- …Пусти, окаянный!!! Пусти, кому говорят!!!..

 Серафима извернулась и пнула пяткой в чешуйчатый твердый живот Змея–Горыныча.

 В любой рукопашной это срабатывало с неизбежностью падающего кирпича. Сейчас же это привело только к тому, что с нее свалилась и торопливо направилась к земле–матушке голубая атласная туфелька — подарок царицы Елены. Хоть царевне они никогда особо и не нравились — она предпочитала сапоги, желательно со шпорами — но терять по вине этой мерзкой змеюки, пусть даже и с крыльями, единственную доступную ей сейчас обувь не хотелось нисколечко.

 И она забарабанила по сжимавшим ее осторожно, но крепко, как прутья клетки, когтистым лапам с удвоенной энергией, хоть и с целью, отличной от прежней:

 - Пусти, дурак! У меня туфля упала! Да остановись же ты!!! Чучело огородное!!!.. У меня нога мерзнет!

 С таким же успехом она могла попытаться раздолбить кулаками колонну, поддерживающую своды Тронного зала лукоморского дворца — холодная жесткая чешуя, покрывающая мускулистое тело чудовища была столь же податлива, как ее малахит.

 Убедившись лишний раз на собственном опыте в бесплодности попыток вступить в переговоры, запугать, разжалобить или обмануть Змея, Серафима устроилась поудобнее в клетке когтей, насколько ей позволяло ее положение. Она поджала под себя, замотав в складках платья, босую ногу — не май месяц на улице, хоть и солнышко светит, спрятала лицо в соболью опушку опашня от бьющего упругими волнами встречного ветра, схватилась одной рукой за венец, чтоб не сдуло, и углубилась в созерцание быстро меняющегося пейзажа внизу и своей нелепой, так же быстро изменившейся судьбы.

 От таких поворотов она за месяц супружеской жизни с разлюбезным царевичем Иваном — младшим сыном старого царя Симеона — успела слегка отвыкнуть. Но не слишком. И поэтому то время, которое иная царевна на ее месте потратила бы на слезы и причитания, Серафима решила употребить на выработку стратегии.

 В конце концов, разве не о приключениях она мечтала весь этот месяц замужества, не на путешествия ли подбивала своего супруга чтобы, наконец, покинуть опостылевшую рутину, благолепие и спокойствие царских палат и снова, очертя голову, врубиться в бестолковую, но радостную карусель событий, открытий и новых мест, которая для нее и была единственно возможной настоящей жизнью?

 Сбылась мечта идиота…

 Значит, так.

 Будем думать.

 Зачем я ему нужна?

 Чтобы съесть? Так уж сколько летим — мог бы уже сожрать раз пятнадцать. И, к тому же, насколько ей было известно, ни в Лукоморье, ни в Лесогорье, ни в сопредельных царствах и княжествах, выведенные однажды и навсегда героями далекого прошлого, Горынычи не водились. И даже не залетали. То есть, этот приперся откуда–то издалека. Очень. Если, конечно, предположить, что на всем этом пути повымерли дикие и домашние животные и даже люди, то версия со съедением вполне проходная. Но ведь они живы–здоровы! Вон, внизу какая–то то ли маленькая деревня, то ли большая пасека, и коровы пасутся. А по реке корабль только что проплывал. Так что, с меню полный порядок.

 Значит, есть не будет.

 По крайней мере, не сразу.

 Что еще?

 Для коллекции?

 Где–то и когда–то было написано, что Змеи–Горынычи похищают красивых девушек просто так, из любви к прекрасному, и держат их в своих… этих… ну, где они там живут.

 Но это тоже не про меня. Я, конечно, про себя могу сказать много хорошего, но до слова «красивая» дойду не скоро. Да и, честно говоря, не очень–то я в эти расказульки и верила. Это ж надо везде летать, выбирать самых посимпатичнее, отлавливать их, потом следить, чтобы не разбежались, кормить их — поить и все такое… Это ж сколько мороки! Богатыри заметят — придут и уконтрапупят — глазом моргнуть не успеет. Пусть не сразу. Зато неизбежно. Хотя, с другой стороны, кто их знает, этих Горынычей, чего им надо…

 Значит, такой вариант исключать не будем.

 Еще что?

 Что еще?..

 Царевна подумала о том, что если бы на ее месте был Иванушка — если бы, конечно, нашелся настолько дегенеративный Змей, который стал бы воровать богатырей — то уж он–то, без сомнения, напридумывал бы версий — одна невероятнее другой, успевай записывать. Ей же в голову ничего вразумительного почему–то больше не приходило.

 И она перешла к обдумыванию тактики.

 Пока окончательно не замерзла.

 

 

 

 Змей покружил над серой, почти безлесной горой с гладкой и плоской как стол вершиной, завис над ней, поднимая крыльями тучи мелкой пыли, выронил царевну и тут же приземлился рядом.

 Вообще–то, на этот случай Серафима планировала быстро проскользнуть у него с тыла и юркнуть в лес, кусты, расселину или пещеру — в зависимости от местности, но за несколько часов полета произошло то, что она также предвидела и чего боялась больше всего.

 И теперь закоченевшая, выбивающая зубами чечетку царевна под неприязненным взглядом трех пар глаз делала не слишком успешные попытки хотя бы просто встать на ноги и распрямиться.

 - Ну, и что? — уперев руки в боки и грозно насупившись, обратилась она к Змею сразу, как только преуспела. — Чего тебе от меня надо?

 «Ешкин кот, и какой же ты громаднущий…» — тоскливо добавила она про себя, в первый раз получив возможность толком рассмотреть своего похитителя. — «С крестьянскую избу ведь, не меньше… Причем, с пятистенную… С терраской… И шеи обхватом с корову… Если не с полторы… Такие не рубить — пилить надо… И не один час… Как же я тебя, родимого, ухайдакаю–то, а?..»

 Бесстрастные желтые глаза с черными вертикальными щелями зрачков не дрогнув встретили ее взгляд.

 Шея средней головы вдруг изогнулась так, что гребнястая землисто–зеленая башка оказалась вровень с лицом Серафимы и всего в полуметре от нее.

 «…А зубы… Ё–муеё… Ну вот зачем вот им такие зубы…»

 Змеиные глаза угрожающе вперились в отчаянно–шальные очи царевны.

 - Слушай меня внимательно и запоминай, — медленно, с расстановкой заговорила голова, и Серафима непроизвольно содрогнулась от оглушительного злобного рыка. Каждое слово, вырывающееся из глотки Змея, было как удар его когтистой лапы — тяжелое, беспощадное и смертоносное.

 - С сегодняшнего дня твое имя не такое, как было прежде. Теперь тебя будут звать царица Елена Прекрасная. Я украла тебя по приказу царя Костея царства Костей. Он хочет жениться на тебе. Если ты хочешь, чтобы твои родичи были живы, то ты не скажешь царю, что ты — это не она. Ты меня поняла?

 Серафима ожидала чего угодно, только не такого.

 Глаза ее вытаращились, рот приоткрылся, и даже дар речи запропал куда–то, оставив вместо себя только туповатое:

 - Че–во?!..

 Я — Елена?..

 Жениться на каком–то Кощее?..

 И Змей — девочка?..

 Ну, вы даете, ребята…

 - Ты гуляла по саду вместе с царицей, — не обращая внимания на ее состояние, очевидно, привыкнув к такому проявлению людской сообразительности в ее присутствии, продолжала Змея. — Значит, ты достаточно высокого рода, чтобы выйти замуж за царя. Как тебя зовут? Не то, чтобы это имело какое–то значение.

 - С–сераф–фима…

 - А кто ты?

 - Жена царевича Ивана…

 - Ты меня поняла, Серафима, жена царевича Ивана? — теперь царевну окружили с трех сторон уже все три головы. — Тебе не нужно повторять дважды? Если ты проговоришься, я сдержу свое обещание, так и знай. А теперь — полетели.

 - Но подожди! Постой! — Серафима вскинула ладони к центральной голове, взывая к ее и ее товарок здравому смыслу. — Ведь я не похожа на Елену!

 - Он не знает, как она выглядит.

 - Но она красавица!

 - Ему сойдешь и ты.

 - Спасибо!

 - Не стоит благодарности.

 - Но я все равно убегу!

 - Я буду лично тебя караулить. И если ты убежишь, то я тебя поймаю. Все. Полетели.

 - Но послушай! Почему ты украл… ла… не саму Елену, а меня? Все ведь было бы гораздо проще! Еще не поздно вернуться и все исправить!.. — увидела царевна в логике действий Змеи дыру, через которую вполне можно было бы выскочить и унести ноги и все остальное.

 Этот простой вопрос неожиданно привел Змею в замешательство. Она моргнула всеми шестью глазами, отвела их и, Серафима могла поклясться, что если бы она была хамелеоном, она бы покраснела.

 - Какая разница… — промямлила левая голова.

 - Я не обязана тебе ничего говорить, — неуверенно фыркнула средняя голова.

 - Хотя, может тебе это поможет пережить твою горькую участь, — вздохнула правая голова. — Я сначала действительно хотела похитить ее…

 - …но, видишь ли…

 - …она бы этого не перенесла…

 - …ей вредно волноваться…

 - …потому что она ждет ребенка.

 - ЧТО???!!! — это известие вызвало реакцию едва ли не более бурную, чем сообщение о своем предстоящем браке с каким–то маньяком под чужим именем. — Что, я хотела сказать? То есть, откуда ты знаешь?..

 - Мы, Летучие Змеи, знаем такие вещи, — средняя голова снова взглянула царевне в глаза, но на этот раз без угрозы — скорее, сочувственно.

 - И я не смогла забрать ее…

 - …никогда бы не простила себе этого…

 - …а ты шла отдельно от всех…

 - …и вид у тебя был такой несчастный…

 - …такой подавленный…

 - …что я подумала, что хуже тебе уже не будет…

 - …и забрала тебя. Вот.

 - Ну, ничего себе!!!.. Ну, ничего себе!!!.. — казалось, Серафима не находила других слов. — Ну, ничего себе!!!..

 Опять она из–за этой Ленки должна страдать! И кто только мог подумать, что та на сносях!..

 Стоп, сказала она сама себе.

 Все могли подумать.

 Потому что все знали.

 В последнее время с этой Еленой все носились, как с вамаяссьской вазой. «Царица, хорошо ли тебе, царица, удобно ли тебе, царица, не замерзла ли, царица, не упарилась ли, не хочешь ли того, не хочешь ли этого, царица то, царица сё…» Все знали. Кроме меня. А мне просто не сочли нужным сказать. Зачем? «Ох, уж эта ужасная Серафима…» Меня никто в семье Иванушки не любил. Что бы они не говорили. Я всегда была там чужая. Да и самому ему я, такое впечатление, надоела. Вечно он чем–то занят, находит десяток нелепейших отговорок, лишь бы не проводить время вместе… Мне скоро придется в комнате его портрет повесить, чтобы не забыть, как он из себя выглядит! Летопереписи у него… Инвентаризация хроник… Наверное, вздохнул с облегчением, когда узнал, что меня эта гадина утащила. Избавился от лишней головной боли… Да от такой жизни хоть к Костею в жены — и то малиной покажется!..

 Где–то в глубине своей смятенной, растерянной души Серафима понимала, что возводит страшную напраслину на Ивана, но ничего не могла с собой поделать — уж больно все оказалось внезапно и очень плохо. И если действительно суждено ей будет провести остатки дней замужем за этим костлявым царьком (конечно, она сильно надеялась, что это будут остатки ЕГО дней, но кто знает), то думать и помнить о том, что Иван и вправду любил ее и теперь места себе не находит, было бы уж совсем невыносимо. Расслабляться нельзя. Надо быть собранной, готовой в любую минуту бить или бежать, что бы ни говорила эта змеюка.

 Ну, царишка недокормленный, ты еще двадцать раз пожалеешь, что связался с царским домом Лукоморья.

 Ну, держись.

 И Серафима упрямо сжала губы, прищурилась, как в поисках цели, и обвела взглядом все три башки, с сострадательным выжиданием наблюдавшие за ее мыслительным процессом, слишком ясно, видно, отражавшимся на ее побледневшем и враз осунувшемся лице.

 - Полетели, — кивнула она.

 Чудовище взмахнуло крыльями размером с крестьянский огород.

 - А послушай, Змея, — вдруг пришел в голову царевне неожиданный вопрос. — У тебя имя какое–нибудь есть? Как тебя звать–то?

 Крылья замерли. Головы переглянулись, и одна из них, потупившись, ответила:

 - Змиулания… Можно Лана…

 - Серафима… Можно Сима, — вымученно улыбнувшись, еще раз представилась она. Конечно, «Сеня» ей нравилось больше, но так ее никто не называл, кроме Иванушки, и делить воспоминания о нем с первой встречной рептилией ей не хотелось.

 Змиулания осторожно подняла ее с земли и взмыла в воздух.

 - Да ты не расстраивайся так, — пока одна голова прокладывала курс, две крайние склонились к ней. — Может, все еще не так плохо. Может, он тебе еще понравится…

 Последнее предположение даже в исполнении Змеи звучало фальшиво, как фагот из водопроводной трубы.

 - Как он хоть выглядит–то? — вздохнула Серафима.

 - Х–хорошо выглядит, — несколько растеряно заверила ее правая голова. — Красивенький. Невысокий такой…

 - Старенький, — сообщила левая голова.

 - Тощенький… — подсказала правая голова.

 - И блондин. Только лысый… — добавила левая голова.

 - И одноглазый, — вспомнила правая.

 - И, по–твоему, это — красивенький?! — от изумления Серафима чуть не вывихнула свои собственные глаза, стараясь посмотреть одновременно в две пары змеиных очей, находящиеся по разные стороны от нее. — По–твоему, это — «хорошо выглядит»?!..

 - Н–ну, д–да, — нерешительно подтвердила правая голова. — А что тебе конкретно в нем не нравится?

 Царевна от такого вопроса даже ненадолго задумалась.

 - Ну, во–первых, у него всего один глаз!..

 - Зато зуба два, — тут же парировала левая голова.

 - Что «во–вторых»? — спросила правая голова.

 - Да нет… Какое уж тут «во–вторых»… — разговаривая, скорее, с собой, пожала истерично плечами Серафима. — Все в порядке. Красотулечка. Блондин. Два зуба — глаз один… Лысый, зато тощий…

 Змиулания, похоже, обиделась:

 - Что ты имеешь против лысых и тощих? Это несправедливо! Человек не может отвечать за то, как он выглядит!

 Серафима хотела возразить, что у Змеи несколько устаревшие понятия о справедливости и здоровой пище, но решила сосредоточиться на первом пункте.

 - Против просто лысых и тощих я ничего не имею! Ты бы видела моего отца! Но я имею против лысых и тощих, которые приказывают другим воровать для них людей! Кстати, почему ты это делаешь?

 - Что — это? — уточнила Змиулания.

 - Все это! — обвиняющим тоном объяснила царевна. — Меня украла! Что мы вообще тебе сделали?! Почему ты его слушаешься? Тебе это нравится? Ты с ним заодно, да?

 Змиулания была первым живым существом, продемонстрировавшим миру, что можно одновременно смутиться, возмутиться и разозлиться.

 - Твое–то какое дело!!!..

 И дохнула огнем.

 Вершина горы внизу превратилась в кратер с быстро остывающей каменной жижей.

 Но Серафима не испугалась.

 Вернее, испугалась не настолько, чтобы прекратить допрос.

 - Не мое дело это было, пока ты меня не унесла! А сейчас — чье же еще, как не мое?

 Змиулания задумалась всеми тремя головами, вздохнула и неожиданно тихо сказала:

 - Не думай об этом, Серафима. У тебя скоро будет по горло своих забот. И не спрашивай меня больше об этом. Пожалуйста.

 Царевна хотела что–то возразить, но, услышав от Змеи «пожалуйста», удивилась настолько, что не стала.

 Своих забот у нее, судя по рассказу ее похитительницы, действительно будет невпроворот. И до прибытия надо обдумать стратегию.

 То, что ей предстояло, обещало быть еще более длительным и бессмысленным, чем игра в преферанс по переписке.

 А еще ей надо будет при этом жульничать.

 Ну, да ничего.

 Пусть всем будет хуже.

 Они хотели Елену Прекрасную?

 Что ж.

 Они ее получат.

 

 

 

 Змея приземлилась посредине самого широкого двора самого огромного замка из когда–либо виденных Серафимой, рядом с одиноко торчащей в небо черной башней с часами.

 К ним тот час же подбежали солдаты в черных кожаных доспехах во главе с толстяком, который на всех кричал, не забывая и Змиуланию.

 - Генерал Кукуй, — громко представился он, и от его рыка отшатнулась даже Змея. — Следуйте за мной.

 Наверное, он ожидал слез, обмороков, истерик, или, на худой конец, возражений и пререканий, но все это Серафима берегла для другого зрителя, и поэтому удостоила генерала только колючим, как лезвие стилета, запоминающим взглядом, от которого он даже сбавил громкость на полутон и больше к ней не обращался.

 Впрочем, может, это Костей приказал ему не трепаться шибко, подумала Серафима, и решила больше не делать пока выводов, а просто идти в окружении его безмолвных и бесстрастных, не в пример своему командиру, солдат.

 Серые шершавые стены замка медленно надвигались на нее. Замка, который уже знал, что станет ее тюрьмой, и теперь абсолютно безразлично взирал на нее черными пятнами зарешеченных окон, ожидая ее приближения.

 Так и надо.

 Надо быть холодной, безразличной и непроницаемой, как камень.

 Нет, как лед.

 

 

 

 …Царь Костей сделал шаг навстречу пленнице и наткнулся не на стену — на многокилометровую толщу ископаемого ледникового льда ее спокойных серых глаз. Полк огнеметчиков, популяция Змеев на пике демографического взрыва, мировой пожар — ничто не смогло бы выжать из них даже самую малую каплю сочувствия или снисхождения.

 - Кто бы вы ни были, милейший, я требую, чтобы вы немедленно приказали вашему домашнему животному отнести меня обратно в Лукоморье, к супругу моему царю Василию, — ровным голосом без тени эмоций произнесла Елена.

 Его Елена.

 Наконец–то.

 Именно такой он себе ее и представлял — прекрасной, далекой, холодной.

 И вот она здесь.

 - Меня зовут Костей. Я — царь царства Костей, и Змея принесла тебя сюда по моему приказу, ты правильно поняла, Елена. Куколка ты моя лукоморская…

 - Матрешка, что ли? — брезгливо, сверху вниз не только в буквальном, но и в переносном смысле глянула на него пленница.

 Пересилив невесть откуда накатившую на него робость, Костей упрямо сжал тонкие губы, сощурил единственный глаз, не в силах отвести его, и сделал к предмету своей мечты еще один нерешительный шаг.

 Надо вспомнить ту речь, которую он заготовил еще неделю назад.

 Все вылетело из головы.

 Какая она красивая…

 - Ты станешь моей женой, хочется тебе этого, или нет. Ты — часть моих грандиозных планов, и твое согласие или несогласие не имеют никакого значения. Все решено. Снежинка упала на вершину горы. Скоро лавина поглотит весь мир, — механически, не отводя глаз от лукоморской царицы, произнес Костей, и сам не узнал собственного голоса — хриплого, срывающегося, неживого.

 Так же ее можно напугать!..

 Тем лучше.

 Какая она неприступная!..

 - Меня не интересуют прогнозы погоды, — настал черед Серафимы щурить глаза–бойницы, и Костей с замиранием сердца почувствовал, что обещанная им лавина — всего лишь жалкая кучка снега на детской площадке по сравнению с глобальными катаклизмами, предрекаемые ее ледяным взором. — И я не помню, чтобы мы пили на брудершафт. А, кроме того, у меня есть муж, и я не буду выходить замуж за какого–то сельского короля хрящей, или как вас там, со способностями к дрессуре. Выступайте в цирке, милейший, если вам не хватает внимания. А я покидаю вас.

 И, не дожидаясь реакции со стороны хозяина, Серафима развернулась и величаво поплыла к выходу.

 Он не знал, что она начала отсчет.

 Раз.

 Два…

 - Нет, постой!..

 Костей едва успел остановить сам себя, чтобы не побежать за ней вслед как последний смертный, махнул рукой — и двери зала захлопнулись с раскатистым гулом.

 - Стой, тебе говорят!..

 И невидимая сила развернула своенравную пленницу, подхватила ее и усадила на грубый деревянный стул с подлокотниками, который все в этом замке гордо называли креслом.

 - Нет, ты выслушаешь меня до конца, строптивая женщина!.. — яростно кинулся к ней царь.

 - Если вы действительно хотите, чтобы я вас выслушала перед тем, как уйти, возьмите на себя труд запомнить, что ко мне надо обращаться «ваше величество» и говорить «вы», — снизошла презрительно Серафима.

 Я спокойна и холодна, напомнила она себе.

 Я — лед и пламень… тьфу, то есть, лед и камень.

 И мне абсолютно все равно, что он, оказывается, еще и колдун.

 Ну вот все равно — и все.

 Всеравнее быть просто не в состоянии.

 Ну, подумаешь, колдун.

 Что я — колдунов не видела.

 Я спокойна, как сто слонов.

 Нет, как тысяча.

 И мне вправду чесслово ну вот совершенно абсолютно все это безразлично.

 Ха, колдун!..

 МА–А–А–А–МОЧКИ РОДНЫЕ!!!..

 ПОМОГИТЕ!!!..

 - Ты… вы не уйдете! — начал было и быстро, к собственному смущению, исправился Костей и отступил на несколько шагов. — Этот замок вы покинете или моей женой, или тру… или не покинете его никогда! Возврата к прошлому нет! Наша женитьба — только первый шаг к моему будущему величию. Я слышал, у те… у вас множество совершенно ненужных родственников — это проблема решаемая. Можете считать, что их уже нет. И это будет последняя преграда между мной и этим вашим Лукоморьем. Да, я гений вселенского масштаба, и мне мало этого затхлого царства на задворках Белого Света — я хочу обладать всем миром. И обязательно буду. Вы и я будем его единоличными правителями. Моей магии в сочетании с запасами людей и сокровищ Лукоморья никто не сможет противостоять! Я стану всесильным! Под моим натиском падет все Забугорье — Вондерланд, Шантонь, Лотрания — а потом и весь мир! Так что, я предлагаю вам стать женой владыки мира. «Ваше величество» будет звучать для вас унизительно. Мы придумаем новое звание, от которого будут трепетать народы и континенты. Все и всё будет лежать у ваших ног. Власть, слава, богатство — всё! Выбор за вами… Не то, чтобы он у вас был, — после короткой паузы опомнился, устыдился своей пламенной речи и уточнил царь, тут же потупив очи.

 Пока Костей говорил, лицо Серафимы медленно превращалось в маску холодного внимания, рядом с которой выражение змеи за секунду перед броском показалось бы рассеянной мечтательной улыбкой.

 Как бы ни ойкал вечером Иванушка, что бы не ворчала на примерках Елена, а хороший метательный нож в рукаве никому и никогда еще не помешал.

 Костей услышал шаркающий шорох парчи, поднял глаз, но не успел ничего понять, как из руки царицы вылетела стальная молния и ударила его прямо в горло.

 И отскочила.

 Узкие губы царя растянулись по направлению к ушам. Возможно, он имел в виду улыбку.

 - Я забыл сказать вам, Прекрасная Елена. Я бессмертен, а значит неуязвим…

 - Что, совсем?!..

 - Да, моя царица. И я бы охотно пережил еще несколько покушений на мою жизнь, лишь бы увидеть на вашем прекрасном личике хоть какое–то выражение, отличное от равнодушия и пренебрежения.

 - Что, совсем–совсем неуязвим?! — Серафима напрочь позабыла о своей нелегкой роли и судьбе, вскочила со стула и быстро подобрала нож.

 Так настоящий герпетолог, укушенный змеей, вместо того, чтобы кричать и бежать за противоядием, хватается одной рукой за змеиный хвост, другой — за свою записную книжку и радостно начинает описывать новый, неизвестный ранее вид, называя его именем своей возлюбленной.

 Бессмертие? Да вы просто не с той стороны брались за дело.

 - А так? А так? А так?.. — она несколько раз попыталась воткнуть нож в различные части тела Костея — под разным углом и с разным усилием, но с одинаковым неуспехом. — Что, ты совсем ничего не чувствуешь?

 - Н–нет… — лицо Костея вытянулось, как вамаяссьский сарафан после стирки, и, казалось, он просто впал в ступор от такого поворота событий.

 - Н–ну–к–ка, а так? — и она зашла ему в тыл и попыталась свернуть ему шею.

 - Н–нет…

 - А так?.. — дубовый стул обрушился на пошедшую кругом голову Костея.

 - Н–нет…

 - А так? — щипцами был принесен переливающийся жидким пламенем черно–красный уголек из камина и приложен к Костеевой груди рядом с таким же алым камнем на золотой цепи.

 Одежда начала тлеть, но Костей даже не дрогнул.

 - Н–нет…

 - Хм… Тяжелый случай… — поскребла в венце Серафима. — А если в окошко выбросить? Что–нибудь сломается?

 Этот вопрос поставил в тупик даже Костея.

 - Н–нез–знаю… М–меня никто еще не выбрасывал в окошко…

 - Подходи, — царевна решительно ухватила его за рукав и потянула в указанном направлении. — Решетку щас снимем. Какой тут у нас этаж?

 - П–пятый… Но Елена!.. Что ты делаешь!.. Я не собираюсь прыгать ни в какое окно! — кажется, царь Костей потихоньку начал возвращаться в себя.

 Серафима остановилась.

 - Жаль. Хм–м–м… Что у нас остается? Из большого лука стрелять? Травить? Раздавить под прессом? А, во, точно! — и она завертела головой по сторонам. — У тебя тут чана с водой не найдется?

 - Зачем?!..

 - Попробуем прекратить доступ воздуха в организм, — с видом и авторитетом Великого Магистра на показательных выступлениях в собственной лаборатории пояснила раскрасневшаяся от усилий царевна.

 - Но Елена!.. Елена!.. Елена!.. — Костей от растерянности и смятения не находил других слов. — Елена!.. Я теб… вас совсем не такой представлял!..

 - Что?

 Через пелену экспериментаторского духа до Серафимы, наконец, дошло, что она рискует выдать себя с головой и через это подвергнуть опасности ничего не подозревающих — пока — Ивана, царя, царицу и эту сухую мозоль Елену. Она поспешно отдернула руки от своего пояса, при помощи которого, за неимением под рукой воды, хотела проверить, не удастся ли прекратить доступ воздуха в организм более простым путем, и сделала вид, что просто хотела его поправить.

 Маска снисходительного равнодушия с некоторым усилием согнала с лица испуг и разочарование.

 - Извините, милейший, — слегка выпятив нижнюю губу, процедила царевна. — Кажется, я несколько увлеклась.

 Ни дать, ни взять — светская львица всех королевских дворов Белого Света. Какие эксперименты? Вам показалось, милейший.

 Но царя теперь было не сбить с толку.

 - Я думал, что похищаю царицу, а вы… вы… Вы оказались самоуверенная… коварная… безжалостная…

 Серафима почувствовала, как пол уходит у нее из–под ног в неизвестном направлении, не сказав последнего «прости».

 Прощай, Иванушка…

 Я не хотела…

 - Вы не смеете так разговаривать с беззащитной девушкой!..

 - Кажется, вы утомились, — Костей тоже попытался казаться безразличным, но продемонстрировал только то, что его не взяли бы даже в сельскую самодеятельность. — Вас проводят в ваши покои. Там вы отдохнете и переоденетесь к ужину.

 И он сделал то, чего не делал никогда в жизни.

 Он поклонился.

 Впрочем, еще одну вещь, которую он тоже не делал никогда в жизни, он совершил еще несколько минут назад.

 Костей влюбился.

 

 

 

 Повинуясь приказу царя, угрюмые солдаты в черном проводили Серафиму такими же угрюмыми коридорами, только в сером, до места ее заключения — одной из многочисленных башен — кряжистых, массивных, уходящих в небо бастионов, построенных чтобы встретить и пережить не один десяток осад, землетрясений и, как минимум, парочку концов Белого Света в придачу.

 По дороге царевна подвела краткие итоги первой встречи и пришла к неутешительному выводу, что ее похитил колдун, который, к тому же, бессмертен, что над Лукоморьем вообще и всеми ее родичами по линии Иванушки — в частности нависла страшная угроза, предотвратить которую она была не в силах, и что ни предупредить их, ни бежать отсюда невозможно.

 Оставалось только отдаться на волю судьбы и ждать, что та уготовала для нее далее.

 Ну, а раз так, то надо было постараться сделать так, чтобы ее краткое (она все еще надеялась) пребывание здесь запомнилось всем и надолго.

 Особенно ее самозваному женишку.

 Если это закончится плохо для нее — что ж.

 Тем лучше.

 В семнадцать лет все в глубине души знают, что они бессмертны, а проводить вечность в компании этого недокормленного царька ей отнюдь не улыбалось.

 Поэтому тактику Серафима выбрала простую: помирать — так с музыкой.

 Несколько идей на этот предмет у нее уже были, остальные должны были представиться по ходу действий.

 

 

 

 Неизвестно, планировал ли Костей запугать свою пленницу, подавить волю к сопротивлению, убить всякую надежду на избавление, или просто не оставить под открытым небом, выбирая для нее эти палаты — серые, холодные и корявые, с закопченным, забывшим что такое огонь, камином, буйством паутинных кружев под высоким, но давящим своей серостью и корявостью потолком, и таким слоем пыли на антресолях единственного шкафа, что его можно было видеть, не вставая на стул.

 Добился он только того, что раздражение царевны, и без того решившей идти вразнос, достигло того уровня, когда выбивает клапана, срывает манометры, а сам котел находят на центральной площади.

 Причем соседнего города.

 Взрыв произошел, когда она узнала, что охранять ее действительно поручено Змее, которая будет жить в смежной светлой комнате наверху с огромным, во всю стену, окном, хоть и незастекленным. И это при том, что на ее уровне — только три жалких, стесняющихся своего существования узеньких окошка–бойницы, и то два из них во двор.

 - Я, царица Лукоморья, дочь царя Стеллы… одного из царей Стеллы, но это не важно! — не буду жить в одном помещении с неуправляемым чешуйчатым животным! И мне не нравятся эти каморки! Мне не нравится эта башня! Мне не нравится этот замок! И я требую окон в моих комнатах! Много! И штор на них! И нормальной мебели, а не этих ваших ящиков из–под гвоздей! И шкафов для всего этого вашего тряпья, которое в Лукоморье не стала бы носить даже прачка!..

 Ошарашенные таким натиском солдаты вытянулись во фрунт, прижались к стене и молча вытаращились на разошедшуюся Серафиму.

 - …Что это, по–вашему, а? — развоевавшаяся царевна ткнула в нечто серо–коричневое, наклеенное на стены, и поэтому имевшее шансы быть обоями. Хотя в прошлой жизни оно наверняка было самой дешевой упаковочной бумагой в мясной лавке. — Что это, я вас спрашиваю, а?

 - Не можем знать! — в один голос рявкнули солдаты.

 Свои ограниченным умруновским мозгом они понимали, что человек, который способен на них орать с таким самозабвением, не может быть никем иным, как командиром. А на вопросы командиров гвардейцы отвечать были приучены. К тому же, они действительно первый раз в жизни видели обои, которые их правитель, в великодушном порыве обустроить шикарные апартаменты для своей будущей супруги, приказал наклеить в этих комнатах.

 Для всего остального замка это было неслыханной, немыслимой роскошью, необъяснимым излишеством, о существовании и назначении которого никто не мог даже начать догадываться.

 Для Серафимы это было поводом начать разведку боем.

 - Ах, так?! — она воткнула руки в боки, сжала губы, прищурила глаза и поперла грудью на солдат. — Тогда немедленно сдерите ЭТО со стен! Я ни секунды более не буду находиться в одной комнате с ЭТИМ, что бы это ни было!!! Быстро!!!

 Приказы командования не обсуждаются.

 И через десять минут гвардейцы стояли по колено в рваной, пахнущей вторсырьем и сыростью бумаге, большей частью и так добровольно отвалившейся с серого гладкого камня.

 - Что вы тут накидали?! Свинарник развели! Немедленно выбросьте это!!!

 - Куда? — сосредоточенно посмотрел на нее один умрун.

 - В окно!!!

 

 

 

 Сначала генерал Кукуй обеспокоился долгим отсутствием почетного эскорта, отряженного проводить Елену Прекрасную до ее места заключения. За ним старший советник Зюгма озаботился непонятной кучей отвратительных клочьев бумаги во дворе. Потом оба они застали врасплох и смутили царя, рассуждавшего в уединении в банкетном зале над неразрешимой проблемой этикета — стелить ли на стол скатерть, или просто приказать поставить тарелки на том его конце, частое использование которого было еще не так заметно.

 Усилиями совместного логического мышления они скоро пришли к одному выводу, и все трое, сначала степенно, а потом — вприпрыжку, прибыли к месту заключения их лукоморской пленницы.

 Едва успев открыть дверь, они были тяжело поражены в самый центр обоняния большой затхлой подушкой.

 Вошедшая в раж Серафима не стала дожидаться, пока визитеры представятся — она била на звук, и такое удачное попадание стало приятным сюрпризом.

 Маленькое вонючее облачко лысых слежавшихся перьев и испревшего пуха окутало первые лица царства Костей и быстро облепило их, а остатки осели под ногами.

 - Ф–фу…

 - Чхи!..

 - Елена!.. Что все это значит? — несмотря на титаническое усилие Костея этот вопрос прозвучал не угрожающе, а жалобно.

 Даже бессмертный гений зла, облепленный перьями, не может выглядеть угрожающе по определению.

 - Ах, это вы, милейший! — Серафима моментально сложила черты лица в уже отрепетированную и зарекомендовавшую себя гримасу холодной брезгливости. — Я навожу здесь порядок. Не думаете же вы, что если вы похитили меня из родного дома при посредстве вашей отвратительной рептилии, то я буду обязана жить в этой убогой конуре, куда вы сочли возможным меня заточить!

 - Все похищенные царицы живут там, куда их заточают!.. — возражение Костея прозвучало как оправдание.

 - Я — не все! Я — Елена Прекрасная! А в таких свинских условиях у вас не стала бы жить даже крошечка–Хаврошечка!

 - Но это — самые лучшие апартаменты! Здесь даже есть… были обои!

 - Обои! Ха! Вас обманули, милейший — обои должны быть из шелка, а не из промокашки!

 - Что?!..

 - А эта пыль, грязь, паутина! Вы, верно, собирали их по всему замку специально к моему прибытию? Хорошо, что тут хоть были тряпки…

 - Где мои гвардейцы? — воспользовавшись замешательством своего повелителя, из–за его спины выглянул генерал Кукуй.

 - Гвардейцы? Моют пол, сматывают паутину и выгребают пыль. Если вы пришлете еще человек десять, им тоже найдется занятие, генерал.

 - Да кто вам…

 - И, кстати, вам кто–нибудь говорил, что вы — единственный в мире человек, которому не идет черное? На вашем месте я бы внесла в ваш костюм свежую струю цвета — вы бы смотрелись тогда более эстетично. Если вы будете хорошо себя вести, я обещаю подумать над этим вопросом и дать вам свои рекомендации.

 - Что?!..

 - Но тут не было никаких тряпок! — настал черед Зюгмы подхватить выпавшее из рук товарищей знамя. — Я лично готовил эти покои к вашему… появлению! Здесь были только наря… Гром и молния! Наряды! Я лично заказывал их портнихам в городе! Платил… обещал заплатить золотом!.. Они шили их два дня!.. Мои наряды!.. Ваши наряды!..

 - Скорее, ваши, чем мои, — елейно улыбнулась советнику Серафима. — Я такое не ношу. И никто не носит. Уже лет семьдесят. Так что, вы должны быть довольны, что им нашлось хоть какое–то применение, кроме протухания в шкафах и прокормления моли.

 - Что?!..

 Костей вдруг с ужасом понял, что все идет не так, как должно, что инициатива им была только что потеряна во второй раз, а, вернее, и не находилась с раза прошлого, и что он стал свидетелем невообразимого еще несколько часов назад конфуза двух своих первых помощников.

 Конечно, от этого можно было отмахнуться, но самым главным было то, что ОНИ стали свидетелями конфуза ЕГО.

 Конечно, он–то это переживет…

 Взяв эту мысль на заметку, он взмахнул рукой по направлению к двери:

 - Зюгма, генерал — можете идти. И заберите своих… солдат.

 Слово «умрунов» чуть привычно не сорвалось с его языка, но он вовремя спохватился — Елене рано еще было знать это. Пока с него было достаточно проверки его бессмертия и превращения в руины самых роскошных покоев замка.

 Слово царя, даже сказанное вполголоса, было законом.

 Пока.

 И оба придворных мужа и умруны, без лишних напоминаний, побросав все дела, быстро, как вода из решета, исчезли.

 Костей остался с пленницей наедине.

 Несколько секунд ему понадобилось на то, чтобы вспомнить, что это он, а не она хозяин этого замка, этой страны и — очень скоро — станет хозяином Белого Света, сообразить, как такие люди должны разговаривать со всем остальным миром и придумать первую фразу, которая недвусмысленно демонстрировала бы все вышеизложенное.

 Наверное, это была очень запоминающаяся и емкая фраза — сейчас мы этого уже не узнаем.

 Потому что, воспользовавшись замешательством противника, Серафима решила углубиться на его территорию.

 - Смотрите! — трагично вскинув брови домиком, обвела дрожащей рукой она картину разрушения вокруг, медленно начинающую вырисовываться из оседающей пыли. Любой вражеской армии, чтобы добиться такого, пришлось бы поработать в три смены как минимум два дня. — Посмотрите, что вы наделали!

 - Я???!!!..

 - Да, вы! Это произошло по вашей вине! Неужели унижать и оскорблять несчастную девушку, и без того грубо и внезапно похищенную вами из родного дома, доставляет вам удовольствие?!..

 В другое время Костей без раздумья ответил бы утвердительно, но теперь что–то ему нашептывало, что наставала пора пересмотреть систему ценностей.

 Но некоторые люди предпочитают до конца отрицать очевидное.

 - Да, сударыня, — он твердо сжал губы и вперился единственным оком в переносицу пленницы, потому что так и не смог решить, в какой именно глаз собеседнику лучше смотреть. Как бык, который видит перед собой матадора, помахивающего красным плащом, и верит, что чтобы сравнять его с землей, надо всего длишь хорошо разбежаться, он был не в силах оставаться на месте. — Это ВЫ устроили тут разгром, и ВЫ будете продолжать здесь оставаться, нравится вам это, или…

 - Нет. Меня вполне бы устроили эти покои, если бы не пыль, — матадор, сделав изящный поклон, отступил в сторону. — Видите ли, я не выношу пыли. Я выхожу из себя. Но если с этим ничего нельзя поделать даже при помощи магии… Извините, я не хотела вас обидеть, я понимаю, что у каждого чародея — свои ограничения, пара отработанных эффектных трюков, за которыми стоят годы упорного труда…

 За спиной у пижона в красном плаще оказалась яма. Но бык, даже провалившись туда со всеми рогами и копытами, так и не понял, что произошло.

 - Трюков? — презрительно перекосившись, выплюнул это слово Костей. — Ограничения? У меня нет ограничений! Смотрите, вздорная женщина!

 Серафима быстро решила, что за «вздорную женщину» отыграется позже, и стала смотреть.

 Костей, победно ухмыляясь, провел рукой, как будто стирая что–то со стекла, на груди его вспыхнул алым огнем камень, и вся пыль и паутина исчезли из комнаты, как будто их там никогда и не было.

 - Смотрите!

 Стены покоев на глазах оделись в черный шелк.

 - Смотрите!

 Шелковое черное платье приобрел и потолок.

 - Смотрите!

 Кровать покрылась таким же шелковым покрывалом, по которому тут же разбрелась отара упитанных подушек в наволочках из — угадайте! — черного шелка.

 Серафима перед следующим превращением успела заключить с собой пари, чтО покроется в черный шелк следующим ходом, и сама же себе проиграла, потому что предположить, что черным шелком можно покрыть пол, не хватило воображения даже у нее.

 Камень на груди царя стал медленно меркнуть.

 - Трюки! Годы! — высокомерно хмыкнул Костей и торжествующе глянул на пленницу, ожидая увидеть восхищение, благоговение, изумление, но наткнулся на задумчивый оценивающий взор.

 - Искусство ваше вельми необычайно есть, — перешла на старолукоморский почему–то Серафима. — Но не кажется ли вам, царь, что черный для жилой комнаты будет несколько мрачноват?

 Костей в недоумении уставился на нее. С его точки зрения «мрачновато» было не недостатком, а комплиментом.

 - Я бы сказала, цвет морской волны сейчас чрезвычайно модный, — так же медленно продолжала думать вслух царевна. — Но я понимаю, что, наверное, это слишком сложно…

 - Сложно? — фыркнул Костей. — Нет ничего проще!

 Текучий жест рукой, вспышка камня — и Серафима ощутила себя на дне морском.

 - От такого количества этого цвета у меня начинается морская болезнь! — синхронно с комнатой позеленев, простонала она. — Давайте попробуем золотой!..

 Снова жест, вспышка…

 - Нет, столько золотого — пошло! Пожалуй, лучше светло–синий, с ненавязчивым набивным рисунком… Нет, зачем вы покрывало с подушками сменили — там золотой был вполне к месту!.. Ах, не надо было обратно переделывать, раз уж сменили! Я думаю, белый с голубыми цветами будет самое то… Костей, ну разве, по–вашему, кактус — это цветок? И, тем более, где вы видели голубые кактусы? Когда я говорила «с цветами», я имела ввиду что–то вроде розочек… Ну, и что, что голубых роз не бывает! Их не бывает гораздо чаще, чем голубых кактусов!.. И они должны быть вытканы на шелке, а не нарисованы, фи, это же ширпотреб!.. — мысленно поблагодарив Елену Прекрасную за столь ненавидимые ей часы, проведенные в лавках с тканями, Серафима сконцентрировалась, обвела проворным взглядом комнату и с новым вдохновением продолжила:

 - …Нет, это не все. Если вы не хотите устроить здесь пожар, нужно заменить факелы в кольцах на стенах на люстру под потолком… Нет, не такую! Свечей должно быть больше!.. Нет, еще больше! В три яруса!.. И хрусталя… И золота… А сами свечи синие… Нет, бежевые… Нет, белые… Или лучше синие?.. Ну, ладно, давайте оставим морскую волну. Ну, и что, что у нас не было морской волны на свечах? Сейчас будет, вы же великий маг!.. А чтобы потолок не загорелся, его нужно поштукатурить и покрыть лепниной… Ой. Что это?.. Лепнина? Как вы ее представляете? Костей, вы не представляете, что такое потолочная лепнина! Современная потолочная лепнина — это когда в центре располагается художественная группа из цветов, орнамента, животных или листьев растений, а по периметру потолка…

 «Спасибо тебе, Елена, и за визит штукатура».

 - …А, кстати, у нас еще остались межкомнатные двери, оконные рамы, и сами три комнаты, и дизайн у них должен быть разный, но гармонирующий… И мебель. Так… Пожалуй, начнем с портьер. Как насчет зеленого? Нет, еще зеленее… Еще чуть–чуть… Нет, в первый раз было лучше… Или лучше розовый?.. Нет, все–таки, давайте оставим зеленый, который был в третий раз… Нет, лучше в первый… Что с вами, вам плохо?

 Лицо самого царя уже можно было использовать в качестве эталона цвета «зеленый номер раз». Он стоял, покачиваясь, бледно–зеленого оттенка, и слабо–розовая искорка нервно мигала где–то далеко в глубине его алого еще несколько часов назад самоцвета.

 - Д–да… — едва ворочая языком от усталости, проговорил Костей и навалился на сине–белую шелковую стену. — Н–наверное, съел… что–нибудь… Такое ощущение, будто лично вывернул весь Белый Свет… наизнанку…

 - Это ничего, — многообещающе улыбнулась ему Серафима. — Вот поужинаем, и продолжим с комнатами и коридорами. У нас замечательно получается. Только вот…

 - Что? — испуганно встрепенулся царь.

 - Да нет, ничего… Просто мне пришло в голову, что в комнате обязательно должны быть ковры. Только я еще не придумала, какие. Давайте начнем с шатт–аль–шейхских с геометрическим рисунком, что–нибудь этакое, с кистями, ворсистое, но износоустойчивое… Нечто бежево–голубое я себе представляю, только в сиреневых тонах… Или красно–зеленое… Или желто–белое… Или серо–буро–малиновое… Нет. Что–то не так. Что–то мы не правильно делаем, а что — не могу понять. В голову ничего не идет абсолютно. Я вот все думаю, может мы в самом начале ошиблись? Может, зря мы от золотого отказались?.. Давайте попробуем вернуть все как было после морской волны…

 - Нет!!!..

 Костей, собрав последние силы, выскочил в коридор и захлопнул за собой дверь.

 Ужин на одну персону молчаливый солдат в черном принес Серафиме в покои.

 

 

 

 Осторожно понюхав горку склизкой перловки, выглядывающую из–под куска недожаренного мяса — царский ужин — царевна пришла к выводу, что если бы Костей хотел ее отравить, то специально добавлять что–либо в это меню у него не было бы необходимости. Но и терпеть голод у нее сил больше не было. Поэтому осторожно отъев ровно столько, сколько требовалось, чтобы притупить его и мысленно сделав в списке дел на завтра пометку напротив пункта «Казнить шеф–повара», она решила приступить к подробному осмотру места своего заточения.

 Дверь в коридор, запертая снаружи на засов, не открывалась, но этого Серафима от нее и не ждала. Осторожно выглянув из окна, она пришла к выводу, что до земли тут метров двадцать и что при необходимости она сможет в него протиснуться. Если сильно выдохнет. И не будет до этого есть недели три. Простукивание стен тоже не принесло ничего утешительного — полное отсутствие потайных лестниц и скрытых переходов. Безобразие. Кто только строит такие замки. Чтоб их вот так же засадили когда–нибудь.

 Возможно, тот факт, что проектировщик этого замка провел остаток своих дней — а конкретней, три тысячи двести четыре — запертый именно в этих покоях и пришедший экспериментальным путем точно к такому же выводу, слегка бы утешил безутешную царевну, но она об этом не знала.

 Оставалась неисследованной только лестница наверх.

 В покои Змиулании, или в змеюшник, как она их мысленно называла.

 Царевна прислушалась: сверху не доносилось ни шороха, ни звука, но она почувствовала, что Змея была там. Слишком настороженной, и даже испуганной была тишина.

 Ну, что ж.

 Попытаем счастья еще раз.

 Змея производила впечатление человека, с которым можно договориться. Одним врагом меньше — также хорошо, как одним союзником больше.

 И Серафима решительно ступила на первую ступеньку и сразу поняла, с чего ей надо было начинать испытание Костея на прочность.

 С новой пары обуви.

 Змея наверху ее уже ждала. Она лежала на голом каменном полу, свернувшись вокруг хода, ведущего вниз, и все три пары желтых, светящихся в темноте глаз буравили полутемный проем.

 - Ну, как прошел первый день? — задала она вопрос сразу же, как только голова Серафимы показалась на свет луны.

 - Восхитительно, — раздраженно фыркнула царевна. — Все как ты говорила. Только кое–кто меня забыл предупредить о нескольких мелочах, вроде его бессмертия, его магии и его намерении покорить весь мир, начав с Лукоморья. И о его кровожадных планах в отношении моих родственников. А так — просто прекрасно. Замечательно. Чудесно. Я в экстазе.

 Змея завозилась, отвела взгляды и хмуро отозвалась:

 - Это все равно не имеет значения.

 - Как это не имеет?! Что значит — не имеет?! Очень даже имеет!!! Послушай, ты, как там тебя… Змиулания. Ты что — с Луны свалилась? У тебя что, сроду не было никаких родных там всяких, любимых и просто друзей? Ты что, деревянная? А вот тебя бы на мое место — что бы ты тогда говорила и делала, а?!

 - Мне и на своем месте хорошо, — насупилась Змея. — А до моих родственников тебе нет никакого дела! Как и мне — до твоих. Мне вообще ни до кого нет дела!

 - Если бы тебе вообще ни до кого не было дела, ты бы выкрала Елену, как тебе заказывали, а не морочила головы всем! Змиулания, ну ты же не такая!

 - Не какая еще это? — прищурилась Змея.

 - Не такая злобная и бесчувственная, какой хочешь зачем–то казаться! Я же вижу! Да, я не могу сказать, что знаю про Змеев–Горынычей все, но то, что я знала, имеет с тобой очень мало общего! Чтобы не сказать, вообще ничего! Вот про кого сказки–то писать надо!

 - Какие еще сказки? — даже в темноте по выражению морд Змиулании было видно, что если бы она решила наконец, у виска какой головы покрутить когтем, она бы покрутила.

 - Хорошие! Со счастливым концом! Я видела голубей более кровожадных, чем ты! Какие общие дела могут быть у тебя с этим чахлым незадохликом? Скажи мне честно — ты любишь его, или просто уважаешь?

 - Да я его ненавижу!!! — кипящим гейзером вырвалось у Змеи разъяренное трехголосое шипение.

 От неожиданности Серафима отпрыгнула и чуть не споткнулась о ее хвост, но вовремя схватилась за змеиный гребень на боку и устояла.

 - Смотри: ты не любишь и не уважаешь этого хорька с манией величия, но все же готова для него в лепешку расшибиться, — она цепко оглядела все три морды, на всякий случай пытаясь угадать, какую реакцию ей ждать на этот раз. — Что остается? Змиулания, ты его боишься…

 - Я не боюсь его!!! — Змея вскинулась, взвилась, яростно распахнув крылья, огонь вырвался из ее пастей и превратил камень под ее ногами в раскаленную добела лужицу. Царевна, сбитая потоком воздуха от крыльев, кубарем скатилась вниз по лестнице и растянулась на последнем подарке Костея — психеделическом лохматом ковре — полностью пропав в его ворсе.

 - Коза трехголовая!.. — ругалась она, вскакивая на ноги, путаясь в подоле и ворсе, падая и снова вскакивая. — Ничего мы не боимся! Только кричим мы об этом шепотом почему–то!

