(по историческим документам и свидетельствам очевидцев и прочих современников

составленное Главным Герольдом Белого Света, ученой дамой Алиёй Искусной)

Детство Нафтанаила из рода Медведей

Будущий монарх страны Костей, Нафтанаил, родился вторым ребенком в семье Аникана Четвертого и его супруги Лебедыни Изар.

На него, как на будущего наследника престола, возлагались большие надежды, и его всестороннему образованию и развитию уделялось немало времени.

В детстве маленький Нафаня, едва постигнув азы грамоты, больше всего любил читать. Причем не трактаты по военной стратегии и не монографии великих деятелей и видных государственных лиц, а романтические истории. Что отцом, естественно, не поощрялось - найденные под подушкой книги о "розовых соплях" изымались и нещадно уничтожались папенькой лично. Расстроенный очередной утратой Нафаня находил утешение в приватной библиотеке маменьки, где в попытках "утолить потребности чуткой душевной организации" проглатывал один любовный роман за другим. В то время, как он с братьями сидел на уроках дипломатии и войноведения, в его голове крутились очередные поэмы и баллады "о высоком", которые он, за неимением более достойной кандидатуры, посвящал своей воображаемой Музе и по ночам, глядя на луну и звезды, мечтал когда-нибудь испытать это волшебное чувство любви к девице из плоти и крови, если таковая вообще найдется.

Так прошли безмятежные восемь лет. Через день после 18-го дня рождения Нафтанаила, к тому времени уже видного и статного юноши, тайного, а то и явного объекта страсти многих девушек (да что там, и замужних дам тоже), случилось непоправимое - его отец Аникан стал калекой в результате несчастного случая на охоте, когда конь сбросил его прямо под ноги разъяренному кабану. Оставаясь все время прикованным к постели, управлять страной и быть ее представителем он уже не мог, и эту роль пришлось брать на себя старшему сыну, Нафтанаилу, который стал таковым буквально за пару лет до этого, когда, как и гласило предание, первенец царя, Аникан, умер, не дожив до своего совершеннолетия два года. Надо заметить, Нафтанаил совершенно не был готов к такому повороту событий, но noblesse oblige.

Первая жена - Газелия Сапатос

Не успел Нафаня официально короноваться на главной площади перед дворцом, как представители Дворянского Совета явились "пред светлыя очи нашего нового владетеля-радетеля" и поставили его перед фактом - теперь настала его, Нафтанаила, очередь обеспечить страну наследником, дабы не прервался славный род Медведей.

Слова Совета заставили юного Нафаню задуматься - получается, что скоро должна быть свадьба, а ведь он так и не нашел девицу, достойную его возвышенных романтических чувств. Пребывая в смятении из-за необходимости выполнить долг перед страной с одной стороны и душевных чаяний - с другой, он повелел устроить бал и пригласить на него благородных девиц на выданье, надеясь, что Судьба поможет ему сделать выбор.

И она помогла, можно даже сказать, сделала это за него. Судьба носила звучное имя Газелия Сапатос, имела осиный стан, волосы цвета воронова крыла и бросала на него поверх веера то томно-нежные, то страстные взгляды. Первый раз за всю его жизнь, проведенную в практически невинных мечтаниях, Нафтанаила швыряло то в жар, то в холод от одного только прикосновения к ручке волоокой красавицы. Через полчаса робких попыток общения он твердо знал, что влюблен! Навсегда и на веки вечные! Его Муза услышала мольбы и спустилась с небес, дабы облегчить тяжкое бремя правителя. Не теряя ни минуты драгоценного времени, царь, начисто игнорируя этикет, по которому полагалось просить руки девицы у ее родителей три раза, дожидаясь ответа по неделе минимум, а лучше - по две-три, и только после трехкратного согласия официально объявлять о помолвке и свадьбе, сделал предложение самой Газелии прямо посреди бальной залы, припав к ее ручке и успешно вызвав у нее обморок.

Как выяснилось позже, в обморок упала не только избранница монарха, но и половина благородных дам, ближе всех находившаяся к парочке в этот знаменательный момент - от зависти, разочарования и желания отомстить знойной выскочке. Но Нафтанаил не замечал ничего вокруг, он бережно поддерживал свою невесту и пребывал в мире грез.

Члены Совета были не менее возмущены, чем женская половина благородного общества. На утро следующего дня они явились к царю, упрекая его за скоропалительное решение и настоятельно рекомендуя обратить свой монарший взгляд на девиц из более знатных и благородных семей, чем "этот безродный выскочка из Каррагона, охмуривший наивную младшую дочь барона Тигриса Требзона - таким здесь не место!". Ну или хотя бы пойти по официальному пути испрошения руки у ее родителей. Но влюбленный государь, нашедший свой идеал во плоти и крови, не желал ничего слушать.

Под аккомпанемент зубовного скрежета почти всех благородных семейств через неделю после скоропалительной помолвки была сыграна не менее скоропалительная, но пышная свадьба.

Реальность, наступившая после торжества, несколько обескуражила Нафтанаила. Его жена, его Муза оказалась весьма требовательной персоной, которая, казалось, каждый день изобретала новые капризы, чтобы сделать его жизнь еще более трудной, практически невыносимой. Ей совершенно не хотелось слушать романтические стихи, сочиненные мужем в перерыве между приемом иностранных послов, или гулять с ним по дворцовому парку под луной, воображая себе далекие миры, полные волшебства и чудес. Пышные балы и многодневные праздненства, турниры, состязания трубадуров в любовной песне, показы моды дальних стран, пиры с многократными переменами блюд, одно вычурнее и экзотичнее другого, да новые драгоценности - вот и все, что интересовало новоиспеченную царицу.

Днём.

Ночью же, оказавшись в постели с Нафтанаилом, с непривычки изрядно устававшим за день, проведенный в государственных заботах, ей хотелось нескончаемых плотских утех. Раз пять для разминки, в разных позах. Нетрудно представить себе, что Нафтанаил на одном только энтузиазме (а это все, что у него оставалось после долгого дня) попросту не мог обеспечить жену желаемым, и после третьего раза он обычно крепко засыпал сразу, как только прекращал двигаться. После трех месяцев подобных пыток количество повторов любветворения сократилось до одного, что просто не могло устраивать его знойную во всех отношениях жену. А так как она была хоть и горячей, но верной супругой, то излишнюю энергию, не растрачиваемую ночами, выплескивала на мужа в виде... истерик.

С утра до вечера, порой в самые неподходящие моменты, вроде дипломатических переговоров с соседними странами о взаимном ненападении, ему приходилось выслушивать ее жалобы на то, что ее жизнь стала серой и скучной, муж не оказывает ей должного внимания, "тряпки и цацки" приелись, пения трубадуров набили оскомину, а на состязантов турниров противно смотреть, от них несет пОтом, а от ее фрейлин, этих глупых хихикающих куриц, нет совершенно никакого толка.

Вышесказанное почти всегда (особенно в присутствии других лиц) сопровождалось бурными потоками слез, заламыванием рук и угрозами вскрыть себе вены веером. Наедине же монархиня решительно отказывалась с ним разговаривать, предпочитая грустно наигрывать на гитаре "La camisa negra" или восклицая - "Ах! Права была маменька! Si quieres ser una reina mas, hay que saber brillar, algunas veces llorar si fracasas..."(не забывая при этом гитарный аккомпанемент, естественно).

Тонкая душевная организация молодого царя долго терпеть такое была не в состоянии, и в результате его величество переехал в новые покои в соседней башне дворца, где мог беспрепятственно наблюдать луну по ночам и даже иногда сочинять стихи. Романтический образ Музы-Газелии, давший первые трещины уже через неделю после свадьбы, окончательно разлетелся на кусочки и восстановлению не подлежал.

Разочаровавшись в "коварных существах женщинах", его величество с головой погрузился в философские размышления на тематику о смысле жизни, высшем предназначении и попытках обрести счастье. С женой он старался видеться только в неизбежных ситуациях - за обедом и на официальных торжествах, требующих присутствия царской четы в полном составе. Измученная таким холодным обращением со стороны царя Газелия решила пойти на крайние меры - объявила, что смертельно больна, ибо не менее смертельно оскорблена, слегла в своих покоях и никого, кроме парочки доверенных фрейлин и докторов, к себе не пускала. Нафтанаил сначала забеспокоился, но вовремя вспомнил о темпераменте жены, махнул рукой и погрузился с головой в отчеты о положении дел на северных границах царства. Свое возмущение царица выражала ровно до тех пор, пока не закончились все бьющиеся объекты в ее башне, а после предпочла тайно лелеять планы мести, дабы не выглядеть смешно в попытках выместить злобу на менее хрупких предметах обихода.

Чтобы привлечь к себе внимание царя, она отправилась на конную прогулку по дворцовому парку в сопровождении лишь пары слуг, как бы случайно "забыв" дома меховую накидку, с тем расчетом, что ее любезный супруг, увидев такое вопиющее пренебрежение к своему здоровью, схватит накидку и бросится ее догонять, а уж тогда-то она ему все-все выскажет... Через несколько часов демонстративного гарцевания перед окнами монаршьего кабинета в одном летнем платье Газелия поняла, что просчиталась. Мало того, на этот раз она действительно заболела, да так, что слегла по-настоящему. Еще больше она расстроилась, узнав, что вся акция была почем зря - Нафтанаил малодушно сбежал из дворца рано утром "на дипломатический визит к южным соседям", ничего не сказав жене.

