верите, должно быть истинным. Вы не можете поверить в то, что Милан является столицей Италии, если ею является Рим. В-третьих, ваше истинное убеждение должно быть каким-то образом доказано. Если вы по какой-то причине считаете, что Рим является столицей Италии, и оказывается, что вы правы, то мы не должны говорить в этом случае о том, что вы это знали; это была просто удачная догадка.

У Наоми было два истинных убеждения о погибшем мужчине. И она, похоже, имела их оправданно. Но, кажется, что на самом деле она не знала, истинны ли эти убеждения. Она не знала о том, что у погибшего мужчины был брат-близнец, который носил с собой такое же кольцо для ключей. Поэтому, независимо от того, был ли погибший мужчина братом-близнецом того мужчины, которого она видела в кафетерии, и независимо от того, приходил ли он за день до этого в кафетерий с тем же самым кольцом для ключей или не приходил, она все равно утверждала бы, что знает о нем эти два факта; только на этот раз оба эти факта были бы неверными.

Чтобы получить представление о том, как мало она знала, подумаем над тем, что даже сейчас ей неизвестно, был ли мужчина, которого она видела в кафетерии накануне происшествия, братом-близнецом погибшего мужчины или тем мужчиной, которого она увидела в кафетерии несколько дней спустя. Для нее они были похожи как две капли воды.

Очевидное решение этой проблемы состоит в том, чтобы ужесточить представление о доказательствах. Наоми не была уверена в своих знаниях, потому что доказательства ее утверждений о том, что она знала о погибшем мужчине эти два факта, не были достаточно убедительными. Но, если это верно, тогда мы должны потребовать, чтобы знание имело очень строгие условия для своего всестороннего подтверждения. А это означает, что почти все, что, по нашему мнению, мы знаем, недостаточно доказано, чтобы считаться знанием. Если Наоми и в самом деле не знает того, что, по ее мнению, она знает о погибшем мужчине, тогда и мы тоже на самом деле не знаем многого из того, что, по нашему мнению, мы знаем.

Смотрите также

1. Злой демон

3. Индианка и лед

40. Победитель на деревянной лошадке

76. Ясная голова

64. Пресечение в корне

Президент понизил голос и сказал: «Предлагаемое вами незаконно!»

«Да, это верно, — ответил генерал. — Но вы должны спросить себя, как наилучшим образом можно защитить жизнь ваших граждан. Ситуация проста: Татум полон решимости организовать кампанию этнической чистки в собственной стране и начать военные действия против нас. Наша разведка сообщает нам, что в этом его практически никто не поддерживает, и, если мы устраним его, ему на смену придет гораздо более умеренный Неста».

«Да, но вы говорите о том, чтобы мы устранили его. А убийство иностранного лидера противоречит международному праву».

Генерал вздохнул. «Но, господин президент, вы должны увидеть, насколько прост ваш выбор. Одной пули и еще нескольких вдогонку и последующей подчистки службами безопасности будет достаточно, чтобы предотвратить широкомасштабную резню и возможную войну. Я знаю, что вы не хотите запятнать свои руки кровью иностранного лидера, но предпочтете ли вы тогда утонуть в крови тысяч его и своих подданных?»

Мораль обладает большей властью, чем закон. Именно поэтому мы одобряем гражданское неповиновение в ситуации, когда государственные законы явно несправедливы и не существует законных способов противостоять им. Мы можем не соглашаться с правильностью некоторых действий Африканского Национального Конгресса в его борьбе против апартеида, но утверждать, что в Южной Африке существовало множество возможностей для легального протеста черного населения страны, просто смехотворно.

Нетрудно представить себе ситуации, в которых нарушение закона было бы оправданно. Спасти жизнь важнее, чем соблюдать скоростной режим. Вы не должны прекращать преследование опасного преступника из боязни нарушить границу. Украсть еду лучше, чем умереть от голода.

Если мы согласимся с этим, тогда сам факт того, что нашего президента просят сделать нечто, противоречащее закону, не отвечает на вопрос о том, следует ли ему делать это. Вопрос скорее звучит по-другому: насколько серьезны обстоятельства, в которых не существует способа избежать ужасных последствий без применения незаконных действий?

Если доводы, представленные генералом, правильны, тогда может показаться, что политическое убийство будет оправданным шагом. Как говорится в уже избитой остроте, если бы вы знали, что сделает Гитлер, разве вы не убили бы его еще в детстве? А если нет, тогда почему вы цените его жизнь выше, чем жизни шести миллионов, уничтоженных во время Холокоста, и бесчисленного количества других погибших в войне, которую он развязал?

Свержение Саддама Хуссейна показывает, что проблема в том, что действия разведки бывают далеко не безупречны. Хотя, если судить задним числом, мы могли бы пожалеть о том, что не действовали раньше. Но нам не дано знать наверняка, что принесет нам будущее. Политическое убийство может предотвратить этнические чистки и войну. С другой стороны, оно может вызвать еще большую нестабильность или просто выведет на арену другого преступника. Закон непредусмотренных последствий нужно уважать.

Но президент не может позволить себе роскошь пожать плечами и сказать «que sera, sera» (будь что будет). Работа политика состоит в том, чтобы принимать решения на основе оптимальной оценки нынешних и будущих обстоятельств. Тот факт, что эти оценки могут быть ошибочными, еще не является поводом для бездействия. Решения принимаются не на основе абсолютной уверенности, а на основе вероятности.

Поэтому эта дилемма остается. Если Татума не убьют и он сделает то, что предсказано, тогда слабой защитой прозвучат слова президента: «Да, я знал, что это может случиться, но я не был в этом уверен, и поэтому я сидел сложа руки». В то же время он не может постоянно пренебрегать международными законами, руководствуясь потенциально ненадежной информацией. Так как же ему прийти к какому-то решению в этом конкретном случае? Разумеется, не без труда.

Смотрите также

9. Большой Брат

36. Упреждающее правосудие

50. Хорошая взятка

77. Козел отпущения

65. Душевная сила

Насколько она себя помнила, Фейт всегда верила в реинкарнацию. Но недавно ее интерес к своим прошлым жизням вышел на новый уровень. Теперь, когда она посещала медиума-мистика Марджори, она впервые узнавала о том, какими именно были ее прошлые жизни.

Марджори рассказывала ей в основном о ее предыдущей жизни в теле Зосимы, аристократки, жившей во времена осады Трои. Фейт узнала о своем смелом побеге сначала в Смирну, а затем в Кноссос. По всей видимости, она была отважной и красивой женщиной, которая влюбилась в одного из предводителей спартанцев, с которым и прожила в Кноссосе до конца своей жизни.

Фейт не перечитывала реальную историю Трои, чтобы удостовериться в правдивости того, что рассказала ей Марджори. Она не сомневалась в том, что ее нынешняя душа была той душой, которая жила в Зосиме. Однако ей очень хотелось узнать, что все это означает. Ей нравилась мысль о том, что однажды она была греческой красавицей, и, поскольку она не помнила ничего о своей жизни в Кноссосе и не ощущала себя человеком, о котором рассказала ей Марджори, ей было трудно понять, каким образом она и Зосима могли быть одним и тем же человеком. Она узнала о своей прошлой жизни, но ей казалось, что эта жизнь была вовсе не похожа на ту жизнь, которую она могла бы прожить.

Источник: Джон Локк «Опыт о человеческом разумении», книга вторая, глава XXVII (5-е издание, 1706).

Множество людей во всем мире верят в различные формы реинкарнации или повторного рождения. Есть масса причин считать, что они заблуждаются в этом вопросе.

Предположим, что у нас все же есть души и они перевоплощаются. Что из этого следует?

Этот вопрос и заботит Фейт. Несмотря на несколько подозрительный характер истории, рассказанной ей Марджори — почему это в наших прошлых жизнях мы всегда являемся такими интересными, сильными людьми, проживающими столь яркую жизнь? — Фейт не усомнилась в ее правдивости. Вопрос, который она задает себе, такой: «Если у меня действительно такая же душа, как у Зосимы, то делает ли это меня тем же человеком, что и она?»

Фейт интуитивно отвечает «нет». Она не ощущает себя Зосимой. И это неудивительно. Когда мы оглядываемся на себя самих в прошлом (а не на свои прошлые «я»), ощущение того, что мы являемся тем же человеком, что и раньше, дает нам некая степень психологической связи и целостности. Мы помним себя тем человеком, делая вещи, которые делал он, придерживаясь убеждений, которых придерживался он, и т. д. Кроме того, мы также чувствуем, как наше нынешнее «я» выросло из того человека.

Если бы наши души действительно обитали в других людях из прошлых жизней, у нас не было бы такой психологической связи с ними. Марджори должна рассказать Фейт о поступках и мыслях Зосимы, поскольку Фейт не помнит себя Зосимой; и у нее нет ощущения того, что она выросла из Зосимы. Без этих связей как можно вообще говорить о том, что Зосима и Фейт являются одним и тем же человеком, пусть даже у них действительна одна душа?

Если эти размышления верны, тогда, даже если у нас есть души, которые сохраняются после смерти тела, это необязательно означает, что мы сохранимся после телесной смерти. Похоже, что непрерывное существование «я» зависит от психологической непрерывности, а не от неких странных нематериальных субстанций. Непрерывное существование души не гарантирует непрерывного существования «я», так же как не гарантирует этого и непрерывное существование сердца или других органов.

А теперь подумайте о том, каково это: смотреть на свою фотографию в младенчестве.

Чтобы узнать, каким человеком вы были тогда, вы обычно спрашиваете об этом кого-то, кто был взрослым в то время и кто сможет вспомнить это. «Каким я был?» — спрашиваете вы их так же, как Фейт спрашивает Марджори: «Какой я была в Трое?» Ваши психологические связи с этим карапузом, возможно, настолько слабы, что их почти нет. Означает ли это, что вы, в очень реальном смысле, уже не являетесь тем же человеком, каким были в младенчестве, так же как Фейт уже не является Зосимой?

Смотрите также

2. Отправьте меня…

38. Я — мозг

54. Ускользающее «я»

88. Полная потеря памяти

66. Фальсификатор

«Тополиной аллее на закате» было суждено пополнить ряды шедевров Ван Гога. Эта «утерянная» работа будет продаваться за миллионы и породит огромное количество трудов, сравнивающих ее с двумя другими картинами Ван Гога, на которых запечатлен тот же пейзаж, но в разное время.

Это порадовало Йориса Ван дер Берга, поскольку именно он, а не Ван Гог нарисовал «Тополиную аллею на закате». Йорисбыл мастером подделок, и он был уверен в том, что его последнее творение будет восприниматься как оригинал. Это не только значительно увеличит его благосостояние, но и принесет ему огромное профессиональное удовлетворение.

Лишь несколько его близких друзей знали, что замышляет Йорис. Один из них выразил ему очень серьезные моральные опасения, которые Йорис отверг. Он полагал, что, если эту картину признают такой же хорошей, как и оригинал Ван Гога, она окупит все деньги, которые будут за нее заплачены. А любой, кто заплатит больше, чем она стоит на самом деле, только из-за того, что это работа Ван Гога, является глупцом, который заслуживает того, чтобы расстаться с деньгами.

Может показаться очевидным, что подделка картин является далеко не благородной профессией, поскольку она неизбежно связана с обманом. Фальсификатор преуспевает только тогда, когда он вводит людей в заблуждение относительно происхождения своей работы.

Однако обман не всегда следует осуждать. И в самом деле, иногда наглая ложь является как раз тем, чего требует мораль. Если некий агрессивно настроенный расистский молодчик спрашивает у вас, знаете ли вы, где живут какие-нибудь «иностранцы», вам лучше притвориться, что вы не знаете этого, чем направлять его прямо к дому номер 23.

Таким образом, действительно значимо лишь то, служит ложь благородным или низменным целям и какими будут последствия этой лжи.

Цель фальсификатора была далеко не благородной: заработать много денег для самого себя. Однако даже добросовестным художником может двигать, по крайней мере частично, желание заработать денег, поэтому такая постановка вопроса не решает проблему. Чтобы оценить искусство подделки, нам нужно смотреть на вещи шире.

Выдуманная история Йориса Ван дер Берга предлагает нам надежный способ защитить его работу. Если выражаться возвышенно, то можно сказать, что фальсификатор на самом деле оказывает нам услугу, напоминая об истинной ценности искусства и высмеивая то, как рынок произведений искусства заменяет эстетические ценности финансовыми. Главный момент здесь заключается в том, что фальсификатор может добиться успеха одним из двух способов: он может создать работу такую же хорошую, как и у мастера, которого он копирует, или же он может создать работу, которую будут считать ценной просто потому, что ее воспримут за работу какого-то знаменитого художника. Если подделка действительно так же хороша, как и работа признанного художника, то почему ее не оценить таким же образом? Если подделка не столь хороша, то нам нужно задаться вопросом, почему люди платят так много за менее ценный товар. Может быть, это происходит из-за того, что цены на рынке художественных произведений определяются не эстетическими заслугами, а модой, репугацией и известностью художника? Подпись Ван Гога на картине придает ей ценность так же, как надпись «Давид Бекхэм» придает ценность футболке. Если это верно, тогда абсурдно спорить с тем, что торговлю подобным низкопробным товаром можно каким-то образом сделать менее чистой с помощью подделок.

В этой связи фальсификатора можно рассматривать как худож-ника-партизана, сражающегося за истинные ценности творчества в обществе, в котором искусство принижено и сделано предметом потребления. Да, верно, что он является обманщиком. Но ни одну партизанскую войну нельзя вести в открытую. Систему нужно разбирать изнутри, по кусочкам. И эта война будет выиграна лишь тогда, когда любое произведение искусства будут оценивать за его эстетические качества, а не за подпись в углу.

Если только кто-нибудь не приведет веские доказательства, что бы поверить в действительную значимость подписи…

Смотрите также

12. Пикассо на пляже

37. Природа-художница

48. Злой гений

86. Искусство ради искусства

67. Парадокс поппадома

Когда происходят события, изменяющие жизнь, появление на столах поппадома едва ли считается самым драматичным из них. Но оно дало Саскии своего рода ментальную встряску, которая оказала значительное влияние на ее образ мышления.

Проблема заключалась в том, что официант, принесший ей поппадомы, не имел индийских корней, а был белым англосаксом. Это волновало Саскию, потому что ей нравилось ходить в индийский ресторан частично и из-за того, что там она соприкасалась с иноземной культурой. Если бы официант принес ей бифштекс и пирог с почками, это показалось бы ей менее нелепым, чем цвет его кожи.

Однако чем больше она думала об этом, тем меньше смысла в этом было. Саския считала себя интернационалисткой. То есть ей определенным образом нравилось многообразие культур, существующее в этнически многообразном обществе. Но это многообразие нравилось ей лишь тогда, когда другие люди сохраняли свою этническую принадлежность. Ей мог нравиться переход из одной культуры в другую только в том случае, если все остальные люди твердо сохраняли свою приверженность какой-то одной культуре. Чтобы она могла быть интернационалисткой, другие должны были быть мононационалистами. И где же тогда был ее идеал многонационального общества?

Саския по праву чувствует себя некомфортно. В основании либерального интернационализма лежит одна проблема. Он выступает в защиту других культур, но превыше всего ценит способность выходить за рамки одной культуры и ценить множество культур. Это серьезно подрывает доверие к нему. Идеальным человеком является интернационалист, посещающий мечеть, читающий индийские священные тексты и практикующий буддистскую медитацию.

Те, кто остается внутри одной культуры, не претворяют в жизнь эти идеалы, и поэтому, несмотря на разговоры об «уважении», их уровень ниже, чем уровень непредвзятого интернационалиста.

В этом есть что-то от мыслей, возникающих при посещении зоопарка. Интернационалист (приверженец множества культур) хочет ходить повсюду и восхищаться различными стилями жизни, но может делать это, только если разнообразные формы жизни сохраняются в более или менее нетронутом виде. Следовательно, различные субкультуры общества представляют собой своего рода клетки в зоопарке, и, если их посещают слишком много людей, интернационалисту становится уже менее интересно, радостно улыбаясь, указывать на них. Если бы все были такими же культурно неразборчивыми, как интернационалисты, тогда в мире было бы меньше истинного многообразия, которым можно было бы наслаждаться. И поэтому интернационалисты должны оставаться элитой, паразитирующей на внутренне однородных монокультурах.

Можно предположить, что вполне возможно оставаться интернационалистом и при этом быть преданным какой-то одной культуре. Примером может служить правоверный мусульманин или христианин, который тем не менее с огромным уважением относится к другим религиям и системам убеждений и всегда готов чему-то у них поучиться.

Однако терпимость и уважение других культур — это не одно и то же, что уважение всех культур в более или менее равной степени. Для интернационалиста лучшая точка зрения та, согласно которой во всех культурах есть что-то положительное. Но нельзя быть убежденным христианином, мусульманином, иудеем или даже атеистом и искренне верить в это. Может существовать терпимость или даже уважение других культур, но если христианин по-настоящему верит, что ислам так же ценен, как и христианство, то зачем ему вообще быть христианином?

Такова дилемма интернационалиста. Вы можете иметь общество, состоящее из многих культур, которые уважают друг друга. Назовите это многокультурием, если хотите.

Но если вы хотите защитить интернационализм, который ценит многообразие и рассматривает все культуры равноценно, тогда вы либо должны согласиться с тем, что те, кто живет внутри одной культуры, имеет более низкую форму жизни — а это, похоже, противоречит идее уважения всех культур, — либо вы должны выдвинуть доводы в пользу размытия (стирания) границ между определенными культурами, согласно которым люди одной культуры уважаются и другими культурами. А это приведет к уменьшению того вида многообразия (разнообразия), которое, по вашим словам, вы цените.

В нашем примере Саскии нужно надеяться на то, что другие разделяют идею интернационализма не столь полно, как она.

Смотрите также

10. Завеса неведения

55. Устойчивое развитие

82. Дармоедка

84. Принцип удовольствия

68. Безумная боль

В результате несчастного случая Дэвид получил необычное повреждение мозга. Когда его царапали, кололи или пинали, он не чувствовал боли. Но если он видел много желтого цвета, пробовал на вкус дубовую кору, слышал, как оперный певец берет верхнюю ноту «до», если он неумышленно каламбурил или испытывал другие, явно случайные ощущения, он чувствовал боль, иногда довольно острую.

Но он вовсе не считал эту боль такой уж неприятной. Он не искал боль специально, но и не предпринимал никаких действий, чтобы избежать ее. Это означало, что он не проявлял свою боль обычным образом, например плача или корчась от нее. Единственными физическими признаками того, что Дэвид испытывал боль, были всевозможные формы непроизвольных судорог: он пожимал плечами, быстро моргал или размахивал локтями, становясь похожим на курицу.

Однако невропатолог Дэвида был настроен очень скептически в этом смысле. Он видел, что Дэвид уже не ощущает боли, как раньше, но то, что чувствовал сейчас Дэвид, когда он видел «слишком много желтого», не могло быть болью. Боль, по определению, является чем-то неприятным, чего люди стараются избежать. Возможно, повреждение, полученное его мозгом, заставило Давида забыть ощущение настоящей боли.

Источник: статья Давида Льюиса «Безумная боль и марсианская боль» в первом томе». Лекций по философии психологии», под редакцией Неда Блока (Гарвард Юниверсите Пресс, 1980).

