С. Развенчание догм
[25]
После предыдущих рассуждений об арбитраже уместно затронуть «теорию эффективного рынка» (efficient market theory — ЕМТ), которая в 70-е годы стала крайне популярна в академических кругах, где она приравнивалась к Священному Писанию. Согласно этой теории анализ ценных бумаг бесполезен, так как доступная общественности информация об акциях соответствующим образом отражается на их стоимости. Другими словами, рынок всегда всё знает. Сторонники этой теории утверждают, что, руководствуясь лишь фондовой таблицей, вполне возможно собрать пакет ценных бумаг, перспективность которого не будет уступать тому, что был собран самым талантливым и старательным специалистом по ценным бумагам. Удивительно, что ЕМТ была принята не только академиками, но и многими специалистами по инвестициям и руководителями компаний. Верно отметив, что зачастую рынок действительно был эффективен, они неверно заключили, что он всегда эффективен. Между этими утверждениями разница огромна, как между небом и землей.
Я считаю, что опыт 63 лет арбитражной деятельности Berkshire и других компаний (Graham-Newman Corp., Buffett Partnership) свидетельствует о полной безосновательности ЕМТ. Конечно, существует множество других доказательств. Работая в компании Graham-Newman, я изучил доходы от арбитражной деятельности, полученные за всю историю компании с 1926 по 1956 гг. Доход за вычетом заёмных средств в среднем составлял 20% в год. С 1956 г. в своей деятельности я всегда руководствовался арбитражными принципами Бена Грэхема, сначала в Buffett Partnership, потом в компании Berkshire. Хотя я не занимался точными подсчётами, но я достаточно поработал, чтобы быть уверенным в том, что в 1956-1988 гг. средняя прибыль превышала 20%. (Конечно, я находился в более благоприятной обстановке, чем Бен. Ему пришлось изрядно побороться в 1929-1932 гг.)
Для оценки рентабельности портфеля ценных бумаг присутствуют все необходимые условия:
• прежде чем этот показатель был достигнут, три организации за нимались торговлей сотнями различных видов ценных бумаг в течение 63 лет;
• показатели постоянны, а не демонстрируют последствия лишь небольшого количества удачных опытов;
• нам не пришлось рыскать в поисках невразумительных фактов или развивать тонкую интуицию, чтобы разбираться в продукции и управлении. Мы просто действовали исходя из широко известных событий;
• наши арбитражные позиции всегда представляли собой акций с определёнными, а не выбранными наугад характеристиками.
В течение 63 лет основной рынок давал менее 10% годового дохода, включая дивиденды. Это значит, что при реинвестировании всего дохода 1000 долл. выросли бы до 405 000 долл. Однако ставка доходности 20% позволила бы получить 97 млн. долл. Это даёт нам любопытную статистически существенную разницу.
Всё же сторонников ЕМТ никогда не интересовали доказательства, противоречащие теории. Сегодня они говорят о своём учении намного реже, чем раньше. Но, насколько я знаю, никто из них не признал свою неправоту, хотя из-за этой теории тысячи студентов получили неверные знания. Более того, ЕМТ является неотъемлемой частью учебного плана большинства школ бизнеса. Очевидно, нежелание отрекаться от своей веры и таким образом освободить от неверных знаний служителей культа свойственно не только богословам.
Естественно, вред, нанесённый студентам и доверчивым инвестиционным специалистам, поверившим в теорию, оказался доброй услугой для нас и других последователей Грэхема. В любом виде соперничества — финансовом, физическом или умственном — очень выгодны оппоненты, которых научили, что бесполезно даже пытаться. С этой эгоистической точки зрения сторонники Грэхема должны основать кафедру ЕМТ, чтобы быть полностью уверенными в вечном существовании этого учения.
