Стэнли Рот хотел, чтобы я увидел это своими глазами. Он не сказал, что это, и ничего не объяснил – заметив только, что я наверняка не поверю глазам. Наконец водитель свернул на улицу, шедшую прямо к воротам студии «Блу зефир». Рот нервно постукивал кончиками пальцев по кожаному сиденью. Искоса посмотрев в мою сторону, он вдруг поднял бровь и кивнул, словно опасался, что я пропущу самое важное. Поняв, что я никак не реагирую, Рот моментально потерял терпение.

– Да вот же, – сказал он, торопливо кивнув по направлению движения машины. – Теперь видите?

Мы находились примерно за квартал от студии. Впереди у самых ворот стояла машина, и охранник что-то говорил водителю. Наверное, проверив его документы, объяснял, куда ехать. Не заметив ни одного отличия в сравнении с обычной обстановкой, я почувствовал себя глупо. Рот ничего не понял.

– Не видите? Прямо перед глазами. Взгляните еще раз.

После долгого и трудного дня в суде у меня не оставалось ни малейшего желания разгадывать ребусы. Уже отвернувшись и почти готовый вспылить, я внезапно осознал, что мелькнуло перед глазами. И немедленно обернулся, чтобы убедиться.

Я реагировал так, как ожидалось. Воочию убедившись в собственной правоте, Рот спокойно отодвинулся в самый угол широкого заднего дивана и положил руки на колени.

– Когда? – спросил я, посмотрев на него через плечо.

– В эти выходные.

Одним взмахом руки охранник пропустил нас через ворота, тут же закрывшиеся позади. Ворота, которые больше не вели на студию «Блу зефир». Отчеканенные в металле буквы, под которыми все без исключения проезжали на студию, гласили: «Уирлинг продакшн».

– Помните, как я сказал, что сохраняю за собой бунгало и еще «кое-что»? Это имя. Я оставил за собой права на имя «Блу зефир». Оно принадлежит мне. Помните, что я сказал в самый первый день нашей с вами встречи? Что за две недели научу вас управлять студией лучше, чем этот идиот управлял всю жизнь.

Водитель высадил нас около бунгало. Рот приказал ему вернуться через час и отвезти меня в отель. Как только мы вошли в бунгало, Рот приготовил выпивку, а я немедленно рухнул в кресло, стоявшее перед его столом. Сквозь открытые застекленные двери с улицы доносился приглушенный звук разговоров. Рабочий день студии, которую Рот выстроил практически собственными руками, подходил к концу.

– «Уирлинг продакшн», – пробурчал Рот, опускаясь в кресло.

Казалось, он почти совсем не испытывал горечи. Хотя, по-моему, эмоциональная реакция на последние события могла быть гораздо сильнее. Безразличие выглядело действительно странным – особенно в свете того факта, что отставка не была неизбежной. Студия досталась Майклу Уирлингу в обмен на молчание о буйстве Рота на званом ужине. После чего Уирлинг не только утаил инцидент, но и солгал под присягой, сказав, будто никогда не видел Рота агрессивным. А в итоге факт обоюдной сделки усилиями еще одного свидетеля доказывает адвокат самого Стэнли Рота.

Тем не менее казалось, что Стэнли Рота беспокоило лишь название студии, точнее – его обуревало желание сохранить имя за собой. Не умолкая ни на минуту, он твердил свое:

– Имя – это все. Чтобы разглядеть это, у Майкла слишком раздутое самолюбие. «Уирлинг продакшн»!

Рот сидел, держа стакан двумя руками и положив обе ноги на угол стола. Морщины, бороздившие его лоб, выглядели не слишком глубокими в мягком вечернем свете, добавляя к облику лишь немного меланхолии. Склонив голову набок, он пару секунд смотрел на меня, словно решал, делиться ли со мной секретом, разглашать который не стоило.

