Силы природы никогда не переставали меня удивлять. Шторм, рожденный в замерзшей, изголодавшейся по солнцу Арктике в десяти тысячах миль к северу, может покрыть это расстояние со скоростью вдвое больше скорости «Лукреции» и в семидесятиградусных водах Гольфстрима заставить человека промерзнуть до мозга костей.

К югу от Кэй-Сол-Бэнкс, на опасном мелководье, мы с Соломоном снимали показания секстанта. Я всегда считал, что видоискатель этого прибора движет небеса – ведь именно это мы и делаем с помощью зеркала и кое-каких мудреных вычислений. Мы двигаем отражение звезды на зеркале вниз по дуге секстанта и сажаем его на видимый горизонт, что дает угол, поддающийся измерению.

Наши с Соломоном расчеты подтвердили, что в Кайо-Локо мы будем следующим утром до восхода солнца.

Я спустился в каюту, чтобы сообщить Клеопатре. Но она спала, и я смотрел на нее и с грустью думал, что она выглядит так, как и должна выглядеть столетняя старуха. Доктор Мальта вместе со мной вышел из каюты.

– В чем дело? – спросил я.

– Мы мчимся наперегонки со смертью, – сказал он мрачно.

– И мы будем первыми.

Вернувшись на палубу, я сообщил о нашем разговоре Соломону. Он ничего не сказал, только посмотрел на такелаж, и по его лицу было видно, что он готов на все, чтобы выполнить последний приказ Клеопатры. Он созвал всю команду на палубу и приказал поднять шпринтовый парус.

– Пока ветер дует, она будет дышать, – сказал он.

Когда моя вахта окончилась, я не пошел в свою каюту, а свернулся калачиком на койке в полурубке, закрыл глаза и помолился за Клеопатру.

Не знаю, сколько я спал, но разбудило меня чье-то пение. С трудом продрав глаза, я увидел, что снаружи еще очень темно. Дул ветер, и мы быстро двигались вперед. Было холодно. Я надел шерстяной свитер и штормовку и влез в страховочные ремни. Шхуна градусов на двадцать накренилась на правый борт. Я пристегнулся к штормовому лееру и начал медленно и осторожно пробираться к рулевой рубке, борясь с волнами и ветром.

Сказать по правде, не знаю, дрожал я от холода или от страха за Клеопатру. Когда я наконец добрался до рубки, меня ждало очередное потрясение: у штурвала стоял Соломон, а позади него сидела Клеопатра в коконе из одеял и с большой ниткой фиолетово-золотых бусин на шее. Она пела доктору Мальте по-испански, а он измерял ей давление.

– Счастливого Марди-Гра! – сказала она с вымученной улыбкой. – Я все еще здесь – пока мы еще не встретились с Бабушкой-Призраком, – прибавила она. – Эту песню всегда пела мне моя мама. Она очень старалась воспитать меня хорошей девочкой и хотела, чтобы я держалась подальше от кораблей. У бедняжки ничего не вышло. Она мне, кстати, только что приснилась.

Доктор Мальта закончил процедуру и подоткнул ее руку под одеяло.

– Давай, посиди с нами, Талли, – сказала она и похлопала по скамейке рядом с собой. – У меня для тебя подарок. – Она вытащила вторую нитку бусин из-под одеяла и надела их мне на шею поверх куртки.

– С днем рождения, – сказал я.

– Ох уж этот день рождения, – она вздохнула, а потом рассмеялась. – Просто старая карга еще раз прокатилась вокруг солнца.

Я вытащил маленькую коробочку, которую приготовил еще в Ки-Уэст. Тогда я полагал, что мы будем праздновать ее сто второй день рождения на Кайо-Локо. Но сейчас, ютясь вместе с ней в рулевой рубке «Лукреции», я вдруг подумал, что это куда более подходящее место для вручения подарка.

– Открой за меня, Талли. Да, доктор Мальта, думаю, пока я могу пропустить рюмочку лекарства.

Доктор Мальта вытащил пинту рома из своей черной сумки и налил щедрую порцию в кофейную кружку, которую держала Клеопатра.

– Хочешь глоточек, моряк? – спросила меня Клеопатра.

– Не сейчас, капитан, – ответил я. Я развернул коробочку и вручил ей. Она подняла крышку.

– Талли, это же твоя счастливая ракушка! – воскликнула она.

– Теперь она ваша. Джонни Красная Пыль сказал мне, что она нужна для того, чтобы указывать мне путь. Я таскал ее с собой повсюду, а теперь пришло время ей немножко отдохнуть, и в Кайо-Локо, думаю, ей будет хорошо. Да и потом, что можно подарить женщине, у которой все есть?

Клеопатра повертела раковину в руках:

– Ты здорово придумал, Талли, но я не могу принять такой подарок. Мне бы очень пригодилась какая-нибудь хреновина, которая приносит удачу, но я уверена, ты еще найдешь кого-то, кому она нужна больше, чем мне.

С этими словами они наклонилась вперед, слабо меня обняла и вежливо, но настойчиво вложила раковину в мою ладонь.

Из полурубки вышел Роберто.

– Мы идем с невероятной скоростью. Будем в Кайо-Локо меньше чем через час. – Он пристегнулся к штормовому лееру и двинулся вперед к мачте, освещая себе путь фонарем.

– Значит так, – сказала Клеопатра. – Я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал, но сейчас я должна кое-что тебе сказать.

– Не глупите, – сказал я со смехом. – Осталось меньше часа.