Ко всему вышесказанному требуется добавить одно предостережение. В последние годы арбитраж представляется делом очень простым. Но он не является формой инвестиционной деятельности, которая гарантирует не только годовую прибыль 20%, но и вообще какую-нибудь прибыль. Как уже было упомянуто, большую часть времени рынок действительно достаточно эффективен. За 63 года на каждую использованную нами возможность арбитражной деятельности приходится гораздо большее число возможностей, от которых мы отказались, потому что должным образом оценили все возможные последствия.
Инвестор не может получить высокую прибыль от ценных бумаг, просто придерживаясь определённых инвестиционных категорий или направления. Он может получить больший доход только путём тщательной оценки фактов и постоянного совершенствования своего опыта. А для инвестиционной деятельности в арбитражных операциях нет лучшей стратегии, чем отбор инвестиционного портфеля по принципу «наобум».
Когда нам принадлежат доли прибыльных компаний, в которых работают выдающиеся специалисты, для нас предпочтительный период владения активом — вечность. Мы противопоставляем себя тем, кто всё время спешит продать и учесть прибыль, полученную от компании, чьи дела идут успешно, но кто упорно держится за компании, которые не приносят ничего, кроме разочарований. Питер Линч совершенно точно подметил, что придерживающиеся подобной стратегии подобны тем, кто срезает цветы и поливает сорняки.
Мы по-прежнему думаем, что неразумно с энтузиазмом подходить к участию в компании, которая понятна и длительное время прибыльна, поскольку позже такому энтузиазму будет сложно найти применение.
Интересно, что у руководителей компаний понимание этого вопроса не вызывает трудности, когда они сосредоточены на своём деле. Компания-учредитель, которая владеет филиалом с великолепными долгосрочными перспективами, вряд ли продаст его, какую бы высокую цену за него ни предложили. «Почему, — сказал бы генеральный директор, — я должен расставаться со своей драгоценностью?» Однако когда дело доходит до управления собственным инвестиционным портфелем, этот же самый директор небрежно, даже с видимым желанием, будет перемещаться от одной компании к другой, когда для этого нет никаких оснований, кроме поверхностных аргументов его брокера. Наверное, худший из таких аргументов — «ты не можешь заняться брокерской деятельностью, если получаешь прибыль». Вы можете себе представить генерального директора, использующего этот довод, чтобы убедить совет директоров продать ведущую дочернюю компанию? Нам кажется, то, что имеет значение в бизнесе, имеет значение и в операциях с ценными бумагами. Поэтому инвестор должен также упорно держаться за небольшую долю прибыльной компании, как и тот, кто владеет компанией целиком.
Ранее я уже говорил о финансовых результатах, которых можно было добиться в 1919 г., вкладывая 40 долл. в компанию Coca-Cola. В 1938 г., через 50 лет после появления напитка, он считался и считается сейчас символом американского образа жизни. В книге «Моя история успеха», написанной руководителем Coca-Cola Co., очень интересно описывается вся история компании. Во втором абзаце автор пишет следующее: «Каждый год солидный и серьёзный инвестор неоднократно обращает пристальное внимание, исполненное глубокого уважения, на показатели Coca-Cola, но с сожалением приходит к заключению, что сделал это уже слишком поздно. В прошлом он слишком сильно доверился своим опасениям о возможности полного насыщения рынка и жестокой конкуренции».
Да, конкуренция существовала как в 1938 г., так и в 1993 г. Но она не помешала компании Coca-Cola в 1938 г. продать 207 млн. упаковок безалкогольных напитков (если допустить, что объём каждой упаковки равен примерно 4,5 л, такой объём используется при сегодняшних рас-четах), а в 1993 — более 10,7 млрд. упаковок. Другими словами, с 1938 г., когда компания уже доминировала в своей отрасли, физический объём её продукции вырос в 50 раз. В 1938 г. конкуренция не стала помехой и для инвестора: хотя 40 долл., инвестированных в 1919 г. в одну акцию, обернулись (с реинвестированными дивидендами) 3277 долл. к концу 1938 г., к концу 1993 г. очередные 40 долл., инвестированные в акцию Coca-Cola, выросли до 25 000 долл.
