А в Москве меня ожидало не очень приятное известие. Во время моего отсутствия Светик обслужила какую-то респектабельную московскую дамочку, и та, часа два тщетно прождав «хозяина квартиры» где-то в Свиблове, устроила грандиозный скандал. Светик не выдержала и открытым текстом послала дамочку куда подальше. Та пригрозила обратиться в милицию, и неглупой Светке было очевидно, что на сей раз это не пустая угроза.

Я вмиг примчался в офис, чтобы успеть спасти хотя бы деньги. И вовремя. Уничтожив все копии чеков, выданных клиентам, и выкинув в мусоропровод липовую печать, я рассовал наличность по карманам, выключил офисные телефоны, наполнил высокий хайбол купленным накануне кальвадосом и развалился в кресле, закинув ноги на стол. Гости не заставили себя ждать – уже через полчаса помещение заполнили собой шесть огромных амбалов в одинаковых серых одеждах.

– Оперуполномоченный уголовного розыска Майоров Юрий Владимирович, восемнадцатое отделение милиции, – представился один из них. – Документики на вашу организацию предъявите, пожалуйста.

– Да, пожалуйста, – глядя менту прямо в глаза, я протянул ему пачку моих липовых бумажонок. Он с неохотой их полистал, вяло бросил на стол и несколько секунд помялся.

– Тут на вас заявление поступило от обманутой гражданки.

– Да нет, начальник, – по-прежнему уверенно глядя ему в глаза, ответил я, – неправильными терминами оперируешь, – для общения с малозначимым опером я сознательно выбрал фамильярный тон. – В договорчике всё указано. Никого сроду не обманывали. Всё по закону, – я пододвинул менту образец договора. – Квартиру ей искать мы не обязывались. Мы обязывались предоставлять ей ежедневно поступающую информацию о свободном жилищном фонде города, выставленном в аренду. Что неуклонно и делаем. А искать себе квартиру она должна сама.

– Да не крути ты мне мозги, – устало ответил опер и раздражённо оттолкнул бумажку с образцом. – Сам знаю. Таких шарашкиных конторок на моём участке, как конём насрано. И каждый день заявления поступают. Но на этот раз, ребятки, дело серьёзное, – и он выжидающе посмотрел на меня тягучим взглядом.

Я приподнялся в кресле, дохнул на него через стол нежным яблочным ароматом кальвадоса и взглядом предложил удалить из помещения его гоблинов. Мент, очевидно, только этого и ждал – он повёл бровью, и амбалы, шаркая ботинками, вереницей выволоклись в коридор. За ними, сгибаясь под моим тяжёлым взглядом, пулей устремилась моя горе-менеджерша.

– Ну? – кратко спросил я оперуполномоченного.

– Чего «ну», – в тон мне ответствовало должностное лицо. – Полторы штуки баксов. Ежемесячно. И трудись на здоровье. Мне Валерка-завхоз про тебя уже давно рассказал, мы по-любому бы заглянули. А тут такой повод серьёзный.

– Хорошо, начальник. Полторы так полторы, – вслух сказал я, а сам подумал: «Хрен тебе по всей твоей жирной морде!» – Что это за тётка-то, начальник?

– На, я тебе её визитку оставлю. Позвонишь ей, извинишься за недоразумение. И найди ей квартиру, а то меня в доску задолбают, – и опер небрежно швырнул по столу визитку с гербом и двумя флагами, государственным российским триколором и красным московским «Победоносцем». – Бабло сейчас отдашь или как?

– Нету при себе столько, начальник, – я допил кальвадос и со стуком поставил на стол пустой стакан. – Скажи, куда занести, послезавтра всё будет.

– Да куда… Заноси прямо в кабинет. Пиши адрес… Малый Сухаревский переулок, дом четыре, строение два. Уголовный розыск, кабинет тридцать девять. Спросишь меня, любой покажет, – мент тяжело привстал и направился к выходу. – И это… Не затягивай. Чтобы послезавтра. А то неприятности будут. Бывай здоров.

– И тебе не хворать, начальник. До послезавтра, – я внимательно рассмотрел визитку скандальной клиентки. Чёрным по белому на ней были пропечатаны инициалы, а чуть ниже указана должность: директор департамента потребительского рынка и услуг мэрии Москвы.

Я понял, что благодаря жадности опера мы очень дёшево отделались. И расценил это, как некий знак свыше. Да и, если совсем уж положа руку на сердце, заниматься подобными полужульническими операциями мне было уже тошно донельзя. Поэтому я легко принял решение свернуть лавочку.

В кабинет вошла Светка. В её умных глазах светился испуг. Я вкратце описал ситуацию.

– Чего делать будем, Женька? Платить?

– Нет, Светик. Платить мы им не будем.

– А как тогда работать?

– Никак, солнце. Сегодня мы закрываемся.

– Как это закрываемся?!! – Светик вытаращила глаза. – Зачем? Мы же вполне способны заплатить эти полторы штуки. Зато нас больше не будут беспокоить. Я тебя не понимаю, Жень.

– А тебе и не надо понимать, – я достал из ящика стола калькулятор, постучал пальцами по клавишам и отсчитал несколько крупных купюр. – Вот твои деньги. Вот зарплата твоей подруги, передашь сама. А нашей организации больше нет. Нам здорово повезло, этот жадный ментяра не проверил наших документов и даже фамилий у нас не спросил. А это очень хорошо. Потому что мне вовсе не улыбается светиться в ментовских сводках и архивах. Мне нравится быть чистым перед законом. И второго шанса я им не дам.

