XXXIII

– Илья Ильич, – виновато говорила в трубку девушка-секретарь, – извините, пожалуйста, но на этот рейс до Киева мест в спальных вагонах не осталось. Может, все-таки самолет?

– Не могу я на самолете, Катюш, – я поморщился, почеркал ручкой по лежащему на столешнице листу бумаги. – У меня же встречи еще, время неудобное. Заказывайте тогда купейный, ничего страшного.

– Хорошо, Илья Ильич. Сейчас все сделаю.

Заместителем главного редактора газеты я давно уже считаюсь только юридически. Геннадий Артурович практически не вылезает из совета директоров холдинга и в редакции показывается раз в год по обещанию: особого смысла в этом и нет, так как в решении внутренних вопросов я вполне компетентен, а в случае какого бы то ни было форс-мажора могу свободно звонить на мобильный Владимиру Исааковичу, выше которого в нашем холдинге только небо.

В Киеве я не был уже года два. Не возникало особенной надобности. Мать с отцом приезжают в гости сами. Останавливаются у меня: девяностометровая квартира на Профсоюзной улице, которую мне помогли приобрести в издательстве, вполне это позволяет.

Со Стасом общаемся крайне редко. Его небольшой бизнес постоянно претерпевает какие-то геморрои, его лотки с побрякушками отовсюду выдавливаются, а их места занимают другие, так что забот у него и без меня хватает. В Москву он не наведывается; иногда глубокими ночами его имя зеленым светом всплывает в скайпе, и тогда мы имеем возможность немного пообщаться, но этого, конечно же, недостаточно. Вспоминать события 2004 года мы оба не очень любим, а новых тем для общения как-то не возникает.

Дверь кабинета без стука открылась, бесцеремонно ввалился Ренат. Он уже не первый год работает у меня руководителем хозчасти. Ему нравится: делать ни хрена не надо, всю работу выполняют менеджеры, а зарабатывает он намного больше, чем когда-то в своих ларьках.

– Читал уже? – ехидно ухмыляясь, он швырнул на стол свежий номер нашей газеты. – Твои хохлы совсем охренели. Так они скоро и Кутузову звание героя Украины присвоят. За поджог Москвы в 1812 году.

– Ты забыл, – я снова поморщился, – что этот номер я подписывал в печать собственноручно. Как думаешь, читал я его?

– Этот ваш Ющенко какой-то серийный онанист. Надо же додуматься – Бандере героя дать!

– Да какой он мой-то? Это ты Стасу можешь рассказать. Это же он за него горло на Майдане рвал... Слышь, Ренат, да чего ты жопой своей на стол мне прыгаешь? Охренел, что ли? Ну-ка, слезь, – я обеими руками столкнул ржущую тушу на пол. – Хоть дверь бы прикрыл, а то секретарша, наверное, думает, что мы с тобой любовники. Ведешь себя, как у телки какой, ну! Уволю на хрен!

– Ути-пути, – Ренат, улыбаясь, отряхнулся, закрыл дверь кабинета, прошел к шкафу и открыл мини-бар. – Извини. Я все никак не могу привыкнуть, что ты мой начальник. Вздрогнем?

– Нет, спасибо. Ты же знаешь, что я на работе не пью. Ты куда провалился аж на три дня? И чего рожа такая опухшая? Бухал?

– Ну, – почесал переносицу Ренат, – с девушкой в Интернете познакомился. Приехал к ней в гости. А потом это... в телефоне села батарейка. И так три дня. Ну, чего ты до меня докопался, Илюх?

– А как же работа?

– Обижаешь, начальник. Не такой уж я и раздолбай. У меня все под контролем и делегировано как надо. Что мне теперь, к телке не отъехать?

– Все экспериментируешь? Сколько уже по телкам-то можно шляться?

– Я буду экспериментировать столько раз, сколько нужно, – отрезал он. – Имею право. Мне ж с ней жить потом. Вдруг она мне не подходит?

– А зачем так набухиваться?

– Э-э... ну, как тебе сказать. В трезвом виде я могу спать только с одной женщиной.

– Это с кем же? – изумился я.

– С женой. Бывшей, – уточнил он и отвел взгляд.

– Как все запущено-то, – я сосредоточенно вертел пальцами ручку. – И сколько это будет продолжаться? Ты ж развелся с ней хрен знает когда.

– Да не знаю, – хмыкнул он. – Как-то ни у нее не складывается, ни у меня. У нее там, конечно, какие-то мудаки ненадолго всплывают, потом рассасываются...

– Мудаки? – я внимательно взглянул ему в глаза.

– Ну, – он поежился. – Не мудаки, конечно. Нормальные ребята. Не лохушка же она, чтоб с уебками всякими... Ну, и у меня тоже типа того. К тому же у нее маленькая зарплата. Куда с филфаком-то без связей? Родичи ее номенклатурные протухли уже давно, одно название осталось. Времена-то другие.

– Помогаешь, что ли? Просит?

– А кто ж ей поможет? Нет, не просит. И не попросит. Гордая. Да и не берет еще, чуть ли не хитростью вкручивать приходится. – Ренат нехарактерно мялся. – Сидим, вот, в кафе, а у нее, скажем, сапоги... потертые. Прячет под юбкой, конечно, стесняется, но я ж не слепой. И как мне на это смотреть? У меня аж сердце щемит.

– Тебя что, правда это парит?

– Охренел, что ли? – взвился он. – Еще как парит. Я ж ее люблю, как не крути.

– Денег, стало быть, заносишь?

– Бывает.

– А может, тебе к ней вернуться? Или она не хочет?

– Не, – отстранился Ренат, – не, не хочу. У нее что-то с головой случилось, как мне кажется.

– Как это?

– Ну, знаешь, накатывает на меня, чего скрывать. Звоню ей, смс иногда пишу по ночам. Даже вернуться прошу, бывает...

Он задумчиво снял очки, протер их вытянутым из-под свитера подолом футболки.

– Ну, это нормально. Кто ж по пьяни ни разу бывшим не звонил?

– Ну, так-то оно да... Просто у нее реакция на это какая-то нездоровая. Говорит, что ее пугает и вообще жутко бесит, что я перед ней, типа, прогибаюсь. Дура, в общем. Да для вменяемой женщины, если перед ней дал слабину нормальный мужик, это для нее комплимент! А не повод для третирований. Я-то ведь, сам знаешь, не слабак далеко, не тюфяк и не нытик. А эта, – он махнул рукой. – Хрен с ней. Само разрулится.

– А жалеть не будешь? Ну, типа, что мог все вернуть и упустил момент? Никогда не бывало такого ощущения, что стоишь на берегу с билетом в кармане, а твой пароход – вон он, уплывает? И злость такая, и обида, сразу все вместе...

– Я понимаю, – Ренат пришел в себя и иронично улыбнулся. – Бывало, конечно же. Но самое смешное, что то, что ты считаешь своим уплывшим пароходом, через несколько лет обнаруживается в виде развалившейся посудины, гниющей где-то на шельфе.

– Философ. А цветы ты ей когда в последний раз дарил? Подарки какие-нибудь?

– Я не люблю дарить ей подарки. Она их как должное воспринимает. А не как подарки. Это отшибает всякое желание их дарить. Давай сменим тему, ну ее к черту. Ты зачем в Киев-то?

– Да там геморрой небольшой в тамошнем филиале. Скандал какой-то со взятками возник перед выборами, разрулить надо, ну, внутреннее дело, короче, не могу тебе рассказать.

В дверь постучали. Вошла секретарь Катя.

– Илья Ильич, билеты вот ваши.

– Спасибо, Катя.

– На здоровье. Может, кофе?

– Благодарю вас, не надо.

– Шикарная у тебя тут телка, – плотоядно потер руки Ренат, когда она скрылась за дверью. – А чего ты с ней на вы-то?

– Отстань, – я сложил ноутбук, убрал в портфель. – И прекрати подкатывать к ней яйца, она уже жаловалась. Катя замужем, к тому же тебе не даст по-любому, она лысых не любит.

– А ты-то откуда знаешь столь интимную деталь? Трахался с ней, что ли?

– Смешно, ей-богу. Я не сплю с посторонними женщинами. И прекрати лазить по шкафам, там ни хрена интересного нету. Вон бар, там все, как ты любишь. И учебники мои не трогай, пожалуйста, ну вот какого хрена, ну твою мать!