Не могу не процитировать ещё одну фразу из статьи в Fortune 1938 г.: «Было бы трудно найти компанию, чьи размеры и объёмы продаж сравнимы с показателями компании Coca-Cola и чей неизменный продукт вот уже десять лет расходится так же хорошо, как продукты Coca-Cola». Через 55 лет, прошедших с тех пор, предметно-производственная специализация компании несколько расширилась, но описание, данное авто-ром, и сегодня остаётся в силе.
Мы с Чарли давно решили, что в течение инвестиционного периода слишком сложно принять множество умных решений. Неоспоримость этого суждения подтвердилась, когда капитал Berkshire резко вырос, а инвестиции с одинаковыми характеристиками, которые могли бы существенно повлиять на наши показатели, резко сократились. Поэтому мы решили использовать свои умственные способности лишь время от времени. Сейчас для нас достаточно одной хорошей идеи в год. (Чарли говорит, что теперь моя очередь думать.)
Эта стратегия противоречит следующей догме о нормах диверсификации. Многие учёные мужи сказали бы, что наша стратегия, вероятно, более рискованная, чем стратегия, которой руководствуется большинство традиционных инвесторов. Мы не согласны. Мы уверены, что политика составления портфеля может снизить риск, если при этом она повышает два показателя: первый — усилия, затрачиваемые инвестором для оценки компания, второй — уровень экономических показателей компании, при котором инвестор чувствует себя уверенно и решается на покупку. В этом случае мы определяем риск как «возможность убытка или нанесения ущерба».
Однако теоретики любят давать другое определение понятию инвестиционного риска. Они заявляют, что риск — это относительная неустойчивость ценной бумаги или портфеля, т.е. они неустойчивы относительно рынка ценных бумаг. Используя базу данных и статистические навыки, эти учёные с точностью подсчитывают бета-коэффициент акции (показатель её относительной неустойчивости в прошлом) и на основе этих вычислений выстраивают таинственные теории инвестирования или распределения капитала. Однако в своём страстном желании оценить риск с помощью одной статистики они забывают фундаментальный принцип: лучше быть частично правым, чем во всём ошибаться.
Собственники компании, а именно так мы смотрим на наших акционеров, считают, что теоретическое определение риска настолько не соответствует действительности, что может привести к полному абсурду. Например, согласно теории коэффициента бета ценная бумага, которая резко упала относительно своей рыночной стоимости (так случилось с акциями The Washington Post, которые мы приобрели в 1973 г.), становится более рискованной по низкой цене, чем была по высокой цене. Скажите, будет ли это описание иметь какое-либо значение для того, кто решит приобрести весь пакет акций компании по чрезвычайно низ-кой цене?
На самом деле, настоящий инвестор приветствует волатильность ценных бумаг. Бен Грэхем объяснил это в восьмой главе своей книги «Умный инвестор ». В этой же книге он ввёл образ господина Рынка, услужливого малого (я уже упоминал его), который каждый день появляется для того, чтобы купить у вас или продать вам все, чего бы вы ни пожелали. Чем хуже настроение этого субъекта, тем выгоднее возможности для инвестора. И это правда, так как сильные колебания на рынке означают, что солидный предприниматель сможет совершать покупки по невероятно низким ценам. Невозможно представить, каким образом наличие таких цен увеличивает риск инвестора, ведь он может или игнорировать рынок, или безрассудно его эксплуатировать.
При оценке риска сторонник бета-теории посчитает ниже своего достоинства изучить, что производит компания, как действуют её конкуренты, насколько велики заёмные средства, используемые компанией. Он может даже не поинтересоваться, как называется компания. Единственное, что будет иметь для него значение, — это история стоимости её акций. Мы же, наоборот, совершенно не интересуемся историей стоимости ценных бумаг, зато нам будет интересна любая информация,
которая поможет понять деятельность компании. После того как мы приобретём акцию, нас не встревожит остановка в развитии стоимости акций длиной год или два. Нам не нужна ежедневная котировка на наши 100%-ные позиции в компаниях See's или H.H.Brown, чтобы быть уверенными в том, что у нас всё в порядке. Зачем нам нужна котировка 7% акций Coca-Cola, которыми мы владеем?