Обеспокоенные медики тут же послали гонца к царю с вестью о тяжелом состоянии супруги, но вернувшийся лишь через неделю Нафтанаил не успел с ней даже попрощаться - она скончалась от сильной горячки за день до его прибытия, до последней минуты отказываясь верить в свою скорую смерть.

Таким образом, после года супружеской жизни его величество Нафтанаил Третий внезапно оказался вдовцом. Вдовцом без наследников, несмотря на бурную активность на брачном ложе (во всяком случае, в первые полгода). Убитые горем родители Газелии, герцог и герцогиня Сапатос испросили дозволения удалиться от двора в свои владения и отбыли немедленно, получив его.

Вторая жена - Белолуга Орли

Дворянский Совет увидел в смерти царицы-"выскочки" благоприятную возможность женить монарха на этот раз более выгодно. Выдержав минимальный срок траура по супруге, представители Совета снова пришли на поклон к его величеству. Поклон перешел в увещевания и обернулся свадебным ультиматумом - вопрос наследника все еще стоял очень остро. Государь, тем утром более рассеянный, чем обычно, дал свое согласие на повторные бальные смотрины, но раздачу приглашений на этот раз члены Совета взяли на себя, дабы избежать очередного "faux pas" с "неизвестно откуда берущимися девицами с сомнительными родословными по отцу".

На бал Нафтанаил шел с тяжелым сердцем, еще не забыв разочарования, испытанного с Газелией. В одном он был уверен точно - на этот раз никаких томно-страстных соблазнительниц! Хватило и одной, причем надолго. Тонкая душевная организация монарха едва не пошатнулась за полгода постоянных истерик.

Тем сильнее было его удивление, когда он почувствовал, что всерьез заинтересовался одной милой и скромной девушкой, полной противоположностью его первой жене. Если Газелия была высокой, черноволосой, волоокой и внушительной, то эта девица была крошечной, хрупкой голубоглазой блондинкой и казалась совершенно беспомощной без надежного мужского плеча. Она не смела поднять на него глаза - да что там на царя, она бы и пристального взгляда канарейки не выдержала! Разговаривая, она каждый раз мило краснела, а в моменты молчания на ее губах играла мечтательная улыбка. Нафтанаил был сражен в самое сердце, но, помня прошлый опыт, предусмотрительно не стал торопиться, а решил узнать свою потенциальную невесту получше.

Когда же даже после недели свиданий он не смог найти в Белолуге Орли ни малейшего изъяна, ни единого намека на бурный темперамент, он перестал сдерживаться и с плохо скрываемым волнением объявил ей о своих чувствах, чем вызвал у нее продолжительный обморок.

К Нафтанаилу тем временем вернулись утраченные было мечтательность, восторженность и склонность к романтике. С нетерпением выждав три недели, положенные по этикету, и получив три согласия от не менее нетерпеливых родителей, он обручился с Белолугой на торжественной церемонии, получив к тому же и благословение Советников, хотя и не нуждался в нем.

В супружестве царица оставалась такой же милой, скромной и застенчивой, чем приятно удивила Нафтанаила, уже готового внутренне к новому сезону бурь и штормов. Она не мешала его царским делам, куда там его первой жене, которая могла запросто сорвать прием послов или дружественный визит. Она не устраивала пышных и дорогостоящих развлечений: казалось, турниры и показы мод совершенно ее не интересовали, и она не зевала на них исключительно из вежливости.

Единственное, что по-настоящему занимало новую правительницу - это поэззия и цветы. В идеале - одновременно, другими словами, слушать стихи о любви, зарываясь носом в пышный букет роз (или прогуливаясь по саду при свете луны). Оттого, что теперь он может посвящать все свое свободное время этому дорогому его душе занятию, да еще и вместе с любимой супругой, Нафтанаил был на седьмом небе.

Ровно месяц.

Потом он поначалу плавно, а со временем все более стремительно стал опускаться на землю. С удивлением монарх понял, что стихи под луной и воспевание абстрактной любви к абстрактной Музе больше не занимают все его помыслы. С еще бОльшим удивлением он понял, что год интенсивных занятий государственными делами изменил его, да так, что он сам об этом и не подозревал. Романтические вздохи по ночам уступили место планам военных кампаний, бренчание на лютне сменилось часовыми тренировками в фехтовании на мечах и алебардах (как пешими, так и конными), размышления о смысле жизни плавно перетекли в мысли о балансе экспорта-импорта, таможенных пошлин на вамаясьский шелк и заготовке зерна на озимые посевы.

Однако все попытки Нафтанаила завести разговор о подобных материях со своей "второй половинкой души" оканчивались провалом. Белолуга же либо мило улыбалась, не в состоянии произнести ни слова в ответ, либо расстраивалась, что так мало смыслит в делах государственной важности, однако не делала никаких попыток их постигнуть, а вместо этого пыталась перевести разговор на более близкие ей темы - "Смотрите, mon cher, какая сегодня яркая луна! Ах, до чего прекрасны желтые крапчатые сабрумайские розы в ее серебристом свете! А маки! Вы только взгляните, mon ami! Mon coeur, я так счастлива, что Вы со мной здесь и сейчас!...".

Царь, удивленный и раздосадованный своей негативной реакцией на милый щебет Белолуги, либо спешил удалиться в спальню, ссылаясь на тяжелый день (прошедший либо предстоящий), либо надолго замолкал и хмурился, чем окончательно смущал жену, искренне не понимающую, почему ее супруг, когда-то бывший таким же мечтателем, как и она, вдруг перестал разделять ее интересы и восхищение прекрасным.

Но был и еще один маленький аспект их отношений, о котором Нафтанаил даже и не подозревал, что может так сильно обращать на него внимание - супружеское ложе, бывшее камнем преткновения с женой первой, стало играть ту же роль с женой второй, хоть и по совершенно противоположной причине. Белолуга была крайне пассивна и неизобретательна в постели, причем настолько, что Нафтанаилу стало казаться, что он скучает (!!!) по эротическим выдумкам Газелии. Привыкнув к постоянной нагрузке от государственных дел и даже начав находить в них удовольствие, царь был теперь способен на бОльшие подвиги по ночам, чем раньше, но, как назло, его дражайшая супруга, каждый раз неистово краснея и заикаясь от смущения, сообщала ему, что больше одного раза за ночь она просто не вынесет, ибо умрет от разрыва сердца, вызванного полнотой чувств, которые дарит ей страсть ее мужа. Скрепя сердце и скрипя зубами, монарх отступал.

Заводить любовницу ему и в голову не приходило - в его памяти все еще жил ужас от тирании Газелии, и он не сомневался, что новая пассия будет пытаться вертеть им точно так же, а еще одной серии дутых губок, стремительно превращающихся в губки, отверстые в истерике и призывающие все несчастья Белого Света на его белобрысую голову, он точно не вынесет. Следовательно, всю неизрасходованную энергию царь тратил на... государственные дела, погружаясь в них все больше и больше. Тем самым он все сильнее отдалялся от Белолуги и даже перестал с ней гулять каждую ночь перед сном по саду, чем несказанно огорчил "милую феечку". Теперь ее будни были полны слез в подушку, что никак не способствовало сближению с супругом.

Тем временем сабрумайское княжество, всерьез обеспокоенное донесениями дворцовых шпионов о все новых и новых планах соседа касательно укрепления линии обороны и распределении войск для подстраховки от всевозможных случаев нападения извне, отправило в царство Костей специального посла, уполномоченного собрать любыми путями сведения о настоящих намерениях его величества Нафтанаила Третьего касательно военных действий в целом и против их княжества в частности.

Судьбе было угодно, чтобы господин специальный посол, запланировав выпытать информацию с помощью особой смеси легких ядов, приготовил первую порцию отравленных бананов в шоколаде, но те необъяснимым образом исчезли из его личных покоев и в результате были преподнесены юной фрейлиной рыдающей царице, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.

Откушав половинку одного банана, монархиня занемогла. Обеспокоенные фрейлины вызвали доктора, которому ничего не оставалось, как в бессилии развести руками - противоядия против неизвестного яда он не мог предложить. Белолуга промучилась два дня, мечась по постели в горячке и время от времени теряя сознание, память и ощущение реальности. Царь, убитый горем, все это время провел с ней, полностью забросив государственные дела и держа жену за руку, перемежая нежные слова горестными всхлипами. Все раздражение и недовольство улетучились, будто их и не было, он снова чувствовал себя заново влюбленным в "лунную принцессу его мечты", как в первый день их знакомства.

Периодически приходя в себя, Белолуга неизменно видела супруга у своей постели и то горячо признавалась ему в любви, клялась в вечной верности и обещала, что скоро уже поправится, то ругала его за заброшенные дела государственной важности. Когда же она в последний раз обрела сознание и со словами "я вижу свет... как красиво... будто луна указывает мне дорогу!.." испустила дух, царь был поистине безутешен и на чем свет стоит проклинал себя, что так мало уделял время супруге, пока она еще была жива. Его первым распоряжением было казнить заговорщиков, посмевших пронести яд в монаршьи покои. Господину специальному послу удалось выйти сухим из воды и благополучно удалиться в сабрумайское княжество, так и не выяснив ничего путного о военных планах Нафтанаила. Безутешные бароны Орли вместе с графами Ортель, породнившиеся к тому времени путем женитьбы, уехали из столицы, не дожидаясь позволения царя.