– Жень, – Светка помялась, поёрзала на стуле. – А… ты не мог бы… В общем, дай мне этот пакет документов, а? Я тебе за него деньги отдам.

– А, вот ты о чём, – улыбнулся я. – Не надо денег, забирай просто так. Я всё равно его выкинуть собирался.

– Вот и отлично, – Светка довольно заулыбалась. – Понимаешь, Жень, бизнес очень уж хороший. Жалко оставлять. Да и куда мне деваться теперь? В какой-нибудь офис на зарплату не хочу. А тут все отработано уже. А с ментами я сама разберусь.

– Я тебя понимаю, Свет. Нет проблем. Желаю успеха в бизнесе, – я поцеловал Светку в щёчку, поместил в портфель початую бутылку кальвадоса и вышел в коридор. Ещё не успев дойти до лифта, я услышал, как наперебой зазвонили сразу же включённые Светкой офисные телефоны. Предприимчивая девчонка не желала упустить ни одного клиента.

* * *

Доходы мои снова стремительно снизились. Быстро промотанных денег хватило лишь на то, чтобы снять скромную однокомнатную берлогу в находящемся в километре от МКАД посёлке Рублёво, откуда по утрам нереально уехать по причине раздражающе долгих, чадящих пробок, вызванных непосредственной близостью Рублёво-Успенского шоссе, по которому ежеутренне различные депутаты и прочие слуги народа спешили на предмет послужить немного своему народу, попутно перекрывая чёрт знает сколько километров транспортных артерий города, в том числе и федеральных; а вечером по этой же причине в это полусгнившее Рублёво было нереально вернуться…

Квартира же была вообще отдельной песней. Облупленные стены. Падающие с потолка на голову при каждом неосмотрительном чихе объёмные пласты древней штукатурки. Страшнейшая ванна. Сгнившая уже давно наружная электропроводка, старческими артериями поросшая по стенам и трудно угадывающимся потолочным филёнкам. И, как позже выяснилось, толпы, легионы, мириады сожителей – с указательный палец длиной, огромных чёрных тараканов, по ночам живым, шевелящимся ковром покрывавших отвратительно стучавшими друг о друга костяными панцирями потолок, стены и пол в убогой шестиметровой кухне. Этих мутантов не пугал даже агонизирующий грохот реликтового холодильника «ЗиЛ», от которого жутковато вздрагивали вздувшиеся, трухлявые половицы во всей квартире, а ведь этого звука пугался даже я сам! А ещё этим тварям был по барабану любой глоболь-гель, они его сжирали вмиг и даже не кашляли, чего уж говорить об этих круглых, не помню, как называются, пластиковых коробочках-ловушках, в которые эти чудовищные термиты даже и не помещались!

Зато это было дёшево и сердито. И за месяц я привёл эту жуткую нору в относительно пригодный для жилья вид.

– Кстати, Жень, у меня тут для тебя вакансия открылась, – Наковальня, выслушав историю с ментами, вновь не остался в стороне от моих проблем. – У моей тётки есть автобаза. Ну, как автобаза… Вообще она тётка деловая, у неё и банк свой, и магазины, и вообще контор всяких навалом. Автобаза просто так, до кучи. Короче, проблемы у неё там какие-то. Она эту базу когда-то по приватизации удачно откусила, а теперь мается с ней – времени-то не хватает. Вот только на днях она меня как раз спрашивала, нет ли у меня на примете какого-нибудь ловкого молодого человека. Директор туда нужен. А то там какой-то мохнатый полупокер сидит, лет семидесяти, и жалом целыми днями впустую щёлкает.

– Ты чего, Андрюх, – я откровенно заржал. – Какой из меня, на хрен, директор, да ещё и автобазы? Я ж трамвай с троллейбусом путаю, и вообще… Там же разбираться надо в целой куче всякой мути! Это же сложная организация! К тому же, чтобы туда устраиваться, я должен иметь хотя бы паспорт. А у меня его нет.

– Да брось ты, – безапелляционно заявил Наковальня, – не нужен ей твой паспорт, она в курсе, что ты чурка кулебякская, – Наковальня засмеялся. – Ты же не с улицы пришёл, я за тебя поручился. А для того, чтобы разбираться в технических проблемах, там есть главный инженер, или как он там называется… Надо просто наладить коммерческую работу. С грузовыми машинами там проблем вроде нет, а вот с автобусами – совсем беда.

– Андрюх, но я-то тут каким боком подхожу? Я этим никогда не занимался и в процессы не врубаюсь, как и что там работает…

– Жень, не крути сам себе мозги. Не боги горшки обжигают. Там профи и не нужен. Там нужен грамотный человек с правильной моторикой. Спецов там и без тебя полно. А управленца – ни единого. Там надо сделать так, чтобы все бегали и строились. А как раз это, – хохотнул Наковальня, – у тебя отлично получается. Я на собственном опыте убедился. А уж если ты понравишься моей тётке, то не пожалеешь. Я с ней с детства не особенно в ладах, а то бы катался сейчас, как сало в шоколаде…

– Ну, хорошо, попробую. Но в случае чего, я тебя предупреждал!