Инвестор должен оценивать действительный риск. Этот риск заключается в том, сможет ли он за инвестиционный период получить совокупный доход после вычета налогов (включая тот, который он получает от продажи), покупательная способность которого хотя бы равна начальной. К этому доходу должен дополнительно приплюсовываться приличный процент на начальную ставку. Хотя этот риск технически невозможно подсчитать безошибочно, но в некоторых случаях его вполне можно оценить с необходимой точностью. Основные факторы, имеющие отношение к такой оценке, следующие:
• достоверность, с которой можно оценить долгосрочные экономические показатели компании;
• достоверность, с которой можно оценить деятельность руководства как по способности реализовывать весь потенциал компании, так и по разумности использования потоков денежных средств;
• уверенность в том, что руководство будет направлять результаты от эффективной деятельности компании не себе в карман, а акционерам;
• цена покупки компании;
• уровни налогообложения и инфляции, которые будут существовать и определять степень отличия покупательной способности доходов инвестора от валового дохода.
Возможно, некоторым аналитикам эти факторы могут показаться слишком неопределёнными, поскольку не могут быть извлечены ни из какой статистической базы. Но сложность точного измерения этих факторов не является непреодолимой и не оспаривает их важность. Точно так же судья Стюард, будучи не в силах предъявить доказательства непристойного поведения подсудимого, всё же объявлял его виновным со словами: «Я знаю это, поскольку я вижу это». Не совсем тем же методом, но инвесторы могут «увидеть» риск в определённой инвестиционной деятельности и не ссылаться при этом на сложные уравнения или развитие цен.
Неужели действительно так трудно прийти к выводу, что компании Coca-Cola и Gillette подвержены меньшему риску в долгосрочной перспективе, чем, скажем, какая-нибудь компьютерная компания или розничный торговец? По всему миру Coca-Cola продаёт 44% всех безалкогольных напитков. Доля компании Gillette на рынке бритвенных лезвий составляет 60% (по стоимости). Кроме рынка жевательной резинки, на котором доминирует компания Wrigley, я не знаю других сфер деятельности, в которых лидирующая компания так долго наслаждалась бы мировым господством.
Более того, и Coca-Cola, и Gillette в последние годы увеличили свою долю рынка. Сила торговых марок, отличительные качества продукции и мощность систем распределения дают им огромное конкурентное преимущество, возводя оградительный ров вокруг их экономических замков. В отличие от них обычная компания вынуждена вести ежедневные битвы, не имея никаких средств обороны. Как сказал Питер Линч, акции компаний, продающих товары народного потребления, должны выпускаться с предостерегающей этикеткой: «Конкуренция может быть опасна для вашего здоровья».
Конкурентоспособность Coca-Cola или Gillette очевидна даже для случайного наблюдателя в мире бизнеса. Тем не менее, коэффициент бета их ценных бумаг сходен с коэффициентом многочисленных заурядных компаний, у которых есть лишь небольшое конкурентное преимущество или его нет вообще. Должны ли мы из этого заключить, что конкурентоспособность Coca-Cola или Gillette не даёт им преимущества при оценке делового риска? Или мы должны прийти к выводу, что риск при владении частью компании — акцией — некоторым образом отделён от долгосрочного риска при её хозяйственных операциях? Мы считаем, что оба этих заключения неверны и неверно рассчитывать риск на основе коэффициента бета.