– Учебники?! Никак грамоте учишься?

– Ну, поступать буду на журфак, заочно. Вот уже скоро совсем.

– На фига тебе? Ты ж уже начальник, к тому же вполне себе образованный, пишешь без ошибок.

– Образованный, да не шибко. – Я оглядел кабинет. Не забыть бы чего. – Не хватает мне образования. Опыта-то полно, а профильного образования нет, иногда прямо на поверхностях плаваю. К тому же у меня бедный вокабуляр.

– Что-что у тебя бедное?

– Словарный запас, ептыть! Все, мне пора. Сейчас дела, потом на паровоз.

– Ну, валяй... Ильич, гы-гы. Я бы с тобой съездил, честно говоря. Соскучился по Киеву. Хорошо там.

– Да поехали, в чем проблема-то.

– Не могу, – он вздохнул. – В Питер завтра собираюсь.

– Чего ты там забыл-то?

– На концерт. Там клуб недавно открыли новый, «Джаггерклаб» называется...

– Рок-н-ролл, что ли? Судя по названию. Кстати, терпеть не могу питерские клубы. Был пару раз, тухлятина какая-то.

– Ты просто давно в Питере не был. Огромный клуб, таких и в Европе-то маловато. Открыл его блестящий легендарный гитарист Ярослав Помогайкин.

– И что за концерт, ради которого надо тащиться в Питер? Какая-нибудь местная говногруппа «Блюз тараканьих усов»?

– Нет, – сохраняя невозмутимость, ответил он. – Кен Хенсли.

– Гонишь?! – я аж рот открыл. – С чего бы это Хенсли поехал в какой-то питерский клуб?

– Ты меня не слышишь, кажется. Говорят же тебе, клуб открыл легендарный гитарист. А послезавтра, – улыбаясь одними глазами, продолжал он, – там Сергей Воронов и «Кроссроудз». И даже «Ундервуд» твой, кстати, там тоже совсем недавно выступал.

– Черт, – вырвалось у меня. – Завидую.

– А еще, – продолжал дразнить Ренат, – там всегда свежайшее и вкуснейшее пиво, потому что в клубе собственная пивоварня.

– Ну все, добил. Наберу в Яндексе сегодня, посмотрю, что за «Джаггер-клаб» такой. А ты держи меня в курсе, если кто интересный приедет. Сгоняем при случае.

– Не вопрос. Ну пошел, что ли? Стасу привет передавай, если увидишь.

– Постараюсь.

Я вышел из кабинета, кивнул на прощание секретарю. Дверь вестибюля передо мной с улыбкой открыл тот самый пожилой охранник, который несколько лет назад не пускал меня с фотографиями. У подъезда стояла «ауди». Моя.

Сначала я долго гонял главредовскую, потом ее списали, а мне купили новую. Предлагали много вариантов, но я выбрал такую же просто по привычке: неоткуда мне разбираться в дорогих машинах. А водителей у нас в холдинге целый отдельный штат.

С этим у меня вообще проблема. Сам я не вожу, а иметь персонального водителя патологически не умею, не научился даже за годы. Мне как-то неловко сидеть, скажем, в ресторане, зная, что меня ждет человек. Не помогает никакое самоутешение, что у них, дескать, работа такая. Я вообще с персоналом предельно вежлив и корректен, с любым. Ну стесняюсь я давать барина, не являясь таковым ни на йоту. Прошлое не забывается. Поэтому постоянный водитель за мной не закреплен, пользуюсь всеми по очереди.

Я сел на заднее сиденье и раскрыл ноутбук. Машина тронулась. Я достал из кармана маленький модем, вставил его в USB-порт, вышел в Интернет.

До чего дошел прогресс, думал я, поглядывая на голубое свечение модема. Раньше, чтоб выйти в Интернет, нужно было прибегать к целой куче разнообразных приспособлений, проводов, да и просто производить массу утомительных манипуляций. О том же, чтобы выходить в сеть в любой точке на карте Москвы, даже и мечтать не моглось. А сейчас, пожалуйста, маленькая, почти невесомая пластиковая хрень, лежащая у тебя в кармане, и всего-то делов – вставить ее в порт. Я бы изобретателю этой штуки Нобелевскую премию вручил, честное слово.

Время в Интернете пролетает незаметно, и уже скоро я вышел из машины и зашагал к перрону. Механически кивнув проводнице, я продемонстрировал билет, вошел в пустое еще купе, сел на диван и задумался. В этот раз я ехал в Киев с тяжелым сердцем.

 

XXXIV

За несколько прошедших лет в отношениях двух некогда братских республик произошли колоссальные изменения, и были они весьма безрадостными. Прорвавшийся на высший пост благодаря спецслужбам США президент Украины Ющенко нагнул страну в такую замысловатую позицию, что все ахнули.

Ничего не подозревавший украинский народ попал вдруг под самый настоящий колониальный прессинг, бессмысленный и беспощадный. Вместо того чтоб заниматься внутренними проблемами страны, президент неожиданно ударился в какие-то космические материи, к реальному положению дел на Украине не имевшие ни малейшего отношения. Казалось, буквально все ресурсы государства были брошены на один-единственный фронт – борьбу с Россией. Ющенко в очень короткое время обострил международную атмосферу до предела.

Для собственно борьбы, впрочем, ресурса не было и в помине. Как в реальности можно бороться с собственной кормушкой? Экономика Украины зависит от России настолько, что даже и озвучивать-то как-то неловко. Ничего постыдного здесь нет, потому что русский и украинский народы – братья испокон века, и никакая Америка всерьез на это повлиять никогда не сможет. Но потрепать нервы и ввести людей в заблуждение – это пожалуйста. И по счастливой для себя случайности оказавшийся на самом верху украинской власти американский холуй пользовал эти рычаги по полной программе.

Бандиты, уголовники, фашистские подстилки, служившие гитлеровским оккупантам и уничтожавшие свой народ, вдруг превратились в национальных героев. Им ставят памятники, их скверными именами называют школы и улицы. И по улицам имени Мазепы, мимо памятников Шухевичу, тряся гнилыми костями в полуистлевших эсэсовских мундирах, звеня железными гитлеровскими крестами, маршируют по центральным улицам городов Украины остатки бандеровских дивизий. Нынче их время: указом президента Ющенко главарь фашистских прислужников Степан Бандера посмертно награжден званием Героя Украины.

Неудивительно, что за очень короткое время президент начал вызывать у мировой общественности недоумение, за которым еще быстрее последовало брезгливое отторжение, порой переходящее в звенящую ненависть. Крайней степени раздражения все это достигло в августе 2008 года, когда российская армия выбивала из Южной Осетии боевиков грузинского Саакашвили, точно такого же отморозка, также с американской помощью пришедшего к власти путем гнилых интриг под ногами у стареющего и ослабевающего льва Шеварднадзе. Сценарий был почти один и тот же: громкие лозунги, бесконечные клятвы и обещания, зашкаливающий зомбирующий популизм, а потом – тотальное воровство, бесстыдное ограбление сторонников предыдущего президента, совершенно безумная коррупция и, так же, как на Украине, последовавшие аресты и странные смерти бывших соратников, приведших его к власти.

Неудивительно, что два госдеповских лакея, грузинский и украинский, очень быстро нашли друг друга. Демонстративная взаимная поддержка вскоре перестала ограничиваться лишь горлопанством и умильными совместными фотоснимочками, и в один прекрасный день, расследуя организованную Саакашвили осетинскую бойню, российские эксперты выяснили, что Ющенко присылал в Грузию оружие и военных специалистов. Которые, наряду с грузинскими боевиками, убивали российских военнослужащих.

Занавес над этой позорной клоунской ареной рухнул мгновенно. Потому что клоунада клоунадой, а убивать российских солдат – такие вещи безнаказанно пока никому не проходили. Но надо отдать должное российским властям: дело ограничилось тем, что выжившего из ума украинского президента просто перестали пускать в Кремль. Президент России написал беспрецедентное в истории официальное письмо, в котором четко указал, что с этим типом не будет больше никаких разговоров, а тем более дел. Саакашвили же перестали пускать в Москву и того раньше. И как только это было озвучено на высшем российском уровне, весь пыл, с которым госдеповские кукловоды официально поддерживали режимы двух своих паяцев, сразу же куда-то улетучился.