 Перепрыгивая через две ступеньки и на ходу давая себе клятву на следующий день стрясти с Костея или, на худой конец, с его советника целый шкаф туфлей, ботинок, сапог и прочих тапочек, Серафима снова помчалась вверх.

 - Извини, я не хотела… — Змиулания ее уже ждала. Опущенные полуприкрытые глаза тускло светились в темноте мягким желтым светом.

 - Чего? — уточнила Серафима, хоть и не рассчитывая услышать «Красть тебя, давай я отнесу тебя обратно и все забудем», но кто его знает…

 - Сбрасывать тебя вниз. И еще я не знала о всех его планах. Насчет твоей страны. И родных. Правда. Мне очень жаль. Но это ничего не меняет! — угадав следующую реплику Серафимы, вперилась она всеми своими желтыми очами в глаза царевны.

 Та взгляд выдержала.

 Не узнали одно — попытаемся разузнать другое.

 - А что за камень висит у него на груди — ты тоже не хочешь мне сказать? Или не знаешь?

 Не уточняя, кого «его» имела в виду царевна, Змея тут же ответила:

 - Это Камень Силы. Рассказывают, таких Камней было изготовлено великими людскими магами древности всего несколько штук за все века, а сейчас секрет их изготовления и вовсе утерян. А, может, силы у современных чародеев не хватает — я не знаю. С вами, с людьми, всегда так все сложно… Но одно я могу сказать тебе точно. Это — страшная вещь. Говорят, в руках мага он превращается в источник неограниченной мощи. Благодаря такому Камню сила Костея беспредельна, и никто не в силах с ним тягаться — ни среди чародеев, ни на поле боя. Насколько я знаю, обычные чародеи должны выучить заклинание, сотворить его, и только тогда получат то, чего хотели. С Камнем не так. Костей просто обращается к его силе и использует ее… Ну, как вы используете ложку. Или меч. Как инструмент, — нашла Змиулания подходящее сравнение. — Так что, если он действительно решил завоевать ваш мир — он будет завоеван. Никто не сможет ему помешать.

 - «Ваш»… — передразнила ее Серафима. — А ваш? Или у Змеев нет своей земли, и они живут где попало?

 - У Змеев есть своя земля. Она не так далеко отсюда, но люди о ней мало что знают — она не для них. Там не добудешь богатства, тайных знаний или славы, поэтому людям и Костею она неинтересна.

 - А драконы тоже там живут? — вспомнив их с Иванушкой летнюю встречу с этим представителем рода летающих ящеров, поинтересовалась Серафима.

 - Драконы? — удивленно переспросила Змиулания, и Серафиме показалось, что она улыбнулась в темноте. — Нет. Драконов там нет. Это не их земли.

 - Вы с ними не дружите?

 - Дружить? С ними? — казалось, сама эта мысль рассмешила ее собеседницу окончательно, и царевна почувствовала на своем лице теплое дыхание Змеи. — Это же просто животные. «Тупиковая ветвь эволюции», говорят наши мудрецы. Правда, я так никогда и не смогла понять, что они под этим подразумевают, но они действительно тупые, это верно. Но некоторые Змеи считают, что мы когда–то давным–давно произошли от них. Но вот это уж слишком, я уверена. Не знаю, может, тебе это не интересно… — потупилась вдруг Змея.

 - Что? — покосилась царевна.

 - Легенда о происхождении Летающих Змеев. Мне она очень нравится.

 - Почему? Очень даже интересно. Расскажи?

 - С удовольствием. Однажды, в стародавние времена, юная прекрасная Земля влюбилась в пылкого романтичного Эфира. Он отвечал ей взаимностью, и они хотели пожениться и быть навеки неразлучными, но их родственники были против. Они считали, что Земля и Эфир — не пара, каждый должен знать свое место, и для их же собственного блага они должны забыть друг о друге как можно скорее. Однажды эти родичи, сговорившись, выследили влюбленных в месте их постоянных встреч и стали окружать их, чтобы схватить и увезти друг от друга навсегда. Земле и Эфиру некуда было бежать, они укрылись в своем убежище, но у них оставалось еще немного времени до того момента, как их безжалостно разлучат навеки, чтобы никогда они больше не виделись. И они поклялись не забывать друг друга и слать друг другу хотя бы весточки, но не могли найти такое существо — ни зверя, ни птицу, ни рыбу, ни гада, чтобы было отважным, верным и в то же время могло быстро и далеко лететь, бежать и плыть. Они не знали, заточат ли их в воде, на суше или в воздухе, и куда придется добираться их вестнику. И тогда Эфир предложил сделать такое существо самим. Он дал ему огромные сильные крылья, чтобы оно без устали летало хоть на край Белого Света и обратно, а также могло плавать и нырять хоть на самое дно самого глубокого океана. Земля же дала ему свой огонь, чтобы могло оно отбиться от любого недруга, что задумает посягнуть на весточку, которую оно будет нести, или на него самого, и чешую, гладкую и прочную, как гранит, чтобы не могли поразить его ни коготь, ни клык. Так появились первые Летающие Змеи. И с нашего языка имя нашего народа переводится как «связывающие Небо и Землю».

 - Красивая легенда…

 - А как появились первые люди? У вас есть своя легенда об этом?

 - Конечно, есть!

 Серафима откашлялась.

 - Однажды, в стародавние времена, жила–была одна обезьяна… Кхм. Это. Вот. М–да. Нет, у вас интереснее.

 Змиулания улыбнулась.

 - Ну, вот теперь ты видишь, что между нами, Летающими Змеями, и драконами, обитающими еще кое–где за вашими западными границами, за рекой Бугр, если я ничего не путаю, не может быть ничего общего, потому что они — бессловесные твари, а мы — существа разумные, со своими мыслями, чувствами, языком… Даже не понимаю, как нас можно сравнивать. Ты когда–нибудь видела дракона, царевна?

 - Видела.

 - И что ты думаешь?

 - Что вас действительно нельзя сравнивать друг с другом, — вдруг снова угрюмо нахохлилась Серафима. — Они — громадные тупые твари, которые так и норовят кого–нибудь сожрать безо всяких разговоров. А вы — громадные и разумные, и поэтому перед тем, как кого–нибудь сожрать, подводите под это философское обоснование.

 - Ты не можешь так говорить! — снова вскинулась, размахнув крылья, Змиулания, и царевна могла бы поклясться, что возмущение той было искренним. — Я в жизни своей не съела ни одного другого разумного существа! У меня даже мысли такой быть не могло!

 - Ты их просто приносишь на растерзание другим! — обвиняющее прищурилась и подалась вперед Серафима, воинственно уперев руки в боки.

 - Ну вот, ты опять начинаешь, — устало опустилась на пол и положила головы на крылья Змиулания. — Давай не будем об этом говорить. Иди лучше отдыхать, лукоморская царевна. Неизвестно, что ждет тебя здесь наутро. То, что ты дожила до сегодняшнего дня, совсем не значит, что ты доживешь до дня завтрашнего.

 - Умеешь ты успокоить и приободрить, — криво усмехнулась Серафима. — Ну, ладно, большое и разумное существо, спокойной ночи. Если утром будет рейс на Лукоморск, не забудь меня разбудить.

 - Спи спокойно, маленькая неразумная человеческая девушка, — грустно улыбнулась в ответ в темноте Змиулания. — Я должна тебя охранять, а не будить…

 

 

 

 Утром, чуть свет, Серафима была уже на ногах. Поплескав в лицо холодной водой из тазика в туалетной комнате — вода сочилась здесь из стены, и за ночь набежало прилично — причесавшись и одевшись на скорую руку, она стала ждать от жизни чего–нибудь еще.

 Хорошо, если это будет завтрак.

 Через пять минут за дверью раздался скрежет отодвигаемого засова, дверь распахнулась с гулким бумом, и в комнату, сопровождаемый солдатами, торжественно вступил первый царский советник Зюгма.

 - Его величество царь Костей приказали привести на завтрак царицу Елену, — важно объявил он, не уточняя, кто чем или кем будет завтракать, и стал ждать обмороков счастья, восторженного визга, истеричных изъявлений благодарности или хотя бы большого человеческого спасиба.

 Но дождался лишь высокомерного взгляда в своем направлении.

 - Доброе утро, господин… советник. Скажите пожалуйста, вас когда–нибудь учили стучаться перед тем, как войти в комнату дамы? А здороваться?

 - Но я… Но у меня… Но вы здесь… Я не обязан… — надув щеки, попытался объяснить он провал в своем воспитании, но, встретившись взглядом с царевной, моргнул, сглотнул и кивнул головой — то ли кланялся, то ли подтверждая, что все–таки учили. И выговорил:

 - Доброе утро. Вы гото…

 Но это было еще не все.

 - Советник, вы должны знать, скажите мне: где у вас тут обувной шкаф? Я его не нашла, — изящным жестом царевна обвела свои апартаменты, демонстрируя наглядно непростительно–полное отсутствие какой–либо мебели, содержащей такую прозаичную вещь, как обувь.

 - Обувной шкаф?.. Обувной шкаф?.. Но тут никогда не было обувного шкафа! — развел руками толстенький человечек.

 - Тогда передайте его величеству, что я на завтрак прибыть не могу, потому что я не могу ходить босиком по замку как какая–нибудь прачка. До свидания.

 Серафима холодно отвернулась, давая понять, что аудиенция окончена.

 - Босиком?.. Босиком?.. — Зюгма представил себе, как он передает слова Елены царю, ноги его подломились, как уже отрубленные, и он грузно опустился на ковер. — Но почему вы вчера не сказали… Не попросили…

 - Это ВЫ должны были спросить и предложить, милейший. Запомните на будущее: царицы не просят. Царицы получают. А теперь ступайте.

 Серафима подошла к окну и стала внимательно разглядывать что–то во дворе, как будто в комнате, кроме пыли, ничего уже не было.

 - Нет–нет! — советник, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на прохладное утро, быстро стащил с себя сапоги — коричневые, грубой кожи, до колена, только шпор не хватает — и с неуклюжим кособоким поклоном поставил перед собой. — Пожалейте! Окажите милость! Соизвольте надеть, ваше величество, осчастливьте недостойного! Они почти совсем новые! А к обеду — я клянусь! — у вас будет полный шкаф любой обуви, какой только захотите!..

 Если бы это были какие–нибудь ботинки, полусапожки или туфли — они полетели бы в дарителя мигом.

 Но это были сапоги. С подкованным каблуком и утяжеленным носком. Прошитые. С многослойной подошвой. В случчего — вещь незаменимая, не в туфлях же бороться с мировым злом!

 И царевна решила смилостивиться.

 - Хорошо. На первый раз прощаю. Но если вы не сдержите свое обещание, я буду очень недовольна. И свои объяснения вы будете давать уже его величеству.

 - Все исполню, — умудряясь угодливо кланяться, не вставая с пола, Зюгма подвинул сапоги поближе к Серафиме. — Извольте–с…

 Сапоги оказались немного великоваты, но после целого дня с босой ногой на это можно было и закрыть глаза.

 До обеда.

 Она демонстративно бросила под ноги Зюгме оставшуюся со вчерашнего дня в одиночестве левую туфельку — чтоб с размером не промахнулся — и приподняла подол шелкового платья, с удовлетворением оглядев слегка порыжевший кожаный носок трофейного сапога.

 - Пойдемте, — милостиво кивнула царевна и сама пошла вперед — задрав нос, полуприкрыв глаза — как пава поплыла, сопровождаемая со всех сторон бесстрастными солдатами Костея, только подковки клацали о камень пола. Увидь ее сейчас настоящая Елена Прекрасная — расплакалась бы от счастья.

 Серафима едва заметно ухмыльнулась. Если она не была образцово–показательной царской дочкой, это еще не значило, что она не знала, как ей быть. «Вам была нужна Елена? Ну так спасайся, кто может," — с мрачным удовлетворением хмыкнула она и добавила про себя же: «Ишь, как советничек–то расстилается–прогибается. Значит, вчерашнее представление Костей проглотил и не поморщился. Ну, что ж. Тогда сегодня его ждет второй акт.»

 

 

 

 Обеденный зал замка Костея был огромным, гулким и сводчатым, как пещера, и приблизительно таким же уютным. Узкие бойницы–окна терялись под потолком в полумраке, не пропуская даже самые энергичные солнечные лучи через свои покрытые пылью веков стекла. Черные — то ли от времени, то ли от копоти — неровные стены были девственно свободны от украшений и картин, обычно наперебой наводнявших такие помещения во всех виденных ей до сих пор замках. Дальний конец длинного темного дубового стола, окруженного стульями, как дохлая гусеница — муравьями, терялся где–то в темноте и пространстве, и если бы не пара канделябров со странными свечами, горевшими неестественно ровным белым светом, мимо ближнего конца тоже можно было бы пройти и не догадаться о его существовании.

 Если бы Серафиме сказали, что по ошибке ее привели в морг, она бы не удивилась.

 Накрытый то ли новой простыней, то ли старой скатертью освещенный конец стола приютил несколько престарелых тарелок, блюдец и чашек, переживших свои сервизы.

 В круге света, скрестив руки на узкой впалой груди, сидел на одном из массивных дубовых стульев царь Костей.

 - Вы задержались, Елена, — встретил он ее колючим взглядом и раздраженной репликой.

 - Доброе утро, ваше… величество. Скажите пожалуйста, вас когда–нибудь учили вставать, когда входит дама? А здороваться?

 От тона царевны среднегодовая температура мгновенно упала на несколько градусов.

 Серафима спиной почувствовала, как задохнулся сзади только что бесшумно догнавший их царский советник.

 - Но я… Но у меня… Но вы здесь… Я не обязан… — постарался найти нужные слова царь, но пришел к выводу, что, видимо, забыл их где–то дома. И ему ничего не оставалось делать, как приподняться, слегка склонить голову и проговорить:

 - Доброе утро.

 - Здравствуйте, ваше величество, — Серафима прошествовала на место. — Я рада вашему приглашению разделить с вами завтрак. Это означает, что в ваши планы не входит заморить меня голодом.

 - Заморить вас голодом? — брови Костея приподнялись. — Но вам вчера должны были принести ужин в покои. Зюгма?

 Он обернулся на советника, и тот согнулся чуть не втрое.

 - Все как ваше величество повелели.

 Костей вопросительно взглянул на царевну.

 - Если то, что мне принесли, действительно было едой для меня, а не для одной из ваших собак, то вашему повару, как честному человеку, придется покончить жизнь самоубийством, съев то, что он приготовил. А для меня вы найдете другого.

 - Вам не понравилась еда? — казалось, Костей искренне не понимал причины недовольства своей пленницы.

 - Нет.

 Царевна двумя пальчиками откинула салфетку с блюд, поджидавших их на столе, и осторожно, как в жерло пушки, заглянула в первую тарелку.

 - Смотрите, что это?

 Костей прочитал запись на листе пергамента рядом с тарелками — судя по всему, меню: «Салат овощной с зеленью».

 - Если это салат, — Серафима брезгливо ткнула мизинчиком в чашку размером с небольшой тазик, — песка в нем видно быть не должно…

 - Положите сметану.

 - …Потому что песка там не должно БЫТЬ.

 Костей провел ладонью над салатом, и объем его уменьшился на четверть.

 - И кузнечиков — тоже, — упорствовала в недовольстве царевна.

 - Но здесь же написано — это зелень!

 - Зелень — это лук и укроп, милейший. Если, конечно, вы родом не из Вамаяси.

 - Я родом из Сабрумайского княжества!..

 - Тем более. Мясо должно быть прожаренным, с хрустящей корочкой, — методично, не обращая внимания на хозяина, продолжала критиковать местную точку общепита Серафима. — Картофель полностью почищенный и без ростков. Халва — не заскорузлой по краям…

 - Это хлеб, — обиженно прервал ее Костей.

 - Хлеб? Вас обманули. Я видела хлеб. Он не такой, — с издевательским удивлением приподняла брови царевна. — Я не капризна. Я не знаю, что такое капризы. Я в жизни своей никогда не была капризной. Никто на свете не может назвать меня капризной, — она бросила вызывающий взгляд на Костея, но тот пожал плечами и вызова не принял. — Но я требую предоставить мне нормальную еду, соответствующую моему статусу.

 - Ваш статус здесь, — прищурился царь, — моя пленница.

 - А я думала, что мой статус здесь — ваша будущая жена.

 Бастионы пали.

 Сбылась мечта идиота.

 - Ж–жена? — царь приподнялся со стула и недоверчиво заглянул царевне в лицо. — Так вы согласны? Вы больше не требуете отпустить вас, отправить домой и чего еще там?..

 - А вы меня отпустите? — быстро спросила Серафима.

 - Нет.

 - У меня есть выбор?

 - Нет.

 - Тогда давайте, наконец, отравимся вашим завтраком, царь.

 - Отравимся? Ну, нет. Если вам это не нравится — хотя меня лично это устраивало на протяжении многих лет — я все исправлю. Дело в том, что повар — мой старый палач в отставке. Что бы вы про меня не думали, но я не могу выбросить на улицу человека после пятидесяти лет добросовестной работы только потому, что он ослеп, и у него стали трястись руки. Тем более, если его навыки могли пригодиться в другом месте.

 - Оказывается, у вас есть сердце, царь?

 - У меня есть мозги, — Костей растянул тонкие губы в ответ на то, что он посчитал комплиментом. Может, это была радость. — И моя магия. К вашим услугам, царица.

 Он медленно провел костлявой рукой над тарелками, Камень вспыхнул и засиял ровным багровым светом — темнее, чем вчера, когда я его увидела, подумала Серафима — и блюда были приведены в соответствие с пожеланиями будущей супруги.

 - А посуда? — перешла она к следующему пункту своего недовольства.

 - А что с ней? — настороженным взглядом Костей окинул накрытый стол. — Все на месте, целое, не треснутое — я знаю эту примету.

 - А примету, что все на столе должно соответствовать друг другу, составлять гармонию, вы знаете?

 - Н–нет?

 - Тарелки, блюдца и чашки должны иметь одинаковый рисунок. Это называется «сервиз».

 - Что за блажь, — непонимающе пожал плечами царь, но камень на его груди засветился, и все тарелки на глазах окрасились в матовый черный цвет. — Так вас устроит?

 - Если у нас не поминки, то нет. Если ваше величество не затруднит, сделайте сервиз ну, хотя бы, голубого цвета. С золотыми каемками.

 - Для вашего величества — все, что угодно. Даже золотые каемки, — уголки губ Костея подвинулись к ушам.

 Камень засиял, посуда, как бдительный хамелеон, приняла заказанный вид.

 - Неплохо, — склонила голову царевна.

 - Ну, а теперь, когда все здесь по вашему вкусу — присаживайтесь, моя драгоценная Елена, — жестом пригласил Костей, и губы его растянулись еще шире. Наверное, это было счастье.

 Но драгоценная Елена его счастья не разделила.

 - Как, вы не хотите отодвинуть мне стул, чтобы я могла сесть? — весь ее вид был нерукотворным монументом Недоумению в самом его дистиллированном виде.

 - Вы плохо себя чувствуете? — недоумение царя было еще более искренним — это почувствовала даже Серафима. — Вы не можете сами отодвинуть стул?

 - Нет, благодарю вас, насколько это возможно после ночи в неотапливаемых недоотремонтированных покоях под храпение Змея–Горыныча и туалета без помощи служанок, я чувствую себя нормально. Но отодвинуть стул, чтобы помочь даме сесть — это требование этикета.

 - Да?

 Если бы в его присутствии кто–нибудь сейчас произнес «гиперсенситивный синхрофазотрон на мю–мезонах», вряд ли это вызвало бы у него большее непонимание.

 - Да.

 Тон женщины его мечты не оставлял пространства для маневра, и он повиновался.

 Будущее и настоящее вновь стали светлыми и безоблачными — ровно на три секунды.

 - А где у вас салфетки? Где вилка и нож? И что мы будем есть ложкой? — вежливый вопрошающий взгляд царицы снова поставил его в тупик, и он ощутил давно забытые чувства — маленького мальчика, не выучившего уроки.

 - Это тоже требования этого вашего… Этикета?

 - Да, — ровно сообщила Серафима.

 Вспышка Камня — и недостающие предметы появились на столе.

 Очень хорошо.

 Продолжим.

 - Этикет требует, ваше величество, чтобы человек за столом сидел не разваливался на всем сидении стула.

 Костей подтянулся.

 - И не балансировал на краешке.

 Он переместился на середину.

 - Сиденье стула нужно занимать полностью, слегка прикасаясь спиной к спинке.

 Перемещение продолжилось.

 - Салфетка должны быть расстелена на коленях.

 - У нас нет салфеток. Они не нужны! — попытался перехватить инициативу царь, но с таким же успехом он мог попытаться перехватить струю из брандспойта.

 - Нужны. Это требование этикета. И нельзя класть локти на стол. А вилку надо держать в левой руке. Нет, так едят только в Вамаяси. Переложите нож в правую руку, если вас это не затруднит. Картофель не принято резать ножом. И хлеб тоже. А насаживать на вилку кусок мяса нельзя. Как раз его–то режут ножом. Но не разрезают сразу.

 - Но…

 - И не разговаривают с набитым ртом.

 - Почему?!

 - Так требует этикет.

 Последняя капля терпения Костея с коротким жалобным шипением испарилась с раскаленной печки его раздражения, как сказал бы один Серафимин знакомый шатт–аль–шейхский караван–сарайщик.

 - С меня хватит! — крошки шрапнелью полетели во все стороны. — Кто такой этот ваш Этикет, провалиться бы ему сквозь землю, и почему я, будущий повелитель мира, должен повиноваться его дурацким требованиям?!

 Серафима приподняла бровки домиком, совсем слегка, но вполне достаточно для того, чтобы обозначить некоторую степень удивления.

 - Как, вы не знаете, кто такой был Этикет? — уточнила она, откладывая нож в сторону, и наткнулась на почти враждебный взгляд Костея.

 - Нет.

 - Я могу рассказать вам, — сделав вид, что так и должно быть, улыбнулась она. — Легенда гласит, что Этикет Семьдесят Пятый был королем Этики, маленькой страны далеко на западе от Лукоморья, теперь давно ставшей провинцией страны побольше и повлиятельнее. Но много лет назад это была самая древняя королевская династия всего дикого тогда еще Запада. Ее суверены правили в сороковом колене уже в то время, когда родоначальники остальных династий только еще ходили за своими волами или косили солому…

 - Солому не косят, — автоматически поправил царь.

 - Ну, силос, — отмахнулась Серафима. — Не будем сейчас обсуждать ботанические подробности. Суть в том, что Этика была чрезвычайно маленькая, бедная и незначительная страна во всем Забугорье. Все торговые пути проходили мимо, из полезных ископаемых были одни бесполезные, земли — сплошные неудобья, а армия состояла из главнокомандующего — короля, генералиссимусов — его братьев, фельдмаршалов — его сыновей и генералов — его внуков. Но, как я сказала, это была чрезвычайно древняя династия, и правители других стран по одной только этой причине завидовали ей и уважали ее. К чему привела зависть, вы знаете — страны больше нет. Уважение же привело к тому, что все монархи Запада стали стараться им подражать, быть похожими на них манерами и поведением, если не древностью. И именно Этикет Семьдесят Пятый собрал все правила поведения своей семьи на все случаи жизни и записал их, потому что короли, герцоги и эрлы создавали немалую неразбериху и стеснение при его дворе своими постоянными приездами–отъездами для перенимания опыта.

 - Но они нелепы, они не имеют смысла!

 - Ну, почему же, — легко пожала плечами царевна, ясно показывая, что смысл–то, безусловно, есть, только не для всех, не будем тыкать пальцем, заметный.

 - Ну, например, кто придумал, что нельзя класть локти на стол? — Костей думал подловить Серафиму, но та была наготове.

 - Это очень просто, — развела она руками. — Семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а обеденный зал и стол — гораздо меньше. И когда они все вместе садились кушать, то руки им приходилось держать к телу близко–близко, потому что если бы кто–то положил локти на стол, то какому–нибудь фельдмаршалу, или царевне, или инфанту не хватило бы места.

 - Ну, хорошо. А как насчет неразговаривания с набитым ртом? — не сдавался Костей.

 - Еще проще. Семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а продуктов — гораздо меньше, и если кто–то начинал говорить не прожевав, то к тому времени, когда он свою речь заканчивал, заканчивалась и еда на столе.

 - Ладно. Но почему нельзя резать мясо сразу?

 - Видите ли, семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а мясо — очень дорогое, и поэтому если кто–то разрезал его сразу на мелкие кусочки, то к концу трапезы оказывалось, что половину растащили соседи слева или справа, а иногда и напротив.

 - Так, понятно. Но почему нож нужно держать именно в правой руке, а вилку — в левой?

 - Это еще логичнее. Большинство людей — правши.

 - Ну, и что? — недоуменно уставился на царевну Костей.

 - Видите ли вы, семья у Этикета Семьдесят Пятого была очень большая, а еды — в разы меньше, и поэтому когда недальновидно разрезавший все мясо сразу, к примеру, генерал ловил своего соседа — генералиссимуса за похищением разрезанного, то ссора иногда перерастала в дуэль, нож использовался вместо меча, а вилка — как кинжал.

 - А разве нельзя было выйти из–за стола…

 - Зал для трапез был очень маленьким.

 - Или на улицу?..

 - И страна — тоже. И, к тому же, они ведь хотели, закончив выяснять отношения, застать еще хоть что–то у себя в тарелках.

 Костей задумался, нахмурив брови, но вскоре просветлел и высокомерно заявил:

 - Елена. Поскольку я вскоре стану владыкой мира, я не буду обязан знать какие–то правила какого–то там Этикета. Поэтому мне это неинтересно.

 - Но если вы станете владыкой мира, у вас же будут придворные? Наместники? Советники по национальным вопросам?

 - Н–наверное, — осторожно, не понимая, куда клонит его будущая супруга, согласился Костей.

 - И они все будут знакомы с этими правилами. А вы — нет.

 - Ну, и что? Я буду повелителем! Они будут преклоняться предо мной! Трепетать! Бояться!

 - Бояться, ваше величество, должны разбойников с большой дороги, — снисходительно усмехнувшись и кокетливо поправив венец, возразила Серафима. — А владыку мира должны уважать. Они не будут уважать человека, который не знает того, что знают с младенчества все.

 - Они не посмеют сказать мне это в лицо!

 - Они будут хихикать у вас за спиной.

 - У меня будут шпионы и доносчики!

 - Тогда они будут ДУМАТЬ, и этого вы им запретить не сможете.

 - Я прикажу таких вешать!

 - Всех не перевешаете.

 Костей изумленно уставился на Серафиму:

 - Почему?

 - Вы же не хотите быть властелином полей, повелителем рек и королем гор?

 - Что вы имеете в виду?

 - Властителю нужны подданные, над которыми можно было бы властвовать. Нет?

 Царь сдался.

 - Хорошо. Если так — я должен изучить эти правила. Елена…

 - Я вам в этом помогу, — тонко улыбнулась царевна и склонила голову в знак согласия.

 Не она первая это предложила, заметьте.

 

 

 

 Четвертый час без перерыва, позабыв о делах государственной важности, кознях и интригах, царь Костей обучался правилам этикета за столом в условиях, максимально приближенных к боевым.

 - …Рыбные косточки не выплевывают на скатерть, ваше величество! И не достают изо рта руками! И ножом тоже!

 - Что тогда я должен делать, ваше величество? — Костей только что не кипел и не дымился, но слово царское — тверже гороху. Приходилось терпеть.

 - Аккуратно положить губами косточку на вилку, и только потом — на край тарелки, я же говорила!

 - Мои губы не предназначены для этого! Они так не складываются!

 - Они просто обязаны!

 - Нет. И я терпеть не могу рыбу. Уже. Давайте потренируемся на чем–нибудь другом. На мясе, к примеру.

 - Давайте на мясе, — любезно согласилась Серафима.

 Костей материализовал румяный бифштекс, вдохнул под цепким взглядом Серафимы, как прыгун со стометровой вышки в пустой бассейн, и набросился на невинное блюдо как на личного врага.

 - Не трогайте его руками! Только вилка и нож, вилка и нож!.. Не давите так сильно на тарелку — она расколется!.. Я же говорила!.. Не надо поднимать бифштекс с пола и пытаться отмыть его в супе — наколдуйте новый!.. Руки вытирают не об скатерть, а о салфетку!.. Гарнир не помогают нагребать на вилку пальцами!.. И ножом тоже!.. И тем более ложкой!.. А если слева и справа от тарелки лежит по нескольку вилок и ножей, то брать их надо начинать с наружного прибора, а не как попало, ваше величество!

 - Да они ничем не отличаются!!!

 - Отличаются, ваше величество! Размером! Они разные по величине! Одни больше, другие меньше! И те, которые больше, больше тех, которые меньше! Это видно даже слепому!

 - Да ты знаешь, как я потерял глаз, женщина?! — взвился Костей, растеряв последние остатки хладнокровия после нескольких часов пытки этикетом.

 - Выкололи ложечкой, оставленной в стакане?

 

 

 

 - …По окончании трапезы вилку и нож надо сложить на тарелке параллельно, а не крест–накрест, ваше величество.

 Костей молча повиновался. После завтрака, плавно перетекшего в обед, а потом и в ужин, состояние у него было такими, как будто это его самого все это время резали, разделяли на порционные части, лишали костей, сердцевины, кожуры и накалывали на вилку.

 Осторожно появлялись и, не добившись ни секунды высочайшего внимания, исчезали то генерал Кукуй, то советник Зюгма, пришли и ушли несколько смен личного караула, солнце вскарабкалось в зенит и, не дождавшись монаршей оценки своего деяния, скатилось за стену замка, почти догорели волшебные свечи в канделябрах — царь не покладая приборов трудился и — о чудо! — почти одолел головоломную науку этикет. Но до самого завершения ужина было все же неясно, кто кого.

 - Ну, вот теперь–то я знаю все, и никакой мерзкий лотранец или тарабарец не сможет гнусно хихикать за моей спиной! — торжествующе улыбаясь, объявил Костей с таким видом, как будто он только что единолично завоевал все, что еще сегодня утром не входило в границы царства Костей.

 Серафима несколько раз ударила ладонью об ладонь.

 - Браво, ваше величество. Браво. Это было великолепно — осталось только повторять каждый день. Теперь у нас остались только правила этикета при знакомстве, при прощании, при приеме гостей, при походе в гости, при посещении общественных мест, при проведении шествий, при приеме послов и парламентеров, при написании писем, при общении по волшебному блюду, при… Что с вами — вам плохо?..

 - Нет… Мне хорошо… Мне просто замечательно… — Костей успел опуститься на стул и только поэтому не упал. — С нетерпением ожидаю следующих уроков, прекрасная Елена.

 - Я так и подумала, — смиренно склонила голову Серафима, опусти лукавые очи долу.

 - Разрешите, я провожу вас до ваших покоев, ваше величество. Заодно и прогуляемся…

 К своему и Серафиминому удивлению царь покраснел и смутился.

 - Да, очень своевременная идея, ваше величество, — царевна сделала вид, что так и должно быть. — А где мы будем гулять? За городскими стенами, или в вашем городе есть уютные парки или сады?

 - Что? — Костей непонимающе нахмурился. — Нет, мы будем гулять по коридору, ваше величество. Пока идем до ваших покоев.

 - По коридору?! — У царевны был такой вид, как будто ей предложили прогуляться по потолку. — Ваше величество, по коридору может гулять только сквозняк. Царицы гуляют по саду, парку, лесу или не гуляют вовсе.

 - Это опять требование этого вашего Этикета? — хмуро, предчувствуя ответ, спросил Костей, и по лицу его было видно, что Этикет Семьдесят Пятый должен каждую минуту благодарить судьбу, что успел умереть до этого дня.

 - Это требование здравого смысла, ваше величество, — сделала неопределенный жест рукой царевна. — Движение и свежий воздух воздействуют положительно на цвет лица. А где, по–вашему, должны гулять особы царской крови? По улицам города? По крепостным стенам?

 - Хм… — помял подбородок Костей. — Я никогда не задумывался над этим вопросом, если честно… Хорошо, я поручу это дело Зюгме, и к утру у вас между внутренней и наружной стенами замка будет такой сад, по которому не выпадало счастье гулять еще ни одной царской особе.

 - К утру? — недоверчиво взглянула Серафима на царя. — К которому?

 - К завтрашнему. У вас под окнами будет или его сад, или его могила. Это я вам обещаю.

 - Я бы все–таки предпочла гулять по саду.

 

 

 

 Через полчаса после того, как Серафима вернулась в свои покои, в двери постучали.

 - Не заперто! — крикнула она из дебрей нового шкафа, доверху забитого всевозможной обувью, от модельных сапожек на шпильках до мохнатых тапочек с умильными глазками–пуговками и висячими ушками.

 Двери заскрипели, отворяясь, и в комнату вошли.

 - Ваше величество! — донесся вкрадчивый голос Зюгмы. — Ваше величество!..

 - Да, я вас внимательно слуша… ОЙ!!!

 Царевна вынырнула из шкафа, выглянула из–за дверцы, и оказалась лицом к лицу с самым огромным из когда–либо виденных ей на Белом Свете зайцем.

 Зайцем, стоящим на задних лапах.

 Зайцем ростом с человека.

 Зайцем в сером платье до полу.

 Зайцем, при виде Серафимы мгновенно переломившемся в поклоне.

 Рядом стоял и умильно улыбался первый советник.

 - Ч–что… это?.. — не отводя от громадного животного вытаращенных глаз, спросила Серафима у Зюгмы.

 - Подарок его величества вашему, — радостно поклонился тот. — Ее зовут Находка, и она будет жить у вас и прислуживать вам.

 - Что?! Жить у меня?! — Серафима уперла руки в боки и возмущенно уставилась на отшатнувшегося от неожиданного отпора советника. — Да вы что, издеваетесь надо мной? Жить!.. А вы у меня спросили? Тут заяц, там Змей!.. Я не могу жить в зоопарке, так и передайте его величеству вместе с этим грызуном! До свидания, милейший господин советник! Закройте дверь с той стороны!

 - Но ваше величество!.. — растерянный Зюгма испуганно вскинул ладошки, стараясь умерить пыл возмущения пленницы. — Вы же сегодня утром сами сказали его величеству, что вам трудно обходиться без служанки!

 - Я так сказала? — нахмурилась Серафима, припоминая. — Ну, сказала. Да. Так и было. Но я же сказал — «без служанки», а не… — она выразительно покосилась на зайчиху. — Если бы мне было нужно животное в комнате, то я бы скорее попросила кошку.

 - Животное?! — радостно воскликнул советник. — Вы думаете, что это — животное? Нет, о великолепнейшая из цариц Белого Света, вы изволили ошибаться! Это не животное — это человек! Просто его величество придает слугам, работающим в замке, облик животных, чтобы шпионы и соглядатаи не могли незамеченными пробраться к нам! Это его гениальная идея, которая еще ни разу не давала сбоя…

 - Человек?!.. Человек?!.. Человек?!.. — потрясенной Серафиме, в кои–то веки, не приходили на ум никакие иные слова, кроме этого. — Человек?!.. Это — человек?!..

 - Да, человек!..

 - Н–но… Вы говорите, что все слуги в замке такие, а я до сих пор видела только обычных людей, ваших солдат, пусть не очень разговорчивых, но людей…

 Зюгма приятно рассмеялся.

 - Как раз эти не очень разговорчивые солдаты, как вы изволили выразиться, и не люди. Больше. Это умруны. Гвардейцы. Простым солдатам его величество придает вид медведей, волков, леопардов — для устрашения противника. Ну, и лишние несколько десятков зубов в бою не будут лишними. А слуги в замке все такие. Лакеи — зайцы, мастеровые — лошади, дворцовая стража — собаки, посыльные — утки, повара — рыбы. Очень удобно. Всегда знаешь, кто есть кто.

 - Но я… не видела…

 - Пешке незачем знать тайны королей, — самодовольно ухмыльнулся советник, наблюдая за буйством стихийных бедствий эмоций на лице пленницы — просто бурей это было уже не назвать.

 Но царевна быстро взяла себя в руки, сдавила, встряхнула, надавала по щекам и привела, наконец, себя в себя.

 Ах, так.

 Пешка, говоришь.

 Ну, хорошо.

 Тебе и твоему недокормленному в детстве хозяину еще предстоит узнать, что я — та пешка, которая проходит в дамки.

 На Зюгму с бесстрастного, чуть бледного лица снова глянули ледяные серые глаза.

 Если бы советник был знаком с царевной чуть дольше, от такого взгляда он бы немедленно, не упаковывая вещей, бросился вон из замка и не останавливался бы, пока не пересек как минимум несколько государственных границ.

 - И много еще в вашем обиталище таких… маленьких… секретов… которые вы мне пока не спешите открывать, господин первый советник?

 Но Зюгма знал царевну недостаточно долго, и поэтому, ничего не подозревая, просто расплылся в заговорщицкой улыбке.

 - Больше, чем вы можете себе представить, ваше величество.

 - Хм… Значит, так. Я поняла вашу идею управления персоналом, советник. И не могу сказать, что поддерживаю ее. И зайцам в доме я все–таки предпочитаю кошек, хоть служанка мне и в самом деле…

 - Если вам так будет угодно, его величество для вас…

 - Нет, я не имею в виду, что вашу бедную горничную теперь надо превращать в кошку, — предугадав предложение, готовое сорваться с языка Зюгмы, поспешила опередить его Серафима. — Не поймите меня неправильно. Что я хотела сказать, пока вы меня не перебили…

 - Извините, я не хотел, я подумал…

 - Ну, вот. Опять, — Серафима укоризненно взглянула на Зюгму. — Что я хотела сказать, пока вы меня снова не перебили, так это то, что я могу принять подарок его величества…

 - Ну, наконец–то!..

 - ЧТО Я ХОТЕЛА СКАЗАТЬ, ПОКА ВЫ МЕНЯ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ДЛЯ ВАС НЕ ПЕРЕБИЛИ, так это то, что я могу принять подарок его величества только в том случае, если он вернет этой женщине ее человеческий вид. Аудиенция окончена. До свидания.

 

 

 

 Через час в двери снова постучали — Зюгма привел служанку в человеческом облике — девушку лет семнадцати в таком же сером платье до пола, какое было чуть раньше на зайчихе, с круглыми то ли от страха, то ли от генетики глазами, пухлыми искусанными губами, лицом, полным конопушек и толстой рыжей косой до пояса, перетянутой серой полоской ткани.

 Серафима, сухо поблагодарив советника и выпроводив его прочь, подозрительно оглядела горничную с ног до головы — не осталось ли в ней что–нибудь заячье, или кошачье — на случай, если советник решил проявить инициативу или чувство юмора. Та ли это была девушка, которая ранее предстала перед ней с заячьей мордой, или другая, соглядатая ли она обрела, увлекшись утром ролью избалованной царицы, или союзника — предстояло выяснить.

 Над другим вопросом, захотел ли Костей иметь при ней шпиона, или просто проявил внимание и заботу, и что бы это в обоих случаях для нее значило, она предпочитала пока не задумываться.

 - Как тебя зовут, милочка? — строго спросила она.

 Девушка упала на колени, и если бы не лохматый ковер, наверное, убилась бы.

 - Находка, ваше царственное величество, — донеслось приглушенно из зарослей ворса.

 - Встань.

 Девушка вскочила на ноги.

 - Давно во дворце служишь, Находка?

 - С пятнадцати годов, ваше царственное величество.

 - Чем занималась?

 - Чем хозяин прикажет, ваше царственное величество. Полы помыть, постирать, прибраться…

 - Ты самому царю Костею до этого прислуживала?

 Находка вздрогнула, оглянулась, как будто ожидая, что царь Костей выскочит из–под кровати или из–за угла только от упоминания своего имени — но никого не было.

 - Нет, ваше царственное величество, у него другие служат, а я раньше у господина советника служила.

 - У этого? У Зюгмы?

 - Нет, ваше царственное величество, у старого, у господина советника Чернослова.

 - А что с ним сейчас?

 - Не известно мне то, ваше царственное величество. Несколько дней назад пропал, как его и не было, а вот вместо него господина Зюгму и назначили его царственное величество. А у него своя служанка убирается, вот я все это время без работы просидела — в казармах подметала, на куфне посуду мыла, в калидоре окна протирала — не знаю, с чего вдруг, потом меня в прачечную послали работать…

 - Короче, пробездельничала, — хмыкнула Серафима.

 - Истинно верно, ваше царственное величество.

 - А сама ты из местных будешь? Из костеев?

 - Царства этого, ваше царственное величество, только не из костеев, а из октябричей.

 - Из… кого?..

 - Из октябричей, ваше царственное величество. Наши края по реке Октябрь раскинулись, и всех жителей поэтому октябричами прозывают. Дети Октября, то есть. Это духа–покровителя реки нашей так звать. А сами мы из деревни Октябрьской. Что на Октябре стоит, значит. Большая деревня у нас. Сорок дворов и лавка.

 - А есть и маленькие? — удивилась царевна.

 - Да сколько угодно, ваше царственное величество. И десять дворов, и тридцать, а чаще — двадцать. Много их по нашим лесам да горам раскидано. Где приток Октября — там мы и селимся. А край наш ручейным еще кличут. Ручьев в наших лесах — страсть, ваше царственное величество. Есть еще речки в горах, но их поменьше будет, а вот в лесах… Ручьев там самое раздолье. Иной со среднюю речку шириной будет, когда к батюшке–Октябрю подходит. Красивые у нас края, ваше царственное величество. Душевные…

 Серафима окинула взглядом косу Находки и спросила:

 - А что, Находка, вы все, октябричи, такие красные?

 - Все, ваше царственное величество. По этому нас и отличают. Те, кто на севере, костеи чистокровные, те черненькие. А мы — рыжие, стало быть.

 В голову царевне, кажется, вдруг пришла неожиданная мысль, и она задумалась, морща лоб и так и этак поводя головой. Но понятнее эта мысль отнюдь не становилась, и она сдалась.

 - А вот скажи, Находка, если мужчина — то его октябричем назовут. А женщину из ваших как правильно называть?

 - Октябришна, ваше царственное величество.

 - А ребенка?

 - Октябренок, конечно. Дитя Октября, значит.

 - А почему вообще называется «Царство Костей»? Интересное такое название. Непонятное.

 - А потому что резьбой по кости местные прославились, ваше царственное величество. Тут костей древних чудищ в земле — просто тьма–тьмущая. Старики бают, ваше царственное величество, раньше они тут только и жили, людей не было, и все дрались промеж себя. И выживали у них только самые огромнущие. И с каждым годом они все больше, и больше становились, пока не остались только такие громаднущие, что их и земля держать перестала. Вот они под землю и провалились, ваше царственное величество, и все кончились. Копни мужик картоху сажать — кости этих чудищ из земли и полезут. Вот ихние рога или бивни находят костоломы, отламывают от остального шкелета, костерезам продают, а те картины всякие из них режут. Или фигурки. Красота получается — неописуемая! Аж как живые, токмо не шевелятся!

 - А что, царь Костей долго ли уже вашей страной правит?

 - Пятьдесят годов уж как правят. Как старый царь померли, так его царственное величество и правят, ваше царственное величество.

 - А старого царя вашего как звали?

 - Нафтанаил Третий Злосчастный, ваше царственное величество. Сын Аникана Четвертого Ученого, да будет земля ему пухом.

 - Давай присядем, Находка, — Серафима подвинула служанке один стул, на второй села сама. — В ногах правды нет.

 - Я постою, ваше…

 - Садись, милочка, садись. С царственным величеством спорить нельзя. Особенно с нашим, — царевна ухмыльнулась, хитро глянув на Находку.

 Девушка в первый раз робко улыбнулась — правда, одними губами — и села осторожно на краешек стула, словно ожидая подвоха.

 - Да ты по–хорошему садись, милочка, — подбодрила ее Серафима, но та только головой закачала:

 - Нет, не невольте, ваше царственное величество, тут красота такая невиданная–неслыханная, аж очи слепит, блестит все, сияет, а у меня платье пыльное, руки немытые — неровен час, что запачкаю, — замахала руками она.

 - А мое царственное величество приказывает хорошо садиться, — опустила твердо кулак на коленку Серафима.

 - Ну, раз ваше царственное величество приказывает… — Находка чуть подвинулась, разгладила складки платья на коленках, положила перед собой руки и выжидательно взглянула на царевну.

 - Ну, вот теперь сели рядком, и потолкуем ладком, — развела руками Серафима. — Я в ваших краях впервые, Находка, многого не знаю, а надо. Поэтому отвечай, не таи ничего. Отчего умер ваш старый царь?..

 

 

 

 Допрос–расспрос служанки продолжался почти до четырех часов утра — Серафима поняла это по гулкому четырехкратному «бому», огласившему замок как раз тогда, когда она только начала засыпать в своей кровати. Выдворенная из царства предутренних грез, царевна приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не разбудили ли куранты и Находку, и первое, что она увидела при свете одинокого ночника — служанку, стоящую перед зеркалом.

 Девушка стояла близко–близко к его холодной гладкой поверхности, улыбалась, как человек, которому только что вырвали без наркоза давно и усердно болевший зуб, и тихонько гладила свое отражение. На щеках ее блестели слезы.

 Серафима едва слышно вздохнула, закрыла глаз, чтобы лучше думалось, и стала вспоминать, чтО за вычетом «вашего царственного величества» она сегодня услышала от костеи.

 Царь Нафтанаил Третий скончался пятьдесят лет назад, не оставив наследника — его жена и сын умерли за год до того от неизвестной болезни, один брат упал с башни Звездочетов, а другого задрал на охоте медведь. Оба они были неженаты. Обычно в таких случаях за власть начинают бороться самые высокородные придворные, подкладывая друг другу на стулья отравленные кнопки или разоряя соседские поместья, но в этот раз все было по–иному. Не успело последнее дыхание покинуть уста усопшего монарха, как о своем праве на трон заявил его первый советник — Костей, взявшийся из ниоткуда несколькими годами ранее, обольстивший царя своей искушенностью в магических науках и за годы придворной службы успевший вусмерть поссорить доверчивого Нафтанаила со всеми мало–мальски реальными наследниками престола не его крови. Правда, никто и не сомневался в таком исходе — последние годы, особенно после потери жены и ребенка, царь был не в себе, и все приказы и так отдавал Костей. Хоть и приписывая скромно их авторство царю.

 После коронации замок и порядки в нем резко изменились — на смену белому туфу и открытому пространству в одну ночь пришел серый и черный камень и кольцо монументальных стен, стрельчатые арки сменились рублеными проемами и железными дверями, витражи — решетками, слуги с человеческим обликом — монстрами. А вместо герба государства на золотой цепи на груди правителя теперь красовался зловещий светящийся рубин. Первые недовольные ненадолго пропали, но скоро составили костяк первого лиха. «Беда не приходит одна…»

 Изменения в облике коснулись только тех, кто прислуживал в замке — горожане и крестьяне их поначалу и не заметили. Пока штат прислуги и личный состав армии не потребовали обновления и пополнения. Тогда умруны стали хватать людей прямо на улицах и приводить в замок, где первый советник распределял их на работы — мужчины постарше и женщины попадали в повара, в мастеровые, в прислугу. Молодых мужчин забривали в солдаты — сначала горожан, а потом, когда в городе почти никого не осталось, рекрутеры добрались и до крестьян из близлежащих деревень, и даже до ничего не подозревающих путников, если они оказывались подходящего возраста. В охрану, как это ни изумило Серафиму, набирались добровольцы, которые знали, что их ждет, и все же шли на это. В основном, сказала Находка, это были лихие, недобрые люди, которым было нечего терять.

 Так, попав среди бела дня на улице в сети отдела кадров Костея, в служанках оказалась и сама Находка. Но она еще благодарила судьбу за то, что попала в горничные, а не в простые слуги, как все остальные. Потому что одну из девушек, пойманных в один день с ней, сказала она, расширив от ужаса слегка косящие глаза, назначили прислуживать в Проклятой Башне и в Осе, а слугам, работающим там, вырезали языки, чтоб не могли никому рассказать, что они там видят.

 Проклятая Башня была как раз по соседству с той башней, куда заточили царевну, отделенная лишь Северо–Западным крылом замка.

 Всего замок состоял из восьми крыльев и восьми башен, объяснила служанка, но, в отличие от последних, крылья назывались предельно просто — по сторонам света, к которым были обращены. Сами башни же именовались Паук, Проклятая, Задира, Солдат, Проходная, Оса, Вдова и Царица, в которой они сейчас и находились. Сам царь всегда днем запирался в Осе, у входа на страже становились умруны, и никто не мог попасть в нее до вечера — ни генерал Кукуй, ни старый советник Чернослов, не говоря уже о новоиспеченном советнике Зюгме. На ночь Костей уходил в Проклятую Башню — свою ставку, которую лучше всяких гвардейцев охраняла его черная магия.

 В башне Паук была резиденция первого советника — на эту должность мог быть назначен только колдун. Раньше там проводил дни и ночи Чернослов, теперь — Зюгма. Там же хранились все магические предметы, нужные первому советнику и его помощникам для работы и исследований. Находка была там лишь пару раз за все время работы в замке, и вспомнить смогла только то, что все кругом было или страшно, или непонятно, или то и другое одновременно. Жили первые советники и их помощники в юго–восточном крыле.

 Находка заговорщицким шепотом, оглядываясь каждую секунду, разоткровенничавшись, поведала, что по ее и других слуг наблюдениям, Зюгма Чернослову в подметки не годился, а все остальные колдуны, помогающие Зюгме сейчас, в подметки не годятся ему. Что она много раз слышала, как ее старый хозяин бранил своих помощников и говорил, что с такими способностями им только на ярмарках в балаганах выступать, прыщи заговаривать. И что самый могучий маг, сильнее даже ее старого хозяина Чернослова — царь Костей.

 Генерал Кукуй со штандарт–полковниками Кирдыком, Изломом и Атасом обитал в башне Солдат. Про остальные девушка не смогла сказать ничего определенного — любопытство в замке приравнивалось к воровству и каралось так же.