Третья жена - Елания Ормэ

Траур по второй царице, властвовавшей чуть менее двух лет, длился полгода и не закончился бы и на этом, если бы не неусыпно пекущиеся о благе царства члены Дворянского Совета. Выждав максимально приличествующее время для возобновления переговоров о женитьбе, они собрались с духом и в третий раз осмелились напомнить его величеству о священном долге перед короной. Царь, на удивление, отреагировал тихо, без вспышек гнева и истерик, чем немало удивил благородных лордов. Казалось, его более не интересуют дела сердечные, а исключительно государственные, которым он и посвятил все свое время, хотя было немало претенденток утешить правителя после тяжелой утраты. Но никто не мог сравниться с образом Белолуги, который Нафтанаил постоянными накручиваниями и самобичеваниями вознес до практически ангельского, а посему - недостижимого для обычной живущей смертной.

Тем временем советник Костей, уже успевший проникнуть в ближайшее окружение царя и ставший одним из его доверенных лиц, решил взять дело в свои руки. После второго инцидента с царицей практически вся знать разъехалась под разными благовидными предлогами, и старый состав двора наполовину сократился. Менее знатные дворяне увидели в этом свой шанс обратить на себя внимание монарха и стали потихоньку заполнять образовавшуюся брешь.

Одним из таких дворян был виконт Ормэ, имеющий дочь Еланию на выданье. Ее-то, как девицу "благовоспитанную и строгих нравов" и заприметил Костей. После коротких переговоров с папашей Ормэ и чуть более продолжительных - с Нафтанаилом состоялась свадьба, причем на этот раз царь умудрился проигнорировать обычай прошения руки у родителей, все устроил Костей задним числом.

К своей новой жене его величество был совершенно равнодушен, обмениваясь лишь парой общих фраз за день и выполняя супружеский долг один-два раза на неделе. Еланию это... вполне устраивало. В первую очередь, новоиспеченная царица была неглупа и прекрасно понимала, что душевная рана Нафтанаила затянется еще очень не скоро, и уж тем более не стоит и пытаться занять место безвременно скончавшейся второй жены в его сердце. Впрочем, она и не жаждала пытаться, ибо глубоко уважала супруга и сюзерена и испытывала к нему любовь скорее патриотическую, чем романтическую. И, что весьма немаловажно, у царицы уже было увлечение, полностью занявшее ее помыслы и не оставляющее места для иного.

С юных лет виконтесса получала образование, которое в основном приберегают для наследников рода, но ее предусмотрительный папенька решил, что красивая мордашка - не единственный залог успеха, и девушке пришлось постигать тайны математики, истории, географии и параллельно изучать несколько иностранных языков, этикет, а также чисто женские науки, такие как пение, музицирование на лютне и вышивание гладью, крестиком и козликом.

Довольный успехами дочери, прогрессивно настроенный виконт Ормэ разрешил ей отправиться в ознакомительное путешествие по дружелюбно настроенным странам-соседям, чем вызвал у нее бурный восторг. Во время своего вояжа любознательная дщерь, убедившись, что ей предоставлена полная свобода действий, первым делом отправилась удовлетворять свою жажду познаний. От папеньки свои похождения Елания держала в секрете, прекрасно помня, как тот, нанимая учителей для дочери, громко орал на одного кандидата, представившегося как преподаватель философии - "Физика, философия и физиология - главные среди лженаук! Я не потерплю у себя в доме подобное пустотрепство и уж тем более не намерен платить деньги за то, чтобы ему обучалась моя дочь!". Отец и не догадывался, что малолетняя проказница подслушивала, спрятавшись в шкаф, и с этой минуты загорелась интересом к упомянутым дисциплинам. Физика ей показалась чересчур непонятной, физиология - скучной, а философию она полюбила с первой же книги, которой оказался вамаясьский "Трактат о непостоянстве" и теперь, вырвавшись на свободу, жаждала найти единомышленников, с кем могла бы попрактиковаться в дискуссиях на темы бытия, восприятия окружающего мира, логики вещей и мироздания.

Плодотворно проведя полгода, отпущенные ей на вояж, Елания вернулась домой, переполненная идеями о своем собственном направлении философии, в котором заключалось бы все самое лучшее, вынесенное ей из множества других учений, которые она открыла для себя за это время.

Ко времени свадьбы новое учение было разработано ей в мельчайших деталях и носило название "еланистика". Став царицей и полностью осознав свое новое положение, Елания поняла - вот он, ее шанс! Шанс просветить мир, сделать его логичнее и разумнее, а следовательно - лучше. Однако первое, за что взялась новоиспеченная царица, было приведением в порядок царской библиотеки. Не встретив никакого сопротивления со стороны супруга, она приказала перенести всю любовно-романтическую литературу из главной библиотеки в подвальное хранилище замка. Опустевшие полки стали стремительно заполняться новыми книгами преимущественно справочного содержания - Елания мечтала собрать в одном месте абсолютно все доступные научные трактаты, предвкушая золотую эпоху Просвещения.

Оставшись довольной тем, как подвигается пополнение ее книжного запаса, она решила, что пришла пора первых шагов на долгом пути облагораживания страны. Сначала Елания осторожно поинтересовалась у царя, будет ли ей дозволено заняться повышением уровня образования среди местной знати. Тот, занятый своими делами, только кивнул, особо не вникая в смысл сказанного. Получив от супруга cart blanche, Елания немедленно приступила к делу.

Первым делом она принялась за своих фрейлин и, окрыленная заинтересованностью и бурной поддержкой в их лице, решила, что пора выходить на государственный уровень. В страну были приглашены лучшие специалисты по софистике, акроаматике, герменевтике, экзотерике и эзотерике, семиотике, гносеологии, аксиологии, метафизике и экзистенциализму. Было открыто несколько школ, где сии ученые мужи могли бы делиться сокровенным с молодыми людьми и девицами, жаждущими просвещения и познаний.

Костеи, помня о выходках предыдущих цариц, на новость отреагировали с недоверчивой осторожностью. Добровольцев для философских дискуссий было по пальцам перечесть, и мудрым преподавателям, чтобы скрасить свои серые будни, оставалось лишь общаться друг с другом. Просветительские дела шли весьма вяло, и это было огорчило рьяную поборницу всестороннего образования, но после одной плодотворной беседы с демагогом-софистом, окрыленная логическим умозаключением "Народ любит царицу и нуждается в ней, а царица любит науки и нуждается в просвещении народа, следовательно, народ любит науки и нуждается в собственном просвещении", Елания взялась за свою деятельность с утроенной силой. Чтобы улучшить посещаемость в школах, она первым делом издала указ, предписывающий знати получить обязательное философское образование. Бароны и графы роптали, кривились, плевались - но потихоньку втягивались. Когда даже ее собственный отец запомнил, что "максима" - это не имя троюродной кузины Ортелей из Вондерланда, царица возликовала и уже собиралась сделать следующий шаг - открыть начальные философские школы для простого народа, как у нее испросил приватной аудиенции советник мужа Костей.

Не обладая на тот момент ни камнем, ни достаточной магической силой для удачного государственного переворота, он был вынужден полагаться - хоть и очень неохотно - на своих союзников среди обычных людей.

Для начала он решил воздействовать на государя через его же супругу, подтолкнув того к изданию указа, запрещающего практиковать магию без специальной на то лицензии. Право же на выдачу заветных для магов документов должно было единолично принадлежать "верному слуге его величества, неусыпно блюдущему интересы государства". Но царица, у которой как раз приключился душевный подъем, назвала его предложение смехотворным, заявив, что магия во всех популярных философских учениях - и в "еланистике" тоже - рассматривается как особый природный дар, и его надо не ограничивать, а наоборот, развивать и поощрять.

Скрипнув зубами, Костей направился к виконту Ормэ напомнить про их уговор. Виконт лишь руками развел - после того, как он узнал о тайном увлечении дочери, они крепко разругались, и отец в пылу ссоры публично отрекся от своего отпрыска, "наведшего такой позор на древний род Ормэ".

Потеряв рычаг воздействия на строптивую царицу, а вслед за этим потерпев еще пару неудач при попытке продвинуть свои законопроекты, Костей решил, что такая помощница скорее вредит, чем помогает, и от нее неплохо было бы избавиться.

Самый верный путь для устранения такой благонравной и благочестивой особы - скомпрометировать ее в глазах царя, а еще лучше - всего дворянства, чтобы уж наверняка. Для этих целей идеально подходил младший брат его величества, Мечеслав, за просвещение которого царица в последнее время взялась с утроенной силой. Военный стратег и тактик, Мечеслав сейчас жил во дворце: ситуация в стране и на ее границах была в целом мирная, и таланты его востребованы не были. Будучи к тому же лицом, искушенным в баталиях не только военных, но и словесных, да и просто вежливым молодым человеком, не желающим без надобности портить отношения со своей повелительницей, он охотно соглашался на долгие беседы, которые со временем становились все более приватными и уединенными. Зарождающуюся симпатию к Мечеславу царица Елания объясняла для себя тем, что он тоже проявляет интерес к философии и вообще в целом очень воспитанный и учтивый молодой человек, да и весьма симпатичный и мужественный, хотя к делу это не имеет совершенно никакого отношения, да!..

