В последний период жизни Энгельс все чаще и чаще задумывался о будущем революционного движения, его мысленный взор все чаще обращался к различным проблемам будущего общества. Рассмотрим его наиболее важные высказывания по основным вопросам теории коммунистического общества в той хронологической последовательности, в какой проблемы будущего приобретали для Энгельса актуальное значение, в какой они выдвигались для него в эти годы на передний план.

 

1. Государство и революция

Вскоре после смерти Маркса, в начале апреля 1883 г. Энгельс получил письмо от Филиппа Ван-Паттена, секретаря Центрального рабочего cоюза в Нью-Йорке, который просил разъяснить отношение Маркса к анархизму. Энгельс ответил ему 18 апреля, а в мае опубликовал этот ответ в составе второй части своей статьи «К смерти Карла Маркса» на страницах газеты «Sozialdemokrat» – центрального органа социал-демократической партии Германии. Речь идет о проблеме государства в его отношении к пролетарской революции и коммунистическому обществу.

«Маркс и я, – пишет Энгельс, – с 1845 г. держались того взгляда, что одним из конечных результатов грядущей пролетарской революции будет постепенное отмирание политической организации, носящей название государство… Но в то же время мы всегда держались того взгляда, что для достижения этой и других, гораздо более важных целей грядущей социальной революции рабочий класс должен прежде всего овладеть организованной политической властью государства и с ее помощью подавить сопротивление класса капиталистов и организовать общество по-новому… Правда, это государство требует очень значительных изменений, прежде чем оно сможет выполнять свои новые функции… Анархисты ставят все на голову. Они заявляют, что пролетарская революция должна начать с упразднения политической организации государства…» (19, 359 – 360; ср. 36, 9).

Письмо Бернштейну от 28 января 1884 г. органически дополняет этот ответ (36, 81 – 82).

И в том и в другом письме Энгельс подчеркивает, что идея исчезновения государства в будущем возникла в марксизме очень рано, еще в период его становления, самостоятельно, а не под влиянием анархизма. В письме Ван-Паттену он указывает на главное отличие марксистского учения о государстве от анархизма – понимание необходимости периода диктатуры пролетариата и отмирания государства как определенного процесса (ср. 51, т. 33, 112 – 113). Энгельс ясно указывает на две функции пролетарского государства: подавление сопротивления класса капиталистов и организация общества по-новому, экономическое преобразование общества. Это, очевидно, новый момент.

Проследим эту тему и дальше, посмотрим, как она развивалась на протяжении всего последнего периода жизни и деятельности Энгельса.

В начале 1884 г. вопрос о государстве он будет специально разрабатывать в книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В ней он затронет и вопрос о будущем государства.

В начале 1886 г. Энгельс познакомился с книжкой голландского социалиста Ф.Д. Ньювенгейса «Как правят нашей страной». В связи с этим Энгельс затронул вопрос о необходимости разрушения бюрократически организованной государственной машины для перехода от капитализма к коммунизму (социализму) – вопрос, который был специально разработан Марксом в 1871 г. при изучении и обобщении опыта Парижской Коммуны в его работе «Гражданская война во Франции». 4 февраля Энгельс пишет Ньювенгейсу (письмо было впервые опубликовано в 1934 г.): «Голландия, кроме Англии и Швейцарии, единственная западноевропейская страна, которая в XVI – XVIII столетиях не была абсолютной монархией и имеет благодаря этому некоторые преимущества, в частности – остатки местного и провинциального самоуправления без настоящей бюрократии во французском или прусском духе. Это большое преимущество для развития национального характера, а также и для последующего развития; произведя сравнительно немного изменений, трудящийся [народ] мог бы установить здесь свободное самоуправление, которое должно быть нашим лучшим орудием при преобразовании способа производства. Ничего этого нет ни в Германии, ни во Франции – там это придется еще создавать заново» (36, 368 – 369).

Характер существующего в данной стране государства в значительной мере определяет и способ предстоящего революционного преобразования общества. Наличие централизованной военно-бюрократической государственной машины обусловливает немирный путь развития революции. Наоборот, отсутствие такой развитой государственной машины дает возможность осуществить революционные преобразования относительно мирным путем, мирными средствами.

В свое время эту мысль развивал Маркс в речи, с которой он выступил на следующий день после закрытия Гаагского конгресса I Интернационала – на митинге в Амстердаме 8 сентября 1872 г. «Рабочий, – говорил он, – должен со временем захватить в свои руки политическую власть, чтобы установить новую организацию труда… Но мы никогда не утверждали, что добиваться этой цели надо повсюду одинаковыми средствами. Мы знаем, что надо считаться с учреждениями, нравами и традициями различных стран; и мы не отрицаем, что существуют такие страны, как Америка, Англия, и если бы я лучше знал ваши учреждения, то может быть прибавил бы к ним и Голландию, в которых рабочие могут добиться своей цели мирными средствами. Но даже если это так, то мы должны также признать, что в большинстве стран континента рычагом нашей революции должна послужить сила; именно к силе придется на время прибегнуть, для того чтобы окончательно установить господство труда» (18, 154).

Мы видим, что мысль, высказанная в письме Энгельса, непосредственно примыкает к данной концепции Маркса и развивает ее.

Впоследствии изменения исторических условий определяли и дальнейшее развитие марксистской теории по вопросу о путях и средствах осуществления пролетарской революции.

В 1918 г., выступая против Каутского, Ленин подчеркивал это изменение исторических условий: «Ссылка на то, что Маркс в 70-х годах допускал возможность мирного перехода к социализму в Англии и Америке, есть довод софиста, то есть, проще говоря, мошенника, который жульничает при помощи цитат и ссылок. Bo-1-x, эту возможность Маркс и тогда считал исключением. Bo-2-x, тогда не было еще монополистического капитализма, т.е. империализма. В-3-х, именно в Англии и Америке не было тогда – (теперь есть) – военщины как главного аппарата буржуазной государственной машины» (51, т. 37, 104).

Ленин отнюдь не абсолютизировал необходимость немирного пути революционных преобразований вне зависимости от условий места и времени. «Мирное развитие какой бы то ни было революции вообще вещь чрезвычайно редкая и трудная», – писал он в сентябре 1917 г. Но вместе с тем он считал, что в сложившихся тогда условиях русской революции, «в такой стране, в такой исключительный исторический момент мирное развитие революции при переходе всей власти к Советам возможно и вероятно» (51, т. 34, 222 – 223).

В ходе дальнейшего исторического развития, в период после второй мировой войны коммунистические партии пришли к выводу, что в ряде стран при определенных условиях снова становится возможным революционное преобразование общества мирным путем.

В конце 1889 г. Энгельс вновь касается вопроса о соотношении мирных и немирных средств в пролетарской революции. 18 декабря он пишет Герсону Триру в Копенгаген: «У нас единое мнение в вопросе о том, что пролетариат не может завоевать политическое господство – единственную дверь в новое общество – без насильственной революции… Отвлекаясь от вопроса морали – об этом пункте здесь речи нет, и я его поэтому оставляю в стороне, – для меня как революционера пригодно всякое средство, ведущее к цели, как самое насильственное, так и то, которое кажется самым мирным» (37, 274 – 275).

Сопоставим две крайние точки: определение коммунизма, данное Энгельсом в 1846 г. – «не признавать другого средства осуществления этих целей, кроме насильственной демократической революции» (27, 60), – и это его письмо 1889 г. Основа осталась та же. И там и здесь – «пролетариат не может завоевать политическое господство… без насильственной революции» – признается необходимость насильственной революции. Но появилось и нечто новое. Теперь за этим общим тезисом стоит уже допущение (в виде исключения) возможности мирного пути развития революции (Америка, Англия, Голландия, Швейцария). Тем самым решение проблемы становится более конкретным, гибким, диалектичным.