 «Значит, Проклятая Башня…» — перевернулась на другой бок Серафима и еще раз украдкой вздохнула. — «Многообещающее название… Еще более проклятая, чем все здесь вокруг, надо понимать… И никому туда нет ходу… Но если никому туда нельзя, значит, мне надо именно туда. Зачем — не знаю. Пока. А если мне туда надо, значит, я туда попаду. Так… Хорошо… Самое главное решили. Остается ерунда — придумать, как туда проникнуть.»

 

 

 

 Утром, после завтрака, Серафиму ожидал обещанный сюрприз, о котором она, честно говоря, за ночь позабыла.

 С кислой физиономией в обеденный зал вошел Зюгма и угрюмо объявил, что сад для прогулок царицы Елены Прекрасной готов и ждет ее высочайшего внимания.

 Костей покривил губы в улыбке и выразил желание сопровождать свою будущую супругу.

 Серафима покривила в улыбке губы свои и сказала, что не мечтала ни о чем другом. Но, прежде чем мы пойдем, хотелось бы обратить в свою очередь не столь высочайшее внимание премногоуважаемого господина советника на то, что все доклады впредь он должен будет производить веселым голосом, бодро и радостно.

 - Почему? — мрачно удивился тот.

 Царь, почувствовав, откуда ветер дует и в какую сторону рукояткой грабли лежат, снова усмехнулся и снисходительно пояснил:

 - По Этикету. Семьдесят Пятому.

 - По чему — по чему? — захлопал вытаращившимися непроизвольно глазками Зюгма.

 - Его величество абсолютно право. По этикету все доклады должны делаться именно таким образом, — подтвердила Серафима.

 - Но почему?..

 - Видите ли, советник, это — один из старинных, зарекомендовавших себя обычаев Этики, которые дожили до наших дней. Дело в том, что по закону гостеприимства вестников с добрыми известиями полагалось кормить. Но поскольку Этика было государством небогатым, то, чтобы сэкономить на обедах и проживании курьеров, король Этикет Семьдесят Пятый ввел правило вестников с плохими вестями казнить. Когда все об этом узнали, к нему стали приезжать гонцы только с хорошими новостями, но и их было слишком много. И поэтому, чтобы облегчить непосильное бремя экономике страны, если вестник начинал доклад с мрачным выражением физиономии, то его быстренько хватали и казнили как принесшего дурные новости, не дослушав до конца. А с его величеством мы как раз недавно говорили о необходимости возрождения древних традиций, так что… выбирать вам. Ваше любопытство удовлетворено?

 - Угх… — напряженно сглотнул Зюгма. — Д–да.

 - Тогда пойдем?

 По коридору они прошли до Царицы, спустились на первый этаж и очутились перед аркой в ее стене, которой, насколько царевна понимала, вчера еще быть не могло.

 - Прошу, ваши величества, окажите честь, осмотрев, так сказать… посетить… насладиться… почувствовать… — Зюгма разливался как соловей, забывший половину слов своей песни — самозабвенно, но бессвязно.

 Вы хотели веселости, бодрости и радости? Нате, получите.

 По помятому лицу первого советника, теням под глазами и грязи на сапогах было видно, что то время, которое царевна посвятила сбору разведданных и короткому сну в условиях повышенной комфортности, он, первый советник, посвятил общению с природой, чему был не рад, но за что рассчитывал сейчас получить если не вознаграждение, то хотя бы похвалу. И без того, что он полагал ему причитающимся, он ни покидать будущую монаршью чету, ни замолкать не собирался.

 Щелчком пальцев советник заставил двери распахнуться и эффектно выбросил вперед правую руку:

 - Прошу! Все как его величеству нравится — строго, мрачненько и без излишеств. Если бы не эта растительность — как я ни старался, избежать некоторого присутствия растений не удалось, да простится мне эта вольность — получился бы идеальный сад для выгуливания царицы! Зеленые насаждения насаждались мной с вечера до утра, чтобы только порадовать ее будущее царское величество как приказало его величество! Правда, пришлось поработать над уменьшением объема листвы, чтобы не проигрывало общее цветовое решение, но — обратите внимание — на общем виде моего сада это отнюдь не сказалось! А арка — не проходите мимо! — арка выглядит так, как будто она являлась частью этого замка с момента его Преображения!..

 Серафима остановилась у входа в сад, прищурилась и поджала губы.

 Ландшафтный дизайн Стеллийского царства мертвых Сабвея по сравнению с этим садом был проектом детского парка.

 Но если бы только этим все и ограничивалось…

 - Здесь же… воняет! — возмущенно взглянула царевна на колдуна.

 - Это цветы, — со сладкой улыбочкой прогнулся Зюгма.

 - ЧТО–О?!

 - Цветы. Вафлезия Альберта. Опыляется мухами, поэтому это ее естественный аромат — мухи обожают запах протухшего мяса! Растет только в Узамбаре! Здесь их всего пять штук — а какой запах! На весь сад!

 - САД???!!! — страшным голосом сказала царевна, переводя вопрошающий взгляд с Зюгмы на Костея. — Это — сад? По–вашему, это сад, ваше величество? Вы считаете, что это сад?

 - Это? — Костей нахмурился. — Советник, это сад?

 - Д–да… Так точно… Это — сад… — Зюгма на глазах сдулся, как проколотый мячик, побледнел и испуганно вперился заискивающим взглядом в лицо своего повелителя. — А что?..

 - Но здесь кругом один сухостой! — пошла в наступление царевна.

 - Я же говорил — цветовое решение, и поливать не на…

 - И единственное зеленое дерево — это вот это! — отмахнувшись раздраженно от советника как от одной из мух — фанаток Вафлезии Альберта — Серафима обвиняющее ткнула перстом в невысокое, но пузатое деревце бутылкообразной формы с пучком листьев–перьев на самой макушке. — Как оно у вас называется?

 - Й–ятрофа… п–подагрическая… — сглотнул советник.

 - Что?! — брови царевны поползли на лоб. — Подагрическая?! Ятрофа?! И вы хотите, чтобы я, Елена Прекрасная, находилась в одном саду с растением с таким именем?! Подагрическая!!! Вы бы еще нашли какой–нибудь стрептокактус изъязвленный! Или берискелет окровавленный!

 - А такие есть? — оживился Зюгма.

 - Мужлан! — фыркнула царевна. — А это что, по–вашему? Свалка старьевщика?

 Она указала на кучку коричневых цветков, похожих на корявые кувшины, жавшихся к земле немного поодаль.

 - Непейвода Насекомоядный, — гордо отрекомендовал его советник. — Насекомое заползает под верхний лепесток–крышечку попить, думая, что на дне — вода, проваливается по скользким внутренним стенкам в жидкость, которая оказывается пищеварительным соком и не спеша, со смаком переваривается цветком. Крылышки и ножки Непейвода потом выплевывает. А вон там, чуть подальше — клумба с Зубками Филомелы — они охотятся на мелких грызунов. Они раскрывают свои створки, затаиваются и ждут, пока, к примеру, крыса, привлеченная их запахом — запахом сыра — не ступит на них. И тогда они смыкают свои лепестки как челюсти капкана и пережевывают маленького, аппетитно пищащего грызуна, — Зюгма причмокнул.

 - Вы что, советник, не завтракали сегодня? — брезгливо поморщилась царевна.

 - А вон там — Слизнячные грибы, — не обратив внимание на колкость, с энтузиазмом продолжил колдун, указывая на то, что Серафима сначала приняла за недостроенную детскую песочницу. — При приближении своей добычи они осыпают ее спорами на ниточках, мгновенно парализуя ее, и начинают высасывать из нее соки. Некоторые грибы могут выстреливать на расстояние до двух ме…

 Как будто в подтверждение слов Зюгмы и для демонстрации принципа своего действия ближайший Слизнячный гриб взорвался серым облаком склизких точек на тошнотворно блестящих нитях, которое нежно накрыло колдуна липким чехлом.

 Советник, не успев сказать последнего «прости», замолк на полуслове, глаза его закатились, челюсть отвисла, и он повалился на грядку с радостно клацнувшими Зубками.

 Пусть колдун сам был помесью слизняка с крысой, решила Серафима, пусть она поклялась вести войну на уничтожение со всеми ними вообще и с этим отвратительным Зюгмой в частности, пусть свежее еще в памяти «выгуливание царицы» вопило об отмщении, но такой смерти не заслуживал даже ненавистный первый советник.

 Не раздумывая более, она кинулась к нему, схватила за ноги — единственную часть тела, не опутанную белыми нитями, и, что было силы, дернула к себе. Гриб вздрогнул, нагнулся, спружинил и потянул советника обратно, плотоядно хлюпнув, будто облизнулся.

 - Ну, что вы стоите, помогите мне! — возмущенно обернулась царевна к Костею.

 - Зачем? — удивленно вскинул он брови. — Оставьте его в покое. Это ничтожество заслуживает такой платы за свой труд. К тому же, вы ведь его не любите?

 - Если всех, кого я не люблю, скармливать этим грибам, то они очень скоро издохнут от обжорства! — рявкнула Серафима. — А с его светлейшеством, перед тем, как он отдаст концы, я бы хотела обсудить еще один вопрос!

 - Какой? — заинтересовался царь.

 - Помогите мне!

 - Исключительно из любопытства, — склонил голову царь, вытянул руку в сторону грибов и плавно сжал пальцы в кулак.

 Одновременно со вспышкой Камня злосчастные грибы навеки исчезли с лица земли в столбе ревущего белого пламени.

 Нити, опутывающие Зюгму, почернели и рассыпались в пыль.

 Еще один текучий жест — и советник пришел в себя, застонал, открыл глаза и сел.

 И тут же подскочил, как укушенный.

 Хотя, почему «как»?

 Зубки Филомелы вольностей в обращении не прощали.

 - Я!.. Вас!.. Посадил!.. А вы!.. Меня!.. За… все!.. Хватать!.. — под яростным натиском стасорокакилограммовой туши советника бедная клумба с редкими тропическими растениями не продержалась и двадцати секунд.

 Зажимая свежепрогрызенные Зубками дыры в задней средней части балахона и во всем, что под ним находилось, Зюгма сделал неуклюжую попытку поклониться, понял, что со своей комплекцией он может или держать руки сзади, или кланяться, выбрал первое и пожал плечами.

 - Извините, ваши величества, я все через десять минут исправлю.

 Костей выжидательно посмотрел на Серафиму.

 - Через десять минут? — ласковая улыбка царевны не смогла обмануть насторожившегося Зюгму. — Давайте не будем торопиться. Через полчаса я предоставлю вам свой проект СВОЕГО сада, и если после обеда я не увижу его здесь перед собой, то… — Серафима вскинула беззащитный взгляд на Костея и вздохнула.

 Советник сжался.

 - То придется мне обходиться без места для прогулок, — покорно договорила она.

 Не успел Зюгма выдохнуть с облегчением, как Костей добавил:

 - А мне — без советника.

 - Буду стараться, ваше величество, и заставлю работать как проклятых всех моих помощников. Ваша воля — мне закон, — изобразив лицом счастливую покорность и, похоже, успев позабыть об инциденте на клумбе, склонился в глубоком поклоне колдун.

 Раздался натужный треск.

 Это разодранный балахон и прочие предметы советничьего туалета, устав бороться с натяжением, сдались и разошлись в разные стороны.

 На упитанном лице Зюгмы воцарилось выражение, которое в приличном обществе вслух не говорят.

 Серафима неохотно спрятала усмешку, сделала вид, что ничего не произошло и, слегка покосившись на Костея, обратилась к советнику:

 - А, кстати, уважаемые господин первый советник, пока не забыла — хотелось бы поблагодарить вас за исполнение моей вчерашней просьбы.

 - К–какой… просьбы?

 - Насчет новой обуви, — напомнила царевна.

 - А… Всегда рад.

 - Огромный выбор, прекрасная работа, отборные материалы.

 - Это был такой пустяк, — слегка ожил и самодовольно усмехнулся Зюгма.

 - Только не могли бы вы намекнуть мне, когда вы предоставите обувь и на правую ногу? — шелковым голоском поинтересовалась Серафима.

 - Что?..

 - То, что я дала вам только левую туфлю, не значит, что у меня обе ноги одинаковые, ваше светлейшество, — скромно потупившись, проговорила она.

 - Что?..

 Костей расхохотался.

 Зюгма окончательно завял.

 

 

 

 Царевна попросила перья, чернила, кисти, краску, бумагу и не беспокоить.

 Через обещанные полчаса она выдала на–гора план своего сада, с подписанными деревьями — кружочками, кустарниками–горошинами и травами–вениками и приказание ничего не менять. Особенно травы, хотелось добавить ей. Никогда не знаешь, что и как может пригодиться.

 Передав план поджидавшему под дверью помощнику Зюгмы, она радостно потерла руки и продолжила работу — пока она работала над проектом сада, в голову ей пришла одна презабавнейшая идея.

 Исписанные и изрисованные листы толстой шершавой бумаги так и летали по всей комнате — Находка только успевала их подбирать. Ей было дано распоряжение дуть на них, чтобы побыстрее просушить краску и чернила, и складывать в стопочки по тематике.

 И когда от Костея пришли приглашать ее на обед, она прихватила с собой горничную, нагрузив ее плодами своего необузданного творческого утра.

 - Что это? — увидев Находку с кипой бумаги, пером и чернильницей, царь жестом прервал доклад генерала Кукуя и в предчувствии неприятностей нахмурился.

 - Это — план реконструкции дворца, — гордо заявила Серафима и, подвинув широким жестом посуду с обитаемого конца стола, веером раскинула ярко раскрашенные рисунки.

 Веер получался толщиной чуть не с «Приключения лукоморских витязей».

 - Дворцу не нужна реконструкция, — решительно отверг проект, даже не взглянув на рисунки, Костей.

 Ах, не нужна…

 Значит, мы готовы выполнять не все мои прихоти.

 Ладно, не хотим прихоти — создадим необходимость.

 Другого плана выбраться из своей комнаты куда–то, кроме этого дурацкого сада, у меня все равно нет. Как и времени его придумывать.

 - Почему, ваше величество? — вкрадчиво склонив голову, перешла в контрнаступление царевна.

 - Потому что, когда я стану царем Лукоморья, — при этих словах Костей испытующе впился единственным глазом в лицо Серафимы, — ноги моей больше в этой дыре не будет.

 Серафима не дрогнула.

 - Вы станете царем Лукоморья, потом правителем Забугорья, потом — всего мира, и люди захотят узнать, где начинал свой путь в величие такой человек, как вы. В страну Костей, к этому самому замку потянутся толпы паломников, чтобы увидеть то, что не видел никто, чтобы рассказать всем, чтобы вспоминать всю жизнь. И что они здесь у вас увидят? — она трагически обвела полутемный затрапезный трапезный зал рукой, свободной от рисунков.

 - Света можно будет прибавить, — неохотно согласился царь.

 - Я не это имела в виду, но давайте попробуем, — кивнула, соглашаясь, царевна.

 Костей вытянул руку в направлении предполагаемого расположения люстры во мраке под потолком и пошевелил пальцами.

 Вспыхнули, заливая весь зал неестественно–белым магическим светом, свечи, как будто все звезды ночного небосклона сгребли в одну кучу и заставили гореть ярче солнца. Вспыхнула вокруг люстры паутина и мгновенно разнесла, как бикфордов шнур, пламя во все концы зала. Запахло паленым. На пол, на стол, на людей посыпалась зловонная черная пыль.

 - Мерзость запустения, — окинув взором открывшуюся картину, с чувством процитировала царевна любимое Иванушкино выражение и брезгливо смахнула с рукава сыпавшуюся с потолка грязь. — Ну не говорила ли я? Никто не приводил это зал в порядок и не ремонтировал лет тридцать, я полагаю?

 - Пятьдесят, — уточнил Костей и чихнул.

 - И много у вас таких помещений в замке?

 Царь задумался.

 - Больше половины? У меня никогда не было такой потребности в придворных прихлебателях и челяди, как у прежних хозяев. Простота, без всяких раздражающих излишеств — вот мой вкус сейчас. Ничто не должно отвлекать меня от работы. Да и что может предложить мне эта деревенщина? Свою долю роскоши и славы я возьму, когда буду властелином мира.

 - Ваш вкус — это ваш вкус, спорить я с этим не стану…

 Костей украдкой с облегчением вздохнул.

 - …Но не паломников, — продолжила царевна, не давая противнику перевести дух и собраться с мыслями. — Они захотят увидеть не только величие, но и великолепие! Если ты повелитель мира, простота без излишеств — вчерашний день по определению!

 - Почему? — не понял Костей.

 - Потому, что весь мир для одного человека — это уже излишество само по себе, ваше величество.

 Костей подумал, и согласился.

 - Хорошо. Что вы предлагаете?

 - Вот, смотрите. Я не видела всех помещений вашего обиталища, чтобы составить более точный проект, мне нужно будет осмотреть их все, — с умным видом произнесла Серафима и, не дожидаясь, пока Костей станет возражать, ринулась в атаку:

 - Но вот это — общая идея, взгляните сюда. Например, коридоры. Я предполагаю, они будут оштукатурены и выкрашены в различные цвета колера, для каждого крыла — свои. Этот у нас желтый. Под потолком здесь будет лепнина — сцены из жизни повелителя мира, великие деяния, значительные события, грандиозные битвы, масштабные достижения — у вас ведь все это есть? Или будет? На этом чуть попозже мы обязательно остановимся поподробнее, проведем фактологическое изыскание реалий вашего бытия. Пока же в рамке нашего фокуса — орнамент вокруг окон. Для этого коридора — это тот, по которому я чаще всего хожу — я придумала нечто такое, ненавязчивое, но оригинальное и запоминающееся — розочки и сердечки. Естественно, розовые и, естественно, на розовом фоне…

 Серафима на секунду остановилась, чтобы перевести дух, и Костей, напряженно слушавший и пытавшийся уловить смысл хотя бы половины из выпаленного с пулеметной скоростью ему в ухо, получил первую возможность вставить слово. И это слово было:

 - Нет!!!..

 - Что — нет? — удивленно–недоверчиво, как ученый через микроскоп на говорящую инфузорию, уставилась она на царя, слегка сдвинув брови.

 И Костей не выдержал.

 - Розочки — нет… — опустил он глаза. — А вот сердца — это здравая идея. Со своей стороны, я бы еще посоветовал добавить почки, легкие и петли кишечника вокруг.

 - А на подоконнике — вставная челюсть! — фыркнула Серафима. — Ваше величество, фи! Мы обсуждаем не учебник анатомии, а мировое наследие человечества!

 - Но я не люблю розы!

 - Хорошо, давайте сделаем ромашки. Тоже узнаваемый цветок, в меру символичен, в меру харизматичен…

 Царь, из всего сказанного понявший только слово «ромашки», затряс головой:

 - Я вообще не люблю цветы!

 - А что вы любите?

 - Власть.

 - Это у нас будет на потолке, повторения ни к чему, — решительно замотала пером царевна. — Что еще?

 Костей задумался.

 - Почести.

 - Это у нас в другом крыле. Еще?

 - Золото, драгоценные камни, ювелирные изделия…

 - В палате Даров Благодарных Народов.

 - Где? — вытаращил глаз царь. — У нас нет такой палаты!

 - Будет, — со спокойной уверенностью заявила Серафима. — Там будут храниться сокровища народов мира, благодарных за ваше справедливое и мудрое правление, переданные вам в подарок.

 - Но мое правление не будет ни справедливым, ни мудрым! И их сокровища я буду просто забирать, а недовольных превращать в рабов!

 - Это у нас в палате Свершений, — пожала плечами царевна. — А мы сейчас говорим об орнаменте окон. Ну, ваше величество, ну это же так просто! Что–нибудь занятное и веселенькое по периметру, всего–то!..

 - Черепа, — в первый раз подал голос из–за плеча царя генерал Кукуй, все это время молча, но внимательно наблюдавший за дискуссией.

 - Веселенькое? — с сомнением уточнила царевна.

 - Улыбающиеся, — сурово добавил генерал.

 Серафима окинула Кукуя изучающим взглядом.

 - Какая свежая идея, — со сдержанным восхищением развела она руками. — Я от вас такого не ожидала, генерал. Храбрость в сражениях, военный гений и необычный взгляд на вещи — это сделает честь любому!

 - Ты еще здесь? — ревниво обернулся Костей на своего военачальника, уже сообразившего — правда, слишком поздно — что сказал лишнее. — Кто просил тебя встревать? Я только что сам собирался предложить именно улыбающиеся черепа царице Елене!

 - Хороший подчиненный должен читать мысли повелителя, — улыбнулась Серафима. — Какая замечательная, небанальная идея, какое интригующее сочетание, ваше величество — черепа и сердечки!

 - Вам нравится? — довольно потупился Костей.

 И тут же из уголка рта бросил Кукую:

 - Свободен! Пошел вон!

 Тот кинулся из зала только что не бегом, звеня шпорами как лукоморская тройка — бубенцами, прижимая к монументальному боку меч и благословляя судьбу, что легко отделался.

 - Мне это чрезвычайно нравится, — удовлетворенно кивнула головой царевна. — И, кстати, хорошо, что вы напомнили мне про вашего полководца. У меня есть проект и для него.

 - Для него? — ревность, не успевшая далеко уйти, моментально вернулась на непривычное пока, но, похоже, облюбованное уже место.

 - Да. Если вы помните, я обещала подумать над его мундиром.

 - Да? — подозрительно прищурился царь.

 - Да, — степенно подтвердила Серафима. — И вот — пожалуйста. Так он будет выглядеть в новой форме.

 И она, подозвав жестом Находку, вытянула из кипы листов, еще остающихся у той в руках, один, приметный, с загнутым для быстрого поиска уголком, и с гордым видом сунула его под нос Костею.

 Тот испуганно изучал несколько секунд рисунок, потом перевел вопрошающий взгляд на царевну.

 - Его придется побрить наголо, пришить ему слоновьи уши, уменьшить до точек глаза, сплюснуть нос, растянуть рот до ушей и оставить всего три тонких, как ветки, пальца?

 - Что? — захлопала ресницами Серафима.

 - Я хочу сказать, что это не составит труда, если вы действительно думаете, что ему так будет лучше…

 Царевна фыркнула — то ли со смеху, то ли от обиды.

 - Вообще–то, ваш Кукуй изображен здесь контрацептуально.

 - Как?!..

 - Кон–тра–цеп–ту–аль–но. Это слово придумали художники, которые очень любят что–то рисовать, но это «что–то» у них никогда не получается. Что касается меня, то я работала над его костюмом, а не над его портретом.

 Костей вздохнул с облегчением, в котором, как столовая ложка дегтя в пол–литровой банке меда, просквозило некоторое сожаление.

 - М–да… Я бы, вообще–то, с удовольствием это над ним проделал, но его перестали бы узнавать солдаты…

 - Нет–нет. Я всего лишь придумала ему новую форму. Как вам нравится?

 - Зеленый воротник колесом? Розовые пуговицы?

 - С улыбающимися черепами, если он не будет возражать, — дополнила экспромтом царевна.

 - А кто его будет спрашивать? — удивился царь. — Завтра утром вы увидите его таким, какой он на вашей картинке.

 И он еще раз пристально посмотрел на рисунок, поворачивая его и так, и эдак.

 - А вы уверены насчет носа и всего прочего?

 - Д–да. Вполне.

 - Ну, смотрите. Если ваше величество передумает…

 - Я вам сообщу. А пока давайте продолжим с дизайном замка. Значит, сейчас вы щелкаете пальцами, и то крыло, которое мы с вами только что обговорили, примет вид, как на изображении?

 Костей опустил глаза, туманно повел плечом и неохотно признался:

 - Не совсем. Нет. Не все так сразу. Я отдам распоряжение Зюгме — и завтра над исполнением вашего проекта будет работать целая артель каменщиков, штукатуров и маляров. Десять артелей, если понадобится.

 - Ваше величество? — капризно надула губки Серафима и обижено заморгала округлившимися глазками (одному зеркалу в ее комнате было известно, сколько часов она билась над этим приемом на грани вывиха губ и хронического косоглазия). — Я правильно вас поняла? Вы, с вашим умопомрачительным магическим даром, отказываете мне в таком пустяке?

 - Нет, не отказываю — я же сказал вам, что этим займется Зюгма…

 - Моим садом он уже занимался, — сухо напомнила царевна.

 - Вы сможете контролировать и рабочих, и его. Лично.

 - С вашими этими… мертвяками… за моей спиной?

 - Что? — Костей повернулся к ней и нахмурился. — Откуда вы знаете?

 - Его светлейшество первый советник был так любезен, что просветил меня на этот счет, — скривила Серафима губы в гримасе отвращения — неизвестно, правда, в чей адрес.

 - Мы еще побеседуем с его… светлейшеством… об этом, — мрачно пообещал Костей, и продолжил:

 - Видите ли, ваше величество, за последние два–три дня я был настолько поглощен вами и вашими делами, что на свои дела времени вообще не оставалось. И поэтому сейчас для меня проще привлечь к ремонту сотню мастеровых, чем изменять мой замок при помощи магии. Простите, но я помню, сколько у нас ушло времени на одну вашу комнату…

 - А у меня их там еще две, очень мило, что вы об этом напомнили! — оживилась Серафима. — Я подготовлю пару–тройку дюжин проектов, и мы на практике проверим, который…

 - Потом? — жалобно взглянул на нее царь. — Можно, мы займемся этим потом? У меня так много дел…

 «Если кто–то попал в ловушку один раз, то почему бы ему не свалиться в ту же самую яму повторно?» — решила царевна и закинула наживку:

 - Все дела и дела… — разочаровано повела она плечами. — А я только было подумала, что ваша магия всесильна…

 - Всесильна, — поспешил подтвердить царь. — Но всему есть пределы. Если вы имеете хоть малейшее представление о том, как магия действует…

 - Нет, — заинтересовано встрепенулась Серафима. — Не имею. Не могли бы вы рассказать мне, ваше величество? Я, конечно, всего лишь простая царица, и не пойму и сотой доли того, что вы мне поведаете, но это, наверное, так увлекательно, так захватывающе, так… мужественно — быть магом!

 Костей набрал полную грудь (два стакана) воздуха и гордо поднял голову:

 - Всегда приятно встретить человека, способного оценить гения по достоинству. Пойдемте, ваше величество — я покажу вам наши лаборатории. Это должно произвести на вас неизгладимое впечатление.

 «Если кто–то попал в ловушку один раз, то второй раз он туда уж точно свалится, если у него мозгов не больше, чем у быка, и думает он о том же», — мысленно ухмыльнулась Серафима и с готовностью поднялась с места.

 - Пойдемте, пойдемте скорее. Мне так не хотелось бы отвлекать вас от ваших неотложных магических дел, я понимаю — ноблесс оближ!

 - Что?.. — Костей, уже начинавший было приподниматься со стула, завис. — Я не расслышал… Кто что должен облизать?

 - Облизать? — изумилась царевна. — Кто что должен…

 И тут ее осенило.

 Если предоставлялась возможность совместить приятное с полезным, то почему бы ей не воспользоваться?

 - Ах, вы об этом! — игриво махнула она ручкой. — Экий вы шутник! Ха–ха! Я сказала — «ноблесс оближ». Это значит «положение обязывает» по–шантоньски.

 - А при чем тут Шантонь? — Костей продолжил подъем и перемещение, но вопросов у него меньше не стало.

 - Видите ли, ваше величество, требования этикета таковы…

 - Это опять он! — злобно блеснул единственный глаз царя.

 - Да, — сухо констатировала Серафима. — Это — часть правил. Все благородные люди нашего круга должны употреблять в своей речи иноземные слова.

 Костей хотел буйно возразить, пока не поздно — от воспоминаний об уроках этикета за столом он еще не перестал просыпаться ночью в холодном поту, но ссылка на некий «наш круг» избранных остановила его.

 И поэтому он просто спросил:

 - Зачем?

 - Чтобы показать всем, что они благородные. А иначе как другие, неблагородные, об этом узнают? А еще это делается, чтобы другие благородные люди нашего круга видели, что вы тоже к этому кругу принадлежите.

 - Это как пароль?

 - И отзыв.

 - И что… благородные люди нашего круга… должны говорить? Напомните мне, я что–то подзабыл… немного…

 - С удовольствием, — расплылась в хитрой улыбке царевна. — Запоминайте. В нашей речи встречается великое множество случаев, когда вместо простого и понятного неинтересного слова родного языка можно с блеском употребить такое заковыристое иноземное, что сами иноземцы будут десять лет думать, и то не догадаются, что мы хотели сказать…

 

 

 

 К тому времени, когда они подошли к Пауку, Костей уже потихоньку начинал жалеть о том, что вообще когда–то захотел стать повелителем мира.

 - …Нервюра — это очень нервная женщина. Например, я. В балагане на канате кувыркаются не скоморохи, а экслибристы. На стенах наших залов у нас будет роспись — по–художественному это называется «стенография». Если вам нездоровится, то вместо того, чтобы, как простолюдины, вульгарно сказать что вы съели что–нибудь не то, человек нашего круга скажет, что у него кишечное расстройство желудка. А если зашла речь о том, что кто–то утонул, мы скажем, что произошла утопия личности. Также никогда не говорите, что вы что–то забыли — благородный человек произнесет «склероз памяти», а не «забывчивость». И «я наблюдал виртуальные оптические явления», а не «мне показалось»…

 На Костея больно было смотреть.

 При последнем пассаже он страдальчески сморщился в полной уверенности, что с минуты на минуту у него произойдет склероз расстройства виртуальной личности, но только и смог произнести, что:

 - Какой кошмар…

 Лукавая царевна оживилась как костер, в который плеснули керосина.

 - А для этого тоже есть замечательное шантоньское выражение, простенькое, но ходовое, советую его запомнить: «кель кошмар». Ну, повторяйте за мной, ваше величество, посмотрим, как вы усвоили новый активный вокабуляр. «Склероз памяти». «Экслибристы». «Виртуальные оптические явления»…

 - Кель кошмар…

 От дальнейшей интеллектуальной экзекуции царя спасла только дверь Паука.

 Его замученное величество, чтобы избежать новой лекции о старом ханже Этикете, быстро припомнил, что женщину надо пропускать вперед. И Серафима, довольная не столько успехом своего ученика, сколько его ужасом перед последствиями неудачи, гордо двинулась вверх, к высотам современной магии.

 Сзади тихо донеслось, непроизвольное и тоскливое, «Ой, ноблесс, ноблесс — не оближь меня…».

 Радость ее, однако, была недолгой, как полет Снегурочки над костром, и испарилась она с таким же печальным пшиком при неизменной, но не покидающей ее все эти три дня мысли о том, что за все время, проведенное в плену, ей не удалось сделать ничего полезного. Отравленная жизнь Костея, Зюгмы и, кажется, теперь еще и генерала, в расчет не бралась. Все это было, конечно, забавно, и так им и надо, но к достижению самого главного не было пока сделано ни единого шага.

 Если бы сейчас нашелся рядом кто–нибудь дотошный и способный читать мысли, и спросил ее, что она считает самым главным, Серафима, скорее всего, затруднилась бы с ответом.

 Для нее сейчас главным было все.

 Во–первых, сбежать отсюда. Во–вторых, разузнать подробности плана Костея по захвату Лукоморья. В–третьих, предупредить о нависшей опасности оставшихся в тревожном неведении лукоморских родичей. В–четвертых, выведать, что за такой загадочный камень висит на шее Костея. В–пятых, понять, что связывало с ним Змиуланию. В–шестых…

 Но прежде, чем успели кончиться цифры Серафиминого списка безнадежно невыполнимых дел, лестница, упорно игнорировавшая прежде все встречавшиеся на пути двери, уперлась в самую заметную и большую из них.

 - Мы пришли туда, — вынырнул из–под ее локтя и проскочил к двери Костей, — где находятся глаза и уши моего замка. Туда, где мои верные… у них нет выбора… слуги–чародеи дни и ночи куют мою будущую победу над всем миром.

 - Куют? — захлопала глазами Серафима, поспешно снова входя в роль первой красавицы того самого мира. — Мечи–кладенцы? Топоры–саморубы? Копья–самотыки? Винты–саморезы?

 Царь засмеялся тем особым, запоминающимся смехом, от которого лошади спотыкались, молоко скисало прямо в коровах, а богатыри послабонервнее начинали заикаться.

 Серафима поморщилась.

 - Не думаю, что я сказала что–то веселое, ваше величество.

 - Что вы, что вы. Хотя, похоже, вы и читали в детстве слишком много сказок, но сейчас вы довольно близки к истине. Вы когда–нибудь прежде бывали в лаборатории мага? Я имею в виду, не профана–ремесленника, а настоящего, гениального, как я?

 - Нет, — все еще недовольно покосилась на царя Серафима.

 - Ну, тогда мы туда и не пойдем, — покривил рот в подобии улыбки царь. — Для начала будет достаточно Паука…

 Камень в золотой оправе на его груди засветился, и дверь медленно отворилась. В глаза, успевшие привыкнуть ко мраку и факельному свету лестницы ударил солнечный свет.

 Перед Серафимой предстала бескрайняя комната с самыми громадными, какие только она видела в жизни, окнами во все стены. Посредине круговую оборону заняли угрюмые шкафы, окруженные стеллажами, заваленными фолиантами, свитками, глиняными дощечками, сосудами, чучелами отвратительных неопознанных существ и прочими различными известными и неизвестными предметами, инвентаризация которых заняла бы, наверное, половину из этих фолиантов.

 К самым окнам были придвинуты массивные дубовые столы. На одних были раскатаны рулоны карт, исчирканных красными и черными стрелами, на которых стояли фигурки солдат, коней и свирепых зверолюдей с дубинами.

 Солдат Костея, подумала царевна.

 Тех самых, про которых говорила Находка.

 На других столах лежали тарелки дальнего видения, как у Ярославны, только раза в три больше — несколько сервизов, если пересчитывать в общечеловеческие единицы измерения, и по всем каталось без устали что–то круглое и тяжелое. У Серафиминой бабушки это было золотое яблоко. Тут, в соответствии с общей эстетикой замка, вполне могла оказаться медная картошка.

 Пространство, не занятое блюдами и картами — пол, редкие простенки между окнами, стулья, табуретки, стремянки — было покрыто книгами. Казалось, они жили здесь своей собственной жизнью, сходились, размножались и расползались где, как и когда хотели, и те два человека в застиранных серых балахонах, которые при звуках открывающейся двери бросили свои занятия и переломились перед Костеем пополам в поклоне, не могли и не хотели им препятствовать.

 - …Что бы непосвященные не представляли себе, в мастерской мага нет ничего интересного. Магия — тяжелый, кропотливый, утомительный труд. Я исследовал ее глубины, поднимался на самые головокружительные высоты, и теперь, когда равного мне мага нет во всем Белом Свете, и никогда не будет, я могу заниматься покорением мира в свое удовольствие, а скучную однообразную работу оставить тем, кто ничего другого свое серостью и заурядностью не заслуживает.

 Он кивнул в сторону застывших с головами в районе коленок чародеям.

 - Производство ковров–самолетов, тарелок наблюдения и прочих предметов магии и для магии осталось там, за закрытыми дверями, мимо которых мы проходили. Как я уже говорил, не–чародею наблюдать за этим будет скучно и неинтересно, что бы он себе не представлял. Если рассматривать мою магию как некое живое существо, то я бы сказал, что там ее руки. А здесь — глаза. Поглядите, ваше величество, — обвел он широким жестом открывающееся перед ними из окон пространство, заполненное до горизонта лесом, сливающимся вдалеке с лысеющими осенними горами. — Эти люди — помощники Зюгмы — день и ночь наблюдают за тем, чтобы ни одно живое существо не приблизилось к замку незамеченным. У такого человека, как я, всегда полно завистников, — горько, как будто не желая примиряться с суровой действительностью, вздохнул Костей. — Чем могущественнее правитель, тем больше у него врагов, готовых воспользоваться малейшей его оплошностью. Теперь, когда я нахожусь на пороге великих свершений, я не могу допустить этого.

 - Но из окон, какими бы большими они ни были, видно только одну сторону замка, — резонно заметила царевна.

 - А для этого у меня есть магические тарелки, — удовлетворенно сощурился царь. — Смотрите.

 Серафима подошла к одной тарелке, другой, третьей…

 Все они показывали незнакомые ей места — поле с марширующими по нему крошечными солдатиками, неизвестный город с неприветливыми каменными домами, какую–то широкую реку, лес с буреломом, большую деревню, пустую дорогу, еще один незнакомый город…

 Костей с любопытством наблюдал за выражением ее лица.

 Она понимала, чего он от нее ждет, и решила не обманывать его ожиданий.

 - А скажите, ваше величество, — уверенно глянула она царю в глаз. — Эти ваши волшебные блюда могут показывать все, что угодно?

 - Да, — кивнул он и стал ждать продолжения.

 - Могу ли я попросить… показать мне…

 Серафима заколебалась.

 Больше всего на свете ей хотелось сейчас посмотреть на Иванушку, но из уст Елены Прекрасной эта просьба прозвучала бы странно. Посмотреть на мужа Елены — царя Василия? Но если Костей позволит воспользоваться тарелкой только один раз, ей бы не хотелось терять этот единственный раз именно таким образом. Да и вспышка необоснованной ревности нам тут ни к чему. Пока. Показать Лукоморск? Но если Костей увидит на изображении Елену и начнет расспрашивать… Или, еще хуже, все поймет? Ведь, что бы ни говорила Змиулания, различие между ней и настоящей Еленой Прекрасной можно рассмотреть не то что одним глазом, а вовсе закрыв глаза. А корона на Елениной голове тем паче расскажет все в одно мгновение…

 Ну, что ж. Из трех зол выберем четвертое.

 - Показать мне мою родину. Стеллу.

 Костей с удивлением скользнул по ней взглядом, но никак не прокомментировал такое странное решение. Он подошел к ближайшей тарелке, простер над ней руки и забормотал заклинание.

 И только тут до Серафимы дошло, что она натворила.

 Даже если Костей не знал, как выглядят стеллиандры и стеллийки, то, глянув на изображение, он без труда найдет десять отличий между смуглыми черноглазыми темноволосыми детьми Стеллы и светлокожей сероглазой шатенкой рядом с ним.

 Хотя тогда и этих трех отличий будет вполне достаточно.

 - …тамам! — закончил он словом–ключом заклинание, и, не успела царевна и слова молвить, как на дне посудины показались голубые горы, сливающиеся с голубым морем на фоне голубого неба. Чуть ближе белела выгоревшая на щедром южном солнце земля с клочками пыльной растительности на ней — то ли травой, то ли кустами, то ли деревьями. На желтом каменистом то ли холме, то ли бугорке стоял то ли храм, то ли стилизованная собачья будка.

 - А… поближе… не делается?.. — с замиранием сердца поинтересовалась царевна.

 Костей забормотал что–то себе под нос, махнул над блюдом рукой — изображение дрогнуло, поплыло и… пропало.

 - Гром и пламя!..

 Оказывается, он может ругаться…

 - Сейчас сделаю, — буркнул царь, снова повел над тарелкой руками и сердито, но неразборчиво зашептал заклинание.

 После завершающего «тамам!» на дне снова появилась Стелла, но об этом можно было догадаться только по цвету моря и гор, на которых не то ползали муравьи, не то паслись овцы, не то воевали люди.

 При попытке приблизить картинку она снова пропала, как ее и не было.

 - Гром!!!.. — снова выругался Костей и снова забормотал заклинание — с тем же результатом.

 - Это попалась негодная тарелка! — смущенно–возмущенно объяснил царь и смахнул бедную посудину на пол, где она и окончила свои дни россыпью осколков.

 После этого они перешли к другой тарелке, потом к третьей, к четвертой, у пятой, наконец, задержались, и Костей стал пытаться вызвать крупное изображение родины Елены Прекрасной раз за разом, уже не глядя на Серафиму…

 Она окинула быстрым взглядом помещение — оба колдуна — помощника Зюгмы, как представил их Костей, так и стояли, согнувшись в три погибели, обратив к миру свои плечи и затылки.

 Царю, увлеченному непредвиденной битвой со своим хваленым оборудованием, тоже было не до нее.

 И царевна тихонечко, на цыпочках, бочком–бочком переместилась к стеллажам в центре комнаты.

 Она оказалась рядом с полками, на которых были навалены затертые временем бумаги, пергаменты, папирусы и прочие непонятные, но явно предназначенные для записи информации носители. Полка за полкой, от пола до потолка, слова, слова, слова, покрытые пылью и тайнами…

 А что–нибудь поматериальнее, интересно, у них тут есть?

 Серафима сделала несколько осторожных шагов к следующей секции.

 Так, посмотрим, что тут у нас… Вернее, у них…

 Так… Кривая, гнутая и пузатая стеклопосуда… плошки с отполированными камнями… связки палочек… пучки перьев… коробки с разноцветными свечами… куча всяких штучек…

 Что–то в выражении спины Костея, с которой царевна не спускала один глаз, пока другой обследовал полки в поисках чего–нибудь, на чем будет написано «Надень меня и исчезни», или хотя бы «Съешь меня и проснешься», подсказало ей, что текущая попытка вызвать картинку далекой страны для ностальгирующей царицы Лукоморья будет последней.

 - …или штуча всяких кучек?..

 Она молниеносно схватила, не глядя, из кучи всяких штучек первое, на чем сомкнулись пальцы — маленькую берестяную коробочку — сунула ее в карман, и через мгновение была уже рядом с Костеем, так что, когда он повернул голову, то первое, что он увидел — разочаровано–снисходительное выражение на лице Серафимы.

 - Не получается? Жа–аль… — скроила она печальную мину. — А так хотелось увидеть родную Стеллу, оливковые рощи, сиртаки, чемпионат Мирра…

 - Нет, мне это надоело! Проклятая стекляшка! — царь нервно дернул головой, сузил глаз и простер над блюдом руки. Камень на впалой груди ожил и забил фонтаном кровавого света, делая наблюдательный пункт Паука похожим на фотолабораторию.

 Изображение на тарелке ожило вместе с камнем, засверкало красками юга, засияло солнцем, плеснуло волнами, орошая мелкими солеными брызгами круглую гальку, пахнуло жарким ветром с ароматом молодого вина, оливкового масла и отходов козьей жизнедеятельности… Все стало таким невыносимо–реальным, объемным, пульсирующим, только протяни руку — и дотронешься, покачнись — и окажешься там.

 И вдруг тарелка засветилась, задымилась, заскакала по столу…

 Серафима едва успела отвернуться, а Костей — закрыться рукой, как вмиг все великолепие 3–D изображения исчезло в облаке фарфоровой пыли.

 - Приношу свои извинения, ваше величество, — проговорил царь, стряхивая с себя останки тарелки — мрачнее мрачного — когда все осело и рассеялось. — Но вам придется довольствоваться только тем, что вы видели. Стелла находится слишком далеко, чтобы приблизить ее больше, чем это позволяет изначальное разрешение тарелки.

 - Значит, магия не всесильна? — вопросительно вскинула на царя честные серые очи Серафима.

 - Н–нет, — неохотно признал тот. — В некоторых случаях. В отношении магии действуют свои правила и свои законы, как в отношении любого природного явления попроще.

 - Но вы помните, почему вы привели меня сюда, ваше величество? — продолжила допрос царевна.

 - Почему? — рассеяно переспросил Костей.

 - Вы обещали рассказать мне, как работает магия.

 - Магия? Очень просто. Магия — это природная стихия. Чувствовать и использовать ее могут не все. А из тех, кто может, не все могут быть хорошими магами.

 - Почему?

 - Это зависит от многого, но, в основном, от способностей мага и от его упорства. Это как у простых людей — чем больше человек тренируется, тем больший вес он сможет поднять.

 - А как вы стали магом? По наследству?

 Костей усмехнулся.

 - Это вам не царская династия, ваше величество. Я — сын простого лесника. И я с детства понял, что хочу добиться в жизни кое–чего поважнее, чем то, что приготовили для меня родители. Я хотел величия, власти, почестей и преклонения. И единственный путь к этому, который был доступен сыну лесника, лежал через магию. Если бы цель преуспеть в магии, стать лучшим из лучших не стала тогда единственной целью в моей жизни, я бы остался прозябать среди этих дурацких елочек–березочек, как мой брат, хоть у него способностей было всего лишь немногим меньше моего. Но он не хотел посвятить свою жизнь пути наверх — его устраивали его зверюшки, деревяшки и дружба с тупыми вонючими крестьянами. Что ж. Это был его выбор. Он всегда был у нас со странностями. И — смотрите! — где сейчас он — и где я.

 - А где сейчас он? — метнула быстрый взгляд царевна на Костея.

 - А?.. Он? Он… умер.

 - О… Сочувствую… Но я думала — колдуны живут долго?

 - Ваше величество, — поморщился Костей. — Колдунами няньки пугают сопливых детишек. Я не люблю это слово. Колдунов нет — есть маги.

 - А чародеи есть?

 Царь задумался.

 - У меня это название отторжения не вызывает.

 - А волшебники?

 - В сказках, ваше величество. Только в сказках.

 - Хорошо, я запомню. Так сколько живут обычные… чародеи?

 - Довольно долго. Иногда — несколько сотен лет.

 - Так ваш брат умер от старости?

 - Нет. С ним что–то случилось. В его же лесу. То ли разбойники, то ли звери… Но какое это имеет значение? Это было давно — лет двадцать назад, и никто его с тех пор и не вспомнил. Забвение — вот судьба таких юродивых, как он. Меня же ждет вечная слава и вечная память.

 - Не сомневаюсь в этом, — поспешно, чтобы не прыснуть не к месту, склонила голову Серафима. — Магия, как я вижу, это очень интересно и полезно.

 - Можно сказать об этом и так, — усмехнулся царь.

 - А вот этот ваш камень — он тоже… магический?

 - Камень? — рука Костея тут же непроизвольно схватилась за него, как будто проверяя, тут ли он, ничего ли с ним не случилось. — Да. Это Камень Силы — амулет чистой магии, как называем его мы, профессионалы — самый мощный из всех существовавших когда–либо в мире и из всех, которые только будут еще когда–либо сотворены. Я сам сделал его пятьдесят лет назад. В этом самом замке.

 - В этой башне?

 - Нет, — снисходительно покривил рот в улыбке царь. — Это — всего лишь руки моей магии. А Камень был сделан в ее сердце.

 - Где это?

 - В Заклятой башне. Чернь называет ее Проклятой. Но мне приятно.

 - Он может все? — изобразив восхищение, граничащее с обожанием, вытаращила глаза Серафима.

 Польщенный нежданным интересом своей гордой пленницы Костей позволил себе покровительственную усмешку.

 - Все, что вы видите вокруг, все мои слуги со звериными мордами, которые пришлись вам так не по душе, все умруны, все это великолепие — он горделиво обвел костлявой рукой комнату и пейзаж за окном, — было создано магией моего Камня и держится исключительно на ней. Не будет его — действие магии прекратится, и все примет свой изначальный вид, нелепый, бледный и застиранный, как старая крестьянская рубаха.

 - А что — его может… не стать?..

 - Не бойтесь, ваше величество. Разрушить его не так просто.

 - Но я заметила, что к вечеру он из красного становится почти белым… Это что–то значит? Кроме того, что на улице темнеет?

 - Это пустяк. Просто ночью надо покормить его, и утром он снова будет полон силы.

 - Покормить? — Серафима непонимающе нахмурилась. — Не знала, что камни тоже хотят есть. Чем вы кормите свой камень?

 - Это профессиональный секрет мага, ваше величество, — самодовольно ухмыльнулся Костей.

 «Понятно, узнаем," — отметила на полях карты боевых действий царевна и продолжила разведку боем:

 - А если он останется… голодным?.. можно так сказать?

 - Ничего не случится. Я не смогу его использовать, пока не напитаю — всего лишь. Но все, что было создано с его помощью, будет оставаться незыблемым и неизменным. На этот счет вы можете быть спокойны.

 - Значит, его невозможно уничтожить? — невинно глядя в потолок на чучело летучей мыши размером с орла, поинтересовалась царевна.

 - Уничтожить его может только то, что его породило. Но там он не окажется — уж об этом–то я в состоянии позаботиться, — тонко усмехнулся царь своей шутке.

 - Что же это?

 - Это еще один секрет моей магии, царица.

 - Как много у вас от меня секретов, ваше величество, — мужественно повторила на бис свой смертельный для здоровья трюк с надуванием губок и хлопаньем глазками она.

 - Со временем их будет меньше.

 «Со временем их вообще не останется," — прокомментировала мрачно про себя Серафима и тут же добавила: «Только где же его взять — это время?..»

 - Вы меня заинтриговали, ваше величество, — продолжила тут же она, не давая царю опомниться, передумать или сменить тему разговора. — В эту… Треклятую башню… Или как там она… мы туда тоже сейчас пойдем?

 - Туда — нет.

 - Но почему? Вы же обещали показать мне, как устроена настоящая магия! — возмутилась вполне искренне царевна.

 - И держу свое обещание. Смотрите, — Костей обвел рукой комнату — чародейский НП. — Башня Паук — средоточие испытанной, прирученной, полезной магии. Я ничего от вас не скрываю. Здесь. Но там…. Некоторые вещи и явления для непосвященных могут быть слишком опасны. Люди слепнут, теряют рассудок, кончают жизнь самоубийством… Вам этого мало?

 - Мне этого много, — обижено нахмурилась она. — Но если мы не пойдем туда, тогда покажите мне еще что–нибудь интересное. Желательно — весь замок. Только, конечно, те его части, где мне не грозит сойти с ума или онеметь от ваших ужасов.

 При слове «онеметь» Костей пожалел, что Заклятая башня, на самом деле, такого воздействия на людей не оказывает.

 Но делать было нечего.

 - Извольте, — вздохнул он. — Как вам будет угодно. Думаю, сокровищница вас заинтересует больше, чем какая–то головоломная пыльная магия.

 - Сокровищница — это всегда интересно, — уклончиво ответила Серафима и бросила прощальный взгляд вокруг — нельзя ли перед уходом еще чего–нибудь незаметно стянуть. Но все в пределах досягаемости ее маленькой, но ловкой руки было или слишком большим, или слишком немагическим, и она, скрыв разочарованный вздох, пошла за Костеем.

 Проходя мимо последней тарелки, она бросила скользящий взгляд на ее картинку, и остановилась, как будто налетела на стеклянную стену.