– Удавалось ли вам какое-либо дело, когда все выходило так, как вы хотели, а потом происходило нечто, о чем вы не мечтали и даже не смели подумать, – так, что в конце все оборачивалось лучше задуманного? Так произошло здесь, со мной.

– В том смысле, что вы сохранили права на название «Блу зефир»? – спросил я, сделав глоток протянутого Стэнли Ротом виски с содовой.

Рот напряженно всматривался в застекленные двери. Прошло несколько секунд, прежде чем он поднес стакан к губам. Подержав стакан на весу, отпил немного виски и снова замер с прижатым к губам стаканом. В углах его грубо очерченного рта притаилась улыбка – печальная, понимающая и немного жестокая.

– Льюис помог мне увидеть это, – сказал Рот, качая головой, словно осуждая себя за близорукость. – Той ночью, когда вы помешали мне проломить Уирлингу башку. Да, я был вне себя от ярости. Человека взяли в дело, и теперь он предлагает мне уйти? Тогда Льюис подсказал, как использовать самомнение Уирлинга против него самого. – Рот замолчал, обдумывая сказанное. – У вас есть друг? – очень серьезно спросил он. – Друг, на которого всегда можно положиться? Человек, способный помочь всем, что у него есть, – и не потому, что ожидает чего-то взамен? Просто друг?

Единственной, кого я мог представить, была Марисса. Впрочем, эта мысль казалась немного неуместной, словно я опять предавал, заранее предполагая некое самоотречение с ее стороны. Вспоминая других знакомых – тех, кто, в свою очередь, доверял мне, я понял, что их нет. Некоторые уже умерли. Другие слишком далеко и живут своей жизнью, в которой мне больше нет места.

– Никого, похожего на Льюиса Гриффина, – неохотно признался я.

Рот продолжал:

– Я не понял, что с Уирлингом больше нельзя иметь дело, но это видел Льюис. Возможно, так вышло из-за Мэри Маргарет. Не знаю. Но Уирлинг определенно собирался со мной расстаться. Оставалось две возможности: дать ему уйти, постаравшись сохранить студию без его капитала и средств, которые он мог бы собрать, либо сразу отдать студию. В моем представлении это было дело сугубо личное. В представлении Гриффина – бизнес. Я мог убить Уирлинга за саму идею отобрать мое детище. Льюис полагал, что мы можем расстаться с бизнесом, который пребывает в глубоком минусе даже с учетом доходов от последней картины Мэри Маргарет. Льюис свел воедино все «за» и «против». Он точно просчитал реакцию Уирлинга. На следующее утро Льюис пришел к нему – вроде бы желая извиниться за мой поступок. Так бывало не раз. Льюис сказал Уирлингу, что разделяет его чувства и понимает, как он, должно быть, зол, но ставки слишком высоки, и поскольку надо мной висит обвинение в убийстве, не стоит разглашать информацию о происшедшем. Люди могут заранее посчитать меня виновным.

Рот замялся. Затем покачал головой и рассмеялся.

– Знаете, что ответил этот сукин сын? «Все уже считают его виновным».

Тяжело вздохнув, он посмотрел на стакан, словно искал ясности большей, чем мог найти в случившемся.

– Во всяком случае, видите, что удалось Льюису. Он заставил Уирлинга поверить в собственное превосходство. Для пущей уверенности Льюис сказал, будто дело обернется очень плохо и что я сам это знаю. Он сказал, что, несмотря на нежелание отойти от дел, я понимаю, что иного варианта не существует, и при таком раскладе я решил уйти сам. – Хитро посмотрев на меня, Рот криво ухмыльнулся. – Льюис не остановился на достигнутом. Он знал, что Уирлингу потребуется кое-что еще. «Знаю, тебе нужно начать все с начала, – сказал он. – Я тоже ухожу в отставку».

Убрав ноги со стола, Рот сел прямо и, поставив локоть на стол, принялся скрести подбородок указательным пальцем.