Суть дела, очевидно, сводится к следующему. Нельзя отождествлять насильственную революцию с вооруженным восстанием, гражданской войной – вообще с вооруженной борьбой. Без насилия – в той или иной форме – революция в условиях антагонистического классового общества, очевидно, вообще невозможна. Всякая социальная революция в этих условиях неизбежно становится насильственной революцией. Но средства (способ), которыми она осуществляется, могут быть, в зависимости от условий, самыми различными – как немирными, так и мирными. Вот, очевидно, почему в рассматриваемом письме Энгельс говорит о средствах, которые кажутся мирными. Ведь это – мирные средства для осуществления насильственной революции.

Вопрос о сломе старой государственной машины, косвенным образом затронутый в письме к Триру, в начале 1891 г. был обстоятельно рассмотрен Энгельсом во введении к работе Маркса «Гражданская война во Франции». Энгельс не говорит здесь ничего принципиально нового, но он очень резко подчеркивает основные выводы, к которым пришел Маркс в 1871 г. и которые 20 лет спустя сохраняют полную силу. Ленин считал это введение «последним словом марксизма» по вопросу об уроках Коммуны (51, т. 33, 75). Оно датировано 18 марта 1891 г. – днем двадцатой годовщины Парижской Коммуны. В заключительной части его (22, 199 – 201) Энгельс пишет:

«Коммуна должна была с самого начала признать, что рабочий класс, придя к господству, не может дальше хозяйничать со старой государственной машиной; что рабочий класс, дабы не потерять снова своего только что завоеванного господства, должен, с одной стороны, устранить всю старую, доселе употреблявшуюся против него, машину угнетения, а с другой стороны, должен обеспечить себя против своих собственных депутатов и чиновников, объявляя их всех, без всякого исключения, сменяемыми в любое время».

Затем Энгельс кратко описывает процесс отчуждения государства от общества: «В чем состояла характерная особенность прежнего государства? Первоначально общество путем простого разделения труда создало себе особые органы для защиты своих общих интересов. Но со временем эти органы, и главный из них – государственная власть, служа своим особым интересам, из слуг общества превратились в его повелителей… Именно в Америке лучше всего можно видеть, как развивается это обособление государственной власти от общества…»

Об отчуждении государства от общества Маркс и Энгельс писали еще в «Немецкой идеологии». Но там это явление рассматривалось в самом общем виде, как результат частной собственности, классового разделения труда, разделения общества на противоположные классы. Из этого следовало, что с уничтожением частной собственности и классов, с переходом к коммунизму отчуждение государственной власти исчезнет по той простой причине, что исчезнет само государство. А как будет в переходный период, в период диктатуры пролетариата? Этот вопрос тогда вообще не рассматривался.

Четверть века спустя Парижская Коммуна дала практический материал для нового обобщения, для постановки и решения вопроса – как предотвратить возможное отчуждение пролетарского государства, его возможное обособление от общества.

«Против этого неизбежного во всех существовавших до сих пор государствах превращения государства и органов государства из слуг общества в господ над обществом Коммуна применила два безошибочных средства. Во-первых, она назначала на все должности, по управлению, по суду, по народному просвещению, лиц, выбранных всеобщим избирательным правом, и притом ввела право отзывать этих выборных в любое время по решению их избирателей. А во-вторых, она платила всем должностным лицам, как высшим, так и низшим, лишь такую плату, которую получали другие рабочие…

Победивший пролетариат, так же, как и Коммуна, вынужден будет немедленно отсечь худшие стороны этого зла, до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности».

Эти последние слова во всяком случае бесспорно свидетельствуют о том, что для всего периода от установления диктатуры пролетариата до полного отмирания государства Энгельс считал необходимым осуществление особых мер, чтобы предотвратить возможное обособление государственной власти от общества. Вслед за Марксом он одобрял меры, принятые с этой целью Парижской Коммуной. В том же направлении работала и мысль Ленина – и тогда, когда он писал свою гениальную книгу «Государство и революция», и тогда, когда, как свое завещание, он диктовал свои последние статьи (см., например, 51, т. 33, 42 – 44, 48 – 50, 109, 114 – 117, 238 – 241).

Через месяц, имея в виду опять-таки период диктатуры пролетариата, Энгельс подчеркивал, что во всяком случае он будет очень полезен в нравственном отношении: «Возможен новый общественный строй, – писал он 30 апреля 1891 г. во введении к работе Маркса „Наемный труд и капитал“, – при котором исчезнут современные классовые различия и при котором – по-видимому, после короткого, связанного с некоторыми лишениями, но во всяком случае очень полезного в нравственном отношении переходного времени – средства для существования, пользования радостями жизни, получения образования и проявления всех физических и духовных способностей в равной мере, со все возрастающей полнотой будут предоставлены в распоряжение всех членов общества благодаря планомерному использованию и дальнейшему развитию уже существующих огромных производительных сил, при одинаковой для всех обязанности трудиться…» (22, 212).

Вопрос о признании необходимости диктатуры пролетариата стал особенно актуален в 1891 г., когда в Германии социал-демократическая партия должна была принять новую программу. В январе Энгельс добился опубликования Марксовой «Критики Готской программы». В июне он подверг критическому разбору проект будущей Эрфуртской программы. Рукопись Энгельса «К критике проекта социал-демократической программы 1891 года» содержит важные положения, развивающие марксистскую теорию пролетарской революции.

Оппортунисты, пишет Энгельс, убеждают самих себя и партию в том, что «современное общество врастает в социализм». «Можно себе представить, что старое общество могло бы мирно врасти в новое в таких странах, где народное представительство сосредоточивает в своих руках всю власть, где конституционным путем можно сделать все, что угодно, если только имеешь за собой большинство народа: в демократических республиках, как Франция и Америка, в таких монархиях, как Англия… Но в Германии… провозглашать нечто подобное, и притом без всякой надобности, значит снимать фиговый листок с абсолютизма и самому становиться для прикрытия наготы» (22, 236 – 239). Как видим, развивая мысль о возможности мирного способа осуществления революции, Энгельс называет теперь еще и Францию, как страну, в которой вариант мирного преобразования «можно себе представить» (ср. 51, т. 33, 69).

Наконец, Энгельс ставит здесь вопрос о форме диктатуры пролетариата: «демократическая республика… является даже специфической формой для диктатуры пролетариата» (22, 237, 239; ср. 39, 184). Как известно, деятели II Интернационала, в частности Каутский, пытались в оппортунистическом духе извратить это высказывание Энгельса. Ленин не только дал подлинно революционную интерпретацию этого положения, но, опираясь на новый исторический опыт революционного движения в России, развил дальше марксистское учение о форме диктатуры пролетариата, открыл республику Советов как специфически новую форму пролетарского государства и вместе с тем указал на возможное многообразие политических форм перехода от капитализма к коммунизму, сущностью которых будет диктатура пролетариата (51, т. 26, 354 – 355; т. 30, 123; т. 31, 162; т. 33, 35, 70 – 74; т. 35, 162).

 

2. «Происхождение семьи, частной собственности и государства»

 

Преобразование семьи

Разбирая после смерти Маркса его рукописи, Энгельс обнаружил обширный конспект книги Моргана «Древнее общество» (1877), составленный Марксом в конце 1880 – начале 1881 г.; среди подробных выписок из Моргана были рассеяны многочисленные критические замечания самого Маркса. Энгельс знал о намерении друга изложить в специальной работе результаты исследований Моргана, проанализировав их с точки зрения материалистического понимания истории. Довести начатую Марксом и найденную теперь работу до конца Энгельс счел своим первым долгом. Выполнение этой задачи он рассматривал как «в известной мере выполнение завещания» (21, 25).

Буквально за два месяца, в марте – мае 1884 г., он создает одно из лучших своих произведений – книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». И как это бывало каждый раз, когда он занимался специальными исследованиями и на их основе делал выводы относительно будущего, – так и здесь в ходе исследования исторического развития форм семьи Энгельс приходит к новым, специфически марксистским выводам относительно будущего, коммунистического общества.