 По тарелке шло сражение.

 Конная толпа узкоглазых кочевников в мохнатых малахаях, с кривыми саблями, горбатыми луками и маленькими круглыми щитами налетели на стройное, но малочисленное построение пехоты — судя по вооружению и доспехам — лукоморской. Первые ряды сдерживали натиск, как могли, но под ливнем стрел дружинники стали падать, трубач в центре, рядом со знаменосцем и командиром, протрубил беззвучный сигнал и, подхватывая раненых и стараясь не разрушить строя, лукоморцы начали отходить.

 Всадники восторженно замахали своим вооружением, стегнули лошадей и закружили вокруг лукоморского отряда ощетинившейся железом смертоносной каруселью.

 Дружина остановилась — путь к отступлению был отрезан.

 Трубач поднес к губам рожок — и солдаты тут же перетащили раненых в середину, сдвинули сплошной стеной щиты и выставили копья, готовясь подороже продать свои жизни. Но против стрел они были беззащитны.

 И тут из заросшего густым кустарником оврага справа от них вывалилась орава зверолюдей в черных кожаных латах с короткими тяжелыми мечами и с зазубренными как рыбий скелет кинжалами.

 Сердце Серафимы болезненно екнуло, пропустило такт, и, как будто стараясь с лихвой наверстать упущенное, заколотилось, как пойманный зверек.

 Она никогда не видела таких воинов раньше, но и без подсказки мигом поняла, что это и есть пресловутые солдаты Костея.

 Кочевники тоже увидели их, и царевна, морщась, как от физической боли, порадовалась, что тарелка не доносит звук, иначе от их торжествующего визга разорвались бы не только ее барабанные перепонки, но и без того обливающееся кровью сердце.

 Участь отряда была бы решена в несколько минут, и ничего иного царевна и не ждала…

 Если бы не кони.

 Похоже было, что при заключении этого странного военного союза они были той единственной силой, мнением которой никто не позаботился поинтересоваться.

 А зря.

 Потому что как только они увидели и — самое важное — унюхали злобных оскалившихся хищников неизвестной породы в непосредственной близости от себя, они не стали раздумывать ни секунды. В один миг ополоумевшее лошадиное племя послало все происходящее коню под хвост, взбрыкнуло и понесло, не разбирая дороги, оставляя за собой своих опешивших от такого поворота сражения седоков и растоптанных и смятых зверолюдей.

 Дружинники, не поверив сперва своей удаче, быстро пришли в себя и под дружное, но беззвучное «ура» азартно перешли в контрнаступление.

 Костей яростно махнул рукой над тарелкой, и изображение пропало.

 Если бы на него кто–нибудь сейчас догадался поставить чайник, тот бы закипел.

 - Идиоты!.. Дебилы!.. Жабьи дети!.. — то и дело прорывалось между двух его стиснутых зубов. — Если так все пойдет дальше!.. Я убью этого напыщенного болвана с розовыми пуговицами!.. Своими руками!.. Я превращу его в жабу!.. В крысу!.. В слизняка!..

 Серафима, поспешно упрятав торжествующую ухмылку во весь рот подальше от его взбешенного взора, невинно поинтересовалась:

 - Что это было?

 Царь вспомнил о ее существовании.

 - Кхм… Ничего особенного. Часть моего блестящего плана по захвату вашей страны, как я уже говорил.

 - Как?! — царевна сделала большие и круглые глаза. — Часть вашего блестящего плана?! И вы называете это «ничего особенного»?! Как может человек, будучи столь искусен не только в мудреной науке магии, но и в хитроумной военной науке, быть таким… скромным? Таким… самоуничижительным? Таким… несправедливым?..

 Костей непонимающе нахмурился.

 - …по отношению к себе?

 - Что вы имеете в виду, ваше величество? — польщено потупился царь, забыв о замышляемой страшной мести Кукую. Если бы не вечный отблеск Камня на его лице, Серафима могла бы даже поклясться, что он покраснел.

 - Как что? Конечно ваш план! Если он действительно такой гениальный, как вы утверждаете, а после нескольких дней, проведенных в ваших владениях я в этом не сомневаюсь, талантливый человек талантлив во всем, то мне хотелось бы узнать о нем побольше!

 Царь настороженно взглянул на нее:

 - Зачем вам это?

 - Здесь начинается новая История. Мы стоим у истока грядущей эры. И я хочу прикоснуться к величию.

 Губы Костея разъехались в довольной улыбке, но он не сдался.

 - Вы правы — это действительно хитрый, тщательно продуманный план, который просто не может не привести меня к победе. Но пока я бы не хотел раскрывать вам его. Чтобы быть частью величия, необязательно вдаваться в скучные подробности, интересные только мужчинам, ваше величество. Всему свое время. Рано или поздно, вы все равно все узнаете, и это будет приятный сюрприз. Роман интереснее читать, когда не знаешь, чем он кончится. А пока — прошу пройти вперед. Наш осмотр замка еще не закончен.

 - Ах, да, — легко мазнув пальцами по лбу обозначая забывчивость, улыбнулась Серафима. — Сокровищница. У нас же еще остались сокровища.

 - Сокровища… Кхм… Да…

 

 

 

 Если быть точным, как раз сокровищ–то в сокровищнице и не осталось.

 Там была суровая собаковидная стража у входа, был массивный висячий замок и старинной работы медный ключ на медной цепочке, извлеченный царем из–за пазухи; была традиционная долгая лестница в подземелье с редкими факелами в кольцах на стенах, было само подземелье с полками, сундуками и коробами — короче, было все.

 Кроме сокровищ.

 Несколько золотых монет, завалявшихся в одном из сундуков, удивили самого Костея гораздо больше, чем его пленницу; картины, сваленные стопками на полках, были скорее помещены сюда из–за позолоты на рамах, чем по своей художественной ценности, а полуистлевшие украшенные золотым и серебряным шитьем одежды на железных плечиках к сокровищам могли бы быть отнесены теперь разве что после переплавки.

 - Как? — разочарованно обвела огорченным взглядом пустые подвалы царевна. — И это — все? Да здесь паутины больше, чем золота!

 - Увы… — пристыжено опустил голову царь и пожал плечами. — Это — все. Подготовка великих свершений требует затрат.

 - Но если у вас кончились деньги, почему бы вам не наколдовать подвальчик–другой? Ведь вы же всемогущий маг, я ничего не путаю?

 - Нет, естественно, я всемогущий, это даже не обсуждается, но дело в том, что созданием одних металлов из других занимается алхимия, а развитием этой области науки как не особо нужной для меня я давно не занимался…

 - А ваш камень? Я думала, что все это просто — р–раз! — Серафима небрежно пошевелила пальцами в воздухе, — и готово.

 - Иногда да. Иногда — нет. Чем больше плотность материала, тем сложнее с ним работать — превращать его, материализовывать и даже просто менять форму или цвет. Ткань — это одно дело. Плоть человека или животного — немного сложнее. Металлы, камни — еще тяжелее. Слишком большая часть силы амулета чистой магии уходит на эти процессы и потом — на поддержание результата.

 - Но давным–давно вы изменили целый замок!

 - Да. И второго такого эксперимента мой амулет не потянет. Нужно или создавать новый, или искать другие способы добиться желаемого.

 - Ну, так создайте!

 - Я… не могу сейчас… этого сделать… — Костей замялся и отвел глаз.

 - Почему? — слово «тактичность» царевна стала бы искать скорее в справочнике юного полководца, чем в словаре по этике.

 - Я… слишком занят. А сотворение нового талисмана чистой магии требует большой подготовки, особых условий и… ингредиентов.

 - Значит, ваши финансовые проблемы не могут быть разрешены только потому, что не хватает силы Камня? — она недоверчиво прищурилась.

 - А почему еще? — взгляд Костея мгновенно стал колючим и подозрительным.

 - А я полагаю, дело совсем не в этом, — задумчиво помяв подбородок и еще раз окинув критическим взором окружающую действительность, произнесла Серафима.

 - А в чем же? — не отступал царь.

 - У вас аквариум где расположен?

 - Что??? — вытаращил глаз Костей, как будто его спросили, откуда у него растет хобот.

 - Аквариум. Ну, вы же знаете, такой стеклянный ящик с рыбами.

 - Рыба? Рыба у нас на кухне…

 - Нет, вы не поняли. С живыми рыбами. Которые плавают в воде.

 - С какими еще живыми рыбами? — захлопал оком царь. Эта новая идея, не имевшая, казалось, ни малейшей связи с только что обсуждаемым предметом, никак не поддавалась монаршьему осмыслению ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза.

 - Желательно с золотыми.

 - Ха! — угрюмо воскликнул он. — Если бы у меня была хотя бы одна золотая рыбка, я бы целыми днями только тем и занимался, что придумывал желания!..

 - Ваше величество, — мягко, как ребенку или больному, заглянула ему в глаз царевна. — Так кто из нас начитался сказок? Я имею в виду вамаяссьских золотых рыбок. Согласно античному вамаяссьскому учению хуо–ди о том, как правильно расставлять мебель, чтобы водились деньги, аквариум с золотыми рыбками должен стоять в северо–восточном углу комнаты, чтобы течение энергии дзынь отражалось от их чешуек и поворачивало в направлении донг…

 Костей, как прилежный ученик на уроке иностранного языка, мог бы сходу задать по нескольку вопросов к каждому члену только что услышанного им предложения, потому что прозвучи оно по–вамаясськи, оно не стало бы менее понятным для него, но вслух пока смог произнести только одно универсальное вопросительное слово:

 - Че–во?..

 - …Но поскольку речь у нас идет о целом замке, а не просто о комнате или доме, то и мыслить мы будем масштабней. Значит, так. Запоминайте, ваше величество. В северо–восточном углу двора замка у нас должен быть пруд с зеркальными карпами или любой другой рыбой с отражающей чешуей. Напротив входа — то есть, главных ворот замка, надо повесить большое зеркало, чтобы входящие видели себя и их дурные мысли отражались в пространство и не мешали вашему монетаристскому благополучию. На всех стенах надо будет нарисовать глаза.

 - Глаза?!.. Что у стен имеются уши, я такое слышал, но чтобы глаза…

 - Да, глаза, — не терпящим возражения тоном подтвердила Серафима. — Чтобы никто не смог сглазить ваше финансовое положение.

 - Ну, если вы так думаете…

 - Это не я так думаю. Это утверждает хуо–ди. Вопросы есть?

 - Э–э–э…

 - Замечательно. Тогда продолжим. Куда открываются двери в замке?

 - На себя?..

 - Плохо. Надо от себя. Чтобы плавному току энергии синь ничего не препятствовало. Придется переделать. Так… В каком направлении стоят кровати?

 - Какие… кровати?

 - Все кровати в замке.

 - Н–не знаю… В разном?

 - Плохо. Надо чтобы с запада на восток. И спать на них нужно непременно на спине, по стойке «смирно», головой к восходу Солнца. Чтобы энергия дзяо плавно входила спящему в пятки, выходила через макушку и не застаивалась.

 - Но какое отношение это имеет к деньгам?!

 - Деньгам не все равно, к кому приходить. И они никогда не появятся у человека, у которого в районе третьего чакраборти произошел застой энергии дзяо. Так учит хуо–ди.

 - Да?..

 - Да. Так, пойдем дальше. Что у нас в юго–восточном углу замка?

 - Кухня?..

 - Плохо! Кухня — стихия огня. Она должна быть на противоположной стороне от пруда — стихии воды, чтобы не было конфликта между этими двумя стихиями. Нет, ваше величество. Это из рук вон никуда не годится. Ваши подданные неправильно спят, не там едят, не туда ходят, и с таким отношением к хуо–ди вы еще хотите, чтобы ваша страна была полной чашей?! С сегодняшнего дня в юго–восточном углу замка у нас будет роща денежных деревьев. Надеюсь, это можно поручить советнику Зюгме. Ну, хоть что–то ему ведь можно у вас поручить?

 - Выращивать деньги как яблоки? — заморгал царь, и было похоже, что его один глаз старался за двоих. — До этого я бы никогда не додумался…

 - Нет, ваше величество, это будут простые деревья, только к веткам нужно привязать золотые монеты. Подобное притягивается к подобному. Утка летит к уткам. Волк бежит к волкам. Энергия синь течет к энергии сянь. А деньги идут к деньгам. Так пишут вамаясьцы в трактатах о хуо–ди. И им виднее.

 - А что — это самая богатая страна?

 - Да, — с твердой как базальт уверенностью отрезала и похерила дальнейшие сомнения Серафима.

 - А как они разбогатели?

 - Продавая книги об искусстве хуо–ди остальному миру. А теперь — вперед, ваше величество. Нас ждут великие дела.

 

 

 

 Только Серафима ступила на порог своих апартаментов заключения, как навстречу ей кинулась Находка.

 - Чего ваше царственное величество изволят пожелать?

 - Ничего не надо, спасибо.

 - Нет, если вашему царственному величеству нужно умыться, кос… прическу расчесать, туфельки помыть, наряды погладить, в стирку чего отдать…

 - Нет, я сама, спасибо.

 - А, может, почитать чего прикажете на ночь…

 - Сказку рассказать, песенку спеть, — ухмыльнулась царевна. — Все еще спасибо, все еще не надо. А что, девица, ты еще и читать умеешь?

 - Нет, ваше царственное величество, не умею.

 - А чего ж тогда предлагаешь? — удивилась Серафима.

 - Так ить я ж не сказала, что почитаю, я токмо спросила, может, прикажете… Приказать–то каждый может, а токмо я грамоте не ученая, я сразу говорю…

 - Чудная ты, Находка, — усмехнулась царевна, и вспомнила вдруг: — Кстати, тебе сегодня есть где спать? А то ведь вчера на ковре, бедная, клубочком свернувшись, уснула.

 - Есть, ваше царственное величество, — умудрилась поклониться на ходу горничная. — Есть. Господин кастелян Ужим приказали сегодня после обеда принести кровать и поставить в соседнюю с вашей комнату.

 - Это хорошо, — удовлетворенно кивнула Серафима. — Спасибо тебе за заботу, Находка, и спокойной ночи. Ступай, милочка, — видя, что горничная все еще колеблется или мысленно перелистывает список доступных услуг, изобразила она снисходительно–покровительственный тон, которым боярыни у нее дома разговаривали с прислугой.

 Это сработало, и служанка, еще раз поклонившись и пожелав царице спокойной ночи, удалилась к себе за стенку.

 Убедившись, что осталась одна, Серафима плюхнулась в кресло перед камином и вытянула ноги к огню — так удобнее было думать. Надо было спокойно подвести итоги трудового дня. Устраиваясь поудобнее, она почувствовала, как в бок под слоем собольего манто ей впечаталось что–то маленькое и твердое.

 Коробочка, которую она сегодня днем позаимствовала у Костея в Пауке и про которую на время напрочь позабыла!

 Надо посмотреть, что хоть там, внутри. Может, ерунда какая–нибудь — так прямо сейчас и надо будет сжечь ее. Еще не хватало, чтобы она на глаза кому–нибудь из этой шатии–братии попалась не вовремя.

 Серафима не без труда выловила из лабиринта складок манто и платья коробочку и повертела ее для начала в руках, осматривая.

 Коробок как коробок. Маленький, берестяной, потемневший от времени, без надписей или знаков, внутри что–то брякает, суда по всему — маленькое.

 Царевна подцепила крышку ногтями и не без труда, скрипя берестой и зубами, открыла ее.

 Внутри лежало желтое увеличительное стекло размером с пятикопеечную монету и кольцо.

 И всего–то?..

 Вид что у одного, что у другого был абсолютно не магический. Стекло было тонкое, без оправы, без гравировки — без чего бы то ни было, что отмечало бы его как волшебный талисман.

 Она взяла его осторожно пальцами за края и посмотрела на рукав манто.

 И увидела свое платье.

 Маленький кружочек зеленой парчи выглядывал тропическим островком среди серебристых волн ворсинок.

 «Ах, Зюгма, подлец — драное манто подсунул! Ну, я ему устрою завтра сладкую жизнь," — прищурилась Серафима, убрала стекло, чтобы рассмотреть дырку получше и уже без помехи подивиться, как она ее раньше не разглядела…

 Но та пропала.

 Царевна потерла пальцами в том месте, где она только что была, подула, вызвав среди ворсинок бурю местного масштаба, поковыряла — но все напрасно. Манто было вызывающе целое и невредимое.

 «Не поняла…» — озадаченно заморгала она. — «А ну–ка еще?»

 Стекло у рукава, у подола, у груди — видно платье. Стекло в сторону — блуждающая дырка пропадает.

 «Хм… Интересно. Это все, что может магия этой лупы, или от этого может быть какая–то польза? Польза, польза… Какая может быть польза от…» — и вдруг от скепсиса царевны не осталось и следа. Раздумывая о пользе крошечной непонятной стекляшки, она навела ее на ручку кресла и… увидела сквозь дырку размером с пятикопеечную монету пол.

 «Ага!!! Ага!!! А нут–ка…»

 Она соскочила с кресла, бросилась к камину и приложила лупу к дымоходу.

 Через маленькое отверстие замерцали отблески догорающего огня на закопченном фоне противоположной стенки.

 «Ага!!! А нут–ка…»

 Она на цыпочках подошла к входной двери и приложила стекло к покрытой позолотой железной плите.

 Перед ней предстал крошечный фрагмент черной спины часового.

 «Хм–м–м… Хорошо, но мало… А если ее держать чуть подальше от поверхности? А еще?.. А еще?..»

 Сказано — сделано.

 Методом научного тыка было почти сразу установлено, что чем дальше держишь лупу от просматриваемой насквозь поверхности, тем больше и неразборчивее изображение той стороны. На расстоянии пятнадцати сантиметров пятикопеечный кружочек изображения увеличивался рублей на семь, но понять, что оно представляет, без применения фантазии в смертельных дозах было практически невозможно. На еще большем расстоянии контакт просто обрывался.

 Серафима почесала в затылке под жемчужным венцом и пожала плечами.

 Будь эта лупа хоть с оладушку размером, цены бы ей в таких условиях не было. Но такая малюсенькая?..

 Хотя, ладно. В моем положении не до жиру — быть бы живу. Глядишь, и эта на что–нибудь сгодится. А сейчас перейдем к следующему пункту нашего списка артефактов.

 К колечку.

 Царевна взяла коробочку с кресла и выудила из нее кольцо.

 Оно было серебряным и сделано в виде полулежащей кошки, обвивающей изящно загнутым хвостом палец хозяина. Серебряные лапки, серебряные ушки, серебряные глаза, насечки–шерстинки… Серафимино представление о волшебных кольцах сильно пострадало. Ну, чего можно добиться с кольцом в форме этого домашнего животного? Чтобы не было мышей?

 Хм–м–м…

 Ладно, будем экспериментировать.

 Царевна решительно выдохнула и надела кольцо.

 Ничего не случилось.

 «А что, собственно, должно было случиться?» — мягко, но занудно поинтересовался тонкий тихий незнакомый голос под самое ухо.

 Серафима оглянулась, огляделась, быстро перетрясла все возможные и невозможные укрытия в комнате — никого.

 Наверное, это внутренний голос, пожала она плечами.

 «А почему снаружи?»

 Вышел из себя, решила она и продолжила размышления.

 Может, я стала невидимой?

 «Для слепых — может быть.»

 Она подошла к зеркалу, повертелась перед ним так и сяк — нет, все очень хорошо видно, даже вглядываться не приходилось…

 Может, я теперь могу проходить сквозь стены? А что — неплохое было бы дополнение к увеличительному стеклу. Посмотрел, не караулит ли кто тебя на той стороне стены — и вперед…

 Разбегись она чуть сильнее, на лбу непременно бы остался отпечаток выступающего камня, коварно притаившегося за шелковой портьерой.

 Т–так…

 Бр–р–р–р…

 «Прогулки сквозь стены отменяются…»

 Грустно…

 Подождав, пока искры из глаз перестанут сыпаться новогодним салютом, она снова почесала в затылке, стимулируя мыслительный процесс.

 «Что еще придумаешь?»

 Может, я уже могу летать?

 К счастью, у нее хватило здравого смысла проверить новую гипотезу прыжком не из окна апартаментов Змеи, а со своей кровати.

 Что ж…

 «Отрицательный результат — тоже результат.»

 А, может, оно исполняет желания?..

 Желания оно не исполняло тоже.

 «Размечталась!»

 Удесятеряет силу?..

 Кочергу согнуть не удалось, как царевна ни билась и ни пыхтела.

 «Ты еще кулаком дверь пробить попробуй!»

 Комментарии внутреннего голоса она демонстративно и целенаправленно игнорировала. Если бы она могла засунуть ему в рот кляп, она бы это сделала не задумываясь.

 Хм–м… Какие еще бывают волшебства?

 Превращения?

 Может, оно позволит мне превращаться в кошку?..

 Но что для этого нужно делать?

 Рецепт старинных былин — удариться об пол от одного до трех раз, перекувыркнуться через голову (вперед или назад?), хлопнуть, топнуть, гикнуть, свистнуть или повернуть кольцо вокруг пальца — никогда не казались ей не только надежными, но и элементарно разумными. И поэтому она была очень рада, что рядом не было никого, кто бы мог похихикать и покрутить пальцем у виска, пока она, все же с оглядкой на воображаемых зрителей, выполняла эти неизвестно каким шизофреником когда изобретенные процедуры. Для полного диапазона испытаний ей пришлось срочно научиться беззвучно топать и хлопать, а также свистеть и гикать шепотом, но все труды пропали напрасно.

 Внутренний голос исходил желчью, но права голоса так и не получил.

 «Значит, и кошки из меня не получится," — вздохнула через десять минут погрустневшая еще на одно деление царевна, отряхнулась и достала венец из–под шкафа.

 Кель кош–мяу.

 Она устало опустилась в кресло, снова вытянула ноги к почти догоревшему огню, откинула голову на спинку и прикрыла глаза.

 С ним не летают, не становятся невидимыми, не проходят сквозь стены, не получают желаемого, ни в кого не превращаются…

 Зачем же тогда нужно это кольцо? Может, оно вовсе никакое и не волшебное? Просто само по себе колечко, чего привязались…

 «А почему оно тогда оказалось в Пауке вообще и в этой коробочке — в частности?»

 Случайно?

 «Хм.»

 Значит, надо думать…

 Думать…

 Думать…

 Думать…

 Спать.

 Но не успела она закрыть глаза, как ей приснился крошечный белый полупрозрачный старичок в балахоне и остроконечном колпаке, украшенными звездами и полумесяцами, с длинной белой бородой и волосами до плеч. В руке у него был посох со звездой на конце, такой же белый и полупрозрачный, как и он сам. Старичок вышел из шкафа, позабыв при этом открыть дверцы и, бесшумно ступая по вершинкам ворсинок лохматого ковра, направился к царевне. Подойдя почти вплотную, он взлетел над ней, наклонился и, брюзгливо поджимая бледные губы, спросил: «Ты обратишь на меня когда–нибудь, наконец, внимание, бестолковая девчонка, или нет, интересно мне знать?» и нетерпеливо пристукнул по воздуху посохом.

 От этого Серафима вздрогнула и проснулась.

 Она мгновенно выскочила из кресла, как будто в сиденье вырвались на свободу сразу все пружины, и закрутила по сторонам головой, готовая драться или отступать.

 Но никого вокруг не было.

 За стеной тихонько похрапывала Находка.

 Часы пробили два.

 Стрельнул спросонья и сам испугался заполошный уголек.

 На этом ночные звуки закончились, и снова со всех сторон подползла и устроилась поудобнее вспугнутая было тишина.

 «Приснится же такая ерундовина," — покачала головой царевна, стянула со слегка затекшего пальца кольцо и спрятала обратно в коробочку. — «Нужно по нормальному ложиться. Находка права. Надо использовать остаток ночи так, чтобы утром не было мучительно больно за бесцельно потраченное время, как говорил Иванушка. Или он не про то говорил? Или не он, а один из сочинителей его книг про приключения? Ох, Иванушка, Иванушка… Где же ты сейчас, друг мой сердешный… На что угодно готова ведь спорить, что не дома. Если я тебя хоть сколько–нибудь хорошо знаю, ты в ту же секунду, как про мое похищение услышал, все бросил, схватил меч, Масдая и понесся очертя голову неразбери куда. Только бы у тебя хватило ума не быть убитым, пока я тебя не найду и не спасу… Только продержись, миленький… Только не пропади… А то я тебе такое устрою, когда отыщу!..»

 Она быстро разделась, юркнула под одеяло, рассчитывая еще немного перед сном, отбросив сантименты, пока не расплакалась, пообдумывать план действий на завтра. Но едва голова ее коснулась подушки, как она тут же провалилась в сон — крепкий, спокойный, без сновидений.

 И, как ни старался старичок в звездных одеяниях, нарушить или хотя бы просто потревожить его так и не смог.

 

 

 

 Начав утро, как всегда, с блиц–урока этикета Костею («Не шаркайте ногами, не держите руки в карманах, не зевайте, когда разговариваете с дамой, не наваливайтесь на предметы, не стойте, как столб проглотили»), Серафима торжественно, как это сделала бы на ее месте любая царица, воссела за конец стола, накрытый для завтрака.

 Костей хлопнул в ладоши, и из дверцы в темной стене выскочила рыба в белом халате, с белым колпаком на голове и с подносом в плав… руках.

 Царевна подавилась собственным аппетитом.

 - Эт–то… что?

 Костей удивленно окинул окрестности взглядом в поисках необычного предмета, способного вызвать изумление его пленницы, но не нашел, и перевел вопрошающий глаз на Серафиму.

 - Что — что?

 - Вот это. На что я бы показала пальцем, если бы не мое хорошее воспитание. Нечто. Ихтиологического происхождения.

 - Ихтио… чего?

 - Вот этот ерш с руками, ваше недогадливое величество! — не выдержала царевна.

 - А что с ним? — непонимающе захлопал глазом царь. — Халат чистый, колпак отглаженный, поднос серебряный–я сам лично проверял. Шеф–повар его своими руками выпорол два раза: вчера вечером и сегодня утром, чтобы он ничего не напортачил, поэтому ведет себя он смирно и молчит, как ему положено. В чем проблема, я не понимаю?

 «Ах, выпорол. Ах, своими руками," — угрюмо прищурилась Серафима. — «Ну, хорошо, милейший работник кнута и поварешки. Я это запомню.»

 - Ваше величество, — повернулась она к Костею и сделала брови домиком, — проблема в том, что во время завтрака я рыбу только ЕМ. Рыба, ПРИСЛУЖИВАЮЩАЯ за завтраком, для меня полностью и целиком неприемлема.

 - А–а, — поморщился царь. — Это опять ваша тонкая натура. Сначала служанка, потом этот мальчишка… Кажется, я понимаю, чего вы хотите. Но это невозможно. С вашим появлением во дворце количество людей, похожих на обычных, с улицы, стало стремительно увеличиваться.

 - Стремительно? — возмутилась Серафима. — Одна горничная!

 - А раньше не было никого! А сейчас вы хотите, чтобы их стало двое! Это в два раза больше, чем было!

 - Да. Хочу. Пожалуйста?

 Услышав от гордой пленницы волшебное слово, противостоять которому иногда не мог даже он, Костей растерялся, покривился, пожал плечами и кивнул:

 - Ну, хорошо. Только для вас. Но в последний раз. Потому что такими темпами, дорогая царица, у меня замок скоро ничем не будет отличаться от проходного двора какой–нибудь трущобы. Для Елены Прекрасной я могу пожертвовать многим, но не системой безопасности, над которой трудился полвека. Везде шпионы, везде заговорщики, везде предатели. Доверять нельзя никому и никогда. Советую и вам это запомнить, ваше доверчивое величество. Эй, ты, — обратился он к поваренку. — Поставь поднос на стол и подойди ко мне.

 Тот кинулся исполнять приказание.

 Костей легко щелкнул пальцами, вспыхнул Камень, и поваренок охнул и схватился за голову.

 За человеческую голову.

 - Сгинь отсюда, уродец, — брезгливо махнул рукой царь, и мальчик бегом, пока его величество не передумало, кинулся туда, откуда появился пару минут назад рыбой.

 - Спасибо, — опустив глаза, чтобы царь не прочитал в них ее настоящих чувств, проговорила Серафима. — А теперь приступим к трапезе. Вы, насколько я поняла, больше не используете свою магию, чтобы накрывать и подавать на стол?

 - Нет, — сухо подтвердил Костей. — У меня за эти дни накопилось много работы, и я экономлю силы.

 Царевна слегка встрепенулась. «Ага. Так мои усилия не пропали даром? И наши силы теперь нуждаются в экономии? И это радует», — почти оживилась она. — «Но что это значит? Это значит, что сегодня мне надо постараться еще больше. Вот над этим мы и будем работать. Так… Что там у нас по списку вредительства на этот день? Хуо–ди. Ремонт в коридорах. Инспекция сада. И внеплановые мероприятия. Программа–максимум — поссорить его с советником и генералом, если получится. Или хотя бы заронить недоверие. Или ревность. Для устранения угрозы Лукоморью и всему Белому Свету в моем положении все способы хороши. Конечно, меня саму от них то тошнит, то просто подташнивает, но выбора у меня не остается. Естественно, можно было накинуться на них на всех с мечом, ножом или просто табуреткой и погибнуть, пришибив одного–двух–трех–десяток, как это, наверняка, сделал бы на моем месте Иванушка. Или сделать морду кирпичом, засесть в башне на голодовку, изображая гордость и презрение, как повела бы себя, без сомнения, Елена Прекрасная. Но беда в том, что я не могу себе позволить такую роскошь, когда от меня одной может зависеть будущее всего Белого Света… А, может, у меня просто воспаление мании величия? Ха. Хотелось бы мне, чтобы все было так легко и просто. Повезло Елене Настоящей — сидит себе сейчас, небось, тихонько на терраске, чай пьет с боярынями и вишневым вареньем… Косточки через перила на клумбу выплевывает… Пока я не вижу… Наверное… Невозможно ведь быть такой занудой постоянно — по себе сейчас сужу — просто невозможно! Этому ж тридцать лет учиться надо, чтобы с непривычки с ума не спятить! А тут все за день осваивать приходится…».

 Так, незаметно, под мыслительный процесс, процесс утреннего принятия пищи дошел до своего логического завершения — чаепития и десерта.

 Поваренок со смесью счастья и ужаса на лице — так, наверное, себя чувствовала бы Муму, спасенная академиком Павловым — на цыпочках подбежал к столу с подносом с чайным прибором и серебряными тарелками, быстро составил свой груз и умчался, пока царь не передумал насчет его внешности в частности или существования в этом мире вообще.

 - А это что? — сделав большие, но непонимающие глаза, Серафима осторожно, как в клетку с крокодилом, потыкала изящно оттопыренным мизинчиком в направлении тарелки, поставленной поваренком посредине стола.

 Судя по ее дислокации, это просто обязано было быть десертом.

 - Бутерброды с селедкой с луком? — полный дурных предчувствий, представил любимый десерт Костей.

 Десерт был для уроков этикета полем нетоптаным и непаханым до сих пор, потому что все это время к концу третьей перемены блюд ни у учителя, ни у ученика не хватало сил на десерт.

 И вот, случилось.

 Это сладкое слово «десерт»…

 - ЧТО??!!! Селедка? Лук? С чаем? Фи! Ваше величество. Да будет вам известно, что у вас вкусы как у вамаяссьского крестьянина! — Серафима отпрянула от стола, как будто бы царский бутерброд мог внезапно вскочить с тарелки, наброситься на нее и провонять селедкой.

 - Но что вы предлагаете? — беспомощно окинул взглядом стол Костей. — Я есть колбасу с чаем не привык…

 - И очень хорошо, — терпеливо, как не особо сообразительному ребенку, заглянула в глаз царю Серафима. — Потому что в лучших домах Лукоморья и Забугорья с чаем на завтрак едят не селедку и не колбасу, а пастилу, эстетически намазанную на тонкий сухой кусочек хлеба.

 - Пластилу?! Едят?!

 - Да. Пастилу. Едят. Все. И не вижу в этом ничего страшного, — сурово остановила его от дальнейших словоизлияний царевна. — И называется это изящным иноземным словом «тост».

 - Тост? — нахмурился Костей, пытаясь осознать, чем же все–таки хочет его накормить лукоморская царица. — Значит, с этой пластилой надо пить вино? Но у нас нет никакого алкоголя. Я никогда в жизни не пил спиртных напитков и свои помощникам запретил. Более того, маг, хоть раз попробовавший в своей жизни вино, не имеет ни малейшего шанса поступить ко мне на службу. Магия не прощает невнимания. Ни к чему замутнять мозги, когда цель должна быть четкой и ясной — вот моя жизненная позиция, и я ей горжусь.

 - Ни к чему? — рассеяно, явно ставя что–то себе на заметку, отозвалась эхом Серафима. — Нет, ни к чему. И никакого алкоголя пить не надо. А тост — это сухой хлеб с пастилой. Приобщайтесь к мировой культуре, ваше величество. Никогда не знаешь, когда пригодится.

 Вообще–то, она презирала тех лукоморских бояр, которые, морщась и отплевываясь, ели эту самую липкую пастилу с сухим хлебом только потому, что так завтракают виконты Шантони или бароны Вондерланда. И лично она предпочла бы умять с чаем несколько пряников со сгущенным молоком, или с полкило конфет, или тарелку халвы, или медовый тортик, или то же самое вишневое варенье… Но пастила — это то, что Костей хотел бы поесть сейчас меньше всего, а, значит, единственно возможный вариант десерта. Ее личная военная доктрина на текущий момент «жизнь врагу отравлю, как могу» распространялась даже на такую мелочь, и поэтому работала, как часы.

 Костей жалко пожал плечами, пошевелил пальцами, и на столе под красный отблеск Камня появилась тарелочка с разноцветными брусками с волнистыми бороздками.

 - Если вы так настаиваете…

 - Что это? — недоуменно уставилась на новое блюдо Серафима.

 - Пластила? — угрюмо ответил царь.

 Царевна осторожно отщипнула кусочек, понюхала, помяла несколько секунд в пальцах и поставила на стол маленькую собачку с хвостиком крючком.

 - А вы уверены, ваше величество, что знаете, чем отличается пастила от пластилина? — страдальчески вскинув на царя большие серый очи, уточнила она.

 - Что? Пластила? От пастилина? А разве это не одно и то же?..

 - Не пластила. Пас–ти–ла. Из вываренных яблок или ягод.

 - Какая разница? — угрюмо буркнул царь.

 - Практически никакой, — честно призналась царевна.

 Новый щелчок пальцами — и содержимое тарелки изменилось на коричнево–красную липкую засахаренную аморфную массу.

 Костей мрачно оглядел полученный результат.

 - Вы думаете, стало лучше?

 - А вы попробуйте!

 И, не дожидаясь реакции, Серафима намазала три куска и без специальных приготовлений сухого хлеба и разложила перед царем.

 - Кушайте–кушайте, — растянула губы в каучуковой улыбке она. И тут же добавила более сурово: — Ноблесс оближ.

 - Кель кошмар… — тоскливо откликнулся отзывом на пароль Костей и с отвращением понес первый бутерброд ко рту. — Смерти моей хотите…

 И тут, не забыв предварительно обозначить стук в дверь, еле слышный, но достаточный, чтобы не пасть жертвой очередной лекции царицы об Этикете, вошел Зюгма, лоснясь лысиной, улыбаясь и кланяясь, как вамаяссьский болванчик. Глядя на него, создавалось впечатление, что на сегодня в его жизни не предвиделось ничего более приятного и радостного, чем утренний доклад его величествам.

 Серафима едва заметно усмехнулась. Пожалуй, уже можно было писать книгу «Этикет как оружие массового поражения».

 - Позвольте доложить вашему величеству, — обратился он к царевне, — что ваш сад готов в строгом соответствии с вашим планом, что вы изволили нарисовать намедни. Никаких отступлений сделано не было. А еще вас ожидает там небольшой сюрприз.

 - Какой? — живо заинтересовалась Серафима.

 - Это сюрприз, — расплылся в улыбке, как блин на сковородке, советник.

 - Так пойдемте скорее, чего же вы расселись, ваше величество, перестаньте хлюпать чаем и чавкать этой отвратительной пастилой и скорее пойдем, посмотрим на — страшно сказать! — сюрприз от любезнейшего господина Зюгмы!

 - Вы идите, а я вас догоню, — махнул было рукой царь, с тоской несбывшихся надежд поглядывая на изгнанный с позором из десертов его любимый бутерброд с селедкой, и оказался прав.

 Его ожиданиям не суждено было воплотиться в жизнь.

 

 

 

 «Полным соответствием» и «никаких отступлений» в понимании первого советника было то, что там, где на схеме царицы было обозначено дерево, было дерево. Там, где куст — куст. Где трава — трава. И то, что они бывают разных пород, ничуть не смутило Зюгму при перепланировке. В конечном итоге, сад Серафимы теперь представлял собой еловый лес с зарослями шиповника, поросший лебедой в свободных от более высокой растительности местах.

 - Кто бы сомневался, — скептично окинула она взором свои владения. — А где сюрприз?

 - Сюрприз — вот! — и жестом фокусника на детском празднике он сдернул маскировочную сеть с объекта за своей спиной.

 - Что это? — ахнула Серафима, отступая на шаг.

 - Арфа, — с гордостью отрекомендовал свой сюрприз Зюгма. — Чтобы ваше величество на меня не сердилось за мои пустяковые промашки, я разыскал в подвале одной из башен вот этот инструмент. Я знаю, что все царицы и королевы очень любят играть в свободное время на арфах. Ну, просто хлебом не корми — дай поиграть. И поэтому я подумал, что эта арфа доставит вам непередаваемое удовольствие. Это так традиционно — царица, сидящая в саду и играющая на арфе.

 И он подвинул к ней поближе складную деревянную скамеечку.

 - Как это мило с вашей стороны, что вы об этом подумали… — не глядя ни на кого из сопровождавших ее, царевна боком, вытянув шею, как будто ожидая, что в любую секунду арфа может ожить и напасть на нее, отправилась на обход огромного, почти в человеческий рост, инструмента.

 Естественно, Зюгма был прав.

 Естественно, все королевы и царицы, которых она знала, играли на арфах. Некоторые даже успешно делали вид, что это доставляет им удовольствие. Можно даже сказать, непередаваемое.

 И, естественно, Серафима, будучи царской дочкой, тоже знала, как на ней играть.

 Это было очень просто. Игрок садился с одной стороны (с правой? С левой? Или вообще с торца? Но тогда с которого?) и обеими руками подковыривал струны. Раздавались звуки, как волнение на музыкальном море, из которых складывалась мелодия. Вот и все, вся премудрость.

 Кроме того, Серафима будучи Серафимой знала, как непередаваемое удовольствие сделать передаваемым.

 Конечно же, воздушно–капельным путем.

 Оставалось только испытать это на практике.

 - Вы не хотите опробовать этот замечательный инструмент? — склонил голову Костей, изучая то ли арфу, то ли Серафиму.

 - Не хочу? — вскинула брови царевна. — С чего вы взяли? Очень хочу. Просто горю желанием, я бы сказала.

 И она решительно подвинула скамеечку к тому месту, где стояла, придя, в конце концов, к выводу, что для играющего на арфе все равно, где сидеть, а для самой арфы — и подавно.

 Усевшись сбоку лицом к струнам и закинув ногу на ногу, царевна, пробуя силы, ущипнула струну потолще в середине, потом другую, третью…

 Раздался низкий гул.

 Костей и Зюгма выжидающе уставились на нее.

 - Х–хороший экземпляр, — одобряюще кивнула она. — Басы в норме. Ну–ка, а середина?..

 Еще несколько щипков.

 Музыка почему–то пока не получалась.

 Хм.

 Может, я делаю чего не так?

 Может, струны надо одновременно щипать?

 Или досмотреть их до конца?

 Нут–ка, чего там у нас еще есть?.. Потолще, потоньше и совсем тоненькие… Наверное, это неспроста…

 «У–у–у… Дзень… Дзинь…» — прокомментировала ее испытания арфа.

 Ага! Понятно.

 Так сразу бы и говорили.

 - Ваше величество, сыграйте нам что–нибудь, сделайте милость, — умильно приложив короткие толстые ручки к груди, попросил советник.

 - Сыграйте, — поддержал его Костей, не чувствуя беды.

 - Легко, — самоуверенно повела плечом Серафима. — Я как раз вспомнила, как эта система работает. Вот, слушайте.

 И над еловым садом поплыли чарующие, спотыкающиеся звуки «Чижика–пыжика».

 Иногда она даже попадала в нужные ноты.

 Советник и царь (последний, судя по лицу, изобретая новейшие методы чрезвычайно болезненной и продолжительно отправки на тот свет идиотов со своими сюрпризами) стойко высидели «Маленькую елочку», «В лесу родилась елочка» (уж больно обстановка располагала, пояснила Серафима), «Дует ветер озорной» и «Во поле береза стояла», все восемнадцать куплетов.

 Время от времени до нее долетали обрывки их переговоров шепотом:

 - …зубы заболели…

 - …сам виноват…

 - …больше не могу…

 - …нечего делать…

 - …прислать солдат…

 - …большие потери…

 - …умрунов…

 - …жестоко…

 - …стражников…

 - …откажутся…

 - …за увольнительную в город…

 - …нет времени…

 - …платить…

 - …нет денег…

 - …что делать…

 - …сама Елена… …терпи…

 - …горе мне, горе…

 И это придавало ей вдохновения.

 Но когда ее игра стала сопровождаться пением, они все же не выдержали. На втором куплете «То березки, то рябины» Костей откашлялся и решительно поднялся со скамейки.

 - Извините, ваше величество, но я вдруг совершено внезапно вспомнил, что меня ждут неотложные дела…

 - И меня тож… — подскочил было и Зюгма, но карающая длань Костея легла ему на плечо.

 - …И поэтому я ухожу, но оставляю вместо себя этого… любителя сюрпризов и музыки. Развлекайте его.

 - Вам не нравится арфа? — удивленно прервала мучения инструмента царевна, и, кажется, даже умруны из почетного эскорта вздохнули с облегчением.

 - Арфа… мне нравится.

 - Тогда слушайте еще! Я сейчас еще что–нибудь подберу. Назовите любую песню — и я ее сыграю.

 - Зюгма, какая у тебя любимая…

 - Нет–нет, — поспешила прервать его Серафима. — Я обучалась игре на арфе пятнадцать лет у самых знаменитых музыкантов Стеллы, отдала за это кучу денег и, наконец, достигла звания мастера–золотые руки арфической музыки, почтенного концертмейстера филармонии искусств Стеллы, заслуженно народного арфиста Забугорья и прочая, прочая, прочая. И я не буду ублажать ничей иной слух, кроме вашего величества. Ибо здесь никто другой не в состоянии оценить, прочувствовать всю полноту эмоций, всю гамму чувств, которую я вкладываю в свою игру. А мне так нравится играть на арфе! Я так давно не играла! Послушайте меня, ваше величество — не уходите! Я сыграю и спою что–нибудь специально для вас. Что бы вы хотели? — и она проникновенно заглянула в единственный глаз царя.

 И он смалодушничал.

 - Н–на ваш… выбор… Только недолго… Я хотел сказать, мне правда нужно идти заняться делами…

 Царевна сладко улыбнулась.

 Пытка музыкой продолжалась еще полчаса.

 Почувствовав, что у нее от струн подушечки пальцев скоро смозолятся до крови, Серафима, не закончив пиесу, быстро поднялась и поклонилась почтенной публике, давая понять, что концерт окончен. Та в ответ разразилась бурными искренними аплодисментами.

 Аплодировали и счастливо улыбались даже умруны.

 - Благодарю вас, — прочувствовано склонила голову Серафима. — Я уверена, что немного попозже, вечером, мы, настоящие ценители искусства, снова соберемся здесь, чтобы послушать мою игру и пение, а музыкальные вечера станут новой традицией этого замка.

 Зюгма схватился за сердце.

 - Да–да, я вижу, вы согласны, от всего сердца, — радостно закивала царевна и без паузы на переход к другой теме продолжила:

 - Если мне не изменяет память, нас должны где–то ожидать артели мастеровых, готовых немедленно начать ремонт.

 Зюгма, не в силах говорить, только кивнул.

 - А еще, уважаемый господин первый советник, не будете ли вы так любезны проводить меня в тот подвал, где вы нашли эту изумительную арфу? Может, там есть еще что–нибудь примечательное, такого рода?

 - Нет! — испугано вскинулся Зюгма, и Серафима поняла, что она на верном пути. — Не надо!.. Там нет ничего интересного, я хотел сказать, только старые вещи, мебель…

 - Старая мебель. Какая прелесть, — прижала натруженные пальцы к груди царевна. — Антиквариат сейчас как раз в самой моде. И чем антикварнее антиквариат, тем современнее. Так что, давайте зададим ход ремонту, и — вперед. У меня есть такое предчувствие, что все это будет не напрасно.

 

 

 

 Даже при самом тщательном разбросе артелей их на весь замок не хватило, и поэтому пришлось ограничиться теми его частями, которые были наиболее посещаемы руководством страны. Они должны были запомнить этот ремонт на всю жизнь.

 Раздав артельщикам по нескольку экземпляров своих эскизов — для окон, стен, дверей, потолков, багетов и плинтусов, царевна провела с ними получасовую вступительную беседу. Убедившись, что все рабочие выведены из душевного равновесия, то есть должным образом раздражены, запутаны или просто запуганы, чтобы делать все не так, не то и не тем, готовы ронять, просыпать и проливать все, что попадется им в руки, Серафима, довольно ухмыляясь про себя, обратила высочайшее внимание на маячившего все это время где–то на заднем плане Зюгму.

 - А, милейший господин первый советник, — кивнула, наконец, она головой, давая понять, что его присутствие замечено. — Вы, наверное, меня ждете, чтобы заняться осмотром подвалов.

 - Да, — важно кивнул Зюгма. — Я получил разрешение его величества…

 - Вообще–то, я не спрашивала. Я утверждала, — приподняла бровь Серафима.

 - Да?

 - Да. И хотела вам сообщить, что как только мы приведем замок в соответствие с постулатами хуо–ди, мы сразу же, не откладывая, посмотрим, что интересного прячут ваши подземелья.

 - Что?.. Чего?.. Что вы опять собрались делать с нашим замком?.. — переход от тотального благодушия к затравленному испугу не занял у советника и доли секунды.

 - Ну, во–первых, это не ваш замок, а его несравненного величества царя Костея, — снисходительно хмыкнула царевна. — Во–вторых, поскольку у него есть на меня определенные планы — вы, наверное, в курсе — теперь это настолько же мой замок, насколько и его. И поэтому его величество сказало, что я могу делать с ним все, что хочу, если пообещаю не разбирать его по камушку до основания.

 - Но он ничего мне не сообщил…

 - Он положился на меня. Или просто не счел нужным. Или то и другое. Выбирайте.

 - Хорошо, — вздохнул украдкой советник. — Что вам для… ЭТОГО… потребуется?

 - Рабочие или какие найдутся руки для передвижения мебели, копки пруда, посадки деревьев и прочих операций. Также мы будем переносить кухню, перевешивать двери и перемещать вещи из подвалов в комнаты.

 - Старый хлам?!..

 - Да выучите же вы, наконец, новое слово, ваше светлейшество, — презрительно фыркнула царевна. — Не старый хлам, а АНТИКВАРИАТ!!!

 - Хорошо. Я запомню, — сдался Зюгма. — Если вы объясните мне, чем они отличаются.

 - Если это в подвале и бесплатно — это хлам. А если в лавке и за деньги — антиквариат. Предельно тупо.

 - Но ведь сейчас–то он в подвале и бесплатно!

 - Если хотите, я открою прямо здесь и сейчас лавку и буду брать с вас за него деньги, — снисходительно повела плечом царевна.

 Зюгма развел руками, сдаваясь без боя.

 - Кроме того, мне понадобится широкое зеркало высотой с внешние ворота, — продолжила загибать пальцы Серафима.

 - А это–то зачем?!..

 - Советник, ну что вы за человек? — капризно воздела очи горе царевна. — У вас вопросов больше, чем ответов. Или вы действительно хотите узнать всё о хуо–ди? Я, конечно, могу выкроить денек–другой и устроить вам лекцию…

 - Нет–нет, спасибо! — испуганно вскинул пухлые ладошки советник.

 - Ну, тогда не задавайте лишних вопросов. Сколько человек прислуги у вас имеется?

 - Сто сорок девять, — не задумываясь выпалил советник.

 - М–мало, — решительно приговорила царевна. — А сколько солдат и этих ваших… умрунов… в гарнизоне?

 - Тысяча сто солдат, сто двадцать стражников — для внутренних караулов — и шестьдесят умрунов. Из них свободны от несения караула тысяча двадцать солдат, восемьдесят стражников и пятьдесят умрунов.

 - Хм… Тысяча триста душ тягловой силы… — задумчиво помяла подбородок царевна. — Надеюсь, хотя бы на первое время должно хватить…

 «…Для создания полной, абсолютной и безоговорочной неразберихи," — про себя договорила она, — «когда никто во всем замке даже под страхом смертной казни не сможет сказать, где у них тут теперь кухня, где кладовые и где он сам.»

 - Тысяча двести девяносто девять, с вашего разрешения, — закончив загибать пальцы, хмуро поправил ее Зюгма.

 - Тысяча триста, советник, — мило улыбнулась ему Серафима. — Вы забыли посчитать себя.

 

 

 

 Результаты совмещения ремонта и претворения в жизнь заветов хуо–ди в одном отдельно взятом замке превзошли все, даже самые смелые ожидания Серафимы. Каменщики, повара, маляры, умруны, штукатуры, солдаты, прислуга — все, казалось, поставили себе целью уместиться одновременно на одном, ставшем вдруг и сразу очень маленьким, пространстве, сталкивались, налетали друг на друга, со страшным грохотом и ругательствами роняли вещи, инструменты, кухонную утварь и съестные припасы. Рушились строительные леса под натиском перетаскиваемой мебели. Падали с оползнем тележки с продуктами и поварята в свежевырытый пруд. Скрипели и ломались передвигаемые по компасу кровати и полы под ними. Заблудись и жалобно аукались в посаженой ими же самими роще помощники Зюгмы.