– Представляете, насколько людям вроде Уирлинга приятно знать, что они могут запросто выкинуть человека из дела? Ведь они мнят себя неуязвимыми. Думают, что могут все. Полагают, будто первая пришедшая им в голову мысль, любая случайно посетившая их идея – это чуть ли не апофеоз духа или средоточие человеческой мудрости. Верят, что способны дать урок Макиавелли. «Хотите оставить себе название „Блу зефир“? Почему нет? Зачем мне, великому Майклу Уирлингу, нужно еще какое-то имя? Для чего мне чужое имя?»

Стэнли Рот развел руками и сел в кресло.

– Все прошло как нельзя лучше. Идеально. Сам не думал, что так получится – по крайней мере до момента, когда вы решили представить Майкла Уирлинга лжецом. Хотя должен признаться, до сих пор не понимаю, зачем вы это сделали. – В глазах Стэнли Рота появилось мрачное, но довольное выражение. – Уирлинг никогда так не старался сдержать слово – и получил за все труды репутацию человека, лгавшего под присягой. Впрочем, ему и дела нет: нужно еще раскрутить бизнес «Уирлинг продакшн».

Рот потянулся к стоявшему на краю стола полупустому стакану. Подняв его к губам, он внезапно передумал и, обхватив ладонями, поставил стакан на колени. Некоторое время он молчал, кусая верхнюю губу и о чем-то думая. Чем дольше Стэнли смотрел в стакан, тем больше казался озабоченным и одиноким. Сдвинутые брови придавали его лицу хмурый вид. Играя желваками, Стэнли стискивал зубы. Затем все это кончилось. Приоткрыв рот, он облегченно вздохнул.

– Вы представили ее настоящей шлюхой, – печально и вместе с тем озадаченно произнес он. – Что, действительно требовалось это сделать? Заставить всех думать о ней именно так?

Поставив стакан, я повернулся на кресле так, чтобы видеть Рота.

– Вы говорили мне, что подозревали ее в связях с другими мужчинами. Вы были убеждены, что она заводила любовные связи, участвуя в съемках вне студии. Так вы сказали. Помните?

– Я помню, что сказал, – ответил Рот, снова уставившись на стакан.

В его голосе прозвучало сожаление. Жалел ли он о том, что сделала его жена, или думал, что зря так простодушно говорил со мной? Не знаю.

Подняв взгляд на меня, Рот добавил:

– И я не понимаю, почему вы так сделали.

Посмотрев на Рота, я сначала не поверил своим ушам.

Потом, сам не зная почему, расхохотался.

– Потому, что, – выдавил я сквозь смех, – решил, что это будет смешно. Процесс становился чересчур тоскливым, и я решил, что нужно освежить тему небольшой дозой тихого семейного секса. Почему я так сделал? Какое ваше дело! – Я перешел на более сердитые интонации. – Мы каждый день присутствуем в суде по обвинению в убийстве. Напоминаю: суд располагает уликами, причем все до одной указывают на вас. А вы, как может показаться, более озабочены рассказами о том, как ваш добрый друг Льюис с вами вместе обводит вокруг пальца Майкла Уирлинга. О том, как вам удалось сбросить на Уирлинга долги, сохранив для себя название студии и, разумеется, этот замечательный дом. – Я несколько театрально обвел рукой скромный интерьер бунгало, где жил и работал великий Стэнли Рот. – Мы участвуем в судебном процессе по делу об убийстве, в котором вы имеете хороший шанс оказаться виновным. А вас огорчает, что люди не станут думать о ней так же хорошо, как думали, видя Мэри Маргарет Флендерс на киноэкране и журнальных обложках.

Подвинувшись к самому краю кресла, я развел руками, желая доказать Роту, что вся его жизнь зависит теперь от происходящего в тесном зале городского суда.

