Льюис Гриффин выглядел потерянным. В дверях он встретил нас той же отполированной до блеска улыбкой и коротким пожатием руки, которую убрал, как всегда быстро, едва коснувшись моей ладони. Рудиментарная бессознательная тяга к социальной адаптации через разрешение прикоснуться к тебе практически незнакомому человеку. Ничего похожего на то, как он пожимал мою руку несколькими часами ранее, в зале суда.

Льюис Гриффин выглядел озабоченным, как будто его взволновало что-то происшедшее совсем недавно и непоправимо нарушившее целостность бытия.

– Я помню, что сказал вам сегодня днем. Возможно, я не слишком сведущ по части законов, но в представлениях кое-что понимаю. То, что вы сделали с этим детективом, едва ли не лучшее зрелище в моей жизни.

– Стэнли считает, ему надо попробовать себя на сцене, – подначила Джули.

Замечание было неожиданное, однако заставило задуматься: а что ей действительно известно? Как много рассказал Джули Стэнли Рот о наших с ним разговорах, происходивших с момента, когда я согласился его защищать? Меня сильно беспокоило, что Рот не считал наши беседы конфиденциальной информацией.

Гриффин поразмыслил над словами Джули.

– Не думаю, что наш друг должен следовать определенному сценарию. – Гриффин перевел взгляд с Джули на меня. – Вы ведь знаете, до какой точки следует двигаться при допросе свидетеля, а? – риторически спросил он. – Хотя далеко не всегда известно, как попасть в эту точку. Разве это не правильно? Вопрос, который вы зададите следующим, неизвестен, пока вам не дадут последний ответ. Так?

– И даже не всегда, – рассмеялся я, едва Гриффин препроводил нас в гостиную.

Оказавшись здесь в первый раз после пресс-конференции, устроенной у входа на студию «Блу зефир», я стал самой свежей знаменитостью в городе. Тогда все стремились оказаться рядом.

Теперь – возможно, из-за того, что мы уже встречались, или потому, что убийство Мэри Маргарет Флендерс утратило часть окутывавшей его тайны и невиновность ее супруга не казалась столь очевидной, – никто из сидевших за столом не поднялся мне навстречу. Вместо этого я остановился рядом с Льюисом Гриффином. Держа меня за руку выше локтя, Гриффин делал жесты, по очереди адресуя их каждому из своих гостей.

– Вы, разумеется, уже знакомы с Уокером и Кэрол, – продолжал он, через стол кивнув в сторону Уокера Брэдли и Кэрол Конрад.

Брэдли сидел с болезненным видом, приоткрыв рот, как человек, собравшийся что-то сказать и вдруг потерявший мысль. Скосив глаза, Кэрол Конрад отвела взгляд от почти пустого бокала с вином и сделала слабый жест, как будто собираясь поздороваться. Тут же убрав руку, она снова уставилась на бокал.

Встав с места, Уильям Помрой поздоровался со мной за руку. Его жена Эстела, писательница, тоже поздоровалась, при этом легко коснувшись моего рукава. Оба казались дружески настроенными, однако и в их взглядах было что-то, если не доставлявшее беспокойство, то предупреждавшее о возможных сложностях или, вернее, о том, что расслабляться не следует.

Я едва успел поздороваться с женой Гриффина, Клариссой, как Льюис отпустил мою руку.

– Майкла вы, конечно, знаете, – произнес Гриффин неожиданно глухим безжизненным голосом. – И, уверен, помните его супругу.

Согнувшись над столом, Майкл Уирлинг, не глядя в мою сторону, водил по краю тарелки кончиком пальца. Поджав губы, он с нарастающим раздражением наблюдал за движением своего пальца сначала в одну сторону, потом в другую, вперед и назад. Начав разговор с его женой – всего несколько не связанных реплик, – я тут же заметил, что с каждым сказанным словом его настроение ухудшается. Оторвавшись от тарелки, Уирлинг поднял взгляд на меня.

– Мы только что говорили о вас. Льюис рассказывал, как вы хорошо управились в суде при перекрестном допросе детектива. Того, который нашел окровавленную одежду Стэнли. – Уирлинг развернулся на стуле. Опершись локтем на спинку, он довольно мрачно и с вызовом уставился на меня. – Думаете так же управиться со мной?

Теперь я понял, в чем дело. Судя по озадаченным взглядам, немногие разделяли это понимание.

– Майкла вызвали в суд повесткой в качестве свидетеля обвинения, – объяснил Льюис Гриффин.

