В Большом зале пиров королевского замка Гвента приглушенный неровный гул голосов смешивался с едким дымом священных трав, убойным ароматом подгоревшей вепрятины, слабым, почти теряющимся в оранжево-желтых отблесках многочисленных факелов светом закопченной хрустальной люстры под таким же закопченным потолком, и создавал атмосферу настороженности, выжидания и стыдливой неловкости.

Приглашенные на прощальный пир эрлы, герцоги, графы и знатные воины сидели, уткнувшись носами и бородами в свои ломти хлеба, служащие им блюдцами, тарелками и скатертями одновременно, и с немногословной сосредоточенностью раздирали покрытыми жиром руками наваленные перед ними куски мяса, безрадостно прихлебывая потин из бронзовых кубков.

Там, где в иное время звучала бы похвальба, шутки и дружеская перепалка, местами переходящая в дружескую потасовку с дружеским мордобоем, не менее дружеским членовредительством и исключительно дружеским нанесением тяжких телесных повреждений, время от времени перекатывался лишь тусклый звон кубков о глиняные бутыли с потином да выдавленные через силу комментарии в адрес меню, чтобы хоть как-то заполнить гнетущую, наполненную чуждыми, пустыми звуками, тишину.

Хотя, если присмотреться, то было еще одно занятие, выполняемое гостями через силу.

Собрав всю волю в кулак, пирующая знать демонстративно не смотрела в одну сторону.

В сторону единственного пустого места во главе переполненного стола.

Пустого места, зиявшего для всех пришедших этим вечером подобно провалу в ткани реальности, подобно проходу в иной мир, подобно несмываемому пятну на всеобщей коллективной совести Гвента.

Пятну позора.

По правую руку от незанятого трона прислуга перед началом пиршества принесла широкую длинную скамью, постелила свежего сена, накрыла его медвежьей шкурой, набросала подушки, и теперь на этом месте полусидел-полулежал молодой человек лет двадцати пяти. Глаза его были закрыты. По бледному лицу то и дело пробегали волны боли — физической ли, душевной — нескромному наблюдателю оставалось лишь гадать. Бескровная рука кронпринца слабо сжимала ножку наполовину пустого серебряного кубка. Самые соблазнительные кусочки мяса медленно остывали перед ним нетронутыми с начала пира.

По левую руку от пустующего трона сидел — пока вдруг не поднялся с места — длинный жилистый старик с гривой седых, тщательно уложенных в творческом беспорядке волос и искусно взлохмаченной бородой.

— Тишины прошу! — надтреснутым, но звучным голосом прокашлялся он, и теплящаяся еще в вечеринке жизнь замерла окончательно.

— Провожая нашу милую Эссельте в последний путь, — сурово окидывая пронзительным взором притихшую, как мыши перед кошкой, аудиторию, — мне хочется сказать ей в напутствие несколько ласковых слов мудрости.

Слуга в зеленой с желтыми рукавами ливрее подскочил к задернутому тяжелой пурпурной портьерой проему и торопливо отдерну ее в сторону.

— Его премудрие архидруид Огрин хочет сказать ее высочеству принцессе Эссельте пару ласковых! — добросовестно передал он в открывшуюся перед косыми сконфуженными взглядами гостей женскую половину зала пиров.

Стройная женская фигурка неспешно отделилась от общего стола в глубине малого зала и так же медлительно, будто во сне, подплыла к самому порогу.

— Я… готова выслушать… старого Огрина… — еле слышно пролепетала девушка.

— Ее высочество принцесса Эссельте горит нетерпеливым желанием припасть к бездонному живительному источнику мудрости наших предков, имя которому — архидруид Огрин! — без запинки отрапортовал в большой зал слуга.

Старик покачал головой, трубно высморкался, уселся на место и принялся тереть рукавом увлажнившиеся внезапно глаза.

— Какая почтительность… какое воспитание… какие манеры… И всё это будет потеряно… растоптано… брошено в навозную кучу перед этим животным… Морхольтом… Какая жалость… Нет, я не могу говорить… не могу… Такой момент… такой момент… Бедная девочка… Кириан, спой нам лучше пока что-нибудь… на злобу дня… А я попозже… скажу…

За дальним концом стола упитанный светловолосый человек, увешанный арфами, лютнями, лирами, дутарами и гуслями как новогодняя елка — фонариками, закашлялся, щедро обдавая расположившийся перед ним ломоть хлеба с обглоданными костями алкогольным спреем, торопливо отставил в сторону почти опорожненный оловянный кубок и с готовностью вскочил на ноги — энергично, но не слишком твердо.

— Щас спою, — убедительно пообещал бард, походкой моряка, впервые сошедшего на берег после трехмесячного плавания прошествовал на середину зала, куда услужливый лакей уже притащил табуретку, и с нескрываемым облегчением опустился на горизонтальную твердую поверхность, правда, едва не промахнувшись.

Привычным жестом водрузил он на колени золоченую арфу, пробежался слегка дрожащими, но всё еще верными хозяину и годам практики пальцами по струнам, настраивая — "соль-мими, соль-мими, соль-фа-ми-ре-до…", наморщил упрямо так и норовящие нетрезво уползти под линию волос брови, и старательно объявил:

— В этот упахальный… то есть, опухальный… кхм… эпохальный, конечно же я имел в виду… день… в смысле, вечер… переходящий в ночь… если быть точным… тоже опухальную… я хотел бы исполнить только что сочиненную мной балду… то бишь, балладу… "Балладу об Уладе"!

— Валяй, бард!

— Давай!

— Порадуй!

— Хоть ты…

Кириан зарделся, откашлялся прилежно, склонил голову, будто собрался сперва часок вздремнуть, и вдруг взмахнул рукой, ударил по струнам и грянул во всё кирианово горло:

О Гвент! Священная держава

Крестьян, купцов и рыбаков.

Взгляни налево иль направо —

Никто рифмованных двух слов

Связать не может. Лишь Кирьян,

Стихи строчит, когда не пьян.

Итак, приступим. В славном Гвенте

Конначта собирает рать,

Войска растут по экспоненте,

Соседей надо покарать.

Соседи те — улады злые.

Народец склочный и сварливый,

Коварный, пакостный, драчливый,

Жестоковыйный и спесивый.

Пока гвентяне в сладкой неге

Неспешно дни свои влачат,

Улады буйные набеги

Злоумышляют и творят.

Грабители, придурки, гады,

Невежи, психи, казнокрады,

Козлы, бараны, быдло, стадо!

Вот подлинный портрет Улада!

Воистину, Улад — не Гвент,

Он всех пороков абсорбент.

И вот провозгласил Конначта:

Вперед! За Гвент! Забьем Улад!

Взвился штандарт на главной мачте,

И двинулся вперед армад.

Чего? Армада? Вот нахал, а?

Певца осмелился прервать!

Гоните умника из зала!

Прогнали? Можно продолжать?

Итак, армад, то есть армада —

Корвет, два брига и фрегат,

Достигла берегов Улада,

И в страхе побежал Улад…

Зал притих — всем было любопытно услышать описание событий, свидетелями или участниками которых они почти все были, в таком виде, в каком они войдут в историю. Пусть летописцем Гвента сейчас был не какой-нибудь дотошный архивариус, пергаментно-чернильных дел мастер, а болтун и пьяница миннезингер, но именно при таком раскладе мемуаров, знали ушлые гвентяне, их легче всего редактировать на стадии зарождения1.

Пока всё шло, как было.

То есть, как не было.

Быстро глотнув безалкогольного меда с пилюлей для прочистки замутненных потином мозгов до состояния стеклышка, хотя бы матового, из заботливого поданного слугой кубка, Кириан крякнул, утер плечом цвета хаки рот, размазывая по щеке то ли напиток, то ли некачественный краситель ткани2, и утробным голосом продолжил:

----------- начало сноски---------

1 — Путем строгого внушения их автору, с занесением под левый глаз в случае необходимости.

2 — "Сделано в Вондерланде. Красильня "Веселая радуга".

-----------конец сноски —---------

Уладья стража пограничья

Сражалась с грацией девичьей,

В один момент рассеял Гвент

Сей смехотворный контингент.

Да, сам фельдмаршал Карто-Бито

Остался бы доволен битвой.

Блицкригер, старый генерал,

От восхищенья б зарыдал.

Остатки жалких войск Улада,

К столице шустро отойдя,

В ней заперлись. Исчадья ада!

Сыны коварства и вранья!

На штурм войска повел Конначта

Монарх великий, храбрый вождь.

Он рубит, колет, режет смачно,

Что для него смертельный дождь

Из вражеских презренных стрел?

Поползновения уладьи

Тщетны. Конначта, как оладьи,

Уладьев тех на завтрак ел.

Мечом своим монарх махает —

Уладьи головы слетают

С уладьих плеч, и уж готов

Холм из отрубленных голов!

Монарх еще махать желает —

Не может! Головы мешают!

Такою хитростью порочной,

Посредством вражеских голов,

Конначта обездвижен прочно.

Я плакать, я рыдать готов!

Беда! Улады, торжествуя,

Гурьбой Конначту в плен влекут

Герольды их, победу чуя,

Уже стишки свои плетут.

Искоса пробежавшись хитрым взглядом по физиономиям аудитории, Кириан самодовольно усмехнулся под нос: кажется, рыдать, вытискивая из-под шлема пучки волос и раздирая ногтями кольчугу на груди, готов был не только он.

Гости прощального пира приумолкли, меланхолично подперев вымазанными в жире и соусе ладонями небритые подбородки.

На нетрезвых глазах маячили мутные, как деревенский первач, слезы.

— Так оно всё и было, так и было… — растрогано высморкался в полу камзола соседа справа грузный краснолицый эрл.

— А я-то думал, что мы в сумерках и неразберихе после атаки уладов просто… ээээ… забыли короля… где-то… — брезгливо отбирая у сентиментального, но влиятельного эрла парчовую полУ ценой в полкоровы, смущенно пробормотал сосед.

— Дурень ты, Динан, хоть и герцог, — сердито зыркнул на него эрл и потянул полу на себя.

— А, может, ты получил могучий удар вражеским топором по голове, и поэтому всё позабыл? Ретроогородная анестезия памяти? — примирительно предположил бородатый маркиз слева, растроганный балдой Кириана и, ненавязчиво подавая пример хороших манер эрлу, элегантно вытер нос кулаком.

— Н-наверное… — быстро согласился дурень-герцог, и тут же придумал еще одну уважительную причину. — А, может, я просто пьяный был, не помню… Пивоварня-то уладская как специально была у той деревни построена, где мы высадились…

— Так специально, поди, и была… — с отвращением сморщился при воспоминании о вкусе недоваренного трофейного уладского пива эрл.

Все в пределах слышимости понимающе закивали: они тоже были там.

Они свидетели.

Против такого оправдания не выдерживало ни одно обвинение.

То, что улады — коварный народец, способный еще и не на такое, они знали и до этого.

После такого пива самый образцовый воин позабыл бы, где у него руки, а где меч.

— Вот видишь! Ты не помнишь, а Кириан тебе раз — и напомнил, — уже мягче заметил эрл.

— Так его ж с нами там не было! — недоуменно поднял брови Динан. — Вроде?..

— Таким как он в этом нет необходимости, — снисходительно усмехнулся лысый граф справа.

— Вот что значит — волшебная сила искусства… — уважительно покачал головой герцог, неровно хлопнул несколько раз в ладоши, опрокидывая попутно локтем почти полную кружку эля на галантного маркиза, и требовательно выкрикнул:

— Дальше давай, бард! Что там дальше было-то?..

— Дальше! Дальше! — с энтузиазмом подхватили клич пирующие.

— И пой помедленнее — я записываю… — ворчливо выкрикнул из самого дальнего и темного угла старший королевский хроникер.

Удовлетворенно кивнув, певец отхлебнул мед из дежурного кубка, тронул гибкими пальцами струны и, трагически нахмурившись, скорбно затянул:

…Тогда на штурм идут гвентяны,

Чтоб короля освободить.

Но их могучие тараны

Не могут стены проломить.

Три дня столицу штурмовали,

Уладов много положили,

Тараны все переломали,

Монарха не освободили.

И тут дотумкал умный кто-то

Что надо пробивать ворота,

Не стены! Ведь они же крепче!

Сломать ворота будет легче!

Но нечем пробивать ворота —

Тараны все разбиты в щепки.

Сказал же Врун1 из Багинота:

Не тем умом гвентяне крепки.

Пришлось, набив добычей трюмы

Поникнув гордой головой,

Во власти смутных дум угрюмых

Вернуться гвентарям домой.

А вслед за ними уж поспешно

Корвет уладьев мчится грешных.

С послом уладским на борту.

Немыт он, пахнет изо рту.

Сей малоценный господин,

Держа свой нос задратым,

Из узких достает штанин

Уладий ультиматум.

"Согласны мы вернуть Конначту,

Мир заключить, а надо только,

Соединить союзом брачным

Эссельте Гвентскую с Морхольтом.

Ну и в торговле послабленья,

Как дружбы знак и уваженья.

А коль не согласитесь вы —

Не снесть Конначте головы".

Таков расклад. Таков Улад.

Таков посол уладский. Гад.

Таков Морхольтишка бесчестный,

Таков уладий нрав злобесный.

Будь трижды проклят ты, Улад,

И трижды тридцать раз проклят…

------------------

1 — Врун или Вруно — гвентское произношение имени Бруно.

------------------

* * *

Масдай утомленно замедлил ход, потом завис над самой кромкой поля, покрытого зелеными проростками, как небритые щеки земли, и неохотно шевельнул кистями, словно ощупывал налетевший теплый ветерок.

— Дальше куда? — устало прошуршал он, и задремавшие было на солнышке люди встрепенулись и закрутили головами.

— Если мы здесь… и нас не снесло ветром, предположим, сюда… или сюда… или, возможно, сюда… то тогда нам сейчас на запад… потом на север… после этого на юго-восток… — принялся добросовестно водить пальцем по старой желтой карте из Адалетовых запасников специалист по волшебным наукам.

— На запад… потом на север… после этого на юго-восток… — сосредоточенно бормотал Масдай, старательно аккомпанируя себе шершавым речитативом при выполнении агафоновых инструкций. — Хммм… Думаете, он знает лучше?

— Кто?..

— Что?..

— Где?..

— Юго-восток?

— При чем тут?..

— Вот он.

Три головы свесились с края ковра и уставились в четыре испуганные пары глаз.

Одна из них принадлежала отчаянно выгоняющему с потравленного поля телят толстопузому мужику в помятой войлочной шляпе, пожеванной кацавейке и с кнутом.

— Ох, не виноват я, не виноват, скотина глупая, молодая, сама ушла, с дороги сбилась, бестолковая, а я сразу как увидал, за ней кинулся, оне и потоптать ничего толком не успели… — запричитал слезливо застуканный с поличными пастырь, с каждым словом усердно пришлепывая рукояткой кнута по тощим коровьим крестцам.

— Врет, — с видом знатока приговорил Агафон — эксперт по дисциплинам не только магическим, но и сельскохозяйственным. — Заснул, каналья, вот все и разбрелись куда попало. Ох, будет ему от хозяина поля на орехи с медом, ох и будет…

Пастух перестал шпынять безрогих голенастых беглецов и тоскливо втянул голову в плечи.

— Пожалейте горемычного-несчастного… сирота я… живу бедно…

— Так работать будешь — вообще по миру пойдешь, — сурово постановил ковер.

Мужик шарахнулся — то ли от предсказания, выполненного нечеловеческим голосом, то ли от его источника — и загрустил совсем.

— Ладно, с хозяином они потом договорятся, — нетерпеливо махнула рукой Серафима. — Ты нам лучше скажи, пейзанин, где мы сейчас находимся и как скорее попасть в вашу столицу?

— А вы не расскажете старосте Марку… или эрлу Ривалу… что я… мы… они…

— Забот у нас других нет, — презрительно фыркнула царевна.

Мужичок повеселел.

— Находитесь вы рядом с деревней Ячменное Поле сиятельного эрла Ривала, да продлится его род и его дни до бесконечности, — радостно набрав полную грудь воздуха, затараторил энергично он. — А в столицу нашу вам попасть очень просто. Летите сейчас туда, прямо, до перекрестка, а после следуйте вдоль дороги на запад, никуда не сворачивая. Если погода будет летная, через полтора-два дня будете в Гвентстоне как миленькие! Эт только если пешком, так туда ажно неделю пилить, пока все ноги до шеи не сносишь, а на ковре-то вашем — вжик — и там! Живут же люди… Но если встретите по дороге старосту Марка или нашего блистательного эрла Ривала — уговор! — не говорите ему… пожалуйста… уж…

— Уж не скажем, — милостиво согласился Олаф, и ковер-самолет сорвался с места в указанном направлении, не дожидаясь официального уточнения курса со стороны их потерянно заметавшегося пальцем по карте штурмана.

Серафима отвела взгляд от пришедшего под ними в резвое движение пейзажа и осторожно склонилась над неподвижно лежащим слева от нее супругом.

Дыхание вырывалось его из груди ровное и глубокое, и выражение неописуемого блаженства светилось умиротворенно на ивановом осунувшемся от дорог и бессонницы лице. Под щекой его, шевеля длинными шерстинками на пролетающем мимо ветерке, покоился заботливо сложенный царевной в форме подушки варговый малахай.

— Спит? — шепотом, способным разбудить мертвого, деликатно полюбопытствовал из-за спины Олаф.

— Угу, — неопределенно кивнула через плечо царевна. — Третий день ведь уже… по-моему… с той самой ночи, когда ему осколком того шара по лбу прилетело…

— Так пригибаться надо было, я ж кричал!.. — в который раз попытался оправдаться там, где никто его не винил, чародей.

— Фригг говорила, что когда действие ее зелья кончится, проспит он не меньше нескольких дней, — с авторитетным видом одного авторитета, ссылающегося на авторитет другой, сообщил отряг.

— Так прошло уже несколько дней-то, — брюзгливо заметила царевна.

— Значит, это не то несколько прошло. А когда пройдет именно то, которое Фригг имела в виду, тогда и проснется. Если Фригг так сказала, значит, так тому и быть, — убежденно проговорил конунг.

— Ничего, пусть отдыхает. Намучался, бедный… — сочувственно проронил Масдай.

— Жалко… — меланхолично заметил Агафон.

— Да ну, теперь-то его чего жалеть, отоспится хоть за все недели…

— Да не его… нас жалко… Нам же теперь по ночам приходится в темноту глаза пялить… — зевнул уже успевший вкусить все прелести ночного бдения маг1.

— Если не нравится, можешь отправляться обратно в школу, — сварливее, чем хотела, парировала Сенька.

— И пропустить самое интересное?! — едва не выпустив на волю ветра карту, воинственно скрестил на груди руки и возмущенно вскинул брови студент. — Теперь, когда ренегаты больше не докучают, и вообще ничто нам не угрожает? Бросить в самом начале бесплатный круиз по Забугорью и прочему Белому Свету, на который я столько безуспешно копил?!.. Не дождетесь! Тем более что меня, наверное, в Малых Кошаках уже хватились, наябедничали ректору, подняли суетню, беготню, болтовню, личное дело, расстрельную команду… Так что, избавить меня от исключения может теперь исключительно Гаурдак, и никто иной. Поэтому забираем этого Конначту, или кого он там пошлет вместо себя — и вперед, спасать мир! Ну, и меня, конечно…

--------------------

1 — При всей благодарности за спасение под защитным куполом, позволить Агафону установить еще хоть раз что-нибудь подобное язык не поворачивался ни у кого. Включая Масдая, у которого язык отсутствовал как анатомическая подробность.

--------------------

* * *

— …Бери, бери, не спи на ходу!..

— Туда тащи, туда, чтоб тебя акулы съели, тупица, чего посреди сходней вытаращился, как рак морской!..

— Это сюда, это сюда, это личный багаж прынцессы, осторожно!..

— Да не сюда, болваны, под навес несите!..

— А лучше в трюм!..

— Сюда, туда, сами не знают, чего хотят…

— Поболтай еще мне, языкатый! Язык-то укорочу!..

— А это приданое, это тоже в трюм!..

— Куда?..

— Оглохли вы, что ли?! Сказали же — в трюм!!!..

— Сказали, сказали…

— Много тут чего уже наговорили…

— Не разговаривай, неси, куда сказано!..

— Куда нести?..

— Куда сказано?..

— Под навес неси, дурень!..

— Под навес, под ненавес…

— Капитан Гильдас, капитан Гильдас!!!

— Чего еще?!

— Картёж, капитан, картёж!!!..

— У-у-у-убью бездельников!!! Где картёж, Фраган?

— Вон, вон там!!! Королевский картёж едет!!!

— Что?!.. У-у-у-у, дурак!.. Сколько раз тебе говорить — не картёж, а кортэж!

— Да хучь кортешь, хучь картёж — а всё одно ить едут!

— Принцессу везут, принцессу!!!

— Рты позакрывали!!! Бери больше, тащи, тащи бегом — за что тебе только деньги платят, моржу толстомордому!.. И дорогу, дорогу картёжу… тьфу, рак тебя за ногу, кортэжу освобождайте!!! Фраган, не спи!

— Ач-чистить подъезды!!! Позакрывать рты!!! Бери больше, кидай дальше!!! Дорогу королевскому картоэжу!!!..

Суета и суматоха в порту Гвентстона, подобно волне-убийце, взметнулась неистово, захлестнула без разбору правых и виноватых, достигла своего разрушительного апогея и схлынула, оставляя после себя перевернутые бочонки, ящики, корзины и растерянно хватающих пропитанный солью и гниющей рыбой воздух докеров и моряков, шарахнувшихся в разные стороны от причала борта номер один.

Из-за приземистых деревянных складов, опоясывающих холм, на котором вольготно расположилась славная столица Гвента, лихо выскочило с десяток свирепого вида бородатых воинов на разномастных скакунах, а за ними, дребезжа по выщербленной разбитой мостовой, влекомая четверкой белых лошадей, выкатилась покрытая золотым лаком карета класса "лимузин".

Яростно рыкнув на замешкавшихся поблизости от трапа работников, воины закончили начатое капитаном Гильдасом и его верным боцманом дело, спешились у трапа и застыли в почтительном ожидании.

Парой секунд позже, едва не переехав почтительно выскочившего навстречу капитана, экипаж мягко затормозил рядом со своим зверовидным почетным эскортом.

Кучер быстро намотал поводья на ручной тормоз, резво соскочил с козел и метнулся открывать пассажирам дверь.

Первым по откинутой лесенке спустился высокий суровый костистый старик с таким же высоким и узловатым, как он сам, посохом, с жидкой, элегантно спутанной рукой тупейных дел мастера белой бородой до скрытых коричневым холщовым балахоном колен, и в широкополой фетровой шляпе, украшенной ветками омелы.

— Архидруид, архидруид!.. — прокатился благоговейный шепоток по толпе зевак.

— Огрин!..

— Мастер Огрин!..

— Неужто он нас покинет?..

— А кто будет предсказывать восходы?..

— И закаты?..

— И говорить, когда в каменном круге и в какую арку каким прищуренным глазом будет видно солнце?

— Его и так видно, между нами, моряками, во все арки, если оно вообще на небе есть, и всеми глазами сразу…

— Но без него его видно просто так, а с ним — по науке! А на это недели вычислений, поди, уходят!

— Прямо таки недели?!

— Ага!

— А откуда ты знаешь?

— Друиды сами так говорят!

— А еще они гороскопы составляют! Я, например — дуб!

— Оно и видно…

Не подавая виду, что слуха его коснулось что-то еще, кроме плеска прибоя и визга чаек, архидруид хмуро, но с достоинством отступил в сторону, давая выйти следующему пассажиру.

Им оказался приземистый толстый гладко выбритый желтоволосый мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый в серую шелковую тунику, украшенную на груди и плечах тонкими серебряными кольцами, сплетенными в подобие кольчуги. В руке его была стиснута позолоченная арфа. Подмышкой зажат тамбурин. Из-за голенища сапога угрожающе торчала флейта. На толстом ремне за спиной, на котором солдаты носят мечи, в колчане цвета хаки покоился тяжелый саксофон.

На пухлой надменной физиономии человека-оркестра застыло кислое, глубоко неодобрительное выражение, относящееся то ли к текущей ситуации в частности, то ли ко всему Белому Свету вообще.

Вокруг него витали сногсшибательные сивушные пары вчерашнего прощального пира.

— Кириан, глядите!..

— Неужто сам придворный бард поплывет к уладам с прынцессой?!

— Он будет им там играть и петь свои баллады!

— Так им и надо, крапивному семени.

Вслед за бардом, кипя и покрываясь багровыми пятнами от возмущения нахальством похмельного песнопевца, посмевшего выскочить из кареты задолго до своей протоколом определенной очереди, на мостовую грузно вышагнул не менее похмельный эрл Ривал — двоюродный дядя принцессы по матери.

Памятуя эрлов крутой нрав и видя его настроение, а, вернее, полное отсутствие оного, легкомысленным комментариям, щедро отпускаемым по адресу каждого нового прибывшего, народ предпочел немного побезмолвствовать и подождать следующего пассажира королевского экипажа.

Это была принцесса.

Из полумрака роскошно-пыльных каретных внутренностей показалась и осторожно ступила на перекладинку откидной лесенки крошечная ножка в синей атласной туфельке. Потом протянулась белая, как молоко, ручка, полуприкрытая свисающим едва не до земли рукавом из голубого пенного кружева, медленно, как во сне, опустилась на торопливо протянутую дядюшкой загорелую и загрубелую ручищу, и замерла.

Толпа сочувственно охнула.

— Бедняжка…

— Не хочет ехать в уладово королевство взамуж…

— А ты б на ее месте хотел бы?

— Что я, баба?

— А бабой был бы, так хотел бы?

— Да провались они все к сиххё со своим Морхольтом, дикари чокнутые!

— Во-во…

— Я и говорю — бедняга…

Из кареты донесся тихий вздох, слышимый, разве что равномерно-багровому теперь под цвет своего кафтана Ривалу. Нежная ручка дрогнула, тонкие пальцы, унизанные многочисленными кольцами, судорожно сжались, и взорам притихших грустно зевак предстал сначала голубой парчовый колокол юбки, потом — лазоревая кружевная шляпа, утопавшая в буйстве перьев, фруктов, птичек и увенчанная дотошно выполненной моделью каравеллы с наполненными ветром накрахмаленными парусами1, и только после всего этого — сама принцесса.

Лицо ее, и без того белое от природы и присыпанное тщательно рисовой пудрой по последней шантоньской моде, было осунувшимся, и на фоне вопиюще-алой помады казалось почти бескровным. Золотые локоны, свитые в замысловатые кольца и кудри и заботливо уложенные руками горничных, изящно обрамляли скорбный лик девушки, наводящий, скорее, на мысль о предстоящих похоронах, нежели свадьбе.

— Эссельте, пойдем, не задерживайся, — хмуро зыркнув на толпу из-под кустистых бровей, с плохо сдерживаемым нетерпением проговорил эрл. — Надо успеть отплыть с отливом. Капитан?..

— У нас есть еще полчаса, — услужливо подсказал Гильдас. — Не волнуйтесь, ваше сиятельство, я пересекал пролив Трехсот островов три тысячи раз, если не тридцать. Всё пройдет как по маслу.

— Перед смертью не надышишься, — к месту и ко времени торжественно процитировал Кириан, обдав зевак перегаром, и был одарен принцессой и ее дядей жгучими, как бхайпурский перец, взорами.

Дальнейшая выгрузка свиты прошла быстро и без происшествий.

Вдогон за Эссельте из бескрайних просторов кареты на щербатую мостовую выпорхнули три возбужденных предстоящей дальней дорогой в заморские края горничных, все в платьях серых, но замысловатого кроя. Процессию замыкал нервный худощавый молодой человек во всем черном. Его широкополая, как у архидруида, шляпа была надвинута низко на глаза. Обе руки последнего пассажира были заняты массивным деревянным сундуком с обитыми железом углами, на крышке и боках которого красовались нарисованные змеи, любовно обвивающие стоящего по стойке "ноги вместе, руки врозь" улыбающегося человека.2

------------------

1 — С этикеткой на внутренней части тульи "Маде ин Вондерланд".

2 — Святого Кирхиддина Уладского — покровителя гвентских целителей. По старинной гвентской легенде первое, что сделал святой отшельник Кирхиддин, сбежав из Гвента в Улад на ПМЖ триста лет назад — изгнал с территории своей новой родины всех змей. Естественно, в Гвент. Где раньше змей не было как класса. И теперь не самую малую часть своего дохода Гвент получал от продажи по всему Забугорью, в том числе и в Улад, лекарств на змеином яде, а его лекари, овладевшие тайнами клыков гремучников и гадюк, славились по всему Белому Свету.

------------------

— Мастер лекарь, девицы — сюда, проходите, Фраган покажет, где ваши места, — ненавязчиво перехватил застывших в неуверенности у трапа придворных принцессы капитан Гильдас и передал в надежные руки боцмана.

Эрл и архидруид, как бы невзначай, но безапелляционно и неумолимо взявшие под локотки принцессу угрюмо обожгли тяжелыми взглядами случившихся на причале провожающих и решительно ступили на трап, увлекая бедную жертву большой и неуклюжей гвентской политики за собой.

Из отбывающих на чужбину на твердой земле родного Гвента остался стоять лишь отрешено покачивающийся под утренним бризом с запахом перегара Кириан.

— Мастер бард? — вежливо окликнул, нарушив рассеянную медитацию человека искусства, капитан. — Свита ее высочества уже на борту в полном составе. "Морская дева" готовится отдать концы.

— Она была готова отдать концы сразу, как только услышала о решении ее брата, принца Горвенола, обменять ее на отца, — загробным голосом выдавил певец. — Бедная девочка, бедная, бедная и еще триста раз беднее того…

Гильдас неопределенно пожал плечами и поспешно опустил глаза, ссутулившейся спиной ощутив буравящий взор эрла Ривала с борта его судна.

Команда его и грузчики подались назад и некомфортно запереминались с ноги на ногу, задумчиво изучая портовый мусор на щелястых мостках.

— Трусы… трусы все… — страдальчески скривившись, прохрипел музыкант, покачнулся, устанавливая левую ногу на удачно подвернувшийся перевернутый бочонок, водрузил арфу на колено, закрыл глаза, спотыкаясь, прошелся пальцами по струнам и надрывно запел:

Я проснулся в слезах,

Я рассолу хлебнул, я пришел на причал,

Я остался в слезах, узрев, какие мы здесь.

Гвент объяла печаль,

Ведь принцессу прекрасную жаль,

Вселенская скорбь,

Эссельта-Морхольт,

Странная смесь.

Плыви, принцесса, плыви,

Смелей, не робей, себя не жалей,

Плыви над темной водой, под темной звездой, в темный Улад

И добрую весть неси нам скорей,

Что славный монарх,

Отец гвентарей,

Вернулся назад.

— Н-нууу, завыл, пьянчуга… — в воцарившейся ломкой больной тишине донесся с палубы "Морской девы" наполненный ядом горечи и злости тихий голос эрла. — Эй, Кириан! Если не хочешь проделать весь путь до Улада вплавь, кончай немедленно песнопения и неси свою проспиртованную утробу сюда! Да пошевеливайся, сикамбр, чтоб тебя сиххё утащили, отлив на носу!

— Трусы… Все трусы… все до единого… — пробормотал певец, поспешно закидывая арфу на ремне за плечо и устремляясь по шаткому трапу наверх. — А трусливей всех — я… Но это только судьбу битвы решают храбрецы… А судьбы держав решают трусы.

— Чего ты там еще бормочешь? — неприязненно прорычал Ривал, и удивился, когда его вопрос заставил внезапно похмельного барда остановиться посреди трапа, хлопнуть себя арфой по лбу, развернуться и броситься назад.

— Эй, ты куда?!

— Я это… сейчас… семнадцать мгновений — и я в ваших объятьях… — пообещал через плечо Кириан, выудил из-за пазухи круглую разукрашенную гербами коробочку размером с ладонь и торопливо наклонился, огрев себя по затылку съехавшим от такой акробатики с привычного места саксофоном.

— Чего это ты?.. — подозрительно прищурился эрл.

— Подарок… принцессе… на свадьбу… — натужно просипел музыкант, быстро работая пальцами свободной руки.

* * *

— …И сейчас моя сестра Эссельте Златокудрая плывет в Теймре, столицу Улада… чтобы выйти замуж за Морхольта… первого рыцаря короля Мугена… брата королевы Майренн… в обмен на свободу отца… и обещание не нападать на них… пока они ведут войну с эйтнами на севере… Ну, и некоторых торговых преференций…

Шепот раненного тихо сошел на нет, и Серафима некомфортно поежилась и обеспокоено вытянула шею, вглядываясь в бледное, как простыня, лицо и закрытые глаза кронпринца на предмет видимых еще признаков жизни.

— Всё, уходите, уходите, уходите, — почти беззвучно, но от этого не менее гневно обрушился на них, размахивая руками как на непослушных кур, суровый чернобородый старик в синем балахоне, расшитом серебряными алхимическими символами.

Он не покидал комнаты ни на минуту, неприязненно буравя мрачным взором затылки настырных иностранцев с того самого момента, когда полуживой Горвенол не понятно почему согласился их принять1. И теперь, при первой же возможности, главный знахарь-алхимик королевского двора Гвента попытался как можно скорее избавиться от раздражающего его работодательное высочество фактора.

— Я, как личный лекарь принца, настаиваю, что волнение для него сейчас смерти подобно! — сердито зашипел он. — Не морочьте ему голову! Убирайтесь отсюда! Идите вы все к…

— Куда? — вежливо навис над ним Олаф.

— К… к… к… Идите к кастеляну Терноку, он определит вас на ночь и покормит, вас и ваших… вашего… ваш… — сбавивший слегка обороты старик украдкой метнул опасливый взгляд на Масдая, мурлычущего вполголоса на полу тягучую шатт-аль-шейхскую колыбельную под сладко посапывающим Иванушкой, — что он там у вас ест?.. или кого?.. Нечего вам больше тут делать, говорю, нечего! Или я позову стражу! Отправляйтесь отсюда…

— Куда? — ласково уточнил Агафон, и посох под его пальцами тревожно заиграл ало-золотыми искрами.

— …Отправляйтесь отдыхать!.. — нервно дернул щекой и отступил на шаг придворный лекарь2. — П-пожалуйста?..

-------------

1 — Может быть, потому, что отказать в аудиенции четверке чрезвычайно настойчивых гостей, влетевших в его окно, было в его положении несколько затруднительно.

2 — Отступить на два или более шага или просто выскочить опрометью из комнаты помешала стена за его спиной.

-------------

Олаф, Агафон и Сенька переглянулись и пожали плечами.

Похоже было, что несмотря на форму высказанных пожеланий, по сущности лукавый медработник был прав.

Делать им тут было и впрямь больше нечего.

Пробормотав шепотом пожелания принцу скорейшего выздоровления, благополучия, процветания и прочих земных и неземных благ, маленький отряд уныло взгромоздился на ковер и, игнорируя любезно распахнутую прислугой дверь, покинул покои впавшего в забытье Горвенола тем же путем, каким в них попал.

В нескольких метрах от как по волшебству захлопнувшегося окна спальни его болящего высочества Масдай завис и деловито поинтересовался:

— Ну, что? Куда теперь?

— Куда?..

Друзья задумались.

— Принц отпадает, — первым из отряда озвучил свой мыслительный процесс Олаф. — Других родичей, кроме короля Конначты, у него нет. Значит, придется ждать, пока тот вернется из плена.

— Ждать?! — подскочил Агафон. — Да это мы сколько прождем?! Если они вчера утром отплыли, так это значит, сказал Горвенол, что до Улада им только к вечеру сегодня добраться! В лучшем случае! А пока там свадьба, шуры-муры, трали-вали, сколько это еще времени пройдет?!

— Много, — подытожила за всех Серафима. — Мое предложение — лететь в эту их Тьмутаракань…

— Теймре, — услужливо подсказал ковер.

— Во-во, я и говорю, — нетерпеливо кивнула царевна. — И, не ожидая милости от природы, самим освободить короля.

— А как же свадьба? — не понял Агафон.

— Шуры-муры?.. — поддержал его Масдай.

— Трали-вали?.. — неопределенно взмахнул ручищами отряг.

— Ненападение и преференции? — рассудительно дополнил список юный чародей.

— Свадьбы не будет! — шкодно ухмыльнулась Сенька. — Свободу закрепощенным женщинам Гвента! Свободу Конначте!

— То есть… — сдвигая брови с мучительный усилием, которое иной человек затратил бы на то, чтобы хотя бы оторвать от земли топор номер двенадцать, конунг принялся высказывать озаривший его план кампании. — Мы прилетаем туда… быстро находим, где они держат короля… и просто перебиваем охрану?..

— Моя приемная матушка с детства учила меня, что перебивать некрасиво, — под разгорающимся жаждой риска и приключений взором отряга поежился неуютно Агафон.

— Если проблема только в этом… давайте перебьем красиво! — обрадовался Олаф.

— Ладно, долетим — сориентируемся! — жизнерадостно махнула рукой Сенька, в кои-то веки довольная, что ее спящий красавец не слышал предложение конунга.

Получасовой лекции на тему мира и дружбы между народами ни ее, ни Олафова буйные головушки, пропекшиеся под раскочегарившимся майским солнцем безветренным знойным днем, не перенесли бы.

— А если они доберутся до Улада вперед нас? — не переставал выискивать бреши в плане Серафимы осторожный чародей, до которого еще не дошло, что всё уже было только что решено на его глазах и без него.

— То со свадьбой и набегами им придется разбираться самим, а Конначту мы всё-таки заберем, — беспечно подытожил Олаф. — Это и будет наш тик-так. То есть, так-тик.

Бескрайняя синь моря, сливающаяся где-то далеко с такой же бесконечной лазурью неба — впереди, позади, слева, справа — слепила глаза, куда бы они не посмотрели, заставляя жмуриться, отворачиваться и тереть их руками до рези, до красноты, до слез.

В конце концов, опергруппа по спасению Конначты бросила болезненно-безнадежное дело разглядывания плавающих в туманной дымке далей и изучения безбожно бликующей карты, и в изнеможении улеглась на горячую спину Масдая рядом с Иванушкой.

— Эх, хорошо припекает… — блаженно пробормотал под ними ковер. — Прямо как дома…

Если он рассчитывал на поддержку — горячую, теплую или хотя бы слегка подогретую — то его не ждало ничего, кроме холодного разочарования.

— Жарынь жуткая… Мороженого бы… бананово-шоколадного… килограмма четыре… с половиною…

— Свариться можно… если сперва не зажаришься… Интересно, есть такое заклинание, которое всё это немножко охолонуло бы?.. Надо п-поглядеть… так-так-так…

— Точно, ребята… Хел горячий, а не Гвент… И как эти южане в таком пекле всю жизнь живут?..

Отвечать не только на риторические вопросы, но и на какие бы то ни было еще сил — ни моральных, ни иных — у спутников изнемогающего от зноя конунга не оставалось, и его последнее "Хоть шлем с кольчугой не снимай…" густой патокой зависло в прогретом не хуже шат-аль-шейхского воздухе.

— Масдай… скоро там этот Улад?.. — через полчаса с трудом разлепил спекшиеся губы отряг.

— Не знаю… — неуверенно повел кистями ковер. — Если по вашей карте — то еще с полдня полета, не меньше. А ежели судить по визуальным впечатлениям…

— То что? — нетерпеливо приподняла голову Сенька.

— То вон он, на горизонте.

— Где?!

— Уже?!

— Наконец-то!!!

Три головы одновременно взметнулись вверх и наперебой принялись отыскивать обещанный горизонт, за которыми, наверняка, кишмя кишели тенистые купы, прохладные ручьи и килограммы бананово-шоколадного мороженого.

— Вон он!!! — первым узрел вожделенный берег Агафон.

— Надо проверить, хорошо ли наточены топоры… — забеспокоился отряг.

— Постойте… — с сомнением прищурилась и тут же отвела глаза царевна. — Может, это один из островов? Ведь и впрямь для Улада рановато?..

— Такой огромный? На весь горизонт? — снисходительно фыркнул Масдай в адрес маловерных. — Мы ж не в открытом море-окияне, тьфу-тьфу-тьфу, не приведи Господи. Откуда здесь такие острова? Видал я по дороге штуки три островов их — самый крупный не больше деревни лукоморской. А это — точно говорю вам! — самый натуральный У…

Ууууууууууууууууу!!!..

Налетевший порыв ветра сделал попытку одновременно развернуть на сто восемьдесят градусов ковер, сорвать с голов шлемы, а если получится, то и волосы, и сбросить в море как можно больше припасов экспедиции.

Одна из трех поставленных задач была выполнена на "отлично".

— К-кабуча!!!.. — в сердцах выкрикнул маг, когда после отчаянного броска пальцы его сомкнулись в десятке сантиметров от второго мешка с продуктами, стремительно удаляющегося вслед за первым в самостоятельный полет, очень скоро грозящий перейти в самостоятельное плавание. — Там была почти целая головка сыра!!!..

— Он всё равно давно испортился, — попытался утешить опечаленного студента отряг. — Зелень, плесень…

Агафон облизнулся.

— …поэтому я его выбросил еще утром. Собаке бродячей.

— Что?!.. — подскочил волшебник. — Да как ты мог!!!.. Это же элитный сорт, два золотых за головку!!!..

— Не расстраивайся так, Агафон, — присоединилась с добрым словом Сенька. — Собака его всё равно есть не стала. Откусила и выплюнула, я сама видела. Так что, на обратном пути подберем, если он уж тебе… так нравится.

— Его съедят!!!

— Ищи дураков… — буркнул конунг.

— Он испортится!!!

— В смысле, позеленеет и заплесневеет? — уточнила царевна.

— Да!!!.. То есть, нет… То есть, чего вы мне голову морочите? Оставили без десерта, и рады… тьфу…

Новый шквалистый порыв захлестнул ему волосы на лицо, и чародей, не договорив, принялся недовольно отплевываться, поправляя испорченную прическу.

— Что-то это мне не нравится… — мрачно предрек из-под них шерстяной голос. — Похоже это всё… похоже… похоже…

— На что? — встревожилась Серафима.

— На надвигающуюся бурю это похоже, вот на что! — яростно воскликнул отряг и грохнул кулаком по шерстяной спине. — Масдай, где ближайший остров? Идиот…

— От идиота слышу!

— Ой, извини… — вспыхнул алым поверх обгоревших белых щек рыжий конунг. — Это я про себя… растаял тут на солнышке, размяк… болван… Шторм проворонил!!!.. Моряк хелов… медуза безмозглая… Позорище рода Хильдебрантов!..

— Хорошо, что хоть земля близко… — побелел как первая отряжская красавица Агафон и до судороги в пальцах вцепился обеими руками в посох.

— Где?

— Да вон там же!..

— Какая земля?! — рявкнул злой как варг на свою тугодумность отряг. — Это не земля! Это штормовой фронт надвигается!!!

— Что?.. — если бы чародей побледнел еще больше, он стал бы прозрачным.

— И куда нам теперь? — потерянно закрутила головой по горизонту тоже не блистающая румяностью Сенька.

— Откуда я знаю…

Ковер затормозил, завис, поворачиваясь нерешительно то вправо, то влево, ища и не находя ни континента, ни архипелага, ни малого островка — ничего в пределах трехминутной досягаемости.

Кроме шторма.

— Откуда только эта буря тут взялась?.. — сквозь зубы прорычал рыжий воин.

И тут слева от него раздался писк.

— Простите меня… я не хотел… Раздел управления погодой — узкоспециализированная область магии… и исключительно для тех, кто имеет к этому врожденную склонность… но я подумал… что теперь… что с моим посохом… вы же сами все просили меня сделать что-нибудь с этой жарой!!!

— Кто просил?! — взвился Масдай.

— Кто-кто просил?! — в один голос воскликнули Сенька и Олаф, и в глазах их блеснуло убийство.

— Ну, не просили… — сдулся еще больше чародей. — Но ведь это, я понял, только потому, что такая простая и гениальная мысль не пришла вам в головы… только мне… и я подумал… что сделать доброе дело ближнему… пусть непрошено… мой долг как профессионального специалиста по волшебным наукам… Иван бы сказал то же самое!.. Но вы слишком многого от меня хотите, я ведь не метеоволшебник, я — боевой маг!..

— Боевой?!..

На этот раз дуэт превратился в трио.

— Ну, так сделай что-нибудь!!!

— Что?!..

— Сотвори остров!

— Ангар!

— Эллинг!

— Что угодно!!!

— Я…я…я… — зазаикался студиозус, и рука его метнулась в заветное потаенное местечко в рукаве.

— Остров… остров… остров… — лихорадочно забормотал он, и дрожащий немытый палец с обкусанным ногтем испуганным кроликом заметался по корявым чернильным строчкам. — Нет, это долго… Ангар… он же эллинг… в зависимости от степени намокания… Раз плюнуть!.. располагается на острове… К-кабууууууучааааа…

— Агафон, действуй!!!

— Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас… Остров, остров, остров, остров… Для этого нужна земля… хоть чуть-чуть… от объема зависит продолжительность его существования… и площадь, конечно… Земля, земля, земля… Где-нибудь поблизости есть земля?!

— На дне, — загробным голосом ответил Масдай.

— А это глубоко?

— Скоро узнаем, — пожал плечами отряг.

— Вам бы всё шутить!!! — взвизгнул студиозус. — Как будто это мне надо!!! Одному, в смысле!!!..

— Нырять я не умею, — желчно прошипел ковер.

— Не надо нырять. Я… могу попытаться эту землю со дна достать… только…

— Что?

— Только вода — это еще один специализированный раздел магии… для врожденных талантов… — убито пробормотал волшебник, — там отражение идет страшнейшее… и дифракция интерференции… а у меня с объемами свыше трехсот литров что попало творится… мягко говоря… Как вы думаете, между нами и дном меньше трехсот литров или больше?..

Ветер, словно удесятерив силы за короткую передышку, налетел на них с новым остервенением, окружая клубящимися тучами, и люди пригнулись, почти касаясь лбами дрожащей, как кролик перед волком, спины Масдая, чтобы не быть сброшенными в море вслед за своими злополучными припасами.

— Литров, метров, градусов, гектаров!!!.. Делай уже хоть что-то, волхв!!! — отчаянно рявкнул из подмышки почти распластавшийся на Масдае отряг.

Словно для пущей убедительности, сверкнула развесистая молния под аккомпанемент оглушительного грома.

— Сейчас, сейчас, сейчас, сейчас… — втянул голову в плечи и виновато затараторил юный маг. — Я постараюсь призвать землю… погодите… сейчас…

И он впился всеми десятью пальцами в засиявший штормовой синевой посох, зажмурил глаза и, что было мочушки, беззвучно завопил, повторяя снова и снова, странное раскатистое слово на забытом языке.

* * *

Капитан Гильдас опустил подзорную трубу и почтительно повернулся к застывшему на баке как родственник корабельной носовой фигуры эрлу Ривалу, чтобы доложить то, что брату покойной королевы Гвента было уже видно и невооруженным глазом.

— Славно мы успели, ваше сиятельство. С востока грозовой фронт накатывается. Но беспокоиться не стоит — когда он подойдет, мы уже будем в тихой безопасной бухте…

— Видел, не слепой, — рявкнул, как разозленный бульдог, эрл. — Еще что?

— Прямо по курсу Улад, — не дрогнув на грубость и бровью, продолжил рапорт капитан. — Ветер попутный. Будем в Бриггсте через двадцать-тридцать минут, ваше сиятельство.

На красной физиономии дядюшки, обожающего племянницу и ненавидящего качку, на несколько секунд отразилась гражданская война противоречивых эмоций — радоваться ли благополучному окончанию морского круиза, или печалиться скорым расставанием с Эссельте.

Победили родственные чувства.

— Ну, будем и будем… — хмуро процедил он и отправился в каюту — сообщить сие двусмысленное известие также страдающей в одиночестве от морской болезни и перспектив семейной жизни принцессе.

Едва протянул он руку к ручке двери, как та распахнулась, не дожидаясь его прикосновения, и на палубу выскочил красный как помидор придворный лекарь, сжимающий в объятиях, будто самое драгоценное сокровище мира, свой сундук со снадобьями.

— Ей лучше? — остановил его взглядом Ривал.

— Д-да… лучше… — коротко сверкнул сапфировым взором из-под полей шляпы медик, и почти вызывающе добавил: — Насколько это может быть в ее положении.

— В положении?!.. — глаза эрла вытаращились из орбит и сделали его похожим на переваренного рака.

— Да, — угрюмо кивнул лекарь. — Перспектива провести всю жизнь в заложниках у кровожадных дикарей еще ни для чьего здоровья благоприятной не была. Ваша светлость.

— А-а-а-а… — отлегло от сердца дядюшки. — Ну, так чего ты мне голову морочишь! Иди, собирай свои примочки — через двадцать минут Бриггст. И Кириану скажи. Архидруида я сам оповещу… Горничные у Эссельте?

— Нет, — сухо качнул головой знахарь.

— Ну, так ступай и разыщи их… бестолковые девчонки…

Молодой человек молча кивнул и, в последний раз метнув в него странный холодный взгляд, заторопился прочь.

Принцесса всё поняла с первого взгляда и, спешно отняв от заплаканных глаз, нервно спрятала в рукав кружевной платочек.

— Улад?..

— Да, деточка…

Теперь Ривал не выглядел рассерженным бульдогом — просто старой больной несчастной собакой.

— Ты готова?..

Эссельте кивнула.

— Ты… плакала?..

Голова принцессы опустилась на грудь и замерла.

— Девочка… бедная моя девочка… если бы я мог что-то сделать… чем-то помочь… Но стране нужен мир… и нужен король. Особенно теперь, когда Горвенол…

Дядя вдруг вспыхнул и прикусил язык.

— Когда мастер-лекарь думает, что Горвенол… может не выжить?.. — почти беззвучно прошептала принцесса.

— Да ерунда всё это, ерунда ходячая, деточка, забудь ты про это, забудь! — торопливо замахал руками и виновато затарахтел Ривал. — Он обязательно, обязательно поправится! Раны-то у него пустяковые! Вот мой брат, да будет земля ему пухом, когда в уладскую кампанию сорок лет назад его бросили на поле боя, приняв за мертвого…

Дверь каюты без стука распахнулась со стуком, и порог ее переступил слегка взлохмаченный и более чем слегка нетрезвый работник гвентской культуры.

— Эссе… — начал было он и осекся, приложив ладонь к губам. — А-а, ваша светлость… И вы здесь…

— Чего тебе тут надо? — оскалился эрл. — Опять нажрался?! Убирайся отсюда вон!!! Если через десять минут ты не будешь похож на человека, то дальнейший путь проделаешь вплавь! До Улада или Гвента — уже на твой выбор!

— Уже ухожу, уже иду… — скроил сконфуженную мину певец. — Только… я тут подарочек принес нашему ее высочеству… на свадьбу держал… но дай, думаю, сейчас подарю… для поднятия духа, так сказать…

— Подарочек? — презрительно хмыкнул Ривал. — Какой еще подарочек?

— Вот, пожалуйста…

Кириан полез за пазуху и вытащил на всеобщее обозрение круглую деревянную коробочку размером с ладонь, расписанную по бокам гербами провинций Гвента. Крышку ее украшал вздыбившийся единорог в обнимку с присевшим гиперпотамом — символ гвентской государственности.

— Шкатулка? — пренебрежительно скривился эрл. — И что в ней?

— То, о чем никто другой не подумал.

Самодовольно улыбаясь, бард сделал шаг к принцессе, открыл крышку и замер, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Ч-что э-это?..

— Грязь?!..

— К-кириан, это и вправду г-грязь?..

— Грязь!.. — оскорблено фыркнул бард. — Грязь!!! Это, к вашему драгоценному сведению, вовсе никакая не грязь!!!

— А… что же это, Кириан?.. — недоуменно захлопала густо накрашенными клеевой сажей ресницами Эссельте.

— Горсть родной земли! — гордо провозгласил песнопевец. — С самогО гвентского побережья! Исконная-посконная! Чтобы помнила на чужби…

Страшный толчок потряс корабль, повергая всех людей на пол в одну изумленную кучу-малу.

Стены, пол, потолок каюты будто мигнули, пропадая на долю секунды из виду, снова вернулись на свои места, и вдруг корвет подскочил, словно подброшенный могучей рукой морского бога.

Из открытого иллюминатора, секунду назад изливавшего на кровать принцессы ласковые солнечные лучи, на одеяло выплеснулось несколько десятков литров ледяной воды.

Вместо солнца снаружи сверкнула молния.

Раскатился валунами по железной небесной крыше гром.

— Что это?.. — потрясенно выдохнул Кириан.

— Что за… — начал было Ривал.

И тут принцесса завизжала.

Потому что дверь каюты распахнулась, и в нее, подсвечиваемое неистовствующими вспышками одичавших молний, ввалилось нечто громадное и рогатое.

На одном плече у него лежало истекающее водой бревно.

На другом — такой же мокрый и бездыханный человек.

— Я Ивана тут оставлю, — не терпящим пререканий тоном пробасило вошедшее чудовище и заботливо уложило ношу с правого плеча на сырую как Белолукоморское болото кровать принцессы. — Он спит, не будите.

— Т-ты… т-ты… — рука эрла потянулась к левому боку — то ли к сердцу, то ли к отсутствующему мечу.

— М-морской… м-монсрт… морнст… мронст… — зазаикался Кириан, и карманная лира в его трясущихся руках панически затенькала струнами в такт.

— Олаф Хильдебрант, — любезно представился мронст… то есть, монстр, и при следующей вспышке молнии и впрямь превратился в огромного человека в рогатом шлеме со скатанным ковром на плече.

Ковер тут же последовал за тем, кого чудище морское Олаф Хильдебрант назвал Иваном, устроившись на свободном и пока относительно сухом ложе справа.

Серебряная волна пробежала по струнам маленькой лиры, и чудесным образом протрезвевший певец дрожащим голосом слабо простонал:

Нечистая сила!

Рогатый громила

В каюту принцессы вплеснулся с водой.

О демон пучины!

Какая причина

Сподвигла тебя на поступок такой?..

И, не успел последний аккорд затихнуть, обитателей каюты словно прорвало.

— Откуда вы взялись на нашем корабле?

— Ты — уладский соглядатай?

— А почему… Айвен… не просыпается?..

— Что случилось с погодой?

— Наверное, его заколдовала злая ведьма?..

— Вы потерпели кораблекрушение?

— Прятались в трюме?

— Вас прислал король Муген?

— Может, его должна поцеловать прекрасная принцесса?..

— Нас не выбросит волнами на берег?

— Мы не пойдем ко дну?

— Ладно, пусть выбрасывает!..

— Это кого ты целовать собралась, вертихвостка?!

— Я про такое в романе читала, дядюшка!..

Обеспокоенные вопросы и бестолковые ответы сыпались на голову будто свалившегося с неба гостя с частотой свирепствующего за стенами каюты ливня.

— Я — отряг, — сообщил визитер с достоинством, подразумевающим, что заподозрить его в принадлежности к иной национальности было так же нелепо, как подумать, что посреди почти открытого моря их могло выбросить на какой-нибудь берег.

А потом развернулся и выбежал из каюты.

Потому что почти одновременно с его представлением до изумленных гвентян донесся истошный вопль капитана.

— Свистать всех наверх!!! Полундра!!! Убрать паруса, чтоб вас всех демоны морские жрали!!! Нам все мачты переломает!!!

Но не успели они осознать всю опасность создавшегося момента, как дверь снова распахнулась, и исполосованная колючими молниями грозовая тьма панически проорала голосом боцмана:

— Все, все на палубу!!! Рубим грот-мачту!!! Мы не успеваем убрать паруса!!! А с ними нас разломает как картонную коробку!!!

— Вперед, сикамбр!!! — взревел Ривал, ухватил за шкирку почти не сопротивляющегося и почти протрезвевшего Кириана, и отважно выскочил на палубу в объятья бури.

Дверь за ним захлопнулась — не столько силой мускульной, сколько стихийной — и Эссельте осталась одна в погруженной во мрак и мечущейся, как грешная душа в загробной жизни, каюте, в обществе тревожно постанывающего во сне незнакомца и медленно и безмолвно промокающего ее кровать ковра.

Держась одной рукой за стену и всё, что было к ней приколочено, и отчаянно балансируя второй, странно чувствуя себя нетрезвым канатоходцем над пропастью, она медленно добралась до занятого ковром ложа, но тут же была брошена сверху дико рванувшимся влево кораблем. Испуганно ойкнув, принцесса вскочила, лихорадочно ощупывая мгновенно намокший вамаяссьский шелк платья, но переживать по этому поводу ей было суждено недолго: новый бросок корабля швырнул ее на пол, накрыл сверху мокрым ковром и щедро осыпал всем содержимым полок, подставок и шкафчиков. Секундой позже рядом с ней грохнулось что-то большое и тяжелое.

Недовольно буркнув, оно перевернулось на другой бок и безмятежно захрапело дальше.

* * *

— …Нас несет на камни!!!

— Это остров!!!

— Нет, наверное, это Улад!!!

— Нас не могло…

— Остров, Улад, Гвент, Узамбар — какая к демонам морским разница… — прошептал капитан, стискивая до боли мокрое просоленное дерево рулевого колеса.

Но говори он громче, кричи или вопи во всё горло — всё одно из-за грохота бури и отчаянного скрипа жестоко испытываемого на прочность корабельного дерева услышать его смогли бы только морские демоны, через слово поминаемые беспомощно вцепившейся в полуобломанные куски корабельной архитектуры командой.

Увлекаемый ревущей бурей, корабль несся на рифы с неминуемостью катящегося под гору бочонка. Даже если бы Гильдасу удалось повернуть обреченное судно влево или вправо, это стало бы всего лишь выбором места их гибели, но не способа.

Вцепившись в перила мечущегося под ними, как обезумевший мустанг, мостика, маленький отряд пытался высмотреть за стеной взбесившихся валов хоть малую лазейку, сквозь которую они бы могли надеяться проскочить, или быть пронесенными ураганом, но тщетно.

Черные скалы, покрытые мутной пеной разрывающихся о них волн, огораживали маячившую невдалеке спасительную землю как неуклюжий и неказистый, но очень эффективный частокол.

— Агафон, сделай что-нибудь!!! — не выдержала первой Сенька.

— Что?!.. — прокричал тот в ответ и едва не захлебнулся ошметками брошенной ему в лицо наскочившей волной пены.

— Что-нибудь!!! — проорала, еле слышная сквозь громыхание грозы, царевна. — Ты же маг!!!

— Нет, я имею в виду, что ты сказала?.. — выкрикнул чародей в ответ.

— Ты что, глухой?! Я тебе уже семь раз повторила…

— Нет, я хочу достоверно убедиться, что вы от меня хотите именно этого, и что на этот раз после того, как мое заклинание сработает, жалоб на меня не будет!

— Не будет, не будет!!! — яростно завопила царевна1. — Колдуй, кабуча ты сабрумайская!!!..

--------------

1 — Не исключая возможности, что их не будет по причине полного отсутствия жалобщиков.

-------------

— Давай, волхв. Сотвори чудо. Хуже всё равно некуда, — не без труда перекрывая рев ветра и грохот шторма, скорбно поддержал ее отряг из-под съехавшего на брови шлема.

Чародей припечатал оскорбленным взором не дрогнувшего конунга, высокомерно выпятил нижнюю губу и закрыл глаза. Через пару секунд, напряженно прилепившись лбом к своему символу высшего магического отличия, он уже горячо шептал что-то скороговоркой, словно убеждая его в чем-то.

Посох мигнул синевой несколько раз в ответ, потом засветился ровно и сильно, и друзья торопливо отвернулись, чтобы нарастающая сила сияния не слепила привыкшие к грозовой полутьме глаза.

— Что это?.. — боязливо воскликнул матрос на палубе, оборачиваясь с риском быть смытым за борт и тыкая пальцем в сторону необычайного светового явления на мостике.

— Где?..

— Что?..

— Как?..

— Волшебство!!!.. — зачаровано выдохнул боцман, с изумлением наблюдая, как быстро и необъяснимо из палки патлатого носатого парня, свалившегося на них с неба, вырастает и раздувается полупрозрачный шар.

— Демоны морские!!!..

— Мы что, полетим на этом пузыре в Улад?.. — открыл рот, позабыв про штурвал Гильдас.

Погруженный в сотворение чуда Агафон не удостоил его ответа.

Вот шар размером всего с арбуз… с валун… с большой валун… с очень большой валун… с очень большой валун, способный занять весь мостик… полкорабля… весь корабль…

Молочно-голубая сфера прошла незаметно сквозь тела людей и коснулась воды.

И там, где она соприкасалась с бушующим, ревущим, встающим на дыбы морем, оно утихало, будто засыпая, и на глазах у пораженных зрителей неистовствующие волны в одно мгновение превращались в мирную дремотную рябь.

Десять метров спокойной воды… пятнадцать… двадцать… тридцать… сорок… сто… сто сорок… двести…

Спасительный колпак уперся в прибрежную линию, пару минут назад еще раздираемую исступленно яростным прибоем, а теперь больше напоминающую берег дворцового прудика, и замер.

— Чтоб меня демоны морские жрали!.. — восхищенно ахнул Фраган, выпустил канат из рук, спохватился мигом, вцепился в него снова, но тут же рассмеялся, отшвырнул его подальше, и радостно захлопал себя руками по мокрым, обтянутым рваной парусиной штанов ляжкам. — Штиль!.. Под нами теперь штиль!!! На сотни метров вокруг!!! Братушки!!!..

И команда, уже приготовившаяся к скорой и ужасной гибели, словно услышав приказ, взорвалась приветственными криками, показывая наперебой бессильно ломящемуся в стену безопасности урагану неприличные жесты.

— Уррааааа!!!

— К демонам шторм!!!

— К водяным бурю!!!

— Даёшь штиль!!!

— Даёшь друида!!!

— Качай друида!!!

— Качай!!!..

Побросав все, за что держались, моряки радостно вопящей толпой кинулись на мостик.

В это время корабль по инерции пронесся еще несколько метров вперед, и со скрежетом остановился.

— Не знала, что на гвентских каравеллах есть тормоза… — пораженно захлопала очами еле устоявшая на ногах Серафима.

Попадавшая на просоленные зады команда побледнела.

— Какой еще тормоз?! — отчаянно взвыл Гильдас. — Мы на риф наскочили!!!..

— Риф?!.. Но откуда?.. Основная гряда от нас метрах в сорока еще!.. — растерянно вытянул шею Ривал.

— Основная — да. А это — авангард, — кисло предположила царевна.

— Скорее, засада, — страдальчески скривился конунг от одной мысли о нелепой потере такого замечательного судна.

— Мы погибнем?.. — жалобно вытянулось лицо Агафона. — Столько изумительных нечеловеческих усилий — и всё галеону под руль?..

— Нечего расстраиваться, ваше премудрие! — утешительно просиял капитан, для которого после бури среди ясного неба и внезапно посаженного за забор шторма-убийцы не было больше ничего ни страшного, ни удивительного. — Сейчас мы спустим шлюпки, и все переберемся на берег! У нас же штиль!

— И ты даже не попытаешься заделать пробоину в королевском флагмане?! — побагровел от праведного возмущения эрл.

— С куском морского дна в трюме? — поглядел на него как на полоумного капитан, и звучно закричал в сложенные рупором ладони:

— Мы тонем!!! Без паники!!! Спустить шлюпки на воду!!! Перевозим ее высочество принцессу со свитой в первую очередь!!! Не торопитесь, собирайте всё!!! У нас много времени!!!

— Минут десять, — как бы между прочим добавил Агафон и плавно, но набирая скорость с каждым шагом двинулся к трапу, ведущему на палубу.

— Как — десять?..

Движение на корабле замерло.

— Как это десять?!.. — подскочил Ривал.

— Девять… — на бегу к двум последним не прибранным морем шлюпкам сообщил Агафон.

— А дальше что?.. — потерянно опустил руки Гильдас.

— Восемь, — для особо преуспевших в арифметике любезно подсказал Олаф, обогнул чародея и помчался к каюте, в которой они оставили Ивана и Масдая.

Сенька за ним.

Эрл охнул, метнулся следом, остановился, рванул к шлюпке, снова встал, и снова кинулся к шлюпке, и опять к каюте…

— Ты же волшебник!.. — страдальчески выкрикнул в бледную, слегка перекошенную физиономию их десятиминутного спасителя рябой матрос с юта. — Останови бурю насовсем!

— Я — боевой маг, а не водофил, — с таким видом, как будто сей факт объяснял все неясности Белого Света, студиозус проворно заскочил в шлюпку у левого борта и занял место на носу. — Когда отплываем?

Люк в палубе у мостика откинулся и, визжа, ахая и расталкивая друг друга, из каюты на нижней палубе стайкой Серых Шеек выпорхнули горничные принцессы с нехитрыми пожитками в дорожных сумках.

— Быстрее, уточки, быстрее, — торопил и подталкивал их снизу седой бородатый матрос. — Машите крылышками, пока бурю обратно не включили.

— Куда, куда, куда, куда?.. — растерянно заметались между двумя шлюпками перепуганные до полусмерти служанки.

— Тут места много, — ткнул в незанятую пока шестивесельную шлюпку старый моряк, и дрожащие от пережитого ужаса девушки неуклюже принялись карабкаться через дощатый борт.

— Фраган, помоги мне! — махнул рукой седой и ухватился за рукоятку лебедки. — Приспустим эту, потом левую!

— Погоди! Сейчас принцессу приведут! — мотнул замотанной в синий платок головой боцман.

— Спускайте шлюпку до уровня борта, принцессу так затолкаем!!! — раздраженно рявкнул с мостика Гильдас. — Время идет!!!

— Делай, как капитан сказал, Фраган! — сердито крикнул седой, и нервно озирающийся по сторонам боцман ухватился за рукоятку второй лебедки.

— Раз-два, пошли!.. — скомандовал, сбегая на палубу, Гильдас.

Лебедка заскрипела, и ее визг словно стал командой "свистать всех наверх": дверь королевских покоев распахнулась, синхронно откинулся второй люк, ведущий на среднюю палубу, и почти одновременно на свежий воздух стали выбираться Огрин, Кириан, придворный знахарь и представители королевской фамилии, подпираемые сзади антиргаурдаковской коалицией.

— Куда бежим? Куда плывем? Куда сидим? — заметался между бортами бард, больше похожий сейчас на магазин музыкальных инструментов в эвакуации.

— Хоть куда садись! — раздраженно отмахнулся от одуревшего со страха трубадура эрл, освобождая дорогу принцессе, и Кириан, разрешившись от бремени принятия решения, взял на абордаж лодку, уже занятую Агафоном.

— За магом — как за каменной стеной… — бормотал он под нос, торопливо перекидывая через бортик свой капризно звеняще-бренчащий багаж. — Как раз, то, что нам надо над морской пучиной…

Сама собой переползшая на колени ему лютня невзначай зазвенела, бледные губы зашевелились в такт, пальцы тронули струны, и ода Агафонику Великому была уж тут как тут:

Когда корабль несло на рифы,

Казалось нам — ко дну пойдем,

Явился маг, словно из мифа,

И защитил нас пузырем.

Так улыбнулась нам фортуна,

Так превратились мифы в быль.

И здесь у нас в центре тайфуна

Великий маг и полный штиль…

— Гребцы — на правую шлюпку на весла!!! — чуждый волшебному миру искусства, гаркнул Гильдас, и шестеро матросов резво скакнули в зависшую в нескольких метрах над впавшими в ступор волнами лодку.

— Эссельте, деточка, туда, скорей туда, — Огрин торопливо потянул за руку замешкавшуюся в дверях испуганно-бледную принцессу к полуспущенной шлюпке, и тут случилось непредсказуемое.

Агафон приосанился, принял героическую позу вершителя судеб человеческих в изгнании, многозначительно-томно оперся на посох, и послал потерянной и дрожащей принцессе сногсшибательный взгляд.

Та ойкнула и покачнулась.

— Не бойся, Эссельте! — с видом покорителя всех гаурдаков вместе взятых, дарующего прекрасной даме Белый Свет и шестивесельную шлюпку в придачу, взмахнул рукой студиозус. — Этот купол — потрясающе прочный, по-другому у меня получиться не могло! Но если тебе всё-таки страшно, то я могу увеличить покрываемую им площадь в полтора… нет, в два раза! Чтобы он доставал до тех скал на пляже! Гляди!

Не прекращая глупо ухмыляться от уха до уха, Агафон воздел к небу посох и протяжно выкрикнул несколько странных слов.

Эрл встревожился.

— Зачем это ты…

Но договорить ему не пришлось.

С последним звуком, вылетевшим изо рта специалиста по волшебным наукам, вибрирующий от натиска обезумевшей бури кокон спокойствия внезапно разорвался, как шарик, приземлившийся на кактусовую рощу, и огромная волна с накопившимся за несколько минут бездействия исступлением обрушилась на правый борт, подобно сокрушительному кулаку обезумевшего морского гиганта. Не успели люди и глазом моргнуть, как шлюпку с горничными и гребцами сорвало с крюков лебедки, будто осенний лист. Еще секунда — и лодка, разбрасывая доски, весла, матросов и пассажиров, с печальным треском приземлилась на песчаном берегу острова.

Каравелла не была так удачлива.

Удар неистового вала снял ее с рифа, словно невесомую пушинку, и отшвырнул не в безопасность берега, а в беснующуюся толчею волн.

Подхваченный радостно и хищно одной, другой, третьей, четвертой истерзанный корабль уже не сопротивлялся. Быстро теряя остатки снастей и плавучесть, он жалко метался по кипящему пеной и встающей на дыбы взбесившейся водой бескрайнему пространству, уносясь от берега, едва не ставшим его спасением, всё дальше и дальше…

Чьи-то сильные руки выдернули застывших от ужаса чародея и музыканта из шлюпки, протащили по скользким, буйно уходящим из-под ног доскам, и с захлестнувшей палубу волной они влились по ступенькам трапа через оставленный открытым люк прямо на нижнюю палубу.

Волшебник приземлился головой вниз.

Мгновение спустя сверху его приложил арфой и собственной грузной персоной Кириан.

Импровизированная куча-мала была припечатана к палубе их спасителем — Олафом.

Отплевываясь и хватая спертый воздух сипящими ртами1, несостоявшиеся утопающие едва успели осознать, что произошло и возблагодарить высшие силы, как кто-то снова ухватил их за шкирки и рванул, бесцеремонно проталкивая в следующий люк.

— Быстрее!!! Все на помпы!!! У нас пробоина!!! Мы тонем!!! — истошно проорал незнакомый голос.

-------------

1 — Причем агафонов сипел: "К-кабуча!.. Идиот!.. Болван!.. Дебил!.. Склеротичный кретин!.. Толщина, а, следовательно, эффективность защитного поля обратно пропорциональна общей защищаемой площади!.. Кабуча габата апача дрендец!!!.."

------------

— Т-тонем?.. — панически хлюпнул остатками забортной воды трубадур и мягко погрузился в обморок.

— Т-тонем?! — подскочил, хватаясь за матроса в серой рубахе одной рукой, Агафон.

В другой он крепко-накрепко сжимал пульсирующий цветом морской волны посох.

На лбу его медленно вспухала шишка.

В глазах, всё еще слегка расфокусированных и изумленных, медленно гасли искры жесткой посадки и разгорались шальные зарницы великих дел.

— Т-тогда мой длолг… длог… длогл… как просисисифинального… просифисионального… фесинального… мага… спасти вас! — озарилось светом грядущих побед его лицо. — Я как раз з-знаю… одно подходящее… з-злаклинание…

— Нет!!! — вырвалось сразу из нескольких глоток.

— Не нужно благородностей! — едва не теряя равновесие, мотнул он головой и щедро оросил окружающих спреем холодной воды, сорвавшимся с волос. — Я бескорытен! Где ваша прибоина? Несите ее сюда!

— Не надо, не надо нас спасть, всё и так очень плохо, — попытался успокоить его матрос в синем платке, но его премудрие, почуявшее новое поле применения своих магических возможностей, было уже не остановить, как девятый в девятой степени вал.

Оттолкнув доброго моряка, он откачнулся по всем законам физики в другую сторону, срикошетил о кривозубого матроса, выпрямился, был отброшен качкой назад, отскочил от Олафа и, нацелившись на лету на уходящие круто вниз ступеньки, с криком "Спасайтесь, я иду!" бросился кувырком на борьбу с прибоиной.

Если бы не чья-то широкая мускулистая спина, приземление вдохновенного кудесника было бы гораздо более холодным и мокрым.

— К-кабуча!.. — выругался Агафон, и ловко вскочил на ноги — по колено в забортной воде.

Комментарии капитана, вынырнувшего парой секунд позже из ледяной грязной мути, литературному описанию не поддавались.

— Давай, шевелись! — гаркнул сверху матрос в серой рубахе, раздраженно отпихнул в сторону застывшего потерянно у подножия трапа чародея, снова невзначай роняя его на капитана. — Помпы под баком!

— Под баком, под кастрюлей, под сковородкой — ты не умничай, ты пальцем покажи! — возмущенно выпрямился Агафон, истекая теперь водопадами незваного балласта не хуже кипящего от злости Гильдаса.

— Это ТАМ!!! — прорычал капитан, и могучим тычком отправил едва не споткнувшегося о собственный посох волшебника налево. — Где все матросы!!!

При свете нескольких водонепроницаемых ламп из зеленоватого морского стекла единственное, что смог разглядеть чародей, были копошащиеся в почти полной тьме промеж плавающих ящиков и корзин мокрые фигуры1.

-------------

1 — Которые, если дотошно отнестись к вопросу, могли бы вполне оказаться как упомянутыми матросами, откачивающими воду из трюма, так и не менее часто вспоминаемыми морскими демонами, воду в трюм нагоняющими.

-------------

— Никаких условий для эффективного труда… — угрюмо буркнул маг, хлюпнул посохом о скрытое под слоем воды и попавшейся в недобрый час коробкой с шантоньскими хрустальными статуэтками днище, и тусклые корабельные лампы вспыхнули ослепительным белым светом.

Застигнутые врасплох матросы выпустили из рук рукоятки насосов, капитан схватился за сердце и осел на самую нижнюю ступеньку трапа, моряк в серой рубахе вскинул ладони к глазам, ступил мимо лестницы, и со звучным плюхом загремел в воду.

Единственным, кто оценил по достоинству перемену уровня освещенности, стал Олаф.

— Вот так-то луч… — начал было он одобрительно с верхней части трапа, как вдруг все светильники разом взорвались со звонким грохотом, осыпая замершую внизу команду стеклянной пылью, будто исчерпав за минуту весь положенный им запас прочности.

— Кабуча габата апача дрендец!..

— АГАФОН!!!!!

— Серафима, я сейчас, я что-нибудь придумаю!..

— Не надо что-нибудь!!! Свет включи!!!

— А, ну да!..

Маг снова выругался — замысловато и кучеряво, выкрикнул нужное заклинание, и над головами растерянно бултыхающихся в угрожающе прибывающей воде гвентян засветился желтый шар размером с большой арбуз.

— Снова этот драный колдун!!! — скрывая лихорадочный испуг, прорычал кто-то из-за обрушенной россыпи ящиков.

— Всегда пожалуйста, — кисло скривился маг. — Вы были очень любезны. Обращайтесь еще.

— Помпы там, волхв.

Чародей почувствовал, как его потянули за рукав.

— Что? — возмущенно вытаращил он глаза на Олафа. — Помпа? При чем тут помпа? Вы что все думаете, что я пришел сюда руками из пустого в порожнее переливать?

— А чем? — тупо уставилась на него Серафима.

— Я — маг! И известно ли вам, что достаточно всего одного верного, правильно наложенного заклинания, чтобы вся команда через минуту пошла отдыхать и пить чай!

— Тогда спасенья точно нет, — обреченно изрек приведенный доброхотами в чувства Кириан сверху, из зева люка и минорно забормотал речитативом, словно читал отходную:

Этот маг с большою помпой

Посадил корабль на мель.

А теперь работать помпой

Не желает он. Отсель

Нам не выбраться вовеки,

Здесь мы кончим жизни путь.

А закроет наши веки

Маг великий как-нибудь…

— И да умолкнут маловерные! — сурово отмахнулся от белого как молоко барда волшебник.

И, немного помолчав, добавил:

— Кто-нибудь может сказать, больше тут трехсот литров, или как?

— Триста литров?! — горестно возопил капитан. — Триста литров?!.. Да если бы здесь было триста литров, мы бы пили в каютах чай и без тебя! Триста!.. Да у нас тут скоро половина пролива окажется!!!

— Н-ну, не вижу предмета для волнения… — не особо убедительно пробормотал чародей, пропустил мимо себя новых операторов помпы — Сеньку, Олафа, Кириана и Гильдаса, присел на ступеньки трапа, чтобы не быть сброшенным сумасшедшей болтанкой в прибывающую воду, кишащую грузом, матросами и заблудившимися рыбами — и проворно полез в рукав.

— Это ничего… могло быть и хуже… значительно хуже… — успокоительно приговаривал он, дрожащей рукой разглаживая мятый пергамент на мокрой коленке.

— Как?.. — нервно замер на пути к астматически хрипящим и захлебывающимся в почти полном мраке насосам и с замиранием сердца выдавил музыкант.

Агафон оторвался от пляшущих вместе со швыряемым бурей кораблем неровных строчек шпаргалки, и поднял на любопытного миннезингера слегка расфокусированный взгляд.

— Пока не знаю. Но скоро выясним.

Юный волшебник был из породы тех людей, что твердо выполняют свои обещания1. Поэтому далее события развивались феерично и по нарастающей.

--------------

1 — Если раньше не забывают о них. Но забывал свои посулы Агафон естественным путем, без задней мысли, и посему искренне считал себя человеком обязательным и верным слову.

-------------

Для начала главный специалист по волшебным наукам превратил всю воду в кефир.

Потом в кисель.

Затем в самогон.

Матросы вдохнули пары и заметно повеселели.

Некоторые попытались утопиться.

Если бы их безответственные собратья не отпили половину, им бы это даже удалось.

Помпы были позабыты и оставлены — но ненадолго: прибывающая сквозь пробоину вода быстро разбавила напиток неразборчивых богов до консистенции и вкуса просто вонючей мутной соленой жижи, и матросы, бормоча проклятья, снова бросились за работу.

После этого в хмельную от сивушных паров и одному ему понятных успехов голову чародея пришла на удивление разумная мысль, что бороться надо не с последствиями, а с причиной.

Размышления об осушении моря или, на худой конец, пролива, были скоро оставлены как не имеющие под собой научной почвы и экологически вредные.

Идея про перенесение каравеллы в какое-нибудь другое место, посуше и менее ветреное, тоже не прошла фейс-контроль как неблагонадежная: заряд посоха после первой телепортации убавился вчетверо, а не долететь и очутиться где-нибудь на рифах в зоне выведенного из себя штормом прибоя не рискнул даже вдохновенный волхв.

Попытка убрать воду из трюма окончилась быстро и бесславно: сначала вся вонючая жижа собралась в огромный шар, полный груза и корабельных крыс, посреди трюма. Потом перекатилась к корме. После — в нос. Затем прилипла к потолку, но ненадолго: через несколько секунд со смачным чавком отделилась она от перекрытия между палубами, прихватив на память несколько досок, и от души накрыла собой всех, включая неистово фонтанирующего магическими ругательствами Агафона.

Извлекши себя из-под кучи мусора, бывшего еще недавно вамаяссьским чайным сервизом на триста тридцать персон, волшебник задумался не на шутку. Но думай-не думай, а в природе оставалось всего одно-единственное последнее решение, самое очевидное, и посему самое скучное и оставляемое обуянным полетом творческого гения студентом на потом.

Заделать пробоину.

Поплевав на ладони, маг сжал покрепче посох, зажмурился и прошептал четко и ясно только что прочитанное с выручательного пергамента заклинание.

Всеобщий вздох изумления стал подтверждением того, что магия сработала.

Торжествующе ухмыльнувшись, специалист по волшебным наукам разлепил глаза и вдруг почувствовал, что нижняя палуба уходит у него из-под ног.

А, заодно, и у всех остальных.

— КАКОЙ ИДИОТ!!!!!!!!.. — проревел ему в ухо кто-то взбешенный голосом эрла, пролетая вверх тормашками мимо.

Естественно, Агафон не принял сии обидные слова на свой счет, и даже задумался ненадолго, нет ли среди его знакомых этого идиота, и если есть, то стОит ли ему при встрече сообщать, что про него думают люди… Но всё же отчего-то почуял неладное.

Посланный в сторону пробоины… вернее, того места, где он в последний раз видел пробоину, светящийся шар показал ошарашенному волшебнику фрагмент потолка, медленно смещающийся вниз.

А в том районе, где у всех нормальных кораблей, по его представлению, должно было быть дно, вольготно расположился злосчастный левый борт с пробоиной.

Заделанной.

Кирпичом.

В шесть слоев.

— К-кабуча!!!!! — было единственным, что смог проорать чародей, прежде чем на язык прыгнуло нужное "абра-кадабра-гейт!!!!" и, к потрясению самого чародея, тут же сработало.

Кирпич пропал, каравелла рывком, сбивающим всех и вся в кучу-малу, приняла вертикальное положение и с облегчением принялась тонуть дальше естественным манером.

Но Агафон никогда не искал легких путей.

Следующее заклинание заставило матросов, остервенело пытающихся заложить дыру в борту мешками с песком, отшатнуться: бурлящий ледяной водопад в оскалившемся рваными краями проеме мгновенно пропал, а вместо этого на них глянуло бездонным черным оком не менее холодное звездное небо.

Чиркнули по глазам и тут же пропали несколько шустрых комет.

Грузно проплыла мимо пузатая планета с комплектом хула-хупов вокруг талии.

Показала изогнутые гармошкой крылья нелепая громоздкая конструкция из белого железа, похожая на полотенцесушилку.

В ее круглых, похожих на морские, окошках замелькали ошалелые человеческие лица, сплошь вытаращенные глаза и разинутые рты.

Через верхний край заглянул, строя глазки, кто-то зеленый с головой, подозрительно смахивающей на недоевший удобрений огурец.

— Земля в иллюминаторе… — задумчиво пробормотал боцман.

Оттолкнувшись, он приподнялся на полметра над быстро покрывающейся тонкой корочкой льда водой и заворожено поплыл в коварно манящую бескрайнюю чернильную даль.

— Прекрати это!!! — нарушил всеобщую зачарованную тишину истошным ором капитан, хватая за ногу нахально дезертирующего Фрагана. — Немедленно!!!

"Абра-кадабра-гейт" было выпалено еще быстрее, чем в прошлый раз.

Звезды пропали, огуречноголовый исчез, а вода, словно обрадовавшись, что необъяснимо пропавшая ее жертва нашлась вновь, хлынула из зияющей дыры с удвоенной силой.

— Качайте, качайте!!! — взревел Олаф и первый кинулся к остановившимся и обезлюдевшим было насосам.

— Вахтенные к помпам, крабьи дети!!! Утоплю!!! — неистово поддержал его боцман. — Подвахтенные — заделывать дыру!!!

— К-кабуча… — прошипел маг, исступленно мечась диким взглядом по косым потекшим строчкам промокшей насквозь шпаргалки. — К-кабуча габата апача дрендец… Идиотизм… всего-то и надо… что заделать дыру, заделать дыру, заделать дыру… не то, не то, не то… Заделать дыру… Синоним… замуровать… заложить… заколотить… законопатить… замазать… не то, не то, не то… Зарастить!!!

— Отойдите все!!! — сипло прохрипел Агафон, не слишком рассчитывая, что будет услышан, но условный рефлекс и естественный отбор — великие учителя.

Команда рванула бы пешком прочь по дну морскому не по крику — по простому шепоту поймавшего кураж труженика оккульта.

Крик же — даже такой — подействовал на нее как на более продвинутых собратьев — вой сирены воздушной тревоги.

В считанные доли секунды пространство вокруг методично изрыгающей ледяную морскую воду пробоины очистилось в радиусе десяти метров.

Не спуская глаз с выисканного заклинания, волшебник сжал в правой руке посох и принялся водить левой по воздуху, в меру постепенно иссякающих сил, лишь слегка компенсируемых артистическими возможностями, изображая накарябанные на шпаргалке пассы.

Воздух вокруг дыры сгустился, замерцал, запульсировал, словно живой…

И тут люди ахнули.

Вокруг пробоины доски медленно стали превращаться в нечто склизкое, черное, тошнотворно блестящее в мерцающем свете волшебного огня кокетливыми розовыми искорками на фоне выпученных злобных лиловых очей.

И, как края раны, дыра в корабельном боку стала неспешно затягиваться прямо на глазах.

Если не считать вынырнувших вдруг из-под толщи набравшейся воды черных и блестящих как смоль щупальцев, дерзко ухвативших капитана за руку, и потрясающего, душувынимающего, мозгоразжижающего и желудконаизнанкувыворачивающего смрада, возникшего из ниоткуда, победа мирной магии была бы полной.

— Щас исправлю, щас исправлю, щас уберу… — скороговоркой затараторил чародей, но капитан не стал его дожидаться.

Он тонко взвизгнул, икнул и упал в обморок.

Щупальца стыдливо отдернулись и смущенно поползли к Серафиме.

Другая пара — с тяжелыми клешнями на концах — высунулась из-за груды мешков и тихой сапой стала подкрадываться к боцману.

Третья — с присосками размером с суповые тарелки — к группке замерших от ужаса у захлебнувшейся помпы матросов…

* * *

Забившись в угол кровати, неутомимо описывающей в пространстве замысловатые конволюции вместе с каравеллой, Эссельте поджала под себя ноги, обняла худенькие замерзшие плечики руками, бессильно опустила голову на грудь и замерла, с тоскливым напряжением прислушиваясь к то и дело поднимающейся к горлу тошноте.

За круглым морским окошком с таким же округлым, но упорно незапоминающимся заморским названием, буйствовали стихии, сверкали молнии, освещая кинжальными вспышками затянутое черными тучами небо, хищно вставали на дыбы и сшибались не на жизнь, а на смерть кроткие еще полчаса назад волны, готовые сейчас проглотить друг друга, и их раненное суденышко на закуску.

Под потолком в такт шторму — а, вернее, в полное его отсутствие — болтался тусклый желтый фонарь.

На соседней кровати безмятежно почивал зачарованный незнакомец в одежде северного варвара.

Если бы не он, в королевской каюте флагмана было бы совсем жутко и одиноко, и слезы давно бы уже лились водопадом, по сравнению с которым разыгравшаяся за окном буря была бы простым ручейком в пустыне.

С таинственным же Айвеном было не одиноко, и не жутко, а просто страшно, а плакать, хоть и хотелось отчаянно, но было никак, ни в коем случае нельзя: а вдруг он очнется, поглядит на меня, а у меня глаза красные, нос опухший, и вид такой, что демоны морские с перепугу разбегутся…

Под очередным ударом валов "Морская дева" накренилась, болезненно скрипя всеми шпангоутами и переборками, принцесса побледнела, и судорожно ухватилась за стойку балдахина.