– Простите, Стэнли, но лучшее, что может произойти, – это если суд поверит, будто она действительно спала со всеми подряд и что вы долгое время об этом знали. По той причине, что если бы вы не знали, но вдруг обнаружили ее в постели с Уирлингом или с Брэдли – не имеет значения, с кем именно, – тогда у вас был бы мотив. У вас нашлась бы причина: старая как мир причина, по которой вы могли убить свою жену. Если же она действительно спала с другими мужчинами – «случайный секс», как вынужденно определил Брэдли, – а вы об этом знали или допускали такую возможность, тогда зачем убивать жену за то, что вам и так давно известно?

Изумленно подняв бровь, Стэнли Рот нервно кусал губы. Затем кивнул, словно признал наконец мою правоту. Повернувшись ко мне, он сказал, встав с места:

– Не считая того, что в итоге я устал от лжи и мелких предательств. – Казалось, он произнес эти слова вполне трезво, с холодной рациональностью – так совершенно бессовестный человек мог объяснять принцип действия только что установленной им бомбы. – Я не был бы первым, кто убил жену из-за оскорбленных чувств или откровенного унижения. Окажись вы на месте прокурора, вряд ли стали бы выяснять, сколько раз должен прощать измену любящий муж.

Ожидая ответа, он продолжал смотреть на меня, растирая подбородок уже двумя пальцами. Я начинал подозревать, что Рот больше не имел в виду себя: он предлагал варианты сюжета, испытывая мою реакцию.

– Ради дискуссии, – добавил он, не услышав немедленного ответа. – Вы говорили, что в профессии адвоката больше всего любите именно это. Помните? Процесс доказательства.

Я уже не сердился, скорее, был несколько раздосадован.

– Я объяснил, почему сегодня сделал то, что сделал. И для чего заставил Уокера Брэдли говорить о вашей жене. Я не знал, спал он с Мэри Маргарет Флендерс или нет. Я знал лишь то, что сказали вы сами, так что пришлось рискнуть. Мне нужно было спросить. У нас нет фактов, Стэнли. Мы ничего не можем предложить: например, что кровь на вашей одежде не принадлежит Мэри Маргарет, что у вас имелось алиби… А это означает наш проигрыш и выигрыш прокурора. И нам придется доводить до сознания суда любые аргументы, убеждающие в том, что дело недостаточно хорошо расследовано. Мы должны заставить присяжных поверить, что кое-кто лжет – и только вы говорите правду. Брэдли лгал, говоря о том, что вы совершили или пытались совершить в отношении Майкла Уирлинга, и он также пытался лгать насчет того, чем занимался с вашей женой. Полицейский Крэншо тоже лгал под присягой.

Рот остановил меня протестующим жестом.

– Касательно случая за ужином: ложь была ради меня.

– Суть в том, что это ложь. Я собираюсь представить суду ваши показания, и вы скажете только правду.

– И что, правда всегда побеждает?

– Почти никогда, – ответил я, скрыв усмешку. – Но дольше помнится.

Зазвонил телефон, и Рот поднял трубку еще до второго звонка. Ничего не говоря, он выслушал собеседника.

Я знал, кто ему позвонил. Этой линией больше никто не пользовался. Не важно, что Рот услышал из трубки, но он ждал звонка. Более того, он хотел, чтобы диалог прошел по возможности легче. Выражение его глаз смягчилось, и на лице появилась мягкая полуулыбка сожаления.

– Зря, – наконец сказал он. – Я понимаю… Ты думаешь, что должна так поступить. Но ты ошибаешься. – Выслушав несколько длинных фраз, он добавил: – Сейчас не время. Поговорим после. Когда? Пока не знаю. Думаю, после процесса. – Он готовился завершить разговор. – Да, понимаю. Нет, не сегодня. Я должен закончить вещь, над которой работаю. После суда. Доброй ночи.

Коротко попрощавшись, Рот положил трубку. Секунду он смотрел перед собой, задумчиво водя пальцами по подбородку. Наконец его взгляд приобрел осмысленное выражение, и Рот объяснил, что Джули Эванс только что объявила о намерении остаться в «Уирлинг продакшн».

– Она вернется, – сказал он, по-моему, стараясь представить дело лучше, чем следовало. – Вернется после суда.