Я прошел на свое место с другой стороны стола. Пока все обсуждали новости, я сквозь застекленную стену смотрел во двор, где по гладкой поверхности пруда скользила пара белоснежных лебедей.

– Но, Майкл, по какой же причине вас вызывают в качестве свидетеля? – спросил Уильям Помрой. – И почему вы свидетель обвинения, а не защиты? – Он бросил в мою сторону быстрый взгляд.

Я постарался не придавать этому вопросу серьезного значения, как обычной рутине со стороны обвинения.

– Вполне могу представить, что суд хочет влезть в денежные дела студии «Блу зефир», – небрежно заметил я. – А финансовый руководитель компании – логичный кандидат на роль такого свидетеля.

– Кажется, вас это не удивляет? – спросил Помрой.

– Нет. – Подали салат. Взявшись за вилку, я ответил: – Обвинение представило мне список свидетелей по делу. Я узнал, что они собираются вызвать в суд Майкла Уирлинга, некоторое время назад.

Уирлинг едва не поперхнулся.

– Отлично. А я «некоторое время назад» не имел об этом понятия, – сказал он, сердито глядя на меня через стол. – Могли бы предупредить. Я узнал только вчера.

Я ответил, когда прожевал салат:

– Мистер Уирлинг, я не ваш адвокат и не даю советов свидетелям, которых намерено вызвать обвинение.

– Но я так и не понял. – Помрой продолжал задавать вопросы. Выпрямившись на стуле, он попытался сосредоточиться. – Для чего обвинению знать финансовое положение студии? Ведь это дело об убийстве. Какая им разница?

Уирлинг взглянул на продюсера как на конченого идиота. Он смотрел так на многих людей. И эта его черта вызывала наибольшее раздражение.

– Полагают, он мог убить ее из-за денег, – сухо сказал Уирлинг.

Опустив руки на колени, он выпрямился и, высоко подняв голову, принялся всматриваться куда-то в даль, словно видел там мотивы и обстоятельства, способные привлечь внимание суда. На Уирлинге были темный двубортный костюм и белая, застегнутая на все пуговицы рубашка без ворота. Весь его вид говорил о стиле – что, как хорошо знал сам Уирлинг, было зна́ком, отличавшим его как одного из основных игроков Голливуда.

– Они имеют право так думать, – произнес Уирлинг, и его глаза приняли осмысленное выражение. – Смерть Мэри Маргарет принесла с собой определенные финансовые выгоды.

– Майкл, по-моему, ты заходишь слишком далеко! – воскликнул Льюис Гриффин, бросив на стол вилку. – Понимаю, ты расстроен из-за повестки. Я не осуждаю тебя. Но, Бога ради, для чего нам обсуждать это так, словно ты действительно считаешь, будто Стэнли каким-то боком связан с убийством Мэри Маргарет…

Бросив напряженно-недоброжелательный взгляд на Гриффина, Уирлинг фыркнул:

– Уж не знаю, делал он это или нет, но раз ты считаешь, что я так не думаю… значит, он вполне мог это сделать.

Казалось, оба не желали уступать, и я не мог сказать, кто из них первым оборвет разговор. Кто отведет взгляд, уйдя в сторону от темы.

– Это разговор ни о чем, – саркастически заметил я. – То есть о том, что Стэнли Рот или кто-то другой совершил или мог совершить нечто ужасное.

Уирлинг сердито посмотрел по сторонам.

– И наконец, – добавил я прежде, чем он ответил, – разве о себе вы не могли бы сказать то же самое?

Каким бы образом Уирлинг ни собирался ответить, мои слова его остановили.

– Что вы имеете в виду? – спросил он, внимательно заглядывая мне в глаза.

Улыбнувшись в ответ, я подождал, пока салат не поменяют на следующее по очереди блюдо. Разговор вернулся в спокойное русло. Они обсудили, как хорошо Мэри Маргарет смотрелась в последней картине, что было отмечено не только в билетных кассах, но и среди критиков. Помрой был убежден в будущих номинациях на «Оскар». Он снова повторил мнение, которое я слышал от него же на первом закрытом просмотре фильма: лучшая картина Мэри Маргарет и лучшая роль, когда-либо исполненная Уокером Брэдли. Теперь Брэдли не возражал.

Несмотря на то что все старательно обходили тему судебного процесса над Стэнли Ротом, в воздухе чувствовалось напряжение, точно предчувствие, которое никто не хотел высказать. Словно каждый старался дождаться, пока это обнаружит кто-то другой. Странная форма отсроченного безумия. От любой остроты все принимались дико хохотать, и, казалось, элемент этого безумия заключал в себе даже смех. Сидевшие за столом точно опасались: сейчас смех закончится и все начнут рыдать.