* * *

Пассажирское подразделение автопарка находилось в состоянии полной разрухи. Все автобусы день-деньской впустую стояли на жаре, и нескрываемо пьяные водители бесцельно мотались взад и вперёд по огромной территории, стреляя сигареты у случайно забредших редких заказчиков. Во всех прохладных закутках рассредоточивались диспетчерши и целыми днями трепались за жизнь, играя в подкидного дурака. А мумиеобразный маразматик-гендиректор просто тихо щёлкал в воздухе высохшей физиономией, засыпая прямо за рабочим столом и пуская слюни на присыпанный перхотью воротник старого пиджака. Телефонный звонок от клиента в этой конторе было услышать так же малореально, как арию Риголетто в исполнении ВИА «Ашгабат». Начав разбираться в нюансах бизнеса, в два дня я понял, что контору, по каким-то неизвестным мне причинам, просто методично убивали.

Экскурсионный бизнес в Москве хоть и старый, с советских ещё времён, но предельно хаотичный. Туристов к нам едет ужасающее количество, и автобусов, как ни старайся, хватает на всех далеко не всегда. Иностранцы в большинстве своём привыкли работать с транспортным отделом «Интуриста» и ещё с тремя-четырьмя крупными конторами, так что, в общем-то, для иностранцев все каналы и автопарки давно распилены и распределены, со стороны туда никто даже и не суётся. Разве что в крайнем-раскрайнем случае из «Интура» позвонят матёрые менеджерюги и наглыми голосами предложат единоразовое сотрудничество. Так что особенной погоды интуристовцы в бизнесе не делают. Но помимо требовательных и заевшихся иностранцев, которые в автобус без кондиционера, телевизора и кофемашины даже и не войдут, в Москву ежедневно приезжает огромное количество туристов из России и стран СНГ. Ну, и из всяких там стран третьего мира, типа Китая, Монголии и прочих Руанды и Бурунди. Эти комфортом не избалованы и готовы ездить хоть на убитых в хлам, грохочущих, скрежещущих и чадящих монстрах производства Ликино-Дулёвского автозавода, которых в разгар московского туристического сезона тоже катастрофически не хватает – график плотно и безнадёжно расписан даже у отдалённых подмосковных пассажирских автотранспортных предприятий. А в моём распоряжении оказались два десятка единиц отборной, находящейся в отличном состоянии техники – от примитивных туристических «Икарусов» до современных, роскошных и комфортабельных «Setra», «DAF» и «Neoplan». В разгар сезона они просто стояли на базе! Осознав масштаб идиотизма и пофигизма сотрудников базы, я обалдел. Я просто-напросто не мог поверить, что такое вообще возможно! В тот момент, когда в крупнейших транспортных агентствах столицы добела раскаляются телефоны и менеджеры за любые деньги тщетно пытаются найти любые одры для неожиданно приехавшей группы каких-нибудь работников буровой вышки откуда-нибудь с Сахалина, на моей автобазе под палящим солнцем даром простаивает неоценимое, дефицитнейшее сокровище! А всего-то нужно сделать так, чтобы о тебе узнали! Маразм. Самый настоящий.

Разгадка сего феномена оказалась до смешного проста. Все диспетчеры автобазы сидели на фиксированной зарплате, и им всё было совершенно по фигу, поэтому они со спокойной душой целыми днями разгильдяйничали. О существовании нашей базы никто даже и не подозревал. Даже не удосуживались размещать где-либо рекламу. Это, впрочем, было объяснимо. Когда в компании отсутствует мотивация сотрудников как факт, требовать от них стахановских достижений даже не смешно. А тётка Наковальнина оказалась действительно предельно загруженной, очень серьёзной женщиной-бизнесменом, без единой свободной минуты в расписанном на год вперёд графике. И было ей, само собой, не до несчастной автобазы. И она уже махнула на неё рукой, приняв перманентную убыточность предприятия за данность – остальной её бизнес с лихвой покрывал любые убытки.

Репрессий сотрудникам я устраивать не стал – было не за что. Всё произошло наиболее адекватно – путём естественного отбора. Я в три раза уменьшил диспетчерам зарплату, объяснив, что сейчас никто так не работает, и перевёл их на проценты. Уволилась только одна. Остальные поняли и приняли. Это порадовало – всё-таки сотрудники оказались не против именно работать, а не валять ваньку. Но, естественно, моя наипервейшая задача теперь состояла в том, чтобы в офисе начали звонить телефоны. Это тоже оказалось предельно просто. Я всего-навсего посидел три дня, сам с утра до позднего вечера обзванивая другие агентства, представляясь их сотрудникам лично и рассказывая о нашей конторе. Меня бесконечно радовала возможность заниматься, наконец, честным бизнесом, поэтому я просто рыл землю, и благодаря моему энтузиазму и настырности через месяц нас знали уже абсолютно все московские диспетчеры, работающие с пассажирским транспортом. Заказы поступали круглосуточно. Дело в том, что во время сезона в этом бизнесе просто не существует конкуренции как таковой. Когда с транспортом полный аврал – а аврал в сезон всегда, – все конкуренты вмиг превращаются в твоих партнёров и, когда свои автобусы давно расписаны по жёсткому графику, звонят друг другу. Поэтому спустя какой-то месяц на нашей автобазе всё уже шло по накатанной колее. Я всё время держал руку на пульсе, поднял цены на услуги почти в два раза, но всё равно наш парк был расписан по графику на несколько месяцев вперёд, а мои диспетчеры, да и я сам, целыми днями занимались поисками транспорта на стороне, потому что за любой выполненный заказ нашей конторе отчислялись проценты. На рекламу мы не потратили ни копейки! Диспетчерши мои сидели на телефонах, а я мотался по Москве и Подмосковью, разыскивая по случайным наводкам ещё неохваченные автопредприятия, да и просто свободных частников, владеющих автобусами. Тогда-то передо мной и встала проблема быстрого и комфортного передвижения, потому что на метро я просто никуда не успевал. И я позвонил начальнице.