Без труда определив сторону, в которую двигается развитие отношений царицы и Мечеслава, Костей тут же придумал идеальный план по очернению ее в глазах супруга. Первым делом он стал то тут, то там в разговоре с монархом делать намеки на то, что помыслы добрейшей Елании давно заняты не одними только рассуждениями о порядке мироздания.

Как только его величество понял, куда клонит Костей, то тут же потребовал доказательства, "или голова твоя слетит с плеч". Обрадованный царедворец тут же изложил ему свой план - проследить за царицей, когда та в очередной раз уединится со своим "особым гостем" для якобы философских диспутов.

Царь согласился, не раздумывая.

По удачному стечению обстоятельств, как раз при этой встрече царица решила брать быка за рога и применить всю силу своего обаяния и убеждения, чтобы сделать Мечеслава сторонником ее собственной так тщательно продуманной теории. Спешно прибывший Нафтанаил успел застать только конец ее пламенной речи, когда она, схватив Мечеслава за руку и почти прижав ее к своей груди, вещала о том, что любовь - это высшее чувство, отличающее человека от животных, что люди, почувствовавшие сей дар хоть раз, могут и даже должны им пользоваться и далее, и что той или иной любви достоин каждый.

Но ему и этого хватило за глаза.

Не замечая ехидно потирающего руки Костея, он ворвался в кабинет супруги и устроил там настоящую бурю гнева и ярости.

Мечеслав был с позором изгнан из дворца и в спешном порядке откомандирован на дальние южные границы, дабы не вводить своим присутствием правителя в греховные мысли о братоубийстве. Жена же была посажена под домашний арест в самой большой башне на хлеб и воду, без права общения с внешним миром, кроме нескольких избранных фрейлин.

Нафтанаил рвал и метал.

Он грозил сначала развестись, потом отрубить мерзавке голову, потом привести оба наказания в исполнение одновременно, а Елания терпеливо сносила гнев супруга, искренне веря в то, что должна пройти через подобное испытание ради своего учения, и никоим образом не признавая за собой ни измены мужу во плоти, ни в мыслях.

Через несколько недель с момента заключения, одним ужасным майским вечером во время сильной грозы часовые на соседней башне подняли тревогу - каким-то немыслимым образом царица оказалась на крыше!

Босоногая и простоволосая, она, стараясь перекричать непогоду, вещала о том, что ей явился лично Бруно Багинотский, и в своих беседах с ним она увидела естественное логическое продолжение "еланистики". А дабы наиболее полно проникнуться тайнами бытия, ей предстоит вместе с бренным телом, удерживающим сейчас ее на Земле, перейти на астральный уровень.

С этими словами она широко раскинула руки и шагнула с крыши вниз.

Астрального уровня, равно как и чего-нибудь еще более твердого и устойчивого, вроде водостока, карниза или козырька крыши под ногами ее не оказалось, и привлеченный шумом царь успел лишь к развязке трагедии, когда жена его уже лежала бездыханная на камнях мостовой.

Нафтанаил приказал похоронить Еланию, чье правление длилось чуть больше трех лет, с почестями, ее школы признать опасными для неокрепших умов, распустить и под страхом смерти не упоминать о философии более. Вслед за этим все учителя-философы были вынуждены покинуть страну. Башню, послужившую последним приютом бедной правительнице, в народе прозвали Царицей. Виконт Ормэ, восстановивший статус Елании как своей дочери посмертно, был счастлив убраться подобру-поздорову в свое имение в дальнем углу царства. Огромную библиотеку царицы перенесли в подвал, а любовные романы заняли свое прежнее место над опочивальней царя, хоть и в ином порядке, чем раньше.

Четвертая жена - Мангустина Югиц

При одной только мысли о том, чтобы снова жениться ради наследника, на государя нападал истерический хохот. Вся знать, которая оставалась с ним во время его третьей женитьбы, разбежалась после трагических событий в мае. Двор опустел, остались лишь самые стойкие к монаршьему гневу придворные. О новом выборе жены не могло быть и речи - даже среди союзных государств прошел слух о скоропостижных кончинах жен Нафтанаила, которого за глаза давно уже называли Злосчастным. Дворянский Совет бессильно опустил руки и уже готовился к грядущему перевороту в стране, когда монарх скончается и оставит государство без наследника. Война между Мечеславом и средним братом, Незнамом, грозила быть кровавой - вряд ли кто-то один из них согласится уступить трон другому.

А пока члены Совета строили планы на случай битвы за престол, одна из фрейлин покойной царицы, Мангустина Югиц, незаметно перешла к оказыванию монарху все более явных знаков внимания - цветы в его покоях сменит, насчет любимого кушанья на обед распорядится, парадный камзол царскому портному ушивать отдаст - уж очень его величество похудел... Да так примелькалась, что монарх уже привык к ее обществу и даже обращал внимание, если вдруг ее рядом не оказывалось.

Еще будучи девочкой, Густя Югиц мечтала быть принятой ко двору и произвести там фурор. В возрасте 13 лет она впервые выехала в свет; ее представление ко двору совпало с первым балом-отбором невест, когда мечтательный Нафтанаил влюбился без памяти в Газелию. Густя, еще совсем юная, глядела во все глаза на эту роскошь, шикарные наряды дам, волнующие перешептывания за спинами мужей и впитывала всеобщую атмосферу чего-то большого, значимого и прекрасного. Оставшись при дворе, она понравилась царице Газелии и стала одной из ее самых младших фрейлин. Во время ее правления юная Мангустина вошла во вкус пышной светской жизни и навсегда решила для себя, что сделает все для того, чтобы жить так же. Среди фрейлин она всегда была первой заводилой, когда дело касалось увеселений или турниров, и она же чаще всего побеждала в конкурсах на звание "дамы сердца" очередного турнира. Когда гордая царица с каррагонскими корнями скончалась, Густя горевала искренне и долго, словно подозревая, что с ней ушла вся веселая жизнь на широкую ногу, к которой она так быстро привыкла.

Когда в замок пришла новая хозяйка, Белолуга, Мангустина, уже зарекомендовавшая себя в качестве фрейлины, снова получила это место.

Двор Белолуги оказался не в пример скучнее, эти постоянные восхищения цветами и любовными виршами, которые в состоянии сочинить любой дурак, очень быстро надоели не только ей, но и всем фрейлинам. Но делать нечего, царица есть царица, ее слово - закон. Поэтому Густе пришлось, преодолевая отвращение, направить свое усиленное внимание на цветы, и вскоре она уже смогла поддерживать разговор с царицей хоть об упорно неприживающихся сабрумайских розах, хоть о рыбном удобрении для вамаясьских тюльпанов. Благодаря этому она вскоре вошла в круг особо близких фрейлин ее величества и уже собиралась извлечь из ситуации какую-нибудь выгоду, как внезапная ссора царя с Белолугой перечеркнула все ее планы.

Если двор Белолуги-поэтессы был невыносим, то двор заплаканной Белолуги-поэтессы превратился в сущий ад. Изо дня в день горестные вздыхания, проливание слез на не просыхающие осенью и зимой подушки...

Уже отчаявшись что-либо предпринять и втайне начав желать правительнице смерти, однажды Мангустина, проходя мимо полуоткрытой двери в апартаменты сабрумайского гостя, углядела на столе золотой поднос с бананами в шоколаде. Комнаты были пусты, и ни одной живой души поблизости, как на счастье, не было. Горячо поблагодарив провидение за внезапную помощь, Густя схватила с подноса три банана, сунула за корсаж и помчалась сначала на кухню - за блюдечком с голубой каемочкой из фамильного сервиза Орли - а потом к царице. После недолгих уговоров Белолуга согласилась попробовать экзотическое кушанье, "но только кусочек, я не голодна, а от нервов совсем не могу есть". То, что произошло после этого, заставило Мангустину в первый раз опасаться за свою жизнь, видя, как беспощадно монарх расправляется со всеми виновными. Но когда гроза прошла мимо нее, никак не затронув, это дало ей уверенность в собственной безнаказанности. Она была почти полностью убеждена в том, что царь женится и в третий раз, и намеревалась использовать свою будущую позицию при новой царице с умом и большей выгодой.

Третья монархиня, Елания, вызвала у Мангустины, уже тогда девицы в самом соку, легкую оторопь - "и ЭТО, простите, царица?". Излишне либеральные взгляды, полное отсутствие интереса к развлечениям, совершенно "бесполезное" "мужское" образование, да и еще это увлечение абстрактными философскими веяниями. Словом, не первая леди, а не пойми что.

Но, возвращаясь к старой истине, слово царицы - закон, и вот уже Мангустина принимает самое деятельное и бурное участие в дискуссиях на темы мироощущения и познания и усердно изучает трактаты и жизнеописания выдающихся философов во главе с каким-то Вруном - то ли Багенским, то ли Бакинским, а также свод положений "еланистики", чтобы втереться в доверие к новой царице. Что ей в очередной раз блестяще удается, укрепив ее в уверенности, что на этот-то раз все получится как надо.