Гости пили, некоторые больше других, но никто не пил больше Майкла Уирлинга, в отличие от остальных не смеявшегося. Сидя за столом, он почти ни с кем не разговаривал. Мрачное настроение Уирлинга понемногу распространялось на остальных. Что совершенно понятно: все они и их жизни в той или иной мере зависели от решения Уирлинга о судьбе студии «Блу зефир».

– Уокер тоже получил повестку, – с энергичной улыбкой возвестила Кэрол Конрад. Сказав это, она вдруг покраснела, только сейчас сообразив, что от реплики лучше было воздержаться.

– Уокер, что им нужно от тебя? – спросил Льюис Гриффин.

Прежде чем ответить, Брэдли похлопал жену по запястью, словно говоря, что беспокоиться не о чем.

– Мне кажется, хотят услышать, какой она была… О чем говорила и, знаете, все такое… насчет последних дней перед ее смертью. По крайней мере посланный ими следователь спрашивал только это.

– Ужасно, – явно оживившись, заметил Уильям Помрой. – Просто ужасно. Вы станете свидетельствовать против Стэнли. И это после стольких лет… Ужасно неприятное положение.

Брэдли только пожал плечами:

– Да ладно. Мы знали друг друга целую вечность, это правда. Но я бы не сказал, что мы так уж близки…

Уирлинг впервые за вечер рассмеялся. Чуть подавшись вперед, он поставил локти на стол и повернул голову, чтобы видеть сидевшего по другую сторону Льюиса Гриффина. Цинично улыбаясь, Уирлинг кивнул в сторону Брэдли:

– Слышишь, Льюис, ты единственный, кто еще верит, будто Стэнли этого не делал.

Уирлинг обвел сидевших вокруг стола удивленным взглядом. Он словно не допускал, что кто-либо, кроме Льюиса Гриффина, продолжал верить в невиновность Стэнли Рота.

– Спорим: даже его адвокат убежден, что Стэнли сделал это, что именно он убил Мэри Маргарет. – Встретив мой взгляд, Уирлинг быстро отвел глаза. – Впрочем, не важно. Не имеет значения, кто что думает. Суть в том, что трое из четырех на настоящий момент считают Стэнли Рота убийцей Мэри Маргарет. И это подтверждается опросами.

Мне понадобилось не меньше секунды, чтобы сообразить, так ли я расслышал. Они запустили опрос общественного мнения и голосованием решали, что думает публика: виновен Стэнли Рот или нет? Мне было непонятно, какое значение может иметь мнение людей, не присутствовавших в зале судебного заседания, не слышавших выдвинутых обвинений и не имевших ни малейшего понятия о свидетельских показаниях.

Пришлось напомнить.

– Не важно, сколько вообще людей считает Стэнли Рота виновным. Пусть в этом убеждены все – это совершенно не имеет значения. Единственное весомое мнение, анонимное, определяется тем, что думает суд из двенадцати присяжных. Которые в отличие от участников вашего опроса, претендующего на чисто научный подход, имели возможность выслушать все свидетельские показания, а не только те, что прозвучали в двадцатисекундном ролике от лица самозваных экспертов!

С тем же успехом я мог обвинить его в следовании миражам или вере в силу духа. Майкл Уирлинг был слишком продвинут, чтобы верить в вещи более важные, чем общественное мнение. Тот факт, что мнение публики может оказаться ошибочным, вообще не подлежал рассмотрению. Уирлинг одним пренебрежительным взглядом отверг мой вопрос.

– Даже если Антонелли и сделает то, за что уже заплачено, – сказал Уирлинг, снова обведя глазами сидевших вокруг стола, – если он вытащит Стэнли из тюрьмы, все останутся убежденными, что Рот виноват. Публика, а я прежде всего имею в виду кинопублику, отвернется от него. И мы все знаем, что случается в нашем бизнесе, когда так происходит. Стэнли станет изгоем, никто не захочет иметь с ним дел и вкладывать деньги в «Блу зефир» до тех пор, пока Стэнли Рот будет у руля компании.

Финансист замолчал, и взгляд его заиграл самодовольным блеском. Уирлинг был поглощен доказыванием своей правоты.

– Уокер, скажи, ты собираешься делать новый фильм с «Блу зефир»?

Честное лицо Уокера говорило, что ничего определенного он еще не решил.