Аналитические философы живо интересуются болью. Они очарованы природой субъективных ощущений и ее отношением к объективному знанию, и похоже, что нет ничего более субъективного и при этом более реального, чем боль. Просто спросите об этом любого, кто страдал от острой зубной боли. В то же время мы довольно неплохо определяем человека, испытывающего боль. В отличие от других ментальных ощущений, таких как размышление о пингвинах, боль влияет не только на наше внутреннее состояние, но и на внешнее.

Поэтому, если вы хотите понять, что такое субъективное ощущение, вы можете изучить это на примере боли. История о «безумной боли» Давида является попыткой поиграть с переменными величинами, ассоциируемыми с болью, для того чтобы посмотреть, какие из них существенны, а какие несущественны. Тремя главными величинами являются: частные, субъективные ощущения; типичные причины; поведенческие реакции. Общее у безумной боли и обычной боли только субъективные ощущения; их причины и последствия совершенно различаются. Если тем не менее безумную боль правильно назвать болью, тогда мы должны заключить, что сутью боли является субъективное ощущение боли. А ее причины и последствия просто несущественны и могут отличаться от того, какими они обычно бывают.

Здравый смысл воспринимает это неоднозначно. С одной стороны, можно с очевидностью сказать, что боль по сути своей является субъективным ощущением. Только философы или психологи могут серьезно предполагать, что ей можно дать лучшее определение в терминах стимул-реакция или функционирование мозга. Но, с другой стороны, здравый смысл подсказывает, что субъективное ощущение боли, иметь которое не против тот, кто его имеет, и которое не вызывает никакого беспокойства, вовсе не является болью. Это означает, что история Дэвида бессмысленна: несмотря на его слова, он просто не мог испытывать боль. И скептицизм его невропатолога вполне обоснован. В конце концов, нам не на что положиться, кроме слов Дэвида. Почему мы должны доверять его способности распознавать свои внутренние ощущения и утверждать, что они аналогичны его ощущениям, которые он испытывал, когда ему было больно раньше, до этого происшествия?

Суть дела, однако, касается отношений между внутренним и внешним. Может статься, что легко говорить о том, что боль определяется тем, что чувствует больной, и что она естественным образом связана с таким поведением, как уклонение от боли и гримасничанье. Но это слишком поспешное суждение. Ибо если боль действительно является ощущением, тогда почему нельзя ощутить боль без ассоциируемого с ней поведения? Недостаточно сказать, что она просто должна как-то проявляться; вам следует объяснить, почему она должна так проявляться. И до тех пор, пока вы не сделаете этого, безумная боль будет оставаться одним из вариантов.

Смотрите также

23. Жук в коробочке

26. Остатки боли

32. Освободите Саймона

39. Китайская комната

69. Ужас

«Ужас! Ужас!»

Многие размышляли над тем, что заставило полковника Куртца произнести эти последние слова, ставшие знаменитыми. Ответом на этот вопрос является то, что, перед тем как испустить свой последний вздох, он осознал нечто. В последний миг своей жизни он понял, что прошлое, настоящее, будущее представляют собой иллюзию. Ни одно мгновение во времени не теряется. Все, что происходит, существует вечно.

Это значит, что его приближающаяся смерть еще не будет для него концом всего. Его жизнь, однажды прожитая, будет существовать всегда. И в каком-то смысле жизнь, которую он прожил, будет проживаться им снова и снова, постоянно возвращаясь, каждый раз в том же самом виде, без надежды на обучение, изменение, исправление прошлых ошибок.

Если бы Куртц прожил успешную жизнь, он бы смирился с этим осознанием. Он мог бы взглянуть на свою работу, подумать, что «она хороша» и спокойно отправиться в могилу, торжествуюя над смертью. И что вместо этого он реагировал на приближающуюся смерть с ужасом, свидетельствовало о том, что ему не удалось преодолеть трудности плотского существования.

«Ужас! Ужас!» Отнесетесь ли вы к мысли о вечной повторяемости своей жизни по-другому?

Источники: Фридрих Ницше «Так говорил Заратустра» (1891); Джозеф Конрад «Сердце Тьмы» (1902).

В качестве литературной критики и метафизического объяснения данная интерпретация последних слов Куртца, приводимая в книге Джозефа Конрада «Сердце тьмы», в лучшем случае является абсолютной спекуляцией, а в худшем — чистой выдумкой. Я не знаю никаких текстуальных свидетельств, говорящих о том, что именно так нам и следует понимать последние загадочные слова Куртца.

И представление о вечной повторяемости жизни, в которое, похоже, очень верил Ницше, по мнению большинства комментаторов, не характерно для его звездного часа.

Тем не менее гипотеза о вечной повторяемости жизни и нашей реакции на нее является интересным приемом для исследования самих себя, даже если нашим жизням и не суждено повторяться бесконечно, наша способность или неспособность смириться с мыслью о такой повторяемости для Ницше является показателем нашего «преодоления» жизни. Только «сверхчеловек», который способен полностью контролировать себя и управлять своей судьбой, мог бы смотреть на свою жизнь с достаточным удовлетворением, чтобы принять ее бесконечную повторяемость.

Однако важно помнить о том, что то, о чем говорит Ницше, не является своего рока. Днем Сурка, В фильме с одноименным названием Бюлл Мюррей вновь и вновь оказывался в том же самом дне, но всякий раз у него появлялась возможность сделать все подругому. Таким образом, он мог освободиться, избежать повторяющегося цикла, научившись для этого любить по-настоящему. Повторяемость жизни у Ницше — это такая форма повторяемости, при которой человек не осознает, что он совершает те же самые поступки и у него нет возможности совершить их по-другому. Это в буквальном смысле та же самая жизнь, проживаемая снова и снова.

Возможно, Ницше зашел слишком далеко, предположив, что лишь никогда не существовавший «сверхчеловек» мог бы справиться с этим. И в самом деле, все же интересно, как много людей, даже и тех, кто прошел через адские условия, говорят: «Если бы я мог вернуться назад, я поступил бы точно так же, ничего не изменив в своем поведении». Похоже, что эти слова явно противоречат утверждению Ницше о невыносимости бесконечной повторяемости жизни. Возможно, не прав не Ницще, а те, кто блаженно соглашается со своими прошлыми ошибками. Ибо когда мы действительно пытаемся вообразить себе неприятные события своего прошлого, ужасные ошибки, которые мы сделали, оскорбительные поступки, которые мы совершили, унижения, которым мы подверглись, то разве это не доставляет нам невыносимые страдания?

Отсутствие воображения или наша способность подавлять болезненные воспоминания удерживают нас от того, чтобы не быть захваченными < ужасом» прошлого? «Сверхчеловек» принимает идею повторяемости жизни без шор и фильтров, которые защищают нас от болезненных воспоминаний. Именно поэтому Ницше считал, что «сверхчеловеки» являются большой редкостью и что все мы отнесемся к мысли о бесконечном продолжении своей жизни так же, как и Куртц.

Смотрите также

20. Приговоренная к жизни

34. Не вините меня

65. Душевная сила

88. Полная потеря памяти

70. Инспекторская проверка

Когда инспектор санитарно-эпидемологической службы пришел с проверкой в пиццерию Эмилио и немедленно закрыл ее, никто из друзей последнего не мог поверить в то, что он позволил этому случиться. В конце концов, говорили они, он знал, что проверка надвигается, так почему же не подготовился к ней?

Ответ Эмилио был прост. Ему сказали, что инспектор придет с неожиданной проверкой где-то к концу месяца. Эмилио сел и стал гадать, в какой из дней может произойти эта проверка. Она не могла произойти 31-го: если инспектор не пришел до этого, значит, она может произойти только в этот день, и тогда эта проверка уже не будет неожиданной. Если исключить 31-е, тогда нужно исключить и 30-е, по той же причине. Проверка не может произойти 31-го, поэтому, если ее не произошло до 29-го, это означает, что она случится 30-го, а поэтому она вновь не будет для него неожиданной. Но если проверки не может быть 30-го или 31-го, значит, ее не может быть и 29-го, по тем же причинам. Отсчитывая дни назад, Эмилио пришел к выводу, что ни в один из дней проверки не будет.

Придя к выводу, что неожиданной проверки не может быть, Эмилио был очень неприятно удивлен, когда однажды к нему в заведение все-таки пришел инспектор. Что было неправильно в его рассуждениях?

Источник: Широко обсуждаемый «парадокс неожиданной проверки» берет начало в радиопрограмме шведского радио, передаваемой в годы Второй мировой войны.

Короткий ответ на эту загадку заключается в том, что в повседневной жизни люди не столь щепетильны в выборе слов, как щепетильны в этом логики. Под «неожиданной проверкой» инспектор просто имел в виду, что он не скажет Эмилио заранее, в какой день состоится его визит. Если до 31-го оставался бы всего один день и проверка тогда не стала бы неожиданной, то пусть так и будет.

Многие философы скажут, что это неинтересный ответ, поскольку он не решает проблему, а просто растворяет ее в мутном месиве обыденной речи. Но я думаю, что такая реакция невеликодушна. Всегда стоит напоминать себе о том, что двусмысленности и «серые зоны» в языке иногда необходимы нам, для того чтобы понять мир, даже если эти же самые неопределенности в других случаях могут стать помехой для понимания.

Тем не менее этот ответ действительно оставляет сложную проблему нерешенной. Что, если обещание неожиданного визита было буквальным, так что любой последующий визит, который не будет неожиданным, подобным тому, что произошел 31-го, будет противоречить обещанию о неожиданном визите?

Возможно, представление о неожиданном визите просто не до конца понятно. И в этом смысле размышления Эмилио были безукоризненны, и его вывод был верен: не может быть никакой неожиданной проверки. Следовательно, нельзя заранее объявить о неожиданной проверке, не подразумевая при этом некоторого противоречия в понятиях.

Вывод выглядит правильным, но его разрушает тот факт, что, очевидно, неожиданная проверка все-таки может состояться, как и обнаружил впоследствии Эмилио, на свою беду. Если обещание было дано и было выполнено, то кажется трудным спорить с тем, что оно не было понятным.

Существует еще интригующая возможность того, что человек, размышляющий о том, что не может быть никакой неожиданности, просто смещает источник этой неожиданности. 29-го, например, Эмилио мог прийти к выводу, что 30-го или 31-го никакой неожиданной проверки не может быть. Но это по-прежнему означает, что проверка, хотя и не неожиданная, может быть проведена в один из двух оставшихся дней.

Поскольку Эмилио не знает, в какой из двух дней произойдет эта проверка, она все равно окажется для него неожиданной, если случится 30-го.

Даже проверка 31-го может стать неожиданной, поскольку Эмилио решил, что никакой неожиданной проверки в этот день не будет, и поэтому, когда эта проверка все же произойдет, она окажется для него неожиданной.

Но, возможно, самое удивительное это то, что головоломка, которая похожа на небольшой лингвистический трюк, оказывается гораздо более сложной, чем кажется на первый взгляд.

Смотрите также

16. Наперегонки с черепахой

25. Буридан — осел

42. Бери деньги и беги

94. Налог Соритеса

71. Жизнеобеспечение

Доктор Грей находился в депрессии. Одну из его неизлечимых больных поддерживал аппарат жизнеобеспечения. Прежде чем потерять сознание в последний раз, она постоянно просила отключить этот аппарат. Но комитет больницы по этике постановил, что было бы неправильно предпринимать любые действия, направленные на сокращение жизни пациента.

Грей не был согласен с этим комитетом, и его беспокоило то, что игнорировались желания самой пациентки. Он также полагал, что отсрочка смерти с помощью этого аппарата просто продлевала мучения ее друзей и родственников.

И теперь Грей стоял и печально взирал на свою пациентку. И тут случилось нечто странное. Больничный уборщик задел силовой кабель, ведущий к аппарату жизнеобеспечения, и выдернул его из розетки. Аппарат издал несколько предупредительных сигналов. Уборщик, обеспокоенный этими звуками, вопросительно посмотрел на стоявшего рядом врача.

«Не беспокойтесь, — сказал ему без колебаний Грей. — Продолжайте работать. Все в порядке».

И в самом деле для Грея все сейчас было в полном порядке. Ибо никто не предпринимал сознательных действий по укорачиванию жизни пациентки. Все, что он делал сейчас, оставляя случайно выключенным аппарат, сводилось к тому, что он не предпринимал никаких действий, чтобы продлить ей жизнь. Теперь он добился желаемого результата без нарушения инструкций комитета по этике.

Источник: Джонатан Гловер «Причинение смерти и спасение жизни» (Пингвин, 1977).

Существует очевидная разница между убийством и доведением до смерти, но всегда ли эта разница значима с моральной точки зрения? Если в обоих случаях смерть была преднамеренной и являлась результатом сознательного решения, то разве не в одинаковой степени виноваты те люди, которые принимали это решение?

В случае доктора Грея действительно странно проводить четкое различие между убийством и доведением до смерти. Он хотел отключить аппарат жизнеобеспечения и позволить пациентке умереть. На самом деле он просто не включил этот аппарат снова, с тем же намерением и результатом. Если было неправильно делать что-то, что заставит пациента умереть, то так же неправильно будет не сделать нечто, не требующее усилий, для того чтобы остановить умирание пациента? Или, говоря иначе, если было морально верным позволить пациенту умереть, то морально верным будет и отключение этого аппарата.

Тем не менее законы об эвтаназии действительно проводят четкое различие между понятием убийства и доведением до смерти. И это имеет странные последствия, потому что врачи могут прекратить кормление пациента, постоянно находящегося в беспомощном состоянии, и в конечном счете доводят его до смерти, но они не могут ввести ему смертельную инъекцию и убить его быстро. В любом случае, пациент не будет ничего осознавать и не будет страдать. Тем не менее трудно понять, как лишение пищи может считаться более приемлемым с этической точки зрения решением, чем быстрое и безболезненное убийство.

Можно возразить, что, хотя не всегда существует морально значимое различие между убийством и доведением до смерти, по юридическим и социальным мотивам важно не разрешать сознательное убийство. Существуют определенные этические «серые зоны», как, например, этот случай с аппаратом жизнеобеспечения, но общество нуждается в правилах, лучшим и очевиднейшим правилом будет разграничение понятий «убийство» и «доведение до смерти». В некоторых непростых случаях это может означать получение неудовлетворительных результатов, как в случае с пациенткой доктора Грея. Однако это лучше, чем позволить врачам совершать сознательные убийства.

Тем не менее, если все это подразумевает, что разница между убийством и доведением до смерти является наилучшим способом различить этическое и неэтическое отношение к пациентам, то этот аргумент вызывает вопрос: почему бы не сделать основным правилом уменьшение страданий пациентов и уважение их желаний?

К какому бы выводу мы ни пришли, случай доктора Грея показывает, что с этической точки зрения различие между убийством и доведением до смерти еще далеко не изучено.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

29. Зависимость от чьей-то жизни

53. Двойная неприятность

89. Убей и дай умереть

72. Освободите Перси

«Сегодня я начинаю судебное дело против своего так называемого хозяина, господина Полли, в соответствии со статьей 4(1) Европейской конвенции по правам человека, которая гласит, что «никого нельзя удерживать в рабстве или неволе».

Господин Полли поймал меня в Венесуэле, он удерживает меня против моей воли, у меня нет денег и имущества, которое можно было бы назвать моей собственностью. Разве это правильно? Я такая же личность, как и вы. Я ощущаю боль. У меня есть планы, мечты. Я могу говорить, думать и чувствовать. К себе вы бы так не отнеслись. Так почему же вы позволяете, чтобы меня так нагло унижали?

В ответ я слышу: «Потому что ты попугай, Перси». Да, я действительно попугай. Но хотя ваша конвенция касается прав человека, там говорится о «всех», а под «всеми» имеются в виду «все личности». А что такое личность? Раньше считалось, что настоящими личностями являются только белые люди. Позже этот предрассудок был устранен. Разумеется, личностью является любое думающее и обладающее интеллектом существо, у которого есть рассудок и мышление и которое может себя осознавать. Я являюсь таким существом. Я личность. Отказывать мне в моей свободе, только исходя из моей породы, — предрассудок, который нельзя оправдать, так же как нельзя оправдать расизм».

Источник: Джон Локк, «Опыт о человеческом разумении», книга вторая, глава XXVII (5-е издание, 1706).

Слушайте больше оптимистов или пессимистов в области биологии, и вы, возможно, поверите в то, что Перси является не такой уж далекой перспективой.

Кто знает, когда генная инженерия сможет вырастить породу су-перумных попугаев или, что более вероятно, шимпанзе?

И если это произойдет, то не сможем ли мы вывести и такую породу людей? «Личность» — это не то же самое, что «человек». Последнее определение касается биологического вида, а первое, очевидно, является чем-то не столь физиологически специфичным. Посмотрите, как мы реагируем на встречающихся в фантастических произведениях интеллектуальных инопланетян, таких как Клинтоны в «Стар Треке». Фраза «они тоже личности», похоже, будет не просто логичной реакцией, но и правильной, в то время как неверно говорить, что «они тоже люди».

Какая категория более важна с моральной точки зрения? Подумайте над тем, нравственно ли было пытать одного из Клинтонов. «Все в порядке, ведь он не человек» — такое объяснение кажется мне морально возмутительным, в то время как «не делайте этого, он тоже личность» кажется морально правильным.

Если эти рассуждения верны, тогда Перси должен летать свободно, и нам следует еще раз подумать о восприятии самих себя и других животных. Во-первых, представление о том, что наша моральная значимость лежит в нашей личностной, а не человеческой природе, прекрасно согласуется с представлением о том, что наша индивидуальность определяется не нашим физическим телом, но теми характеристиками «я», которые важны для того, чтобы быть личностью: мышлением, чувствами, осознанием себя. Они необходимы нам, чтобы мы продолжали существовать как личности, а не как тела.

Во-вторых, слова Перси о расизме предполагают, что «безжалостное отношение к животным» является реальной перспективой. Безжалостное отношение к животным будет происходить всякий раз, когда мы начнем относиться по-другому к какому-либо творению на основании того, что оно принадлежит к другому биологическому виду, в ситуации, когда эти биологические различия несущественны с моральной точки зрения.

В действительности нет ни одного животного, обладающего достаточным набором человеческих качеств, чтобы обратиться за защитой к Европейской конвенции по правам человека. Тем не менее существует много животных, которые не только чувствуют боль, но могут до некоторой степени помнить ее и предчувствовать.

Можно ли утверждать, что это само по себе означает, что с точки зрения нравственности мы обязаны принимать во внимание эту боль и не причинять ее напрасно? И если мы не делаем этого просто потому, что упомянутые животные не являются людьми, то разве мы не виноваты в безжалостном отношении к животным? Это обвинение должно быть рассмотрено, даже если нет особых перспектив доведения его до суда.

Смотрите также

5. Свинья, которая хочет, чтобы ее съели

32. Освободите Саймона

54. Ускользающее «я»

65. Душевная сила

73. Быть летучей мышью

Что значит быть летучей мышью? Попробуйте это себе представить. Возможно, вы представите себя очень маленьким, имеющим форму летучей мыши и висящим вниз головой в какой-нибудь пещере в окружении сотен своих друзей. Но это даже и близко не похоже. На самом деле вы представляете себе, что живете в теле летучей мыши, а не являетесь ею. Попробуйте еще раз.