 Царь Костей, погрузившись в свои черные дела, которые должны были быть сделаны еще несколько дней назад, не потребовал обеда, и повара — конечно, только те, которые вообще вспомнили про обед, про царя или про свои обязанности — вздохнули с облегчением. Но неотвратимо, как гроза, надвигалось время ужина, а никто из кухонного персонала и под страхом полного превращения в рыб не мог даже предположить, в каких концах Белого Света находится сейчас их блудная кухня, еще утром притворявшаяся тихой и ручной домоседкой.

 Серафима, почти сорвав голос от выкрикивания команд и распоряжений, половина из которых противоречила и отменяла вторую половину, с чувством хорошо выполненной работы потирала руки: день прожит не зря. Такой беспорядок и путаница сами по себе не возникают.

 И, что самое главное, не устраняются.

 Кроме того, под шумок ей удалось обойти почти весь замок, кроме Паука и Проклятой Башни, куда ее вежливо, но непреклонно не пустила умруновская стража.

 Но и того, что удалось увидеть, казалось достаточно. Теперь она знала, где находятся казармы солдат, умрунов и стражников, квартиры офицеров и колдунов — помощников Зюгмы, местонахождение источников воды, продуктового склада и запасов оружия, расположение, вооружение и состав караулов… Короче, все, что пригодилось бы при штурме или осаде этого замка.

 Теперь дело было за малым.

 В радиусе нескольких сотен, а может, и тысячи километров не было никого, кто мог бы этот зловредный замок штурмовать, или хотя бы осаждать.

 И поэтому, тайно вздохнув, ей пришлось смириться с неизбежным и жить дальше.

 С проезжающих мимо тележек царевне ближе к вечеру удалось незаметно стырить и утолкать в карман кусок сыра и несколько охотничьих колбасок, а потом так же незаметно умять их. И теперь она с картинным высокомерным недоумением поглядывала на Зюгму, когда тот, под аккомпанемент бурчащего живота, под нос себе, не надеясь найти отклика в холодном сердце царицы, жаловался на непереносимый голод.

 - Ну же, господин советник, — снисходительно–покровительственно похлопала она его по руке. — Нельзя быть рабом своего желудка. У нас еще не все закончено на сегодня.

 - Да? — жалостливо вскинул он на нее слезящиеся от пыли и голода глаза.

 - Конечно. Помните, вы обещали мне показать тот подвал, где вы обнаружили мою арфу?

 - Я?.. Ах, да… А, может, не сегодня? Завтра? Потом?.. — предложил он, не надеясь на успех.

 Серафима пожала плечами.

 - Потом, так потом. Тогда сейчас пойдемте в сад, я вам сыграю, пока эти бестолковые повара разберутся, где у них кастрюли — я как раз вспомнила несколько хороших песен…

 Она посчитала излишним сообщить, что в кастрюли, предварительно продырявленные, сейчас группа свеженазначенных садовников на противоположной стороне замка сажает «банзай» — самые кривые и недоразвитые из приготовленных для посадки молодых деревьев. Перенаправить оставленную на пару минут без присмотра утварь не составило труда, и теперь, пока кастелян не закупит новые посудины, всему замку придется питаться только тем, что можно приготовить на сковородках.

 Если их найдут.

 Потому что текущую дислокацию сковородок не знала даже неутомимая Серафима.

 При упоминании о музыке и пении бедный господин первый советник забыл про голод.

 - Нет, что вы, ваше величество, я совсем не это имел в виду… Если вы хотите посетить его сейчас — милости прошу, это под западным крылом. Но клянусь вам — там нет ничего интересного! У волынки сгнили меха, у контрабаса сломан смычок, клавесин расстроен, потому что у него нет клавиш, саксофон без мундштука… А кроме музыкальных инструментов там смотреть и не на что — одни бочки с уксусом и полки с бутылками от пола до потолка, несколько тысяч, наверное…

 - А в бутылках что? Тоже уксус?

 - Скорее всего, — пожал плечами Зюгма. — А что там еще может быть?

 Серафима, боясь даже мельком подумать, ЧТО там может быть, чтобы не спугнуть удачу, тоже равнодушно повела плечом.

 - Хм. Действительно. Чему там еще быть. Давайте посмотрим.

 Они пересекли площадь, огибая холмы выкорчеванного для копки пруда и посадки деревьев булыжника, россыпи мелкой кухонной утвари вперемежку с картошкой, баррикады недошедшего до нового места своей дислокации и развалившегося по дороге старого хла… антиквариата, лопат, ведер, бетономешалок, мешков со штукатуркой и прочих следов дневной жизнедеятельности обновляемого замка, и спустились в подвал западного крыла по темной узкой каменной лестнице, освещаемой всего одним факелом.

 Витым железным ключом Зюгма открыл массивную дубовую дверь и щелкнул пальцами.

 В воздухе перед ним повисла светящаяся груша.

 - Ну, вот, смотрите, я же говорил — ровно ничего интересного, ваше величество. Старые музыкальные инструменты, — он непроизвольно поежился при этих словах, — бочки и бутылки с уксусом. Ума не приложу, честно говоря, зачем старым хозяевам замка было нужно такое количество уксуса? Столько маринадов не съесть всей страной, не то что городом или дворцом!

 - М–да… Какая жалость… Такие ценные инструменты — и пропали… — с непередаваемой горечью в голосе объявила царевна после осмотра останков небольшого оркестра, сваленных почти у двери.

 Слова эти пролились бальзамом на воспалившиеся было душевные раны советника. В принципе, если подумать, то ведь и с арфой за ночь может что–нибудь случиться — размокнет под дождем, или струны лопнут…

 Ободренный этой мыслью, он уже безбоязненно прошел вперед, к ближайшей бочке, и приоткрыл кран.

 В нос шибануло кислятиной.

 - Ф–фу… — капризно поморщилась царевна. — Закройте немедленно!

 Зюгма поспешно выполнить приказ и выжидательно повернулся к Серафиме.

 - Пойдем наверх? — предложил он. — Мы проделали сегодня поистине титаническую работу — его величество наверняка будет доволен — и заслужили вечерний отдых.

 - Сейчас, сейчас, — рассеянно закивала Серафима и подошла к косым полкам, с которых донышки бутылок калибра ноль–семь торчали вверх как жерла пушек с чрезвычайно хорошо вооруженного пиратского корабля, готового к обстрелу.

 Как выяснилось, к абордажу он тоже был готов — штопор лежал на столе у стены, рядом с перевернутыми вверх дном полулитровыми кружками из толстого синего стекла.

 - Сейчас, сейчас… — привычным жестом Серафима выдернула пробку и повела носом над горлышком темно–зеленой, шершавой от пыли бутылки. — Ах–х… Кр–расота–а…

 - Что там? — покосился советник.

 - Плодово–ягодный напиток. Для восстановления потраченной при работе энергии. Наверное, старинный рецепт. Эти старики древние знали, что делали.

 - Да? — Зюгма подошел поближе. — Вроде морса?

 - Точно. Вроде морса. Только более действенный.

 - Да? А он не испортился за столько времени?

 - Сейчас проверим, — повела плечом Серафима, быстро протерла подолом одну из кружек и плеснула на донышко.

 - Ну, как?.. — Зюгма от нетерпения вытянул шею и причмокнул.

 - Восхитительно, — сделала один, но большой глоток царевна и закатила глаза. — Прямо силушка по жилушкам идет — аж чувствую!.. А какое амбре!..

 - Что?..

 - Пахнет, говорю, вкусно!

 - А–а… — понимающе кивнул советник и заискивающе заглянул царевне в глаза. — Разрешите, ваше величество, попробовать труженику волшебной палочки чуть–чуть?..

 Серафима сделала вид, что засомневалась.

 - Пожалуйста? — словно в подтверждение своего статуса прибег к магическому слову Зюгма, и ее величество сдалось.

 - Ну, хорошо. Только не больше пяти бутылок.

 - Сколько? — захлопал глазами колдун. — Так много?

 - Что вы, разве это много! Вин… тамины — не водка, много не выпьешь, — обворожительно улыбнулась царевна. — Пять — самое то. Чтоб по–настоящему почувствовать эффект воздействия, так сказать…

 - Вин… тамины, вы сказли? — колебания, вызванные мыслительным процессом, достигли лица Зюгмы. — А что это?

 - Это–то? — округлила изумленные очи царевна, давая понять, что такой дремучести от первого помощника самого царя не ждала.

 - Н–ну, да… Что–то я… подзабыл…

 - Витамины, я сказала. Их придумали знахари Забугорья много лет назад, доказали, что они полезны для здоровья и обязали крестьян добавлять их во все выращиваемые продукты, вплоть до цветов.

 - Как они доказали, что витамины полезны для здоровья? — заинтересовался колдун.

 - Очень просто. Они объединились и стали превращать в лягушек всех несогласных. И все очень скоро поняли правоту их точки зрения. И, кстати, наконец об эффекте — почему бы вам не проверить его на личном опыте…

 Не дожидаясь реакции советника, Серафима ловко протерла вторую кружку и наполнила ее почти до краев бордово–красной жидкостью.

 - Прошу!

 - Хм… Попробуем…

 Сначала осторожно, потом со все увеличивающейся скоростью, как очистившаяся от засора мойка, Зюгма втянул в себя напиток, вытер рукавом толстые губы и крякнул.

 - Ну, как оно? Бодрит? Заряжает? Освежает? — заботливо заглянула в лицо колдуну царевна.

 - З–замеч–чательно! — затряс башкой тот. — Лучше морса! Лучше к–кваса! А все эти в–вин… тамины, наверняка! В–ваше в–величество — вы з–золотая д–девушка! П–подумать только, он п–простоял у нас п–под самым носом столько лет, а мы и н–не знали! Н–нут–ка, н–налейте–ка еще!

 - Сам налейте, — любезно отозвалась Серафима.

 - С удовольствием! — молодецки подмигнул советник и плюхнул себе щедрой рукой остатки. — За в–вас!

 - И за вас, и за нас… — задумчиво отозвалась Серафима и помяла подбородок.

 Кажется, ей только что пришла в голову еще одна забавная идея.

 - А послушайте, советник, — вкрадчивым, ангельским голоском проворковала она, как только Зюгма опустошил и эту кружку.

 - Да, мое в–величество, — расплылся в блаженной улыбке колдун.

 - Вы были совершенно правы, когда сказали, что все сегодня замечательно поработали. И, сдается мне, нам следовало бы как–нибудь поощрить их честные усилия… — она обвела глазами бесконечные, уходящие в бесконечную темноту подвала ряды полок. — Вот только как?..

 - О! — не задумываясь ни на мгновение, воскликнул нежно порозовевший советник. — Меня оз–зарила од–дна ид–дея!

 - Какая? — сделал большие глаза царевна, готовая переоформить и перенаправить эту идею в нужное русло, если бы что–то пошло не так.

 Но этого не понадобилось.

 - П–посмотрите, сколько здесь б–бутылок! Если даже раздать в–всем п–по одной, тут еще ос–станется их в–видимо–н–невидимо! И — з–заметьте! — все это аб–бсолютно б–бесплатно для к–казны! П–пусть в–восстанавливают свои с–силы — нам они завтра еще п–понадобятся!

 - Ой! И верно! — изображая телячий восторг, всплеснула руками Серафима. — Какая превосходная мысль! Но хватит ли по одной–то?..

 - Т–тогда… п–по две! — в припадке неслыханной щедрости махнул рукой советник.

 Пустая бутылка слетела со стола.

 - Какой вы умный, господин первый советник! — сложила на груди руки Серафима и изобразила лицом благоговение. — Вы, должно быть, служите первым советником уже изрядно времени?

 - Да–н–нет, — скромно покачал головой Зюгма. — В–всего несколько д–дней.

 - Да вы что!? — продемонстрировала теперь уже глубочайшее изумление царевна. — С такими талантами — и прозябать в безвестности? Его величество вас явно недооценивал. Вы заслуживаете большего. Несравнимо большего. Я в этом не сомневаюсь.

 - Кхм… — засмущался колдун. — Н–ну что вы… Вы дейс–ствительно так с–считаете?.. Кхм… М–да… Да. Его в–величество и впрямь… иногда… к–как бы… с–свысока… с–смотрят на меня… Н–но я еще д–докажу… ч–чего я… с–стою. В–вот увидите.

 И тут же, без перехода, пошевелил пальцами, подзывая к себе еще одну бутылку. По пути она очень любезно успела открыться, наклониться и, долетев до кружки, сразу же наполнила ее до краев ароматным, желтовато–прозрачным, и плавно опустилась на стол.

 Зюгма пошевелил пальцами другой руки, и кружка поднялась в воздух и направилась прямиком к его губам. Терпеливо дождавшись, пока советник осушит ее до последней капельки, она опустилась рядом с бутылкой.

 Серафима разразилась аплодисментами.

 Колдун довольно ухмыльнулся, склонил на секунду голову и рявкнул:

 - С–стража!!!

 Двое собакоголовых, обгоняя и отталкивая друг друга, влетели в подвал.

 - Наша жизнь — твоя жизнь!

 - Помню, — отмахнулся Зюгма и важно продолжил: — П–передайте п–приказ моему п–помощнику… к–как его там… С–самшиту… чтобы он н–немедленно… согнал в–всех… кто с–сегодня работал… с–сюда… для п–получения н–награды. Времени — д–десять… — и он украдкой глянул на царевну, чтобы убедиться, обратила ли она внимание, как авторитетно он управляется с этими дуботолами, — н–нет, п–пять… минут… Ис–с–сполняйте!

 - Но мы должны… — начал было один из них и чуть не подавился собственными словами, когда Зюгма подпрыгнул от злости и проорал:

 - БЕГОМ!!!

 Пятнадцать минут и одну бутылку спустя у входа в подвал взбухла разношерстая толпа.

 Организовав живую цепь из умрунов на дежурстве и проинструктировав их больше двух в руки не давать, колдун с наслаждением опустился на стул, вытянул ноги и бережно облапил волосатыми ручищами наполненную кружку.

 - Эликс–сир ж–жизни! — полупьяно улыбаясь, отпил он половину одним глотком и звонко икнул. — Н–напиток б–богов!.. Вос–с–с–с… вос–с–станав–в–влив–в–вает жижненные… зизненные… зижненные щилы… жизненные силы… на раз–два…

 - Великий человек, великий! — как бы не веря своим глазам, восхищенно качала головой Серафима.

 С улицы стали доноситься первые звуки восстановления жизненных сил…

 - А скажите мне, пожалуйста, многомудрый господин первый советник, куда подевался тот человек, который занимал эту должность до вас? — подливая в кружку Зюгмы вина, но не слишком много, чтобы он не потерял дар коммуникации раньше, чем надо, вкрадчиво вопросила царевна, чтобы издалека завязать более интересный для нее разговор.

 - Ч–черносл–лов–та? — свалил глаза в кучу тот. — А–а, он… Он сейчас на ответственном задании находится. В тылу в–врага. П–по лич–чному п–поручению самого в–величества.

 - А где бы это он мог исполнять такое задание? — не отставала она.

 - А–а… Он–та… Он в… в этом… к–как… его… У вас дома… он.

 - Где? — нахмурилась непонимающе Серафима и криво пошутила: — Во дворце в Лукоморье, что ли?

 - Ага! — обрадовался советник. — В–во дворце. В Л–луко… морье…

 Внутри у нее все захолодело, сердце пропустило такт, дыхание сбилось.

 - К–как… это?.. Зачем?.. Почему?..

 - А–а! — ласково улыбаясь, Зюгма поднял толстый палец–сардельку и покрутил им в воздухе. — А это хитрый п–план… самого ц–царя… К–костея.

 - Поняла, — кивнула Серафима непослушной головой. Это я такая пьяная с одного глотка, или пол уходит из–под ног?… Что они такое задумали? Что там делает Чернослив… или как там его?.. Что–то очень плохое… Что же это такое делается–то, а?!..

 - Он послал его извиниться за мое похищение и попросить у моего супруга развода, чтобы жениться на мне, — как можно равнодушнее произнесла она первое, что пришло ей в голову.

 Зюгма пьяненько засмеялся.

 - Э–э, нет, д–девица. И вовсе все н–не так… Я, может, и с–самый умный тут… но только п–после его величества. Т–такой п–план надо пятьдесят лет в–выдумывать…

 - Да ну, — пренебрежительно махнула она задрожавшей вдруг рукой. — Что уж там может такого умного–разумного выдумать ваш царь, что никому больше и в голову не придет?

 А чей это такой незнакомый противный фальшивый голосок?

 Ой.

 Это же я…

 - А в–вот чего, — вытянув шею и понизив голос, заговорщицким шепотом прогудел ей прямо в ухо Зюгма. — Вашему м–мужу жить осталось н–недолго… Сейчас на в–ваших южных гарани… аграни… границах… в–война идет… С к–кочевниками… Так он с войны н–не вернется. И его б–брат… т–тоже… О младшем сыне ц–царя Л–лукомолья… М–мухомолья… М–мухоморья… Ну, с–страны вашей… царь К–костей тоже… п–позаботится… А сам ваш царь… он стал… слишком стар… чтобы п–пережить потерю всех… с–сыновей… за такой… к–короткий… срок. Враги г–государства… т–тем временем… п–перейдут в наступление. И тогда об–бъявляется… он… п–прогоняет в–врагов… к–оторых он сам же и… это… науськал… натравил… наслал, то есть… спасает ц–царство… и становится м–мужем… вас… то есть… спасенной им… от злобного З–змея… царицы… и повелителем самой большой и б–богатой с–страны.

 - Ах, вот как… вот как… вот как… — Серафима не знала, что ей сейчас чувствовать — злость, ненависть, отчаяние, или все их возможные оттенки, и поэтому решила выяснить это позже, а сейчас пойти дальше.

 - Д–да. Вот так. И иначе ни–как, — радостно подтвердил колдун и допил вторую половину содержимого кружки. — Ну, как вам н–нарав–вится… п–план?..

 - Очень. Очень. Интересно, — подтвердила царевна, сжав кулаки и зубы. — Вот только я не поняла — а где же во всем этом, все–таки, ваш Чернослив?

 Зюгма щелкнул пальцами, и бутылка вылетела со своего гнезда на полке вамаяссьской шутихой, брызгаясь белым полусухим на все четыре стороны из отбитого горлышка. Лихо подлетев к столу, едва успев затормозить перед носом колдуна, она, трясясь и отплясывая в воздухе, равномерно распределила остатки содержимого на кружку, балахон Зюгмы и его сапоги, отлетела к стене и звонко лопнула.

 - Т–так т–тебе… и н–надо!.. — мстительно потряс кулаком маг в направлении усопшей посудины и снова повернулся к царевне. — А–а… Чернослов–то… вы имели в–в–в–в–виду?.. А я не с–сказал?.. Вот память… д–дырявая… — и он хлопнул себя по лбу, но промазал. — А он сейчас в этом… как его… ну, у вас. Дома. Хозяйничает. Захватил п–правление… царс–скую семью… к–казнил их… в–всех… к леш–шему… Это от него в–в п–первую очередь его… в–величество… будут вас ос–свобжод… обсвоб… освожбождать. Вот.

 И расхохотался, как будто ничего более веселого в своей жизни он не слышал, и вряд ли теперь уже услышит.

 Серафима побледнела.

 А вот это конец.

 Если Чернослов там, он уже должен был во всем разобраться и сообщить Костею, что произошла ошибка, что она — вовсе не Елена, а настоящая Елена там, дома…

 Или нет?

 Или не должен?

 Костей ведет себя так, как будто ничего не знает.

 Притворяется, гад?

 Или нет?

 А если ему этот… Черно… слов… ничего не сказал? Если он задумал какую–то свою, еще более изощренную игру?

 И в середине всех этих игрищ угадайте с трех раз, кто?

 М–да…

 Что такое «не везет», и как с этим бороться…

 Но убиваться некогда, а плакаться некому.

 Значит, надо использовать этот шанс. Если даже я доживу до завтра после того, как Костей увидит, ЧТО там, снаружи, происходит, такого больше не будет…

 А снаружи доносился треск и стук драки, слезы признаний в вечной дружбе и крики песен. Веселье было в самом разгаре.

 - А послушайте, господин первый советник? — вкрадчиво–ласково постучала Серафима пустой кружкой по пальцам Зюгмы, и он проснулся.

 - Ч–во?

 - Я говорю, что сегодня я увидела практически весь замок. Но мы не успели осмотреть еще одну башню.

 - К–кую?

 - Не помню, как она называется. Но это между Царицей и Осой.

 - А–а… — приоткрыл один мутный глаз колдун. — В–вам туда… нельзя… в–входить…

 - Почему? — недоуменно пожала плечом царевна. — Ведь я же буду не одна, а вместе с вами?

 - П–потому что… П–потому что мне тоже н–нельзя… туда в–входить…

 - Вам? Самому выдающемуся первому советнику из всех первых советников, когда–либо дававших советы на Белом Свете?! Но почему?! — коварный план рушился на глазах, и Серафиме уже не приходилось разыгрывать удивление и разочарование.

 - П–потому что… — Зюгма разлепил второй глаз и быстро просканировал подвал, лестницу и пространство под столом. Слегка успокоенный и ободренный результатом — каков бы он ни был — он продолжил, конспираторски понизив шепот до едва слышного шипения:

 - П–потому что там… ж–живет… наш ц–царь!..

 Видя, что иных пояснений за этим откровением не следует, царевна таким же шепотом–шипением спросила:

 - Ну, и что? Мы же к нему в гости не пойдем. Мы просто посмотрим, что там есть интересного, и уйдем. Может, там даже ничего интересного и нет.

 - Х–ха! Н–нет! Есть! Потому–то в эту… б–башню… б–без его п–приглашения… никто н–не может… войти… Она — З–заклятая… Потому что т–там у него… — он дико оглянулся, но не увидел ничего угрожающего, и продолжил: — там у него… Пламя!..

 - Пожар, что ли? — наморщила лоб Серафима.

 - Х–ха! П–пож–жар!.. Ж–женщ–щин–на!.. П–пламя С–сердца З–земли!..

 - Ну, и что? — недоуменно заморгала царевна.

 - К–как это… что?!..

 Советник щелкнул пальцами, и очередная бутылка пошла на взлет, но, едва оторвавшись от полки, изобразила сначала крен, потом тангаж, потом рысканье, после чего, сделав «мертвую петлю», она вошла в пике, и с мокрым дзинем закончила на камнях пола свой недолгий, но богатый впечатлениями полет.

 Зюгма, расстроено оглядел место катастрофы.

 - Ц–царица…

 - Да?

 - Т–ты м–меня… у–уважаешь?

 - Уважаю, — автоматически отозвалась Серафима.

 - Н–налей?.. П–пажа… луста…

 - Беспременно.

 Колдун отпил полкружки, икнул и, недоуменно глянув на Серафиму, поинтересовался:

 - О ч–чем это… я?..

 - О Пламени, — мгновенно подсказала та.

 - Д–да. П–пламя, — согласно кивнул он головой. — Я г–гов–врю… м–мест в–выхода… т–такого Пламени… к п–поврех… поврех… порверхности… н–на всем Белом С–свете — р–раз — и об–бчелся!.. Т–только в одном м–месте… Точка!.. Н–нашел ее — и т–ты ц–царь!.. Оно исп–пользуется… для самого с–страшного… с–самого крепкого… к–колдовства!.. Н–нич–что не м–может… ему портиво… потриво… протриво… помешать.

 «Я сам сделал его пятьдесят лет назад… В этом самом замке… В сердце моей магии… В Заклятой башне. Чернь называет ее Проклятой…» — тут же назойливым утопленником всплыли в памяти Серафимы слова Костея.

 Так вот о чем он говорил вчера в Пауке… Камень из Пламени Сердца Земли. Хм… Новости анатомии на мою голову… Обычно–то камни бывают в почках…

 - …и ОН… — Зюгма в это время не переставал говорить, и сейчас снова зыркнул по сторонам, не появился ли часом кто незваный, и продолжил еще тише, на грани слышимости, зажевывая и проглатывая слова: — …и ОН сп–провадил… с–старого… ц–царя… на тот с–свет… от г–горя… он с–сам угас… д–даже т–травить… не п–пришлось… и стал бес… смертным… п–после того… к–как… к–как это П–пламя… об–бнаруж–жил…

 - Да–а?.. — протянула Серафима тоном, явно показывающим даже пьяному в балахон магу, как потрясающе интересно ей все то, что он говорил, говорит и когда–либо еще будет говорить. — Да–а?..

 - Д–да, — уронил он голову на залитую вином грудь. — А ещ–ще… а ещ–ще он д–держит там… с–свое… й–яй… цо…

 - Что?! — вытаращила глаза царевна.

 - Йяйц–цо, — колдун для особо сообразительных изобразил в воздухе обеими руками упомянутую только что фигуру. — Йяй–ц–цо. Ч–что не п–понят… но?.. К–которое ук–крал… у З–змеи… В с–сундуке… Н–над П–пламм… Плам–менем… Чтоб в–вылупилось… И она теперь у н–него… н–на п–побегуш–шках… К–как в с–каз–зке… Йяйц–цо — в с–сундуке… С–сундук — н–на цепях… Ц–цепи — н–над Плам–менем… Он… х–хитрый… как д–демон… З–заставил ее… себе… себя… себю… любить… себя… Если что… с ним… с–случится… с–сказал он ей… или она его обсп… осп… обс… слушается… этот с–сундук в Пламя — юх!.. и нету… А это — п–последнее… Остальные он ещ–ще… раньше… в п–пропасть… юх! — и нету… А Зем… Земеи… несутся раз в ж–жиж… з–зиж… жизни!.. Г–ром–мадного ума… ч–челов–вечищ–ще!.. — поспешно и громко, как будто и через пьяный угар до него дошло, что говорит он слишком много и не то, что надо, добавил Зюгма, пытаясь одновременно оглянуться по всем сторонам и не сползти при этом под стол.

 - А что с ним может случиться–то? Он же бессмертный! — нетерпеливо подалась к колдуну Серафима, но тот только захихикал и медленно отвалился на спинку стула.

 - С–спроси… с–сама… — посоветовал он. — Мне… н–не г–говорит… Хи–хи–хи… Хи–хи–хи… Хи–хи–хи… Х–х–х… Х–х–хр–р–р–р… Хр–р–р–р…

 Царевна критически оглядела советника и пришла к неутешительному выводу, что он больше абсолютно никому не кабельный. Но оставалось сделать еще одну, последнюю, но самую важную вещь.

 Она потрясла, потыкала, постукала Зюгму, но в виду отсутствия видимых результатов, в конце концов пришлось прибегнуть к испытанной кружке.

 - Ой, — озадачено потряс колдун отшибленными пальцами и открыл изумленные очи. — К–кто это?.. Ч–чего надо?..

 - Это я, царица твоя Елена Прекрасная, — любезно напомнила Серафима.

 - Йя… с–слуш–шаю?.. — колдун отважно попытался собрать глаза в кучу и сфокусировать их на собеседнице.

 - А как вы думаете, господин советник, какая завтра будет погода? — пристально глядя на Зюгму, поинтересовалась Серафима. — А то все пасмурно да пасмурно. А солнца надо бы хоть чуть–чуть. И ветер слишком прохладный. А дождь ни к чему.

 Она с детства знала, что в разговоре запоминается последняя фраза. И теперь, если колдуна спросят, о чем он говорил с пленницей, он ответит «О погоде».

 - У–г–гу… — промычал Зюгма. — Прхлдный… Дждь…

 И снова поспешил вернуться в царство сна.

 Царевна почесала в затылке. В кои то веки ей был предоставлен карт–бланш в смысле перемещения по территории замка. Если удастся выбраться из подвала незаметно. Если там, наверху, еще есть, кому замечать.

 Куда пойти?

 Инстинкт толкал к воротам.

 Недоверие — к Проклятой башне.

 Здравый смысл — к своим покоям.

 Серафима поскребла в затылке и решила было начать по списку, но у выхода из подвала все и завершилось, не успев начаться.

 - Нам приказано охранять вас, — сделал к ней шаг и почтительно отдал честь один из трех умрунов, сменивших на посту своих предшественников из собачьей стражи — видимо, старший.

 - Мы должны проводить вас до вашей башни, — присоединился к нему второй.

 - Спасибо, не надо, все свободны, — сделала обреченную на провал попытку Серафима.

 - Это приказ, — вступил третий, с факелом.

 - Чей?

 - Штандарт–полковника Кирдыка.

 - А я — ваша царица. И по званию старше вашего штандарт–полковника. Так? — она, уперев руки в боки, сердито уставилась на гвардейцев.

 - Так точно! — в голос ответили они.

 - И я приказываю вам идти в казармы. Отдыхать. Поняли? Вы мне не нужны.

 - Никак нет!

 - Почему?

 - Мы должны выполнять приказ, если его не отменили.

 - Отменили! Я! Только что!

 - Приказ штандарт–полковника может отменить только генерал Кукуй или царь Костей. Мы будем сопровождать вас до вашей башни, — старший умрун оставался невозмутимым.

 - Тьфу, солдафоны, — рассержено выразила свое отношение к происходящему Серафима и покорно поплелась к месту постоянного заключения, обходя кучи выползшего за день из своих норок мусора и неподвижных храпящих тел.

 

 

 

 Едва дождавшись, пока за провожавшим ее почетным конвоем закроется дверь, Серафима, подхватив на ходу один из ночников, предусмотрительно зажженных Находкой и едва не сбив ее саму с ног, бросилась к лестнице, ведущей к Змее.

 Огромный зал без перегородок и мебели был тих и пуст.

 Царевна, как капля воды на раскаленной сковородке, метнулась в один угол, в другой, в третий — никого.

 Замедлив шаги, она подошла к зияющему черным небом на фоне черного камня окну во всю стену и осторожно выглянула наружу.

 И там никого.

 - Дурацкая змеюка… — чуть слышно процедила она сквозь зубы, устало опустилась на край и свесила ноги в темноту. — Чтоб ты лопнула… Ну вот где вот можно летать в такую вот позднь, а?!.. Когда ее надо — никогда не найдешь!.. Придется ждать.

 Но не прошло и полминуты, как она уже стучала кулаком по камням в бессильном отчаянии:

 - Ну вот где она, где, где, где, где?!..

 Змиулания была нужна ей срочно. Это было в их обоюдных интересах. От того, как скоро она вернется в башню, могла зависеть не только жизнь самой Серафимы, но и существование того, что Змея так тщательно и так нервно от нее скрывала и чем дорожила настолько, что предпочла пойти в услужение к ненавистному Костею, нежели подвергнуть это опасности.

 Ее единственного яйца.

 Ее будущего Змейчика.

 Или Змеюшки?

 Если Костей узнает от Чернослова, что она никакая не Елена, то плохо будет всем и сразу.

 Бедная Змеючка…

 Бедные лукоморские родичи…

 Бедный Иванушка…

 Бедная, бедная я…

 Серафима была на грани срыва. Она была готова рвать, метать, рычать, царапаться и кусаться. Если бы она застала Змиуланию на месте, она бы, не задумываясь, бросилась сражаться с нею голыми руками, и если не победила бы, то напугала до полусмерти — точно.

 После того, что она только что узнала от Зюгмы о захвате Лукоморья, проглотит ее Змея или испепелит — ей было все равно.

 

 

 

 Прошло два часа.

 Ожидание на холодном мокром от вкрадчивого ночного дождика полу результатов не принесло. Змея не появлялась.

 Серафима сидела на краю, прислонившись спиной к проему стены и обхватив руками колени. Если Змиулания не прилетит сегодня, то последствия могут быть самые катастрофические. Для всех. Включая саму Змею. Откровенно говоря, она не понимала, почему они, эти последствия, до сих пор еще не обрушились на ее бессчастную лукоморскую головушку как крыша, под которую забыли подвести стены. Чего Костей выжидает? Зачем притворяется? Какой ему от всего этого интерес? Что он еще задумал, какую гадость, которая раньше ему в голову не приходила?..

 Какие бы ответы на эти вопросы ни были даны, для нее это могло означать варианты от просто очень плохого до самого поганого, и ничего иного. Это было именно такое положение, когда самый отмороженный оптимист брал веревку, мыло и шел вешаться.

 Серафима оптимистом не была.

 Поэтому она решила попробовать подойти к проблеме с другой стороны.

 А что если он не притворялся? Что, если он и в самом деле так до сих пор ничего не узнал, и был уверен, что Елена Прекрасная — это она? Что это могло значить?

 А значить это могло только одно, хоть, может, и недолго.

 Надо было, пока не поздно, поговорить со Змиуланией.

 А ее не было…

 А что, если Костей снова ее послал в Лукоморск, за настоящей Еленой?

 В этом случае она скоро должна вернуться. И тогда…

 За спиной царевны, едва слышные на фоне шепота дождя, зашелестели осторожные шаги.

 Находка?

 Позаботиться или пошпионить?

 Для Костея или для Зюгмы?

 - Ваше царственное величество, — раздался приглушенный нерешительный голос. Так говорит человек, которому нужно что–то сказать, но который не хочет, чтобы его слышали. — Ваше царственное величество? Вы где?

 - Здесь, — подумала и неохотно отозвалась Серафима.

 - Я вам шубу принесла, ваше царственное величество — тут холодно и сыро, вы можете заболеть… — обеспокоенный голос зазвучал ближе.

 - Могу заболеть… Могу и не заболеть… — проворчала царевна, нехотя поднимаясь и дуя на закоченевшие руки. — Тебе–то что?

 - Жа–алко, — горестно пропела горничная.

 Серафима усмехнулась.

 - Не надо шубу, Находка. Я уже вниз иду. Хотя, нет. Давай, — и она приняла из несопротивляющихся рук роскошное соболье манто — Зюгма после ее представления в первый день проделал изрядную работу над ошибками. — Чего–то примерзла я тут, и верно.

 - Нате, пожалуйста, ваше царственное величество, — Находка помогла накинуть пушистое произведение скорняжного искусства на плечи царевне и пошла вперед, к лестнице, озабочено приговаривая: — Поздно уже, часы вон два часа надысь пробили, слышали, поди. Завтра опять ни свет, ни заря придут к завтраку приглашать. Не выспитесь ведь, ваше царственное величество.

 - Да я и спать–то не хочу, — зевнула Серафима.

 - А надо спать–то. Пока этой Змеищи страхолюдистой еще три ночи не будет, надо хоть отоспаться. А то ведь хоть и знаешь, что она к нам вниз не пролезет, а все одно страшно, как она там наверху, дышит вон, ворочается, когтями скребет — ажно сердце колотится.

 - А ты откуда знаешь, что ее еще три ночи не будет? — остановилась как вкопанная Серафима.

 - А горничная господина генерала Кукуя, сказывала, что ее хозяину вчера срочно его царственное величество приказало в Турухтанское ханство лететь на Змее, к войску, которое туда месяц назад ушло. Шибко его величество серчало, говорит — господин генерал прибежали, как скопидаром ошпаренный, в суму вещички покидали — и опять бежать. Сладке — ну, горничной своей, то есть — только успели сказать, что она на четыре дня в распоряжение господина кастеляна Ужима поступает, чтобы не бездельничала тут без него и чего не своровала.

 - В Турухтанское, говоришь… — у Серафимы отлегло от сердца.

 Но ненадолго.

 Ведь даже если Костей услал Змиуланию не в Лукоморье, то это все равно не отменяет той опасности, что нависла над всеми ними.

 В смысле, нависла еще больше…

 - Ну, спасибо тебе, Находка. Ступай спать. Поздно уже, сама ж говоришь.

 - А как же вы? Я должна помочь вам отойти ко сну, вечерний туалет… — начала было служанка, но, перехватив нечаянно взгляд царевны, быстро кивнула:

 - Спокойной ночи, ваше царственное величество, — снова поклонилась она, — Тогда если ваше царственное величество позволят, я тоже спать пойду. Хоть все успокоилось вокруг. А то весь вечер во дворе крики, стук, шум, ругань, драки, завалы — как в пьяном муравейнике. Из комнаты носа высунуть боязно: не обзовут, так ноги поломаешь, так что…

 - Как… где? — не поняла Серафима.

 - Что — где, ваше царственное величество? — потеряла нить мысли Находка, и испуганно уставилась на царевну, пытаясь лихорадочно понять, не обидела ли она, деревня, невзначай чем ее царственное величество, не ляпнула ли лишнего, заговорившись сдуру.

 - Ты сравнила замок с чем? С каким муравейником? Я никогда про такой не слышала, — удивленно моргнула Серафима.

 - А–а, это. Это я имела в виду пьяный муравейник, — не усмотрев себе угрозы в монаршьем удивлении, с облегчением затараторила служанка. — Бывают мураши насекомоядные, а бывают — пьяные. Это которые муравьиный спирт делают. И пьют его потом. И поэтому у них в муравейнике вечно разгром, и сам он не на конус, а на кучу мусора похож — так их деревенские наши и отличают.

 - И что же? — заинтересовалась царевна.

 - А у них с мурашами разговор короткий. Найдут, раскопают, и спирт–то выкачают. Да еще мужики–то смотрят, где муравейник стоит. Если под сосной построен — то, значит, мураши настойку на сосновых иголках делают. Если у кого в огороде — то на чесноке и красном перце. Если в поле — на травах. А лучше всего, когда у гнезда диких пчел строятся. Для мужиков лучше, конечно, которые такой муравейник находят. Потому что тогда мураши с пчелами договариваются, делают медовуху, и вместе пьют. А вот если не у диких пчел, а у пасеки такие мураши поселятся, то пасечнику полный разор выходит. Его пчелы работать перестают, а все, что накопили, пропивают с мурашами, ночуют вперемежку где попало, а если пасечник рушить пьяный муравейник приходит, то все вместе его кусают, на чем свет стоит.

 Серафима невольно расплылась в кривой ухмылке.

 - Вот ведь, тоже мне — феномен природы, братья наши меньшие… Ладно, Находка, спасибо тебе — развеселила ты меня хоть на ночь глядя. Иди, отдыхай, дорогая. И верно ведь завтра рано вставать. Пасечник придет. Делов–то будет…

 

 

 

 - Елена… ваше величество!!!

 Все уроки этикета пошли прахом, ибо это был не стук в дверь, а стук дверью.

 БАМ–М–М–М!!!

 Серафима мгновенно подскочила в кровати, прижимая одеяло к подбородку:

 - Что вы делаете! Куда вы прете, ваше величество! Я в неглиже!

 - Мне пл… все равно, в глиже вы, или не в глиже, ваше величество!!! — единственное око Костея горело праведным возмущением за копейку преданного. — Как вы могли так со мной поступить!!!..

 - Как я могла КАК с вами поступить? — уточнила царевна, начиная догадываться, к чему бы все это.

 - Не надо притворяться! ТАК!!! ВОТ ТАК!!! — и он, обернувшись в пол–оборота, окинул пространство за своей спиной — стены, дверной проем и спины часовых, загораживающие вид на изгаженный штукатуркой коридор.

 - Что конкретно из указанного вам не по вкусу? — продолжала упорствовать в невинности Серафима.

 - ВСЕ!!! Вы видели, что происходит во дворе? В замке? В том проклятом подвале?

 - Я не могу видеть сквозь стены, если вы это имеете в виду. И, к тому же, пока вы не разбудили меня своими зверскими воплями, я спала, как вы могли заметить, — ледяным тоном проинформировала царя Серафима.

 Зачем ей надо было это видеть? Ее воображение, не напрягаясь, могло в красках расписать ей все там происходящее. Руины строительных лесов, реки краски, впадающие в моря белил, провал пруда, из которого, наверняка, не все вчерашние гуляки смогли выбраться, вонь отходов жизнедеятельности толпы пьяных людей, битые физиономии, допрос свидетелей на предмет «где я был вчера», штурм подвала с остатками вина под руководством инстинкта и страшной болезни «похмелье»…

 Короче, ничего особенного. Посмеяться и начать разгребать.

 Было бы из–за чего так волноваться.

 Но царевна понимала, что сказать это рассвирепевшему монарху напрямую было, по меньшей мере, недальновидно, и она продолжала гнуть свою линию:

 - И соизвольте объяснить немедленно свое грубое вторжение в мой сон и мои покои, ибо я не совершила ничего предосудительного, что могло бы оправдать хотя бы в малейшей мере ваш неадекватный поступок.

 Довольная собой и реакцией Костея, она умолкла.

 Царь нахмурился и приумолк — то ли начиная осознавать всю низость своего поведения, на что ему было так тонко указано, то ли просто переваривая то, что только что услышал.

 - Что вы имеете в виду? — выдал, наконец, он. — Что вы действительно ничего не знаете? Что ни в чем не виноваты?

 - Знаю?!.. Виновата?!.. Ваше величество, если вы потрудитесь закрыть за собой дверь с той стороны, то мы имеем неплохие шансы увидеться с вами в трапезной через полчаса. Вот там вы все мне и растолкуете…

 - В трапезной?!.. — Царь едва не подскочил, как будто ему в обнаженную рану только что ткнули вилкой с аджикой. — В трапезной!!! Да будет вам известно, ваше величество, что в трапезной мы сейчас и еще несколько часов, я опасаюсь, сможем только ВИДЕТЬСЯ! Потому что больше там заняться будет нечем!!! По вашей милости при переезде кухни на новое место, туда, где раньше был арсенал, а трапезной, соответственно, в зал приемов, пропала или была покалечена не только большая часть утвари, но и поваров!

 - В пруду искали? — быстро спросила Серафима.

 - Искали! Кроме конюхов и стражников там никого не было! Кони в прачечной! Маляры у шорников! Стража в стойлах! Прачки в курятнике! Кузнецы на кухне! Сколько это кончится, и когда все это будет продолжаться!.. То есть, скоро это будет продолжаться… То есть, я имел в виду наоборот!..

 Царь замолк на полуслове, наморщил лоб и проговорил еще несколько раз себе под нос то, что он только что сказал, силясь понять, ЧТО же все–таки он хотел этим сказать.

 Наконец, порванная нить мысли была поймана, связана в целое и отмотана назад.

 - Что я имел в виду, так это… — начал было объяснять он, но Серафима прервала его.

 - Ваше величество, давайте через полчаса все–таки встретимся в трапезной, где бы она сейчас не находилась, вы прибегните к своей магии, чтобы приготовить нам завтрак, и мы в спокойной обстановке обсудим все, что вам непонятно, — успокаивающим тоном, каким говорят с буйнопомешанным, кивая в такт словам взлохмаченной головой, произнесла царевна.

 - В спокойной? — Костей истерично рассмеялся. — Обязательно! Если удастся выставить оттуда птичий двор! Хуо–ди!.. Хуо–ди!!!.. Все. Мои планы изменились. Клянусь, Елена, что следующей завоеванной страной после вашего Лукоморья будет Вамаяси. И тогда они мне за все ответят!!!..

 

 

 

 Что бы ни говорил Костей, но к приходу Серафимы в трапезной все было готово и сверкало вновьобретенной чистотой.

 Правда, с запахом заночевавших здесь кур и гусей ничего сделать не удалось даже при помощи колдовства.

 Едва усадив царевну за стол, Костей сразу начал допрос.

 - Ваше величество, не надо отрицать очевидное, я все знаю.

 Серафима вскинула ладони, как будто желая остановить поток бессвязных обвинений.

 - Давайте по порядку, ваше величество. Начнем с того, что я ничего не отрицаю…

 - Вот ви…

 - …Потому что вы мне пока ни слова не сказали о том, в чем вы меня подозреваете.

 - Я…

 - Во–вторых, откуда вы все можете знать, если вы еще не поговорили со мной?

 - Мне рассказал мой… — царь усилием воли справился с желанием придушить воображаемого информанта, лишь пальцы судорожно скрючились и разжались, — …первый советник.

 - В самом деле? — медленно подняла брови царевна. — Все рассказал? И как лез во все мои распоряжения, отменяя и исправляя их, пока я сама перестала понимать, что и где происходит? И как привел меня в ТОТ подвал — если вы это имеете в виду…

 - Да!..

 - И как сначала стал пить из тех бутылок, а потом придумал угостить и всех, кто в тот день оказался в замке?

 - Он сказал, что это была ваша идея!

 - Ха! — однозначно высказала свое отношение к сказанному царевна. — Если бы это была моя идея, как вы утверждаете…

 - ОН утверждает, — быстро уточнил Костей.

 - …то кто бы меня стал здесь слушаться, исполнять мои приказания, чтобы я смогла воплотить ее в жизнь? — победоносно, игнорируя поправку, завершила она. — И потом, напоила его до потери пульса тоже я? Насильно, под взглядами стражи, вливая вино ему в горло?

 - Так вы хотите сказать, что… — приподнялся со стула Костей, и глаз его искрился и метал молнии.

 - Именно это я и пытаюсь втолковать вам, ваше величество, уже целое утро, — хладнокровно пожала плечами царевна и принялась конструировать бутерброд.

 - Ах, Зюгма… Ах, подлец…Ну, погоди же… Ты мне за это ответишь… Я тебя… Я тебе… Я тобой… Я от тебя…

 В глазу царя засветилась скорая смерть советника, но тут же и погасла, потому что в голову ему, ужасаясь собственной смелости и жестокости, пришла идея получше.

 Были вещи и пострашнее смерти.

 Он взглянул на уписывающую с аппетитом салатик царевну и задумчиво постучал по скатерти вилкой.

 - Кажется, ваше величество, я начинаю припоминать, вчера вы говорили, что знаете и хотели бы сыграть и спеть еще много хороших песен…

 

 

 

 Зюгма стойко вынес все два часа лукоморской народной музыки и пения. Откачивать его пришлось всего четыре раза. Менять охрану — три.

 Костей исподтишка, но лично наблюдал за экзекуцией из бойницы башни Задира, заткнув предварительно уши ватой, и вернулся к своим делам с ощущением раскаяния и некоторого сочувствия к похмельному советнику.

 Во дворе солдаты дрожащими руками медленно и скорбно заканчивали выливать остававшееся со вчерашнего вечера и сегодняшнего утра вино в ливневую канализацию.

 Все шесть бутылок.

 Покачиваясь и держась за голову, Зюгма направился к месту постоянного жительства в восточном крыле, чтобы найти там тихий уголок и без помех умереть. Но, видно, не пришел еще его час, потому что там как раз в это время артель не менее похмельных рабочих занималась отдиранием старых железных дверных косяков. И умереть под такой адский грохот и скрежет с непривычки просто не представлялось возможным.

 С зеленой тоской впитав глазами красное винное пятно вокруг стока во дворе и душераздирающе застонав так, что на фоне этого стона померкли стоны раздираемого металла, советник стал составлять план страшной мести коварной царице.

 Но дальше первого пункта его горящая, гудящая и изнывающая голова продвинуться ему не позволила, и он решил приступить к исполнению хотя бы того, что удалось придумать.

 

 

 

 Горничную царицы он нашел на этаже Змеи — пользуясь ее отсутствием, она, вывесив в огромном окне ковер своей госпожи, вычесывала его зубастым гребешком.

 - На колени, ничтожество! — рявкнул он, едва поднявшись по лестнице.

 Находка, вздрогнув, выронила свою расческу за окно, рухнула на колени, как приказано, сжалась и закрыла голову руками.

 - Моя жизнь — твоя жизнь, — едва слышно пискнула она.

 - Что? — угрожающе прорычал советник, широкими нетвердыми шагами приближаясь к бедной служанке. — Громче!

 - Моя жизнь — твоя жизнь! — чуть отчетливее донеслось до него.

 - Не слышу! Подними голову! Громче! — склонился он к над ней, дыша ненавистью и перегаром.

 Она почувствовала, отшатнулась и потеряла равновесие.

 - Моя жизнь… твоя… жизнь!.. — прокричала она падая.

 - Вот так–то. Помню. И ты запомни, — прорычал он, выпрямляясь. — Ты должна исполнять все, что я тебе прикажу.

 - Да, господин, — быстро кивнула она, не поднимаясь.

 - Ты должна слушаться меня, и только меня.

 - Да, господин.

 - А то на твое место, чтобы снова обрести свои человеческие морды, моментально найдется сотня баб.

 - Да, господин…

 - Так вот. Я приказываю тебе следить с этой минуты за каждым шагом царицы. Куда она ходила, с кем говорила, о чем, как долго. Я хочу понять, чего от нее еще ждать, и что она замышляет. Это страшная женщина. Пока ее не было, все было замечательно. С ее появлением все пошло наперекосяк. Все валится из рук. Что бы я ни сделал, все оказывается не так! Я больше не понимаю, что здесь происходит! Милость государя, того и гляди, окончательно покинет меня, как будто это я во всем виноват! Она настраивает его против меня! Но не на такого напала. Я еще выведу ее на чистую воду. Она еще узнает, кто такой первый советник Зюгма!..

 Как будто спохватившись, что наговорил лишнего, чего служанке знать бы вовсе не следовало, колдун замолчал, не закончив фразы, осторожно потряс тоскливо ноющей головой, потер лицо пятерней и снова уставился на Находку.

 - Если скажешь хоть кому про нашу встречу, и про то, что я тебе тут говорил, ты не проживешь после этого и часа. И запомни. Начиная с завтрашнего дня, утром, пока ОНА будет завтракать, будешь все докладывать мне персонально. Что. Где. Когда. Не упуская ни одной детали. Ни одного слова. Ты поняла меня, дурища деревенская?

 Ответ задержался.

 - Ты поняла меня? — снова приблизил он к ней обрюзгшее, опухшее лицо и неуклюже замахнулся, едва не свалившись от этого сам.

 - Д–да… господин…

 - Вот то–то, — опустил руку Зюгма, кряхтя, принял вертикальное положение и медленно взялся за свою горячую, тяжело пульсирующую голову, готовую взорваться, развалиться, разметаться по кусочкам, как перебродивший арбуз.

 - И смотри мне! — нашел он в себе силы продолжить угрозы через минуту, когда в глазах перестало сыпать фейерверками. — Если ты не уследишь, или что забудешь, или скроешь, хоть самый пустячок, я покажу тебе, кто у тебя настоящий хозяин! Ты тогда пожалеешь, что не осталась зайцем на всю жизнь, да поздно будет! И никакая Елена Прекрасная тебя не защитит! Она получит другую горничную, а про тебя и не вспомнит! Без меня ты — никто! Мне ты обязана всем! И пора долги отдавать. А то быстро отправишься у меня в Проклятую башню служить! А оттуда живым еще никто из вашего брата не возвращался. Так что, от тебя самой теперь зависит твоя ничтожная жизнь. Обманешь меня — никто за нее и ржавого гвоздя не даст. Обхитрить меня вздумаешь — я тебя собственными руками… У–у–ух!!!..