В один прекрасный день, возвращаясь из покоев царицы, в темном углу коридора Мангустина была перехвачена невзрачным человечком, опасность которого, тем не менее, ощущалась почти физически. Человек выступил из тени, и Густя сразу узнала Костея, одного из самых доверенных советников царя. Решив, что провидение снова посылает ей подарок, она вежливо поинтересовалась, чем может послужить на благо государства и государя, опередив заготовленную убедительную речь Костея.

Тот, в свою очередь, обрадовался такой понятливой фрейлине и предложил ей взаимовыгодное сотрудничество - она передает ему сведения о делах повелительницы, а он, в свою очередь, не рассказывает государю о том, что именно она, Мангустина, угостила Белолугу отравленными бананами. Откуда этот чужак, появившийся при дворе явно позже того инцидента, знал такие подробности, ей было неведомо, но зловещая аура господина советника заставила поверить в его угрозы и согласиться на сотрудничество.

К удивлению Мангустины, сотрудничество с Костеем оказалось необременительным. Он всего лишь желал знать распорядок дня государыни, в особенности ее философских диспутов. Мангустина честно пересказывала советнику подробности и один раз осмелела настолько, что высказала свое мнение касательно младшего принца Мечеслава и особого отношения царицы Елании к нему.

Костей набросился за эту информацию точно стервятник и велел Густе внимательно следить за "милой парочкой".

Чем дальше Мангустина наблюдала, тем яснее становилась для нее картина происходящего - царица ведь тоже женщина, в первую очередь, и ее естественные потребности никто не отменял, а раз в неделю проводить с царем пять минут в постели - разве ж этого достаточно? Ничего удивительного, что нашу демагогиню тянет к этому самцу Мечеславу, пусть и пока подсознательно...

Тут у Мангустины созрел план - если царица и Мечеслав сойдутся вместе, и она, Мангустина, им в этом поможет, то они оба будут ей весьма обязаны за покрывательство и помощь, а это открывает определенные перспективы... Может, даже турниры вернутся, и она, Густя, будет там единственной "дамой сердца"...

Долго ли, коротко ли, Мангустина решила начать подготовку своего светлого будущего с Елании, так как могла с ней безбоязненно разговаривать помногу, не вызывая ничьих подозрений. Она постоянно намекала на то, что Мечеслав хорош собой, видный и статный мужчина, "уж такой сможет сделать девушку счастливой", и что к филофосии вашей... то есть, нашей общей... он на удивление положительно относится - "а вдруг, Ваше величество, он Вам так знаки подает, что заинтересован в приватной беседе - конечно же, исключительно философского характера!". Чем слабее становились аргументы царицы против, тем сильнее, почти в открытую, напирала Мангустина и, наконец, монархиня согласилась.

После встречи царица вся будто летала и словно сияла изнутри особым светом, и лукавая фрейлина поняла, что та попалась на крючок нежных, хоть и запретных, но оттого даже более сладких чувств, пусть и сама о них еще не подозревая. Оставалось только поддерживать интерес хозяйки к приватным беседам с Мечеславом и дальше, не давая ему утихнуть, что Мангустина и делала на протяжении полугода - царица оказалась на редкость крепким и высокоморальным орешком.

О таком развитии событий узнал Костей и потребовал подробнейшего отчета, который Мангустина ему незамедлительно и предоставила, не забыв упомянуть о своей скромной роли. Подивившись сообразительности фрейлины, советник похвалил ее и наказал разжигать страсть царицы и дальше, чтобы философский интерес сменился увлечением более прикладного характера.

Попытки Магустины подогреть интерес со стороны Мечеслава успехом не увенчались, и ей снова пришлось сосредоточить все свое внимание на царице Елании. Стараниями Мангустины та уже настолько плохо контролировала свои чувства и эмоции, что осмелилась говорить с Мечеславом о любви, и когда тот спокойно воспринял переход на эту щекотливую тему и даже поддержал беседу, царица внутри втайне возликовала - ее заметили, ее увидели, у нее может получиться! Но она боялась признаться в этом даже самой себе и на каждую греховную мысль приводила по десять доводов, почему ее чувства нельзя считать романтическими.

Когда же Костей устроил царице сюрприз, пригласив Нафтанаила тайком поприсутствовать на ее "свидании", Мангустина поняла, что ее планы по извлечению выгоды из покрывательства любовной связи хозяйки пошли прахом. Раздосадованная Густя уже перебрала все возможные запасные варианты упрочения своего положения при дворе и успела их отмести за непригодностью, как поступило новое задание от Костея - раз в день, когда она будет подниматься в башню и приносить правительнице еду, она должна будет подсыпать в напиток по одному свертку порошка, всего семь штук. Послушно исполнив поручение, Мангустина стала выжидать. Самоубийство Елании, ее видения, "пеший переход на астральный уровень" - все это безошибочно навело ее на мысль, что порошок, исправно подсыпаемый ей в воду, вызывал галлюцинации либо сам по себе, либо с помощью магии.

Когда Нафтанаил снова, уже в третий раз, остался вдовцом, и от него отвернулись даже его собственные придворные, в голове Мангустины созрел смелый план - зачем ждать, пока еще кто-то станет царицей, тем более, что претенденток на этот раз вообще нет! Проще самой стать ей и наконец-то насладиться жизнью в роскоши, веселье и довольствии, с пышной свитой, увеселениями и восхвалениями!

Сказано - сделано, и Мангустина стала попадаться царю на глаза так часто, как это позволяли приличия. Она высказывала неподдельную участь к его положению, всячески демонстрировала свою симпатию и заботу, и через полгода непрестанного ненавязчивого обхаживания Нафтанаил вдруг поймал себя на мысли, что уже не представляет себя отдельно от своей преданной подруги, пережившей трех его жен и верой и правдой служившей каждой.

Осознав это, он пристальнее присмотрелся к Густе и нашел ее внешность не то, чтобы отталкивающей, но и далеко не идеальной, да и дама, строго говоря, была не первой свежести: чуть-чуть за двадцать, перестарок... Однако разве был он в том положении, когда мог выбирать? В дурных связях Мангустина замечена не была, детьми и мужем не обременена тоже, поэтому царь, наконец, решился заключить с ней договор - она рожает ему сына и взамен наслаждается привилегиями, присущими царице.

Мангустина для вида пораздумывала (ровно три часа, если быть точным) и согласилась. Ее отец, граф Югиц, узнав о новом статусе своей дочери, удивился, но вслух порекомендовал ей быть осторожной и постараться не попадаться на скандалах какого-либо рода, дабы не разделить печальную участь ее предшественниц.

Прошло три месяца с тех пор, как Нафтанаил взял Мангустину в свою постель и исправно старался каждый вечер зачать наследника, когда та объявила, что беременна. На радостях государь публично объявил о своем четвертом браке с графиней Мангустиной Югиц, что было встречено народом с вялым энтузиазмом.

Уже было отчаявшийся заполучить наследника монарх уделял все свое внимание состоянию и настроению будущей мамы, чем изрядно ее нервировал. Страдавшая жестоким токсикозом царица была вынуждена отложить грандиозные планы по увеселению собственной персоны на после родов, что отнюдь не прибавило ей благодушия.

Наконец настал день Икс, и царица удачно разрешилась от бремени, чем несказанно обрадовала своего уже к тому времени законного супруга Нафтанаила. Ребенок оказался мальчиком, из-за чего новоиспеченный отец сиял, будто начищенный медный таз, и на радостях повелел открыть на двадцать минут казну для народа от имени супруги. Счастливый народ пил и гулял три дня за здоровье наследника Алексана прямо на дворцовой площади, вызывая у царицы один приступ мигрени за другим. Но окончательно ее добило сообщение монарха о том, что ребенка она должна будет выкормить сама, и что он не позволит нанимать для него мамок и нянек.

Семейное счастье Нафтанаила ничто не омрачало до тех пор, пока, спустя несколько дней после празднования двухлетия наследника, его отец, Аникан, по-прежнему прикованный к постели, вдруг неизвестно каким образом сильно простудился. Болезнь старого царя основательно подорвала его и так слабое здоровье, точнее, то, что от него осталось после несчастного случая на охоте, и через две недели, ровно к десятилетней годовщине смерти его супруги Лебедыни, у него отказало сердце. Нафтанаил, всегда помнивший о состоянии своего родителя, так как периодически навещал его в его покоях, уже был внутренне готов с ним проститься, поэтому, справив пышные похороны и объявив положенные три дня всенародного траура, вскоре вернулся к прерванным государственным делам.

Худо-бедно перетерпев три года после родов, едва дождавшись момента, когда ребенка можно будет сплавить на попечение первым учителям и опекунам, Мангустина уже вовсю потирала руки, предвкушая грандиозный недельный бал-маскарад, который она закатит по случаю своего возвращения в свет, как одним не очень добрым утром она получила записку от Костея, который вел себя подозрительно тихо все это время и свои вопросы решал с царем напрямую, не пользуясь ее, Мангустининой, помощью. В ней он требовал встречи.