Дверь в каюту распахнулась, резко ударившись о стену.

Девушка ойкнула испуганно, решив, что ветер сорвал ее с петель, но страх ее оказался преждевременным.

В дверном проеме, подсвеченная на миг вспышкой молнии, вырисовалась высокая фигура с развевающимися мокрыми черными волосами.

— Ваше высочество? Можно войти? Это я, ваш лекарь.

Дверь захлопнулась так же быстро, как и открылась, и вошедший нерешительно остановился у порога вне крошечного облака света, испускаемого умирающей лампой.

— Друстан?!.. — всхлипнула от радости принцесса, попыталась вскочить на ноги, но тут же была походя отброшена назад новой волной.

— Вы одна?..

— Друстан, я одна, совсем одна, если не считать отряга Айвена…

— Он проснулся? — моментально насторожился вошедший.

— Нет, милый, он спит, спит, будто летним днем на лугу под кленом, а не в этом ужасном мокром скачущем как взбесившийся конь корабле…

— Пусть спит, — суровее, чем хотелось, изрек юноша, в несколько шагов пересек каюту и опустился на колени перед королевским ложем.

— Друстан… — принцесса положила тонкие ручки ему на плечи и умоляюще заглянула в синие, как море, глаза. — Скажи мне… только правду. Ты был в трюме? Мы не утонем?.. Мне страшно…

— Нет, мы не утонем, — успокаивающе накрыл холодные дрожащие пальцы Эссельте лекарь. — Волшебник, свалившийся с неба, обещал наложить какое-нибудь заклятье, а когда он закончит, останется только откачать воду помпами, и мы все будем в безопасности… Если, конечно, ему не придет в голову улучшить свою работу. Тогда нас уже ничто не спасет.

Принцесса на мгновение позабыла свои боязни и слабо улыбнулась.

— Не будь к нему таким строгим… Сами небеса послали его нам в такой час. И он настоящий маг, без всяких сомнений, не как старый Огрин или его помощники.

Друстан пропустил мимо ушей похвалу горе-чародею, и, оглянувшись через плечо — не разделил ли кто-нибудь невзначай их компанию — торопливо прошептал:

— Эссельте. Капитан Гильдас говорил, что шторм через несколько часов должен ослабеть, и вскоре закончиться.

— Слава богам!.. — засветилась от радости принцесса, но тут же ойкнула и приложила ручку ко рту. — А что потом?..

— Потом они лягут в дрейф — до ближайшей земли. Поставят мачту. И направятся дальше. В Улад.

Озарившееся было на краткий миг светом радости лицо дочери плененного короля Гвента застыло в гримаске боли и отчаяния.

— Лучше бы мы утонули, — бесцветно прошептала она, медленно опуская наполнившиеся слезами очи долу. — Лучше бы я утонула…

— Милая, нет, ты не должна так говорить!!!

— Друстан… Друстан…

Принцесса, не договорив, уткнулась лицом в сомкнутые ладони и зарыдала.

— Эссельте, послушай меня, у меня есть план! — лекарь горячо ухватил за тонкие, украшенные ажурными золотыми браслетами запястья возлюбленную и, не дожидаясь ответа, торопливо заговорил, глотая слова и сбиваясь:

— Это добрые боги дали нам еще один, последний шанс, любовь моя! Потому что я молил их об этом дни и ночи, дни и ночи!!!.. И они услышали меня!.. Эссельте, бесценная моя, мужайся… Когда кончится шторм… наступит ночь… мы украдем шлюпку… и уплывем… до ближайшего острова… пока все спят… никто не будет знать, где искать нас!.. Мы станем жить в лесу, питаться кореньями и ягодами, пока нас не подберет какой-нибудь корабль… купец… мы скажем, что наше судно утонуло… назовемся новыми именами… уплываем куда угодно — Белый Свет велик!.. Мы начнем новую жизнь там, где нас никто и никогда не отыщет! Я открою аптеку, или стану ходить по домам, лечить людей… и всё будет замечательно, только ты и я, я и ты, и больше никто!.. Я хороший лекарь, так все говорят, и мой учитель тоже! Я буду много зарабатывать, у нас будет свой дом, и выезд, и слуги, и ты не узнаешь нужды ни в чем! А Улад и Морхольт забудутся, как страшный сон!.. И ничто не разлучит нас, Эссельте, ничто, ты слышишь меня, я клянусь! Никогда!!!.. Ну, что ты скажешь?..

— Друстан, Друстан…

Влюбленный еще не закончил речь, а принцесса уже качала головой, словно стоя над могилой и будучи не в силах поверить в необратимость произошедшего.

Над своей могилой.

— Друстан… милый мой… любимый… ненаглядный… драгоценный… ты самый лучший… самый добрый… самый заботливый… — голосом, срывающимся от слез, зашептала она, лихорадочно гладя холодными тонкими пальцами слипшиеся от соли спутанные локоны любимого.

— Ты согласна?! — задохнулся от счастья юноша.

Принцесса застыла, и короткое, фатальное слово прозвенело с неотвратимостью падающего ножа гильотины.

— Нет.

— Но…

— Нет, Друстан, нет, пожалуйста, нет… я не могу… не спрашивай… не убеждай… не уговаривай… я не стану… не буду…

— Ты разлюбила меня?.. — вспыхнул внезапной и несправедливой обидой юноша.

— Нет, Друстан, нет!!! Ни за что на свете!!! Скорее земля с небом поменяются местами, чем ты покинешь мое бедное сердце!

— Но тогда ты должна…

— Нет… Нет, Друстан… Я не могу…

— Но почему, Эссельте, почему?!

Холодные чуткие пальцы мягко прикрыли его обветренные губы.

— Ты правильно сказал… Я должна.

— Что ты должна?! Кому?! — возмущенно ухватил и сжал он в своей руке трепещущую ручку любимой.

— Своему брату… Отцу… Народу…

— Чушь!!! А если бы ты сегодня потонула, мы все бы потонули, что бы тогда все они стали без тебя делать? Что бы случилось? Да ничего!!!

— Но я жива. Прости меня за это…

— Эссельте, боги, Эссельте, любимая моя, что ты говоришь!..

— Нет, это я виновата перед тобой… Я дала тебе надежду… но я думала… если бы не этот проклятый богами и людьми рейд… я могла бы уговорить отца, чтобы он позволил… и он разрешил бы… он любит меня… но теперь…

Голос принцессы, и без того негромкий, оборвался тонким всхлипом.

— Теперь всё кончено для нас… Прости меня, милый мой… прости… прости… это моя вина… Если я не появлюсь в Уладе, они убьют отца…

— Они не посмеют!!!

— Король Муген и королева Майренн не посмели бы… но Морхольт… это чудище… Отец в его власти! А первый рыцарь уладской короны сам себе закон… никто ему не указ… даже король… и если он что-то решил — то ничто не остановит его на этом свете…

— Тем более!!! Вот видишь!!! Видишь!!! Из-за пустого чувства долга на что ты обрекаешь себя!!!

— Может, он не такой уж и злой… — словно пытаясь убедить не столько безутешного влюбленного, сколько себя, безжизненно, словно во сне, заговорила Эссельте. — Говорят, во время нашего рейда… давно… у него погибла семья… и поэтому… Может, если бы мы с покойной моей матушкой и Горвенолом сгинули бы в огне уладского рейда, и король Муген или Морхольт попался бы потом в руки моему отцу… Откровенно говоря, если бы он попался, и отец отпустил бы его на все четыре стороны, не знаю, как Горвенол, но я бы обиделась…

— Эссельте, о чем ты говоришь!!! При чем тут наш король! Морхольт — злобное тупое чудовище, не способное на человеческие чувства!!! Ты угаснешь в его гнусном мерзком замке, как лучинка на ветру!!!

— Я знаю, любовь моя… я знаю… — почти беззвучно выдавила бледная, как саван, девушка. — Извини… эта качка сводит меня с ума… Я не соображаю, что говорю…

— Эссельте, родная, если ты боишься сделать этот шаг, то давай я похищу тебя! Сразу, как только стихнет шторм, я свяжу тебя, брошу в лодку, и мы уплывем, куда течение унесет нас! И виноват буду я, только я, ты не сможешь себя винить ни в чем и никогда!

Принцесса провела ладонью по наполнившимся слезами глазам, слабо улыбнулась, и нежно взяла осунувшееся лицо Друстана в свои белые, дрожащие руки.

— Если бы ты мог такое сделать, ты уже не был бы самим собой, мой дорогой, мой единственный, мой неповторимый целитель и поэт… Тебе не идет быть героем… и я не смогла бы полюбить героя. Они вечно носятся по Белому Свету, совершая подвиги где-то далеко, когда нужны тебе рядом, здесь и сейчас… Ведь иногда самый мучительный подвиг — это остаться на месте и просто жить, жить изо дня в день, как все люди, без единого подвига…

— Милая… милая моя… любимая… прости меня… прости… прости… — уткнулся убитый огромностью их общего горя Друстан в холодные, пахнущие прозрачными заморскими духами пальцы Эссельте.

— Нет, это я виновата перед тобой… — печально проговорила она и безвольно опустила руки на постель. — Героини книг, которые я читаю, борются за свою любовь… Но мастер Огрин внушил мне… и я верю ему… что благополучие королевства важнее всего… даже меня… и даже тебя. Прости… Тебе меня не переубедить… Вернуть короля народу — мой долг… чего бы это мне не стоило. Прости меня, милый… прости меня, глупую, бедную, потерявшуюся девочку… Молись за меня, Друстан… и прости… Не забывай бедную Эссельте…

Короткие крылья носа лекаря на мгновение вздулись, голубые глаза сверкнули при вспышке молнии отчаянным жаром, но тут же стремительно опустились, и рука его, чуть дрогнув, полезла за отворот черного камзола.

— Что там у тебя, любимый мой? — печально улыбнулась принцесса. — Нож? Ты хочешь зарезать меня? Пожалуйста… сделай это… пока не поздно… добрый, добрый Друстан…

— Зарезать тебя? — странный огонь моментально сменился бесконечной нежностью. — Скорее я брошусь в эти ужасные волны… Как ты могла такое помыслить!..

— Я… я пошутила… — печально сконфузилась девушка.

— Я просто вспомнил, зачем приходил, — мягко договорил Друстан.

И на широкой ладони, вынырнувшей из внутреннего кармана, оказались два пузырька из черного стекла размером с крупный грецкий орех.

— Что это?

— Средство от морской болезни, — быстро ответил юноша. — Чрезвычайно действенное. Я приготовил его перед тем, как прийти к тебе.

— А я уж подумала — яд… — с гораздо большим сожалением, чем хотела показать, прошептала принцесса.

— Эссельте!..

— П-прости…

— Если честно… эта треклятая качка измотала и меня… — криво усмехнулся Друстан, — и я решил, что несколько капель чудодейственного средства от этой напасти нам не помешают.

— Спасибо…

— Где кубки?

— П-под столом, наверное… или под кроватями…

При тусклом мутном свете лампы под ложем принцессы, рядом с толстенным фолиантом с надписью золотом на корешке "Любовь и смерть на диком острове. Лючинда Карамелли" блеснули два перекатывающихся в такт метаниям корабля серебряных бока.

Лекарь моментально ухватил их, протер носовым платком и преподнес любимой.

— Держи… сейчас я разолью настой… — лихорадочно вспыхнув щеками, быстро заговорил он, сопровождая подробными комментариями каждое свое действие, — разбавим его водой из кувшина… хорошо, что он прикреплен к стене и неполон… а то бы воду пришлось собирать под дождем… предусмотрительные моряки… так… наполовину… хорошо… теперь второй… Вода кончилась. Но всё равно хватило… как раз… Теперь помешаем… так… Чудесно! Держи.

— Это действительно поможет?.. — принцесса с сомнением принюхалась к слабому аромату аниса и мяты, исходящему от разведенной, но не ставшей от этого менее темной жидкости в фамильных бокалах.

— Если это не поможет — не поможет ничто, — твердо проговорил Друстан.

— Спасибо…

— Счастлив протянуть тебе руку помощи… — ласково улыбнулся он. — А теперь давай мой кубок — и мы выпьем это вместе.

— Держ…

— Друстан!!! Лекарь Друстан!!!

С грохотом, перекрывающим раскаты отдаленного грома, дверь королевских апартаментов распахнулась, и внутрь влетел, расплескивая вокруг лужи воды и еще чего-то маслянистого и зловонного, Фраган.

— Чтоб тебя… — закатил глаза и яростно простонал юноша.

— Друстан!!! Скорей в трюм!!! Там капитану плохо!!!

— А мне — здесь! — прорычал сквозь стиснутые зубы молодой человек.

— Да давай же скорей!!! — не слыша слов пассажира, перевел дух и снова заорал Фраган так, что буря за стенами захлебнулась от изумления и на мгновение пристыжено притихла. — Прирос ты тут, что ли!!!

И, без дальнейших разговоров, громила-боцман ухватил худощавого лекаря за плечи, без церемоний поставил на ноги, сцапал за запястье и потащил за собой, как гиперпотам — кукольную тележку.

— Подождите меня, ваше высочество!!!.. — только и успел выкрикнуть Друстан перед тем, как скрылся в плюющейся молниями и ливнем темноте наступающей ночи.

* * *

Главный специалист по волшебным наукам окинул удовлетворенным взором плоды трудов своих, скривился непроизвольно от едкой вони, превращающей, казалось, легкие и мозги в драную губку, и устало кивнул.

— Теперь мы сможем добраться хоть до Улада, хоть до Шатт-аль-Шейха, хоть до Вамаяси!

— Не надо. Не надо до Вамаяси. И до Шатт-аль-Шейха не надо, — настороженно косясь на пульсирующее и поблескивающее кислотными огоньками во влажном полумраке трюма пятно на том месте, где еще недавно была простая и понятная пробоина, торопливо прогудел капитан из-под намотанного на лицо рукава камзола, пропитанного составленной на скорую медицинскую руку смесью зелий Друстана, отбивающих если не трюмную вонь, то, по крайней мере, обоняние.

Команда — та, что была на данный промежуток времени в сознании и на ногах — истово затрясла ассортиментом накрученных на физиономии ткацких изделий, подтверждая горячее и единодушное согласие.

На днище каравеллы, вокруг груза, помп и на остатках воды — если это еще можно было назвать водой — расплывались психоделические разноцветные пятна, вкрадчиво меняя очертания, окраску и запах1.

-------------

1 — Но никогда — в сторону улучшения.

-------------

Некоторые из них собирались в жутковатого вида рожи, скалились и гадко подмигивали.

По маслянистой поверхности плавали, рассеяно почесываясь, отсеченные Сенькой и Олафом черные щупальца.

На ногах людей медленно дотлевали и расползались на ошметки недоеденные мерзкой жижей сапоги и ботинки.

— Дойдем до Бриггста, — покачал головой Фраган с таким видом, будто ожидал, что субстанция, закрывшая пробоину, с минут на минуту отделится оттуда и набросится на него, — Демонами морскими клянусь… даже такие свиньи, как уладцы, увидев этакое… светопереставление… сразу дадут нам коль не новую посудину, то все для полноценного ремонта нужное.

— А у меня что — неполноценный, что ли? — оскорбленно насупился Агафон, и в такт его покислевшему настроению по посоху зашмыгали трескучие черные искры.

Радужная муть под ногами плотоядно хлюпнула, разбрасывая липкие вонькие брызги.

Наверху, на средней палубе, что-то затопало, загрохало и застучало.

— Полноценный, полноценный!.. — испуганно вскинул ладони и поспешил заверить его капитан. — Самый полноценный из всех полноценных, когда-либо виденных на Белом Свете, и даже больше!

— Ну, и чего не нравится? — измотанный качкой, нервным напряжением, болью в месте стыковки головы с настилом палубы и приложенными недюжинными магическим усилиями волшебник хмуро прожег его неприязненным взглядом из-под белесых бровей.

— Агафон, угомонись, — умиротворяюще положила ему руку на плечо Серафима. — Он им не ненравится.

— А чего?.. — искренне удивился чародей.

— Оно их пугает, — прозорливо сообщила Серафима и, помолчав несколько секунд, добавила: — И не только их, откровенно говоря.

По забегавшим глазам команды было ясно, что Сенькино предположение попало в точку.

— Не нравится оно им… — горько фыркнул обиженный студиозус. — Пугает… Подумаешь… слабонервные… Нет, если пугает — так я ведь это и убрать могу!..

Слезящиеся от непрерывной рези глаза гвентян загорелись надеждой.

— …и сделать всё, как было — дыра, вода…

Надежда погасла.

Но не совсем.

— Или… — задумчиво продолжил вдохновенный кудесник, которого теперь так легко уже было не остановить, — если разобраться… можно ведь и по-другому извернуться… Как раз мне на ум только что пришло еще одно маленькое, но преполезненькое заклинаньице…

— НЕТ!!!

— НЕ НАДО!!!

— ТОЛЬКО НЕ ЭТО!!!

Агафон уязвлено моргнул, отвернулся и дернул плечом.

— Ну, как хотите…

Всеобщий вздох облегчения стал ему дополнительной порцией морской соли на ране.

— Двадцать два года живу — и все двадцать два года познаю, что нет предела человеческой неблагодарности… — пробормотал он с видом праведника на костре. — Не понимаю, почему говорят — "делай добро и бросай его в воду", когда…

— Эссельте?..

Недоуменный голос эрла Ривала донесся откуда-то сверху, из мутного квадрата люка, озаряющего трюм тусклым светом китового жира, сгорающего и отчаянно коптящего в неразбиваемой лампе из морского стекла.

— Что — Эссельте? — мгновенно оторвался от своих пациентов и нервно насторожился лекарь.

— Я спрашиваю, Эссельте тут нет? — недовольно прорычал эрл, малодушно и малозаметно покинувший поля боя с пробоиной еще минут двадцать назад.

— Ее высочества?! — как один, опешили и вытаращили глаза моряки. — Здесь?!

— Что ей тут делать? — вытянулась изумленно под импровизированным респиратором физиономия капитана, но, тем не менее, он дал знак матросам, и те бросились обшаривать темные закоулки сырого брюха каравеллы, предусмотрительно перепрыгивая с ящика на ящик и выкликая на разные голоса имя принцессы.

Как и ожидалось, результатами их усилия не увенчались.

— Ее высочества тут нет, ваше сиятельство! — доложил, подобострастно изогнув шею, боцман.

— Поищите ее в королевской каюте, — изобретательно посоветовал капитан.

— В каюте ее тоже нет, болван!!! — рявкнул Ривал, топнул в сердцах ногой, словно хотел пробить в настиле дыру, и бурно загрохотал недопереваренными прожорливой жижей сапогами по средней палубе, неистово хлопая всеми попадающимися по пути дверями.

Серафима поняла, что именно этот стук она слышала несколькими минутами раньше.

И означать сей факт мог только одно: что кипящий растерянностью и гневом эрл, прежде чем заглянуть в зловонный трюм в поисках принцессы, успел перевернуть всё судно вверх дном1.

--------------

1 — К счастью, лишь в переносном смысле. Третьего вмешательства Агафона в навигацию "Морской девы" каравелла пережила бы вряд ли.

-------------

— Эссельте пропала?.. — непонимающе наморщил лоб бард, и озадаченно пошевелил грязными пальцами ног, стыдливо выглядывающими из останков щегольских юфтевых сапожек. — Как человек может пропасть с корабля?

— Бросилась в море, — не мудрствуя лукаво, ответствовал Агафон.

— Смыло за борт? — осторожно допустил Фраган.

— Демоны морские украли? — предположил, и тут же заозирался в суеверном страхе широкоплечий рябой матросик.

— Какие демоны?!

Моряки шарахнулись, испуганные не на шутку, и из-за их спин вскочила и бросилась вверх по трапу гибкая худая фигура в черном камзоле.

Серафима и Олаф удивленно переглянулись, но буйный всплеск эмоций со стороны невозмутимого и почти не заметного доселе медработника озадачил, казалось, не только их.

Вслед стремительно удаляющемуся Друстану вытаращили глаза, позабыв про ядовитые миазмы, томно испаряющиеся с поверхности агафоновой воды, Огрин и Кириан.

— Ну, чего уставились? — сердито рявкнул Гильдас.

Друид с певцом тут же пристыжено втянули головы в плечи и одарили капитана возмущенными косыми взглядами.

Но тому было не до них.

— Все, кто в состоянии — руки в ноги взяли… или наоборот… кому как удобнее… после этакого смрада… и побежали искать ее высочество! — приложив сложенные рупором ладони к скрытому под бывшим рукавом рту, проорал Гильдас. — И быстро, быстро! На раз-два-три! Ишь, уши развесили, языки распустили! Огурцы морские, а не матросы!..

Через три минуты весь корабль был обшарен, обыскан, перетряхнут, и разве что не вывернут наизнанку силами команды и добровольцами антигаурдаковской интербригады.

Принцессы не было и следа.

А заодно, выяснилось походя, в необъявленном направлении исчез и капитанский ялик, любовно припрятанный от бурь и шаловливых ручек в канатном коробе на палубе.

— Ее высочество взяла лодку и уплыла?.. — тупо взирая на осиротевший эллинг, озвучил всеобщее недоумение Гильдас.

— Ты хочешь сказать, она перетащила ее к борту, спустила на воду, спрыгнула в нее и, налегая на весла, угребла подальше? — лениво уточнила Серафима, с наслаждением потягиваясь и впитывая всеми забитыми трюмной вонью и грязью порами робко зарождающийся соленый морской рассвет.

Предложенная поправка вогнала почтенную корабельную и сухопутную публику в состояние глубокого ступора: представить себе хрупкую принцессу не то, что азартно угребающей куда подальше, но и просто перетаскивающей тяжелую лодку по палубе, сбрасывающей ее в гуляющие нервически волны и спрыгивающей следом не мог не только старый морской волк Гильдас, но и такой профессиональный фантазер, как Кириан.

И вдруг багровая небритая физиономия оставшегося не у дел дядюшки изменилась в лице.

— О, не-е-е-е-ет, — повернулся к Сеньке грузный эрл и недобро ощерился. — Почему это — "спустила", "утащила", "угребла"?.. Ты забываешь про своего приятеля, девица!

— Про Олафа? — царевна непонимающе перевела взгляд на огромного отряга — самого опытного моряка их отряда. — Олаф, признайся честно. Ты имеешь какое-ни…

— Не придуривайся!!! — подскочил и прорычал сквозь зубы опростоволосившийся королевский родич. — Ты прекрасно знаешь, о ком я веду речь!

Глаза Сеньки вытаращились до предела.

— АГАФОН?!

— При чем тут я?! — праведное возмущение студиозуса взметнулось выше неохотно поднимающегося солнца, шире пролива Трехсот островов.

— ПРИЧЕМ ТУТ ОН?! — раскатисто поддержал его эрл, и устоявшие во время бури мачты флагмана трусливо дрогнули.

— А при чем тут тогда кто? — заторможено мигая, выдавила озадаченная царевна.

— Ваш приятель!!! Который спал в каюте!!! Вот кто!!! — проорал эрл так, что матросы шарахнулись в разные стороны и попытались спрятаться друг за друга.

— Иван?

Серафима с облегчением расплылась в улыбке.

— Ну, насчет этого приятеля вы можете быть абсолютно спокойны. Некоторое время назад он выпил волшебного зелья, и спать еще будет несколько дней без передыху.

— Когда устанет — может быть, — тихим ядовитым голосом проговорил Ривал.

— В смысле?.. — бережно наклонился над алой лысиной готового взорваться эрла и удивленно наморщил лоб конунг.

— В том смысле, что, похоже, этот ваш спящий красавец умотал с корабля вместе с моей племянницей, вот в каком смысле!!! — задрал воинственно налитую кровью перекошенную физиономию и бешеным быком проревел эрл. — Он украл ее!!! Похитил!!! Умыкнул!!! Уворовал!!! Стянул!!! Спер!!! Стащил!!! Стибрил!!!..

— ЧТО?!?!?!?!?.. — слились в ошеломленный хор несколько голосов.

И голоса эти принадлежали Серафиме, Олафу, Агафону и лекарю.

Не дожидаясь ни дальнейших пояснений, ни последующих оскорблений, все четверо вихрем бросились в таинственно покинутую бедной Эссельте каюту. Эрл, бард, друид и капитан — за ними по пятам.

Дверь, не пережившая нового штурма, с прощальным грохотом плашмя хлопнулась на пол, и перед горящими взорами ворвавшихся предстали совершенно пустые апартаменты.

Ривал подскочил за плечом Олафа пару раз, но так и не сумел углядеть из-за могутной спинушки отряга ничегошеньки ни единым глазком.

Что, впрочем, не смогло удержать его от торжествующего восклицания.

— Ага!!! Я же говорил!!!..

— Иван?.. — недоверчиво позвал волшебник и, не получив ответа1, заглянул сперва в шкаф, потом под обе кровати.

------------

1 — Что, учитывая предполагаемое состояние лукоморца, было, скорее, предсказуемо, нежели удивительно.

------------

Больше мест в королевских покоях, где бы смог схорониться даже профессиональный игрок в прятки, не было.

Полный гардероб пропавшей невесты, три недовольных паука, один засохший краб, одна бронзовая ночная ваза, одна книжка и два пустых серебряных кубка — вот и всё, что принес ему самый тщательный поиск.

При виде кубков лекарь почему-то охнул, спал с лица, кинулся на только что освобожденный Агафоном пол и принялся ползать по нему, ощупывая расстеленный посредине ковер руками и обнюхивая его, словно обезумев.

— Друстан?.. — присел на корточки рядом Кириан и заинтересованно заглянул, очевидно, внезапно лишившемуся рассудка медработнику в лицо. — Не знал, что у тебя имеются поисково-розыскные способности.

Тот прорычал в ответ нечто неразборчивое с таким видом, точно собирался укусить любопытного менестреля.

Певец намек понял.

— Хороший лекарь, хороший… — успокоительно пробормотал он, плавно принимая вертикальное положение и осторожно пятясь под защиту столпившихся у входа людей.

Оказавшись в безопасности, рука его сама потянулась к карманной арфе, а с языка полились спонтанные стихи:

Зачем ты ползаешь по полу,

Неужли ты забыл о том,

Что лекарь ты, а не кинолог,

И нет собак вокруг притом.

Вставай сейчас же, наш затейник,

Четвероногий костоправ,

А то Ривал тебе ошейник

Оденет вдруг и будет прав…

— От лица своего бессловесного собрата я приношу тебе большую благодарность, молодой человек, потому что вследствие твоих поползновений он, без сомнения, стал значительно чище, особенно после сегодняшней ночи, когда по бедняге все кому не лень топтались в грязных сапожищах, — прошуршал неожиданно, прервав поток перенервничавшего сознания ворчливый мохеровый голос. — Но если бы ты просто спросил меня, куда подевались Иван с принцессой, я бы просто ответил.

Друстан замер.

Остальные гвентяне разинули рты и бешено закрутили головами в поисках заговорившего невидимки.

У маленького, и только что ставшего еще меньше отряда такой необходимости не было.

— Масдай!!!

— Где Иван?

— Куда он делся?

— Когда?..

— Часа три назад. С первыми лучами солнца, — спокойно и важно начал отвечать на сыпавшиеся градом вопросы ковер. — Они вышли на палубу вместе, судя по звукам, спустили на воду лодку, потом сели в нее и уплыли.

— Но зачем?

— Почему?

— Отчего?..

— Он оставил тебе записку, Серафима, — мягко прошелестел ковер. — Вон там, на столе. Под пресс-папье.

Сенька коршуном метнулась к столу, вырвала из-под танцующего на хвосте бронзового кита маленький листочек надушенной розовой бумаги, и жадно впилась глазами в неровные чернильные строчки, нацарапанные родным корявым почерком.

"Сеня, извини меня. Я срочно влюбился в девушку, которая находилась в этой каюте, когда я очнулся. А она так же внезапно полюбила меня. Кстати, надо как-нибудь деликатно узнать, как ее зовут. И теперь, когда друг без друга нам нет больше жизни, мы решили укр (зачеркнуто много раз) взять в краткосрочное пользование лодку и сбежать на край Белого Света. Просить выплатить стоимость лодки капитану этого судна было бы с моей стороны очень бестактно?.. Боюсь, что да… Извини меня еще раз… или два… или сколько получится… если получится вообще. Я сам ничего не понимаю. Прощай. Наша встреча была ошибкой, которую надо забыть как можно скорее. Искренне, твой любящий… раньше… муж — Иван".

Бледная как полотно царевна перечитала записку снова и снова, потом вслух, потом по предложению с расстановкой и выражениями, потом задом наперед, потом по диагонали…

Понятнее содержимое от этого, увы, не стало.

Ни ей, ни друзьям, ни гвентянам.

По крайней мере, всем, кроме одного.

Белый, словно все снега ее родины, знахарь испустил душераздирающий стон, схватился за голову и выскочил из каюты прочь.

Его ухода никто не заметил.1

------------

1 — Люди размера Олафа всегда замечают, когда люди размера Друстана едва не опрокидывают их на пол.

------------

— Куда они уплыли, там не написано? — багровый и угрюмый, как грозовая туча, эрл отодвинул Огрина, протаранил Кириана, торопливо заглянул через плечо царевне в дрожащую в ее руках бумажку цвета буйствующего за иллюминатором восхода и хищно зашарил глазами по строчкам.

— Написано… — скривилась в деревянной усмешке Сенька. — Весьма точный адрес. Край света. Стучать три раза. Корреспонденцию оставлять под ковриком.

— Абсолютно рандомная сюрреальность темпорально-временного континуума… — потрясенно покачал патлатой головой Агафон, и в ответ на недоуменно-уважительные взгляды снисходительно перевел с научно-волшебного на нормально-общечеловеческий. — Дурдом, говорю, полнейший.

— Надо срочно ставить запасные паруса и плыть за ними!!! — близкий к апоплексическому удару Ривал обернулся к отпрянувшему от неожиданности капитану и попер на него пухлой грудью, как на новую пробоину. — Ну, чего?! Чего ты тут рот разинул?! Иди, командуй! Ставь все паруса! Давай полный ход!

— Матросы уже делают всё, от них зависящее, — почтительно опустил глаза и истово сцепил зубы Гильдас. — Но оставшиеся мачты повреждены. И если мы поднимем все паруса, то просто потеряем их.

— Тогда поднимай не все! Неужели даже одного паруса недостаточно, чтобы королевский флагман догнал какую-то паршивую гребную скорлупку?!

— Достаточно, — натужно кивнул капитан, но по лицу его было видно, что с языка рвались совсем другие слова.

Относящиеся к эпитету "паршивый" в применении к его любимому ялику.

А также к самому эрлу, его семье, его дальним и ближним родственникам, предкам, потомкам и прочим домашним животным, включая мышей, ужей, ежей и тараканов.

— Ну, так что же?! — гневно раздувая крылья короткого толстого носа, топнул ногой не подозревающий о призываемых на его больную голову катаклизмах Ривал.

— В каком направлении идти? — сухо вопросил Гильдас.

— Д-демоны морские… — моментально сдулся и простонал, обуреваемый бессильной яростью, эрл. — Кто-нибудь знает, где находится конец света?

— Где — не знаем. Но когда — сказать сможем, — угрюмо проговорил Олаф.

— Что?.. — недопонял Ривал.

— При чем тут?.. — презрительно выпятил нижнюю губу бард.

— И когда же? — перебил соотечественников и саркастично прищурился Огрин.

Гигантский воин невозмутимо пошевелил губами, загнул методично несколько пальцев и, удовлетворенный результатами, сообщил:

— Через полтора месяца.

— И откель такая точность? — язвительно усмехнулся эрл.

— Через полтора месяца восстанет Гаурдак, — мрачно произнес Агафон. — Известно наверняка. Увы.

А Сенька сумрачно добавила:

— И если представители пяти родов Выживших в этот момент рядом с ним не окажутся, то все ваши так называемые проблемы решатся автоматически. Хотя, может, это вас порадует.

— Порадует?! Порадует?! К сиххё такую радость!!! — схватился толстыми ручищами за область сердца, обоих легких, печени и желудка Ривал1.

--------------

1 — С ладонями такой величины локализовать с первой попытки одно сердце у него не получалось никогда.

--------------

— А вы, кстати, кто у нас будете? — с новым любопытством оглядел свалившихся с грозового неба гостей миннезингер. — Вы ведь здесь не случайно, чует мое предынфарктное сердце-вещун?

— Единственный башковитый человек на этой калоше… — устало хмыкнул конунг.

— Вы — потомки выживших, — мутные после ночного бдения в смрадном трюме глаза песнопевца засветились сиянием охотника, напавшего на след долго ускользавшей добычи. — Ты — посланец холодной Отрягии… Пропавший Иван — сын лукоморского царя, судя по имени… Девушка?..

— Я тут так… за компанию, — пасмурно дернула плечом царевна.

— …жена лукоморца, — азартно продолжил перечислять сам себе Кириан. — Ну, а маг…

Бард озадаченно примолк на секунду и задумчиво скосил глаза на единственного не названного пока визитера.

— Откровенно говоря… и это не комплимент… это суровые будни правды… Я вас представлял себе несколько… э-э-э-э… постарше, что ли… премудрый Адалет.

Агафон усмехнулся.

— Старый маг-хранитель направился один к месту встречи, и поручил волшебную сторону обеспечения безопасности кворума решать теперь мне, как самому компетентному и могучему чародею современности, — скромно пояснил он суть вопроса.

— И вы прибыли в наши края… прибыли на… э-э-э-э?..

Кириан беспомощно воззрился на него в поисках намека на средство передвижения самого компетентного и могучего чародея современности, и тут же получил искомое.

— На мне они прибыли, на мне. Можно уже было бы догадаться, — брюзгливо пробурчал влажный шерстяной голос с левой кровати.

Хозяева впервые поняли, что за бестелесный голос раздавался доселе в королевских апартаментах, и ахнули.

— Разрешите представить — Масдай, разумный ковер-самолет, — важно кивнул в сторону ковра студиозус, донельзя довольный в кои-то веки своевременным вмешательством их ворчливого транспортного средства. — На нем и перемещаемся.

— П-понятно, — дружно кивнули гвентяне.

Иного для фигуры такой величины и полета, как само его премудрие Агафоник Великий, они и не ожидали.

— А что вы делали посреди пролива, осмелюсь полюбопытствовать? — осмелился и полюбопытствовал друид.

— Летели вытаскивать из плена Конначту, — мрачно ответствовал Олаф. — Горвенол нам всё рассказал.

В каюте на миг повисло невеселое молчание.

— А что будете делать теперь?

— А пень его зна… — угрюмо начала было царевна, но вдруг просветлела ликом, звучно шлепнула себя по лбу и, будто в следующей фигуре какого-то причудливого танца принялась энергично хлопать себя по груди и бокам.

— Иваноискатель!!!

Пара кратких слов пояснения хватило царевне, чтобы к ее оживленному возбуждению с энтузиазмом присоединились и все остальные.

— Капитан, поторопи там своих крабов кособоких с парусами! — довольно ухмыляясь во весь рот, махнул мясистой ручищей в предполагаемом на правлении парусов Ривал. — Сразу, как можно будет поставить хоть один, выходим в погоню! Ох, и вздую же я энтого героя-любовника, ох и взгрею!.. Девка с пятнадцати лет ни про каких женихов слышать не желала, а тут — на тебе! Десять минут — и пешка в дамках! И когда!!!.. Ох, уж мне энти бабники заморские!..

Сенька не сразу поняла, что раззадорившийся эрл речь ведет не о каком-то абстрактном ходоке по женской части, а об ее Иванушке.

В иные времена сей факт стал бы ей поводом для веселья до конца недели.

— Всё равно ничего не понимаю, — снова насупилась и помрачнела она. — Ну, не мог он так вдруг влюбиться по уши в кого попало! У него бы только на одно знакомство три дня ушло!..

— А они не знакомясь — чтобы время не тратить, — убедившись предусмотрительно, что дядюшка принцессы его не слышит, гыгыкнул в рукав Кириан.

— В кого попало — это в кого, то бишь? — сурово насупился эрл, заподозривший в сказанном тонкий намек на что-то смутно известное.

— Любви все возрасты покорны, — авторитетно изрек друид, пригладив впервые по-настоящему растрепанную бороду, с видом человека, которому такая дурь не могла прийти в голову по определению.

И…

— Это моя вина.

— Что?..

Все оглянулись на оставшийся бездверным вход, откуда донесся отрешенно-потухший голос.

— Ты? — презрительно скривился эрл на придворного лекаря. — Проветрился, что ли? Или не совсем?

— Погоди, Ривал, — строго прикрикнул на королевского родича Огрин, быстро подошел к застывшему в дверном проеме знахарю, приобнял его тонкой костистой рукой за плечи и завел в каюту. — Ну-ка, иди к нам сюда, мальчик, иди-ка…

Друстан покорно шагнул на середину и остановился, повесив голову и ссутулив плечи, будто на суде.

— Что ты знаешь про исчезновение Эссельте, расскажи, — тихо и вкрадчиво, будто стилет, входящий в плоть, ласковым голосом проговорил верховный друид. — Всё расскажи, сын мой, всё…

И Друстан, глядя лишившимися жизни потухшими глазами куда-то в иные миры, рассказал всё. Про любовь, про отчаяние, про безумное решение, казавшееся тогда, бурной ночью, таким гениальным, про роковую случайность…

— Это верно, — шершаво подтвердил Масдай со своего ложа. — Иван очнулся, сказал, что его тошнит от качки, и добрая девушка дала ему выпить средство от морской болезни. И выпила сама.

Придушить опального знахаря на месте лишившемуся дара цензурной речи Ривалу не позволила только мгновенная реакция и стальная хватка Олафа. И окончание нехитрой истории потрясенного не менее остальных влюбленного лекаря кипящий на грани апоплексического криза эрл дослушивал, конвульсируя и сыпля проклятьями в надежный руках рыжего конунга.

— …я и сейчас уверен, что моё любовное зелье не могло повлиять на чувства, уже существовавшие между нами… мы любили друг друга давно… и нежно… и сильнее этой любви на этом свете быть не может ни на земле, ни под землей… Но оно подтолкнуло бы несчастную Эссельте избежать ужасного исхода… Но злая судьба… случай… погубили всё. И теперь я готов понести любое наказание. Потому что без Эссельте… без Эссельте… без нее… Нет смысла жить, — хриплый прерывистый шепот Друстана сошел на нет.

Одновременно вернулся голос к Ривалу.

— Повесить мерзавца на рее!!! Швырнуть в воду связанным!!! Шкуру…

Развить мысль впервые за шестьдесят два года поймавшего музу творческого вдохновения эрлу не дала царевна.

— Послушай, ты… гусь… — ласково стиснув зубы и кулаки, обратилась она к незадачливому влюбленному. — От твоего средства противоядие имеется?

— Противоя… отворотное зелье, то есть? — медленно моргнул юноша. — Да, конечно… Если бы Эссельте не сбежала… я бы мог приготовить его за полдня. Даже здесь, на корабле. Но сейчас… когда она навеки потеряна для тех, кто любит ее и был дорог ей…

— Для дядюшки? — не удержалась Сенька, и заработала яростную вспышку холодных сапфиров-глаз.

— Вот так-то лучше, лебедь умирающий, — довольно хмыкнула она. — А теперь кончай агонизировать и слушай меня. Сейчас мы закончим латать снасти и отправимся за беглецами.

— Но никто не знает, куда… — в противовес своим безнадежным словам радостно встрепенулся лекарь.

— Никто — не знает. Я знаю, — самодовольно усмехнулась она. — Когда мы их перехватим, ты сможешь приготовить свою отраву?

— Мои зелья — не отрава!

— От них очень большая польза, — усмехнулась царевна. — Ну, так сможешь?

— Да.

Эрл оживился и так энергично потер пухлые ладони, что если бы между ними были бы зажаты две деревяшки, из рук его уже вырывалось бы пламя высотой с отсутствующую грот-мачту.

— На веслах они не могли далеко уйти, если даже поймали течение! Через час-другой мы уже будем у них на хвосте! А вечером, голубь ты мой сизокрылый… — Ривал прищурился плотоядно, — когда моя племянница будет приведена в чувства… мы подумаем, что делать с тобой. А то ишь — мы его на помойке подобрали, а он нам…

— Капитан, капитан, беда!!!..

Едва не снеся на своем пути торжествующего эрла, снова впавшего в отчаяние Друстана и загадочно ухмыляющегося архидруида, в королевские покои снарядом из царь-катапульты влетел, беспорядочно размахивая руками и ошалело вращая глазами, запыхавшийся Фраган.

Дверь под его ногами тихо порадовалась своевременной отставке.

— Капитан!!!..

Щеки верного боцмана были покрыты малиновыми пятнами, челюсть отвисла, волосы стали дыбом и, похоже, пытались сняться с якоря и отправиться в поисках местечка поспокойнее.

— Я тут не при чем! — автоматически занял оборонительную позицию специалист по волшебным наукам, но на этот раз, как ни странно, противного никто и не утверждал.

— Что случилось? — побледнел и схватился за сердце Гильдас. — Пираты? Только не это, только не это…

— Не это, — поспешно успокоил капитана старый моряк. — Не пираты. Хуже пиратов.

Гвентяне быстро сложили два и два и побелели уже всей диаспорой.

— У…улады?.. — с бесплотно-бесплодной надеждой на отрицательный ответ выдавил Ривал.

— Они самые, чтоб их сиххё утащили… — непроизвольно перекосило боцмана. — Уладский флагман. По левому борту. С вымпелом самого Морхольта. Подняли сигнальные флажки — сообщают, что мы находимся в их территориальных водах, строго на восток от Бриггста, часах в двух пути. А еще они спрашивают, как у нас дела.

— Пусть лучше в подзорную трубу поглядят, как у нас дела!!! — на секунду позабыл о государственных проблемах и вскипел давно копившейся истерикой капитан. — Эту проклятую заплатку как раз должно быть видно из воды! Вместе со всеми щупальцами! И клешнями! И стрекалами! И глазками, если это можно так назвать!!!..

— Наверное, поглядели уже, — со страдальческой гримасой, будто у него заболели все зубы сразу, сообщил Фраган. — Потому что они еще спрашивают, как себя чувствует ее высочество и не хочет ли она перейти на их корабль.

В каюте воцарилась звенящая, дрожащая и вибрирующая на грани взрыва тишина.

Капитан молча осел на перевернутую банкетку, Огрин сделал шаг назад, споткнулся о собственную ногу и бухнулся на колени капитану, Друстан выронил шляпу прямо в лужу разлитых чернил, Кириан подавился поднятым украдкой минуту назад с ковра засахаренным инжиром…

Ривал выглядел так, словно боцман только что объявил день и час его похорон.

И до начала мероприятия оставалось не более двух часов.

— И что ты им ответил? — перехватила выпавшие из гвентянских ослабевших рук бразды правления чрезвычайной ситуаций Серафима.

— Ничего. Пока, — торопливо добавил боцман. — Но если уладский военный фрегат задает вопрос…

— Ха! Фрегат! Военный! — сипло и не слишком убедительно попытался изобразить воинственно-презрительный смешок капитан. — Калоша рваная, а не фрегат! Да если бы "Морская дева" не попала в этот треклятый шторм, не потеряла плавучесть и мореходные качества, и нам не пришлось бы сбросить все катапульты, мы бы от этого так называемого военного фрегата камня на камне… доски на доске… гвоздя на гвозде…

— Просигналь им, что у нас всё в порядке, — предоставив Гильдасу предаваться сладким грезам, деловито распорядилась царевна. — Скоро будем.

— Как скоро? — не уходил Фраган.

— Как только, так сразу, — исчерпывающе пояснил Сенька.

Моряк кинул вопросительный взгляд на вернувшегося в окружающую действительность капитана, угрюмо жующего пегий ус, получил подтверждение неохотным кивком, заторопился выполнять, но вдруг встал в самых дверях и размашисто и звучно хлопнул себя подзорной трубой по лбу.

— Ах, болван… Совсем забыл. Еще они говорят, что проводят нас до Бриггста. Чтобы не подвергать опасности жизнь невесты их драного Морхольта еще раз, — походя уложил на свежевырытую могилу эрла стотонную гранитную плиту хмурый боцман, смачно выругался и вприскочку помчался к сигнальной мачте.

— А вот это — дренцец, — проследив задумчивым взором, как косолапая коренастая фигура боцмана исчезла за углом, проникновенно и глубокомысленно выразила всеобщее настроение царевна. — И, не исключено, что на холодец.

— Но мы должны догнать Эссельте!

— Но мы не сможем оторваться от уладов!!

— Но мы не смеем рассказать всё Морхольту!!!..

— Почему? — вклинилось недоуменное олафово в слаженный гвентянскрий хор.

— Что — почему? — в унисон воскликнули эрл, Гильдас и Огрин, и прерванные гвентянские страдания неоконченной лебединой песней повисли в воздухе.

— Почему бы ему всё не рассказать? — повел крутыми плечами простодушный и прямолинейный, как выстрел в упор, конунг. — Он ведь жених. Он поможет их искать.

— Кто бы сомневался, — загробным голосом провозгласил Кириан. — Поможет. Найдет. А что потом? Воображаю счастливые выкрики уладских сплетников1! "Принцесса гвенянтская нагло сбежала из-под венца!" "Невеста Морхольта застукана разъяренным женихом наедине с брутальным незнакомцем в самый интересный момент!" "Эссельте Златокудрая опоена колдовским зельем вероломными гвентянами, чтобы обесчестить первого рыцаря короля!" "Побег принцессы накануне свадьбы — насмешка или издевательство над достоинством брата королевы?" "Срам самого Морхольта выставлен на всеобщее обозрение!" Как оно?

------------

1 — В отличие от остального Белого Света, профессия сплетника в Уладе приносила лицам, ее выбравшим, не только чувство глубокого удовлетворения, но и хорошие прибыли. На городских улицах профессиональные сплетники выкрикивали заголовки своих сплетен. Джентльмен или леди, заинтересованные услышанным, подходили к разносчику известий, платили ему за выбранную новость, и он на ушко рассказывал им всё, что знал. И, заодно, всё, что не знал.

--------------

— По-моему, не очень. Особенно последние, — честно призналась Сенька, но бард, увлеченный и вдохновленный собственной речью, на ремарку царевны внимания демонстративно не обратил.

— …это же дипломатический скандал чистой воды! — с горящим в предвкушении новых тем для своих баллад взором вещал он. — А дальше что? Всеобщий позор? Кровная месть? Третья столетняя война? То, что бедолагу Конначту, да упокоится в мире его незадачливое величество, ни мы, ни вы после такого фортеля природы больше не увидите — я даже не упоминаю!..

— Что?! — подскочили в полном составе гости. — Как это — "не увидим"?! А ваш уговор по обмену?!

— Нарушенный нами же? С таким резонансом и последствиями? Не будьте детьми!

— Мы объясним им про Гаурдака!

— Да даже если бы сам Гаурдак явился, чтобы объяснить им про Гаурдака, ославленного на всё Забугорье Морхольта это бы не остановило!

— Он что — идиот?

— Он — Морхольт.

— Понятно. Гораздо хуже, — угрюмо вздохнула царевна.

— Угу, — неожиданно запрудил поток красноречия и уныло ссутулил пухлые плечи миннезингер. — Есть такие люди… И он — не то, чтобы один из них… Он из них — самый первый.

— Уразумели… — обменялись пасмурными взглядами бойцы маленького отряда. — И что теперь будем делать?

— Нам нужно догнать Эссельте!..

— Мы должны вернуть Ивана!..

— Снасти восстанавливать!..

— Конначту спасать!..

— Уладов на абордаж!..

Слаженное выступление спевшегося было хора вполне предсказуемо превратилось сначала в многоголосье, потом в какофонию, но через полминуты смолкла и она.

— А демоны морские его знают, чего нам теперь делать… — брюзгливо поджал губы и первым признался Гильдас.

— Тогда послушайте меня, — твердо объявила Серафима. — Главное — сначала выслушайте. Возражать будете после.

— Что умного может сказать девчонка — ровесница Эссельте? — пренебрежительно фыркнул Ривал из упрямого чувства противоречия.

— Реакционерам и шовинистам слова не давали, — задиристо выступил на защиту товарища по оружию волшебник, и эрл сконфужено закрыл рот1.

------------

1 — Не столько от смущения, сколько пытаясь понять, как его только что обозвали.

-----------

Сенька скользнула по красной насупленной физиономии принцессиного родича безмятежным кротким взглядом и ровно продолжила.

— Для начала даю общие положения. Краткое описание ситуации, так сказать. Или ситуёвины. Кому как субъективно ощущается. На настоящий момент нам нужно: а — вернуть Ивана и Эссельте, и б — выручить из плена Конначту. Если бы не доброхот Морхольт со своим фрегатом и катапультами, совместить обе задачи представлялось сложным, но возможным. Сейчас положение в корне изменилось. И если гвентяне наотрез отказываются рассказать всё, как есть, жениху…

— Отказываемся, — снова дружно и без подсказки грянул хор.

— …тогда и приоритеты с задачами меняются подобающим образом, — сосредоточенно обводя всех внимательным взглядом, продолжила Сенька. — Я предлагаю — по первому пункту — спустить на воду оставшуюся шлюпку и отправить Друстана с его аптечкой, иваноискателем и командой гребцов по следам сбежавших жертв человеконенавистнического химико-биологического эксперимента…

— Я протестую! — побагровел Ривал.

— Мы протестуем! — стукнул костлявым кулачком по подлокотнику кресла архидруид.

— После, ладно? — недовольная тем, что ее сбили с мысли, поморщилась царевна.

Гвентяне сердито загомонили было, но как только оба заводилы-запевалы были подняты Олафом нежно за шкирки и как бы невзначай, но бережно стукнуты макушками о потолок, несанкционированные демонстрации протеста моментально и сами по себе сошли на нет.

— Пожалуйста? — вежливо попросил отряг. — После.

Возражений больше не последовало, ноги Огрина и Ривала воссоединились с ковром, и царевна заговорила снова.

— Свадьба, похоже, всё-таки не состоится, и посему первой и единственной задачей партии, которая высадится в Уладе, будет спасение короля.

— Но без ее высочества эти свиньи нам на берег и шагу ступить не дадут!.. — страдальчески возгласил Гильдас, протянув к Сеньке руки как к истине в последней инстанции.

— А вот об этом и будет мой следующий разговор… — быстро потупила очи и поторопилась спрятать до поры-до времени шкодную ухмылку царевна.

Через пятнадцать минут последняя пережившая агафонову бурю шлюпка была спущена на воду, и экипаж из шести гребцов, Фрагана, Друстана и Огрина взял курс на северо-запад, вслед за уверенно напавшей на след стрелочкой хитрого ярославниного прибора.

— Несколько матросов смыло за борт волной у вашей береговой линии во время шторма, — в блестящий медный рупор проорал Гильдас в качестве объяснения уладскому капитану, заинтересованно следившему с мостика за приготовлениями потенциальных союзников-нейтралов-неприятелей. — Мы заметили место, где их выбросило, и мои ребята сейчас пойдут за ними. Помощь не требуется.

Капитан уладов при этих словах подавился гнусным смешком. Команда разразилась откровенным издевательским гоготом.

— Медузьи выкидыши… — зло прошипел Гильдас и, яростно сунув рупор в руки подвернувшемуся матросику, заорал в голос распоряжения и без того усердствующим на палубе и реях морякам.

А еще через два с половиной часа "Морская дева" в сопровождении уладского "Грома и молнии" бросила якорь в бухточке главного портового города страны Бриггста. И после долгих и тщательных сборов и приготовлений, как и полагалось по чину и званию единственной дочери гвентского монарха и невесте любимого брата уладской королевы, Эссельте Златокудрая в сопровождении свиты сошла по шатким сходням, покрытым красной домотканой дорожкой, на территорию предполагаемого противника.

Впереди принцессы, важно вышагивая и без устали теребя редеющий на глазах ус, шествовал ее дядя, краснолицый и вельможный эрл Ривал, с длиной палкой, чрезвычайно обильно и в такой же степени безвкусно украшенной бумажными цветами, фетровыми листочками, засахаренным инжиром и прошлогодними яблоками1.

------------

1 — Символом плодовитости и семейного счастья, согласно старинному гвентянскому обычаю, как чуть позже снисходительно объяснил Морхольту эрл.

----------------

По правую руку, увешанный музыкальными инструментами, как новогодняя елка в колледже бардов, гордо ступал широко известный в узких кругах придворный менестрель гвентской короны Кириан Златоуст.

Слева от нее, разинув рот и старательно вертя головой по сторонам, будто пытаясь обозреть, впитать и переварить за считанные минуты весь Улад вместе взятый, шла горничная в мешковатом сером платье, судя по поведению — еще недавно простая провинциалка.

Замыкал процессию свирепого вида огромный воин — телохранитель принцессы, в экзотическом тупорогом шлеме, с коллекцией топоров за спиной и багажом хозяйки в руках. С левого плеча его свисал, зевакам на удивление, самый большой из когда-либо виденных в Уладе шатт-аль-шейхский ковер, ослепительно-роскошный, хоть и немало подмоченный за время их бурного путешествия.

В самом же центре своего окружения, в скромном желто-кремовом парчовом платье до пят и под почти непрозрачной вуалью, как того требовал свадебный обычай Улада, неспешно плыла лебедушкой сама невеста.

На неровной дощатой пристани ее уже ждал Морхольт.

Громадный, черноволосый, заросший дикой бородой, сверкающий недобро из-под нависших смоляных бровей пронзительным синим взглядом воин мог напугать почти любого противника одним лишь своим видом.

Так мог бы выглядеть Олаф лет через тридцать, потрудись он к тому времени перекраситься и обменять топоры на равноценное собрание мечей.

Первый рыцарь короны шагнул поперек дороги гвентянской делегации, и процессия остановилась.

— Приветствую тебя, принцесса гвентская, на гостеприимной земле непобедимого Улада, — низким хриплым голосом проговорил он, сверля подневольную гостью холодным взором тяжелых синих глаз поверх отважно вскинутой головы дядюшки.

— И вам не хворать, — сделала почти изящный книксен девица и тут же, без подготовки и перехода, продолжила, словно заканчивая начатый давно и так же давно навязший в зубах разговор: — И теперь, когда моя семья выполнила твое условие, я требую немедленно отпустить моего батюшку домой.

Морхольт неспешно скрестил мощные руки на груди и насмешливо оскалил редкие, но крепкие зубы.

— Какая ты скорая… Всему свое время, Эссельте.

— Я так и думала, — капризно фыркнула, дернула плечиком и притопнула ножкой та. — Начнутся сейчас увертки-отговорки… Когда это в Уладе да что по-другому было…

— Принцесса!.. — опасно сощурился герцог.

— Я уже осьмнадцать лет принцесса, мужчина, — сердито вздернула подбородок Эссельте. — И не надо мне здесь глазки строить. Тем более, страшные. Все вы, улады, такие. Бедную девушку, без отцовской любви и ласки оставшуюся, сироту практическую, всяк утеснить-обидеть норовит…

— Я не хотел тебя обижать, — внезапно для самого себя стушевался брат королевы.

— Извинения принимаются, — великодушно кивнула гвентянка. — Но хоть повидаться-то с папиком можно? Мое нежное девичье сердце разрывается на тысячу корпускул от горя и терзаний при одной лишь мысли о тех тяготах и невзгодах, которые приходится переносить моему бедному родителю в уладских застенках!

— Нет…

— Ну, не будьте таким парвеню моветон, как говорят в лучших домах Шантони, герцог, — наставительно погрозила пальчиком в белой кружевной перчатке прикусившему от неожиданности язык рыцарю невеста. — Что значит, неотесанным и бескультурным валенком. Бедная девица перлась в такую даль по первому вашему слову, пережила такой шторм, что теперь меня будет еще год мутить даже при виде стакана воды, а вы походя отказываете ей, то бишь, мне, в простых радостях семейной жизни!

— Я хотел сказать, Эссельте… если бы ты мне хоть слов вставить дала… что нет его здесь. Он заточен в моем замке близ Теймре.

— Так вот будьте любезны, расточите и привезите, — своенравно фыркнула принцесса и ткнула кулаком опешившего дядюшку промеж лопаток. — А до тех пор нам с вами, дорогуша, не о чем разговаривать. И пока мой драгоценный папенька не будет на свободе, жениться можете сами на себе! Сколько угодно! Пойдемте же, дядя Ри, не стойте, как пень в апрельский день, разинув рот!

И, обойдя окаменевшего на мгновение первого рыцаря короны, как не к месту поставленную тумбу на площади, гвентяне гордо двинулись пешим строем в сторону апатично расползшегося по невысокому холму над зеленой бухтой Бриггста.

— Сиххё тебя раздери, наглая девчонка!!! — яростно прорычал герцог, взмахнул над головой рукой, словно рубил кому-то голову1, и от ближайшего пакгауза сорвалась, подкатила и остановилась в вихре пыли и мелких камушков большая карета, запряженная четверкой лошадей.

-----------

1 — Кому — не будем тыкать пикой.

----------

— Это для вас, — сквозь зубы процедил Морхольт и, не дожидаясь, пока кучер соскочит с козел, рывком распахнул дверку со своим гербом и откинул лесенку.

Руку убрать он не успел.

Чем и воспользовалась принцесса.

Она вцепилась в нее неожиданно крепкой хваткой, оперлась и царственно взошла по ступенькам в душные, пахнущие пылью и нафталином внутренности экипажа.

— Благодарю вас, герцог. Оказывается, ваш политес может быть прямо пропорционален вашей относительной массе, — кокетливо проворковала гордая гвентянка загадочный комплимент из глубины полумрака.

Она элегантно, бочком расположилась на мягком бархатном диване и принялась деловито поправлять многочисленные юбки и подъюбники, не забывая при этом как бы невзначай демонстрировать застывшему у входа уладу изящную ножку в новеньком сапожке сорокового размера, цвета банановой карамели.

Лишенный временно словарного запаса, Морхольт скованно поклонился и хотел было последовать за суженой, но не тут-то было.

Не дожидаясь отдельного приглашения, вслед за госпожой энергичной, но неорганизованной гурьбой поперла свита.

Последней зашла горничная, неуклюже примостилась на самый край дивана и развела руками:

— О… местов сидячих больше нетути… Пардоньте, ваше морхольтство… Придется следующую подождать.

Опешивший Морхольт, казалось, готов был стоять на пристани около захваченной гвентскими оккупантами кареты до вечера, если бы из-за гордо выпяченной груди телохранителя на противоположном диванчике не высунулась скрытая непроницаемой вуалью голова и не проговорила укоризненно:

— Ну, так что? Мы сегодня куда-нибудь едем, о великий воин?

— Д-да? — с трудом выдавил Морхольт.

— Тогда дверь за собой закройте с той стороны, не откажите даме в милости.

Последние слова своенравной гвентянки и первые, но, скорее всего, далеко не последние, самого Морхольта, потонули в грохоте захлопываемой яростно дверцы.

Не дожидаясь ни указаний, ни переадресации потока морхольтова красноречия в свой адрес, сообразительный оруженосец улада уже подвел ему такого же могучего и черного, как сам хозяин, жеребца, и первый рыцарь королевства, скрежеща зубами и сверкая глазами, в мгновение ока оказался в седле.

— Пошел, дурак!.. — раздраженно рявкнул он кучеру, вытянувшему тонкую шею в боязливом ожидании сигнала, и длинный гибкий кнут моментально свистнул над спинами четверки, отправляя ее с места вскачь по короткой, но извилистой дороге, ведущей из порта в город.

Если брат королевы надеялся по дороге заглянуть за задернутые занавески экипажа, то его ждало полнейшее разочарование: Белый Свет еще не видел так тщательно и качественно задернутых занавесок.

А заглянуть за них, наверное, всё-таки стоило бы.

Из чистого любопытства.

Потому что внутри в полном разгаре шел военный совет опергруппы по освобождению Конначты.

Откинувшись на мягкую спинку набитого пружинами и конским волосом дивана и нервно барабаня пальцами по коленке, лицо временно исполняющее обязанности дочери гвентского короля увлеченно тарахтело, глуповато подхихикивая при каждом слове:

— …По-моему, я произвела на него впечатление!.. Вы выдели, как он на меня смотрел? А как не отдернул руку? А эта странная фраза — "Это для вас"?.. По-моему, он принадлежит к самому распространенному типу мужчин, которым нравятся только те женщины, что заставляют себя завоевывать. Сдается мне, наш брак может оказаться не такой уж и мучительной формальностью, как мы боялись. Как вы считаете, дядюшка Ри?

Эрл побагровел, Кириан сдавлено заржал в кулак, и был почти без заминки поддержан отрягом.

Горничная скроила ханжески-оскандаленную мину, но тотчас надула смехом щеки и, не выдержав, тоже расхохоталась.

— Ну, всё, хватит! Пока мы одни, лучше выходи из роли, Агафон! Значит, так. Во время личного общения сегодня вечером тебе предстоит…

Пыля и стреляя из-под колес осколками щебенки, карета в угрюмом сопровождении первого рыцаря Улада и его не менее веселой вооруженной до зубов свиты резво неслась в Бриггст. А из опущенных окон ее, полностью исключая возможность подслушивания, доносилось яростное дребезжание вдрызг расстроенного и вхлюп подмоченного банджо и разухабистый вокал Кириана Златоуста:

Зеленою весной, у самых Бриггста стен,

Эссельта с кавалером встречается,

Он сделал ей поклон, она ему книксен,

Большая здесь любовь намечается.

Эссельта

Морхольту отдана

Как флейта,

Душа ее нежна.

Как-кап-кап, уж изо рта Морхольта

Капает сладкая слюна…

Покои, отведенные усталым путникам в замке графа бриггстского, оказались просторными, уютными и, самое главное, действительно покойными. Никто не нарушал тихого уединения гвентянской партии. Даже обычно любопытная прислуга, натаскав в безбрежную керамическую ванну1 горячей воды для принцессиного омовения с дороги, и та с безмолвной целеустремленностью проворно удалилась, стоило лишь Олафу задать им пару нейтральных вопросов1.

Через два часа вся экспедиция была отмыта, отчищена, побрита, и собралась в общем зале у камина, над которым, сладко вытянув кисти, дремал и сушился Масдай. Рядом стоял, медленно заряжаясь фоновой энергией магического континуума, старинный гвентянский символ плодовитости.

Но не успели они рассесться по креслам и перевести дух, как в дверь, ведущую в отданное под гостей крыло постучали. И в руки конунга, добровольно выполняющего роль привратника, нервным лакеем в ливрее цветов хозяина палат была вручена свернутая вчетверо и запечатанная увесистой красной восковой лепешкой с гербом записка.

— От Морхольта, — с видом эксперта заявил Ривал, бросив один взгляд на выдавленные в теплом еще воске символы. — Его герб.

— Дрессированная собака, играющая в футбол? — озадаченно озвучила рисунок на печати Серафима.

Эрл хохотнул звучно, и не без сожаления внес коррективы:

— Вздыбленный медведь, попирающий клубок змей.

— Почти угадала, — легкомысленно повела плечом Сенька.

— Записка… Простая… — пренебрежительно усмехнулся Кириан и легко тронул струны неразлучной арфы. — Не труппа трубадуров на мостовой с серенадой, не акробат в окне с букетом и колье, не клоуны с уморительными мартышками и трюками под дверью… Лакей, чернила и пергамент. Пергамент, лакей и чернила. Чернила, пергамент и лакей. И бордовая блямба размером с тарелку… Полное отсутствие фантазии. Сирость. Убожество. Одним словом, Морхольт и еще морхольтнее. И что же его сиятельство желает поведать своей суженой таким банальным образом, интересно мне знать?

— Надеюсь, сообщает, во сколько у них тут ужин, — зябко кутаясь в голубой махровый пеньюар, пробурчала суженая в такт своему распевающему грустные песни желудку.

— Надеюсь, не слишком поздно, — донес до всех заинтересованных, очень заинтересованных и чрезвычайно заинтересованных лиц3 свои чаяния отряг.

-------------

1 — Настолько безбрежную, что Агафон не удержался от ставшего за два дня традиционным вопроса: "А здесь больше трехсот литров или меньше?"

2 — А именно: "И чего это вы тут всем базаром вылупились? По шеям давно не получали?"

3 — Других в их тесной компании при волшебном слове "ужин" не осталось мгновенно.

-------------

— Надеюсь, не слишком рано, — встревожено нахмурилась Серафима.

— Ужин не может быть слишком рано по определению! — негодующе вскинул мокрые кудри бард. — Кроме тех случаев, когда ужин вовремя, он отчаянно запаздывает! Как и завтрак с обедом, впрочем.

— Это тебе так кажется, — мрачно предрекла царевна и, не дожидаясь выброса на поверхность тучи горячих протестов, сопровождаемых излияниями дымящегося сарказма, продолжила: — До тех пор, пока товарищ Морхольт или его прихлебатели не подошли к нам с умным видом и не полюбопытствовали, кто этот мужик в женском платье, изображающий принцессу.

Кириан больно прикусил язык.

— Ты же говорила, что твой план непотопляем! — возмущенно, с обертонами зарождающейся паники, возвысил сиплый голос Ривал.

— Вот именно!!! — подскочил Агафон.

— Если успеем привести нашего специалиста по волшебным наукам в порядок — то да, — не стала отпираться от своих слов царевна.

— Так чего ты ждешь?!

— Щас посмотрим, сколько у нас есть времени… — разламывая воск и разворачивая послание, пробормотала Серафима и торопливо забегала глазами по крупным угловатым буквам. — Час… Хм. Ну, что ж, твое премудрие… За час мы еще успеем сделать из тебя невинную деву. Олаф, ты ножницы нигде поблизости не видел?

— Не надо!!!..

— Надо, Агафон. Надо. Ривал, неси сюда саквояж племянницы с косметикой и щипцами для завивки. Ты говорил, что знаешь, который. Олаф, найди ножницы где хочешь и тащи их нам. Что бы наш кудесник ни говорил, а челку надо чуток подравнять, чтобы она не выглядела так, будто ты ее стриг сам левой рукой перед разбитым зеркалом в полутьме…

— А ты откуда знаешь?!..

— …Кириан. Вытряхивай из эссельтиных сундуков всё, что там есть, и мы начнем это мерить.

— А чем плохо то платье, в котором я сюда пришел? — упрямо насупился чародей.

— Тем, что ты в нем сюда пришел, конечно, — снисходительно, как недогадливому, но капризному дитю пояснила Сенька, и без дальнейших дискуссий повлекла надувшегося волшебника в его апартаменты, где в бескрайнем шкафу от стены до стены заботливый1 менестрель уже развешивал, бережно отряхивая от пыли и складок, многочисленные туалеты беглой невесты.

-----------

1 — Или просто очень любящий жизнь.

-----------

— Тэкс-тэкс-тэээээкс… — задумчиво сжала щепотью подбородок Серафима. — Чего ж нежный цветок гвентянских прерий сегодня вечером наденет?..

— В Гвенте нет прерий, — дотошно уточнил бард, оторвавшись от расправления кружевного воротничка на только что извлеченном из дорожного сундука многослойном и зеленом, как пожилая капуста, одеянии.

— А что у вас есть? — рассеяно поинтересовалась царевна.

— Леса. Поля. Холмы. Дольмены.

— По дольменам и по взгорьям… Среди дольмены ровныя… Скакал казак через дольмены… Ну, хорошо. Пусть будет дикая орхидея дольменов, — покладисто согласилась Сенька, подошла к череде нарядов и после беглого осмотра решительно вытянула на всеобщее обозрение за рукав нежно-розовое платье с белыми атласными розочками по подолу. — Пожалуй, нам подойдет вот это.

— Не подойдет, — недовольно заявил Агафон.

— Почему?

— Оно неконгруэнтное!

— Не…какое?.. — замер с косметичкой размером с чемодан в руках и озадаченно вытаращил глаза эрл, лично заплативший за это чудо лотранского кутюра неделю назад сто золотых.

— Дурацкое оно, говорю, — капризно фыркнул волшебник. — На шее — стойка, а рукава короткие!

— К нему перчатки прилагаются.

— Я в них упарюсь! И со стойкой этой тоже!

— С декольте хочешь? — язвительно прищурилась царевна.

— М-м-м-м-нет, — быстро подумал и сдал на попятную волшебник. — Декольте мне никогда не шло. Но розовый я ненавижу в принципе! Настоящие великие маги, как я, розовое обходят за три континента! Если на то дело пошло, давай лучше вон то, красное! Оно ведь тоже без выреза?..

— Если бы у меня был оттенок кожи, как у тебя, я бы это платье надела только под страхом смертной казни в извращенной форме.

— Д-да?.. Почему? — обиделся маг. — А мне оно нравится. Подумаешь — институт благородных девиц! Рюшечки под цвет вытачек!.. Для Улада и так сойдет!

— Ты будешь в нем выглядеть как чахоточный вампир! — уперлась Сенька. — Ни одна уважающая, и даже не уважающая себя принцесса такого бы сроду на себя не напялила! Тебя расколют в два счета!

Чародей надулся.

— Тогда давай то, зеленое.

— Оно слишком приталенное, и без кринолина или турнюра, — даже не раздумывая, приговорила царевна.

— Ты что хочешь сказать, что у меня нет талии? — оскорбленно воззрился на нее маг, благоразумно решив не поднимать вопрос об отсутствии загадочного второго и третьего пункта.

— Талия у тебя есть. У тебя нет того, что находится ниже нее.

— Чего это у меня там, по-твоему, нет? — подозрительно, в предчувствии подвоха, прищурился заранее уязвленный специалист по волшебным наукам.

— Нижнего бюста! — сердито выдала Серафима. — Как и верхнего, впрочем.

— Но с корабля-то я шел без него!

— С корабля ты шел в гвентянском народном балахоне, а не в платье! Его можно было повесить на твой посох, и никто не заметил бы разницы! А это — званый ужин в твою честь!

— Я польщен! Но в розовом…

— И вообще, я не поняла, что ты хочешь: спасти Конначту или охмурить Морхольта?

— Конначту!!! — перепугано вытаращился на Сеньку чародей. — Конечно Конначту! Морхольт не в моем вкусе.

— Тогда одевайся скорее, кабуча ты сабрумайская, время идет!!! Сейчас за нами придет Морхольт, а ты…

— Понял, пять сек!!!

И сабрумайская кабуча сорвала с вешалки шелковое платье цвета утренней зари в джунглях и споро юркнула за приоткрытую дверцу шкафа, сверкнув длинными тощими ногами в вырезе пеньюара.

Пока чародей возился с деталями конструкции своего вечернего туалета, пыхтя, кряхтя и проклиная сквозь зубы всех, кто придумал таким гнусным образом над бедными женщинами издеваться, Серафима соорудила из нескольких шарфиков вторую отсутствующую важную часть анатомии подсадной невесты и пошла спасать окончательно запутавшегося в лентах, кринолинах, кружевах, фижмах, шлейфах и корсетах жертву лотранской моды.

— Выдохни… еще больше… еще…

— Ай!..

— Й-есть! — одним рывком Сенька затянула шнуры корсета, упершись ловко и внезапно коленкой в поясницу волшебника, и принялась сноровисто оправлять выступающие и облегающие части изысканно-воздушного роброна.

— Кошмар… — простонал Агафон, с почти осязаемым отвращением разглядывая в первый раз свое отражение в зеркале. — Хорошо, что никто из знакомых меня не видит… Если бы я знал, что розовый не идет мне настолько… что лучше уж Гаурдак… я бы ни за что на твою авантюру не согласился, Сима…

— Кроме тебя всё равно было некому, — не без тени сочувствия похлопала по обтянутому драгоценным шелком мосластому плечу царевна. — Во-первых, ты с ней единственный одинакового роста. Во-вторых, за вуалью и прочими приспособлениями за даму ты сойдешь. Без них — нет. Даже за очень страшную. Поэтому в горничные ты не годишься. А если бы у принцессы не было прислуги, ее бы нам предложили здесь. И наш отказ вызвал бы…

— Олафа наряжала бы, — обреченно буркнул со всем согласный, но не смирившийся маг.

Бард хихикнул.

— Или Кириана.

Отряг заржал.

Волшебник скроил кислую мину себе, отчаянно-розовому в белых цветочках, и повернулся уходить.

— Постой, ты куда? — ухватила его за рукав царевна.

— Так ведь всё уже!..

— А подстричься? Завиться? Накраситься?

Чародей подскочил.

— Я не буду краситься!!!

— Ну, ладно, не будешь, не будешь, — успокаивающе погладила его по руке Сенька.

И когда успокоила, нежно добавила:

— Тебя накрашу я.

— Нет!!!

— А если будешь время попусту тратить, то постригу тебя я, — угрожающе клацнул у уха раздобытыми где-то в закоулках дворца овечьими ножницами конунг.

— Так нечестно… — скис маг перед угрозой применения холодного оружия, и покорно поплелся на подготовленный Ривалом стул у трюмо, заваленного щипчиками для формирования бровей и приклеивания накладных ресниц, пилами, пилками и пилочками для ногтей, маникюрными ножничками, ножичками, щеточками, лопаточками…

— Всё готово, — с мрачным удовольствием отрапортовал эрл.

И тут же усердно принялся выставлять по краям из следующего саквояжа целую орду разнокалиберных и разноцветных пузырьков, флакончиков, футляров, коробочек и прочих скляночек и баночек, наперебой благоухающих цветочными и ванильными отдушками и ароматизаторами.

— Вас больше… все на одного… авторитетом давите… ни сна, ни отдыха измученной душе… — уныло прогундосил Агафон, скривившись от вырывавшегося из косметических посудин агрессивного приторно-удушливого запаха, и с душераздирающим вздохом опустился в кресло перед зеркалом. — Тяжко всё-таки жить на Белом Свете нам, принцессам.

В камине на углях, подобно изощренному орудию пытки незадачливых специалистов по волшебным наукам, лежали и нагревались завивочные щипцы.

Из-за шкафа, заканчивая выставление экспозиции мировой моды, Кириан, лукаво ухмыляясь, бормотал себе под нос:

Морхольт, Эссельту поцелуй,

И плюнь раз восемь ты на пол,

Не смог, уладский обалдуй,

Ты распознать невесты пол.

В Уладе выкусень поет,

А в Гвенте ржет гиперпотам

Какой разборчивый Морхольт,

Нет для него достойных дам

Ни тут, ни там…

Проводив медленно удаляющегося и теряющегося среди настороженно примолкших гостей Агафона в сопровождении Ривала напряженным взглядом, полным задавленных, но не изничтоженных волнений и предчувствий, царевна отодвинулась на несколько шагов назад по коридору и вдруг почувствовала, как натолкнулась на что-то мягкое.

— Ой! — сказала нежданная преграда. — Ты мне на ногу наступила!

— Прости, я нечаянно, — извиняясь, обернулась и развела руками Сенька.

И встретилась глазами с румяной круглощекой девушкой в простом синем платье и голубом чепце.

Та дружелюбно улыбнулась.

— Ты горничная гвентянки?

— Ага, — кивнула Серафима. — А ты?

— А я — старшей дочки графа Бриггстского.

— Хозяина замка?

— Ну, да! Как тебе он?

— Граф?

— Да нет, замок! — весело рассмеялась девушка, и пухлые щеки украсились ямочками.

— Зал пиров у вас большой и красивый, — честно признала царевна. — Блестит как всё… ажно глаза слепит.

— Это только один зал тут такой, специяльно для королевских пиров обставленный, — авторитетно кивнула новая знакомая. — Старуха Брекк говорит, что по кантологу заморскому всю обстановку еще графиня покойная выписывала. Ажно целых три корабля заказ привозили! Два дня возили на десяти возах! Рисовальщиков, чтобы потолок разукрасили, из самой Тарабарщины выписывали! Стекла цветные с фигурами — из Шантони! Денег всё энто добро стоило — кучу аграменную!..

— Надо полагать, — сочувственно хмыкнула Сенька.

Ободренная поддержкой, горничная графини пылко продолжила:

— Так-то его сиятельство палаты эти на замок амбарный запирает — чтобы пол не потоптали, мебеля не поцарапали, занавески не замусолили. Сегодня, вон, перед прибытием гвентянкиным их только в обед открыли, чтобы помыть-протереть всё успеть. И снова до вечера заперли.

— А остальной замок, значит, похужее будет? — полюбопытствовала царевна.

— И вовсе нет! — горячо вскинулась девушка на защиту родных стен. — Вернее, конечно, он не так блестит-сверкает, как этот зал… то есть, вообще не блестит… и даже не сверкает… но зато он очень… поразительный. Я тут при молодой графине недавно, месяца три, и как в первый раз сюда попала после нашей-то деревни — так и ошалела! Столько этажей! Комнат! Переходов! Лестниц! Голова кругом поначалу шла! Ровно не дом каменный, а целый город! Раз двадцать, наверное, я тут терялась! А подземелья какие жуткие!.. Как-то я туда вместо погреба спустилась, не там свернула… брррр… Замок этот, старуха Брекк сказала, особенный! Заморским самым знаменитым артифектором построенный, не помню каким! Имя на "Н" начинается, что ли… или фамилия?..

— Так, поди, в вашем королевстве все замки такие, не только этот?

— Нет, не все! Все — простые, в них как в коровнике — и захочешь, да не заблудишься! Этот артифектор в Уладе только два замка поставил — наш, Бриггстов, и Руаданов.

— Кого-кого?.. — не поняла Сенька.

— Руаданов! Рода нашей королевы, говорю! — нетерпеливо махнула рукой новая знакомица. — Он сейчас ее брату, первому рыцарю, одному принадлежит — королеве-то его не надобно, у нее своих, то есть, короля, замков и без того хватает, за год все объехать не успевает, говорят! А еще сказывают, эти два замка, их и наш, точь-в-точь одинаковые, как два горошка на ложке!

— Вот это да!.. — загорелись искренним восхищением глаза Серафимы. — Ни в жисть бы не подумала!

Графская горничная упоенно расцвела от похвалы, словно замок, восторженно одобренный незнакомой девушкой, был ее собственностью.

И Сенькино "покажи мне его" прозвучало одновременно с уладкиным "хочешь, я тебе его покажу?"

* * *

Ступая по натертому фигурному паркету легкой непринужденный походкой механического солдатика, у которого вот-вот кончится завод, и отчаянно при каждом шаге потея, Агафоник Великий шел по залу пиров бриггстского замка как по минному полю на смертную казнь.

Сейчас отклеятся ресницы.

Отвяжется грудь.

Посыплются румяна.

Отвалятся ногти.

Лопнет корсет.

Сломается каблук.

Подвернется щиколотка.

Нога наступит на подъюбник, тот оторвется вместе с юбкой, и тогда…

Сердце чародея от таких мыслей пропустило такт, а в глазах потемнело.

И зачем, зачем я согласился на эту дурацкую затею Серафимы?!..

И как она только уболтала меня?!..

И отчего я был такой идиот, что позволил себя уболтать?..

А, может, пока не поздно, развернуться, разбежаться, и дать отсюда такого деру…

Болваном я был, болваном и помру…

К вечеру.

Гроздья свечей в золотых подсвечниках на стенах и на грандиозном колесе люстры жизнерадостно освещали огромный зал со стрельчатыми окнами, стекленными витражами на темы подвигов рода Бриггстов на боевом и любовном фронте.

Стены, выложенные резными дубовыми панелями, украшали развешанняе в хронологическом порядке портреты предков хозяина замка — все в одинаково неестественных позах и с одинаково сердитыми лицами. Судя по самому раннему изображению, род Бриггстов был действительно древним.1

------------

1 — Оно представляло из себя вырубленный из скалы и вставленный в позолоченную рамку плоский кусок камня с намалеванным на нем угольком огурцом с четырьмя отростками, увенчанном хэллоуиновской тыквой.

------------

С изразцовой каминной полки громадного очага томно щурилась на них толстая полосатая кошка цвета хаки.

Разноцветная пестрая многоголосая толпа замолкала и расступалась при их с Ривалом приближении, и почти сразу же снова смыкалась за спинами подобно водам тихого омута.

Нервно поигрывая веером в обтянутых розовыми шелковыми перчатками пальцах, чародей на грани истерики зыркал из-под вуали по всем сторонам в поисках затаившегося противника. Но Морхольта не было видно нигде, и жгучее напряжение, сковывавшее стальной смирительной рубахой все движения и мысли смятенного мага, начинало понемногу отступать.

Агафон осторожно вздохнул, набирая все доступные ему теперь три миллилитра воздуха в стянутую корсетом грудь, и скосил с высоты своих метра восьмидесяти глаза на красного как караканский племенной арбуз эрла.

Его сейчас хватит удар.

Он упадет.

Я наклонюсь.

Грудь отвяжется.

Ресницы отклеятся.

Корсет лопнет.

Ногти отвалятся.

Румяна посыплются.

Каблук сломается.

Щиколотка подвернется.

Нога наступит на подъюбник, тот оторвется вместе с юбкой, и тогда…

— К-кабуча… кабуча габата апача дрендец…

Вдруг отчего-то вспомнились наставления Серафимы вести себя изящно и непринужденно. Нервически хихикнув, готовый биться в истерике волшебник повел плечами, исступленно воображая себя воплощением изящества и непринужденности на Белом Свете, почувствовал облегчение, когда самовнушение неожиданно удалось, попробовал улыбнуться…

Беда, как водится, пришла, откуда не ждали.

Из толпы расфуфыренной бриггстской знати вынырнули, как ниндзя из бамбука, три ангела мщения самоуверенным волшебникам, переодетые в разряженных в пух и перья девиц, и бросились им наперерез.

— Милая Эссельте!

— Сэр Ривал!

— Это ведь Эссельте и ее дядя?

— Больше некому быть, мы всех обошли!

— А если?..

— Не будь дурочкой! Платья такого покроя у нас еще не видели!

— Ишь, выпендрилась…

— И усы у нас так не носят!

— По-дурацки…

— Правда!..

— Значит, это точно они!

— Милая Эссельте!

— Сэр Ривал!

— Добрый вечер!

— Рады приветствовать вас в нашем замке!

— Батюшка с его сиятельством Морхольтом немного задерживаются…

— …у них беседа на государственные темы в кабинете батюшки…

— …и он просил нас позаботиться о том, чтобы ваше высочество и ваше сиятельство чувствовали себя как дома!

— С-спасиб-бо, — судорожно сглотнув сухим горлом, кивнул маг.

— С кем имеем честь? — сухо и настороженно прищурился Ривал, готовый подозревать подвох даже в том, как посмотрела на него кошка с каминной полки.

— Ах, мы же не представились, сестрички! — хлопнула об ладонь резным синим веером девушка в голубом. — Мы — дочери графа Бриггста. Я — Крида, это моя средняя сестра Ольвен, и младшая — Кев!

Девушки, хихикая и сверкая глазками, делали книксены, когда сестра называла их имена, поводили плечиками и игриво трясли кудряшками.

"Будь изящным. Будь непринужденным. Будь галантным", — снова всплыли в парализованном стрессом мозгу напутственные слова Сеньки, и чародей, не размышляя более ни секунды, рванулся к ним, как к путеводному маяку.

Изящно, непринужденно и галантно он взял ручку Криды и стал подносить ее к губам.

Эрловский тычок в бок и изумленное "Ваше высочество?!.." маленькой графини заставили застыть его на полпути.

— А-а-а-а… э-э-э-э…

Замершая рука старшей сестры выпала из разжавшихся пальцев как поверженное знамя.

— Эссельте?.. — обеспокоенно склонились над оцепеневшей в полупоклоне невестой первого рыцаря графские дочки. — Вам плохо?..

— Скорее лекаря!

— Подойдите к окошку!

— Надо расстегнуть корсет и освободить грудь!

— НЕ НАДО!!! — схватился за собственную грудь Ривал, как будто ее уже пронзил тяжелый меч выставленного на всемирное посмешище Морхольта.

— В-всё в порядке, всё хорошо! — выведенный из ступора перспективой быть разоблаченным на глазах у всех, мыслительный аппарат Агафона включился сразу на пятую передачу. — Я прекрасно себя чувствую! Просто я хотел…ла… хотела… посмотреть колечко… интересное… редкое… античное, наверное… стеллийский дизайн… камень чистой воды… тонкая работа…

— Колечко?..

Изумленная Крида уставилась на свое скромное кольцо с аквамариновым камушком величиной с недозрелую горошину акации — отцовский подарок на совершеннолетие.

До сего удивительного момента юная графинюшка пребывала в твердой уверенности, что подарок сей был куплен прижимистым, как устрица, графом в самой непритязательной ювелирной лавке, которую тот смог отыскать, не роняя при этом своего достоинства ниже заданного самому же себе минимума1.

----------

1 — Настолько непритязательной, что наряду с ювелирными изделиями она, не исключено, торговала изделиями скобяными, скорняжными, гончарными и, скорее всего, занималась перелицовкой старой одежды и приемом утильсырья.

----------

— Вы такой знаток драгоценных камней? — восторженно округлили глаза ее сестры.

— Д-да. Конечно. Будучи дочерью короля, приходится кроме прочих дел входить в курс и таких повседневных мелочей, как караты, килокараты, мегакараты, граненка… то бишь, огранка… чистота первой воды, второй… седьмой на киселе… Канальи купцы — особенно иноземные — так и норовят надуть нашего брата… сестру, то бишь… стоит только отвернуться.

— У вас, наверное, большая практика в оценке бриллиантов, ваше высочество… — легкое облачко зависти покрыло чело Кев.

— И бриллиантов тоже, — сверкнул белозубой улыбкой за пронзительно-розовыми, как лепестки шиповника, губами Агафон. — Ноблесс оближ, понимаете ли… Что с иностранного переводится как "Что дозволено Диффенбахию, не дозволено гиперпотаму". В большой семье не щелкай клювом.

Девицы делано захихикали, прикрываясь раскрывшимися в их руках как цветы веерами.

На прикрытых частях их миленьких мордашек можно было прочитать и без увеличительного стекла: "Это она на кого намекает?!"

— Какая вы забавная, принцесса!.. Герцог Руадан с вами точно не соскучится! — с придыханием прощебетала Ольвен.

— Уж в этом-то я не сомневаюсь, — пробурчал в жабо Ривал, от сердца которого только-только начинало отлегать, и видения позорной кончины на городской площади Бриггста или от руки взбешенного брата королевы слегка померкли.

— А ваши туалеты вы тоже из-за границы выписываете? — восхищенно сверкнула глазами на розочки и ленты Крида.

— Да, естественно! — гордо тряхнул кудряшками маг, вздернул подбородок и выкатил грудь шестого размера, втиснутую в корсаж третьего. — Мой отец заказывал для меня наряды контейнерами! Бывало, целые корабли приходили из Шантони, Лотрании, Вондерланда, Зиккуры, Багинота с грузами платьев и тканей!..

— Каких тканей? — загорелись глаза графинь и исподволь окруживших их дам.

— Э-э-э-э… — хватанул воздух ртом волшебник. — Разных?..