Теоретик, воспитанный на бета-теории, не способен отличить риск, сопряжённый с деятельностью компании по производству одного вида игрушечной продукции, например игрушечных денег или хула-хупа, от риска другой компании, выпускающей только настольную игру «Монополия» или куклу Барби. Но для обычных инвесторов несложно определить это отличие если они понимают, какой может быть реакция покупателей на товар и какие факторы способствуют или не способствуют долгосрочной конкурентоспособности. Конечно, каждый инвестор когда-нибудь ошибается. Но, ограничивая свою деятельность не очень большим количеством простых операций, разумный, информированный и настойчивый человек вполне может оценить инвестиционный риск с необходимой точностью.
Конечно, во многих отраслях промышленности мы с Чарли не может отличить игрушечные деньги от Барби. Более того, мы не смогли бы исправить эту ситуацию, если бы долгие годы упорно занимались изучением этих отраслей. Порой причина крылась бы в дефиците наших знаний, а порой в самой сущности промышленности. Например, невозможно дать надёжную оценку долгосрочным экономическим перспективам компании, связанной с постоянно развивающимися технологиями. Разве могли мы 30 лет назад предсказать, что произойдёт в производстве телевизоров или компьютерной отрасли? Конечно, нет. (Как и большинство инвесторов и руководителей компаний, которые с энтузиазмом вошли в эти отрасли.) Зачем же сегодня нам с Чарли предсказывать будущее быстро развивающихся отраслей? Мы лучше продолжим свою деятельность в более простых сферах. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Конечно, некоторые инвестиционные стратегии, например наша арбитражная деятельность в течение нескольких лет, требуют широкой диверсификации. Если в одной сделке присутствует значительный риск, совокупный риск можно снизить, если эта покупка является одной из множества других, независимых друг от друга. Таким образом, вы можете сознательно идти на рискованную инвестицию, которая может привести к убытку или ущербу. Но при этом вы должны быть уверены, что ваша возможная прибыль значительно превысит приблизительные убытки, и ещё вы должны быть уверены, что сможете использовать несколько аналогичных, но не связанных друг с другом возможностей. Большинство предпринимателей, сознательно идущих на риск, используют эту стратегию. Если вы решите последовать этой методике, вам следует перенять манеру поведения крупье на рулетке: одобрять высокую активность игроков, так как это приносит вам выгоду, но отказываться принимать большие ставки.
Ещё одна ситуация, требующая диверсификации, возникает, когда инвестор, не разбирающийся в экономических особенностях специфического предприятия, решается довериться такой компании в надежде стать долгосрочным совладельцем американской промышленности. Такой инвестор должен владеть большим количеством акций и совершать свои приобретения с интервалами. Например, периодически инвестируя в индексный фонд, некомпетентный инвестор вполне может превзойти большинство профессионалов. Парадоксально, но когда инвестор, вложивший деньги «по глупости», чувствует пределы своей возможной деятельности, его вложения перестают быть «глупыми» и начинают работать.
С другой стороны, если вы компетентный инвестор, способный разобраться в экономических нюансах и найти от пяти до десяти компаний с разумными покупными ценами и важными долгосрочными конкурентными преимуществами, у вас нет необходимости в диверсификации. Скорее всего, это лишь негативно отразится на ваших результатах и увеличит риск. Не могу понять, почему инвесторы этого типа для вложения своих средств выбирают компанию, которая занимает лишь 20-е место в составленном ими рейтинге. Не проще ли вложить эти деньги в лидера рейтингового списка, т.е. в компанию, деятельность которой ему наиболее понятна и представляет не только наименьший риск, но самый высокий потенциал прибыли. Говоря пророческими словами Мей Вест: «Когда сильно хорошо, это просто замечательно».
Нужно отметить, что мы намерены оставаться постоянными владельцами акций трёх основных компаний: Capital Cities/ABC, Inc., GEICO Corporation и The Washington Post. Даже если цена этих акций резко повысится, мы не будем их продавать. Точно так же мы не собираемся продавать ценные бумаги компаний See's или Buffalo Evening News, даже если нам предложат за них сумму, намного выше той, в которую мы их оцениваем.