Расчет Ющенко был точным. Эта сволочь прекрасно знала, что иного возмездия от России не последует: россияне не станут в качестве ответа бомбить братский народ. Так же, как и не стали вводить войска в Грузию, ограничившись лишь выдавливанием оккупантов с территории Южной Осетии. Потому что всем было понятно, что из-за двух одуревших от безнаказанности временщиков ни в чем не повинные грузины и украинцы страдать не должны. Потому два клоуна остались досиживать свои сроки, а официальные отношения России с Украиной и Грузией оказались во временном анабиозе.

Да, некогда казавшиеся абсурдными предсказания моего однокурсника воплотились в реальность, причем в самой угнетающей ипостаси. И много, очень много недалеких отморозков, откровенных глупцов, да и просто откровенных продажных мерзавцев типа Шлюпкиных и Кожуховых, эту политику поддерживали, попросту забыв о том, что вот эти марширующие реликты расстреливали и жгли их собственных родственников.

А бредовый «голодомор», который Ющенко возвел в ранг национальной доктрины по независимости? Центральные улицы Киева были завешаны щитами с призывами «зажечь свечку памяти» по миллионам украинцев, павшим жертвами «геноцида украинского народа, проведенного в 1930-х годах русскими». При всем зоологическом идиотизме подобных заявлений находились и те, которые верили и в это. А некоторые даже и с удовольствием – покалеченные ющенковской пропагандой укрофашисты были явлением довольно заметным. Вот что значит не знать историю.

Один из таких больных на голову фанатиков ехал сейчас со мной в одном купе. Сухощавый, седоватый хохол лет пятидесяти, уведомивший нас, что звать его «Володымыр», и чуть ли не сразу же, как тронулся поезд, начавший грузить окружающих на тему, какую колоссальную пользу принесло Украине президентство Ющенко. Конечно же, он спровоцировал повышенные тона.

Все начиналось вполне мирно: накрытый стол, водка, закуска, моя бутылка дюарса, кола – обычные поездные атрибуты. Но вдруг один из попутчиков, московский студент, имел неосторожность произнести словосочетание «на Украине». Хохол словно только этого и ждал.

– Чому ви кажете «на Украйни»? – Володымыр вытаращил глаза и подпрыгнул на диване. – Якщо правильно будэ «в Украйни»! Ось вин, ваш москальский державний шовынызьм!

Четвертый пассажир, спокойный парень лет тридцати по имени Евгений, тоже оказался не украиноязычным. Поэтому озабоченно му грамматикой сразу дали понять, что если он хочет пообщаться, то придется все же вытерпеть немного шовинизма и говорить на русском. Поморщившись, тот решил дальше не выпендриваться. Как я и предполагал, по-русски «Володымыр» говорил почти без акцента.

Лично меня, с одной стороны, такие беседы всегда здорово выводили из себя. Но впереди восемь часов дороги, и все равно придется слушать весь этот бред, так что я решил не отказывать себе в удовольствии лишний раз поддеть перевозбужденного хохла.

Обычно в таких ситуациях я в лоб задавал вопрос, как же понимать великого «украинского» историка Нестора Летописца, который тысячу лет назад написал произведение «Повесть временных лет», в которой содержится двести пятьдесят восемь упоминаний слова «русский», «русские», «русский народ», «русский язык», «русские князья» и ни одного упоминания о украинском народе, языке и уж тем более украинской государственности. После этого вопроса даже самые «свидомые» спорщики давились словами, отводили глаза и пороли чушь. Но в этот раз бить ниже пояса было лениво.

– При всем уважении, Володя, – вернулся я к теме, тяпнув рюмочку, – почему вы постоянно учите нас, русских, как правильно говорить на нашем языке? Вот почему-то китайцев, к примеру, не парит, что мы называем их страну Китаем, а не Чжун Го, как они сами, а их столицу – Пекином, а не Бейджингом. Англичан не дергает наше произношение Лондона, французов – Парижа, американцев – Техаса. И только украинца страшно волнуют вопросы русской филологии. Мы всегда говорили «на Украине». Это правило русского языка. Для нас тот факт, что это общеупотребительно – аксиома. Любого русского спроси.

– Да мне вообще-то наплевать, как вы там у себя говорите, – с готовностью обиделся хохол. – И доказывать я ничего вообще не собираюсь. Меня очень смешит просто «правило». Для большинства случаев несоответствий общепринятым нормам в русском языке существуют исключения. А тут, блин, правило, гля! Нет чтобы честно сказать: Украина – исключение. Та ты шо – правило! Отдельное! Для всех стран правильно употреблять «в». Это одно правило. Для Украины употребляем «на». Это другое правило.

– Да, исключение, – невозмутимо продолжил я. – И? С какого пятерика мы должны отказываться от сложившегося оборота, пусть даже он и исключение? А стихотворение «Как умру, похороните» Тараса вашего Григорьевича Шевченко тебя что, Ющенко забыть заставил? Что там было сказано? А? То-то: «на Вкраини».

– Кстати, по странам правило тоже не для всех, – неожиданно вмешался до того молчавший студент. – Вы говорите глупость. Такое государство, как Куба, вам знакомо? Ну и как говорят: поехал «в Кубу» или поехал на Кубу? И как вы думаете, грузятся ли на эту тему кубинцы?

Я улыбнулся про себя и вышел из купе. Бомба была закинута. Уж мне-то известно, чем заканчиваются такие разговорчики.

Выйдя в тамбур, я не торопясь выкурил сигаретку, потом выпил чайку с симпатичной проводницей и вернулся назад. С моего ухода прошло не более получаса, но в нашем маленьком купе уже творился кромешный ад.

– Может, нам еще «Кыйив» писать? – подвыпивший студент в бешенстве стучал по столу кулаком. – Я же в вашу грамматику не лезу, так что правил русского языка ради ваших прихотей менять никто не собирается. Понял? А теперь иди на хер. Или в хер, как тебе больше удобно.

– Да успокойся ты, – почуяв, что запахло жареным, хохол примирительно поднял руки, но окончательно сдавать позиций не собирался. – Ну да, раньше всегда говорили «на Украине». И что из этого следует? Много столетий территория Украины фактически была провинцией России. Тут понятно почему «на». «На Урал», «на Алтай» – географические территории в первую очередь и административные во вторую. Но, между прочим, не надо забывать, что с девяносто первого года Украина уже не просто территория, а постороннее государственное образование. Соответственно и предлог должен был поменяться. Ан нет. Ну признайтесь хотя бы себе, что вам просто так приятнее.

– Да что ты такое несешь ваще? Новая Гвинея, – начал поочередно загибать пальцы студент. – Новая Зеландия. Мадагаскар. Это острова. Великобритания тоже остров. И насчет провинции ты тоже облажался. Белоруссия тоже была нашей, российской провинцией. И Польша. И Финляндия. И про них не говорили «на». Среднеазиатские республики, Прибалтика – про все говорили «в». И никогда мы не будем писать «Таллинн» только потому, что так пишут тормозные прибалты, и говорить «Кыргызстан» потому, что так удобно киргизам. Так что отвали со своими тупыми предъявами. Будем говорить, как привыкли. А голодоморы ваши, а памятники фашистам... Разве такими выкидонами возможно доказать, что вы не хуже, что вы отдельная страна? Это же ужас какой-то. Как можно не видеть, что тебя тупо обманывают?

– Украинский голодомор, – с легкой улыбкой вставил Евгений, – это как армянский геноцид в Турции. Армяне надрачивают, остальной мир смеется. А за грузин мне так и вообще неудобно: весь мир видел кадры, как услышавший в небе гул какого-то самолета Саакашвили истерично сорвался бежать так быстро, что его едва догнали собственные телохранители. Запихнули в машину, как мешок с говном, и увезли. А как он по ящику трясущимися губами жевал галстук? Даже не представляю, какой дикий позор для гордых грузин – иметь президента-труса.

– Ну, армяне с грузинами хоть христиане, – многозначительно выдал хохол. – А азеры чурки, они нам чужие.

– Алло, – взгляд Евгения вдруг резко потяжелел. – Базар-то фильтруй, ты не на Майдане.

– А шо такое? – растерянно пробормотал хохол.

– Я азербайджанец, – последовал неожиданный ответ. – Но на чурку ты похож куда больше.

– Не очень как-то ты на азербайджанца, – Володымыр недоверчиво вгляделся в Евгения.