– О, Женя, здравствуй, драгоценнейший! – оценив скорость и продуктивность моих манипуляций на базе, начальница стала относиться ко мне так, как и положено относиться к ценному сотруднику. Мне даже звонил Наковальня и рассказывал, что тётка отлично обо мне отзывается. – Чем могу помочь?

– Анна Сергеевна, мне нужна машина. С водителем. По Подмосковью мотаться.

– С водителем? Ничего себе у тебя запросы, – засмеялась начальница. – Зачем тебе водитель-то? У меня на балансе банка легковых машин навалом, все иномарки. Приезжай да бери любую.

– Анна Сергеевна, у меня прав нет.

– Тоже мне, проблема. Сейчас позвоню куда следует, через неделю будут.

– Анна Сергеевна, это невозможно… У меня нет российского гражданства.

– Ого… Ну-ка, подробней, пожалуйста…

Я долго рассказывал ей о том, что гражданства я не имею просто потому, что разбил физиономию брату начальника паспортно-визовой службы. Хотя законных оснований для бюрократических проволочек нет – мать моя гражданство имеет, в Кулебяках прописана уже несколько лет, и на правах близкого родства я уже давно должен был иметь российский паспорт. Но пока там сидит этот начальник, гражданства мне не видать, как своих ушей. Анна Сергеевна долго не могла поверить услышанному. Влиятельную московскую бизнес-леди махровый беспредел ничтожного кулебякского чиновника возмутил до глубины души.

– Ах, так! Ну, ладно. Неужели все действительно обстоит так, как ты говоришь? Ладно, давай-ка я твои данные запишу… Назови мне фамилию, имя и отчество матери… Хорошо, теперь несколько дней подожди. Я позвоню куда следует…

Что это за волшебное «куда следует», оставалось только догадываться. Но через две недели я уже вернулся из Кулебяк, а в кармане у меня лежал новенький паспорт гражданина России. Выдал мне документ тот самый начальник, брат потерпевшего мужичка, при этом у него тряслись губы, и смотрел он на меня с большим уважением.

– Не благодари, – улыбнулась Анна Сергеевна. – Мне это совершенно ничего не стоило. И это, Жень… Ты там, на автобазе, потихоньку готовь себе замену. У меня на тебя другие планы. Я тут позвонила куда следует… В общем, готовь к следующему лету документы в Университет управления, ты мне нужен образованным, – и начальница скрылась на заднем сиденье подъехавшего к выходу из банка мерседеса.

Я обомлел. На взятку в этот вуз, один из самых престижных в России, я не смог бы заработать и за несколько лет. Обладателям диплома ГУУ можно больше не беспокоиться о дальнейшей жизни. Совершенно обалдев, я позвонил матери и попросил её прислать мой школьный аттестат.

А через три дня Анну Сергеевну расстреляли прямо на пороге её банка.

Муж Анны Сергеевны возиться с автобазой не захотел – для него, серьёзного и влиятельного бизнесмена, предприятие такого уровня было просто лишним камешком в ботинке. Грузовой и пассажирский транспорт распродали, а прилегающую территорию и инфраструктуру сдали кому-то в аренду. Я, хоть и остался без работы, расстраивался недолго – в моём распоряжении была вся клиентская и партнёрская база. Один день, потраченный на уведомления партнёров о сложившейся ситуации, и мой телефон начал звонить круглосуточно. Работа снова закипела, но я выступал уже в качестве частного посредника. Что, в общем, никоим образом мне не повредило. Даже наоборот, у меня отпали заботы об автобазе и сотрудниках. За небольшие деньги я нанял себе водителя с личным автомобилем, и он по мере необходимости возил меня по неохваченным автохозяйствам Подмосковья. Через некоторое время эмпирическим путём я подобрал себе наиболее надёжного партнёра, бесперебойно обеспечивавшего меня необходимым количеством заказов, и успокоился. Партнёром этим оказалась фирма «Викман», владел которой интеллигентный и образованный армянин лет сорока, по имени Карлен, с которым мы частенько вели задушевные разговоры, сидя у него в офисе за рюмкой ароматного армянского коньяку. А работа? Работа шла сама по себе.

Например, звонит мне диспетчер и хочет заказать двухэтажный автобус с кондиционером, кофемашиной и телевизором, для проведения экскурсии по Золотому Кольцу группы ударников урюпинского, ордена Трудового Красного Знамени, матрешко-изготовительного комбината имени товарища Амилькара Кабрала. Ну, хорошо. Аренда автобуса такого уровня стоила тогда долларов тридцать за час, я быстро находил свободный транспорт по собственным каналам либо, не мудрствуя лукаво, просто у какого-нибудь другого диспетчера, и урюпинцы со счастливыми лицами отстёгивали мне за это удовольствие уже, скажем, тридцать три доллара. Это за час. Умножьте три-четыре доллара на количество часов, необходимых для поездки по длинному списку сгнивших, провинциальных дыр Золотого Кольца – и вы всё поймёте. К тому же у меня ежедневно выполнялось немалое количество и внутригородских заказов. Прекрасно понимая конъюнктуру момента изнутри, я подчас не стеснялся загибать совсем уж потолочные цены, и нередко заработок от двухсот до пятисот долларов в день вовсе не казался мне чем-то сверхъестественным. Мелкие же заказишки, типа трёхсотрублёвых «Икарусов» для шереметьевских трансферов, я, даже не выслушав до конца, царственно и абсолютно бескорыстно сплавлял по другим адресам. И меня дружно ненавидели все несчастные рядовые диспетчеры, работающие на дядю за жалкие пять процентов от заказа, завистливо глядя, как каждый раз я уносил из их конторок пачки и связки денег, небрежно побросав их на дно сумки.