Льюис Гриффин не смог удержаться от комментария:

– Уокер, тебе не стоит беспокоиться. Стэнли уже принял решение. На главную роль в следующей картине он пригласит другого актера. – Потянувшись за чашкой кофе, Гриффин добавил: – Кого-нибудь помоложе.

Приподняв кустистые брови, Уокер понимающе ухмыльнулся и, точно заскучавший подросток, ссутулился на стуле, сунув обе ладони между колен. Потом рассмеялся в голос, скорее для себя, чем для публики.

– Майкл прав, – наконец сказал он. Нехотя подняв глаза, он косо посмотрел в сторону Гриффина, сидевшего на дальнем конце стола с чашкой кофе. – Похоже, не будет никакой новой картины. У Стэнли не хватит денег.

Гриффин невозмутимо отпил кофе, совершенно уверенный в себе. Поставив чашку на стол, он втянул носом воздух и с глубокомысленным выражением оглядел гостей.

– Уокер, боюсь, Майкл в корне не прав. Ну, возможно, прав в вопросе о будущем Стэнли в связи с «Блу зефир», но, на мой взгляд, он никогда не понимал, что на самом деле для Стэнли «Блу зефир» – это не просто набор площадей для съемки и озвучения. Не только гримерные, костюмерные, спецэффекты, здания и земля, на которой они выстроены. Нет, для Стэнли «Блу зефир» всегда представляла собой нечто неосязаемое – во всяком случае, не подлежавшее материальной оценке и не имевшее конкретной цены. Майкл, ты не понимал этого и никогда поймешь. Талант Стэнли Рота превосходит всех, кого я знаю в этом деле. Стэнли Рот – это «Блу зефир», и это сама идея студии. Идея или мысль, которая воплощается в фильмах. Идея о том, что можно придумать сюжет, написать сценарий и вообразить, как это будет выглядеть на экране, почувствовать, каким образом соединить все составляющие в единое целое, увидеть это целое глазами будущей аудитории. И сделать все задолго до того, как будет снят первый кадр. Майкл, за деньги можно купить себе студию. За деньги, если их окажется достаточно, можно купить почти все. Только не талант. Талант можно получить лишь при рождении.

Майкл, ты волен уйти. Можешь забрать деньги и сделать так, чтобы в это дело не вошел никто другой, обладающий достаточными финансовыми средствами. Майкл, можешь… Но ты не в силах закрыть студию. Есть то, на что ты не способен: нельзя заставить Стэнли Рота отказаться от съемок нового фильма. Мы со Стэнли начали снимать кино, не имея ни гроша, и теперь у нас есть столько, сколько нам нужно. Возможно, даже больше, чем следовало иметь. Нет, Майкл, мы еще способны снимать кино. Честно говоря, не имею ничего против такого варианта: сделать фильм за свой счет, заняв у друзей сколько потребуется. Поживи с мое, Майкл, и ты поймешь, что мысль начать все сначала куда более симпатична, чем ты представляешь.

Все смотрели на Льюиса Гриффина. Безупречно оформленный акт открытого неповиновения они восприняли с изумлением – все, кроме Майкла Уирлинга. Не переставая помешивать кофе, он сидел, словно был один в переполненном ресторане, уйдя в собственные мысли и едва замечая бушующие вокруг страсти. В сущности, это было как раз то, что Уирлинг хотел им внушить: он почти безразличен ко всему, что говорится. Впрочем, с каждым словом, произнесенным Льюисом Гриффином, держать марку становилось все труднее и труднее. Взгляд Уирлинга становился тверже и холоднее, челюсти сжимались, кровь сама собой отлила от побледневших губ. Гриффин замолчал, и Уирлинг вынул ложку из кофейной чашечки. Двумя руками он осторожно отодвинул чашку и блюдце. Выпрямившись, укоризненно покачал головой, словно взрослый, удивившийся своенравному безрассудству ребенка. Затем по очереди посмотрел в лицо каждому, будто желая убедиться, что все поняли значение сказанного.

– Ты сам не знаешь, что говоришь. – Уирлинг бросил на Гриффина безразличный взгляд. – Этот бизнес уже не тот, каким был вначале. Ты и Стэнли – оба вечно твердили о том, как снимать кино. Фильм стоит денег, серьезных денег. Деньги такого порядка вырастают на финансовых рынках, их не собирают по друзьям. Говоришь, Стэнли Рот – это «Блу зефир»? Если бы я не вошел в дело, не было бы «Блу зефир». После моего ухода этой студии не будет.

Гриффин пристально смотрел на Уирлинга. Он ни разу не отвел взгляда, не пытался создать впечатления – ничего, кроме стойкого терпения и безупречных манер воспитанного человека.