На встрече Мангустина услышала от него, что он снова нуждается в ее содействии, а именно - средний брат, Незнам, стал приобретать все больше влияния на царя, и эту угрозу незримой власти Костея необходимо устранить. В противном же случае любезный господин советник расскажет Нафтанаилу не только о роли Мангустины в смерти Белолуги и Елании, но и о том, что Алексан - не его ребенок.

Мангустина, сама не слишком уверенная в том, кто стал истинным отцом Алексана, решила, что теперь ее царской власти будет достаточно, чтобы раз и навсегда прекратить этот шантаж. Она отказала Костею в самых резких выражениях, напоследок пригрозив выдворить его из страны без выходного пособия. Костей, безмолвно пожав плечами, развернулся и ушел.

Царица облегченно вздохнула.

На следующий же день после разговора с Костеем Мангустина и Алексан заболели непонятной хворью, вызвавшей горячку и сыпь на всем теле. Болезнь держала их в своей хватке полгода, вводя всех лекарей царства и дружественных государств в ступор, после чего состояние матери, а затем и сына резко ухудшилось, и к утру оба отошли в мир иной.

Безутешный Нафтанаил приказал похоронить обоих с большими почестями и зарекся когда-либо снова свататься, жениться и заводить наследников, к большому облегчению дворян и к не менее большой печали Совета. Его "тонкая душевная организация" была к тому времени подорвана основательно и уже никогда не восстановилась. Тем более что жить ему оставалось не больше года.

Смерть среднего брата, Незнама Медведя

В четвертый раз овдовевший царь полностью лишил себя женского общества, отослав придворных дам по домам, и все свое внимание уделял государственным делам вместе со средним братом Незнамом и первым советником Костеем. К вящему удивлению и недовольству Костея, Незнам, ранее увлекавшийся исключительно женщинами и празднествами, стал проявлять активный интерес к политике и управлению страной. Более того, царь прислушивался к его мнению и часто отклонял тщательно продуманные Костеем законопроекты, служащие исключительно "для пущего блага Отечества". Тем не менее, запрет на использование магии без лицензии, трехкратное увеличение таможенных пошлин на предметы роскоши и запрет на экспорт оружия сопротивления ни с царской стороны, ни со стороны Незнама не встретили и были успешно воплощены в жизнь.

Дабы устранить угрозу честолюбивым планам Костея, исходящую от не в меру ретивого Незнама, первый решил переманить второго на свою сторону. Когда же задушевные (однако, осторожные) разговоры о необходимых мерах для процветания государства и о его, Костеевом, вкладе в оное, не принесли желаемых плодов, советник решил применить более радикальную тактику. Воспользовавшись недавно вспыхнувшим увлечением Незнама астрономией и астрологией и всем своим видом выражая неподдельный интерес к этим наукам, он сумел усыпить бдительность царского брата и даже получить приглашение навещать его для совместного изучения карт звездного неба в любое удобное для советника время. Это приглашение пришлось ему как нельзя более кстати еще и по другой причине - методом долгих магических изысканий Костей абсолютно точно определил, что место, где проще всего будет открыть проход на поверхность для Пламени Сердца Земли, находится аккурат под башней, где Незнам рьяно занимался наукой и фактически оккупировал ее, проводя там все свободное от государственных дел время.

Вечером того дня, когда были завершены последние приготовления к высвобождению Пламени, Костей имел долгий разговор с Незнамом, начавшийся с безобидной темы вычисления азимута параллакса третьего дома Льва в зените Луны и окончившийся прямым предложением принять участие во дворцовом перевороте в первых рядах, с гарантией пожизненного места первого государственного советника при новом царе Костее Первом и годовым окладом, в три раза превышающим нынешний бюджет Незнама. Царский брат воспринял это как оскорбление не только его персоны, но и всего царства Костей в целом, возмущенно указал советнику на дверь и даже попытался подкрепить свои угрозы силой, схватив советника за шиворот и придав ему нужное направление и скорость полета. Напустив на себя вид оскорбленного в лучших чувствах государственного мужа и радетеля, Костей холодно откланялся и удалился.

Через несколько часов после сего неприятного инцидента в башне Звездочетов начался переполох. Толстые каменные стены ходили ходуном, словно бумажные, сама башня раскачивалась до самого основания, в ней на разных этажах то вспыхивали, то угасали огни, были слышны крики, завывания, стоны и детский плач. Встревоженный царь с немногочисленной свитой выбежали во двор и уже приготовились было послать штурмовой спасательный отряд ломать главную дверь, как вой достиг своей кульминации и резко оборвался. Последовавший за ним душераздирающий крик, донесшийся с противоположной стороны башни, заставил всех вздрогнуть и немедленно броситься туда, чтобы найти во внутреннем дворе тело Незнама, распластавшееся среди осколков стекла, обрывков карт и обломков мебели, очевидно, выброшеных до этого из окна. Его лицо застыло в жуткой нечеловеческой гримасе, что и послужило главной опорой для восстановления хода событий. Потрясенный внезапным поступком брата Нафтанаил, приняв сразу четыре пузырька успокоительного, настоянного на жабьих лапках, через силу вслушивался во взволнованный рассказ первого советника о том, что Незнам, оказывается, давно замышлял государственный переворот и использовал увлечение астрономией как ширму для своих гнусных планов, что он спал и видел, как завладеть короной Медведей, и для этих целей начал самостоятельно постигать азы темной магии, которая вышла у него из-под контроля и привела к повреждению башни, а также и рассудка царского брата. Предсмертная гримаса Незнама, необъяснимые явления в башне за минуты до его гибели, его внезапно проснувшийся интерес к политике и дипломатии, а также подозрительное круглосуточное увлечение астрономией - все это говорило в пользу доводов советника, а Нафтанаил, в последнее время видевший себя сплошь окруженным предателями и шпионами, без труда поверил ему.

Костей же, пользуясь безграничным, казалось, доверием царя, вызвался самолично провести оценку ущерба, нанесенного башне "этим предателем Незнамом" изнутри. Царь не возражал. Всю ночь и весь день после инцидента советник провел в башне, строго приказав никому его не беспокоить и никого не пускать внутрь. Выйдя наконец наружу, Костей предстал перед царем одноглазым и постаревшим внешне лет на десять, объявил, что полностью устранить последствия бездумного колдования Незнама не удалось, и что башню теперь следует объявить непригодной к проживанию и закрыть на замок, а еще лучше - запечатать заклинанием, чтобы более никто не сошел с ума, случайно столкнувшись с темной магией, навсегда поселившейся внутри.

Нафтанаил, всегда немного благоговевший перед магией как совершенно непостижимой для него материей, внимал словам Костея с ужасом и почувствовал облегчение на душе, когда его советник вызвался все окончательно уладить, запечатав башню самолично.

Появление медведя-гиганта и гибель младшего брата, Мечеслава Медведя

Едва страсти вокруг ходящей ходуном башни, уже называемой слугами Проклятой, улеглись, как новый сюрприз, не менее неприятный, не заставил себя ждать. Участились донесения от царских лесничих, а за ними и от охотников и простого народа, ходившего в лес по грибы и ягоды - в лесах на юго-западе царства завелся огромный и весьма агрессивный медведь, набрасывавшийся на всех, кто попадался ему на глаза. Собаки и стрелы были ему нипочем, а чтобы ткнуть в чудовище рогатиной, к нему сначала нужно было близко подойти, а таких дураков... то есть, героев среди охотников не обнаруживалось никак. Царь сначала раздраженно отмахивался от подобных "побасенок", но когда с очередным известием о нападении медведя-великана на людей к нему пришел ни кто иной, как сам Костей, сопровождаемый весьма потрепанной свитой и самолично припадая на одну ногу, Нафтанаилу не оставалось ничего иного, кроме как действовать. Он наскоро собрал отряд из 15 гвардейцев, кинул клич по замку, приглашая всех желающих смельчаков к нему присоединиться, и лихо поскакал по направлению к лесу, властным движением руки остановив Костея, бросившегося было ему наперерез с криками, что не царское это дело - медведей стрелять, отправил бы его величество лучше Мечеслава, который уже неделю без дела в замке мается.

Мечеслав, вернувшийся с патрулирования границ царства к похоронам Незнама, успел снова обрести расположение своего царственного брата и восстановить тесные семейные отношения. Инцидент с Еланией поистерся из памяти Нафтанаила, да и других родственников у него больше не осталось. Царь и слышать ничего не хотел о том, чтобы снова отправить младшего брата из замка и держал его подле себя, находя в его присутствии утешение и спасение от одиночества. Однако Мечеслав, вернувшись в замок и не найдя там никакого занятия, которое пришлось бы ему по душе, быстро заскучал и начал томиться от безделья. Известие об угрозе мирным костеям, исходящей от медведя-переростка, он воспринял с воодушевлением и уже приготовился было сам отправиться в поход-охоту и добыть голову этого зверя, но Нафтанаил опередил его, наказав оставаться в замке и следить за государственными делами, пока он отсутствует.