Если вам трудно это сделать, то одна из причин этого состоит в том, что у вас, как у летучей мыши, нет членораздельной речи (языка), или, если быть немного более великодушным, есть лишь примитивный язык писков и криков. И дело не в том, что у вас нет языка для выражения своих мыслей, у вас просто нет мыслей — по крайней мере, таких, которые задействуют какие-то лингвистические понятия.

Другой причиной, и, пожалуй, самой главной, является то, что летучие мыши ориентируются в пространстве с помощью эхолокации. Писк, который они издают, служит своего рода радаром, который позволяет им определить наличие вокруг них объектов по тому, как звук этих писков, отражаясь от объектов, возвращается к ним. Каково это воспринимать мир подобным образом? Можно предположить, что ощущения летучей мыши похожи на наши визуальные ощущения, но это маловероятно. Третья причина является еще более странной и состоит в том, что летучая мышь, наверное, видит перед собой некий экран радара, похожий на экран радара в кабине авиапилота.

Нет, все же наиболее вероятным объяснением будет то, что восприятие мира с помощью эхолокации совершенно отличается от человеческого восприятия мира. Можете ли вы вообще себе это представить?

Источник: статья Томаса Найджела «Что значит быть летучей мышью?», опубликованная в журнале «Вопросы о человеке» (Кембридж Юниверсити Пресс, 1979) (?).

Впервые предложение представить себе мир ощущений, которые испытывает летучая мышь, было сделано в знаменитой статье американского философа Томаса Найджела «Что значит быть летучей мышью?». Трудность — если не невозможность — дать ответ на этот вопрос, кажется, отражает неустранимую проблему в аналитической философии.

На самом деле, научное изучение сознания находится на мертвой точке на стадии младенчества и уж точно еще не достигло половой зрелости. Во многих случаях мы сейчас понимаем очень многое. В частности, нет сомнений в том, что разум (сознание) зависит от функционирования мозга и что мы проделали уже большой объем работы в плане составления «карты» мозга: в обнаружении тех его областей, которые отвечают за определенные функции разума (сознания).

Но несмотря на это по-прежнему остается проблема под названием «разум-тело». То есть мы знаем, что существует своего рода тесная связь между разумом и мозгом, но по-прежнему остается загадкой, как нечто физическое, вроде мозга, может порождать субъективные ощущения разума.

Летучая мышь Найджела помогает кристаллизовать эту проблему. Мы можем понять, как работает мозг летучей мыши, как он воспринимает окружающий мир через эхолокацию, но это физическое и нейронное объяснение все равно не дает нам представления о том, что же чувствует сама летучая мышь. Таким образом, мы не в состоянии заглянуть в разум (сознание) летучей мыши, даже в том случае, если нам будет известно все о функционировании ее мозга. Но как же это может быть верным, если существование разума зависит лишь от функционирования мозга?

Говоря иначе, отличительным признаком разума служит восприятие мира от первого лица. Каждое разумное существо воспринимает’ мир с точки зрения какого-то «я», не важно, осознающего себя или нет. Но физический мир характеризуется исключительно в формах третьего лица, все в нем — это «он», «она» и «оно». Именно поэтому описание мозга и его работы может быть полным, потому что оно включает в себя все, что может' уловить взгляд третьего лица, и тем не менее упустить из виду то, что кажется самым важным для ощущений — взгляд от первого лица.

О чем же это говорит? Означает ли все вышесказанное, что разум уклоняется от научных объяснений, потому что взгляды сознания и науки полностью отличаются? Или мы просто еще не придумали такую область для научного понимания мира, которая включала бы в себя точки зрения первого и третьего лица? А может быть, разум вовсе не является частью физического мира? Первый вариант кажется преждевременно пессимистичным, второй оставляет нам надежду на путь вперед, который мы еще даже не можем понять, а третий, похоже, бросает вызов всему, что мы знаем о близкой связи между разумом и мозгом. Найти путь вперед, наверное, так же трудно, как и понять образ мыслей летучей мыши.

Смотрите также

13. Черное, белое и красное

21. Земля эпифенов

59. Глаза видят это

68. Безумная боль

74. Вода, вода, повсюду вода

НАСА назвала ее «двойником Земли». Вновь открытая планета не только имела почти такой же размер, как наша, но и обладала похожим климатом, да и жизнь на ней развивалась почти так же, как на нашей планете. На самом деле, на ней даже были страны, люди говорили на диалектах английского языка.

На двойнике Земли были кошки, сковородки, лепешки, бейсбол, пиво, и — по крайней мере, так казалось — вода. Там определенно была какая-то чистая (прозрачная) жидкость, которая лилась с неба, наполняла реки и океаны и утоляла жажду местных гуманоидов и астронавтов с Земли.

Однако когда эту жидкость проанализировали, оказалось, что это не НгО, а очень сложная субстанция, которую назвали H2N0. После этого НАСА объявила, что ее предыдущие утверждения о том, что на двойнике Земли была найдена вода, ошибочны. Некоторые люди говорят, что если нечто похоже на утку, ходит, как утка, и крякает, как утка, значит, это утка и есть. Птица ходила вразвалку, крякала, но она вовсе не была уткой.

Однако желтые газеты в своих заголовках предлагали другое объяснение: «Это вода, Джим, но не такая, какой мы ее знаем».

Источник: статья Хилари Путнам «Значение «значения», опубликованная в «философских записках», том 2: Разум, язык и реальность (Кембридж Юниверсити Пресс, 1975).

Является ли H2No водой или нет? А если говорить по существу, то почему это должно нас волновать? Проблемы, подобные этой, удивляют многих и считаются примерами нездорового интереса философов к вопросам простой семантики.

Какая разница, называем ли мы H2No водой или нет? Мы знаем, чем это является и чем не является.

Это становится важным, если вам интересно знать, откуда приходит значение. У большинства из нас нет ясного представления о значении, но мы тем не менее действительно допускаем какое-то приблизительное представление об этом. Оно состоит в том, что значения слов подобны определениям, которые мы носим в своих головах.

Допустим, я ошибочно полагаю, что мигрень — это сильная головная боль. И тогда я могу сказать: «У меня ужасная мигрень». Если мне укажут, что на самом деле никакой мигрени у меня нет, я смогу признать свою ошибку, но у меня по-прежнему будет ощущение, что я знал, что имел в виду, когда говорил так Данная ошибка — это несоответствие между правильным определением слова и тем определением, которое усвоил я. В этом смысле значение слова устанавливается его определением, а определения — это такие понятия, которые можно хранить в сознании так же, как в словарях.

Однако история о H2No ставит под сомнение это утверждение. Должно быть очевидным, что, когда земляне и их двойники думают «это вода», они думают о двух различных субстанциях. Земная вода и вода с планеты-двойника не идентичны — они просто случайно называются одним названием. А теперь представьте себе, какой была Земля и двойник Земли тысячу лет назад. Никто тогда не знал химический состав воды. Поэтому, если вы начнете думать о том, что могло происходить в сознании того, кто думает «это стакан воды», то ровно то же самое будет происходить и в случае с землянами и их двойниками. А теперь представьте себе человека с каждой из планет, думающего точно так же о том же самом стакане «воды». Если это H2No, тогда двойник землянина будет прав, а землянин не прав, потому что эта субстанция совершенно не похожа на то, что мы называем водой. Но это означает, что у них не может быть одинаковых мыслей, поскольку одинаковые мысли не могут быть одновременно истинными и ложными.

Если такие рассуждения верны — а они действительно кажутся убедительными, — тогда мы приходим к удивительному выводу.

Поскольку в голове землянина и его двойника происходит одно и то же, но их мысли различаются, то это означает, что мысли находятся не совсем в голове! По крайней мере, часть мысли — то, что придает значение словам, — на самом деле находится в открытом пространстве.

Поэтому вопрос относительно того, является ли H2No водой, — это вопрос не только простой семантики. То, как вы ответите на этот вопрос, определит, находятся ли значения и мысли в нашей голове или вне головы, в открытом пространстве. Это, в буквальном смысле слова, выведет ваше мышление из вашего сознания в открытое пространство.

Смотрите также

11. Яхта «Тезей»

23. Жук в коробочке

63. Неизвестно

68. Безумная боль

75. Кольцо Гайгеса

Герберт надел на палец кольцо Гайгеса и тут же удивился тому, что он увидел: ничего. Он стал невидимым.

В первые несколько часов он ходил повсюду, проверяя свое новое состояние невидимости. Один раз он случайно кашлянул и обнаружил, что для мира он был еще и не слышим. Но у него было физическое тело, и оно оставляло вмятины на мягких подушках или создавало необъяснимые препятствия для тех, кто хотел пройти сквозь него.

Освоившись со своей невидимостью, Герберт начал думать о своих дальнейших планах. К его стыду, мысли, которые поначалу пришли ему в голову, были не совсем приятными. Он мог, например, послоняться в женском душе или раздевалке. Он мог запросто украсть что-нибудь. Кроме того, он мог прервать неприятных типов в костюмах, которые что-то вечно кричали в трубки своих мобильных телефонов.

Но ему хотелось противостоять таким простым искушениям, и поэтому он попытался подумать о том, что хорошего можно было бы сделать. Однако в этом смысле возможности (варианты) были не столь очевидными. И как долго он мог противостоять искушению и не воспользоваться своей невидимостью менее благородным образом? Всего один миг слабости, — и вот он уже смотрит на голых женщин или ворует деньги. Были ли у него силы противостоять искушению?

Источник: Вторая часть «Республики» Платона (360 г. до н. э.).

Заманчиво посмотреть на кольцо Гайгеса как на испытание моральной устойчивости: ваше поведение под покровом невидимости отражает вашу истинную нравственную природу Но на сколько честно судить о человеке по его поведению, если он столкнулся с таким сильным искушением, которое не смогло бы выдержать большинство людей? Если мы честны перед собой, то, представив себя с кольцом, мы можем увидеть, что, к нашему сожалению, мы падки на разврат, но это не значит, что мы на самом деле развратны.

Возможно, это волшебное кольцо позволит нам проявить симпатию к дьяволу или, по крайней мере, к некоторым его младшим приспешникам. Знаменитости, ведущие себя вызывающе, к примеру, вызывают у нас неодобрение. Но как мы узнаем, что значит иметь огромное богатство, безграничные возможности для потакания своим слабостям и льстивых прислужников, готовых выполнять любую нашу прихоть? Так ли уж мы уверены в том, что в подобных обстоятельствах мы не опозоримся?

Некоторое представление о нынешнем состоянии нашей нравственности может дать размышление над тем, как мы поведем себя, если это кольцо попадет к нам на короткий срок Одно дело, признаваться в том, что, имея время, мы можем поддаться соблазну незаметного подглядывания; и совсем другое дело думать, что первое, что мы сделаем, став невидимыми, — это отравимся в раздевалку ближайшего спортзала. Человек, который последует по этому пути, отличается от настоящих любителей подглядывания только страхом или отсутствием возможностей для подглядывания.

Таким образом, это кольцо помогает нам понять разницу между совершением поступков, которые мы действительно считаем недопустимыми, и теми поступками, от совершения которых нас удерживают только привычки, репутация или робость. Оно раскрывает саму суть нашей нравственности, устраняя внешний слой ценностей, которых мы лицемерно придерживаемся. И после снятия этого слоя у нас может остаться не так уж и много.

Возможно, мы не станем убивать всех подряд, но одному или двум заклятым врагам, вероятно, не поздоровится. Многие феминистки считают, что большое количество мужчин обязательно бы воспользовались возможностью изнасиловать женщину. Может быть, мы не стали бы ворами-рецидивистами, но частная собственность для нас вдруг стала бы менее неприкосновенной.

Слишком ли пессимистичны такие утверждения? Если вы спросите людей о том, как, на их взгляд, поведут себя с кольцом другие и как они сами себя с ним поведут, то вы обнаружите разительный контраст в их ответах. Другие превратятся в аморальных типов, а мы сохраним свою порядочность. Когда мы отвечаем подобным образом, принижаем ли мы своих собратьев или превозносим самих себя?

Смотрите также

34. Не вините меня

54. Ускользающее «я»

66. Фальсификатор

85. Человек, которого нет

76. Ясная голова

Теперь Уша больше не будет чувствовать себя неловко в компании своих начитанных заумных коллег. Уверенной походкой она подкатила к выставляющему напоказ свою эрудированность Тимоти, чтобы проверить свои новые возможности.

«Уша, дорогуша, — сказал он ей, — какой элегантной мадам ты сегодня выглядишь!»

«Всецело прекрасной, волшебное дитя, — ответила Уша. — Я польщена. Но «ее волосы длинны, ноги легки, а глаза безумны». Я ничего не могу сказать про свои глаза, но размер моих туфель восьмой, а волосы у меня, определенно, короткие».

Тимоти был явно ошарашен. «Я не знал, что ты такая поклонница Китса», — сказал он.

«Перефразируя Канта, — ответила Уша, — возможно, ты не знаешь меня такой, какая я есть, но лишь такой, какой я тебе кажусь». Произнеся это, она покинула его. А он остался стоять в недоумении.

Ее новый имплантат работал потрясающе: высокоскоростной беспроводной чип, подсоединенный к всемирной паутине и встроенной энциклопедии. Он реагировал на усилия вспомнить что-либо, углубляясь в информационные источники и извлекая из них то, что необходимо. Уша даже не могла сказать, что конкретно она пыталась вспомнить и что этот чип извлек. Да ей это было безразлично, ибо теперь она была самым эрудированным человеком в комнате, и это было самое главное.

Уша хитрит. В этом нет сомнений. Она притворяется, будто читала и помнит те произведения, которые на самом деле впервые доставляются в ее сознание этим удивительным имплантатом.

Но означает ли это, что она не знает книг Китса и Канта? То, что она получает информацию нетрадиционным способом, еще не свидетельствует о том, что она ничего не знает. Какая, в конце концов, разница между получением информации, содержащейся в вашем сознании, и получением информации, находящейся где-то еще, но напрямую поступающей в ваш мозг?

Это становится еще более убедительным, если вы, наряду со многими философами, примете тот факт, что знание является своего рода оправданным истинным убеждением.

Убеждения Уши о Китсе и Канте верны, и она абсолютно права в том, что верит в их истинность на основе эффективности своего чипа, в отличие от нас верящие в то, что наши убеждения верны на основе сомнительной эффективности нашего мозга.

В этой истории самым интересным, возможно, является не то, что знает Уша, а роль, которую вспоминаемые факты играют в интеллекте и мудрости. Блестящее выступление Уши зависело не только от ее способности приводить цитаты — она еще должна была делать это остроумно и разумно. Именно это говорит о ее интеллекте, а не способность цитировать классические стихи и прозу.

Однако фон этой истории предполагает, что иногда мы ошибочно думаем по-другому. Уша была интеллектуально запугана, потому что ее окружали люди, способные с легкостью цитировать, приводить цитаты и ссылки на великие произведения. Демонстрируют ли такие люди действительно огромный интеллект или просто хорошую память? Обратите внимание на то, что Тимоти мог бы начать разговор, упомянув стихотворение Китса, но одноименная героиня этого стихотворения вовсе не была похожа на Ушу.

Возможно, у нас есть и другие веские основания считать, что имплантат Уши не является заменой прочтению великих книг.

Только проводя время на значимой для вас работе, вы по-настоящему понимаете и осознаете это. В приводимых цитатах Уши отсутствует понимание фона и контекста. Поэтому, несмотря на то что она может остроумно использовать их, чтобы смутить своего коллегу, если бы их разговор коснулся нюансов работ Китса или Канта, она, вероятно, опозорилась бы.

Но важно и то, что то же самое могло бы произойти и с Тимоти. Дело в том, что знание сути великих произведений философии и литературы еще не является показателем мудрости и интеллектуальности. Компьютерный чип может хранить эти знания также эффективно, как и человеческий мозг. Главное — это то, что мы делаем с этими знаниями.

Смотрите также

3. Индианка и лед

30. Из этого состоят воспоминания

40. Победитель на деревянной лошадке

63. Неизвестно

77. Козел отпущения

Почему Марша пошла служить в полицию? Для нее ответ был очевидным: чтобы защищать людей и обеспечивать порядок и справедливость. Эти соображения были важнее, чем следование инструкциям.

Она продолжала говорить себе, что из-за своего страха ей не хватало решимости нарушить правила, чтобы остаться верной своим идеалам. Один хороший мужчина совершил ужасную ошибку, в результате чего погибла невинная женщина. Но благодаря цепи случайностей и совпадений у Марши появилось достаточно косвенных улик, чтобы обвинить в этом преступлении другого мужчину. Кроме того, этот мужчина, которого она могла арестовать по ложному обвинению, был отвратительным типом, который наверняка был ответственен за целый ряд убийств. Ей просто не удалось собрать достаточно доказательств, чтобы ее обвинения убедили суд.

Она знала, что закон не оставлял места для ложных обвинений, но ведь лучше засадить за решетку убийцу-рецидивиста, чем человека, который не представляет угрозы для общества? Гораздо справедливее поступить так, чем отказать убийце в справедливом суде.

Источник: фильм Кристофера Нолана «Бессонница» (2002).

«Если кто-то обидит моих детей, я убью его». Такое можно нередко услышать от законопослушных в других отношениях граждан. Но о чем думают люди, которые произносят такие слова?

Одни люди могут объяснить такие слова тем, что, несмотря на то что они знают, что вершить самосуд нельзя, они все равно просто и честно выразят свои чувства. Другие могут быть более агрессивны. И человек, обидевший их детей, получит по заслугам. Закон может быть не на их стороне, но естественная справедливость будет на их стороне.

Вне сомнений, закон и мораль — это не одно и то же. Именно поэтому возможно появление несправедливых законов и гражданское неповиновение иногда похвально. Тем не менее принцип главенства закона важен. Только в исключительных случаях мы можем обойти или нарушить закон. Нам выгоднее запретить людям вершить самосуд даже в том случае, когда они совершают его из добрых побуждений.

Однако эти общие размышления не очень-то подходят для Марши. Она может полностью согласиться с этим анализом, но ее проблема в том, что она не знает, находится ли она в чрезвычайных обстоятельствах, в которых можно нарушить закон. Как она может узнать об этом?

Несколько различных способов определить это могли бы оправдать ее обман. Например, можно считать, что нарушение закона допустимо, если соблюдаются три условия. Во-первых, если нарушение закона приводит к значительно более позитивному результату, чем следование закону. Похоже, что это именно та ситуация, в которой оказалась Марша. Во-вторых, ваш поступок не должен подрывать авторитет законопослушности в целом. Это условие тоже будет соблюдено, если обман Марши останется тайной. В-третьих, нарушение закона должно быть единственным средством добиться лучшего результата.

Похоже, что не существует другого способа, с помощью которого Марша смогла бы гарантировать, что настоящий преступник окажется в тюрьме.

В этом случае все-таки появляется правдоподобное нравственное оправдание для предполагаемого мошенничества Марши. И тем не менее мысль о том, что не суд, а полицейский принимает решение о наказании кого-либо, отвратительна.

И для этого есть веские причины: нам нужны меры, направленные на то, чтобы полицейские не злоупотребляли своей властью, даже если иногда они приведут к тому, что виновные будут ходить на свободе.