После суда. Была лишь одна незыблемая истина – та, что не изменится никогда: его уверенность в абсолютной невозможности проигрыша. Не то чтобы он считал, будто невиновного никогда не осудят. Нет, здесь было нечто большее, чем слепая вера в хороший финал. Скорее Рот просто считал, что выигрывает, как выигрывал всегда. Его жену убили, он потерял студию «Блу зефир», создания которой ждал долгие годы. Он оказался на скамье подсудимых по обвинению в убийстве. Тем не менее Рот действовал так, словно жизнь ничем не отличалась от написанного им киносценария, конец которого, как он старался всех убедить, был известен заранее. Конец именно такой, каким его хотел сделать Стэнли Рот.

Возможно, Джули Эванс полюбила его как раз за ощущение, что Стэнли Рот всегда заранее знал, что случится дальше. Большинство же людей существовало в плену собственных опасений и предчувствий. Скорее всего Уирлинг дал ей больше, чем она могла когда-нибудь получить у Стэнли Рота. Джули действительно не могла отказаться. Нужно быть полной дурой, чтобы поставить на Стэнли Рота в момент, когда обстоятельства обернулись против него. Тем не менее ей нелегко было заявить Роту о своем уходе в «Уирлинг продакшн».

* * *

Если бы я мог лучше обдумать эту мысль, взвесив все трудности и противоречивые эмоции, с которыми пришлось иметь дело Джули, то не стал бы удивляться, увидев ее в холле «Шато-Мармо». Джули ждала меня. С кем еще она могла обсудить свой поступок? Только не со Стэнли Ротом. И не с Майклом Уирлингом.

Красивая и светловолосая, с полуулыбкой, заставлявшей предположить, что мысленно она смеется над вами, Джули выглядела совершенно беззаботной. Поднявшись навстречу из темно-зеленого кресла, в котором коротала время, она с блестящими от радости глазами двигалась прямо ко мне. То, что я не поехал в Санта-Барбару, казалось теперь верхом глупости и триумфом самоуничижения.

Легко положив руку на мое плечо и привстав на цыпочки, она коснулась губами моей щеки.

– Давай пообедаем, – озорно шепнула она. – Мне есть что рассказать.

Обедали мы в ресторане, куда Джули привела меня в день нашей первой встречи – в тот самый день, когда полиция арестовала Стэнли Рота. Столик достался тот же – видимо, Джули часто бывала здесь. По дороге она уходила от обсуждения расстроившихся планов на прошлые выходные. Как не объяснила и свое решение принять предложение Уирлинга.

Наконец, сделав заказ, она вспомнила про Санта-Барбару – впрочем, не посетовав о проведенных в одиночестве выходных. Казалось, наоборот, хорошо, что я не приехал. Судя по тону, Джули считала это объективным фактом, сожалеть о котором не стоило. В общем, она не особенно переживала. Джули сказала, что ей было нужно подумать, и обворожительно улыбнулась, заранее зная, что я пойму такое объяснение.

– Значит, ты решила принять предложение Уирлинга и возглавить новую студию… Или старую – под новым именем «Уирлинг продакшн».

Полуулыбка на ее губах сменилась выражением неуверенности. Джули не знала, что я предполагал, а что знал наверняка.

– Ты что, был в бунгало, когда я говорила со Стэнли?

Я кивнул, и Джули несколько секунд с сомнением смотрела на меня.

Официант принес салаты. Опустив глаза, я принялся водить вилкой по тарелке. Я чувствовал на себе пристальный взгляд.

– Что он сказал? – не выдержав паузу, спросила Джули.

Если Джули пыталась изображать безразличие к Стэнли Роту, то я не мог похвастаться тем же по отношению к ней. Ее облик, манера, походка, уверенность, помогавшая держать на дистанции кого нужно, ошеломляющий пыл в постели – все это заставляло поступать так, чтобы ей казалось, будто вы проведете с ней одну ночь и больше не будете о ней думать до следующей.