Прослеживая историческое развитие форм семьи, Энгельс резюмирует общий результат исследования и затем ставит вопрос о развитии семьи в будущем.

«Итак, – пишет он, – мы имеем три главные формы брака, в общем и целом соответствующие трем главным стадиям развития человечества. Дикости соответствует групповой брак, варварству – парный брак, цивилизации – моногамия, дополняемая нарушением супружеской верности и проституцией…

Но мы идем навстречу общественному перевороту, когда существовавшие до сих пор экономические основы моногамии столь же неминуемо исчезнут, как и основы ее дополнения – проституции… Предстоящий общественный переворот, который превратит в общественную собственность, по меньшей мере, неизмеримо бóльшую часть прочных, передаваемых по наследству богатств – средства производства, – сведет к минимуму всю эту заботу о том, кому передать наследство. Так как, однако, моногамия обязана своим происхождением экономическим причинам, то не исчезнет ли она, когда исчезнут эти причины?

Можно было бы не без основания ответить, что она не только не исчезнет, но, напротив, только тогда полностью осуществится… Проституция исчезнет, а моногамия, вместо того чтобы прекратить свое существование, станет, наконец, действительностью также и для мужчин.

Положение мужчин, таким образом, во всяком случае сильно изменится. Но и в положении женщин, всех женщин, произойдет значительная перемена. С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда. Уход за детьми и их воспитание станут общественным делом; общество будет одинаково заботиться обо всех детях, будут ли они брачными или внебрачными. Благодаря этому отпадет беспокойство о „последствиях“, которое в настоящее время составляет самый существенный общественный момент, – моральный и экономический, – мешающий девушке, не задумываясь, отдаться любимому мужчине. Не будет ли это достаточной причиной для постепенного возникновения более свободных половых отношений, а вместе с тем и более снисходительного подхода общественного мнения к девичьей чести и к женской стыдливости? И, наконец, разве мы не видели, что в современном мире моногамия и проституция хотя и составляют противоположности, но противоположности неразделимые, полюсы одного и того же общественного порядка? Может ли исчезнуть проституция, не увлекая за собой в пропасть и моногамию?»

По всем законам диалектики так и должно произойти. Но:

«Здесь вступает в действие новый момент, который ко времени развития моногамии существовал самое большее лишь в зародыше, – индивидуальная половая любовь».

Любовь в современном смысле развивается постепенно в средние века и в новое время. Энгельс определяет ее следующим образом:

«Современная половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от эроса древних. Во-первых, она предполагает у любимого существа взаимную любовь… Во-вторых, сила и продолжительность половой любви бывают такими, что невозможность обладания и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на огромный риск, даже ставят на карту свою жизнь, чтобы только принадлежать друг другу… И, наконец, появляется новый нравственный критерий для осуждения и оправдания половой связи; спрашивают не только о том, была ли она брачной или внебрачной, но и о том, возникла ли она по взаимной любви или нет…»

В условиях буржуазного общества брак остается классовым браком. Его в большей или меньшей, часто в решающей мере обусловливает не любовь, а побочные, экономические соображения.

«Полная свобода при заключении браков может, таким образом, стать общим достоянием только после того, как уничтожение капиталистического производства и созданных им отношений собственности устранит все побочные, экономические соображения, оказывающие теперь еще столь громадное влияние на выбор супруга. Тогда уже не останется больше никакого другого мотива, кроме взаимной склонности.

Так как половая любовь по природе своей исключительна, – хотя это ныне соблюдается только женщиной, – то брак, основанный на половой любви, по природе своей является единобрачием… Поэтому, как только отпадут экономические соображения, вследствие которых женщины мирились с этой обычной неверностью мужчин, – забота о своем собственном существовании и еще более о будущности детей, – так достигнутое благодаря этому равноправие женщины, судя по всему прежнему опыту, будет в бесконечно большей степени способствовать действительной моногамии мужчин, чем полиандрии женщин.

Но при этом от моногамии безусловно отпадут те характерные черты, которые ей навязаны ее возникновением из отношений собственности, а именно, во-первых, господство мужчины и, во-вторых, нерасторжимость брака… Если нравственным является только брак, основанный на любви, то он и остается таковым только пока любовь продолжает существовать. Но длительность чувства индивидуальной половой любви весьма различна у разных индивидов, в особенности у мужчин, и раз оно совершенно иссякло или вытеснено новой страстной любовью, то развод становится благодеянием как для обеих сторон, так и для общества. Надо только избавить людей от необходимости брести через ненужную грязь бракоразводного процесса.

Таким образом, то, что мы можем теперь предположить о формах отношений между полами после предстоящего уничтожения капиталистического производства, носит по преимуществу негативный характер, ограничивается в большинстве случаев тем, что будет устранено. Но что придет на смену? Это определится, когда вырастет новое поколение: поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за другие социальные средства власти, и поколение женщин, которым никогда не придется ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым мужчиной из боязни экономических последствий. Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности, – и точка» (21, 77 – 85).

Рассмотрим логическую структуру этого замечательного образца марксистского предвидения будущего.

Прослеживая историческое развитие форм семьи, Энгельс устанавливает такую последовательность ее основных исторически сменявших друг друга форм: групповой брак – парный брак – моногамия. Возникает вопрос: что дальше? Можно ли продолжить этот ряд в будущее и если да, то как?

Предшествующий анализ показал, что современная форма семьи, моногамия, опирается на определенные экономические основы, которые в конечном счете сводятся к частной собственности. Эта моногамия необходимо дополняется своей противоположностью – нарушением супружеской верности и в особенности проституцией. Т.е. существующая моногамия не является таковой в прямом смысле слова: фактически она не является моногамией для мужчин и строгой моногамией для женщин.

Но частная собственность будет уничтожена и заменена общественной собственностью на средства производства. Значит, экономическая основа современной моногамии и ее дополнения, ее противоположности – проституции – исчезнет. Отсюда следует, что вместе с причиной должны исчезнуть также и следствия – моногамия и проституция.

Однако в действительности дело обстоит сложнее. Проституция безусловно исчезнет. Моногамия в современном ее виде также исчезнет. Так что в этом смысле законы диалектического развития не могут быть и не будут нарушены: исчезнут обе стороны противоположности. Но исчезновение того, что называют моногамией в буржуазном обществе, не будет означать исчезновения моногамии вообще. Наоборот, мнимая моногамия превратится в действительную. Одним словом, она существенно изменится. В чем же будет состоять это изменение?

Современная моногамная семья, говорит Энгельс, характеризуется двумя основными чертами: 1) совместным ведением домашнего хозяйства, она является хозяйственной единицей общества, и 2) совместным воспитанием детей. Отсюда вытекает зависимость жены от мужа и детей от родителей. С обобществлением домашнего хозяйства и воспитания детей обе эти основы современной моногамной семьи отпадут, а тем самым изменятся и взаимоотношения между ее членами.

Обобществление домашнего хозяйства возможно только на основе развития крупной промышленности, путем превращения его в отрасль общественного производства. Таково основное средство экономического освобождения женщины, средство осуществления ее действительного социального равенства. «Освобождение женщины, ее уравнение в правах с мужчиной невозможно ни сейчас, ни в будущем, пока женщина отстранена от общественного производительного труда и вынуждена ограничиваться домашним частным трудом. Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном, общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его и все более и более стремится растворить частный домашний труд в общественном производстве» (21, 162).

С преобразованием экономической основы общества изменится и форма семьи. Но, как показывает Энгельс, форма семьи зависит не только от экономических причин, хотя в существующем, буржуазном обществе они определяют ее решающим образом. Наряду с ними форму моногамной семьи обусловливает индивидуальная половая любовь. Эта последняя существовала не всегда, она является продуктом исторического развития и в современном ее виде существует только в новое время.