– У меня мать русская.

– Ну, вот видишь, – хохол почему-то обрадовался. – Стало быть, азербайджанец только наполовину!

– Нет, – отрезал Евгений. – Это русский я наполовину. А по национальности я азербайджанец.

– Ну, ладно, звиняй, не хотел обидеть... Вот ты сейчас над нашим Ющенко поглумился, а между прочим, Горбачев накопал на вашего Алиева столько компромата, что того от тюрьмы спас только развал Союза!

– Угу, – иронично пробурчал Евгений. – Это тебе Горбачев сам рассказал? И кстати, что бы ты сказал, если бы аэропорт, скажем, «Шереметьево» вдруг переименовали в «Михаил Горбачев»?

– Ты шо, охренел, что ли? – хохла аж перекосило.

– А «Борисполь» в «Виктор Ющенко»?

– Та не, ты шо... Перебор это, конечно. А ты это к чему?

– К тому, – Евгений взглянул на хохла чрезвычайно недружелюбно, – что бакинский аэропорт носит имя Гейдара Алиева, и азербайджанцы, представь себе, этим гордятся. Это тебе информация к размышлению. Так что не надо ставить на одну доску вашего кривого павиана и одного из крупнейших политиков своего времени. Меня оскорбляет такое сравнение.

До хохла дошло, что он влез в какие-то непонятные ему, но довольно четко очерченные рамки. Пробурчав что-то умиротворяющее, к Евгению больше не приставал и снова переключился на студента.

– А про голодомор, сынок, если не знаешь историю, не демонстрируй свое незнание. Там народу поумирало немерено!

– Нет, погоди, – студент снова завелся, – а что, только хохлы голодали, что ли? Тогда весь Союз на подсосе сидел. И русские, и казахи, да вообще все! Че за предъявы-то конские к России?

– Да, другие тож голодалы. Но як факт голодомор – был! Искусственный. Вызванный из Москвы. Тогда, может, и Гитлеру простим Холокост, потому что он не только евреев, но и цыган, и славян, и гомосеков убивал?

Тут уже не выдержал я сам.

– Сказки об организованном голодоморе рассказывайте своему жопорылому Ющенке. Голод – да, был, но специально организованного голодомора не было. Точка. Ваши псевдоисторики могут повторять свои заклинания хоть до одурения. Также и касаемо Шухевича. Шухевич – подлец, предатель и убийца, на руках которого кровь десятков тысяч людей, в том числе и соотечественников, вас, хохлов. Это историческая данность, основанная на анализе его деятельности, в том числе и по украинским источникам. Если кто-то считает его героем, то у этого человека проблемы. Подлец и подонок в качестве героя – не лучший пример для подражания.

– Да шо ты докопался до Шухевича-то? «Предатель»... От вас вон аж целый генерал к фашистам сбежал, командующий армией, кавалер орденов да член партии коммунячьей вашей! Забыл про Власова-то? Мы тож кой-чего знаем!

– Власов в России является не национальным героем, а тем, кто и был на самом деле – швалью и предателем. Его и повесили, как собаку, и улиц в его честь не называют. А что до голода, – вернулся я к злободневной теме, – то в тридцатых годах он был не только на Украине. Он охватил огромную территорию Советского Союза: Центрально-Черноземный регион России, Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан, Западную Сибирь. Вместе с Украиной голодали около ста миллионов человек, то есть практически шестьдесят процентов всего населения Советского Союза. Понимаете? А столь ненавидимое тобой, управляемое Москвой государство принимало все меры, чтобы спасти все эти голодающие колхозы. И смягчить тот серьезнейший продовольственный кризис удалось только путем значительных государственных поставок. Дополнительная продовольственная помощь была оказана летом тридцать второго года, и аж целым тридцати трем районам страны. Вы хоть чисто по цифрам-то осведомлены? Знаете, сколько на весь Союз было выделено зерна? Одиннадцать с половиной миллионов пудов. А сколько из этого получила Украина? Шесть с половиной! Одна только Украина! Так что заткнуться бы вам за голодомор, дружище. Другие республики о таком «голодоморе» и мечтать не могли. Слушайте больше Ющенку, его пиндосские дирижеры вам не такого еще намахают.

– Зато благодаря Ющенке у нас демократия настоящая! И свобода слова полная. А шо до войны, то там тоже все не просто. У меня тож оба деда на войне погибли, но...

– Вот только за свободу слова мне не надо ничего затирать, договорились? Я имею непосредственное отношение к журналистике. И сам всегда ратую за то, чтоб коллеги знали меру.

– Та менталитет тому що рабский! Свобода должна быть полной! Это называется демократия!

– Слышь, демократ, – снова завелся студент. – Вот у нас большой скандал недавно был. Тварь одна, журналистом назвать язык не поворачивается, отозвалась о ветеранах войны мерзкими фразами, даже цитировать-то противно. Что-то типа того, что солдаты Красной Армии были зверьем и убийцами, защищавшими коммунизм, поэтому не заслуживают не только почета, но даже пенсии. Ты вот представь себе, что в какой-нибудь паршивой газетенке поливают дерьмом твоих погибших дедов. Обоих сразу. И что ты будешь делать?

– Ничего. Они имеют право...

– Поливать твоих погибших помоями?

– Та писать! – взвился хохол. – Выражать свое мнение! Можно судиться, в конце концов! Как цивилизованные люди.

– Цивилизованные люди, Володя, такого не напишут. На всем постсоветском пространстве сложно найти семью, которую та война не коснулась бы напрямую. Таких попросту нет. У всех кто-то погиб. У меня прадед погиб и три его брата, родные и двоюродный. И ни одна тварь не смеет осквернять их память. Поэтому, когда оскорбляют моего погибшего деда, мне не хочется судиться. Мне хочется взять дедов автомат и расстрелять их в упор. Когда в прессе оскорбляют ветеранов, спасших страну от фашистов, – это нельзя. Глумиться над святынями целой нации – это нельзя. Это запредел. Это не демократия. Демократия – это не когда плюют в лицо. Демократия – это когда уважают друг друга.

– Кстати, – вдруг вспомнил я недавнюю новость. – Тут Саакашвили тоже решил на этой волынке поиграть, читали? В Грузии недавно памятник героям войны взорвали. Он и Кантарию своего в запале позабыл, который в сорок пятом повесил над Рейхстагом знамя нашей общей победы.

– Но, – гнул свое хохол, – жестокости-то Красная Армия на территории Германии творила? Творила! Коммунистическая твоя Красная Армия.

– И что? – студент налил всем еще водки. – Что с того?

– Как что?!

– Да так, ептыть! Я вот искренне считаю, что если эти люди пришли и убили наших детей, жен и матерей, то их дети, жены и матери тоже непременно должны быть убиты. Это нормально. Не маленькие: знали, на что идут. И плевать на любую идеологию. Деды защищали не идеологию, а родину.

– Но это не имеет ничего общего с правосудием!

– А такое и невозможно, – студент невозмутимо пожал плечами. – Ты перепутал правосудие с возмездием. Правосудие невозможно одномоментно свершить над миллионами в том случае, когда в страшных, кровавых преступлениях против всего человечества виновен целый народ. В таком случае актом высшей справедливости является возмездие. Не говоря уж о том, что это было просто как минимум адекватно, учитывая, каких кошмаров наворотила в мире фанатично поддерживавшая Гитлера фашистская Германия.

– Ну, – всплеснул руками хохол, – я ж и говорю, шо никогда вы, кацапы, не перестанете эти вот свои имперские закидоны... Заводы стоят, зато понтов до сраки. И никогда вы не вкурите, шо такое евродемократия, такая, как у нас.

– Постой-ка, – возмущенно вскинул голову студент, – а почему ты употребляешь термин империя в негативной интонации? Империя это что, плохо? Нам-то в России на хера ваша сраная евродемократия? Что такое вообще евродемократия? Хватит срать тут демагогемами. И где это у нас в России стоит хоть один завод? Хоть один назови! К тому же в России всегда есть как минимум две стабильно работающих организации, – он ухмыльнулся. – Это «Газпром» и РВСН.

– Ну ты совсем уж дурака-то из меня не делай, – искренне возмутился хохол. – «Газпром»! У вас даже выборы отменили! Журналистов ваших прямо посреди улицы грохают, и хоть бы что! И всем насрать! Митинги ОМОНом разгоняют. Кому они мешают, эти митинги? У вас феодализм настоящий! Олигархи с чиновниками разворовали всю страну, а детишки ихние по заграницам учатся.