Ривал снова схватился за сердце.

— А погодка нынче хорошая выдалась… — сипло прохрипел он, пытаясь спасти ситуацию.

Но уцепившихся за любимую тему аристократок Улада было уже не остановить.

— Шелка вамаяссьские?

— Парча дар-эс-салямская?

— Атлас узамбарский?

— Бархат шантоньский?

— Сатин тарабарский?

Агафон не к месту вспомнил, на что в мужских туалетах традиционно использовался сатин, и непроизвольно фыркнул.

— Вам не нравится сатин? — захлопала ресницами уязвленная старушка в напудренном парике с фальшивой канарейкой.

— Не тешит взор?

— Не тот колер?

— Низкое качество?

— Негигроскопичен?

— Э-э-э-э… первое, — отчаянно ухватился за соломинку волшебник. — Не чешет. Взор.

— А ты, деточка, это… ентиллегентка, — неодобрительно поджала сухие бескровные губы старушка.

— Эстетка, — кисло дополнила Кев, три четверти платьев которой1 были именно из этого материала.

-----------

1 — Три из четырех, если быть точным.

----------

— Образованная больно… — ядовито пробурчал другой женский голос откуда-то слева.

— Ноблесс оближ, — самодовольно улыбнулся Агафон, и услышал из окружения "выскочка, воображала и злюка".

Мысленно волшебник философски пожал плечами.

Иногда лучше прослыть выскочкой, воображалой и злюкой, чем интеллигентом и эстетом.

— А платье у вас просто… умопомрачительное! — желая загладить минутную неловкость, с искренним восхищением выдохнула Ольвен.

Агафон смутился.

Конечно, их в ВыШиМыШи учили многим вещам — причудливым, странным, дивным, а местами и просто ужасным, но как реагировать на комплименты, сказанные в адрес твоего балахона…

Краткий курс молодого бойца, наспех прочитанный Серафимой, тоже такого важного момента не включал.

И маг решил повиноваться своему здравому смыслу.

— Спасибо, — сладко улыбнулся он. — Мне тоже нравится. Оно… не такое, как у вас. Честно говоря, среди моих платьев, ни тут, ни дома, таких, как на вас здесь ни одного нет.

Если бы потолок зала вдруг разверзся и на головы гостям обрушилась снежная лавина, эффект был бы приблизительно таким же.

Но менее разрушительным.

Физиономии дам перекосились, потом вытянулись…

Волшебник ощутил, как пара килограмм льда сползает у него по спине за шиворотом, не тая.

— Я… э-э-э… что-то не то сказал…ла?.. — путем нехитрых умозаключений догадался он.

— Это было бестактно с вашей стороны, — холодно проговорила Крида и, демонстративно отвернувшись, с криогенным видом щелкнула веером и зашагала прочь.

— Э-э-э-эй, как тебя!.. Погоди! Я не хотел-ла!.. Я совсем другое имел…ла в виду!… Слушайте, девочки, что я такого сказала?..

Хорошенькое личико Кев покраснело и стало сердитым.

— Если вы принцесса, и впереди Белого Света всего по моде, а мы тут — провинция и деревня, это не значит, что этим можно тыкать всем в нос! И можно было запомнить наши имена, когда мы представлялись!

И обиженная девушка рванулась вслед за сестрой.

— Кев, Крида, это невежливо, отец нас посадит на кислое вино, проквасившиеся сливки и черствые пирожные на неделю!.. — зашипела вслед дезертирующим с порученного им к обороне участка дипломатического фронта сестрам Ольвен, и они, услышав, даже остановились… но поздно.

Взявшая в окружение гостей толпа, загомонившая было после демарша графских дочек, снова притихла, расступилась, как торосы перед ледоколом с подогревом, и мгновенно расширившиеся очи Агафона встретились с безжалостным синим взглядом Морхольта.

Тянущиеся бесконечно несколько секунд он оглядывал заграничную невесту с ног до головы и, когда, начало казаться чародею, что интрига их вдребезги раскрыта, и выдали они себя с головами, ногами и даже руками, громадный рыцарь слегка опустил обжигающий холодом взор, чуть склонил голову и нехотя выдавил:

— Красивое… платье.

— Да я и сама ничего, — скривился волшебник, но не столько от нахальства, сколько от невыразимого облегчения.

Рядом, слышал он, шумно и нервно выпусти сквозь зубы воздух затаивший дыхание Ривал.

— Дочь своего отца, — скривив почти скрытые под седеющими усами губы, процедил Морхольт.

— Кстати, о папеньке, — не давая уладу опомниться или сменить тему, запрыгнул на старую добрую лошадку маг.

Заломив руки, он прижал их к самой выдающейся теперь части своего тела — упругим персям цвета "персик" — и горестно возопил, заставив подскочить и схватиться за сердце не подготовленных к представлению античной трагедии под названием "Верните батю" гостей и кошку:

— Когда же, о когда, о жестокосердный рыцарь, я снова узрю помутневшим от дочернего горького горя и слез взором…

— Скоро, — нездорово поморщился герцог, словно отхлебнул лимонного сока пополам с рыбьим жиром. — Завтра мы переедем в мой замок, и встреча состоится. При любой погоде. Тебя это устроит… невестушка?

— Завтра?.. Как — завтра?.. Уже завтра?.. Ах, Боже мой… счастье-то какое… приперло… — одарил монаршьего брата надтреснутой деревянной улыбкой чародей.

И принялся лихорадочно прикидывать, высохнет ли к такому внезапному и скорому завтра Масдай, и если нет, то…

Недодуманную жуткую мысль озвучил за него гвентянин.

— А когда назначим свадьбу? — покрутил вислый жидкий ус и скрестил руки на груди эрл. — Нам бы хотелось обсудить этот вопрос, не затягивая.

— Всё уже обсуждено, — как о чем-то само собой разумеющемся пожал плечами Морхольт. — Послезавтра. В Теймре. Этим утром я уже разослал гонцов с приглашениями всем знатным родам Улада — и к субботе они как раз успеют прибыть.

— Послезавтра?!..

Слаженный дуэт Агафона и Ривала почти перекрыл гомон зала.

— Да. Нам нужно начинать подготовку к эйтнянской кампании. На это уйдет месяца два — мы должны их опередить — и мне некогда будет заниматься ерундой.

— Моя племянница не ерунда! — побагровел, выкатил свои пухлые перси и даже, казалось, стал стройнее и выше на несколько сантиметров возмущенный эрл.

Улад фыркнул.

— Я не ее имел в виду.

— А что же тогда?

— Переговоры с Гвентом, — нагло ухмыльнулся герцог Руадан, заложил большой палец левой руки за широкий ремень с кованой бронзовой бляхой в форме головы гиперпотама, и галантно подставил согнутую в локте правую исступленно кусающему губы вместе с быстро исчезающей помадой Агафону.

— Пойдем, моя дорогая. Я провожу тебя во главу стола. Сегодня мы — почетные гости графа, и этот пир — для нас.

— Н-не стоило так ради малознакомых людей тратиться, — пластмассово оскалился в том, что полагал за улыбку, чародей, и мгновенно заработал вечную симпатию со стороны незаметного хлипкого лысоватого коротышки за спиной герцога — хозяина замка.

— И еще, девица. Я считаю, что нам следует начать привыкать друг к другу всерьез, — роняя слова, будто камни на чашу весов судьбы, проговорил первый рыцарь Улада. — И поэтому всё время до свадьбы ты и твои приближенные проведут в моем замке, у меня в гостях.

— Я… тоже очень рада, — сипло сглотнул сухим горлом волшебник и снова попытался изобразить улыбку.

Если бы Морхольт в этот момент смотрел на него, он начал бы заикаться.

Робко, двумя дрожащими пальчиками, взялся бледный как подкисшее молоко Агафон за предложенный локоть, как будто это была ядовитая змея, и шаткой походкой, почти разбитый надетыми на его бесталанную головушку новостями, двинулся к лобному месту зала.

Последний удар убитому нежданным фортелем фортуны магу был нанесен уладским этикетом.

Вместо того чтобы быть втиснутым где-то между хозяином и дядюшкой, как Агафон втайне полагал и рассчитывал, он был с помпой усажен по левую руку от Морхольта.

Слева заняла место старшая дочь графа — Крида.

Мышеловка захлопнулась со звуком стальной решетки подземной темницы.

Запертый в ловушке, специалист по волшебным наукам замер и принялся в лихорадочной панике вспоминать уроки хорошего тона за столом, полученные еще на первом курсе родной школы.

Как назло, кроме "не пей суп из миски" и "не таскай котлеты с тарелки соседа", вколоченные поварешкой старшей кухарки в крепкие студенческие головы, на испуганно метавшийся и бившийся в истерике ум не приходило ничего.

Граф Бриггст взмахнул рукой, экспрессивно промолвил несколько приветственных слов, скандально забыв имя нареченной брата королевы, и разодетые в пух и перья разноцветные дамы со своими серо-буро-черными кавалерами, словно пестрые тропические птички на ночной насест, расселись по длинным скамьям, крытым медвежьими шкурами.

Пир начался.

По невидимому сигналу кастеляна боковые двери, еще пять минут назад задрапированные гобеленами, распахнулись, и из дохнувшей настоявшимися ароматами кухни полутьмы бойко выскочил караван лакеев, груженных блюдами с жареным мясом и птицей.

Первые двое, плавно семеня, подплыли к президиуму и с поклоном избавились от своей ноши, водрузив ее на стол перед владельцем замка и его почетными гостями.

— Сегодня днем егеря графа доставили пять оленей, — с претензией на галантность ткнул ножом в блюдо, установленное ближе к волшебнику, Морхольт. — Повара старого пройдохи Бриггста их неплохо готовят. Фазана не советую. Положить?

Если бы бедное парнокопытное восстало с блюда и спросило, чего хочется его премудрию — крылышка или ножки — он не был бы так ошеломлен.

— Э-э-э… В-вы чрезвычайно любезны… м-милый герцог, — натянуто улыбнулся из-под вуали побледневшими под остатками помады губами Агафон.

Чего он ко мне привязался?

Чего он добивается?

Ухаживает, что ли?!

Так, глядишь, еще поцеловать ручку попросит!..

Тьфу, гадость, не приведи Господь…

Волшебника передернуло.

Тем временем милый герцог нахмурился.

— Это было "да", или "нет", Эссельте?

— Д-да, — поспешно кивнул чародей, и для полной ясности добавил: — Положить. Только…

Не говоря больше ни слова, брат королевы отхватил огромный ломоть от шейки, нанизал его на острие ножа…

Убрать большой кусок хлеба со стола, видимо, нечаянно оказавшийся на пути у перемещаемого ломтя, маг успел лишь в последнюю секунду.

И обжигающая порция весом с полкило смачно шлепнулась на сияющую белую полировку стола, обдав всех и всё в радиусе метра прозрачным жирным соком, поехала-поскользила жареным лебедем, срикошетила, наткнувшись на не успевший отдернуться локоть застигнутого врасплох Ривала, и с грузным шмяком приземлилась у него на коленях.

Графиня, чудом избежавшая грустной судьбы принцессиного дядюшки, нервически взвизгнула.

Гости ахнули.

Эрл загнул трехэтажное с бельведером и мансардой ругательство.

Агафон подавился истерическим смешком.

Брови герцога изумленно взметнулись под линию волос, но тут же рухнули к переносице.

— Это что еще за шутки, принцесса?!

— Вы не дослушали… А я же хотела сказать… что положите… но только когда тарелку принесут… — робко пискнул маг, с холодом в районе пустого, но испуганно притихшего желудка понимая, что снова сделал что-то не то.

— А хлеб, по-твоему, что такое?!..

— Хлебобулочное изделие, — с рьяной готовностью исправить всё еще непостижимую пока для него оплошность, подсказал волшебник.

И тут же прикусил язык под обжигающе-ледяным взглядом суженого.

— Может, тебе еще и вилку подать? — издевательски ощерился Морхольт.

— Кстати, да! — обрадовался неожиданному пониманию чародей и немного оживился. — Странные у вас здесь обычаи, милый. Сначала подавать мясо, и только потом — тарелки, вилки, ложки, гарнир, салаты, канапе, со…усники…

Крида с осуждающим видом заносчиво качнула головой.

— Какие у вас, в Гвенте, нелепые традиции, оказывается. Живут как варвары, с черепенек ковырялками кривыми едят, а еще туда же… Сатин им не нравится…

— Почему это наши традиции нелепые? — вдруг всерьез обиделся за чужую, но ставшую за последние два дня почти родной страну Агафон. — Это вы тут как дикари существуете, канапе от раскладушки отличить не мо…

— Иногда лучше жевать, чем говорить, — гибко обвиваясь вокруг серебряного аккорда, неожиданно прозвенели над ухом растерянного, испуганного, возмущенного мага шелковые слова. — А иногда лучше петь, чем молчать.

— КИРИАН!!!

Забыв о своих принципах и ориентации, его премудрие готов был заключить в объятья и страстно расцеловать нежданное подкрепление.

— Кириан… Кириан… я как раз вспоминала тебя… — возбужденно-радостно затараторил чародей. — Кириан, спой нам скорей чего-нибудь, а?..

— Чего изволите, ваше умопомрачительное высочество? — с преувеличенной до абсурда покорностью поклонился агафоновой спине менестрель, нежно прижимая к груди любимую арфу.

— Песню! Спой нам песню!

— О чем прикажете? — куртуазно расшаркался поэт. — О войне, об охоте, о походах, о богах, о старых битвах и античных героях, о подвигах древних магов, о любви…

Агафон хотел выпалить "магов", но случайно перехватил вспыхнувший при последнем слове взгляд Криды, и впервые за весь вечер умудрился совершить правильный выбор.

— О любви, Кириан! Конечно, о любви!.. — закатив глазки, томно проворковал главный специалист по волшебным наукам и умоляюще сложил на груди руки. — В такой вечер — только о вечном!..

— Хорошо, ваше желание понял и исполняю, принцесса, — принял вертикальное положение и деловито кивнул миннезингер. — Песня о вечной любви. Точнее, баллада.

Неуклюже перескочив через полунакрытый стол, певец гордо прошествовал на средину зала, где проворный лакей по знаку графа уже притащил ему скамейку. Усевшись поудобнее, бард поставил на колено заботливо отполированную арфу, похожую на гордый одинокий парус на бескрайних просторах искусства стихо- и музыкосложения Гвента и Улада, и легко пробежался подвижными ловкими пальцами по серебряным струнам.

Зал заворожено затих.

Ныне спою я вам песнь о любви беспримерной,

Той, что в веках остается и сердце тревожит

Всем без разбора: и девам младым и мужам сребровласым,

Рыцарям гордым и домохозяйкам прилежным,

Знатным вельможам и простолюдинам и среднему классу;

Той, что подобно светилам, с небес полыхающим ярко,

Светит для смертных огнем своим неугасимым.

Поют пастухи, что в селеньи одном, Кирианфе,

Том, что находится в Стелле, любимой богами,

Дева младая жила; ей подобных красавиц

Не было в солнечной Стелле ни до и ни после.

Статью статна, преблестяща глазами, длинна волосами,

Бровями союзна и вся сногсшибательна видом.

Губы ее же могли с помидором поспорить,

Плодом заморским, кто цветом краснее и ярче,

И помидор посрамлен был бы в то же мгновенье.

Звали ее Сколопендра; она меж подруг выделялась,

Как зонтик от солнца на пляже меж серых камней.

Рядом совсем с Кирианфом другое селенье

Располагалось, что Хвивами названо было,

Юноша жил там могучий, и не было равных

В силе, красе и отваге ему во всей Стелле.

Звался же он Дихлофос; он спорстмен был заядлый,

Всех побеждал Дихлофос несравненный в ристалищах буйных,

Семь же высоких ворот, что прославили Хвивы,

Мог Дихлофос перепрыгнуть, почти не вспотевши.

Вышла однажды на берег морской Сколопендра,

Взявши с собой корзинку; она собирала

Устриц, медуз, каракатиц и прочую гадость,

Ту, что обильно выносит на пляж Эгегейское море

Вдруг подняла она очи и зрит в изумленьи:

Юноша дивный, он камни в полцентнера весом,

Над головой поднимает и с силою их опускает

Прямо на голову, надвое их разбивая.

Причина занятий столь странных проста как мычанье:

Старец Артрит, почитаемый в Стелле, сказал Дихлофосу:

В мышцах, о юноша, сила твоя, с головой же

Ты явно не дружен, увы, на всю голову слаб ты.

Выслушав речь мудреца, Дихлофос изумился,

Тому, как легко отыскал его слабое место

Немощный старец; и тут же на берег помчался,

Голову начал свою развивать и крепить валунами.

С великим усердием, как подобает спортсмену.

За этим занятьем застала его Сколопендра,

И потянулась душа ее к юноше сразу.

Вздернувши нос и кормою призывно качая,

Не замечая как будто совсем Дихлофоса,

Продефилировала Сколопендра неспешно,

Мимо него, валуны огибая изящно.

Врезался сразу же мой Дихлофос в Сколопендру

Втрескался, вмазался, втюрился, в общем, влюбился.

Так свое счастье нашли Дихлофос богоравный,

И Сколопендра младая, богиня средь женщин.

Грустно сказать, но их счастие было недолгим,

Мать Сколопендры, завидуя дочери втайне,

Распорядилась ее заточить в цельнокаменной башне,

Чтоб с Дихлофосом не смела гулять Сколопендра.

И оправданье нашла перед дочерью сразу —

Слишком умен для тебя Дихлофос, ей сказала.

Ревом взревел Дихлофос и помчался немедля

К башне, где в горькой тоске Сколопендра томилась

И проклинала судьбу. Дихлофос, добежавши,

Лбом в основание башни с разбега ударил

Чтобы рассыпалась в прах та злосчастная башня

И обрела бы свободу его Сколопендра.

Тщетным, увы, оказалось его упованье.

Крепок тот камень, из коего сделана башня,

В коей томилась в тоске Сколопендра младая,

Кою похитить желал Дихлофос твердолобый.

Камень пробить он не смог даже с третьей попытки.

А на четвертой не выдержал череп героя.

Навзничь упал Дихлофос, и остался недвижим.

Эту баталию юноши с башней, конечно, смотрела

Через окно Сколопендра; в боленьи пристрастном,

Хлопала громко в ладоши и песни фанатские пела,

Шапочку с шарфом цветов Дихлофоса одевши.

По окончании битвы, решив, что возлюбленный помер,

Склянку достала она со смертельнейшим ядом,

Ту, что купила на днях у аптекаря Автопроглота.

Выпивши яд, бездыханною девица пала,

Вынесли слуги из башни ее на носилках.

На ноги юноша встал, он очухался быстро,

Видит — лежит Сколопендра без признаков жизни,

Склянка же с ядом руке; и в отчаяньи диком,

Склянку поднявши, он вмиг выпил яда остатки,

И зашатался, и пал рядом с милой своею,

Со Сколопендрой своей ненаглядною рядом.

Когда бард на пару секунд примолк, чтобы под переборы серебряных струн глотнуть допинга из предложенного слугой кубка, по женской части приглашенных пробежала нервная волна.

— Как это грустно!..

— Как это печально!..

— Какая ужасная история!..

— Какая великая любовь!..

— Тс-с-с, тихо, я знаю, это еще не всё!

— Как — не всё?!..

— А разве?..

— Всё не так, как вы думаете!

— А как мы думаем?

— А мы думаем?..

И тут миннезингер крякнул, ударил по струнам с удвоенным пылом, прямо пропорциональным градусности предложенного напитка, и скорбно продолжил:

К счастью, а может, к нечастью, очнулась моя Сколопендра,

Яд, что купила она, оказался паленым.

Яд из негодных, просроченных трав изготовил аптекарь,

Но продавал по цене настоящей отравы.

Пару монет сэкономил прижимистый скряга,

И преградил путь в Сабвэй Сколопендре злосчастной.

Встала, шатаясь и морщась болезненно, дева,

Гибель суля и отмщение Автопроглоту,

И всей родне его вплоть до седьмого колена;

Вдруг ее взгляд на лежащего пал Дихлофоса;

Выхватив меч у слуги, что отсвечивал рядом,

Сердце свое проколоть Сколопендра решила,

Но, о клинок ненароком порезавши руку,

Вся побелела при виде струящейся крови,

В обморок грохнулась и неподвижна осталась.

Выдохся слабенький яд, и восстал Дихлофосси,

Недоуменно вращая окрест очесами.

Видит — лежит вся в крови Сколопендра младая,

Меч же в руке; и, решив, что мертва Сколопендра,

Вмиг Дихлофос на высокую башню взобрался,

И, от великого горя умом помутившись,

Бросился, смерти желая себе, прямо с башни,

И полетел, ускоряясь, к земле с оглушительным свистом,

Воздух буравя своей головою могучей.

Свист от паденья его исходил преизрядный,

Гнул он дубы вековые и птиц заставлял разлетаться.

В панике птицы метались, крича заполошно,

И улететь поскорее оттуда стремились,

Думая, будто уж звезды на грешную землю

Падают, света конец неминучий собой знаменуя.

Свист сей тотчас пробудил Сколопендру младую,

Томные очи она разлепила небрежно,

И увидала, как шмякнулся оземь любимый,

И ощутила, как мелко земля задрожала.

Встала с земли Сколопендра, кряхтя и шатаясь,

Руки простерла любимому вслед, и, полшага

Сделав нетвердой ногой, чувств лишилась,

В обморочном состояньи на клумбу упала.

Но не погиб в столкновеньи с землей Дихлофос боговидный.

На деревянную крышу сарая свалившись,

И разнеся ее в щепки главою могучей,

Мягко упал он на грабли садовые, даже

Не пострадав при паденьи телесно, всего лишь

Пара царапин осталась на теле героя.

На ноги встав и древесную пыль отряхнувши,

И отчихавшись со вкусом, герой из сарая

Вышел, и тут же на клумбу наткнулся,

Где недвижима лежала его Сколопендра,

Бледная вся, и змея не спеша выползала

Злобно шипя, из-под стройного торса девицы.

Вмиг ухватил Дихлофосси змею, и приставил

Пасть смертоносную, полную яда, к груди своей страстной,

К месту, где сердце горячее бьется, исправно

Кровь перекачивая по всему организму.

И укусила змея Дихлофоса, и пал он,

Ибо не мыслил он жизни без Сколопендриты.

Обморок быстро прошел, и очнулась девица.

Очи отверзши и голову вбок повернувши,

Рядом с собой Дихлофоса она увидала,

Тут же на клумбе лежащего, а вокруг шеи,

Плотно змея обвилась; и картина такая

Ввергла в глухую тоску сколопендрину душу.

Думая, что Дихлофоса змея укусила,

И что покинул навеки возлюбленный землю,

Резво помчалась к пруду изменившемся ликом

Сколопендрита, в отчаяньи смутном надеясь

Броситься в воду, чтоб волны сомкнулись над нею,

Чтоб пузыри на поверхность прощальные всплыли,

Булькнули, лопнули и моментально исчезли,

Тихой и ровной навечно воды гладь оставив…

Когда последний аккорд сладкозвучных струн растаял в зачарованной тишине, женская половина аудитории взорвалась аплодисментами. И даже суровые мужи, украшенные боевыми шрамами, украдкой смахивали что-то с опущенных глаз рукавами кожаных камзолов.

— Какая неистовая любовь!.. — позабыв все обиды вечера, пылко взяла за руку чародея Крида. — Какая высокая страсть!.. Как жаль, что такое случается только в песнях!..

— Это… моя любимая баллада. Тоже, — осторожно выговорил маг и встревожено уставился на соседку — не сказал ли он снова, не зная сам, чего-нибудь не то.

Но и на этот раз он угадал с ответом, и восторженная графинюшка пылко заключила его в горячие объятия и чмокнула в щечку.

— Ах, Эссельте!.. Я обожаю тебя!..

За весь вечер волшебник не замечал, что в зале пиров, оказывается, слишком сильно натоплено.

Руки Агафона помимо его же агафоновой воли сомкнулись вокруг талии девушки, а из уст вырвались искренние слова:

— Ты мне тоже нравишься, Крида!..

— Вот она — волшебная сила искусства! — поучительно поднял палец к покрытому росписью потолку граф Бриггстский из-за плеча герцога. — Красота спасет мир!.. А-а… Кхм. Неужели это я сказал? Хмммм… Надо же… Об это надо пофилософствовать!..

— Чушь и ерунда, — угрюмо и тихо, словно удар кинжала, прозвучало вдруг справа, и чародей застыл, точно пронзенный ледяной иглой. — Если любишь того, кто погиб, надо не сопли размазывать, а хоронить и мстить. Хоронить и мстить. Но ни один пустоголовый скудоумный поэтишка никогда не поймет этого.

— Вы… о чем это, герцог? — неохотно вывернулся из смущенно разомкнувшихся нежных ручек Агафон.

— Когда-нибудь узнаешь, — отстраненно, как на чужую, глянул искоса на него Мохольт и медленно отвернулся.

"Надеюсь, что никогда", — кисло подумал маг и снова безответственно повернулся в сторону отмякшей и потеплевшей соседки слева.

— А скажите, милая Крида… — начал было он, но тут парадная дверь распахнулась, и почти бегом в зал ворвался человек в пропыленной черной кожаной куртке с гербом Руаданов на рукаве и груди.

Гости снова примолкли.

Под скрежет зубовный графа, гонец, топоча по натертому мастикой паркету подкованными сапогами, подбежал к первому рыцарю и опустился перед ним на колено. Эффектным и хорошо отрепетированным жестом он вырвал из-за пазухи тугой свиток и протянул своему господину.

— Донесение от начальника северного гарнизона, ваше сиятельство! — громко отчеканил курьер.

Метнув быстрый испытующий взгляд на бледное лицо посланника, Морхольт сломал печать и цепко забегал глазами по строчкам.

Потом снова строго уставился на гонца.

— Что-то светлые очи мои плохо видят, — сурово проговорил он. — Прочти сам, что тут написано.

Гонец побелел еще больше, втянул голову в плечи и виновато улыбнулся.

— Не ученый я рунам, ваше сиятельство…

— Кхм.

Казалось, неожиданное препятствие к получению, без сомнения, ценной информации, выбило Руадана из седла.

— Граф? Ты давеча похвалялся, что любые буквы разбирать можешь?

— Я… — тщедушный Бриггст нервно заерзал перед громадным герцогом. — Но я… очки… в кабинете… забыл.

— Пошли принести.

— К-кабинет… з-заперт.

— Дай ключ.

— П-потерял…

— Взломай дверь!

— Так без толку же… Очки-то я еще утром того… со стены уронил… на камни… Да еще лошадь на них наступила… и телега проехала… а с нее бочка упала… и прямо на…

— А записку мою принцессе кто тогда писал?!

— Писарь…

— Так кликни его!!!

— Да… в город я его отпустил… до завтра… за ненадобностью… — жалко развел руками граф.

Не без труда брат королевы проглотил рвущееся на язык проклятие.

— Есть кто здесь грамотный? — грозный взор заставил уладскую аристократию вжаться в свои костюмы.

— Что ж мы, герцог, штафирки какие тебе тут чернильные? — обиженно поджала губы старуха с канарейкой. — Будто у уладского дворянства дел других нет! Обидные твои слова, однако, Руадан.

И тут Агафон — может, из чувства противоречия, может, потеряв в объятьях пылкой графинюшки всяческую осторожность заодно со здравым смыслом, громко и отчетливо ляпнул:

— Ну, я грамотная. Давай сюда свою цидульку.

— Ты?!..

Если бы гвентянка взлетела, сплясала на потолке и превратилась после этого в жаборонка, реакция уладов была бы приблизительно такой же.

Но, горделиво презрев на глазах зарождающиеся кривотолки и сплетни, маг вынул из безвольно разжавшихся пальцев Морхольта так и норовивший скрутиться в трубочку кусок пергамента и с выражением продекламировал:

— "Наши лазутчики доносят, что эйтны стягивают свои отряды к Бараньему броду, в количестве тысячи пеших и пятисот конных. Два раза по столько еще на подходе из Миму, под командованием первого рыцаря Слейна. Ожидаются через три дня. Посему полагаю, что военные действия начнутся со дня на день. Прошу выслать подкрепление, а лучше скорей указать, куда организованно выравнивать линию фронта, потому что одинакового количества воинов нам за это время не набрать всё равно. Барон Донал. Писано рукой писарчука Ниалла."

После этого пир сдулся и скомкался, как проколотый мячик.

Взволнованные гости быстро и без энтузиазма дожевали и допили угощение и стали расходиться, наспех бормоча слова то ли благодарности, то ли вечного прощания хозяину и Морхольту.

И потому прибытие второго гонца — лакея в забрызганной дорожной грязью ливрее Руаданов — прошло почти незамеченным.

Значение его появления опергруппа по освобождению Конначты поняла только следующим утром.

Когда всё уже было готово и упаковано для обещанного переезда к месту заточения злосчастного короля, дверь отведенных им покоев распахнулась и, решительно ступая, прерд главным специалистом по волшебным наукам и его приемным дядюшкой предстал Морхольт.

Черные брови его были озабоченно сведены к переносице, большие пальцы впились в ремень, на котором висел широкий короткий меч, подбитая кольчугой коричневая кожаная куртка косо свисала с одного плеча.

Покрасневшие от дыма факелов и бессонницы глаза придирчиво и строго изучали расположение каменных плит пола под ногами.

— Я… э-э-э-э… — сделал торопливый книксен Агафон, вспомнил, что у него не допудрен нос, пожалел, что в большой комнате нет зеркала, и одновременно порадовался, что нет и свечей1. — Я почти готова.

-------------

1 — В замке Бриггстов считалось, что после восхода солнца свечи автоматически превращаются в роскошество и излишество, которое владелец не мог — а пуще не хотел — себе позволить.

------------

— Не стоит торопиться, ваше высочество, — хмуро проговорил герцог.

— Это почему? — насторожился волшебник, моментально заподозрив неладное.

Впервые за всё время их знакомства грозный первый рыцарь Улада выглядел как не выучивший уроки школьник после родительского собрания.

— Вчера вечером ко мне прискакал вестник из моего замка, — начал он с видом человека, не знающего слово "околичности".

Но на свирепой в иные времена физиономии было ясно написано, что он отчаянно желал, чтобы ему было известно, что это такое.

— Я видела, — скупо кивнул волшебник, словно прильнув к прицелу арбалета.

— Ну, так он принес дурные вести про твоего отца, — категорично выдохнул брат королевы, словно рубил мосты.

— Что?! — хор из четырех потрясенных голосов поддержал оглушительное соло Агафона.

Морхольт невесело усмехнулся.

— Хотел бы я, чтобы мои подданные также реагировали на мои неприятности.

— Не уходите от ответа, тиран и чудовище! — подскочил к нему чародей, дерзко замахнулся веером и замолотил им по ладони другой руки, словно взбешенная кошка — хвостом. — Отвечайте по совести, если она у вас имеется: что вы сотворили над моим бедным родителем?! Вы его пытали?! Издевались?! Мучили?! Терзали?! Отвечайте, монстр!!!

Сконфуженный, но не застигнутый врасплох яростным натиском, герцог отступил на шаг, покривился и лаконично закончил.

— Конначта пал жертвой неизвестной болезни.

— Что?..

Великолепная пятерка ожидала чего угодно, но не этого.

— Вы его убили… — почти натурально покачнулся и побледнел Агафон. — Что ты наделал… что ты наделал, безмозглый тупой злобный баран…

— Выбирай слова, дура! — гневно рявкнул Руадан, и маг, приведенный в чувство, подскочил и отпрыгнул под защиту проворно вынырнувшего из глубин гостиной Олафа.

— Ты на кого орешь, чучело уладское? — не без радостного блеска в глазах в предвкушении славной драчки, грозно вперил кулаки в бока отряг. — Ты не женчину безответную рот свой разеваешь, деревенщина!

Оскорбленный Морхольт схватился было за рукоять меча, но при последних словах конунга недоуменно застыл, и взгляд его озадаченно устремился на скромно пристроившуюся у камина Сеньку.

— На… нее?.. Я?.. Когда?

— На… А… на госпожу мою! — рьяно уточнил Олаф, с разочарованием почувствовавший, как аромат грядущей потасовки стал медленно развеиваться в слегка спертом воздухе гостиной.

— Это Эссельте-то безответная?.. — ошалело выкатил глаза первый рыцарь, и вдруг ухватился за бока и громоподобно расхохотался. — Эссельте?!.. Такой славной шутки я не слышал давно!

— Бесчувственное бревно! — капризно, но не без тайного удовлетворения, выкрикнул из безопасности олафовой спины чародей.

Морхольт хмыкнул сердито и собирался что-то ответить, но тут, дрожа от негодования, возмущения и еще нескольких десятков эмоций менее благородных, на арену выступил Ривал.

Багровея лицом и топорщась усами, он положил руку на рукоять своего придворного кинжала и угрюмо процедил:

— Что ты сделал с телом, негодяй?

— С чьим? — бессмысленным взором уставился на него брат королевы.

В этот момент он вполне оправдывал характеристику тупого барана.

— Он еще и издевается! — возопил Агафоник Великий, драматично заламывая руки. — Моего бедного папеньки, конечно!!!

— Ах, это… Ах, тело… А разве я не сказал?..

Насупленная пасмурно физиономия герцога просветлела.

— Конечно, я не сказал. Потому что одна вздорная крикливая мегера не дала мне и слова вставить между своими воплями, претензиями и обвинениями.

— Кто бы это мог быть? — невинно округлил нахальные очи Агафон.

— Ты, — не стал играть в предложенную игру Морхольт. — И вообще. Хочу откровенно сказать тебе, принцесса, что, похоже, радости наш брак мне принесет мало.

Волшебник презрительно выпяти нижнюю губу.

— Сколько радости может принести обмен одного заложника на другого? На что ты рассчитывал, когда предлагал купить меня, как овцу на базаре? Что я брошусь тебе на шею и назову любимым? ЩАЗ! Да меня при одной мысли о нашем грядущем союзе — так и знай! — тошнит!

— А меня — еще больше, — неприязненно искривил губы герцог.

Одно дело, когда отвергающей и презирающей стороной являешься ты.

И совершенно другое, когда отвергают и презирают тебя.

Даже если этого отвержения и презирания ты еще минуту назад желал всей душой.

— Это почему тебя больше? — обиженно насупился маг, вызывающе скрестил руки под грудью1 и выставил ногу в облегающем парчовом сапожке.

------------

1 — На той груди, которую сотворила ему Серафима, руки его не сходились, как ни пытался.

--------------

Тугие шелковые перси мага заколыхались и демонстративно приподнялись.

Морхольт скрипнул зубами, отвел глаза и, делая колючую паузу почти после каждого слова, будто нарезая предложения на куски, хлестко заговорил.

— Потому что ты — испорченная, бестактная, сварливая и наглая грубиянка. Которая не имеет ни малейшего представления о поведении в приличном обществе. И за один вечер, не прилагая к этому никаких усилий, может настроить против себя полстраны. Может, у вас в Гвенте так принято. Но то, что допускается среди варваров, меж цивилизованных народов…

И чародею ничего не оставалось делать, как только оправдывать походя созданный имидж.

— Ах ты, мужлан неотесанный!!! Валенок уладский!!! Дундук деревенский!!! Боров недорезанный!!! — возопил Агафон, и пыль на карнизах содрогнулась — И ты еще смеешь…

Морхольт побелел и занес кулак, Олаф потянулся к топору, эрл — к кинжалу, менестрель — к арфе…

И тут чародей почувствовал, как кто-то сильными руками ухватил его за плечи, развернул и упер лицом в колючее дешевое сукно.

Синхронно в бок ему ткнулся кулак.

— Ай! — вырвалось искренне у него. — Мне ж больно!..

— Не страдайте так, моя госпожа… — он почти не узнал в елейно-плаксивом кудахтанье, зазвучавшем над его головой, голос Серафимы. — И вообще никак не страдайте… Ведь со смертью вашего благословенного папашеньки, да будет земля ему пухом, ваши обязательства перед уладским троном сошли в землю тоже. И вы вольны сейчас собрать свои манатки, и бежать вон из хатки. Вернуться к холостой жизни, так сказать.

— Убийца, убивец, душегуб, мучитель, палач, кат… — монотонно, но докучливо бубнил из своего угла Кириан, добросовестно внося посильную лепту в неразбериху и истеричность момента.

— ДА ПОГОДИТЕ ВЫ ВСЕ!!! — исступленно взревел Мохольт. — Можете вы помолчать хоть минуту?! Куда вернуться?! Какие манатки?! Кто убивец?! С чьей смертью, наконец?!?!?!

— А разве ты только что не сказал, что король Конначта?.. — изумленно выпустил кинжал и вытаращил бесцветные глаза в опушке коротких прямых ресниц Ривал.

— НЕТ!!! — мученически воздел руки к потолку герцог. — Не сказал!!! Потому что в этой буйнопомешаной семейке мне и рта раскрыть не дают!!! А ведь единственное, что я хотел сообщить — еще полчаса назад!!! — что Конначта подхватил какую-то заразу и лежит в постели!!! И посещать его в таком состоянии — не надо!!!

Волшебник вывернулся из объятий царевны, развернулся, перегруппировался и пошел в атаку — руки под грудью, подбородок вздернут, ножка в розовом сапожке выставлена на обозрение и оценку жениха.

— Ну, это вы, милейший Морхольт, так думаете…

Полукруглая дверь, похожая больше на амбарную, приотворилась, и перед жадным взором Агафона предстал спертый, пропитанный зловонными миазмами мазей и притираний полумрак, скупо скрывающий в своих сумрачных глубинах просторную комнату.

В правой ее стене пылал жарко камин, посылая ароматы медленно сжигаемых на внешних углях предположительно целебных трав к потерянному в темноте потолку. Целая армия горшочков, пузырьков, флаконов и прочих баночек, щеголяя наброшенными на горлышко тряпицами или их отсутствием, выстроилась на приземистом кривоногом столике в полуметре от огня и добавляла по мере сил и возможностей к общей какофонии запахов в покоях больного.

Если бы волшебнику не сообщили заранее, что так пахнул лекарства, призванные облегчить страдания злополучного короля, он бы подумал, что это какая-то извращенная уладская пытка, от которой свербит в носу так, словно там работает бригада горнопроходчиков, вытекают слезами глаза и дерет во рту, словно ржавым напильником, обмазанным смесью из перца, чеснока и гуталина.

Под закрытыми наглухо узкими ставнями в дальнем конце покоев стоял второй и последний предмет мебели — неширокая голенастая кровать с высокими резными спинками.

На ее устеленной соломой спине возлежал…

— Кто?.. Это?.. — чихнул Агафон и рефлекторно схватился за грудь — не отвалилась ли.

— Стоять!

Стражник выбросил поперек подхода пику, отрезая посетителя его болящего гвентянского величества от объекта посещения.

— Попробуй только переступи порог — и я прикажу запереть тебя на другом этаже до тех пор, пока мы не поженимся, — зло и холодно рыкнул Морхольт.

Самолюбие первого рыцаря, глубоко уязвленное поражением в битве при гостиной бриггстского замка, изнывало и страдало не хуже предъявленного на дочернее обозрение Конначты.

— Ну, мусипусик мой… — капризно проворковал главный специалист по волшебным наукам.

Но мусипусик был непреклонен.

— Мне не нужна эта зараза по всему замку, — яростно поджал губы он. — И так больны уже пятнадцать человек.

— Пятнадцать?.. — молниеносно побледневшим эхом повторил чародей. — Это так опасно?

— Да, — хмуро выдавил Руадан. — Пятнадцать заболевших и семь покойников. За два дня. Не считая собак и куриц.

Маг мгновенно распахнул веер и попытался зарыться в него лицом.

— А… это у вас не чума, часом? — малодушно попятился он и укрылся за спиной такого же огромного и угрюмого, как и хозяин, солдата гарнизона.

Громила смешно подергал носом и чихнул.

— Л-лекари говорят… что нет, — не особенно убедительно проговорил первый рыцарь.

— И это радует… — загробным голосом пробормотал маг, приподнялся на цыпочки, и из-за крутого плеча стражника попробовал разглядеть лежащего на кровать человека, не выставляя при этом на его обзор и дыхание моровой язвы себя.

Хотя, если признать по чести, разглядывать особенно было нечего: лицо, руки и даже шею страдальца покрывали обильно запачканные всеми цветами бурого бинты.

— Это… кровь?.. — нервно дернул подбородком в сторону неподвижно лежащего человека волшебник.

— Телесные жидкости, говорит знахарь. А, может, еще что… — брезгливо поморщился герцог. — Я в таких тонкостях не силен.

— Какая гадость… Бедный папочка, я хотела сказать! — спохватился Агафон.

— Ну, что? Ты удовлетворена? — сурово вопросил Морхольт, чихнул в рукав и крепко взял суженую за плечо. — Пойдем.

— Да! — радостно воскликнул волшебник, но пред внутренним взором его тут же предстала ехидная физиономия Серафимы, справедливо вопрошающей: "И ты даже не попытался прорваться? А ты уверен, что это был не труп? И не кукла?"

Какое это, оказывается, опасное занятие — быть принцессой…

— Нет.

— Что?.. — не понял герцог.

— Да нет, я говорю, — протискивая слова сквозь готовый вырваться стон ужаса, мужественно и почти обреченно повторил чародей. — Не удовлетворены мои дочерние инстинкты. Не отзывается душа песней.

— К нему я тебя не пущу! — стальная хватка сжала хрупкое волшебничье плечо и заставила ойкнуть.

— А я и не рвусь! — так искренне выпалил Агафон, что Морхольт тут же поверил и захват ослабил.

Но не отпустил.

— Я просто хотела… полюбопытствовать… — промямлил маг, экстренно стараясь отыскать безопасный курс между разящим сарказмом Серафимы и разящим дыханием неопознанной инфекции1. — Папенька… в сознании?.. С ним… можно поговорить?

------------

1 — И с каждой секундой склоняясь к инфекции как к более безопасному явлению.

-----------

— Нет, — отрезал Руадан. — Он не приходит в память с того момента, как упал в обморок в своей камере. Знахарь говорит, что скорее, чем через пять дней…

Больной чихнул и выругался.

Морхольт выругался и чихнул.

Но этого уже никто не слышал, потому что просиявший как солнышко в полночь чародей, не теряя времени даром, приложил к физиономии скомканный подол верхней юбки, повис на руке солдата и заполошно заголосил:

— Свершилось чудо!!! Папочка, папочка, ты меня слышишь?! Это я, твоя дочечка Эссельте!!! Пока плыли сюда, мы чуть не потерпели кораблекрушение, и я охрипла от крика и простыла так, что развился катарсис верхних дыхательных путей, но ты за меня не беспокойся!!! Мне уже лучше!!! Но самое главное, что ты завтра будешь на свободе, папенька!!! Ты меня понял? Завтра! И даже скорее, чем ты думаешь!!! Потерпи еще денек, и скоро ты будешь волен мчаться куда угодно!!! Понимаешь?

Рука с единственным неприкрытым пальцем — указательным, с огромным бордовым фамильным рубином в стальной оправе, как его и описывал Ривал — шевельнулась еле, и с одра болезни донесся слабый хрип.

— Я… кажется… слышал… голоса?.. Или это пение сиххё, что пришли по мою душу?.. Прочь, окаянные… прочь… я не умру, пока не дождусь своей дочери…

— Твоя дочь — я! И я прилетела… то есть, приплыла к тебе… на крыльях любви… чтобы вызволить тебя из этой дыры!

— Ах, где же она… моя милая… э-э-э-э… Эзельта?..

Агафон возмутился.

— Слушай, батя, ты что — глухой? Во-первых, не Эзельта, а Эссельте. Это даже я запомнила. Во-вторых, это я и есть. А, в третьих, я принесла тебе добрую весть о том, что уже завтра ты будешь резвиться на свободе, потому что я приехала сюда… только ради тебя. Понял?

— Кто… здесь?..

Волшебник раздосадовано крякнул.

— Вы мне не говорили, что эта ваша зараза дает осложнение на уши, ваша светлость.

Морхольт покривил презрительно губы.

— Зато я говорил, что он не в себе. Он бредит.

— Бредит он… — пробурчал чародей. — Ты ради него на такие жертвы идешь, а он, видите ли вы, бредит…

И тут же снова приподнялся на цыпочки, оперся на преграждающую ему дорогу пику, и завопил:

— Папенька, папусик, папандопуло! Ты меня слышишь?!..

— Тихо… — одышливо пропыхтел больной.

— Ничего себе — тихо! Я ору, как оглашенная!!!

— Тихо стало… наверное, показалось… Один, один… всегда один…

— П-пень глухой… — скрипнул зубами маг, выдохнул устало, с чувством выполненного долга отступил в коридор, опустил смятую юбку и снова раскрыл свой противоинфекционный веер.

— Пойдемте, изверг. Я должна поведать дядюшке, до какого плачевного состояния вы довели некогда гордого монарха величайшей после Лукоморья державы Белого Света. И ужин, наверное, остывает?

— Если бы у меня была такая дочь, я бы удавился… — пробормотал Руадан вполголоса.

А погромче добавил:

— Идемте. Дорогая.

— К счастью, вас, дражайший герцог, ожидает нечто лучшее, чем такая дочь, как я, — не удержался и мстительно молвил волшебник.

— Что? — остановился и обернулся рыцарь.

— Такая жена, как я. Ну, не стойте же, милый. Перебирайте ногами, — обворожительно улыбнулся во всю помаду и прощебетал шелковым голоском Агафон. — Чума-чумой, как говорится, а обед по расписанию.

Брат королевы побагровел, резко повернулся и яростно загрохотал сапожищами по гулкому полу коридора, словно хотел вколотить их в серый холодный камень.

Удовлетворенный специалист по волшебным наукам показал спине брата королевы язык, подобрал юбки и вприпрыжку поскакал вслед.

В ожидании намеченного генштабом времени проведения спецоперации "Побег", ее участники собрались у неширокого стрельчатого окна, выходящего на высокую зубчатую стену с ее одиноким часовым, меланхолично взирающим на лениво перелаивающуюся собаками и перекликающуюся усталыми бабами деревушку, рассыпавшуюся по склону холма, будто раскиданные ребенком кубики.

Воздвигнутое за околицей в преддверии выходных гастролирующее шантоньское шапито соблазняло любопытных, но утомленных дневными полевыми работами селян выцветшими и облупившимися наполовину сценами из цирковой жизни на поношенном брезенте стен, хриплыми голосами невиданных зверей и бессвязными отрывками манежной музыки. Выводок детишек, от мала до велика, казалось, прописался на вечное жительство под его хлипкими стенами.

— Ярмарка у них завтра… — отрешенно проговорил Олаф. — Еще из пяти соседних деревень люди придут. А цирк вчера приехал… Говорят, в первый раз за всю историю Улада. Раньше их не пускали… закон даже такой был… дурацкий… А сейчас одумались, видать. Из замковой знати кто-то, солдаты сказывают, перекупил — они хотели на другую ярмарку свернуть. А теперь тут выступать будут. Вот бы поглядеть…

— Будет у нас сегодня ночью цирк, — кисло фыркнул Ривал. — Свой собственный. Бесплатный.

— Если не поймают, — оптимистично добавил Кириан.

— ЧуднЫе они, эти ваши соседи… — дивясь неожиданной мысли, покачал головой Агафон. — У них чума, а они цирк приглашают.

— Помирать — так с музыкой? — предположил отряг.

— Не понимаю, чего тут чуднОго, — пожал пухлыми плечами бард. — Деньги были заплачены. Обратно их никто не отдаст. Так пусть выступают.

— Цирк во время чумы… — пробормотала Сенька и снова погрузилась в молчаливую задумчивость — не иначе, как о своем, о женском…

Планы были составлены, маршруты сначала отхода, а затем и отлета, прописаны, роли распределены, ужин съеден, вылазка Агафона к одру внезапной хвори Конначты обсужена-обряжена не по разу, обширнейшая коллекция звериных голов, украшающих покои, осмотрена вдоль и поперек, а темнота, напуганная радужным майским вечером, порыкивающим дрессированными львами и позвякивающего оркестровыми тарелками, всё не наступала и не наступала.

И поэтому всё, что оставалось нетерпеливо рвущимся в дело отважным искателям приключений — это смирно стоять у окна и глядеть на отходящую ко сну природу Улада.

За деревней и шапито в неохотно подступающих майский сумерках виднелись бесконечные, как зеленые морские валы, холмы, покрытые веселой весенней травкой и редким кустарником — точно такие же, как тот, на котором знаменитый, но забытый архитектор с именем, а, может, и фамилией на "Н" поставил когда-то замок Руаданов. В низинах, собираясь неуклюжим белесым дымком, из дневного убежища понемногу появлялся туман.

— Скучноватый пейзажик… — рассеяно проговорила Серафима, равнодушно взирая на застывшее столетия назад земное море. — Скучноватый народ… Скучноватая страна…

— Совершенно точно! — истово закивал Ривал. — Нудное и маетное место. Гвент гораздо интереснее!

— Да? — вяло усомнилась царевна.

— Конечно! — горячо подтвердил приемный дядюшка Агафона. — Вот, к примеру, месяца не прошло, как дома праздник урожая справили!

— Чего-о?.. — забыла скучать и вытаращила глаза Сенька.

Ривал принялся добросовестно загибать пальцы.

— Овса, проса, ржи, гороха, чечевицы…

— Да нет же! Я хотела спросить, чего праздник? Или я не то расслышала?

— Ах, это! — хитро ухмыльнулся эрл. — Правильно-правильно!

— Но урожай… в апреле… пусть даже гороха?.. — как самый подкованный в области агротехники, волшебник сомнений своих упорно не оставлял.

— Может, озимых? — порылся в своем сельскохозяйственном багаже и выдвинул результат поисков на всеобщее обозрение Олаф.

— Нет-нет, что вы! Мы ж не в Тарабарской стране живем, откуда у нас озимой урожай в апреле, — снисходительно-добродушно усмехнулся Ривал. — Всё объясняется гораздо проще. Этот праздник — Первого Колоса, как мы его точнее называем — обманный.

— Уже и вправду интереснее, — заинтриговано склонила набок голову царевна.

— Наши далекие предки изобрели это торжество, чтобы надуть сиххё.

— Кого? — недопонял отряг.

— Сиххё. Но это уже другая история. Я расскажу ее после.

— До темноты как раз успеем, — подтвердил Кириан, тоскливым взором наблюдавший за неспешным сошествием усталого светила к месту ночного покоя. — Все истории перебрать, географии, алхимии, алфизики, алматематики и алприродоведения…

— Не будь таким трусом, сикамбр, — презрительно надул мясистые щеки Ривал. — Не позорься перед державами.

— Я не трус! — истерично дернул плечами музыкант. — В самом деле, чего тут бояться?! Подумаешь, чума! Подумаешь, фальшивая невеста-мужик! Подумаешь, похищение короля из-под носа первого рыцаря Улада!..

— Вот и подумай, — строго прицыкнул на распереживавшегося не на шутку музыканта эрл, откашлялся и продолжил:

— Праздник этот… Хотя, нет. Начну, всё-таки, лучше с самих сиххё — чтоб понятней было. Итак, много сотен лет назад первые люди пришли на земли Гвента, Улада и Эйтна. Но просторы эти бескрайние, для житья человеческого шибко пригодные, как водится по всемирному закону подлости, были немного заняты.

— Другими народами? — полюбопытствовал немного знакомый с упомянутыми законами маг.

Эрл помычал и замялся.

— Можно сказать и так. Но народ этот был не человеческого рода. Это были… Они сами называли себя "сиххё". Мы их поначалу — "демоны" или "духи". Хотя тела-то у них были. Но всё одно потом их самоназвание в нашем языке прижилось.

Ривал потер покрытый жесткой щетиной подбородок, поправил ус, крякнул и покачал головой.

— Сперва они смотрели на то, как наши предки осваивают их земли, сквозь пальцы. Фигурно выражаясь. Они не воспринимали нас всерьез, я так полагаю. Или им не было до людей особого дела. Ковыряется там кто-то в земле, вроде кротов или червей, и пусть себе… Но потом, когда число людей расширилось и увеличилось, и стали они распространяться по всем краям, куда их нога не ступала с начала времен, когда принялись они распахивать луга, вырубать леса, разрабатывать недра… Вот тогда-то сиххё от своего равнодушия и очнулись.

— И грянула война, — быстро ввернул Кириан.

В приподнятом настроении или опущенном, он физически не мог выносить, когда какая-то история рассказывалась без его участия.

Иванушка назвал бы это профессиональным заболеванием.

Эрл же, бесчувственный к страданиям поэта, одарил его убийственным взглядом и продолжил сам, как ни в чем не бывало.

— Силы у противников были равные. У людей — мечи, копья, конница, отвага. У сиххё — стрелы, хитрость и их вредоносная предательская натура. Двести лет шла война. Ни та, ни другая сторона перевеса не достигала ни на миг. Но вот однажды военачальник армии людей — его звали так же, как и теперешнего Руадана — Морхольт — встретился с тогдашним предводителем сиххё на поляне Совета, это где-то в южном Эйтне сейчас, и предложил поделить земли пополам. Тот раскинул мозгами — и согласился. И поклялись тогда они страшной клятвой, что обе стороны примут решение того, кто найдет самый точный способ разделить территорию раздора ровнехонько на две половины. Встретиться договорились через месяц.

Затянувшегося как петля молчания не вынесла душа поэта.

Отбросив страхи и недопитую кружку эля и призвав на помощь всё красноречие, в повествование незаметным ручейком речитатива влился Кириан.

— Ровно месяц сиххё во главе со своим вождем лазили по лесам и долам, полям и болотам, холмам и оврагам Гвента, Улада и Эйтна — размечали, рассчитывали, делили. Пальцев на руках и ногах у всего нелюдского племени уж не хватало, мозги закипали, в глазах от зелени да воды дрожало и рябило. А противники их за это время палец о палец не ударили. Правда, роптали людишки, веру в Морхольта Великого потеряв. Но тот и в ус не дул, если даже он у него и имелся. И вот, наконец, настал день и час встречи. На круглой поляне Совета сиххё землю вытоптали, выровняли, и карту огромную трех земель нарисовали. Стали палками тыкать, мол, это, что получше да покрасивее, наше, а это — буераки да овраги да болотины — всё ваше. Хорошим людям, дескать, ничего не жалко. Забирайте. И ведь не придерешься — всё ровнехонько поделили. Закручинились тут морхольтовы приближенные. Стали думать, как всё своим соплеменникам обскажут, чтобы те их хоть сразу на копья не подняли, или на суках не вздернули. А Морхольту всё смешно. Поглядел он на эту сиххову возню, и молвит таковы слова: "Как же это вы говорите, будто поровну разделили, ежели у вас тут холмы высокие, а у нас трясина ровная? У вас долины глубокие, а у нас буераки корявенькие? Ведь площадь поверхности конуса или призмы при равных основаниях по определению превышает аналогичные характеристики тела двухмерного, каковым вышеозначенная болотина по сущности и является!" Признали тут окаянные свое поражение. Но гонору не растеряли. А вы, скалятся, людишки ленивые, что за месяц ног своих на озерах не замочили, рук по лесам не исцарапали, одежды по оврагам не изорвали, и того предложить не можете! Значит, наше деление единственно верное есть, и выметайтесь-ка с наших лощин да в свои неудобья на два счета. А Морхольт тут снова похохатывает: "Ну, как говорит наша поговорка, отсутствие ума компенсируется ходьбой. Это только вам, сиххё скудоумным, нужда была ноги изнашивать да плащи драть. А люди — мозговитый народ, своим умом до всего дойдут, без помощи ботинок".

Кириан примолк и с самодовольным видом воззрился на гостей.

— И как вы полагаете, что он придумал?

— Я бы на его месте, пока ваши сиххё репу чесали, накинулся бы на их вождей да перебил бы к бабаю якорному, — убежденно предложил мудрое решение Олаф.

— Поддерживаю, — авторитетно кивнула Сенька.

— Ага, я вижу, он так и сделал! — заметил хитрое выражение бардовой физиономии и воскликнул волшебник.

— А вот и нет, — удовлетворенно изрек певец. — Воистину говорят, что Запад есть Запад, а Восток есть Восток, и мышление восточных народов в корне от нашего отличается.

— Ну, так что же он предложил, этот ваш премудрый Морхольт? — несколько уязвленно спросила царевна.

— А предложил он предельно простое решение. Как все предельно простые решения оказавшееся естественно, заодно и предельно эффективным. Он предложил отдать людям поверхность оспариваемых земель, а сиххё — подземный мир. То бишь, точно такую же поверхность, но с другой стороны. Точнее раздела не придумаешь. И поднялся грохот тут великий и стон, и где стояли сиххё — там под землю и ушли. И этаким манером — по всей земле нашей. Через несколько минут ни одного нелюдя на поверхности не осталось.

Отряг хохотнул так, что задремавший — или погрузившийся в сладкие мечтания о завтрашней ярмарке караульный на стене вздрогнул и выронил пику.

— Не так делили! Вот это молодец! Закопали их всех без единого удара!

— И они не возражали? — недоверчиво расширились очи чародея.

— А куда деваться, — пожал плечами Ривал. — Клятва есть клятва. Будет им урок вперед — когда говоришь, что думаешь, думай, что говоришь.

— И с тех пор вы от них избавились? — спросила Серафима.

Вместо ответа на сей простой вопрос гвентяне переглянулись и кисло вздохнули.

— Если бы…

— Клятва клятвой, — продолжил эрл, — но хитрые демоны, видать, в память о той круглой поляне, обрели способность выходить по ночам на наш свет там, где предметы в круг собрались.

— Это как? — недоуменно моргнул отряг.

— Ну, к примеру, цветы выросли кружком. Или грибы. Или деревья. Или камни…

— Выросли? — уточнил волшебник.

— Умник, да? — скривился Ривал. — Не выросли. Они, крапивное семя, видишь, чего удумали: как унюхают, где чего полезным им манером вылезло, так выходят там по ночам и камнями то место огораживают. Цветы-то они что — сегодня есть, завтра нет. А камни — стоят, чего им делается…

— И выходили они через те демонские круги по ночам, и нападали на людей — путников ли запоздалых, пастухов ли, пьяниц ли загулявших… — снова присоединился Кириан. — И стали тогда люди такие круги отыскивать — что каменные, что из поганок, что из деревьев ли — и изничтожать. До сих пор в каждом королевстве есть охотники за сиххё, которые ничем другим не занимаются.

— Даже те круги, которые друиды наши сейчас для всякой чихни, не при Огрине будет сказано, вроде предсказания закатов-восходов используют, поначалу были построены гвентянами как ловушка для сиххё, — с гордостью проговорил Ривал. — Они чуют — круг, выходят, лапушки, а тут их наши молодцы из арбалетов ка-а-а-ак приветят!.. Это мой предок измыслил. Пра-пра-пра-пра-прадед глубокий Эссельте…

Невзначай молвив имя сбежавшей племянницы, эрл загрустил.

— Да найдется она, не переживай ты так, — сочувственно похлопал его по плечу отряг, и тут же эрлу и впрямь стало не до переживаний — принялся проверять, не сломано ли у него чего и не вывихнуто ли.

Серафима тоже поторопилась внести свою лепту в воодушевление гвентянина путем переключения предметов разговора.

— Так что там насчет праздника фальшивого, ты нам не досказал?

— Ах, праздника… — невольно ухмыльнулся Ривал. — А с ним все просто. Повадились одно время в Гвенте сиххё урожаи портить. Как осень — не успеешь ритуал первого колоса справить, как вылазиют, гады, пачками, и кругами все вытаптывают за ночь. Да еще иногда не просто так, а с узорчиком, кругами — глумятся, поганые. Вроде, вот вам, получайте за поляну Совета. И пришло в голову моему предку — тому же самому, и звали его как меня — Ривал — торжество первого колоса проводить весной. У них же под землей всё одно — зима, осень, лето — откуда им знать… Вот они слышат, что первый колос люди справили, вылезут — ан урожая-то нетути! Походят-поглядят, и возвращаются к себе несолоно хлебавши. Думают, опоздали, всё уже убрано. И до следующего праздника смирно ждут. А если и вылезут, то поодиночке, попакостить слегка, не посевы потравить.

— Хотя, если честно, то давненько уже про них слышно не было, — задумчиво проговорил Кириан. — По-крайней мере, у нас, в Гвенте. То ли привыкли на новом месте, то ли забыли про людей, то ли повымирали все…

— Туда им и дорога! — горячо воскликнул Ривал и трижды рьяно плюнул через левое плечо — прямо барду на сапоги.

— Избавляться вам от суеверий пора, ваше сиятельство, — брезгливо поморщился и потряс ногой тот.

Эрл смутился.

— Я нечаянно… не углядел…

И верно.

Пока древнейшая история трех единых некогда земель извлекалась на поверхность памяти на забаву иностранцам, наступила долгожданная тьма.

Частые, но мелкие, как маковые зернышки, звезды крошечными стразиками усыпали иссиня-черный бархат неба. Где-то слева, зацепившись толстым брюшком за шпиль башенки, обзирала, намечая маршрут на эту ночь, некрупная, но блестящая луна. Где-то высоко на крышах гнусавили свои романсы влюбленные коты. На заднем дворе исступленно выражали свое отношение к полуночному шоу сторожевые барбосы. Где-то недалеко свиристела-заливалась, захлебываясь чувствами, ночная птичка.

Замок, казалось, погрузился в непробудный сон.

— Ну, что?.. Пора?.. — с дрожью в голосе и чахлой надеждой на сугубо отрицательный ответ прошептал Кириан.

Главари заговорщиков переглянулись.

— Может, для надежности еще с полчасика погодим? Пока точно все заснут? — неуверенно вопросил Агафон. — А то наткнется на нас в коридоре какой-нибудь луноходец…

— Луноход, в смысле? — уточнил конунг.

— В смысле, сомнабула, — популярно объяснил специалист по волшебным наукам и зябко нахохлился — руки в широких двойных рукавах роброна цвета беззвездной ночи, голова покрыта подбитым лебяжьим пухом капюшоном синего плаща и втянута в плечи. — Не нравится мне всё это, ребята… Ох, как не нравится… Зараза эта… тащить его… еще, чего доброго, сам нахватаешься…

Серафима устало вздохнула.

— Но ты же сам сказал, что ученые маги ВыШиМыШи как раз придумали и искали, где бы опробовать новую защиту от чумы, и что почему бы нам…

— Лучше ничего, чем совсем ничего, — пессимистично буркнул маг. — Не помню, я вам уже говорил или нет, что это наш завкафедры заразологии и инфекцизнания Бздых с какого-то непонятного бодуна придумал гипотезу о том, будто чуму разносят маленькие живые существа. Ну, и действовать призывает соответственным образом.

Товарищи волшебника задумались над сказанным.

— А, по-моему, это ерунда, — изрек, наконец, юный конунг.

— Это почему — ерунда? — возмутился чародей, хотя минуту назад с горящими глазами доказывал всем то же самое.

— А потому что, если бы даже они были живые, то от заразы в первую очередь бы и померли сами. И ничего никому после этого не разносили.

Собравшиеся у окна снова задумались.

— А, может, они и померли? — глубокомысленно проговорил Кириан. — Вурдалаки ведь тоже не живые. А пакости от них…

Оба аргумента показались главному специалисту по волшебным наукам вполне убедительными, и так как и заразология, и инфекцизнание лежали вне поля компетентности его премудрия1, то спорить дальше он не стал, лишь пожал туманно плечами и, страдальчески скривившись, проговорил:

— Но видели бы вы его бинты, и вонь в комнате…

------------

1 — Впрочем, если быть совсем честными, как и не один десяток прочих магических дисциплин. Несколько лет хронического безделья и отставания в полгода не ликвидируются и при всем желании ликвидатора.

------------

— Увидим, — коротко изрекла царевна.

— Самое главное, чтоб он не раскричался, пока мы его будем похищать, — Ривал озабоченно наморщил лоб.

— Не раскричится, — многообещающе поднял ладонь величиной со сковородку рыжий воин.

Больше говорить было не о чем, спасатели умолкли и разбрелись по креслам и кушеткам — ждать.

Кириан примостился боком на диванном валике рядом с Агафоном, слегка расстегнул ворот обшитой по рукавам и груди медными пластинами кожаной куртки модного стиля "гвентянское милитари", водрузил кружку предусмотрительно разбавленного Сенькой эля на секретер справа, арфу — на колено, покрутил шеей, откашлялся и негромко, но тоскливо затянул:

Ночь. Комната. Чума. Невеста.

Морхольт за стенкой. Лай собак.

Нет, я не жалуюсь. Я честно

Понять не в силах. Гаурдак

Разбужен будет иль не будет,

А может, миф он? Иль не миф?

Чума ль нам головы остудит,

А может, не чума, а тиф?

Или Морхольт, улад типичный,

Уж притаился за углом,

И предвкушает, как с поличным

Возьмет нас всех, и вздернет лично

На площади перед дворцом?..

При этих словах непрошенная влага оросила очи певца и потекла по щекам1.

После этого почти весь остаток времени выжидания он провел в новом развлечении — в поисках в полной тьме на ощупь носового платка или хоть какого-нибудь куска ткани, способного его заменить — пока его премудрие не сжалился над ним и над своими отдавленными не однажды ногами и не одолжил ему подол своего эссельтиного платья.

----------

1 — Чихнул в поднесенную для питья кружку.

----------

Когда Серафиме показалось, что прошло уже достаточно времени, чтобы всем, заслужившим ночной покой, кануть в блаженное царство снов, она поправила на пальце неразлучное кольцо-кошку и тихонько скомандовала подъем.

Миннезингер тихонько поднялся, как и было сказано, тихонько — в два маленьких глотка — допил их ночной запас эля, тихонько икнул, тихонько взобрался на кресло, не дождавшись, пока с него встанет Ривал, и так же тихонько продекламировал, тихо-тихо аккомпанируя себе на заботливо уложенной в чехол арфе — для поднятия боевого духа компаньонов, но главным образом — своего:

Зато таких спецопераций

Клянусь своею арфой я,

История двух наших наций

Еще не знала. В путь, друзья!

Построиться в походном порядке и выдвинуться на марш было для радостно отбросивших тягучее ожидание неизвестности спасателей Конначты делом одной минуты. И под бодрые завершающие строфы песенки-шепталки маленький, но очень решительно настроенный отряд выступил в поход.

Вслед за невестою подложной

Пройдем по замку осторожно,

Спасти Конначту нам не сложно,

Свинью Морхольту мы подложим.

Пусть головы свои мы сложим,

Но не склоним их перед ним,

Улада рыцарем вторым…

— Вообще-то он первый рыцарь, — кисло пробурчал Ривал.

— Я его разжаловал, — показав язык высеченному в стене гербу Руаданов, самодовольно пояснил Кириан.

Первыми, как и запланировали, шли Агафон и Сенька — принцесса, страдающая бессонницей и ее горничная, вышедшие на променад по залитым луной коридорам.

За ними — в некотором отдалении — Ривал с Кирианом: строгий дядюшка и его приближенный, совмещающие приятное с полезным: ненавязчивое соблюдение чести и достоинства юной девы и шпионаж за ней же.

Замыкали походное построение еще метрах в десяти Олаф с Масдаем, посохом и тем минимумом багажа, который призван был продолжить путешествие в их компании.

Логического объяснения такому загадочному явлению, как телохранитель ее высочества, прогуливающийся среди ночи по переходам замка в обществе ковра, палки и мешка, отыскать было трудно, если не невозможно, и поэтому никто такой попытки делать и не стал.

А это без лишних слов подразумевало, что пестрая компания в арьергарде станет на эту ночь для слишком бдительных или слишком невезучих обитателей замка Руаданов плохой приметой: к насильственному и продолжительному сну и не менее продолжительной головной боли утром.

Двое часовых, выставленных у дверей покоев, отведенных гостям, уже могли это засвидетельствовать.

Подобрав до коленок подол темно-синего бархатного платья, расшитого черным, розовым и белым жемчугом — последнего подарка Конначты любимой дочке, и почти по балетному ступая на цыпочки подкованных студенческих сапог, его премудрие сторожко продвигался вперед, время от времени останавливаясь, прислушиваясь, приглядываясь, ощупывая стены и иногда, казалось царевне, даже принюхиваясь.

— Ты уверен, что мы правильно идем? — наконец, забеспокоилась Сенька, когда достигнув лестницы, маг направился вниз, а не вверх. — Ты же говорил, что он на пятом этаже!

— Угу, на пятом, — насуплено подтвердил Агафон. — Что я, по-твоему, пятый этаж от непятого отличить не могу? Только после него проклятый Морхольт потащил меня вниз, на ужин, а оттуда — через другой вход, кстати — к нам в апартаменты. Так что, и дорогу я запомнил через обеденный зал.

— Ты точно смерти нашей хочешь… — простонала Серафима и остановилась. — Тащить этот табор огородами через весь замок только для того, чтобы попасть на соседний этаж в другом крыле!..

— Если ты знаешь дорогу короче… — окончательно разобиделся чародей и скрестил руки на груди с видом оскорбленного Ивана Сусанина.

— Не знаю, — признала Сенька. — Но догадываюсь. Зря, что ли, пока ты там в Бриггсте глазками Морхольту стрелял, я все этажи и подвалы вдоль и поперек излазила, всю пыль с паутиной на себя смотала? Так что, давай рискнем, ваше высочество.

— От высочества слышу, — кисло скривился волшебник.

Но возражать против плана царевны не стал.

Тем более что, в какой из семи выходов сворачивать после того, как они окажутся в обеденном зале, он всё равно вспомнить не мог даже под страхом немедленного замужества.

Под предводительством Серафимы скорость отряда увеличилась.

Несколько раз авангарду казалось, что кто-то проходит по поперечному переходу, или скрипит дверью впереди, и тогда по быстрому резкому сигналу спасатели замирали, прижавшись к стенам и затаив дыхание. Но каждый раз, после напряженного до головокружения ожидания выяснялось, что тревога была ложной, и отряд снова пускался в путь.

Коридоры…

Переходы…

Галереи…

Пустынные залы…

Снова коридоры…

Вдруг Агафон вздрогнул и встал как вкопанный.

— Я тут раньше уже был!

— Минут десять назад? — донесся сзади ехидный шепот Кириана, опережаемый упругой взрывной волной хмельных паров массового поражения.

— Сам дурак, — через плечо огрызнулся волшебник и поморщился. — Днем был. С Морхольтом. Чуете, пахнет?

— В смысле, воняет? — дотошно уточнила Сенька, с отвращением потянув носом.

— Ага, — радостно согласился маг. — В нем. В смысле.

Певец сконфуженно прихлопнул рот ладонью.

— Это не я!.. — сдавленно, на вдохе, просипел он. — Честно!..

— Такого не выпить даже тебе, — быстро зарылся мясистым носом в рукав и ехидно ухмыльнулся эрл.

— Это точно конначтина темница! — радостно сообщил чародей, сдавленно чихнув три раза. — Пришли!

— Противозаразную защиту надеть! — скомандовала царевна, и первая подала пример.

Остальных уговаривать долго тоже было не надо, и уже через пару секунд слившийся в единый кулак отряд неслышно заскользил вдоль стены к долгожданной цели — полукруглой двери напротив последнего окна коридора перед задней лестницей.

На которой снова как будто промелькнула неясная тень.

— Кто там опять?.. — скорость, с какой цвет лица менестреля сменился с розового на белый, заставила бы покраснеть от стыда любого хамелеона.

— А-а-а, какая в пень корявый разница!.. — бесшабашно махнула рукой Серафима и, задрав юбку, азартно бросилась на преодоление последних десятков метров перед заветной дверью.

Перед приоткрытой заветной дверью, если быть точным.

Из которой торчали ноги, обутые в армейские сапоги.

— К-кабуча!.. — растеряно воскликнул Агафон, остановившись у распростертого навзничь тела.

— Караульный?.. — смутно предчувствуя, что все его предыдущие смутные предчувствия были лишь бледной тенью грядущих кошмаров, сипло выдавил Кириан.

— Где король?

Не теряя времени, Ривал ворвался в комнату — кинжал наготове, заново содрогнулся от запаха уладской медицины, и лихорадочно зашарил испуганными глазами по мебели и углам.

Окно комнаты было распахнуто настежь, но о том, что кто-то, кроме очень упитанной кошки, мог в него выбраться, думать было нечего.

Столик переместился от камина к кровати, избавился от аптечной экспозиции и обзавелся бутылкой вина, недоеденным цыпленком, пучком зеленого лука и караваем белого хлеба.

Сама кровать была пуста.

Набитый сеном матрас, рассыпав по полу внутренности, грузно свисал со спинки, в последнем броске отважно прикрывая от неведомых бед тощую холщовую подушку.

Одеяло…

— Одеяло было?

— Одеяло было.

Одеяла не было.

— Получается, Конначта избавился от охранника, завернулся в одеяло и пустился в бега? — недоуменно соорудил первую версию произошедшего Олаф.

— Так на лестнице мы видели его тень!!! — яростно хлопнула себя по бокам Сенька. — Скорее за ним!!!

— СТОЯТЬ!!!

Взревел торжествующие голос, в глаза резанул внезапный, показавшийся ослепительным свет от открытых рывком фонарей, и из покинутого только что коридора на отряд, готовый кинуться в погоню непонятно зачем и неизвестно как улизнувшему монарху, вывалились трое лакеев, вооруженных мясными ножами и топором. В шальных их очах уже плясал нездешний огонь славы и фантастического продвижения по служебной лестнице — и всего-то за то, что пробдили, выследили и скрутили в запретном месте двух баб, двух размазней-гвентян и одного их солдафона…

Чего они не ожидали, так это увидеть недвижимое тело стражника.

И человекообразное чудище с окровавленными клыками, огромными блестящими глазами на бесформенной роже, заросшей диким волосом, склонившееся над ним.

Еще четверо монстров — один отвратительнее другого — с заячьими ушами, оленьими рогами и свиными рылами вынырнули на их крики из мрака комнаты и ринулись к ним, растопырив лапы…

— Какие-то они здесь все слабонервные… — неодобрительно бурчал Агафон, помогая Олафу забрасывать еще три бесчувственных тела в комнату — подальше от глаз случайного прохожего.

— Точно, — отозвался отряг, бережно прикрывая за собой тяжелую дверь при свете трофейных фонарей. — Прямо не замок, а блинститут огородных девиц… или как его там…

В следующее мгновение пятерка уже неслась во всю прыть к погруженной во тьму лестнице, по которой ускользнул в ночь неуловимый Конначта.

— А ты не думаешь… что с отпугиванием переносчиков чумы… мы немножко перестарались?.. — с сомнением глянул на ходу в медное зеркало, вывешенное в проеме между окнами коридора Кириан.

— В этом деле… лучше перебдеть… чем недобдеть… — строго поднял к потолку палец маг, почесал под системой веревочек, надежно крепящих ветвистый олений рог к макушке, и прибавил скорости. — Не вздумай пока… снимать маску… опасная зона… еще не покинута…

— А когда… снимать?.. — пыхтя и отдуваясь, как паровой автомобиль, сдавленно прохрипел на бегу побагровевший и обливающийся потом под оскаленной личиной вепря эрл.

Развесистые лосиные рога его с сухим стуком невзначай задели давно догоревший и забытый в настенном кольце факел, предательски съехали в район ушей и принялись колотить его по плечам при каждом шаге, прыге и скоке.

— Сиххё вас раздери… — глухо прорычал Ривал, не дождавшись ответа на свой вопрос насущный, исподтишка оглянулся на чародея, всё еще не расстающегося с комплектом лицевых рогов и длинным изогнутым клювом жаборонка, и раздраженно сорвал противочумную защиту. — Я и без чумы всякой… скоро в этом… копыта откину…

— Куда… ведет… эта… лестница?.. — просипел громким голосом из тыла Кириан.

— На первый этаж, — коротко бросила Сенька под дробный перестук каблуков по изношенному древнему камню. — Выходит за кухней… Почти у двери во двор…

— Может, его окликнуть? Конначту? — подпирая приотставших гвентян подобно несущемуся с горы снегоочистителю без тормозов, гулким шепотом, перекрывающим топот их ног, предложил Олаф.

— Ладно, так догоним! — отмахнулась царевна и, завидя внизу за последним поворотом тусклый свет догорающего дежурного факела, азартно прошипела: — Первый этаж!!! Скорей!!! Пока он не налетел на кого-нибудь из уладов!!!..

Спасатели дружной запыхавшейся гурьбой вылетели сначала в коридор, тут же — по знаку Сеньки — свернули налево, и через несколько шагов наткнулись сначала на недвижимо распростертого на полу стражника, и почти сразу же — на полуоткрытую дверь.

— Опоздали, налетел… — пробормотал Кириан, звонко спотыкаясь о брошенную пику и хватаясь за плащ Агафона, чтобы не упасть.

— Тихо ты, гиперпотам!!! — приглушенно зарычал Ривал, гневно ткнул барда кулаком в спину, и с не меньшим грохотом и треском наступил на щит.

— От гиперпотама слышу, — буркнул обиженный певец под звон отфутболиваемого прямо в стену шлема.

— А этот Конначта парень не промах, — одобрительно хмыкнул себе под нос отряг, ловко перескочил через второй щит и выбежал замыкающим во двор.

— Туда!!! — Сенька метнулась было вправо, но слева, в свете серебристой вальяжной луны, успевшей выползти из-за башни и пристроиться передохнуть на гребне стены замка, слева мелькнула на секунду и пропала согнувшаяся, завернутая в плащ фигура, несущаяся опрометью в сторону сараев и конюшен. — Он там!!!

— Прыток парень… — легко переходя с места в карьер, усмехнулся в рыжие усы конунг. — Словно знает, куда бежит…

Подобная же мысль, казалось, пришла одновременно в голову и Серафиме, потому что недоумение в компании с тревогой появились и остались на ее лице.

— К-куда он несется, идиот… — сердито прошептала она, изо всех сил работая локтями. — Там же калитка… стража… конюхи, наконец…

Отряд вбежал в густую черную тень, улегшуюся между амбаром и конюшней, снес пару бочонков, растоптал кучу прошлогоднего сена, опрокинул тачку с навозом, раскидал корзины с остатками сморщенной прошлогодней картошки, вылетел на миг на свободное пространство, но тут же снова нырнул в тень другого сарая — со сходными разрушительными и звуковыми эффектами.

Слыша, как под подметками четырех пар сапог гибнут за ее спиной пустые клетки для кур, так ловко и своевременно перепрыгнутые ей секунду назад, царевна испустила тоскливый стон.

Дом сумасшедший на выезде…

Где это видано, чтобы спасатели за спасаемым гонялись, как волки за зайцем, по всему замку?!..

Дракон в лавке хлопушек и фейерверков наделал бы меньше шуму!..

Если пол-Улада еще не на ногах, значит, они все глухие…

Сзади донесся треск чего-то хрупкого и деревянного, громко прощающегося с жизнью под аккомпанемент отборных отряжских проклятий.

Сенька болезненно скривилась.

Мосты были сожжены, Рубикон перейден, осушен, забетонирован, и площади сданы в вечную аренду под гиперярмарку.

Объяснить подобный бег поверх препятствий не только Морхольту, но и самому последнему тупоумному караульному у ворот возможности у них не было никакой. Оставалась одна надежда — вовремя догнать мчащегося, словно одержимый, Конначту, пока тот не напоролся на ночных дозорных или очередную партию бдительных слуг, прыгнуть на Масдая и дуть отсюда почем зря, к условленному месту встречи с Огрином и компанией…

Скрытная операция, раскатай тебя гиперпотам!..

Топот, гром, треск, стук, бряк, собаки…

Впервые за весь пробег Серафима споткнулась едва ли не о собственные сапоги и чуть-чуть не растянулась под ногами у несущихся буйным горным потоком основных сил.

Сердце ее подскочило и застряло где-то в горле.

На лбу выступил холодный пот.

Собаки.

Огромные свирепые псы, которые к этому времени должны были заливаться как лукоморские соловьи, молчали!

Куда они подевались?

Что происходит?

И где этот треклятый Конначта?!..

За несколько секунд преодолев облитый серебристым светом открытый участок двора, группа преследователей нырнула в смоляную тень крепостной стены. Грохоча подкованными каблуками по булыжнику, они промчались еще несколько десятков метров, следуя как за маячком за белоснежным обрывком простыни, привязанным ранее к Сенькиному рукаву именно с этой целью, и вдруг, словно с размаху налетев на неприступный камень укреплений, остановились у калитки.

У распахнутой настежь калитки, если быть точным.

Рядом с которой валялись без признаков сознания трое солдат и пятеро лохматых волкодавов.

— К-кабуча… — царевна вздрогнула и сайгаком выпрыгнула из подозрительно темной лужи на неровном булыжнике двора.

— Н-никогда не подозревал… что его король… в смысле, наше величество… может… одних махом… — потрясенно прохрипел, согнувшись пополам от колики в боку, свистения в груди и заплетания в ногах менестрель.

— Чего… стоим?.. — обессилено повис на Олафе подоспевший Агафон.

— Где… король?.. — в изнеможении ухватился за него замыкающий процессию Ривал.

Метрах в сорока, среди уснувших домов деревеньки, утопающей в буйных цветущих кронах бесчисленных яблонь, мелькнула в свете луны на перекрестке улиц и пропала за углом крадущаяся тень.

— Король?

— Король?

— Король?..

Сенька подскочила, вытянула шею, вперилась напряженным взглядом во тьму…

И похолодела.

За первой тенью торопливо крались, воровато пригибаясь к земле, другая, третья, четвертая…

Пятая и шестая тащили в руках, кривясь и сутулясь, нечто большое, длинное и тяжелое.

До боли похожее на неподвижного человека.

Завернутого в одеяло.

— Это не король, — бесцветным голосом изрекла царевна, судорожно сжимая руку с кольцом-кошкой в кулак. — Король не это.

— А кто?! — со свистом всхлипнул вздымающейся как чрезвычайно сейсмоопасная зона грудью Ривал.

— Не знаю! — угрюмо бросила она, срываясь с места и запоздало срывая с себя маскировочную юбку, искусно намотанную поверх кожаных штанов. — Но мы должны их догнать!

— Кого это — "их"?.. — нервно икнул трубадур, замешкался у ворот, но был бесцеремонно подхвачен и сметен на дорогу мощной отяжской дланью.

— Давайте… развернем ковер… — жалобно просипел на бегу из темноты Агафон, маска съехала набок, прическа растрепалась, руки полны юбок и подъюбников.

— Мы потеряем их сверху среди этих кустов! — моментально отозвался Масдай с плеча конунга.

— Чародей!.. придумай… что-нибудь!.. — тоскливо прохрипел эрл, в последний раз бегавший наперегонки со своим кузеном, когда им было лет по десять.

— Фей…ер…верк?..

Легкоатлетические подвиги волшебника датировались приблизительно так же.

— Не надо фейерверк!!! — чудесным образом обрели второе дыхание и в один голос воскликнули моментально вспомнившие широко обсуждавшуюся новогоднюю шантоньскую историю спасатели.

— Быстрее, быстрее!.. — яростно прошипела царевна через плечо и, очертя голову, ринулась в затаившиеся на деревенской улице глубокие и вязкие, как асфальтовое озеро, тени.

Теперь, когда дорога шла под гору, ноги, казалось, сами несли опергруппу вперед, через уснувшую богатырским сном деревню, по улочкам узким, пыльным, пустым и таким извилистым, будто легкомысленный планировщик сего малонаселенного пункта поначалу хотел спроектировать лабиринт.

Повинуясь, скорее, инстинкту и ведомые более удачей, чем зрением — пусть даже и волшебным и ночным — освободители под аккомпанемент разрозненного тявканья потревоженных мосек преодолели, почти не сбавляя шага, путаницу деревенских проспектов и авеню, завернули за последний угол и оказались лицом к лицу со свободным пространством пологого холма. Дорога, смутно желтеющая серебристой в лунном свете пылью, скатывалась с него как размотавшаяся лента и убегала в ближнюю рощицу. Справа ярмарочная площадь, подготовленная и украшенная к завтрашнему празднеству, пугала своим великолепным безмолвием и неподвижностью. Слева, прикрывшись ночью как пуховым одеялом, сладко дремал заграничный цирк.

— Они в лес ушли!!! — отчаянно взвыл эрл и гневно повернулся к отрягу. — Давай ковер!

— Нет! Туда!!!..

Скорее почувствовав, чем увидев движение бегущих ног под днищами составленных квадратом цирковых фургонов, царевна снова бросилась вперед, увлекая за собой остальных.

И тут бездельница-луна, решив, очевидно, что на сегодняшнюю ночь она уж довольно старалась, зарылась в не видимые на иссиня-черном небе облака и пропала.

Влетев на всех парах в погруженный в полную и абсолютную тьму лагерь гастролеров, спасатели снова сбились в кучу, оружие наготове, и заозирались — кто нервно, кто воинственно — тщетно силясь пронзить чернильный мрак тревожными взорами.

Серафима бросилась влево вдоль периметра отгороженной территории в поисках ускользнувших на глазах похитителей чужих королей.

— Туда, сюда… сюда, туда… Куда сюда?.. — недовольно пробормотал певец, выставивший вместо оружия и щита любимую арфу.

Куда бы ни шагнул — везде он то натыкался на спину Ривала, то наступал на носки сапог конунгу, то тыкал себе в ухо Агафоновым рогом…

— Туда куда?..

— Умолкни, сикамбр! — сурово прошипел эрл.

Бард обиженно замер и прислушался.

В повозках-клетках и повозках-клетушках приглушенно вздыхали и тревожно ворочались во сне четвероногие и двуногие артисты шапито.

Неприступной монолитной горой возвышался прямо по курсу приземистый брезентовый шатер.

Откуда-то с той стороны теплый ночной ветерок донес волну промозглого холода и липкий запах мокрой земли.

Олаф стиснул в могучем кулаке самый большой топор и принялся воинственно обшаривать глазами враждебно затаившуюся тьму.

— Ох, не нравится мне всё это… — несчастно пробормотал Кириан, терзая в пальцах развязавшийся исподтишка чехол любимого инструмента.

— Темнота, как в банке с ваксой… К-кабуча… Глаз выколи… Ну, всё. Вы как хотите, а я сейчас сделаю светиль… — не дожидаясь Сенькиного возвращения, недовольно и немного истерично заворчал Агафон, сделал шаг вправо… и наступил на что-то мягкое.

Если бы не случайно оказавшаяся на его плече лапа Олафа, то его премудрие поставил бы рекорд Белого Света по прыжкам с места на фургоны.

А, может, и через.

— Цыц, — внушительно пробасил отряг, быстро нагнулся и протянул руку к земле.

Под пальцами его глухо звякнули бубенцы.

— Клоун… вроде…

— Ж-живой?

— А кто его…

— Олаф, они тут не проходили? — прорезал чуткую ночную тьму возбужденный голос Серафимы.

— Нет! — моментально принял боевую стойку и отозвался отряг. — А что?