С исчезновением экономических основ современной моногамной семьи форму брака станет решающим образом определять индивидуальная половая любовь. Эта любовь по природе своей исключительна, поэтому и соответствующая ей форма брака будет единобрачием, подлинной моногамией. Но поскольку брачные отношения между мужчиной и женщиной будут определяться только взаимной любовью, постольку и сам брак будет существовать лишь до тех пор, пока существует любовь.

Учитывая историческую тенденцию развития индивидуальной половой любви, можно предвидеть усиление моногамности. Но с исчезновением всех побочных причин отношения между мужчиной и женщиной должны стать и более свободными. Иными станут также отношения между родителями и детьми.

Энгельс обращает наше внимание на важную особенность прогноза будущего (она относится, очевидно, не только к перспективе развития семьи): значительно легче предвидеть, что именно исчезнет, чего не будет, чем то, что появится, что разовьется в будущем. И он еще раз подчеркивает: не мы, а люди будущего сами решат свои проблемы.

На что же опирается, что использует Энгельс, прогнозируя развитие семьи в будущем?

Это, во-первых, материалистическое понимание истории и его выводы: определяющая роль экономической основы общества, неизбежность уничтожения частной собственности и замены ее общественной собственностью на средства производства, обусловленная развитием крупной промышленности, и т.д.

Это, во-вторых, диалектический метод: учет всестороннего взаимодействия развивающихся факторов, снятие обеих сторон противоположности и т.д.

В качестве методологических приемов Энгельс использует умозаключения по формуле: «если – то» (экономическая основа – форма семьи), экстраполяцию (развитие форм семьи, развитие индивидуальной половой любви) и т.д.

Опираясь на этот богатейший арсенал средств, в ходе конкретного исследования эволюции форм семьи в прошлом Энгельс приходит к новым выводам относительно дальнейшего развития моногамной семьи. К таким конкретным результатам не приходили до этого ни предшественники, ни сами основоположники научного коммунизма.

 

Коммунизм как отрицание отрицания

Исследуя первобытное общество и переход от него к обществу, основанному на частной собственности, Энгельс отмечает, что предстоящий переход к коммунистическому обществу приведет к возрождению на новой основе, на более высоком уровне некоторых положительных черт первобытного коммунизма.

Так, до эпохи цивилизации, когда производство было еще примитивным, «продукт находился целиком во власти производителей».

С развитием частной собственности положение кардинальным образом изменилось. Производители утратили контроль над своим собственным производством и его социальными последствиями. Теперь уже продукт господствует над производителем.

Чтобы изменить это положение, необходимо устранить частную собственность. «Ни одно общество не может сохранить надолго власть над своим собственным производством и контроль над социальными последствиями своего процесса производства, если оно не уничтожит обмена между отдельными лицами» (следовательно, лежащей в его основе частной собственности).

«Еще и теперь продукт господствует над производителями; еще и теперь все общественное производство регулируется не согласно сообща обдуманному плану, а слепыми законами…» Общество должно восстановить преимущество первобытной эпохи, не утрачивая достижений всего последующего развития (отрицание отрицания). «Задачей ближайших поколений будет обратное завоевание его, но уже на основе ныне приобретенного могучего господства человека над природой и на основе свободной ассоциации, которая стала теперь возможной» (21, 112 – 113, 175).

Будущее коммунистическое общество явится возрождением на высшей ступени таких черт первобытного коммунизма, как общая собственность, отсутствие классов, а следовательно, и государства. Анализ происхождения государства Энгельс завершает следующим выводом: «Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определенной ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором» (21, 173).

В заключение своей книги Энгельс приводит рассуждение Моргана, содержащее мысль о возрождении в будущем положительных черт древнего общества. Следующая, высшая ступень общества, говорит Морган, «будет возрождением – но в высшей форме – свободы, равенства и братства древних родов» (21, 178).

Имея в виду приводимое им рассуждение Моргана, Энгельс впоследствии писал, что Морган «высказался о грядущем преобразовании этого общества в таких выражениях, которые мог бы произнести Карл Маркс» (22, 225).

Среди рукописного наследства Энгельса сохранился отдельный листок с записью, которой при публикации (в 1937 г.) дали редакционное название «Об ассоциации будущего». Предполагают, что она связана с работой Энгельса над «Происхождением семьи…», и поэтому ее условно датируют 1884 г. Это правдоподобно. Во всяком случае, эта заметка содержит ту же мысль о возрождении в будущем, коммунистическом обществе ряда положительных черт первобытного коммунизма, которую Энгельс развивает и в своей книге: ассоциация будущего соединит трезвость капиталистических обществ с заботой древних ассоциаций об общем благе членов общества (21, 405).

Представление о триаде: первобытный коммунизм – классовое общество – будущее, коммунистическое общество, – не было в 1884 г. чем-то новым. Истоки его уходят в далекое прошлое (С. Франк, Ж.-Ж. Руссо). Из предшественников научного коммунизма его ясно высказывал, например, Морелли (56, 160 – 161). В марксистской литературе оно появляется уже в «Экономическо-философских рукописях» (1844) и в «Немецкой идеологии» (1845 – 1846). Но 40 лет спустя Энгельс возвращается к нему уже на новой основе – опираясь на исследования общинных форм собственности, проведенные ранее Марксом и им самим, и на исследования Моргана, давшего ключ к новому, более глубокому пониманию первобытной истории. Отсюда и новые выводы относительно будущего, коммунистического общества.

 

3. Обобществление средств производства

Мы видели, что в «Происхождении семьи…» Энгельс точно определяет экономическую задачу коммунистического преобразования общества: обобществление средств производства. На протяжении всего периода после смерти Маркса он настойчиво проводит эту мысль как одно из центральных положений марксистской программы. Ведь речь шла о введении основного экономического требования научного коммунизма в программы формирующихся социалистических партий. Особенно частым повторение данного требования становится в 90-е годы (21, 336 – 337, 347 – 348; 22, 434, 531 – 532, 563, 567; 37, 380 – 381, 387; 38, 133, 172, 185; 39, 159, 228, 239, 242, 245 – 246).

Наиболее сильно значение этого положения Энгельс подчеркнул в своем последнем произведении – во введении к работе Маркса «Классовая борьба во Франции», – написанном за пять месяцев до смерти: в этой работе Маркса, указал он, «впервые дана формула, в которой рабочие партии всех стран мира единогласно кратко резюмируют свое требование экономического преобразования» (22, 531 – 532).

Обобществление средств производства Энгельс обычно рассматривает как превращение всех средств производства в собственность всего общества в целом. В таком смысле оно равноценно уничтожению классов, т.е. всех классовых различий. Поэтому в качестве главного требования коммунистов наряду с обобществлением средств производства Энгельс указывает также и уничтожение классов (21, 173; 22, 235, 243, 498).

«Наше первое требование – обобществление всех средств и орудий производства». «Уничтожение классов – наше основное требование» (22, 567, 235).

Экономической основой обобществления средств производства является развитие крупного, общественного по своему характеру машинного производства. Поэтому, конкретизируя общее требование, Энгельс указывает, что первоначально должно быть обобществлено только крупное производство. Это он подчеркивает, например, в двух письмах 1890 и 1891 гг. Крупную промышленность и крупное земледелие, говорит он в одном из них, можно будет обобществить очень быстро; остальное, быстрее или медленнее, последует за этим (37, 381; 38, 185).

 

4. Кооперативное производство.

Преобразование земледелия

По мере развития рабочего движения все большую актуальность приобретал вопрос об аграрной программе марксистов. Об этом свидетельствовали выступление Энгельса на заседании Генерального Совета I Интернационала 5 декабря 1871 г. (49, V, 220 – 221), ряд его высказываний 1880 – 1883 гг. (22, 298; 34, 360; 19, 280, 305, 344 – 345). В 80-х и главным образом в начале 90-х годов вопрос стал еще более актуальным. С этими объективными обстоятельствами связано и развитие соответствующего раздела теории научного коммунизма.