 Находка тоненько пискнула и забилась подальше в угол.

 - Ты поняла меня, безмозглая зайчиха?

 - Да…

 - Что–что?

 - Да, господин…

 - Не слышу!

 - Я… поняла…

 

 

 

 Вечер трудного дня подкрался незаметно.

 Царевна, не на шутку утомленная восемью непрерывными часами подрывной деятельности и саботажа, вскользь окинув на прощание прочно воцарившиеся в замке под псевдонимом «реконструкция» разруху и хаос, на скорую руку поужинала, рассеяно сделав своему самозваному жениху не больше десяти замечаний, чем удивила его безмерно, и отправилась в свои покои.

 Почетный караул или конвоиры — смотря, к чьим формулировкам прибегнуть — остались стоять столбами у дверей до утра. Серафима коротко пожелала непонятно тихой и испуганной Находке спокойной ночи и в очередной раз, опасаясь провала, отвергла ее попытки прислуживать ей при «вечернем туалете». «Вот бы еще знать, что это такое!» — думала она, отправляя тщательно скрывающую свое разочарование горничную спать.

 Убедившись, что дверь в комнату служанки плотно прикрыта, царевна торопливо взбежала по лестнице на этаж Змиулании.

 Никого.

 Неужели действительно придется ждать еще два дня?.. Я же с ума сойду! Конечно, я читала когда–то, что был один такой человек в Лукоморье, который прожил под чужим именем среди врагов двадцать четыре года и еще три и занимался при этом приблизительно тем же, чем я сейчас, но об заклад могу побиться, что его за это время ни разу не выдавали замуж за одного маньяка–колдуна в то время, как дома у него хозяйничал второй!

 Все.

 Я так больше не могу.

 Надо бежать.

 Бежать, бежать, бежать, бежать. И еще раз бежать. Пока не поздно.

 Но как?

 И куда?

 С этим посудным магазином в Пауке, или как там эта дурацкая башня у них называется, дальше пары километров от замка не убежишь — мигом выследят и догонят. Убить–то, может, и не убьют, а вот той микроскопической свободы и доверия, которыми пользуюсь сейчас, можно лишиться. И вот тогда — точно конец. Посадят под арест в самую высокую неприступную башню, и всего–то и останется, что выглядывать в окошко, утирать нос платочком и ждать добра молодца — освободителя, злодея победителя… Только это вам не сказка, ни один дурак не придет. А придет — так тут и останется. Потому что дурак…

 Да что это я все о веселом, да о веселом?

 Спать пора.

 Но спать расхотелось.

 Она по привычке нахмурилась, невесело хмыкнула, вспоминая разговор со Змеей, достала из шкафа шубу, завернулась в нее поплотнее и, как обычно, втиснулась в любимое кресло перед камином, вытянув к хищно–красным, пышущим жаром углям озябшие ноги.

 В голове назойливой осой жужжала одна и та же мысль.

 Надо что–то делать.

 Надо что–то делать.

 Надо.

 Что–то.

 Делать.

 Но что?!..

 Даже после получаса напряженного мучения мозгов ничего не придумывалось.

 И сон не шел.

 Темнели, догорая, угли в камине.

 Упала задремавшая у камина кочерга.

 Отодвинув занавеску туч, заглянула в окошко и тут же снова спряталась нелюбопытная луна.

 Может, еще раз попытать счастья с кольцом?

 За неимением лучших идей, Серафима пожала плечами, извлекла трофейное украшение из коробочки, надела на палец, покрутила–повертела, осмотрелась, прислушалась к своим ощущениям, пошевелила пальцами…

 «Лучше пошевели мозгами».

 Ага. Внутренний голос. Опять явился.

 Сам дурак.

 Она состроила рожу воображаемому критику и принялась в полумраке при свете одинокого светильника еще раз разглядывать кольцо, надеясь углядеть что–то, пропущенное ей ранее, из–за чего кольцо наотрез отказывалось проявлять какие бы то ни было магические свойства.

 Ведь на что–то оно должно быть пригодным? Если только, конечно, в куче всяких штучек на пыльной полке не был свален какой–нибудь магический брак, приготовленный для выбрасывания на помойку? А интересно все–таки, что делают маги с волшебными предметами, которые перестают работать как надо? Наверное, как мы — копят–копят, думают, что пригодятся, а потом, когда складывать новые неисправные артефакты уже некуда, завязывают все в дырявую скатерть–самобранку с пятнами от соуса или складывают на прогрызенный молью ковер–самолет, отвозят куда–нибудь подальше в лес, и выкидывают. А другие маги видят это, и туда же свой волшебный хлам начинают свозить. И получается там в конце концов не это… как его Иванушка называл.. симбиоз?.. анабиоз?.. геоценоз?.. не большая толпа деревьев со зверюшками и насекомыми между ними, короче, а гиблое место. А самые рисковые люди потом ходят там, как по зыбучим пескам среди болота, собирают, что найдут, и продают… Если, конечно, предметы их поиска не находят их раньше…

 По комнате пронесся вздох невидимого ветра, пламя светильника на полке камина заколебалось, задрожало и захлебнулось.

 Царевна вздохнула тоже.

 И верно, свечка. Хватит дурью маяться. Пора спать. Сейчас зажгу тебя от уголька, чтобы в потемках не ходить, углы не счита…

 …Ть.

 Потемок не было.

 Вернее, все вокруг было, безусловно, темно, но не настолько, чтобы не различить самый маленький предмет в самом дальнем углу. Скорее, сумеречно, чем темно, определила царевна и закрутила головой в поисках окон — не начался ли там в третьем часу октябрьской ночи внеплановый рассвет или закат на «бис».

 «Посмотри на свою переносицу," — посоветовал ей неотступный внутренний голос.

 «Это еще зачем?» — хотела ответить она, но быстро решила, что оспаривать предложение, которое сама себе и сделала — первый шаг к сумасшествию, и просто скосила глаза.

 Сумрак наполнился маленькими белесыми полупрозрачными фигурками, не больше крестьянской куклы из мочала.

 Они толпились вокруг нее группками, перешептываясь, как будто договариваясь о чем–то, некоторые толкались бестелесными локтями, выстраиваясь в подобие очереди, разглядывая ладони свои и соседей. Некоторые неприкаянно бродили туда–сюда, то и дело исчезая в стенах, проходя друг через друга и, время от времени, через нее.

 - Кыш, кыш! — замахала она на них руками. — Смотреть надо, куды прете! Ишь, расшастались!

 Шепот моментально смолк.

 - Она нас видит!!! — раздался торжествующий беззвучный визг десяток глоток, как комары на рок–концерте, и бесцветные существа завыли, заверещали, завопили и кинулись со всех сторон то ли на нее, то ли просто навстречу друг другу.

 - Я первый пугаю!

 - Нет, я!

 - Нет, я!

 - По записи, по записи выстраиваемся!

 - Стой! Стой! Ты куда? Ты откуда?

 - Я уже третий день в очереди стою! Мой номер тридцать два!

 - А у меня тридцать один! И я тебя не помню!

 - Это я тебя не помню!

 - Его тут не было!

 - Его тут было!

 - А вас тут вообще не стояло!

 - Хам!

 - От хама слышу!

 - Меня! Пустите меня! Я второй! Я второй! Первый, ответь второму!

 - Р–разойди–и–ись!!!

 - Куды прешь?!..

 - Между первой и второй перерывчик небольшой…

 - Клоун!

 - Истеричка!

 - Женчину аб–бзывать!

 - Нахал! Я не женчина! Я дама!..

 В районе ее коленок завязалась драка.

 - Кыш! Кыш! Кыш! — только успевала отмахиваться она, но с таким же успехом она могла отмахнуться от воздуха.

 - У–у–у–у–у!!! — запищало сзади, как свисток очень маленького паровозика.

 - Ох–х–х–х!!! — тоненько завздыхало сбоку.

 И тут призраков как прорвало:

 - А–а–а–а–а!!!..

 - Ух–ух–ух–ух–ух!!!..

 - Уо–уо–уо–уо–уо–уо–о–о–о–о!!!..

 Белесая туча, презрев, в конце концов, номера, налетела на нее мгновенно, закружилась, облепила и завыла–запричитала на все голоса, пронзительно и отчаянно перекрикивая сама себя вариациями на все гласные лукоморского алфавита.

 - И–и–и–и–и–и!!!..

 - О–го–го–го–го–го–го!!!..

 - Ай–яй–яй–яй–яй–яй–яй!!!..

 Казалось, вытаращенный глаза, отверстые рты, вздыбленные руки и растопыренные пальцы занимали вокруг все пространство.

 - Ы–ы–ы–ы–ы–ы!!!..

 - Ой! Ой!! Ой!!!..

 - Да кыш же вы все! Надоели, сколько можно!!! — в сердцах воскликнула, наконец, Серафима и, осененная внезапной догадкой, сделала движение снять кольцо.

 Моментально все замерло.

 - Нет!!!.. — метнулся к ней из толпы старичок в одеждах звездочета из ее позавчерашнего сна и умоляюще уставился на нее. — Не снимай кольцо, царица! Пожалуйста…

 - Пожалуйста!.. — все белесые человечки, как по команде, опустились, кто где или на ком стоял, на колени. — Не снимай кольцо, царица Елена!..

 - Это почему еще? — испытующе вперилась она подозрительным взглядом в Звездочета.

 - Тогда ты не сможешь нас видеть, — развел руками тот.

 - А зачем мне вас видеть? — не унималась царевна.

 Звездочет потупился.

 - Чтобы мы могли напугать тебя…

 Серафима озадаченно захлопала глазами.

 - Напугать? Меня?.. Зачем?

 Теперь настала очередь привидений удивляться.

 - А разве ты не знаешь?

 - Привидения должны пугать живых людей.

 - Мы пробовали пугать мышей…

 - …куриц…

 - …лошадей…

 - …но это все не то…

 - Они нас не боятся.

 - Глупые животные!..

 Еще несколько привидений вздохнули.

 - Никто нас здесь не боится…

 - А вам обязательно надо, чтобы вас боялись? — нахмурилась Серафима.

 - Потребность организма, — извиняясь, развел руками Звездочет. — Если привидения никто не боится, оно слабеет, бледнеет, уменьшается в размерах и…

 - Болеет? — предположила царевна.

 - Исчезает…

 - А разве это плохо? — непонимающе нахмурилась она. — Я всегда думала, что вечный покой — цель жизни любого призрака…

 - Покой — да, — согласился Звездочет. — Но он наступает только тогда, когда наш убийца получает по заслугам. А если привидение теряет силу и исчезает до этого…

 - …оно попадает в такое место, откуда нет возврата…

 - …там нет жизни и нет смерти…

 - …и судьба его плачевна.

 - Извините, ничем помочь не могу, — сухо пожала плечами царевна. — Я вас не боюсь. Вы не страшные. А, кстати, голос твой мне что–то знаком. Это не ты надо мной издевался, когда и вчера… и сегодня… и свечку сейчас задул?..

 - Я, признаюсь… — смутился Звездочет.

 - А просто сказать нельзя было? — обиженно выпятила нижнюю губу Серафима.

 - Я думал, что ты меня не слышишь…

 - Спасибо, — кивнула она. — Значит, когда тебя не слышат, людям можно говорить всякие гадости, по–вашему.

 - Нет, но я не думал… — извиняясь, развел крохотными ручками Звездочет, и чуть не стукнул призрачным посохом по голове другому привидению — толстому стражнику — зависшему под ним, и тот едва успел отбить его своей алебардой.

 - Я так и поняла, — хмыкнула она. И тут же, без перехода: — Значит, если я сниму это кольцо, то не смогу ни видеть вас, ни слышать?

 - Да, — кивнуло еще одно близко парящее привидение — матроны в пышном туалете, с целым облаком перьев и кружев.

 - Только не снимай его, пожалуйста! — умоляюще сжал ручки Толстый Стражник.

 - Не снимай!

 - Не снимай!..

 - И кому нужно было делать такое бесполезное кольцо?

 - Вообще–то, это кольцо не так уж и бесполезно, — вмешался усатый высокомерный придворный. — С его помощью ты можешь общаться с нами.

 - Вот счастье–то приперло, — кисло хмыкнула Серафима..

 - Это кольцо ночного видения, — продолжил объяснение Звездочет. — Видишь, тот, кто его делал, когда был жив, я хочу сказать — его сейчас с нами нет, он где–то в другом крыле замка — выбрал символом своего кольца кошку, как зверя, который хорошо видит в темноте. Но не учел, что кроме мышей, в темноте кошка видит еще и призраков. И теперь это кольцо помощники царя хотели выбросить вместе с другими бесполезными артефактами — те, кто его пробовал носить, говорят, что мы их отвлекаем и раздражаем.

 - Как комары, — угрюмо добавил Толстый Стражник.

 - Ха. Брак в работе.

 - Тебе смешно, — угрюмо насупившись, вступило в разговор еще одно привидение — офицера в шлеме с конским хвостом. — Не тебя же сравнили с комаром! А, между прочим, без этого кольца нас уже точно никто и никогда больше не увидит. Огонь в башне царя и его постоянные занятия магией высасывают всю магическую силу в округе, не оставляя ничего для нас! Смотри — ты, даже надев кольцо, смогла разглядеть нас только в почти полной тьме, и то не сразу! А скоро не сможешь и этого! Мы обречены исчезнуть!.. Растаять!.. Раствориться!.. Превратиться в ничто!.. В пустоту!.. Сгинуть!..

 - Офицер, не будьте бабой! — презрительно фыркнула Матрона.

 Офицер смущенно смолк, торопливо развернулся и быстро исчез в стене.

 - Хм… — задумчиво помяла подбородок Серафима. — А если подойти к проблеме другим путем? Если воздать по заслугам тем, кто вас… так сказать… в такое состояние вверг?

 - Не тем, — покачала головой Матрона. — Тому. Это Костей. Мужлан, мерзавец и самозванец, он ни перед чем не останавливался на пути к трону. Мы все этому свидетели. Но он неуязвим, и значит, наш конец очевиден и неизбежен.

 - Мы пропали, — обреченно воздохнул Тощий Стражник — сосед Толстого.

 - Ах, Костей… Ну, этого вам долго ждать… — мрачно поджала губы царевна.

 - Но мы не можем ждать!..

 - Мы таем!..

 - С каждым днем!..

 - Надежды нет…

 - Нет…

 - Нет…

 Призраки замолкли.

 Воцарилась угнетающая тишина…

 Прерванная внезапно Серафимой.

 - Ха… А почему бы и нет… — пробормотала еле слышно она, похоже, отвечая на заданный самой себе же вопрос, и подняла палец, призывая к всеобщему вниманию.

 Призраки повиновались.

 - По этому поводу мне в голову, кажется, пришла еще одна идея. Только ответьте мне сначала на один крошечный вопросик. Свечу мне затушили вы, или все–таки ветер?

 - Мы…

 - А кочергу уронили?

 - Тоже мы…

 - Хм. Уже лучше. А что вы еще можете? Видите ли вы, простое выскакивание из–за предметов и завывание — вчерашний день, — Серафима заходила по комнате взад и вперед, не обращая на попадавшиеся на пути привидения больше никакого внимания. Она то оживленно размахивала руками, то останавливалась и замирала, делая театральные паузы, как заправский профессор на лекции, и все до единого призраки следили за ней горящими надежной глазами. — Правильно пугать людей — это целая наука. И ее первое правило: у обычного человека есть шесть чувств, и чтобы заставить его лишиться пяти из них, надо воздействовать на шестое. Какое, спросите вы? Хорошо, я отвечу. Воображение.

 - Но как?..

 - Но что?..

 Царевна заговорщицки оглянулась, подмигнула и махнула рукой, призывая заинтригованную аудиторию подлетать поближе.

 - Если задуматься, человек боится того, что не видит, гораздо больше того, что видит. Того, что неизвестно, в разы сильнее того, что известно. Того, что необъяснимо, в десять раз больше того, что он может объяснить. Неожиданный скрип половицы под лапой кошки напутает его больше, чем ожидаемый рык медведя. Слушайтесь меня. Я помогу вам сегодня, чтобы вы помогли мне завтра, и, может статься, я помогу вам послезавтра, — загадочно завершила она теоретическую часть импровизированных занятий, окинув привидения шальным взором. — Или через неделю. Вместе мы реальная сила. Доверьтесь мне, ибо хуже уже некуда. Итак, вы меня выслушали. Согласны ли вы выполнять то, что я попрошу?

 - Да, — с различной степенью энтузиазма и осмысленности донеслось до нее со всех концов комнаты.

 Царевна удовлетворенно кивнула.

 - Тогда слухайте сюды, уважаемые духи и призраки…

 

 

 

 Стражник Тычок медленной поступью патрулировал длинный узкий коридор пятого этажа южного крыла, уставленный строительными лесами, корытами с раствором и ведрами с побелкой так, что и самый коварный враг не смог бы выдумать коварнее. Он лавировал при свете далеких факелов между препятствиями, каждое из которых было готово уронить его, обрушиться ему на голову или облить его при малейшей оплошности, осторожно маневрируя алебардой. Патрулировать все коридоры замка по ночам было традицией, обросшей бородой, и если патрулю доставался тихий, позабытый–позаброшеный коридор где–нибудь в редко посещаемом крыле, то часы смены протекали не так уж скучно. Можно было поболтать между собой, обменяться новостями, анекдотами и последними сплетнями, или даже поиграть на ходу в кости, если товарищ попадался азартный… Но, увы, не в эти дни. В связи с подготовкой к войне с каким–то там Тьмутараканьем, или Лукоморьем, что вовсе без разницы, царь перевел половину личного состава стражи замка в действующие войска, и на ночное дежурство стало заступать ровно в два раза меньше солдат. В его случае — он один.

 Вот и сейчас Тычок, позевывая изредка во всю собачью пасть, совсем не строевым шагом огибал раздражающие с каждым проходом все больше препятствия и от скуки считал шаги.

 До четырех часов — времени окончания его караула — оставалось пять минут.

 Уже совсем скоро в казарму и на боковую.

 Вот пройти коридор еще два раза из конца в конец — и все…

 От этого корыта до того — пять шагов.

 Топ. Топ. Топ. Топ. Топ.

 От этого корыта до той бочки — семь шагов.

 Топ. Топ. Топ…

 Топ–топ. Топ–топ. Топ–топ…

 Сердце стражника испуганно замерло, пропустив такт.

 Кто там?..

 Он неслышно — чтобы избежать «топа», остановился и прислушался.

 Тишина.

 Оглянулся — никого. Только тени мирно подрагивали в неровном неярком свете усердно коптящих факелов.

 «Показалось," — облегченно соврал он себе, и сердце, спеша наверстать упущенное, торопливо принялось за работу. — «Это эхо. Простое эхо».

 Следующий его шаг отозвался тройным топом.

 Тычок подпрыгнул, как ужаленный, обернулся с алебардой наперевес, яростно ткнул перед собой наугад несколько раз…

 Никого.

 Лишь, тихо потрескивая, догорали факелы.

 Которые скоро нужно будет менять.

 В пятидесяти шагах друг от друга. Целая бесконечность. И он посредине.

 Скорей вперед!..

 Тихонько заскрипели под тяжестью невидимки за спиной леса в самой густой тени.

 - Кто там?!..

 Скр–рып.

 Скр–рып.

 Скрып–скрып–скрып.

 «Впрочем, если разобраться, что мне в той стороне делать? Я там уже много раз был. Там все в порядке. Мне там ничего не надо. Я могу вернуться…»

 Факел в спокойном еще конце коридора внезапно погас, как будто его накрыли ведром.

 В гостеприимной еще секунду назад стороне мгновенно воцарились зловещая тишина и угрожающая темнота.

 Затравленно озираясь по сторонам и пятясь, стражник стал прокладывать себе путь к спасению. Туда, где горел еще факел. И еще один — далеко впереди. И еще…

 Держа алебарду наготове и стиснув зубы так, что челюсти свело, он поднырнул под эти треклятые леса…

 И ощутил, что за шиворот ему капает и медленно стекает по спине нечто вязкое и холодное.

 Впереди погас ближайший факел.

 «СКР–РЫП," — раздалось совсем рядом с его ухом, и чье–то ледяное дыхание обожгло ему пылающую щеку.

 - А–а–а–а–а–а–а–а–а!!!!!!!!…

 Позабыв об осторожности, Тычок, как раненый лось, ломанулся вперед, круша и ломая на своем пути все, за что цеплялась его алебарда. Бросить ее ему, во–первых, не приходило в голову, а во–вторых, если бы даже и захотел, то не смог: судорога свела пальцы так, что отделить его от алебарды можно было бы только оторвав ему обе руки.

 Обрушились леса, вылив из тазиков на обезумевшего караульщика всю палитру неиспользованных днем красок.

 Разлетелись испуганными цаплями по коридору валики для побелки.

 Заполошно грохоча, разбежались из–под ног ведра.

 Не успело убраться с дороги и было растоптано корыто с известкой.

 Испустив на прощанье облако гипса, пал пронзенный алебардой мешок у стены.

 Так и не оказав достойного сопротивления, отлетела с дороги бочка с водой, едва успев окатить недруга.

 - А–а–а–а–а!!!.. Бац!!! Хлоп!!! Шмяк!!! Бам!!! Тарар–рах!!! Бумс–бумс–бумс–бумс!!! А–а–а–а–а–а–а–а–а!!!!!!.. — неслось взбесившимся горным потоком по коридорам, этажам и крыльям дворца, собирая по пути ручейки испуга и речки паники:

 - Что случилось?!.. Что происходит?!..

 - Тревога!!!..

 - На нас напали!!!..

 - Пожар!!!..

 - Помогите!!!..

 - Горим!!!..

 - Замок штурмуют!!!..

 - Спасайся, кто может!!!..

 - Враг наступает!!!..

 - Пожа–а–ар!!!..

 - Спасите!!!..

 - Защищайтесь, кто может!!!..

 - Стра–а–а–ажа!!!..

 - А–а–а–а–а–а–а–а!!!!!!..

 Никем не услышанные в общем шуме и реве часы пунктуально и равнодушно пробили четыре.

 Разбираться, успокаиваться и расходиться по квартирам хватило до шести.

 Первое членораздельное слово от караульного добились только к восьми.

 И слово это, за несколько минут облетевшее весь замок, было: «П–ПРИЗРАКИ».

 

 

 

 Третий помощник первого советника присутствовал при этом.

 Вооруженный строгим наказом своего патрона пресекать нелепые слухи и панику, он, как только услышал это слово из трясущихся уст в одночасье поседевшего и сраженного заиканием стражника, совершенно точно понял, что призраки — это нехорошо. Призраки — это страх. Призраки — это паника. Призраки — это нелепые слухи. Которые нужно пресекать.

 И поэтому, важно надув впалые щеки и нахмурив брови, он сморщил нос в презрительном: «Вранье».

 - Как это — вранье?! — подскочили к нему караульные, находившиеся в эту ночь на страже в одном крыла с потерпевшим, и поэтому имевшие возможность слышать всю гамму охвативших их товарища чувств из первых уст.

 - Я сам слышал, как он кричал!..

 - Да я теперь неделю не смогу нормально спать!..

 - А я — две недели!..

 - А я — три!..

 - Что ж ты его — трусом считаешь?!..

 - Наш товарищ — трус?!..

 - Испугался собственной тени, что ли?!..

 - И мы, по–твоему, тоже трусы?!..

 - Ты не слышал, как он орал!!!..

 - Как будто его живого режут на тысячу кусков!!!..

 - Снимают кожу!!!..

 - Варят в кипящем масле!!!..

 - Это ты — трус!!!..

 Третий помощник внезапно с запоздалым беспокойством обнаружил, что его зажал в угол отряд взбешенных стражников, чрезвычайно решительно потрясающих с самыми прозрачными намерениями перед его зачесавшимся вдруг носом пудовыми кулаками.

 - К–КАК ЭТО — В–ВРАНЬЕ?!..

 В горло ему одной рукой вцепился враз пришедший в себя и вскочивший со своего предсмертного одра виновник торжества, покрытый неровным слоем успевшего слегка затвердеть разноцветного гипсо–известкового налета.

 В другой руке у него был нож.

 - Вы меня не поняли!.. Вы меня не так поняли!.. — заверещал неудачливый восстановитель общественного спокойствия.

 - Это я–то в–вру?!.. Это я–то т–трус?!.. — рычал Тычок сквозь стиснутые зубы.

 - Нет, нет!!!.. Я не хотел сказать, что ты трус!.. Я хотел сказать, что ты не трус!.. Когда я говорил, что это не призраки, я не это имел в виду!..

 - А ч–что ты имел в–в–виду, х–хорек б–библиотечный? — облыжно обвиненный во лжи стражник вырвался, наконец, из рук не очень активно пытавшихся угомонить его приятелей, сбил чародея с ног и торжествующе приставил к горлу поверженного противника большущий остро заточенный нож зловещего вида.

 - Н–ну–ка, п–повтори, что ты с–сказал! А то я за с–себя н–не отвечаю!..

 - Мы за него не отвечаем, — пожав плечами, уточнили его сослуживцы и стали ждать расправы, как дети — балагана.

 - Я… Я сказал… Я сказал… что все на самом деле… гораздо… хуже… опасней, я хотел сказать!.. — тщетно пытаясь высвободиться, извивался и верещал под тушей стражника несчастный миротворец, который не думал–не гадал, никак не ожидал такого вот конца своей не предвещающей катастрофы миссии.

 - Что?!..

 - Что ты сказал?!..

 - Ч–что т–ты имеешь в–в–виду?.. — мгновенно побледнев, как будто заново окунувшись в кошмар прошлой ночи, выпустил свою жертву и осел рядом Тычок.

 - Я имел в виду… что это… это… это не призраки!.. — чувствуя, что он на правильном пути, сворачивать с которого желающий еще посуществовать одним куском маг–стажер не должен ни в коем случае, поспешно провозгласил третий помощник первого советника. — Это были не призраки!..

 - А… к–кто… т–тогда?..

 - Это демоны!.. Да, демоны!.. Конечно, это были демоны!.. Это гораздо ужаснее призраков!.. Тут кто угодно испугается!.. Даже такой герой, как ты!.. Да–да–да!.. Я точно знаю!.. Отпусти меня, пожалуйста…

 И новое слово, облетевшее всех обитателей замка за несколько минут как по волшебству и наследившее у каждого в дальнем маленьком темном уголке души под вывеской «страх», было: «Д–ДЕМОНЫ».

 

 

 

 Вечером, когда стемнело и все после праведных или не очень дневных трудов разошлись по комнатам, привидения собрались в покоях пленницы Костея, чтобы отчитаться о последней проделанной работе и получить новое задание.

 Отправив бледную испуганную непонятно чем Находку спать и плотно прикрыв за ней дверь, Серафима надела кольцо и скосила глаза на переносицу.

 Восторженные, ликующие голоса получили воплощение перед ее взором немедленно.

 - Мы сделали это! Сделали! Сделали!!!..

 - Он испугался нас!!!..

 - Выдела бы ты, царица, как он подпрыгнул, когда мы со Звездочетом загасили второй факел!

 - А когда мы заскрипели лесами у него под ухом!!!..

 - …Я думал, он умрет тут же, на месте!!!.. Вот умора!!! Офицер, ты это видел? Видел, а?..

 - Мы с Матроной и Конюхом в это время дули ему в лицо — кто же и видел, как не мы!

 - Герой!!!

 - Ха–ха–ха–ха!!!..

 - А потом он понесся, вереща, как недорезанный кабан!

 - И все ронял своей алебардой!..

 - …Сам себя пугая!

 - А когда он вляпался в раствор, он стал похож на грязевого!

 - Какого еще грязевого?

 - Ну, в доме — домовой, в воде — водяной…

 - Ха–ха–ха! Грязевой! Штукатурный!..

 - Я вижу, если не самочувствие, то настроение у вас уже улучшилось? — пряча ухмылку, прервала рассказ царевна.

 - Настроение — да. Еще бы! Давненько мы так не развлекались! — подлетел к ней веселый Звездочет. — И если так дело пойдет, то мы перестанем уменьшаться! Спасибо тебе, царица Елена! Что бы мы без тебя делали! Хотя, чтобы начать расти, нам еще будет нужно напугать не одну сотню людей.

 - Около двух тысяч хватит? — усмехнулась Серафима, которой тоже сегодня утром не дал поспать злосчастный Тычок, и оглядела свою армию. — Весь замок в вашем распоряжении.

 - Вперед, бойцы! — азартно выхватил призрачную саблю Офицер. — В атаку!

 - Полетим, напугаем опять стражников!

 - Нет, лучше полковников!

 - Или самих колдунов в Пауке!

 - Нет, лучше Зюгму! Мне не терпится увидеть его жирную рожу, перекошенную от страха!

 - Жалко, что мы не можем проникнуть в Проклятую башню Костея…

 - Почему не можете? — быстро спросила Серафима, задумчиво до сих пор наблюдавшая за планированием операции устрашения.

 - Потому что она наложил на нее заклятие, и никто без его приглашения — ни человек, ни зверь, ни призрак — не могут в нее попасть.

 - Он просто всех боится, этот заморенный сморчок!

 - Ага, ему есть, кого бояться…

 - Да кого ж ему бояться — он же бессмертный? — с видом гончей, напавшей на след, напряженно прищурилась царевна.

 - То–то и оно… — вздохнул Звездочет. — Это мы так выдаем желаемое за действительное… Мы имели ввиду, что если бы он бессмертным не был, то бояться бы ему было ой сколько народу… И живых, и мертвых…

 - А–а… — разочаровано протянула Серафима. — А я было подумала…

 - Ну, так что — мы сегодня кого–нибудь пугаем, или мы сегодня никого не пугаем? — весело воскликнул Офицер.

 - Вперед!!! — радостно завопили призраки и хотели было уже сорваться с места, как Серафима их окликнула:

 - Эй, ребята, постойте. Пугать–то пугать, но делать это надо с чувством, с толком, с расстановкой, чтобы нанести максимальный ущерб при минимальных затратах усилий.

 - Это твое второе правило пугалогии? — заинтересованно остановился Звездочет, извлек из кармана кусок пергамента и грифель и приготовился записывать.

 - Чего? — не поняла царевна.

 - Ну, ты же сама вчера говорила, что есть такая наука — правильно пугать людей. Значит, по–ученому ее название будет «пугалогия», — охотно объяснил Звездочет.

 Остальные духи согласно закивали.

 - Н–ну… Если вам так нравится… — пожала плечами Серафима и улыбнулась лукаво, — то пусть будет «пугалогия». Я не против.

 - Ну, так что у нас сегодня в теоретической части семинара? — Звездочет устроился поудобнее на ручке кресла и положил пергамент на колени.

 - В теоретической части у нас сегодня очень простая теория, — важно заложив руки за спину с видом заправского академика, Серафима стала расхаживать по комнате, и все привидения при ее приближении уважительно расступались, образуя коридор. — Наша цель — помешать нормальной жизнедеятельности и работе замка как можно больше. Как вы думаете, каким образом в нашем положении это можно достигнуть?

 - Напугать всех до смерти! — поднял руку Придворный.

 Комната наполнилась одобрительным гулом.

 - Замечательно, — поддержала предложение Серафима. — Но невыполнимо. Пока, по крайней мере, до тех пор, пока мы не придумаем, как это можно сделать. Еще идеи?

 - Напугать Зюгму!

 - Напугать стражу!

 - Напугать солдат!.. — посыпалось со всех сторон.

 - Стоп, стоп, стоп, — успокаивающе вскинула ладони Серафима. — Все это хорошо. Но сможете ли вы напугать, предположим, ВСЕХ солдат, и если даже да, то повлияет ли это на жизнь замка днем?

 - Н–ну–у–у–у–у…

 - Вот–вот.

 - Но что же нам тогда делать, душечка? — потеряно развела руками Матрона.

 - А подумайте сами, — сделала еще одну попытку натолкнуть призраков на правильную мысль царевна. — С чего начинают свой день солдаты?

 - Просыпаются, умываются, идут завтракать… — начал рассказывать Офицер.

 - Та–ак, — кивнула Серафима. — А стражники?

 - Просыпаются, умываются, идут завтракать… — выступил вперед Тощий Стражник и стал загибать пальцы, перечисляя.

 - А колдуны?

 - Просыпаются, умываются, идут… — начал было пересказывать ту же сказочку в третий раз Звездочет, и вдруг его осенило:

 - Кухня!!!.. Они все начинают день с еды, а если кухня рано утром ничего не приготовит, то весь распорядок полетит кувырком!..

 - И, значит, если мы наведем на кухне ночью СВОЙ порядок, то днем костеевы прихвостни про свой могут забыть! — восторженно воскликнул Усатый Придворный.

 - Две тысячи без завтрака — страшная сила! — восхитилась идеей царевны Матрона.

 - Ну, кастрюлькины дети, держитесь! — радостно взревел Толстый Стражник и энергично потряс своей алебардой. — Мы вам устроим сладкую жизнь!..

 

 

 

 Светопреставление на кухне затмило вчерашнюю панику на пятом этаже южного крыла.

 Выкипевший чай, недоваренная похлебка, беглая опара, битая и недобитая посуда, шкурки, перья, очистки, помои и неначатые еще курицы смешались в невиданном коктейле, заливая и валя с ног все и всех на своем пути, а вопли перепуганных дежурных поваров были слышны в городе у подножия Замкового Холма. В это недоброе утро к и без того закрытой для посторонних жизни в зловещей резиденции царя Костея невыспавшееся воспаленное воображение горожан добавило новые, не испытанные еще ни одним живым существом ужасы.

 Через полчаса после тревоги, стуча зубами и забившись в угол, работники общепита замка уже давали свидетельские показания взбешенному шеф–повару Резаку.

 Вернее, пытались дать.

 Потому что их свирепый начальник и рта им раскрыть не давал, орал, брызжа слюной, осыпая их проклятьями и обещая все возможные и невозможные кары на их бесталанные головы.

 - Демоны!!! Демоны!!! Ха! Демоны! Какие демоны?! Какие демоны, я вас спрашиваю, уроды?! Молчать, когда с вами разговаривают!!! Я знаю, вы меня все ненавидите! Вы на все пойдете, лишь бы подвести меня, опорочить в глазах… в глазу… хозяина! Вы готовы сдохнуть, но лишь бы я за вами пошел! Наслушались сплетней! Придумали! Мало мне было этого переезда! Теперь вы меня хотите в могилу свести! Ненавижу!!! Всех вас, быдло, ненавижу!!! Всех уничтожу! До единого! Шкуру спущу!!! Три шкуры!!! Десять шкур!!! На куски изрежу!!! На медленном огне зажарю!!! Всех!.. Всех!.. Всех!..

 Договорить ему не дал умрун — посланец Костея.

 - Его величество требует, чтобы ты явился перед ним не медля, — бесстрастно проговорил он и стал ждать, пока шеф–повар задавит свой гнев, смирится с тем, что умрунов в этом замке нельзя ни резать, ни жарить, ни утилизировать иным путем, и соблаговолит проследовать за ним.

 - Я еще вернусь, — злобно бросил, наконец, шеф–повар ночным дежурным, резко повернулся и выскочил из своей комнаты вперед посланца.

 

 

 

 Расшвыряв умрунов на часах у покоев будущей Костеевой жены, Зюгма, подпрыгивая, шипя и брызжа слюной, как забытый на плите чайник, ворвался в комнату и сразу налетел на Находку.

 - Говори!!! Немедленно!!! Это она!!! Я знаю!!! — вопил он дурным голосом на всю башню, гоняясь за перепуганной служанкой по всем комнатам, пока не загнал в угол в самой дальней и не сбил с ног.

 - Отвечай!!! Что она сделала!!! Как!!! Живо!!! Говори, скотина!!! Как она выходила из покоев, сказывай!!!..

 - Не знаю, не знаю, я ничего не знаю, и ничего не видела, ничего не слышала… — плакала горничная, закрываясь руками не столько от ударов, которых, к удивлению, не последовало, сколько от одного вида разъяренного царского советника.

 - Куда она ходила ночью? — ревел тот и потрясал волосатыми кулаками с побелевшими костяшками, не слыша, казалось, ее робких объяснений. — Куда?! Как?! Почему никто ничего не знает?!.. Как она это все устроила?! Говори!!!

 Находка, несмотря на свое бедственное положение, без труда догадалась, о чем идет речь, и прокричала сквозь слезы:

 - Это не она! Это демоны! Демоны! Так все говорят!..

 - Демонов не может быть! — забил себя по пухлым бокам кулаками колдун, выбивая, может, недостающие слова или угрозы, которые бы подействовали на упрямую тупую служанку, и кто их только таких идиоток на службу набирает. — Это бред! Бред! Бред! Ерунда!!!..

 - Все говорят… демоны… напали… — всхлипывала девушка, размазывая слезы по лицу. — Я ничего не слышала!..

 - Дура! Убью! — в последний раз рявкнул Зюгма и внезапно успокоился.

 - Я их бою–у–у–усь!.. — чуть не в голос ревела теперь служанка, закрывая лицо руками.

 - Заткнись! Тупица деревенская! — прошипел он сквозь сжатые зубы, и Находка, в последний раз икнув и судорожно проглотив не желавшие затыкаться рыдания, лихорадочно закивала головой.

 - Да… Да… Да… Но я все равно… ничего… не видела…

 - Я не знаю, как она это делает, но я это узнаю, — прищурив и так заплывшие жиром маленькие хомячинные глазки, Зюгма склонился над горничной. — И если завтра ночью в замке опять что–нибудь случится, а тебе будет нечего мне рассказать, я тебя отправлю служить в Проклятую башню. Даю тебе слово. Ты мне надоела.

 - Да… Да… Да… — кивала, как помешанная, девушка, боясь остановиться хоть на секунду, чтобы страшный первый советник, которого она боялась в сто раз больше, чем всех демонов вместе взятых, не передумал и не отправил ее в Проклятую башню прямо сейчас.

 - Уж не в сговоре ли ты с этой стервой? — присел вдруг на корточки перед ней тот и вкрадчиво заглянул в глаза. — Уж не сочувствуешь ли ты ей? Не покрываешь ли?

 - Нет!!! — в ужасе воскликнула Находка.

 Если бы Зюгме была охота вдаваться в такие тонкости, он бы наверняка приметил, что слишком быстро отреагировала служанка, и слишком испугано…

 Но это было выше его достоинства — разбираться в оттенках эмоций какой–то вонючей прислуги, и он продолжил:

 - Если она тебя подкупила или запугала — подумай еще раз. У тебя есть только один день. Ты знаешь — я не вру. Если ночью что–то произойдет, а ты опять ничего не увидишь и не услышишь, пеняй на себя. Я только что придумал для тебя наказание поинтереснее. По сравнению с ним Проклятая башня тебе покажется родимым домом. Тебе там не работать, ничтожество. Я просто поговорю с его величеством, и в его гвардии появится первый умрун — женщина. Ты меня поняла, дрянь? Ты меня хорошо поняла?

 - Да… Да… Да…

 - Что? Не слышу! — приблизил еще больше к лицу Находки свою толстую ряшку колдун.

 - Да… мой господин… — прошептала дрожащими губами она.

 - Вот так–то. Запомни.

 И он выпрямился и, яростно топая по гулкому камню пустой комнаты, вышел прочь.

 

 

 

 В этот вечер после ужина Костей лично вызвался проводить свою невесту, отпустив охрану из умрунов.

 - Надеюсь, ваше величество, эти нелепые ночные паники последних двух дней не мешали вам сильно, — поглаживая непроизвольно свой почти бледно–розовый Камень, говорил он, стараясь примериться к ее быстрому шагу.

 - Ночные паники? — презрительно вскинула брови царевна. — Нет, кроме того, что они лишают меня заслуженного отдыха, укорачивают мой сон, портят мое настроение на весь день, цвет моего лица на всю неделю — видите эти круги под глазами — они не лгут! — и мое здоровье — может, на всю жизнь! — они вовсе мне не мешают. Если вы именно это имели в виду, ваше величество.

 - Кхм…

 - И, кстати, хоть один человек в этом замке в состоянии нормально объяснить, что все–таки здесь по ночам стало происходить? Самые нелепые слухи циркулируют по замку — демоны, призраки, духи, черти лысые… я не вас имела в виду. По–моему, люди сами себя пугают. Форточка от ветра хлопнет — уже у всех готово объяснение: «Привидения». Создается такое впечатление, что ваш не так уж в последнее время и уважаемый господин первый советник попросту не справляется со своими обязанностями.

 - Почему вы так решили? — подозрительно прищурился царь.

 - Отвечать за моральный климат в коллективе — его прямая обязанность…

 - За… что? — несмотря на все усилия, споткнулся Костей.

 - За то, чтобы не было ненужных сплетен и пересудов среди ваших подданных, — разъяснила Серафима, окинув его непонимающе–удивленным взглядом, каким стала бы разглядывать черепаху с кошачьей головой.

 - Да–да. Я так и подумал, — коротко кивнул Костей и тут же поспешно добавил, спасая свое реноме. — Ноблесс оближ. Дольче вита — финита ля комедия. Кель кошмар. Продолжайте.

 - Так вот. О чем это я.

 - О… пересудах, — нашелся Костей.

 - Ах, да. Он должен разъяснять всю ошибочность их мировоззрения простым людям вашего замка, а он занят непонятно чем. Когда его надо — его не найти. Вот, например, сегодня после завтрака, мне понадобилось обсудить с ним важную проблему…

 - Какую?

 - Куда на время реконструкции переселить его. Так вот, ни я, ни один посыльный не смогли его найти! Пришлось без его ведома перетащить его пожитки в комнату над казармами, рядом со стойлами. Пусть там немного шумно, и амбре с ног сбивает, но зато он будет держать руку на пульсе реальной жизни, как и положено чиновнику его положения. А то — подумать только! Человек, занимающий такой важный пост, уходит неизвестно куда, не сказав никому ни слова! А если он срочно понадобится не мне, а вам? Вы будете его ждать по полчаса–часу, как я? Ох, не царское это дело, ваше величество. Сдается мне, он загордился, возомнил себя великим магом и в грош не ставит вообще никого здесь.

 Имена названы не были, но Костей намек понял и лицом потемнел чернее ноябрьской ночи. Заронить подозрение в душу царя было проще и быстрее, чем растопить снежинку в вулкане.

 - Я… подумаю над вашими словами, Прекрасная Елена, — только и ответил он, поджав тонкие бескровные губы.

 Но Серафима поняла, что мишень разбита вдребезги, и мысленно усмехнулась.

 Не исключено, что если еще немножко поднажать, то скоро его светлейшеству придется заговаривать бородавки в каком–нибудь балагане на деревенской ярмарке. И, может, одним врагом у Лукоморья будет меньше.

 Если что–то не можешь сделать сам, поручи это дело другому.

 Ох, если бы все было так просто с генералом… Если верить Находке, самый лучший полководец вражеской армии — это вам не хухры–мухры. Задвинуть бы и его куда–нибудь на выселки пограничные столбы караулить, с вышки светлое будущее высматривать…

 Ладно, что–нибудь придумаем.

 Если получится.

 Ах–х!!!..

 Ешкины матрешки!!!..

 Генерал!!!..

 Сегодня же они со Змиуланией должны были вернуться!!!..

 Она еще прибавила шагу, и Костей побежал за ней вприпрыжку.

 - Куда вы так торопитесь… ваше величество… — задыхаясь, догнал он ее, наконец.

 - Лечь пораньше спать, — остановилась у дверей Серафима. — Пока опять какому–нибудь коновалу не приснилась какая–нибудь чепуха, и он не перебудил всю округу.

 - Вы не приглашаете меня зайти?

 - Нет. Не приглашаю. У меня от этих ночных концертов, вы не поверите, разразилась страшнейшая мигрень.

 - Мигрень? — озадачено нахмурился царь. — А что это такое?

 - Это когда болит половина головы, — любезно пояснила царевна.

 - И какая половина головы болит у вас?

 - Верхняя. Спокойной ночи, ваше величество.

 - Спокойной но… — только и успел ответить Костей, как дверь перед его носом захлопнулась, и он остался один на один с двумя часовыми–умрунами.

 Царь постоял с минуту, ожидая, не последует ли продолжения, но, судя по всему, это была односерийная мелодрама.

 - Ишь, вытаращились… — раздраженно пробурчал он в адрес вытянувшихся в струнку гвардейцев, втянул совсем не по–царски голову в плечи и поплелся восвояси.

 

 

 

 Не успела дверь за ее спиной захлопнуться, как Серафима, привычным уже жестом подхватив с подставки приготовленный Находкой ночник, кинулась на лестницу, ведущую вверх, на этаж Змеи.

 «Прилетела? Не прилетела? Прилетела? Не прилетела? Прилетела…» — с чувством космического облегчения, как будто ей только что сказали, что последние семь дней были кошмарным сном, царевна налетела на холодный жесткий хвост.

 Если бы она смогла допрыгнуть хоть до одной шеи, она бы повисла на ней и расцеловала Змиуланию как родную.

 Прилетела.

 Наконец–то.

 - Здравствуй, Серафима, — прошептала одна голова, на которую сейчас же зашипели три остальные (считая царевнину).

 - Змиулания, привет! Ты поосторожнее тут с обращениями — у меня теперь горничная живет, не забывай!

 - Хочешь, я ее съем? — обнажила зубы в улыбке одна голова.

 Серафима прищурилась, посмотрела внимательно на Змею, пытаясь догадаться, шутит та или нет, и решила, что ей в загадки играть некогда.

 - Не хочу, — просто ответила она. — Пока. Послушай, Змиулания, похоже, ты в хорошем настроении, да?

 - Да, — кивнули все три головы одновременно. — А что?

 - Извини, но я тебе его испорчу. Как Зюгма испортил мне его три дня назад. Как я хотела видеть тебя в тот вечер — я чуть с ума не сошла, пока тебя ждала здесь полночи!

 - Я носила генерала Кукуя в Турухтанское ханство. Там у него неприятности по военной части. Впрочем, и здесь, похоже, тоже. Если бы он мог бежать быстрее, чем я лечу, он бы побежал, лишь бы быть подальше от своего царя. А что случилось у тебя, Сер… Елена?

 - У нас, Змиулания. У нас случилось, — Серафима тихо положила руку на лапу Змеи. — Ты знаешь конкретный план захвата Лукоморья? Хотя, нет, ты говорила. Так вот, ты знаешь, что Чернослов — прошлый первый советник Костея, внезапно пропавший отсюда за несколько дней до моего похищения, сейчас находится в Лукоморске и правит страной?

 - Что?!..

 Всю игривость со Змеи как ветром сдуло.

 - Да. И я не знаю, почему Костей до сих пор ведет себя так, как будто все у него пошло по плану, и я — это не я, а Сама Знаешь Кто.

 - Кто тебе это сказал? Зюгма? А он точно знает?.. Что же делать?.. Что же делать?.. Что нам делать?.. — если бы анатомия Змиулании позволяла, и если бы она смогла быстро выбрать одну из трех, она бы схватилась за голову.

 - Может, он не знает? Может, Чернослов ему не сказал? — вдруг глаза Змеи вспыхнули надеждой. — Этот колдун — хитрая бестия, и если бы я была на месте Костея, я бы не доверяла ему ни на секунду. Ему придумать коварство — что тебе засунуть руку в карман! Что он задумал, как ты думаешь? Что ты предлагаешь, Сер… Елена? Что делать? Скажи, что мне делать?..

 - Не буду врать, я об этой проблеме уже думала, — угрюмо покривила губы царевна. — С того момента, как только узнала про него. Все передумала, что можно, и что нельзя. Чуть не поседела и не сморщинилась. Положение у нас аховое, Змиулания. Думала я и про то, что худая слава этого колдуна бежит впереди него как скаковой заяц, и что Елена… в положении… и что в любой момент Костей может узнать про твою подмену, и что он тогда сделает с нами со всеми… И единственное решение, которое я нашла, это то, что ты должна немедленно, пока ночь, лететь в Лукоморск и разделаться с Чернословом. Как — обдумаешь по дороге или сориентируешься на месте.

 Царевна выжидательно уставилась на Змею.

 Та опустила глаза и покачала всеми тремя головами.

 - Нет.

 - Но почему?! — чуть не стукнула ее кулаком по лапе Серафима.

 - Если я испепелю его издалека, то когда Костей захватит Лукоморск — извини, С… Елена, он его захватит, я не сомневаюсь — то узнает об этом, и тогда… Короче, это невозможно. А подлететь к нему вплотную, чтобы… унести подальше… — Змея тактично не сказала «сожрать», но это читалось во всех ее шести глазах, — я не смогу. Он почувствует меня раньше и обратит против меня свою магию. Я этого тоже допустить не могу. Извини… Это был очень хороший план, но неосуществимый… Есть у тебя еще какая–нибудь идея?

 Царевна поежилась, впервые почувствовав и усталость, и недосыпание, и ночной промозглый октябрьский холод.

 - Ну, есть… Но если и она тебе не понравится, тогда я не знаю…

 - Какая?..

 Серафима проглотила уже готовые сорваться с языка слова, приложила к губам палец, и чутко и резко, как сова, повернула голову в одну сторону, в другую, в третью…

 Почудилось, или кто–то действительно тихонько поднимался по лестнице?

 - У тебя уши есть? — еще больше понизив голос, почти прошептала она.

 - Есть, — обиделась вдруг Змея. — Если они не торчат в разные стороны как у некоторых, это не значит, что у меня их нет.

 - Тс–с–с–с!.. — прошипела царевна. — По–моему, кто–то крадется шпионить! Наклонись ко мне своим ухом, каким хочешь, и я тебе скажу!

 - А, может, я ее все–таки съем? — прогудела угрожающе Змиулания, подмигнув сразу тремя глазами Серафиме.

 Та хихикнула, махнула рукой, жестом призывая Змею наклониться.

 Когда Змиулания склонила к ней среднюю голову, царевна энергично зашептала ей в то место, где, по ее мнению, у рептилий должно было находиться ухо.