Как-то раз я заехал к Карлену в офис за очередной порцией платежей за выполненные заказы. Мы сидели в кабинете, попивали коньячок и смотрели телевизор. Компанию нам составлял брат Карлена, Зарзанд. Он так же, как и его брат, окончил когда-то философский факультет Московского университета, а теперь работал директором одного из московских рынков. На экране брызгал слюной бывший депутат, юродивый Рогозин, который после того, как его выгнали из его партии, возглавил какую-то крошечную фашистскую организацию. Дурак вовсю распинался, а мы, два армянина и азербайджанец, весело смеялись над каждым его откровенно популистским речевым оборотом. Цитаты дурака здравым смыслом похвастаться не могли, но на стадо сочувствующих ему идиотов впечатление наверняка производили.

«Власти явно напуганы тем, что рядовой избиратель-москвич сделает свой выбор в пользу Движения Против Нелегальной Иммиграции – ДПНИ. Организации, которая предлагает не пособничать, а бороться с этнической мафией, нелегальной иммиграцией и формированием в столице закрытых этнических анклавов-общин! Вновь в очередной раз, вешая на наше движение ярлык «национализма» и «фашизма», власть пытается, как говорится, «свалить с больной головы на здоровую» – возложить вину на тех, кто борется с проблемой, а не тех, кто своей повседневной политикой создаёт предпосылки к мощному социальному взрыву. У русских отняли собственность, свободу, историческую память. Теперь у нас хотят отнять Родину и будущее. Но как бы ни было нам тяжело в борьбе, наши активисты должны верить, что с каждой минутой, с каждым новым усилием мы приближаем грядущую победу русского патриотического движения. Только фанатики, бесконечно преданные национальной идее, могут рассчитывать на действительный успех. Русским пора объединиться, чтобы прекратить смуты, освободить Россию от чужеземной оккупации, проявить внутренний национальный порядок! Русский народ мыслит простыми и чёткими категориями: «свой-чужой», «белый-чёрный». Позиция по ключевым вопросам народной жизни должна быть максимально ясной и однозначной. Всякое блеяние с трибуны, недомолвки, оправдательный тон сработают только в минус партии. Зато твёрдая уверенность в собственной правоте, очевидность аргументов и агрессия только подогреют интерес потенциальных избирателей. Мы выгоним из страны всю эту шваль! И этим сейчас занимается ДПНИ! Россия – русская земля!»

– Скажи-ка мне, Карлен-джан, – улыбаясь, обратился я к партнёру, – сколько человек у вас в московской армянской диаспоре?

– Восемьсот тысяч, Евгений, – ответил Карлен. – И в азербайджанской больше миллиона. Это только официальные данные. По неофициальным – раза в два больше.

– Начнут выгонять, что будешь делать?

– Не смеши, Женя, – Карлен степенно отпил коньяку. – Кто выгонит? Крикуны эти, что ли? Ты посмотри на его физиономию! Это Ленин? Нет, это не Ленин. Или, может быть, это Че Гевара? Нет, и не Че Гевара. А ты его заместителя видел? Вот объясни мне хотя бы ты, Зарзанд, – обратился он к брату, – какое отношение к русскому национализму может иметь человек с фамилией Поткин? Он же еврей!

– Поткин, кстати, фамилией своей больше не называется, – ответил Зарзанд. – Он недавно псевдоним себе взял – Александр Белов. «Бригады», видимо, насмотрелся.

– Да это не он насмотрелся, Зарзанд-джан, – Карлен удручённо махнул рукой. – Псевдоним этот он взял потому, что главный герой «Бригады» знаком и понятен всему российскому националистическому быдлу. Всем безграмотным бездельникам и трусливым кликушам. Он их кумир. Когда я слышу, что человек себя называет «Саша Белов», мне, в общем-то, всё ясно тут. Помнишь фразу главного героя из фильма «Брат»? «Не брат я тебе, гнида черножопая!» Вот, это очень чётко отражает настроения населяющего Россию самого недееспособного генетического мусора, всю алкашню и неудачников.

– Но их много, Карлен, – подначил я. – Смотри ведь, соберутся кучей да устроят карнавал. Мне-то всё равно, я на русского похож, отмажусь, а вот вам не поздоровится.

– Евгений, тебе вредно смотреть телевизор. Давай-ка фужер, я налью тебе ещё коньяку, – Карлен потянулся к бутылке. – Для того, чтобы они устроили «карнавал», нужны политически весомые лидеры, которые их объединят и правильно настроят. А кто лидеры? Беспросветно тупой Рогозин, что ли? Или, прости господи, нескрываемо алчный, с голодным взглядом Поткин, разухабисто гуляющий в Кремле на дне рождения МВД? Тебе самому-то не смешно? Слушай меня внимательно, Евгений, и мотай на ус: если завтра в Москве нас начнут бить, то лидеры общин и диаспор очень быстро выведут на улицу пару миллионов азербайджанцев, более полутора миллионов армян, два миллиона грузин и четыреста тысяч чеченцев, которые одни только стоят миллиона. Понимаешь? Диаспоры только этих национальностей насчитывают в Москве шесть миллионов человек. А шесть миллионов человек – это тебе не проститутка Поткин и даже не несколько десятков тысяч подмосковных гопников, которых он в силах собрать. Шесть миллионов, вышедшие на улицы, – это как раз и есть пресловутый «мощный социальный взрыв». Это понятно любому ежу. И всерьёз рассматривать ничтожную ДПНИ, как политическую силу, может только психически нездоровый человек, нуждающийся в принудительном стационарном лечении.