— Агафон, давай свет!!! — азартно выкрикнула в ответ Сенька. — Значит, они внутрь зашли!!!

Маг радостно щелкнул пальцами, и из резанувшего по привыкшим к мраку глазам серебристого света, слева, дав полный круг как по манежу, выскочила царевна. Не задерживаясь ни на мгновение, она прикрыла глаза рукой, ухватила за руку отряга и рванула к слегка отогнутому над входом пологу шапито.

— За мной!!! И осторожно!

— Ну, изнутри-то они никуда не денутся… — попятился было как бы невзначай Кириан, но восторженно вскинувший топор номер двенадцать конунг походя дернул его за шиворот, и бард полетел головой вперед, словно соломенная кукла, от всей испуганной души сыпля в уладскую тьму аккордами и табуированной гвентянской лексикой.

Почти единой группой внеслись спасатели Конначты под обвисший, будто брюхо старой кобылы, купол шатра, готовые кто драться, кто бежать, но дружно недоумевая такому нелепому повороту погони…

И ахнув, застыли.

Они ожидали увидеть засыпанный опилом манеж, обнесенный барьером из перевернутых корзин, ряды разновеликих скамеек, хлипкий помостик для музыкантов и, если повезет, буфет, но то, что предстало в переливчатом сиянии агафоновой звезды пред их пораженными взорами, бросало вызов не только общепринятым стандартам оборудования учреждений массовой культуры, но и здравому уму.

Промозглый холод и липкий запах мокрой земли резко ударил им в ноздри, как мелкий дождь в большом количестве — по головам.

— Не п-понял?..

Вместо потертого зеленого купола над головами их материализовалось из ниоткуда низкое мутное серое небо. Вместо опилок манежа под ногами хрустнула мелкая галька вперемежку с ломкой сухой травой. Место барьера и скамеек заняли рассыпанные по широкой и бесцветной равнине поросшие бледным лишайником валуны. Вместо помоста — одинокий холм. Вместо буфета…

— Интересно, их едят? — задумчиво вопросил отряг, перехватив поудобнее топор номер семь и глядя куда-то поверх голов боевых товарищей и в другую сторону.

— Что?.. — очнулись от завораживающего изумления и подскочили все.

— Вот их, — кивнул Олаф.

Земля у них под ногами задрожала, трава затряслась, галька подпрыгнула…

— Гиперпотамы?!.. — растеряно воскликнул Ривал. — Они же вымерли!!!..

— Плохо вымерли, — резонно заметила Сенька.

— Целое стадо!.. — горестно охнул брад и звякнул арфой. — Бежим!!!

— Куда? — заполошно заметался Ривал. — Куда?

— Обратно!!! — предложил Кириан.

— Куда — обратно?! — яростно взревела царевна. — Куда?!?!?! Кругом погляди!!!

Близкий к истерике трубадур поспешно последовал рекомендации и тут же испустил душераздирающий стон.

Никакого "обратно" и в самом деле не было.

Насколько хватало глаз, кругом простирались блеклые, словно обесцвеченные просторы неведомой земли, подобно грязной вате покрытые клочками редких туманов и облитые холодным тусклым, то ли вечерним, то ли утренним, светом.

Такой родной, такой знакомой, теплой и безопасной ночи Улада следов вокруг не было и в помине.

А земля под ногами отряда уже не дрожала — она вибрировала, гудела и ходила ходуном, беспорядочно подбрасывая в воздух маленькие камушки и пыль: огромный табун четырехголовых буйволообразных бегемотов двигался в их сторону неуклюже, но неотвратимо, как горная лавина.

— На холм!!! — взмахнула рукой Сенька, и все, даже Олаф, не раздумывая, кинулись к спасительной возвышенности метрах в двадцати от них, слабо, но оптимистично кудрявившейся корявым кустарником как лысеющая макушка славного эрла.

Заблудшие заговорщики уже находились от вожделенного холма шагах в десяти — в пять раза ближе, чем сезонно мигрирующее или просто несущееся к далекому водопою или травокорму стадо за их спинами — когда под ухом Серафимы просвистела, чиркнув по волосам, первая стрела.

Не дожидаясь повторного намека, царевна тут же метнулась влево, вправо, перекатилась, собирая на себя в процессе все засохшие колючки репейника в радиусе трех метров, замерла на мгновение под массивным валуном у подножия холма, любезно отразившим вторую и третью стрелу, и со свирепым лукоморским "ура!!!", финтя и петляя, бросилась на штурм недружелюбной высоты.

Первое, что шевельнулось в поле ее зрения, в ту же секунду получило метательный нож из рукава. Следующий противник словил нож засапожный. Третий дернул к плечу тетиву, но разъяренной стальной стрекозой пронесшийся мимо ее виска топор положил конец открывшемуся было сезону охоты на Серафим.

Горячий ветер, жаркое дыхание и вонь множества несущихся напролом животных обдал достигших в последнюю секунду заветного холма гвентян. Задыхаясь от пережитого ужаса и дрожа, они обессилено приникли животами к неровной каменистой гряде, точно зачарованные наблюдая, как река бурых мощных тел покорно обтекает их такое своевременное убежище.

А над их головами тем временем кипело, в полном разгаре, сражение.

Последний нож Сеньки не нашел цель, бесполезно царапнув щеку одного из трех оставшихся стрелков, и град ответных стрел моментально заставил ее вжаться в неровную землю за кочкой размером с кошку и пожелать, чтобы сама она стала размером с мышь.

Второй топор отряга зарылся между валунами далеко за вражескими позициями, срезав под самый корешок перо на шапке неприятельского лучника. Стрела возмездия, впрочем, тоже безвредно оставив прочерк на шлеме юркнувшего за камень конунга, лишь пригвоздила на излете рукав вечернего наряда Агафона к стволу кривобокого деревца, под сенью которого распростертый плашмя маг тщетно пытался найти покой, мир и вселенскую гармонию.

Следующая чиркнула ему по шее, пробила кружевной стоячий воротник и прочно застряла в плотном ватном подплечнике платья.

Еще одна ударила в посох рядом с сомкнутыми на нем побелевшими от напряжения пальцами и отскочила, отколов крошечный кусочек с ноготок младенца.

И тут Агафон взорвался.

— Ах, вы так!!!.. Вы так!!!..

Стерпеть под вражеским обстрелом мелочный ущерб чужому платью и даже своей шкуре волшебник мог и желал.

Но повредить посох?!

Посох Агграндара?!

Посох его, Агафона?!

Доставшийся ему такой ценой?!..

— Ах, вот вы как?!..

Ответа на риторические вопросы нет и быть не может — этот непререкаемый факт неизвестным снайперам суждено было узнать в следующее мгновение.

С белесого мутного неба, откуда ни возьмись, сорвались три черные молнии, ударили в сухую, упрямо не желающую намокать под мелкой мерзкой моросью траву вокруг занявших оборону за большими валунами стрелков, выбили снопы белых искр и осыпали ими готовое к стрельбе оружие.

Изогнутые тугие луки взметнулись к серому небу в столбе зеленого пламени.

Не растерявшись, стрелки схватились за мечи и кинжалы.

Но что такое три коротких меча и три тонких кинжала против одного взбешенного трехминутным лежанием носом в пыль отряга?..

— Хелово отродье… — сквозь сведенные адреналином короткой схватки зубы процедил Олаф, с надеждой озирая угрюмые окрестности. — Почему их было так мало?..

— Я…в-в… в-впечатлен… — заикаясь и отряхивая ломкие травинки с наряда, пробормотал чародей, принимая вертикальное положение и с болезненной бледностью на физиономии оглядывая поле короткого боя.

Отряг вздрогнул, словно очнулся от гипноза, глянул под ноги, сконфузился и поспешно спрятал за спину топор.

— Если бы эти слюнтяи дрались как настоящие воины, я бы так не взбеленился… Ну, надавал бы по кочанам… как следует… Ну, в ухо звезданул… скулу там своротил… на затылок… Они сами виноваты! Лук — оружие трусов!.. — он бросил быстрый короткий взгляд на опасно набирающую воздух в грудь Серафиму, и поспешно добавил: — …и женщин.

Сенька умиротворенно сбавила обороты и спохватилась:

— А где же король?

— Величество?.. — позвал волшебник, осторожно раздвигая посохом кусты за прорванной линией неприятельской обороны. — Эй, уладский пленник?..

Из-за дальнего камня раздалось тягучее мычание.

— Конначта?!

Спасатели дружно бросились на стон, и метрах в пяти от поля боя, рядом с норкой какого-то любопытно посверкивающего из глубины пятью красными глазками зверька, обнаружили нечто человекообразное, плотно запеленутое в одеяло наподобие мумии ушедшего в лучший из миров узамбарского правителя.

Но, в отличие от мумии, пестрый сверток изо всех сил доказывал, слабо извиваясь и глухо кряхтя, что он никуда из этого мира уходить не собирается, а, скорее, наоборот.

— Конначта?..

Ухватить одеяло за край и поднять руку вверх было для конунга делом одной секунды, и на секунду следующую друзьям под ноги выкатился волчком и растянулся во всю длину замотанный в бурые бинты плюгавенький человечек самого некоролевского роста, но с королевским рубином на пальце.

Рука Агафона дернулась было за противочумной защитой, но кроме обвисших на ушах веревочек не нашлось ничего: сбитые шальной стрелой рога и копыта остались лежать под корявым деревом — последним убежищем мага.

Но каждый знает, что бывают в жизни вещи и поважнее личной безопасности.

И в приступе гражданского самосознания чародей сделал шаг вперед и отважно потыкал освобожденного концом посоха в бок.

— Эй, Конначта?

Коротышка схватился за опутавшие лицо бинты, выдохнул шумно, и жалобно уставился на маячившее над ним бледное носатое лицо, полузакрытое почти развившимися кудрями под сплюснутой шляпкой на фоне дырявого ворота, на кокетливо торчащую из плеча стрелу, на сжимаемый в руке посох…

— Э-э-э?.. Дочь моя?.. — наконец, сипло выдавил он. — Д-дочь…чурка?.. Как тебя?.. рад я… видеть… д-дитя м-моё…

Агафон открыл рот и довольно болезненно ткнул себя пальцем в грудину.

— Меня?..

— Д-да, к-конечно… — с трудом сел и неуверенно кивнул король. — Ты ведь моя… Э-э-э… наследница? Словами… не описать… как счастлив… лицезреть… родную мордашку… своей маленькой… Э-э-э… прелести…

— Краткосрочная аминазия памяти, — понимающе поджав губы, авторитетно поставил диагноз маг.

— Они ему по кумполу дали, наверное, когда крали, — сочувственно покачал головой отряг. — Стрясли мозг.

— Ну, тогда мозготрясение, значит, — не стал упорствовать и с готовностью сменил приговор не слишком разбирающийся в тонкостях медицины маг. — Всё равно. Ничем не лучше.

— А, ерунда, — рассеяно махнула рукой Серафима, со всё возрастающей тревогой и неприязнью оглядывающая странные окрестности и чужое небо. — В нашем деле мозги — не главное… Стряслись — утрясутся обратно… по дороге… Да еще дочь свою повстречает…

— Еще одну? — настороженно замер и вытаращил водянистые серые глаза Конначта. — Но их же, вроде, всего…

— Эссельте!!! Радость моя!!! Ты цела!!!

Спасатели и спасенный прикусили языки и дружно подскочили.

Ломая кусты, с противоположной стороны поляны на вершину холма выскочила маленькая щуплая фигурка в кольчужной безрукавке и в кожаных штанах с бронзовыми наколенниками, и с простертыми в недвусмысленном жесте руками кинулась к главному специалисту по волшебным наукам.

— Я увидел тебя ночью… во дворе… и узнал по платью! Деточка моя! Дай себя… тебя… обнять!..

— А вы, гражданин, кем этой девушке приходитесь, пардон? — первая пришедшей в себя тебя, Серафима строго преградила путь экспрессивному незнакомцу к ошалело взирающему на приближающуюся персону волшебнику.

— Я ее отец, король Гвента! — остановился и вызывающе выпятил грудку колесиком неизвестный. — А вы кто такие?! Кто смеет мне перечить?!

— Еще один король? — как бы в ответ на последний вопрос, взял вновьприбывшего отца номер два тремя пальцами за плечико и тупо уставился на него Олаф.

— В смысле? — забыл задираться, замер и так же сообразительно заморгал в ответ претендент.

— В смысле, чего другого изобретите, товарищ, — сухо прищурилась царевна и скрестила руки на груди. — Король Гвента у нас уже есть.

— Король Гвента не может есть!.. не может не есть!.. не может быть! — взвился, как ужаленный гиперпотам, новоявленный претендент на гвентянскую корону. — Потому что я и есть… и есть… и пить…

Всё это время тщедушный незнакомец, моргая близоруко, изо всех сил пытался выглянуть из-за скалоподобного отряга на скромно ковыряющего землю носком сапога чародея, но вдруг шальной нетерпеливый взгляд его нечаянно упал на руку замотанной в бинты личности на заднем плане.

Замотанной в бинты и исподтишка на четвереньках в кусты ускользающей личности, если быть совсем точным.

И тут Конначту номер два будто ткнули раскаленным шилом в королевское достоинство.

— Стой!!! Отдай!!! Изменник!!! Вор!!! Надуватель!!!

Отшвырнув Сеньку в одну сторону и ловко обойдя отряга с другой, самозванец в несколько прыжков нагнал необъяснимо дезертирующего короля номер один, повалил и стал пытаться оторвать ему кисть.

— Отдай!!! Отдай кольцо!!! Уголовник!!! Выскочка!!! Самовыдвиженец!!!

— От такого и слышу… — отбивался гораздо энергичнее, чем оправдывался перевязанный король.

Но и номер два был не промах, и оба Конначты повалились на колючую ломкую траву, мутузя друг друга на чем Белый Свет стоит. Из яростно катающейся по вершине холма кучи-малы то и дело мелькали исступленно работающие коленки, кулаки, локти и сапоги, и доносились брызжущие старыми обидами оскорбления.

— Гад!

— Пес!

— Осёл!

— Козел!

— Баран!

— Свинья!

— Крокодил!

— Крыса!

— Слизняк!

— Жаба!

— Свинья!..

— Свинья уже было.

— Тогда… э-э-э…

— Хомячки.

Снисходительно усмехаясь себе под нос, отряг без малейших усилий ухватил обоих бойцов за шкирки, оторвал от земли и развел руки в стороны.

К его немалому изумлению, с переменой дислокации на ратоборцев накатило второе дыхание, и поле сражения окончательно превратилось в поле брани.

— Тать!

— Мужлан!

— Узурпатор!

— Ничтожество!

— Висельник!

— Бандит!

— Заморыш!

— Хиляк!..

Даже будучи подвешенными в воздухе в метре от земли, противники с завидным упорством пытались если не огреть, то лягнуть друг друга.

— Лжекороль!

— Смерд!

— Трепло!

— Плебей!

— Золотарь!

— Нищеброд!..

— Тихо вы! — не выдержал и, не дождавшись примирения, сердито гаркнул конунг, на которого падали все пинки и тычки, не долетающие до неприятеля по вполне понятным причинам, и от всей души тряхнул непримиримых поединщиков. — Рот закрыли и быстро признались, кто из вас настоящий…

От могучего рывка, положившего конец второму раунду, бинты с физиономии спасенного отрядом Конначты соскользнули…

— Бриггст?!?!?!..

Изумленно тараща глаза на худенькое остренькое личико приморского графа, Олаф на мгновение потерял бдительность, и второй король Гвента — как выяснилось теперь, он же первый и единственный — вывернулся из дрогнувших пальцев, грохнулся на землю, ухитрившись выхватить по пути из ножен отряга охотничий нож и, как разъяренный выкусень, бросился, вопя, на уличенного в очной ставке противника1.

-----------

1 — Естественно, сам Конначта предпочел бы сравнение с геопардом, шестиногим семируком, щупальцеротом или, на худой конец, хотя бы с жаборонком.

----------

Перепуганный самозванец взбрыкнул что было силушки, дал прочувствованного пинка в лоб атакующему королю, выпал из лишившегося остатков пуговиц камзола и кинулся наутек.

— Куда?!..

Скрежеща зубами и вращая глазами, Конначта ринулся за ним.

Сенька и Олаф — вслед, спасать обреченного графа, но оскорбленный король, подгоняемый жаждой справедливости и отмщения, всё же был проворней.

В почти тигрином прыжке сшиб он с ног несчастного хозяина самого крупного портового города Улада, придавил всей своей невеликой массой и энергично принялся за поиски на его отбивающейся и вопящей персоне чего-нибудь, подходящего для немедленного перерезания.

— Прекрати!!!..

— Нож отдай!!!..

Голоса царевны и отряга слились в один отчаянный дуэт…

К которому внезапно присоединился новый голос.

— Гвентянин, стой!!! Или я убью их!!!

— Что?..

Потревоженный в своем и без того неблагодарном занятии, король оторвал горящий обидой и мщением взгляд от побелевшей в ужасе физиономии Бриггста и гневно обратил его на источник новой помехи.

— Ты?..

— Ты?! — вторили ему обернувшиеся на нового участника боев без правил спасатели.

— Ты кто? — недовольно продолжил прерванный на полуслове король, близоруко щурясь так и эдак. — Голос знакомый… фигура здоровая…

— Пока здоровая, — многозначительно поправил его вполголоса Олаф, поигрывая оставшимся топором, и глаза его задорно блеснули.

Ибо изумленным взорам их, выкарабкиваясь из кустов с прижатыми под лезвием огромного меча гвентянами, предстал ни кто иной, как первый рыцарь Улада, брат королевы Майренн Руадан Морхольт.

— Отпусти Курнана, Конначта! Или я прикончу твоих прихвостней! — угрожающий рык герцога заставил короля разжать хватку, и освобожденный Бриггст белкой метнулся под прикрытие своего военачальника.

— М-морхольт?!.. — пораженно открыл рот король.

— Слабак!!! Неудачник!!! — граф мстительно показал ему язык, но тут же получил успокоительный пинок под косточку от своего спасителя.

— Заткнись, — гневно рявкнул Руадан, и Бриггст на сей раз благоразумно последовал совету.

— Послушайте, ваше… — вежливо и дипломатично сделала было шаг вперед Серафима, отчаянно жалея о неподобранных вовремя ножах, но первый рыцарь Улада не дал ей продолжить.

— Так-то вы отплатили за мое гостеприимство, вероломные гвентяне, — презрительно сощурились его глаза на царевну. — Хотели надуть меня.

— Кхм… — потупила скромно взор Сенька.

— За дурака принимали.

— А как ты догадался? — вытаращил невинные голубые очи Олаф.

Морхольт скрипнул зубами и обжигающе зыркнул на него исподлобья.

— С тобой я потом поговорю, по-особому. Хоть ты и простолюдин безродный…

— Почему это потом? — дерзко ощерился отряг, призывая огонь на себя. — А сейчас что, кишка тонка? Бросай этих олухов, поговорим, как воин с воином! Ну, давай, ты, боров! Признавайся, где тебя похоронить?

Но Руадан, словно не слыша наглого вызова, продолжал с закаменевшим лицом, не сводя теперь взгляда со скромно стушевавшегося на заднем плане Агафона.

— После твоего свидания с… с тем, кого вы приняли за Конначту… я сразу понял, что ваша цель — освободить его, и все ваши обещания брака и союза — брехня шелудивых двуличных гвентянских псов. И был начеку этой ночью.

Царевна развела руками и вздохнула.

— Ну, раз ты и так всё понял… Отпусти ребят и разойдемся с миром.

Морхольт нехорошо усмехнулся.

— Я не из тех людей, что позволяют безнаказанно водить себя за нос, девчонка. Будь я проклят, если хотя бы на миг желал этой треклятой свадьбы с вашей мымрой Эссельте! Если бы не предстоящая война с эйтнами, вы получили бы голову своего бесноватого короля в сундуке без разговоров!..

— Свою башку не прозевай, дуботол! И сам ты — мымр! Орясина! — оскорблено выкрикнул король, но брат королевы снова, скрипя зубами, проигнорировал брошенные ему в лицо подобно бронированной перчатке слова.

— …Но этот мир мне нужен как воздух, — тихо и яростно продолжил он. — И поэтому провалиться мне на сем месте, если я не женюсь на этой наглой гвентянке, как собирался, пусть и буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь!

— Я удивлюсь, если не будешь, — тихо гыгыкнул чародей.

— Моя дочь — дух добрый во плоти, ты, уладская свинья, дальше рыла своего не видящая! Немедленно отпусти моих людей и проваливай в свой хлев!.. — снова взвился, как кипящий гейзер, Коначта. — А не то я тобой!.. я тебя!.. я тебе!.. я тебю!..

Только молниеносная реакция Сеньки, вовремя обеспечившей подножку, и сила отряга спасла двух заложников от преждевременного посещения лучшего из миров.

— Вот-вот, так и держите, — презрительно усмехнулся брат королевы. — Жаль, цепи и ошейника тут нет. А ты, Эссельте, подойди сюда.

И Морхольт властно мотнул головой, показывая на лысый каменистый пятачок рядом с собой.

— Чего-куда?.. — ошеломленно вытаращил глаза волшебник, не ожидавший такого поворота сюжета. — Зачем?

— Можете забирать своего буйнопомешанного монарха куда хотите, если уж он вам так нужен, — стальным и холодным, словно гильотина, голосом проговорил Морхольт, буровя тяжелым синим взглядом застывших в ожидании развязки действа противников. — Но его дочь уйдет отсюда со мной.

— Кто?..

— Иди сюда, женщина, я сказал!!!

Стиснутые в мощных объятьях гвентяне ойкнули, когда длинный синеватый клинок надавил чуть сильнее, без малейшего труда оставляя в одежде на их груди аккуратные глубокие прорезы.

— Я не шучу. Судьба моего королевства выше жизней каких-то двух никчемных гвентянских клоунов. И если я решил, то слово мое — закон. И только двинься, ты, рыжий пентюх, и их головы покатятся тебе под ноги как яблоки!

Выронивший короля и дернувшийся было в атаку Олаф застыл, но не разжал стиснутых на рукояти топора пальцев.

— Невеста моя, сюда иди, — ровным голосом человека, готового на всё ради намеченной цели, и смирившегося с этим, повторил Морхольт.

Клинок его угрожающе дрогнул.

— Да какая я тебе… — возмущенно упер свободную от посоха руку в бок чародей.

— Иди, милочка, не перечь супругу, — шелковым смиренным голоском вдруг прощебетала Серафима с таким постным выражением шкодной физиономии, что на нем без труда можно было жарить картошку. — Ибо сказано: муж да жена — один сумасшедший дом. Ступай к повелителю своему, спаси двух идиотов, не способных пробежать как все десяти метров, не отставая, и живите с его первым рыцарством в мире, дружбе и гармони.

— Но?..

— И да благословит вас святой Агграндар.

Бросив на Сеньку вопросительный взгляд, Агафон словно прочитал вмиг по ханжески умильной мине ее мысли, быстро скрыл хулиганскую ухмылку за разметавшимися по глазам останками куафюра и, псевдопокорно склонив голову, послушно засеменил вперед.

— Благослови, батяня… на подвиг брачный… — тоскливым загробным голосом депрессивного привидения простонал он, не оборачиваясь. — Если не вернусь… считайте уладкой…

Это разбило сердце и терпение отца.

Повторно кинувшегося наперерез чародею Конначту конунг еле успел ухватить за ноги и затолкать подмышку.

— Погоди, не подпрыгивай, — терпеливо посоветовал он воинственному правителю Гвента, беснующемуся как лев в смирительной рубашке. — Что ни делается — всё к лучшему, как говорит моя невеста…

— Дворовая девка!!!..

— Богиня любви и красоты, — не очень обиделся отряг и несильно щелкнул правителя по лбу1. — И ей лучше знать.

---------

1 — Синяк сошел уже через месяц.

---------

Конначта отчаянно взвыл, в полминуты растранжирив все многовековые запасы неподцензурной лексики своего народа.

Меж тем его премудрие — одухотворенное олицетворение смирения и кротости — почти поравнялся с герцогом и остановился в шаге от него, очи долу, руки покорно сложены на посохе.

Морхольт с превосходством усмехнулся, отпихнул сжавшихся и застывших в напряжении заложников, и они грузно и неуклюже повалились ничком на ломкую бесцветную траву вершины холма, наперебой хватая ртами сырой холодный воздух и выкашливая застоявшиеся в легких проклятия.

Следующим гладким отточенным движением бойца Морхольт, всё еще не выпуская меча, выбросил освободившуюся руку вперед и ухватил своенравную невесту за плечо.

Но совершенно случайно ли, или по чьему-то вредительскому намерению, в жестко сомкнувшихся пальцах его внезапно оказалась не костлявая анатомия главного специалиста по волшебным наукам, а нечто иное.

Тонкое, гладкое и обжигающе холодное, больше всего похожее на…

На посох Агграндара.

За всю историю сей неприглядной местности, от дня появления ее на карте Белого Света и до грядущего в туманном будущем дня Судного, вопль такой силы и ярости не оглашал ее тихо содрогнувшиеся холмы и равнины. Смертоносный клинок с глухим звоном повалился на землю, и первый рыцарь Улада заскакал-запрыгал вокруг него, исступленно рассекая воздух моментально опухшей и побагровевшей кистью левой руки, помогая ей из солидарности правой.

— М-мда. Пренеприятное ощущение, как специалист заявляю, — почти сочувственно покачал головой в адрес своего несостоявшегося жениха Агафон и машинально полез в рукав за шпаргалкой. — Думаю, дня два в образе какого-нибудь грача или ежа будут полезны для флуктуации его самооценки и…

Для чего еще может оказаться полезным пребывание в роли своего собственного меньшего брата для первого рыцаря Улада так и осталось неизвестным широкой публике, потому что в этот момент нечто длинное, тонкое и хлесткое выбросилось из кустов и ударило по ногам сначала Руадана, и тут же — мага.

— Ай!.. — вместо завершения лекции о пользе преобразований воскликнул волшебник, хлопаясь немедным тазом поверх своего уроненного воздыхателя.

Посох вылетел из его рук и откатился под покрытые зеленоватым лишаем лишайника камни метрах в десяти от них.

Через долю секунды с десяток новых тварей выбили ноги из-под Бриггста, свалили на каменную россыпь только поднявшегося Кириана, дали подножку Олафу, всё еще удерживающему Конначту, завалили Сеньку, и принялись усердно обматывать все, что попадалось под их склизкие объятия.

— К-кабуча!.. — только и успела воскликнуть царевна перед тем, как быть поверженной на вершину кучи-малы.

— Что это?!.. — позабыв стенать и выражаться, вскочил Ривал — одна рука на кинжале, другая готовая дать отмашку спринту к горизонту, но и эта пара ног была обвита невесть откуда вырвавшимся гладким блестящим змееподобным существом с присосками на брюхе и ловко выдернута из-под его сиятельства.

— Это сувенир!!! — радостно проорал ответ Олаф, одним взмахом топора перерубил застигшего его врасплох противника и бросился на выручку товарищам. — Это можно повесить ей на окнах!!! Для занавесок!!! Или раму для картины сделать!!! Или во дворе протянуть!!! Белье сушить!!!1

------------

1 — Конечно, идея была неплоха, особенно если учесть, что присоски могли бы быть использованы вместо прищепок — но только при условии, что Аос согласилась бы лицезреть такой подарок каждый день.

-----------

При каждом махе грозного оружия от гибких черных тел, жарко обвивавших конечности и туловища злосчастных искателей и находителей приключений на свои ноги, куски летели во все стороны. Но с каждой новой секундой мощные гибкие твари всё прибывали и прибывали, прямо на глазах увеличиваясь в толщине и силе, и снова хватали и заваливали наземь освобожденных было людей.

Выпущенный удачным ударом Олафа Морхольт рванулся, подныривая под просвистевшую мимо живую лиану, выхватил свой меч из-под беспомощно барахтающейся в сжимающихся кольцах монстра туши эрла и мигом отсек смолянистый пульсирующий шланг. Вторым ударом герцог разрубил тварь, прижавшую к земле Бриггста, третьим — освободил Конначту, но в следующее мгновение сам был повален вырвавшейся из кустов плетью толщиной с бревно, ударный конец которого был скручен в огромный кулак.

— Агафон!!! Убери их!!! — жалко провыл голос барда из-под мерзкой живой шевелящейся осклизлой сети. — Помоги!!!..

— Их слишком много!!! — прохрипел маг, сдавленный по рукам и ногам как кукла в подарочной коробке. — И я двинуться не могу!!!..

— Оно одно!!! — проорала Сенька, ведущая отчаянную и, похоже, обреченную на поражение битву с тремя чересчур проворными шлангами. — Это не много тварей!!! Это щупальца!!! Одной, но большой!!!

— Хвала богам… — полузадушено просипел придавленный менестрель, отплевываясь от набившейся в рот травы и земли. — А я-то думал… их много…

— Я понял!!! Это же щупальцерот!!! — выкрикнул Конначта, безуспешно стараясь рассечь чудом сохраненным олафовым ножом заново обвившую его, пульсирующую зеленоватой жижей отрубленную Морхольтом плеть толщиной с ногу гиперпотама и приблизительно такой же мягкости.

— Таких огромных не быва… — начал было, но тут же был уткнут хлестким монстром физиономией в сухие лопухи Ривал.

— Он сидит где-то в тех кустах!!!.. Они все выскакивают только оттуда!!!.. — отчаянно выкрикнула Серафима перед тем, как пасть жертвой выметнувшегося из-за камней подкрепления.

— Агафон, сделай что-то!!! — проревел отряг, из последних сил отмахиваясь от наседающего со всех сторон врага. — Их не перебьешь!!!..

— Мне нужен посох!!! Он под валунами!!! И руки!!! Они подо мной!!! — не оставляя попыток вырваться, вывернуться, выкрутиться, выскользнуть или хотя бы просочиться из хватких склизких объятий, сипло и отчаянно провопил волшебник.

— Хель и преисподняя!!! — взревел конунг, махнул топором так, что сразу три щупальца отлетели, навеки покинув своего хозяина, и рванулся к обросшим лишайником камням по телам поверженных товарищей, погибших врагов и отсеченным и живым конечностям монстра.

Из-за кустов вылетело сжатое в кулак щупальце и с налету ударило точно между лопатками уносящейся жертве.

Отряг взмахнул руками, поскользнулся на измазанном зеленой кровью обрубке и, потеряв равновесие, растянулся во весь рост поверх Конначты.

— Я помогу!!! — надсадно проорал голос Морхольта откуда-то сзади. — Держись!!!

— Не надо!!! — вскочил Олаф, увернулся от того же черного кулака, поднырнул под другой, был повален проворно вернувшимся первым, но в падении успел перерубить второй, вертко устремившийся на добивание. — Освободи волхва!!!..

— Кого?..

— Эссельте, варги тебя задери!!! Эссельте!!!

Неистовым рывком Руадан выдернул руку с мечом из-под примотавшей ее к туловищу плети и принялся очертя голову кромсать и рубить всё вокруг, принадлежащее сейчас или когда-то взалкавшему человечинки щупальцероту, отыскивая таким нехитрым способом плеть, обмотавшую его ноги.

Высвободив вторую руку, он вырвал из-за спины короткий меч и обрушился на хищную тварь с удвоенной мощью, прорываясь к растянувшейся в пяти шагах от него обездвиженной цели.

Но и голодное чудище так просто от своего завтрака отказываться не собиралось, и всё новые и новые щупальца вылетали из его убежища, безжалостно сбивая, колотя и хватая посмевшего вырваться человека.

Удачный выпад чудовища сшиб герцога, и тот кубарем покатился, теряя ориентацию и мечи…

И обрушился всей массой мышц и военного снаряжения прямо на Агафона.

— К-кабуча!.. — сдавленно охнул тот. — Мало мне одного урода!..

— Молчи, дура… — прорычал сквозь стиснутые зубы Руадан, выхватил из-за голенища нож и с таким видом, словно он скорее проделал бы сию операцию на своей высокородной невесте, нежели на невинном проголодавшемся человекоядном монстре, принялся рассекать стискивающие чародея плети, пока через несколько мгновений разбушевавшаяся тварь снова не повалила и не пленила его самого…

Но было уже поздно.

— Сам дурак! — в виде "спасиба" выкрикнул волшебник, вскинул вверх освободившуюся руку, и Олаф, из-под груды придавливающих его щупалец, отчаянным, но точным пасом метнул извлеченный из-под камня посох прямо ему в пятерню.

— Кабуча габата апача дрендец!!! — торжествующе проорал Агафон, и гроздь черно-фиолетовых молний расколола белесое небо и устремилась к земле.

И наступил уже торжествующему победу вкусного обеда щупальцероту полный дрендец.

Половина склона холма, покрытая непроходимым кустарником, облюбованным ранее чудовищем для засады, тихо вздохнула, содрогнулась всей поверхностью, и так же тихо, почти беззвучно, взлетела к ошарашенным блеклым небесам перевернутым дождем из камней, земли, травы, веток и разобранной на запчасти анатомии так и оставшегося голодным щупальцерота.

Еще через несколько мгновений вся эта масса обрушилась назад, аккуратно заполнив образовавшуюся было воронку и создав второй холм рядом с полпервым.

А еще через три минуты все люди, живые, хоть и некоторыми чувствительными местами не совсем здоровые, стали высвобождаться из-под обмякшего плена лишившихся хозяина и мотивации разнокалиберных щупалец и собираться в кучку над зияющим свежеобнаженной землей обрывом.

Кириан, со слегка расфокусированным взором и более чем слегка истеричной улыбкой поставил ногу на не захваченный холмотрясенимем обрубок толщиной с бревно, провел негнущимися пальцами по спрятанной за пазухой арфе и неровным, срывающимся то на писк, то на хрип голосом продекламировал:

Морхольт и Олаф!

Действуйте организованно!

Бессилен волхв,

Щупальцами парализованный.

Меча ударом

Обрубки щупалец множь.

Посох Агграндара

Волхву даешь!..

— У меня бы и без них всё получилось, — недовольно зыркнул на пиита чародей и обиженно выпятил разбитую нижнюю губу. — Подумаешь, союз меча и рубила… озвученный оралом…

— Вот и подумай, — ворчливо посоветовал Ривал. — Если бы не воины, твоя магия перекочевала бы в брюхо щупальцерота вместе с тобой.

— От воина слышу… — буркнул рассчитывавший совсем на иной прием Агафоник Великий, скрестил руки на съехавшей в район пупка груди и насупился.

Впрочем, прочувствованные похвалы Сеньки и Олафа, сопровождающиеся такими же искренними похлопываниями по спине и плечам, несколько стерли кисловатый привкус феерической победы магии над дикой природой, и умиротворенный волшебник с чувством глубокого удовлетворения, как всегда в таких случаях, принялся проверять, не сломано ли у него чего и не перебито.

В отличие от щупальцерота, друзья сил на проявление чувств не жалели.

Тем временем за их спинами граф Курнан Бриггст трясущейся рукой стащил с пальца кольцо и, не глядя, протянул в направлении Конначты.

Тот, также не глядя, хватанул его с ладони недавнего противника и принялся сосредоточенно напяливать на указательный палец правой руки.

Один инцидент был исчерпан.

Но оставалось еще несколько, и чтобы вычерпать их, опасалась царевна, не достаточно было не то, что ладони, но и ведра.

Герцог Руадан подошел к обвалу позже всех, тщательно скрывая хромоту.

— Насколько я понял, ты — не та, за кого себя выдаешь, — было первыми словами усиленно растирающего сдавленное горло Морхольта в адрес снова притихшего и надувшегося волшебника.

— Наконец-то… — сипло выдохнула Сенька.

— Моя невеста — колдунья, — не обращая внимания на ремарку слева, осуждающе-сурово продолжил герцог.

— Правильно, — кивнул Олаф.

— Только наоборот, — уточнила Серафима.

— Во-первых, не твоя, а сам по себе. Во-вторых, не невеста, а жених, — слабо усмехнулся чародей, загибая дрожащие пальцы, вымазанные зеленой жижей. — А в-третьих, не колдунья, а колдун.

— Не понял?.. — блуждающий хмуро по унылым равнинам взгляд Морхольта остановился.

— То понял, то не понял… — брюзгливо проворчал Ривал, неуклюже массируя онемевшие от объятий чудища ноги онемевшими по той же причине руками. — Бестолочь уладская…

Оскорбленный Руадан хотел ответить, но слова его потонули в скорбном вопле.

— Моя дочь?.. Ты не моя дочь?.. Как это?.. А кто ты тогда?! И где Эссельте?! И что ты делаешь в ее платье?!.. Это ведь ее платье? Я лично отдал за него триста золотых!!!..

Кажется, в их увеличившемся отряде нашелся еще один человек, кровно заинтересованный в разгадке маскарада.

— Ты — не она?.. То есть, ты — это он?.. В смысле, ты — это ты?.. Но это же бесчестно! — возмущенно набычился брат королевы.

— А фальшивых Конначт людям подсовывать — не бесчестно? — пылко парировал волшебник.

— Кажется, мы друг друга стоим, — вздохнула царевна. — Ну, и кто начнет объяснения первыми?

— Вы, — угрожающе прищурился Руадан.

— Хорошо. Вы, так вы, — благосклонно согласилась Сенька, и застекленевшие на мгновение глаза первого рыцаря стали увеличиваться в размерах.

— Когда первый рыцарь Улада говорит…

— Да ладно, ладно… ладно-уладно, ваше морхольтство, — успокаивающе вскинула ладошки она. — Мы же не принципиально против, а по процедурному вопросу. У нас, похоже, история будет гораздо длиннее, поэтому начнем с самого простого. Итак?.. К чему ряженый? К чему чума? Ее же не было на самом деле, да?

Морхольт скрипнул зубами, дернул желваками, выдохнул гневно, и неохотно кивнул.

— Не было. Я придумал ее, чтобы не подпустить Эссельте близко к отцу. Который не отец. Я выбрал Бриггста, потому что он единственный, кто был под рукой в тот момент и мог заменить Конначту по размерам.

— А куда?.. — начал было Ривал, но осекся под угрюмым взглядом Морхольта.

— Он сбежал в тот день, когда Бриггст давал ужин в вашу честь, — неохотно признался брат королевы.

— А чего ты еще от меня ожидал, безмозглый громила? — торжествующе выкатил грудь король Гвента. — Естественно, я сбежал!

— Мои люди перевернули вверх дном все окрестности, но не нашли его.

— Потому что я не смог выбраться незаметно из замка и спрятался в сарае среди старых котлов! — гордо объявил король.

— В следующий раз буду знать, — скривился в кислой усмешке Морхольт, — под каким горшком прячутся писклявые коротышки.

— Да ты!!!..

— А сам?!..

— Ссору первым прекращает самый умный и сильный, — быстро вспомнив ивановы уроки, выпалила Серафима.

К ее изумлению противники, гневно рубанув друг друга взглядами, языки всё ж прикусили, и гордо уставились в разные стороны.

— Ну, теперь вам всё ясно? — обратился к Олафу, Агафону и Сеньке Морхольт, демонстративно игнорируя не только своего противника, но и гвентянскую диаспору в целом. — Вопросы есть?

— Намек понят, — со вздохом развела руками царевна и, пригласив жестом слушателей садиться, пустилась в пересказ такой недолгой, но такой запутанной истории, приведшей к их непостижимому появлению в этом странном холодном месте.

— …И единственное, остающееся недопонятым, это куда мы попали и как отсюда скорее выбраться, — хмуро завершила свой рассказ она.

Руадан и граф переглянулись сначала между собой, потом — невольно — с недавними противниками…

— Ну, это-то как раз… очень просто… — старательно не глядя на отрывающиеся их глазам просторы, подал осипший от крика голос Кириан.

Пальцы его нервно перебирали струны чудом уцелевшей арфы, извлеченной на свет серый, губы дрожали, глаз подергивался, и весь скорбный вид его выражал вселенскую тоску и обреченность на вечные муки.

— Ответ первый: мы у сиххё… Ответ второй: никак. По-крайней мере, фольклорное наследие Гвента не знает случаев, когда человек, попав к сиххё, возвращался обратно.

— У сиххё?!.. — подскочил, словно увидев нового щупальцерота, Бриггст. — Мы и вправду у сиххё?!.. Это не шутка?!.. Это не сон?!.. Но как?! Но почему?!.. Но этого не может…

— А вот это еще проще, — трубадур осторожно пожал отчаянно стонущими и жалующимися на жизнь едва ли не вслух плечами. — Врата сиххё в наш мир — поставленные в круг предметы… А что иное есть цирк, как не целая куча предметов, поставленных именно таким образом? Им оставалось только найти их… и воспользоваться.

— Проклятье… — выдавил Морхольт и изо всех сил ударил кулаком в ладонь другой руки. — Проклятье, проклятье, проклятье!!!..

— Так это сиххё похитили Бриггста? — недоуменно наморщил лоб Ривал и озадаченно заморгал водянистыми белесыми глазками. — А на кой морской пень он им понадобился?

— Кто их знает, этих нелюдей? — брезгливо поджал губы граф. — Мне их извращенную логику понимать претит! Главное то, что они снова смогли попасть в наш мир…

— Главное то, что мы из ихнего не можем пока выбраться, — мрачно поправил его Агафон, с неприязнью взирая на лишенные красок и жизни пространства перед ними.

— Но попробовать-то можно! — убеждено объявил Олаф и, не вступая в дискуссию, встал и отправился проводить предполетную подготовку Масдая.

— М-м-да… Мудрость предков — не пыль веков… Ее нельзя отряхнуть и забыть… — не обращая внимания на уход отряга, меланхолично пробормотал Бриггст, и тут же встрепенулся. — Неужели это я сказал?.. Кхм! Об этом нужно пофилософствовать!..

Сенька промолчала.

И по озабоченной нахмуренной ее физиономии было ясно видно, что мысли ее с места в карьер принялись за работу.

Так, не раскрывая рта и не разводя бровей, пролетела она над местом своего недавнего появления в негостеприимном мире сиххё. Найти их пункт въезда удалось проще, чем они полагали: невдалеке от полутора холмов, слегка порушенный промчавшимся стадом, располагался широкий круг, выложенный небольшими булыжниками. Не заметный с земли, с воздуха он будто лежал на ладони, приглашая заблудших путников попытать счастья.

Но просто так ли, или исключительно к прибытию людей, счастье в нем кончилось, и больше не начиналось.

Сколько ни кружил ковер над камнями, сколько ни бормотал Агафон заклинания, призывы и обереги, сколько ни бегали бледнеющие с каждой проходящей минутой улады и гвентяне вперед-назад — граница между мирами оставалась на замке.

* * *

Личный ялик капитана Гильдаса, направляемый неумелой, но трудолюбивой рукой Иванушки, мягко чиркнул днищем по прибрежному песку и уткнулся носом в пляж, на три метра от линии прибоя покрытый мелкой галькой всех цветов серого.

— Вот мы и прибыли! — торжествующе озвучил сей очевидный факт лукоморец, поднялся на ноги и гордо выпрямился во весь рост — левая рука с веслом на отлете, правая щедро указует на открывающееся сухопутное приволье.

Впрочем, героическая картина "Первопроходец Иван-царевич дарит даме своего сердца только что первопройденные им неведомые просторы" была более чем слегка подпорчена набежавшей не вовремя волной и возопившей не вовремя спиной, мгновенно заставившими Ивана немного сменить положение рук — левая держится за бортик на уровне коленок, правая упирается в поясницу.

Но даже такие прозаические факторы не сумели погасить лихорадочный огонь одержимости в его глазах.

— Любовь моя, это всё наше! — усиленно растирая кулаком спину, пылко кивнул лукоморец подбородком в сторону каменистого берега, россыпи массивных валунов поодаль, и редкого, но захламленного буреломом осинового перелеска за ней.

— Наше?.. — удивленно округлила глаза цвета утреннего неба Эссельте.

Царевич задумался над вопросом, быстро внес коррективы и, лучась безграничным восторгом, воскликнул:

— Нет!.. Это всё твоё!.. Только твоё! Твоё и для тебя! Я дарю их тебе!.. Я дарю тебе эти горы, эти кущи, эту траву и кусты, это небо… и море… и цветы тоже… я их вижу… вон там… только они маленькие… и если наклониться так… то их не заметно отсюда… из-за того пня… а если вот эдак… Они там честно есть!.. Кхм. Ну, значит… э-э-э… я дарю тебе это всё… вокруг… э-э-э… потому что… потому что… э-э-э…

Вопреки подозрениям Серафимы, Иванушка поэтом не был, и посему впарить бедной доверчивой девушке то, что ей отродясь не нужно, с помпой и фейерверком, убедив ее при этом, что ничего иного для полного счастья в жизни ей никогда более не понадобится, квалификации не имел.

— Потому что… — сконфуженно и отчаянно сделал вторую попытку Иван, — н-ну-у-у-у… Мне больше нечего тебе подарить… вот почему… Но если бы было — всё, что угодно бросил бы я к твоим ногам, не задумываясь ни секунды, о… э-э-э… о прекрасная из прекраснейших!..

Как в глубине своей пламенеющей души царевич и подозревал, в рейтинге объяснений в любви данный спич не вошел бы даже в список не вошедших в первые сто тысяч претендентов на триста последнее место…

Но разве в этом было сейчас дело!

Ведь девушка его была на данный момент не только бедной и доверчивой, но и безоглядно влюбленной в острой форме, и поэтому даже самое невразумительное мычание из уст своего кавалера показалось бы ей великолепнее самой изысканной баллады Кириана Златоуста.

Пораженная невиданным красноречием своего обожателя, Эссельте порозовела, всплеснула затянутыми в тонкие шелковые перчатки ручками, затаив дыхание, приложила их к груди и восторженно полуприкрыла глаза.

— Это всё мне?.. Мне?.. Ах, Айвен!.. Какая красота!.. И всё для меня! Как в рыцарском романе Лючинды Карамелли!.. Как это… романтично!.. Я так люблю тебя!.. Так люблю!.. Что будь на твоем месте даже сам Друстан, я не испытала бы большего восторга!..

Иванушка прикусил язык и подозрительно нахмурился.

— Будь на моем месте кто, дорогая?

— Друстан?.. — недоуменно повторила принцесса, наморщила лобик, словно пытаясь заглянуть себе в душу и искренне удивляясь увиденному. — Ах, да… Ты же не знаешь Друстана…

— Нет, не знаю, — дрожа от выскочившей неожиданно из засады черной человекоядной ревности, проговорил лукоморец. — Кто этот несчастный?

— Друстан? Он не несчастный. Он — ученик придворного лекаря. Очень хороший знахарь.

— Знахарь? Тебе нужно знахаря? Ты плохо себя чувствуешь, золотая? — мгновенно отбросил низменные инстинкты и встревожился Иванушка.

— Нет, что ты, зайчик! Очень хорошо! — замахала руками принцесса. — Когда я с тобой — я думать ни о ком другом не могу! А когда без тебя… Даже не могу представить, что еще вчера я тебя не знала, мой доблестный витязь! Как я жила?!..

— Как я жил?.. — розовым эхом повторил царевич, глупо улыбаясь во всё лицо, все опасения, недомолвки и подозрения отброшены в сторону, как пригоршня прошлогодних листьев.

— Рыцарь мой, сходим ли мы сегодня на берег? Или мы будем плавать в этом утлом осколке прошлой жизни до скончания веков? — вывела его из сладостных грез Эссельте, с обворожительной улыбкой легко дотронувшись до Иванового плеча. — Ты не мог бы мне помочь, мое солнышко?

— Да, милая!!! — просиял подобно взорвавшейся сверхновой Иванушка. — Конечно!!!

— Тогда… — кокетливо потупилась Эссельте и протянула к лукоморцу руки.

— Сейчас, сейчас, моя ласточка!!! — радостно воскликнул ее компаньон и, не обращая внимания на провокационный жест подлежащего транспортировке объекта, выпрыгнул из лодки в воду, щедро обдав принцессу фонтаном холодных прозрачных брызг.

Ручки гвентянки принялись срочно отряхивать стремительно покрывающийся темными пятнами нежно-малиновый шелк платья, а личико недоуменно вытянулось.

Сцену своего вынесения на пустынный брег галантным заморским рыцарем она представляла несколько иначе.

Но, может, брать на руки возлюбленных, стоя в воде, а не в лодке, удобнее?

И в традициях этой далекой дикой северной страны, как ее там?..

Кто этих иностранцев знает…

— Айвен, возьми меня… — начала было Эссельте, переступая на шаг ближе и вытягивая руки еще более выразительно и убедительно, но у Ивана, оказалось, был абсолютно другой план.

Сосредоточенно не поднимая глаз на девушку, он споро пристроился к корме, ухватился руками за борт, уперся в дно, глухо захрустевшее ракушками под его ногами, и принялся энергично проталкивать их крошечное суденышко оставшиеся три метра вперед, на сушу, пока под рулем не хрупнула сухая пляжная галька.

— Вот и всё! Берег подан! — довольно утирая пот и брызги воды со лба, довольно заявил зардевшийся от различного рода усилий царевич. — Можно выходить, моя рыбка!

— Айвен?.. — недоверчиво проговорила Эссельте, склонив очаровательную головку набок, отчего стала больше похожа не на рыбку, а на птичку. — А разве ты не возьмешь меня на руки? Наконец?

— Да тут ведь уже сухо! — радостно сообщил лукоморец, тяжело хлюпая налитыми до краев сапогами по пляжу. — Я специально вытолкал лодку далеко! Но если хочешь, я тебе помогу, моя зорька!

— Корова, что ли? — обиженно надула губки и пробормотала гвентянка, но покрытую свежими мозолями от весла ладонь приняла за неимением лучшего, юбки подобрала, и на неведомую землю почти самостоятельно ступила.

— Интересно, где мы очутились?.. — задумчиво проговорил лукоморец, с интересом оглядывая открывающийся перед ними пейзаж.

Эссельте зябко поежилась, кутаясь на прохладном морском ветерке в темно-алый плащ из тонкого сукна, и пожала плечиками.

— Может, на острове?

— На острове? — оживленно обернулся к ней Иван. — На необитаемом?

— Надеюсь, да… — со странной грустью вздохнула принцесса.

Васильковые глаза ее на мгновение подернулись тонким облачком печали о чем-то далеком, теплом, родном, но как-то неприметно утраченном. О чем-то, что раньше было важно и необходимо ей, как хлеб, как воздух, как сама жизнь, но о чем она, как ни силилась и не тщилась, вспомнить никак не могла. И это смутно тревожило ее, выводило из равновесия и вносило тонкий колющий диссонанс в их с галантным заграничным кавалером неминучую гармонию и счастье.

— Так это же восхитительно! — просиял царевич, оставаясь в неведении касательно мимолетных призраков прошлого своей дамы сердца.

— Отчего же, соколик мой? — удивленно расширились очи принцессы.

— Я в детстве читал замечательную книжку про освоение необитаемого острова!

— Значит, ты знаешь, что нам теперь надо делать? — повеселела чуток гвентянка1.

---------

1 — К слову сказать, она тоже читала замечательную книжку про необитаемый остров, причем не далее, как вчера, но про его освоение отчего-то там не было ни слова.

--------

— Н-ну… это был рассказ одного матроса, которого выбросило бурей на первозданно нетронутый берег затерянного в южном море островка, — начал пересказ своего романа Иван.

— Можно сказать, что нас тоже выбросило сюда бурей, — слабая меланхоличная улыбка беглой тенью скользнула по губам Эссельте. — И ты ведь прав: необитаемый остров — это тоже так романтично!.. Так… свежо! Лючинда Карамелли про это тоже писала! Необитаемый остров — это новая беззаботная жизнь, полная любви, радостей, свободы и открытий!.. Так что же было дальше с тем моряком, мой храбрый ратоборец?

Иванушка стушевался.

— Дальше он, преодолевая трудности и опасности, ежесекундно рискуя жизнью и здоровьем, в полном одиночестве встал на борьбу с природой. Он поселился в пещере, стал приручать диких животных для получения молока и мяса, возделывать голыми руками девственные леса, изготавливать на коленке каменные орудия труда и быта…

Восторг на хорошеньком личике принцессы поубавился.

Каменные кастрюли, топоры, мотыги с риском для жизни, и мясо-молочные буйволы в ее представления о райской идиллии с милым на необитаемом острове как-то не входили, а, войдя, не хотели там спокойно сидеть.

— И чем же завершились эти жуткие испытания? — несколько капризнее, чем собиралась, поинтересовалась она.

— На следующий день после крушения на пляж выбросило его корабль. И там он нашел всё необходимое для жизни на ближайшие сорок лет, включая сборно-щитовой домик, ассортимент переезжавшего хозяйственного магазина, свиней с козами, семена полезных растений, и всю остальную команду, — с некоторым облегчением добрался до хэппи-энда лукоморец.

— На ближайшие сколько лет?! — в ужасе вытаращила глаза гвентянка, пропустив остальные подробности.

— С-сорок. Столько он там прожил, радость, — словно оправдывая свою собственную ошибку, развел руками Иванушка.

Эссельте оглянулась по сторонам, изучая придирчивым взглядом недружелюбные каменные россыпи, хмурые холмы и редкий кривоватый лесок с девственностью сомнительного качества, и уж точно не поддающийся какому бы то ни было возделыванию. Полное отсутствие даже самых захудалых пещер шарма их новому обиталищу не прибавляли. А мысль о том, что в ближайшие часы сюда может выбросить оставшийся где-то за горизонтом королевский флагман, просто приводила ее в безотчетную панику.

Нет.

Лючинда Карамелли в одном романе слова "кремниевая сковородка" и "возвышенная любовь" никогда не употребляла.

И она, Эссельте, дочь Конначты, не собиралась это делать.

Принцесса нервно нахмурилась, комкая в длинных тонких пальцах край плаща.

— Я не хочу оставаться здесь и сорока дней, котенок мой. Я желаю жить среди людей, а не свиней, пусть и полезных. Мне нужен теплый уютный дом, а не пещера и не сарай. Представив, что мой дядюшка или его приближенные найдут нас здесь, я вся дрожу! И я люблю кушать то, что приготовили мои кухарки, а не семена всяких там растений… Всё. Решено. Сразу же, как только тут появится первый попутный иностранный корабль, мы уезжаем, мой отважный воин.

— Да, конечно, рыбонька. Надолго мы не останемся. Мы… мы… мы что-нибудь придумаем, — робко договорил Иванушка, под расплывчатым "мы", вообще-то, имея в виду свою спутницу, потому что идеи по приманиваю попутных иностранных кораблей к потерянному на просторах пролива Трехсот Островов клочку суши в голову ему приходить упорно отказывались. — Мы можем сесть в нашу лодку и плыть дальше, наконец!

— "Дальше" для таких скорлупок в нашем проливе очень скоро оказывается "глубже", дорогой, — ворчливо вздохнула принцесса с видом бывалого шкипера. — Такое впечатление, что ты ни разу не ходил не только в открытое море, но и по проливу… Не понимаю, как я могла согласиться на твою авантюру с яликом? Что только слепая любовь ни делает с вменяемыми людьми…

— Ты меня больше не любишь? — болезненно встревожился Иван.

— Люблю, солнце моё!.. — лицо принцессы прояснилось, глаза же наоборот заволокло туманом. — Разве я могу тебя не любить?

— И я тебя, радуга моя!.. — успокоился и блаженно просиял лукоморец. — А давай обойдем наши владения по берегу? Может, всё не так плохо, как казалось? В первую очередь нам нужно отыскать приют на ночь и что-нибудь съедобное… Серафима подняла меня бы на смех, если бы узнала, что…

— Серафима? — бездонные очи Эссельте в один миг превратились в две мрачные бойницы. — Кто такая Серафима?

— Это… это…

Иван с озадаченным видом потряс головой, помигал, и вдруг хлопнул себя по лбу.

— Это же одна моя знакомая! Старая! Если я делал что-то не так, она всегда очень любила надо мной подшучивать, подсмеиваться… подкалывать… издеваться…

— Какой ужас! — всплеснула руками принцесса. — Какая неоправданная жестокость! Ну и знакомые у тебя, мой чирок! И как ты ее терпел?!

— Но ведь это было давно, и неправда, зайка, — широко, слишком широко улыбнулся царевич, словно пытаясь отогнать какую-то беспокояще-навязчивую, как оса под шапкой, мысль. — По-правде говоря, я уже почти не помню, кто такая эта… Серафима… и какая она… хорошая… Или нет?.. Нет… не может этого быть… Она ведь была… была…

— Была? — ревниво подсказала Эссельте.

— Она была, — медленно и недоумевающе договорил Иванушка. — А теперь ее со мной нет. И давай не будем о ней больше? Я не помню ее, правда. Давай лучше спокойно и рассудительно поглядим на доставшийся нам остров?

— А если это не остров? — осенило вдруг Эссельте.

— Тогда мы пойдем вперед, моя белочка, и рано или поздно наткнемся на человеческое жилье! — обрадовано подхватил идею Иван. — Там нас покормят, укажут дорогу…

— Куда? — сухо поджала губки принцесса. — Если это не остров, значит, это или Гвент, или Улад, или Эйтн.

— Гвент, или что, или что?.. — недоуменно моргнул царевич. — Что значат эти два последних названия?

Эссельте непроницаемо взглянула на него, вздохнула неуловимо и отвернулась к лесу.

— Ничего, милый. Потом расскажу.

— Ну, так пойдем, птичка моя?..

— Да, конечно, — рассеянно кивнула гвентянка. — Прости мои капризы, сладкий мой… Просто сердце не на месте… отчего-то… Но ты такой умный! Нам действительно надо найти убежище и еду. План Друстана был переждать на острове время, пока нас не перестанут искать, а потом… потом…

Личико гвентянки закрыло легкое облачко смутного беспокойства и недоумения.

— Что потом, любимая? — встревожился Иван. — Тебя что-то печалит?

— Н-не знаю, милый… — Эссельте неуверенно и зябко пожала укрытыми плащом плечиками. — Просто я упомянула сейчас это имя… опять… и вдруг снова почувствовала… что-то странное… Будто заноза стальная… где-то глубоко… кольнула…

— Он посмел тебя обидеть, солнышко? — воинственно выпрямился во весь рост Иванушка.

— Нет, что ты, милый! Никогда! Друстан был очень добрым, заботливым, нежным, веселым, находчивым, внимательным, храбрым…

С каждым эпитетом лик солнышка хмурился всё больше и больше, пока при "храбром" его окончательно не закрыла беспросветная дождевая туча.

— …только почему-то я выбрала тебя, утенок… — беспомощно договорила почти шепотом принцесса и в поисках ответа подняла на Ивана голубые глаза, наполненные слезами. — Наверное, потому, что я тебя люблю?.. и жить без тебя не могу?.. А этот Друстан… он… он… Ах, я вспомнила!!! Друстан! Так звали человека из моего вчерашнего сна! Я даже не помню, молодой он или старый, высокий или коротышка, красивый, как ты, или уродец… Просто имя запало в память отчего-то… И сон-то был какой-то нелепый, несуразный, про какого-то знахаря при каком-то королевском дворе, который хотел куда-то убежать… Невразумительный сон, как кошмар… сумятица, неразбериха, суета… Ночные глупости. Ты же знаешь, как это бывает… А люблю я и вправду только тебя! Только тебя!

— И я! — просиял Иванушка. — И я тоже, кисонька моя!!!.. Я тоже тебя люблю!.. Больше всех на Белом Свете!.. почему-то…

Спокойный и рассудительный осмотр своих новых владений их высочества продолжали недолго.

Случайно обернувшись с вершины холма, покрытого зарослями цветущего вереска, где скоропостижно влюбленные пытались соорудить венки друг для друга, потому что это романтично, и так делают все в их состоянии, Эссельте вскрикнула.

При звуке ее испуганного голоса Иванушка выронил свое творение, похожее больше на ершик для чистки бутылок, нежели на что-то, что хоть одна девушка в здравом уме согласится добровольно водрузить себе на голову, и выхватил меч.

— Что там? — зашарил он глазами по кустам, готовый не на жизнь, а насмерть рубиться с неведомым противником.

— Смотри! На море! — с выражением предельного отчаяния на лице принцесса ткнула унизанным колечками перстом в аквамариновые просторы.

— Корабль? — еще не видя цели, оптимистично предположил лукоморец.

— Шлюпка! Шлюпка с каравеллы моего отца!

— Это плохо?

— Это ужасно! Его люди схватят меня, и отвезут в Улад, чтобы выдать замуж за Морхольта!

— За… что?

— За уладское чудовище!!! Уходим скорее, пока они нас не заметили!..

Но, кажется, предосторожность несколько запоздала: не заметить на серо-зеленом склоне пологого холма метрах в пятидесяти от берега ярко-красное пятно эссельтиного плаща было невозможно, и люди в шлюпке побросали весла, повскакивали с мест и закричали что-то резко и отрывисто, указывая пальцами в их сторону. Потом, похоже, по команде кого-то в сером балахоне и с длинной бородой, снова бухнулись на банки и принялись грести с удвоенной энергией.

— Айвен, скорей, я тебя умоляю!..

Но лукоморца не надо было уговаривать.

Схватив предложенную Эссельте руку, он кинул меч в ножны, и они опрометью помчались с косогора вниз.

Путаясь в юбках, цепляясь ими за все попадающиеся на пути ветки и колючки, подворачивая ноги на каблуках, испуганная не на шутку гвентянка бежала рядом с возлюбленным. Но, непривычная к таким экзерсисам, задыхаясь и замедляясь с каждым метром все больше и больше, она, наконец, запнулась о камень и растянулась во весь рост на траве, уронив рядом за компанию и Ивана.

Тот мигом вскочил на ноги и нетерпеливо протянул даме сердца еще и руку.

— Быстрее, ласточка, бежим!

— Я… не могу… дальше… — судорожно хватая ртом напоенный ароматом цветущих трав воздух, в изнеможении простонала она. — Я… принцесса… а не скаковая лошадь… Если я сделаю… еще хоть шаг… мое сердце… разорвется… Теперь… всё в твоих… руках… воитель мой…

Иванушка на секунду задумался, но тут же физиономия его просветлела.

— Конечно, дорогая! Естественно, я могу с ними поговорить! Я объясню им всё про нашу роковую любовь, и они обязательно поймут…

— Айвен!!! — Эссельте подскочила, словно увидела Морхольта, недавняя слабость забыта и рассеяна. — Ты надо мной… издеваешься?!..

— Я?!.. — опешил царевич.

— Ты!!! Кто, по-твоему, вступает в переговоры со своими противниками?!

— Я?.. — нерешительно предположил Иван.

— О, боги милосердные!.. — гвентянка воздела к небесам дрожащие поцарапанные шиповником ручки. — Ты не разговаривать должен! Время действовать!

— А-а-а, прости, любовь моя!.. — хлопнул себя по лбу лукоморец. — Какой же я… несообразительный! Давай, я тебе помогу!

И, не говоря больше ни слова, опустился перед ней на колено и принялся усердно отрывать полосу от расшитого золотом подола.

— Что ты делаешь?! — взвизгнула принцесса, рванула раздираемую юбку на себя, и кусок оборки шириной сантиметров двадцать и длиной раза в три больше остался зажатым в ивановом кулаке.

— Но ты же сама сказала, что я должен действовать!.. — на бедного, потерянного Иванушку больно было смотреть. — А она мешала тебе бежать!

— Так уж начал бы тогда с каблуков!!! — гневно выкрикнула смертельно раненная в самое живое1 Эссельте.

------------

1 — Представления о рыцарской доблести и правилах поведений типовых рыцарей.

----------

— Извини, я не подумал… — пробормотал Иван и потянулся за принцессиными туфлями.

— Не будь таким болваном, любимый!!! — резво отскочила гвентянка.

Лукоморец покраснел как рак и торопливо поднялся, втянув голову в плечи.

— Я… что-то не то делаю, дорогая?.. — еле слышно пробормотал он. — Мне почему-то так кажется…

— Да! В жизни своей я не встречала еще таких… рыцарей… как ты!.. Или ты никакой не рыцарь? — закралось в ее сердце страшное подозрение.

— Рыцарь, — без колебаний выпалил Иванушка. — Рыцарь!

— Тогда, как у честного рыцаря, у тебя сейчас есть только два выхода! — сердито уперла руки в бока принцесса. — Запиши или запомни! Ты должен или уносить меня на руках, пока мы не оторвемся от погони, или остаться здесь и сразиться с ними!

— До последней капли крови! — горячо воскликнул вдохновленный на подвиг царевич, не менее горячо желая, чтобы в карманах у него всё же оказалась и записная книжка с грифелем.

— Не бойся, мой рубака, — положила ручку на усаженное репьями плечо кавалера Эссельте и начала инструктаж. — Хоть их и много, но они все без оружия. А у тебя есть…

— Что?! — воскликнул царевич.

— Меч? — Эссельте нерешительно ткнула пальчиком в называемый предмет для наглядности.

— Нет, я хочу узнать, действительно ли ты призываешь меня убить беззащитных людей, дорогая, или я что-то не так понял? — требовательно задал вопрос лукоморец.

— Если ты не убьешь этих так называемых беззащитных, — воинственно уперла ручки в бока принцесса, — они разлучат нас навеки! А что они сделают с тобой, за то, что ты похитил меня, я боюсь даже помыслить!

— Н-но… я тебя не похищал… — недоуменно вытаращил глаза Иванушка. — Это была твоя идея… Ну, про ялик… и побег…

— Какая разница? — брюзгливо фыркнула гвентянка. — Если даже идея и принадлежала женщине, отвечать всегда приходится мужчине. Всемирный закон. Статья сто двадцать шестая.

— Я не стану убивать безоружных людей, мое солнышко, — голова Иванушки склонилась, губы упрямо выпятились, брови нахмурились. — Придумай что-нибудь другое.

— Тогда возьми меня, наконец, на руки, как поступают все нормальные рыцари во всех нормальных романах, и неси!!!

Поставленный перед таким выбором, царевич остановился на варианте втором, крякнув, подхватил на руки девушку ростом с него, сделал три шага, споткнулся о не замеченную вовремя корягу, грохнулся, вскочил, взвалил свою драгоценную ношу на плечо как мешок картошки, и, вихляя и петляя, словно нетрезвый прямоходящий бегемот, и отчаянно желая, чтобы рядом оказался Олаф, со скоростью галопирующей улитки устремился к ближайшему леску.

Кипящей от праведного возмущения Эссельте хватило нескольких метров, чтобы с горечью убедиться, что или не всё в романах соответствует правде жизни, или ей в силу какого-то родового проклятья достался кавалер, к поднятию тяжестей даже в положении стоя абсолютно не пригодный.

— Айвен, отпусти меня! Я всё прощу! — взмолилась она, когда в очередной раз ее ноги встретились с неопознанным, но чрезвычайно колючим кустом, оставляя на ветках клочки шелковых чулок, а на икрах — длинные царапины.

Иванушку долго уговаривать было не надо.

— Ты уже отдохнула, радость моя? — с облегчением выдохнул он, и бережно и мягко поставил принцессу на муравейник.

А в это время на верхушке покинутого ими в такой спешке холма, среди кустов, материализовалась сначала черноволосая голова, потом седая, а за ними еще с полдюжины — покрытых разноцветными платками. Седая задержалась на миг, покрутилась, но тут же выкрикнула нечто радостное. Через мгновение ее счастливый обладатель вынырнул из зарослей ежевики и, хватаясь попеременно то за грудь, то за бок, и опираясь на сучковатую длинную палку, пошкандыбал по широкому следу из изломанных веток и притоптанной травы, оставленному беглецами, к ярко-красному пятну, виднеющемуся сквозь ветви ближней рощи.

— Бежи-и-и-и-им!!! — задрав юбки и проворно ухватив туфли в руки, Эссельте помчалась так, что Иван за ней еле поспевал. — Это Огрин!.. Архидруид!.. Он прикажет… вернуть меня… на корабль!..

Иванушка оглянулся на бегу, рискуя встретиться в лобовом столкновении с одним из зеленых патриархов леса, его отпрыском, или огромным валуном, занесенным сюда когда-то эмигрирующим ледником, и отчаянно простонал сквозь зубы.

Преследователи были так близко!..

Убежать от них теперь было делом почти невероятным.

Уничтожить?

Вопрос так даже не стоял.

Спрятаться?..

Но какой смысл?

Их моментально най…

И тут царевича осенило.

Спрятаться, пропустить погоню мимо себя, вернуться, сесть обратно в свою лодку, прорубить дно в лодке чужой, и попытать счастья в другом месте, что бы его милая ни изрекала про риск и опасности коварного пролива.

— Дорогая… стой!!!.. — не без труда поравнявшись с принцессой, лукоморец схватил ее за руку, и едва снова не был повален наземь волшебной силой инерцией.

— Ты… будешь… драться?.. — остановилась, ловя ртом воздух, и оживилась гвентянка.

— Нет!.. — радостно мотнул головой Иван. — Мы укроемся!.. За теми камнями!.. Скорей!..

И, не говоря больше ни слова, он потянул ее назад, к исполинской каменной россыпи, поросшей редким, но настырным молодым подлеском, сумевшим отыскать скудные порции земли в их неровных боках и макушках. Издалека это неприступное сборище валунов казалось почти однородным массивом, но, пробегая мимо, лукоморец к радости своей и изумлению вдруг заметил, как в глубине широкой трещины мелькнул отголосок слабого солнечного света.

Значит, камни скрывают за своими громоздкими тушами пустоту!

А если в нее еще и можно пролезть…

Проверить весьма своевременную и чрезвычайно полезную гипотезу было недолго, и уже через несколько секунд царевич проталкивал недовольно пыхтящую гвентянку сквозь открывающийся меж глыбами узкий проход.

Оказавшись в безопасном и укромном месте, принцесса рухнула в изнеможении наземь, и замерла, прерывисто дыша. Иванушка облегченно вздохнул, и хотел было опуститься рядом, как вдруг вспомнил нечто важное, молниеносно оторвал от края плаща Эссельте лоскут, подобрал с земли камень и ужом на четвереньках выскочил обратно.

Пробежав, пригибаясь, несколько метров в противоположную от их убежища сторону, он изо всех сил метнул свой обернутый алым снаряд в глубь леса, и торопливо вернулся назад.

Эссельте, почти без сил, оперевшись на руки, полулежала на сырой земле, покрытой прошлогодними листьями, кое-где приподнятыми бледной чахлой травкой, и пыталась восстановить дыхание.

— Что… это… ты… сделал?.. — свистящим тихим шепотом проговорила она.

— Военную… хитрость… — гордо взглянул на нее Иван, так же судорожно заглатывая влажный холодный воздух вечной тени.

Казалось, в этот оплот каменных великанов не только не добралась еще толком весна, но даже солнце, пробиваясь неохотно сквозь переплетенные над их головами ветки худосочных деревцев, светило по-иному — бледно, серо и тускло.

— Какой… ты… умный!.. — старательно восхитилась принцесса.

— Не я… — вспыхнул горячей волной и скромно потупился лукоморец. — Это мне рассказывала… рассказывала…

Он растерянно умолк и принялся нервно тереть ладонью лоб, страдальчески морща нос и беззвучно шевеля при этом губами, словно пытаясь выговорить то, чего отродясь не знал и, наконец, сдался.

— Это мне кто-то рассказывал… давно. Как они тоже… убегали от врагов… и бросили в сторону… платочек… для отвода глаз… Это сбило неприятеля… со следа…

— Тс-с-с-с!.. — пугливо прошипела Эссельте ему в ухо, и Иван незамедлительно и послушно захлопнул рот. — Они близко!..

Царевич прислушался.

И верно.

Невдалеке, слегка приглушаемый окружившей их каменой стеной, послышался топот нескольких пар ног, направлявшихся в их сторону.

Беглая парочка отпрянула от узкого просвета и, затаив дыхание, прижалась к холодным гладким бокам исполинских валунов.

Пробегут?..

Остановятся?..

Разгадают?..

Не додумаются?..

Шаги промчались на несколько метров вперед, потом постепенно — одни за другими — остановились.

— Где… они?.. — сердито хрипя и свистя, словно порванные мехи гармошки, вопросил надтреснутый и запыхавшийся старческий голос почти рядом с каменным прибежищем влюбленных.

Его обладатель явно не претендовал на призовые места в кроссах по пересеченной местности.

— Не знаю… — растеряно отозвался другой — сиплый и грубый — похоже, из самого авангарда. — Не видать нигде…

— Надо… следы искать!.. — осенило третьего, недалеко от него.

— Ищи, — с готовностью согласился четвертый.

— Кхм, — сказал третий и умолк.

— А, может, вам… поглядеть… эту штуку?.. Она подска… — спешно начал было голос пятый, нервозно подкашливающий, но тут встрял шестой, дрожащий и сбивающийся от гиперпотамовой дозы адреналина и возбуждения погони.

— Туда!.. Они… побежали туда!.. Там… кусок плаща!.. Ее высочества!.. За ветки зацепился!.. Я нашел!..

— Молодец!!! — хрипло гаркнул старческий голос, и зондеркоманда Огрина, радостно галдя, сорвалась с места и помчалась в сторону, указанную находкой.

— Удалось!!!.. — почти беззвучно воскликнула гвентянка и прижала к груди измазанные грязью и остатками ломких прелых листьев ладони. — Я так волновалась!.. Так боялась!.. Просто сходила с ума!.. Но теперь они не вернутся… Ведь правда, Айвен?.. Они не вернутся?..

— Надо бежать к лодкам, — торопливо прошептал Иван, не столько нервно, сколько зябко подергивая плечами.

Весна, обойдя по списку местные края, кажет, определенно забыла заглянуть в этот отгороженный неприветливыми валунами уголок. И с каждой проведенной в их компании минутой здесь словно становилось всё холоднее и неуютнее.

— Зачем?.. — вытаращила на него испуганно глаза принцесса.

— Они скоро поймут, что их обманули, — с некоторым сожалением — то ли о том, что их преследователи раскроют обман, то ли оттого, что вообще пришлось идти на обман, прошептал он. — А мы поищем другое место, где нас не найдут.

— Но пролив…

— Лучше сгинуть в его соленых водах, чем быть разлученным с тобой, сердце мое! — пылко воскликнул Иванушка, и заработал полный обожания взгляд от предмета своей страсти.

И полный глубокого удовлетворения комментарий снаружи.

— Так вот они… где… Я же говорил!.. Мастер Огрин! Вставайте! Сюда, скорей! А то опять потом скажете…

Растерянно царевич вскочил на ноги, схватил Эссельте за руку и метнулся к противоположному, неисследованному концу их каменной цитадели, увлекая несопротивляющуюся девушку за собой.

Если бы там был еще один выход, проход, пролаз, щель…

Но узнать, было ли вожделенное спасение скрыто в противоположном конце, им так и не удалось.

Потому что совершенно неожиданно, как в дурном сне, сырой промозглый воздух с запахом сырой земли, старые листья под ногами и путаная сеть тонких веток над головой пропали в один миг, и вокруг них, откуда ни возьмись, раскинулась раскатанным ковром блеклая унылая степь, изредка вспучиваемая приземистыми холмами и накрытая сверху пепельно-серыми небесами, от века веков не знавшими солнца.

— Ай…вен?.. — севшим вмиг голосом прошептала принцесса и испуганно вцепилась в зардевшегося как лукоморский закат царевича. — Г-где… мы?..

Не менее недоуменно Иван принялся поворачиваться во все стороны, ощупывая ошарашенным взглядом в поисках разгадки пропавших валунов простирающиеся перед ним холмы, равнину, кустарник, дома…

Дома?!..

Длинная стрела с тупым ударом вонзилась у его ног в сухую землю, заставив гвентянку взвизгнуть и отскочить за его спину.

— Стоять, не двигаться, человеческие выродки! — резанул по ушам звенящий сталью голос, полный презрения и ненависти.

— Убей их сразу, Аед! Убей их!

— Тихо, Боанн. Минутой раньше, минутой позже…

— Они сбегут!..

— СИХХЁ!!! — дико вскрикнула Эссельте и в ужасе прихлопнула себе рот обеими руками — только вытаращенные панически огромные голубые глаза, стремительно наполнявшиеся слезами, глядели на Иванушку отчаянно и с надеждой.

"Выхвати меч, набросься на них, убей как можно больше, перед тем, как мы все найдем последний приют в этом отвратительном краю, умри с честью в сражении, мой отважный рыцарь, мой воитель, мой герой", — безмолвно умолял ее страстный взор…

Но герой ее надежд не оправдал.

Более того.

Он повернулся к странно одетой долговязой тройке существ явно нечеловеческого происхождения, один из которых, к тому же, задумчиво целил в него из лука, вежливо улыбнулся и дружелюбно проговорил:

— Добрый день. Извините, если мы потревожили покой вашей… — он быстро оглядел разбросанные метрах в ста за спинами тройки то ли маленькие хижины, то ли большие ульи, то ли огромные скворечники, — вашего… населенного пункта… но дело в том, что мы, кажется, нечаянно заблудились. И если вы будете так любезны, что покажете нам дорогу обратно в Гвент, мы вам будем чрезвычайно признательны.

— Что?.. — непроизвольно опустился к земле лук старика.

— Что?.. — возмущенно уперли руки в бока двое его спутников.

— Что?.. — принцесса никогда бы не подумала, что глаза ее способны увеличиваться до такого диаметра.

— Э-э-э… я хочу сказать… — смутился Иванушка подобной реакцией на свой спич. — Может, я не совсем ясно выразился… прошу прощения… Но я имел в виду… что мы не хотели вас беспокоить… и что если вы просто покажете нам, как пройти в Гвент… или не в Гвент… Может, вам знакомо место, с которого мы потерялись?.. Там еще такие камни… кругом стояли… большие… и деревья на них… маленькие… а вокруг побольше. А за холмом… э-э-э… море… было… И провожать нас не надо… не утруждайте себя… достаточно будет объяснить… показать руками… нарисовать схемку… Мы же понимаем, что у вас и без нас имеется великое множество…

Лук самого высокого и самого старого по виду сиххё стал снова подниматься.

— Убей их, Аед! Заткни им рты! — взорвались кипящей ненавистью существа рядом с высоким, с длинными медными кинжалами в руках.

— Ты еще издеваешься над нами, человек, — холодно, словно сосульки за воротник, упали с тонких губ слова старика. — Или хочешь казаться…

Под беспощадным взглядом прозрачных как летнее небо глаз Иванушка попятился.

Рука, натягивающая тетиву, уперлась в плечо стрелка. Пальцы дрогнули…

Два исступленных вопля, прозвучавшие почти одновременно, слились в один.

— Айвен!!!..

— Гайны!!!..

Услышав последний выкрик, длинный лучник, а с ним и его помощники, в мгновение ока развернулись на месте, позабыв мгновенно про Ивана и его спутницу, и со всех ног бросились в ту сторону, откуда он прозвучал.

В свою деревню.

Скорее сорвавшаяся, чем пущенная стрела чиркнула оперением Иванушку по неровному обгорелому ежику волос и унеслась в степь.

— Как ты думаешь, милая, они всё-таки решили показать нам путь таким странным образом, или у них что-то случилось? — озадаченно обратился лукоморец к висящей у него на руке в полуобморочном состоянии принцессе.

Ответ свой он получил уже через несколько секунд.

Где-то в глубине деревни, а, может, и в дальнем ее конце, вспыхнул сначала один ревущий и сыплющий искрами факел, потом другой, третий… Звон металла и многоголосые рваные выкрики — смесь ужаса и злости, торжества и тоски, радости и бешенства — донеслись до слуха насторожившегося царевича почти сразу же.

— На них… напали? — тревожно наморщив лоб, Иван вопросительно взглянул на гвентянку как на единственного в пределах досягаемости эксперта по местным вопросам.

— Надеюсь, что да! — пылко воскликнула та.

— Но кто это был?

— Сиххё! Это проклятое племя, нелюди, изгнанные предками с наших земель! — не дожидаясь вопроса следующего, гневно сверкая очами, проговорила принцесса. — Безжалостные убийцы и наглые воры! Если бы не смельчаки, набросившиеся на них сзади, они убили бы и нас!

Последняя ее ремарка сочилась ядом сарказма и презрения во вполне определенный адрес.

— А кто их враги, ласточка моя? — беспокойно пытаясь выглядеть сражающиеся стороны среди беспорядочно разбросанных по равнине домов, поинтересовался Иван, каустических принцессиных эмоций обеспокоенно не замечая.

— Их враги — наши друзья! — с апломбом, больше приставшим Шантоньской Девственнице, безапелляционно заявила Эссельте.

— Олаф, Агафон и Масдай? — тупо уставился на даму сердца царевич.

— Кто?.. — захлопала она глазами, и тут же нетерпеливо отмахнулась: — Не говори ерунду, зайчик! "Враг моего врага — мой друг"! Это всем известная мудрость, потому что так говорит мой отец, король Гвента Конначта!

— Кто-кто?..

Иванушка внезапно побледнел, словно увидел призрака, отступил на шаг, приложил тыльную сторону ладони ко лбу…

— Конначта?.. Король Конначта?..

— Да, котенок, да! — отбросила негодование и пафос, и игриво хихикнула гвентянка, кокетливо потупив глазки. — Неужели ты не догадывался, кто я такая?!.. Правда, не догадывался?! Ах!.. Какая прелесть!.. Прямо, как в романе!..

Но Иван ее будто не слышал.

— Конначта… Адалет… Олаф… Масдай… — словно в трансе, повторял он и повторял, нерешительно то кивая, то качая головой при каждом новом имени. — Агграндар… Огмет… Гаурдак!

Это имя, выскочившее само собой откуда-то из закоулков огорошенной памяти, подействовало на лукоморца подобно удару в лоб.

Он отступил на шаг, взмахнул руками и ухватился за голову, словно та вот-вот собиралась развалиться на куски.

— Гаурдак! — с загоревшимся новой страстью взором, через пару секунд воскликнул Иванушка. — Не дать подняться Гаурдаку! Остановить его! Это — наша задача! Мы должны торопиться! Ждать нельзя ни минуты!

— Гаурдак?.. — нервным эхом отозвалась Эссельте, и кокетство ее словно унесло напоенным горьким дымом ветром. — Ты тоже знаешь эту легенду?

— Я — ее часть… — хмуро пробормотал Иванушка и, рассеянно не замечая изумленного личика принцессы, озабоченно вытянул шею, прикрывая ладонью глаза от сполохов рвущихся в блеклое небо пожарищ. — Не нравится мне, солнышко моё, что там происходит… не нравится…

Среди горящих домов метались высокие и маленькие, наряженные в причудливые серые одежды фигуры сиххё с отблескивающими алым короткими мечами и кинжалами в руках. Между ними, словно щуки меж плотвы, хищно сновали фигуры другие — коренастые, как на подбор, черные, словно покрытые шерстью, в рогатых шлемах, с тяжелыми шипастыми палицами, короткими копьями и горящими факелами.

Серых было больше, неоспоримо больше, но сражались они, даже с точки зрения Ивана, неумело и бестолково, чтобы не сказать, глупо и беспомощно, как…

— Не нравится? — забеспокоилась и Эссельте. — Думаешь, они не проигрывают?

…как женщины и дети.

— Думаю, они разбиты… — угрюмо пробормотал Иванушка, выхватил меч из ножен и со всех ног, точно одержимый, рванул к деревне, возносящейся в столбах оранжевого пламени к небосводу.

— Айвен, стой!!! — встревожено возопила принцесса, капризно стиснув кулачки и притопнув ножкой. — Их добьют и без тебя! А нам надо искать ход обратно, домой! Ты же сам сказал, что Гаурдак…

Но сие был глас вопиющего в равнине: теперь, если даже бы небо упало на землю, или прекрасная гвентянка заявила, что с сей секунды видеть его больше не желает, или Гаурдак лично явился бы, чтобы уточнить, идет ли Иван-царевич замыкать его в темнице подземной на очередную тысячу лет, или как, Иванушка бы отмел это с раздражением как назойливый пустяк.

Там — нет, не сражались — отбивались, как могли — женщины и дети проклятого племени, безжалостных убийц и наглых воров.

И им была нужна его помощь.

Громовое лукоморское "ура" заставило воюющих на окраине поселка остановиться на краткий миг и изумленно оглянуться.

Сиххё пришли в себя первыми, и с яростью, утроенной отчаянием, набросились на замешкавшихся врагов.

Те ответили воинственным ревом и новым натиском.

Двое отделились от общей мохнатой массы и лениво потрусили ему навстречу, многозначительно поигрывая дубинами.

На бегу Иван видел, как проворные красные клинки то и дело проскальзывали под небрежную защиту черных противников и отскакивали, почти ли, совсем ли не причинив им вреда, ибо неповоротливые, но настойчивые рогатые демоны лишь отшатывались от излишне рьяных нападающих, и тут же с оглушительным гоготом переходили в контратаку.

Несколько удачных взмахов палиц — и в деревенской пыли растянулись, как исковерканные куклы, выронив мягкую медь, еще с полдесятка серых худых фигур.

Черные не дерутся, осенило царевича.

Они играют.

Как кошки с мышами.

Перед тем, как убить.

— …а-а-а-а-а!!!!!.. — осколком боевого клича встретил он весело набегающую на него с двух сторон парочку.

Осколок этот оказался острым и зазубренным, потому что уже через несколько мгновений лишь один из троих мчался что было мочи к умирающей деревне — стиснув зубы, и с огнем справедливого возмездия в серых как грозовая туча очах.

Первый попавшийся лохматый налетчик, неосмотрительно проигнорировавший угрозу с востока, пал под неистовым взмахом отливающего синевой черного клинка. Рядом с ним незамедлительно последовал второй, оказавшийся в недобрую минуту под раззудевшейся рукой Ивана.

Что было дальше — он помнил плохо: события следующих десяти минут слились перед его глазами в одну бесконечную ало-черную карусель. Сквозь вспышки гнева и жалости позже урывками вспоминал он, как сначала, очертя голову, рубил рогатых, не ожидавших такого подкрепления неспешно вырезаемому противнику. Как потом те поняли реальность и более чем серьезный настрой новой угрозы, и, оставив свои почти беззащитные жертвы, переключились на него. Как сперва по одному — по двое, а после — и всем отрядом, всерьез размахивая тяжеленными палицами, одного точного удара которых хватило бы, чтобы к хаотической груде серых и черных тел на утоптанной земле присоединилось еще одно, в белой отряжской меховой куртке, накинулись они на лукоморца. Как метался он обезумевшим ураганом по кривым улочкам между горящими домами и мечущейся в безумной панике домашней живностью в поисках еще хотя бы одного мерзкого черного рыла, но всё, на что натыкался — догорающие пожарища, втоптанная в грязь разбитая утварь и безобразная смерть.

И как сумел остановиться и прийти в себя, лишь налетев на плотную стену из ощетинившихся остро отточенной бронзой серых разномастных фигур.

Стрела на единственном натянутом луке старого знакомца Аеда смотрела ему прямо в лоб.

Кроваво-огненная пелена безумия боя стала сползать с его глаз, и царевич сконфуженно опустил меч, отер с лица кровь — свою ли, чужую ли — кто ее теперь разберет — и нерешительно откашлялся.