Можем ли мы иметь и то и другое? Возможно, не будет противоречием сказать, что общество должно требовать от полиции соблюдения правил, но при этом иногда неплохо бы, чтобы она их незаметно нарушала. Наша коллективная работа, возможно, должна состоять в поддержании главенства закона, но наш индивидуальный долг, вероятно, должен заключаться в том, чтобы делать все от нас зависящее в рамках и вне рамок закона.

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

17. Пытать или нет?

36. Упреждающее правосудие

50. Хорошая взятка

78. Азартная игра с Богом

И сказал Господь философу: «Я Господь, Бог твой, и, хотя у тебя нет доказательств того, что Я есть тот, кем себя называю, позволь мне дать тебе такой повод поверить в это, который понравится твоей падшей душе: азартную игру, основанную на своекорыстии.

Есть два варианта: Я существую, и Я не существую. Если ты поверишь в Меня и последуешь Моим указаниям и окажется, что Я существую, ты получишь вечную жизнь.

Однако, если окажется, что Я не существую, ты получишь смертную жизнь с некоторым утешением, которая даст тебе вера. Конечно, ты проведешь какое-то время в церкви и упустишь какие-то удовольствия, но это будет не важно, когда ты умрешь. Но если Я действительно существую, вечное блаженство — твое. «Если ты не веришь в Меня и Я не существую, то у тебя будет свободная и легкая жизнь, но ты все равно умрешь, и ты не будешь жить с подтверждением веры в божественное. Однако, если Я все же существую, тогда у тебя будет вечность с раскаленными кочергами и мучением».

«Поэтому, если ты ставишь на то, что Я не существую, то в лучшем случае получишь короткую жизнь, а в худшем, — вечное проклятие. Но, если ты поставишь на то, что Я действительно существую, как бы невероятно это ни казалось, то, в худшем случае, у тебя будет короткая жизнь, а в лучшем — вечность. Надо быть сумасшедшим, чтобы не поставить на это».

Источник: Блез Паскаль «Мысли» (1660).

Во всех странах есть люди, которые не всегда ходят в церкви, не изучают религиозных текстов и даже не следуют учениям своей религии. Тем не менее они не перестают верить в своего Бога или во всех богов сразу. Например, они по-прежнему крестят своих детей, организуют бармицвы, или религиозные похороны. В трудные времена они могут к тому же еще и молиться.

Такие люди, возможно, рассуждают не так, как наш азартный Бог, но похожие базовые принципы лежат в основе и их поведения: на всякий случай лучше сохранять минимальную преданность Богу. Так рассуждает не только страховой агент, но и азартный игрок на это не требуется много времени и усилий, но это может спасти вашу душу.

Делать ставку имеет смысл, только если действительно существуют два варианта, но их, разумеется, нет. Существует множество богов, в которых можно верить, и множество способов поклоняться им. Евангельские христиане, к примеру, считают, что вы отправитесь в ад, если не примете Иисуса Христа как своего Спасителя. Поэтому, если вы сделаете свою божественную ставку на ислам, индуизм, сикхизм, джайнизм, буддизм, иудаизм, конфуцианство или любую другую религию, вы все равно проиграете, если Христос окажется Царем Небес.

Ставки, конечно же, остаются теми же самыми: одним из возможных последствий за неправильно сделанный выбор является вечное проклятие. Но проблема сейчас состоит в том, что вы не можете уберечься от этого очень маловероятного варианта, потому что, если вы выберете неправильную религию, вы все равно будете прокляты. Вы, вероятно, можете подумать, что любящий всех Бог не осудит людей на ад за веру в неправильную религию, поэтому сойдет любая религия. Но такой добрый и снисходительный к ошибкам Бог, конечно же, не осудит на вечный огонь и атеистов.

Единственный Бог, от которого следует защищаться, — это Бог-фундаменталист, и данные указания действительны только в отношении очень конкретного божества.

Кроме того, странно, что Бог, который способен обозревать самые потаенные уголки наших душ, примет веру, основанную на таком узком и расчетливом своекорыстии. Со временем, возможно, вы начнете верить по-настоящему, а не просто делать вид, что вы верите. В религиозном поклонении совершенство приходит с практикой.

Но Бог все равно распознает неискренность, которая мотивировала вашу веру, и воздаст вам по заслугам.

Поэтому на самом деле ставки нужно делать более осторожно. Либо вы выбираете веру в одного особенно мстительного и сурового бога, который повелевает верить лишь в одну фундаментальную религию, а не в множество соперничающих с ней верований; либо вы выбираете веру в то, что нет никакого бога или что он не настолько эгоистичен (самовлюблен), чтобы требовать от вас верить в него до того, как он даст вам возможность спастись. И даже если вы поставите на злобного бога, останется еще много богов, которым очень не понравится то, что вы выбрали не их.

Делание ставок в конечном счете оказывается бессмысленным занятием.

Смотрите также

24. Квадратный круг

45. Невидимый садовник

58. Божественное повеление

95. Проблема зла

79. Заводной апельсин

Министру внутренних дел дали недвусмысленно понять, что его план был «политически неприемлемым». Но простая схожесть этого плана с тем, что было описано в дистопическом произведении одного из известных писателей, еще не была причиной сразу же от него отказаться.

Как и во время процесса Людивико, описанного в книге Энтони Берджеса «Заводной апельсин», в ходе новой программы «Лечение посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения к совершению преступлений» (ЛПВУРОП) рецидивистов проводили через неприятные, хотя и непродолжительные процедуры, после которых у них возникало отвращение от самой мысли о совершении тех преступлений, которые они совершали раньше.

Министру внутренних дела эта ситуация казалась не просто выигрышной, а очень выигрышной: выигрывал налогоплательщик, поскольку эти процедуры стоили дешевле, чем длительные и повторяющиеся сроки заключения; выигрывал преступник, поскольку вне камеры жить было лучше, чем внутри нее; и выигрывало общество, поскольку ранее опасные для общества люди превращались в законопослушных граждан.

Однако бригады правозащитников вопили о «промывке мозгов» и покушении на базовые свободы и достоинство человека, хотя участие в этой программе было исключительно добровольным делом. Так чему же здесь, думал министр, противиться?

Источник: Энтони Берджес «Заводной апельсин» (Хайнеманн, 1962).

Когда люди говорят о человеческом достоинстве и свободе, они либо описывают два наиболее важных ориентира на ландшафте этики, либо просто произносят ни к чему не обязывающие слова.

А когда люди жалуются, к примеру, на то, что какие-то новые технологии оскорбляют человеческое достоинство, они чаще всего просто выражают свое рефлекторное отвращение чему-то незнакомому и необычному. Например, многие отвергали искусственное оплодотворение, когда оно только что появилось, на том основании, что оно низводило человека на уровень какого-то лабораторного экземпляра. Сегодня большинство людей считают его уместным и эффективным способом решения проблем бесплодия.

Исходя из этого, мы должны отнестись с подозрением к утверждениям о том, что программы, подобные ЛПВУРОП, представляют собой атаку на человеческую свободу и достоинство. Возможно, те, кто заявляет об этом, просто выражают предубеждение против новшеств, которые показывают, что человеческие существа не настолько таинственны, как нам хотелось бы думать, и что и ими тоже можно манипулировать в научных целях.

С этим можно поспорить, сказав, что данное лечение всего лишь совершает систематически то, что обычно происходит спонтанно. Через комбинацию социализации и инстинкта мы учимся испытывать отвращение к определенным формам поведения. Мы воздерживаемся от причинения боли другим людям не потому, что мы убеждены в том, что это неправильно, но потому, что пришли к пониманию того, что нужно не допускать их боли. Однако некоторым людям не удается усвоить этот урок. Возможно, у них нет внутреннего сопереживания, которое позволяет большинству из нас сочувствовать боли других. А может быть, у них понижена чувствительность к жестокости, и они воспринимают ее как нечто позитивное. В таких случаях, что неправильного в искусственном внедрении инстинктов, которые в них не развила природа или воспитание?

Разговоры о промывке мозгов очень убедительны, но похоже, что большая часть нашего поведения является своего рода привычкой, возникшей путем комбинации постоянного негативного и позитивного влияния наших родителей и общества в целом. В сущности, нам всем, с самого рождения, промывают мозги. И только когда промывка мозгов производится быстро или с нежелательными для нас последствиями, она вдруг становится этически неприемлемой. Разве лечение посредством выработки условно-рефлектор-ной реакции отвращения к совершению преступлений не является просто ускоренной и корректирующей версией того вида приемлемой промывки мозгов, которую мы обычно называем социализацией?

По схожим причинам мы должны быть осторожны с преувеличением своих притязаний на свободу. Мы не считаем, что человек свободно воздерживается от насилия, только когда он равно склонен к его проявлению и непроявлению и выбирает непроявление насилия. Обычный, порядочный человек скорее ощущает, чем выбирает отвращение к причинению бессмысленной боли другим; это не просто вопрос хладнокровного проявления «свободной воли». Поэтому, если какой-то лечебный процесс просто внедряет в человека то, что для большинства людей является обычным уровнем отвращения к преступному поведению, то как он повлияет на человека, менее свободного, чем вы или я?

Если существуют веские аргументы против лечения посредством выработки условно-рефлекторной реакции отвращения к совершению преступлений, то нам нужно выйти за рамки неясных призывов к свободе и достоинству.

Смотрите также

17. Пытать или нет?

35. Последняя надежда

50. Хорошая взятка

97. Моральная удача

80. Сердце и разум

И Шулер, и Трайн укрывали евреев от нацистов во время оккупации Нидерландов. Однако делали они это по совершенно различным причинам.

Трайн была женщиной, чьи добрые поступки были исключительно спонтанными. Страдание и нужда вызывали отклик в ее сердце, и она реагировала на них не раздумывая. Друзья восторгались щедростью ее духа, но иногда напоминали ей о том, что благими намерениями вымощена дорога в ад. «Ты можешь почувствовать, что нужно дать денег нищему, — говорили они ей, — но что, если он потратит их на наркотики?» Трайн не реагировала на такие опасения. Ведь при виде человеческой нужды все, что надо сделать, — это помочь, верно?

Шулер, напротив, считалась женщиной холодной. На самом деле, она даже не любила многих людей, хотя и не испытывала к ним ненависти. Когда Шулер помогала другим, она делала это, потому что, подумав об их положении и своем долге, она приходила к выводу, что им нужно помочь. Шулер не испытывала каких-то теплых чувств от своих добрых дел, она просто ощущала, что поступает правильно.

Так кто же — Шулер или Трайн — вел более правильную с нравственной точки зрения жизнь?

Таких людей, как Трайн, называют «хорошими», «добрыми», «щедрыми» чаще, чем людей, подобных Шулер. Мы чувствуем, что их доброта глубоко укоренена в их личности и исходит из них естественным образом. Их инстинктивная щедрость предполагает, что по самой своей сути они добры. И напротив, как бы мы ни восхищались такими персонажами, как Шулер, мы не ощущаем их доброты подобным же образом.

В лучшем случае, мы можем начать восхищаться их готовностью подчиниться тому, что они считают своим долгом.

Любопытно, что мы реагируем именно так. Ведь если нравственность заключается в том, чтобы поступать правильно, то далеко не очевидно, что мы тогда должны считать, что Трайн достойна большей похвалы с нравственной точки зрения, чем Шулер. И действительно, как уже было заявлено, Трайн в своем простодушии, возможно, с большей вероятностью сделает что-то неправильно, чем Шулер. Например, во время путешествия по Африке местные дети часто будут просить у вас карандаши, а иногда и деньги, Тайн в такой ситуации, разумеется, даст им все, что они просят. Но Шулер, возможно, поразмыслит над этим немного дольше и придет к выводу, как и большинство агентств по развитию, что такого рода щедрость способствует поддержанию зависимости, а также чувства неполноценности и беспомощности. Гораздо лучше отдавать что-нибудь напрямую какой-нибудь школе и сохранять чувства достоинства тех, кому вы хотите помочь.

Есть и вторая причина приуменьшить похвалу Трайн. Поскольку ее действия бездумны, не значит ли это, что ей просто повезло, что она склонна поступать по-доброму (делать добро)? Почему мы должны хвалить кого-то только за то, что у него случайно появилось хорошее расположение духа? Хуже того, не уведут ли наши инстинкты нас в сторону, если мы не будем размышлять о наших чувствах? Подумайте, например, о многих людях, живших в разное время, имевших такой же характер, как у Трайн, но выросших в расистских обществах. Такие люди зачастую так же бездумно проявляли свой расизм, как и свою доброту.

Может быть, мы могли бы зайти еще дальше. Шулер заслуживает большего морального доверия именно потому, что она поступает по-доброму, несмотря на отсутствие инстинктивного сопереживания и сострадания. Если доброта Трайн не требует каких-то усилий, то доброта Шулер представляет собой триумф человеческой воли над естественными наклонностями.

Однако полное изменение наших инстинктивных суждений и восприятие Шулер как человека, заслуживающего большей похвалы с нравственной точки зрения, создают различные проблемы. В конце концов, не странно ли говорить о том, что человек, чья доброта в значительной степени зависит от его характера, является менее добродетельным, чем тот, кто делает добро только потому, что считает, что он должен его делать?

Банальное решение этой дилеммы состоит в том, чтобы сказать, что доброта требует объединения разума и чувств и что, хотя и Трайн, и Шулер демонстрируют некоторые признаки добродетели, ни одна из них не является образцом гармоничной, нравственной личности. Это почти наверняка верно, но такой подход уходит от реальной дилеммы: что важнее при определении нашей нравственной доброты — наши чувства или наши мысли?

Смотрите также

17. Пытать или нет?

18. Требования логики

50. Хорошая взятка

83. Золотое правило

81. Чувство и чувствительность

Гуманоиды с Галафреи во многом похожи на нас. Однако их чувственное восприятие очень отличается от нашего.

Например, свет, отражаемый в диапазоне частот спектра, видимого людьми, жители Галафреи чувствуют по запаху. Видимый нами синий цвет они воспринимают как запах цитруса. То, что мы слышим, они видят. Девятая симфония Бетховена для них представляет собой яркое световое беззвучное шоу неописуемой красоты. Единственное, что они слышат, — это мысли: свои и чужие. Вкус — это то, что остается в их глазах. Их лучшие художественные галереи славятся своим приятным вкусом.

У них нет чувства осязания, но они обладают другим чувством, которого нет у нас. Оно называется мулст. Это распознавание движений суставами. Нам настолько же невозможно представить себе мулст, насколько жителям Галафреи невозможно представить себе прикосновение.

Когда люди впервые узнали об этой странной расе, прошло не так много времени и кто-то из них спросил: а когда на Галафрее падает дерево, слышится ли при этом звук от его падения? Между тем на Галафрее задавались вопросом: когда на Земле показывают какой-либо фильм, пахнет ли он?

Источник: Джордж Беркли «Трактат о принципах человеческого знания» (1710).

Загадка «если в пустынном лесу падает дерево, то раздается ли при этом какой-либо звук?» — одна из самых древних в философии. Поскольку она стала такой банальной, полезно было бы рассмотреть эту проблему под новым углом зрения.

Отсюда и любопытный вопрос: «Когда на Земле показывают фильм, источает ли он какой-нибудь запах?» Каким бы странным он ни был, он столь же уместен, как и классический вопрос о падении дерева в лесу.

Эти загадки возникают от осознания того, что наше восприятие мира зависит во многом, если не во всем, от нашего строения (конституции) и от самого мира. Атмосферные волны определенной частоты преобразуются нашим мозгом в звуки. Собаки слышат звуки, которые неслышны нам, и нет логических оснований полагать, что другие создания не мстут преобразовывать те же самые атмосферные волны в запахи, ощущения или цвета. И действительно, синестезия — смесь ощущений, в которой цвета слышимы, а звуки видимы, — возникает у людей либо временно, как редкое состояние, либо постоянно, под воздействием таких галлюциногенов, как ЛСД

Принимая во внимание эти очевидные факты, возникает вопрос о том, существуют ли такие понятия, как звук, если не существует тех, кто мог бы что-нибудь слышать. Именно такая ситуация возникает при вибрации воздуха во время падения дерева в пустынном лесу. Но если звуки находятся в ушах слышащих, то разве нельзя сказать, что без ушей нет звуков?

Если вы хотите возразить этому выводу и сказать, что, когда на Галафрее падает дерево, оно производит звук, то вам, разумеется, придется сказать, что, исходя из той же логики, когда на земле показывают какой-либо фильм, то он источает запах. Ибо если сказать, что дерево производит звук, это еще не значит, что кто-то что-то слышит. Это лишь значит, что, когда при данном событии присутствует человек, он слышит этот звук. И этого достаточно, чтобы сказать, что звук был произведен. Но если это верно, тогда почему неправильно говорить о том, что фильмы пахнут? Это не значит, что при показе фильмов кто-либо чувствует какой-либо запах. Это значит, что если бы человек, который чувствует то, что мы видим, присутствовал на просмотре фильма, он почувствовал бы запах этого фильма. Кажется, что это настолько же верно, насколько верно утверждение о том, что, если бы земной человек оказался в галафрейском лесу во время падения дерева, он бы хоть что-ни-будь, да услышал.

Такой ход размышлений, похоже, приводит нас к абсурдному заключению о том, что мир наполнен звуками, которые никто не слышит, цветами, которые никто не видит, запахами, которые никто не ощущает, тканями, которые никто не осязает, а также целой гаммой других чувственных ощущений, которые мы даже не в состоянии представить. Ибо нет конца способам, которыми живые существа могут познавать этот мир.

Смотрите также

21. Земля эпифенов

28. Кошмарный сценарий

59. Глаза видят это

73. Быть летучей мышью

82. Дармоедка

Элеонор восхищалась своим новым широкополосным соединением с Интернетом. Ей, привыкшей устанавливать связь со Всемирной паутиной через телефон, очень нравилось, что сейчас у нее имеется постоянный доступ к Сети и она может получать из нее нужную информацию гораздо быстрее, чем раньше. Вдобавок ко всему, так уж случилось, все это она получала абсолютно бесплатно.

Хотя сказать, что это бесплатно, значит немного лукавить. За эти услуги Элеонор ничего не платила, потому что она использовала соединение WiFi (иногда еще называемое локальной компьютерной сетью (ЛКС)), имевшееся у ее соседа. Эта сеть позволяла любому компьютеру, находящемуся в пределах досягаемости и имеющему нужное программное и аппаратное обеспечение, подключиться без проводов к широкополосному Интернету. Так получилось, что квартира Элеонор находилась настолько близко от квартиры ее соседа, что она могла воспользоваться таким подключением к Интернету.

Элеонора не считала это воровством. В любом случае, сосед оставался подключенным к Интернету. А она лишь использовала излишки его широкополосного соединения. На самом деле, приличная компьютерная программа под названием «Добрая сорока» следила за тем, чтобы во время использования Интернет-соединения скорость передачи данных на компьютере соседа практически не замедлялась. Поэтому она пользовалась его подключением к Интернету, не причиняя ему неудобств. Что в этом предосудительного?

Множество людей, имеющих ноутбуки или наладонные компьютеры с возможностями WiFi, время от времени «заимствуют» у других широкополосное подключение к Интернету. Нуждаясь в готовом подключении к Интернету, они ходят по улицам, выискивая сигнал от ЛКС, а затем останавливаются и забирают из Интернета свою почту.