– Ага, а еще мы вам в штаны насрали, – съязвил студент. – Это ты кого журналистами называешь? Да еще и «нашими»? Если ты про Политковскую, то она не наша и даже не ваша, а гражданка США, она даже родилась там. На Россию ей было глубоко плевать, она во время войны в Чечне нашу армию вражеской называла, в статейках своих. Да еще иностранные гранты за это получала и преспокойно жила в центре Москвы. Я еще в школе, помню, учился, но меня это уже тогда шокировало. У нас война! Наших убивают! Убивают сотнями, публично и с особой жестокостью! Теракты устраивают, головы отрезают, дома жилые прямо в Москве взрывают! А она наших солдат – врагами. Это, твою мать, как вообще? Ну, и кто она после этого? Правильно, враг! Самый настоящий враг, обнаглевший до того, что даже не скрывается.

– Объективно говоря, – заметил Евгений, – до убийства о ней никто и не знал особо. Писала в какую-то говногазету, я даже названия не помню, и дружила с террористами. Которые ее в итоге и грохнули. А про империализм не надо тут. Лично мне вовсе не нужно, чтоб Россию боялись. Но если возникнет альтернатива между бояться и смешивать с грязью, то я выбираю первый вариант.

– Про студентов, – студент уже не умолкал, – учащихся за границей, это ты тоже перегибаешь. Во-первых, учатся и в России, да еще как. А во-вторых, чего плохого в заграницах? Еще с Петра Великого российская элита училась за границей. Это историческая данность. К тому же это полезно. Международный опыт еще никому не вредил. А митинги эти... Ты просто не москвич и не знаешь, что такое стоять по пять часов в автомобильной пробке. Ведь это мудачье со своими митингами лезет перекрывать непременно самый центр города! А средь бела дня перекрыть Тверскую, дружище, – это коллапс. Даже в выходной. А из-за чего, спрашивается? Из-за того, что какому-нибудь сраному Лимонову приспичило помитинговать. А я не хочу стоять в пробках из-за того, что крикливому дебильному педерасту приспичило перекрыть центр моего города.

– Да ведь он имеет право. Он ведь политик. Он в президенты баллотировался. И какая тебе разница, какой он ориентации? Он писатель!

– Э, але, – вскинулся студент. – Право они, видите ли, имеют. А я? Я что, права не имею? Имею и выражаю: я не желаю видеть президентом своей страны мужчину, который сосет половой член у другого мужчины и засовывает этот половой член себе в задницу. Также я не желаю видеть в руководстве своей страны американского подельника мужчины, который сосет половой член у другого мужчины и засовывает этот половой член себе в задницу. Вот и был бы себе писателем, и трахал бы спокойно своих мужиков, никто б и внимания не обратил. Видишь, как всё просто? Это моё гражданское мнение, и я тоже имею полное право на его выражение. И не политик он, а задрот. К тому же митинговать им практически всегда разрешают, но не на Тверской, а на набережной Шевченко. Это не дыра какая-то, это улица в двух шагах от Садового кольца, тоже центр Москвы. А когда я стою в глухой пробке из-за этого полудохлого пидора, у меня только одно чувство – ненависти. Чего они хотят добиться? Я все равно не верю и никогда не поверю людям, которые убеждают меня в том, что их вонючей Америке виднее, как мне лучше жить в России. Но нет ведь, лезут, суки, в самый центр, им обязательно хочется все поперекрывать, чтоб иностранцы их на камеру сняли, типа они тут за демократию борются, и дали денег потом. Попробуй-ка перекрой центр какого-нибудь Нью-Йорка! Да тебя там размажут на хер по асфальту! И правильно сделают, потому что это не политика, а самое обыкновенное хулиганство. «На баррикады» они призывают, видите ли. Меня вот реально удивляет – они что, всерьез все это? Они думают, что народу нужны баррикады? Да блядь, если вдруг возникнет серьезная ситуация, то твари эти на тех баррикадах лягут самыми первыми! И я лично в этом поучаствую.

– Вот, – дружелюбно улыбнулся я хохлу. – А вы говорите ОМОН... До осатанения людей могут довести самые обыкновенные пробки.

– Та ладно тебе, пробки ему мешают. А триста тысяч прокремлевских «нашистов» на дорожную ситуацию не влияют никак? Ты думаешь, я не смотрю телевизор? Да у вас даже в газетах их гопотой называют! В деловых!

Студент вдруг как-то нехорошо улыбнулся и покосился сначала на Володымыра, потом на стоявшую на столе бутылку из-под водки. Я легонько толкнул его локтем в бок и вопросительно на него посмотрел.

– Ну, я комиссар движения «Наши», – неожиданно заявил студент.

Физиономия хохла скукожилась. Мы с Евгением, переглянувшись, неожиданно заржали.

– Ты жопу с пальцем-то не сравнивай, – с трудом сдерживаясь, снова включился студент. – Во-первых, та газета, которая назвала гопотой, деловой перестала быть уже лет сто назад. Обычный желтоватый листок, его давно никто всерьез не воспринимает, к тому же главред там алкаш, трус и трепло. Деловая пресса жаргонизмами не оперирует, у деловой прессы и без того словарного запаса предостаточно. А во-вторых, так оскорбить сотни тысяч молодых российских парней и девушек способна только снобствующая, зажравшаяся сволочь, даже понятия о реальной жизни в России не имеющая. Они до сих пор свято уверены, что за МКАДом жизни нет. Ну, посмотри вот на меня. Ну да, я недавно в Москву из-под Тамбова приехал, из деревни. Да, из неблагополучной семьи. Мать продавщица, отец алкаш. И что мне теперь, вешаться? Я, между прочим, в университете учусь. Я не курю и не пью даже почти, вот разве что с вами за компанию. Я два иностранных языка учу. Какая я тебе гопота? Тебя в «Наших»-то вообще что напрягает? Можешь внятно сформулировать? То, что нас много? Или митинги наши? Так наши-то митинги санкционированы, и уж точно никому не мешают. Ты комсомольцев помнишь?

– Комсомольцы, – буркнул хохол. – Я сам был комсомольцем. Комсомольцы БАМ строили и ДнепроГЭС, а не с рулонами туалетной бумаги по улицам шароебились.

– Парень, да ты совсем дурак, – покачал головой Евгений. – А страной кто управлять будет? Загляни лет на двадцать вперед!

– Ну, – вдруг заржал хохол, – если вашей страной будут управлять вот эти... хунвейбины, прости господи, тогда я спокоен. Тогда-то ваша страна очень быстро окажется по уши в говнище. Как эстонское посольство, га-га-га!

У студента покраснели уши. Мы с Евгением тоже засмеялись. Все еще помнили, как в знак протеста против переноса памятника Героям Великой отечественной в Таллине «Наши» пикетировали посольство Эстонии и в качестве акции закидали здание пакетами с самым обыкновенным говном. Разумеется, все хорошо понимали, что одной такой «акцией протеста» движение в секунду низвело свой статус до самой зоологической маргиналии, но нельзя же проецировать чей-то идиотизм на триста тысяч человек! К тому же совсем молодых. – Да ладно, – вступился за смущенно молчащего студента Евгений. – Пакеты с говном – это перебор, конечно, но на ошибках учатся. Эти хоть делают что-то, чего-то хотят. И я считаю, что это правильно, потому что одно поколение в девяностых мы уже просрали. Лично я вот не хочу никакой политики! Если честно, меня вообще жутко бесит, что я почему-то знаю всю эту сволочь, да еще и настолько, чтоб поддерживать ваш разговор. Какого черта эти козлы лезут мне в голову? Я хочу спокойно жить сам по себе, без ющенок, кащенок, лимоновых и прочих уродов, вбивших себе в голову, что они вправе что-то думать за меня! Я не пойду голосовать ни в каком случае вообще, потому что мне насрать, и плевал я на гражданскую позицию. Все равно нас обманут. И я такой не один: те, кто выжил в пиздеце девяностых, уже ни во что не верят, ни на что не надеются и политикой не интересуются. Но политикато хрен с ней, а самое страшное, что основная наша масса просто не верит в себя! – Кстати, согласен, – поддержал я. – Политиков нашего возраста раз, два и обчелся. Потерянное поколение. Те немногие, кто не спился, не сторчался и не подох в тюрьме. Мы росли без идеалов, без поддержки, мы просто выживали. А тут, извини, триста тысяч молодых ребят, которые не бухают по подворотням, потому что им дали веру в то, что они могут что-то изменить. Это очень ценно, и поверь, из трехсот тысяч обязательно найдутся несколько таких, что и изменят. Потому что несмотря на вот такие кухонные вопли, управлять страной все-таки необходимо.