Этот подход может показаться старомодным в корпоративном мире, где активная деятельность ежедневно стоит на повестке дня. «Портфель компаний» современного управляющего подвергается постоянной «реструктуризации» под влиянием настроений на Уолл-стрит, условий деятельности или новой корпоративной «концепции». При этом понятие «реструктуризация» используется в узком значении и подразумевает демпинг убыточной компании, а совсем не демпинг служащих или директоров, которые довели
эту компанию до такого состояния. «Ненавидеть грех и любить грешника»— этим богословским принципом сегодня руководствуется не только Армия спасения, но и компании, входящие в список Fortune 500.
Инвестиционные менеджеры ещё более активны: их поведение во время торговой сессии то напоминает танцы «кружащихся дервишей», то поражает своим спокойствием. Термин «институциональный инвестор» в последнее время пополнил список выражений, заключающих в себе внутреннее противоречие. Такие слова называются оксиморонами, т.е. сочетаниями противоположных по значению слов. Например «большая креветка», «дама-борец» или «недорогой юрист».
Несмотря на исступлённую деловую активность, охватившую деловые финансовые круги Америки, мы по-прежнему будем придерживаться своей политики «оставаться частью Америки до самой смерти». Только она внушает нам с Чарли уверенность. Она даёт достойные результаты позволяет нашим руководителям и объектам инвестиций вести свои дела, не отвлекаясь на что-либо ещё.
Наше остающееся неизменным поведение является следствием того, что мы уже давно считаем рынок ценных бумаг неким центром перераспределения, в котором деньги переходят от активных к упорным. Не могу не сказать следующее: события последних лет показывают, что оклеветанным «праздным богачам» приписывают то, что они не совершали. Эти люди уже сделали состояние или увеличили его, в то время как «энергичные богачи» — агрессивные торговцы недвижимостью, специалисты по поглощениям, нефтяники и пр. — упустили свои возможности.
Мы продолжаем искать крупные предприятия с понятной, устойчивой и привлекательной для нас экономикой, которые управляются способными руководителями, ориентированными на интересы собственника. Этот поиск не всегда приносит успех, так как нам сначала приходится покупать предприятие по разумной цене, а уж потом внедрять в нём принципы деятельности, практикующиеся в компаниях, которые оправдали наши надежды. Всё же этот инвестиционный подход (поиск компаний первой величины) даёт нам единственный шанс на достижение настоящего успеха. Принимая во внимание огромные сум-мы, которыми мы оперируем, нашей с Чарли сообразительности просто не хватит на то, чтобы добиться великолепных результатов путём умелых покупок и продаж акций компаний, далёких от идеала. Мы думаем, что и другие не могут добиться долгосрочного инвестиционного успеха, порхая от цветка к цветку. А назвать организации с активной торговой деятельностью «инвесторами» — это то же самое, что назвать «актёром» человека, которого время от времени привлекают для разовых выездных спектаклей.
Если бы мои деловые возможности были ограничены, скажем, только частными компаниями в Омахе, я, во-первых, постарался бы оценить долгосрочные экономические показатели каждого предприятия. Во-вторых, оценил бы личности тех, кто управляет каждой компанией. В-третьих, постарался бы войти в долю лучших компаний по разумной цене.
Я, конечно, не хотел бы владеть равной частью каждого предприятия в городе. Зачем же тогда компании Berkshire придерживаться другой стратегии при взаимодействии с акционерными компаниями? И если так трудно найти процветающую компанию под руководством выдающихся управленцев, почему мы должны избавляться от проверенных (чуть не сказал «классных») предприятий? Наш девиз — «Если в первый раз ты действительно преуспел, больше не пытайся».