Все четыре дня отсутствия Нафтанаила Мечеслав провел, меряя шагами тронный зал вдоль и поперек. Когда же он увидел отряд гвардейцев, въезжающий в замковые ворота, он было бросился к ним наперерез, готовый упрекать своего брата за такое длительное отсутствие, как от увиденного слова застряли у него в горле. Царь возвращался не верхом на своем скакуне, а полулежа на самодельных носилках, подвешенных между двух коней. Камзол на правом боку был разорван и окровавлен, бледный Нафтанаил прижимал к нему обе руки и вымученно улыбался, пытаясь сделать вид, что все хорошо, "пустяки, царапина", но насмотревшийся всякого за время своих походов Мечеслав не дал себя обмануть. Он распорядился немедленно доставить брата как можно бережнее в его опочивальню и тут же послать за лекарями с воловьими жилами и кривыми иглами для зашивания ран. Убедившись, что его царственный брат находится в надежных руках, и в его присутствии нет больше необходимости, Мечеслав собрал новый отряд гвардейцев, взял одного из первого отряда в качестве проводника и незамедлительно отправился на охоту.

Никем не замеченный Костей, при виде вернувшегося Нафтанаила расстроившийся было, теперь снова злорадно потирал руки.

Очнувшись после "восстановительного и целебного" сна, Нафтанаил первым делом приказал пригласить в свои покои брата, и когда ему доложили, что Мечеслав в тот же день и час уехал довершить начатое царем, весьма опечалился. Он порывался было вскочить с ложа и броситься в погоню за безрассудным младшим, чтобы успеть вернуть его назад, но совместными усилиями пяти лекарей и советника Костея, этим утром вернувшегося с очередного визита государственной важности, был уложен обратно и получил весьма настоятельные рекомендации соблюдать постельный режим и далее, если хочет выздороветь в скорейшем времени.

Нафтанаил, казалось, успокоился, повеселел и был полон энергии, ввиду чего приказал принести его рабочий стол и скопившиеся за это время документы, чтобы совместно с Костеем их просмотреть и вынести требуемые решения, как в самый разгар очередной жаркой дискуссии по вопросу нового поднятия налогов со свободных ремесленников в палаты царя вошел бледный как мел гонец и сообщил, что отряд гвардейцев, с которыми уехал Мечеслав, был замечен у въезда в столицу, но царского брата среди них он не смог разглядеть. Сердце Нафтанаила болезненно сжалось при этом известии, но он приказал себе не бить тревогу раньше времени и дождаться, когда сам сможет все увидеть своими глазами.

Когда отряд гвардейцев оказался во внутреннем дворе замка, царь их уже нетерпеливо поджидал, восседая на маленьком переносном троне, на котором его принесли из опочивальни. Несколько раз оглядев всех всадников и действительно не увидев среди них брата, он сурово потребовал от начальника отряда объяснений, как они смели оставить Мечеслава одного и вернуться во дворец. Гвардейцы молча расступились, и Нафтанаил увидел уже знакомые носилки - с лежащим неподвижно человеком. Сил убитого страшной догадкой царя хватило только на то, чтобы вскочить с трона, опередив своих носильщиков, подлететь к носилкам, заглянуть в них и пару долгих, как вечность, мгновений пытаться осознать, что это снежно-белое лицо и неестественно вывернутая шея вместе с проломанной грудной клеткой действительно принадлежат его любимому младшему брату Мечеславу. Не в силах более переносить свое горе молча, Нафтанаил заорал нечеловеческим голосом и упал наземь, потеряв сознание.

Последние дни царя

На то, чтобы привести монарха в чувство, понадобилось несколько часов, и к этому времени тело последнего царского брата уже было подготовлено к похоронам. Очнувшись, царь пожелал первым делом видеть его, и никто не посмел ему перечить. Три дня, отведенные этикетом для оплакивания усопшего перед его захоронением, Нафтанаил провел у гроба своего брата, не отходя от него ни на минуту, отказываясь принимать пищу и питье. На похоронах царь выглядел бледной тенью самого себя, то молча уставившись куда-то вдаль, то, сфокусировав свой взгляд на саркофаге, бормоча себе под нос бессвязные слова. Он постоянно нуждался в сопровождении и поддержке двух слуг, которые помогали ему идти, предупреждали о ступеньках и узких дверных косяках и время от времени более или менее успешно пытались привлечь его ускользающее внимание к происходящему. Царь сильно сдал, и это видели все его подданные, присутствовавшие на похоронах. В народе поползли злые шепотки о том, что род Медведей и сам Нафтанаил в частности прокляты, вспомнились и четыре царицы, умершие не своими смертями, и злой рок, отнявший у царя наследника, и нездоровая чудаковатость среднего брата, Незнама, да что там, последние события говорили сами за себя - уж если медведь, покровитель царского рода, обернулся против царя и его младшего брата, то сомнений оставаться не могло. Царская семья была проклята, и сам Медведь-защитник отвернулся от них. Под шумок стали вспоминаться и недавние реформы, которые сильно усложняли жизнь не только простому люду, но даже и знати, что и вовсе было делом неслыханным.

Нафтанаил же, находясь полностью во власти суровой депрессии, ничего этого не слышал и не замечал. Ему постоянно мерещились голоса вокруг, стыдившие его, напоминавшие о старых прегрешениях и проступках, но были и другие, твердившие, что давно желают с ним воссоединиться, и что недолго уже осталось ждать. Со спокойствием фаталиста Нафтанаил принял слова призраков за данность и стал ждать развязки, иными словами - готовился к собственной смерти. Он по-прежнему отказывался от еды, каждый раз говоря с усталой улыбкой на губах, что ему больше нет в этом потребности, что его душа не вынесет долгой разлуки с близкими и вскоре покинет это бренное тело, что он готов к этому и жаждет воссоединения со своей семьей. Придворные лекари, услыхав такие речи, пришли в ужас и изо всех сил старались расшевелить монарха контрастными обтираниями, гимнастикой на свежем воздухе, изысканными кушаниями и приятной музыкой, но все тщетно - Нафтанаил твердо был готов умереть хоть сию минуту.

Подобные терзания "бренного тела" царя продолжались неделю и на этом не остановились бы, но солнечным утром воскресенья царь проснулся с особенной улыбкой и по секрету сообщил первому советнику, который ни на минуту не покидал своего сюзерена, что сегодня свершится то, о чем он, Нафтанаил, так долго мечтал - он наконец-то увидится с родными и близкими. Изволив откушать половинку вареного яйца на завтрак, он попросил, чтобы ему помогли поудобнее устроиться на южном балконе его опочивальни. Укутавшись в плед, последний монарх рода Медведей долго смотрел вдаль, за горизонт, и вдруг лицо его просветлело, в глазах появилось странное выражение одновременно неземного блаженства и раскаяния, и, подавшись вперед со словами "Ах, до чего яркий свет! Папенька... маменька, и Вы здесь?.. Мечеслав, брат мой драгоценный... Белолуга, душа моя, я иду к вам!.." откинулся на спинку кресла и испустил дух. Лицо его хранило умиротворенное выражение человека, покинувшего этот мир без сожаления и неоконченных дел.

Довольно улыбаясь, Костей на всякий случай проверил, действительно ли царь скончался. Развернув припрятанный в рукаве свиток, назначающий его, Костея, в случае смерти царя правомочным преемником трона, с подписью и печатью самого Нафтанаила, он направился в сторону кабинета старшего дворцового лекаря - засвидетельствовать смерть царя, а затем в палаты Дворянского Совета - предъявить документ, делающий его отныне законным правителем сей давно нуждающейся в серьезных реформах страны.

Начиналась новая эра, эпоха Костея Первого Бессмертного.

Учитывая странную особенность рода Медведей, когда все перворожденные царские дети умирали, не дожив до 18 лет, папенька Аникан сразу решил заняться подготовкой второго по старшинству отпрыска к нелегкому делу управления страной.

Когда удавалось выловить сына из очередного лабиринта книжных полок.

Заключающихся в основном в перемигиваниях, вздохах и пожатиях пальцев девицы.

"...А уж мы позаботимся о том, чтобы у них нашлись причины Вам отказать".

За исключением тех, кто и без брака с царем не опасался за свое положение при дворе или просто не мог выставить невесту на царские смотрины.

Что приблизительно означало "Траурное одеяние".

А эту песенку заботливая маменька Инаконда, открывшая в себе страсть к каррагонскому, напевала дочери как колыбельную, очевидно, готовя ее к светлому будущему: "Если хочешь ты стать царицей, то надо уметь блистать, а иногда придется и плакать, потерпев неудачу...".

Или хотя бы просто покой, чтобы не слышать, как через двор в своей спальне жена кричит на слуг и бьет тарелки в приступе гнева, сопровождая каждый предмет отборными ругательствами на родном языке ее padre.

Как-то: сервизы, вазы для цветов, статуэтки, витражи на окнах, даже один раз декоративный доспех у входа погнула прицельным ударом.

Месяц - для знатных особ, три дня - для простого люда, по трудовому законодательству костеев.

И как только умудрялась при такой тонкой фигуре?

Точнее, отвечая на вопросы, задаваемые вдруг заинтересовавшимся царем - сама она и помыслить не смела проявить инициативу.

Преимущественно в дворцовом саду, на скамеечке, обрамленной кустами чайных роз.

Если быть точным, то три обморока подряд - придя в себя, Белолуга первым делом вспоминала о словах царя и незамедлительно теряла сознание заново. Разорвать этот замкнутый круг смогла только оплеуха от матери - первая за всю ее, Белолуги, жизнь.

И пришел в ужас, осознав, что употребил слова "абстрактный" и "Муза" в одном предложении, пусть и не вслух.