В трех письмах к Бебелю 12 и 30 декабря 1884 г. и 20 – 23 января 1886 г. Энгельс поднимает вопрос о кооперативном производстве в сельском хозяйстве, а также в промышленности.

Во втором письме он прямо говорит, что кооперативное движение должно подготавливать «постепенный переход всего производства на кооперативные рельсы» (курсив наш).

В третьем письме, излагая свои взгляды наиболее обстоятельно, он подчеркивает: «А что при переходе к полному коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, – в этом Маркс и я никогда не сомневались. Но дело должно быть поставлено так, чтобы общество – следовательно, на первое время государство – сохранило за собой собственность на средства производства и, таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могли бы возобладать над интересами всего общества в целом» (36, 218, 224 – 225, 360 – 361).

Это письмо было опубликовано впервые только в 1932 году. Оно очень важно. В сопоставлении с двумя предыдущими оно дает целостное представление о взглядах Энгельса.

Совершенно очевидно, что преобразование крупной земельной собственности, крупных государственных или помещичьих хозяйств, в которых развились капиталистические отношения, Энгельс представлял себе следующим образом. Земля передается в собственность всего общества, следовательно, первоначально в собственность пролетарского государства. На этой земле сельскохозяйственные рабочие организуют кооперативные производственные товарищества, которые самостоятельно, но под руководством государства ведут хозяйство. Государство остается собственником земли, которую оно передает в пользование кооперативу. Таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могут возобладать над общими интересами всего общества в целом. Кооперативное производство является промежуточным звеном, переходной формой к полному коммунистическому хозяйству.

Все сказанное относится пока к сельскому хозяйству. Но в двух последних письмах Энгельс явно говорит также и о кооперативном производстве в промышленности как о промежуточном звене при переходе к полному коммунистическому хозяйству. Энгельс говорит, что Маркс и он никогда не сомневались в том, что на этом этапе кооперативное производство – очевидно, не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности – придется применять в широких размерах. Но средства производства должны будут оставаться в собственности государства.

Известно, какое огромное значение кооперации после победы социалистической революции в нашей стране придавал Ленин. Достаточно напомнить его важнейшее определение: «строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией – это есть строй социализма» (51, т. 45, 373).

Вопрос о способе преобразования мелкой земельной собственности стал особенно актуален в последние годы жизни Энгельса. Необходимость всерьез рассмотреть эту проблему возникла в связи с обсуждением аграрного вопроса на съездах французской Рабочей партии в сентябре и Социал-демократической партии Германии в октябре 1894 г. В конце августа Энгельс писал Лафаргу: «Два последних съезда займутся вопросом о крестьянах и сельскохозяйственных рабочих… Самая важная задача – это объединение мелких собственников в сельскохозяйственные ассоциации для обработки земли совместно и в крупном масштабе» (39, 247 – 248).

Предположения Энгельса о склонности обеих партий к оппортунистическому решению аграрного вопроса в результате работы обоих съездов подтвердились. 12 ноября Энгельс выступил с заявлением по этому поводу (22, 499 – 500), а затем, между 15 и 22 ноября, написал для теоретического журнала германской социал-демократии «Neue Zeit» одну из лучших своих работ – статью «Крестьянский вопрос во Франции и Германии».

Во введении он констатирует, что в настоящее время у социалистов встал повсюду на очередь крестьянский вопрос. В этом нет ничего удивительного. Ведь в большинстве стран Европы «крестьянин является весьма существенным фактором населения, производства и политической силы». На западе выросла могучая социалистическая рабочая партия. «Завоевание политической власти социалистической партией стало делом недалекого будущего. Но чтобы завоевать политическую власть, эта партия должна сначала из города пойти в деревню, должна сделаться силой в деревне». А для этого она должна иметь ясное понимание положения и перспектив развития крестьянства (22, 503 – 504).

В первой главе Энгельс подвергает подробному критическому разбору аграрную программу, принятую на съезде французских социалистов.

Во второй главе он дает свое решение крестьянского вопроса. Отношение пролетарской партии к данной проблеме он дифференцирует применительно к различным классовым слоям в деревне: к сельскохозяйственным рабочим, батракам, к мелким крестьянам, к средним и крупным крестьянам, к крупным землевладельцам. Наибольшее внимание он уделяет вопросу об отношении к мелкому крестьянству.

«Каково же наше отношение к мелкому крестьянству? И как должны мы с ним поступить в тот день, когда в наши руки попадет государственная власть?..

Обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян (с вознаграждением или нет, это безразлично), как это мы вынуждены сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели…

При соединении парцелл и при ведении крупного хозяйства на всей соединенной площади часть занятых раньше рабочих рук окажется излишней; в этом сбережении труда и состоит одно из главных преимуществ крупного хозяйства». Затем необходимо будет «постепенно перевести крестьянское товарищество в высшую форму и сравнять права и обязанности как товарищества в целом, так и его отдельных членов с правами и обязанностями остальных частей всего общества. Как осуществить это в частностях, в каждом отдельном случае, будет уже зависеть от обстоятельств данного случая и от тех обстоятельств, при которых мы завоюем политическую власть…

Мы… стоим решительно на стороне мелкого крестьянина; мы предпримем все в пределах возможного, чтобы сделать его участь более сносной, чтобы облегчить ему переход к товариществу, если он на это решается, и даже дать ему отсрочку для размышления на своей парцелле, если он не может еще принять такого решения… Чем больше число крестьян, которых мы избавим от действительного превращения в пролетариев и которых мы сможем привлечь на свою сторону еще как крестьян, тем скорее и легче совершится общественный переворот…».

Затем Энгельс переходит к более крупным крестьянам: «Там, где преобладают средние и крупные крестьяне и где ведение хозяйства повсюду требует помощи батраков и батрачек, там дело обстоит совершенно иначе. Рабочая партия, конечно, должна отстаивать в первую очередь интересы наемных рабочих, то есть батраков, батрачек и поденщиков».

Мы можем, говорит Энгельс об этой категории крестьян, «только порекомендовать и здесь объединение их хозяйств в товарищества, в которых можно было бы все больше и больше устранять эксплуатацию наемного труда и которые можно было бы постепенно превратить в обладающие равными правами и обязанностями составные части великого общенационального производственного товарищества. Если эти крестьяне поймут неизбежность гибели их нынешнего способа производства и сделают из этого необходимые выводы, то они придут к нам, и нашей обязанностью будет насколько возможно облегчить также и им переход к новому способу производства… От насильственной экспроприации, вероятно, мы и тут откажемся…».

В заключение Энгельс касается судьбы крупного землевладения: «Совсем просто обстоит дело только с крупным землевладением. Здесь перед нами совершенно неприкрытое капиталистическое предприятие… Как только наша партия овладеет государственной властью, ей надо будет просто экспроприировать крупных землевладельцев, точно так же как промышленных фабрикантов. Произойдет ли эта экспроприация с выкупом или без него, будет зависеть большей частью не от нас, а от тех обстоятельств, при которых мы придем к власти, а также, в частности, и от поведения самих господ крупных землевладельцев. Мы вовсе не считаем, что выкуп недопустим ни при каких обстоятельствах; Маркс высказывал мне – и как часто! – свое мнение, что для нас было бы всего дешевле, если бы мы могли откупиться от всей этой банды. Однако здесь мы не будем этого касаться. Возвращенные таким образом обществу крупные имения мы будем передавать в пользование под контролем общества организующимся в товарищества сельскохозяйственным рабочим, которые обрабатывают их уже и в настоящее время. На каких условиях мы будем их передавать, об этом теперь ничего определенного сказать еще нельзя. Во всяком случае, превращение капиталистического хозяйства в общественное здесь уже вполне подготовлено и может быть произведено сразу…» (22, 518 – 524).