 Закончив, она отступила на шаг и вопросительно глянула на сообщницу.

 Та медленно кивнула.

 «Точно?» — спросила одними губами царевна.

 Змиулания кивнула еще раз.

 - Хорошо, — прошептала почти беззвучно Серафима. — А теперь давай чуть–чуть пошутим над нашим неуважаемым господином первым советником.

 Змея оскалилась и снова кивнула, уже веселей.

 Несколько слов шепотом в предполагаемое расположение змеиного уха — и представление началось.

 - И все же я считаю, что примат надежды должен доминировать… — громко и тщательно выговаривая слова, начала представление Серафима, едва не давясь от хохота.

 Кажется, раньше конфеты такие были.

 «А ну–ка, настучи.»

 

 

 

 Когда царевна спустилась назад, Находку было не видно, зато слышно: из ее комнаты доносился образцово–показательный, нарочитый храп.

 Ню–ню.

 Старайся.

 - Будем считать, что я поверила, — прошептала она себе под нос и быстро достала кольцо.

 - Разрешите поприветствовать ваше драгоценнейшее величество! — не успела она надеть его на палец и скосить глаза, как перед ней мигом проявился весь сонм ее призрачной армии со Звездочетом во главе.

 - Тс–с–с–с!!! — торопливо прошептала она, приложив палец к губам. Потом задумалась и усмехнулась. — Это, скорее, я себе сказала, чем вам. Моя горничная. Она, по–моему, за мной все–таки шпионит, поэтому придется говорить как можно меньше. Мне, по крайней мере.

 - А давай, мы ее напугаем! — выскользнул вперед бравый Толстый Стражник. — Будет знать, как наушничать на такую великолепную владычицу, как ты!

 Серафима быстро обдумала это предложение и со вздохом отказалась.

 - Мне тут еще ее воплей среди ночи не хватало. Нет уж, спасибо. Пусть живет. А то сбежит еще, другую приставят, неизвестно какую, в сто раз хуже. Ну, а у вас как успехи?

 - А ты не слышала разве? — с самодовольной ухмылкой подкрутил щегольской ус Усатый Придворный.

 - По сравнению со вчерашним днем, бедный стражник позавчера — детские погремушки! — радостно доложил Офицер.

 - Слышала, слышала, — не скрывая улыбку в первый раз за день при упоминании об этом происшествии, закивала царевна. — Обед подали с опозданием на три часа. Слово «завтрак» упоминалось только в сугубо нецензурном контексте. Все были в ярости! А Костей так просто шеф–повара чуть живьем не съел вместо завтрака. Обитатели замка приближения ночи уже ждут, как вражеского нашествия, землетрясения и моровой язвы вместе взятых. У всех весь день все из рук валилось! Такая прелесть! Замечательно поработали, господа призраки! Молодцы!

 - Какие будут предложения на сегодня? — принял не без усилия серьезное выражение лица Звездочет и достал свой дежурный кусок пергамента и грифель.

 - Давайте пока продолжим со стражниками. Я слышала, они на эту службу добровольцами записываются?

 - Да, — с отвращением кивнул Тощий Стражник. — В годы МОЕЙ службы таким было только две дороги — в тюрьму или на виселицу. А сейчас вот — гляди ж ты… Развелось их тут, как тараканов. Понабежало отребье всякое…

 - Вот и займитесь, — посоветовала Серафима и взялась за кольцо. — Чтоб им жизнь бананами в шоколаде не казалась. И если останутся силы и желание, сделайте еще один заход на кухню. Диета замку не повредит. А я с вашего позволения спать поскорее завалюсь. Пока вы свои планы в жизнь не воплотили. А то ведь потом до утра глаз не сомкнешь. Удачи!

 

 

 

 Долго поспать царевне, как всегда, не удалось.

 Ближе к пяти часам весь замок был поставлен на ноги пронзительной, рвущей уши и души истерикой на первом этаже северо–западного крыла. Узнать, в чем было дело, так и не удалось: когда подоспела подмога, оказалось, что один стражник откусил себе язык, а второй попросту сбежал, перебив караул у ворот и в одиночку подняв стальную решетку, которую в мирное время с трудом поднимали пятеро здоровяков.

 Едва успели угомониться, выставить на этом этаже усиленный караул из десяти человек — в меньшем составе доблестная стража оставаться на проклятом месте отказалась даже под страхом немедленной медленной смерти — как новая порция грохота и ора донеслась с кухни.

 Начинался еще один обычный день.

 

 

 

 Шеф–повар, отставной палач Резак, рвал и метал.

 Повара, поварята, посудомойки и посудомойцы, вместо того, чтобы проводить на кухне очистительно–отмывательные работы, сбились в кучу в чулане и с ужасом ждали, когда минет гроза и кончатся под рукой грозного начальника предметы для метания. В такие минуты им начинало казаться, что Резак даже в самом благодушном настроении заткнет за пояс самого свирепого демона, но стоило оказаться ночью в полутемной полупустой кухне, когда каждый шаг и каждая упавшая ложка гулким эхом отдавались под сводами черепа и бывшей казармы…

 - Ублюдки! Подлецы! Предатели! Изгнания моего хотите! А не дождетесь! Сдохнете все скорее! Я вас всех переживу! Скоты! Трусы!.. — задыхаясь от собственной ярости, хрипел Резак, и каждое слово сопровождалось чем–нибудь увесистым, что летело в затихшую кучу тружеников замкового общепита с пугающей точностью, несмотря на прогрессирующую близорукость их царя и бога кухонного масштаба.

 - Мы не трусы!.. — выкрикнул внезапно поваренок с человеческим лицом, тот самый, спасенный Серафимой. То ли то, что он теперь единолично прислуживал за столом самой царице Елене и царю Костею предало ему храбрости, то ли слишком крупная и слишком больно прилетевшая картофелина, но его прорвало.

 - Легко обзывать нас трусами, когда сами сидите в безопасности своей квартиры! Если бы вы были там, на нашем месте, мы бы на вас еще посмотрели!

 Толпа вокруг него, приглушенно ахнув, мгновенно расступилась, как жирная пленка шарахается от капли мыльного раствора.

 Поваренок остался в жалком одиночестве перед лицом великого и ужасного Резака.

 - Что?! — взвился Резак. — Что ты сказал?! Повтори, собака!

 - Рыба, — автоматически буркнул поваренок, до которого несколько запоздало все же дошло, что он отчебучил, что откусить его треклятый язык надо было не тому бедолаге стражнику, а ему, и что если ему сейчас невероятно повезет, то он отделается тридцатью ударами плетью. Что с ним будет, если ему НЕ повезет, он думать побоялся.

 - Ты сказал, что это Я трус? Так? — уперев руки в бока, набычившись и прищурив глаз, как будто целясь, Резак медленно двинулся к бунтовщику.

 - Д–да… Н–нет… Н–не зн–наю… — вся отвага моментально испарилась как капля воды на сковородке, и мальчишка, закрывая стриженую под ноль голову трясущимися руками, попятился к стене.

 - Сегодня ты не будешь есть весь день, — припер его к стенке ненавидящим взглядом шеф–повар. — Считай, что тебе повезло. Пока. Храбрец ты или дурак — разберемся потом. А вы все, — он повернулся к безмолвствующей толпе, — тоже думаете, что старый Резак — трус?

 Молчание было ему ответом.

 Но он и не ждал другого.

 - Думаете, — со злорадной уверенностью подтвердил он и заскрипел зубами. — Ну, так вот. Сегодня ночью я сам, один — вы слышите, один! — я не хочу, чтобы еще какой–нибудь безмозглый умник из вас стал подстраивать мне тут козью морду!.. Сегодня ночью я останусь один на кухне и пробуду там до самого утра. После же этого каждый, кто при мне хоть еще один раз заикнется о демонах, призраках, домовых или кикиморах болотных, отправится к царю в гвардию. А ты, самый умный, молись каким угодно богам, чтобы завтра для тебя не наступило никогда. Ибо послезавтра ты не увидишь. Все! За работу! Бегом! Пошли прочь, быдло! Быстрее, быстрей, быстрей!..

 У дверей, бесстрастно наблюдая разворачивающуюся перед ним сцену, уже стоял умрун, посланец царя Костея.

 

 

 

 Как ни рано встала Серафима, как ни быстро произвела свой так называемые «утренний туалет», который у нормальных цариц занял бы, как минимум, часа на два больше, к докладу генерала Кукуя она опоздала.

 Когда она вошла в трапезную, он уже собирался уходить.

 Идея родилась налету.

 - Доброе утро, ваше превосходительство, — просияла она. — И вам, ваше величество, долгих лет жизни, — кивнула она Костею.

 - З–зд–драв–вствуйте, ваше величество, — оба, как заранее отрепетировав, прозаикались они.

 - Генерал, рала вас снова здесь у нас видеть. Где вы так долго пропадали?

 - Я… Меня призывали дела службы, — склонил голову Кукуй.

 - Ах, как это, наверное, романтично — быть военным, командовать солдатами, придумывать планы сражений!..

 - Придумываю планы сражений, как вы изволили выразиться, ваше величество, я, — сухо заметил уязвленный сам пока не понял чем Костей. — И солдатами, в том числе Кукуем, командую тоже я.

 - Но он же не солдат! Он генерал!

 - Пока, — криво улыбнулся царь. — Он такой же солдат, как и все, что бы вы о нем не думали, ваше величество. Только с зеленым воротником и розовыми пуговицами.

 - Ему правда идет, — радостно обернулась к Костею за поддержкой Серафима, оторвав, наконец, глаз от испугано надувшего щеки и сверлящего взглядом пустоту перед собой генерала.

 На что бы царевна ни рассчитывала, поддержки она не нашла.

 - Отвратительно, — скривился царь и брезгливо махнул рукой: — Пошел вон.

 - Есть! — рявкнул Кукуй и с неприличной для высшего комсостава скоростью стрелой вылетел из зала.

 - Нет, что бы вы ни говорили, ваше величество, а форма ему явно к лицу. Может, когда–нибудь он станет маршалом, и я лично подумаю над дальнейшим украшением его мундира. Ох, — легкомысленно вздохнула она. — Люблю военных, красивых, здоровенных… Не то, что эти ваши заморыши — флаг–полковники… или как там они…

 И искоса кинула взгляд на лицо Костея.

 И поняла, что перестаралась.

 Надо срочно было отрабатывать назад.

 - А знаете что, ваше величество, я тут давно уже думала и все некогда было вам предложить… А что, если мы и вам сошьем какой–нибудь умопомрачительный мундир? С эполетами, аксельбантами, розетками, планками, шнурами, отложным воротничком стоечкой, лифом, борочками по пройме корсажа, с корсетом с перекидной кокеткой, рукавом три четверти фонариком с буфами, фижмами с турнюром, декольте с баской, шлицем с люрексом, манжетами с обшлагами и косой беечкой…

 Ох, спасибо Елене Настоящей за долгие мучительные часы в примерочных у лукоморских и заезжих портных… Вот уж никогда не думала, что буду ее за это благодарить. Что буду ее хоть за что–то благодарить, если уж речь об этом зашла и быть честной…

 Ненависть и ревность с лица царя были с позором изгнаны тихим ужасом с жутко живым воображением.

 - Что?… Кокетка с косым люрексом?.. Пройма с обшлагами?.. Декольте с аксельбантами?.. Турнюр с эполетами?.. Это… Это что?.. Это все — мне?.. На меня?.. Для меня?.. Ваше величество… Это, безусловно, чрезвычайно лестная идея… Умопомрачительная, я бы сказал… Но я не чувствую себя морально готовым ко всему к этому… Это несколько… не мой… стиль… я бы сказал… Может, все–таки не надо?.. А?..

 - Надо, ваше величество. Надо, — тоном прокурора, требующего смертного приговора, проговорила царевна. — А еще должен быть соответствующий головной убор. А лучше несколько. И шлем на случай сражения. И доспехи. Реглан с вытачками, жабо и накладные карманы из кольчуги — самая мода этого сезона. Я после завтрака лично займусь разработкой дизайн–проекта ваших туалетов на все случаи жизни, и — вот увидите! — когда вы их примерите, вы в зеркале не узнаете сам себя!

 - Я в этом не сомневаюсь… — обреченно, понимая, что сопротивление бесполезно, пробормотал Костей и втянул голову в плечи. — Но, может, мы сначала позавтракаем, ваше величество? Из–за этих дурацких суеверий простолюдинов на кухне сегодня опять полный кавардак, и мне с утра пораньше снова пришлось прибегнуть к моей магии, чтобы мы с вами не остались голодными на полдня. Можно подумать, у меня иных занятий нет, как заменять своего же собственного повара! А куда смотрит этот Зюгма? Сдается мне, засиделся он своим толстым задом в кресле первого советника, ох, засиделся…

 - Интересно знать, чем он сейчас занимается? — поддержала Костея, горя праведным негодованием, Серафима. — Спит, наверное, каналья. Не иначе.

 

 

 

 Едва дождавшись, пока царица усядется за стол с государем, Зюгма задом–задом отодвинулся от своего наблюдательного пункта у неплотно прикрытых дверей и, подхватив подол балахона обеими руками, кинулся со всех ног в ее покои.

 При виде его умруны на часах, не задавая лишних вопросов, расступились, он пинком распахнул дверь и, не сбавляя шагу, помчался в комнатку служанки.

 - Говори, тварь! — взревел он с порога, едва увидев, что Находка там. — Что она делала?!

 - Ничего!.. Ничего не делала!.. Я ничего не знаю!..

 Под градом ударов девушка повалилась на пол, попыталась спрятаться под столом, но колдун ухитрялся доставать ее и там.

 - Говори! — орал он, не помня себя от злости. — Я убью тебя сам! Прямо здесь! Говори, что видела, скотина!..

 «Он меня убьет», — крошечным далеким уголком мозга, еще не залитым всемирным потопом паники и ужаса, успела понять Находка. «Точно убьет… А если нет, то пошлет ночью в Проклятую башню!.. Нет, только не это… Нет, нет, я не хочу!.. Я боюсь!.. Но я не могу предать ее царственное величество… Нет, я не могу… Я никогда не скажу ему про ее разговоры с демонами! Но тогда он отправит меня в умруны!!!.. Нет!.. Нет!.. Нет!.. Что мне делать?!.. Что делать?!.. Что делать?!.. Ох, батюшка–Октябрь, страшно–то как!.. Страсти–то какие!.. Нет, я скажу… Но что он тогда сделает с царицей Еленой?.. А если я не скажу?.. Что он сделает со мной?.. Но я же не могу сказать про демонов, он тогда… А если я промолчу… Тогда он… И я стану умруном!.. Нет! Только не это!.. Но он не верит, что я ничего не знаю!.. Но я не могу!.. Но умруном!.. Нет!.. Нет!.. Я не могу сказать!… Умруном!.. Нет!!!.. Я не могу!.. Я не могу!!!.. Но умруном!!!.. НЕТ!!!!!!!!.. Батюшка–Октябрь, прости меня… Прости меня, царица Елена, труса окаянного… Я скажу…»

 - Я скажу!!!.. Я все скажу!!!..

 - Ну, вот видишь, — мгновенно успокоился колдун, склонился над ней и скроил из своей толстой рожи улыбку. Она выглядела так же естественно и непринужденно, как на крокодиле.

 Находка предпочла бы оказаться в комнате, полной самых жутких демонов, чем один на один с ней.

 - Вот видишь, деревня голоштанная, — не нарушая однажды созданной конструкции на своем лице из опасения, что не сможет снова ее воссоздать, сквозь сведенные ненавистью зубы проговорил советник. — Стоило тебе пошевелить мозгами, как ты все вспомнила. И теперь расскажешь мне, как эта змея заговаривала демонов, науськивая их на солдат его величества.

 «Змея!!!» — от неожиданной мысли Находка чуть не подпрыгнула. «Змей! Я расскажу ему про Змея! Пускай он разбирается с ним, про что они там говорили. Он охраняет ее царственное величество, и значит, ей, наверное, можно с ним разговаривать. А если и нет, то, поди уж, разговоры с ним — меньшая беда, чем с демонами. И Змею он уж точно ничего не сделает. Пусть–ка попробует поорать на него! Или на ее царственное величество. Он же ее боится, как мышь кошки! Нет, сказать про Змея — это не предательство. Нет. Я не предатель. Ох, батюшка–Октябрь, помоги мне и ее царственному величеству Елене Прекрасной… Пронеси беду…»

 - Да! Змей! Змей! Я слышала! Я все расскажу! — закрывая лицо руками, чтобы советник не мог увидеть, как она сквозь слезы улыбается, закивала головой горничная Серафимы.

 - Что? — синтетическая улыбка сползла с лица Зюгмы как плохо приклеенная. — Какой Змей? Ты что это несешь, дура? С ума, что ли, с последнего, совсем спрыгнула?

 - Да, господин! Совершенно точно говорю вам! Ее царственное величество сегодня ночью поднималась к Змею и разговаривала с ним! Я сама все слыхала!

 - Что?.. — в своей реакции его светлейшество сегодня был не оригинален.

 - Да! Она взяла ночник и поднялась к нему!

 - И про что они говорили? — тревожно нахмурившись, колдун выпрямился и заложил руки за спину. — Ты слышала?

 - Да, все до последнего словечка!

 - И о чем говорила царица Зм… Змею?

 - Она ему сказала, что у девки Надьки есть обезьяна, которая играет в домино! — не пряча более счастливой улыбки, доложила первому советнику Находка.

 - Что–о–о?!.. — вытаращил глаза колдун так, что они вылезли из окружающих их складок жира.

 - Истинно верно! — приложила трясущиеся руки к груди та.

 - А… А она… то есть, он ей что?

 - А он ответил, что это маракуйно.

 - Че–го–о–о?!..

 - Ой… То есть, ананасно…

 - ???!!!

 - А, вспомнила! Бананально!!!..

 - Д–У–У–У–У–РА!!!..

 

 

 

 Когда завтрак уже приблизился к своему логическому завершению — вытирания губ салфеточкой и отодвиганию тяжелого стула под дамой, дверь с грохотом распахнулась, и в трапезную на коленях вползло нечто белое, постоянно стукающееся лбом о неровный камень пола и бормочущее «виноват, виноват, виноват, виноват…».

 Царевна подобрала подол и попятилась, как настоящая дама при виде мыши.

 - Что… это?..

 - Виноват, ваше величество, исправлю, кровью смою, ни одной целой шкуры не останется!.. — громче и решительней с каждым метром доносилось от загадочного существа.

 - Это–то? — Костей поморщился. — Ну что за человек? Не так, так иначе мне завтрак испортить обязательно должен. Это мой повар Резак. Пришел давать объяснения. Я его так скоро не ждал, вообще–то, думал, минут через десять. Бежал он, что ли?..

 - …Искуплю, ваше величество, сам сегодня один на кухне останусь, всем покажу, всем докажу, потом изо всех дух вышибу, кто еще хоть слово вякнет про демонов, хоть еще раз пасть свою вонючую разинет, хоть заикнется, хоть подумает… — гундосил он, не поднимая головы, и тем не менее ловко, как самонаводящаяся ракета, маневрировал между стульями и безошибочно полз прямо под ноги Костею. — Всех запорю, всех изобью, всех запытаю сам, лично, своими руками, каленым железом выжгу, чтоб неповадно было меня дураком выставлять, уроды, мерзавцы, скоты, подлецы, быдло…

 - Мне надо с ним… пообщаться… ваше величество, — оторвав, наконец, взгляд от своего бывшего любимца, извиняясь, пожал плечами царь. — Мы с вами встретимся за обедом. Который, я надеюсь, уже будет подан этим ничтожеством.

 - Ничего не имею против, — склонила голову Серафима и быстро, брезгливо обойдя подальше пресмыкающегося шеф–повара, покинула зал.

 

 

 

 Сгорая от нетерпения воплотить в бумаге и карандаше все то, что она полчаса Костею наговорила, царевна ворвалась в свои покои.

 Находки видно не было.

 - Ладно, отсутствие горничной творчеству не помеха, — пробормотала она облегченно себе под нос. Может, оно и к лучшему, что служанки не будет пока. В лице другой женщины всегда был риск нарваться на того, кто совершенно точно знал, что такое люрекс, где обычно находится реглан, и чем корсет отличается от корсажа.

 Потерев руки в предвкушении очередного черного дела во вред тирану, царевна принялась за поиски в ящиках письменного стола чистой бумаги и острых карандашей. Краски стояли тут же, сверху, на видном месте, но дело до них должно было дойти не скоро. Создание гардероба для правителя царства Костей не терпело суеты.

 Она опустилась на стул, подперла щеку рукой и, прищурив задумчиво глаз и выпятив для гармонии нижнюю губу, принялась водить над листом грифелем. С некоторым умственным усилием она пыталась не то чтобы мысленно расположить все перечисленное во время завтрака на этом эскизе, а хотя бы просто вспомнить, что это вообще такое, и в какой части костюма должно располагаться.

 Все–таки, что ни говори, а Елене нужно было запереть меня в мастерской какого–нибудь особо въедливого портного и не выпускать, пока я не выучу не только названия этих штучек, но и что они из себя представляют…

 «Там, где брошка, там перёд…» — вспомнила она строчку из старой популярной песенки и усмехнулась.

 Ну, да ладно.

 Прорвемся.

 А, кстати, не очень ли хорошая идея ко мне только что пришла?

 Не настоящие ли драгоценные камни и бижутерия из золота и серебра красят настоящего правителя?

 А не разорить ли нам нашего дистрофичного царька?

 Что это золотой да бриллиантовый запас у него все на войну, да на войну идет? Оприходуем–ка мы его в мирных целях.

 Жаль только, что у него рост не под два метра — драгоценностей на него можно было бы навесить в два раза больше…

 Ну, да ничего. Компенсируем маленькую площадь высокой плотностью и толстым слоем.

 Начнем–ка мы с фигуры.

 Так…

 Палка, палка, огуречик…

 И тут откуда–то донесся вполне явственный всхлип. Всхлип человека, который плакал горько и долго, но недостаточно долго, чтобы выплакать все, а теперь ему что–то мешает доплакать до конца, и он вынужден сдерживаться, но у него это не очень хорошо получается.

 Серафима прислушалась.

 Всхлип больше не повторялся, но она была готова поставить на кон свое кольцо с кошкой, что он происходил из комнатки горничной.

 Сдвинув брови, пытаясь угадать, что бы это могло значить, царевна отложила свое художество, подошла к закрытой двери, ведущей в комнатку Находки, и без стука (ах, что сказал бы по этому поводу Этикет Семьдесят Пятый!) открыла ее.

 Рыжеволосая девушка, скорчившись, сидела на полу под столом, куда ее загнал Зюгма, и беззвучно истекала слезами.

 - Находка, что случи…

 Служанка подняла голову, закрывая лицо руками. Но и сквозь сжатые пальцы было видно, как на всю левую распухшую щеку у ней расползался, растекался тяжелый бесформенный синяк полуночных тонов.

 - Е–муеё! — вырвалось совсем не царственное у Серафимы, и она кинулась обратно в свою комнату.

 Вытряхнув из массивного медного цилиндра — подставки — карандаши и перья, она бросилась назад к Находке.

 - На, приложи срочно, — не терпящим возражения тоном приказала она.

 Горничная отняла от лица руки, и царевна с тихим присвистом поняла, что одной подставкой тут не обойтись.

 - Немедленно успокойся, и пойдем, умоемся. Переносица не сломана, а остальное до свадьбы заживет.

 Находка покорно встала и пошла за своей госпожой, но слезы литься не перестали.

 - Кто это тебя так? — хмуро спросила царевна, наблюдая, как холодная вода, смешиваясь со слезами и кровью, скатывалась по лицу на одежду избитой девушки.

 Та изо всех сил затрясла головой: «Никто».

 - Никто? — угрюмо переспросила Серафима, играя желваками.

 «Никто».

 - Или Зюгма? — уточнила она.

 - Нет! Нет! Нет! Нет!.. — дар речи вернулся к Находке сию же секунду.

 - Значит, да, — кивнула сама себе царевна. — А за что?

 Служанка залилась слезами еще больше.

 - Он приказал тебе следить за мной?

 Едва заметный кивок.

 - А ты?

 Еще слезы.

 - Ты не сказала ему того, что он хотел услышать? Или сказала, но мало?

 Находка затрясла головой.

 - Я… не сказала ему… про демонов… Только про Змея… Он обещал отправить меня в Проклятую башню… Убить меня… Превратить… в умруна… Простите меня!.. Ваше царственное величество!.. Простите!.. Я не хотела!.. Прогоните меня!.. Я не хочу шпионить!.. Не хочу!.. Убейте меня!.. Лучше вы меня убейте!..

 Слезы полились не потоком — слезопадом.

 - Ну, уж нет, Находочка… — медленно покачала головой Серафима, и губы ее сжались. — Лучше мы твоего разлюбезного Зюгму… это… того. Я бы, конечно, лучше его прямо сейчас, своими руками… тогокнула… но мне тут еще… работать… и работать. А надоел он мне серьезно, люди добрые. Нельзя меня так доводить. Правда. Прости, Иван. Ты бы так не поступил.

 

 

 

 За обедом — уже настоящим, немагическим, хоть и запоздавшим на два часа, Серафима между делом, невинно стреляя глазками, задала вопрос Костею, от которого он чуть не подавился, несмотря на свое бессмертие.

 - А скажите пожалуйста, ваше величество. Как бы мне это поскорей стать достаточно подготовленной, чтобы сходить посмотреть на яйцо Змеи в вашей личной башне?

 - Кх… Кх… Кхто… Кхто это… вам… такое… сказал… кх–х… кх–х… кх–х?..

 - Как — кто? — изумилась царевна, театрально поведя плечиком. — Конечно, ваш первый советник. — Он мне все про это рассказал. И как он вам эту идею предложил. И план разработал. И помогал во всем.

 - Что–о–о–о???!!! — царь подскочил. — ОН мне эту идею предложил?! ОН мне помогал?! Да это жирный слизняк годится только на свечки! ОН мне помогал!!!.. ОН!!!..

 - Как? — разочаровано протянула царевна. — А разве нет? Вот болтун! Так, наверное, и все остальное, что он мне порассказывал, тоже неправда?

 - А что, он вам ЕЩЕ что–то говорил?!

 - Да, конечно. И про вашего бывшего первого советника Чернослова, и что он сейчас правит Лукоморьем, и что вы должны нашу страну от него же спасать, и про то, что набеги кочевников с юга вы организовали, только забыли спросить у него совета, и поэтому ваш план идет слегка… наперекосяк…

 Подумать только!..

 А ведь еще полминуты назад она думала, что больше злиться просто физически невозможно!..

 - ОН. ТАК. ГОВОРИЛ, — даже не спрашивая, а утверждая, процедил сквозь зубы Костей, и царевна непроизвольно отшатнулась от него.

 - Да. Из слова в слово, — покладисто склонила она голову и опустила очи долу. — Я же не могла знать, что он у вас такой… выдумщик. Но не судите его строго, ваше величество. Может быть, он просто хотел произвести на меня впечатление? Он в последнее время бросал на меня такие загадочные взгляды…

 А вот это было последней каплей, прорвавшей плотину.

 - Стража!!! Зюгму сюда немедленно!!! — заорал Костей и грохнул кулачком по столу.

 Ничего не опрокинулось.

 

 

 

 Через десять минут вернулся умрун, посланный разыскать первого советника и доложил, что того в замке нет — уехал в город по делам до вечера.

 Царь стиснул зубы, прорычал что–то нечленораздельное, и Серафима отстраненно посочувствовала Зюгме. Лучше бы он стал жертвой монаршьего гнева сейчас, пока тот не настоялся.

 Убедившись, что нет ни единого шанса, что до завтра Костей все забудет, царевна холодно откланялась и поспешила к несчастной Находке.

 И к своим рисункам.

 

 

 

 Вечером несколько поварят во главе с ее протеже доставили Серафиме ужин в покои и передали записку от его величества, в которой говорилось, что он чрезвычайно занят, что неизвестно, когда они увидятся в следующий раз, но что если ей что–то срочно понадобится, он всегда будет к ее услугам. Если его не окажется на месте, то ее наверняка не затруднит немного подождать там, где ей будет удобно.

 Царевна задумалась ненадолго, пришла к выводу, что кроме срочной поездки в Лукоморье ей ничего от него пока не надо, рассеянно сунула записку в карман и отпустила посыльных.

 Не слушая совета старой поговорки, она разделила ужин пополам, быстро умяла свою долю, а оставшееся, прямо на серебряном подносе, поставила перед кроватью Находки.

 - Кушать подано, — ухмыльнулась Серафима, увидев неподдельный ужас на и без того жутком теперь лице горничной.

 - Нет, нет, ваше царственное величество! — замахала руками служанка, едва приподнявшись на постели. — Что вы! Что вы! Я не могу!.. Это я вам должна прислуживать!.. Это ваш ужин!.. Я и так как лежебока никчемная весь день на боку провалялась!.. Простите меня!.. Я сейчас пойду…

 - Никуда ты не пойдешь, — твердо отрезала царевна. — Ишь, пойдет она. На ногах еле держится, а туда же. Садись и ешь. Я тебе приказываю. Завтра находишься, если получше будет. А пока поешь и отдыхай. Тебе полезно.

 - Ваше царственное величество!.. Я не достойна!.. Простите меня, дуру деревенскую!.. Простите!..

 Слезы опять полились ручьем.

 Что Серафима терпеть не могла ни при каких обстоятельствах, так это слезы.

 - Короче, женщина, — скрестила она руки на груди, сдвинула брови и поджала губы, изображая суровую строгость. Или строгую суровость — что получится. — Я через полчаса к тебе захожу за посудой, и она должна быть пустой. Это, между прочим, приказ твоей повелительницы. Все. Исполняйте. Время пошло.

 

 

 

 Через час, когда Серафима закончила последний эскиз — парадного обтягивающего черного трико в полный рост с декольте, золотыми эполетами, рукавом фонариком и серебряными костями человеческого скелета на нем — такой не стыдно было бы надеть и Фредди Меркюри — и зашла, чтобы забрать тарелки и кружку, все было идеально пустым, а сама Находка, отвернувшись к стене, тихонько посапывала, изредка всхлипывая во сне.

 Осторожно поправив на ней одеяло и задув ночник, царевна унесла на свой стол поднос и достала из кармашка коробочку с кольцом–кошкой.

 - Царица Елена! — радостно приветствовали ее привидения сразу же, как только кольцо оказалось на пальце. — Ты только послушай, что вчера у нас было!..

 - Нет, ты не поверишь!..

 - Так мы еще ни разу не веселились!..

 - Значит, так. Эти два собакиных сына ни на шаг не отступали друг от друга…

 - …куда один — туда сразу и другой…

 - …и мы посовещались…

 - …и решили эту их тактику против них же и обратить!..

 - Начали у нас, как мы и договорились, Конюх, Матрона и Звездочет…

 Просмеявшись шепотом, откашлявшись и вытерев слезы, Серафима могучим усилием воли скроила серьезное выражение лица и обратилась к своей призрачной армии:

 - Ну, вы и молодцы, господа призраки! Такого даже я от вас не ожидала!

 - А уж они–то и подавно! — хвастливо подкрутил ус Усатый Придворный.

 - Ну, ничего, царица Елена, ты только подожди, мы им сегодня такую ярмарку с балаганом устроим! — потер ручки Тощий Стражник.

 - Нут–ка, ребята, где мы давно не развлекались? — обернулся к призракам Конюх.

 - Кажется, в западном крыле…

 - Нет–нет, погодите, — остановила их военный совет Серафима. — Сегодня у вас будет особое поручение и особый клиент.

 - Ну–ка, ну–ка…

 - Интересно…

 Привидения подлетели поближе.

 - Сегодня ваша цель — кухня. И не кухня вообще, а один очень мерзкий старикан–живодер в частности.

 - Шеф–повар Резак? — догадался Звездочет.

 - Он самый.

 - Но, душечка! Ночью на кухне он не бывает! — вскинула толстенькие ладошки Матрона.

 - Сегодня будет. Так что, он — ваша первая и единственная цель на сегодня. Вы должны напугать его так, чтобы он больше и рта не раскрыл, и руки не поднял на своих поварешек.

 - А что делать с теми, кто будет с ним вместе? — обеспокоено поинтересовался Повар. — Откровенно говоря, мне не очень–то по душе вредить своему же брату. Извини, конечно, царица, твой план очень дельный и правильный, но им всегда после наших ночных выходок так достается!.. Так!.. Мне даже стыдно за нас становится… Знаю, что так надо. Но они–то ведь ни в чем не виноваты!..

 - А с ним никого сегодня и не будет. Он решил, что он герой и всем утрет нос. Просидит всю ночь один на кухне, а утром расправится со всеми, кто хоть раз упомянул или упомянет вас.

 - Ах, так… — зловеще подбоченился Повар. — Ах, он так…

 - Ну, раз он будет один… — привидения довольно переглянулись. — Тогда он эту ночь не скоро забудет. Уж это мы тебе, царица Елена, твердо обещаем.

 - Я на вас надеюсь, друзья, — сомкнула руки в замок Серафима. — Этот мерзкий слизняк после сегодняшней ночи никого больше не должен и пальцем тронуть. Получится так сделать?

 - Не волнуйся, — сжал посох Звездочет. — Если ты говоришь, что он никого не должен трогать — значит, не тронет. Мы уж об этом позаботимся.

 

 

 

 Провожаемые пинками, проклятьями и угрозами повара, поварята и иже с ними бегом покинули кухню и помчались в свои комнатушки, чтобы, как приказал им шеф–повар Резак, запереться там до утра и носа наружу не показывать, а то мигом оттяпаю.

 Сжимая в одной руке топор для рубки туш, а в другой — лучину, угрюмый старик обошел все громадное пустое гулкое помещение в поисках светильников, свечей и факелов, которые когда–либо попадали на кухню и терпеливо, один за другим, зажег их.

 Произведенный эффект разочаровал его: редкие, нервно дрожащие островки света не освещали бывшую казарму, а лишь подчеркивали глубину и враждебность затаившихся по углам и чуланам теней, делали их более непроницаемыми и зловещими.

 Резак подкинул несколько поленьев в камин, подвинул низенькую трехногую табуретку и, кряхтя и опираясь на топор, опустился на нее, спиной к огню.

 Тени!

 Враждебные!

 Зловещие!

 Ну и слова.

 Ха.

 Откуда они только взялись в МОЕЙ голове?

 Это слова трусов. Которые верят во все эти россказни о летающих мечах, гаснущих факелах и демонах с холодными пальцами. Какие демоны! Чушь собачья! Кто–кто, а уж я–то знаю. Это всё заговор моих подлецов, которых я обогрел и которым дал работу, чтобы они не сдохли с голодухи на улице в городе, который уже несколько лет тоже медленно подыхает. После того, как господин забрал из него всех здоровых молодых мужиков и баб, чтобы они работали на него и служили ему. Кто ему не нужен — тот может хоть заживо сгнить, и никто их не хватится, и слезы не уронит. Если ты не нужен господину — ты не нужен на этом свете никому, и тебе одна дорога, как и этому грязному мерзкому городишку. И после всего того добра, что я сделал для них, собственноручно вылавливая их на улицах, на помойках, на свалках, где они рылись в отходах, чтобы не загнуться от голода, после того, как я обучал их, одевал, обувал, воспитывал, эти неблагодарные скоты решили наплевать на меня, стали думать, что я — ничто, пустое место, что со мной можно делать, что хочешь, захотели моего изгнания из замка и из милости господина!..

 Ну, уж нет.

 Завтра утром я отведу в подвалы к моему преемнику Шилу половину из них, самых наглых и крикливых, я уже точно знаю, кого, а потом, когда покончу с ними, поеду в город со стражей и наловлю еще. Не знаю, откуда, но они есть всегда. Как крысы. Как тараканы. Как вши. Ты их бьешь, травишь, давишь, а они все размножаются, размножаются и…

 Хм…

 Или у меня с глазами хуже, чем я всегда думал, или те свечи что–то слишком уж быстро догорели. Нескольких минут ведь еще не прошло. Или я ненароком задремал? Надо пойти, собрать огарки, и…

 Огарков не было.

 Были те же самые, новые свечи с едва обгоревшими фитильками.

 «Сквозняк задул," — торопливо сказал себе старик, подозрительно озираясь по сторонам.

 Но было тихо. Только бесцеремонные тени, почуяв слабину света, зашевелились оживленно и стали исподволь подползать поближе.

 Резак снова зажег погасшие свечи от лучины, убедился, что огонек принялся весело пожирать бечевку фитиля, и пошел осматривать окна — возможный источник сквозняка. Не забыли ли закрыть какое, не треснуло, не разбилось ли где часом стекло…

 Все было закрыто и цело.

 Когда он дошел до конца зала и повернулся, чтобы идти обратно к притягательному в промозглую октябрьскую ночь теплу и потрескивающему полешками камину, то сразу понял, что те же самые свечи, будь они неладны, погасли опять. А с ними и все остальные, кроме одной, совсем рядом с ним, которая, как стойкий оловянный солдатик, упрямо противостояла натиску невидимого ветра…

 Но недолго.

 Прямо на его глазах огонек последней свечи дернулся, взлетел и растаял во мраке, как ее невесомая душа, оставив после себя белесый дымок и красную, быстро уменьшающуюся точку на невидимом уже во тьме обугленном фитильке.

 Упрямо не желая признавать реальность увиденного, Резак протянул было лучину, чтобы снова зажечь своевольную свечку, но и огонек на щепке вдруг съежился и исчез, словно испугался чего–то и спрятался в дерево.

 И это будто оказалось заразным: теперь уже и все факелы кухни, угасая и чернея наперебой, пропали в темноте.

 Замигали тревожно светильники, ведя неравный бой с мраком и проигрывая ему один за другим…

 - Нет!!! Я не боюсь вас!!! Не боюсь!!! Сдохните вы все!!! — заорал отставной палач и, сшибая стулья и переворачивая столы, бросился к единственному пока надежному источнику света — камину.

 Взять новую лучину. Зажечь все свечи, светильники и факелы. Это ветер. Это ветер. Это всего лишь ветер. Это не демоны. Я не боюсь их. Я их не боюсь. Я их ненавижу…

 Стоп.

 Точно.

 Это не демоны.

 Это кто–то их поварят или посудомоек ослушался моего приказа, проник на кухню, пока я зажигал свет и теперь прячется где–нибудь в темном углу, пакостит исподтишка и смеется надо мной. Побегай, старый дурак. Подрожи. Это не мы — это демоны!..

 Ха.

 Я найду их и убью. Здесь и сейчас. Своими руками. Изрублю тварей.

 Я их ненавижу.

 Всех!

 Всех!

 Всех!!!..

 - Где вы?!.. — яростно оглядываясь по сторонам близорукими, слезящимися от дыма глазами, взревел Резак и взмахнул топором. — Выходите!!! Я все равно вас найду!!! И вы пожалеете, что родились на свет!!! Выходите!!! Ну, же! Трусы!!!..

 Когда его вопль, отражаясь испуганной белкой от пустых котлов и голых стен, замер, завязнув в тягучей темноте, снова воцарилась тишина, нарушить которую был не в силах даже одинокий камин.

 Надо бы пойти, бросить в него еще несколько поленьев, но за это время эти подонки смогут улизнуть или спрятаться получше!..

 Ну, уж нет. Пусть на это и не рассчитывают.

 Он их достанет.

 Они отсюда живыми не выйдут.

 - Не хотите показаться?.. — прохрипел Резак и сжал топор до боли в ладонях. — Тогда я сам вас найду!!! Ублюдки! Скоты! Отбросы!..

 Слева звякнул о камень пола упавший с разделочного стола нож.

 Резак резко крутанулся в ту сторону, и успел заметить, как из полумрака в темноту метнулась сутулая фигура в плаще и широкополой шляпе, какие носили фуражиры, отправляясь из замка за продуктами.

 - Стой!!! — ненависть ослепила старика, и он, не разбирая дороги, бросился туда, где только что видел своего мучителя. — Стой, я тебе говорю!!!..

 И, не дожидаясь, пока нарушитель его приказа остановится или скроется вовсе, он размахнулся и метнул топор ему в спину, пригвоздив его к двери чулана.

 - Ага!!! — радостно завопил он, подбегая к поверженному неприятелю…

 И увидел, что к двери его топором прибит только плащ.

 Сперва недоверчиво, потом все более и более лихорадочно, истерично, а потом и просто панически зашарил он руками по обвисшему тряпкой плащу, по треснувшим доскам двери, надеясь раскусить, понять хитрость врага — как тому удалось исчезнуть из–под лезвия, которое одним ударом разрубало берцовую кость быка, или хотя бы постараться нащупать следы крови, ведь не может же не остаться кровь от удара разделочным топором в спину, пригвоздившим… пригвоздившим… пригвоздившим…

 Следов не было.

 Крови не было.

 Тела не было.

 И тут на его голову мягко и беззвучно, как безумие, опустилась шляпа.

 Холодный ветерок поцеловал его в щеку и издевательски пробежал по лицу.

 Если бы давно оставшиеся в меньшинстве волосы экс–палача смогли, они бы встали в полный рост и сбросили незваный головной убор.

 А потом бы совершили попытку к бегству.

 - Кто… здесь?.. — непослушными, как будто занемевшими от холода губами прошептал он и вцепился трясущимися, враз обессилевшими руками в топорище, силясь извлечь его из десятисантиметровой дубовой доски.

 Но тщетно.

 Из темноты, почти рядом с ним, сантиметр за сантиметром, не спеша извлекла себя еще одна сутулая фигура, закутанная в плащ и в шляпе, надвинутой на глаза, и медленным шагом стала удаляться от него.

 - Стой!.. — хриплым шепотом выкрикнул Резак и, оставив попытки освободить топор, на негнущихся ногах, скорее по инерции, что всё удаляющееся надо догнать, чем здраво осмыслив свои действия, спотыкаясь о мебель и утварь, поковылял за незнакомцем, который даже не ускорил шаги и ни разу не обернулся на одинокий шум преследования. — Стой!.. Стой!.. Стой…

 Рука его яростно сомкнулась на плече ночного визитера, но в кулаке снова оказался один только плащ.

 Под одеждой была пустота.

 - Стой… стой… стой… стой… — уже не понимая собственных слов, Резак принялся судорожно комкать плащ в руках, как будто надеялся выжать из него пропавшего, растаявшего в воздухе человека, и тут к нему повернулась невидимая голова, все еще покрытая шляпой.

 В пустоте под полями горели и злобно сверлили его взглядом горящие как угли глаза.

 Резак захрипел, заверещал было, но тут же заткнул себе рот руками, когда из тьмы, одна за другой, стали появляться и наступать на него подгоняемые ледяным ветром такие же сутулые фигуры в колышущихся плащах, с горящими угольями глаз в объемной пустоте под шляпами.

 Бывший палач застонал, завыл тонко сквозь прикушенную до крови руку, и бросился напролом вон из кухни, прочь от невидимых холодных пальцев, хватающих его за одежду и руки…

 Лишенный половины своих углей, лениво догорал огонь в камине.

 

 

 

 Как и предполагала Серафима, полноценно поспать этой ночью ей снова не удалось.

 Но на это раз по причине несколько отличной от прошлых дней.

 - Пожар!.. Пожар!.. Пожар!.. — донеслись сквозь узкие окна–бойницы панические вопли со всех сторон — снизу, справа, слева…

 - Библиотека горит!!!..

 - Это демоны!!!..

 - Проделки демонов!!!..

 - Не ходите туда — там демоны!!!

 - Кретины! Вперед! Тушить!

 - Нет!..

 - Они там!..

 - Демоны там!..

 - Убью–у–у–у–у!!!..

 - А–а–а–а–а!!!..

 - Помогите!!!..

 - Демоны!!!..

 - НАЗАД!!!..

 «Горит библиотека?» — сонно подивилась царевна, переворачиваясь с боку на бок. — «Какая еще библиотека? При чем тут библиотека? Они же должны были наводить порядок на кухне… Если только шеф–повар не укрылся от них в этой библиотеке?.. Хм… Библиотека горит… Вот бы Иванушка расстроился, если бы знал… По нему, так лучше все арсеналы пусть горят синим пламенем, или даже кухни, чем одна библиотека… Наверное, это самый непутевый, самый бестолковый, самый лучший в мире царевич из всех, когда–либо живших на Белом Свете… Если бы ты только знал, Ванечка, как мне без тебя сейчас плохо… И вообще мне без тебя плохо… Только ты этого не знаешь, и не догадываешься, наверное… Где–то ты сейчас, витязь ты мой лукоморский, в каких дальних краях тебя нелегкая носит… И–эх… Вот ведь… Ладно, не будем о грустном. Ну их, паразитов. Человеку в плену поспать спокойно не дадут. Ну что за люди…»

 Но не успела она смежить очи и натянуть на себя как одеяло не успевший еще уплыть далеко сон, как где–то совсем рядом грохнул взрыв. Потом еще один, и еще, и еще… Небо озарилось радостными разноцветными вспышками, будто во время праздничного фейерверка.

 «Да что они там, вообще с ума посходили?» — едва разлепляя сонные губы для ворчания, царевна скатилась с кровати и на автопилоте подошла к узкому стрельчатому окну, призванному, скорее, больше скрывать, чем показывать.

 Но и того, что оно позволяло увидеть, оказалось достаточно, чтобы напуганное одеяло сна убежало от нее безвозвратно и в неизвестном направлении.

 Как раз напротив ее башни, из другой башни, которую полностью заслонял Палец, но она могла бы поклясться, что это был Паук, летели снопы искр, вырывались клочья обезумевшего пламени и грохали время от времени взрывы — не такие оглушительные, как поначалу, но резкие, хлесткие, разбрасывавшие после себя дождь из разодранного камня и огненных хлопьев.

 «Красиво, однако," — волю полюбовавшись картиной разрушения, признала царевна. «Но грохать закончит, пойду досыпать. Сдается мне, завтра я узнаю много интересного…»

 Но тут идея получше посетила ее взлохмаченную голову.

 Она подбежала к куче своей одежды на кресле и, порывшись, выудила из кармана платья коробочку с кольцом.

 Надеть его было делом нескольких секунд.

 - Что там у них происходит? — выпалила она жегший ей язык вопрос сразу, как только привидения проявились из ничего вокруг нее. — Это ваша работа?

 - Нет, царица, не наша, — с сожалением покачал головой Звездочет.

 - А хотелось бы, — ревниво нахмурился Усатый Придворный.

 - Не ваша? — брови Серафимы поползли на лоб.

 - Не наша, — неохотно признал Толстый Стражник.

 - И пожар в библиотеке — не ваша? — спохватилась она.

 - И пожар — не наша…

 - Хм… — почесала она в затылке. — Что же у них там происходит тогда? Ничего не понимаю. Это ведь взрывается Паук?

 - Да, душечка, он самый, — подтвердила Матрона. — Только я все равно не знаю, отчего.

 - Может, от всей этой магии, что они туда натолкали? — предположил Офицер.

 - Никогда раньше ничего не взрывалось, хотя вот уже пятьдесят лет эта магия там живет, — недоуменно пожал плечами Звездочет.

 - А послушайте, насчет библиотеки, — ударил себя по лбу Конюх. — Я, когда сегодня вечером мимо пролетал, видел, как там появился какой–то новенький. В человеческом обличье. Может, это он чего–нибудь учудесил?

 - А, этот–то? — пренебрежительно махнул рукой Повар. — Этот вряд ли. Я про него от Кукуя слышал. Когда он часовых у дверей библиотеки ставил.

 - И что?

 - Что он сказал?

 - Он сказал им, что это — родственник Костея. Его внук, если быть точным. Тоже колдун. Прибыл сегод… хотя, нет, не сегодня, скорее, уже, получается, вчера, ближе к вечеру.

 - Подмога ему подоспела, что ли? — кисло поинтересовался Звездочет. — Один уже людей уродовать не успевает?

 - Наверное, — поморщился Тощий Стражник. — Два сапога — пара.

 - Хм… — задумчиво помяла подбородок Серафима. — А он никогда ничего ни про каких внуков не упоминал… Кель кошмар! Я не готова стать бабушкой! Вот уж точно — не было печали… Был один Костей, а теперь раздвоился.

 - Ладно, поживем — увидим, — махнул рукой Повар. — Ну их, змеиное племя…

 Царевна согласно кивнула.

 - Это точно. Утро вечера мудренее. Давайте спать лучше. Пока они там еще ничего больше не взорвали и не подожгли. Хм… А забавно получается… Кто–то выполнил нашу работу за нас. Вон они как там орут–суетятся. Любо–дорого посмотреть. Похоже, они ожидали этого еще меньше нашего…

 - У меня есть идея, царица, — вылетел вперед Офицер. — Сейчас мы слетаем на разведку и на пожарище библиотеки, и к Пауку, разузнаем, кто там такие военные действия против Костея открыл, а завтра тебе все доложим.

 - Замечательная мысль, — одобрительно кивнула Серафима. — Если хоть что–нибудь разузнаете, хоть самую малость, и то может полезным оказаться. Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться, поэтому знать надо все и всегда. А, кстати, добры молодцы мои и красны–бледны девицы. Как у нас поживает некий господин Резак?

 Привидения оторвались от созерцания черно–оранжевого неба и сразу оживились.

 - Одно можем сказать, — ухмыльнулся Звездочет в прозрачные длинные усы. — Пока поживает.

 - Лежит у себя в комнате под кроватью, забился в угол, зубами стучит да тихонько подвизгивает.

 - Уж как он из своей кухни летел, как летел — думал, я за ним вовсе не угонюсь!

 - К двум часам мы с ним уже управились!..

 - Так что в его распоряжении, чтобы вволю натрястись, весь остаток ночи!

 - Это точно…

 - Под такую громыхалу он и захочет, да не заснет! У него комната, почитай, почти рядом с Пауком!

 - Молодцы! — сцепила руки в замок Серафима, как будто пожимая их маленькие нереальные ручки. — Не просчитались!

 - Старались…

 - Для самого Резака как не постараться…

 - Надолго теперь ночью дорогу на кухню забудет!..