Компании или индивидуальные лица, чью связь с Интернетом они используют, никогда не догадываются об этом и не ощущают этого во время собственной работы в Интернете.

Элеонора делает нечто более систематическое. Для ежедневного доступа в Интернет она использует связь с Интернетом, имеющуюся у соседа. Он платит, она играет. Это кажется очень несправедливым. Но действия Элеоноры не оказывают негативного влияния на ее соседа. Ему все равно приходится платить за соединение с Интернетом, и ее работа в Сети не мешает ему. Если смотреть на эту ситуацию с этой точки зрения, тогда Элеонора является вором не в большей степени, чем человек, использующий тень от дерева, растущего в саду соседа.

Это частный пример проблемы дармоедства. Дармоеды извлекают выгоду из действий других, не помогая им. Иногда дармоедство уменьшает общую сумму имеющихся выгод, и тогда нетрудно увидеть, почему оно неправильно. Но в других случаях дармоед, по сути, наслаждается избыточными выгодами и ни у кого ничего не отбирает.

Существует бесчисленное количество примеров подобного дармоедства. Некое общество организует бесплатный концерт в парке, на который заходит случайная прохожая. Находясь в самом конце толпы, она стоит там, наслаждаясь концертом, при этом не лишая никого удовольствия. Но она и не вносит каких-либо денег в общую копилку пожертвований на это мероприятие. Или взять ситуацию, когда кто-то нелегально скачивает из Интернета какую-то песню, которую он никогда бы не купил. Доходы исполнителя песни не уменьшатся, поскольку, если бы этого человека заставили заплатить за песню, он бы ее и не скачивал. Но песня тем не менее ему нравится.

Если дармоедство и является преступлением, то похоже, что это преступление без жертв. Что же тогда в нем неправильного? Возможно, здесь важно концентрироваться не на частных случаях дармоедства, а на моделях поведения. Например, мы можем и не беспокоиться по поводу того, что кто-то использует нашу WiFi связь, если подразумевается, что и мы в схожих обстоятельствах можем воспользоваться WiFi связью других людей.

Подобным же образом можно не платить за благотворительный концерт, на который вы случайно забрели, если вы сделаете добровольное пожертвование для других людей, которых вы собираетесь навестить. Если только вы отдаете столько же, сколько получаете, то дармоедство само по себе вполне приемлемо. Однако в случае Элеоноры она лишь берет, но ничего не отдает. Она не предлагает кому-то свой доступ в Интернет в обозримом будущем. Таким образом, она живет за чужой счет, не исповедуя при этом принципа взаимного сотрудничества, который бы сделал ее пользование чужой связью приемлемым.

Поступки Элеоноры свидетельствуют о том, что она не думает о других людях. Тем не менее, даже если мы считаем это немного эгоистичным, то разве не верно было бы сказать, что ее нехороший поступок малозначителен? На самом деле, не будет ли любое утверждение о том, что она поступила более чем нагло, показателем того, что мы позволили себе слишком озлобиться на совершенно безобидное воровство?

Смотрите также

14. Банковская ошибка в вашу пользу

34. Не вините меня

44. Пока смерть не разлучит нас

60. Делайте так, как я говорю, а не так, как я делаю

83. Золотое правило

Констанция всегда старалась соблюдать золотое правило нравственности: поступай так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, или, как это довольно неизящно выразил Кант: «Действуй только исходя из принципа, который бы ты пожелал видеть универсальным законом».

Однако теперь ее подмывало поступить вразрез с этим принципом. У нее появился шанс сбежать с мужем своей лучшей подруги, прихватив с собой все их сбережения. На первый взгляд, это не значило, что она поступит так, как не хотела бы, чтобы поступили с ней.

Но, размышляла она; все гораздо сложнее, чем кажется. Когда мы сажаем за решетку преступника, мы не говорим, что нас тоже надо засадить туда же. Мы говорим, что нас нужно засадить за решетку, если мы окажемся в тех же обстоятельствах, что и преступник. Эта оговорка существенна: все решают обстоятельства.

Поэтому ей нужно задать себе следующий вопрос: могла бы она пожелать, чтобы универсальным законом стала ситуация, при которой женщины, находящиеся в схожих обстоятельствах, убегали бы с мужем лучшей подруги и всеми сбережениями, накопленными семьей подруги? Если уж на то пошло, то ответ, похоже, будет утвердительным. Она не говорит, что прелюбодеяние и кража имущества обычно правильны, просто в ее особых условиях это так и есть. Тогда все решено: она может убежать с чистой совестью.

Источники: Аналекты Конфуция (V в. до н. э.); Иммануил Кант «Основы метафизики нравов» (1785).

Золотое правило Конфуция проявляется в разнообразных формах практически во всех основных этических системах, которые придумало человечество. В своей простоте оно, похоже, предлагает нам практическое правило, которому мы все можем следовать.

Проблема, которую высвечивает ситуация Констанции, является не просто какой-то софистской шуткой по поводу этого правила. Она касается сути истинного значения данного принципа. Ибо, если придерживаться одной из двух крайних интерпретаций, то этот принцип будет выглядеть либо нелепо, либо бессмысленно.

Если он означает, что мы никогда не должны делать другим того, чего не желаем себе, какими бы ни были обстоятельства, тогда мы никогда не сделаем ничего неприятного, например, не будем наказывать людей или ограничивать их свободу. И поскольку мы будем возражать против того, чтобы нас самих лишили свободы, мы не будем лишать свободы и серийных убийц. Но это абсурд.

Именно поэтому Констанция права, говоря о том, что нужно учитывать обстоятельства. Но, поскольку обстоятельства слегка варьируются, каждый случай в некотором роде уникален. Поэтому все, что мы делаем, может быть оправданно, когда мы согласны, чтобы с нами сделали то же самое в тех же самых обстоятельствах. Но тогда универсальный аспект этого золотого правила исчезает, и оно становится бессмысленным.

Итак, следует ли нам искать какой-то средний путь? Это потребует привлечения идеи об относительном подобии. Мы должны поступать так, как хотели бы, чтобы поступали с нами в ситуации, которая хотя и не является абсолютно аналогичной ситуации, в которой оказываются другие люди, но с нравственной точки зрения все же похожа на нее. Поэтому, например, несмотря на то что все незаконные убийства отличаются друг от друга, они все относительно похожи, если оценивать их с точки зрения базовых нравственных ценностей.

Нечто похожее на этот подход нужно принять за практическое золотое правило. Но правило, применяемое нами сейчас, не является простым и понятным для всех правилом. Ибо обнаружение относительного подобия является делом нелегким, и заявлять об относительно значимых различиях могут не только те, кто ищет оправдания несправедливости. Людские дела очень сложны, и если мы не будем уделять внимание деталям каждого дела, то мы рискуем своей объективностью при отправлении правосудия.

Итак, мы снова возвращаемся к Констанции. Ее оправдания кажутся своекорыстными. Но что, если лучшая подруга Констанции на самом деле является лгуньей, которая уже сняла тысячи фунтов стерлингов с банковского счета своей семьи? Что, если она превратила жизнь своего мужа в ад? В этих обстоятельствах решение Констанции похоже больше на героизм, чем на эгоизм.

Дилемма Констанции отражает проблему для всех, кто пытается следовать моральным принципам: как сохранить гармонию между необходимостью следовать каким-то общепринятым принципам и не менее важной необходимостью (потребностью) учитывать специфику каждой конкретной ситуации.

Смотрите также

18. Требования логики

44. Пока смерть не разлучит нас

80. Сердце и разум

91. Никто не пострадает

84. Принцип удовольствия

Так бывает — годами вы ждете прорыва в карьере, и тут вдруг у вас появляется сразу два варианта одновременно. Пенни, наконец, предложили две посольские должности, обе в небольших государствах островов Южного моря, с похожим размером, ландшафтом и климатом. Раритария имела суровые законы, которые запрещали внебрачный секс, алкоголь, наркотики, популярные развлечения и даже изысканную пищу. В этой стране разрешались только «высшие удовольствия» в виде живописи и музыки. В этом небольшом государстве в самом деле развивались данные направления, то есть там были оркестры мирового уровня, опера, художественные галереи, «законные» театры.

С другой стороны, Равитария была интеллектуальной и культурной пустыней. Тем не менее она была известна как рай для гедонистов. Там были отличные рестораны, сеть процветающих комедийных театров и кабаре и либеральное отношение к сексу и наркотикам.

Пенни не нравилось то, что приходится выбирать между высшими удовольствиями Раритарии и низшими удовольствиями Равитарии, потому что ей нравились оба вида удовольствий. На самом деле, идеальный день для нее сочетал в себе хорошую еду, напитки, высокую культуру и низкие развлечения. Однако ей нужно было делать выбор. Итак, что же ей выбрать, находясь в ситуации вынужденного выбора? Бетховена или Бифа Веллингтона? Россини или Мартини? Шекспира или Бритни Спирс?

Источник: Джон Стюарт Милл «Утилитаризм» (1863).

В какой из этих небольших причудливых стран легче наслаждаться жизнью? Возможно, вы подумаете, что это всего лишь вопрос личных предпочтений. Пусть любители живописи (искусства) едут в Раритарию, а завсегдатаи вечеринок в Равитарию.

Тем, кому нравится немного того и другого — а таких большинство, — придется решить, что они ценят больше всего или, по крайней мере, без чего им легче прожить.

Однако, если это просто дело вкуса и настроения, тогда почему высшие удовольствия привлекают государственные субсидии, а низшие удовольствия чаще всего облагаются огромными налогами? Если удовольствие, которое мы получаем от прослушивания оперы Верди, сопоставимо с удовольствием от прослушивания группы «Моторхед», то почему места проведения рок-мероприятий не финансируются так же значительно, как театр Королевской оперы?

Подобные мысли привели некоторых людей к выводу о том, что «высшие» удовольствия интеллекта и изысканного эстетического восприятия обладают неким превосходством над низшими удовольствиями. Однако, если усомниться в этой точке зрения, тогда будет трудно придумать оправдание различию между высшими и низшими удовольствиями. Есть подозрение, что утверждения о подобных различиях есть всего лишь дело вкуса, снобизм или высокомерие, облеченное в одежды объективной оценки.

Эта проблема занимала Джона Стюарта Милла, философа-угилитариста, который полагал, что цель морали состоит в том, чтобы увеличивать величайшее счастье для величайшего количества людей. Проблема, с которой он столкнулся, заключалась в том, что его философия, похоже, ценила жизнь, наполненную мелкими чувственными удовольствиями, выше, чем жизнь с меньшим количеством удовольствий, но удовольствий более интеллектуальных. У сытого кота жизнь лучше, чем у беспокойного художника.

Решение этой проблемы состояло в том, чтобы провести различие между качеством и количеством удовольствия. Жизнь, наполненная только низшими удовольствиями, хуже жизни, в которой имеется всего лишь несколько высших удовольствий. Это по-прежнему оставляет нас с проблемой оправдания: почему эта жизнь лучше?

Милл предложил провести тест. Нам следует узнать мнение компетентных судей. Те, кто вкусил как высшие, так и низшие удовольствия, лучше всех могли бы определить, какие из этих удовольствий обладают превосходством. Исходя из названий «высшие» и «низшие», Милл знал, что выберут эти судьи.

Если Милл прав, то Пенни, как компетентный судья, выберет Раритарию. Возможно, она будет сожалеть о потере низших удовольствий, но неспособность испытать высшие удовольствия будет беспокоить ее больше. И ее мнение будет иметь больший вес, чем мнения тех, кто никогда не наслаждался высоким искусством, или тех, кто никогда не позволял себе низменные удовольствия. Однако выберет ли Пенни это на самом деле? И скажет ли нам ее выбор об общем превосходстве высших удовольствий над низшими?

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

20. Приговоренная к жизни

26. Остатки боли

52. Больше или меньше

85. Человек, которого нет

«Ваша честь, защита моего клиента очень проста. Он признает, что действительно написал в своей газетной колонке о том, что «нынешний тренер сборной Англии по футболу является лжецом, глупцом и национальным позором». Он также признает, что написал далее о том, что «этого тренера следует пристрелить». Но, сделав это, он ни в коем случае не оклеветал истца, господина Гленна Робсона-Кегансона.

Причину этого легко увидеть. Во время написания и опубликования этой статьи уже не было такого человека, как тренер английской футбольной сборной. Господин Робсон-Кегансон за два дня до этого подал в отставку, и она была принята. Эта новость стала достоянием гласности в тот день, когда была опубликована статья ответчика.

Истец утверждает, что обвинения, которые выдвинул мой клиент, были ложными. Но они не были ни истинными, ни ложными, они не касались кого-то конкретного. Точнее сказать, что они были бессмысленными. Выражение «Флар-Флар является скаковой лошадью» истинно, если Флар-Флар действительно скаковая лошадь; ложным, если она таковой не является; и бессмысленным, если такой лошади вообще не существует.

Поэтому жюри присяжных должно отклонить иск истца. Было бы откровенной чепухой утверждать, что можно оклеветать кого-то несуществующего. Я закончил».

Источник: статья Бертрана Рассела «Про обозначения» в журнале «Майнд» № 14 (1905), широко цитируемая и публикуемая в Интернете.

Логики не похожи на обычных людей. Когда большинство людей выражают свои мысли словами, они вполне довольны тем, что делают это понятно, и тем, что другие люди, как правило, понимают, о чем идет речь, даже если иногда мысли выражаются немного неуклюже или неточно. Логиков, с другой стороны, расстраивают причудливость и двусмысленность повседневной речи. И они будут настаивать на том, что их явно незначительные придирки имеют смысл.

Взять, к примеру, защиту дела, представленного Гленом Робсоном-Кеганеоном. Жюри присяжных, возможно, отклонит этот иск, исходя из того, что мы знаем, кого защита имела в виду под «нынешним тренером английской футбольной сборной». Но давайте воспримем ее слова буквально и согласимся с тем, что такого человека в то время не было. Будут ли присяжные по-прежнему настаивать на том, что обвинения были ложными? Ибо если такого человека не было, то утверждение о том, что он был «лжецом, глупцом и национальным позором», разумеется, неверно?

Однако, если мы признаем это, тогда действительно существуют предположения, такие, которые очень сильно волновали Бертрана Рассела, когда он размышлял над истинностью высказывания «действующий король Франции является лысым», если Галлия является республикой. Проблема в том, что в логике отрицание ложного утверждения является истиной. Поэтому, например, если утверждение «Солнце вращается вокруг Земли» ложно, то ясно, что утверждение «Солнце не вращается вокруг Земли» истинно. Это однако означает, что если утверждение «король Франции лысый» является ложным, тогда утверждение «король Франции не лысый», должно быть истинным. Но не может быть истинным утверждение о том, что король Франции лысый, потому что такого короля не существует. И поэтому, кажется, что такие утверждения, как «король Франции лысый», произносимые в ситуации, когда такого короля не существует, и заявление о том, что «нынешний тренер английской футбольной сборной лжец», произносимые тогда, когда такого тренера не существует вовсе, не являются ни истинными, ни ложными.

А если утверждение не ложно и не истинно, то не является ли оно бессмысленным? Вы можете так думать, но, разумеется, значение выражения «нынешний тренер английской футбольной сборной лжец» совершенно ясно. А бессмысленное выражение, смысл которого ясен, будет противоречием в терминах.

И поэтому скрытый смысл явно безобидной загадки о том, насколько правдивыми и правдивыми ли вообще являются эти заявления, расширяется и умножается. И это притом, что мы даже не коснулись представления о том, что слова соответствуют каким-то объектам в мире и что истинность или ложность заявлений зависит от соблюдения этого соответствия.

Разумеется, здесь нельзя разгадать эту загадку. Однако ясно одно. Если вы считаете эти проблемы не забавными, а банальными, не изучайте логику или философию языка.

Смотрите также

23. Жук в коробочке

45. Невидимый садовник

47. Заяц!

74. Вода, вода, повсюду вода

86. Искусство ради искусства

Марион уже привыкла к неудобствам, связанным с обнаружением археологических останков во время строительства. Но она не была готова к этому.

В тот день, когда они нашли ту колонну, ей рассказали о том, что в ней находится. В нижней части колонны лежал запечатанный ящик со статуей, сделанной Микеланджело. Этот ящик представлял собой мину-ловушку, которая взрывалась несколькими способами: при открытии; при соприкосновении с кислородом; а также с помощью других, встроенных в нее оригинальных ловушек. Все сходилось к тому, что увидеть статую будет невозможно, поскольку любые попытки сделать это или передвинуть ящик разрушат ее.

Но оставлять такую опасную бомбу замедленного действия в том месте, где должна быть построена больница, было нельзя. Поэтому казалось, что было всего два решения этой проблемы: отказаться от строительства больницы и оставить произведения искусства в неприкосновенности, но при этом никому не видимыми, или безопасно уничтожить ящик.

В подобных обстоятельствах Марион не оставалось ничего другого, как вызвать бригаду саперов для осуществления управляемого взрыва. Но она не переставала думать о том, что было бы лучше, если бы статуя осталась нетронутой, пусть даже и никто никогда ее и не увидел бы..

Большинство из нас полагает, что произведения искусства обладают ценностью, и не только в материальном смысле. Великие произведения искусства стоит сохранять, и частные лица и правительства выделяют огромные средства на их приобретение, восстановление и сохранение.

Однако ценны ли такие произведения сами по себе, или их ценность заключается в том, что они делают для тех, кто смотрит на них? Заманчиво думать, что они ценны сами по себе: даже если никто и никогда не увидит «Давида» Микеланджело, его художественная ценность от этого не уменьшится. Но даже если «Давид», которого никто не видел или не увидит, останется великим произведением искусства, какой будет смысл в его существовании?

Возможно, каким-то образом он принес пользу своему создателю, но после смерти последнего, для кого или для чего существует работа, которой никто не может восхититься?

Проведение различий между качеством работы и смыслом ее существования является ключевым элементом, чтобы увидеть дилемму Марион, ибо нет сомнений в том, что статуя, находящаяся в этой коробке, является качественным произведением искусства. Проблема в том, есть ли смысл в существовании такого произведения искусства, если никто не может его увидеть.

Сторонники сохранения статуи скажут, что мир становится лучше просто благодаря существованию в нем этой статуи. Те, кто призывает к уничтожению статуи, возразят, посчитав такие доводы абсурдом: мир становится лучше благодаря влиянию, которое произведения искусства оказывают на тех, кто видит их. Если люди не могут подпитываться искусством, существование последнего бессмысленно. Таким же образом можно навсегда закрыть все национальные галереи и сказать, что довольно и того, что в них находятся картины и скульптуры. Или что не важно, что картины хранятся вне поля зрения поклонников в частных коллекциях или запасниках музеев. Сторонники сохранения произведений искусства возразят, сказав, что тот факт, что было бы лучше, чтобы люди видели искусство, еще не означает, что невидимое искусство не обладает какой-либо ценностью. Открытая галерея лучше закрытой, но закрытая галерея лучше отсутствия галереи.

Однако остается неотвязное сомнение: разве нам не нужны ценители искусства, для того чтобы искусство имело хоть какую-то ценность? Представьте себе другой сценарий: смертельный вирус сметает с лица Земли все живое, и во Вселенной больше нет никакой жизни. В мире остается множество произведений искусства, но нет никого, кто бы увидел их. Если бы «Давид» упал со своего постамента и разбился на миллион кусочков, станет ли этот обезлюдевший мир действительно хуже, чем тогда, когда на него взирал мраморный взгляд «Давида»?