Как видим, Энгельс дает в этой работе весьма конкретное решение проблемы. Но дважды он предостерегает от попыток дальнейшей конкретизации: «здесь не место входить в подробности…», «об этом теперь ничего определенного сказать еще нельзя…»

Развитая здесь концепция представляет значительный шаг вперед в разработке аграрного вопроса и вместе с тем последнее слово Энгельса по данному вопросу.

Следующий шаг в том же направлении был сделан уже Лениным. Завершением этого нового этапа явился ленинский кооперативный план, существенные черты которого ясно просматриваются в концепции Энгельса.

 

5. Диалектика будущего

Теперь мы переходим к чрезвычайно важному и интересному вопросу – к специфически диалектическим представлениям Энгельса о будущем.

27 января 1886 г. в ответ на просьбу дать краткое изложение основных экономических, социальных и политических требований, выдвигаемых социалистами, Энгельс пишет английскому социалисту Эдуарду Пизу:

«Партия, к которой я принадлежу, не выдвигает никаких раз навсегда готовых предложений. Наши взгляды на черты, отличающие будущее некапиталистическое общество от общества современного, являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической и практической ценности» (36, 363 – 364, курсив наш).

Что это значит?

Во-первых, это означает, конечно, что методология марксистского предвидения будущего исходит из анализа исторических фактов и процессов развития. Эту особенность марксистской методологии мы уже неоднократно имели возможность наблюдать.

Но, во-вторых, это означает и нечто большее. Если представления о будущем строятся исходя из анализа наличных исторических фактов и процессов развития, значит, с изменением данных фактов и процессов или с углублением их анализа должны неизбежно изменяться и выводимые таким путем представления о будущем. Одним словом, с развитием общества и средств познания должны развиваться и представления о будущем обществе.

Отсюда следует, что теория коммунистического общества, созданная в середине XIX века, не может оставаться абсолютно неизменной во второй половине XX века. Ибо главным принципом ее является материалистическая диалектика. И именно развитие есть способ существования марксизма.

Отсюда следует также, что в зависимости от уровня развития общества, с которого оно осуществит переход к коммунизму, будет находиться и характер самого коммунистического общества (минимальным уровнем является, конечно, достаточно высокое развитие крупной промышленности, крупного машинного производства).

Диалектический характер марксистской теории будущего общества выражается не только в ее методологии, но и в ее содержании. В ряде писем и выступлений 90-х годов Энгельс касается вопроса о развитии самого будущего общества.

Так, по поводу дискуссии, происходившей на страницах одной берлинской газеты, он пишет 5 августа 1890 г. Конраду Шмидту:

«Вот также в „Volks-Tribüne“ происходила дискуссия о распределении продуктов в будущем обществе – будет оно происходить соответственно количеству труда или иначе… Но, как ни странно, никому не пришло в голову, что ведь способ распределения существенным образом зависит от того, какое количество продуктов подлежит распределению, и что это количество, конечно, меняется в зависимости от прогресса производства и организации общества, а следовательно, должен меняться и способ распределения. Но все участники дискуссии рассматривают „социалистическое общество“ не как что-то постоянно меняющееся и прогрессирующее, а как нечто стабильное, раз навсегда установленное, что должно, следовательно, иметь также раз навсегда установленный способ распределения. Но если рассуждать здраво, то можно все-таки: 1) попытаться отыскать способ распределения, с которого будет начато, и 2) постараться найти общую тенденцию дальнейшего развития. Но об этом я во всей дискуссии не нахожу ни слова» (37, 370 – 371).

Это – то самое письмо, где Энгельс заявляет: «наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению», т.е. не догма, а метод изучения. Отсюда и взгляд на будущее – очевидно, коммунистическое – общество как на общество, «постоянно меняющееся и прогрессирующее», где поэтому будет меняться и способ распределения. Отсюда и чисто методологический совет: не впадая в утопию, попытаться определить начало и общую тенденцию дальнейшего развития.

Тематически к данному письму примыкает ответ Энгельса на вопрос одного немецкого общественного деятеля Отто Бёнигка, относительно возможности социалистических преобразований при существовавших тогда условиях. Письмо датировано 21 августа 1890 г., а впервые оно было опубликовано совсем недавно, в 1964 г. Для теории научного коммунизма оно имеет выдающееся значение. Рассмотрим его основную часть.

«На ваши вопросы, – пишет Энгельс, – я могу ответить лишь коротко и в общих чертах – иначе, чтобы ответить на первый вопрос, мне пришлось бы написать целый трактат.

I. Так называемое „социалистическое общество“ не является, по моему мнению, какой-то раз навсегда данной вещью, а как и всякий другой общественный строй его следует рассматривать как подверженное постоянным изменениям и преобразованиям. Решающее его отличие от нынешнего строя состоит, конечно, в организации производства на основе общей собственности сначала отдельной нации на все средства производства. На пути осуществления завтра же этого переворота – речь идет о постепенном осуществлении – я не вижу совершенно никаких трудностей… Конечно, нам не хватает еще техников, агрономов, инженеров, химиков, архитекторов и т.д., но на худой конец мы можем купить их для себя так же, как это делают капиталисты… Но за исключением этих специалистов, к которым я отношу также и школьных учителей, мы прекрасно можем обойтись без остальных „образованных“…

Латифундии ост-эльбских юнкеров без труда могут быть при надлежащем техническом руководстве переданы в аренду нынешним поденщикам и батракам и обрабатываться на коллективных началах…

Самой большой помехой будут мелкие крестьяне…

Итак, имея достаточное количество приверженцев среди масс, крупную промышленность и крупное земледелие типа латифундий можно будет обобществить очень быстро, поскольку политическая власть будет находиться в наших руках. Остальное, быстрее или медленнее, последует за этим. А с крупным производством мы будем хозяевами положения» (37, 380 – 381).

Здесь перед нами целый комплекс идей. Жаль, конечно, что Энгельсу не пришлось «написать целый трактат» на данную тему. Но и сказанное здесь «лишь коротко и в общих чертах» в высшей степени интересно.

Как и в письме Шмидту за две недели до этого, Энгельс особо подчеркивает одну центральную мысль: «социалистическое общество» (имеется в виду будущее, коммунистическое общество) не есть нечто раз навсегда установленное, наоборот, оно будет постоянно изменяться и развиваться.

И Энгельс в разных направлениях конкретизирует это общее положение. За основу он берет главное – развитие формы собственности. Решающее отличие будущего общества – общая собственность на средства производства. На этой новой основе будет организовано производство. С развитием способа производства будет развиваться и способ распределения.

Энгельс различает последовательные стадии становления и развития общей собственности на средства производства. Он подчеркивает, что коммунистическое преобразование общества, точнее говоря переворот в отношениях собственности, будет осуществляться постепенно. И он будет проходить ряд стадий. В результате общественная собственность всего человеческого общества охватит все средства производства.

Мы видели, что, по мысли Маркса и Энгельса, при переходе к полному коммунизму в качестве промежуточного звена будет широко применяться кооперативное производство, но на основе собственности всего общества на средства производства. И Энгельс отмечал уже, что эта собственность всего общества будет сначала выступать в форме государственной собственности, а затем – очевидно, с отмиранием государства – превратится, так сказать, в чисто общественную форму всеобщей собственности.

Теперь Энгельс различает развитие формы общей собственности на средства производства еще и в другом плане: сначала общая собственность в пределах одной страны, а затем в конечном счете, очевидно, в масштабах всего земного шара, всего человеческого общества (так сказать, национальная собственность превратится в планетарную, или общечеловеческую, всечеловеческую собственность).