 - Кстати, а как бы нам придумать, чтобы кухарский народ утром первый на кухне оказался? А то ведь он, поди, за ночь оклемается, и под шумок тихой сапой шнырь — и на кухню вперед всех. Вроде, я тут всю ночь просидел. А?.. — забеспокоилась вдруг Серафима.

 - Ну, это–то как раз проще простого, — усмехнулся Звездочет. — Мы сейчас полетим в его апартаменты, посмотрим, чем он у нас занимается, не пришел ли в себя, часом. А если захочет вылезти из своего паутинного угла раньше времени, мы его еще припугнем — мало не покажется. И до утра подежурить останемся. На всякий пожарный случай.

 - Он у нас там жить останется, кровопийца! — задорно выкрикнул Конюх.

 - Будет знать, как кухарских обижать! — воинственно потряс кулачком гордый успехом карательной операции Повар. — Отлились кошке мышкины слезки! У–у, кат!..

 - Ага, точно — гад!.. — радостно поддержал Толстый Стражник.

 - Ну, я на вас рассчитываю, — улыбнулась царевна. — Когда наш живодер в таких надежных руках, я могу спокойно пойти досыпать.

 - Спокойной ночи, царица Елена!

 - Спокойной ночи!..

 - Спокойной ночи!..

 

 

 

 Никем не разбуженная, Серафима в первый раз за девять дней проспала до обеда, во время него и еще пару часов после.

 Приоткрыв в районе трех часов на долю миллиметра левый глаз, она выглянула из этой щелочи на свет белый и удивленно пришла к выводу, что почти выспалась.

 Царевна начала было всерьез обдумывать возможность продолжить самое приятное времяпрепровождение за неделю с лишним в том же духе, но вдруг ей пришло в голову, что пока она тут прохлаждается, обитатели замка и ее суженый–ряженый вот уже несколько часов поспешно, впрок наслаждаются жизнью без ее драгоценного руководства. Кроме того, перед глазами как по заказу предстала ночная кутерьма с фейерверками и массовым сжиганием книг, всплыли слова привидений о внуке Костея, и царевна пришла к вполне определенному выводу, что если она немедленно, в течение получаса не выяснит, что же все–таки там произошло, то ее просто разорвет от любопытства.

 И что много спать — вредно.

 Осторожно, стараясь не шуметь, чтобы не спровоцировать Находку на очередное предложение помочь ее царственному величеству в загадочном и непостижимом «утреннем туалете»[1 ] , она оделась, поплескала холодной водой в лицо, на ходу причесалась, нахлобучила жемчужный венец и, потерев руки в предвкушении жареных (а местами и пережаренных, и подгорелых) новостей, целеустремленно, как торпеда к линкору, двинулась в люди.

 Во дворце воняло гарью, подмоченной магией и было подозрительно тихо.

 Подумав, Серафима решила не льстить себе, приписывая временное затишье лишь своему отсутствию, а разыскать хоть того же приторно–мерзкого Зюгму, зажать его в уголке, пригрозить вокально–струнным концертом и все выведать.

 Она нашла Зюгму скорее, чем ожидала.

 Прямо перед выходом во двор из Царицы стояла виселица, а на ней болтались три тела.

 Справа от Зюгмы — Кукуй. Слева — Резак.

 - Эй, полковник, — окликнула она спешившего куда–то мимо нее незнакомого офицера с тремя серебряными черепами горкой на левой стороне груди черных кожаных доспехов. — Как вас там. Не будете ли вы так любезны остановиться? Я, ваша будущая повелительница, хочу задать вам несколько вопросов.

 Офицер с таким выражением лица, как будто накануне вражеская армия вломилась в замок и разобрала его вместе с его обитателями на части исключительно по его вине, обреченно остановился, повернулся четко на месте и промаршировал к царевне.

 - Генерал Кирдык прибыл по вашему приказанию, — вытянулся он в струнку в трех шагах от нее.

 - Генерал? — задумчиво повторила за ним Серафима. — Еще один?

 - Никак нет, ваше будущее величество, — отчеканил Кирдык. — Генерал как военачальник в войсках его величества всегда только один.

 - Ага–а… — протянула царевна. — А скажите тогда, пожалуйста. За что был… разжалован… ваш предшественник?

 - За неудовлетворительную организацию несения караульной службы на вверенном ему объекте, — четко отрапортовал Кирдык, как будто учил слова всю ночь.

 - За… что? — сделал круглые глаза Серафима. — Мы, женщины, военному делу не ученые, генерал, и не соблаговолите ли потому изъясняться… на штатском языке?

 - Генерал Кукуй необъективно допустил оставление объекта вверенными ему под охрану объектами, — тут же пояснил он.

 - Объектами?.. Объекта?.. — захлопала еще боле округлившимися очами царевна. — Это такая военная загадка? Или скороговорка? Что произошло, генерал? Я, между прочим, ваша почти повелительница, не требую от вас чего–то сверхъестественного! Я всего–то хочу узнать, что за шум и световые эффекты имели место быть… тьфу ты!.. поговоришь с вами… были сегодня ночью!..

 

 - Сегодня ночью очередной переполох устроили демоны, ваше величество, — раздался холодный ровный голос за спиной царевны.

 - Ах, это вы, ваше величество, — обернулась она. — Доброе утро.

 - Утро?.. Доброе?.. — невозмутимое спокойствие царя мгновенно исчезло, как шестерка в рукаве шулера. — Но уже четвертый час дня!..

 - У меня утро наступает тогда, когда я просыпаюсь, — снисходительно проинформировала его Серафима. — Ну, а насчет того, что оно доброе… Это я и пытаюсь выяснить. Что же все–таки произошло? Это, — она указала на место казни, — тоже проделки демонов?

 - Н–нет, — слегка замявшись, ответил царь. — Это было сделано по моему приказу. Не переношу людей, которые не справляются со своими обязанностями.

 Под многозначительным взглядом Костея свежепроизведенный генерал вытянулся еще больше, хлопнул кулаком себя в грудь, ломко повернулся на девяносто градусов как заводной солдатик, и быстро замаршировал прочь. Серафиме показалось, что если бы он придумал, как можно маршировать на бегу, он помчался бы во весь дух.

 - Зюгма? Кукуй? — изобразила растерянность царевна. — Это еще можно понять. Но ваш любимый шеф–повар?!.. Конечно, я не стану утверждать, когда–либо стану скучать по его блюдам, но они были и не настолько плохи, что…

 - Не в еде дело, — поморщился как от лимонной дольки размером с арбузную, царь. — Он, как и эти двое, просто решили, что меня можно ни во что не ставить и не исполнять моих приказов. Как видите, ваше величество, они ошибались. Кроме того, я не понимаю вашей реакции, — он, испытующе прищурившись, впился взглядом в лицо Серафимы. — Я помню, что вы испытывали… симпатию… к покойному Кукую. Но сожалеть по поводу смерти моего первого советника… и повара… Я этого от вас не ждал.

 - Я не сожалею, — пожала плечами Серафима и отбросила дипломатические изыски. — Я удивляюсь. Что такого могло случиться ночью, что стоило жизни этим троим? Обратите внимание, ваше величество, ваш замок в последнее время превратился в вертеп! Днем и ночью, утром и вечером грязь, пыль, суета, стук, крик, шум, истерика, глупые слухи!..

 Костей натянуто улыбнулся.

 В его случае это выглядело, скорее, как оскал.

 - Ну, вот вы сами и ответили на ваш вопрос, ваше величество, — развел руками он. — Видите, как я ценю ваш покой.

 «Ну, тихушничай, тихушничай," — ответила кислой улыбкой на корявую любезность царевна. «Все равно вечером я буду знать, что у тебя тут за приключение ночью было. Интересно, стоит спросить про внучка, или как?.. Нет, наверное. Я же, по идее, не должна еще знать… Ладно, подождем, пока представит сам. Чего он еще задумал, змей? Как будто одного вражины нам было мало…»

 - А, кстати, царица Елена, — Костей сделал вид, что только что вспомнил. — Я искал вас, чтобы сообщить преприятнейшее известие. Через полторы недели мы с вами вылетаем в Лукоморск. Начинайте упаковывать сундуки.

 - Через полторы недели?.. Вылетаем?.. На чем, позвольте поинтересоваться? На этих ваших летающих тряпочках, на которых перемещаются ваши… покойники?..

 - Умруны, если вы не против.

 - Если вам действительно интересно мое мнение, против. Покойник, как его не назови, должен лежать в земле.

 - Покойник — да, — снова растянув бесцветные губы, согласно кивнул царь. — Но бывают покойники, бывают не покойники, а бывают беспокойники. Но лично я предпочитаю слово «умрун».

 - И не надо пытаться увести меня от темы нашего разговора, — строго нахмурилась Серафима и скрестила руки на груди. — Вы так и не сказали мне, на чем мы собираемся лететь?

 - Не на чем. На ком. На Змее, котор…

 - НИ!!! ЗА!!! ЧТО!!! — Серафима топнула ногой и воткнула руки в боки. — Ни за какие блага мира я больше и близко не подойду к этой зеленой чешуйчатой твари!!!

 «Прости, Змиулания. Я так совсем не думаю, но это мой единственный шанс — сбежать по дороге. Прости», — мысленно обратилась к Змее она, и снова быстро переключилась на Костея:

 - Моя тонкая душевная организация получила неизгладимую психическую травму, когда это отвратительное существо похитило меня среди бела дня без предупреждения и намека! Вы знаете, что я пережила, что передумала, пока она несла меня в своих жутких когтях!.. Какие терзания, какие мучения раздирали мое сердце, пока я со слезами на глазах взирала на землю с высоты змеиного полета и прощалась с ней навеки!.. Какой апофеоз катарсиса испытало мое бедное сердце!.. Если бы дорога была немного длиннее, вы бы получили к вечеру хладный труп!

 - Но ваше величество, — просительно вскинул узкие ладони Костей. — Перелет Змеей — для вашего же блага!..

 - Если уж вы задумали меня куда–либо перемещать, то для моего блага — путешествие верхом! А еще лучше — в карете!

 - Но дорога отсюда до Лукоморья по поверхности займет больше недели, может, даже две, а по воздуху…

 - Лучше провести семь недель в тряской карете, чем семь часов в лапах этого чудища!

 - Но она вас не тронет…

 - Еще не хватало, чтобы она меня трогала! Бр–р–р!!! Гадость!

 - Но… но… но… — обнаружив, что все аргументы путешествия по воздуху незаметно кончились, Костей со вздохом развел руками. — Ну, если вам уж так хочется трястись в карете, то воля ваша. Но тогда, чтобы мой план не пошел прахом, чтобы действия всех его компонентов были точными и согласованными, вы должны выезжать в дорогу немедленно.

 - Прямо сейчас? — и Серафима подарила ему один из своих коронных взглядов на поражение «как–тебе–только–совесть–позволяет».

 - Н–нет, что вы. Я совсем не это имел ввиду, — смутился Костей. — У вас есть остаток дня и ночь, чтобы собрать все необходимое в дорогу. И возьмите с собой вашу прислугу — горничную и этого глупого мальчишку с кухни. Насколько я знаю, готовить он умеет хорошо, значит, станет вашим поваром в пути. А больше портить слуг и рушить стройную систему ради вашего каприза я не намерен. Безопасность — прежде всего. Отправление я назначу на завтра, на десять часов утра. Вас устроит?

 - Вы едете со мной? — пропустив все сказанное мимо ушей, как бы невзначай задала она вопрос и замерла в ожидании ответа.

 - Вы же отказались от Змеи, — развел руками царь. — А у меня тут еще много дел. Поэтому вы поедете одна…

 Царевна не успела толком обрадоваться, как последовало продолжение:

 -…в сопровождении штандарт–полковника Атаса и его личной беды.

 Серафима скроила скорбную физиономию.

 - Ну, не будьте таким бесчувственным, ваше величество. Стоит ли его куда–то посылать, если у вашего Атаса личное горе… неприятности…

 - Беда, — деревянно хохотнул Костей. — Это пятнадцать… гвардейцев… и сержант.

 - Пятнадцать? — округлила глаза царевна. — Так м…

 - Хотя, нет, — перебил ее царь. — Вы правы. Пожалуй, одной беды будет недостаточно для сопровождения моей будущей супруги. А вот две беды — в самый раз. Скромно и достойно.

 «Да уж…» — тоскливо подумала царевна. «Беда не приходит одна…»

 

 

 

 После обеда, плавно перешедшего в ужин под демонстрацию эскизов моделей нарядов будущего повелителя мира закаменевшему от ужаса Костею, десять зайцеголовых посыльных внесли за ручки в покои царевны пять большущих деревянных сундуков, обитых по углам железом, не проронив ни слова, поклонились до пола и торопливо ушли, оставив свою ношу у порога.

 «Пять? Почему пять? Не больше, не меньше?» — походя подивилась Серафима, а вышедшей на шум Находке объявила:

 - Завтра мы уезжаем в Лукоморье. Если ты хочешь проститься с кем–нибудь из друзей или родственников…

 Горничная медленно покачала головой:

 - Нет, ваше царственное величество. У меня здесь друзей нет. И родичи мои все дома. Не с кем мне прощаться в замке.

 - Но ты не против, того чтобы поехать со мной?

 - Нет, ваше царственное величество, не против я, — поклонилась она. — Куда вы — туда и Находка пойдет. Хоть на край Белого Света. Хоть дальше. Куда надо будет, туда и пойду для вас.

 - Ты когда–нибудь дальше вашего царства–то была? — усмехнулась Серафима.

 - Не была, ваше царственное величество. Единственный раз меня мать сюда, в город с собой взяла, так меня тут же и заловила замковая стража…

 - Ну, ладно. Завтра предпримешь вторую попытку. Может, больше повезет. А сейчас давай паковаться будем, что ли?

 Находка посмотрела долгим напряженным взглядом на свою повелительницу, но ничего не сказала и пошла к шкафу.

 - Находка, — окликнула ее царевна.

 - Слушаю, ваше царственное величество, — она тут же повернулась и покорно склонила голову, прижимая молитвенно руки к груди.

 - Ты сейчас хотела меня спросить, чем занимается первый советник Зюгма, так? — Серафима сочувственно заглянула служанке в лицо.

 - Н–нет, нет, что вы, совсем нет… — поспешно опустила та глаза, чтобы скрыть прилив слез и страха.

 - Я так и подумала, — кивнула царевна. — Так вот. Я его сегодня видела. Он висит между Кукуем и Резаком во дворе, почти прямо напротив входа в эту башню, где мы живем… как она там называется… Если интересно — сходи, погляди. Или ты и сейчас его боишься?

 «Нет», — затрясла головой горничная, и, не говоря больше ни слова, стала дрожащими руками доставать из огромного, как комната, шкафа царский гардероб Серафимы.

 А сама она, уже не прячась, поспешила наверх попрощаться со Змиуланией.

 

 

 

 Когда вещи со множеством колебаний, размышлений и сомнений были, наконец, уложены [2 ] , и Находка отправлена в свою комнатку высыпаться перед дальней дорогой, настало время ее виртуальных союзников и помощников.

 - Царица Елена! Наконец–то! — едва она надела кольцо, комната как будто наполнилась туманом от десятков полупрозрачных тел бывших обитателей замка. Увидев кольцо–кошку на ее пальце, они радостно загомонили и бросились к ней, но всех опередил Звездочет, а уж за ним — весь командный состав ее верной призрачной армии. — Мы всё узнали!..

 - Почти всё, — тут же уточнила Матрона.

 - Что вчера случилось!.. Что случилось!..

 - Что?

 - Ты помнишь пожар в библиотеке и взрывы, которые уничтожили Паука?

 - Ну, так вот! Это сбежали внук Костея и его приятель!

 - Мы нашли одного призрака, Слепого Отшельника, которого с нами вчера здесь не было — он не любитель шумных компаний…

 - …Ну, так он видел почти все!

 - Он заинтересовался вчера этим внуком сразу, как только случайно наткнулся на него, пролетая мимо, и остался наблюдать за ним в библиотеке, куда его поселил Костей…

 - В библиотеке? — удивилась царевна. — Поселил? Странное место для проживания… А где был его приятель, что вы его сначала не заметили?

 - На крыше Пальца.

 - Его там тоже… поселили?

 

 

 - Нет, его там приковали. Но Агафон…

 - Агафон?

 - Да, внук Костея…

 - …Он перебил стражу, сбросил с крыши капитана гвардии и освободил его!

 - Хм… — с невольным уважением и завистью к человеку, осуществившему ее мечту, покачала головой Серафима. — А как они сбежали из замка? Ведь они сбежали, вы сказали?..

 - Да, утекли, как вода сквозь пальцы!

 - Как ветер из дырявой трубы!

 - Как рыбки из аквариума!

 - ???!!!..

 - Кхм… Это у нас дома, когда я был маленьким, был такой обычай, — смутился под общими взглядами Звездочет. — На праздник схода снега, как один из символов освобождения — земли из–под сугробов, реки ото льда, весны от зимы — у нас было принято покупать рыбок в аквариумах и выпускать их на волю… А что тут такого?..

 - А по–моему, ты что–то путаешь, Астролог, — постучал пальцем по лбу Конюх. — Потому что, например, у нашего народа была традиция по этому же поводу покупать птичек в клетках и выпускать их в небо.

 - Какая нелепая традиция, — снисходительно пожал плечами Звездочет. — Странные же все–таки люди еще попадаются…

 - А мне прабабушка рассказывала, что у моего народа был обычай на этот же праздник покупать медведей, волков, кабанов, снежных барсов, тигров в клетках… — вступил Толстый Стражник.

 Все заинтересованно повернулись к нему.

 - …только все боялись их выпускать, — растеряно закончил тот. — Так появился первый зоопарк.

 С некоторым усилием Серафима вспомнила, о чем у них тут вообще шла речь и деликатно свернула поток фольклора в нужное русло:

 - Так что с этим Агафоном и его другом? Вы думаете, что они поссорились с Костеем после того, как приехали к нему…

 - Это не они приехали, — поправил ее Тощий Стражник.

 - Их привезли умруны, связанными по рукам и ногам, на ковре–самолете! Так сказал Слепой Отшельник! — закончил Повар.

 - И приятеля внука сразу затащили на Палец, а его самого сначала отвели в библиотеку, потом за ним пришел Костей и забрал его к себе в Проклятую башню, а потом его без памяти умруны притащили обратно!

 - А потом он нашел потайной ход в стене, и через кухню выбрался во двор!

 - И изрубил весь караул в Пальце!

 - А потом улетел вместе с другом, которого освободил!

 - Как — улетел? — снова не поняла царевна.

 - Как птица улетел, говорит Отшельник. Он же колдун. Внук самого Костея. Ему это раз плюнуть, — пожал плечами Конюх. — Взял того под руку, и улетел.

 - А по дороге еще разгромили Паука….

 - …И сожгли там все запасы магических предметов, которые Костей складывал туда, копил к началу войны!

 - Сапоги–скороходы, мечи–саморубы, ковры–самолеты, тарелки, луки–самострелы…

 - ЧТО?! — сердце Серафимы подпрыгнуло и радостно заплясало джигу. — И все всевидящие тарелки тоже?

 - Да, душечка!

 - Всё–всё–всё!

 - Мы же тебе говорим!

 - Ну, может, у него в Проклятой башне только что осталось…

 - А ковры — только те, которые сейчас у умрунов. Запаса больше нет!!!

 - А новых наделать?..

 - Ну, царица Елена! — развел руками Звездочет. — Ну, как так можно! Это ж тебе не веников навязать! На это ведь время надо, оборудование, компоненты, нужные фазы Луны, расположение звезд…

 - Короче, завтра постараюсь у него все выведать, — азартно хлопнула кулаком об ладонь царевна. — И если действительно все, непосильной эксплуатацией ближнего своего нажитое в небо с дымом улетело…

 И тут же спохватилась.

 - А, кстати, друзья мои… Мы тут про посторонних заговорились, а про себя–то забыли! Дело в том, что я хотела вам сказать, что завтра уезжаю в Лукоморск…

 Разочарованные восклицания волной поднялись со всех концов комнаты.

 - …и хочу попрощаться. Больше мы с вами не увидимся, если все пойдет, как я задумала…

 - Ты задумала бежать по дороге? — подлетел поближе Офицер.

 - Да.

 - Это очень мужественно с твоей стороны, — крепко взял он ее за палец обеими ручками. — Удачи тебе, царица Елена.

 - Пусть тебе повезет, — подлетел к ней и Повар.

 - А за нас не беспокойся, душечка, — присоединилась к ним Матрона.

 - Беспокойся лучше за них, — с плутовской улыбкой Толстый Стражник ткнул пальцем себе за плечо в направлении казарм.

 - Мы их не оставим в покое.

 - А тебе, душечка, счастливого пути и хороших друзей, — погладила ее по волосам Матрона и отвернулась, чтобы украдкой смахнуть набежавшую слезу.

 - Счастливого пути, царица Елена!

 - Удачного побега!

 - И спасибо тебе.

 - Да, спасибо от всех нас!

 - Теперь мы верим, что все кончится хорошо.

 - Спасибо вам, ребята! — если бы могла, Серафима обняла бы крепко–накрепко всю свою отважную привиденческую армию, но только лишь сжала у груди руки, пока костяшки пальцев не побелели, подозрительно швыркнула носом и заморгала. — И прощайте!..

 

 

 

 Прощание с Костеем было недолгим.

 Надувая чахлую грудь, он стал вещать что–то пафосное о мировом владычестве, бессмертии, величии и власти, пересыпая свои слова, как рачительная хозяйка — нафталином, заморскими выражениями, видимо, стараясь угодить своей избраннице, но все тщетно. Царевна, изобразив лицом в самом начале острый приступ внимания, слушала его даже не в пол — в одну десятую уха, обдумывая, прокручивая и рассортировывая все возможные варианты побега по дороге. Может быть, за весь путь будет только один мимолетный шанс распрощаться навеки со своим сопровождением, и она не хотела, чтобы он застал ее врасплох или прошел мимо неузнанным.

 - …Мне будет не хватать вашего присутствия и облагораживающего воздействия на мое скромное жилище, но я перенесу это скрепя сердце. Ведь мы прощаемся на время…

 Заметив, наконец, что их диалог, кажется, без предъявления декларации о намерениях коварно трансформировался в монолог, Костей замолк и испытующе заглянул царевне в глаза.

 - А, да–да, ну да, на время, — закивала та оживленно головой, и вдруг недоуменно замерла: — Это кто быстрей, что ли?

 - Ваше величество, вы меня слушаете? — обиделся царь.

 - Извините, ваше величество, я просто сплю на ходу. Сегодня ваши демоны опять устроили среди ночи такой тарарам… А я ведь девушка слабая, впечатлительная, душевная организация у меня тоньше паутинки. Если меня разбудить часа в три–четыре, я до семи не могу потом заснуть. Все лежу потом и страдаю, страдаю, страдаю…

 - Ох, простите… — смутился Костей и огляделся по сторонам в поисках кого–то. Но, судя по всему, к этого кого–та счастью его тут не случилось, и царь, угрюмо нахмурившись, продолжил уже снова обращаясь к Серафиме. — Я, вообще–то, еще вчера поручил заняться этим первому советнику Маслёнку, и если он будет относиться к своим обязанностям так, как его предшественник…

 - Хорошо, что это теперь будет портить его, а не мой сон, — отстраненно улыбнулась царевна и повернулась к карете. — А, кстати, на случай, если в пути случится что–нибудь непредвиденное, вы обещаете следить за моим передвижением при помощи ваших удивительных тарелок? Я могу на вас рассчитывать?

 Если бы это было возможно, Костей бы помрачнел еще больше.

 - Увы, вам придется целиком положиться на штандарт–полковника Атаса и его отряд. После недавнего пожара тарелок в замке не осталось ни одной. Проклятые… демоны. Но если что, он сможет сообщить мне любую новость. Главное Зоркое Зеркало в тот злосчастный вечер Кирдык забрал себе в башню. Хоть какая–то от него на последок вышла польза…

 - И там, в этом зорком зеркале, можно увидеть любого человека по вашему желанию? — невинно поинтересовалась Серафима.

 - Нет, только того, у кого есть Малое Зоркое Зеркало. И кто знает магический пароль. Волшебное слово, если вам будет угодно.

 - Не прибегайте к профанации для просвещения дилетантов, ваше величество, — очаровательно улыбнулась царевна. — Вы меня и так порадовали. Теперь я чувствую себя гораздо спокойнее и увереннее. До свидания, ваше величество. Что–то я и так здесь подзадержалась. Мне пора.

 Если Костей рассчитывал на поцелуй, на дружеское объятие, или хотя бы на формальное «спасибо» за хлеб — за соль, то он жестоко просчитался.

 Небрежно махнув на прощанье ручкой, а, может, просто отгоняя туповатую осеннюю муху, Серафима легко запрыгнула в карету, где ее уже ожидала Находка, захлопнула дверцу и звонко, на весь двор крикнула кучеру–умруну: «Тр–рогай!..»

 Щелкнул в воздухе кнут, и карета, отягощенная двумя сундуками с предметами первой необходимости, грузно переваливаясь и перестукиваясь колесами на мокрых от утреннего дождя булыжниках, покатилась к воротам. За ней, как будто спохватившись, поспешили с грохотом и звоном телега с припасами, еще тремя сундуками, палатками и поваренком, пеший отряд умрунов — две беды, два конных сержанта и сам закованный в черные латы и мучимый после недавней казни своего военачальника дурными предчувствиями [] штандарт–полковник на лихом коне.

 

 

 

 Как и описала Змиулания, дорога из замка в горы была одна, зато извилистая и колдобистая, а чтобы раскиснуть, ей и в лучшие–то времена не требовался дождь — было достаточно его предвкушения.

 Весь день тридцати умрунам находилась работа — толкать телегу, тянуть карету, тянуть телегу, толкать карету, нести на руках телегу, нести на руках карету, нести на закорках сержантов и полковника, тащить лошадей, от усталости позабывших свое отвращение и недоверие к «беспокойникам» Костея, и иногда у Серафимы создавалось впечатление, что запряги они изначально в карету не четверку лошадей, а четверку умрунов, к вечеру они бы продвинулись гораздо дальше.

 В трудах и заботах вечер подкрался незаметно, и оказалось, что справа от них стена, покрытая редким лесом, слева — обрыв, и что если кто–то хочет разбивать лагерь прямо сейчас, пока не наступил и вовсе непроницаемый мрак, то это придется делать прямо посреди камней и грязи.

 

 

 

 Поваренок Саёк развел костер и стал готовить ужин для своей повелительницы, ее горничной и господ офицеров, четверо умрунов заняли посты по четырем углам кареты (к облегчению царевны, наружным), а Серафима и Находка смогли, наконец, отдохнуть и прийти в себя после дневной тряски и качки — ходить в ногу по осенней распутице не получалось даже у не знающих усталости гвардейцев.

 - Ничего, ваше царственное величество, потерпите еще денек, — приговаривала Находка, расстилая белую салфетку на откидном столике на стенке кареты. — Послезавтра, батюшка–Октябрь поможет, начнется спуск, дорога будет поровнее да посуше.

 - А ты откуда знаешь? — устало удивилась царевна, зажигая светильник.

 - Так ведь наши–то края начнутся, октябрьские, — в первый раз за несколько дней улыбнулась служанка.

 - Да нет, я не о краях. Я о том, что сухо там будет. Ты ж там уж сколько лет, как не была? Откуда тебе знать, был там дождь, или не было?

 - Так там уж ручьи да речушки начнутся — притоки Октября, а уж где его вода, там наш Октябрь–батюшка хозяин, — блаженно улыбаясь, заговорила Находка, и глаза ее впервые за долгое время по–настоящему ожили. — А он осенью спать собирается, лишнюю воду не любит, вот тучи дождевые от своих–то притоков и отводит. Сухая у нас осень бывает. Зато зимы снежные. Потому что по весне он как просыпается, как потягивается — все низиночки позаливает, все овражки позатапливает! А уж как вода сойдет, травы расти начинают — ох, благодать!..

 В крышу кареты деликатно постучали первые капли зарождающегося дождя.

 - Благодать, благодать, только суха не видать, — пробурчала Серафима и тайком, пока Находка не видит, достала из коробочки кольцо с кошкой.

 Наступила пора проверить расположение диспозиции на предмет необъективного оставления объекта, как, наверное, выразился бы по этому поводу генерал Кирдык.

 Через десять минут Серафима под причитания Находки вернулась в карету слегка промокшая, изрядно грязная и серьезно сердитая. Диспозиция к оставлению объекта, увы, не располагала: ни вскарабкаться наверх, ни спуститься вниз по склону, не сломав себе при этом в лучшем случае шею, было невозможно.

 В худшем случае сломано могло быть все, кроме шеи.

 К тому же, четверка умрунов, неотступно, на расстоянии пяти шагов следующая за ней как нитка за иголкой, к таким упражнениям отнеслась бы, что–то подсказывало царевне, не очень положительно.

 Если завтра в пейзаже ничего не изменится, то о побеге нечего и думать.

 И она, скрипя зубами, смирилась и стала ждать послезавтра.

 

 

 

 На обещанное послезавтра к обеду, к удивлению всех, кроме Находки, дорога пошла вниз более полого, грязь на ней незаметно превратилась в серую пыль и камни, а тучи, несмотря на порывистый попутный ветер, остались недовольно, но покорно висеть за спиной, как воспитанные дворовые псы, не решаясь пересечь некую невидимую границу, за которой начинаются хозяйские хоромы.

 У первой же речушки, торопливо лавирующего между разнокалиберных валунов чтобы как можно скорее попасть вниз, в свою реку, Серафима, демонстративно игнорируя постную физиономию штандарт–полковника, только сегодня утром получившего строгое внушение от царя за слишком медленный темп продвижения, дала команду остановиться на обед.

 Атас отослал умрунов в воду стирать и отмываться одновременно, и те, похожие более на терракотовое воинство вамаяссьского мандарина, чем на людей, хотя и бывших, угрюмым чумазым строем зашли в стремительный поток, мгновенно замутив прозрачную ледяную воду.

 Первых купальщиков в мундирах, достигших стремнины, вода подхватила и понесла, мочаля, как старательная прачка — грязное белье обо все встречные камни. И пока сержанты спохватились и стали выкрикивать команды, перебивая и противореча друг другу, бедолаг успело отнести на несколько сотен метров вниз по течению, как невесомые бумажные кораблики, и спустить вверх тормашками по водопаду.

 Подгоняемые проклятиями командиров, оставшиеся гвардейцы выскочили на берег и понеслись вниз вылавливать товарищей.

 Пока военные были таким образом заняты, Серафима снова жадным взором окинула окрестности — не пора ли делать ноги, и снова раздраженно пришла к выводу, что не пора. Склон вокруг был хоть и пологий, но почти идеально ровный, как на зло, без единой горки, а единственное углубление было уже занято — горной речкой. Ни спрятаться, ни скрыться.

 «Ну, что ж. Еще полдня пропало даром», — вздохнула она и, оглядев коротко своих придворных — Сайка и Находку — сделала широкий царский жест над расстеленной у самой воды скатертью и провозгласила:

 - Приятного аппетита, что ли…

 - Нет, постойте! — горничная быстро накрыла руками тарелку с хлебом, к которой потянулись одновременно ее хозяйка и поваренок, и умоляюще взглянула на Серафиму:

 - Простите, пожалуйста, за дерзость дуру деревенскую, ваше царственное величество, не велите казнить, велите слово молвить!..

 Царевна удивленно повела плечом:

 - Валяй, — и поспешно исправилась: — То есть, говори, дитя мое, не бойся, я имела в виду.

 - Ваше царственное величество, — Находка сложила руки на груди и неуклюже опустилась на колени. — Послушайте меня, сделайте милость великую, не браните, не гоните…

 - А можно, пока ты будешь говорить, мы с Сайком чего–нибудь пожуем?

 - Нет, ваше царственное величество, — упрямо замотала рыжей головой служанка. — Никак то нельзя. Помните, я вам говорила, что мы вошли во владения Октября–батюшки, в его земли?

 - А я думала, они ваши…

 - Нет, его. Мы у него в гостях, его дети.

 - Н–ну, помню, — непонимающе подтвердила Серафима.

 - Так вот у нас, у октябричей, обычай, что ежели кто рядом с водой трапезовать собирается, то первый кусок и первый глоток надобно Октябрю–батюшке отдать, почтить его, чтобы и он к тебе ласков был, случись нужда, чтобы покровительствовал, помогал, на твоей стороне стоял.

 - Вы в это действительно верите? — снова пожала плечом царевна и хотела уже продолжить обед, но взглянула Находке в лицо, и рука ее снова повисла в воздухе.

 Люди с такими лицами шли за свою веру на каторгу, на костер и в реку с камнем на шее как на пикник.

 - Истинный свет, верим! — прижала руки к груди служанка, и глаза ее светились.

 - Н–ну… — царевна отвернулась, чтобы скрыть улыбку, украдкой показала кулак скептически усмехающемуся Сайку — горожанину до мозга костей — и снова повернулась к ней. — И что нужно делать?

 - Смотрите, ваше царственное величество. Я все как надо покажу–расскажу.

 Она взяла с тарелки ломоть хлеба, отломила половину, подошла к ручью и торжественно, с поклоном опустила кусок в воду.

 - Откушай с нами, батюшка–Октябрь. Ты набольший, тебе первый кусок.

 Потом взяла кружку кваса, также поклонилась и щедро плеснула в волну:

 - Попей кваску с нами, батюшка–Октябрь. Ты набольший, тебе первый глоток.

 И выжидательно–просительно вскинула глаза на царевну.

 Серафима изобразила серьезность (торжественность у нее не выходила, хоть в речке топи) и точь–в–точь повторила слова и движения горничной. За ней, простимулированный строгим взглядом царевны, последовал поваренок.

 - А теперь можно и откушивать, ваше царственное величество, — с явным облегчением поклонилась Находка и первая подвинула ей хлеб. — Простите, если что не так, дуру деревенскую. А только так все предки наши делали, и нам завещали. Нужно это. Без этого нам, октябричам, жить никак нельзя.

 - Ну, нельзя, так нельзя, — без лишних споров смирилась Серафима и тут же перевела разговор на другую тему:

 - А что, Находка, эта дорога тебе знакома?

 - Знакома, ваше царственное величество, — подтвердила та.

 - И она, значит, так и будет все по голому склону идти?

 - Нет, ваше царственное величество, скоро эта плешина кончится, и она снова почнет по склону да меж горок петлять, да все ниже и ниже так спускаться.

 - А склон–то да горки эти все пыль да камень, как здесь?

 - Нет, ваше царственное величество, там все лесом поросло да травой, а камня меньше, земля все больше идет. А через три дня эта дорога и вовсе на ровное место выйдет. Там Октябрь–батюшка свои речки все соберет, и самая ширина у него там начнется. Редкая птица долетит до середины.

 - Устанет крыльями махать, что ли? — не удержался от сарказма Саёк, все еще сожалеющий о почти полной кружке квасу, выплеснутой в речку за просто так.

 - А при чем тут крылья? — обиделась Находка. — Октябрь наш батюшка просто шибко не любит, когда в его воду гадят. Выхлестнет волна — и поминай, птичка, как звали.

 - Суров он у вас, как я вижу, — улыбнулась Серафима.

 - Зато справедливый, — заступилась за реку, как за родного человека, Находка.

 

 

 

 На ночлег в этот вечер опять пришлось остановиться на дороге, хоть Атас почти до полной темноты не давал приказа разбить лагерь — то ли спешил, памятуя утреннее недовольство царя, то ли надеялся найти — безуспешно — во всей местной однообразной географии что–нибудь отличное от узкой извилистой дороги.

 И снова, когда ее вольные и невольные спутники занялись приготовлением ужина и ночлега, царевна первым делом надела украдкой волшебное кольцо, и успевший уже окраситься ночью мир залил серый свет.

 Распахнув решительно дверку кареты, она чуть не разбила ее в щепки о камень, с удобством расположившийся на обочине и без того узкой дороги, обложившись–укутавшись чуть не до макушки, как старый обрюзгший боярин одеялами, безнадежно желтеющей травой. За его толстой спиной виднелся склон, сплошь поросший низкими корявыми кустиками и ручей на дне. За ручьем — лес.

 Справа от кареты почти такой же неровный щетинистый склон поднимался вверх, и макушка горы топорщилась растрепанными елками.

 Неторопливо, как если бы наслаждаясь тихой теплой ночью (на случай, если бы кто–нибудь наблюдал за ней), Серафима цепким взглядом оценила обстановку.

 Ее четверка телохранителей–тюремщиков уже стоит на прежних местах с шестоперами наготове и равнодушно таращится в ее сторону.

 Саёк поодаль обложился продуктами и торопливо разводит огонь, чтобы приготовить ужин для живых.

 Еще дальше, но в другой стороне, один сержант трудится–пыхтит, раздувая свой костер, маленькое пламя которого хулиган–ветер так и норовит задуть, а второй увлеченно командует умрунами, воздвигающими для них палатку.

 Неподалеку от них штандарт–полковник с мрачным видом достает из сумки маленькое круглое зеркало в черной раме. То самое. Зоркое. Малое.

 Если спуститься по этому склону вниз, пройти по воде и затеряться в лесу, то к утру, когда ее хватятся, и следа никто не отыщет.

 Но, с другой стороны, это направление, этот склон, этот ручей — первое, что придет в голову преследователям…

 А вот если подняться по тому склону, перевалить за вершину, которая от дороги где–то метрах в двадцати и затеряться в лесу, пока ее следы ищут внизу…

 К тому же там и кустов поменьше, и трава пониже…

 Над этим, безусловно, стоило бы подумать.

 Если бы не было рядом умрунов.

 Вздохнув и поморщившись, царевна повернулась и хотела уже забраться обратно в карету, как вдруг…

 Позже, она дала себе слово выяснить, не прописаны ли в стране Великого Октября также и какие–нибудь духи огня, ветра или еще чего–нибудь, и при первом же удобном случае поблагодарить их от всей души.

 - Помогите!!!.. Помогите!!!..

 - Да чего же вы стоите, дебилы, помогите быстро все!!!..

 Сержант, который разводил костер, наконец, раздул пламя в полную силу.

 Сержант, который руководил установкой палатки, наконец, запутал своих солдат так, что они уронили эту палатку рядом с костром.

 И тут вмешались легкомысленные духи огня или ветра или еще чего там, и первый же высокий язык пламени костра склонился к павшей в неравном бою с царской гвардией палатке и смачно лизнул ее.

 Хорошо просохшая за день ткань пришлась непривередливому огню по вкусу, и не успело Костеево воинство и глазом моргнуть, как палатка сержантов, палатка штандарт–полковника и их вещи, сваленные тут же рядом в кучу, занялись веселым яростным пламенем.

 - ПОМОГИТЕ!!!!!..

 - Горим!!!..

 - Все!!!..

 - Все сюда!!!..

 Все — значит все.

 Приказы в армии не обсуждаются.

 Особенно умрунами.

 И в первый раз за полторы недели Серафима была признательна им за это.

 

 

 

 Когда пожар был потушен, штандарт–полковник поспешил узнать, не напугала ли вся неожиданная суматоха его высокородную подконвойную.

 И тут его поджидал сюрприз.

 - Где ее величество? — набросился он на вжавшуюся в угол кареты под его напором служанку.

 - Н–не з–знаю… Н–на улицу вышли… Н–не в–возвращались еще, как пожар начался…

 - Не возвращалась?..

 Атас стрелой вылетел наружу, шмякнув ни в чем не повинной дверцей о бок кареты так, что с нее сорвался и раскололся о дорогу череп с тазовыми костями — герб Костея — и закрутил во все стороны головой.

 - Охрана!!!.. — рявкнул он, пытаясь во тьме разглядеть хотя бы одного умруна, приставленного караулить карету и пленницу, но безуспешно. — Охрана, проклятье!!!..

 С места пожарища уже бежали четыре умруна, назначенные сторожить будущую супругу Костея этой ночью.

 - Где царица? — кинулся к ним Атас.

 - У костра нет, — четко отрапортовал один из них, по–видимому, назначенный старшим.

 - Идиот!!! Я спрашиваю, где она есть, а не где ее нет!!!..

 - Не можем знать.

 - Вас поставили караулить ее!!!

 - После этого был приказ сержанта Юркого и сержанта Щура всем тушить пожар. Мы повиновались приказу, — так же бесстрастно доложил умрун.

 - Болваны!!!.. — взвыл сквозь сведенные злостью зубы Атас и кинулся к сержантам. — Щур! Юркий! Зажигайте факелы! Командуйте тревогу! Царица сбежала!..

 На то, чтобы зажечь факелы, ушло еще чуть не двадцать минут — получив задачу тушить все, что горит, нерассуждающие гвардейцы вместе с пожарищем затоптали и только что разведенный костер Сайка, и теперь под напором шкодливого ветра весь процесс приходилось начинать сначала.

 Разъяренный и напуганный штандарт–полковник первым обнаружил след, ведущий прямо от дверцы кареты вниз. Примятая трава и обломанные ветки кустов недвусмысленно указывали, что вниз кто–то торопливо спускался, не разбирая дороги.

 - Ага, вон она куда побежала! — торжествующе взревел Атас и, не дожидаясь, пока подбегут остальные, ринулся вниз по следу. — Она думала, что сможет перехитрить самого штандарт–полковника Атаса! Ну, уж это дудки! Ну, царица, держись! Если Атас взял след, остановить его может только смерть!..

 Но с этим утверждением он поторопился.

 Оказалось, что кроме смерти его может остановить еще и очень большой камень. И ему даже не будет нужно прилагать к этому никаких усилий — просто спокойно лежать на бережку ручья и ждать своего часа.

 - Камень?.. — заметался, затоптался вокруг валуна штандарт–полковник как какой–нибудь языческий шаман в ритуальном танце, размахивая факелом и мечом, приминая высокую сухую траву и растеряно озираясь по сторонам. — Камень?.. Так это был след камня?.. Она сбросила вниз камень, чтобы мы подумали, что… А сама… Сама… Сама… Сама побежала вверх!!! — озарило его. — Ах, коварная баба!!!.. Но не на того напала! Она думала, что сможет перехитрить самого штандарт–полковника Атаса! Ну, уж это дудки! Ну, царица, держись! Если Атас взял след, остановить его может только смерть!.. Солдаты, на месте стой!!! Кругом!!! Все наверх!!! Она побежала наверх!!! Ловите ее!!! Хватайте!!! Ищите!!!..

 И вся толпа живых и мертвых ломанулась по своим следам обратно на дорогу и вверх, к леску на вершине и дальше, пока не догонят, не поймают, не скрутят злосчастную правительницу обреченного Лукоморья, не доставят к карете и не заточат в ней навечно до приезда на условленное место…

 Ах, печальна, печальна судьба девушки, попавшей в лапы гвардии царя Костея…

 

 

 

 Судьба девушки, не попавшей в лапы гвардии царя Костея, такой печальной не была.

 Дождавшись, пока шум и крики погони перевалят за дорогу и поднимутся к вершине горы, Серафима ловко выскочила из сундука на запятках кареты и, не забыв снова закрыть крышку (зачем раскрывать профессиональные секреты?) метнулась под гору по следу, впервые проложенному камнем, но теперь больше напоминавшему самый широкий лукоморский проспект.

 Если господину штандарт–полковнику так хочется побегать среди ночи, зачем ему мешать? Ведь человеку так приятно чувствовать себя самым хитрым, самым смелым, самым сообразительным, кричать, махать руками, командовать другими… Особенно зная, что скоро предстоит доклад о событиях дня царю.

 Добежав до ручья, Серафима остановилась и быстро сориентировалась.

 Замок Костея остался на западе, значит, нам на восток.

 Она сняла сапоги и, сделав страшное лицо, вступила босыми ногами в обжигающе–ледяную воду. «Ох, разреши, батюшка–Октябрь, потоптаться маленько по твоей водичке», — вспомнив лекции Находки, мысленно улыбнулась она.

 Программа–минимум была простой. Пройти сколько получится по воде, чтобы не оставить следов, потом выйти (а, скорее всего, выскочить) на берег и двинуться вдоль ручья до первого попавшегося человеческого поселения, или как получится.

 Программа–максимум?

 Найти дорогу, столбик с указателем «Лукоморск» и привязанного к нему резвого коня.

 «Хи–хи», — сказала себе царевна, задрала подол тяжелого парчового платья и весело помчалась вперед, рассыпая тучи невидимых во тьме брызг.

 

 

 

 Небо над верхушками елок начало медленно сереть.

 Однако, утро. Надо останавливаться на завтрак и быстрое поспать. Без отдыха по лесам носиться могут только костейские умруны.

 Мысль об умрунах смогла подстегнуть ее, но ненадолго.

 Она отошла от путеводного ручья на пару десятков метров, выбрала елку попышнее и, быстро оглядевшись, нырнула под нижние лапы, свисавшие пологом до самой земли.

 «Как под каждым ей листом…»

 Серафима выудила из кармана заначенные вчера за обедом ломоть хлеба и кусок копченой колбасы, недолго подумала и отломила от того и от другого третью часть для немедленного использования по прямому назначению. Остальное придется растянуть до первого человеческого жилья. Если таковое в ближайшие дни вообще попадется.

 Запив скромный завтрак водой из ручья, она уже хотела было вернуться под гостеприимную елочку, как вдруг до нее донесся самый страшный звук — шорох по сухой траве и гальке торопливых шагов.

 Она юркнула за кусты и прислушалась. Шел один человек, как раз оттуда, откуда только что пришла она сама.

 Не отрывая взгляда от того места, откуда должен был появиться нежданный гость, царевна пошарила по земле и сомкнула пальцы на круглом гладком камне величиной с большое яблоко.

 На первое время должно хватить.

 Хотя, если это умрун…

 Как вообще люди убивают умрунов? Пропускают через мясорубку?..

 Выдвинуть новые версии Серафима не успела. Прибрежные кусты раздвинулись, и, панически озираясь по сторонам, на прогалину выступила Находка.

 - Ваше царственное величество? — шепотом позвала она. — Ваше царственное величество?.. Вы где?..

 Ответа не последовало.

 Серафима молча сидела в своей засаде и ждала развития событий.

 Рыжеволосая девушка, даже не пытаясь разглядеть, есть ли какие–нибудь следы на земле и куда они ведут, устало вздохнула и опустилась на траву, где стояла.

 - Ну, где же она, Октябрь–батюшка ей помоги?.. Далеко же она, однако, сердешная, убежать успела… Ну, ничего. Вот отдохну немножко, и дальше пойду. Все равно нагоню. Ведь пропадет она в лесу без меня, как пить дать, пропадет…

 Из–за шепота Находки царевна не смогла услышать приближение нового действующего лица сразу.

 Кусты зашуршали.

 Находка попыталась вскочить, но наступила на подол платья и повалилась на землю. Серафима взяла на изготовку свое оружие…

 Сыпля желтыми и бурыми листьями, из кустов показалась испуганная физиономия Сайка.

 - Находка… Это ты… Как ты меня напугала!..

 - Это Я тебя напугала?!.. Это ты меня напугал — я вон чуть в воду не свалилась, как твое шебуршание в кустах услыхала!.. Ты чего за мной увязался? Шпионишь, что ли?

 - Да ты чего, Находка, с ума сошла? Шпионишь! Это ж придумать надо! Да я как увидел, что ты к ручью вниз побежала, так сразу решил, что ты ее величество искать пошла. И сразу за тобой.

 - Зачем?

 - Как зачем? — Саёк гордо выпрямился во все свои метр пятьдесят и выкатил колесом узкую грудь. — Я же — единственный мужчина среди нас! Ежели ты ее величество найдешь, кто же вас защищать–то без меня будет?

 Находка фыркнула:

 - Тоже мне — защита и оборона. Ощипанная ворона! Меня–то испугался! А если на тебя умрун с шестопером попрет? Или сам штандарт–полковник, а?

 Поваренок насупился.

 - Ничего не боятся только дураки. А ежели надо будет, то я через «боюсь» все что надо, сделаю. Так что, Находочка, не отвяжешься ты теперь от меня. Будем вместе ее величество искать.

 - А коли не найдем? — хитро прищурилась служанка.

 - А ты опять с хозяином ручья пошепчись, он тебе и подскажет дорожку, — заговорщицки улыбнулся паренек.

 - Ах, так ты все видел! — обвиняющее уставилась на него Находка.

 - Видел, — подтвердил он. — Но ежели ты не хочешь, я никому не скажу. Могила! Ну, что? Берешь меня с собой ее величество искать?

 Серафима театральным жестом раздвинула ветки и, наслаждаясь произведенным эффектом, сделала шаг вперед.

 - Ладно… Будем считать, что уже нашли. Куда дальше?

 Находка просияла и бросилась царевне в ноги.

 Саёк — за ней.

 - Эй, эй, вы чего? — попятилась та. — А ну–ка, кончайте это дело быстро!…

 - Нет, — упрямо помотала головой Находка. — Вы же ваше царственное величество, так положено!

 Серафима скроила конспираторскую мину и прошипела:

 - С этого дня никто не должен знать, что я — величество! Тем более, мое! Это — тайна! Поняли?

 - Поняли, — дружно кивнул ее двор.

 - И поэтому теперь называйте меня каким–нибудь другим именем. Ну, например, Серафима. Чтоб никто не догадался. Тоже поняли?

 - Тоже поняли, — причащенные тайной, Находка и Саёк торжественно кивнули в унисон.

 - А с Серафимами так себя не ведут, — закончила инструктаж царевна. — Поэтому быстренько поднялись, отряхнулись и сказали, куда теперь дальше, где люди у вас живут. Ну, кто у нас тут проводник?

 - Я, ваше царст… С–серафима, — Находка неохотно поднялась на ноги. — Дальше идти по течению еще километров семь–десять, до того места, где этот ручей впадает в Октябрь–батюшку. Там, на другом берегу, и будет Черемшур — деревня октябричей. Тридцать дворов. Там отдохнуть можно будет и переночевать.

 - Ну, как, народ? — Серафима оглядела свою команду. — Еще на семь–десять километров без передыху нас хватит?

 - Хватит, — твердо заявил Саёк.

 - Тогда вперед. И, кстати, если кто–то вдруг проголодался, у меня есть хлеб и колбаса.

 - Да здравствует царица Е… Серафима!!!

 - Вперед!

 - Нас не догонят!..