– Слушай, но ты-то... Ты же журналист, – недоумевающе произнес хохол. – Почему ты так? Ты же не должен любить власть. Ты же интеллигент, в конце концов!

– А власть что, баба? Чего мне ее любить или не любить? Она меня может либо устраивать, либо нет. И кстати, что это за дебильное суеверие, что власть обязательно нужно не любить только потому, что она власть? А если она меня устраивает? Почему я должен не уважать президента, если сам же за него голосовал? Это вашего клоуна уважать не за что, вот ты и не можешь себе такого представить. А наш народ давно не обманешь, забудь, девяностые кончились. И все рейтинги это показывают.

– Та хто их составлял, те рейтинги-то? – ехидно ухмыльнулся он. – Пресса ж вся купленная да зашуганная, вот тебе и весь рейтинг.

– Народ их составлял, чувак! – заорал студент. – Такой уровень высосать из пальца невозможно. Ты поезди в России по провинциям-то, спроси, уважают ли там Путина. Да любой тракторист кулаком по столу ебнет и посмотрит на тебя, как на мудака. Сами ведь выбирали. Россия, Володя, это не только то, что в окружности МКАД.

– А Медведев? – Упорный хохол сдаваться не желал. – Ты вот как, реально считаешь, что это нормально, типа преемственность власти такая вот? Да тут вообще никакой демократией не пахнет, феодализм какой-то.

– Ну хватит, блин, чушь-то городить. – Студента, кажется, окончательно допекло. – Демократия... Во-первых, Медведева выбрали, а не назначили. Во-вторых, к концу девяностых демократы твои сраные, немцовы, гайдары да чубайсы, до того Россию довели, что для принятия ежегодного бюджета страны его нужно было согласовывать с международным валютным фондом! Ты сейчас понял вообще, что я сказал? Ты хоть понимаешь, какая это стыдоба? Мы им были должны столько бабла, что еще немного – и страну просто распилили бы на кусочки и раздали всяким американцам. Мы-то все помним! Это ведь недавно совсем было. Мы помним, как при немцовых в воздухе мгновенно испарялись многомиллиардные кредиты! Нищету помним, бандитов на улицах и замерзавших до смерти пенсионеров! Да на Путина молиться надо! Путин чудом вытащил страну из тяжелейшей и глубочайшей жопы. Сохранил Россию! И что, отдать ее сейчас этим шакалам и крысам, которые только и ждут, как бы снова все разграбить? И что теперь, доверить всё это какому-то вору? Смысл какой в этом, если у Путина есть люди из его команды, которым он доверяет? Да хрен вы дождетесь! – студент изобразил правой рукой неприличный жест и поднес его хохлу под самый нос.

Тот напрягся, но продолжал нудить:

– А губернаторские выборы кто отменил? Путин и отменил. Он что, губернаторов тоже всех знает? Почему тот же народ не имеет права выбирать себе губернаторов?

– А с какого, прости, хера их вообще должен кто-то выбирать? Да еще и неприкосновенно. Губернатор что, барин? Или воевода, или наместник бога на земле? Это самый обыкновенный чиновник. Его нанимают, чтобы он работал. А если он работает хреново, то почему президент не может его уволить и поставить другого, нормального? С какой стати? Навыбирали хер знает кого.... Пупки эти сидели у себя в Усть-Пиздюйсках и на Кремль с его делами, бюджетом и реформами клали с прибором. Зато сейчас – загляденье, тишь, гладь да божья благодать. Сел губернатором – работай. Накосячил – пшел вон, сволочь. Так и надо управлять нашей Россией. Я вообще не понимаю, о чем тут еще рассуждать, это же чистая логика!

– А где здесь демократия?

– Да в жопу себе засунь свою демократию. Народу не демократия нужна, – вдруг выдал студент, – а дороги, больницы, детские сады. Народу нужно, чтоб чиновник работал. Чтобы он, как и любой простой гражданин, боялся лишиться работы! Чтоб эта жирная скотина, мразь чиновничья, не была уверена, что четыре ближайших года под своим иммунитетом она может безнаказанно воровать и раздолбайничать. Мне нужно, чтоб избранный президент моей страны мог этой самой страной спокойно управлять. Я ему доверяю. А губернаторам, извини – нет. И последние годы ярко показали, что чиновник, который может в любую минуту слететь с кресла, работает куда эффективней неприкосновенного выборного. Я вот из провинции. Так вот, самый простой пример: пару лет назад у нас в ебенях появились асфальтированные дороги. Не просто отремонтированные, а – дороги. Появились. Пару лет назад. При назначенном губернаторе. А раньше в маленьких городках дорог не было. Совсем. Канавы были вонючие вместо дорог. И я всё это вижу, понимаешь? Поэтому меня, хоть я и молодой, лоховскими лозунгами вокруг пальца не обведешь. Мне не лозунги нужны, а дороги. Простой народ, он на то и простой, что не думает о каких-то там выборных процедурах. Он живет себе спокойно, работает и хочет после работы без проблем добраться до дома, а не проваливаться по колено в грязную жижу. Это в девяностых обалдевший от посткоммунистической свободы народ ломился голосовать за тех, кто умел красивее вешать лапшу. А потом уж начали понимать, что к чему. Дороги-то не лапша, они – вон, за окном. Думаешь, народ этого не видит?

Прекращать полемику хохлу очень не хотелось, это было видно. Поэтому он полез совсем уж в неожиданные дебри.

– Да все равно, как в девяностых рулили вашей Москвой чечены, так и сейчас. А герой России Ахмат Кадыров? Это ведь плевок на могилы ваших же солдат! Улица Кадырова в Москве – это кошмар какой-то!

– Герой России Ахмат Кадыров, между прочим, спас Россию от очередных десятков тысяч трупов ни в чем не повинных молодых российских пацанов. К тому же в Грозном в те годы вообще остались какие-либо улицы исключительно благодаря этому самому Герою России. А второй Герой России Кадыров – Рамзан, вообще всю Чечню из абсолютных руин поднял. И дома в Москве больше не взрываются благодаря Рамзану. И десятки тысяч цинковых гробов тоже не появляются, теперь уже благодаря Рамзану. Так что не на ровном месте они герои России.

– Да он же сам воевал против федералов! В окопах басаевских лежал!

– А вот за это, – назидательно поднял палец студент, – за это нужно благодарить президента Ельцина и его министра обороны Грачева. Которые въехали в Чечню на танках, самолетах и убивали всех без разбора – русских, чеченцев, мирных, не мирных, всех! На своей же территории. Своих же граждан.

– Ну, там мутная история...

– Да в каком месте? – студент кипел. – В каком месте она «мутная»? Любому дураку, даже распоследнему идиоту, кретину, дебилу, да кому угодно, твою мать, должно быть понятно, что ни при каких раскладах нельзя въезжать на танках в свои же собственные российские города и расстреливать свое же мирное население! А эти – въезжали и расстреливали! Ну, и чего хотел добиться Грачев, убивая свой народ? Понимания и послушания? Да даже в вашей вонючей Хохляндии, в колонии сраной, и то танками по людям не ездят!

Я взял сигареты и вышел в тамбур. Полемика уже давно перестала быть забавной, и я уже сам был не рад, что поддержал провокацию с самого начала. Никогда, даже в самом горячечном алкогольном бреду я не смог бы себе представить, что братские народы за ничтожных четыре года возможно превратить в непримиримых врагов, готовых вцепиться друг другу в глотку. А сейчас на моих глазах происходило именно это. Я отказывался верить происходящему.

Сигаретный дым вдруг перехватил горло, я сильно закашлялся и вызверился на пачку сигарет. Ненавижу. Алкоголь при правильном употреблении хотя бы удовольствие приносит, и немалое, а курение – самая дурная, бесполезная, пустая привычка, за которой не стоит вообще ничего, кроме дырявых и сожженных легких, постоянной одышки, желтых зубов и нездорового цвета лица.