В дополнение к этому, как и прежде, Энгельс различает определенную последовательность и различные темпы преобразования частной собственности в общественную. Установив свое политическое господство, пролетариат очень быстро может обобществить крупное производство – крупную промышленность и крупное земледелие, поскольку материальные предпосылки такого обобществления уже существуют: крупное машинное производство стало уже по своему характеру общественным производством. Обобществив крупное производство, пролетариат становится – уже не только политически, но и экономически – хозяином положения.

Обобществление остальных средств производства, быстрее или медленнее, последует за этим. Наиболее сложной проблемой будет обобществление производства мелких крестьян. Решение этой проблемы Энгельс наметил через три года в работе «Крестьянский вопрос во Франции и Германии».

Характерно, что, запрашивая Энгельса, Бёнигк ссылался на известную отсталость – отсутствие соответствующего сознания трудящихся масс в Германии. Отсюда – вопрос о возможности и целесообразности социалистических преобразований при данных условиях. В своем ответе Энгельс учитывает возможность использовать (в первое время) буржуазных специалистов. Много лет спустя к аналогичному результату пришел и Ленин, борясь против псевдонаучных воззрений о невозможности социалистических преобразований в отсталой России. А на первую постановку вопроса об использовании буржуазных специалистов в письме Энгельса Марксу ок. 20 июля 1851 г. Ленин обратил внимание еще в 1913 г. (52, 245 – 246).

Мы уже видели, как вопрос о постоянном изменении и развитии будущего общества был затронут в письме Энгельса Конраду Шмидту 5 августа 1890 г. Через год этот вопрос в несколько иной форме снова возник в их переписке. 1 июля 1891 г., отвечая на письма Шмидта, Энгельс касается той же темы:

«Второй Ваш план – переходные этапы к коммунистическому обществу – стоит того, чтобы над ним поразмыслить, но я бы Вам посоветовал: nonum prematur in annum; это самый трудный вопрос из всех, какие только существуют, так как условия беспрерывно меняются…» (38, 108; ср. 51, т. 33, 99).

Здесь привлекают внимание не только признание важности и трудности проблемы переходных этапов к коммунистическому обществу, но и нечто большее. Как глубокий и последовательный диалектик, Энгельс считает, что способ перехода к коммунизму (в данном случае этапы такого перехода) зависит от постоянно меняющихся условий, при которых может начаться революционный процесс. Поэтому не однозначен, а постоянно изменяется и способ предстоящего перехода к коммунизму.

Как видим, такая концепция прямо вытекает из того, что Энгельс говорил в своем письме к Пизу, с рассмотрения которого мы и начали данную тему.

Заключительным штрихом этой линии развития взглядов Энгельса на будущее является одно его высказывание в интервью, которое за два года до смерти, 11 мая 1893 г., он дал корреспонденту французской газеты «Figaro» и которое на русском языке было впервые опубликовано только в 1962 г.

На вопрос:

– А какую вы, немецкие социалисты, ставите себе конечную цель?

Энгельс, по словам корреспондента, ответил:

– У нас нет конечной цели. Мы сторонники постоянного, непрерывного развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-то окончательные законы. Заранее готовые мнения относительно деталей организации будущего общества? Вы и намека на них не найдете у нас. Мы будем уже удовлетворены, когда нам удастся передать средства производства в руки всего общества… (22, 563).

Слова Энгельса переданы, судя по всему, точно. Три органически взаимосвязанные темы воспроизведены здесь так, как они неоднократно развивались основоположниками научного коммунизма: понимание постоянного развития будущего общества, принципиальный отказ от всяких попыток найти раз навсегда данные решения проблем будущего развития, принципиальный отказ от чрезмерной детализации представлений о будущем обществе. Все это крайне типично для подлинно научной, марксистской теории будущего общества.

 

6. Национальный вопрос

В 90-х годах Энгельс уделил большое внимание национальному вопросу и связанному с ним вопросу об интернациональном характере предстоящей пролетарской революции. Вместе с этой серией его высказываний приведем здесь и одно более раннее, тематически с ними связанное. Еще 12 сентября 1882 г., отвечая на вопрос Каутского, Энгельс писал ему:

«По моему мнению, собственно колонии, то есть земли, занятые европейским населением, Канада, Кап, Австралия, все станут самостоятельными; напротив, только подчиненные земли, занятые туземцами, Индия, Алжир, голландские, португальские, испанские владения, пролетариату придется на время перенять и как можно быстрее привести к самостоятельности. Как именно развернется этот процесс, сказать трудно. Индия, может быть, сделает революцию, даже весьма вероятно, и так как освобождающийся пролетариат не может вести колониальных войн, то с этим придется помириться, причем, разумеется, дело не обойдется без всяческого разрушения. Но подобные вещи неотделимы от всех революций. То же самое может разыграться еще и в других местах, например, в Алжире и в Египте, и для нас это было бы, несомненно, самое лучшее. У нас будет довольно работы у себя дома. Раз только реорганизована Европа и Северная Америка, это даст такую колоссальную силу и такой пример, что полуцивилизованные страны сами собой потянутся за нами; об этом позаботятся одни уже экономические потребности. Какие социальные и политические фазы придется тогда проделать этим странам, пока они дойдут тоже до социалистической организации, об этом, я думаю, мы могли бы выставить лишь довольно праздные гипотезы. Одно лишь несомненно: победоносный пролетариат не может никакому чужому народу навязывать никакого осчастливления, не подрывая этим своей собственной победы. Разумеется, этим не исключаются никоим образом оборонительные войны различного рода» (35, 297 – 298).

В 1916 г., когда в процессе исследования империализма Ленин разрабатывал свою теорию пролетарской революции, это письмо Энгельса привлекло его особое внимание (оно было впервые опубликовано в 1907 г. в приложении к брошюре Каутского «Социализм и колониальная политика»). В «Тетрадях по империализму» оно выписано и отмечено многочисленными пометками (51, т. 28, 653 – 655). Особо выделено это место: «победоносный пролетариат не может никакому чужому народу навязывать никакого осчастливления, не подрывая этим своей собственной победы». В работах «Итоги дискуссии о самоопределении» (июль 1916 г.), «О карикатуре на марксизм» (август – октябрь 1916 г.), «Военная программа пролетарской революции» (сентябрь 1916 г.) Ленин неоднократно ссылается на это письмо Энгельса (51, т. 30, 50 – 51, 110 – 112, 133).

В 90-е годы Энгельс опять обращается к национальному вопросу. В октябре 1891 г. он пишет статью «Социализм в Германии», где, в частности, подчеркивает, что «между социалистической Францией и социалистической Германией не может возникнуть никакого вопроса об Эльзас-Лотарингии, вопрос этот будет разрешен в мгновение ока» (22, 256 – 257; ср. 38, 162).

Особый интерес представляет письмо Энгельса Лафаргу от 27 июня 1893 г., впервые опубликованное только в 1956 г. В нем мы находим последнее значительное высказывание Энгельса об интернациональном характере пролетарской революции (39, 75 – 76). Здесь уже отчетливо выступает мысль об окончательной победе как гарантии от вторжения нового, антикоммунистического Священного союза. (Это письмо мы уже приводили в гл. III.)

Ленин не знал этого письма Энгельса. Но, развивая марксистскую концепцию всемирной коммунистической революции, по существу, в том же направлении, он пошел значительно дальше и разработал теорию, руководствуясь которой пролетариат России четверть века спустя осуществил первую победоносную социалистическую революцию.

 

7. Перспективы революции

В последние годы Энгельс неоднократно высказывал уверенность в близости пролетарской революции.

В статье «Социализм в Германии» (октябрь 1891 г.), резюмируя общий результат своих рассуждений, он говорил: «Мир обеспечит победу Социал-демократической партии Германии приблизительно лет через десять» и т.д. (22, 259 – 260).