Джон Мейнард Кейнс, который был не только ярким практикующим инвестором, но и ярким мыслителем, 15 августа 1934 г. написал своему деловому партнёру письмо, в котором изложил все то, о чём я говорил выше: «Со временем я всё больше и больше убеждаюсь в том, что правильный инвестиционный метод предполагает вложение довольно крупных денежных сумм в те предприятия, о которых ты что-нибудь знаешь и руководству которых ты полностью доверяешь. Ошибочно полагать, что риск можно снизить путём крупных вложений в разные предприятия, о которых ты знаешь слишком мало и которые совсем не вселяют в тебя уверенность. Но зачастую твои знания и опыт ограничены, и в определённые периоды времени лично я вижу для себя лишь два-три предприятия, в которых могу быть полностью уверен».
В течение 1987 г. фондовый рынок пережил много волнений и мало изменений в разнице между ценой покупки и ценой продажи акций. Индекс Доу-Джонса за весь год вырос только на 2,3%. Вы, конечно, знаете, что это незначительное изменение было вызвано так называемыми «американскими горками», большими подъёмами и падениями цен акций в течение недели. До самого октября г-н Рынок был подвержен маниакальному неистовству, а затем испытал внезапный сильный припадок.
У нас есть «профессиональные» инвесторы, которые благодаря всей этой суматохе ворочают миллиардами. Вместо того чтобы размышлять о том, чем будут заниматься компании в будущем, многие управляющие денежными средствами заняты тем, что пытаются представить, чего же им ждать от своих коллег. Для них ценные бумаги — не более чем игровые фишки, как, например, в «Монополии».
Лучшим примером того, к чему может привести такое отношение, служит «страхование инвестиционного портфеля» — стратегия управления денежными средствами, которой в 1986-1987 гг. придерживались все ведущие инвестиционные консультанты. Эта стратегия является экзотически переименованной версией слегка спекулятивного стоп-приказа, ограничивающего убытки, диктующего продавать постоянно растущие в цене доли инвестиционного портфеля или их эквиваленты в срочных биржевых сделках после снижения их цен. Стратегия утверждает, что больше ничего не нужно. Биржевая сделка по ценам ниже тех, что были в последней аналогичной сделке, автоматически приводит к увеличению заявок на продажу. Согласно докладу министра финансов США Брейди, в середине октября 1987 г. от 60 до 90 млрд. акций балансировало на этом спусковом крючке, требующем слабого нажатия.
Если раньше вы думали, что инвестиционные консультанты нанимаются для того, чтобы инвестировать, то такая стратегия, вероятно, приведёт вас в замешательство. Станет ли разумный собственник после покупки фермы отдавать приказ управляющему имением распродавать доли фермы всякий раз, когда соседские владения расходятся по низкой цене? Или продали бы вы свой дом по любой цене, предложенной в 9:31, только потому, что в 9:30 похожий дом был продан за цену ниже его вчерашней стоимости?
Однако стратегия страхования инвестиционного портфеля требует именно таких поступков от пенсионного фонда или организаций, если они владеют долями таких предприятий, как Ford или General Electric. Чем ниже оцениваются эти компании, утверждает стратегия, тем быстрее они должны быть проданы. В качестве «логического» заключения стратегия требует от организаций — я не преувеличиваю — снова купить акции этих компаний, как только их цены значительно снизятся. Стоит ли удивляться иногда иррациональному поведению рынка, если учесть, какими огромными суммами распоряжаются управляющие, следующие этой стратегии, которая словно взята из книги «Алиса в стране чудес»?
Тем не менее, многие комментаторы, наблюдавшие за событиями последних лет, пришли к неверному выводу. Они любят говорить о том, что у мелких инвесторов сегодня нет никаких шансов на рынке, который подчиняется переменчивым настроениям больших мальчиков. Этот вывод совершенно неверен: такие рынки просто идеальны для любого инвестора, крупного или мелкого, до тех пор, пока он придерживается своей инвестиционной стратегии. Волатильность, вызванная действиями управляющих денежными средствами, которые неразумно играют на бирже большими суммами, предоставит настоящему инвестору больше возможностей для разумных инвестиций. Волатильность может ему навредить, только если под финансовым или психологическим давлением он вынужден совершать продажи в не выгодные для себя периоды.