– А что, по-твоему, я собиралась сделать, когда туда попаду? Спрыгнуть с мачты и поплыть к берегу, как проклятый троеборец? О боже, я просто немного волнуюсь – надо бы мне последить за своим языком. Близится день суда, и мне бы лучше не выражаться. Сынок, я умираю. Не то чтобы я тебя бросала, просто я выхожу из игры. Так что слушайте и не перебивайте. – Она повернулась к Соломону: – Соломон, когда меня не станет, «Лукреция» твоя. Я имею в виду, ты будешь ее владельцем, а не просто капитаном. Да она и так была твоя все эти годы. У меня есть счет в банке, с которого ты можешь снимать деньги на текущие расходы и ремонт шхуны. Из этих же денег ты должен платить зарплату команде. А еще их хватит, чтобы построить новую школу на Дангриге. Я хотела бы, чтобы ты учил детей с Багамских островах морскому делу и сделал все возможное, чтобы сохранить на этих островах мореплавание. Если мы спасли маяк, то должны быть и суда, которым он будет помогать. Согласен?

– Есть, капитан, – ответил Соломон. Слезы бежали по его щекам.

– Доктор Мальта, вы были с нами не очень долго, но благодаря вам я еще дышу, к тому же вы меня вытащили из этой проклятой больницы. Эта клиника, которую вы хотите построить в вашей деревне в Пакистане, – считайте, что деньги у вас есть.

Доктор склонил голову и взглянул на нас, словно спрашивая, может ли он верить своим ушам. Мы кивнули.

– Талли, теперь ты. Разумеется, с тобой посложнее, чем с остальными. Ты сделал то, ради чего я привезла тебя сюда. Маяк обрел душу, а я – свое последнее пристанище. Я верю, что вы с Соломоном будете приглядывать за Кайо-Локо и не позволите ему снова прийти в упадок.

– Да, мэм, – ответил я, стараясь унять дрожь.

– И вот еще что. Ты уволен, – сказала она, потягивая ром. Соломон неожиданно прекратил рыдать, немного помолчал и разразился диким хохотом.

– Я не шучу.

Сначала я подумал, что у нее просто предсмертный бред или ее устами заговорил ром, но, заглянув в глаза, которые я так хорошо успел изучить, я понял, что она была серьезна как никогда.

Я понятия не имел, что ответить. В этот момент «Лукреция» врезалась в огромную волну, которая обрушилась на палубу сорокафутовым каскадом брызг, затопив рулевую рубку. Соломон чудом удержал штурвал, и вода в рулевой рубке, которая теперь походила на бассейн, начала убывать.

Клеопатра рассмеялась:

– Мы все выжившие – даже вы, доктор Мальта. Вы пережили ваш первый настоящий шторм. Но беда выжившего в том, что он часто танцует один. Он балансирует на детских качелях – на такой доске, положенной на бревно – и удержаться на ней непросто. С одной стороны – способность жить в одиночестве. С другой – тяга к общению. Как удержать равновесие? Быть выжившим – не так уж плохо, но есть риск оказаться последним на вечеринке, когда котел с пуншем опустел, а конфетти превратились в мусор под ногами – как у меня.

Клеопатра закрыла глаза и смолкла. Сперва я подумал, что она умерла, но из ее рта по-прежнему выбивалась тоненькая струйка пара. Она продолжила:

– Талли, я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Вот почему я увольняю тебя с Кайо-Локо и дарю тебе Хайборн-Хилл. Осядь там на некоторое время. Ты сделал для меня больше, чем можешь себе представить, и Хайборн-Хилл покроет только малую часть моего долга перед тобой. Устраивай вечеринки, веселись, найди себе подружку, женись на ней, если захочешь, заведи детей и рыбачь сколько влезет. Ки-Уэст, конечно же, не культурная столица мира, но для начала сойдет.

– Маяк два румба по правому борту, – выкрикнул Роберто с передней палубы.

Клеопатра повернула голову, но маяка не увидела. Соломон накренил судно на правый борт и показал ей маяк.

– Он где-то там, – сказал я и указал вдаль.

– В такой темноте его должно быть видно еще лучше, чем обычно, – заметила Клеопатра.

Вся команда уставилась в темноту, и, когда пронизывающий белый свет прорезался сквозь ночь, по палубе разнеслись радостные крики и свист.

Я считал секунды между светом и тьмой.

– Четыре вспышки с интервалами по четыре секунды, – сказал я, оборачиваясь к Клеопатре. – Вы, как всегда, правы, капитан. Это Кайо-Локо. Мы дома.

Внезапно мы все притихли: ветер, ровно дувший с норд-норд-веста с тех пор, как мы отплыли из Ки-Уэст, начал спадать. А потом вдруг подул со всех сторон, словно никак не мог решиться, что же ему делать. Паруса забились на ветру, и такелаж громко задребезжал. Соломон держал судно ровно, готовясь отразить какой-нибудь внезапный удар.

Но ничего страшного не произошло – наоборот. Ветер упал до нуля, вой мгновенно прекратился, и «Лукреция» выровнялась. Потом в небе к востоку пронеслась падающая звезда с огненным хвостом, растянувшимся на половину небосвода, и исчезла.

Я завороженно глядел на оставленный ею след и вдруг услышал, как что-то упало. Когда я обернулся и посмотрел на Клеопатру, ее глаза были закрыты. На лице застыла улыбка, а у ног валялась разбитая кофейная кружка. Она отстояла свою последнюю вахту на борту «Лукреции».