Если мы склонны думать, что так и будет, то происходит ли это только потому, что мы представляем себя там и, следовательно, помещаем в этот мысленный эксперимент сознание, которого там быть не должно? Не совершаем ли мы ту же ошибку, как и те, кто, глядя на труп, по-прежнему представляет себе человека, который уже прекратил свое существование?

Смотрите также

12. Пикассо на пляже

37. Природа-художница

48. Злой гений

66. Фальсификатор

87. Справедливое неравенство

Джон и Маргарет пошли по магазинам, чтобы купить рождественские подарки трем своим сыновьям: четырнадцатилетнему Мэттью, двенадцатилетнему Марку и десятилетнему Люку. Любящие родители всегда старались относиться к своим детям одинаково. В этом году они запланировали потратить на каждого по 100 фунтов стерлингов.

Поначалу казалось, что поход по магазинам пройдет без проблем, ибо очень скоро они нашли то, что искали: переносные консоли для компьютерной игры PlayBoy по цене 100 каждая. Но, когда они уже собирались нести эти три консоли к кассе, Джон заметил специальное предложение магазина. Там было сказано о том, что если покупатели купят две новые, самые совершенные консоли PlayBoyPlusMax по 150 фунтов каждая, то им бесплатно вручат консоль PlayBoy. Они могли потратить ту же сумму денег, но получить за нее товары более высокого качества.

«Мы не можем сделать этого, — сказала Маргарет. — Это будет нечестно, потому что один из мальчиков получит меньше, чем остальные».

«Но, Маргарет, — воскликнул Джон, возбужденный от мысли о том, что он приобретает сыновьям новейшие игрушки, — как это может быть нечестным? Ведь никто из них не получит худшего подарка, чем получал, а двоим достанется кое-что получше. Но если мы не примем это предложение, то двое детей получат худшие подарки, чем могли бы получить».

«Я хочу, чтобы они все были равны», — ответила Маргарет.

«Даже если это означает, что они останутся внакладе?»

Источник: Джон Роулз «Теория справедливости» (Гарвард Юнивер-сити Пресс, 1971).

Многие считают равенство желательным, но немногие сегодня соглашаются с тем, что к равенству нужно стремиться во что бы то ни стало. Это происходит из-за того, что в достижении равенства путем принижения кого-либо есть что-то явно неправильное. Мы можем легко уравнять всех, просто сделав каждого таким же бедным, как и самый бедный человек в обществе. Но это, похоже, будет глупым занятием, потому что оно никому не поможет. Самые бедные останутся такими же бедными, как и были, а пострадают все остальные.

Однако, если мы соглашаемся с тем, что не всегда стоит навязывать равенство, это еще не означает, что мы должны принимать неравенство без вопросов. Нам нужно спросить себя о том, в каких случаях неравенство приемлемо. Объяснение, которое дает Джон Маргарет о том, почему они должны отнестись к своим сыновьям по-разному, дает один ответ. Неравенство разрешается, когда в результате никому не станет хуже, но некоторым станет лучше.

Такая точка зрения очень похожа на то, что политический философ Джон Роулз назвал «принципом различия». Его суть в том, что неравенство разрешается только в том случае, если оно идет на пользу наименее обеспеченным. Однако не ясно, применимо ли это к Мэттью, Марку и Люку. Согласно первоначальному плану по распределению подарков они образуют бесклассовое микрообщество, в котором каждый член является богатым и бедным. План купить самую современную версию игры действительно улучшает положение двух наименее обеспеченных, но он абсолютно не помогает третьему мальчику. Итак, верно ли утверждать, что этот план в целом идет на пользу наименее обеспеченным?

Разумеется, существуют важные различия в применении этого принципа в политической и семейной сферах. В обществе в целом аргументация Джона кажется интуитивно убедительной. Однако внутри семьи, вероятно, могут существовать причины, по которым равенству следует уделить большее внимание, поскольку в очень малых группах неравенство ощущается отчетливее и может привести к напряжению в отношениях.

Те же самые соображения распространятся и на политическую сферу. Противостоять неравенству нужно как раз потому, что оно влияет на социальную интеграцию и самооценку бедных слоев населения.

Как указывают социальные психологи, несмотря на то что люди не ощущают себя менее зажиточными, когда их соседи становятся богатыми без финансовых затрат для себя, психологически они могут страдать от осознания разницы в доходах между ними. Таким образом, рассмотрение равенства и неравенства только лишь в материальных терминах может быть ужасной ошибкой, как в политике, так и в семье.

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

10. Завеса неведения

22. Спасательная шлюпка

55. Устойчивое развитие

88. Полная потеря памяти

Арнольд Конан только что сделал одно неприятное открытие: он вовсе не был Арнольдом Конаном. Или, скорее, он не привык им быть. Все это было довольно странно.

Именно так он смог трактовать свою необычную автобиографию. Он родился Аланом Е. Вудом. Вуд, судя по всему, был очень неприятным человеком: самовлюбленным, эгоистичным, жестоким и безжалостным. Два года назад Вуд имел большие неприятности с Государственным бюро расследований. Его поставили перед выбором: провести остаток своей жизни в тюрьме строгого режима, начальство которой проследило бы за тем, чтобы ему досталось от сокамерников, или стереть свою память и вписать в нее жизнь совершенно вымышленного персонажа, придуманного шпионами из ГБР. Он выбрал последнее. Итак, Алана Е. Вуда усыпили под общим наркозом, а когда он проснулся, он забыл всю свою жизнь до нынешнего дня. Вместо этого он помнил вымышленное прошлое какого-то Арнольда Конана, человека, которым, как ему верилось, он сейчас был.

Конан установил, что таковы были факты. Но он по-прежнему не знал, кем же он был: Вудом или Конаном?

Источники: фильм «Вспомнить все» режиссера Пола Верховена (1990); книга Филиппа К. Дика «Мы можем вспомнить все это за вас» из Собрания рассказов Филиппа К. Дика, том 2 (Кэрол Паблишинг Корпорейшн, 1990).

По мере развития кризиса личности Конану/Вуду становится все хуже. Похоже, что он является либо глубоко неприятным человеком, о котором он ничего не знает, либо придуманным творением секретных спецслужб. И ему не хочется, чтобы какой-то из этих вариантов оказался правдой.

Многие люди поначалу думают, что Конан и в самом деле является Аланом Е. Вудом. И это понятно. Наша личность обычно следует за нашими мозгом и телом. Поскольку жизнь организма, которого зовут Аланом Е. Вудом, с момента рождения продолжалась не прерываясь и на Земле больше нет другого человека, который бы претендовал на его имя, то похоже, что Конан и есть Вуд. В конце концов, если он не Вуд, то где же тогда Вуд? Покажите нам труп: никого ведь не убили.

Свидетельства в пользу этого могут быть подкреплены тем фактом, что Арнольд Конан является творением агентов спецслужб и неврологов. К примеру, того, что он вспоминает о своем детстве, на самом деле не происходило. Конан кажется настолько же нереальным, насколько Вуд кажется реальным. Так можно ли сомневаться в том, что Конан являегся Вудом, пусть и измененным ментально до неузнаваемости?

В сознании Конана/Вуда, разумеется. Ибо, как диктует нам логика наших рассуждений, он ощущает себя Конаном, а не Вудом. Он, например, не испытывает ни малейшего желания восстановить себя прежнего. На самом деле, он, возможно, ужасается самой мысли о том, что однажды он снова станет тем аморальным типом, которым он в свое время был.

Прежде чем сказать, что этот человек просто отрицает правду, подумайте о том, что он жил в образе Конана в течение двух лет; и не все его прошлое вымышлено. Подумайте также о том, что люди могут страдать от обширной амнезии. Если вы ударились головой и потеряли все свои воспоминания, за исключением двух последних лет, то вы, конечно же, изменитесь после этого, но не станете совершенно другим человеком.

Поэтому трудно увидеть, как Конана/Вуда можно представить Вудом. Просто Конан существует всего два года, и все его воспоминания до этого времени являются ложными. Тот факт, что он начал жить как искусственное существо, еще не отрицает того, что в течение двух лет он жил как настоящий человек.

Если этот случай можно рассмотреть с обеих точек зрения, то как нам решить, какая из них более убедительна? Если мы зададим разные вопросы, мы получим разные ответы. Признали ли друзья Вуда в нем того человека, которого они знали? За кого, по ее мнению, вышла замуж новая жена Конана? Что будут утверждать должники Конана? Кем себя считает Конан/Вуд? Вместо того чтобы спрашивать о фактах, нам, возможно, нужно спросить о том, какой из этих вопросов является самым важным, а следовательно, какой из ответов мы должны принять.

Смотрите также

2. Отправьте меня…

30. Из этого состоят воспоминания

54. Ускользающее «я»

65. Душевная сила

89. Убей и дай умереть

За одну минуту Грегу предстояло принять мучительное решение. К пересечению железнодорожных путей, на котором он сейчас стоит, стремительно приближается потерявший управление поезд. Далее по дороге, слишком далеко от него, работают в туннеле сорок человек. Если поезд доедет туда, то он наверняка убьет многих из них.

Грег не может остановить этот поезд. Но он может повернуть переводной рычаг стрелки и направить его по другому пути. Далее по этому второму пути, в другом туннеле, работают всего пять человек. Количество погибших будет явно меньше.

Но если Грег повернет этот рычаг, то сознательно навлечет смерть на этих пятерых. Если он не тронет рычага, то его вины в смерти тех, кто погибнет в первом случае, не будет. Он должен либо вызвать смерть нескольких человек, либо позволить погибнуть еще большему количеству людей. Но разве не хуже убить людей, чем просто позволить им умереть?

Рельсы гудят, шум тепловоза становится все громче. На принятие решения у Грега есть всего несколько секунд. Убить или позволить умереть?

Источник: статья Филиппы Фут «Проблема аборта и доктрина двойных последствий», переизданная в журнале «Добродетели и пороки» (Оксфорд Юниверсити Пресс, 2002).

Дилемма Грега иногда выявляет сильные интуитивные реакции. Одним кажется очевидным, что он должен повернуть рычаг. Делая так, он почти наверняка уменьшит количество смертей, а именно это и должен сделать любой разумный, нравственный человек.

Другим покажется, что, когда Грег поворачивает рычаг, он уподобляет себя Богу, который решает, кому жить, а кому умереть. Конечно, мы должны пытаться спасти жизни людей, но только не тогда, когда, делая это, мы убиваем других. Если мы оправдываем убийство тем, что благодаря ему мы спасаем чьи-то жизни, то мы становимся на скользкий и опасный путь.

Проблема этой второй точки зрения состоит в том, что, похоже, Грегу все равно придется выбирать, кому умереть, независимо от того, повернет он рычаг или нет Он не выбирает себе роль Бога, она навязывается ему. Важно не то, будет ли он действовать или не будет, а то, что в его власти действовать или не действовать и что в любом случае он должен брать на себя ответственность за свой выбор.

Разве не верно утверждение о том, что мы настолько же ответственны за то, что мы могли с легкостью сделать, но не сделали, как и за то, что мы делаем? Если мне известно, что вода в стакане отравлена, и я вижу, что вы собираетесь ее выпить, то не несу ли я ответственность за вашу смерть, если позволяю вам сделать это, так же, как и в том случае, если я прошу вас выпить эту воду? Если я вижу девочку, идущую по оживленной автомагистрали, и прохожу мимо, когда могу легко вернуть ее на тротуар, то не несу ли я пусть частичную, но ответственность за ее возможную смерть? И не будет ли заблуждением говорить о том, что Грег в ответе за смерть рабочих в туннеле, если он поворачивает рычаг, но он не несет абсолютно никакой ответственности, если он не поворачивает этого рычага?

И, однако же, если мы не проведем некоторого нравственного разграничения между убийством и позволением умереть, то не приведет ли это к более неприятным последствиям?

Или возьмем более очевидный случай. Если мы считаем, что врачи вправе позволять смертельно больным пациентам умирать, а не продолжать жить помимо своей воли, то почему они не вправе помогать им умереть легкой и безболезненной смертью, если пациенты сами попросят об этом? Менее очевидным, но более вопиющим является утверждение о том, что мы в ответе за смерть людей в развивающихся странах, которым мы позволяем умирать из-за отсуствия воды, пищи, медикаментов, которые мы могли бы довольно легко им дать, без особых затрат для себя.

Если утверждение о существовании огромной разницы между убийством и позволением умереть кажется неразумным, то противоположное утверждение о том, что такой разницы не существует, создает целый набор новых нравственных дилемм.

Смотрите также

15. Обыкновенный героизм

29. Зависимость от чьей-то жизни

53. Двойная неприятность

71. Жизнеобеспечение

90. Нечто, чего мы не знаем

Джордж Бишоп стал внимательно вглядываться в стоявшую перед ним чашу с апельсинами, а затем мысли его пошли в другую сторону.

Он начал с того, что провел четкую границу между характеристиками апельсинов, которые касались их видимой сущности, и теми качествами, которые они имели на самом деле. Цвет, к примеру, является простой видимостью: мы знаем, что дальтоники или животные, имеющие другую физиологию, видят «апельсин» совершенно не так, как обычный человек. Вкус и запах апельсина тоже являются простой видимостью, поскольку они тоже зависят от кого-то или чего-то, что воспринимает этот фрукт, хотя сам фрукт остается тем же самым.

Но когда Джордж начал убирать с фруктов «простую видимость», то обнаружил, что у него не осталось практически ничего. Мог ли он говорить о реальном размере и форме этих фруктов, когда данные характеристики, казалось, зависят от того, как его зрение и осязание воспринимает их? По-настоящему представив фрукт сам по себе, без видимости воспринимаемой органами чувств, он остался со смутным представлением о чем-то, чего он не знал. Так что же такое настоящий фрукт: призрачное «нечто» или все же набор простых видимостей?

Источник: Джордж Беркли, «Принципу человеческого знания» (1710).

Чтобы понять разницу между видимостью и реальностью, не нужно много размышлять. Как и младенцы, мы являемся «наивными реалистами», считающими, что мир представляет собой то, что мы видим.

По мере взросления мы учимся понимать разницу между тем, какими вещи кажутся нашим органам чувств, и тем, какими они являются на самом деле. Некоторые из таких различий — например, разница между действительно маленькими предметами и предметами, которые кажутся маленькими, потому что просто находятся вдали, — настолько очевидны, что о них едва ли упоминают. Другие различия, такие, как вариации вкуса и цвета в зависимости от человека, нам известны, хотя в повседневной жизни мы игнорируем или забываем их.

Развивая свое базовое научное понимание мира, мы, возможно, начинаем видеть эти различия в свете скрытой атомной структуры предметов и в том виде, в каком они предстают перед нами. Мы можем смутно осознавать, что саму эту атомную структуру можно объяснить с помощью субатомной структуры, но нам не следует забивать себе голову подробностями нынешних научных достижений. Нам нужно знать лишь то, что видимость вещей представляет собой функцию взаимодействия между нашими органами чувств и тем, что реально представляют собой эти вещи.

Все это есть нечто большее, чем здравый смысл, но это здравый смысл, который затемняет некоторые важные детали. Реальность отделена от видимости, но у нас по-прежнему нет четкого представления о том, что же такое эта реальность. Ничего страшного, можете подумать вы. Интеллектуальное разделение труда означает, что мы оставляем эту работу ученым.

Но не является ли эта ситуация случаем, когда ученые находятся в мире видимостей, так же как и мы? Они тоже изучают то, что предстает перед нашими пятью органами чувств. То, что у них есть инструменты, позволяющие им исследовать невидимое невооруженным глазом, сбиваег нас с толку. Когда я вижу что-либо в телескоп или микроскоп, я нахожусь в таком же мире видимостей, как и тогда, когда я вижу что-либо невооруженным глазом. Ученые не видят того, что находится за этим миром видимостей, они просто смотрят на этот мир более пристально, чем обычно смотрим на него мы.

Это философская, а не научная проблема. Кажется, мы понимаем разницу между видимым миром и миром реальным, но похоже, что заглянуть за эту видимость и увидеть «реальный» мир невозможно.

Когда мы понимаем, что Луна не является крошечной, просто она находится далеко от нас, и что палка, опущенная в воду, не согнута, мы не выходим за рамки видимого, мы просто узнаем, что одни видимые объекты являются более обманчивыми, чем другие.

И тут возникает одна дилемма. Продолжаем ли мы придерживаться представления о мире, существующем за пределами всего видимого, и соглашаемся ли мы с тем, что мы не знаем этого мира и нам не дано вообразить, каким образом мы вообще способны его понять? Или же мы отказываемся от этого представления и соглашаемся с тем, что единственным миром, в котором мы можем жить и который мы можем знать, является в конечном счете мир, который мы видим?

Смотрите также

28. Кошмарный сценарий

51. Жизнь в бочонке

81. Чувство и чувствительность

98. Аппарат виртуальных ощущений

91. Никто не пострадает

Скарлетт не могла поверить своей удаче. Ибо, насколько она себя помнила, Брэд Депп был всегда ее кумиром. А теперь, к своему удивлению, она случайно наткнулась на его уединенный курортный домик на Багамах, о существовании которого не знали даже папарацци.

Более того, когда Брэд увидел фигуру, одиноко прогуливающуюся по пляжу, он предложил ей напитки и во время их разговора оказался таким же очаровательным, каким она его и представляла. Затем он признался в том, что за эти последние несколько недель ему стало немного одиноко и, хотя из-за его стиля жизни это должно остаться в тайне, ему бы очень хотелось, чтобы она провела с ним ночь.

Существовала всего одна проблема: Скарлетт была замужем за человеком, которого она сильно любила. Но то, чего вы не знаете, не может обидеть вас, а он никогда ничего не узнает. Она получит ночь фантазий, а Брэд немного утешения. Каждый либо останется таким же, каким он был, либо станет немного опытнее. Никто не пострадает. Когда можно приобрести так много и ничего при этом не потерять, какие еще причины на свете могут быть у Скарлетт, чтобы сопротивляться потрясающему взгляду Брэда, зовущему ее в постель?

Если кто-то доверяет вам, то что вы теряете, когда предаете это доверие? Как хочется думать Скарлетт, иногда совсем ничего. Если ее муж не будет знать о ее свидании, тогда его доверие к ней останется прежним. Она думает «никто не пострадает», так почему же не пойти на это свидание?

Это может звучать холодно и расчетливо, но такие мысленные рассуждения вполне привычны. Вещи, которые мы обычно считали неправильными, могут показаться нам абсолютно приемлемыми, если только мы уверены в том, что никто от них не пострадает. Так, например, человек, который никогда не ограбит банк, с удовольствием примет большую выплату из неисправного банкомата, решив, что банк не потеряет своих денег и никто в результате не пострадает.

Действительно ли самым лучшим способом определить нравственность поступков является такой: суммировать их последствия в плане счастья и несчастья для других и выбрать тот образ действий, который увеличивает первое и уменьшает второе? Преимуществом такой системы является простота, но она, похоже, затушевывает некоторые более тонкие области нашей нравственной жизни.