«Пора бросать», – подумал я.

В тамбур вышел Евгений, достал сигарету.

– Что, – спросил я, выпуская дым, – тоже тошнит?

– Да не то слово. Достали эти безумные малолетки со своим Путиным.

– Тебе не нравится Путин?

– Да отчего же? Мне нравится, как он умеет управлять вот этими... за МКАДом которые, – он с тенью снисходительности кивнул головой в сторону купе. – Им тоже нравится. Им только того и надо. Не думать. Не принимать решений. Не нести ни за что ответственность. Но я сам по себе. И мне не хочется, чтобы так управляли мной. Я без Путина как-нибудь разберусь. И уж тем более без малолеток этих ебанутых.

– Понимаю, – после небольшой паузы ответил я. – По делам в Киев-то?

– Не, проездом. С друзьями побухаю и в Варшаву потом, на концерт.

– Что за концерт? Слышал, в Варшаву вроде Тома Уэйтса привозят. Не на него едешь?

– Да не, ты чего. Уэйтса давно привозили. Да и не очень я как-то этих... Я на классический. Там пианисты Демиденко и Кисин играют Первый и Второй концерты Шопена. Прям по очереди.

– Ого, – я уважительно склонил голову. – В классике не очень секу, но имена громкие. Редкое, наверное, мероприятие.

– Очень редкое, – кивнул Евгений. – Ты это, – промолвил он после небольшой паузы, – звони, если вдруг чего. Ты на Новом Арбате бываешь?

– Еще бы. У меня там головной офис неподалеку.

– «Лотте-Плаза» знаешь?

– Разумеется.

– Там на втором этаже «Z-кафе» есть.

– В курсе, – я непроизвольно улыбнулся. – Бывал. Едва ли не самое цивилизованное кафе в здании.

– В общем, им друг мой управляет, Руслан. Тоже азербайджанец. Так что я там часто.

– Ну, тогда там и встретимся.

– Гут, договорились. Если чего там нужно будет, найди Руслана и скажи, что от меня.

Он вынул визитку, протянул мне. На дорогой бумаге под логотипом какой-то строительной компании двумя строчками шла надпись: «Евгений Алиев. Директор.» Все просто, без отчества, без понтов.

Я вынул свою, молча протянул. Он также молча кивнул.

Сбавив скорость и почти незаметно вздрагивая на стыках рельс, поезд подходил к границе.

 

XXXV

Прямо у вагона меня встретил Саша Шевченко, бывший спецслужбист, а ныне начальник службы безопасности местного отделения нашего холдинга. Я помнил его еще свежепоступившим рядовым охранником, он меня тоже знал давно, поэтому отношения наши были вполне фамильярными. С ним было еще несколько крепких ребят в хороших костюмах. Улыбаясь, они без разговоров отобрали сумку, посадили меня на заднее сиденье, и машина рванула с места. Сопровождавшие Шевченко ребята забрались в большой внедорожник и повисли у нас на хвосте.

– Саш, вы сдурели? – я недоуменно обернулся назад. – Что это еще за карусель?

– Извини, Илья, – Саша обезоруживающе, но непреклонно скалился. – Звонил Исаакович сам и сказал, шоб даже ветер в твою сторону не подул. Так шо будем при тебе, извини еще раз.

– Ну и сюрпризы.

– А как ты хотел? Тут тебя пол-Киева разорвать и схарчить готово. Третьяченкины, пономаренкины, да много кто накрылся тазом после твоих публикаций-то. Тебя ж зараз если на улицу выпустить, от тебя в полчаса даже лоскутов не останется, гы-гы. А ты нам еще нужен.

– А куда едем-то?

– В гостиницу, куда ж еще. Заселишься, потом на совещание, а потом как скажешь.

Я пожал плечами и отвернулся к окну. С охраной меня пока еще не возили. Было жутко неудобно. Вскоре мы оказались в самом что ни на есть центре города, машины подъехали к роскошному парадному подъезду, и я вытаращил глаза: мы стояли у единственного в городе пятизвездного отеля «Премьер Палас». Едва ли не самый роскошный из всех вариантов в Киеве.

– Охренели, что ли, Саш? – негромко пробурчал я, пока тот доставал мой багаж.

– Нам так удобнее. Здесь каждый метр под контролем. Та и какая тебе разница-то? Все равно халява.

Халява-то халява, но меру надо знать. Впрочем, моим мнением никто не интересовался. Я выполнил все регистрационные обязанности, и через несколько секунд лифт вознес меня на седьмой этаж. Саша не отходил от меня ни на шаг, а сзади почти незаметно крались два лба.

– Сэкономили, сволочи, – съязвил я, пройдясь по трем залам роскошных восьмидесятиметровых апартаментов. – Маловат чтой-то номерок-то. И сортира всего три. Издевательство.

– Ну прости, – Саша снова заржал. – В президентском у нас Исаакович останавливается. А ты пока мордой лица не вышел, гы.

– Слушай, а эти лбы твои, они что, прям в коридоре у номера вахту нести будут?

– Та ты што, – замотал головой Саша. – Як можно? Хто ж им разрешит-то? Тут не самые простые люди живут, ты ж понимаешь.

– Понимаю, – я успокоенно улыбнулся.

– Поэтому они будут находиться с тобой прямо в номере, – не глядя на меня, заключил Саша.

– Твою мать, ты что, серьезно? – он утвердительно кивнул. – А если, скажем, я телку захочу привести да расслабиться?

– Илья, я тебя уважаю, ты в курсе, – потупился секьюрити. – Поэтому не пойми неправильно, но ты не расслабляться сюда приехал.

Прав, не возразить.

– Мы тож тут с тобой не в санатории, а на работе. Так что пожалуйста, Илья, распиши мне прямо сейчас свой график, шоб я был в курсе и планировал.

– Да какой график-то? На совещание, потом с товарищем встретиться хочу. Вот и весь график.

– К родителям не заедешь?

– Не, – я махнул рукой. – Неделю назад только у меня были.

– А потом? Завтра?

– Завтра-то, – я немного помедлил. – Завтра, Саш, я вернусь домой.

– Шо так? Шо, на день только?

– А чего мне здесь ловить? Закажи мне билеты какие-нибудь. Проснусь, душ приму да отчалю.

– Ну, як знаешь.

Не думаю, что мне доставит большое удовольствие гулять по Киеву с таким эскортом. Этот город и без того уже давно стал мне чужим, а тут еще телохранители. Я чувствовал себя по-дурацки.

С совещания вышел взмыленный. Швырнул ноутбук на сиденье рядом, велел ехать. Саша сочувственно мотнул головой.

– Шо? Тяжко было?

– М-да, – процедил я сквозь зубы. – Если человек гнида, то это навсегда.

– Уволил?

– А что с ним еще делать?

– Вот тебе и еще один враг в Киеве, – Саша вздохнул. – Мы его сами приняли, прям на встрече этой, с баблом наликом. Слыхал? Второго-то не можем, у него неприкосновенность дипломатическая, а этот гад...

Я кивнул.

Ехать к Стасу домой мне настоятельно не рекомендовали. Пока я сидел на совещании, Саша созвонился с ним и сам назначил время и место встречи. Меня завезли в гостиницу, я переоделся, в несколько минут мы проехали Шелковичную и доехали до улицы Липской. Стас уже ждал меня в ресторане «Липский особняк».

Мы поздоровались. Я присел напротив, неожиданно тяжело вздохнул. Выглядел Стас неважно. Мешки под глазами, не особенно свежая одежда. Еще не опустившийся, но уже не тот.

Сашины амбалы рассредоточились за соседними столиками. Стас проследил за ними взглядом.

– Круто тебя возят...

Я промолчал. Очень быстро принесли виски и колу. От еды мы отказались.

– Как ты поживаешь-то, Илюх? Я тут в Интернете читаю иногда про тебя. Поднялся неплохо, вижу.

– Не жалуюсь, в принципе, да. – Я задумался. – Впрочем, все закономерно. Если спокойно и уверенно делать свое дело, то полюбому поднимешься.

– Не женился еще? Так один и живешь?

– Не женился пока... Но живу не один.

– Расскажешь подробнее?

– Не, старик. Не хочу. Личное оно и есть личное.

– Ну, тоже верно. – Стас помолчал. – Чем твоя подруга занимается-то хоть?

– Да как тебе сказать... Чем хочет, тем и занимается.