— Н-ну… вроде, этих, черных… больше нет… Я не нашел… по крайней мере… И мне очень жаль… что всё так получилось… — сбивчиво и немного извиняющимся тоном заговорил он, чувствуя себя неуютно под пронзительными взглядами полутора десятков пар пепельно-светлых, почти прозрачных глаз. — Кто бы они ни были… и кто бы ни были вы… они не имели права так с вами поступать. Если я еще могу чем-то помочь… Но я не лекарь… к сожалению… Но если надо копать… или нести что-то… вы только скажите…

Рука Аеда дрогнула.

— Ты больше никого и не найдешь. Они сбежали. Те, которые могли…

Показалось ли стрелку, или нет, но при этих словах Иванушка как будто с облегчением выдохнул и расслабился.

И едва не пропустил окончание фразы.

— …А ты будешь первым человеком, которого я не убью, — хрипло договорил лучник, демонстративно-медленно опуская свое оружие.

— Аед?.. — неуверенно взглянула на него почти такая же высокая, как старик, и почти такая же пожилая женщина со спутанными волосами цвета старого олова с мечом и маленьким кожаным щитом в натруженных сильных руках.

— Но это же наш враг! — упрямо подняла широкий рыжий меч вторая женщина, слева от стрелка, которую еще раньше тот назвал Боанн.

— Он победил гайнов, мама! — немедленно схватил ее за руку мальчик с коротким мечом и буйной шевелюрой цвета начищенного серебра.

Если бы он был человеком, Иванушка дал бы ему лет тринадцать от силы.

— Сегодня гайнов, завтра нас… — неприязненно меря лукоморца взглядом мясника, прохрипела еще одна женщина, с витым медным обручем поверх опаленных и слипшихся от пота и крови серебряных волос. — Хитрое, предательское племя — людишки…

— Я никогда и никого не предавал, — решительно и твердо заявил Иван, демонстративно вкладывая меч в ножны. — И если у вас сложилось такое впечатление о нас… может, небезосновательное… мне очень жаль. Но нельзя судить обо всех людях лишь по одному-двум. Поверьте мне. Люди — отзывчивый народ, готовый прийти на помощь любому, и в любое время. Я правду говорю.

— Врун, — хмуро пробурчала без особого убеждения коренастая — для необычно высоких сиххё — девушка с двумя кривыми кинжалами. — Краснобай.

Иванушка поджал обиженно губы, но оставил выпад без ответа.

— Если я больше ничем не могу помочь вам, — вместо этого суше, чем собирался, проговорил он, — то извините, мне нужно идти.

— Куда? — впервые за все двадцать минут их знакомства, по бородатому лицу Аеда скользнула юркой ящеркой и тут же пропала невольная улыбка.

— Искать отсюда выход, — с подозрением покосился царевич на лучника. — И еще меня где-то там, за деревней, должна ждать моя любимая.

— Любимая, — фыркнула, передразнивая человека, мать мальчика — но незлобно, скорее, из врожденного чувства противоречия. — Выход они пойдут искать…

Сиххё заухмылялись.

— А что? — насупился Иван, уязвлено приняв всеобщее нежданное веселье на свой счет. — Я не собираюсь оставаться… То есть, мы не собираемся оставаться здесь всю жизнь!

Было ли это нервной реакцией после смертельной схватки, или сработало странное чувство сиххянского юмора — царевич так и не понял, но совершенно неожиданно эта простая фраза вызвала взрывной приступ гомерического хохота как среди его сторонников, так и среди недоброжелателей.

— Они не собираются оставаться здесь всю жизнь!..

— Он хочет искать выход!..

— Идти ему нужно!..

— Идти!..

— А то оставаться он не хочет!..

Вежливо подождав — и не дождавшись — пока хозяева этого странного мира успокоятся, Иванушка сухо пожал плечами и сделал шаг вперед, намереваясь обойти развеселившихся не в меру сиххё и отправиться для начала на поиск дамы сердца.

— Стой, человек, — немедленно посерьезнев, выкинул вперед ладонь Аед, и Иванушка, сделав еще два шага, остановился.

— Успокойся и остынь, — строго проговорил старик. — А вы, вместо того, чтобы зубы здесь скалить, поглядели бы, не остался ли кто живой. Ишь, раскудахтались… Курятник на выезде.

Приняв безоговорочно слова лучника за команду, ополченцы — а, точнее, главным образом, ополченки — послушно рассыпались по улицам догорающей деревеньки, отыскивая своих раненых и добивая чужих.

Впрочем, и та, и другая работа оказались не из благодарных: и страшные дубины, и волшебный меч огрехов после себя оставляли мало.

Меж тем, заметив, что баталия улеглась, что жуткие среброволосые нелюди по необъяснимой человеческой логикой причине отнюдь не пытаются прикончить ее рыцаря, а, мирно поговорив, разбрелись по своим делам, Эссельте поднялась из-за камня, послужившего ей прикрытием, и осторожно махнула Ивану ручкой.

— Милая моя, иди сюда! — углядев из-за дотлевающего пожарища робко маячащую вдалеке фигурку в красном, Иванушка заулыбался, как дурачок на пряник, и тоже призывно замахал — обеими руками. — Мы победили, бояться больше нечего!

— Идти куда?!.. К ним?!.. Самой?!.. Ты что, псих, душа моя?! — выкрикнула с безопасного расстояния и изобразила для доходчивости свое послание пальцем у виска принцесса. — Беги скорее! Спасайся! Это же сиххё! Живодеры! Бандиты! Головорезы!

— Они?.. — Иван опустил руки и с искренним непониманием уставился сначала на нее, потом на изучавшего их насмешливым взглядом старика, на разбредшихся по заваленным головешками и трупами улицам выживших женщин и детей…

И пришел к совершенно определенному выводу.

— Да нет же! Ты их с кем-то путаешь! — уверенно прокричал он в ответ. — Это славный и отважный народ, моя ласточка! И очень дружелюбный! И… мне очень жаль… что я вынужден это тебе говорить… но на твоем месте, не выяснив всего, я бы… постеснялся… называть незнакомых людей такими… неподобающими именами. И… я полагаю… прости меня, солнышко… но тебе нужно перед ними извиниться.

— Ты точно псих, зайка моя, — обреченно приговорила Эссельте, не дослушав до конца тираду лукоморца.

— Псих, псих, женщина человека. Тебе такой не нужен. Топай своей дорожкой кривыми ножками.

Девушка с двумя кинжалами незаметно подошла к царевичу сзади и, нахально подмигнув опешившей гвентянке, игриво положила руку ему на плечо.

Спустя несколько секунд принцесса уже стояла рядом со своим зайкой, горделиво вскинув голову с остатками изысканной прически под неприкрыто изучающе-оценивающими взглядами насмешливых женщин сиххё.

— Э-э-э… это Аед, старейшина деревни Рудной, — галантно представил темноволосого старого сиххё Иванушка, конфузясь и тщетно надеясь вывернуться из положения, когда имен половины представляемых он не знал. — Аед, это… э-э-э… моя дорогая… которая может представиться сама… потому что она самостоятельно эмансипированная современная дама… в смысле, без предрассудков… Кхм.

Дорогая одарила дорогого еще одним красноречивым взором, судя по всему, случайно завалявшимся с предыдущего шоу, дернула плечиком и напыщенно проговорила:

— Принцесса Гвента Эссельте Златокудрая!

— Красивое имя, — хором произнесли два голоса.

Обладатель одного из них при этом устремил очи долу и вспыхнул по самую макушку, как стог сена в сухую погоду.

— А тебя как зовут? — вопросительно уставилась на лукоморца суровая старая сиххё с кожаным щитом за плечами.

— Иван, — быстро ответил царевич.

— Сионаш моё имя, — с достоинством проговорила старуха. — Жена Аеда.

— Прошу прощения, Иван и Эссельте, что не приглашаю вас присесть… или войти в дом… — кривя губы в горькой усмешке, проговорил старик, — но придется нам говорить здесь, и стоя…

— Да, конечно, — с готовностью кивнул Иванушка.

— …хотя, откровенно говоря, говорить нам особенно не о чем, — не дрогнув ни единым мускулом, закончил Аед.

— Я о том же! — не замедлила оскорблено вздернуть подбородок принцесса.

— Ты меня не поняла, женщина человека, — устало отмахнулся старейшина. — Я не знаю, что бы вы сделали с одним из нас, попади он к вам в лапы, но по обычаям сиххё, если мы не убили своего врага сразу, то не убьем его никогда. А если приняли от него помощь… то наш враг становится нашим другом. Хотя, по чести говоря, твой человек особо и не спрашивал, нужна ли она нам… и принимаем ли мы ее. А друг сиххё — друг до смерти. Человек Иван — друг нашего рода. Ты — друг Ивана. Друг моего друга — мой друг. А это значит, что среди нас тебе ничего не угрожает.

Эссельте скользнула взглядом по устилавшим окраину черным мохнатым телам, по раздвоенным копытам на их ногах, по цепким кривым пальцам с толстыми обломанными когтями, по безобразным рылам — отвратительным пародиями на человеческие лица, вытянутым лысым головам, увенчанным жесткими заостренными торчащими ушами, принятым ими ранее за рогатые шлемы, и невольно передернула плечами.

— Кроме этих?.. — кривясь с омерзением и инстинктивно прячась за Иванушку, нервно пробормотала гвентянка. — Кто это?..

— Гайны, — коротко ответил Аед.

— Но кто они такие? — озабоченно нахмурился лукоморец. — И кто вы? И как мы…

— Как вы сюда попали и как вам отсюда выбраться? — снова усмехнулся старейшина. — Попали — через круг Морхольта. Другого пути к нам сюда от вас нет. Как выбраться? Никак.

И, предваряя готовый сорваться с ивановых губ возмущенный вопрос, быстро добавил:

— Если бы мы знали, как отсюда выбраться, думаешь, мы бы тут провели хоть пятнадцать минут лишних?

— Урожаи наши вытаптывать, путников ночных губить, дома наши жечь у вас очень хорошо выбираться получается! — выпалила в сердцах и тут же стыдливо вспыхнула от несвойственного ей воинственного неуважения к старшим дочь короля.

— Ах, ты про это, женщина человека Ивана… — дружелюбие Аеда заметно похолодало. — Да. Такое было. Раньше. Но теперь, когда нас осталось так мало, мы не тревожим вас больше. Вы это заметили. Наверное.

— Ну, заметили, — снова глянула гвентянка на старика, как на врага своего народа — сурово и непримиримо. — И что же, сиххё?

— А то, женщина Эссельте, — едва сам не потеряв самообладание, подался вперед, гневно щуря глаза старейшина деревни. — Что наши отважные мстители, выбиравшиеся в наш мир, из которого вы нас так предательски вышвырнули, были самоубийцами. Никто из них не вернулся назад. Ты слышишь — никто! Потому что обратного пути для ушедшего туда сиххё нет. А существовать мы там можем только ночью. С первыми лучами солнца мы просто погибаем! Рассыпаемся в пыль. В прах. В ничто!.. Сколько ночей может протянуть сиххё, прежде чем неосторожность, неудача, безразличие или отчаяние оставят его утром не в какой-нибудь норе или пещере, но на открытом месте? Меньше, чем вы думаете, люди. Гораздо меньше, чем вы думаете…

— Но… откуда вы тогда… об этом знаете?.. — слегка поумерив свой жар, всё ж упрямо не сдавалась принцесса. — Если они не возвращались?

— Наши ведуны об этом знали. Они могут чувствовать ушедших домой. И всегда предупреждали всех, — тоже будто смутившись своей несдержанности, опустил странные серебристые глаза старик. — Но молодо-зелено… Лишенного родины разве смерть может удержать от мести захватчику?

Над маленькой компанией повисло неловкое тревожное молчание.

— А сейчас?.. — через несколько тягучих секунд нарушила тишину, ломко переплела пальцы и отвела очи гвентянка.

— Еще дед нашего короля запретил это, — хмуро ответил старик. — Мы не можем рисковать будущим племени, потакая безумству горячих юнцов.

— Погодите, погодите… — растеряно затряс головой оставленный за бортом разговора лукоморец, более чем явственно ощущая, что что-то значимое и важное безвозвратно проплывает мимо него. — Я… ничего не понял. Кажется. Кто вы, сиххё? И как вы сюда попали?

— Ты не из Аэриу, человек Иван? — старейшина перевел на него взгляд и слегка удивленно склонил темноволосую, как старое серебро, голову на бок.

— Откуда?.. — непроизвольно повторил его движение Иванушка.

— Из тех благословенных краев, которые сейчас вы, люди, разорвали на три части и назвали Эйтн, Улад и Гвент, — неуловимо поморщился, как от застарелой боли, Аед.

— Вульгарные имена. Вульгарный народец, — брезгливо поморщилась остановившаяся как бы невзначай поодаль женщина с медным обручем на волосах.

Эссельте ожгла ее ядовитым взглядом с новым пылом:

— Саранча!

Сиххё хихикнула и, не дожидаясь попрека от посуровевшего Аеда, довольно зашагала по своим делам, волоча за собой на недоуздке упирающегося жеребенка.

— Нет, — покачал головой царевич, так и не заметив обмена любезностями между женщинами. — Я не из… Аэриу.

— Значит, тебе неведома наша история, — задумчиво поиграл пальцами на дуге своего лука старик, и медленно кивнул своим мыслям. — Ну, так я ее тебе расскажу.

Иван и Эссельте, повинуясь настойчивому жесту Аеда, опустились на закопченный, теплый еще от насытившегося и уснувшего огня каменный фундамент крайнего дома. Старейшина Рудной присел рядом с ними, не обращая внимания на сажу и угли, рассеянно отряхнул от черноты серо-бежевый подол балахона, прислонил к колену лук, снял с плеча почти пустой колчан со стрелами и, строг и серьезен, погрузился в глубину преданий древних лет.

— …и когда наш народ оказался в этом мире, где солнце никогда не заходит и никогда не встает, оставив на поругание коварным пришельцам наш родной мир, наш яркий, живой, сверкающий радугами и росами Аэриу, оказалось, что эти линялые бесцветные просторы были уже заняты, — не переводя дух и не отвлекаясь, через пятнадцать минут Аед добрался до конца печального сказания. — Полудикие кровожадные существа, гайны, как они называют себя сами, обитали здесь испокон веков. И наше появление отнюдь их не обрадовало… Они — злобные, тупые и агрессивные твари. Если бы это племя не жило разрозненно, как мы раньше, и не воевало промеж себя едва ли не чаще, чем с нами, история нашего народа закончилась бы еще пару сотен лет назад, Иван.

— Их было намного больше, чем вас?

— Ха! — фыркнула сзади Сионаш. — Представь себе, что ты бросил маленькую тарелку на пол комнаты. Так вот, то, что поместилось под ней — это наши земли. А всё остальное — владения гайнов.

— А поговорить вы с ними не пробовали? — озарила внезапно удачная идея лукоморца.

Люди даже и не подозревали, что глаза сиххё могут увеличиваться в один миг до таких размеров.

Сионаш в безмолвном ступоре в поисках объяснений глянула на гвентянку, потом на Ивана, потом на мужа…

— С… с кем? — первым пришел в себя Аед.

— С гайнами, конечно! — жизнерадостно улыбнулся Иванушка. — Я более чем уверен, что если бы только вы сели с ними за стол переговоров и спокойно обсудили все ваши проблемы…

— Да мы с ними не только за стол — на одно поле… — возмущенно начала было Сионаш, но старик опередил ее.

— У нас с ними один разговор. Как и у них с нами. Они скотине своего мира под стать.

— А кто тут у вас водится? — в искренних очах царевича пыл миротворческий мгновенно сменился естествоиспытательским.

— Гиперпотамы, щупальцероты, — принялся неспешно загибать пальцы старейшина селения, исподволь подозрительно бросая косые взгляды на гостя, — жаборонки, шестиногие семируки — не путать с семиногими шестируками, выдрокобры…

— Выдрокобры? — изумленно воскликнул Иванушка. — Никогда про таких не слышал! Вот бы поглядеть… А живого щупальцерота я мечтал увидеть всю жизнь! Я читал про него в книжке мастера Мэрхенвальда, все люди думают, что они вымерли много веков назад! Вам сказочно повезло, что они здесь еще сохранились!

Старуха снова невольно взглянула на Эссельте.

И во взгляде ее на этот раз было гораздо больше понимания и сочувствия, чем раньше.

Принцесса незаметно пожала плечами и кротко возвела глазки к небу.

— …Непрерывно сражаясь с местной природой и ее коренными обитателями, мы, переломив древние традиции, стали жить все вместе, родами, а не семьями и не поодиночке, как был обычай наших людей в Аэриу, — продолжал тем временем экскурс в новейшую историю сиххё Аед. — У нас появился король. Как у вас. Мы научились возделывать землю и выплавлять медь… совсем как вы. Мы стали приручать местных животных. Тоже как вы. Вместо детей природы мы превратились в ее нахлебников. Как вы, люди… Старики называли это дикостью и позором. Уже поколение моего деда — успехами. Но, какие бы имена мы ни давали тому, что с нами происходит, день и ночь, ночь и день, которые тут не отличить друг от друга, каждую секунду идет война. Война на выживание.

— Кто кого выживет? — не из вредности, скорее, по неискоренимой привычке, впитанной с молоком матери и с воздухом Аэриу, ставшего Гвентом, колко поинтересовалась принцесса.

Аед криво усмехнулся.

— Кто кого — вопрос не стоял, женщина человека. Вопрос — когда. Какими бы отважными и умелыми воинами мы не были, их всегда было больше, намного больше, фатально больше…

— История с вашим народом и людьми повторяется? — с болезненным состраданием встретился с ним глазами Иванушка.

— Повторилась… — горько поджал тонкие губы старик. — Только наоборот. И нам, в отличие от вас, деть их отсюда некуда.

— А где ваши мужчины, сиххё? — снова перебила старейшину Эссельте, не перестававшая с нервным любопытством крутить головой по сторонам, пока длился рассказ. — Ваши воины. Я не видела ни одного. Или они пали еще раньше, сражаясь с… с гайнами?

Старик нахмурился и покачал головой.

— Нет.

— Они ушли позавчера утром с королем Габраном, — снова раздался угрюмый голос Сионаш за их спинами.

— Куда? — бесхитростно полюбопытствовала принцесса и, неожиданно для себя, заработала холодный настороженный взгляд от обоих сиххё сразу.

— По делам, — уклончиво сообщил Аед.

Эссельте намек поняла, и заалела, как селекционный томат.

— Кхм… я… обратил внимание… что ваши медные мечи… против шкур гайнов… не очень эффективны?.. — Иван деликатно поспешил перевести разговор в другое русло и кивнул на заткнутое за пояс Сионаш оружие, больше напоминающее мачете.

— Зато против наших стрел ни одна их шкура не устоит, — гордо поднял голову Аед, вытянул из колчана за спиной одну из шести оставшихся, и продемонстрировал ее острый, как жало, янтарно-желтый наконечник. — Кремень. Со ста шагов пробивает любого ушастого насквозь. Вместе с нагрудником из шкуры гиперпотама.

— Но в ближнем бою…

— Ближнего боя с гайнами у сиххё быть не должно, — аккуратно убрал стрелу на место и недовольно нахмурился дед. — Если эти сиххё хотят еще пожить, конечно. И второй залог долгой жизни сиххё — их патрули.

— Это мне напомнило о… — встрепенулась и закрутила головой Сионаш.

Но, похоже, тот, о ком она подумала, сам уже хромал к ним, неуклюже перешагивая через тела и остатки пожарища.

— Аед, мы нашли, откуда появились ушастые! — не доходя до них десяти шагов, вестник начал возбужденно говорить. — Из рудников! Поэтому наши разъезды не видели их!

— Но как они туда попали, Корк? — старейшина позабыл про гостей и вытаращил глаза на вновь подошедшего сиххё лет пятидесяти, одна нога которого был суше и короче другой.

— Не знаю наверняка, — скользнув по людям неприязненным взглядом, пожал здоровым плечом хромой, бережно придерживая рукой наспех перемотанное грязными тряпками раненное плечо. — Но боюсь, когтерыл туда подкопался, чтоб ему сдохнуть со всем племенем своим, скотина проклятая…

— Кто подкопался? — непонимающе моргнул лукоморец.

— Когтерыл. Гайны часто живут в его ходах. Да еще и лазят по ним везде, куда их мерзкие башки пролезут, — мазнул вскользь по нему негостеприимным, почти брезгливым взором хромой и снова уставился на Аеда. — Что теперь делать станем?

Старейшина нахмурился, недовольно пожевал губами, словно стараясь раскусить что-то очень маленькое, твердое и неприятное на вкус, но ответить ему не дали.

С противоположного конца селения донесся взволнованный женский крик.

— Пыль!!! Пыль на горизонте!!!

— Разъезд? — позабыв про людей и гайнов, подскочил Аед.

— Больше некому… — хмуро пробормотал хромой и энергично заковылял в ту сторону, откуда кричали.

Старейшина и его жена побежали за ним.

Не отставая от своего единственного защитника и союзника в этом опасном мире, вслед устремились и Иванушка с Эссельте.

К тому времени, как все пятеро достигли противоположного края поселения, у слабо дымящихся развалин крайних домишек уже гарцевали трое среброволосых всадников на белых лошадях в окружении оставшихся поселян.

— Айвен, это не лошади!.. — вдруг ахнула принцесса, споткнулась и ухватилась за царевича.

— Что?.. — озадаченно переспросил тот, уже начинав прислушиваться к сообщаемым патрульными новостям.

— Это единороги!..

— Да? — недоуменно глянул на нее Иван и снова торопливо двинулся в сторону прибывших разведчиков. — И что же, моя золотая?

Гвентянка встала как вкопанная.

— Что?.. Что?!.. И ты еще меня спрашиваешь, что?! Айвен!!! Это же единороги!!! Их же считали пропавшими с лица Гвента без вести с тех пор, как пропали и сиххё!..

— Сиххё забрали их с собой? — серьезно уточнил Иван.

Девушка одарила его уничижительным взглядом и с жаром продолжила, не сводя горящего восхищением очей с тяжело поводящих крутыми боками почти загнанных животных:

— Айвен, это же красота неземная! Прелесть! Очарование! Он же нарисован на половине наших гербов, и на гербе нашей страны в первую очередь! Подумать только, живой символ королевства! Это же всё равно, что встретить настоящего гиперпотама! Это… сказка! Ты только погляди, милый! Какая грация по сравнению с нашими банальными повседневными конями! Какие выразительные глаза! Какая струящаяся грива! Какие бархатные ноздри! Какой необыкновенный хвост!..

— Х-хвост?..

— Да, конечно, ты только погляди, мой котенок! — страстно прижала руки к груди Эссельте и устремила на лукоморца вопросительный взгляд, требующий не ответа, но безоговорочной поддержки ее головокружительного упоения настоящим мифическим зверем.

— Какой… великолепный… рог? — сделал над собой усилие царевич ради принцессы, и снова, похоже, мимо.

— Рог? — как по команде перестала восторгаться и строго вопросила она.

— Ну… — так как нить доклада разведчиков была всё равно безнадежно потеряна, Иванушка вздохнул и перевел глаза на даму сердца. — Единорог — это ведь рогатая лошадь, так, моя ласточка? А у единорожиц… кхм… я понимаю, и того нет?

— Ну, и что? А я вот, к примеру, не понимаю, мой дорогой, как ты в чем угодно можешь обнаружить изъян, — сухо поджала губки гвентянка и почти демонстративно отвернулась продолжать восхищение.

Царевич потупился и грустно задумался.

Вот именно.

Ну, и что?

Ну, и что, что рог этих животных, презрев фантазии художников и поэтов, был неприглядным наростом на их лбах, длиной сантиметров двадцать, конусообразным и под цвет грязно-серых копыт?

Ведь суть единорога всё равно заключалась именно в нем!

И если тебе нравятся его глаза, его грива и даже его хвост, действительно красивые, то почему надо отбрасывать то, что делает единорога единорогом, пусть даже и у живописцев эта деталь получается не в пример лучше, чем у природы?

Это ведь… неверно, так?..

А я даже толком не смог объяснить Эссельте, что и отчего думаю…

Вот… вот… вот кто-то из моего далекого прошлого, не помню кто, всенепременнейше нашел бы… или нашла бы?.. что сказать по этому поводу. А еще бы он… или она?.. нет, он, наверное, как же его там… не заглушал бы разговорами, которые можно отложить на пять минут, важное донесение патрульных… мне так кажется. Вспомнить бы еще его… имя… Агафон?.. Олаф?.. Масдай?.. Адалет?..

Адалет.

Иванушка вздрогнул, и комок холода моментально возник и отозвался резким спазмом в глубине желудка.

Адалет.

Маг-хранитель.

Пять Родов.

Гаурдак!..

Я должен выбраться отсюда во что бы то ни стало, и как можно скорей.

Из состояния задумчивости его вывел резкий, как треск ломающейся ветки, выкрик Аеда:

— Собираем все уцелевшие продукты, живность, утварь — и на возы!!! Сионаш, свисти единорогов из степи!!! И позаботьтесь о раненых! Немедленно! Мы уходим!!!

И в одно мгновение толпа сиххё, стоявших неподвижно, как статуи, пока патрульные вели доклад, взорвалась кипучей деятельностью, будто разворошенный муравейник. Женщины, старики, дети кинулись опрометью по закоулкам в поисках сохранившегося хоть чего-нибудь. Корк бросился осматривать тяжелый и неуклюжий воз с обуглившимся задком, косо приткнувшийся у крайнего дома — вернее, того, что от него оставалось. Разведчики ударили единорогов пятками по учащенно вздымающимся, покрытым пылью и потом бокам и унеслись прочь, как будто их преследовали все гайны этого мира вместе взятые.

— Айвен, что случилось, что случилось?.. — побледнев, как призрак, принцесса судорожно ухватила лукоморца за рукав обеими руками. — Куда все?.. Что нам делать?..

Последний вопрос Иванушке понравился больше всех, и он, не мешкая ни секунды, поспешил переадресовать его старейшине Рудной:

— Аед, что нам делать? Чем мы можем помочь?

— Идите по улицам, ищите… — начал было старик, но договорить ему не дали.

Откуда-то из переулка вынырнула Боанн и с таким видом, словно шла на смертный бой, с разбегу налетела на Аеда и едва не сшибла его с ног, еле успев остановиться в последнюю секунду.

— Я не позволю!!! Я не дам!!! Ты этого не сделаешь!!! — исступленно закричала она, и в сердце царевичу закрались серьезные опасения за физическое благополучие и дальнейшее долголетие старика.

Аед отвел глаза и хмуро уставился на груду головешек под ногами Иванушки, словно не понимая, о чем идет речь.

— Чего я не сде…

И снова договорить ему не дали, потому что из другого проулка появился Корк с обнаженным мачете в руке, в сопровождении еще пяти сиххё, причем двух из них остальные четыре чрезвычайно нелюбезно толкали перед собой с заломленными за спины руками.

Эссельте ахнула и бросилась к ним.

— Мастер Огрин!!!..

— Принцесса?!.. — один из конвоируемых — старик с длинной взлохмаченной седой бородой — при виде гвентянки споткнулся, и тут же заработал два яростных тычка в спину и целый водопад угроз и проклятий в свой адрес.

Но старика так просто было не смутить, тем более, что теперь смущаться и вежливо отбиваться от Эссельте, свирепо вырывающей у всех по очереди и сразу их тесаки, приходилось теперь сиххё.

Иван ввязываться в потасовку не стал.

Он живо обогнул застопорившуюся в нескольких метрах от старейшины и Боанн группу и, культурно извинившись, ловко рассек мечом связывавшие руки пленников веревки.

— Эссельте, девочка, ты жива?.. — друид, не обращая внимания ни на конвоиров, ни на освободителя, радостно схватил за руку принцессу и устремил на нее светлый взгляд водянистых серых глаз.

Не дожидаясь ответа на первый вопрос, он отер тыльной стороной ладони лицо от колючей степной пыли и в темпе хорошего пулемета перешел ко второму и последующим:

— Ты здорова? Как он с тобой обращался? Вы уже… целовались?..

Чело принцессы затуманилось, словно от сожаления, что такая замечательная идея пришла первой в голову не ей, но тут же прояснилось.

— Всё хорошо, мастер Огрин, — в ответ взяла она в свои нежные ручки сухие узловатые пальцы друида. — Простите меня, что я причинила вам столько хлопот, но я по другому поступить не могла, я влюбилась, мастер Огрин, как не любила ни разу в жизни, это наваждение какое-то просто, это такое диво!.. А еще, мастер Огрин, хотите верьте, хотите нет, но мы находимся у самых настоящих сиххё! И на них только что напали другие нелюди! И всё пожгли! И теперь, похоже, они готовятся напасть на нас… ну, и на них… снова. И сейчас нам надо скорее отсюда бежать, но куда — неизвестно, потому что обратно мы вернуться не можем…

— О, боги всемогущие! — ахнул старик, и тут же обернулся на второго пленника, словно акула на окуня: — Это всё из-за тебя, проклятый мальчишка!!! Глупый, самовлюбленный, неблагодарный, безродный эгоист! Посмотри, что ты натворил!!! Сразу, как только мы отсюда выберемся, и ты сделаешь свое дело, я лично прикажу…

Но второй захваченный сиххё человек казался абсолютно глухим и безнадежно слабоумным, с удивлением и сочувствием подумал Иванушка: с того самого момента, как беспокойный взгляд его упал на Эссельте, он тупо игнорировал и боль ударов, и боль слов, и призрачную надежду возвращения на Белый Свет… Пронзительно-синие глаза юноши отчаянно-моляще впились в принцессу и уже не отпускали ее из виду ни на мгновение, ни на краткий миг.

— Кто это? — сурово сдвинул брови Аед, но слова его были обращены, скорее к Ивану и гвентянке, нежели к своим соплеменникам.

— Огрин! — с готовностью обернулась на слова посуровевшего старейшины и выпалила принцесса. — Архидруид Огрин! Он очень добрый, мудрый, умный и заботливый! Он пошел искать нас… меня, то есть… и попал в ту же ловушку, что и мы, я полагаю. Он не специально!

— А второй? — видя, что продолжения характеристики обвиняемых с места проживания не следует, нетерпеливо поторопил ее старейшина.

Эссельте виновато моргнула и неуверенно пожала плечами.

— Я его не знаю… Может, кто-то из команды корабля?.. Но я никогда его раньше не видела. Я бы запомнила, правда.

И, из опасения, что ее неведение может решить судьбу неизвестного молодого человека не в лучшую сторону, поспешно добавила:

— Но если старый Огрин взял его с собой, значит, он, без сомнения, человек надежный и достойный, иного быть не может! Мастер Огрин очень хорошо разбирается в людях!

При этих словах юноша закусил губу, застонал и зажмурился, будто упреки и пинки, наконец, достигли своей цели.

Причем, все сразу.

Архидруид же наоборот вспыхнул пламенем — то ли от гнева, то ли со стыда — и снова обрушился со всей силой своего возмущенного, а теперь еще и не на шутку напуганного красноречия на безответного Друстана.

— Хорошо, — устало кивнул Аед, отвернулся к Боанн но, словно спохватившись, снова взглянул на хмуро взиравшего на него в ожидании приказаний Корка со товарищи. — Убейте их и продолжим.

— Нет, — ровно сказал царевич, вложил меч в ножны и сделал шаг вперед. — Нет.

— Человек Иван, — предостерегающе склонил голову набок старик и ожег лукоморца холодным серебристым взглядом. — Не злоупотребляй нашим гостеприимством.

— Друг вашего друга — ваш друг, старейшина Аед, — почтительно, без тени насмешки процитировал лукоморец. — Это — мои друзья. Значит, вы должны принять их как меня. А я за них буду ручаться.

— В Аэриу начиналось всё точно так же! — зло выкрикнул Корк, стискивая грязными от гари и сажи пальцами обмотанную кожей рукоять медного меча. — Один человек, два, четыре — какая разница, думали наши предки!

— Четыре человека страшнее для вас, чем тысячи гайнов? — язвительно прищурилась принцесса, ручки уперты в бока, растрепавшиеся золотые кудри рассыпаны по лицу.

— Причем тут… — задохнулся от злости хромой.

Старик поморщился, неохотно признавая поражение:

— Успокойся, Корк. Люди правы. К чему ловить блох, если над тобой занес ногу гиперпотам… Иди, займись своим делом, как все. И ты, Боанн, ступай.

— Не уходи от ответа, Аед! — рассерженно отодвинула хромого и людей и снова предстала перед стариком женщина. — Ты приказал убить раненых!

Старейшина набычился, стиснул зубы, выдохнул и коротко кивнул.

Играть в непонимание времени больше не было.

— Они не выживут. Раны у всех серьезные. Ожоги, потеря крови, переломы, или всё вместе… — сурово заговорил он, на этот раз не пряча взгляд, но глядя с состраданием рассвирепевшей женщине прямо в глаза. — Если бы была жива Аойфа или ее ученица, разговор был бы другой, но они все ушли в Светлые Земли… Конечно, мы можем положить раненых на возы, но тогда нам придется плестись еле-еле, чтобы дорога не убила их сразу же. А это всё равно, что остаться здесь, Боанн. Гайны нас настигнут. Ты же слышала, что сказали разведчики — они бегут сюда, огромной толпой, у нас нет шансов выстоять.

— Мы дадим им бой!

— Чем, Боанн? Запас стрел сгорел вместе с деревней.

— Гайново седалище… Тогда я останусь здесь с ними, старик! — выплюнула с лицо Аеду как проклятье сиххё и, развернувшись, яростно зашагала прочь.

— Постойте, погодите! Боанн!

— Что?..

Недоуменно хмурясь, сиххё оглянулась.

Высокий темноволосый человек — недавний пленник — торопливо и бесцеремонно сорвал с плеча Корка большой кожаный мешок и вприпрыжку побежал к ней.

— Я лекарь, Боанн. Пойдем скорей. У меня есть с собой готовые зелья и компрессы для ран и ожогов, — скороговоркой тараторил он на ходу, то и дело умеривая шаг, чтобы заплетающаяся в длинном подоле женщина поспевала указывать дорогу. — Правда, я не знаю, помогут ли они вам, сиххё… но я могу и шины накладывать, и кости вправлять!

— Ты? — Боанн остановилась, словно налетела на невидимую стену, и недоуменно уставилась на Друстана. — Ты, человек, будешь вправлять кости сиххё?

— Если это не запрещают ваши верования — то да, — раздраженно мотнул головой гвентянин. — А также накладывать зелья, перевязывать раны и помогать носить на возы. Ну, так мы идем, или нет?

Сиххё ошалело моргнула и недоверчиво тряхнула спутанными серебристыми кудрями, украшенными медными заколками и костяными гребнями.

— Гайново седалище… — только и смогла произнести она. — Второй чокнутый человек за полчаса… На вас там зараза какая напала, что ли? Или ты тоже не из… Гвента?

Друстан кинул косой взгляд на Ивана, заглядывающего в зубы дареному единорогу под обожающим взором Эссельте — принятого в разведчики, очевидно — закусил до боли губу и порывисто зашагал вперед.

— Из Гвента, — хмуро буркнул он.

— Эй, погоди, ты куда так нарезал?! Меня-то подожди!.. — вприскочку помчалась за ним Боанн. — Туда, парень, сворачивай, сворачивай, за тем домом налево!

Сборы — хоть собирать было особенно и нечего — были закончены не так скоро, как Аеду того хотелось бы. Он не кричал, не понукал, не торопил никого, но по пасмурному взгляду его серебристых глаз и по беспрестанно пляшущим по дуге стиснутого в кулаке лука пальцам было понятно, что дай ему волю — и весь клан бежал бы уже по долинам и по взгорьям во весь дух, обгоняя единорогов.

Когда последний раненый — девочка лет семи с замотанной рваными на полосы полотенцами головой — была перенесена на последний свободный воз, Корк вскочил на его край и тихо свистнул впряженному единорогу. Седой зверь с умной и терпеливой мордой тряхнул гривой, заржал, и медленно набирая скорость, потрусил вперед. Со всеобщим выдохом облегчения по накатанной в ковыле и пыли дороге тронулась и вся колонна беженцев — еще четыре воза, груженые клетками, набитыми домашней птицей, рогожными мешками с крупой, корзинами с вырванными из жадных челюстей огня овощами, ранеными и стариками (и тех и других набралось по семь душ), и полтора десятка единорогов, несущих зачастую по два сиххё, не считая умчавшихся в степь разведчиков.

Эссельте, Друстан и Огрин примостились боком на последней телеге, рядом с тремя неподвижными женщинами, бережно уложенными поверх набитых травой мешков и укрытых обгорелыми вышитыми покрывалами, похожими на гвентянские льняные.

— Они… умерли? — шепотом спросила принцесса, и робко и нервно кивнула на безжизненные с виду худые фигуры у себя за спиной.

Друстан испуганно метнул на них тревожный взгляд, но тут же успокоился, хоть и не расслабился.

— Нет, ваше высочество, — не поднимая глаз на девушку, осторожно проговорил он. — Я дал им свой настой. И теперь они спят. И ничего не чувствуют.

— Так… крепко спят? — подпрыгнул друид вместе с телегой, когда под колесо попал непрошеный камень.

Раненые даже не пошевелились.

— Да. И действия питья должно хватить до вечера. Потом дам новую порцию, и сделаем свежие перевязки с бальзамами, — сосредоточенно кивнул знахарь, и извлек из своей сумы медную ступку с каменным пестиком и целый выводок полотняных мешочков.

Ловко развязывая один за другим, он брал из каждого по щепотке-другой сушеных трав, нарезанных кореньев или грубо молотого порошка странного цвета и явно не растительного происхождения, и аккуратно и быстро бросал в ступку, неразборчиво бормоча себе под нос то ли рецептуру, то ли заветные слова, что дипломированные знахари Гвента применяли для усиления воздействия своих составов.

Закончив, он тщательно затянул на последнем кожаный шнурок, пролил из глиняной фляги на дно ступки несколько капель темной тягучей жидкости с удушливо-сладким ароматом ведра жасминовых духов, напоминающей сироп, зачерпнул из синей стеклянной банки медной ложечкой жир, и молча принялся перетирать тяжелым пестом подготовленные ингредиенты.

— Ты гляди, всё-то не растранжирь, чего не надо, — метнул предостерегающий взгляд на угрюмо погрузившегося в работу лекаря старик. — Помни про свое дело.

Знахарь сжал губы, втянул голову в плечи, словно от удара, и будто завял.

— Он больше ведает, мастер Огрин, чего и сколько класть в лекарства, — с мягким упреком дотронулась до рукава балахона сурового служителя культа принцесса. — Он, кажется, знает свое дело. Правда ведь… э-э-э… Как твое имя, лекарь?

Юноша вскинул на нее странный больной взгляд, заставивший принцессу отпрянуть, и еле слышно произнес:

— Друстан, ваше высочество. Меня зовут Друстан Лекарь.

Гвентянка, несмотря на очередной камень под колесом, умудрилась царственно кивнуть, не прикусив при этом язык, и проговорить:

— Приятно с тобой познакомиться, Друстан Лекарь. Удивительно, что я никогда не слышала твоего имени раньше.

Огрин удивленно посмотрел на принцессу, будто хотел что-то сказать, или спросить, или разразиться дидактической речью, как он любил делать, поучая королевских детей в юности, но в последний момент передумал, бросил исподтишка угрожающий взгляд на Друстана и промолчал.

Тот тоже проглотил готовые сорваться с языка слова и снова уткнулся в свою ступку.

Не дождавшись ответа ни от одного из людей, несколько обижено снова заговорила принцесса.

— Друстан. Слушай меня. Я хочу задать тебе вопрос.

— Я весь внимание, ваше высочество, — покорно склонил голову еще ниже тот.

Эссельте украдкой оглянулась по сторонам — на бесчувственных раненых, на напряженно вглядывающихся в даль верховых невдалеке, на сутулую спину старухи-возницы и, снизив голос почти до предела, сказала:

— Друстан. Объясни свое поведение. Мне… непонятно. Как ты можешь… помогать сиххё? Айвен — понятно. Хотя и не слишком. Боюсь, я никогда не пойму его… Но он — иноземец. Ему всё можно. А ты? Ты-то гвентянин!.. Боги знают, сколько поколений наших предков пугали ими своих детей! Сколько народу было погублено! Сколько бед навалено ими на наши головы! И после всего этого ты готов смазывать им раны и поить отварами? Они же враги!

— Что я должен был делать, ваше высочество? — сдержанно вопросил знахарь.

Эссельте смутилась, пожала неопределенно плечиком и принялась старательно наматывать на палец надорванный полосой край алого плаща.

— Н-ну… Просто промолчать, например. Айвен же всё равно сохранил вам жизни. И ты был не должен зарабатывать свое спасение вот так. Таким странным способом.

— Извините, ваше высочество, — послушно склонил голову Друстан. — Но я не считаю мои действия странными. Я — лекарь. И помогать людям, когда они страдают — мое призвание.

— Но они не люди! — громким шепотом воскликнула принцесса.

— Да, — не стал отрицать очевидное и мягко согласился юноша. — Но от этого им не становится менее больно, когда у них сломана рука, или обожжена спина. Они мучаются так же, как и мы. Они чувствую так же, как и мы. И что бы ни было в прошлом, сейчас им нужна моя помощь. И я должен им помочь. Помните, у вас в клетке жил енот? Он постоянно кусал вас, когда вы с ним играли, а потом и вовсе убежал на задний двор. И там его поранила собака. Вы подобрали и выхаживали его потом. А он всё равно кусал вас время от времени. Но вы же его не бросали?

— Но то ведь — енот, а это… это… — Эссельте смолкла, не находя более ни нужных слов, ни аргументов.

То, что енот был ближе к людям, чем сиххё, сказать не могла даже она, воспитанная на застарелом страхе и вражде к этому загадочному среброволосому племени.

— Ни одно живое существо не должно получить отказ в помощи, если оно в ней нуждается, ваше высочество, — закончил мысль Друстан и снова принялся за перетирание основы будущей мази.

— Ты так думаешь? — брюзгливо вопросил друид, молчаливым волком взиравший до сих пор на темноволосого юношу.

— Я в это верю, — коротко ответил знахарь и снова смолк, погрузившись, похоже, не столько в работу, сколько в свои туманные невеселые мысли.

Огрин тоже насупился, надулся, засунул руки в рукава балахона, изукрашенного мистическими символами единения с природой, и сделал вид, что уснул.

И поэтому принцессе ничего не оставалось делать, как тихо сидеть, глядеть в проплывающую мимо по неровной синусоиде степь и холмы, и гадать, обдумывать и грезить…

— Какая унылая, мрачная страна… — не в силах молчать более двадцати минут, проговорила, наконец, она, когда очередная ее попытка обнаружить среди нависших облаков всех оттенков серого хотя бы намек на солнце, увенчалась полным и безоговорочным провалом. — Весной, и такая хмурь…

Друстан поднял голову, устремил угрюмый взгляд на укутанный тучами небосвод, усмехнулся криво, и словно во сне проговорил, медленно и печально:

— Под эти сумрачные своды

До века не проникнет свет!

Здесь нет покоя, нет свободы

И, может быть, надежды нет…

Принцесса встрепенулась.

— О, как забыть бы — что такое

Бессмысленное зло и месть!

Где нет свободы и покоя —

Там, может быть, надежда есть!

— Ваше высо…

Телега подпрыгнула на ухабе, и знахарь прикусил язык.

— Ты тоже знаешь этот стих, лекарь Друстан? — не отрывая взгляда от проплывающего мимо печального ландшафта, меланхолично проговорила Эссельте. — Как жаль, что я не помню, кто его написал… Наверное, это что-нибудь гвентянское народное… Народная поэзия — она бывает так мудра и прозорлива, так точна и завораживающа, что… что… что кажется, что это ты сам написал такие строки…

— Да, ваше высочество, — закусив теперь еще и губу, покорно согласился Друстан. — Народная лирика такая.

Хоть внутри него всё кипело, и иные слова рвались с уст, самым глупым, что можно было сделать в этом положении, чувствовал он инстинктивно — это пытаться напомнить принцессе, кто именно из гвентянского народа сочинил эти строки.

И для кого.

На свой так и оставшийся невысказанным вопрос относительно цели их путешествия Эссельте получила ответ только через несколько часов.

Между буро-зелеными холмами, покрытыми серым в бесформенных комках туч небом, в той стороне, куда они направлялись, заклубилась пыль под копытами невидимого в ней единорога, и через несколько минут одинокий патрульный поравнялся со спешащим в неизвестном направлении караваном.

— Старейшина Аед! — взволнованно, но точно отрапортовал сиххё лет двадцати, — Амергин прислал меня сказать, что на горизонте виден дым! Предположительно там, где находится Полевое!

— Гайново седалище… — побледнел старик и непроизвольно потянулся в колчан за луком.

— Может, они просто выжигают старую стерню? — ничуть не веря в собственные слова, просто для того, чтобы что-то сказать, растерянно произнесла Сионаш.

Гонец болезненно поморщился.

— Не знаю… Амергин и человек Иван поскакали туда, а меня послали предупредить вас.

— Предупредил, — сумрачно кивнул Аед, и тут же выкрикнул вознице головной телеги: — Эй, Миах, стой! Всем стоять!

Не прошло и нескольких секунд, как все не одурманенные настоем Друстана сиххё собрались вокруг воза старейшины.

— Что?..

— Что случилось?..

— Что случилось, Аед?..

— Почему остановились?..

— Гайны?..

— Тихо, — коротко скомандовал старик, и возбужденный гомон голосов моментально смолк. — Патруль заметил дым там, где стоит Полевое.

Простое молчание незаметно и быстро трансформировалось в жуткую тишину.

— Да, я тоже этого боюсь, — спустя несколько секунд тяжело выдохнул и неохотно проговорил старейшина, будто самые страшные слова уже были сказаны. — Ребята поедут туда и вернутся с вестями. А пока мы должны подумать, что будем делать, если это окажется правдой.

И, не дожидаясь вариантов и споров, первый заявил, сосредоточенно изучая собственные стиснутые до белизны пальцы:

— Я уверен, что это не случайно. И что то, чего мы так долго боялись, случилось. У гайнов появился один правитель, и объединились они против нас. Поэтому, если мои опасения подтвердятся, нам придется свернуть здесь и спешить к Тенистому. Если они еще… — Аед осекся сконфужено и зло, мотнул головой и упрямо продолжил: — Мы должны спешить туда и предупредить их. Там королева Арнегунд осталась. Чтобы не терять времени, вышлем вперед гонцов. А позже укроемся там все. Гайны лес не очень любят.

— Потому что кое-кто в лесу очень любит гайнов, — угрюмо хмыкнул кто-то в толпе. — И сиххё.

— А ты не лезь, куда не надо, Ниам, — так же пасмурно усмехнулся в ответ старик, но тут же снова погрузился в хмурое созерцание ногтей. — Кто еще как думает?

Других мыслей ни про поведение Ниама, ни про медленно сползающую к катастрофе ситуацию ни у сиххё, ни, тем более, у людей не нашлось, и толпа медленно и неохотно разошлась по тесным кучкам — перебрасываться короткими фразами вполголоса, будто при покойнике, обшаривать горизонт тревожными взглядами и надеяться.

Друстан, пользуясь незапланированной остановкой, принялся обходить раненых, осматривая, поправляя повязки и шины, меняя истощенные компрессы на свежие.

Боанн, Эссельте и пасмурный, как грозовой фронт, Огрин неотступно следовали за ним, выполняя роль санитаров и медсестер одновременно1.

К вящему неудовольствию архидруида, запыленная, усталая, груженая ворохом чистых и испачканных тряпок принцесса сияла как новый алтын.

— Ты знаешь, в детстве я всегда хотела стать целительницей и помогать людям!.. И сиххё! — помогая разрывать на полосы для перевязки желтую вышитую простыню и воодушевленно поблескивая глазами цвета весеннего льда, радостно призналась гвентянка озабоченной, но гораздо более дружелюбной, чем ранее, Боанн.

Огрин подпрыгнул.

Друстан отвернулся.

— …ах, если бы мой Айвен мог меня сейчас видеть! Он бы мной так гордился, так гордился!.. — мечтательно закончила ко всеобщему отчаянию среди людской диаспоры она.

------------

1 — А архидруид по совместительству еще и соглядатая, надсмотрщика и дуэньи.

------------

Через час в том направлении, откуда прискакал патрульный — Фиртай — снова появилось пыльное облако.

— Наши?.. — встрепенулись сиххё.

— Гайны?.. — схватились за луки те, у кого они были.

— Амергин! И человек! — с облегчением выкрикнул Ниам, едва всадники приблизились настолько, что поднимаемая копытами скакунов пыль уже не могла скрыть их лица.

— Амергин!

— Что случилось?

— Что там?

— Как Полевое?

— Вы видели?..

Игнорируя взволнованных односельчан, нетерпеливо выбежавших им навстречу, старший патрульный, едва замедлив бег единорога, высмотрел среди серебристых голов одну цвета темного олова и устремился к ней.

Иванушка — за ним.

— Старейшина Аед, — не слезая с седла, торопливо произнес Амергин. — Плохие вести. Полевое сожжено. Похоже, мы опоздали на час-полчаса… На горизонте стояли столбы пыли — от гайновых копыт, не иначе. Пожарище еще теплое…

— Сиххё?.. — поднял на мрачного воина беспощадный серебряный взгляд старик.

— Все ушли в Светлые Земли… — скорбно приложил правую руку к груди, потом ко лбу старший патрульный.

Лукоморец угрюмо последовал его примеру.

— Поворачиваем к Тенистому, — отвернулся и понуро выдохнул Аед. — Надо спешить.

Насколько им надо было спешить — они даже не предполагали, потому что в этот момент, натягивая поводья и поднимая единорога на дыбы, появился еще один патрульный — с той стороны, откуда они бежали.

Не замеченный взбудораженными появлением Амергина и Иванушки рудненцами, сиххё подлетел к Аеду, чудом никого не затоптав, резко осадил взмыленного скакуна и быстро заговорил, задыхаясь и сбиваясь, словно не его единорог, а он сам промчался долгие километры:

— Со стороны нашей деревни движутся гайны… Много… Не меньше полусотни… Может, больше… Пыль от их копыт закрывает горизонт… Идут по нашим следам… Спешат… Нас видели…

— Гайнов нос… — скривился, как от зубной боли и шумно выпустил воздух сквозь стиснутые зубы Аед. — Это сбежавшие привели подмогу…

— Кабуча… — простонал Иванушка. — Кабуча…

Но тут же, оправившись от удара, старейшина выпрямился во весь рост, взмахнул кулаком и проорал: — Все собрались!!! По возам!!! По единорогам!!! Быстро!!! Поворачиваем к Тенистому!!! Бегом, бегом, бегом!!!..

Отдохнувшие за время ожидания единороги бежали ровной рысью, пожирающей километры. Но как бы резво не мчались животные, как бы быстро не катились тяжелые возы, для сиххё и людей их скорость была отчаянно недостаточной.

Сменив усталых скакунов на свежих, умчались в дозор прикрывать тылы Амергин, Фиртай и Иван.

Взволнованная Эссельте, нервно озирающийся по сторонам Друстан и то и дело меняющий цвет лица с красного на белый и обратно друид остались с обозом — катиться, подскакивая на камнях и от непонятных звуков, в направлении незнакомого Тенистого и ожидать нападения жутких безжалостных монстров, как красочно расписала гайнов принцесса во всех оттенках черного. А поскольку и непрошеных камней, и чуждых звуков было вокруг них хоть отбавляй, то и к переправе они прибыли в состоянии, близком к хроническому стрессу. Впрочем, по состоянию душевного спокойствия сиххё ненамного отставали от сжавшихся в напряженно-испуганную кучку людей.

Знакомые с маршрутом единороги без команды предусмотрительно сбавили ход, и принялись осторожно спускаться к воде по крутой рампе, без предупреждения сменившей еще недавно ручную и послушную равнинную дорогу.

Перед носами судорожно вцепившихся в края телег людей вместо холмистой уныло-зеленоватой равнины стали проплывать вертикальные стены из желтого песчаника, между которыми пролег узкий — в один воз — и единственный на долгие километры вокруг съезд к реке. Через пять минут опасного спуска они сменились другим пейзажем — нестерпимо-синей и холодной даже на вид водой реки Широкой, отрадной после белесой равнины зеленью леса на дальнем берегу — таком же обрывистом, как и этот, и крупной бежевой галькой под ногами.

— Красота какая!.. — вырвалось у Эссельте.

— Как будто по волшебной дороге мы попали из мира проклятых в земли блаженных, — туманно улыбнулся Друстан.

— Как красиво ты сказал! — удивленно глянула на него принцесса. — И как точно!

— По сторонам глядите лучше, а то разболтались тут! — немедленно, как сила быстрого реагирования при виде вспыхивающей на пульте красной лампочки, вступил в действие и оборвал зарождающийся разговор друид.

Но с королевской дочкой так просто было не справиться даже ему.

— Ты никогда не был таким занудой, мастер Огрин, — исподволь метнув на знахаря ободряющий взгляд, укоризненно проговорила она. — И ты всегда меня учил, что превыше красоты природы нет на Белом Свете чудес. Посмотри, вон там, недалеко от нас, на волнах колышется что-то круглое, зеленоватое… похоже на листья кувшинок… или какие-нибудь водяные грибы… и вон там… и там…

— И спинки рыбок сверкают как прохладное серебро речного бога… — рассеянно договорил неоконченную фразу принцессы Друстан.

— Рыба — и есть рыба! — сердито прорычал на лекаря друид. — Если бы она была сделана из серебра, она бы утонула! Не забивая мозги моей воспитаннице!

Друстан опустил глаза и втянул голову в плечи.

— Мастер Огрин!!! — возмущенно ахнула Эссельте. — Почему вы…

— В таком положении только про красоту и думать, девочка, — несколько сконфуженно пробормотал старик и недовольно скрестил руки на груди.

— А о чем же мне в таком положении еще думать, мастер Огрин? — растеряно устремила на него беспомощный взор гвентянка.

— Как мы на ту сторону перебираться будем, вот лучше о чем подумай, стрекоза легкомысленная, — сурово изрек старик и, подобно иллюстрации собственному совету, приставил к глазам руку козырьком, вытянул шею и принялся сердито рассматривать противоположный берег.

Узкая полоска каменистого пляжа протянулась вдоль желтого обрыва насколько хватало глаз, до самого поворота широкой — в сотню с лишним метров — реки. По ней и рассредоточились первыми достигшие уреза верховые и спешившиеся сиххё в ожидании прибытия хвоста колонны.

Сионаш, Боанн и еще несколько женщин под недоуменными взглядами людей, приложили ладони ко рту рупорами и принялись исступленно орать нечто неразборчивое, обращаясь к воде.

— Что это они задумали? Водяного вызывают? — подозрительно нахмурился друид.

— Какое-нибудь удивительное животное, которое перевезет нас на ту сторону? — с возбужденно-радостным замиранием сердца предположила принцесса, с дрожью предвкушения чувствуя в романтической душе своей просыпающийся чудный голод до созданий иномирных, дивных, незнакомых.

— Паром, — повернулся к принцессе и с видимым облегчением проговорил знахарь.

Старый добрый паром куда понятнее и надежнее всех водяных и чуд речных вместе взятых.

— Паром?.. — еще более подозрительно покосился на него Огрин, словно ожидал, что вот-вот волосы лекаря перекрасятся в металлический цвет, и глаза отсверкнут серебром. — Ты со своими сиххами пообщался, так тоже сиххё стал, скажи-ка, Эссельте?

— Вон, на том берегу, сами поглядите, — хмуро кивнул Друстан, не принимая вызова.

— Где? — неохотно, словно не желая признавать беспочвенность своего нелепого вывода, склонил голову набок и прищурился старик.

— Вон там! — с изумлением ткнула пальчиком гвентянка. — Друстан прав! Но паром — это ведь такой большой плот на веревочке?..

— А вон и веревочка, — с усмешкой прозвучал над ухом голос Аеда. — Выше по течению укреплен якорь. Веревка на поплавках протянута от него. Паром и его команда — чтоб гайны этих глухих лентяев утащили — сейчас на том берегу.

С удивлением люди увидели, как то, что они приняли поначалу за огромный куст, зашевелилось, поползло к воде, и при ближайшем рассмотрении оказалось небольшим сталкиваемым в воду плотом, утыканным зелеными ветками с широкими и ребристыми, как вамаяссьские зонтики, листьями — то ли для маскировки, то ли от дождя.

— Веревка должна быть протянута поперек реки! — будто обвиняя старика в мошенничестве, сердито уставился на него Огрин. — Иначе как он поплывет?.. Да он еще у вас и косо привязан!

— Не беспокойся, человек Огрин, — сухо усмехнулся Аед. — Поплывет. А если хотите быть полезными — выпрягайте единорогов.

Паромщики — четверо мускулистых сиххё в кожаных штанах до колена и кожаных же безрукавках — изо всех сил налегали на весла, помогая течению нести с берега на берег массивное с виду квадратное сооружение, и менее чем через двадцать минут плот с хрустом ткнулся в мокрую гальку.

— Привет, рудокопы! — улыбаясь от уха до уха, прокричал паромщик с разноцветным плетеным ремешком поперек лба. — Куда это вы все собрались? В деревне-то хоть кто остался?

— Остались, — выговорила Сионаш таким голосом, что вся веселость как пух под ветром слетела с лиц матросов.

— Что случилось, Си…

— Аед? И ты здесь?

— И Боанн?

— И Ниам?..

— Да что случилось, гайны вас задери?!

— Вот и задрали, — угрюмо проговорил старейшина и, не углубляясь в разъяснения, дал знак загружать на паром первый воз.

— Нет больше Рудной, — сквозь слезы проговорила Боанн. — И Полевого нет.

— Гайново седалище… — побледнели паромщики. — И это когда король забрал всех воинов!..

— Тут не появлялись? — спохватившись, настороженно спросил старейшина.

— Нет. Ни одного ушастого уже, наверное, месяца два как не видели, — нервно переглянулись гребцы.

— Они следили за нами, чтоб мне провалиться! — яростно плюнул Корк и ухватился за задок готового к погрузке воза. — Ну, налегай, чего стоим!..

Мужчины, включая Друстана, навалились изо всех сил на страдальчески скрипящую сбитыми из досок колесами телегу и с трудом закатили ее по выброшенным матросами сходням на неровную желтовато-зеленую поверхность плота.

Корк завел на настил единорога, привязал вожжи к ограждению, и сам встал рядом, успокаивающе поглаживая и похлопывая по белой шее боязливо подрагивающее животное.

— Не потонет? — обеспокоенно заглянул в бесстрастные лица спящих раненых лекарь под ошарашенными взорами паромщиков: если б на его месте оказался гайн, вряд ли изумление их было большим.

— Не такие еще тяжести перевозили, — отозвался Ниам, деловито подкладывая под колеса упоры и не обращая внимания на пантомиму соплеменников.

Друстан же был слишком озабочен предстоящим преодолением водной преграды своими подопечными, и лишь с сомнением покачал головой: выступающих из-под воза краев плота еле-еле хватало, чтобы пристроились гребцы. Волна посильнее…

— Эй, женщины, детей сюда давайте! — торопливо махнул рукой Аед. — Под телегу пусть залезут!

Притихшая ребятня воробьиной стайкой слетелась к парому, и Сионаш отобрала из них шестерых поменьше, чтобы могли уместиться в тесном, пахнущем деревянным настилом, дегтем и лекарствами Друстана пространстве.

Прижимая к груди нехитрые пожитки, малыши юркнули на четвереньках под телегу и затаились там — то ли воины в засаде, то ли мышата в норке.

Рудненцы убрали пандус и оттолкнули тяжелогруженый плот от берега. Гребцы налегли на весла.

— Минут через сорок вернутся, — беспокойно оглядывая край возвышающегося над ними и рекой обрыва, проговорил Аед. — Успеть бы…

Когда над кромкой берега, делящей мир рудненцев на две части, показался первый патруль, паром возвращался на этот берег, сделав второй рейс.

Восемнадцать сиххё и три человека, без аппетита подъедающие и без того скромные припасы и подскакивающие от малейшего колебания травы на неровном краю высоко над их головами — как один вздрогнули и замерли.

Почти не сбавляя скорости, два всадника рысью слетели к воде, и старший — парень лет семнадцати — доложил, комкая поводья и то и дело тревожно стреляя глазами в сторону спуска:

— Гайны в получасе хода от нас — несутся по нашим следам, как будто за ними шестиногие семируки гонятся… Следить смысла больше нет, и мы вернулись, чтобы помочь с переправой.

Взволнованный гомон сиххё смолк. Воцарилась мертвая тишина.

— Угу… Переправа, люди ее побери… — с бессильной злостью пробормотал Аед, и яростно тиснул свою бороду. — Тащится, как дохлая выдрокобра…

Матросы наваливались на весла из последних сил, но даже самые отчаянные старания четверых, пусть даже очень сильных и сноровистых сиххё не могли хоть сколько-нибудь значительно ускорить неспешное скольжение тяжелого плота по волнам.

— Надо бросать возы и переправлять люд… сиххё, мастер Аед, — почтительно склонил перед старейшиной голову Друстан. — Думаю, если потеснятся, то поместятся почти все женщины, оставшиеся дети и последний раненый. Успеем как раз вовремя.

— Припасы придется бросить… — недовольно скривил губы старик. — Но что делать…

— Женщины и дети поместятся? А остальные сиххё? — недружелюбно воззрился на человека юный воин. — И рогатые?

— Остальные могут взять в повод единорогов и переплыть реку с ними, — уважительно склонив голову, предложил лекарь. — Гайны умеют плавать?

— Гайны плавать не умеют, — снисходительно, как слабоумному, объяснил первый патрульный — Мевенн. — А единороги в воду здесь не пойдут. И сиххё тоже.

— Почему? — удивился знахарь.

Второй патрульный коротко мотнул головой в сторону воды.

— Выдрокобры.

— Кто?.. Что?..

— Видишь блины, покачивающиеся на воде, как листья болотных гладиолусов? — Аед указал тонким сухим пальцем на замеченный ранее людьми круглые, чуть притопленные предметы — десятка полтора, если быть точным. — Это их капюшоны. Они позволяют этим тварям оставаться на месте и следить за всем, что делается под водой и на воде. Но стоит добыче только показаться…

Друстан нервно сглотнул.

Капюшоны были размером с колесо телеги.

— Их… не так много.

— Стоит этим заметить добычу — остальные примчатся как гиперпотам к водопою.

— Они… ядовитые?

— Не смертельно…

— Хорошо.

— …Но достаточно, чтобы обездвиженный сиххё или единорог утонули.

— Хм… любопытно… — внимательный доселе взгляд Друстана медленно расфокусировался и приобрел нездешний, потусторонний характер, словно всматривался он в глубины мирозданья, и серьезно подумывал, а не остаться ли там надолго, или, лучше, навсегда.

Тем временем, паром достиг, наконец, берега, и выбивающиеся из сил, тяжело дышащие матросы в почти полном изнеможении бросили весла.

— Телеги оставляем!!! Дети, женщины — на плот! — повелительно выкрикнул старейшина. — Быстрее!

Словно ополоумев, сиххё рванулись на паром, не дослушав старика.

Спотыкаясь, падая на камни и в реку, оставшиеся с плачем и причитаниями ломились вперед, цепляясь за поручни, чтобы не быть сброшенными в воду напирающими сзади товарищами по несчастью, наваливаясь на гребцов, наталкиваясь и наступая друг на друга, но всё равно и невооруженным глазом было видно, что на маленький старый плот всем беженцам не войти никак.

— Не стойте, присядьте на корточки, или на колени встаньте — вас же качкой стряхнет!.. — надрывались матросы, но набившиеся плотно, как семечки в подсолнухе, сиххё не были в состоянии не то, что присесть — повернуться или вздохнуть.

— Ну, держитесь тогда крепче, хоть друг за друга! — безысходно выкрикнул старший паромщик, отчаянно сплюнул в воду и дал команду гребцам браться за весла.

— Мастер Огрин?.. — робко взглянула на старика принцесса, сделала нерешительные полшага к парому и тут же остановилась. — А как же мы?..

— Мы?.. — поспешно отвернулся друид, на физиономии которого был крупными буквами написан точно такой же вопрос. — Мы?..

— Мы еще успеем, ваше высочество, — мягко проговорил рядом с ней Друстан, успокаивая, хоть и краска схлынула с его лица от одной только мысли, что случится, если переправа запоздает. — Следующий рейс будет совсем пустым, и мы спокойно погрузимся и уплывем.

— Но если?..

— Не волнуйтесь, принцесса. Всё обязательно будет хорошо. Я знаю. Я ведь знахарь, — яростно отшвырнув в сторону собственный страх, ободряюще — насколько смог — улыбнулся юный лекарь, и испугано сжатые губы гвентянки сами собой дрогнули, а уголки их приподнялись в слабом подобии улыбки.

— Естественно, всё будет хорошо, болван! — вскинулся растревоженным медведем друид, и застигнутый врасплох Друстан болезненно вздрогнул и отпрянул.

— Он не болван! — вспыхнули возмущенным огнем глаза принцессы.

— Если стоит, как пень, и языком мелет, когда другие корячатся с этим треклятым паромом, чтоб его сиххё взяли, кто он, по-твоему? — сердито рыкнул старик, и лекарь, оставив на камнях свою ступку, до половины заполненную новым тестообразным снадобьем самого неаппетитного вида, кинулся помогать отталкивать низко просевший плот, захлестываемый по краям ленивыми волнами.

— На-ва-лись! — сердито махнул Аед своей причальной команде, и те, схватившись за сходни, уперлись краями досок в корму плота, навалились, налегли, напряглись, неистово буровя ногами гальку — и перегруженное речное судно, глухо скрежетнув днищем по камням, неспешно, будто устало и неохотно, стронулось с места и отвалило от берега.

— Возвращайтесь за нами! — тонким, срывающимся голосом выкрикнул второй патрульный, и Эссельте к своему изумлению увидела, что это была девушка.

Кроме нее, Сионаш, Боанн и самой Эссельте женщин с Аедом и воинами деревни больше не осталось. Принцесса, бессознательно облизываю сухим языком пересохшие губы, быстро пересчитала застывших под обрывом и словно подталкивающих взглядами неуклюже переваливающийся по волнам паром сиххё и людей: одиннадцать. Девятнадцать единорогов разбрелись по влажно похрустывающей под копытами гальке в меланхоличном ожидании решения своей судьбы хозяевами. Два огромных воза, рассыпав домашних птиц, похожих на павлинов с перепончатыми лапами, мешки с корнеплодами, кули мукой и зерном и кувшины с водой, одиноко приткнулись у самой стены.

Паром медленно — очень медленно — подбирался к середине реки.

Успеют?..

Не успеют?..

Над головами оставшихся забарабанили вдруг копыта и взметнулась облаком желтая пыль.

Одиннадцать голов будто по команде дернулись вверх, руки — к оружию, но это был всего лишь еще один патруль.

— Айвен! — радостно воскликнула Эссельте. — Ты жив!..

Мельком скользнув взглядом по принцессе, Иван соскочил с единорога и вместе с товарищами по оружию устремился к Аеду.

Мельком бросив мрачный взгляд на Ивана, Друстан потянулся к любимой, но испуганно отпрянул под огненным взором друида.

— Делом своим занимайся!

Униженный знахарь заалел подобно селекционному томату, уткнулся в свою ступку и принялся с такой яростью перетирать лекарственные ингредиенты, что еще немного — и пест переломился бы на несколько частей.

Разгоряченные бешеной скачкой единороги, оставшиеся без всадников, с жаром кинулись к воде.

Огрин и Эссельте, не сговариваясь, метнулись к ним, перехватили поводья и, едва не силой потащили за собой по берегу: для разгоряченной скачкой лошади холодная вода — гибель.

Для единорога — тоже, резонно подозревали они.

А тем временем патруль докладывал обстановку Аеду.

— Гайны будут здесь… минут через пятнадцать… Двадцать — самое позднее… — хрипя и кашляя от забившей легкие пыли, говорил Амергин. — Сомнений быть не может… они идут именно сюда…

— Третий патруль не видели? — старик обеспокоенно взглянул на пустынный край обрыва, подпирающий небо.

— Нет, не попадались… — слегка неуверенно пожал плечами Фиртай. — Надеюсь, им в головы не пришло никаких глупых мыслей.

— Задержать орду гайнов? — хмуро хмыкнул старейшина. — В чистом поле? Двум мальчишкам?.. Надеюсь, не пришло…

— Паром?.. — отыскал взглядом Амергин словно застывший посреди реки плот.

— Идет туда, — подтвердила его худшие опасения Сионаш. — Нагружен так, что я удивляюсь, что он еще плывет по воде, а не тащится по дну… Гребцы устали. Хорошо, если вернется минут через сорок…

Сиххё и люди нервно переглянулись.

Озвученная беда, в отличие от беды, молча рыщущей за их спинами, сразу приобрела очертания, вес и смрадное дыхание смерти.

— Мы можем переплыть реку с единорогами… — неуверенно проговорил Иван, нарушив ломкую тишину.

— Выдрокобры, — не утруждая себя повторным объяснением особенностей местной фауны, кивнул в сторону реки Мевенн.

— Но это не проблема, — ко всеобщему изумлению выступил вперед хмурый и сосредоточенный Друстан. — Я надеюсь… по крайней мере…

— Тогда ныряй первым, человек, — презрительно фыркнул Мевенн.

— Я так и сделаю, — с готовностью согласился лекарь и протянул на всеобщее обозрение медную ступку с заполняющей ее почти до краев кашицеобразной черно-зеленой массой. — Это — универсальный антидот от ядов парализующего действия. Но чтобы он полностью усвоился, проник в кровь, нужно двадцать минут. Но лучше — двадцать пять.

Мевенн тупо уставился в посудину.

— Это уни… какой анти… что?

— Общее противоядие, — просто пояснил знахарь. — Если паром не успеет вернуться, и нам придется плыть, оно может помочь.

— А может и не помочь? — усмехнулась Боанн.

Друстан опустил глаза и пожал плечами.

— Если бы у меня было больше времени, компонентов, и хотя бы одна такая тварь для эксперимента…

— А еще лучше большая лодка и никаких выдрокобр… — демонстративно расплылся в мечтательной улыбке Амергин.

Смущенный лекарь встретился с ним глазами, почувствовал тепло, и слабо улыбнулся в ответ.

— Эх, люди… Хитрое племя… Вечно какую-нибудь заразу да придумают… Ну, давай сюда свою анти… отраву! — плутовски ухмыляясь, лихо протянул руку Фиртай. — От нее, от гайновой дубины или от выдрокобры помирать — какая разница! Сколько надо съесть?

— Вот мерная ложечка, — знахарь торопливо выудил из кармана маленький бронзовый черпачок с ручкой, замысловато изогнутой в виде танцующей змеи. — Людям… и сиххё, я полагаю… у нас одинаковая масса тела… по одной. Единорогам — три.

— А они будут это есть? — обеспокоенно взглянула на их верных скакунов девушка-патрульная.

— Жить захотят — съедят, Морригу, — усмехнулась Сионаш, первой взяла ложку и храбро зачерпнула из ступки. — За твое здоровье, человек Друстан. Время пошло.

Тем временем Иванушка погрузился в вычисления.

— Если паром вернется через сорок минут… а противоядие подействует через двадцать… двадцать пять… а гайны будут через пятнадцать… — усердно загибал пальцы он.

— …То продержаться до начал действия противоядия нам надо всего пять-десять минут, милый! — радостно закончила за него принцесса.

Сиххё внимательно посмотрели на нее, потом на прямой, как стрела, проход между стенами, потом на свои луки и колчаны…

— Телеги!!! — осенило царевича: зимние уроки Граненыча по военному делу не прошли даром. — Мы перегородим дорогу, и сможем остановить их ненадолго!

— Мы свалим их вверху, у самого начала спуска! — азартно подхватил идею Мевенн.

— Нет, посредине, — торопливо поправил его лукоморец, и тут же пояснил: — У начала они смогут собраться вокруг них и быстро разбить. А посредине будут вынуждены подходить по двое-трое.

— А остальные просто свалятся нам на головы, — хмуро заметил Фиртай.

— Значит, баррикаду придется установить почти у самого съезда на берег. Это лишит нас гипотетического второго эшелона обороны, — неохотно внес коррективы в свой план Иван, но после секундного раздумья повеселел: — Но тогда вести огонь по врагу смогут все, у кого есть луки!

— И стрелы… — кисло добавил Мевенн.

— И камни, — мстительно произнесла Боанн.

— А если они спрыгнут сразу на берег? — опасливо задрал голову друид на нависающий над ними земляной карниз обрыва.

— Тут метров десять будет… — покачал головой Аед. — Если захотят переломать себе ноги и шеи — пусть скачут. Милости просим.

— По-моему, неплохо придумано, — почесал грязными пальцами небритую щеку Фиртай.

— А, по-моему, хорошо, — хмыкнул Аед, и нетерпеливо и повелительно махнул рукой. — За работу, сиххё, за работу! Время не ждет, и гайны тоже!

И все неубежавшие беженцы, засучив рукава, кинулись курочить и ворочать телеги под воодушевленным, хоть и немного суматошным руководством взволнованно-возбужденного царевича.

Принцесса, умильно сложив на груди сжимающие камень руки, обожающим взором пожирала озабоченно не замечающего ее страсти и восторга Иванушку.

Мрачнее Друстана было только низкое тусклое небо Сумрачного мира.

Улучив момент, когда Амергин остановился утереть пот со лба, лекарь в отчаянии подскочил к нему, нервно ломая пальцы за спиной, и хрипловатым шепотком попросил дать ему лук.

— А ты умеешь стрелять? — удивленно поинтересовался патрульный.

— Да!.. Нет… Не знаю. Не пробовал…

При первом же простом вопросе по существу всю решительность и воинственный настрой знахаря как ветром снесло, и он прикусил губу и пристыжено опустил голову, понимая уже без наводящих вопросов всю нелепость своей скоропостижной попытки милитаризации.

— Сейчас не время пробовать, человек Друстан, — проницательный сиххё понял это тоже, походя отмахнулся от покрасневшего как заря юноши и устремился к артели, переворачивающей воз с кряхтением и невнятными подбадривающими выкриками.

— Бросай камни как женщины! Тут особого умения не надо!.. — несколько запоздало, а потому во всеуслышание, кинул он через плечо то, что считал добрым, хоть и не слишком тактичным советом.

При словах "как женщины" Эссельте оторвалась от сбора снарядов и заинтересованно взглянула на того, кому сие сравнение было адресовано.

Друстан сник окончательно.

— Как женщины… — уязвлено пробормотал он себе под нос, бессильно стискивая кулаки так, что ногти впивались в ладони, оставляя в белой коже ладоней тщательно вымытых в реке рук багровые полумесяцы. — Как женщины…

Объединенные усилия четырнадцати людей и сиххё, десять минут судорожного, отчаянного труда, озарений, разочарований и снова просветлений — и баррикада была готова.

Одна телега — тяжелая и неуклюжая, предназначенная для перевозки руды — была перевернута на бок наискось и под острым к спуску углом, и закреплена разрубленными пополам оглоблями, воткнутыми в ямы, аккуратно выковырянные в камне Ивановым мечом.

Метрах в пяти от нее, почти вровень со стенами обрыва и таким же способом, но строго перпендикулярно, обороняющиеся установили телегу вторую.

Между ними, в заботливо подготовленные лукоморцем ямки были плотно вставлены поперек и в шахматном порядке массивные, сбитые из досок восемь колес, и разбросаны самые большие камни, которые только смогли быть найдены на пляже, чтобы нападающим приходилось смотреть не только на свою цель, но главным образом, под ноги.

Князь Грановитый был бы доволен.

Гарнизон защитников пляжа в последние минуты перед боем был увеличен двумя патрульными из затерявшегося разъезда. Мгновенно оценив ситуацию, они спешились, свистом отослали единорогов назад, в степь, а сами, поминая витиевато и подробно, как было в обычаях сиххё, и людей, и ушастых, и их родственников — ближних и дальних, кряхтя и пыхтя, принялись перебираться через линию обороны Ивана.

И успели как раз вовремя.

Потому что буквально вслед за ними, с торжествующим гоготом и визгом в узкий тоннель влетели дружной толпой, размахивая дубинами и сверкая горящими жаждой боя и мщения за утренний позор очами1 первые гайны.

На третьем метре спуска выяснившие, что в прорубленном сиххё коридоре можно было заниматься одновременно исключительно одним делом: или лететь толпой, или размахивать дубинами.

Методом проб и ошибок выбор был сделан в пользу первого варианта, раненные и контуженные за ноги оттащены наверх и, откашлявшись и убедившись, что голоса их звучат надлежаще хрипло и пугающе, атакующие предприняли вторую попытку.

В колонну по трое, голося за себя и за тех, кто в шеренгу не поместился, держа дубины выставленными перед собой, гайны самоуверенной рысью споро домчались до первой телеги и попытались ее свалить.

И благополучно попали под снайперский обстрел со второго рубежа обороны.

Штурм первой телеги продолжался три минуты, в четыре волны, и закончился ее полным и безоговорочным падением.

Ни одна армия Белого Света, захватив самый укрепленный в мире замок после самой продолжительной осады так не радовалась.

Побросав дубины, ушастые принялись скакать, обниматься, хлопать друг друга по плечам2 и восторженно горланить какой-то бравурный марш.

Впрочем, свирепый рев командиров быстро привел их в чувство и, отчаянно подворачивая ноги на заботливо расшвырянных женщинами камнях и спотыкаясь о вкопанные колеса, орда устремилась на взятие новой высоты.

И тут в действие пришла вся огневая мощь осажденного отряда: стрелы, камни, кокосовая репа3 и просто песок, ускоряемые поднявшимся со стороны леса ветерком, полетели в ковыляющих и налетающих друг на друга гайнов сплошным дождем. Черный меч Ивана работал без устали, не давая изрыгающим проклятья монстрам приблизиться менее чем на расстояние вытянутой руки.

-----------

1 — Хотя, принимая во внимание их размер, правильнее было бы назвать их очочками.

2 — В процессе чего выяснилось, что дубины побросали всё-таки не все.

3 — Те самые корнеплоды из брошенных мешков: из себя они представляли сиреневого цвета овощи размером с кокосовый орех, закованные в твердую, как камень, корку, охраняющую упругую сладковатую сердцевину.

-----------

За спинами защитников последней телеги стояла Сионаш с костяными песочными часами Друстана и громко и четко отсчитывала — то ли оставшееся до начала действия противоядия время, то ли опускавшиеся на сбившихся в беспомощную кучу нападающих метательные снаряды:

— …сто восемьдесят девять, сто восемьдесят восемь, сто восемьдесят семь, сто восемьдесят шесть…

Сам Друстан под неодобрительными взглядами суровой старухи, вместо того, чтобы метать камни или держать колчаны, если ему уж действительно так хотелось приобщиться к военным действиям, притулился под обрывом метрах в двух от сражения и усердно что-то растирал и смешивал в своих сосудах и ступках, вываливая понемногу готовое зелье в большой глиняный котел. Время от времени он бормотал что-то невнятное себе под нос, плавно поводя гибкими тонкими пальцами над загадочным составом.

Рядом с ним лежал распоротый мешок с мукой, из которого странный человек то и дело зачерпывал пригоршнями и быстро всыпал в свою странную смесь.

Что это могло быть — новое противоядие, лекарство, средство от насекомых — Сионаш не могла и предположить, но твердо знала лишь одно: более неудачного времени и места для его составления человек выбрать не мог, даже если бы специально постарался

Оставшиеся три минуты до срока, назначенного лекарем, пробежали как три года: каждую поименованную секунду обороняющиеся были готовы к тому, что не от искусства или сноровки, но под простым напором гайнов вторая телега падет, повалится, придавливая своих защитников, и проход на пляж, к женщинам и старикам, будет открыт.

— …сорок один, сорок, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь…

— Готовимся к отступлению!!! — не без труда перекрывая рев и шум сражения, проорал, чтоб было мочи, Аед.

Бойцы услышали, но не подали знака — лишь спины их напряглись в предчувствии новой проблемы.

Как убрать плотину так, чтобы река, прежде чем затопить все в низине, постояла с минуту, а лучше две-три, на месте, не придумал еще никто.

Включая военного гения Сумрачного мира Ивана Лукоморского.

Знахарь при звуке голоса старейшины вздрогнул, стиснул зубы, торопливо и небрежно швырнул три пригоршни муки в котел, и принялся исступленно перемешивать его содержимое трясущимися руками, покрывая белой мучной пылью себя и все вокруг в радиусе двух метров.

— Женщины — на рогатых!!! — не хуже мужа проревела Сионаш, и яростные воительницы, метнув в последний раз в наступающих гайнов по камню, задрав юбки, рванули к единорогам.

Взволнованные близостью сражения и запахом врага, испуганные животные нервно и резко кружились на месте, предчувствуя близкую развязку, и не одобряя ни одного из возможных вариантов: ни кавалерийский наскок на гайнов, ни переправа через реку, полную выдрокобр, бедных скакунов не прельщали. Свободные пока единороги истерично вставали на дыбы и неистово рвались с повода, стремясь оказаться чем дальше от грядущего ужаса, тем лучше. Одна за другой, женщины, держащие поводья наготове, проигрывали сражение со зверями, и рогатые, вращая неистово зелеными глазами и испуганно раздувая ноздри, уносились по пляжу опрометью прочь.

— Мужчины!!!.. — ярясь, еще громче выкрикнула старуха.

Воины снова услышали, но не двинулись с места.

— Мужчины!!! — проорала Сионаш под ухо Аеду, исступленно натягивая поводья своего единорога. — Отступаем!!! Уходим!!!

— Как…мы…уйдем… — сквозь стиснутые зубы прорычал старик, выпуская стрелу за стрелой подобно автомату в кучу черных, кипящих злобой и размахивающих жуткими дубинами тел. — Они…сомнут… телегу…и нас!..

— Аед, Амергин, Фиртай, уходите, уходите все, я их задержу!.. — отчаянно орудуя мечом, выкрикнул Иван. — Я прикрою!..

— Айвен!!!..

— Нет!..

— Не выйдет!..

— Мы не…

— Уходите!!! Уходите все!!!

Новый голос перекрыл гвалт и гром сражения, и воины на краткий миг невольно оглянулись.

Приподнявшись в стременах, за их спинами стоял Друстан. В занесенной над головой руке он держал корявый глиняный котел. В другой, отведенной для броска, горел, стреляя искрами, трут, скрученный из пучков сухой травы.

— Бегите!!!

— Уходи с женщинами! — раздраженно рявкнул Амергин. — Ты нужен раненым!

— Друстан, беги!!! — прозвенел за его спиной крик Эссельте, и это словно подтолкнуло лекаря к действию.

— Аед, разбей стрелой котел!!! — выкрикнул он, и в следующую секунду глиняная посудина, кувыркаясь и теряя крышку, взлетела над головами гайнов.

Меткая стрела Аеда звонко встретилась с ним в воздухе, и на головы ушастым дождем посыпались черепки вперемешку с летучим кремовым порошком.

И тут же, почти мгновенно, в воздух взвился трут.

Что было дальше, участники тех событий описать точно так и не смогли.

В узком проходе каменного коридора из ниоткуда и ничего возникло внезапно огромное облако ревущего огня. В ту же секунду не дезертировавшие еще единороги развернулись и ринулись в воду. Защитники баррикады, сбивая пламя с одежды и волос — за ними.

Опомнились сиххё и люди только на середине реки.

Верховые, дрожа от холода и претерпленного страха и понукая своих шокированных до беспрекословного послушания единорогов, добрались до противоположного берега самостоятельно.

Тех, кто очертя голову бросился форсировать Широкую вплавь, даже не задумываясь о том, умеют ли они плавать вообще1, подобрал спешащий на выручку паром.

Клубы пламени, вызванные к жизни искусством лекаря и алхимика, сделав свое дело, быстро пропали, но оставшиеся гайны еще не скоро решились спуститься к воде и прокричать вслед удаляющимся врагам обещания близкой встречи.

------------

1 — В подавляющем большинстве случаев блиц-опрос на эту тему принес бы результаты, близкие к ранее полученным Друстановым: "Да! Нет. Не знаю, не пробовал."

------------

Огонь влажно пощелкивал, ласково обтекая почти обугленные поленья в очаге посредине дома и унося бесцветный едкий дым в отверстие в потолке. Люди и сиххё, зажав между ладонями деревянные миски с горячим крупяным варевом с ароматом пряных трав и кореньев, медленно работали ложками, глядя отрешенными взорами в сердце костра.

Позади осталась сумасшедшая переправа через Широкую, полная неожиданных водоворотов, гибких, извивающихся тел с мелкими острыми зубками и кривыми когтями на широких лапах, и бьющих со дна ледяных родников.

Бесконечно долгой показалась дорога до Тенистого — почти километр под пронзительным ветром, в тяжелых мокрых одеждах и со свинцовым грузом не менее тяжких мыслей о будущем и настоящем.

Как фантасмагорический сон прошла панихида по погибшим в набегах сиххё: только теперь Иван понял, зачем Аед и Амергин брали в разоренных поселениях землю, воду и головни.

Печальный ритуал, равно как и кропотливую к нему подготовку, проводила сама королева Арнегунд — неожиданно молодая, лет двадцати трех от силы, с длинными, припорошенными золой в знак траура серебристыми волосами и прозрачными как у всего ее племени глазами цвета расплавленной платины, подведенными красным — символ слез.

Вообще-то, не без удивления отметил Иванушка, слез на церемонии было не много: погруженные в себя, сиххё стояли со спокойными торжественными лицами, опустив глаза и сложив руки лодочкой перед собой, чтобы души их павших друзей и близких по незримым волнам загробного мира с попутным течением Вечности с легкостью доплыли до Светлых Земель.

До Аэриу.

Ибо сиххё, рожденные как и бесчисленные теперь поколения их предков в Сумрачном мире, твердо знали, куда они обязательно попадут хотя бы после смерти.

Люди, по невысказанному пожеланию хозяев и неозвученному решению гостей в процессии участие приняли тоже, и теперь, когда весь замысловатый и полный многозначительных поворотов и нюансов ритуал закончился, в доме Арнегунд — в королевском дворце, если сторонний наблюдатель решился бы быть дотошным в ущерб фактам — все четверо с такой же возвышенной скорбью, что пронизывала весь вечер, делили с сиххё и тризну.

Когда огонь почти угас, и похлебка была доедена до самого дна, кроме одной ложки — мертвым — тихо вошедшая девочка во всем зеленом принесла лепешки на расписном глиняном поносе, собрала посуду, и так же незаметно вышла.

Арнегунд поднялась, взяла с украшенного чеканкой медного блюда на полу черпак и принялась так же безмолвно разливать всем присутствующим у очага в ее доме крепкий сладковатый, с горчинкой напиток из трав и коры.