По сути, эта жестокость происходила от желания защититься. Проявив неосторожность, вы больше не сможете думать о другом. Вас будет преследовать только одна мучительная, нескончаемая мысль: поддавшись ее обаянию, вы навеки останетесь с разбитым сердцем. Иного не дано. С тех пор как Джули полюбила Стэнли Рота, она обращалась с мужчинами так, как Рот обращался с ней самой.

Отложив вилку, я поднял голову:

– Хочешь знать, что Стэнли Рот сказал о твоем решении уйти к Майклу Уирлингу? Почему ты думаешь, что он что-то сказал?

Я заложил руку за спинку стула. С холодным спокойствием глядя на Джули, я задал вопрос, который, по моему представлению, мог все прояснить:

– Вы много лет работали вместе. Скажи, Рот когда-нибудь думал о ком-то, кроме себя?

– Он сказал хоть что-нибудь? – глухо спросила Джули.

Мне следовало бы соврать для приличия, чтобы она почувствовала хоть какое-то удовлетворение от сделанного шага. Будь на ее месте другая, будь она не той, с кем меня связывала близость… Если бы я не ловил себя на желании быть с ней, тогда я мог бы сказать то, что Джули надеялась услышать: Стэнли Рот понимал, что у нее не оставалось выбора, и всегда желал для нее лучшего.

Вместо этого я сказал правду. К своему стыду, я знал: слова причинят ей боль.

Я заглянул Джули в глаза:

– Только то, что ты вернешься к нему после суда.

Чуть отвернув голову, она внимательно изучала мои глаза – до тех пор, пока не поверила окончательно. Потом засмеялась тихим и злым смехом.

– Я вернусь после суда?! – сверкнув глазами, воскликнула Джули. – Что ж, это в его духе. Передай, что я не вернусь. Скажи, что я никогда не вернусь: ни после суда, ни потом! – Комкая в руке салфетку, Джули боролась с собой. – Знаешь, что он сказал мне той ночью, сразу после того как Мэри Маргарет нашли мертвой? Хочешь знать, что он сказал?

– Что? – спросил я.

Взяв Джули за руку, я вдруг заметил, что она смотрит куда-то поверх моего плеча. Медленно поднимая взгляд, Джули смотрела на того, кто стоял за мной. На ее лице появилось недоуменное выражение. Человек стоял совсем близко от нашего стола. Раздосадованный вторжением, я бросил на пришельца недовольный взгляд, ожидая, что тот уйдет. Наконец я понял, кто это. Надо мной нависал Джек Уолш, оглядывавший ресторан. Он медлил, желая удостовериться, что все взгляды направлены на него.

– Как вы можете? – требовательно спросил Уолш, потрясая в воздухе рукой. – Как вы можете защищать человека, зная, что он виновен? Почему ставите под сомнение действия полиции? Ставите под вопрос честность тех, кто лишь делал свою работу? Вы хотя бы раз видели мою дочь? – прорычал он. – Видели, как она была хороша? Вы приходите в суд в шикарных костюмах и дорогих ботинках, и вам нет никакого дела до тех, кому вы причиняете боль. Что, нет? Намерены убедить присяжных в невиновности убийцы! Вам безразлично, каким способом можно этого добиться, не так ли? Вам безразлична репутация моей дочери. Вам на все наплевать, так? И нет никакого дела до того, что Стэнли Рот убил Мэри Маргарет Флендерс! – Глаза Уолша полыхали от гнева. – Вам нужно выиграть дело! В этой стране вы – единственный, кто будет праздновать, если убийца выйдет на свободу! – прокричал он. Схватив со стола стакан, Уолш плеснул водой мне в лицо.

Пока я, вскочив на ноги, вытирал глаза салфеткой, Уолш развернулся и пошел к выходу.

В ресторане воцарилась напряженная тишина. Стоя с открытым ртом, я услышал среди публики отдельные жидкие хлопки. Зрители аплодировали Джеку Уолшу.