Посмотрите на природу доверия. Многие люди скажут, что взаимное доверие является наиболее важным элементом в самых близких для них отношениях. Чаще всего мы сразу чувствуем, когда нашим доверием злоупотребили. Если, к примеру, мы доверили кому-то разумно расходовать наши деньги, то мы очень быстро можем выяснить, потратил ли этот человек их на что-то бесполезное. Это доверие, но не самой высокой степени, потому что мы не просто полагаемся на доверие, чтобы убедиться, что уважаются наши желания, мы еще можем видеть, когда они не уважаются.

Глубочайшее доверие, в противоположность этому, представляет собой именно готовность поверить в кого-то, даже и в том случае, если вы не знаете, сдержит этот кто-то свои обещания или нет. Это такой вид доверия, который обходится без страховки на случай обнаружения обмана или разоблачения. Такое доверие необходимо, если мы хотим быть уверены в верности человека, ибо, как нам всем известно, неверность (измены) часто можно сохранять в тайне, иногда и до конца жизни.

Поэтому, если Скарлетт проведет свою ночь страсти с Брэдом, она разрушит самый основательный вид доверия. И именно тот факт, что ее муж никогда не узнает об этой ночи, делает ее измену такой глубокой, ибо оказывать доверие в таких обстоятельствах — значит оказывать наивысшую степень доверия.

И, однако же, «никто не пострадает». Доверие может быть разрушено (подорвано), но доверие не является чем-то осязаемым. Как это может быть, что Скарлетт никого не обижает и тем не менее разрушает самую важную часть наиболее дорогих для нее отношений?

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

34. Не вините меня

44. Пока смерть не разлучит нас

83. Золотое правило

92. Автономное правительство

Было бы безумием предположить, что в бесславном прошлом министрам, вероятно мало что понимавшим в экономике, доверяли принятие важных решений в таких областях, как расходование средств и налогообложение. Некоторые подвижки к лучшему появились, когда право устанавливать процентные ставки перешло к банкирам центрального банка. Но настоящий прорыв случился, когда компьютеры стали настолько способными, что могли управлять экономикой лучше людей. К примеру, суперкомпьютер «Гринспэн Ту» управлял экономикой США двадцать лет, в течение которых наблюдался постоянный экономический рост, который превосходил долгосрочные прогнозы; цены не скакали вверх и не падали вниз; уровень безработицы оставался на низком уровне.

В таком случае, неудивительно, что лидером в гонке за место в Белом доме, согласно всем опросам общественного мнения (проведенным компьютерами и очень точными), являлся другой компьютер — или, по крайней мере, некто, кто обещал разрешить компьютерам принимать все решения. «Бентам», как его называли, мог просчитать влияние всех политических решений на общее благосостояние населения. Его сторонники утверждали, что он эффективно вытеснит из политики всех людей. И, поскольку у компьютеров нет недостатков или корыстных интересов, «Бентам» мог бы стать гораздо лучшим вариантом, чем политики, которых он заменит. До сих пор ни демократы, ни республиканцы еще не выдвинули какого-то убедительного контраргумента против него.

Мысль о том, чтобы разрешить компьютерам управлять нашей жизнью, до сих пор кажется большинству из нас немного пугающей. В то же время на практике мы постоянно доверяемся компьютерам.

Нашими финансами почти полностью заведуют компьютеры, и сегодня многие люди считают, что банкомат справится с банковскими операциями на их счете лучше, чем банкир-человек Кроме того, компьютеры управляют узкоколейными железными дорогами, а если вы будете лететь на самолете, то вы можете и не догадаться о том, что большую часть полета пилоты вообще ничего не делают. На самом деле компьютеры могут с легкостью управлять посадкой и взлетом, просто пассажиры еще не могут свыкнуться с этой мыслью.

Поэтому идея о том, что компьютеры могли бы управлять экономикой, не такая и странная. В конце концов, большинство экономистов уже в огромной степени полагаются на компьютерные модели и предсказания. От действий, основанных на информации, предоставляемой машинами, недалеко и до того, чтобы позволить машинам действовать за нас.

А мог бы компьютер заменить всех политиков? Это уже более радикальный пункт президентской кампании «Бентама». Если компьютер может просчитать влияние, оказываемое политиками на благосостояние населения, то почему он не может просто сделать то, что принесет нам наибольшее удовольствие?

Обойтись совсем без людей нелегко. Проблема в том, что для компьютера нужно устанавливать определенные цели. Цель политики — не просто сделать счастливыми как можно больше людей. Например, нам нужно решить, с каким объемом несправедливости мы готовы мириться. В целом какой-то один план может осчастливить много людей, но при этом оставить в ужасающих условиях пять процентов населения. Возможно, нам нужно предпочесть менее счастливое общество, в котором никому не придется жить в нищете.

Компьютер не может определить, какое из этих решений лучше; только мы можем сделать это. Более того, вполне возможно, что желаемый нами исход может измениться в соответствии с обстоятельствами. Например, чем богаче становится общество, тем более нетерпимо оно к тому, чтобы позволить кому-то из его членов обходиться без самого необходимого. Кроме того, чем богаче мы становимся, тем чаще мы начинаем думать о том, что обязаны помогать другим менее процветающим странам.

Даже если бы компьютер знал о том, чего мы хотим, это бы не закончило спор. Должно ли демократическое общество просто следовать воле большинства, или мнение меньшинства тоже должно учитываться? Если так, то в какой степени?

Может настать день (возможно, скорее, чем мы думаем), когда компьютеры смогут управлять экономикой и даже государственными делами лучше людей. Но гораздо труднее представить себе, каким образом они смогут решать, что для нас лучше, и отправить восвояси всех политиков.

Смотрите также

9. Большой Брат

10. Завеса неведения

36. Упреждающее правосудие

87. Справедливое неравенство

93. Зомби

Люсия жила в городе, в домах которого горел свет, но жителей в них не было. Она жила среди зомби.

Это было не так страшно, как кажется. Эти зомби не были вурдалаками-людоедами из фильмов ужасов. Они были похожи на нас с вами и вели себя точно так же. У них была даже такая же физиология, как и у нас. Но они отличались от нас в главном: у них не было разума. Если вы уколете их, они скажут «упс», поморщатся, но не почувствуют никакой боли. Если вы «огорчите» их, они начнут плакать или разозлятся, но у них не будет смятения в душе. Если вы поставите для них успокаивающую музыку, вам покажется, что они наслаждаются ею, но в своем сознании они не будут ничего слышать. Внешне они были похожи на обычных людей, но внутри их ничего не происходило.

Благодаря этому Люсии было просто общаться с ними. Было легко забыть, что у них нет такой внутренней жизни, как у нее, поскольку они разговаривали и вели себя как обычные люди, в том смысле, что они тоже говорили о своих чувствах и мыслях. Гостям города тоже не удавалось заметить в них что-либо странное. Даже когда Люсия выводила гостей на улицы, они отказывались ей верить.

«Откуда ты знаешь, что у них нет разума?» — спрашивали они у нее обычно. «А откуда вы знаете, что у других людей он есть?» — отвечала им Люсия. И этот ответ обычно заставлял их замолчать.

«Откуда ты знаешь?» — иногда это очень хороший вопрос. Но и на него, увы, очень трудно ответить убедительно. Мы редко знаем — возможно, и никогда не знаем — что-либо наверняка. Лучшее, на что мы можем надеяться, это иметь веские основания верить в то, во что мы верим. По крайней мере, эти основания должны быть убедительнее доводов против.

Именно поэтому нам кажется, что не нужно беспокоиться о самой вероятности того, что мы живем среди зомби. Даже если предположить, что мы живем среди них, хотя у нас есть больше оснований думать, что это не так, мы можем спокойно избежать беспокойства о существовании неправдоподобных вариантов.

Считать, что другие люди не являются зомби, выгодно чисто экономически. Если они ходят, как мы, говорят, как мы, и имеют такой же, как у нас, мозг и тело, то существует вероятность того, что они похожи на нас и во всех значимых смыслах, в том числе и в своих внутренних ощущениях. Было бы очень странно, если бы нервная система, которая дает мне сознание, не делала того же и для других людей.

Однако именно с этой точки зрения любопытно рассмотреть идею о существовании зомби. Ибо почему мы должны думать, что физическое сходство свидетельствует и об умственном сходстве? Проблема с сознанием как раз и заключается в том, что кажется невозможным объяснить тот факт, что чисто физические субстанции, такие, как мозг, порождают субъективные ощущения. Почему стрельба С-волокном по мозгу должна быть на что-то похожа? Какое отношение это событие в мозге имеет к ощущению боли?

Если эти вопросы кажутся серьезными, но на них нет удовлетворительных ответов, то из этого следуег, что нег ничего логически противоречивого в том, чтобы представить себе, что такие события в мозге, как стрельба волокном, не сопровождаются никакими ощущениями. Другими словами, представление о зомби — людях, похожих на нас во всех физических аспектах, но не имеющих никакой внутренней жизни, — абсолютно логично. И поэтому мысль о том, что другие люди являются такими зомби, какой бы она ни казалась невероятной, реальна.

Как и в фильмах ужасов, убить зомби не так просто. Чтобы устранить возможность их существования, вы должны доказать, почему существо, имеющее такую же физиологию, как мы, должно еще иметь и такую же психологию.

Это значит, что вам нужно доказать, к примеру, почему на боль должна быть похожа именно стрельба С-волокном, а не видение желтого цвета или ничего вообще. Жалко, что еще никому не удалось убедить в этом философов. Если это никому не удастся, то мы не сможем быть уверены в том, что по Земле не ходят зомби.

Смотрите также

19. Лопанье мыльных пузырей

32. Освободите Саймона

39. Китайская комната

68. Безумная боль

94. Налог Соритеса

Политическое выступление министра финансов лорда Соритеса

Наша страна переживает сейчас трудные времена. Последнее правительство оставило нам развалившуюся финансовую систему и необходимость увеличения государственных расходов. Но вы, народ, не хотите расплачиваться за это. Так как же мы можем заработать нужные нам средства, при этом не причинив вам страданий?

Ответ прост. Фокус группы, опросы общественного мнения и экономисты показывают, что взимание дополнительного налога в размере 0,01 % незначительно сказывается на личном доходе граждан. Платя дополнительный налог в 0,01 %, ни один зажиточный человек не начинает жить хуже, ни один богатый не становится бедным, а уже бедные не становятся еще беднее.

Поэтому сегодня мы увеличиваем подоходный налог на 0,01 %. И логически, поскольку это небольшое повышение практически не важно и для человека, который зарабатывает на 0,01 меньше вас, и для вас самих, мы можем повторить этот шаг завтра, когда вы окажетесь в положении этого чуть менее бедного, чем вы, человека. А затем послезавтра, и после послезавтра, и в последующие 300 дней.

Всякий раз, когда мы повышаем налоги, мы делаем это таким образом, чтобы это повышение не сказалось на качестве вашей жизни. И поэтому качество вашей жизни не будет затронуто. Однако чудесным образом в результате этих мер значительно увеличатся государственные доходы, которые мы планируем использовать для снижения национального долга, после чего у нас останется еще достаточно средств, чтобы купить каждому жителю страны по кружке пива. Мы надеемся, что вы поднимете эту кружку за нашу изобретательность.

Источник: Древний парадокс Соритеса, приписываемый Эвбулиду Милетскому (IV в. до н. э.).

Политик, произнесший подобную речь, может не надеяться на получение каких-либо голосов на выборах. Даже если в результате ваших вычислений выйдет, что на самом деле он предлагает повысить налоги на 3 %, никто не поверит, что триста небольших прибавок к налогам не сложатся в одно приличное повышение.

Однако к логике министра трудно придраться. Она вытекает из древнего парадокса Соритеса. В его оригинальной версии спрашивалось, приведет ли изымание одной песчинки из целой кучи песка к преобразованию кучи в не-кучу (или, возможно, к ее значительному уменьшению). Ответ, похоже, отрицательный. Но это значит, что вы можете изымать по одной песчинке из кучи до тех пор, пока не останется всего одна песчинка, но это все равно будет куча.

Решение этой проблемы, кажется, состоит в предположении, что на каком-то этапе изымания песчинок эта куча уже не является кучей. Но это, похоже, просто абсурд. Отсюда вытекает парадокс: если одна песчинка имеет значение, то это абсурд; а если она не имеет значения, то единственная песчинка может быть кучей песка, что тоже является абсурдом.

Наш пример с налогами предлагает нам выход из этой ситуации. Можем ли мы не согласиться с тем, что каждая незначительная прибавка имеет значение, хотя и небольшое? Ясно, что, прибавляя несколько небольших значений, в конце концов вы получите большое значение.

Однако такие рассуждения не приближают нас к сути проблемы. Парадокс состоит в том, что ни одно незначительное изменение в доходах не может быть достаточным, для того чтобы стала очевидной разница между зажиточным человеком и бедным. Смысл этого парадокса заключается как раз в том контрасте между очевидным, когда мы «уменьшаем масштаб изображения» и видим совокупный эффект небольших изменений, и неочевидным, когда мы «увеличиваем масштаб изображения», и видим, что никаких изменений нет.

Сталкиваясь с этим парадоксом, большинство людей уверены в том, что это всего лишь некая игра слов или какой-то трюк Однако к этой загадке нужно подходить более серьезно. Многие считают, что ее решение требует от нас принять неопределенность многих понятий, таких, как «богатый» и «бедный», «высокий» и «низкий», «куча» и «кучка». Проблема такого подхода в том, что, если мы допустим слишком много неопределенности в языке и логике, само объяснение станет неопределенным. Альтернативный вариант — незначительные изменения на самом деле могут иметь значение, когда мы говорим о богатых и бедных, — сохраняет строгость логики и языка, но делает это, похоже, за счет достоверности (реализма).

Смотрите также

16. Наперегонки с черепахой

25. Буридан — осел

42. Бери деньги и беги

70. Инспекторская проверка

95. Проблема зла

И сказал Бог философу: «Я Господь, Бог твой, вселюбящий, всемогущий и всеведущий».

«Конечно, это не так, — ответил ему философ. — Я смотрю на этот мир и вижу в нем ужасные болезни, голод, смерть от истощения, сумасшествие. Однако Ты не останавливаешь этого. Значит ли это, что Ты не можешь остановить подобное? Тогда Ты не всемогущ. Ты не останавливаешь это, потому что не знаешь об этом? Тогда Ты не всеведущ. А может, Ты не хочешь это останавливать? Тогда Ты не вселюбящий».

«Какая дерзость! — сказал Бог. — Не лучше ли будет для тебя, если Я не стану останавливать все это зло. Тебе нужно расти морально и духовно. Для этого тебе нужна свобода делать как зло, так и добро и сталкиваться со случайными проявлениями страдания. Как еще Я мог сделать мир лучше, не убирая при этом твою свободу, необходимую для духовного роста?»

«Легко, — ответил философ. — Во-первых, Ты мог бы создать нас такими, чтобы мы ощущали меньше боли. Во-вторых, Ты мог бы сделать так, чтобы в нас было больше сопереживания другим, для того чтобы мы не творили им зло. В-третьих, Ты мог бы сделать нас более способными к обучению, для того чтобы для нашего духовного роста нам не приходилось бы так много страдать. В-четвертых, Ты мог бы сделать природу менее жестокой. Хочешь, чтобы я продолжил?»

Источник: Проблема зла возникает снова и снова в различных формах на протяжении всей истории теологии.

Мог ли Бог создать мир, в котором было бы меньше страданий, но в котором у всех нас были бы равные возможности использовать свою свободную волю и при этом, как говорят религии, еще и расти духовно?

Трудно ответить на этот вопрос, если не обратиться к нашим прежним предрассудкам. Для атеистов ответ, очевидно, будет утвердительным. Философ в нашей истории сразу же приводит четыре варианта ответов. Ни одни из них не кажется невозможным. Допустим, в нас всех есть определенная доля сочувствия, и это делает большинство из нас менее склонными к причинению вреда другим людям. Если это согласуется с нашей свободной волей, то почему тогда большая степень сочувствия должна угрожать ей?

Допустим также, что наша способность к обучению является чем-то, что нам неподконтрольно. И в самом деле, некоторые из нас контролируют эту способность лучше, чем другие. Почему Бог не сделал всех нас хорошими учениками, чтобы мы могли понять, что хорошо, а что плохо, без того чтобы обязательно подвергаться ужасному злу? Подобные размышления приводят многих к выводу о том, что Бог мог бы с легкостью создать мир, в котором было бы меньше страданий. И тот факт, что Он не сделал этого, якобы является доказательством того, что Он либо не существует, либо не достоин нашего поклонения.

Но если вы действительно верите в Бога, такие аргументы могут показаться очень слабыми. Ибо, кто мы такие, чтобы говорить о том, что Бог мог бы сделать свою работу лучше? Если Бог существует, то Он неизмеримо умнее, чем мы. Поэтому, если Он создал мир, наполненный страданиями, то, должно быть, Он сделал это из веских соображений, даже если эти соображения ускользают от нашего жалкого разума.

Такой ответ может показаться неудовлетворительным. Ибо он сводится к утверждению о том, что, если нам когда-нибудь представят рациональные причины усомниться в Боге, мы просто должны согласиться с тем, что наш интеллект ограничен и что то, что кажется нам иррациональным и противоречивым, имеет смысл с божественной точки зрения. Но это всего-навсего означает отказ от роли разума в религиозной вере. Вы не можете иметь одновременно и то и другое. Нет смысла защищать свою веру, используя разум (логику) в том случае, если вы не верите в то, что разумные аргументы против веры имеют какую-либо силу.

Именно в этом случае верующий, похоже, прекращает думать о проблеме зла.

Самые лучшие попытки решить эту проблему рационально являются, по сути, вариантами довода о том, что в конечном счете все, что ни делается, делается к лучшему. Но, чтобы принять это, нам потребуется вера, которая отрицает разум, ибо наша логика говорит нам о том, что это не самое лучшее, что мог создать Бог. Если атеистов можно обвинить в том, что, по их утверждению, они знают все лучше Бога, то верующих можно обвинить в том, что они утверждают, что их знания выше логики. Какое из обвинений серьезнее?

Смотрите также

8. Добрый Бог

17. Пытать или нет?

18. Требования логики

58. Божественное повеление

96. Семья прежде всего

Сэлли была одним из немногих мореплавателей, чье судно регулярно заходило в эти воды, и поэтому, оказываясь в этих местах, она всегда вслушивалась в радиоэфир, чтобы узнать, нет ли там сигналов бедствия. Поэтому, когда ей стало известно о том, что в результате взрыва на одном из судов десятки людей оказались в океане без спасательных шлюпок, она немедленно отправилась к ним на помощь.

Но она тут же получила второе послание. Рыболовное судно ее собственного мужа тонуло, и он тоже нуждался в помощи. Но чтобы добраться до него, ей нужно было еще больше удалиться от тех десятков людей, которые тонули. При ухудшающейся погоде и отсутствии других судов, отвечающих на сигналы бедствия, Сэлли было ясно, что тот, к кому она отправится во вторую очередь, возможно, уже утонет к тому времени, когда она прибудет на место происшествия.

Времени на раздумья не оставалось. С одной стороны, не спасти своего мужа означало предать их любовь и доверие. С другой стороны, ее муж был умным человеком, и поэтому разве он не увидел бы смысла в том, чтобы спасти двенадцать вместо всего лишь одного человека? Она знала, куда ей хочется отправиться сначала, но она не знала, куда она должна отправиться.