– Майкл, я согласен, что без вас мы не могли бы основать студию «Блу зефир». Я также согласен, что пришел момент, когда вы должны уйти.

Уирлинг поверил не сразу. Не мог поверить, что Льюис Гриффин и впрямь хочет увидеть, как он покидает студию. На его губах мелькнула неуверенная улыбка и тут же стерлась. Взгляд сосредоточился на чем-то, понятном ему одному, пока Уирлинг продумывал дальнейшие действия. Он как раз собирался что-то сказать, когда в холле хлопнула входная дверь и послышались громкие, быстро приближавшиеся голоса. Сердитый знакомый голос прокричал:

– Я сам найду дорогу, без вашей помощи!

Безропотный японец-дворецкий смущенно придержал дверь, и в гостиную ввалился пьяный Стэнли Рот, тут же принявшийся искать Майкла Уирлинга.

– Вот ты где… Ты, жалкий сукин сын! – воскликнул Рот, размахивая зажатым в руке листом бумаги.

Рот собирался сказать что-то еще, куда более неприятное, когда этот листок внезапно попался ему на глаза. Как будто он только сейчас заметил, что машет бумагой, но еще не понял зачем. Наконец Рот вспомнил, и в его глазах мелькнуло трезвое выражение. Сделав шаг, он попытался рассмеяться, но тут же замолк и замер на месте.

Льюис Гриффин медленно встал со стула:

– Стэнли, я…

Рот вскинул голову, углы его губ пошли вниз. Обращаясь к Гриффину, он требовательно спросил:

– Как ты мог?

– Что? Я ничего не сделал…

Развернувшись, Рот оказался рядом с Уирлингом.

– Думал, я это подпишу? – гневно спросил он, потрясая листком бумаги перед его лицом.

– Что это, Стэнли? – спросил Гриффин, поднимаясь со своего места во главе стола. Голос его звучал тихо, но твердо. По взгляду Льюиса я понял, что он сильно обеспокоен. – Что написано в бумаге, которую ты держишь? Клянусь, я не знаю.

Рот даже не повернулся, чтобы взглянуть на Льюиса. Он продолжал смотреть на Уирлинга, старавшегося выглядеть равнодушным.

– Но ведь ты знаешь, что там, не так ли? – усмехнулся Рот. Скомкав бумагу, он бросил комок в сторону Уирлинга.

– Майкл, что это?

Гриффин задал вопрос тоном настолько командирским, что Уирлинг ответил, не колеблясь ни секунды:

– Моя последняя попытка спасти студию. – На считанные секунды отвернувшись от Стэнли Рота, он пояснил: – Это соглашение о ликвидации. Стэнли покидает студию, отказываясь от всех интересов в «Блу зефир». Партнерство остается, но в составе двух, а не трех участников.

Этого ждал Стэнли Рот. Оттолкнув в сторону Джули Эванс, он схватил ее стул и метнул его в Уирлинга. Тот оказался достаточно проворен, чтобы увернуться. Зацепив спину Уирлинга, стул влетел в застекленный проем, и тысячи осколков мгновенно усыпали пол. Комната наполнилась криками. Я машинально закрыл лицо.

Когда я снова поднял глаза, Рот уже стоял по другую сторону стола рядом с тем местом, где скорчился Уирлинг, закрыв голову руками. Потянувшись к откупоренной бутылке вина, Рот схватил ее за горлышко и поднял вверх. Он повернул бутылку, и я увидел этикетку – цветную картинку с танцовщицей из «Мулен-Руж» с красным плюмажем и задранной в канкане юбкой. Стэнли Рот занес бутылку для удара, и мне почему-то показалось, что юбка с танцовщицы вот-вот спадет.

Это было последним, что осталось в памяти: цветная этикетка, а на ней танцовщица с красным плюмажем на голове и торчащими вверх ногами. Не помню, как я кинулся через стол в попытке остановить Стэнли Рота, удержать его руку, не дать бутылке разбиться о голову Майкла Уирлинга. Не помню, как, схватив Рота, рухнул на пол, и не помню, что чувствовал, когда зазубренный край бутылки вонзился мне в лицо.

Все, что помню: я лежу на спине в незнакомой спальне и доктор в деловом костюме орудует иглой, сшивая мне кожу. Он напевал себе под нос какую-то песню, которую я вроде бы знал и все пытался вспомнить, но никак не мог. Наконец, едва я подумал, что помню название, вокруг потемнело и все потеряло смысл.

Безразлично.