Сквозь дымовое отверстие в черепице были видны крошечные осколки седого неба, обнажаемого на миг порывами ветра, и тут же снова скрываемого плотной листвой исполинских деревьев, и тусклый мутный свет вечера.

— Ночь наступает, — проговорила Арнегунд, и люди поняли, что траурное молчание теперь можно нарушить и им.

— Но… мне показалось… что мастер Аед говорил, что солнце над Сумрачным миром никогда не закатывается, ваше величество? — нерешительно проговорила Эссельте и, спохватившись, торопливо попыталась встать и сделать книксен.

Королева потешно замахала одной рукой — вторая занята горячей, наполненной до краев глиняной кружкой.

— Не вставай, Эссельте! Сиди! Я не знаю, какие у вас, людей, обычаи, но среди сиххё короли имеют всего две привилегии. Отвечать за всех, и идти в бой и умереть первыми…

Красивое лицо Арнегунд застыло, неуловимо приняло отсутствующее и чуть потерянное выражение, глаза затуманились, будто пытались пробить толщи времени и расстояний…

Похоже, печаль иного рода, нежели траур по погибшим соплеменникам тревожила ее душу.

— Ночью у нас становится всего лишь немногим пасмурнее, вот и всё. Сейчас темнее, чем обычно, потому что дождь собирается, — деликатно ответил за женщину старейшина Тенистого Дагда. — А солнца здесь не видели ни мы, ни старики. Наверняка оно есть… где-то… ведь травы растут, и цветы распускаются, и деревья тянутся ввысь…

— …А зачем бы всё это им, если бы они не знали, или не надеялись всем сердцем корней, всеми прожилками листьев, всеми трепетными своими лепестками, что где-то там, за тучами, обязательно есть солнце? — тихо договорил неоконченную фразу старика Друстан.

Королева улыбнулась сквозь слезы, Эссельте восхищенно вытаращила глаза, Иванушка восторженно ахнул, сиххё одобрительно закивали, и лишь старый Огрин, не рискуя выказать свое отношение к опальному знахарю при всех, молча поморщился, словно чай в его кружке превратился в касторку.

— Оказывается, ты не только целитель, но еще и поэт, — по-птичьи склонив набок голову, мелодично играя словами, проговорила хозяйка.

Друстан стушевался.

— Я… всего лишь любитель… рифмую звуки с чувствами, и получаю ветер…

— Я очень люблю стихи… — мечтательно прошептала принцесса и повернула заалевшее от горячей еды и близости пламени личико к Иванушке. — А ты, милый?

— Я?.. — заглянул внутрь своей книжной насквозь души лукоморец, не обнаружил, несмотря на усилия, ничего нового, и честно ответил: — Я бы предпочел хороший длинный роман про приключения и путешествия, моя радость. Или про животных дальних стран…

— С одним из них ты сегодня уже познакомился, — криво усмехнулся Аед и кивнул на перевязанную руку царевича, где выдрокобра на переправе оставила свои отметины. — Как мечтал.

— Если бы не Друстан, мы бы все остались там! — горячо воскликнул Иван и в порыве благодарности хлопнул лекаря по плечу. — Спасибо большое, вы настоящий знахарь!

Тот подскочил и ойкнул: выдрокобр в Широкой хватило на всех.

— Вы любите стихи? — вернулась из заоблачных миров и снова грустно улыбнулась Арнегунд. — Хотите послушать стихи сиххё?

И, не дожидаясь ответа, быстрым ловким движением поднялась с циновки и принесла лежавший на маленьком столике окна инструмент, на неискушенный взгляд Иванушки похожий одновременно и на лиру, и на арфу.

Заняв место у огня, королева поставила инструмент — айволу — на колени, и, прикрыв глаза, тихо заговорила нараспев, нежно касаясь пальцами тонких витых струн:

Почти забыты солнечные блики

Почти забыт чарующий закат

Наш отчий дом — каким он был великим,

Там, наверху, столетия назад.

Хоть и "величие" — пустое слово

Для мест, что лучше сказок и чудес

Мы век за веком вспоминаем снова

О них под гнётом сумрачных небес.

Во мраке мы трудом свой дом создали.

Но мы не сможем позабыть о том,

Как дивны были сказочные дали,

Где каждый лес уютнее, чем дом.

Названий наших не найдёшь на картах,

Хоть были они звучны и легки.

Все думают, что мы ниспали в тартар

Как древние и злобные божки.

Но мы вернёмся! Пусть расставшись с телом —

Мы склеп покинем сумеречный свой!

Ведь то, что называют там "наделом"

Мы называем "Светлою Землёй"…

— По-моему, это очень хорошие стихи, — первым заговорил Иван, когда прощальный аккорд унесся ввысь вместе с прозрачным дымком.

— Это чудо… сказка… — сквозь застившие глаза слезы прошептала принцесса. — И так грустно… прямо сердце щемит… и мурашки по коже…

— Если бы не война… — покачал головой Аед, — может, наши народы сумели бы договориться как-нибудь… по-другому.

— Но это вы нанесли первый удар! — насупился Огрин — дипломат до кости мозга. — Помните, в Закатной бухте, из засады?..

— Нет, вы — тем, что пришли на наши земли! — вспыхнул как хитрый порошок Друстана и обиженно вскинулся Дагда.

— Мы не знали, что они ваши! — горячо воскликнула принцесса, задетая за живое. — Вы не показывались, пока не стало слишком поздно!

— Мы не показывались, потому что не считали нужным, потому что это наши земли! — нахмурился Амергин, старые обиды скопом нарисованы на его худощавом лице. — Хотим — показываемся. Хотим — нет.

Цепная реакция пошла.

— Вы не показывались, потому что презирали нас и считали существами ниже себя! — с порцией горькой правды ввязался в перепалку Друстан.

— Мы не показывались, потому что… — приподнялся Аед.

— Стойте, стойте, стойте!!! — решительно вскочил Иван и вскинул ладони, немного опередив помрачневшую и встревоженную зарождающейся ссорой королеву. — То, о чем вы говорите, было давно, сотни лет назад, когда никого из вас на Белом Свете еще не было! И это значит, что ни сиххё, ни люди, здесь присутствующие, не могут отвечать за дела своих предков!

— Но это правда!..

— Это было!..

— Голос крови… — пасмурно пробормотал Дагда.

— Перебивается голосом разума, — строго договорил Иванушка, и все смущенно умолкли, то ли обдумывая, то ли просто сожалея о высказанном в запале.

— А дел мы сами еще наворотим, не хуже прародителей, — первым поднял глаза и усмехнулся Амергин.

— Человек Иван прав, — тихо присоединила свой голос к мнению гостя Арнегунд. — Что было — то было… И вы, и мы наделали немало ошибок и глупостей…

— Это они… — забурчал Огрин.

— Нет, это вы… — процедил Дагда.

— Нет, мы… — подскочила Эссельте.

— Но существует же способ всё изменить, и вернуть сиххё в Гвент!.. — снова не дав поднявшей было голову розни еще и разинуть ядовитую пасть, решительно заявил лукоморец, и слова его на сей раз упали на более благодатную почву.

— И нас заодно, — еле слышно пробормотал друид.

— …и в Улад, и в Эйтн тоже!.. — с апломбом продолжал Иванушка.

— А вот это правильно. И побольше. Можно вообще всех, — так же дипломатично — хоть на тот раз так, чтобы никто не слышал — одобрил друид. — Особенно в Улад.

— …Если вы попали сюда, значит, по законам магии, должен быть и путь обратно! — оптимистично закончил царевич, и в ожидании поддержки с энтузиазмом окинул всех светлым взором победителя.

Губы королевы дрогнули еле заметно — натянутые как нервы струны вздрогнули вместе с ней — и она отвела глаза.

— Не знаю. Наши ведуны говорили, что для этого нужно очень многое… чего мы никогда не сможем заполучить.

— Что? — нетерпеливо подался вперед лукоморец. — Вы только скажите, мы обязательно поможем! Мы найдем это, достанем, добудем, вырвем из самого громадного логова гайнов, если понадобится! Если есть что-то, что от нас зависит…

Хозяйка смутилась — уже очевидно, пристыжено опустила голову, посмотрела искоса на Аеда, на старейшину Дагду, на Амергина, поджала губы, словно принимая какое-то трудное решение, и уклончиво кивнула.

— Наши ведуны говорили, что клятва, произнесенная на Поляне Совета, была самой страшной, какая только могла быть составлена сиххё и людьми. И то, что свершилось по ее исполнению, назад возвращено быть не может…

Ничуть не обескураженный, чувствуя за всем минорным вступлением одно мажорное "но", Иванушка порывисто сжал кулаки и вытянул шею, готовый, верный своему слову, искать, доставать, добывать и вырывать — и не обманулся.

— …если только кровный потомок того человека, который поклялся, не откроет нам дорогу назад по своей воле.

Лицо царевича разочарованно вытянулось, и он, жестоко обманутый в своих ожиданиях, медленно опустился на место.

Но мигом снова вскочил.

— Эссельте?..

Принцесса встретила было его вопрос изумленным взглядом, но тут же поняла, что он имеет в виду.

— Нет, милый, — с искренним сожалением покачала она головой. — В Гвенте род Морхольта прервался. Наш род — по линии супруги правнука его младшего сына… Он умер, не имея родичей мужского пола, оставив бездетную жену править страной. Королева Прителла взяла в мужья эрла Северного Гвента, и от них ведется теперь наш род, род Грайдлонов.

— А других особ королевской крови с нами нет, — то ли с издевкой, то ли с сожалением закончил ее речь архидруид и развел руками — кружка в одну сторону, желтоватая пресная лепешка — в другую.

Сиххё перенесли удар стойко, не поведя и бровью.

Наверное, после стольких веков непрерывной надежды, когда надежда действительно мелькнула на горизонте, уже нет сил ни радоваться, ни огорчаться, сочувствуя, подумал царевич.

А у нас?..

— А мы?.. — с замиранием сердца, словно прочитав его мысль, робко спросила гвентянка. — Мы, люди… сможем отсюда уйти?

— Ведь проникали же вы в наш… общий… мир? — оживился Друстан.

— Нам очень надо! Причем срочно! — умоляюще взглянул Иван на королеву.

Та перевела взгляд на Аеда. Аед — на Дагду, Дагда — на Амергина, тот снова на королеву, как на истину в последней инстанции…

Она неохотно качнула головой.

— Не знаем…

— Вряд ли…

— Я никогда не слышал о людях, которые попав сюда, вернулись бы в Аэриу…

— Боюсь, что нет…

Воспрянувший было духом Огрин снова поник бородой.

— Значит, королева Арнегунд, не только вы, но и мы, люди, застряли в этом отвратительном месте?

— Сумрачный мир вовсе не отвратителен! — выступил на защиту приемного дома, ставшего родным, старейшина Дагда. — Он дик, большей частью непригоден для проживания сиххё, опасен, непредсказуем, но отвратительным я бы его никогда не назвал!

— Он красив, — согласно кивнул Амергин.

— Как красив старый воин, покрытый шрамами, — поддержал его Аед.

— А ты, случайно, не поэт? — улыбнулась невольно хозяйка старику.

— Нет, — усмехнулся тот в ответ. — Я всего лишь хорошо слушаю старые баллады.

— Баллады?.. Я люблю баллады, — утирая рукавом намокшие глаза, прошептала Эссельте. — Как хотелось бы услышать какую-нибудь еще… Если бы кто-нибудь из нас мог играть и знал такие слова, мы бы спели вам что-нибудь свое, что поют люди, когда им грустно и страшно и хочется домой…

— На сегодня баллад хватит, девочка, — припечатав свирепым взглядом к месту Друстана, уже было потянувшегося просить хозяйку разрешения взять айволу, непререкаемо произнес друид. — Надо спать. Неизвестно, что будет завтра.

— Так и проспите последнюю в жизни ночь, — колко проговорил Амергин, от которого не укрылся демарш старика1. — А я бы тоже не прочь послушать, какие звуки сейчас разносятся над Светлыми Землями, когда нет нас…

— Амергин, — предупреждающе нахмурила брови королева, и воин с видом "ну, что я могу поделать против такого", капитулировал.

— А что гайны? — встревожено вернулся мыслями из древней истории чуждых держав ко дню сегодняшнему Иванушка.

— Не волнуйся, — успокаивающе кивнул Дагда. — Наши патрули следят за тем берегом неотрывно. Незамеченными они сюда не попадут.

— Будем ждать, пока попадут замеченными, — оптимистично пробормотал друид и, засунув в рот оставшуюся лепешку, с кряхтением стал подниматься с жесткого земляного пола.

-----------

1 — Если Друстан всё никак не мог — или не смел — обидеться, его новый знакомый решил сделать это за него.

----------

Несмотря на дневную карусель событий и встреч, скачек и усталости, сражений и купаний, Иванушке упорно не спалось.

Сначала он был не одинок в своем полуночном бдении: с дальнего конца отведенного им гостевого домика, где расположились гвентяне, то и дело доносились приглушенные обрывки горячей ссоры:

— …сделай сейчас!..

— …потом, когда…

— …зачем ждать?..

— …какая теперь разница?..

— …вот поэтому я и говорю…

— …а я говорю…

— …расскажу ей!..

— …не посмеете!..

— …раньше надо было думать…

— …нет сердца…

— …нет мозгов…

Потом препирательства прекратились, спорщики уснули, отвернувшись носами к разным стенам, а Иванушка всё равно не мог, как ни силился.

Сначала он посчитал овец.

Потом овцы в Лукоморье и сопредельных державах, занимающихся этим видом промысла, закончились, и он принялся считать лошадей.

Когда закончились лошади — кур.

Куры не хотел быть сосчитанными, постоянно разбегались, перемешивались в пестрые бестолковые кучи, перелетали с забора на завалинки и обратно, кричали петухами, и царевичу это, в конце концов, надоело.

Бесплодно прокрутившись на матрасе, набитом свежими листьями и духовитыми травами в общей сложности часа три, лукоморец капитулировал перед превосходящими силами бессонницы и тревоги, поднялся, оделся, и тихо ступая, чтобы невзначай не потревожить беспокойно ворочавшегося и постанывавшего во сне Друстана и редко, но болезненно всхрапывающего Огрина, вышел наружу.

Если бы не фонарное дерево со странными светящимися оранжевыми плодами размером с огромный арбуз, возвышающееся посреди деревенской площади и подпирающее своими изогнутыми ветвями тяжелое мрачное небо, под густой сенью крупной округлой листвы было бы совсем темно.

"Как настоящей ночью," — не успел подумать Иван, как откуда-то из-за соседнего домика к нему подошел высокий сиххё с настороженно-любопытным взглядом и нейтральной, но постоянно соскальзывающей в вопросительные, улыбкой.

В одной руке его был то ли крендель, то ли бублик.

"С маком и кокосовой стружкой", — отчего-то подумалось Иванушке.

В другой — фонарь, сделанный из такого же оранжевого плода, как на дереве, только поменьше.

"Размером с дыню", — подыскало дотошно подходящее сравнение подсознание царевича, и желудок его тоскливо вздохнул: непривычная пища сиххё по нраву ему, похоже, пришлась не слишком.

— Добрый вечер, — вежливо прошептал царевич товарищу по бессоннице, и тут же оглянулся на только что покинутый домик: не разбудил ли его уход остальных.

Но всё было спокойно.

— Хорошей тебе ночи, человек Иван, — уважительно склонил голову сиххё и сделал радушный жест свободной от фонаря рукой. — Хочешь прогуляться? Я могу проводить тебя, показать деревню…

Только теперь Иванушка заметил, что то, что он поначалу принял за бублик, был закрученный колесом рог.

У пояса его, в ножнах из прессованной кожи, висели меч и кинжал.

Ночной сторож!

— Нет, что вы, спасибо! Не отвлекайтесь из-за меня от своих дел, — виновато улыбнулся лукоморец. — Я не хотел никого беспокоить. Просто не спится… что-то… Думал, может, если вы не возражаете, посмотрю на ваше поселение, на лес, подышу свежим воздухом, может, и засну?..

— Да, конечно, — приветливо кивнул сиххё. — Иди. Заблудиться у тебя не получится — на расстоянии трехсот метров от деревни дозоры вокруг. Дальше не заходи — для зверья, гадов, птиц ночных — самое время сейчас.

— Я не боюсь! — выпятил грудь Иван.

— Зря, — неодобрительно заметил сторож.

Отдав стушевавшемуся Иванушке свой фонарь, он поднял к плечу правую руку открытой ладонью вперед в знак прощанья, и молча скрылся там, откуда пришел.

Прогулка Ивана по сонным — в отличие от него — улицам, состоящим из разнокалиберных округлых строений, обложенных ребристой древесной корой, с конусообразными черепичными крышами и круглыми, занавешенными ткаными, украшенными разноцветными деревянными бусинами шторками, окошками, кончилась довольно быстро: лесная деревня, похоже, изначально была гораздо меньше Рудной, и даже Полевой.

Впрочем, за стенами последнего дома под своды могучего векового леса во тьму убегала дорога — две неровные колеи — словно приглашая неприкаянного лукоморца не тушеваться и продолжить изыскания.

Пока Иванушка решал, стоит ли продолжить ознакомительный тур, из крайнего дома вышла Боанн и с радушной улыбкой вручила ему глиняный кувшин с чем-то холодным и едко пахнущим.

— Спасибо, — сказал царевич.

При этом из соседнего дома выглянула незнакомая старушка и протянула ему завернутую в широкий лист булочку.

— Большое спасибо, — смущенно проговорил Иванушка.

Тут дверь дома, расположенного в паре метров от старушкиного, заскрипела и начала приоткрываться.

Это и решило вопрос о планах на вечер.

Быстро поклонившись и проговорив торопливо: "Спокойной ночи, до свидания", сконфуженный лукоморец проворно повернулся, сунул булочку в карман, и резво зашагал в чащу, глухо побулькивающий при каждом шаге кувшин подмышкой.

Незнакомый лес вокруг него тихо пересвистывался и перекликался приглушенными мелодичными трелями, поскрипываниями, поухиваниями и пощелкиваниями. В высокой придорожной траве нежным зеленым светом заманивали то ли подруг, то ли ужин круглые, размером с лукоморский рублевик, насекомые. Со ствола на ствол и с ветки на ветку перепархивали сияющие голубым, фиолетовым, розовым и бордовым мотыльки, больше похожие на птиц, сверкающие разноцветным оперением павлиньи совы, и золотистые стрекозы, не похожие ни на кого.

На толстом пне в десяти-двенадцати шагах от дороги сидела такая же толстая зверюшка — ни мышонок, ни лягушка — и, надувая пригорловые мешки, топорщила переливающуюся красноватую шерсть на боках и ритмично поквакивала, постукивая в такт голым хвостом.

Как завороженный, Иванушка сошел с дороги, осторожно, чтобы не спугнуть ночное чудо, приблизился к пню, поставил кувшин на траву в стороне, и — сантиметр за сантиметром — стал бережно наклоняться, чтобы разглядеть забавное существо поближе.

— Я давно хотел с тобой поговорить, когда рядом никого не будет, — в посапывающей шумами ночного леса тишине за его согбенной спиной вдруг раздался голос.

Иван подпрыгнул.

Зверушка — тоже.

В следующую секунду ее и след простыл.

— Друстан?.. — разочарование Иванушки можно было черпать ковшиком. — Что ты так кричишь? Напугал…

— Извини, — с таким видом, будто извинение — последняя мысль на Белом Свете и в Сумрачном мире, которая могла бы прийти ему сейчас на ум, проговорил гвентянин, и ехидно добавил: — Не знал, что тебя так просто напугать.

— Да не меня, — недовольно поморщился более чем слегка уязвленный Иван. — Ее.

— Кого? — странно встревожился лекарь.

— Ну, ее… или его… оно на пне сидело…

— А-а, на пне… — с облегчением отмахнулся Друстан от странных слов соперника поневоле, скрестил руки на груди и опустил голову, словно приготовился бодаться. — Это неважно.

— Ты, кажется, хотел о чем-то поговорить? — вспомнил Иван и безмятежно глянул на знахаря. — Я тебя внимательно слушаю. Но сначала разреши еще раз поблагодарить за твое противоядие и взрывной порошок. Это было восхитительно!.. И то, и другое, и хочу сказать. Хотя в следующий раз я был бы тебе благодарен еще больше, если бы ты предупредил меня заранее. Кхм. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

И Иванушка несколько сконфуженно потрогал печальный остаток опаленных вторично волос на почти голой голове.

Знахарь спешно опустил глаза и постарался скрыть выражение лица.

В условиях почти полной темноты и рассеянности собеседника ему это даже удалось.

— Не в обиду никому будь сказано, — оставил тем временем паленый ежик в покое и с уважением продолжил оду Друстану-огнеметчику лукоморец, — но, по-моему, такое не смог бы сделать даже Агафон. Ты его не знаешь, конечно…

Друстан невольно хмыкнул, вспоминая веселую ночь на корабле.

— Его-то? Конечно, знаю. И скажу совершенно искренне: ему с какими-то травками-корешками резону возиться нет. Гайны и выдрокобры побежали бы наперегонки, поджав хвосты, от одного взмаха его посоха.

— Ты знаешь Агафона?!

Изумлению Иванушки не было предела.

— Да. И Олафа. И Масдая. И… — голос знахаря на мгновение дрогнул, словно он готовился выложить из рукава на стол второго козырного туза. — И Серафиму.

— Как здорово! Что ж ты раньше молчал?! Где ты с ними познакомился? Когда? Я так скучаю по всем троим — кажется, сто лет их уже не видел!..

— По троим — это по кому? — настороженно оборвал Ивановы восторги Друстан.

— Ну, как?.. Ты же сам их только что назвал — Агафон, Олаф и Масдай!

— А… девушка? — нервно-надтреснутый голос гвентянина сорвался.

— Какая де… — недоуменно наморщил лоб царевич, но тут же спохватился. — А-а, девушка!.. Она тебе тоже понравилась? В нее невозможно не влюбиться с первого взгляда, правда? Ее зовут Эссельте, и она — представляешь! — дочь вашего короля Конначты, за которым мы прилетели, и сразу, как только мы выберемся отсюда, я буду просить у его величества ее руки! Ты веришь, что мы всё равно отыщем способ отсюда вы…

— Нет, я про другую девушку, — досадливо закусил губу и насупился знахарь.

— Другую?.. — с искренним непониманием заморгал короткими белесыми ресницами Иван. — А-а-а, ты королеву Андеграунд… Арнегунд… имеешь в виду?

— Нет, — отрезал как мечом Друстан. — Я имею в виду Серафиму! Твою жену!

— К-кого?..

Если бы лекарь сейчас на его глазах превратился в красную мышиную лягушку и заквакал человеческим голосом, пристукивая хвостиком, изумление лукоморца не было бы настолько полным.

— Но… у меня нет никакой жены! И я никогда не был женат! Потому что ни в одном уголке Белого Света не мог встретить подходящей девушки!.. То есть, я хотел сказать… что встречал девушек много… но ни одна ко мне не подходила… и я к ним тоже не подходил… потому что они не признавали, что я им подхожу… Не то, чтобы я их спрашивал… но… ты знаешь… это как-то и так… видно… бывает… подходишь ты девушке или нет…

— У тебя на руке обручальное кольцо, — бесцветно проговорил медик.

Иванушка оборвал оправдательную речь на полуслове и с изумлением уставился на свой палец, будто в первый раз его увидел.

— Н-ну… кольцо… — нехотя признал он очевидное. — Но его мне подарил… подарила… или я купил?.. Или это фамильное?.. Да, скорее всего, так. Фамильная реликвия. Вот. Естественно. Вот что это такое. Наследие отца. Да. Иначе зачем бы я его носил? Я же не женщина… И не надо меня сбивать, пожалуйста! Потому что в одном я уверен четко: я никогда не знал никого с именем "Серафима", никогда! Ты меня, наверное, с кем-то путаешь! — и, видя, что все слова его и красноречие ни в малейшей степени упрямого гвентянина не убедили, скорее, наоборот, Иванушка прижал к груди фонарь и торжественно изрек: — Да провалиться мне на этом месте, если я неправду говорю!!!

И провалился.

Земля зашевелилась у него под ногами, стала внезапно мягкой и рыхлой, и сначала медленно, а потом всё быстрее принялась осыпаться куда-то вниз.

— Но я не вру!!!.. — было первой панической реакцией Иванушки.

Первой реакцией Друстана было вздохнуть с облегчением, присыпать чем-нибудь сверху, притоптать и сделать вид, что всё так и было.

Но, к своему собственному удивлению, он метнулся вперед, сцапал соперника за исчезающий в провале шиворот, и изо всех сил дернул на себя.

Иван опомнился, выбросил вперед руки, выронив на землю фонарь, ухватился за высокую жесткую траву и навалился грудью на обвисший край дерна.

— Не виси так, может осыпаться, — хмуро посоветовал Друстан, и отряхнул ладони.

Руки его непроизвольно подергивались, то вытягиваясь вперед, для помощи соплеменнику, то прячась за спину — для умывания.

Лукоморец молча кивнул и уперся ногами в земляную стенку образовавшегося под ним колодца.

Земля посыпалась.

— К-кабуча… — пробормотал Иванушка и удвоил усилия.

— Помочь? — неохотно спросил лекарь, словно предлагая эвтаназию любимой кошки.

— Да… — прохрипел царевич, и тут же добавил: — Спасибо.

И не успел Друстан ошеломленно заметить, что он еще ничего не сделал, как Иванушка стал подниматься вверх, вверх, вверх, всё выше и выше…

И остановился только метрах в двух от поверхности.

А глаза опешившего лекаря оказались на уровне семи пар светящихся желтых точек размером с горошину.

Темное пространство под точками раскололось широкой алой щелью, полной квадратных коричневых зубов, облизнулось толстым зеленым языком и тихо рыгнуло.

Друстан отшатнулся и шлепнулся на траву.

— М-мама…

Земля заколыхалась и посыпалась снова, из ямы рядом с телом чудища показалась широкая как щит мощная лапа, усаженная подобно гребешку модницы сиххё десятками коротких — не больше пяти сантиметров — тупых когтей, и нежно потянулась к гвентянину.

Неизвестно, что случилось бы дальше, если бы Иванушка в этот момент не свалился с плоской кожистой головы монстра, наступив попутно на шаловливую лапку, не схватил первое, что ему попалось под руку, и не залепил этим ничего не подозревающему чудовищу прямо в шесть глаз из семи.

Этим первым попавшимся оказался кувшин.

Взревев не столько от боли, сколько от неожиданности1, землекоп дернулся, вызывая глобальный обвал локального значения, и в мгновение ока исчез в своей дыре.

Не обращая внимания на потрясенного лекаря, царевич спешно подхватил с травы фонарь, бросился на живот и торопливо сунул в подрагивающий еще тоннель руку с оранжевым светильником сиххё.

----------

1 — Ну и, может, от людской неблагодарности.

-----------

Где-то глубоко-глубоко в непроглядной тьме нечто большое, грязное и неуклюжее завозилось, пыхтя, на краткий миг, и пропало — в боковом ходу, подумал Иван.

— Ч-чем ты в него б-бросил? — пристукивая зубами с риском откусить себе если не язык, то губу, хрипло проговорил сзади Друстан.

Иванушка задумался.

— По-моему, это был кувшин.

— Н-не знал, что простой кувшин может так п-повлиять на местное чудище… Жаль, что на п-переправе у нас не было таких к-кувшинов… и п-побольше…

— Не простой, — покачал головой царевич. — Там что-то было. Какая-то жидкость. Чай, наверное. Или… морс?.. Я не понял… Он так вонял, не в обиду хозяевам будет сказано, что попробовать его я не решился.

— И правильно сделал, — услышали люди за спиной женский голос. — Это был сок фонарного дерева. Чтобы поливать твой фонарь. Чтобы не погас. Его не пьют. Если только не хотят провести несколько дней с оранжевой светящейся кожей и больным желудком.

Лукоморец обернулся и увидел Боанн.

— Что вы там разглядываете? — приподняв вышитый подол длинного серого платья, она сделала шаг по мокрой от росы траве.

— Какая-то дыра, — виновато улыбаясь, проговорил лукоморец. — Образовалась.

— Дыра? — забеспокоилась женщина, и последние несколько метров преодолела вприпрыжку. — Дыра?.. Гайново седалище…

Даже в почти полной темноте лесного полога было видно, как она побледнела.

— Что случилось? — встревожился Друстан и зашарил глазами по сторонам — то ли отыскивая новые следы пребывания чудища, то ли пути к отступлению.

— Когтерыл… — словно не веря своим собственным словам, проговорила Боанн. — Это ход когтерыла.

— Это плохо? — нервно отступая к дороге, спросил лекарь.

— Это… непонятно. И, наверное, плохо, — пасмурно кивнула она, рассеяно откидывая с лица длинные серебристые пряди волос. — На этой стороне Широкой их не было никогда. Они не ходят там, где корни деревьев. Обычно.

— Да? — глубокомысленно произнес Иванушка, чувствуя, что от него ожидается какая-то реакция.

— Да, — коротко кивнула сиххё. — Надо немедленно рассказать Дагде. И Амергину. И Арнегунд. Я, конечно, не хочу никого пугать…

Никого пугать и не потребовалось: все испугались абсолютно самостоятельно.

Едва поднятый с постели заспанный Дагда поднял, что ему пытаются объяснить наперебой двое людей и женщина из Рудного, он вскочил и, наспех одевшись, стрелой вылетел из дома — будить королеву, которая послала разбудить командира воинов Кримтана и Аеда, который, в свою очередь, захотел посоветоваться с Амергином, который не мог обойтись без поддержки брата, Фиртая…

Когда процесс взаимных побудок дошел до друга Фиртая Ниама, вместе с ними уже не спала вся деревня.

Через пять минут ее жители и гости, как один, вооружившись фонарями и всем, что было хорошо заточено, отправились прочесывать окрестности поселения.

Через час все группы вернулись с докладами.

Кроме норы, так неожиданно и так своевременно обнаруженной Иваном и Друстаном, нашлось еще двенадцать тоннелей, все в разных частях леса, и все в десяти-пятнадцати минутах ходьбы от Тенистого.

Что это могло означать, после событий в Рудном и Полевом объяснять не надо было никому.

Подавленный, угрюмый народ сам по себе, безо всякой команды собрался на деревенской площади, головы и фонари опущены, кулаки и губы стиснуты, а в глазах — растерянность и страх.

— …что будет?..

— …что делать?..

— …зарыть?..

— …нароют новых…

— …лес большой…

— …не укараулишь…

— …будем караулить у этих!..

— …тринадцать…

— …только этим и заниматься…

— …всю жизнь… оставшуюся…

— …драться будем!..

— …нас мало…

— …воины ушли…

— …что будет?..

— …что делать?..

— …что будет?..

Не замеченная в нарастающем потоке отчаяния, к помосту от своего дома прошла в сопровождении старейшин обеих деревень Арнегунд.

— Сиххё, — облизав искусанные до крови губы сухим языком, произнесла она негромко, и гомон медленно стих.

Установившуюся мертвую тишину нарушал теперь лишь шум ветра в высокой листве, похожий на плеск прибоя, да резкие, словно злорадные крики ночных птиц.

— Мы посоветовались с уважаемым старейшиной Тенистого Дагдой и премудрым старейшиной Рудного Аедом, и решили, — без дальнейших вступлений и околичностей начала говорить королева, в волнении сжимая и разжимая пальцы на невысоких резных перилах, ограждающих такой же приземистый компактный помост. — Мы должны уйти. До Плеса через лес три дня пешего пути. В телегах быстрее. Чтобы предупредить их, мы отправим вперед гонца… двух. А сами соберем все, что понадобится нам в дороге, и со всей возможной скоростью выступим вслед.

Возражений, к удивлению Иванушки, было немного.

Несколько разочарованных выкриков из толпы, пара воинственных призывов, тройка упреков в малодушии — и сиххё разошлись по домам, паковать вещи и провиант, запрягать и седлать единорогов, и разбивать и корежить все, что не могло уйти или уехать вместе с хозяевами: оставлять любимое, привычное, родное, нажитое не то, что годами — поколениями мерзким кровожадным гайнам не хотел никто.

Видя, что все расходятся, и ни сказать, ни сделать тут больше нечего, Иванушка заторопился под фонарное дерево — туда, где с жалким, удрученным личиком, закутавшись по самые брови в подаренную Арнегунд огромную шаль с красными кистями, застыла рядом с друидом заморская принцесса.

Интересно, что имел в виду знахарь, когда сказал, что у него уже была жена?.. Может, это была какая-то гвентянская шутка? Ведь говорят же, что в Гвенте существует особое чувство юмора, другим обитателям Белого Света непонятное и неподвластное?.. Если бы у меня была жена, я бы запомнил, такое не забывается… Ведь нет же у меня склероза мыслей? Или есть?

Иванушка быстро пробежался по детству, отрочеству, юности…

Да вроде, нет…

Что было — всё помню… Семья — мама, отец, братья, жена Василия… Всё.

Да что я, с ума сошел, что ли, право слово!..

Ладно, чего морочить себе голову.

Пошутил — и забыли.

Странный он какой-то, этот гвентянский знахарь, хоть и хороший, кажется…

— Эссельте, любовь моя!..

Друстан кинул убийственный взгляд на удаляющегося царевича, стиснул зубы, зябко поднял воротник и заторопился к дому, где приютили его раненых.

Надо было приготовить им новую порцию притупляющего боль снадобья. Конечно, увеличенный дозы, да еще так скоро, ни один нормальный лекарь своему пациенту не дал бы и под страхом смерти… Для ослабленного кровопотерей и травмами организма это было не просто плохо, это было критично. Если бы на их месте были люди, он не поставил бы и дохлой выдрокобры против королевской сокровищницы, что они протянут еще хотя бы два дня, но куда деваться… Возможно, сиххё окажутся выносливей людей. Возможно, нет. Оставалось только надеяться, что дорога эта не станет для них путем на тот свет.

И для всех остальных тоже…

Сквозь листья начали падать тяжелые крупные холодные капли.

Пошел дождь.

В дорогу жители деревни были готовы уже через два часа.

Понурые матери прижимали к себе испугано притихших детей, угрюмые старики взвалили на плечи мешки, не поместившиеся на телегах, немногочисленные мужчины с натянутыми луками и колчанами, полными стрел, настороженно оглядывали ставший вмиг чужим и враждебным еще вчера родной и знакомый лес. И даже невозмутимые обычно единороги неуютно переминались с копыта на копыто, кося с упреком на хозяев и нервно мотая головами.

По сигналу королевы обоз медленно тронулся с места, увязая окованными медью колесами в размякшей от ночного дождя земле, будто деревня, ставшая им много сотен лет назад новым домом в чужом негостеприимном мире, как живая, не хотела их отпускать и оставаться одна на растерзание темной грубой силе.

Старухи заплакали.

Женщины помоложе, опустив глаза и сжав губы, крепились, чтобы малыши, с испугом и непониманием взирающие на происходящее, не ударились за ними в рев.

Мужчины — лесорубы, рудокопы, паромщики, охотники в прошлой, казавшейся теперь такой привольной и беззаботной жизни, теперь все — воины, кинув прощальные взгляды на родное село и произнеся про себя Бог знает, какие клятвы и обеты, рассыпались по лесу во все стороны патрулями, с луками наготове, ощупывая пристальными колючими взглядами каждый кустик, каждое дерево, каждую валежину так, словно под ними притаился готовый к атаке враг.

Время сиххё в Сумрачном мире кончилось.

Начиналось время гайнов.

Первые вести еще через пять часов принес патруль, оставленный наблюдать за покинутым селением, и вести это были недобрые.

— Из когтерыловых дыр отовсюду повылазили ушастые, не прошло и двух часов, как мы ушли. Много. Может, сотня. Может, больше. Может, гораздо больше… Кажется, расстроились, что не с кем было подраться. Сейчас идут за нами по дороге. Идут быстро, но не бегут. Видать, за день набегались. Думаем, те же самые, и подкрепление. Таким ходом они догонят нас часа через три. Может, через два с половиной, — подъехав близко к единорогу королевы Арнегунд, рысцой трусившему рядом с последней телегой, тихо и отрывисто доложил Фиртай.

Но, похоже, недостаточно тихо и недостаточно близко: по мере того, как его слова ледяным эхом передавались от сиххё к сиххё, по колонне несся протяжный вздох отчаяния и страха.

— Прибавить ходу! Как можно скорее! — приподнявшись на стременах, тревожно выкрикнула королева, и возницы нетерпеливо засвистали-защелкали языками, подгоняя своих скакунов.

— Сотня… — потрясенно прошептала королева, недоверчиво качая головой из стороны в сторону, как заведенная. — Сотня… Даже если их всего сотня, это же мужчины как минимум трех родов!.. Они точно объединились… Причем, против нас. Будь они прокляты…

— Что будем делать дальше? — хмуро спросил патрульный, поигрывая желваками и то и дело пригибаясь, чтобы нависшие низко над дорогой ветки с мокрыми листьями не задевали его по лицу. — Мы можем встать у них поперек дороги и дать бой. Но они продавят нашу засаду массой. Их слишком много. Убьем десять, двадцать, тридцать, даже сорок — останется еще как минимум шесть десятков, чтобы идти дальше.

— По вашим трупам? — сумрачно проговорила королева. — Нет, Фиртай. Мы будем убегать, пока есть силы у нас и единорогов.

— Но мы не можем убегать вечно! Это же безнадежное занятие, Арнегунд!

— Не совсем, — помолчав несколько секунд, словно обдумывая что-то в сто первый раз, сотню раз уже обдуманное и признанное безумием, бредом и нелепицей, неохотно выговорила королева. — Дальше, часах в трех-четырех отсюда, есть топь. Если пройти напрямую через нее, то снова выйдем на дорогу, сэкономив полдня пути. И даже больше. Тропу через нее из оставшихся знает только Дагда. Сиххё пешими пройдут. Единороги, если очень аккуратно — тоже. Конечно, возы придется бросить…

— Возы — это ерунда! — впервые за несколько часов бегства засветились надеждой серебристые глаза Фиртая. — Поклажу утащим на себе, раненых навьючим на рогатых — и прорвемся!

— Если успеем до той тропы добраться… — снова кусая губы, напряженно выговорила Арнегунд.

— Мы их задержим, — раздался голос с ближайшей телеги, пассажиры которой сначала были невольными слушателями военного совета, а под конец решили стать его участниками.

— Мастер Огрин?.. — ошеломленно повернула голову к старому гвентянину Арнегунд, но с еще большее изумлением воззрились на него компаньоны архидруида.

— Я знаю как, и не надо мне тут ничего говорить, — упрямо насупился старик, топорща бороду, хоть никто и не думал ему возражать, и воинственно приподнялся на возу, бросая вызов любому, кто осмелился бы ему перечить.

Но никто не проронил и слова поперек — и дело тут было вовсе не в недостатке смелости.

Высшая степень изумления и недоверия часто оказывает тот же эффект на людей и сиххё, что и ее трусоватая сестра.

Друид соскочил на мягкую лесную дорогу, почти поросшую травой, и повелительно махнул рукой:

— Езжайте, не ждите меня. Оставьте одного единорога — потом догоню вас.

Люди обменялись недоверчивыми взглядами сначала промеж себя, потом с сиххё, и Фиртай, пробормотав что-то неразборчивое, но очень похожее на "Единорога я бы тут одного оставил, а тебя, старик, ни за что", соскочил с седла.

Его примеру последовали Иван и Кримтан.

Друстан и Эссельте, оба молчаливые, осунувшиеся и пугливо шарящие глазами в непроницаемых темных дебрях по сторонам, за спиной, и даже над головами, предпочли остаться в уносящей их к безопасности телеги.

Огрин хотел возразить, гневно сдвинул брови, но Кримтан нетерпеливо и многозначительно откашлялся, и старик сдался.

— За двадцать минут, надеюсь, ничего не случится, — бросая в сторону потупившего взор лекаря полный кипящего яда взор, пробурчал он, повернулся спиной к улепетывающему во все копыта и колеса каравану и снисходительно махнул рукой, отгоняя непрошенную группу поддержки в сторону.

— Не мешайте, — сурово озвучил архидруид свои пассы во избежание двусмысленностей, важно разгладил бороду, засучил рукава и легкой уверенной походкой приблизился к самому большому дереву в радиусе десяти метров.

Тут, в лесу, не сиххё — тут он был у себя дома.

Приложив узкие сухие ладони к ребристой, как стиральная доска великана коре, он закрыл глаза, заполнил грудь влажным воздухом, напоенным ароматами мокрых трав, ночных цветов и растущих как грибы после дождя грибов, и неожиданно низким утробным голосом торжественно воззвал, распугивая мелких древесных тварей и вызывая энергичный дождепад с распростертых над его головой веток:

— О дух леса, что пьет корнями землю и вкушает листвой воздух, что встречает ветвями день и провожает ночь, что приветствует смену времен года юной порослью и провожает годы ушедшие слезами листьев! Дух леса, что дышит в каждой травинке, каждом цветке, каждом ростке и каждой былинке! Дух леса, что бережет всякого зверя и птицу, и разного гада лесного! Солнцем, луной, небом, землей, ветром, дождем, небесным огнем заклинаю тебя: ответствуй! Каплей росы, светом звезды, ливнем дождя заклинаю тебя: ответствуй! Снега паденьем, птицы полетом, краской цветка и движением соков заклинаю тебя: ответствуй, ответствуй, ответствуй!!!..

И, к изумлению Ивана и сиххё, фигура старого друида засветилась вдруг легким полупрозрачным зеленоватым сиянием, мягко озарившим не то темное утро, не то мрачный день — счет времени в бегах давно был Иванушкой потерян — и свет этот, чудесный и призрачный, окутал древнее дерево вкрадчивым коконом, заботливо обволакивая каждую веточку, каждый лист, каждую зависшую над седой головой Огрина каплю дождевой воды…

Навострившие с началом призыва уши зрители невольно расширили глаза, затаили дыхание и напряженно уставились на облюбованного друидом собеседника, словно ожидали, что вот-вот на дереве и впрямь появится рот, и оно отзовется низким хтоническим голосом, каким, вероятно, сама земля разговаривает с эфиром1, и не будет в этом после самой настоящей лесной магии архидруида ничего удивительного…

-----------

1 — Если найдет общие темы для обсуждения.

----------

Ожидания их, впрочем, были обмануты.

Удивительного не было.

Рта не было.

И голоса не было.

Ни низкого, ни высокого, ни горнего, ни хтонического — никакого.

Лес как молчал, рассеянно шелестя мириадами мокрых листьев над их головами, так и продолжил сохранять свое надмирную извечную древесную немоту.

Друид нахмурился.

Бросив в сторону вежливо ожидающей результатов переговоров команды неприветливый взгляд, он откашлялся снова, словно полагал, что успешной коммуникации помешало исключительно его хрипловатое произношение, и повторил тот же призыв еще раз.

И с точно таким же успехом.

Тогда он сменил тактику.

Несколько раз проведя шершавыми ладонями по мокрому стволу, словно поглаживая собаку, которая из глупого упрямства отказывалась подавать лапу, старик склонил к нему голову и доверительным полушепотом проговорил:

— Хорошо, ты не хочешь со мной говорить при всех. Хочешь, они отвернутся? Или отойдут? Или уйдут вовсе? Ну, если ты меня слышишь и понимаешь, кивни веткой!

Ветер пронесся по кронам леса, качая ветвями, шумя листами и осыпая без разбору всех стоявших внизу крупными холодными остатками дождя, застрявшими на широких кожистых резных листьях.

Друид стиснул зубы, и с таким видом, будто получать каждые десять минут по полведра холодной воды за шиворот было его любимым хобби, с несколько деревянной ласковостью проговорил:

— Это было "да"?

Порыв ветра, пролетев, улегся, и на этот раз лес равнодушно промолчал.

— Это было "да", или нет? — более раздраженно повторил друид с непонимающе-оскорбленным видом человека, которого укусили собственные тапки.

— Это был ветер, — любезно подсказал Кримтан.

Искусно игнорируя горящий возмущением и обидой взор старика, Иванушка, не без оснований полагая, что переговоры закончены, подошел к нему, светло улыбнулся и пожал плечами.

— Они, наверное, человеческого языка не понимают, — дипломатично попытался он найти оправдание вызывающей неразговорчивости лесного великана. — Или спят.

— Все деревья понимают человеческий язык! Только некоторые в этом не хотят признаваться! — гневно отмел невежественную ересь лукоморца друид, буравя рубчатый ствол пронзительным взглядом не хуже любого жука-древоточца. — А спят они вообще зимой!

— Ну, значит, это просто не хочет с тобой говорить, мастер Огрин, — успокаивающе проговорил Фиртай, скопировав уважительное к друиду обращение гвентян. — И не с тобой одним. Со мной, честно признаюсь, ни одно дерево никогда и слова не проронило. И с Кримтаном. И со старейшиной Дагдой. И даже с Арнегунд, а ведь она королева!.. Это тебе не Аэриу, мастер Огрин. Тут и у деревьев свой нрав.

— Дерево — оно и в… — начал было сердито нахохлившийся друид, но сиххё его уже не слушали.

— Ну, что? — обвел быстрым озабоченным взглядом Фиртая и лукоморца Кримтан. — Возвращаемся? Время идет.

— А если… — нахмурившись, Иванушка взялся за меч.

— Что?

— ЗАсеки, — неуверенно проговорил он и поглядел вопросительно на собеседников.

— За…что? — оправдали те его опасения.

— Засеки, — повторил он и пустился торопливо в объяснения: — Это часто применяется у меня на родине в военном деле. Деревья в больших количествах подрубаются и валятся кронами в направлении наступающего противника. Чтобы покрыть засекой такой участок, как здесь, я полагаю, понадобится все время, что у нас есть…

— Его у нас нет, — не очень любезно вставил Кримтан.

— …и все деревья, до которых мы успеем добраться.

— Идея хороша. Но объясни мне, чем ты собрался их валить, человек Иван? — саркастично усмехнулся военачальник сиххё из Тенистого.

— Мечом.

Кримтан удивленно моргнул, фыркнул и, не сдержавшись, искренне расхохотался во весь голос.

— Ты зря веселишься, — качнул головой Фиртай, бывший свидетелем потрошения двух возов и превращения их в неприступные редуты всего за две минуты.

Царевич же, не дожидаясь, пока одноглазый сиххё отсмеется, подобрал с земли толстенный сук, махнул мечом и без труда рассек его на две ровные продольные части как батон вареной колбасы.

— Так с этого и надо было начинать…

Смех застрял в горле сиххё.

Фиртай вытаращил глаза.

Иванушка едва не выронил меч себе на ногу.

Друид разинул рот.

— Шантажисты… Дровосеки… Древоненавистники… — презрев замешательство в и без того нестройных рядах переговорщиков, продолжал вещать брюзгливый скрипучий, как сухостоина под бурей, деревянный голос, доносившийся, казалось, одновременно со всех сторон. — Все, как один… что те… что эти… одного болота ягоды… Как только вообще… друг друга отличают… Скучно было… спокойно… чинно… благостно… Нет, приперлись, суета двуногая голокожая бестолковая… Рубилами машут… грозятся… лаются… Ну, чего вам надо, говорите, корогрызы… чтоб вас гусеницы ели…

Гайны настигали.

Не останавливаясь на отдых, не замедляясь, не уставая, эта свирепая мощная раса могла бежать, преследуя противника — или — в большинстве случаев — жертву — часами, даже когда самый выносливый и сильные единорог начинал спотыкаться и падать от усталости. Наученные горьким опытом сиххё знали, что если на твой след наткнулись ушастые, и в головы им пришло догнать тебя, то единственным способом избавиться от преследования было избавиться от преследователей.

Посланный прикрывать тылы неуклюжего громоздкого обоза патруль больше не рисковал, не скрывался у дороги и не показывался им на глаза, чтобы сосчитать врага или посмотреть, не собираются ли они повернуть назад или сделать привал. В этом не было необходимости: от ровного топота десятков, если не сотен пар копыт гремела и дрожала лесная земля на многие метры вокруг. И стоило лишь остановить единорога и прислушаться, даже не прикладывая ухо к земле, как тут же становилось ясно, что ни сбавлять ход, ни поворачивать гайны не собирались.

Похоже, на это раз всё было всерьез.

— Не мешкай, сейчас они из-за поворота выскочат! — мрачно прикрикнул на молодого парнишку с дикими отчаянными глазами старший патрульный, и шлепнул пятками по забрызганным грязью бокам своего скакуна. — Чего щупальцеротов дразнить… отходим…

Младший напарник молча последовал примеру командира.

Доскакав до поворота, там, где хорошо известная с детства дорога сворачивала налево, патруль остановился.

Вернулся.

Потом проскакал обратно метров десять.

Снова вернулся.

А затем еще раз.

И еще.

Дороги не было.

— А где?.. — выражая огорошенное недоумение свое, а заодно, и товарища, ошеломленно и с опаской — не сошел ли он часом с ума — проговорил старший.

И тут же услышал из преграждающих дорогу зарослей:

— Я ж тебе говорил, дорогу надо, а ты — так сойдет, так сойдет!..

— То надо дорогу. То не надо дорогу. Сами не знают, чего хотят, суета полоумная…

И на изумленных глазах не менее изумленных сиххё из-под ног у них подобно ковровой дорожке-самокатке выскочила дорога, как две капли грязи не отличимая от той, на которой они стояли, и постелилась сама собой направо, через высокую траву и буераки.

Метрах в двадцати от ошарашенных разведчиков она вдруг остановилась, словно отрезало.

— Столько хватит? — недовольно проскрипел басовитый голос, который так и подмывало назвать "диким" и "деревянным".

— Конечно, нет! — тут же последовал возмущенный ответ голоса нормального. — Дорога должна где-то кончаться!

— Вот тут и кончилась, — резонно заметил скрипучий.

— Нет! Она должна вести куда-то! Далеко! — убежденно и непререкаемо наступал знакомый голос — похоже, человека с бородой.

— И чем дальше отсюда, тем лучше! — истово подтвердил еще один знакомый голос — рудненца Фиртая.

— Мы были бы вам очень благодарны!

— Знаю я вашу благодарность, лесовалы млекопитающие…

— Пожалуйста! Нам очень надо!..

Дорога нерешительной змеей медленно поползла вперед, преодолела поляну, и у первого встречного дерева снова остановилась.

— Хватит?

— Нет, дальше, дальше, гораздо дальше!

— А-а-а-а, занудство прямоходячее… Второй час с вами возись… — яростно проскрипел бас, и дорожка, словно взбесившись, рванула с места и пропала среди расступившихся вежливо деревьев.

Лазутчики, наконец-то, смогли отвести от нее глаза и закрыть рты.

— И докуда ее мне гнать? — брюзгливо проскрипел над ними лесной голос.

— Пока не упрется во что-нибудь, — любезно подсказал голос Фиртая.

— Упрется… — пробурчал деревянный голос. — Пока весь лес не изгажу, должен я ее вести, да, по-вашему?

— Почему — изгадите? По-моему, это будет новое и вполне оригинальное дополнение к вашему ландшафту, — вежливо проговорил человек Иван. — Внесет свежую организованную ноту в общий природный диссонанс… заявку на интригу… так сказать. Кхм.

Над лесом повисло озадаченное молчание лесного духа и испуганное — сиххё и людей.

— Вот это оно и будет… этим… дополнением?.. К моей природе?.. — через минуту задумчиво повторил скрипучий голос.

— Ага! — обрадовался Иванушка, что несмотря на все усилия его поняли и с энтузиазмом добавил. — Очень живописно!

Лесной голос недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал.

И тут же в разговор вступил новый, самый знакомый и практически родной голос — Кримтана:

— Ребята, эй, не стойте, с разгону перескакивайте сюда, через кусты, быстрее, мы тут!..

Патрульных, хоть и не пришедших в себя окончательно и отнюдь не убежденных, что с психикой у них по-прежнему всё в порядке, дважды приглашать не пришлось. Шлепнув пятками по бокам своих скакунов, в мгновение ока всадники пробили непроницаемую на вид живую изгородь и оказались в обществе сиххё, людей и еще кого-то — или чего-то — огромного, незримого, капризного и ворчливого, присутствие которого, хоть и не видимое для глаз, ощущалось, как наличие слона ночью в ванной комнате.

Перемещение их было весьма своевременным.

Потому что из-за дальнего поворота грязной, дышащей чужими запахами и потом рекой, заполняя всю дорогу от края до края, вылилась черная масса мускулистых, покрытых шерстью и кожаными доспехами тел и понеслась в направлении выросшей пять минут назад живой преграды.

Сиххё и люди, укрывшиеся за сплетением длинных колючих ветвей, сжали в руках оружие, готовые одинаково к бегству и к сражению, и затаили дыхание.

Увидят?..

Не увидят?..

Поймут?..

Не поймут?..

Уйдут?..

Не уйдут?..

Понукаемые гортанными выкриками вождей, забрызганные грязью тяжело дышащие гайны подбежали к преграде и дружно, не поворачивая голов в сторону очередной гряды корявых кустов, свернули направо, грузно затопотав по новообразовавшейся дороге.

Не увидели.

Не поняли.

Ушли.

Вдали смолк топот копыт, и испуганные было птицы и насекомые, с облегчением вздохнув, снова принялись за свои дела, присвистывая, стрекоча и чирикая.

— Спасибо вам огромное за вашу помощь! — первым из арьергарда опомнился и выкрикнул Иван. — Мы вам чрезвычайно благодарны!

Остальные, во главе с надутым, как мышь на крупу, Огрином, насторожились и прислушались в ожидании ответа.

Порыв ветра пронесся над ними, стряхивая последние дождевые капли на головы и плечи, и пропал, будто его и не было.

Вокруг шелестели беспокойные листья.

Сухие веточки похрупывали под ногами.

Аппетитно причавкивала грязь.

Поскрипывали ревматически тяжелые сучья под весом пристроившейся на них стаи толстых синих птиц с волнистыми клювами.

Но не надо было быть друидом, чтобы понять, что того, кого они ожидали услышать, рядом с ними больше не было — так опустевшая комната поскрипывает полами и вздыхает шкафами, терпеливо ожидая возвращения покинувшего ее хозяина.

Капризный дух леса, походя выполнив просьбу, потерял к ним интерес и равнодушно оставил сиххё и людей на милость судьбы.

Для разнообразия судьба сиххё и людей помиловала.

Направив преследователей в дебри, отряд прикрытия вскочил на единорогов и догнал обоз с добрыми вестями как раз на подходах к топи.

Возы, как предполагали, пришлось оставить на забаву погоде и древоточцам и, навьючив раненых на единорогов, один за другим, гуськом, сиххё и люди двинулись по лишь одному Дагде известной тропе через бурую зловонную трясину.

Несколько раз перегруженные мешками и узлами животные и их хозяева оступались на мягких зыбких кочках и проваливались с относительной безопасности невидимой никому, кроме сурового и сосредоточенного старейшины Тенистого пути в жадную, хлюпкую жижу, подернутую жиденькой ряской цвета хаки.

Раз пять беглецы сбивались с дороги, или поддавались соблазну выбрать из двух путей тропу посуше, и оказывались в тупике.

То и дело между ногами проворно юркали тонкие, как охотничьи колбаски, радужные змейки, одной порции яда которых было достаточно, чтобы отправить в Светлые Земли весь караван вместе с единорогами. Заметив такую, сиххё или зверь замирал испуганно и неподвижно и не шевелился, пока шустрая рептилия не нырнет в вонючую мутную воду в стороне — искать свое любимое блюдо — ракошмыгов.

Оставшиеся несколько сотен метров пришлось идти почти по пояс в затхлой жиже, осторожно и мучительно нащупывая ногами и палками под толщей жидкой грязи, по чистому недоразумению именующейся в этом болоте водой, зыбкий узкий перешеек, тянущийся к берегу, балансируя, как канатоходцы в цирке, и то и дело хватая и вытягивая из пускающих смрадные пузыри омутов тех, кому не хватило силы, ловкости или везения.

Грязные и мокрые, как духи всех вместе взятых болот Белого Света и Сумрачных земель, вымотанные до предела, голодные и холодные, беженцы выбрались на сушу через три часа после того, как ступили на топкую почву Радужного болота, прозванного так в честь самых заметных и самых смертоносных его обитателей.

Кроме трех сиххё и двух единорогов с поклажей, оставшихся в трясинных ловушках или укушенных змеями, потерь в отряде не было.

Ступив на твердую землю, люди, сиххё и животные опускались в изнеможении на чахлую ржавую болотную траву и замирали без сил. До дороги было всего метров пятнадцать-двадцать, но речи о том, чтобы продолжать немедленно путь, даже не шло. Да что путь — если бы сейчас откуда ни возьмись появились гайны, никто бы и пальцем не смог пошевелить ради своего или ближнего спасения…

Единственное, чего хотелось выбравшимся из болота — это лежать неподвижно, прерывисто и тяжко дыша, и наслаждаться такой же неподвижной почвой под собой, почвой, которая не подастся в самый напряженный момент, не разверзнется под тобой голодной пастью предательской ямы и не выскользнет медузой из-под ног. Почвой, на которой не надо стараться выжить, а можно просто лежать, закрыв глаза и уткнувшись носом в сизую спутанную траву, ни о чем не думать, и дышать, дышать, дышать чистым и сладким, как родниковая вода, волшебным лесным воздухом.

Арнегунд, с усилием оторвав заляпанный бурой торфяной водой лоб от жесткой колючей щетки прибрежной болотной поросли, обвела глазами обмякшие фигуры вокруг и хрипло выдохнула:

— Привал… час… два… полтора. Мы от них… оторвались… Дагда… Амергин… Кримтан… разожгите костры.

— Прямо сейчас?.. — просипел откуда-то слева, отплевываясь грязью, старейшина Тенистого.

— Прямо сейчас… — упрямо мотнула головой королева. — Купание в болоте… еще не повод… чтобы сидеть на голой холодной земле… мокрыми…

Оказывается, если речь шла не о продолжении пути, а том, чтобы с комфортом расположиться вокруг жаркого огня, сил по сусекам и амбарам можно было наскрести еще немало.

Опираясь на палки, пошатываясь и истекая болотной водицей, мужчины наломали веток, и через десять минут несколько огромных костров разгорелись на самом краю недовольно пофыркивающей сероводородом трясины.

Женщины тем временем извлекли из мешков съестные припасы, мехи с родниковой водой, и пир в честь первого прожитого после бегства из Тенистого дня был открыт.

Наспех проглотив несколько кусков и запив их чистой водой из фляг, с суровым видом великомучеников, всходящих на костер, шестеро патрульных с трудом подняли своих единорогов и в поводу не столько повели, сколько потащили их за собой.

— Пешком быстрее было бы, — усмехнулся, обернувшись на оставшихся у огня, Амергин.

— Отдохните еще, — указала рукой королева на ревущий и задорно щелкающий маслянистыми поленьями сального дерева костер. — Мы их оставили почти в десяти часах позади.

— Если они вообще выберутся оттуда, куда их завел дух леса, — покривил губы в самодовольной ухмылке Огрин.

— Вот проверим, что оставили, и вернемся отдохнуть, — строго ответил Кримтан, прочитав по глазам подчиненных тоскливые мысли об отдыхе и огне.

Короткими взмахами руки он распределил, кто в какую сторону идет, и разъезды из трех сиххё устало и неспешно направились каждый в свой конец дороги, за которой, оградившись от суеты и повседневности диким переплетением ветвей деревьев, подлеска, кустов и буйных трав шумел ворчливо, беседуя с налетевшим ветерком, лес.

Сил на то, чтобы говорить, не было, и вымотанные до полусмерти сиххё сидели молча, блаженно щурясь на пламя, подкармливая его запасенными ветками, подставляя жаркому дыханию холодные конечности и мокрую одежду и обувь.

У людей же на разговоры сил хватало всегда.

— Айвен, ты думаешь, что мы и вправду убежим от гайнов? — тихо, чтобы не разбудить разморенного теплом и едой и задремавшего друида, прошептала Эссельте, с недоумением и жалостью разглядывая свои покрытые неровной пленкой грязи исцарапанные руки с траурной каймой под обломанными ногтями и забитые, залепленные высохшим торфом кольца. — Это так ужасно…

— Не такие они и ужасные, — убежденно ответил Иван. — Надо просто знать, как за них взяться.

— Хоть как… Белыми, мне кажется, они не будут уже никогда.

— А… по-моему… они всегда были такими?.. — озадаченно сдвинул брови царевич. — Черными и волосатыми?

— Волосатыми?! Как обезьяна?!

— Вот-вот, точно! Хорошее сравнение!

— Да ты что, издеваешься?! — оскорблено вскинулась гвентянка. — Я ухаживала за ними каждый день!

Рот Иванушки раскрылся.

— За гайнами?..

— За руками! Ты вообще хоть когда-нибудь видишь что-то, кроме своих гайнов?!

— Д-да, конечно… — сконфуженно, но не очень уверенно, предположил Иван. — Хоть они и не мои… А что я должен видеть?

— Что мне холодно, например!

— Но… извини… я свою куртку отдал Боанн… Я отдал бы ее тебе, но Друстан меня чуть-чуть опередил…

— Не чуть-чуть, а на тридцать минут! И отдал он ее мне, потому что ты не торопился это сделать!

— Но тридцать минут назад мы только выбрались из болота, — уязвленно заметил лукоморец.

— Вот и я о том же, — горько выговорила принцесса и насуплено отвернулась.

— Не спорьте, не горячитесь, люди, — Арнегунд оторвала взгляд от меланхоличного созерцания языков костра и с ласковой усмешкой посмотрела на надувшуюся от взаимных обид и непонимания парочку. — Всё будет хорошо.

— Мы дойдем туда, где нет гайнов? — радостно встрепенулся меланхолично помалкивающий доселе Друстан.

— Надеюсь, что да, — немного помолчав, ответила королева. — И там мы будем в безопасности. Поэтому не печальтесь и не унывайте, друзья наши. Потерявшись в незнакомом лесу, отстав от нас на полдня, если не больше, ушастые всё равно что безвредны теперь для нас. Мы победили. И если бы моя айола была сейчас не в корзине, а здесь, я бы даже спела нам что-нибудь… жизнеутверждающее… как любит говорить мой муж Габран.

— Я могу почитать вам стихи. Без музыки, — неожиданно предложил знахарь, метнув украдкой быстрый, полный надежды взгляд на принцессу, но уже через долю секунды худощавое лицо его снова приняло нейтральное выражение, как ни в чем не бывало.

— Вчера вечером я остался должен, — спокойно договорил он.

— Должен?.. — припоминая, сдвинула брови королева. — Ах, да. Помню, конечно! Словно целый месяц прошел с тех пор… Но всё хорошо, что хорошо кончается. Прочти нам что-нибудь, целитель. Пожалуйста.

— О чем ваше величество желает услышать? — с учтивой готовностью склонил голову тот. — О любви, о море, о красоте Гвента, о его закатах и восходах, холмах и горах, о журавлиных клиньях, приносящих в наши края весну…

— О том, как жил без нас Аэриу, — легкое облачко печали закрыло лицо Арнегунд. — Как… жили вы… без нас. Если, конечно, у вас, людей, есть такие стихи.

— Да, есть, — тоже посерьезнев, медленно, будто признаваясь в чем-то неловком, выговорил лекарь. — Есть. Пожалуйста, ваше величество.

И тихо, вполголоса, проникновенно заговорил, словно рассказывая другу старую историю:

Кто полюбит солнце душным летом?

Кто полюбит волю без оков?

Разве это нужно — быть поэтом

Посреди колосьев и цветов?

Буйство красок, и ночные звезды,

И восхода пламенная прядь —

Всё это так близко и так просто.

Всё это так просто потерять.

Мы ж на всё смотрели равнодушно,

Нам хотелось радости иной,

Нам, наверно, просто стало скучно,

Жить и наслаждаться тишиной.

И того, что всем нам хватит хлеба,

Стало скучно знать наверняка.

Нам не надо милостей от Неба!

Всё построим сами! На века!

Хочется скорее ногу в стремя!

Надоел беспечной жизни пир!

Хочется отбросить, словно бремя,

Красоту, спокойствие и мир!

Хочется, чтобы запели стрелы,

Чтобы, словно буря, грянул бой!

Биться с кем?! Да разве в этом дело!!!

Хоть друг с другом! Сами же с собой!

И лишь только в беспросветной бездне

Мы, всё потеряв, узнали вдруг:

Как же был прекрасен свод небесный,

Как же было чудно всё вокруг…

— Друстан… — в глазах Эссельте стояли слезы.

Она обхватила щеки чумазыми руками и словно завороженная глядела бездонным синим взглядом на бледного и серьезного юношу. — Друстан… Это же про нас… Про нас, людей… и про нас… тебя, меня, Айвена, мастера Огрина… Это чудесные стихи!.. Но я, кажется, никогда раньше их не слышала?..

— Я сочинил их вчера вечером, ваше высочество, — скромно склонил голову знахарь. — Когда ты спросила, что поют люди, когда им грустно и страшно и хочется домой, мне пришли в голову первые четыре строки… а за ночь они немного подросли.

— Ты пишешь стихи? — очи принцессы расширились. — Сам? Ты… еще и поэт?

— Я тоже знал одного человека, который писал хорошие стихи! И песни! — чувствуя, что обоз уходит куда-то без него, встрепенулся Иванушка, и, видя, что новость его не произвела должного впечатления, торопливо добавил: — И от этого он стал сиреневого цвета!

— Стихи? — проснулся при провокационном слове Огрин, не дав едкому ответу насчет окраски поэтов и ее возможных причин сорваться с уже приоткрывшихся губ Друстана. — Кто сказал "стихи"?

— Гайны!!!

Справа, из-за кустов, разметывая в стороны комья грязи и дерна, галопом вылетел белый единорог, и всадник его — с лицом таким же белым, как шкура его скакуна под слоем болотной грязи — не в силах сдержаться, словно заведенный, словно проклятый, выкрикивал ненавистное слово еще, и еще, и еще:

— Гайны, уходим, скорее, гайны, гайны в получасе хода, гайны, гайны, гайны!!!..

Сперва Иванушка подумал, что разразиться полной и безоговорочной панике во всей красе — с подпрыгиваниями, метаниями вокруг костров и сбиванием друг друга с ног не позволила только выматывающая, обездвиживающая и притупляющая любые мысли и чувства усталость злосчастных беглецов.

Но несколькими секундами позже вся глубина готовой обрушиться на их головы катастрофы раскрылась пред ним, и он внезапно и испугом осознал, что сиххё просто не видели смысла бежать.

— Амергин, ты с ума сошел?! — вместо этого в призрачной надежде оказать правой на грани истерики возвысила со своего места голос королева, и несколько десятков пар глаз с мучительным вопросом уставились на рудненца вместе с ней.

— Нет, Арнегунд, мы видели их, они там, идут нам навстречу, по дороге по нашей идут! — задыхаясь, будто это не его единорог, а он сам только что пробежал расстояние в несколько километров, возбужденно прохрипел разведчик. — Надо срочно уходить! Бежать! Скорей! Вставайте же, вставайте!!!..

Словно выведенные исступленным криком патрульного из ступора, сиххё нервозно зашевелились, кидая беспомощные растерянные взгляды то на болото, то в ту сторону, откуда прискакал Амергин и куда они намеревались спокойно двинуться после двух часов отдыха — в поисках спасения, то на дорогу назад, к деревне…

О том, чтобы возвращаться через трясину, речи не шло: одним из тех, кто остался в ней — самый последний, почти у берега — был Дагда, не поделивший топь с юркой радужной змейкой.

Обойти гайнов на пути к спасению было невозможно.

Оставался один путь — назад по дороге, к покинутой утром деревне.

По крайней мере, до тех пор, пока орда ушастых не догонит их и не заставит принять бой.

Несомненно, последний для многих из гайнов.

Несомненно, последний для сиххё.

Не говоря ни слова, беженцы угрюмо поднялись с видом приговоренных ко всем смертным казням разом и стали торопливо собирать оставшиеся пожитки. Друстан, Боанн, Эссельте, Огрин и несколько их помощников из Тенистого принялись лихорадочно навьючивать раненых на единорогов. Иван схватился за рукоять меча и кинулся к дороге, словно ожидая, что гайны вот-вот выскочат прямо на него. Арнегунд, подавленная и обескураженная, в замешательстве бросала отчаянные взоры то в одну сторону, то в другую, не в состоянии поверить, что избавление и безопасность, бывшие еще полчаса назад всего в паре дней от ее народа, вдруг и навсегда оказались всё равно что на другом конце Белого Света.

— Но как это могло произойти?.. Как?.. Как?.. Как?.. Я не понимаю… — беспрестанно повторяла она, автоматически натягивая мокрые насквозь сапоги на ноги, накидывая сырой как парус в ураган плащ на зябко съежившиеся плечи, засовывая посуду в заплечный мешок — но, главным образом, мимо — ошеломленная, потерянная, жалкая.

— Раненые готовы! — срывающимся голосом выкрикнул Друстан.

— Выступаем! — звучно выкрикнул Аед. — Бодрым шагом, ребята! Воины — в тыл! Мы еще покажем зубы этим тварям, клянусь Аэриу!

Королева упрямо стиснула зубы, яростно отправила пинком в болото выпавшую снова кружку, и широкими решительными шагами устремилась вместе со всеми к дороге, завязывая предательски трясущимися руками непослушные тесемки мешка с продуктами.

Некоторые следовали ее примеру.

Другие натягивали тетивы на луки.

Многие пытались на ходу наточить медные ножи и мечи.

И почти все оставили полусобранные вещи там, где сидели.

В Светлых Землях тарелки и одеяла не нужны.

Втянувшие головы в плечи, опирающиеся на поспешно вырубленные палки и посохи — верхом ехали только дети — беглецы заполнили узкую лесную дорогу подобно чрезвычайно угрюмой и крайне целеустремленной реке.

Лес огораживал узкую просеку слева плотной стеной кустов и подлеска, надежно переплетенного лианами, нависая крышеподобными кронами деревьев-великанов над головами, хватая за одежду и цепляя за волосы ветвями, подставляя подножки упавшими сучьями, словно недовольные, что их почти медитативный покой и сон был нарушен незваными-непрошенными чужаками.

Справа, на сколько хватало глаз, бугристым буро-зеленым ковром с редкими островками цвета хаки тянулась только что преодоленная ими с таким потерями и так напрасно топь.

Иногда Иванушке казалось, что дорога посреди этого сурового негостеприимного леса существует исключительно оттого, что зарастить ее хозяину то ли лень, то ли недосуг — имеются дела и поважнее. Но если в один прекрасный день лес решит, что этот грязный кривой шрам на его роскошном зеленом теле его раздражает и портит, то единственный путь сообщения между двумя деревнями сиххё не протянет и недели.

Если, конечно, к тому времени останется хоть одна деревня…

Вылетевший из-за поворота всадник едва не затоптал королеву и старейшину Рудного, выступавших во главе колонны.

— Фиртай?.. — почти спокойно обратилась Арнегунд к поднявшему разгоряченного скачкой единорога на дыбы рудненцу. — Что с тобой?

В конце концов, теперь, когда самое плохое уже случилось, всё остальное могло со спокойной совестью считаться лишь мелкими неприятностями.

— Где пожар? Куда спешишь? — едва увернувшись от молотящих воздух копыт, недовольно вопросил Аед.

— Арнегунд, туда ходу нет! — словно не слыша обращенных к нему слов, прокричал разведчик, для наглядности неистово размахивая перед собой рукой. — Разворачивайтесь! Там щупальцерот окопался! У самой дороги!

— Что?..

— Ерунда!

— Прорвемся!

— Нет… Он огромен… Сколько ему лет — гайны плешивые знают, но одно его щупальце толщиной с это дерево! — и парень ткнул пальцем в весьма кстати подвернувшегося колонноподобного родственника дуба в пять обхватов. — Мевенна и Домнала перешиб вместе с рогатыми одним ударом! Обоих!!! Даже душить не пришлось!.. Гайново седалище… Если бы я ехал первым или вторым… Хорошо, что нам не в ту сторону!

И тут до него впервые дошло увиденное.

— Э-э-э-эй… погодите… вы куда? — недоуменно уставился он на массовый исход соплеменников и гостей Сумрачного мира. — Плес в другой стороне! Вы чего, заблудились?

Несколько слов Аеда согнали с его физиономии остаток краски, и теперь оно стало одного цвета с растерянными и испуганными лицами остальных беглецов.

— И куда мы теперь?..

Королева не задала этот же самый вопрос только потому, что Фиртай ее опередил1.

--------

1 — Она не знала изречение Бруно Багинотского: "Как бы тебе ни было плохо, будь оптимистом: простор для ухудшения и усугубления найдется всегда".

--------

— Назад?..

— В болото?..

— Сразимся с ушастыми?.. — зазвучало неуверенно из толпы, но вряд ли они были действительно предложениями курса действий — скорее, перечислением самых неподходящих вариантов.

— А почему бы нам не сойти с дороги в лес? — выкрикнул вдруг Друстан. — В таких зарослях гайны не смогут бежать, у них же копыта!

— У единорогов тоже, — сварливо отозвался из середины сбившейся в потерянную кучу толпы надтреснутый голос Корка.

— Но у единорогов их четыре, а у гайнов только два, — резонно заметил Аед в поддержку лекаря.

— Может, лучше попытаться пройти мимо щупальцерота?.. — нерешительно предположил кто-то.

— Тогда ты иди первым, — любезно проговорил Аед.

Благодарности за предоставляемую возможность отчего-то не последовало, и других желающих повстречаться с голодным чудищем не нашлось тоже, после чего идея завяла сама собой.

Тогда по команде Арнегунд мужчины вытащили из ножен мечи, больше похожие на короткие массивные мачете и, не теряя ни секунды, во главе с лукоморцем бросились на штурм неприступных зарослей — прорубать проход в ощетинившейся шипами, колючками и сучьями живой стене.

Ломко хрустя сухими сучками и грузно отдуваясь, с той стороны помчалось наутек какое-то животное.

С нижней ветки ближайшего дерева вспорхнула птица, цветом и анатомией больше похожая на параплан.

Зашуршало панически лесной подстилкой и юркнуло в нору нечто длинное и гладкое, с сотнями кривых красных ножек.

Затрещала, падая под ноги победителям словно знамена поверженного противника, зеленая, серая, бурая, синяя и лиловая растительность.

В брешь один а другим устремились хмуро, но упорно первые беженцы.

Приступ начался.

— Я попробую поговорить с духом леса, чтобы он скрыл наши следы! — важный и гордый предыдущим успехом там, где его никто не ждал, выкрикнул Огрин, выбираясь на дорогу, и, казалось, немало удивился, что толпа сиххё не развернулась и не бросилась к нему незамедлительно с изъявлениями благодарности.

Но такая мелочная эмоция как чувство оскорбленного достоинства не могла владеть им долго1, и он величественно распорядился, картинно откинув с лица длинные седые волосы с цветом и запахом торфяного болота:

— Идите все, я догоню!

То ли по его команде, то ли потому, что проход шириной в метр был готов, запруженная река сиххё и единорогов стала утекать в него всё быстрее тонким, но шустрым ручейком.

Рядом с друидом остались только Амергин, Эссельте и Друстан.

— А поможет это… твоё… чего ты там задумал? — с сомнением склонил голову сиххё.

— Мастер Огрин — самый лучший архидруид Гвента за последние десять веков! — гордо выпятила нижнюю губу принцесса.

Глаза разведчика уважительно расширились.

— Он сам так всем говорит, — несомненно, для пущей убедительности, елейным тоном произнес знахарь.

Одарив опального медика жгучим словно сноп крапивы взглядом, старик подошел к дереву, пару минут назад использованному Фиртаем в качестве наглядного пособия, и с видом фокусника на бенефисе приложил ладони к гладкой как лед синеватой коре.

— О дух леса, что пьет корнями землю…

— Не трудись, — внезапно, но от этого не менее раздраженно прошелестело дерево белыми глянцевыми листьями у него над головой. — Я тебе ничего не должен.

— Но я прошу…

— Одну твою просьбу я уже выполнил, — брюзгливо напомнили листья миллионноголосым шуршащим хором. — Заставил черных мохнатых бежать по фальшивой дороге белых голокожих… Глупейшее занятие. Но я выполнил всё, о чем ты меня просил — я гнал их, пока моя дорога не уперлась в другую дорогу! А там уж они побежали, куда хотели, это не мое дело…

— О великий дух леса, но мы ведь не просим тебя о новой дороге2 — нам нужно всего лишь, чтобы ты помог скрыть наши сле… — воздела руки к узкому дуплу на высоте пяти метров принцесса, словно неуловимый и вездесущий дух сидел именно там.

----------

1 — Не больше недели.

2 — "…Мы надеемся, что ты об этом сам догадаешься", — можно было прочитать между строк принцессиного обращения.

----------

— Вы нарушили наш уговор, — сурово проскрипело дерево, прервав обращение на полуслове, и в скрипе этом зазвенел металл, услужливым эхом разносимый по окрестностям. — Вы стали рубить меня! И это после того, как я вам помог…

— Помог?! — возопил возмущенно сиххё, исступленно жалея, что дух имеет эхо, но не имеет уха, куда бы можно было от всего сердца и всей души заехать кулаком. — Да ты своей дурацкой дорогой только навел на нас врагов!..

— Вы сами умоляли меня об этом! — непримиримо прогрохотал вокруг них лес, яростно осыпая просителей сухими ветками, старыми гнездами, кусками отставшей коры, застигнутыми врасплох гусеницами и старым птичьим пометом. — И сами же первыми подняли на меня руку, хоть я и поддался на ваши лживые уговоры! Так вот, теперь наш договор — ничто! Проваливайте на все четыре ветра, отступники! А если осмелитесь еще раз потревожить меня, на себя пеняйте, поняли?!..

Последние слова возмущенного духа потонули в неистовом порыве шквального ветра.

Густые кроны деревьев гневно вскипели на мгновение, как море в грозу, оглушая и заставляя втянуть головы в плечи и закрыть их руками, и презрительно застыли.

Лес вокруг них опустел.

— Дух?.. Дух?.. — всё еще не веря в такой поворот разговора, насторожено позвал архидруид. — Ты слышишь меня? Ответь!..

— Вызываемый дух временно недоступен, — издевательски прогундосила сине-розовая птичка с желтым хохолком из дупла и спряталась снова.

— На себя… пинайте… — передразнивая хозяина леса, процедил сквозь зубы Амергин, яростно отряхивая волосы и куртку от насыпавшегося мусора.

— Что это? — принцесса брезгливо дотронулась пальчиком до белой россыпи на рукаве своей друстановской куртки. — Навоз?

— ГуанО, — деликатно подсказал лекарь, проворно сорвал пучок листьев и принялся бережно отряхивать гвентянку как самую драгоценную вамаяссьскую статуэтку из коллекции ее тетушки.

— Что? — недопонял его слова Амергин.

— Переваренные жуки и червяки, — безжалостно ударил натурализмом по безграмотности потемневший как грозовая туча друид.

Ветки, листья и перья топорщились и торчали из растрепанной шевелюры и бороды Огрина, делая его самого похожим на лесного духа — и с настроением и характером под стать оригиналу.

— Тогда правильно надо говорить "гауно", — буркнул сиххё и хмуро мотнул головой в сторону последней спины, исчезающей в узком зеленом тоннеле: — Идите. Я постараюсь скрыть следы как могу. Веток хоть набросаю, что ли, лианами затяну… Хорошо, хоть тут дождя не было — на дороге следов не видать… если не присматриваться.

— Я с тобой, — непререкаемым тоном сообщил уязвленный старик, воинственно разминая пальцы для особо сложных пассов. — Я, конечно, не дух леса, но тоже, да будет тебе известно, не лыком подпоясываюсь…

— А еще мастер Огрин очень скромный! — сделала отчаянную попытку сохранить реноме наставника принцесса.

И снова лесная магия преисполненного собой архидруида дала сбой.

Может, в Сумрачном мире были свои законы леса и свое волшебство.

Может, лесной хозяин затаил обиду.

Может, решил наказать.

Или пошутить.

Но только чтобы отодрать со всех лиан, сучьев и веток вдоль дороги выросшие подобно яблокам красные, с большими белыми рунами объявления вроде "Посторонним вход воспрещен" и "За оставленных без присмотра гайнов администрация леса ответственности не несет", понадобилось лишних пять минут. За которые, естественно, вся установленная маскировка была снова сорвана, втоптана в лесную подстилку и сровнена с землей.

Кидая нехороший взгляд то на кипу табличек у себя под ногами, то на друида, Амергин снова лихорадочно принялся за работу. Окончательно оконфуженный, и от этого в высшей степени некоммуникабельный, а местами так и вовсе антисоциальный Огрин, Эссельте и Друстан энергично нарезАли с дальних подступов к дороге новые лианы и ветви и предавали сиххё для устройства фальш-кустарника.

— …а вообще-то, я не понимаю, отчего Амергину приспичило снимать эти дурацкие дощечки, — говорила она знахарю оживленно пожимая плечами и жестикулируя, что не мешало ей четвертую минуту подряд азартно выкручивать кривую ветку у грузного дерева с бутылкообразным стволом ростом с нее.

— Они показали бы гайнам, где мы свернули с дороги, — услужливо разъяснил тот.

— Но ведь гайны не умеют читать! — словно несообразительному ребенку сообщила гвентянка, дернула посильней, и ветка вдруг отвалилась.

Вместе со стволом.

Неожиданно легким, почти невесомым.

— Стойте, не шевелитесь!!! — как ошпаренный, выкрикнул Амергин, случайно повернувший в этот момент голову в поисках следующего куска лианы или ветви.

Люди испуганно застыли подобно окружающим их деревьям.

— А что случилось? — не выдержала первая через три секунды и повернула голову Эссельте.

— Тихо! — прикрикнул сиххё, быстрыми крадущимися прыжками подбежал к открывшейся под корнями яме глубиной с полметра, и осторожно-преосторожно заглянул в нее.

Увиденное его, похоже, успокоило, потому что он медленно, как сомнабула, опустился на колени, снял с себя куртку, накинул на вытянутые руки и аккуратно принялся подсовывать ее под что-то, обнаруженное в яме — или норе — под так неожиданно павшим деревом.

Перенести свою ношу, подозрительно смахивающую видом и запахом на таз с давно прокисшими молокопродуктами на протоптанную беженцами тропу, и положить в нескольких метрах от кустов заграждения было делом нескольких секунд.

— Гнездо гиперпотамовых шершней, — впервые за два дня довольно ухмыляясь, пояснил людям патрульный когда дело процесс завершился успешным возложением тазика на дорожку и частичной его маскировкой обрубленной веткой. — Вам повезло — сейчас они улетели запасать еду для личинок, осталось только с десяток сторожей, но их если не трогать — не вылетят. А вот если наступить и растоптать…

— Что могут десяток шершней против сотни гайнов? — высокомерно проворчал друид, не рискуя, тем не менее, приблизиться к мине замедленного действия более чем на метр.

— Десяток — ничего, — весело ответил Амергин. — А тысяча… Запах своего разоренного гнезда они почуют хоть с края леса.

— Тысяча, которая помещается в этой лоханке? — презрительно фыркнул Огрин.

— Нет, в стволе, — сообщил сиххё. — Его они выгрызают за час. А чтобы обглодать, к примеру, единорога до костей, им понадобилось бы пять минут.

Принцесса с визгом выпустила всё еще зажатую в кулачке ветку и резво отскочила, едва не сбив с ног не ожидавшего такого маневра знахаря.

— Ты мог меня предупредить!!!..

— Тс-с-с! — проворно приложил палец к губам Амергин и состроил ей страшные глаза.

— …Если бы эти твари были там!!! Если бы они были голодные!!! — не слыша, не видя и не понимая ничего вокруг, по нарастающей продолжала принцесса, заламывая руки и расширяя очи всё больше и больше, пока они не заняли половину побелевшего как молоко лица.

— Эссельте, тише! — встревоженно — но уже не отнюдь не отсутствующими насекомыми — нахмурился Огрин.

— …Если бы они выскочили отсюда!!!.. Тысяча, ты это понимаешь?!.. Тысяча, чтобы обглодать пять единорогов!!!.. За одну минуту!!!..

— Ваше высочество, пожалуйста… — просительно начал было знахарь, но с таким же успехом он мог убеждать в чем-либо поваленное ей дерево.

— …Вы тут совсем ничего не соображаете!.. О чем вы только думаете!.. — вот-вот голос принцессы грозился перейти в ультразвуковой диапазон. — Ты же всё видел прекрасно, всё видел!.. И ты молчал, молчал, молчал как пень!.. Как ты…

Конечно, в период своего ученичества Друстан читал в трудах светил современной семейной медицины, что лучшее оружие против женской истерики — спокойствие и смена темы1, но то, что когда-либо ему придется применять это сакральное знание на практике, ему не снилось даже в кошмарах.

Мужественно вызвав перед глазами семьсот шестую страницу учебника, третий абзац сверху — "Самое главное — заставить женщину думать о чем-нибудь другом, не менее интересном для нее" — он успокаивающе2 взмахнул руками и вкрадчиво проговорил:

— Эссельте. Дорогая. Послушай меня. Э-э-э…

Что может быть для Эссельте интереснее гиперпотамовых шершней?

Что, что, что, что?!..

Лихорадочно метнувшийся взгляд его случайно упал на забавный листик, мелкими зубчиками прицепившийся к воротнику куртки гвентянки.

— Посмотри… какой интересный экземпляр folio multipedii у тебя на плече… э-э-э… пристал… весь зеленый… с красными точками… глаза… будто… с ножками… то есть, с крючочками… или с колючками?.. у самой шеи… почти…

К его удивлению3, модный способ в сочетании с туземной ботаникой сработал прекрасно — принцесса умолкла на полуслове.

-------------

1 — Радикально настроенные ученые утверждали, что ведро холодной воды на голову было не менее действенно, но по понятным причинам осуществить этот маневр в данный момент возможности не представлялось.

2 — Успокаивая себя, в первую очередь.

3 — И возросшему в разы уважению к семейной медицине как к отрасли лекарской науки.

------------

Как оказалось, для того чтобы запастись воздухом.

Не дожидаясь пока спешно набираемый в девичью грудь кислород вырвется в виде в высшей степени демаскирующего вопля, не знакомый с последними врачебными исследованиями сиххё отшвырнул в сторону последнюю ветку, схватил за руку девушку, и бросился бежать.

— Уходим, уходим, быстро, быстро, за мной!..

Но не тут-то было.

Сдвинуть с места прекрасную гвентянку с неведомым эссельтеядным монстром на реглане было не так-то просто и более замысловатым способом.

— А?.. А?..

Она неистово вывернулась из не слишком цепкой хватки разведчика.

— А-А-А…

Не по учебнику — к гайнам такие учебники!!! — по наитию свыше Друстан принял зверский вид, с отвагой завзятого победителя щупальцеротов Сумрачного мира набросился на зеленого с черешком супостата, смахнул стальной недрогнувшей дланью, сурово шаркнул ногой по траве, и с гордостью провозгласил:

— Всё кончено! Я его раздавил!