Большинство специалистов по этике считают, что мораль требует равного уважения всех людей. Как сказал однажды Джереми Бентам: «Каждый человек считается за одного, и никто не считается больше чем за одного». Однако такая точка зрения, похоже, противоречит сильному внутреннему ощущению того, что у нас есть особые обязательства перед членами семьи и близкими друзьями. Конечно, ведь родители, к примеру, всегда должны ставить благополучие своих детей выше благополучия чужих?

Не так быстро. У родителей, действительно, есть особые обязанности перед своими отпрысками. Это значит, что от них требуется проследить за тем, чтобы дети были сыты, но они вовсе не должны следить за тем, сыты ли чужие дети. То же ли это самое, что сказать, что они должны ставить благополучие собственных детей выше, чем благополучие чужих детей?

Рассмотрим, например, ситуацию, когда идет соперничество за места в хорошей школе. Если в такой школе есть всего одно свободное место, на которое претендуют два учащихся, тогда каждая пара родителей обязана привести такие доводы, которые бы позволили их ребенку получить это место. Но чтобы соперничество проходило честно, доводы обеих сторон должны быть рассмотрены, исходя из их преимуществ и благополучия обоих детей. И если кто-либо из родителей попытается нарушить эти основные принципы справедливости, то он будет не прав. Они переступят черчу между приемлемой и достойной похвалы родительской заботой о своем отпрыске и отсутствием уважения к благополучию других.

Здесь, похоже, работает принцип, согласно которому мы вправе концентрировать свою энергию и внимание на семье и друзьях, а не на незнакомых людях, если только, поступая так, мы относимся справедливо ко всем людям.

Однако, какими бы ни были принципы, они не являются слишком полезным руководством к реальной жизни. Справедливо ли одаривать своих детей дорогими игрушками, в то время как другие дети умирают от голода? Справедливо ли адекватным, умным родителям получать самые лучшие места в государственных учреждениях, в то время как другие обычно менее богатые родители не могут воспользоваться тем, что предлагается? Справедливо ли помогать своим детям делать домашние задания и таким образом улучшать их успеваемость по сравнению с успеваемостью детей, чьи родители не хотят или не в состоянии сделать то же самое?

На одни из этих вопросов ответить труднее, чем на другие. Но если только вы не убеждены в том, что мы должны думать лишь о себе и своей семье, подобные дилеммы возникнут и перед вами на определенной стадии вашей жизни. Дилемма Сэлли особенно остра, поскольку поставлена под угрозу человеческая жизнь.

Но вопрос, который она должна задать себе, адресуется и нам всем: вправе ли я ставить благополучие своих близких выше благополучия других людей?

Смотрите также

27. Выполненный долг

29. Зависимость от чьей-то жизни

89. Убей и дай умереть

97. Моральная удача

97. Моральная удача

Метт посмотрела в глаза своему мужу, жившему отдельно от нее, но не нашла там ни тени раскаяния.

«Ты говоришь мне, что хочешь вернуть нас, — сказала она ему. — Но как мы можем сделать это, когда ты даже не признаешься в том, что поступил неправильно, когда бросил меня и детей?»

«Потому что в душе я не думаю, что поступил неправильно, и я не хочу лгать тебе, — объяснил Пол. — Я ушел, потому что мне нужно было уйти, чтобы последовать за своей музой. Я ушел во имя искусства. Разве ты не помнишь, как мы, бывало, говорили о Гогене и о том, что и ему пришлось сделать то же самое? Ты всегда говорила, что он совершил тяжелый, но неплохой поступок».

«Но ты не Гоген, — со вздохом произнесла Метт, — именно поэтому ты и вернулся. Ты признал свое поражение».

«Знал ли Гоген, что он добьется успеха, когда уходил от жены? Никто не знает подобных вещей. Если он был прав, то прав и я».

«Нет, — сказала Метт. — Его риск окупился, и поэтому он оказался прав. А твой нет, и поэтому ты оказался не прав».

«Его риск! — вскричал Пол. — Не хочешь ли ты сказать, что удача различает правоту и неправоту?»

Подумав несколько секунд, Метт ответила: «Да. Наверное, именно это я и хочу сказать».

Источник: Одноименное эссе из книги Бернарда Уильямса «Моральная удача» (Кембридж Юниверсити Пресс, 1981).

Удача может означать разницу между успехом и поражением, счастьем и несчастьем, богатством и бедностью, но, разумеется, она не может отделить добродетельных людей от злых. Не важно, добрые они или нет, порядочные люди должны зависеть от того, кто они есть, и того, что они делают, а не от того, что им неподвластно.

Именно это и подразумевает здравый смысл. Но, даже если удача не является главным фактором, определяющим моральную доброту, можем ли мы действительно быть уверены в том, что в этике она не играет вообще никакой роли?

Скорее всего, существует нечто, что называется «определяющей удачей».

Мы рождаемся с определенными особенностями и чертами характера, которые развиваются в зависимости от нашего воспитания. Однако мы их не выбираем. В результате к тому времени, когда мы становимся достаточно взрослыми, чтобы принимать собственные решения, мы уже в большей или в меньшей степени, чем наши сверстники, предрасположены к тому, чтобы делать добро или зло. Человек, достигший этого возраста и обнаруживший, что он склонен к вспышкам безудержной ярости, в большей степени склонен к дурным поступкам только из-за того, что он вытащил несчастливый билет в лотерее генетики и воспитания.

Даже если мы отставим в сторону «определяющую удачу», нам все равно будет знакомо чувство «я существую лишь благодаря Божие милости». Вероятно, мы все способны на совершение большего зла, чем мы совершаем, и если нам удается избежать ситуаций, в которых наша темная сторона выходит на первый план, то это частично происходит именно из-за удачи.

В случае Пола и Метты роль удачи еще более очевидна. Метт говорит о том, что два человека могут вести себя совершенно одинаково, не зная о том, что их ждет, и что только тогда, когда мы узнаем, хорошим или плохим является результат их действий, мы можем сказать, правильно или неправильно они поступили. Поэтому Гоген, который оставляет семью и становится великим художником, делает правильный нравственный выбор, а Пола, сделавшего такой же выбор, но не добившегося успеха, нужно осудить за то, что он поступил неправильно.

Если этот пример покажется вам странным, то просто подумайте о том, как все мы время от времени ведем себя безответственно.

Если безответственность приводит, например, к серьезным травмам, то морально виновным признают человека, проявившего такую безответственность. А если случайно наша безответственность не приводит к печальным последствиям, то мало кто подумает о нас плохо. Предполагает ли это наличие такого понятия, как моральная удача? Или нам нужно больше порицать людей, чье недостаточное здравомыслие, к счастью, не имело негативных последствий? Должны ли мы сказать, что Гоген был не прав, даже если по зрелом размышлении мы придем к выводу, что ему было лучше сделать то, что он сделал, чем остаться в семье?

Смотрите также

27. Выполненный долг

34. Не вините меня

43. Будущий шок

96. Семья прежде всего

98. Аппарат виртуальных ощущений

Вот уже два часа Роберт сидел перед бланком соглашения, не зная, подписывать его или уничтожить. Он выбирал между двумя вариантами своего будущего.

Согласно первому варианту, его перспективы были туманными, а шансы реализовать свои мечты ничтожными. Согласно второму варианту, он становился известной рок-звездой, которой гарантировалось состояние постоянного счастья. Не такой уж богатый выбор, подумаете вы. Но если первая жизнь будет проходить в реальном мире, то вторая жизнь будет протекать исключительно внутри аппарата виртуальных ощущений.

Это устройство позволяло вам проживать всю свою жизнь в виртуальной реальности. Все происходившие там события были призваны сделать вас более счастливым и удовлетворенным, чем в реальной жизни. Но главное заключалось в том, что, находясь в этом аппарате, вы не подозревали бы о том, что уже не живете в реальном мире, и что все происходящее там предназначено для того, чтобы удовлетворить ваши потребности. Вам бы казалось, что вы живете обычной жизнью в обычном мире: только в этой жизни вы являетесь одним из победителей, для которого все складывается хорошо.

Роберт знает, что, если он окажется в этом устройстве, его жизнь будет замечательной. И все же ненатуральность этой жизни заставляет его колебаться перед подписанием соглашения, которое приведет его в этот рай.

Источник: Глава 3 книги Роберта Нозика «Анархия, государство и утопия» (Бейсик Букс, 1974).

Легко понять, почему Роберт не спешит. Жизнь в этом аппарате будет фальшивой, ненастоящей, нереальной. Но почему настоящая, «реальная» жизнь с ее безжалостными взлетами и падениями должна быть предпочтительнее фальшивой, счастливой жизни?

Агент по продажам этого аппарата счастья сможет предложить вам несколько убедительных аргументов против этого. Во-первых, подумайте над тем, что значит «подлинность» и «реальность». Подлинный человек — это человек, каким он является на самом деле, а не кем он притворяется. Но в этом аппарате Роберт по-прежнему будет Робертом. Он может проявить там свою истинную личность так же легко, как и вне этого аппарата.

Но, можете возразить вы, в реальном мире рок-звездой становятся благодаря своим усилиям, а в этом устройстве награда достается без усилий. На что можно возразить вопросом: а много рок-звезд вы слышали? Талант имеет небольшое влияние на становление звезды; все решают удача и стечение обстоятельств. Слава Роберта в этом аппарате будет не менее заслуженной, чем слава бесчисленного количества выскочек, которые взбираются вверх на скользкую вершину поп-музыки. И в самом деле, это большой плюс этого устройства. Успех в жизни в большей степени зависит от удачи: родились ли вы в нужном месте, в нужное время, у нужных родителей? Имеете ли вы способности, которые ценятся и вознаграждаются в вашем обществе? Имеете ли вы доступ к людям и местам, которые могли бы помочь вам продвинуться в этой жизни? Говорить, что лучше полагаться на прихоть Госпожи Удачи в ситуации, когда можно стать счастливым, — значит быть сумасшедшим.

Что же касается идеи о том, что вы уходите от реального мира, мы можем сказать: будьте реалистами. Мир, в котором вы сейчас живете, является не чем иным, как совокупностью ваших ощущений: того, что вы видите, слышите, чувствуете, различаете на вкус, осязаете и обоняете. Если вы думаете, что он более реален, потому что вызван субатомическими процессами, а не силиконовыми чипами, то, возможно, вам нужно пересмотреть свое представление о реальности. В конце концов, даже наше понятие о мире науки, выходящем за рамки опыта, в конечном счете основано на наблюдениях и экспериментах, целиком и полностью проходящих в мире ощущений, и поэтому в каком-то смысле реальность есть всего лишь видимость.

И тем не менее нам все равно не хочется входить в это устройство, даже если мы не считаем, что наше будущее должно быть как можно в большей степени продуктом наших усилий и воли. Если мы будем упорствовать в своем нежелании входить в этот агрегат, тогда верной должна быть, по крайней мере, одна вещь: когда мы размышляем над тем, что для нас выгодно, мы заботимся не только о счастье. В противном случае мы пулей бы ворвались в этот аппарат.

Смотрите также

1. Злой демон

19. Лопанье мыльных пузырей

28. Кошмарный сценарий

51. Жизнь в бочонке

99. Дадим миру шанс?

Под завесой строжайшей секретности Гитлер послал в Британию своего шпиона. Если британцам удастся разоблачить его, то Берлин станет отрицать всякую причастность к этому шпиону и объявит его предателем. Но, разумеется, в этом не будет необходимости. Нельзя было представить, чтобы Черчилль смог отказаться от той сделки, которую он ему предлагал.

Гитлер знал, что Черчилль хочет избежать ненужных людских потерь. Оба лидера понимали, что конфликт между двумя нациями будет стоить несчетное количество людских жизней. Но войны можно было избежать. Гитлер гарантировал, что после принятия окончательного решения атаки прекратятся и будут уничтожаться лишь мятежники, поднимающие бунт, на оккупированных им территориях. Это, разумеется, означало бы меньшие людские потери, чем в случае, если Британия предпримет попытку освободить Францию и свергнуть нацистский режим в Германии.

Фюрер был уверен, что это понравится руководителю страны, которая сделала утилитаризм основой своей политики. В конце концов, кто бы предпочел действия, которые приведут к большему, а не к меньшему количеству смертей?

Хотя во время Второй мировой войны ничего подобного не происходило, Гитлер в разное время действительно верил в то, что Британия согласится на мирный договор, который позволит ему сохранить завоеванные им территории. Возможно, одна из причин этого и заключалась именно в том, что, поскольку в ходе войны погибает много людей, вариант с мирным договором выглядит предпочтительнее как с прагматической, так и с моральной точек зрения.

Существует много людей, особенно среди тех, кто потерял своих родных в концентрационных лагерях, которые содрогнутся от самой мысли о подобной сделке. Согласно ей, мир покупался за счет жизни невинных жертв Холокоста.

Если вы разделяете этот подход, тогда очень внимательно подумайте над тем, как вы оцениваете нравственность других войн. Множество споров об этичности военного вторжения ведется с точки зрения стоимости действий или бездействия, выражаемой в человеческих жизнях. Противники войны, к примеру, сразу указывают на то, что, согласно подсчетам, за год после вторжения в Ирак, в марте 2003, погибло примерно 10 000 мирных граждан. Однако считается, что Саддам Хусейн за время своего правления уничтожил 600 000 мирных жителей. Им отвечают те, кто считает, что санкции ООН, а не режим Саддама в ответе за смерть полумиллиона иракских детей. И гораздо большим количеством людей манипулируют, пытаясь оправдать или осудить отправку войск на войну.

Все это, похоже, предполагает, что, если война уносит больше жизней, чем она спасает, значит, она неправильна с моральной точки зрения. Но, следуя этой логике, легко вообразить сценарий, аналогичный секретному предложению от Гитлера, при котором союзникам лучше оставить Европу фашистам.

Одна из причин того, почему многие люди считают это неприемлемым, состоит в том, что концентрационные лагеря являются злом, которому нужно противостоять. Может статься, что попытка остановить геноцид приведет к тому, что погибнет больше людей, чем будег спасено, но нельзя позволить таким злодеяниям оставаться безнаказанными. Наша человечность более важна, чем наши индивидуальные жизни.

Даже если мы исключим фактор Холокоста, по-прежнему есть причины, по которым кровавое освобождение лучше бескровной терпимости.

Люди предпочитают рисковать своей жизнью за свои идеалы, потому что они считают, что некоторые ценности более важны, чем простое выживание. Отсюда и пословица, говорящая о том, что лучше умереть свободным человеком, чем жить рабом. Именно поэтому во время первой войны в Заливе многие иракцы радовались даже тогда, когда вокруг них взрывались бомбы. Мораль войны — это сложный вопрос, который не решить простым подсчетом потерянных и спасенных жизней.

Смотрите также

17. Пытать или нет?

18. Требования логики (рассудка)

35. Последняя надежда

79. Заводной апельсин

100. Кафе «Нест»

Эрик был завсегдатаем кафе «Нест». Качество еды и напитков было там средним, но зато они были необыкновенно дешевыми.

Однажды он спросил хозяйку кафе, как ей удавалось сохранять такие низкие цены. Она склонилась к нему и заговорщицки прошептала: «Это легко. Видите ли, все мои сотрудники прибыли из Африки. Им нужно выживать, но они не могут найти постоянную работу. Поэтому я позволяю им спать в подвале, даю им достаточно пищи и плачу пять фунтов в неделю наличными. И это здорово — они работают целый день, шесть дней в неделю. Имея такие небольшие издержки по заработной плате, я могу позволить себе оставлять цены на низком уровне и поэтому и получаю приличную прибыль.

Не смотрите на меня так удивленно, — продолжила она, увидев его реакцию. — Это всех устраивает. Они решили работать здесь, потому что это помогает им выжить, я зарабатываю на этом деньги, а вы получаете низкие цены на услуги. Вам долить?»

Эрик ответил утвердительно. Но, возможно, это была его последняя чашка кофе в этом заведении. Несмотря на оправдание хозяйки кафе, он чувствовал, что, как клиент этого кафе, он принимает участие в эксплуатации персонала. Однако, когда он потягивал свой кофе, он думал о том, понравится ли его бойкот этому самому персоналу. Были ли эта работа и убежище в подвале лучше, чем ничего?

Вам не надо быть воинствующим антикапиталистом, чтобы признать, что все, кто живет в развитых странах, по сути, находятся в положении Эрика. Мы импортируем сравнительно дешевые товары, потому что те, кто их производит, работают за гроши. И если мы, зная это, все равно продолжаем покупать эти товары, то мы способствуем сохранению этой ситуации.

Пусть вас не вводят в заблуждение поверхностные различия. Эрик находится ближе к дешевой рабочей силе, чем мы, но географическая близость в данном случае не является существенной с этической точки зрения. Вы по-прежнему продолжаете эксплуатировать кого-то, даже если находитесь от него далеко. И дело не в нелегальной работе персонала этого кафе. Просто представьте себе страну, в которой разрешают подобный найм на работу.

Вы можете сказать, что то, что считается достойной оплатой труда, зависит от того, какая оплата считается достойной в данной местности. Поэтому «нищенская оплата» в такой стране, как Британия, в какой-нибудь Танзании может считаться очень даже щедрой. И это верно, но на таком аргументе данный спор не заканчивается. Главный момент состоит в том, что кафе «Нест» пользуется бедственным положением своих работников, чтобы платить им как можно меньше. Несправедливость в данном случае состоит не в низкой оплате, а в торгашеском безразличии к благосостоянию работников. Подобным же образом и люди из развивающихся стран, выращивающие кофе, могут жить не хуже многих своих соотечественников, но это не означает, что их западные хозяева должны безразлично относиться к тому, что те трудятся за гроши, хотя им вполне могли бы платить и больше.

Оправдание «это лучше, чем ничего» тоже не слишком подходит. Альтернативой является не «ничего», а повышение оплаты или улучшение условий труда. Бойкот вышеупомянутого кафе может лишить эксплуатируемых сотрудников их работы, но конкуренция со стороны таких заведений, как кафе «Нест», означает, что хорошо оплачиваемые работники из других мест лишатся своей работы.

Поэтому кажется, что во всех морально значимых аспектах мы и в самом деле находимся в такой же позиции, как и Эрик. Если он не прав в том, что помогает опериться «Нест», то мы не правы в том, что покупаем товары у компаний, которые подобным же образом эксплуатируют людей на конечном этапе своего производственного цикла.

Это очень неприятный вывод, ибо он делает почти всех нас соучастниками эксплуатации. Он может показаться настолько воз-мучительным, что его можно посчитать свидетельством того, что данный спор зашел в тупик. Но это было бы самодовольным ответом. В истории наблюдалось множество случаев систематической несправедливости, которые косвенно поддерживались целыми слоями общества.

Подумайте о тех действиях, которые совершало большинство белых в Южной Африке во времена апартеида, средний и высший класс во времена рабства, подумайте о тех временах, когда мужчинам давалось больше прав, чем женщинам. Почти все мы можем постоянно поступать неправильно. Если Эрик должен выбрать другое место для покупки своего кофе, то же самое должны сделать и мы в отношении многих других вещей.

Смотрите также

7. Когда никто не выигрывает

22. Спасательная шлюпка

34. Не вините меня

44. Пока смерть не разлучит нас