– Да какие там «десятки тысяч», Карлен-джан, – засмеялся Зарзанд. – У меня товарищ есть, футбольный фанат с большим стажем. И вот он мне как раз на днях рассказывал, откуда берётся основная масса этих «патриотов». Просто рогозины и поткины заносят бабло лидерам этих фанатов, а те, пользуясь своим авторитетом, организуют в городе мелкие заварушки под эгидой ДПНИ.

– А деньги-то, деньги тогда откуда? – поинтересовался я. – Кто в здравом уме и твёрдой памяти способен в наше время финансировать фашистов?

– Деньги-то? Отвечу, не вопрос, – Зарзанд чуть замялся. – В общем, есть у меня ещё один приятель, из конторы. Учились вместе. Так вот он рассказывал, что то ли во время визита в Москву какого-то президента, то ли какого-то саммита за Поткиным, как и за каждым из этих козлов, была установлена наружна. И выяснилось, что ездил он в синагогу. Контора копнула глубже, и выяснилось, что бабло листают ему сами еврейские организации, чтобы он иногда устраивал со своими фашистами публичные антисемитские акции. Что он и делает.

– А на хрена это евреям? – искренне удивился я.

– А потому, что еврейским организациям под это дело гораздо проще выбивать деньги из своих западных спонсоров. Типа, вот нас опять фашисты за жопу взяли… Не думаешь же ты, что раввины покупают шестисотые мерседесы на те деньги, что им жертвуют за процедуру обрезания? Ну, так вот… а если бы не продажные фанатские главари, то поткины не вывели бы на улицу и пятиста человек. Потому что у москвичей, во-первых, нет идеи, кроме денег, естественно, а во-вторых, вспомни Бердяева: «Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждёт жениха, мужа, властелина. Россия – земля покорная, женственная». Русский, а тем более москвич, никогда добровольно не полезет на баррикады, разве что с пьяных глаз. Потому что им есть что терять. А нам – нечего. Поэтому ДПНИ, как и любая другая фашистская организация, в этой стране изначально обречена на провал. Даже несмотря на помощь «мирового сионизма», с которым они «борются»…

– Ты, Зарзанд, слишком умные вещи говоришь, – прервал его я.

– Ладно, чёрт с ними, с фашистскими гопниками, это полбеды. Но когда рядовой уличный мусор лупит дубиналом азера, мотивируя это тезисом «русской бабушке на рынке пучок укропа не продать», это уже становится похоже хоть на какую-то, но идею. А омоновцу, извини, Бердяева не процитируешь. У него аргументация хоть и резиновая, но убедительная. Он ею тебе все рёбра пересчитает.

– Тьфу, – Зарзанд даже раздражённо сплюнул. – Женя, только что ты привёл пример колоссального, вопиющего невежества. Что эти менты и, тем более, пэтэушники поткины, могут знать о структуре функционирования московского рынка? Они вопят, что на рынках торгуют одни кавказцы. Да вы попробуйте загнать за московский прилавок хоть одного русского фермера! Хрен получится. Вот тебе простая арифметика: аренда тентового «КамАЗа» стоит четыре косаря в сутки. А в какую-нибудь Вологодскую область ехать два-три дня, да столько же – обратно. Считай, считай! Дальше, машино-место на рынке – ещё плюс косарь в сутки. Подсчитал? Двадцать семь тысяч рублей составляют только голые расходы на обслуживание одного-единственного грузовика с картошкой. А сколько денег уходит на взятки всякого рода ментам – от гаишников до тех же омоновцев, да плюс на разрешительные документы от санэпидемстанции, и ещё множества паразитов! Гаишники, между прочим, лупят с каждого грузовика от десяти до пятидесяти косарей в зависимости от того, что везут и какая бумажка отсутствует у водителя.

– А куда тогда девают свою картошку подмосковные фермеры и вообще все, которые к Москве поближе?

– Всё просто и куда более глобально, чем кажется на первый взгляд, – говорил Зарзанд компетентно и убедительно. – Никто не ездит по деревням и не покупает мешками. Это ишачий бред. Те, кто снимает урожай мешками и даже тоннами, скидывают его в пределах своего района, такие объёмы местные рынки поглощают бесперебойно, вспомни хотя бы свой кулебякский лук. А для крупного опта московские перекупщики приезжают в село сразу после сева, учти это, идут к директору колхоза или чего там и скупают сразу целые поля. Сразу, Жень, наличными! Потом может быть засуха или ранние заморозки, и тогда перекупщик в пролёте. Или, наоборот, нормально наживёт, если повезёт с погодой. Так что, друг мой, для перекупщика это реальная лотерея. А вот для фермера – наличное бабло уже весной, когда будущий урожай только засеян.