И заработал в свой адрес кроткий взгляд, полный неземной муки и такой же признательности.

— Эссельте?.. — грозно обернулся уже взявший низкий старт друид на знахаря.

— Бегу!.. — с готовностью отозвалась принцесса, с благодарностью глядя на Друстана, и уже через секунду, давя сухие сучки и листья и отмахиваясь от низко нависших веток, все четверо неслись по узкому тоннелю в буйной1 зелени, перелазя через бурелом и выкарабкиваясь из буераков не хуже скаковых гиперпотамов.

----------

1 — И ведущей себя иногда как буйнопомешанная.

----------

Издалека, с той стороны, откуда они пришли, донесся слабый мерный гул многих десятков копыт, не слишком быстро, но неотступно перемещающихся в их сторону.

Земля под ногами тихо задрожала, с деревьев посыпалась труха и сухие веточки, птицы над головой встревожено примолкли, и только тогда Эссельте в первый раз пришло в голову, что оставшись со старым учителем и отстав от колонны она сотворила нечто не слишком разумное.

Может, даже самое неразумное в своей жизни.

— Они д-догоняют… — жалобно пискнула гвентянка, споткнулась на единственном ровном месте на сто метров вокруг, и инстинктивно вцепилась в рукав рубахи лекаря.

— Не бойся… — молниеносно подхватив ее под локоть, сбивчивой хриплой скороговоркой затараторил Друстан. — Не волнуйся… не переживай… Если мы услышим, что они бегут за нами… мы всегда можем спрятаться в кустах… Четырех человек укрыть проще… а отыскать сложнее… чем полторы сотни… А если нам совсем повезет… то сначала им придется встретиться… с этим… щупальцеротом… кем бы он ни был… а потом с шершнями…

— Я бы на их месте… остановился… на щупальцероте… — ободряюще оглянулся на нее сиххё и подмигнул.

Принцесса кивнула, хватая пересохшим ртом влажный прохладный воздух, в который раз мысленно поблагодарила Арнегунд за подаренные замшевые штаны и высокие сапоги, выпустила рукав Друстана, чтобы тот смог подхватить астматически сипящего Огрина под свободную от Амергина руку, и прибавила ходу, нагоняя разведчика.

— А что… у вас… в той стороне… впереди? — мотнула она подбородком туда, куда уходила просека.

— Не знаю!.. — честно отозвался патрульный. — Сам-то я не местный… Но однозначно… самое худшее у нас позади!..

После свидания с щупальцеротом и объяснений с разъяренными шершнями по поводу раздавленного впопыхах гнезда несколько потерявшее задор, апломб и численность худшее остановилось отдышаться, перевязаться и перегруппироваться в первом попавшемся овраге, подарив беглецам еще полчаса.

Полчаса выматывающего усталостью, грядущей неизвестностью и вероятной тщетностью всех стараний пути.

Полчаса вопросов без ответов.

Полчаса усилий на грани возможного для сиххё, людей и единорогов.

Полчаса напряженного прислушивания к незнакомому и чужому — словно иной мир — лесу.

Полчаса напряженного ожидания выкрика прикрывающих тыл разведчиков "гайны!".

Всего полчаса.

Целых полчаса.

Когда и кто первый услышал странный звук — словно молоточки тоненько постукивали по звонкой деревяшке — втуки, втуки, втуки, втуки — никто не помнил: сначала казалось, что напряженный как тетива лука патрульного слух обманывает, вытаскивая из шума крон, свиста птиц, скрипа ветвей и хруста камней под ногами странные, необъяснимые звуки. Но чем дальше продвигался отряд беженцев, тем явственнее слышались загадочный перестук.

— Что это? — первым сдался под напором любопытства Иванушка, опустив на несколько секунд уставшую руку с мечом перед почти сплошной стеной колючей, жгучей и часто кусачей растительности.

— Что это — что? — занеся и не опустив свое оружие, непонимающе воззрился на него Кримтан.

— Это… — неопределенно взмахнул рукой с мечом лукоморец, отхватив в процессе кусок черного ствола по соседству. — "Туки-туки-тук".

Кримтан утер разодранным в клочья колючками рукавом пот со лба и нахмурился.

— Ты тоже это слышишь? А ты, Ниам? Домнал?..

Сиххё тоже опустили мачете и принялись нервозно вглядываться в неистовое и мрачное буйство почти тропической зелени.

— Слышали, чай, не глухие… — неохотно отозвался Домнал.

Кроме Кримтана, он единственный был из Тенистого, и небезосновательно считался односельчанами одним из самых опытных знатоков леса.

Который теперь, перед лицом рудненцев, и даже человека из Светлых Земель, не имел ни малейшего представления, что за треклятые звуки разносятся веселой дробью вокруг них, и откуда.

По тону соплеменника предводитель патрульных догадался, что ждать от него объяснений было бы столь же бессмысленно, как и от Ивана.

— Ну, что ж… — отмахнулся он с деланным равнодушием от звонкого стука, приближающегося к ним, казалось, со всех сторон сразу. — Двинули дальше. Наверное, это птичка какая-нибудь. Сколько их тут… Всех не узнаешь и не запомнишь.

— Да, конечно, — с готовностью кивнул царевич, переложил меч из занемевшей, обессилевшей и почти не разгибающейся руки в другую точно такую же и, упрямо стиснув зубы, первый атаковал зеленую стену.

Совершенно неожиданно через несколько метров густой и плотный, как свалявшаяся шерсть, подлесок закончился, и кусторубы, не веря своим затуманенным усталостью очам, снова оказались в самом обычном лесу, словно из подвала вырвались под своды дворца: немного валежника, чуть больше — жиденького кустарника, побольше — грибов, и совсем пропасть — травы, обыкновенной низкой мягкой травы, едва скрывающей муравейники, падалицу и кротовины.

Ну, и конечно, деревьев.

Огромных, корявых, кряжистых, словно свитых из десятка малых стволов, покрытых бородами мхов и лишайников, обнявшихся бескрайними кронами, тесно переплетенными лианами и ветками, словно какой-то пьяный матрос тренировался на них вязать морские узлы, и вальяжно выставивших длинные бугристые корни на всеобщее обозрение, как городской модник — новые туфли.

— Прорвались? — идиотски ухмыляясь, окинул недоверчиво-радостным взглядом сначала товарищей, потом обступившие их деревья Ниам.

— Похоже, — так же широко улыбаясь даже против воли, кивнул Кримтан.

— Подождем наших, или двинем дальше? — с надеждой на первый вариант устремил взгляд на командира Домнал.

— Подождем… — утомленно опустился на траву тот. — Немного.

Через несколько минут замыкающие группу утомленных беглецов разведчики, разводя руками последние колючки, втянулись в лес, улыбаясь при виде неожиданной смены декораций и обшаривая его глазами в поисках потенциальной угрозы.

Угроз не было.

Не было и предлога для продления привала, и по команде Арнегунд приземлившиеся на пару минут сиххё стали подниматься со стонами и проклятиями в адрес кровожадных — но, что хуже всего, неутомимых — гайнов.

Полтора десятка лучников во главе с Амергином по решению Кримтана остались в засаде за деревьями — держать под прицелом единственный проход и ждать преследователей.

Остальные, шатаясь и спотыкаясь от усталости, стиснув зубы перед новым марш-броском и новыми потерями, медленно, скорее из упрямства, чем из реальной надежды спастись, снова двинулись вперед.

— …Втуки, втуки, втуки, втуки, втуки!..

— Не отстают птички? — криво усмехнулся Домнал, кивая вверх и вправо, откуда снова перестуком деревянных молоточков по тонким досочкам донеслись забавные звуки.

— Любопытные… гайново седалище… — хмуро буркнул Корк, напряженно оглядывая распахнувшиеся после тесных удушливых тропических зарослей сумрачные, но воздушные лесные просторы.

Если бы он знал, что такое агорафобия, он бы понял, отчего ему так хочется забиться в какое-нибудь дупло, или спрятаться под валежину.

— Чего я не птичка, чего не летаю… — захлестнуло Иванушку далекое, раздольное, домашнее…

— Разлетался тут один… — не замедлил приветливо пробормотать в поднятый ворот Корк.

— …Втуки, втуки, втуки, втуки!.. — наперебой, нетерпеливо и звонко стучали молоточки отовсюду.

— И слева тоже… И сзади… И впереди чирикают… — послышались из толпы голоса женщин.

— Немудрено, что в остальном лесу их днем с огнем не найти — они все здесь собрались, — добродушно улыбнулся Домнал и снова задрал голову, в который раз безуспешно пытаясь разглядеть звонких, но скромных певуний.

— Вон они, вон, вон! — вдруг радостно воскликнул Иван, возбужденно тыкая пальцем в нависший над их головами толстый сук.

— Где? — несколько разочарованный, что не он первый заметил втука, как про себя окрестил их, Домнал вывернул шею и послушно уставился туда, куда показывал палец человека.

— Вон, над нами, как раз!

— Да где же?..

— Не задерживайтесь, не на экскурсии, — оглянулся и сурово бросил через плечо Кримтан. — По сторонам лучше глядите… птицеловы юные…

— Да где птица? — задетый упреком, почти сердито вопросил Домнал, уже готовый сделать шаг вперед и демонстративно позабыть про втуков.

— Это не птица! — не заметивший ни недовольства, ни смущения, радостно ответил Иванушка. — Это… зверек такой!..

— Что?.. — теперь голову задрал даже Кримтан.

— Смотрите, вон, вверх ногами над нами сидит, с глазками желтыми!

И словно в подтверждение слов царевича, не различимая на сером суку серая зверюшка с задорно загнутым колесом хвостиком и большими золотистыми глазами шевельнулась, перебирая по коре цепкими лапками с круглыми присосками, и четко проговорила:

— Втуки!

— …втуки, втуки, втуки, втуки!.. — тут же принялся подпевать ей вдохновленный хор со всех сторон, гораздо громче и ближе, чем до сих пор. — Втуки, втуки, втуки, втуки, втуки!..

Зная, что искать, старый следопыт с восторгом и уже без оглядки на своего неистово бурчащего военачальника легко разглядел под лесным пологом десятки зверьков со шкурками цвета пепла и светящимися глазенками, несущихся, легко перепрыгивая с ветки на ветку1, к сбавившим шаг и разинувшим рты беженцам.

---------

1 — Причем иногда с нижней ее стороны.

---------

— Втуки, втуки, втуки, втуки, втуки!.. — воодушевленно колотили молоточки по деревянному ксилофону. — Втуки, втуки!..

— Ишь ты!.. — дивясь, покачал головой Домнал, снова сделал вид, что в упор не замечает яростного взгляда и грозного кулака Кримтана, неохотно шагнул вперед…

Но только для того, чтобы в следующую секунду изумленно остановиться.

— Ксук? Ксук? — кто-то вежливо и ясно поинтересовался у них над головами.

— Чего-чего? — переспросил Кримтан и сердито обернулся на приотставших Домнала и Ивана.

— Это не мы, — шутливо развел руками старый сиххё.

— Ксук? Ксук? Ксук? Ксук? — как по команде, в тот же миг окрыленно зазвенело любопытными деревянными колокольчиками со всех сторон над их головами. — Ксук? Ксук?

По кронам деревьев пробежал легкий ветерок, словно поднимаемый стайкой несущихся втуков.

— Надо ж — чудо природы… говоруны… — дивясь, качнул головой Домнал и торопливо ускорил шаг под грозным взором цвета кипящей платины своего военачальника, не испытывая больше судьбу.

— Ксук? Ксук? — настойчиво прозвучало с ветки дерева справа.

— И вправду — говоруны… Словно спрашивают что-то… — с тихим удивлением улыбнулся Иванушка, забывая на миг и про гайнов, и про оставшийся где-то в соседней Вселенной его родной Белый Свет, и про Гаурдака. — Интересно, Эссельте их видит?

А между тем, походя и незаметно, легкий перестук деревянных молоточков сошел на нет, а вместо него под лесной крышей залетали нетерпеливо обеспокоенные вопросы:

— Ксук? Ксук?..

Втуки, перемахивая с дерева на дерево подобно старым добрым лукоморским белкам, или экзотическим зверям мартышкам, окружили сиххё, с легкостью повисая на своих присосках на ветках всех мастей и калибров и, приноровившись к скорости отряда, сначала учтиво, а потом со всё возрастающим недовольством принялись наперебой выспрашивать-вызнавать:

— Ксук? Ксук? Ксук?..

Но беженцы, погруженные в свои заботы, только качали головами и иногда улыбались вполсилы.

— Ксук? Ксук? Ксук? Ксук?

Тон голосков зверушек с каждым последующим вопросом становился всё выше, раздраженней и визгливей, словно сварливая жена расталкивала пьяного в стельку мужа, чтобы узнать, куда он дел зарплату, и лес, будто в тон и в такт их сердитым выкрикам, шевелился, скрипел и кряхтел, словно тоже вопрошал брюзгливо: "Ксук? Ксук? Ксук?.."

— Гайны! Гайны в путь выступили! — донеслась тревожная весть от разведчиков группы прикрытия, отчаянным стоном моментально пронесшаяся по колонне беглецов подобно дуновению ветерка, грозящего перейти в ураган.

Женщины сиххё отчаянно загомонили, заплакали дети, истерично заржали перегруженные и перетруженные сверх всякой меры единороги, с остервенением обреченных подгоняемые всё вперед и вперед…

И поэтому никто не слышал, как и где первый втук разочарованно выговорил:

— Не ксук?..

— Не ксук, не ксук, не ксук, не ксук!.. — обиженно подхватил хвостатый хор со всех сторон, и выкрики их, пронзительные и резкие, словно кто-то пытался распилить смычком скрипку, взвились под плотный лесной потолок и заметались там, будто пойманное в бочку эхо. — Не ксук, не ксук, не ксук, не ксук!..

— Не ксук?.. Не ксук?.. — словно подпевая им, изумленно заскрипели под порывом особо настырного ветра деревья, тяжело раскачивая ветвями. — Не ксук… не ксук… не ксук…

Споткнувшись о корень, невесть откуда взявшийся у него под ногами, Иванушка растянулся во весь рост в белесой и жесткой как свиная щетина траве, пристыженный, попытался вскочить, с размаху ударился головой о нависший над ним сук, которого — он мог бы поклясться своей любовью к Эссельте — не было тут еще мгновение назад, схватился за затылок, горя адским пламенем стыда за свою прилюдную неуклюжесть…

Перед тем, как его с ног сбила толстая, как объевшийся питон, ветка, и он полетел кувырком в толпу сиххё, лукоморец успел увидеть, как слева от него под самые кроны вверх перевитыми лианами ногами взмыл Кримтан.

— Не ксук, не ксук, не ксук, не ксук!.. — неистово вереща, исступленно метались по ветвям втуки, и ожившие под ними ветви тоже метались, словно руки лесного великана, или лесного духа, или чудовища, с глухим треском натыкаясь друг на друга, разбрасывая по сторонам листву, сухие сучки, старые гнезда и зазевавшихся птиц, но чаще — сиххё, хватая их, швыряя, расшвыривая, снова хватая и обвивая тонкими усиками и лианами, и всё это — под аккомпанемент ни на мгновение не прекращающегося сокрушенного плача втуков: — Не ксук, не ксук, не ксук, не ксук!..

— Эссельте?.. — отчаянно выкрикнул Иванушка, панически силясь разглядеть в светопреставлении вокруг свою возлюбленную, и едва не подскочил от неожиданности, когда прямо из-под него донесся сдавленный голос:

— Здесь…

— Эссельте, милая!..

Воодушевленный, лукоморец перевернулся на бок, выхватывая меч, обрубил несущуюся к ним ветку, отсек кинувшуюся ей на подмогу лиану, наугад ухватил слабо трепыхающееся под его спиной что-то, что оказалось плечом Друстана, возмущенный подменой отпихнул, схватил что-то снова, и, не забыв убедиться, что на сей раз ему попалась именно принцесса, рванул гвентянку из мешанины поломанных веток, мешков и утвари, потащил за собой, куда-то вбок, куда — не важно, важно откуда, увидел открывшуюся перед ним пещеру, толкнул девушку туда, но сам рухнул не доходя нескольких метров, поваленный корнем, вообразившим в честь какого-то праздника, что он — удав.

Вслед за ней в древесное убежище на четвереньках вполз и обессилено растянулся у ее ног оглушенный мстительным суком, обрушившимся на него из засады сверху, лекарь.

— Друс….

— Не ксук?..

Подняв глаза на невысокий свод пещеры, оказавшейся прикорневым дуплом огромного старого дерева, Эссельте прямо перед своим поцарапанным грязным носиком увидела огорченную мордочку забавного зверька с печальными желтыми глазками.

— Какая прелесть!..

Рядом с ним, но чуть ближе к выходу, прикрутившись хвостом к отошедшему пласту серой шершавой древесины, висел другой, точно такой же, но лапки его с растопыренными тонкими пальчиками светились травяным зеленым.

В передних конечностях, больше напоминающих ручки, зверюшка держала отполированный розовый камушек размером с голубиное яйцо, покрытый как божья коровка — точками, крупными золотыми блестками.

— Ксук, ксук, ксук, — удовлетворенно мурлыкал зверек, бережно крутя своё сокровище в пальчиках-присосках, словно любуясь его матовым сиянием. — Ксук…

Первый втук протянул лапку в попытке то ли потрогать драгоценность второго, то ли отнять, но тот сердито фыркнул и отвернулся, надежно загородив от посторонних завидущих глазок и загребущих ручек свое имущество.

— Не ксук… — сокрушенно вздохнув, горько пожаловался первый зверек и удрученно заглянул в глаза принцессы. — Не ксук…

— Такой хорошенький… — моментально позабыв про творящуюся снаружи свистопляску, растаяла Эссельте. — Такая лапочка…

Что сказал бы сейчас Айвен, если бы меня увидел?

"Вокруг люди… и сиххё… страдают, а чем занимаешься ты?! Неужели тебе всё равно?" — с пугающей легкостью подсказал гвентянке внутренний голос, и она покраснела и пристыжено сморщилась.

Нет, ей не всё равно, конечно!..

Но что она может поделать?!

И разве Айвен это когда-нибудь поймет?

Ведь не могу же я взять откуда-нибудь меч и пойти сражаться с сучкАми, как он!..

А этот зверек такая симпатяшка…

И кому будет хуже… в смысле, хуже, чем сейчас… если я его чуть-чуть поглажу?

Эссельте робко протянул руку и осторожно провела кончиками пальцев по пепельно-серой шелковистой шкурке.

— Пуши-и-и-истик… — нежно прошептала она. — Хоро-о-о-оший…

— Не ксук… не ксук… — тяжко вздохнул втук, даже не пытаясь уклониться от руки человека, и золотистые глазки его печально заморгали. — Не ксук…

Повинуясь мгновенно возникшему импульсу сочувствия и жалости, принцесса не задумываясь сняла с пальчика золотое колечко с тремя рубинами и протянула на ладошке маленькому втуку.

— На, возьми!

— Не… ксук?.. — осекся на полуслове и недоверчиво уставился на подарок втук. — Ксук?

— Ксук, маленький, ксук, ксук! — с негодованием отринув полный укоризны мысленный образ своего возлюбленного, проворковала принцесса. — Ксук! Ну, бери же, бери!

— Ксук, ксук, ксук!!! — схватил презент обеими лапками, моментально засветившимися зеленым, и радостно заверещал втук. — Ксук, ксук, ксук, ксук!!!

Показалось ли принцессе, или снаружи действительно всё замерло в один момент? Лианы устало обвисли, ветки сделали вид, будто не двигались с природой отведенного им места со дня вырастания, корни смущенно зарылись в землю, не забыв выпустить их цепких объятий ноги и копыта пленников…

И, как по команде, воздух, еще наполненный летающей, как пух во взятом штурмом отрядом лис курятнике, древесной трухой вперемешку с оборванными листьями и выдранной травой, огласился восторженными криками:

— Ксук, ксук, ксук, ксук!!!..

В следующую секунду у дупла собрались, наверное, все втуки этого леса, если не всего Сумрачного мира.

— Ксук, ксук, ксук, ксук!!!..

— Ой…

— Ксук, ксук, ксук, ксук!!!..

— Ох…

— Не ксук?.. Не ксук?..

— Дай… дай им… что-нибудь… красивое… — простонал с земли пришедший в себя Друстан. — Срочно!..

— Им?.. — проявила чудеса сообразительности ошеломленная гвентянка.

— Да, им! Скорее! — мотая разбитой головой, с трудом приподнялся на локте знахарь. — Быстрей! Пока они снова не всполошили лес!

— Не ксук?..

Деревья недовольно заскрипели.

— Да, конечно… — испуганно пискнула принцесса и принялась дрожащими руками разграблять ювелирный супермаркет, именуемый непосвященными ее персональной бижутерией.

Сережки, колье, ожерелье, браслеты, кольца, перстни, гребни, заколки, шпильки, цепочки, подвески — всё пошло в дело, а, точнее говоря, в дрожащие от нетерпения маленькие ручки втуков.

Когда фамильные реликвии гвентянской короны кончились, в ход были пущены разноцветные пузырьки и склянки Друстана, медные украшения пришедших в себя сиххё, мистические символы единения с природой Огрина1, и даже — для двух самых последних и робких втуков — обручальное кольцо и усаженные опалами ножны кинжала Ивана…

Получив сувенир, зверюшки радостно прижимали его к серым пушистым грудкам, кивали круглыми головками, словно благодаря, засовывали подарок в сумку на животе, и резво взбегали на позеленевших светящихся лапках под самые кроны успокоенных деревьев.

— Ксук, ксук, ксук!.. — довольно приговаривали они.

— Ксук, ксук!..

— Втуки, втуки, втуки, втуки…

— Втуки, втуки, втуки… — разбегалось по всем сторонам задремавшей удовлетворенно чащи.

— Втуки…

Через полминуты перестук деревянных молоточков стих, ровно его никогда и не было.

Зато лесную идиллию прорезал хриплый голос Кримтана, только что спустившегося с самого высокого дерева2, куда его затянула несколькими минутами ранее развоевавшаяся лиана.

---------

1 — Впервые за всю историю своего существования примененные друидом по назначению.

2 — Причем половину пути он проделал точно так же, как и поднимался.

---------

— Эй, народ! Чего встали?! Собираемся, идем, идем! Рты не разеваем! Гайны близко!

Очнувшись от чар втуков, беженцы суетливо подхватили поводья единорогов и, поддерживая и подбадривая друг вымотанного вусмерть друга, упрямо и из последних сил зашагали вперед — без надежды, без воодушевления, без переломанных взбесившимся лесом луков и стрел, с одними поспешно затачиваемыми на ходу почти бесполезными против прочных черных шкур их врагов мачете.

Сколько бы не оставалось им жить, легкой добычей гайнов они не станут никогда…

За спинами их тихо, еле слышно, раскатилось и донеслось до их слуха знакомое дробное постукивание деревянных молоточков.

— Втуки, втуки, втуки, втуки…

— Втуки, втуки, втуки…

— Ксук? Ксук? Ксук?..

А меньше чем через минуту взбешенный гул, треск и шум живого леса ударной волной догнал беглецов, заставляя втянуть головы в плечи и поморщиться от живых еще воспоминаний, кровоточащих порезами и ссадинами, саднящих шишками, ноющих синяками и растяжениями.

Домнал, ласково придерживая вывихнутую в плече левую руку, вопросительно взглянул на идущего рядом исцарапанного, помятого лукоморца.

— Ксук? Ксук?

— Не ксук, — уверенно покачал головой тот.

Словно у них волшебным образом прибавилось сил, разведчики расправили плечи, полной грудью вдохнули воздух, влажный, напоенный ароматами чужого, древнего и таинственного леса и переглянулись.

— Я бы даже сказал, совсем не ксук, — покривились в невольной улыбке уголки разбитых хулиганствующим корнем губ Домнала.

Царевич подумал, прислушался еще раз, и медленно опустил голову в подобии осторожного кивка.

— …а я говорю, вашим мерзким тупым гайнам никогда не додуматься до того, что пришло в голову Друстану! — сзади, в толпе женщин и детей, почти в это же время пылко говорила принцесса, гордо взирая на Сионаш. — Хоть он и не умеет владеть мечом, как Айвен, или стрелять из лука, как Амергин, но он такой сообразительный, такой образованный!..

— Уметь сочинять стихи, конечно, хорошо, — уклончиво пожала костистыми плечами не убежденная гвентянкой старуха. — Но и знать, как проткнуть врага мечом или стрелой, лишним здесь никогда не бывает.

— Орудовать сталью могут все, — живо откликнулась Эссельте. — А придумать, как напугать гайнов или улестить втуков…

— Если бы не он, неизвестно, где бы мы сейчас были, — признал справедливость слов Эссельте откуда-то из-за ее плеча Аед.

— Вот именно! — торжествующе воскликнула гвентянка и украдкой кинула испытующий взгляд на шедшего поодаль справа и чуть впереди лекаря.

Тот не слышал, встревожено погруженный в прощупывание пульса перекинутой через седло единорога раненой девочки из Рудного.

— А еще он самый лучший знахарь в Гвенте! — вполголоса, но убежденно заявила принцесса, и осторожно кинула уже совсем другой взор — на чуть приотставшего для беседы с Арнегунд Огрина.

Но и тот ее, к счастью, не услышал.

— Тебя послушать, девушка, так твой жених не Иван, а Друстан, — ухмыльнулась и подмигнула хитро прищурившейся Сионаш Боанн.

Эссельте сердито вспыхнула и вздернула чумазый носик.

— Друстан?.. Вы ничего не понимаете! Причем тут Друстан? Ну, причем тут Друстан?! Друстан тут вообще ни причем!..

Женщины сиххё пожали плечами, обменялись смеющимися взглядами за ее спиной, но ничего не сказали.

Сказано "ни причем" — значит, ни причем.

Чего ж тут непонятного?

Подозрения, чересчур робкие и пугливые, чтобы даже подумать о том, чтоб перерасти в надежды, оправдались, когда через двадцать минут разведчики из арьергарда догнали молчаливый, переставляющие ноги из последних человеческих и не очень сил караван с вестью о том, что преследования — как и преследователей — больше нет.

Слишком измотанные физически и морально даже для празднования чудесного избавления, беглецы — сиххё, люди и единороги, как один — безмолвно опустились на траву кто где стоял, и замерли, закрыв глаза.

Они победили.

Они живы.

Они могут идти вперед.

Или возвращаться.

И жить по-старому.

И забыть сегодняшнее бегство как страшный сон.

Но что-то в глубине каждой сиххской души подсказывало, что вернись они на старое место, или продолжи путь в Плес и останься жить там, прежней их жизнь уже не будет никогда.

Однажды попробовав крови жертвы, хищник не успокоится, пока не прикончит ее.

Не стало этих гайнов — придут другие. Не сегодня — так завтра. Не завтра — так послезавтра. Не послезавтра — так через месяц, через полгода, через год… И это время, украденное у судьбы, будет идти не вперед, а назад, обратным отсчетом до того неопределенного, но неотвратимого дня, когда утром, или вечером, а, может, ночью, патрульные поднимут всех на ноги тревожным криком "Гайны идут!".

И это станет началом их конца, конца существования сиххё в Сумрачном мире.

Во всех мирах, если быть точными.

И выход из страшного и отчаянного положения был сейчас только один: идти дальше. В Плес. Туда, где ждало их спасение.

Настоящее спасение.

Поэтому отлежавшись и придя в себя настолько, что можно быть снова встать на ноги без опасения тут же повалиться на поднимающегося соседа, перевязав раны, наложив шины и доев уцелевшие не меньшим чудом, чем они сами, съестные припасы, беженцы снова пустились в путь.

Перед тем, как двинуться дальше, Арнегунд, Кримтан и Аед недолго поразмышляли, не стоит ли им вернуться на знакомую дорогу и продолжить путешествие оттуда, но беглый осмотр содержимого пустых карманов и тощих мешков показал, что второго прохода через хвостатых взяточников им не осилить.

Оставалось только отбросить в стороны ненужные сумки и корзины и зашагать налегке и наугад, теша себя мыслью, что бесконечных лесов не бывает.

Новый сюрприз поджидал беглецов уже через два часа.

Разведчики из авангарда вернулись с известием, что через час пути лес обрывается.

То, что он именно обрывался, а не кончался, сиххё и люди убедились ровно в назначенный срок: незаметно поредев, деревья в один прекрасный момент исчезли, а вместо покрытой травой и старыми листьями лесной земли под ногами их оказался уклон метров в десять, ведущий к бескрайней, бугрящейся холмами равнине.

Вдалеке, под скудными лучами скрытого за вечно непробиваемым слоем облаков солнца, свинцово поблескивала неширокая река.

— Плес там, направо! — широкая искренняя улыбка в первый раз за два дня озарила осунувшееся, исцарапанное и грязное лицо королевы. — Не знаю, где мы оказались, но мы почти пришли!

Спуск со склона, изрытого норами земляных орлов, занял почти час. Всё это время огромные птицы, потревоженные неуклюже сползающими на спинах двуногими и боязливо буровящими копытами глинистый откос четвероногими, кружили над беженцами и над равниной, недовольно выкликая гортанными хриплыми голосами вызовы непрошенным гостям, и то и дело пикируя на них, норовя задеть жуткими когтями, если кто-то невзначай проползал слишком близко от гнезда.

Самого большого кривоклювого хищника первым заметил Амергин.

— Гайново седалище… — потрясенно пробормотал он, прищуриваясь в серое небо. — Не знал, что они могут вырасти до таких размеров!..

— Кто?

— Что?

— Где?

— Вон, над тем холмом! — возбужденно ткнул разведчик в низкое белесое небо, в самый центр крылатой круговерти. — Спаси-упаси потревожить его гнездо!..

Иванушка с рвением начинающего натуралиста уставился туда, куда указывал палец товарища, и едва не подпрыгнул от радости и изумления.

— Это не орел!

— А кто же это, по-твоему? — обижено надулся Амергин.

— Масдай!!! Провалиться мне… — начал было царевич, вспомнил последний раз, когда попытался произнести эту клятву, и благоразумно поспешил подыскать другой фразеологический оборот. — Честное слово!

— Масдай?.. — переглянулись два специалиста по живой и неживой природе Сумрачного мира — Домнал и Амергин. — Ты когда-нибудь слышал про такую птицу?

— Это не птица! — весело внес ясность в рассматриваемый вопрос лукоморец.

— Ага, — саркастически вмешался Корк. — Не зверь, не птица — летит и…

— Это ковер! — с простодушием, свойственным только ему, сообщил во всеуслышание Иван.

Все услышавшие легли там, где стояли.

Ничуть не обиженный гомерическим хохотом, Иванушка отыскал глазами гвентян, только что дружно съехавших с откоса, кинулся к ним с радостной вестью, но тут же развернулся, сообразив что-то, и помчался от них на открытое пространство, размахивая руками и вопя как одержимый:

— Масдай, Масдай, Агафон, Олаф!!! Мы здесь!!!

Птица Масдай дистанцию соблюдала недолго. Пыхнув золотом, отчего все окружившие его орлы бросились врассыпную, как воробьи от кошки, неспешно дрейфующий по воздушным потокам ковер резко сменил курс, увеличил скорость, и подобно коршуну-камикадзе понесся к восторженно орущей и скачущей фигурке внизу.

Еще полминуты — и несущийся навстречу Иванушка скрылся под кучей-малой таких же счастливых и так же радостно блажащих друзей, свалившихся ему на голову с низко летящего ковра, не дожидаясь ни остановки, ни посадки.

— Иван!!!..

— Олаф!!!..

— Ваня!!!..

— Агафон!!!..

— Ваньша!!!..

— Ребята!!!..

Встревожено схватившиеся было за оружие сиххё при виде столь горячего приема, оказанного их человеку своими невесть откуда взявшимися сородичами, успокоились, и уже неторопливым шагом приблизились к месту встречи землячества.

— А еще позавчера мы бы утыкали эту четверку стрелами даже не задумываясь, — дивясь глобальным переменам в массовом сознании народа-изгнанника, покачал головой Аед.

— Еще позавчера у нас было чем их утыкивать, — кисло проговорил Корк.

— Ничего, всё будет хорошо, — светло улыбнулась Арнегунд рудненцам и прибавила шагу. — Интересно, откуда эти летучие люди здесь появились? Да еще ивановы друзья, как специально…

— Тоже, наверное, искали его, вот и появились, — резонно предположила Боанн.

— Двор проходной, а не Сумрачный мир, — усмехнулся Амергин.

— Столько людей тут не было за последние пятьдесят лет вместе взятые… — соглашаясь, развел руками Домнал.

— Скоро все сюда переселятся… Проходу от них не будет… — брюзгливо пробурчал Корк. — Говорил же я вам: это такой народец, что где один завелся — там их на следующий день уже десяток будет!

Хоть и тотально-хмурого неприятия Корка среди группы приветствия гостей с того Света никто не разделял, но оспорить прозорливость и истину его предвидения возможным тоже не представлялось.

С очевидным не подискутируешь.

А тем временем первые порывы и объятья закончились полной потерей ориентации в пространстве и обрушением приветствующих и приветствуемого на пыльную ломкую траву чужого мира.

Полузадушено хохоча и отряхиваясь, люди поднялись на ноги и с новым восторгом принялись оглядывать давно — три дня назад — потерянных друг друга.

— Олаф, Агафон, как я рад вас видеть, как рад — просто глазам своим до сих пор не верю! — улыбался во весь рот лукоморец, походя выколачивая ладонями жесткую равнинную пыль из штанов и куртки.

— А меня? — искристая улыбка еще одного участника вечера встречи друзей медленно сменилась на искрящую1.

----------

1 — Еще немного — и так шибанет!..

---------

— Да, и вас, конечно, тоже! — счастливо сообщил Иванушка. — Давайте познакомимся! Вы откуда? Как вас зовут?

И с ошеломленным недоумением увидел, как болезненно вытянулись физиономии его приятелей.

— А… что?..

— Вань… — незнакомый парнишка уставился на него отчаянным страдальческим взглядом. — Ты… ты это… серьезно?.. Ты… ты что, правда… меня не узнаешь?.. Совсем? Ни капельки?.. Ни на вот полстолечка?..

С размером удивления царевича могло посоперничать только его смущение.

— Нет… Я вас правда… никогда не видел… — сконфуженно заикаясь и сбиваясь с мысли, путано заговорил он. — А если и видел, то, извините… не могу припомнить, при каких обстоятельствах… мне, право, очень неловко… и стыдно… но не могли бы вы подсказать?..

— Он что, меня честно не помнит? — теперь убитый взгляд неизвестного предназначался отчего-то не ему, а его друзьям. — То есть, совершенно?.. В смысле, абсолютно?..

Волшебник и конунг скроили сочувствующие физиономии и беспомощно развели руками.

— И кольцо снял?..

Три пары глаз устремились на раздетый палец Ивана.

— …и знать меня не хочет?..

— Нет, вы меня не поняли, хочу, что вы!..

— Вань, нет, ты меня правда-правда не пом… — словно не слыша, продолжил было незнакомец, и осекся.

Потому что взгляд его упал на что-то — или, вернее, кого-то1 — за ивановой спиной.

-----------

1 — Кого, не будем тыкать финкой.

----------

— Ах, ты, хмырь… — отчетливо и со вкусом проговорил неизвестный паренек.

— Я… — только и смог выдавить смешавшийся лекарь.

Взгляд неизвестной Ивану Сеньки встретился с его взглядом — затравленным, отчаянным, виноватым — и она в один миг поняла всё.

Никакого от ворот поворотного зелья не существовало в природе.

Никогда.

С самого начала.

Знахарь обманул.

Надул.

Соврал.

Негодяй.

Мерзавец.

Подлец.

УБЬЮ-У-У-У-У-У-У-У!!!..

Издав низкое рычание, она сорвалась с места, едва не снесла с ног замешкавшегося в недоумении супруга и, подобно гиперпотамовому шершню на разорителя его гнезда, налетела на побледневшего как саван Друстана.

— Где твое зелье, ты, урод моральный, отвечай!!! Ну, где, где, где?! Ты ж говорил, что все будет в порядке к вечеру!!! Ты, химик драный!!! Отравитель!!! Парфюмер!!! Врун!!! Эгоист!!!..

Бедный знахарь, может, и рад был бы что-нибудь ответить, но, лежа уткнувшись носом в землю и с полным ртом травы, пыли и мелких камней говорить с непривычки было несколько неудобно.

Особенно, когда тебя держат за волосы, заломив руку за спину, и твой лоб с частотой сто двадцать ударов в минуту встречается с твердой, как камень, и колючей, как плохо выбритый кактус, поверхностью равнины.

— Друстан!!!..

— Перестаньте немедленно!!!

Не дожидаясь, пока растрепанная переполошенная принцесса добежит до места самосуда, плавно переходящего в линчевание ее придворного лекаря, Иванушка ястребом налетел на разбушевавшегося незнакомца, схватил за плечи и гневным рывком поставил на ноги, едва удерживаясь, чтобы не поступить с ним так же, так тот только что обращался с неподвижно замершим в ковыле гвентянином.

— Да как вы смеете!!!.. Что он вам сделал?!.. — Иван задыхался и побагровел от возмущения и праведного негодования. — Да кто вы вообще такой, чтобы поднимать руку на моего друга?!..

— Твой жена, идиот… — вмиг растеряв весь апломб и запал, тихо проговорил неизвестный. — Твоя жена. Царевна Лесогорская и Лукоморская… с некоторых пор. Если хоть кто-то еще об этом помнит. Склеротик несчастный.

— Я…

Иванушка хотел с обидой заметить, что вовсе он никакой не склеротик, и тут до него дошло начало фразы.

— Ты… вы… ты… моя… кто?..

— Ты… ты… ты… его… кто?.. — слабым эхом повторила за ним гвентянка.

— Жена я его, вот кто! Щупальцерот в пальто! — яростно рявкнула царевна, и Иванушка с принцессой испугано отшатнулись. — Вы чего, совсем ничего не знаете?! Этот паразит вам ничего не рассказал? Да?

— А что Друстан должен был нам рассказать? — первой из влюбленной парочки взяла себя в руки и перешла если не в контрнаступление, то к внятной обороне Эссельте.

— А то, что на корабле он опоил вас обоих любовным зельем, вот что!!! — вперив руки в бока, свирепо выпалила разгоряченная, едва сдерживающая слезы Серафима. — Сказал, что это микстура от кашля!

— От морской болезни… — тихо прошептал знахарь.

Иного признания виновности перед лицом свидетелей снова отправленной в нокдаун гвентянке не потребовалось.

— Ты… Ты… Ты… — позабыв и про Иванушку, и про свою соперницу, принцесса медленно расширила глаза и остановила разгорающийся нездешним пламенем взор на бледном, потерянном и жалком лице Друстана. — Ты это сделал, так?

— Да… Эссельте… милая… ваше высочество… прости меня… но я сделал это только ради нас с тобой!.. Тебя хотели отдать замуж за Морхольта, а мы любили друг друга, и я… — отчаянно-умоляюще сгорающий со стыда и любви юноша протянул к принцессе руки, но та отпрянула с отвращением, словно почувствовав прикосновение выдрокобры.

— Отойди от меня!!! Не трогай!!! Не прикасайся ко мне!!! Ты!!! Чудовище!!! Да лучше захиреть в казематах Улада с каким-нибудь идиотским Морхольтом, чем видеть еще хоть мгновение твою отвратительную, лживую, лицемерную, двуличную физиономию!!! Да лучше я притронусь к гайну!!! Щупальцероту!!! Семируку!!! Змее радужной!!!.. Вон!!! Уходи вон!!! Прочь!!! Прочь!!! Прочь!!!..

— Я тебя люблю!!!

— Вон!!! Вон!!! Вон!!! — выкрикивала принцесса сквозь неожиданные, злые слезы обиды, разочарования и еще чего-то, в чем разбираться сейчас не было времени, да и смысла, пока к изумлению своему не почувствовала, как чьи-то сильные нежные руки сомкнулись на ее плечах, развернули и уткнули ее покрасневшее и распухшее от рыданий лицо в пахнущую таким родным и знакомым костлявую грудь.

— Эссельте, деточка моя, девочка моя, милая моя малышка, не плачь, не плачь, моя сладкая, он плохой, плохой, он предатель короны, изменник государственным интересам, свинья неблагодарная, хочешь, я прикажу отрубить ему голову, хочешь — еще что-нибудь, только не плачь, не плачь, не плачь, моя ласточка…

— Папа, папа, папочка!..

Растерянный, униженный, подавленный, недавний герой дня, в одну минуту превратившийся в отщепенца, Друстан повесил голову и, не спуская потухшего взгляда с носков своих сапог, вышел из безмолвно расступившегося перед ним круга зрителей и болельщиков.

А семейная сцена, быстро покончив с антрактом, принялась разыгрываться дальше.

Сконфуженный Иванушка, нервно комкая в пальцах шапку, молча стоял перед насупившейся и пасмурно скрестившей руки на груди Серафимой, и не знал, что делать.

Конечно, можно было попросить прощения.

Можно было подойти и взять эту девушку за руку.

Спросив предварительно позволения, конечно.

Ненавязчиво.

Хорошо было бы, если б не разрешила…

Можно было даже собраться с духом и проговорить, что ей не надо так переживать, и что он и дальше будет ее мужем, если этого ей действительно уж так хочется, на какие жертвы только не пойдешь ради душевного равновесия тех, кого большинство голосов признает твоей семьей…

Можно было даже сказать, что он ее… вспомнил?

Чуть-чуть?

Совсем немного?

И что Эссельте всегда для него была лишь компаньоном в его путешествии?

И что он любит… нет, ему нравится… довольно сильно… достаточно… нормально… только она, эта девушка, как же ее зовут, что ж никто так и не намекнет-то, а?..

Но сказать это, и даже сделать это, и даже просто сделать к ней шаг означало для него одно.

Солгать.

Солгать ей.

Солгать всем.

И — самое главное — солгать себе.

Потому что никаких чувств, кроме жалости и острого недовольства по поводу ее лихого обращения с его другом он к ней не испытывал.

Да и какие чувства можно испытывать к человеку, которого в первый раз увидел несколько минут назад?

Ну, если это, конечно, не Эссельте.

Но ведь и в нее — Друстан признался, и это действительно чудовищно! — он влюбился только под действием любовного напитка!..

Хорошо.

Пусть напиток.

Пусть алхимия.

Пусть магия.

Но влюбился-то он по-настоящему!..

И одна мысль о том, что он может никогда больше не встретиться с Эссельте, ранила его в самое сердце не хуже любого меча или копья, причиняя почти физическую боль и мучения!..

Нет.

Я никогда не смогу отказаться от Эссельте.

И никогда не смогу полюбить эту незнакомую — что бы другие ни говорили — особу, которая не моргнув глазом может побить человека только за то, что он…

Только за то, что он одним неосторожным махом разрушил жизнь четверым людям — ей, мне, Эссельте… и самому себе.

Пожалуй, за такое действительно стоило бы отлупить кого угодно.

И посильнее.

И поэтому даже издевательская поэтическая импровизация чумазого светловолосого незнакомца с карманной арфой подмышкой1, в другое время не заслужившая бы с его стороны ничего, кроме упреков в жестокосердии и бестактности, была принята со странной смесью удовлетворения и злорадства.

----------

1 — И подмышечной волынкой в кармане.

----------

Сидя на красивом ковре,

Я слышу странный стук, и вот что кажется мне:

Что твердым лбом Друстана

Колошматит неустанно

Принцесса лесогорская по сиххской земле.

А что же нужно нам? Только любовь.

В пробирке ты, алхимик, нам любовь не готовь.

Любовь дается свыше;

Если ж ты умом не вышел,

Тебе на лбу напишут

Об этом без слов.

Воспользовавшись тем, что всё руководство обеих деревень сначала с увлечением следило за выяснениями чужих отношений, а потом с не меньшим азартом принялось устанавливать с представителями двух правящих фамилий Аэриу свои, остальные сиххё как бы невзначай расположились импровизированным лагерем вокруг театра семейно-дипломатических действий, утомленно растянувшись на траве рядом с единорогами.

Корк запалил маленький костерок, и в отсутствии всего, что можно было сварить, поджарить или просто разогреть над ним, поднес к низкому, но жаркому пламени свои по-стариковски озябшие руки.

Другие скоро последовали его примеру, надергав в округе жесткой сухой травы и ломких кривых веточек корявого колючего кустарника, и место встречи представителей двух цивилизаций стало напоминать туристический кемпинг.

Дети в тепле огня приткнулись под боком у матерей и быстро уснули.

Патрульные во главе с Кримтаном и Амергином, кинув исподтишка завистливые взгляды на отдыхающих соплеменников, неохотно отправились с разъездами за холмы — разведывать дорогу к Плесу, а заодно раздобыть кого-нибудь вкусненького, если попадется1.

Угрюмый Друстан и молчаливо переваривающие увиденное и услышанное Боанн и Сионаш завершали обход всё еще погруженных в глубокий сон — но живых — раненых, заодно оказывая медицинскую помощь тем, кто в ней нуждался2.

-----------

1 — И, конечно, если в своем стремлении раздобыть пожрать, "вкусненькое" не опередит охотников.

2 — Хотя, по мнению обеих женщин, единственным таким пациентом в округе был он сам.

----------

Огрин почтительно пристроился сбоку от своего монарха и торопливым шепотом, периодически бросая страшные взгляды то на Друстана, то на уладов, докладывал общественно-политическую обстановку в оставшейся в соседней Вселенной стране.

А в центре самообразовавшегося круга — он же на древнетарабарском "циркус" — закипали страсти, ни древним тарабарцам, ни не менее древним стеллиандрам ни в одном цирке и не грезившиеся.

Как единственный человек, знакомый с обеими сторонами воссоединившегося отряда и способный разговаривать, не пытаясь при этом ни расплакаться, ни избить кого-нибудь, Агафон взял миссию председательства на себя.

— Разрешите представить, ваше величество, — галантно, но не слишком низко склонил он гордую выю перед королевой сиххё, пристально оглядывающей новых людей, — самого выдающегося волшебника современности, всех народов и миров, последнего мага-хранителя…

— Но Адалета здесь ведь нет?.. — недоуменно прошептал Ивану на ухо Олаф так, что насторожились даже самые дальние ряды наблюдателей.

— Адалет был предпоследним, — нетерпеливо и чуть раздраженно, как от славного, но надоедливого и не слишком умного малыша отмахнулся главный специалист по волшебным наукам. — Я себя имею в виду, если кто еще до сих пор не понял.

— Ты и вправду такой великий маг? — несколько настороженно уточнила Арнегунд.

— Ха! — гордо откинул голову и демонстративно оперся на посох Агафон. — Если бы мы, великие маги, не считали дурным тоном использование наших возможностей для таких мелочных целей, как убеждение маловерных в их существовании и силе…

Голос волхва театрально сошел на нет, и он, снисходительно усмехаясь, обвел притихших сиххё преисполненным мудрости и надмирного знания взглядом.

Судя по лицам и перешептываниям хозяев, представление имело успех, и удовлетворенный волшебник продолжил:

— Также со мной по надобности величайшей важности путешествуют могучий конунг Отрягии Олаф Хильдебрандт, победитель великанов, варгов, драконов и богов; Иван — лукоморский царевич… ну, его вы уже знаете… а значит, боюсь, никакие представления ему больше не помогут… Его верная и любящая супруга Серафима…1 а чё я такого сказал… кхм… ну, прости… неверная и нелюбящая… так лучше?.. УЙ! АЙ!!!..

-----------

1 — Не замедлившая одарить великого мага и не нуждающегося в представлениях супруга красноречивым взором. Про такие взгляды один лукоморский поэт однажды тонко подметил: "Посмотрит — борщом обварИт".

----------

Обиженно потирая как можно незаметнее одной ногой пострадавшую лодыжку другой, последний маг-хранитель с несколько уменьшенным апломбом продолжил:

— …а также по дороге к нам присоединились первый рыцарь Улада герцог Морхольт Руадан, его вассал граф Курнан Бриггст, его величество король Конначта Грайдлон со своим родичем чтоб мне повылазило, если помню в какой степени, эрлом Ривалом Дианкехтом, и придворным певцом на все руки… на все уши… во весь рот… Кирианом Златоустом. И, конечно, без нашего драгоценного Масдая, летающего ковра, мы бы не находились там, где находимся сейчас.

Если бы только его премудрие во время своего представления не уподобился весьма красивой, но и настолько же недальновидной птице глухарю, которая токуя не видит и не слышит ничего, кроме своего голоса, то он без сомнения заметил бы, как при имени "Конначта" сиххское руководство вздрогнуло как по команде, и напряженными взглядами впилось в физиономию представляемого лица.

Но это заметил сам Конначта.

— Ага, слава обо мне, я вижу, уже докатилась и до самых отсталых миров, — самодовольно ухмыляясь в жиденькие усишки, пробормотал он на ушко дочери. — И даже какие-то сиххё…

— Папа… какое это имеет значение… какое это всё имеет значение… когда он… он…

Новый поток горьких тихих слез залил не слишком богатырскую, но очень родную и надежную грудь гвентянского короля, и он бережно обнял свою страдающую малышку за вздрагивающие хрупкие плечики, всё еще покрытые курткой государственного предателя интересов короны, прижался заросшей щекой к золотистой макушке, и позабыл обо всем на свете.

Остальные улады и вновьприбывшие гвентяне сбились в дружный в кои-то веки круг, спина к спине, сомкнули пальцы на рукоятях мечей и кинжалов и, судя по напряженным, угрюмым выражениям лиц, были готовы скорее к сражению или бегству, чем к переговорам.

И снова его премудрие взял никому не нужную инициативу на себя.

— Теперь, когда мы разобрались, кто из нас есть кто, и чего стоит, мы бы хотели узнать, как нам скорейшим образом вернуться домой, — важно изрек он, автоматически поглаживая пальцами гладкий холодный посох, и тут же поспешил дипломатично добавить: — Не то, чтобы нам не нравился ваш… э-э-э… не поворачивается язык сказать… своеобразно-очаровательный… мир…

— Не у одного тебя не поворачивается, чародей, — усмехнулся Аед.

— Вот и славненько, — с облегчением завершившего десятилетние переговоры дипломата выдохнул маг. — Значит, иллюзий по поводу этой дыры здесь не питает никто. Ну, так что там у нас тогда по первому пункту?

— Насчет попадания обратно, — любезно растолковал Олаф, уже привыкший к стилю изъяснения друга, и не дожидаясь, пока озадаченные выражения физиономий сиххё будут озвучены.

— А-а-а, насчет этого… — уклончиво протянул Аед и искоса вопросительно воззрился на королеву.

Та помедлила несколько секунд, потом пожала плечами, опустила голову и обреченно вздохнула.

— Когда-то всё равно придется им всё рассказать, не сегодня, так завтра… — тихо и неохотно проговорила она. — Но для начала я бы хотела услышать вашу историю.

— Извольте, — вальяжно повел плечом Агафон. — Началось всё с того, что май в Гвенте выдался слишком жаркий…

Когда через полчаса история с географией с литературными перебивками Кириана, наконец, добралась до освобождения Конначты, оказавшегося Бриггстом, над нестройными рядами сиххё незаметно, но очень быстро образовалась напряженная и зловещая тишина, которую еще минут через пять заметил даже Агафон.

— Э-э-э… что-то непонятно? — остановил он на полуслове описание выяснения личностей двух Конначт.

— Так значит, все… шестеро… во главе с Конлесом мертвы? — угрюмо выговорил Аед, метнув быстрый взгляд на закаменевшее лицо королевы.

— Все шестеро… кто?.. А-а-а-а, вы про это!.. — не сразу дошло до мага. — Да, увы и ах. Но не мы первые вступили на тропу киднеппинга, так сказать, заметьте. Что посеял — то и аукнулось, как говорил Шарлемань Семнадцатый. Если мы позволим безнаказанно растаскивать наших королей по разным щелям, то скоро ни один болван не захочет этой работы, и на Белом Свете установится полный бардак!

— Конлес был мужем моей сестры, — враждебно процедил кто-то из толпы зрителей, и аудитория дружно всколыхнулась в сочувствии и поддержке.

— Какое это…

— Послушай, парень! — отодвинул могучим плечом чародея и издевательски развел руками отряг. — Я не понял, чем вы все тут недовольны? Если бы мы сейчас подхватили вашу королеву и поволокли Хель знает куда, вы бы что, сидели на месте и губами шлепали?

— Человек Олаф прав, — странно безжизненным ломким голосом вступила в прения Арнегунд, и возбужденный гул голосов в рядах сиххё, сопровождающийся демонстрацией всевозможных колюще-рубящих предметов, немедленно сошел на нет. — Конлес — да пребудет он и… его пятерка отважных… в Светлых Землях до конца времен — знал, на что шел. И погибли они как герои…

Рыжий конунг, у которого на этот счет были свои соображения, тактично возражать не стал, и лишь уклончиво пробормотал:

— С ними пришлось повозиться…

Арнегунд еле заметно опустила голову, словно благодаря за такой некролог, и неспешно, размеренно продолжила:

— Как бы то ни было, задачу свою они выполнили. Король Восточного Аэриу Конначта спасен из плена…

Люди вытаращили глаза, разинули рты, и в высшей степени ошеломления воззрились на отца Эссельте.

С некоторыми поправками на черты лица и растительность на нем, они могли бы взирать на свое отражение в зеркале.

— …и теперь его страна сможет продолжать войну против Среднего Аэриу, — неторопливо и не спуская глаз с внезапных гостей, договорила правительница сиххё.

Застигнутый врасплох таким продолжением такого вступления Морхольт всё же быстро сложил в голове два плюс два, и мрачно набычился, яростно стискивая в кулаке рукоять широкого меча.

— Какое дело столетия назад сгинувшему народу может быть до того, с кем и когда воюет мое королевство?!

— И как вы вообще попали к нам? — воинственно выглянул из-за плеча сюзерена Бриггст.

— И — самое главное — как вернулись сюда? — въедливо прищурился на Аеда Огрин, словно главный инквизитор на показательных выступлениях. — Вы ж еще вчера плели нам сказки, будто сиххё, выбравшиеся на Белый Свет, остаются там до конца дней своих!..

— И что мы никогда не сможем вернуться домой! — обвиняюще поддержала его Эссельте.

— Вы всё это время нам лгали? — растеряно обвел глазами окружавших его женщин Друстан. — Но зачем? Почему? За что? Что мы…

И никто-никто не обращал внимания на потрясенное бормотание самого Конначты: "Спасен?.. Спасен?.. Спасен?.. Да к сиххё драным такое спасение!!!.. У Морхольта я хоть в безопасности сидел!.."

— Погодите, постойте, этому наверняка есть логичное объяснение, — не без труда вынырнув из глубины своих страданий, торопливо выступил на защиту хозяев лукоморский царевич. — Похоже, что мы упускаем из виду что-то важное, и поэтому самое простое кажется непонятным… Арнегунд, ты не могла бы…

Королева, тщательно сохраняя нейтральное выражение лица, сделала шаг навстречу Иванушке и согласно склонила голову.

— Ты прав, человек Иван. История за историю. Спасение за спасение. Кровь за кровь.

— Садитесь, люди. Это будет долгий рассказ, — сделал приглашающий жест рукой Аед. — И обещайте, что бы вы ни услышали, забыть на время, что мы с вами были врагами дольше, чем живут мегалослонты. Просто послушайте. Решать и махать мечами будете потом.

Заметив, что недвусмысленный взор старика при этих словах остановился именно на нем, герцог Руадан вызывающе скривил губы и усмехнулся.

— Не бойтесь. Как победитель я великодушен.

— А как побежденный? — устало скользнула по нему взглядом цвета расплавленного серебра королева, первая опустилась на сложенную вдвое куртку и, подождав, пока люди последуют ее примеру, подтянув под себя Масдая, начала свое повествование.

— Как вы, наверное, догадываетесь, с той самой секунды, когда наш народ попал в Сумрачный мир, он стал пытаться покинуть его. Не буду описывать, сколько попыток было сделано, сколько неудач нас постигло и сколько жизней сиххё, ушедших через круги Морхольта — вечно проклинаемого тезки нашего… гостя… было потеряно под солнцем Аэриу, в одночасье ставшим из родного враждебным к нам. Мы не могли бы знать об их печальной судьбе, и с радостью последовали бы за ними — и погибли бы — все до единого, если бы не искусство наших Видящих — ведунов и ведуний, как называли их вы, люди. Искусства чрезвычайно редкого среди сиххё, но, к счастью, неизменно проявляющегося из поколения в поколение. Они могут чувствовать… как бы видеть… что происходит в Аэриу… пусть даже урывками… и иногда не понимая всей полноты и значения… но это великий дар. Дар, которым в нашем поколении обладают… обладали… лишь трое сиххё. Три сестры. Две из которых — необыкновенно сильные ведуньи: Федельм и Мессаш. Третьей была я. Сразу скажу, что из нас троих я — самая слабая в искусстве Видения, и поэтому всерьез мои способности рядом с возможностями моих сестер, никто, включая меня саму, никогда не принимал…

— Скромность украшает не только человека, — с важным видом одобрительно кивнул Агафон.

Арнегунд, криво усмехнувшись ремарке, меж тем продолжала:

— Самой искусной Видящей из когда-либо рожденных в Сумрачном мире была Федельм. Именно она, и никто иной, первой за много веков, блуждая в трансе по нашим мирам, наткнулась на разум человека, обладающего таким же необыкновенным даром, как она. Именно она смогла поговорить с ним. И именно ей принадлежал этот план…

— И кто же был этот даровитый? — слегка ревниво полюбопытствовал волшебник.

— Один ведун по имени Финниан. Единственный при дворе Мелора, короля Северного Аэриу.

— Эйтна! — яростно сверкнул очами Морхольт.

Арнегунд неохотно кивнула.

— Вы его так называете.

— И что же было дальше? — не удержался любопытный Кириан, на секунду отрываясь от своего блокнотика, где он энергично конспектировал слова королевы — несомненно, с целью превращения в очередную балладу — хит римейков за рубежом и нарушений копирайта дома.

— Не стану утомлять вас скучными подробностями, — произнесла повелительница сиххё универсальную формулу сокрытия всего самого интересного и загадочного, — но Федельм смогла убедить Финниана, а через него — Мелора, что несколько сотен отборных стрелков сиххё могли бы оказать неоценимую помощь в их намечающейся войне со Средним Аэриу.

— С Уладом!!! — снова свирепо вскинулся Руадан. — И что же этот безвольный слизняк Мелор пообещал вам в награду?

Арнегунд спокойно выдержала обжигающий гневом и обидой взгляд первого рыцаря короля Мугена, словно скрестила с ним мечи, и тихо, но твердо проговорила:

— Половину Улада.

— ЧТО???!!!

— Южную половину, если быть точными, — с непроницаемым лицом ответила сиххё.

— Да как он посмел!!! Этот вонючий кусок…

— Тихо, — ласково придавила назад к ковру взбешенно подскочившего Морхольта мягкая, как обернутый подушками лом, длань отряга. — Дослушаем, выберемся отсюда — и пойдем начистим ему парсуну вместе. Приличные люди так не делают.

Прорычав что-то неразборчиво-угрожающее, Руадан всё же позволили себя усадить, стиснул зубы, сжал кулаки и втянул голову в плечи, словно лев, изготовившийся к прыжку.

— Как эти ваши… мерзавцы… попали к нам? — хрипло прорычал он.

Промелькнула ли по подчеркнуто-бесстрастному лику Арнегунд тень горькой усмешки, или скудный серый свет просто закрыла бурая туча, люди так и не поняли, ибо королева, сосредоточенно уперев в землю неподвижный взгляд, тут же продолжила:

— Именно Федельм, вместе с Финнианом, придумала, как сиххё смогут попасть в Аэриу и остаться в живых, день или ночь. Для этого кровный наследник Морхольта, договаривавшегося на Круглой поляне, должен добровольно позволить открыть проход между нашими мирами. Если бы люди захотели попасть в Сумрачный мир и вернуться, добровольное разрешение должен был бы дать наследник Айнмера — предводителя сиххё, потерявшего Аэриу. Наследник же был бы должен держать Врата — круг Морхольта, как называем их мы — открытыми, как делал это… с помощью своего ведуна, конечно… Мелор.

— А та шестерка в Уладе?.. — вопросительно склонила голову Серафима.

— Была пропущена переодетым в местного дворянчика сыном Мелора. Он же нанял и проводил до места так удачно подвернувшихся в порту артистов из круглого балагана. Сначала-то они планировали выкладывать круг из камней, или из других предметов…

— Финниан был с ним?

— Нет, другой ведун. Какой — не имеет значения, пока есть кровный родич, чтобы открыть Врата.

— А с вашей стороны? — почуявший профессиональным нюхом невидимую пока другим людям зацепку, резко вставил свой вопрос маг.

Арнегунд сжала пальцы и побледнела.

— С нашей стороны… тоже должен быть родич… и ведун.

Сиххё, поняв первыми что-то, недоступное пока людям, тихо охнули.

— В пятерке Конлеса… — словно не слыша реакции подданных, чуть хрипло продолжила королева, — была Мессаш. Как ведунья… и как кровь Айнмера.

Наступила неловкая, конфузливая тишина.

— Нам очень… очень жаль… — первым прервал ее Иванушка, с болью и виной заглянув в опущенные глаза Арнегунд. — Прими наши… соболезнования…

Правительница сиххё еле заметно опустила голову, не выдавая более ничем, что слышала слова человека, и напряженно уставилась на свои колени.

— К-кабуча… — скривился маг и растеряно оглядел сначала своих друзей, потом враждебно притихших сиххё. — Вот ведь как бывает на Белом Свете…

Сенька с Олафом переглянулись и беспомощно пожали плечами.

— Извини, Арнегунд… — за них обоих проговорила царевна. — Но у нас не было другого выхода. Мы всего лишь защищались. Всё было по-честному.

Та снова плавно — будто боялась расплескать что-то — опустила и подняла голову в медленной пародии на кивок, и снова застыла.

— Ваша сестра вот огорчится-то, когда узнает… — неловко сжимая и разжимая пальцы на рукояти топора, лишь бы не молчать, пробасил невпопад Олаф.

— Если узнает, — хмуро поправил его Аед. — Она пропала с месяц назад.

— Бедная, бедная Арнегунд… — сочувственно взметнула брови Эссельте, позабыв про свои переживания, вмиг показавшиеся ей самой таким ничтожными и мелкими, подбежала к ней, опустилась рядом на колени и бережно положила руку ей на плечо. — Как зла бывает судьба… как это ужасно… Как это случилось?.. Может?..

— Может, она еще отыщется? — соболезнуя, сделал несколько шагов к королеве и нерешительно остановился Друстан. — Ведь никто не видел ее… э-э-э?..

— Нет, ее тела не видел никто, — легко угадав пропущенное слово за тактичным мычанием лекаря, отрицательно покачал головой старейшина Рудной. — Но и следов — тоже. Просто пошла в холмы на другой берег Широкой за травами — и исчезла…

И тут его, да и остальных сиххё, если судить по реакции — коллективному вздоху ужаса — почти одновременно посетила одна и та же мысль.

— А кто же теперь откроет Врата?!

— Я… я смогу… — быстро мазнув по покрасневшему, мокрому от слез лицу жестким рукавом, Арнегунд обернулась на испуганно повскакивавших с мест беженцев — и боль и скорбь сестры, потерявшей последнюю сестру, под сокрушительным усилием воли на глазах уступили место подчеркнутому спокойствию и деловитой сосредоточенности мудрой правительницы. — Мессаш… перед тем, как уйти с Конлесом… показывала мне, как это сделать. Просто так. На всякий случай…

Голос девушки едва не сорвался на всхлип, но она удержалась.

Сделав несколько прерывистых вдохов-выдохов, Арнегунд снова сумела ухватить ускользающую, как выдрокобра в воде, невозмутимость за хвост, сжала кулаки так, что ногти до крови впились в грязные ладони, и размеренно продолжила, глядя невидяще на встревоженные лица соплеменников сквозь мутную пелену слез:

— Я… никогда сама этого не делала… но, я думаю… нет, я уверена… что я смогу повторить. Она… всё очень хорошо объяснила. Да. Я смогу. Конечно. Обязательно. Непременно. Смогу.

Сомнения различной степени интенсивности пронеслись табуном взбесившихся гиперпотамов по лицам сиххё, но вариантов у них было не слишком много.

Можно было верить королеве и надеяться на скорую встречу с родными.

А можно было не верить и не надеяться.

К чести беглецов, выбравших второй вариант среди них почти не было.

Тем временем королева отвернулась как бы невзначай, несколько раз ожесточенно провела ладонью по глазам, решительно сжала губы, вдохнула еще раз, выдохнула, и снова заговорила, чуть хрипло, но уверенно, будто ничего не случилось.

— Если у вас, мои дорогие сиххё, вопросов больше нет, то сразу, как только вернется разъезд, мы выступаем в Плес. Там забираем оставшихся, открываем Врата, и покидаем этот богами и духами проклятый мир навсегда. Наши гости, — она обернулась на застывших у ковра людей, — если хотят, могут идти с нами в Плес, а потом — и в Серверный Аэриу. Путники из дальних краев Белого Света и правитель Восточного Аэриу со своими подданными будут с почетом приняты королем Мелором Добрым. Жители Среднего Аэриу… Я сделаю все, от меня зависящее, чтобы ваш плен был приятным и почетным.

— Да чтобы я… — взъярился Морхольт, хватаясь за оружие, но ровный, чуть печальный голос повелительницы сиххё заставил его взвыть от бессилия и исступленно швырнуть меч обратно в ножны:

— Если неволя вам претит, вы можете остаться здесь. В вашем распоряжении будет целая деревня и весь Сумрачный мир. Простите. Что бы ни делалось нами, какие бы сделки ни заключались с королем Северного Аэриу, мы не питаем к вам ни злобы, ни чувства мести. Просто мы очень хотим вернуться домой. Любой ценой.

— Вот именно: любой ценой! — ошпаренным гиперпотамом возопил Бриггст. — Да известно ли вам, за что его прозвали Добрым? За то, что он отменил закон, указывающий всем ворам рубить правую руку по плечо! Он сказал, что это — слишком жестоко! И вместо этого ворам в Эйтне теперь отрубают конечности лишь по локоть! Но обе!

Прокомментировать услышанное никто из аудитории не успел: Аед не по-стариковски резво вскочил с места и возбужденно ткнул пальцем в горизонт за спинами гостей:

— Патруль возвращается!

Вмиг люди и их обиды и амбиции были забыты, и беженцы, последовав примеру старейшины не существующего более Рудного, нетерпеливо поднялись с нагретых мест и вытянули шеи в ту сторону, откуда к ним приближалось густое облако пыли.

— Интересно, дорога свободна?..

— Щупальцеротов не видно?..

— Мегалослонтов?..

— Гиперпотамов?..

— Да уж… Спаси-упаси стаду под копыта попасть…

— Втопчут в землю и не заметят…

— Теперь, когда осталось всего ничего…

— Пыль стряхни с левого плеча, Боанн, а то сглазишь!..

— Да чего уж тут сглаживать… сглазивать… Куда уж хуже-то…

— Есть куда… Про Полевое вспомни…

— У меня в Полевом родичи жили…

— И у меня…

— И у меня…

— Да пребудут они в Светлых Землях…

— Да пребудут…

— Ничего, сами мы живы — и то хорошо…

— А кто там скачет, видно? Глянь, у тебя глаза получше моих…

— Амергин?..

— Не, Кримтан!..

— А, по-моему, Домнал…

— Домнал здесь!..

— Ну, значит, точно не он…

— Я ж говорю, Кримтан!..

— Хоть бы всё было в порядке, хоть бы…

Через несколько минут одинокий всадник1 остановился рядом с Арнегунд, спешился, закашлялся и, сняв с пояса флягу, принялся жадно пить большими глотками.

— Ну, что там, говори! — нетерпеливо подстегнул его Корк, мигом очутившийся рядом с разведчиком. — Не томи душу-то!

Но доклада от патрульного ждал не только он.

Серафима, не глядя по сторонам2 и не слишком церемонно раздвигая попадавшихся на пути сиххё, незамедлительно приблизилась к молодому воину с его необычным скакуном…

И, как назло, оказалась бок о бок с Иванушкой.

Разворачиваться и уходить было поздно.

Делать вид, что не заметила или не узнала — нелепо.

Побить — рука не поднималась.

Ругаться или плакать — не могла выбрать что-то одно.

Делать и то, и другое одновременно — не хватало опыта.

Другие стратегии поведения в голову подавленной, угрюмой царевне в голову приходить упорно отказывались, а из нечаянно пришедших и не успевших быть отвергнутыми на момент столкновения оставалась лишь одна, вычитанная давно в какой-то премудрой книжке: если ничего больше не можешь придумать, веди себя так, будто ничего не произошло.

Сказано — сделано, и Сенька, старательно показывая всем своим видом, что вовсе ни с кем ничего и не случилось3, равнодушно скользнула взглядом по споткнувшемуся от неожиданности мужу и с гипертрофированным любопытством уставилась на Фиртая.

----------

1 — Фиртай, как стало только тогда видно под толстым слоем болотной тины, лесной грязи и степной пыли.

2 — Вернее, очень старательно не глядя в одну конкретную сторону — в ту, где, по ее представлению, находился ее злополучный супруг.

3 — Точно так, как советовала книжка. Но в исполнении Серафимы это выглядело, будто год назад в ту памятную ночь в лукоморском лесу лесогорская царевна с яблоком Ярославны и отправившийся на поиски жар-птицы Иванушка просто разминулись.

---------

Это могло бы сработать.

Может быть.

Вполне вероятно.

Если бы завалявшаяся за креслом пыльная книжка, попавшаяся ей в руки во время поисков чего бы подложить под сломанную ножку стола, еще раньше не была прочитана Иваном, и из советов неизвестного мудреца по урегулированию семейных отношений ему больше всего не приглянулась бы рекомендация постараться загладить свою вину.

Какова его вина во всем произошедшем, царевич понимал не очень хорошо, но тем с большим энтузиазмом принялся он за ее заглаживание, отутюживание, утрамбовывание и бетонирование.

И поэтому, не успел Фиртай открыть рот для рапорта, как Иван, стоически набрав в грудь воздуха, выразительным шепотом сообщил на ухо той, кто по неподтвержденным свидетельским показаниям являлась его супругой:

— Ты… посмотри только… какое чудесное животное!

— Где? — подозрительно воззрилась на него царевна.

— Э-э-э-э… вот это? — смутился лукоморец и нерешительно кивнул в сторону утомленно опустившего голову единорога.

Сенька окинула незаинтересованным скользящим взглядом усталое пропыленное непарнокопытное, неопределенно промычала: "Да?..", и всерьез попыталась вслушаться в слова патрульного.

— Д-да, — по необъяснимой причине чувствуя уже себя виноватым не только перед Серафимой и Эссельте, но и перед всеми женщинами Белого Света вместе взятыми, убежденно подтвердил Иванушка, и торопливо продолжил:

— Ты погляди только… какой у него хвост… какая грива…

— Грязные и спутанные? — вопросительно посмотрела на него Сенька в ожидании так и не последовавшего развития мысли.

— Какая… стать… — с видом заслуженного эксперта по единороговодству вместо этого проговорил Иван.

— Бывает и лучше, — нетерпеливо отмахнулась царевна.

— Какой… — супруг ее сделал последнюю попытку выиграть проигранную еще вчера войну, — …рог!..

— Чего?..

— Р…рог?..

— Ну, и что?! — окончательно и бесповоротно потеряв нить доклада, раздраженно рявкнула Серафима. — Если это единорог, у него должен быть рог, и что дальше?! Рог как рог! Я что, по-твоему, рогов раньше не видела?! И вообще, ты можешь хоть раз молча послушать, когда говорят что-то, от чего зависит твоя жизнь, или у тебя от общения с этой… фифой расфуфыренной… мозги вообще порозовели и съехали набекрень?! Извини.

— Эссельте тебе не фуфа расфифи… фифи расфуфу… фуфы… расфыфы… — с негодованием взвился было Иванушка, но, не в силах одолеть предложенную женскую скороговорку, мрачно прищурился и договорил: — Она не такая, к твоему сведению! Вот!

— А какая? — саркастично уставилась на него царевна. — Мамзель ряженая! Финтифлюшка напомаженная! Вертихвостка выпендрючная! Вот она кто! К твоему сведению!

— Она… она… — растеряно заморгал глазами лукоморец, кое-как собрался с кинувшимися врассыпную под жгучим взором супруги мыслями, и обиженно объявил: — …она — настоящая дама! И никогда не позволяла себе разговаривать со мной в таком тоне, между прочим!

— Это потому, что ты никогда не бубнил ей под ухо всякую сентиментальную чушь, когда она пыталась расслышать, что рассказывает разведчик! — жарко выпалила в свою защиту Сенька, воинственно скрестила на груди руки и, оскорбленная в лучших чувствах1, демонстративно отвернулась.

Похоже, праздник воссоединения семьи отменялся на неопределенное время.

----------

1 — А также в чувствах похуже, чувствах так себе, и чувствах совсем ни в одни ворота.

----------

Вести, принесенные Фиртаем, для разнообразия были хорошими.

Ни щупальцеротов, ни мегалослонтов, ни шестиногих семируков, ни другой живности, страдающей повышенной агрессивностью вкупе с неутолимым аппетитом, поблизости от их маршрута обнаружено не было.

Крупное стадо гиперпотамов прошло недавно с водопоя, а это значило, что вернется оно не скоро — народная примета.

От стада отбился захромавший детеныш, и это была еще одна народная примета — к вкусному обеду.

Который и поджидал измученных, изголодавшихся беглецов, когда вслед за повеселевшим разведчиком они через полтора часа дотащились до ложбины меж двух холмов, к тому времени уже превращенной патрульными в походную точку общепита.

Еще через полдня, ближе к вечеру1, на горизонте показались дымы — но не пожарищ, как екнуло сперва сердце и у самых завзятых оптимистов, а простые, мирные, домашние, уносящие в воздух ароматы жареного мяса и свежего хлеба.

Дома.

Наконец, они были дома.

----------

1 — Хоть люди и под страхом вечного поселения в Сумрачном мире не смогли бы отличить здесь день от ночи.

----------

Масдай, отданный людьми в аренду хозяевам и превращенный теми в смесь летающего госпиталя и разведывательного комплекса с насупленной не хуже пасмурного Сумрачного дня Серафимой в роли пилота, в несколько минут домчался до Плеса, напугал и изумил безмятежно готовящихся ко сну сиххё, сгрузил раненых и новости, взял на борт срочно собранные со столов по всей деревне хлеб, мясо и воду, и снова птицей понесся к из последних сил переставляющей ноги и копыта колонне.

Подкрепив на ходу силы нежданным гостинцем, люди и сиххё с энтузиазмом двинулись вперед, и через три часа достигли лихорадочно гудящего и готовящегося к их прибытию Плеса.

Двухмесячные запасы деревни были экстренно извлечены из амбаров и сусеков и превращены в изобильный горячий ужин, столы накрыты прямо на улице, как во время праздника, все скамьи, до последней табуретки, выволочены из домов, и измотанным до предела беженцам лишь оставалось смыть у каменных колод при колодцах пыль дорог, занять места и взять в руки ложки.

Когда первый голод был утолен, настало время известий и скорби.

После — время сна.

Утром — а, может, и днем, кто их тут разберет — время покинуть хмурый мир, ставший им временным приютом, навсегда.

Ночь — а, точнее, то время, которое сиххё считалось в Сумрачном мире ночью — прошла для измученных морально и физически людей незаметно.

Как почетных гостей — или заложников? — их разместили не под открыты небом, вместе с подавляющей частью беженцев, а в тесных приземистых глинобитных домиках, отыскав местечки среди хозяев, косящихся и кривящихся на вековечных врагов, превратившихся в одночасье в друзей.

Как единственные женщины среди людей, Сенька и Эссельте получили от галантного старейшины Плеса Хадрона в совладение одну и так не слишком широкую лежанку в его доме, в компании еще десятка беженок, расположившихся на одеялах на полу, и вежливое пожелание сладких сновидений.

И той, и другой больше всего на Белом и Сумрачном Свете хотелось уйти спать на улицу, или, на худой конец, к народу, на пол, но и та, и другая по одной и той же причине1, остались на жестком колючем матрасе, спина к спине, и теперь обе тихо мучились, пыхтя и ворочаясь. Эссельте — то и дело стукаясь то коленками, то лбом, то носом об стенку, Серафима — опасно балансируя на самом краю кровати, над сладко посапывающей внизу Сионаш.

Первой противостояния не выдержала Сенька.

— Слушай, ты… — ухитрившись вывернуться на сто восемьдесят градусов без помощи подручных средств в виде соседки, прошипела она в ненавистный затылок. — Ты это дело брось, я тебе честно говорю.

— Какое дело? — перестала возиться окончательно притиснутая к стенке принцесса и попыталась повторить трюк царевны.

После третьей неудачи она сдалась, вывернула шею, рискуя вообще ее себе свернуть, и замерла, предпочтя общение в таком положении разговору со стеной.

— К моему мужу приставать, вот какое, — хмуро прошептала ей в самое ухо Серафима. — Не твое — вот и не трожь.

— Очень мне надо его трогать! — гордо фыркнула в сухую штукатурку гвентянка, но тут же, словно спохватившись, поспешила нахально добавить: — Мы с ним любим друг друга и хотим пожениться сразу, как только окажемся дома!

— Он не может жениться! — сквозь стиснутые зубы прорычала царевна.

— Это еще почему? — просипела принцесса, снова и безуспешно постаравшись вывернуть шею подобно сове, дабы оказаться с противницей лицом к лицу, а не лицом к уху.

— По кочану! — мстительно сострила Сенька.

— По какому кочану? — выказала полное отсутствие чувства юмора соперница.

— По зеленому… — сердито пробормотала Серафима. — На мне он женат, вот по какому. И по закону так и останется.

— Это по вашему закону! — высокомерно вздернула нос и больно ткнулась им в стену Эссельте. — А у нас дома закон — это мой папа! И как я попрошу, так он и сделает!

— А мы заявим протест!

— Да заявляйте!

— Объявим бойкот!

— Да объявляйте!

— Начнем войну!

— Да начинайте!

Сенька на мгновение задумалась2.

Потом задумалась еще на несколько.

Потом еще.

Как бы поступил на моем месте этот бабник?..

---------

1 — Естественно, такой: "Пусть мне будет плохо, но ей-то точно будет еще хуже. А если ей так уж не нравится мое присутствие, то пусть она и уходит".

2 — "Дернуть ее за волосы сначала, пнуть под зад или въехать кулаком в ухо?.. Или сразу придушить?"

----------

— Слушай, — наконец, стиснув зубы и засунув сжатые кулаки подмышки — для верности — прошептала она притихшей — словно прочитавшей ее предыдущие мысли — противнице. — Неужели ты и вправду тоже ничего не помнишь?

— Чего это я не помню? — настороженно отозвалась гвентянка, словно всё еще ожидая если не тычка, то подвоха.

— Ну… как ты Друстана своего с тринадцати лет любила, — умудрилась пожать плечами на грани вывиха, царевна. — Как он тебя. Как вы ото всех скрывались. От отца, от брата, от Огрина в первую очередь… Как он тебя зверюшек всяких лечить учил. А потом утешал, когда они от твоего лечения дохли. Какие он тебе стихи писал. Какие ты ему цветы дарила. Как он их в книжках засушивал, а его учитель решил, что он гербарий собирает, отругал, что бессистемно и однобоко, и заставил засушивать и репейники с полынями всякие тоже. Как ты утопиться хотела ночью в шторм, когда про Улад узнала. Как он тебя из воды вытаскивал, а ты отбивалась… Как вас обоих чуть в открытое море потом не унесло… Как он тебя убеждал, что всё хорошо будет, что вся жизнь у вас впереди… хоть и сам не верил… лишь бы тебя приободрить… Как потом, на корабле, от Морхольта убежать уговаривал?.. Не помнишь?

— А ты откуда всё это знаешь? — спустя полминуты напряженного, наэлектризованного громами и молниями молчания почти враждебно прошептала принцесса.

— Он сам рассказывал, — сконфуженно пробормотала Сенька, чувствуя себя так, будто невзначай выболтала пребывающему в неведении тяжелобольному его диагноз. — На корабле. Когда понял, что натворил. Ну, с зельем со своим. И признавался. Ты ведь Ивана не по-настоящему любишь, а только из-за его алхимии.

Эссельте снова напряглась.

— Ну, и что, что алхимия. Какая разница? Всё равно ведь… люблю? Значит, так и должно быть?

— Ну… вот подумай сама. Это у тебя вроде заболевания поучается, — по наитию вывела смелую медицинскую гипотезу царевна. — Бывает же так, что выпьешь или съешь какую-нибудь гадость — и полощет тебя потом — выворачивает весь день. Но ты же не говоришь, что так и должно быть?

Гвентянка снова умолкла.

Когда Серафима уже решила, что та уснула, и начала подумывать, а не последовать ли заразительному примеру тоже, принцесса тихо вздохнула и прошептала:

— Не знаю… Зелье или нет, но в те минуты, когда я думаю про Друстана… то есть, когда мне удается сдерживаться, чтобы при одной мысли о нем не вскочить и не побежать наорать на него… или не начать стучать ему по голове его же книжкой знахарской… пока не вобью по уши в сапоги… я чувствую, что он… короче, я ничего не помню, что было до нашей встречи в деревне сиххё. Нисколечко. Друстан — он, конечно, внимательный, добрый, умный, смелый, заботливый, находчивый, надежный, образованный, стихи пишет… замечательные… какие нашему придворному барду и не снились… А Айвен… Айвен… он отважный… и… и… и…

Эссельте снова умолкла, лихорадочно подыскивая добавочные слова похвалы для ее лукоморской зазнобы, и снова надолго.

— Наверное, ты права… — грустно признала она в конце концов и выдохнув еле слышно. — Айвен — это как болезнь. Это абсолютно не мой тип мужчины… Мне никогда не нравились ни блондины, ни воины, ни иностранцы… Нам даже поговорить с ним не о чем! Он меня совершенно не понимает! Мы не ссоримся только когда не видим друг друга… Ух… болван… идиот… растяпа… не знаю, что бы сделала!.. Своими руками!!!..

— Иван не растяпа, — без особого убеждения, скорее лишь из чувства противоречия, встала на защиту супруга царевна.

— Да я не про него… — глухо всхлипнула Эссельте, уткнулась лбом в стенку, и плечи ее затряслись, мелко и отрывисто.

— Ты чего, ты чего… — испугалась Сенька, импульсивно подняла свободную руку, опустила, подняла снова, и неуверенно и осторожно положила на плечо плачущей гвентянке. — Не реви, Селя… Всё образуется… Всё разберется… не реви… народ перебудишь… всё должно кончиться хорошо… наверное… скорее всего… я надеюсь… зачем-то… дура… дура… дура… ду…ра… не…ре…ви…

Так, одиноко оплакивая свои незадавшиеся молодые жизни, две девушки — то ли соперницы, то ли товарищи по несчастью — тихо отошли ко сну.

А наутро наступило время магии.

Не успели сиххё и гости Плеса продрать глаза, как все дома, сарайки, курятники и импровизированные палатки и навесы на улицах переполненной деревни уже оббегал Фиртай с известием о том, что ночью Арнегунд смогла связаться с Финнианом, магом людей из Северного Аэриу. Тот разбудил короля Мелора, по счастью оказавшегося рядом, в лагере своего готового к первому сражению войска, и оба согласились отложить начало боевых действий на день и открыть Врата сегодня, за три часа до полудня, на неделю раньше оговоренного срока.

Наспех позавтракав остатками ужина, загрузив на возы упакованные в дальнюю дорогу пожитки и собрав в кучу домашнюю живность, все две с половиной сотни сиххё и сорок четыре единорога организованно собрались далеко за околицей, у подножия холма, на пологом берегу Широкой. Люди, оказавшись в подавляющем меньшинстве, ненавязчиво держались на заднем плане рыхлой кучкой, распавшейся бы на мелкие группки при других обстоятельствах за два счета.

Река, словно в насмешку над присвоенным ей пришлым народом названием, в этом месте была мелководной и узкой: всего пара десятков шагов по видному сквозь прозрачные струи каменистому дну отделяла облюбованный для перехода в мир иной пятачок от обрывистого противоположного берега, изрытого норами вездесущих земляных орлов.

Потревоженные таким необычным и непонятным собранием обитатели нор неистово кружились над толпой, время от времени раздраженно пикируя с растопыренными когтями и разинутыми кривыми клювами на отдельно стоящего двуногого или четвероногого. К счастью для беженцев1, пока все атаки заканчивались сорванными и порванными шапками, встрепанными волосами, легким испугом, и серией непечатных слов в адрес местной фауны.

----------

1 — И для орлов тоже: некоторые сиххё с сожалением теребили в руках луки, зловеще щурясь на вредных птиц.

---------

Потолкавшись немного за плотно сбившимися в непроходимую стену спинами хозяев, и придя к выводу, что самого интересного им с галерки не разглядеть, хоть стой, хоть подрыгивай, люди отошли немного в сторону и взобрались на склон близлежащего холма. Там назойливые повелители птичьего царства их не беспокоили, а происходящее было видно было не в пример лучше, чем даже во втором или в третьем ряду.

И весьма вовремя — ибо магическое действо уже было в полном разгаре.

На круглой каменной плите, окруженной по периметру стоячими валунами с меловыми рунами, лицом к украшенной бивнями мегалослонта незамкнутой арке, с закрытыми глазами и закатанными по локоть рукавами просторной рубахи стояла Арнегунд. В правой руке ее был зажат маленький нож. С медного лезвия его на высеченный в плите двойной круг капала алая кровь. Губы королевы при этом медленно шевелились — то ли отсчитывая капли, то ли произнося заклятье, то ли взывая к невидимому собеседнику.

— Отсталая технология, прошлый век, — окинув взглядом сцену, пренебрежительно фыркнул Агафон. — Всем просвещенным людям давно известно, что заклинание открытия портала можно активировать при помощи килограмма мухоморов и литра водки. Опция к первому пункту — десять пирожков с маком.

— Если всё так просто, чего ж мы до сих пор тут делаем? — ядовито полюбопытствовал Кириан.

— Давай ингредиенты, — снисходительно повел плечами чародей, но комментариями больше не разражался, и досматривали ритуал люди уже в полной тишине.

Хотя, досматривать после этого особенно было нечего.

С последними словами, сорвавшимися с бледных напряженных губ повелительницы сиххё, пространство меж рогов арки завибрировало, заколыхалось, заходило волнами, будто воздух там в пару мгновений раскалился как над плавильной печью, и из ниоткуда, прямо под ноги Арнегунд, упал первый луч.

Луч солнца.