Пусть и благодаря Газелии, в основном.

Исключительно в целях заблаговременной подготовки ко всем возможным сценариям нападения, разумеется.

Причем оба чувства взаимно усиливались.

Либо букет, что первое подворачивалось под руку. Благодаря ее нескончаемым потокам слез среди фрейлин появилась крылатая фраза - "реветь Белолугой".

На всякий случай увеличив дозу, чтобы уж наверняка. На его родине все царедворцы постоянно принимали смеси противоядий для профилактики, кто его знает, вдруг в этой холодной и малогостеприимной стране существует тот же обычай.

По их мнению, разумеется - Нафтанаил, дай ему волю, горевал бы до самой смерти.

И обеспокоил.

Чем дальше, тем их становилось больше - дамы обнадеживались тем, что раз царь не велит рубить голову каждой, кто об этом заикнется, значит, у них есть шанс, и попытаться стоит...

"Я выдам Вашу дочь замуж за царя, а Вы взамен обещайте мне ее полное содействие и послушание".

"Ваше величество, я прекрасно понимаю, как Вы убиваетесь, но Совет прав, стране нужен наследник, а Вам нужна жена умная, образованная, благонравная и порядочная, из хорошей семьи и способная подарить Вам сыновей!"

Преимущественно сопредельных и ближайших к ним стран - вдруг придется искать мужа там?

В своем суждении он был не одинок - в то время этого курса придерживалось большинство дворян.

Учитель математики, которого она тайком о ней расспрашивала, принес ей учебник "для посвященных", который ей надоел к третьей странице, и она оставила этот вопрос на более благоприятный день, который все никак не наступал.

Которую ей попытался преподать (сопровождая демонстрациями на себе лично) молодой нескладный учитель пения.

С сожалением признав, что ни одно из них не соответствует ее идеалу.

По-прежнему втайне от папеньки.

Не мудрствуя лукаво, будущая царица решила увековечить одновременно свое имя и вклад в науку.

Которую смогла найти; заначки Нафтанаила еще с отроческих времен, схороненные за двойными задними стенками, в торцах и поверх полок, оставались нетронутыми.

И скромную роль ее лично, в качестве последней инстанции по любому вопросу - все эти книги она собиралась изучить в самом ближайшем будущем.

Или дополнительного предлога лишний раз встретиться друг с другом. Но и в этом случае школы свою положительную роль сыграли.

Институты менестрелей и кружки турнирных состязантов, а после них - постоянно сменяющие друг друга праздники во имя Любви, где каждый участник должен был предоставить вниманию публики хотя бы одно собственное сочинение на эту тему.

Каждая дискуссия неизменно перетекала в исступленный ор и заканчивалась рукоприкладством, пока мудрая царица не обязала отряд гвардейцев присутствовать на каждом таком собрании и, если придется, разводить оппонентов по углам силой.

Не иначе как устраняя соперников.

А по мнению Костея - весеннее обострение.

И дар, и учение, конечно, быстро уточнила она.

Как и предвидела мудрая дочь пару лет назад.

Точнее, никогда его не имея, если быть честным.

И женой брата по совместительству.

Во всяком случае, успешно делал вид, что это так.

Во всяком случае, со стороны царицы.

Не без помощи незаменимого и бдительного советника страдающий теперь от излишней мнительности и подозрительности и видящий в каждом случайном прохожем шпиона, а во всякой тени - отравителя.

Для Костея, разумеется.

Все насильно усаженные за школьные скамьи дворяне вздохнули с облегчением - кроме тех, кто успел обзавестись в классах объектами воздыхания или даже сердечных мук.

Опять-таки те, которым нечего терять.

Прежде всего тем, что Густя, хоть и не была откровенной дурнушкой, тем не менее не блистала особой красотой - ревнивая монархиня опасалась, как бы ее супруг не обратил свое благосклонное внимание на какую-нибудь прелестную малышку из постоянно сопровождавшей ее свиты.

Естественно, когда не участвовала сама Газелия.

Даже она, Густя, поддавшись всеобщему психозу, рифмовала порой "Луна" - "я одна", хоть и ненавидела подобное бумагомарание всей душой.

"Сколько можно плакать, не переставая? Кончаются же у человека когда-нибудь слезы, или наша царица и здесь отличилась? Мокрица, от рыданий опухшая...", ворчала Мангустина, вытаскивая очередную порцию подушек на просушку в сад.

И просто подозреваемыми, хотя из Густи даже клещами было не вытянуть ни слова о ее причастности, а свидетелей, слава провидению, не было.

Попытки Мангустины возродить турниры и состязания бардов потерпели полный и безоговорочный крах.

"Уж больно наша новая царица умная и смышленая, а вдруг она меня заподозрит в чем-нибудь неприличном?"

"Не пойми где и не пойми кем подобранное".

Не известные никому, кроме нее самой - "Или все-таки был свидетель? Но кто? И почему молчал тогда? Или это магия?"

Хотя не так, ой не так представляла она себе взаимную выгоду, ну да ладно, всему свое время...

"Естественно, о любви как о природном явлении и особом чувстве, отличающем Человека!"

"Потому что грех, потому что я замужем, потому что я замужем за его братом, потому что мы общаемся о религии, а не о романтике, потому что это неправильно, потому что..."

Что проблема с неизменной неудачей в зачатии наследника оказалась не с его стороны.

"Нафтанаил, да перестаньте Вы уже! Мне не холодно, не жарко и не твердо спать, хватит вокруг меня суетиться, будто я из суфле сделана! И прежде чем Вы спросите - суфле мне тоже не хочется! Совсем!"

Сама супруга, услышав об этом, скривилась, словно лизнула лимон. Впрочем, опасения ее за благосостояние страны и ее лично были напрасны: на входе поднялась такая давка, что в узкую дверь хранилища за указанный срок не смог протиснуться никто. Что, впрочем, было компенсировано разочарованными толпами по пути из дворца - вынесли все, даже фонтан.

"Вы ведь помните наш уговор, милочка? Ребенок прежде всего, а потом уже Ваши монаршьи привилегии".

"Я обладаю тайным знанием, Мангустина, которое позволяет мне видеть сокрытое. Я знаю, чей это бастард на самом деле, а также я знаю, что царь не в состоянии зачать ребенка - Вы хотите, чтобы и он узнал об этом?"

"Да, я основательно подстраховалась, каждую ночь после Нафани ходила к трем разным мужчинам, но я делала это для блага государства!"

Не иначе, готовился быть следующим царем, украдкой примеряя на себя костейскую корону.

Такие, как увеличение налогов и сборов на 40% по сравнению с предыдущим годом, реформа армии, насильное расформировывание самоуправных южнокостейских деревень и помещения туда наместников, тщательно подобранных Костеем же, ну и так далее, всего не перечесть.

Ткани, пряности, украшения, экзотические животные, драгоценные металлы - список состоял из весьма обобщенных понятий и допускал трактование по усмотрению таможенных работников, чем те частенько злоупотребляли.

"Нет человека - нет проблемы".

Ничего удивительного, учитывая то, что старший брат отнесся к его занятию с изрядной долей скепсиса, а все его сотоварищи среди придворных успели разъехаться на летние отпуска по своим имениям.

Сопроводив свои слова угрозой обо всем доложить царю за утренним разбором корреспонденции.

Нафтанаил вовремя вспомнил, что там теперь постоянно обитал его брат Незнам.

Незнам, а не советник!

А также к хранению предметов, праздному времяпровождению и как место тюремного заключения - хотя для особо опасных преступников можно сделать исключение...

Официально; неофициально же они занимались браконьерством, стараясь не попадаться на этом "незначительном и не стоящем царского внимания проступке".

Придворные исчезли, и вступить в словесные баталии было не с кем, а планы военных кампаний и укреплений границ были отодвинуты царем на задний план ввиду последних событий.

На самом деле Нафтанаил втайне опасался, что его брат может погибнуть от лап чудовища, и не хотел лишаться последнего кровного родственника, но не признался бы в этом и самому себе.

И при этом каждый раз сбиваясь со счета, поэтому результаты никогда не сходились, что раздражало его еще сильнее, чем ожидание.

Продлившегося несколько дней - не столько от сильной кровопотери, сколько от сильного успокоительного, изготовленного первым советником лично.

Так утверждал он сам.

Ни на минуты не усомнившись в их истинном происхождении.

По двое слуг на каждую руку и ногу сидящего на балконе царя по команде сгибали и разгибали их, в то время как еще четверо слуг хлопали в ладоши и отстукивали ногами ритм для упражнений.

В которых из пряностей присутствовали в основном вамаясьский хрен низаби и заморский жгучий красный перец.

Эти мечтания советник полностью разделял. Как бы удивился царь, узнав об истинной причине чаяний своего самого доверенного лица.

Чем несказанно обрадовал придворных лекарей, увидевших в этом верный знак, что психическое здоровье царя пошло на поправку.

Пощупал пульс 2 минуты, проверил дыхание зеркальцем, потом им же посветил в глаз и, наконец, деликатно воткнул извлеченную из воротника булавку в мочку уха монарха, хотя руки так и чесались проделать то же самое, но кинжалом и в сердце.

Костей заблаговременно подсунул ему этот документ на утверждение за пару дней до описанного события.