– Ну, хорошо, – не сдавался я. – Тогда объясни мне простую истину. Почему эти самые перекупщики сплошь азера? А на рынках так и вообще…

– Да кто русским-то мешает торговать? – возмутился Зарзанд. – Перекупщиком может быть любой славянин. И их, кстати, немало. Да вообще любой, у кого хватит денег на оптовые закупки. Но не каждый будет так рисковать собственными деньгами. А что до рынков, тут уж совсем всё просто – кто же станет работать в таких ишачьих условиях за пятьсот баксов в месяц? Что-то я не вижу, чтобы продавцами на рынок ездили устраиваться москвички. Хохлушки да молдаванки, других почти и нет. Кстати, если когда-нибудь у меня станет всё плохо, я не пропаду – поставлю у любой станции метро овощной лоток, договорюсь с ментами, найму хохлушку, а закупаться буду в Бирюлеве, туда весь свежак приходит. И горя знать не буду. Это может сделать любой человек. И кстати, мне совершенно непонятно, почему этого не делают москвичи. Даже маленький лоток – это несколько штук баксов чистыми в месяц. Нет, ведь куда проще изо дня в день таскаться через весь город в офисы, где за три копейки просиживать штаны и завистливо лаяться на «понаехавших»…

В дверь кабинета постучали. Вошла секретарша Карлена.

– Тут звонят из «Интуриста»… Что-то срочное. Просят лично тебя, Карлен.

– Что бы это могло быть? – Карлен удивлённо приподнял бровь. – Что сказали, Маш?

– Там с каким-то покойником проблемы… В Люберецком районе.

– С покойником?! – у невозмутимого Карлена поползли вверх брови. – А мы что, морг или судмедэкспертиза?

В эту минуту зазвонил телефон и у меня. В трубке раздался картавящий голос директора одного из крупных транспортных агентств:

– Евгений? У меня к вам конфиденцильный вопрос. Тут в Лыткарино кое-что произошло, вы ещё не в курсе?

Мы с Карленом переглянулись.

В подмосковном Лыткарино у какого-то молдавского рыночного торговца утонул на люберецких карьерах двадцатилетний оболтус-сын. Отправлять труп на родину самолётом – это толстая пачка справок, на которые надо потратить массу времени, к тому же на самолёте это стоит нереальных денег. А молдавский папа, хоть и был убит горем, всё же соображал, что покойник покойником, а ещё с десяток детишек у него всё-таки пока живы и каждый день просят кушать. К тому же стояла жаркая погода, а мёртвый молдаванин не бульонный кубик и на жаре протухнет очень быстро.

Поэтому папаша решил отправить труп наземным транспортом. Грузовиком было нереально – лицензии на перевозку покойников, снова всякие бумажки, разрешения и снова сумасшедшие траты… Оставался только автобус. В агентствах же, осознавая чрезвычайную экстренность ситуации, выкатили такую цену, что папаша понял – по уплате ему придётся взять денег в долг, чтобы купить упаковку дихлофоса и потравить ко всем чертям весь оставшийся выводок. Ибо всё равно перемрут с голодухи. Дешевле папаше было бы похоронить оболтуса в Лыткарино и каждый месяц возить к нему на могилу всю молдавскую родню чартером. Но этого бы не хотелось. Поэтому пронырливые молдавские родственники оборвали телефоны и прозвонили мозги всем столичным транспортным конторам.

Максимум, что мог выложить молдавский папа, – три тысячи долларов. Агентства хотели минимум четыре с половиной. Это было очень дорого, потому что до конечных Дубоссар и ехать-то было всего тысячи полторы километров – максимум сутки… Но у агентств свои расчёты. Тем не менее, три тысячи баксов за единственный заказ – это очень и очень неплохо. Поэтому даже директоры агентств почесали затылки и дали подчинённым команду «фас», а те подняли все телефоны независимых агентов вроде меня и хотели, не задействовав своего, давно уже по причине летнего сезона надолго расписанного транспорта, поживиться хотя бы несколькими сотнями комиссионных долларов, путём выстроенной лично ими цепочки посредников. И поэтому за двадцать последующих минут я пообщался на эту тему с добрыми тремя десятками взмыленных клерков. А буквально через несколько минут на моём определителе уже выплыл номер самого молдавского папы.

– Еухений? – раздался в трубке срывающийся от горя голос. – Мне вот тута што-та сказал кто-та, што только вы сможете мне помочь. Еухений, я вас очень, очень прошу, – на папу, видимо, все посредники уже махнули рукой и связали его непосредственно со мной. Заломленая агентствами сумма для него, видимо, была действительно чересчур велика.

И отчаявшийся мужчина несколько минут слёзно просил меня о помощи. Мне стало не по себе. Я вдруг чётко понял, что этот несчастный молдавский торговец вместе со своим горем, со своими переживаниями и беспросветной безнадёгой во всём этом огромном городе действительно не может рассчитывать ни на кого. Кроме меня. Такого же бесправного гастарбайтера.

Вдруг вспомнилось, как мы с Хохлом брели сквозь хрустевшее от мороза, ночное вымершее Пушкино. Как ели сиротский суп из гречки и сосисок. Как паршивый зюзинский ментяра в три секунды по беспределу лишил нас всех заработанных денег.

«Ты не человек. Ты – говно».

И пощёчиной брошенное, презрительное Иркино: «Кому ты здесь нужен? Лимита!».

На секунду сдавило горло. Пообещав обязательно что-нибудь придумать, я нажал на отбой, сделал большой глоток коньяку и посмотрел на Карлена.

– Ну, что будем делать, Карлен-джан?

– Мда, – Карлен вздохнул и почесал затылок. – Боюсь, что папе придётся раскошеливаться. Никто ему в Москве в разгар сезона транспорт за три тысячи не найдёт.