Сиххё ахнули, отшатнулись было в благоговении, но тут же восторженно прихлынули, чтобы разглядеть чудо чудное, диво дивное получше. И тут дрожащий воздух словно вспыхнул фейерверком света и цветов, слепя непривычные глаза вековечных изгнанников, и вместо белесой равнодушной степи, серых холмов, свинцовых вод и бурых сланцев обрыва в проеме вырисовались изумрудные луга, лазурное небо, сверкающая золотыми бликами река и ослепительное — даже для людей — солнце.

— Солнце!!!..

— Аэриу!!!..

— Небо!!!..

— Арнегунд!!!..

— Боги всемогущие, это дом, это наш дом, наш Аэриу!!!..

Восхищенные, восторженные, счастливые голоса слились в радостный гул, и толпа возвращающихся домой — теперь воистину домой — беженцев тронулась с места, подобно снежной лавине — робкий шаг за робким шагом вперед, к брызжущей сияньем и красками картине словно из самого волшебного их сна — будто влекомые неведомыми чудесными чарами…

Подобно отражению в странном зеркале, напротив королевы сиххё, спиной к земле обетованной, стояли двое людей — невысокий мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, в лиловом балахоне, украшенном мистическими символами и звездами, и одетый в черную бархатную куртку, украшенную массивной золотой цепью, надменный блондин средних лет. Короткие его прямые волосы перехватывал толстый, тускло поблескивающий золотой обруч.

— Как на бочке, — презрительно скривился Бриггст. — И цепь купеческая. Фи. Полное отсутствие вкуса. Вот уж воистину: деньги есть — ума не надо. Кхм… Неужели это я сказал? Об этом надо пофилософствовать…

Невысокий сжимал в кулаке серебряный нож для ритуалов. Надменный протягивал вперед руку. Из глубокого пореза на предплечье на камни медленно сочилась кровь.

При виде Арнегунд король Мелор — ибо это был ни кто иной, как он — прекратил разглядывать свою рану и беззастенчиво вперился в правительницу сиххё оценивающим взором, словно барышник в предлагаемую к продаже лошадь, или один противник в другого.

Королева дрогнула, застигнутая врасплох циничной откровенностью, вспыхнула до корней волос и быстро опустила очи долу. Но, почувствовав на плече уверенную руку Аеда, подхватила брошенную перчатку вызова, горделиво вскинула голову, и почти нахально ответила Мелору тем же.

Довольный — или недовольный увиденным — на таком расстоянии ни разобрать, ни понять подобные тонкости было невозможно — король эйтнов прилежно сложил губы в улыбку и сделал широкий жест левой, нетронутой, рукой:

— Проходите, гости дорогие. Проходите. Чувствуйте себя как дома.

— Мы и есть дома, — донеслись до людей на холме торжественные, звонкие слова Арнегунд. — Аэриу — наш дом. Но мы готовы забыть поросшие мхом и быльем дела давно минувших дней, и протянуть людям руку не как гостям, не как забредшим случайным странникам, но как соседям. Добрым соседям. Земли Аэриу велики, и места там хватит на всех.

Улыбка короля закаменела на мгновение, но скоро вернулась к жизни.

— Земли Улада велики. Места там хватит на всех, — согласно кивнул он, ироничным эхом перевирая слова правительницы сиххё. — Проходите. Новая жизнь ждет вас. Новые свершения — нас. Солнечный день — добрая примета для любых начинаний. Милости прошу… соседи.

С этими словами Мелор сделал знак своему волшебнику, и оба они отошли вбок, открывая дорогу застывшим на грани света и сумрака беженцам.

— Благодарю вас от лица всего моего народа, — со скромным достоинством склонила голову королева, и первая сделала шаг вперед.

Шаг в новый мир.

В новое будущее.

Шаг в прошлое.

За ней в круг яркого света и солнца решительно и отважно ступил Аед. За ним — Хадрон. Следом — Сионаш, Боанн, Корк, Домнал…

Вслед за первыми, самыми смелыми — или самыми нетерпеливыми — к сияющему чуду потянулись, полились, а потом и хлынули сиххё всех возрастов — суровые матроны с натруженными руками, девушки с малышами на руках, бдительные старики с луками вместо посохов, их жены с узлами немудрящего скарба за спинами, дети — мал-мала-меньше… Погромыхивая глухо на камнях, за пешими потянулись возы с добром и ранеными, и — замыкая колонну — мужчины, оставленные товарищами по оружию защищать своих соплеменников.

Задачу свою они выполнили, как могли.

Теперь бояться было нечего.

Теперь они были дома.

Самыми последними шли люди — недавние пленники Сумрачного мира.

Гвентяне важно выступали впереди, скрывая за напыщенностью смутные сомнения и опасения. За ними ровной шеренгой, с Иваном и Серафимой в роли фланговых, шествовала сборная Белого Света по нейтрализации Гаурдака. В самом конце, неуверенно и неохотно, точно всё еще не определившись, выходить им на милость известного полным отсутствием таковой добряка Мелора, или рискнуть и остаться в Сумрачном мире, тащились улады.

Когда последний человек переступил границу между мирами, правители обеих рас по сигналу Финниана встали лицом к лицу, протянули друг к другу руки и осторожно соприкоснулись ранами на предплечьях.

Глаза мага эйтнов и наследницы Айнмера встретились на секунду, словно подтверждая готовность к последнему этапу возвращения, и тут же закрылись.

Заботливо поддерживаемая при этом под локти Кримтаном и Амергином, бледная от напряжения Арнегунд стояла покачиваясь, плотно закрыв глаза и слабо шевеля губами, будто во сне.

Финниан, подобно ее отражению в зеркале, беззвучно бормоча непонятные слова с таким же отрешенным видом замер рядом со своим хозяином, непроизвольно навалившись на его плечо.

Кровь двух монархов смешалась.

Одинокая крупная капля, отделившись от скрещенных рук, с глухим звоном медного шара упала между ними на камни, и в то же мгновенье Врата в покинутый сиххё мир помутнели по краям, очертания их потеряли четкость и начали медленно, почти неуловимо, миллиметр за миллиметром, расплываться, теряясь в дневной голубизне эйтнянского неба.

— Дело сделано, — первым очнулся через две минуты от транса Финниан, мутным взором углядел, кто выступает в роли его подпорки, и моментально отпрыгнул от суверена, как мангуст от кобры.

Мелор удовлетворено хмыкнул и кивнул своим мыслям.

— Дело… с…сделано… — не размыкая век, измученным эхом повторила бледная как полотно Арнегунд, и только остатки упрямства и гордости не позволили ей осесть наземь или обвиснуть безвольной ношей на руках воинов.

— А теперь, друзья мои и недруги, добро пожаловать в Эйтн, — в толпе сбившихся в благоговейно глазеющую по сторонам кучу сиххё король отыскал цепким колючим взглядом пришедших с его новыми союзниками людей.

— От имени и по поручению своего народа объявляю тебе большое человеческое спасибо за гостеприимство и такое… необычное… спасение меня из плена, — напыщенно задрав к небу куцую бородку, обвел рукой присутствующих сиххё Конначта. — Конечно, я бы добрался до дома и без постороннего вмешательства, дай только время…

— Всегда знал, что гвентяне — народ благодарный, — сухо хмыкнул Мелор, и повернулся к Арнегунд.

— Твой народ может идти — для него мы приготовили лагерь за рекой, у леса, разбили палатки… Мост там… э-э-э… за вашими телегами. Если надо что-то еще…

Но королева его не слышала: лицо ее как по волшебству обрело давно утраченную живость, глаза сверкнули восторгом и радостно устремились в гущу энергично приветствующих кого-то сиххё.

— Габран!!!

Услышав выкрик, пятеро мужчин, окруженных плотным кольцом беженцев, обернулись, всё еще блаженно улыбаясь.

— Арнегунд!..

Один из них, самый высокий и молодой, проворно вырвался из рядов соплеменников и широкой уверенной поступью, очень скоро перешедшей на бодрый галоп, устремился к светящейся от счастья королеве.

Еще несколько секунд — и объятья их сомкнулись.

— Габран!.. Как я по тебе скучала!..

— Арни… любовь моя… иногда я думал, что не увижу тебя больше никогда…

— Эх, молодость, молодость… — снисходительно покривил губы в усмешке и отвернулся король эйтнов. — Мне бы их проблемы…

Холодный иронический взгляд его упал на Морхольта, судорожно сжимающего под прицелами десятка арбалетчиков рукояти мечей, и обреченно ссутулившегося и осунувшегося Бриггста.

— …И вам бы их проблемы, улады, — с недоброй улыбкой договорил он.

— Что ты собираешься с нами делать, эйтн? — с презрением потребовал ответа герцог, демонстративно игнорируя сгрудившихся вокруг него подобно усердным нянькам стрелков.

— Пока ничего особенного… — издевательски повел плечом и ухмыльнулся король.

Какие бы позы ни принимал гордый пленник, какие бы слова ни говорил, какие бы взоры ни бросал, и какими бы иллюзиями себя не тешил — он знал, кто был хозяином положения.

И ненавидел себя за это знание и бездействие больше, чем самого Мелора.

— …В замке одного из моих вассалов в паре километров отсюда есть восхитительно-сырое и холодное подземелье, которое и стало бы вашим вторым домом на некоторое время, если бы не заступничество ее впечатлительного сиххского величества, — с глумливой учтивостью продолжил Добрый. — Поэтому апартаменты вам буду выделены в одной из башен, под самой крышей. Все удобства, прекрасный вид из окна, море солнца и свежего воздуха… Обживайтесь, привыкайте. Про ваш первый дом я бы на вашем месте забыл. Не думаю, что вы его еще когда-нибудь увидите…

— Но?.. — жалобно вскинул брови граф Курнан. — Но как же?..

— Десятник, отберите оружие у пленных и уведите их, пока наши союзнички не забили мост своими рыдванами на полдня, — уже раздраженно и нетерпеливо закончил король и однозначно нахмурился1.

----------

1 — Это другие могли хмуриться многозначительно, или просто так, или как у кого получится. Мелор Добрый хмурился исключительно с одним значением, всегда одним и тем же, и лишний раз это значение его подданным напоминать было не нужно.

----------

Командир арбалетчиков нервно сглотнул и вытаращил глаза.

— Да, сир! Ну, чего встали? Оружие сюда! Руки за спину! Шаг вправо — побег! Шаг влево — возвращение из побега! Стреляем без предупреждения! Считаю до пяти!..

— Но нас можно обменять! Получить выкуп! — пришла вдруг в голову сокрушенному, потрясенному превратностями злодейки-судьбы графу обнадеживающая идея. — За нас дадут большие деньги! Товары! Драгоценности! Что угодно!..

— Всё это очень скоро я возьму сам — как военную добычу, — пренебрежительно отмахнулся король, и холодная жестокая улыбка заиграла на его тонких бесцветных губах. — Но это уже не ваша забота, улады. Уберите их отсюда. А будут пытаться изображать героев — убейте. Мне они, по большому счету, не нужны.

— Ты еще об этом пожалеешь, Мелор, — буравя злым горящим взглядом самодовольно усмехающегося короля эйтнов, процедил сквозь зубы Морхольт, выдернул из петли ремня ножны с коротким мечом, потом еще одним, и еще — из-за спины — и яростно швырнул его врагу под ноги — тот еле успел отскочить. — На. Подавись уладской сталью.

Глаза короля вспыхнули бешеным гневом, и на одно мгновение свидетелям сей сцены показалось, что он крикнет арбалетчикам стрелять, или сам набросится на наглого улада с мечом или кинжалом…

Но, похоже, в отношении недалекого и недлинного будущего своего строптивого недруга у Мелора Доброго появились другие планы. И, ласково улыбнувшись, так, что по спине Бриггста забегали, безуспешно пытаясь согреться, холодные мурашки, его добрейшее величество терпеливо кивнуло десятнику:

— Подбери уладские железки. Отдашь в замке мастеру-кузнецу. Пусть он их приберет. До моего особого указания.

— Так точно! Будет исполнено!

— Ступайте, — мягко улыбнулся король и повернулся к своему магу. — Пойдем к коням. И позови короля Габрана и его охрану — с женушками поворкуют после победы. Пообедаем в Холмищах с офицерами. Я приказывал без меня не начинать.

Иностранные дела на сегодня были завершены.

— Гости Эйтна, заморские путешественники, вас ждут лучшие покои Сторожевого замка, прошу проследовать за мной, — из-за спин арбалетчиков вынырнул наряженный в шелка и вельвет говорливый придворный, с галантным поклоном подхватил под локоток Эссельте, кидающую угрюмые взгляды то на молчаливого Иванушку, то на уныло погрузившегося в себя Друстана, и повлек за собой к мосту. — Нам туда, ваши величества, ваши высочества, направо, на тот берег. Замок из-за холма не видно, но он не так далеко. Горячие ванны, восхитительный обед, мягкие постели — всё готово к вашему прибытию… Десять минут — и мы на месте. Приятно прогуляться таким славным деньком. Налево не обращайте внимания, там Холмищи, простая деревня, хоть и большая, там сейчас стоит наше войско. Война, понимаете ли, война… суровые времена, суровые люди, суровые законы…

Толпа радостно гомонящих беженцев к этому времени тоже пришла в движение, понукаемая интендантами-эйтнами и, сиххё впереди, возы — сзади, неспешно тронулась к обещанному отдыху.

Иванушка плелся в самом хвосте и без того не слишком энергичной и воодушевленной группы побывавших в Сумрачном мире людей, искоса бросая ядовитые, но бессильные взоры на велеречивого эйтна, полностью завладевшего вниманием принцессы.

Что теперь делать, как жить дальше — он не представлял.

Неожиданная утренняя холодность Эссельте сводила его с ума, заставляя перебирать в мыслях сотни причин и тысячи способов, которыми можно было бы его непостижимую перед ней вину искупить. Но при повторном рассмотрении ни один из методов возвращения улыбки на лицо возлюбленной и благоволения — в ее сердце не выдерживал и самой снисходительной критики. Как бы ни начинались его воображаемые действия, как бы ни проходили, результат пред внутренним взором представал всегда один, и только один: отстраненное недоумение прекрасной гвентянки, и его неизменное поражение.

Она никогда меня не простит.

Они никогда на меня не посмотрит.

Она никогда меня не полюбит.

Как я ее.

В смысле, не полюбит так, как я ее люблю, а не в смысле, что я ее не люблю тоже…

Я ведь люблю ее?

Да, конечно, я ее люблю, какие тут могут быть вопросы!!! Ибо как можно не любить такую красивую, такую… такую… такую…

Мысли Иванушки, соскочивши с оборвавшейся вдруг накатанной дорожки, заметались истерично кругом в поисках дополнительного эпитета, восхваляющего принцессу и объясняющую, почему даже самый бесчувственный чурбан должен влюбиться в Эссельте с первого взгляда.

Такую нарядную?..

Такую модную?..

Такую болтли…

Нет!

Такую грациозную?..

Да! Грациозную, изящную, стройную, готовую по полчаса вертеться перед каждой встречной лужей и прудиком как перед зеркалом, разглядывая свое личико и поправляя прическу…

Но так делают все женщины!

Даже если попятам за тобой гонится враг и дорога каждая секунда?.. Это же идиотизм…

Или кокетство?..

Или это одно и то же?

Нет, это хорошо, это прекрасно, они, женщины, просто обязаны так поступать, во всех рыцарских романах они ведут себя именно так, когда отдавший им свое сердце герой спасает их из лап очередного колдуна, великана, дракона, Змея…

Кхм.

Причем тут Змей?

Змей, Змей, Змей, Змей…

При чем же тут Змей?..

Да, Господи, какая разница! Просто все дамы так устроены, что их постоянно надо защищать, оберегать, заботиться о них…

Вот!

А еще она беззащитная!

Если это считается за комплимент, конечно…

Конечно, считается! Ведь я себя чувствую рядом с ней самым настоящим богатырем, витязем былинным, ратоборцем легендарным, готовым горы своротить и реки вспять повернуть… зачем-то… А без нее…

Нет.

Если быть честным хотя бы перед собой, то рядом с ней я себя больше всего чувствую гиперпотамом в посудной лавке: хочу, не хочу — но обязательно что-нибудь да задену, сворочу, разобью, растопчу, испорчу…

А без нее — Иваном.

Просто Иваном.

Родства не помнящим…

Как всё просто и хорошо было в Сумрачном мире… и как все непонятно и необратимо исковеркалось в этом…

Испустив тяжелейший вздох с видом приговоренного к пятнадцати годам смертных казней, царевич остановился на самой горбушке неширокого каменного моста, положил руку на плоские неровные перила, приятно-теплые от полуденного солнца, и ностальгически оглянулся назад, надеясь отыскать хотя б едва заметный след от закрывшихся уже наверняка межмирных Врат, чтобы бросить последний взгляд на ставший для него и счастьем, и бедой мир…

И замер.

Портала не было.

На его месте зияла серыми тучами огромная, неровная, с каждой секундой увеличивающаяся дыра, уже выросшая до размера купеческого дома, и ничуть не собирающаяся на этом останавливаться.

Из чужих небес в испуганно отодвигающийся голубой небосвод Эйтна то и дело залетали, косясь на странно-зеленую землю настороженными оранжевыми глазами, любопытные земляные орлы…

Удивиться загадочному явлению Иванушка не успел.

Дальний крутой склон реки Широкой, источенный норами птиц и чуть видный с моста, вздулся вдруг, вспух, взбух, словно изнутри к яркому эйтнянскому свету пробивались какие-то чудовищные ростки, и стал осыпаться землей и суглинком прямо в воду, открывая широкие черные тоннели.

А из них, как из рога проклятого изобилия, посыпалась-полилась странная угольно-черная, угрожающе колышущаяся чем-то острым масса, покатилась по осыпи, по воде, по редкой седой траве — и прямо к ним.

Кто-то из идущих следом налетел на неподвижного лукоморца, заворчал, увидел выражение его лица, обернулся тоже…

И над мирной рекой, над тихой равниной, над веселыми толпами сиххё прокатился отчаянный, безысходный, испуганный крик:

— Гайны!!!..

Секундное замешательство, панический взгляд назад, рваный вздох изумления, смешанного с ужасом, и наполненный страхом и растерянностью вопль одуревшей птицей заметался над головами людей и беженцев:

— Гайны, гайны, гайны!!!..

И даже тем из людей, кто никогда не видел и не слышал про кровожадных обитателей Сумрачного мира, стало жутко.

— Кто это?..

— Зачем они?..

— Как?..

— Отчего?!..

— Врата, Врата разрушились!..

— Федельм!!! Сестра!!!..

Последний, полный ужаса и боли возглас принадлежал Арнегунд, но его уже никто не услышал.

Еще несколько мгновений — и с пасмурной блеклой территории иной вселенной через рваную дыру в ткани мирозданья на роскошное разнотравье Эйтна потекли улюлюкающие и размахивающие дубинами и копьями орды гайнов.

Единороги, впряженные в телеги, взвились на дыбы и взбесились, едва попутный ветер донес до них запах врага. Сталкиваясь на ходу, путаясь в постромках, падая, переворачивая возы, сбивая людей и сиххё, животные метались в истерике, намертво блокируя всяческий проход на мост.

Пешие путники с визгом и криками, бросая ношу, тоже рванулись прочь.

Те, что успели зайти на спасительный мост, словно обезумев, неслись к другому берегу, сшибая и давя друг друга. Те, что оказались позади телег, в ужасе бросились врассыпную по равнине, в последнем, сумасшедшем рывке надеясь обогнать свою смерть…

Под первыми же ударами азартно завывающих завоевателей пали сброшенные испуганными лошадьми Мелор, Финниан и дюжина придворных и офицеров из свиты короля. Габран со своими воинами едва успели сделать по несколько выстрелов, как смрадная, исступленно ревущая волна черных мохнатых тел накрыла и их, молотя дубинами и топча. Трещали, ломаясь, телеги и кости. Злобно рычали гайны, стараясь пробиться на мост сквозь нагромождение возов и их груза — но в воду не шли1. Дико, отчаянно ржали единороги…

---------

1 — Естественный отбор. Гайны, которые заходили в реки Сумрачного мира, потомства после себя не оставляли.

--------

В считанные минуты полотно моста опустело.

Гайны, увидевшие, что ловить им тут больше некого и нечего, и не горящие желанием перебираться сквозь завалы и неистово хлещущие копыта застрявших среди них единорогов, остановились в нерешительности, крутя дубинами и головами. Но уже через несколько секунд кто-то из их рядов — командир, или вождь — рявкнул нечто хриплое и гортанное, и вся орда послушно повернула плосколобые ушастые головы в сторону, противоположную реке.

В сторону Холмища.

Еще несколько выкриков на чужом, рвущем ухо языке — и застопорившееся войско взметнуло ввысь оружие и с ликующими воплями рвануло к виднеющейся на горизонте деревне.

Кроме полусотни захватчиков, отчего-то не сводивших глаз с Ивана.

— Боги милосердные… сколько их… сотни… тысячи… Боже мой, Боже мой…

Оглянувшись, царевич понял источник такого интереса врага, и напряженные бледные губы его дрогнули в еле заметном подобии улыбки.

За его спиной на нешироких перилах, как на насесте, с оружием наготове, пригнувшись и впившись глазами в противника, как и он сам, сидели Бриггст, Олаф, Морхольт во главе тройки эйтнянских арбалетчиков, Агафон, Ривал, Конначта, Кримтан, Амергин, Фиртай, Арнегунд, Друстан… и Серафима.

— Садимся на Масдая — и дадим им прокашляться, а, Агафон? — воинственно сверкнув голубыми, как все ледники Отрягии, очами, хищно оскалил зубы конунг.

— Большинством голосов принято, — недобро ухмыльнулся маг, нетерпеливо посмотрел направо, налево, на настил…

— Остается только выяснить, где?..

— Помогите!!!.. Спасите!!!..

— Что?..

Мгновенно повернувшись на звук, люди и сиххё поняли, что исходит он из-под моста.

Оттуда, где натужно вопя, боролся за свою жизнь в сонных водах местной речушки отважный Кириан.

Держась, подобно пресловутому утопающему, за Масдая.

— К-кабуча!!!..

— Болван!!!

— Встань немедленно и возьми ковер в руки!!!

— Быстро!!!

— Идиот!!!

— Тут глубины — метр!!!..

— Я нечаянно упал!.. Меня толкнули!.. Мост покачнулся!.. Голова закружилась!.. Черные бросили копьё!.. Дубину!.. Две дубины!..

— Дубина… Две дубины… Кретин!!!.. — свирепо взвыл Конначта, не сдержавшись, подхватил с настила оброненный беглецами котелок и исступленно запустил в опального кандидата если не в утопленники, то в висельники теперь — точно.

— Ай!..

Поднявшийся было на ноги менестрель снова с плеском обрушился в воду, увлекая за собой Масдая…

Не принимающая участие в гвентянской народной игре "обзови поэта" повелительница сиххё, белая, как саван, с глазами — океанами боли, не говоря ни слова неожиданно спрыгнула в реку и решительно стала пробираться к заполоненному телегами и гайнами берегу.

— Арнегунд, ты куда, постой!!! — вслед за королевой соскочил Кримтан.

За ним горохом посыпались все остальные.

— Габран мертв, ему не поможешь! — выкрикнул Амергин, с шумом и плеском рассекая мирные воды.

— Останься здесь!

— Иди на тот берег!

— Тут, похоже, везде мелко!

— Не ходи туда!!!..

— Габран мертв… да… я знаю… — давясь слезами и задыхаясь, отрывисто бросала на ходу через плечо взволнованным поданным и не менее обеспокоенным людям, королева. — Но там… там… я видела… я поняла, как они открыли Врата… не дали им закрыться… мы должны…

— Что?

— Что ты видела?

— Что поняла?

— Федельм!.. Федельм была там!.. Моя сестра!.. Они убили ее!.. На пороге Врат!.. Она была жива, а они ее убили!..

— И что? Что это значит, и что нам делать? — тревожно выкрикнул Агафон, не сводя глаз с угрожающе набухающего черным горизонта Сумрачной степи.

— Провалиться мне, если это не то, что я думаю… — перехватил его взгляд и нервно подернул плечами Морхольт.

— Новые черные твари… — поморщился страдальчески Ривал.

— И сколько их… — тоскливо протянул Друстан.

— Они… они убили ее… как будто снова… мы думали… а она была жива… жива… всё это время… — не слыша и не видя больше ничего, как в горячечном бреду сбивчиво бормотала Арнегунд, ступая с каждым шагом все медленнее и медленнее, — а они… они… они… и Габран… Габрана… Габрану…

Она остановилась, словно внутри нее, наконец, сломалась какая-то внутренняя пружина, доселе толкавшая ее вперед, медленно осела на колени на мелководье и закрыла лицо руками.

— Габран… Габран… Габран… Федельм… Боги… боги… боги… Габран… Габран…

Морхольт, закончив рассовывать по местам свои мечи, снова метнул беспокойный взгляд на неспешно расширяющуюся, готовую поглотить все, что бы ни попадалось у нее на пути, дыру в пространстве, схватил за плечи рыдающую королеву, поставил на ноги и яростно встряхнул.

— Что мы должны делать, женщина, не вой, говори, говори, говори!!!

Сиххё кинулись было на защиту, но Иванушка быстрым жестом остановил их:

— Тс-с-с!..

— Тело… убрать… с к-камня… В-Врат… — сквозь истеричные всхлипывания и выбивающие нервную дробь зубы прошептала Арнегунд. — Баланс… к-крови… н-нарушен…

— Это поможет? — резко бросил герцог.

— Д-да… я д-думаю…

— К-кабуча… — простонал Агафон. — Она думает…

— У тебя есть другие предложения? — огрызнулся Кримтан.

— Убраться сначала на другой берег, а потом на другой континент, — ответил почти искренне маг.

— Вперед! — махнул рукой Морхольт, выхватил меч и выпустил королеву.

Сделав рефлекторно шаг, ноги ее подкосились, и она со стоном снова опустилась в воду.

— Да чтоб вас сиххё драли!!! — взревел Руадан. — Возьмите ее на руки, кто-нибудь!!! Ты!..

Худощавый Друстан, в которого то ли нечаянно, промахнувшись мимо здоровяка Ривала, то ли злонамеренно попал палец герцога, робко кивнул, подхватил безвольно дрожащую девушку, взвалил на плечо, покачнулся, чуть не упал, удержался, стиснул зубы, сделал неуверенный, тяжелый шаг вперед…

Потом другой, третий, четвертый…

Когда после пятого он оглянулся по сторонам, вокруг никого уже не было.

А на берегу кипело сражение.

Олаф и Морхольт, как два ледокола среди торосов, с обеих рук рубили и крошили всё, что попадалось на их пути. Чуть поодаль бился Иван. Прикрывая их спины, держали оборону Конначта и Серафима. Из-за тележного завала, скромно притулившись с краю, неспешно, но метко стрелял эйтнянский арбалетчик — почему-то один — и быстро, но метко — сиххские лучники.

Двое.

Стоя в сторонке, по колено в воде, старательно вел беспорядочный огонь прыгучими пылающими мячиками Агафон, нанося ущерб не столько живой силе противника, сколько ее бойцовскому духу и черным шкурам: паленой шерстью поле боя воняло не на шутку.

Земля под ногами сражающихся уже была усеяна десятком-другим черных тел в различной степени агрессивности и бессознательности. С испугом лекарь заметил среди них неподвижную фигуру человека в знакомой одежде.

Бриггст.

Снова споткнувшись от неожиданности, знахарь едва не свалился в воду, когда Морхольт, оглянувшись, яростно прорычал:

— Тащи ее сюда!!! Мы должны успеть к камню вперед тех!!!..

Кого они имел виду под "теми" — объяснять никому было не надо: черная туча, стремительно надвигающаяся с холмистого горизонта Сумрачного мира, была уже вдвое, если не втрое ближе.

Друстан на миг опустил королеву на ноги, и она со стоном открыла затуманенные глаза.

— Габран…

— Умер, ваше величество, — мягко проговорил знахарь. — Я Друстан. Я помогу вам…

— Гайново седалище!.. — гневно вскинулась и тряхнула головой Арнегунд. — Я что, в обморок свалилась?..

— Да. Но всё будет хорошо, — поспешно добавил гвентянин.

— Кроме того, что уже не будет, — дернулись губы сиххё в угрюмой улыбке. — Идем.

— К Вратам?

— Да.

— Тогда бежим, ваше величество. Нам надо успеть вперед них.

Проследив быстро приобретающим ясность и остроту взглядом, куда указывал человек, королева вздрогнула.

— Гайнов нос… Скорее, скорей!!!..

Преодолев последние метры по воде, они помчались вдоль берега, взявшись за руки, Друстан впереди, как буксир, Арнегунд — сзади. Справа от них, так близко, что протяни руку — и останешься безе нее — кипела битва, сверкали клинки, вздымались и падали, подобно копру, громадные дубины, и кровь мешалась с бессвязными хриплыми выкриками ярости и боли. Несколько раз, пытаясь достать ускользающих врагов, гайны отвлекались от схватки, и тогда их палицы и копья свистели совсем рядом, заставляя отскакивать или падать, чтобы не стать еще одной жертвой этой жестокой битвы. Но выигрывая сантиметры, они проигрывали секунды, и каждый раз, вскочив на ноги, они в первую очередь в панике бросали взгляды на клубящуюся пылью черную тучу Сумрачного мира: далеко?.. близко?.. очень близко?..

Наконец, когда зияющий сумраком провал оказался метрах в десяти, отделенный от них всего лишь кучей ушастых, Друстан и королева остановились — в кои-то веки по своей воле — задыхаясь и ловя ртами горький, напоенный запахами войны и пылью воздух.

— Морхольт!!! — хватанув в последний раз порцию побольше, изо всей мочи прокричал лекарь. — Мы здесь!!! Здесь!!! У Врат!!! На берегу!!!

— Скажи им… что заходить можно… только через арку!.. — закашлявшись, выкрикнула сипло королева, и знахарь послушно проорал ее слова в сторону побоища, потом еще раз, и еще…

— А-а-а… вижу!!!.. Слышу!!!.. — гаркнул в ответ улад, перекрывая грохот боя, и через секунду — снова, уже сражающимся с ним людям: — Прорубаемся к дыре!!! Они уже там!!!

Гайны, словно почувствовав неладное, с новыми силами и остервенением набросились на врагов, но те уже не стремились заканчивать каждую схватку летальным ударом — лишь бы отбиться, лишь бы отбросить, лишь бы продавить, лишь бы пройти…

Упал и не смог подняться Ривал.

Конначта, прикрывая бок Олафа, принял удар дубины на разлетевшийся на кусочки клинок и бросился на землю, спасаясь от добивающего удара…

Но портал был уже совсем близко, несколько шагов — и вот он: незамкнутая арка, бивни мегалослонта, круглый плоский камень, изукрашенный залитыми кровью рунами…

Кровью Айнмера.

Кровью Федельм.

— Сюда!!!.. — проорал Олаф прижавшейся испуганно к урезу парочке, и принялся освобождать заветные метры неистовыми ударами последнего уцелевшего топора. — Быстро, тащи ее!!!

Громадный гайн, загораживающий проход, рухнул прямо на отряга в финальной попытке уничтожить врага, сбивая того с ног и придавливая всей своей массивной тушей.

Трое других, углядев такую возможность, бросили гонять по полю боя Сеньку и с радостными воплями кинулись добивать упавшего конунга.

Иван, отчаянно оря, кинулся им наперерез…

— Сюда ее!!! — снова проревел герцог Руадан, как раненый бык, но Друстану повторного приглашения не требовалось: он вскочил и бросился бежать, очертя голову, увлекая за собой королеву в образовавшийся на несколько мгновений коридор…

Морхольт нырнул в арку первым.

Он тут же схватил неподвижное тело сиххё и оттащил с плиты на блеклую утоптанную траву.

Ничего не произошло.

— Меня подожди!!! Я всё сделаю!!!.. — выкрикнула Арнегунд на ходу уладскому герцогу.

— Что?.. — тревожно оглянулся переспросить знахарь.

— Друстан, сзади!!!..

Но предупреждение Сеньки запоздало: короткое копье острым осиным жалом выскочило откуда-то из-за плеча гвентянина и ударило его под правую лопатку.

Лекарь охнул, оступился, стал падать, но женщины подхватили его под руки и дружным рывком втащили в изувеченные Врата.

Не теряя ни секунды, Арнегунд закрыла глаза, стиснула кулаки, и отчаянно прокричала несколько слов на древнесиххском языке.

Последним, перед тем, как дыра в ткани миров пропала, в портал, преследуемый двумя гайнами, заскочил Агафон.

К этому времени основная масса ушастых ушла далеко на юг.

Под внезапным ударом свирепой, жаждущей боя и крови орды пострадала едва ли не треть эйтнянской армии, расслабленно вкушающей обеденную кашу и традиционный пудинг под растянутыми тентами. Пока до ошарашенных солдат дошло, что происходит и кто на них напал, свирепые захватчики уже вовсю громили всё, что попадется на их пути.

Оставив за спиной горящую разграбленную деревню, гайны бросились было добивать остатки эйтнянской военной группировки, как вдруг алчное око их военачальника узрело на другом конце поля новые крыши и трубы над ними.

Радостно вопя и улюлюкая, ушастые, забыв про рассеянного по лескам и оврагам противника, устремились на новую поживу.

Но бдительные улады, завидев издалека дымы пожарища, были готовы — хотя до последнего момента и сами не знали к чему.

Последняя битва состоялась за околицей их села, Старооленьего, и закончилась бы еще не известно чем, если бы в решающий момент в тыл уже почти торжествующей новую победу орде не ударило перегруппировавшееся и возглавленное сыном Мелора Эстином эйтнянское соединение1.

--------

1 — Действительно соединенное из чего попало — спешенных кавалеристов, уцелевших сиххё, напыщенных гвардейцев, горящих жаждой мщения за позор, и даже вооруженных в изобилии высвободившимся оружием интендантов и поселян.

----------

Враг был разбит общими усилиями, остатки завоевательского войска — все шесть гайнов — взяты в плен.

По окончании боевых действий две конкурирующие армии посмотрели друг на друга, потом на поверженного врага, подумали, потом еще раз, потом снова, и снова, и снова1, повернулись, обнялись — гвентяне, сиххё и эйтны без разбора — и пошли вместе собирать раненых, а потом пить в уцелевшие харчевни Старооленьего.

-----------

1 — Пять попыток, чтобы додуматься до того, до чего рядовые додумались с первой, потребовалось офицерам.

----------

Кронпринц Эстин, еще не знающий, что он стал королем, одолжил коня у уладского офицера и поспешил туда, где его отец час назад должен был встречать семьи их новых стрелков.

Увиденная картина заставила содрогнуться: чудовищная баррикада из телег и единорогов у моста, поле, усеянное телами, оставшиеся в живых или вернувшиеся люди и сиххё, бродящие в поисках раненых…

В стороне добровольцы хлопотали над теми, кому помочь еще было можно, и плакали над теми, кому нельзя.

В числе последних Эстин нашел и своего отца…

Когда глаза и разум его немного прояснился, он увидел, что из речки вышла, подобно водянице, и подбежала к раненым самая красивая девушка, которую ему только доводилось видеть в своей жизни.

— Папа… Дядя Ривал… граф… — бросилась она к трем уложенным рядышком людям, но женщина с серебряными волосами, склонившаяся над ними, приложила палец к губам и сделала отгоняющий жест рукой:

— Тихо, Эссельте, тихо… Ничего опасного — я уже осмотрела и перевязала, чем пришлось. А сейчас спят они. Я дала им выпить кой-чего, что еще Друстан готовил для наших раненых. Хвала богам, в его мешке сохранилась этого питья полная бутылочка, так что, до лечебницы они будут спокойно отдыхать.

Эссельте словно налетела на невидимую стену, замерла, и краска схлынула с ее лица.

— А где?..

— Друстан? — проницательно угадала женщина.

— Да, Боанн… Он?..

— Нет, среди убитых его не нашли.

Едва ощутимо принцесса выдохнула.

— Не нашли также нашу Арнегунд, вашего ведуна с большим посохом, лесного чародея, воина здорового черноволосого и… жену Ивана, — хмуро договорила сиххё.

— Как жаль… — непослушными губами прошептала гвентянка.

— Не расстраивайся, девочка. Может, они успели убежать, и теперь сидят где-нибудь в безопасности, тянут эль, смеются…

Ни говоря ни слова, принцесса лишь едва заметно покачала головой.

— Ну, а куда они, по-твоему, могли подеваться? — попробовали другой подход женщина. — Не назад же вернулись?

Эссельте непроизвольно улыбнулась.

— Нет. Конечно, нет. Они найдутся. Да. Не назад же они вернулись…

— Вот и славно, — ободряюще улыбнулась Боанн.

И, не для пользы — для того, чтобы чем-то отвлечь от тягостных дум печальную девушку, протянула еле заметно ожившей принцессе вместительный замшевый мешок.

— Погляди-ка: там у него какая-то книжка лежит, может, рецепты записаны снадобий, или мазей… Почитала бы. Глядишь — и нашим бы сгодилось чего.

— Да, конечно! — горячо воскликнула принцесса, растянула шнуры, завязывающие горловину мешка, и на ощупь выудила из его пахнущих травами и кореньями недр небольшую синюю книжку в кожаном переплете.

Нетерпеливо открыла она наугад свою находку, забегала глазами по странице в поисках волшебных слов "для ран", или "для остановки кровотечения", и замерла.

Я безумно боюсь золотистого плена

Ваших медно-змеиных волос.

Как хотел бы я знать — и скорей, непременно —

Что с Иваном у Вас не всерьёз.

Для меня Ваше слово — далёкое солнце,

А дела — как коварная мель.

Но я сам Вам помог полюбить незнакомца

Из далёких и диких земель.

Для меня Ваше имя как вечная рана —

Меня держит непрочная нить.

Я искусством своим подарил Вас Ивану,

И грядущего не изменить.

Как всё в мире мгновенно, непрочно и ложно!

Я боюсь даже думать о том,

Что теперь нам, Эссельте, помочь невозможно

Ни алхимией, ни волшебством.

Дочитав до конца, она быстро перелистнула страничку, и снова впилась нетерпеливыми глазами в неровные, наэлектризованные подавляемыми чувствами строки.

Если бы я был шаньтоньским кронпринцем

Или же князем из Лукоморья

Я бы позволил себе влюбиться

В Вас без сомнений, страданий и боли.

Если бы я имел фамилию,

Которая имеет земли и воды,

То имя моё очень скоро забыли бы —

Но я пожинал бы чужие всходы.

И было бы мне наплевать до крайности

На то, зачем я, на то, какой я:

Я был бы доволен чрезвычайно —

Словно лошадка на водопое!

Наверное, случай мой вовсе не редок.

А может, напротив, редок — не знаю.

Ведь делами своими я сам себе предок —

И пусть лорды твердят, что "безродный, каналья".

От себя самого невозможно укрыться,

Ведь душа и сердце — не старое песо.

И я всё же позволил себе влюбиться

В Вас, моя дорогая принцесса…

Бледная, потрясенная, словно увидела призрака, Эссельте как под гипнозом медленно подняла голову и невидящими глазами уставилась мимо Боанн.

— Что там, деточка? — обеспокоенно спросила та. — Рецепт? Какого средства? Сложный? Сделать сможем?

Гвентянка моргнула и пришла в себя.

— А, что?.. да… — невпопад кивнула она. — Рецепт…

— И что в него входит? — раздался над ухом суровый подозрительный голос.

— Огрин… Боги мои… Огрин… — вскочила принцесса и бросилась старику на грязную мокрую шею. — А где… где Арнегунд, Серафима, Морхольт, Агафон?.. Они были с тобой?

— Нет, — удивленно нахмурился друид, бережно прижимая к свалявшейся, забитой травой и водорослями бороде возбужденную принцессу одной рукой, другой ласково поглаживая ее по голове. — Самое главное — ты жива и здорова… Ты ведь здорова?

— Да, Огрин, да! — нетерпеливо кивнула Эссельте. — Ну, где же… они? Говори!

— Я думал, все с тобой тут где-то, девочка… Ну, кроме сиххской королевы, конечно… Про нее я вообще не думал.

И, уловив осуждающий взор своей воспитанницы, смутился и поспешно добавил:

— Пока.

Головка Эссельте понуро коснулась лбом его плеча.

— А где же?.. А где Айвен, Олаф, Кириан?.. — спохватилась она вдруг.

— Ну, эти-то здесь, чего им станется, таким славным воинам, — поспешила успокаивающе проговорить Боанн. — Я их видела. Они там, по полю ходят, с Амергином и Фиртаем, наших… и ваших собирают.

— А Кримтан как? И кто еще с ними был? — чувствуя себя последней бессердечной эгоисткой, пристыженная Эссельте мягко вывернулась из объятий старика и вопросительно посмотрела на сиххё.

— Король Габран был… — постарело и осунулось на глазах лицо женщины. — И по одному мужчине из каждой деревни…

— И?.. — предугадывая ответ, всё же подняла брови домиком гвентятнка.

— Все погибли. Все шестеро, — скорбно проговорила Боанн, торжественно глядя в голубое бесконечное весеннее небо. — Дома. За Светлые Земли. За Аэриу. Счастливая смерть…

— Да пребудут их души в покое, — прошептала принцесса.

— Да примут их Светлые Земли, — вторила ей печально сиххё.

А Огрин вдруг добавил, не в тему, но в точку:

— А, может, Иван и отряг знают, куда подевались пропавшие?

* * *

— …Без меня у вас ничего не получится!!! — едва успел выкрикнуть Агафон, как голубое небо за его спиной вспыхнуло серым, да таким и осталось, зеленая трава поникла и побурела, а на плечи ему, впечатывая физиономией в гладкий булыжник, прыгнули двое гайнов.

Впрочем, последний фактор оказалось изменить проще и легче всего: два искусных выпада уладского клинка — и двумя ушастыми в Сумрачном — да и во всех остальных мирах — стало меньше.

Брезгливо оттащив агафоновых преследователей подальше от портала, Морхольт тщательно вытер руки и меч о ковыль, вернулся назад и застал великого мага сидящим на камне с ошарашенным видом, разбитым носом, и усиленно потирающим спину и шею.

— К-кабуча… дрендец… — уныло, но прочувствованно приговаривал он при этом. — Кабуча габата апача дрендец… Так же и верхний шейный отдел позвоночника можно перепутать с нижним крестцовым… вот сместятся диски в мениски… и дрендец…

— Ага, дрендец… — мрачно подтвердила царевна, переворачивая стонущего тихо Друстана навзничь, споро распарывая засапожным ножом намокшую куртку и рубаху и раздирая целые еще части на полосы. — "Врачу, исцелися сам"… Эк тебя задело… Ну, тихо, тихо, парень, потерпи, я знаю, у тебя бы это получилось в два счета, а я дама непривычная, мне повозиться надо… Извини, если что не так… Мы медицинских университетов не кончали…

На сухой, утрамбованной сотнями ног земле чуть в стороне от портала Арнегунд склонилась над телом своей сестры, бережно прикасаясь то к рукам ее, то к лицу, то к груди, и отстраненно шепча что-то беззвучное и жалобное.

— Погодите, я не понял, а что, всем наплевать, что вот эти ваши… уроды… через десять-пятнадцать минут будут здесь? — недоверчиво озирая компаньонов, завершил самомассаж и горестно вопросил волшебник.

— Ну, так и придумай что-нибудь, — не слишком почтительно бросил Морхольт. — Кто у нас здесь маг?

— Междумирная коммуникация — не моя специализация, — выспренно задрал нос специалист по волшебным наукам, но на ноги поднялся очень быстро.

Подойдя к погасшим Вратам, он, не выпуская из рук посоха, прикоснулся к украшающим их бивням, потрогал холодный серый камень, провел пальцем по древним сихским рунам, на всякий случай ощупал воздух перед собой между рогами арки, но снова пришел к неутешительному выводу, что ничего от Белого Света в нем не осталось, хоть щупай, хоть нюхай, хоть на экспертизу в ВыШиМыШи отдавай.

— "Осторожно, двери закрываются…" — угрюмо прокомментировал он результаты осмотра. — Ни щелей, ни изломов, ни переходов никакого рожна не ощущается… Как и не было ничего. Сейчас еще эти сюда привалят, и будет нам полный дрен…

— Она жива!!!

Звонкий радостный крик Арнегунд заставил людей подскочить.

— Точно? — хмурая гримаса Руадана на секунду сменилась искренней и теплой. — Перенести ее на камень? Или на траве ей лучше? Нужно перевязать? Шину наложить? Жгут?

— Н-не знаю… — мгновенно испуганная Арнегунд подняла голову и растерянно устремила жалкий взор на Друстана. — Он бы знал… что делать…

Лекарь застонал.

— Лежи, лежи, отравитель хренов, не дергайся… Ты свое на сегодня отскакал… — сурово проговорила царевна, сосредоточенно и неумело перевязывая короткими грязными полосами ткани забитую неуклюжим тампоном рану.

Но хренов отравитель лежать и не дергаться упорно не желал.

— В кармане… куртки… пилюли… — сквозь стиснутые зубы негромко выдавил он, и левая рука его слабо зашарила по камню.

Серафима стремительно оглядела кучку предметов, вываленную ей из раскуроченного кармана, и ловко выбрала из нее и открыла черную деревянную коробочку.

— Есть такие, — тут же отрапортовала она. — Желтенькие. Что с ними делать?

— Дай… Да не мне… ей… в пальцах… разотри… пять… с водой… смешай… чтобы кашица… вышла…

Знахарь рвано вздохнул, охнул и натужно, сипло закашлялся до розовой пены на губах.

Когда приступ прошел, и он снова был в состоянии открыть глаза и повернуть голову, Сенька и Арнегунд уже старательно всовывали в рот перенесенной на камень Федельм аморфную шершавую массу из растертых прямо в коробочке пилюль с речной водой.

— Сделали, дальше что? — с нетерпеливой надеждой воззрилась на лекаря царевна.

Он попробовал подняться, но растянулся без сил и тихо простонал:

— Еще… остались?..

— Одна, — продемонстрировала на ладони Серафима последний янтарный горошек.

— Давай… сюда…

— С водой?

— С ядом…

— Поняла, сейчас организую с удовольствием.

Через полминуты перед носом Друстана уже висел пузатый, сочащийся каплями кошелек.

— Кипяченая?..

— Дистиллированная, — фыркнула Сенька. — Пей, убийца.

Она приподняла голову знахаря, Друстан поднес левой рукой к губам кожаный край кошеля и торопливо запил разжеванную пилюлю.

— Спасибо…

— Уж на здоровье… — вздохнула царевна. — Что теперь?

— Сейчас она подействует… я встану и посмотрю… ее…

— Если можно… скорее… прошу?.. — умоляюще сложила руки королева. — Я боюсь… она перестает дышать…

Друстан то ли усмехнулся, то ли поморщился от боли.

— Теперь не перестанет… Это средство… в таком количестве… останавливает человека… и сиххё… надеюсь… на краю смерти… Теперь у нас… есть время… часа три… четыре… пять… максимум…

— И куда она после этой отсрочки пойдет? — хмуро спросил Руадан.

— А это уже… зависит… от диагноза… и знахаря…

— Ну, так быстрее, быстрее, быстрей!.. Пожалуйста!!!..

Друстан сделал знак рукой Морхольту: подними меня.

Тот послушно и бережно, словно фарфоровую куклу, приподнял гвентянина и поставил на ноги.

— На колени… опусти… Арнегунд… воды… еще…

— Сейчас!

Королева вскочила, бросилась к реке…

И отлетела обратно, едва ли не под ноги Серафиме.

— К-кабуча, смотреть надо, куда несешься! — недовольно рыкнул из-за арки чародей.

— Ч-что это было?.. — оглушенная, сиххё поднялась, и будто слепая, с вытянутыми вперед руками мелкими шажками снова двинулась к воде.

— Агафон, твои происки! — сразу поняла причину сего странного поведения абсолютно прозрачного воздуха царевна.

— Не нравится — отмахивайтесь от вашей саранчи сами! — обиженно опустил посох его премудрие и насуплено уставился на Серафиму.

— Нравится! — быстро подтвердила та. — Очень нравится! Только нельзя ли сделать его побольше, чтобы до воды можно было достать?

— Побольше? — деловито наморщил брови волшебник. — Как на корабле?

— Да… Нет!!!

— Ага, испугалась… — чувствуя себя отмщенным, ухмыльнулся маг, и быстро перешел к делу. — Сейчас-сейчас… Сейчас…

Он сосредоточился, повел руками, и неуступчивый воздух там, где встретилась с ним Арнегунд, замерцал, переливаясь всеми цветами спектра, словно оболочка мыльного пузыря, и попятился, отдавая в пользование кусочек песчаной полоски и краешек реки размером со щит.

— Больше не просите, — сварливо проговорил главный специалист по волшебным наукам. — Тяга к роскоши — это пОшло.

— И на сколько твоего ку…

— Смотрите!.. — встревожено проговорил Морхольт и указал рукой направо.

Черная волна, бескрайняя, молчаливая, и от этого еще более жуткая, докатилась до деревни, нахлынула, разбилась о дома, но уже через несколько минут сначала тоненькие ручейки, а потом и потоки всё мощнее и мощнее вырвались из-за заборов и стен и с удвоенной яростью понеслись к возведенному поодаль порталу.

За их спинами соломенные крыши домов и сараев вспыхнули и взвились рассыпающими искры огненными столбами к блеклому, затянутому тусклыми тучами небу.

Арнегунд испуганно застыла, прижимая к груди кошелек с водой, как семейную реликвию. Морхольт выхватил меч и принял боевую стойку. Друстан оторвался от обследования погруженной в глубокий сон ведуньи сиххё и нервно уставился на надвигающуюся орду.

Сенька уселась поудобнее, собираясь получить от грядущего представления максимум удовольствия.

И не обманулась.

Оказывается, старый закон физики "действие равно противодействию" — это так забавно!

Когда первая волна громил докатилась до защитного колпака, улюлюкая и размахивая дубинами, а через мгновение полетела в обратном направлении с такой же скоростью, только вверх тормашками, без дубин и с совершенно другим звуковым сопровождением на головы однополчанам, никого ничему это не научило. Поэтому вторая, третья и четвертая волна быстро последовали таким же манером и в том же направлении по накатанной дорожке. Пятая шеренга — те из нее, кого еще не сбили с ног их же приземляющиеся после полета соратники — добежав осторожной трусцой до невидимой преграды, остановилась. И была немедленно притиснута к ней остальной подпирающей сзади азартно орущей и рвущейся хоть в какой-нибудь бой массой.

Кого-то из гайнов — командира или просто самого не только инициативного, но и сообразительного вояку — внезапно осенила замечательная мысль остановить тупо ломящихся сзади товарищей чтобы перегруппироваться и обсудить с генштабом диспозицию1.

----------

1 — Или чтобы развернуться и пойти поискать каких-нибудь других жертв, которых можно было огреть по голове дубиной без риска получить ей же себе же в лоб.

----------

Для этого он по головам припертых к настолько же неуступчивой, насколько прозрачной стене взобрался на самую верхушку купола и принялся что-то ожесточенно орать и размахивать руками, яростно притопывая в такт копытами.

Как выяснилось, сообразительных в несостоявшейся оккупационной армии было более, чем достаточно, ибо не успел первый как следует огласить свою идею, как к нему полезли, толкаясь и рыча, еще штук пять.

— Ага, трибуну нашли… — задрав голову, брюзгливо уставился на них Агафон, прошептал несколько слов себе под нос, и воодушевленные гайны, взбрыкнув копытами, вдруг хлопнулись на хвостатые седалища и со свистом скатились на ушастые головы ошарашенных соратников.

Нашлось ли у несостоявшихся вояк еще несколько стратегических мыслей, не высказанных пока предыдущими спикерами, или по вкусу пришелся сам процесс достижения ораторской вершины, но после этого на скользкий путь агафонова колпака пожелали вступить уже не единицы — десятки.

И понеслось…

Отведя глаза от бестолковой суеты и толкотни за незримой стеной, больше напоминающей традиционное лукоморское катание с гор в сочетании со взятием ледяного городка, чем привал обескураженной завоевательской армии, люди и сиххё переглянулись, медленно возвращаясь к невеселой реальности, и кривые улыбки сами собой сползли с их лиц.

— Сколько твоя защита продержится, маг? — договорил, наконец, не заданный ранее вопрос Морхольт.

Его премудрие уклончиво пожал плечами.

— При абсолютном защищаемом нуле защитное поле цэ может продержаться время тэ большое энное равное плюс-минус бесконечности в квадрате.

— Че-го?.. — дружно вопросил ошарашенный хор из четырех голосов.

— Чем меньше защищаемый объем, тем дольше, — скучно потупился чародей, и на постной физиономии его было ясно написано, что если уж такую простую формулу его славная, но недалекая публика не поняла, то углубляться в дебри теории фундаментальной магии и подавно смысла не имеет.

— А в применении к данному конкретному объему? — угрожающе прищурившись, уточнила Серафима.

Волшебник снова вздохнул и почесал в затылке.

— Может, день. Может, неделю…

— Но погоди, тогда, в лесу ведь твоя штуковина продержалась без труда чуть не всю ночь!

— Ха! — язвительно сообщил волшебник. — То — лес! А это… — он театрально обвел рукой сооружение портала, — место силы! Был бы простой круг из камней, как там, где мы сюда попали с вами в первый раз — расшвырял бы ногой, и вся премудрость магическая. А тут — капитальное культовое сооружение, намоленное место, так сказать…

— Понастроили тут… — уныло вздохнула царевна.

И с этой простой, как удар дубины по голове, мыслью согласилась, казалось, даже Арнегунд.

— Ну, так сколько твой колпак простоит по минимуму? — с усилием отведя горящий жаждой схватки взор от упрямо бьющихся о неподдающуюся стену гайнов, вернулся к обсуждению технических вопросов Руадан.

— Не меньше двух часов — железно! — без особого убеждения проговорил маг.

— Один из которых уже прошел?

— Н-н-н… да, — припертый к невидимой, но прочной стенке фактов не хуже любого гайна, вынужденно согласился специалист по волшебным наукам. — Но абсолютно точно узнать продолжительность можно только за полчаса до окончания срока действия. Защитное поле начнет покрываться бурыми пятнами.

— Весьма полезная информация, — нахмурился Морхольт. — И что дальше?

Агафон честно задумался, и прямо ответил:

— Не знаю. Конечно, может, у нас есть не два часа, а неделя…

— Провести которую на диете из сухой травы и речной воды, под прозрачным колпаком на виду у всего населения этого треклятого мира, как хомячок в банке, я мечтала всю жизнь, — скривилась царевна.

— Я могу сделать купол непрозрачным, — с готовностью предложил чародей.

— И это радует, — загробным голосом подытожила заманчивые перспективы Сенька.

Все умолкли и, как по команде, головы, одна за другой, начали поворачиваться к Арнегунд.

— Сейчас есть какой-нибудь способ?.. — начал и не договорил Морхольт.

— Нет, — без обиняков проговорила она. — Чтобы открыть портал, нужен кровный наследник Морхольта Великого, нужен маг-человек…

— Но, может, сын Мелора остался жив? — не желая так легко отбрасывать и эту надежду, упорно предположил герцог.

— Может, — безнадежно повела плечом королева. — Но я… я пробовала отыскать там поблизости мага… хоть какого-нибудь… и не смогла.

— Этот сойдет? — в шутку ткнула пальцем в его приунывшее премудрие Серафима. — Ближе некуда.

Не облако — черная туча сомнения набежала на лицо повелительницы сиххё, да там и осталась.

— Он должен находиться в Аэриу… — принялась загибать она пальцы. — И король-наследник должен быть… и знать… и пригласить нас по своей воле…

— И кто только… такие… нелепые правила… придумал… — задыхаясь, хрипло пробормотал Друстан.

— Моя сестра, — с подраненной гордостью выпятила нижнюю губу Арнегунд. — Она — самая сильная ведунья за много десятков, если не сотен, лет!

— Ведунья, колдунья… — пасмурно пробормотал волшебник, бросая неприязненные взоры на гайново войско, пробующее теперь его купол на прочность при помощи копыт.

Общий эффект напоминал упражнения на вертикальном батуте, но кипящих бессильной злостью ушастых это, похоже, не останавливало. Скорее, наоборот: с каждым появляющимся после их натиска на прозрачной поверхности купола бурым пятнышком энтузиазм атакующих лишь увеличивался.

— К-кабуча… — побледнев за секунду так, как у Федельм не получилось и за час, испуганно расширил очи Агафон. — Кабуча габата апача…

— Когда они начали появляться? — схватился за рукоять меча герцог.

— Н-не знаю… я их только что заметила… — белая как полотно, прошептала королева.

— И я… — сглотнув сухим горлом, подтвердила Серафима.

— Значит… всё напрасно… — поднял голову, чуть покачиваясь, Друстан. — Жалко… Федельм могла бы жить… не обещаю, конечно… но могла бы…

— Придумай что-нибудь!!! — бросилась к испуганно отпрянувшему чародею Арнегунд. — Придумай, придумай, придумай!!!..

— Всё, что мог, я испробовал, когда мы сюда попали!!! — жалобно провыл Агафон. — И ничего не помогло!!!

— Но сейчас-то ты знаешь, что нужно сделать! — жарко воскликнула Сенька.

— Но у меня нет ни наследника, ни мага!!!..

— За мага сойдешь и ты!!! Остается всего-то отыскать этого дурацкого принца, и всё!

— Но я ведь здесь, а он — там, неизвестно где!!! Если вообще жив!!! А телепатия — это вообще узкоспециализи…

— Да в пень тебя корявый через коромысло!!! Ты же не профессор какой-нибудь, Агафон!!! — впилась в растерянного и жалкого мага яростным взглядом царевна. — Ты же студент!!! Что ты делаешь, когда какому-нибудь заклинанию не хватает компонентов, или ты их перепутал, или выяснилось, что оно вообще не про то, про что ты думал?!

— Я никогда ничего не пере… — вскинулся было оскорбленно чародей, но тут же виновато сник, сунул руку в рукав в потайное место, вытянул заветный пергамент, опустился на корточки перед вытоптанным участком земли, и лихорадочно забормотал, остервенело чиркая в пыли толстым сухим стеблем:

— Предположим, местонахождение мага равно икс… Количество наследников в мире а равно нолю… количество наследников в мире бэ равно эн плюс один… чистота крови определяется по формуле… резус-фактор смещения реальности… дельта мю… фактор условности — цэ факториал… минеральный состав почвы под ногами… государственный строй… ономастическая рандомность… направление ветра… метафорическая эвристика… передаточное число… фаза Луны в Гиперпотаме… компенсация сигмы произведения… квази-омега на псевдо-альфа… спиралевидное искривление подпространства… цвет волос… плотность фантомного слоя… радиус ветвящейся производной… пропорция… умножаем… делим… Равно…

Веточка с тоненьким сухим хрустом сломалась от слишком сильного нажима, и рука его премудрия нерешительно зависла в воздухе.

— Кабуча… Им это не понравится… — кисло вытянулась физиономия волшебника.

— Какая разница, что и кому сейчас не понравится?! — кинулась к нему Арнегунд. — Мы должны выбраться отсюда любой ценой, пока моей сестре еще можно помочь!

— При чем тут нравится — не нравится? — угрюмо поддержал ее Руадан. — Говори, что у тебя получилось, колдун! Что делать?

Главный специалист по волшебным наукам с виноватым видом поджал губы, неуверенно повел плечами и, тыкая пальцем в свои громоздящиеся одно на другом вычисления, будто заранее оправдываясь — "это не я, это они" — слабо проговорил:

— Арнегунд. Ты должна выйти замуж за Морхольта.

— Кто — я?!?!?!

— Ну, не я же! Он, как, во-первых, Морхольт, во-вторых, как единственный наследник своего короля в радиусе… но это неважно, в-третьих…

— Но я не хочу!..

— Но я не могу!..

— Я так и знал, что они предпочтут гайнов…

— Нет, что ты!..

— Ну, если выбирать между ним и ушастыми…

— Спасибо тебе!

— П-пожалуйста…

— А это поможет?

— Заодно и проверим, Серафима. Не поможет — так хоть на свадьбе напоследок погуляем. Ох, и напьемся-а-а-а…

* * *

Подъезды к мосту были очищены, и замершие в ожидании освобождения дороги порожние возы загрохотали по настилу, торопясь забрать раненых: в замке для них уже был подготовлен зал, и придворные лекари и травники местного эрла поджидали с нетерпением своих будущих подопытных жертв.

Не глядя друг на друга, Иван и Эссельте закончили укрывать Ривала и Бриггста, всё еще спящих беспробудным медикаментозным сном, подсадили на край Боанн и Сионаш, и махнули рукой вознице:

— Поезжай!

Не задавая лишних вопросов, когда и как до замка будут добираться остальные высокие иностранные гости, кривой веселый мужичок щелкнул кнутом над головой своего мерина, и телега бойко покатилась назад.

Огрин, вечная дуэнья, воинственно скрестив руки под бородой, соколиным взглядом с тигриным прищуром наблюдал издали1 за своей воспитанницей и ее унылым воздыхателем.

---------

1 — С расстояния трех метров.

---------

— Почему ты остался? — искоса, как бы невзначай, взглянув на лукоморца, спросила принцесса. — Езжал бы тоже.

— Я тебе мешаю? — подавленно спросил лукоморец.

— Д-да н-нет… — с искусственной улыбкой повела плечиком принцесса. — Просто хотелось побыть одной. Погулять. Места здесь… красивые…

Иванушка споткнулся и повернул голову направо, чтобы убедиться на всякий случай, об одних и тех же ли местах они говорят.

Гнетущее зрелище свежего поля боя без околичностей сообщило ему, что о разных, но уточнять, о каких именно, царевич не стал, опасаясь попасть в еще более неудобное положение.

Снова бросив раздраженный взгляд на не отстающего ни на шаг Ивана, Эссельте поджала губки и продолжила деликатно развивать тему "и чего ты за мной увязался":

— А ваш Олаф, к примеру, уехал еще с Кирианом и ковром, с первой подводой. И правильно сделал, я полагаю. Сражаться — дело мужчин. Ходить за ранеными — женщин.

"Уезжай, уходи, улетай, убегай — только оставь меня в покое!" — хотелось открыто выкрикнуть принцессе, но стоило только открыть рот, как что-то будто сковывало ей язык, затуманивало мысли, спеленывало волю, и одна-единственная нелепая, безумная мыслишка словно маньяк из подворотни, выскакивала из глубины сознания: "Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Господи, как же я тебя терпеть не могу!!!.. Нет. Я тебя люблю, люблю, люблю, люблю…"

Пока она видела этого странного, не от мира сего, свалившегося на ее бедную головушку словно шторм с ясного неба, иноземца, она не могла от него отказаться.

Царевна Серафима права.

Это — болезнь.

Лекарства от которой еще не придумали.

И она, Эссельте, принцесса Гвента, ничего не могла с этим поделать.

Совсем ничего.

То есть, абсолютно.

— …Олаф уехал потому, что поклялся вашего барда к Масдаю ближе чем на сто метров больше не подпускать, — после минуты обоюдонеловкого молчания сделал неуклюжую попытку пошутить царевич, но, даже не дождавшись реакции гвентянки на свои слова, снова уставился себе под ноги и помрачнел.

Олаф уехал пораньше, потому что хотел лично принять участие в сушке Масдая перед камином, чтобы к завтрашнему дню, самое позднее — к послезавтра ковер был готов к продолжению пути.

Если к этому же времени удастся поставить на ноги короля Конначту.

Если нет — то придется Масдаю из простого транспорта превратиться в летающий госпиталь: выбора у них больше не было.

Почему он остался, спрашивает она?

Почему остался?..

Глупый вопрос, не в обиду Эссельте будь сказано.

Он остался, потому что там, у излучины реки, два часа назад на ровном месте пропал Агафон. Его премудрие. Главный специалист по волшебным наукам. Человек, без которого этот мир — пусть даже некоторые его называют Светлыми Землями — стал темнее.

Потому что там же исчезла Арнегунд, так мечтавшая о том дне, когда ее народ снова окажется здесь, дома, в их родном Аэриу… И теперь они тут, а ее нет.

А еще потерялся Друстан — тоже его боевой товарищ, хоть и от иного врага не дождешься таких выкрутасов, как от него, ну, так что ж теперь — за минутную ошибку его всю жизнь корить, он же не хотел, он же не специально?..

И герцог Руадан сгинул там же. Хоть мы даже толком и не познакомились, едва представились вчера… Но имея такого витязя в первых рыцарях, любое королевство может спать спокойно, уж это-то я успел понять.

А еще…

Еще там оказалась моя жена.

Это зря говорят, что жена — не стена. За такой женой можно было спрятаться и отсидеться всю схватку с гайнами — и волоса бы с головы не упало… Кто бы подумал, что такое возможно — девушка, а так орудует всем, что под руку попадется… Перед тем, как поссориться с ней дома, наверное, надо все тяжелее веера под замок прятать… и ключ выбрасывать… Если раньше языком не добьет. Такой палец в рот не клади…

Хотя, это-то как раз должно меня меньше всего волновать. Потому что я ведь еще вчера твердо решил, когда впервые про нее узнал…

Я люблю Эссельте, и попрошу у Серафимы развода.

Да, люблю.

Конечно, люблю.

Естественно, люблю, а как же еще!..

Несмотря ни на что.

Люблю ни за что.

Потому что настоящая любовь — не за что, а вопреки. Настоящая любовь — это муки. То есть, если это не муки — значит, любовь не настоящая. Что и требовалось доказать.

И в первую очередь меня волнует пропажа моих друзей, а не без пяти минут бывшей жены.

Да.

Само собой.

Ну что ж тут непонятного-то?!..

— Айвен?..

Тихий, недоверчивый голос Эссельте вырвал лукоморца из созерцания собственной изодранной, измученной души и заставил поднять на гвентянку голову.

— Там, посмотри… пятно…

Иванушка повернул голову туда, куда указывал тонкий дрожащий пальчик принцессы и застыл на месте.

Метрах в двадцати от них, на фоне ярко-зеленой, как ошпаренный огурец, майской травки и в самом деле распухало и росло темное, грязно-бурое пятно сухого ковыля и утоптанной земли.

На его фоне с каждой прошедшей секундой всё ярче и явственнее выделялись серые, украшенные бивнями мегалослонта рога незамкнутой арки.

А между ними, радостно улыбаясь, к ним шагали Агафон с посохом наперевес, Морхольт с Федельм на руках, Арнегунд, и…

Судя по рваному вздоху, донесшемуся со стороны Эссельте, зрение его не подводило: они действительно видели одно и то же!

Рядом с Арнегунд, обнявшись обеими руками и прильнув друг к дугу, как бхайпурские близнецы, не спеша вышагивали Серафима и Друстан! Обнаженный до пояса1 лекарь, положив голову царевне на плечо, нашептывал ей на самое ушко что-то приятное, а царевна лесогорская и лукоморская кокетливо улыбалась и подхихикивала!..

-----------

1 — По счастью для его душевного здоровья, и физического — для всех остальных вовлеченных лиц — сверху.

----------

Бросив коварный взгляд на остолбеневшую парочку у реки, бесстыдный знахарь подмигнул им, сложил губы для поцелуя и нежно потянулся к щеке своей новой подруги.

Словно один из агафоновых огненных шаров взорвался перед глазами Ивана, на несколько мгновений он потерял над собой контроль…

Следующее прямое включение сознания застало его крепко стискивающим за плечи Серафиму и возмущенно ревущим, исступленно встряхивая опешившую девушку в такт каждому слогу:

— …да как ты посмела!!! На глазах у меня!!! У них!!! У всех!!! Заводить отношения!!! Появляться!!! С этим!!!.. С этим!!!.. С этим!!!.. Голым мужиком!!!

— А тебе-то какое до меня дело?! — не отставала ни в накале страстей, ни в громкости она. — С кем хочу, с тем и появляюсь!!!! И ты мне не указ!!! И вообще, чего ты на меня орешь?! И руки свои дурацкие от меня убери!!! И вообще, ты мне кто такой?!..

— Муж!!! Я тебе твой дурацкий муж, к твоему сведению!!!

— Да после того, как ты!!!.. Да я тебя ненави…

Но договорить она не успела.

Отбросив в сторону все слова и мысли, распаленный Иван впился сухим горячим ртом в обветренные губы Сеньки, его любимой, родной, обожаемой, ненаглядной, самой лучшей в мире Сеньки неистовым долгим поцелуем…

Она не возражала.

Надо ли говорить, что похожая сцена синхронно и зеркально происходила в двух шагах от них, с участием Эссельте и Друстана, и закончилась тем же и с точно таким же результатом?..

Межу тем, под торжественный речитатив его премудрия Арнегунд и Морхольт соприкоснулись ритуальными ранами в предплечьях, и зияющий сумрачным светом провал за их спинами затянулся прямо перед носом только что прорвавших защитный купол гайнов. Свободная от выяснения отношений и процесса междумирной коммуникации аудитория в лице Огрина взорвалась горячими аплодисментами и восторженными кликами, отвлекая от занимательной процедуры примирения чересчур увлекшиеся парочки.

— Эссельте…

— Друстан…

— Сеня…

— Ваньша…

— Я тебя люблю…

— Только тебя…

— Всегда…

— Всю жизнь…

— И больше никого…

— Прости…

— Прощаю…

— Сеня…

— Ванечка…

— Друстан…

— Эссельте…

— Я полагаю, спрашивать благословения лежащего при смерти отца у современной молодежи стало уже немодно? — брюзгливо проскрипел архидруид, безбожно нарушая международную любовную идиллию.

— При смерти?!.. — похолодела принцесса. — Ты же сказал?!..

— А, может, я и ошибаюсь, — уклончиво пожал плечами старик. — Сходила бы лучше, выяснила сама.

— Друстан, побежали!.. Друстан? Друстан?.. Друстан!!!.. Что с ним, что с ним, боги, что?!?!?!..

— Боюсь, таблетка кончилась, — болезненно поморщилась царевна, тоже склоняясь над распростертой в траве фигурой.

— Он ранен?!.. — побелела принцесса. — Так чего же мы стоим?! В замок, скорее, скорее!!!.. И… с вами еще есть кто-то раненый?.. Вроде?..

Так королевские палаты, превращенные приказом короля Эстина в больничные, пополнились еще двумя пациентами.

После осмотра, умывания, и перевязки ран вновьприбывших эйтнянские лекари вынесли однозначный вердикт: юноша с пробитым легким и сломанными ребрами пробудет в постели не меньше месяца, женщина с множественными ножевыми ранениями — раза в три дольше.

— А… как мой отец? — утирая слезы, еле слышно прошептала Эссельте. — Он… будет… жить?..

— Да, конечно, — благодушно, довольный, что в кои-то веки может сообщить и добрую весть, проговорил личный знахарь короля. — Какие-нибудь две-три недели строгого постельного режима — и будет ваш батюшка жить-поживать, сколько нам всем дай Бог!

— Спасибо, спасибо!!! — с благодарностью кинулась на шею опешившему, но польщенному медику принцесса, не забыв метнуть обжигающий льдом и пламенем взор в скромно потупившегося архидруида.

Совсем иная реакция отразилась на лицах отряга, лукоморской четы и последнего мага-хранителя.

— Но… у нас нет двух-трех недель!..

— Мы не можем столько ждать!..

— Вернее, мы-то можем…

— Но поди, объясни это Гаурдаку!..

— Это очень серьезно!..

— И совсем не сказки!..

— Мы его выкрадем!

— Господин лекарь, может, можно что-нибудь сделать, чтобы его величество Конначта выздоровел пораньше?.. — умоляюще схватил за руку не успевшего еще вырваться от Эссельте лекаря Иван.

— Не поднимать его с кровати и не волновать нелепыми измышлениями, — строго сдвинул низкие густые брови тот, похлопал по плечу облегченно успокоившуюся принцессу, вышел в коридор, но через секунду вернулся.

— Кстати, вспомнил. Ваша сиххё, которую принесли последней, пришла в сознание. Можете пообщаться с ней, если хотите. Знакомые лица вокруг иногда творят с больными чудеса. Только кто-нибудь один, и недолго!

Посетители переглянулись.

— Я найду Арнегунд! — сорвался с места Олаф.

— …и тогда тот гайн, который видел, как она открывала Врата, подговорил своих соплеменников, и однажды, когда она пошла в холмы за травами, похитил ее…

Был вечер, и в зале с весело горящим камином и хмуро сохнущим перед ним Масдаем собрались все оставшиеся невредимыми участники событий последних дней — антигаурдаковская зондеркоманда, гвентяне, супруг королевы сиххё, все еще находящийся в состоянии легкого изумления по поводу своего нового статуса, Аед с женой, Боанн, старейшина Плеса Хадрон, Амергин и Фиртай.

Устроившись поудобнее в креслах и потягивая глинтвейн — среди камней старого замка было по вечерам холодно и промозгло, несмотря на весеннее тепло — они отдыхали от дневных происшествий и внимательно слушали рассказ супруги первого рыцаря Улада.

— Они заставили ее объяснить… не хочется говорить, какими способами… что и как она делала… — заново переживая услышанное, негромко говорила Арнегунд, нервно комкая в пальцах кружевной платочек. — И тот гайн… не знаю его имени… и не хочу знать… решил объединить все племена под своим командованием и идеей завоевания нового мира, безопаснее, красивей и приятней, чем их собственный. Он хотел успеть к тому времени, когда наши мужчины уходили на службу королю Мелору, но то ли не получилось, то ли они побоялись столкнуться с объединенными нашими силами… и они стали ждать следующего, последнего открытия. Когда оно случится — Федельм не знала, потому что все договоренности с Мелором происходили уже после нее… и этот гайн захотел ускорить процесс. Он правильно рассчитал, что пока оставшиеся сиххё из дальних деревень не соберутся все вместе, Врата открыты не будут. И решил, что если собираться будет некому…

— Полевое и Рудное, — угрюмо кивнул Аед.

— И Тенистое…

— А Плес, значит, и вправду никогда не был под ударом… — проговорил Хадрон.

— Значит, да… — выдохнула королева. — Потому что план их был прост: выследить, когда мы будем готовы к переходу, подготовить засаду…

— Подумать только, они и вправду приручили и смогли использовать когтерылов!.. — дивясь, покачала головой Сионаш.

— Карьера дрессировщиков — это всё, что им сейчас осталось! — самодовольно махнул рукой Агафон.

— Пожалуй, ты прав, — улыбнулась раздувшемуся от чувства собственной важности чародею королева, и продолжила: — Как можно задержать закрытие Врат, и даже обратить процесс, придумала ведунья гайнов. Она же скрывала от меня Федельм, когда я пыталась ее отыскать… как это делают Видящие.

— Всё продумали и учли, — ядовито выговорила Боанн.

— Всё, кроме того, что Друстан приготовит любовный напиток, а Эссельте выпьет его с другим, — тепло улыбнулась друзьям Арнегунд. — Я не знаю, кто такой этот ваш Гаурдак, но весь мой народ должен быть ему искренне благодарен за то, что такие герои собрались и попали в Сумрачный мир именно в это время.

— Нет худа без добра, — усмехнулся Кириан.

— Воистину так, — подтвердил Аед.

— А где теперь будут жить сиххё? — вдруг вспомнив что-то, вернулся к обсуждаемой теме отряг. — Эстин от обещаний отца не отказался?

— Это теперь не имеет значения, — уверенно повел мощным плечом Морхольт. — Родичи моей жены должны жить с ней в одном королевстве. Как сказал однажды Мелор Провидец, Улад большой, места хватит всем.

— Ты… это серьезно?!.. — легко и мгновенно, как птичка на ветке, развернулась к нему Арнегунд. — Ты воспринял церемонию, проведенную его премудрием… всерьез?

— Я всегда всё говорю и делаю серьезно, — строго произнес и тут же улыбнулся герцог. — Если уж где-то в Книге Жизни было записано, что к концу визита очаровательной Эссельте в наши края мне суждено оказаться женатым, от судьбы не уйдешь. Если, конечно, леди Арнегунд не возражает?..

— Нет… я… но Габран…

— Траур будет выдержан, сколько твое сердце будет по нему скорбеть, — мягко проговорил Руадан. — Это был отважный рыцарь, и пал он как настоящий воин.

— Да примут его Светлые Земли… — тихим хором проговорили сиххё.

На следующее утро на центральном дворе замка антигаурдаковская коалиция готовилась к отлету.

Деловито пересчитывая мешки и корзины с загружаемыми на высохшего за ночь Масдая припасами, поигрывал пальцами на свежезаряженном посохе главный специалист по волшебным наукам.

Любовался новым набором топоров из шести предметов — подарком короля Эстина — Олаф.

Держась за руки, не сводили глаз друг с друга Иван и Сенька, пока ехидный маг не высказал предположение, что, похоже, Друстан за ночь снова сварил какую-то психеделическую гадость и уже успел опробовать на лукоморцах.

Провожатые — Морхольт, Арнегунд, Огрин, Эстин и едва ли не вся популяция сиххё — окружили взлетно-посадочный пятачок и давали напутствия в дорогу и советы по выбору самого быстрого пути, самого удобного воздушного коридора — в таких количествах, что если бы Масдай и его пассажиры попробовали следовать хотя бы четвертой их части, то оказались бы в Вамаяси гораздо раньше, чем планировали.

— Ну, что? — бросив оценивающий взгляд на выкарабкавшееся из-за крепостной стены солнце, оглядела царевна отряд. — Где у нас кто?

— Здесь, здесь!!!.. — раздался обеспокоенный голос из-за спин собравшихся.

Сиххё и люди расступились, и к Масдаю вприпрыжку выскочил нагруженный горой саквояжей и баулов и увешанный вооружением небольшого оркестра Кириан Златоуст.

— Не больше двух, — не медля ни секунды, непререкаемым тоном заявил ковер.

— Но…

— А кто не согласен, может идти пешком.

— Кхм. Но, видишь ли, многоуважаемый Масдай, эти вместилища дорожных принадлежностей…

— Что там, Кириан? — снова из-за сомкнувшихся было спин прозвучал звонкий голосок и, стуча каблучками по гладким камням, запыхавшаяся и взволнованная, в круг выбежала Эссельте. — Что багаж?

— Не принимают, говорят, перевес, — с тайным злорадством и явным облегчением поставил на мостовую все полтора десятка чемоданов и развел руками менестрель.

— Как — перевес? — вытаращила глаза принцесса. — То есть, вы имеете в виду, что я должна побеждать Гаурдака каждый день в одних и тех же туалетах?.. Но ведь это же… бесчеловечно!..

— Ну, хорошо, — ворчливо согласился ковер. — Три.

— Что?!.. Никак не меньше четырнадцати!..

Серафима ухмыльнулась в кулак и возвела горе сверкающие искорками еле сдерживаемого смеха очи.

Третий и последующие этапы сбора наследников Выживших обещали быть не такими уж и скучными, как она надеялась.

БОНУС

СТИХИ РАШИДА И ДМИТРИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ТЕКСТ — ЧИТАЙТЕ, ВСПОМИНАЙТЕ, УЛЫБАЙТЕСЬ;)

РАШИД:

Мой дядя самых честных правил,

Когда конь Драт его лягнул,

Меня стихи писать заставил,

Совсем старик с ума свернул.

Кирьян — пиит! чего вам боле?

Какой мой дядюшка тупой!

И став пиитом поневоле,

Пою я Гвент родимый свой.

О Гвент! Священная держава

Крестьян, купцов и рыбаков.

Взгляни налево иль направо —

Никто рифмованных двух слов

Связать не может. Лишь Кирьян,

Стихи строчит, когда не пьян.

Что вы скривились, как от боли?

Давно вы не кидали, что ли,

Ни помидоров ни в кого,

Ни тухлых яйцев? Ничего,

Когда достану вас стихами,

Вам яйцы в руки прыгнут сами.

Итак, приступим. В славном Гвенте

Конначта собирает рать,

Войска растут по экспоненте,

Соседей надо покарать.

**********************

Идет Эссельта,

Одета стильно.

Но сладостного томления

Нет в глазах однозначно.

Ее в постель-то

Кладут к постылому,

Чтобы из плена

Вернуть Конначту.

********************** <

а это что было —

Пока гвентяне в сладкой неге

Неспешно дни свои влекут,

Улады буйные набеги

На наши головы несут.

Светлана, зачем штрейкбрехерничаете не по делу?:) Не знаете, как повесить картину — скажите дядюшке Рашиду, он повесит!

Пока гвентяне в сладкой неге

Неспешно дни свои влачат,

Улады буйные набеги

Злоумышляют и творят.

Или оставьте "осуществить уже хотят", а снизу присовокупьте

Точней сказать, злоумышляют,

И постоянно набегают.

---------------

Кста, под будущие разборки Эссельты с Морхольтом. "Истерика Эссельты".

Вы извратили понятие брак,

Вы растоптали мои незабудки,

Так убирайтесь, уладский дурак,

Свадьбу собачью в собачьей Вам будке!

Дам я Вам в глаз, а свадебный торт

Брошу Вам в рожу, проклятый Морхольт!

Пред алтарем я с Вами предстану,

И удавлюсь под пенье Кирьяна!

Не пойдет? Не пойдет. А дальше еще хуже:

Он ей ответил: мадам, Вы гвентянка,

Рожа у Вас как консервная банка,

Так уплывайте же вы спозаранку,

Бледная Вы и тупая поганка.

Сказал мне отец: никогда не женись!

Вижу теперь — он советовал мудро.

Лучше уж смерть, чем видеть всю жизнь

Рядом с собой такую лахудру.

>>>>>>>>

Этот маг с большою помпой

Посадил корабль на мель.

А теперь работать помпой

Не желает он. Отсель

Нам не выбраться вовеки,

Здесь мы кончим жизни путь.

А закроет наши веки

Маг великий как-нибудь.

Другой вариант:

Не желает он. Эссель-

Ту в Улад мы не доставим

С этим магом никогда.

Лишь уладов позабавим.

Маг! Тебе не стыдно, да?

>>>>>>>>>>>>>>>>>>>

Еще чем раздража… то есть, разражаться будете? — )

Всегда к Вашим услугам, мэм.

Разражение 1

Когда корабль несло на рифы,

Казалось нам — ко дну пойдем,

Явился маг, словно из мифа,

И защитил нас пузырем.

Так улыбнулась нам фортуна,

Так превратились мифы в быль.

И здесь у нас в центре тайфуна

Великий маг и полный штиль.

Разражение 2.

Зачем ты ползаешь по полу,

Неужли ты забыл о том,

Что лекарь ты, а не кинолог,

И нет собак вокруг притом.

Что в ползаньи тебе по полу?

Не уж ли ты? Нет, ты не уж.

Тогда не мни кафтана полу,

Ей это, право, ни к чему ж.

Восстань же сумрачной громадой

Ты с четырех собачьих лап.

Прямохожденьем нас порадуй,

Друстан, наш добрый эскулап.

Ты все же ползать продолжаешь,

Все нормы этики презрев.

Меня ты этим раздражаешь,

И вызываешь лютый гнев.

Вставай сейчас же, наш затейник,

Четвероногий костоправ,

А то Ривал тебе ошейник

Оденет вдруг и будет прав.

**************************

********************************

А ты, обняв его за выю,

И глазки к небу закатя,

Уже трепещешь вся, впервые

Лишиться чести захотя…

********************************

Так, что-то я еще забыл с вас… да! Ви таки не поверите, но любовная балда продолжается!

Думая, что Дихлофоса змея укусила,

И что покинул навеки возлюбленный землю,

Резво помчалась к пруду изменившемся ликом

Сколопендрита, в отчаяньи смутном надеясь

Броситься в воду, чтоб волны сомкнулись над нею,

Чтоб пузыри на поверхность прощальные всплыли,

Булькнули, лопнули и моментально исчезли,

Тихой и ровной навечно воды гладь оставив.

Что ж Дихлофос? От укуса ужа он не умер,

Мчится, как спринтер, догнать Сколопендру желая,

И объяснить ей ошибку ее роковую.

Ах! Не успел. Лишь увидел, как волны сомкнулись

Над обожаемой им Сколопендрой. Немедля

Вервие сплел Дихлофос из одежд своих куцых

И на развесистой клюкве повесился, умник,

Не догадавшись спасти Сколопендру на водах.

Пруд зашумел, забурлил, и в плескании бурном,

Сколопендрита из недр пруда появилась,

Яростно фыркая и головою мотая,

Воду пытаясь изгнать из отверстий прелестных

Тела младого: из рта, из ушей, носоглотки,

Впадин межреберных нежных и прочих частей организма.

Чу! Что качается рядом, как маятник скорбный?

Что отвлекает, скрипя, от тотальной просушки?

Грозная клюква, у пруда раскинувши ветви,

Еле удерживает на весу Дихлофоса,

С жизнью расставшегося от любви неизбывной.

Вмиг Сколопендра младая забыла про сушку,

И побежала к конюшне, что рядом стояла,

Выбрав кобылу себе своенравную, мигом

Прыгнув в седло, она прочь поскакала галопом,

Втайне надеясь, упавши с кобылы, покончить

С жизнью своей неудачной, сломав себе шею.

Здесь я у слушателей вопрошу благодарных,

Тех, что внимают певцу, затаивши дыханье.

Может ли клюквишка выдержать вес Дихлофоса,

Славного мышечной массою непревзойденной?

Ответ на вопрос будет архибезальтернативный.

С треском елдыкнувшись вниз, не впервой ему это,

Грохнулся наземь герой и, вскочив, за любимой помчался,

За Сколопендрой, что вдаль унеслась на кобыле.

Много воды утекло с той поры, и веков вереницы

Плавно меняют друг друга в чреде непрестанной.

Но неизменной осталась любовь Дихлофоса

И Сколопендры, на своде небес отразившись.

Ночью безоблачной на небо глянь, и увидишь:

Вечно меж россыпей звезд Сколопендра младая

Скачет на гордой кобыле, и в шлейфах кометных

Вечно несется за ней Дихлофос боговидный.

ДМИТРИЙ:

Редчайшие на свете травы

Смешав искусною рукой,

Я приготовил не отраву,

А действенный любви настой.

За травы отдал сто монет, но

Был сорван гениальный план!

Трындец подкрался незаметно —

Трындец по имени Иван!

* * *

Я безумно боюсь золотистого плена

Ваших медно-змеиных волос.

Я хотел бы узнать — и узнать непременно —

Что с Уладом у Вас не всерьёз

За себя же сегодня не дам я и сольдо —

Меня держит непрочная нить.

Что поделать: теперь Вы невеста Морхольта

И грядущего не изменить.

Как всё в мире мгновенно, непрочно и ложно!

Я боюсь даже думать о том,

Что теперь нам, Эссельте, помочь невозможно

Ни алхимией, ни волшебством.

* * *

А вот теперь совсем конец, а кто читал — тот молодец:)

А кто коммент оставит и оценку поставит — тот будет и вовсе будет молодец в круге! Или в ромбе?.. Нет, в параллелепипе…

Кхм.

Короче, во второй, и даже в третьей степени 8-)

Доброе слово и авторам приятно!-)