В письме Бебелю 26 октября 1891 г. Энгельс касается того же вопроса с несколько иной стороны. Он и здесь говорит: «Мы, немецкие социалисты… при условии сохранения мира через десять лет придем к власти». Но дальше он пишет: «В отчетах тебе приписывают слова, что я будто бы предсказывал крушение буржуазного общества в 1898 году. Это какое-то недоразумение. Я сказал лишь: возможно, что к 1898 г. мы придем к власти. Если этого не случится, старое буржуазное общество может продолжать еще некоторое время свое существование, пока толчок извне не разрушит это гнилое здание. Такое прогнившее старое сооружение может еще продержаться несколько десятков лет после того, как по существу уже отживет свой век, если воздух останется спокойным. Таким образом, предсказывать заранее что-нибудь подобное я бы, разумеется, поостерегся. Напротив, наш возможный приход к власти – это простое вычисление, согласно математическим законам, исходя из теории вероятности» (38, 162, 163).

По поводу аналогичных – но не этих – прогнозов Ленин говорил: «Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции… Но такие ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач, – в тысячу раз благороднее, величественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость казенного либерализма, поющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы…» (51, т. 15, 249).

Маркс и Энгельс действительно могли ошибаться относительно близости революции… Возможно, что лет через десять мы в Германии придем к власти, говорил Энгельс в 1891 г. Была ли это ошибка? И да и нет.

Да, это была ошибка, если брать это утверждение в буквальном смысле. Пролетариат действительно пришел к власти, но не через 10, а через 26 лет, и не в Германии, а в России.

Но была ли это только ошибка? Разумеется, нет. Ведь утверждение Энгельса имело и другой, так сказать «обратный», смысл: по всей вероятности, в течение ближайших десяти лет мы еще не придем к власти. И такая трезвость была результатом полувекового исторического опыта.

Более того, в письме Бебелю Энгельс прямо разъясняет, в каком условном смысле он говорил о возможности прихода пролетариата к власти через несколько лет. Крушение буржуазного общества может произойти в ближайшие годы, через несколько лет, возможно лет через десять. Но оно может еще продержаться и «несколько десятков лет». Указывать точные сроки принципиально невозможно. И снова мы встречаем типично марксистскую оговорку: «предсказывать заранее что-нибудь подобное я бы, разумеется, поостерегся».

Напомним, что это письмо Энгельса было впервые опубликовано только в 1940 г.

В своем последнем значительном произведении – во Введении к работе Маркса «Классовая борьба во Франции» – Энгельс, оглядываясь назад, как бы подводит итог развитию их с Марксом представлений о перспективах революции. Заново переоценивая прошлое, он показывает, как изменялись их представления, как все более трезвыми и адекватными действительности становились их взгляды.

Первой исторической проверкой их воззрений была европейская революция 1848 – 1849 гг.

Опираясь на прошлый исторический опыт, Маркс и Энгельс надеялись, что борьба будет доведена до конца в течение одного длительного революционного периода.

Революция потерпела поражение. В первое время Маркс и Энгельс еще ожидали в относительно недалеком будущем нового подъема революционного движения. Однако в отличие от вульгарных демократов они не думали, что революция может привести к скорой и окончательной победе. Наоборот, они считали, что борьба будет продолжительной и пройдет ряд фаз. Достаточно вспомнить известное выступление Маркса на заседании ЦК Союза коммунистов 15 сентября 1850 г.

По свидетельству Энгельса, с весны 1850 г. Маркс возобновил свои экономические исследования, в результате которых осенью он пришел к выводу, что новая революция возможна только вслед за новым экономическим кризисом.

Вот почему, когда начался мировой экономическим кризис 1857 г., Маркс и Энгельс так ожидали возможного начала новой революции. Кризис вызвал подъем революционного движения, но не привел к революционному взрыву. И Энгельс, критически переоценивая прошлое, со всей честностью пишет о концепции 1850 г.:

«Однако история показала, что неправы были и мы, что взгляд, которого мы тогда придерживались, оказался иллюзией. История пошла еще дальше: она не только рассеяла наше тогдашнее заблуждение, но совершенно изменила и те условия, при которых приходится вести борьбу пролетариату… Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко еще не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства». Она доказала это той экономической революцией, которая с 1848 г. охватила весь континент и впервые действительно утвердила крупную промышленность во многих странах Европы, в том числе и в России. «Но именно эта промышленная революция и внесла повсюду ясность в отношения между классами… породила подлинную буржуазию и подлинный крупнопромышленный пролетариат, выдвинув их на передний план общественного развития». История показала, что «добиться победы одним решительным ударом», «добиться социального преобразования посредством простого внезапного нападения» было невозможно (22, 530 – 536).

И Энгельс подробно исследует изменение исторических условий и диктуемое им неизбежное изменение тактики революционной борьбы пролетариата.

Отметим в связи с этим одну характерную особенность в эволюции взглядов Маркса и Энгельса на перспективы пролетарской революции. В основе эволюции их взглядов лежало постепенное осознание того, что экономические предпосылки пролетарской революции даже в большинстве наиболее развитых европейских стран еще недостаточно созрели. Главной же такой предпосылкой является высокоразвитая крупная промышленность и, соответственно, развитый крупнопромышленный пролетариат. Но ведь именно выяснение материальных предпосылок пролетарской революции, и прежде всего роли крупной промышленности, было одним из главных достижений теории научного коммунизма в период ее становления в середине 40-х годов. Таким образом, получается, что изменение представлений о перспективах революции лишь подтверждало правильность основной концепции. Это изменение выступало, с одной стороны, как результат все более и более плодотворного применения общей теории к познанию исторической практики, а с другой – как процесс внутреннего согласования фундаментальных положений теории с ее производными элементами.

Создание и развитие крупной промышленности являлось историческим предназначением капитализма. Без выполнения этой задачи предстоящее коммунистическое преобразование было невозможно. Это важнейшее положение Энгельс подчеркивает в письме Правлению Социал-демократической партии Венгрии 15 мая 1894 г.: только эта капиталистическая революция, говорит он, «и порождает те условия, которые делают возможным новый общественный строй, а также тех людей, мужчин и женщин, которые одни будут обладать достаточной силой и волей, чтобы строить это новое, лучшее общество» (22, 463 – 464).

Напомним, что и в эти последние годы Энгельс пристально следил за новейшими явлениями капитализма, материально подготовлявшими переход к высшей экономической общественной формации.

 

8. Свободное развитие каждого

В заключение отметим две важные темы, к которым вновь обращается Энгельс в конце жизни.

11 апреля 1893 г. в письме английскому геологу Джорджу Уильяму Ламплу он опять говорит о решающем изменении роли сознания в будущем обществе:

«Природе потребовались миллионы лет для того, чтобы породить существа, одаренные сознанием, а теперь этим сознательным существам требуются тысячелетия, чтобы организовать совместную деятельность сознательно: сознавая не только свои поступки как индивидов, но и свои действия как массы, действуя совместно и добиваясь сообща заранее поставленной общей цели. Теперь мы уже почти достигли такого состояния. Наблюдать этот процесс, это все приближающееся осуществление положения, небывалого еще в истории нашей планеты, представляется мне зрелищем, достойным созерцания, и я в силу всего своего прошлого не мог бы оторвать от него своего взора» (39, 55 – 56).

Энгельс очень четко формулирует здесь качественно новый момент в общественном сознании коммунистического общества: сознательный характер действий не только индивидов, но всего общества в целом.

В начале 1894 г. итальянский социалист Джузеппе Канепа обратился к нему с просьбой сформулировать в двух словах основную идею грядущей новой эры.

Отвечая 9 января, Энгельс пишет, что сделать это, не впадая в утопизм и пустое фразерство, почти невозможно и что он не нашел ничего лучшего, кроме формулы «Коммунистического манифеста»: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (39, 166 – 167).

Так за год до смерти Энгельс еще раз подчеркивает центральную гуманистическую идею, которой завершалась теоретическая часть первого программного документа международного коммунистического движения. Свободное развитие человека – вот конечная цель коммунистического преобразования общества.