– Придётся найти, Карлен-джан, – уверенно сказал я и привстал с кресла. Карлен иронично улыбнулся и потянулся за бутылкой. Ему тоже было жаль пожилого молдаванина, но в сложившейся ситуации директор транспортного агентства ничем не мог ему помочь. В конце концов, не за свой же счёт арендовать ему этот автобус!

Я набрал номер своего водителя. В телевизоре тем временем возникла программа криминальных новостей. И вдруг я замер и впился взглядом в экран – я увидел Светика. Она стояла, пытаясь прикрыть руками лицо от направленного на неё объектива, а через несколько секунд уже возникла оперативная съёмка скрытой камерой, запечатлевшая мою бывшую подчинённую за обычной разводкой клиента, и диктор забубнил что-то о «мошеннических манипуляциях на московском рынке аренды недвижимости». Лицо Светика таки показали на всю страну и резюмировали: «Всем, кто пострадал от действий этой девушки, просьба позвонить по телефону дежурной части восемнадцатого отделения милиции».

Ну что ж, я вовремя соскочил. Не помог Светке проплаченый опер. Посадят её теперь. Показушно осудят и посадят. Ну, да что теперь поделаешь? Ей просто не повезло. Плохо, когда человек из жадности теряет осторожность.

Да и вообще, быть жадным плохо и непродуктивно.

Последовавшие сутки я посвятил тому, что облазил несколько десятков заброшенных, отстойных автохозяйств по самому глухому Подмосковью, пытаясь найти хотя бы подобие исправной, свободной техники и не совсем уж вдребезги пьяного водилу. Всё было бесполезно. Россия-матушка… За эти кошмарные, пыльные сутки мы с водителем устали настолько, что даже выключили в салоне радио, и сотни километров второстепенных дорог областного значения мельтешили в наших опухших, красных глазах… И через каждый час мне неизменно звонил молдавский папа.

Окончательно меня чуть не добил дряхлый «Икарус» с воронежскими номерами, одиноко стоявший на какой-то безнадёжной автобазе в городе Зарайске. Вы знаете, где находится этот долбаный Зарайск? Вот и я тоже не знал.

Это был заслуженный и очень почтенный аппарат. Цвета он был давно уже неопределённого, половина его окон была заколочена разноцветной фанерой, бамперы были привязаны верёвками, а рессоры просели так, что автобус почти скрёб по земле проржавевшим брюхом. Он был очень, очень стар. Он напоминал старого, грустного верблюда, которому никак не дадут спокойно умереть.

Я подошёл к «Икарусу» и в отчаянии грохнул кулаком по одной из деревянных амбразур окна, которая трухляво треснула и мигом осыпалась вовнутрь. Из амбразуры высунулась всклокоченная голова.

– Чего надоть? Иди на хрен отсюдова! Стучать тут всякие, а потом кипятильники пропадають!

Мной уже овладела экзистенциальная грусть пополам с усталостью, и я даже почти не среагировал на ругань пьяного воронежского гегемона. Мне всё было уже безразлично.

– Да так… ничего. Ничего мне уже не надо. Просто я ещё никогда не видел мёртвых автобусов, – с грустью проведя ладонью по шершавому от коррозии борту венгерского могикана, задумчиво и тихо изрёк я. И тут скрипучий голос водилы вернул мне второе дыхание:

– Охренел, что ли? Сам ты мёртвый, нах! Он ещё тебя переживёт, нах!

– Постой, – у меня перехватило дыхание. – Он что, на ходу? Он ездит?!!

– Ездит? Да он летает! Вихрь, нах!

– До Молдавии доедет?

– Да хоть до Антарктиды! А тебе чего вообще надо-то?

Тут я «дал барина» и небрежно, но внятно вымолвил фразу, возымевшую эффект сколь неожиданный, столь и бурный:

– Дубоссары. Сегодня. Тысяча долларов.

– А? Сколько? Сколько-сколько?! Тыща?!! Колян, скотина, просыпайся, нах! Вы погодите, уважаемый, я сейчас, только напарника разбужу, – всклокоченная башка скрылась в амбразуре окна, из недр салона послышался грохот чего-то падающего, и до меня донеслись многоэтажные матерные конструкции. А через пятнадцать минут аппарат уже двинулся в сторону Лыткарино. Венгерский «вихрь» вздыхал, стонал, вздрагивал всеми своими почтенными бортами, двигатель работал с шумом, грохотом и завыванием трёх гидроэлектростанций – но он ехал! Я отзвонился молдавскому папе и известил, что тот сэкономил дополнительную тысячу. А спустя несколько минут я уже спал, как убитый, на заднем сиденье автомобиля, и водитель мой, вдохновлённый щедрой оплатой, на всех парах и втором дыхании гнал машину к Москве.

Неисповедимы наши пути! Будапештский реликт с воронежскими номерами ехал в подмосковное Лыткарино, чтоб отвезти на родину труп утонувшего в люберецком карьере молдаванина. Разыскал этот автобус выросший в Туркменистане азербайджанец, приехавший в Москву из нижегородской глубинки, а заказ на него поступил от директора агентства, принадлежавшего чеченцам, львовского еврея. Воистину Третий Рим. А вы говорите, «понаехали»!

Но все эти мысли посетили меня уже потом, когда я, побрившись и выспавшись, сидел с подругой в каком-то очередном кафе, наслаждаясь кружкой холодного нефильтрованного пива. А в тот момент я просто крепко спал, и, поверьте, мне снились очень хорошие сны. Потому что давно уже заработанные деньги не приносили мне такого удовлетворения.