– Домохозяйка, что ли?

– Не... Лучше расскажи, как ты сам. Давно не виделись. Чего у тебя по бизнесу?

– Да жопа, чего скрывать. Бизнес отжали практически, скоро нищим стану.

– Может, помочь чем?

– Не, – он мотнул головой, сделал большой глоток. – Ничем ты не поможешь. И эти твои, – он кивнул в сторону охранников, – тож не помогут. По-правильному отжимают, не докопаешься. У меня тут тоже связи не последние, но толку нет. У отжимал моих крыша из СБУ, этих не передавишь.

– Революционер, – я улыбнулся. – Как твой Ющ-то любимый? Голосовать-то пойдешь за него? Он же вам, если я правильно помню, свободу бизнеса декларировал?

– Ну-ну, издевайся, – было видно, что я задел его за живое. – Бизнес был свободным только первые полгода, никто не брал взятки, не бегал по судам. А потом все стало как раньше и даже жестче. Все ведь видят, что реальной власти нет, когда министр внутренних дел меняется несколько раз за год. А бывает и круче: он одного министра уволил, а тот себя взял и восстановил по решению суда.

Представив себе такое в России, я искренне заржал. Такого бардака во властных структурах у нас не водится.

– Или еще хлеще, – продолжал Стас, – когда штурмовали генпрокуратуру, выбивали там двери, чтобы посадить своего человека. Все ж смотрят, что там порядка нет, и занимаются своими делами. Никто Юща вообще в упор не видит, кроме его пресс-службы. Лезет только, падла, со своим голодомором сраным по всем странам, он внутренними делами не занимается, он реально занимается только музеями, памятниками, тачками коллекционными и голодомором. Поперву-то, когда он бывал на всяких там Советах Европы, ему ж аплодировали все! Такой человек, так поменял ситуацию, пользуется поддержкой народа! И его, видать, перемкнуло, что вот я Бог, я мессия... А сейчас в Европе с него уже ржут, потому что просрал все свое доверие везде, где только можно. Даже в Кремль не пускают, как босяка какого с улицы. Стыдобища.

Мы допили. Нам принесли еще. Стало спокойнее.

– И чего, – спросил я у него с иронией, – чего ты сейчас хочешь? Жесткой руки, небось?

– Это ты ключевую фразу сказал сейчас, – он отвел глаза. – Хочется, да, жесткой руки. Заебало безвластие. Соплями все-таки такое государство нельзя удержать. Пятьдесят миллионов народа фашистами да голодоморами липовыми не сплотишь. Тогда-то, на Майдане, мы пытались следовать западно-европейским ценностям, таким как демократия, свобода слова, равенство, но в итоге оказалось, что мы лишь простой народ. У нас ведь даже парламент, и тот не работает.

– Как это? Мы ж смотрим в Интернете ролики с телепрограмм ваших. Половина депутатов даже в ТЕЛЕдебатах участвуют.

– Вот именно. В дебатах. У нас парламент собирается раз в неделю на восемь минут, только открывают и закрывают заседание. Года три уж парламент не работает. Законы практически не принимаются. Только единичные, вроде бюджета, да и то со скрипом. А при Кучме по пятьсот-шестьсот в год принимали.

– Стас... – я умоляюще затряс головой. – Хватит, а? Тошнит от вашей политики, если честно. Мне ее и на работе хватает. Давай выпьем лучше.

– И то дело, – согласился он. – Как там Ренат поживает?

– Да без изменений, – я пожал плечами. – Со мной работает. Хочешь, приезжай в Москву. Пристроим куда-никуда.

– Не поеду я в Москву, Илья. Мой дом здесь. Как-нибудь прорвусь. Скажи лучше, не дергали тебя наши спецуры? Тут же шухера было, атас.

– Не дергали. А чего толку дергать? Ничего ведь не изменишь. Самоубийства вот ваши всякие, это да, это нехорошо, а так моя совесть чиста абсолютно.

– Хорошенькие самоубийства, – хмыкнул Стас. – Про Третьяченку тоже писали, что он самоубился. А потом данные повсплывали, то ли от охраны его, то ли с судмедэкспертизы. Там, ты гля, два выстрела, пальцы сломаны... Самоубийство, гы-гы. Первый раз себе в челюсть выстрелил, а второй, типа, контрольный. Терминатор, а не Артемий Андреич.

– Сам себя высек, в общем, – я улыбнулся, отпил глоток. – Третьяченку, к слову, ничуть не жаль. Мало того, что сам по себе сволочью записной был, да еще и в игры эти играл двойные. Ты ж догадался тогда, за что его грохнули?

– Любой баран догадается. Он же ж поддерживал одного кандидата, а бабло брал и у другого тоже, да еще америкосов подставил, да СБУ походя пнул по-жесткому, инфы повылезло немерено из-за него.

– Во-во. Теперь сам черт не разберет, кто именно его грохнул. Не повезло ему, кстати, сильно. Им ведь с Машей всего-навсего нужно было выждать неделю. Потом бы уехали в Америку свою, и все. Там-то у них покровители нормальные были все-таки. Шутка ли – целую страну за бабло под пиндосов подложить! Заигрались просто, а тут еще крышу его накрыли, Кирпу этого.

– Не в курсе, чего там с Машкой, как? – Стас вдруг посмотрел на меня с какой-то виноватой надеждой. – Не слышал о ней ничего с тех пор?

– Слышал... – Я чуть помедлил. – Встретил ее потом на Кубе. На пляже. Смогла свалить с кучей бабла, что они там с мужем надерибанили.

– Да ты что?! – Стаса аж подкинуло. – И молчит сидит, гля! И чего она? Как? Хоть поговорили?

– Поговорили, – с неохотой ответил я. – Чего там... Не робкого десятка девушка.

– Как она в глаза-то тебе смотрела? Ты ж из-за нее чуть под все цугундеры сразу не залетел.

– Плохо поговорили, чего скрывать. Напилась, плакала. Нервы все ж не железные. С Пономаренкой сотрудничала, он в курсе был всех движений. И в гостиницу упырей тоже она привела... Ей, похоже, никогда так стыдно не было. Да еще и врасплох ее застал на пляже этом. Сам чуть в ахуй не выпал, честно говоря... Впрочем, давай не будем. – Я нервно махнул рукой.

– Прости, Илюх. Понимаю. Ты ж ее любил без памяти.

– Ты не поверишь, старик, – я поднял на него взгляд. – И сейчас люблю.

Стас с сожалением взглянул на меня, как на блаженного, и, как раньше, повертел пальцем у виска. Мы еще немного помолчали, и я дал знак Саше, чтоб тот расплатился по счету.

– Ну чего, брат, – я хлопнул Стаса по плечу. – На связи я, в общем. Ренат, кстати, тоже. Звони, если совсем прижмет. Не пропадем.

– Не пропадем.

Он чуть растерянно улыбнулся. Мы чокнулись, допили и разошлись в разные стороны.

Москва встретила неожиданно хорошей погодой. Настроение было – лучше некуда. Направляясь из аэропорта в город, я сосредоточенно серфил в интернете и попутно отвечал на звонки.– Да в порядке он, жив, здоров. По бизнесу разве что задница, но не смертельно. Тебе тоже привет передавал. Набери его, надо сделать, чтоб он приехал. Ну, вымани как-нибудь, я не знаю. Нет, Ренат, послезавтра не могу. У меня в министерстве круглый стол какой-то, ну, типа совещания, по прессе, ага. Нет, спасибо. А ты сейчас где? Где?! У жены?! Вернулся-таки? Ну и придурки... Да не, ничего. Давно пора, я говорю. Ладно, давай, на связи.

Телефон зазвонил снова. Я скользнул взглядом по дисплею, улыбнулся.

– Алло, Илюш. Ты уже приехал?

– Почти. Еду из аэропорта.

– Просто едешь?

– Нет. Читаю стихи. – Водитель покосился на меня в зеркало.

– Ну, я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно отвечаю. Зашел вот на «Литпром», а там новый стих Орлуши. Очень трогательный. Хочешь, почитаю?

– Конечно!

– Я уйду из Москвы в свой, пока недостроенный, город. Где в каналы Венеции смотрится Спас-на-Крови. Где ночной Тюильри, словно бритвой, Невою распорот. Я уйду навсегда...

– ...в так знакомый мне город любви... Ты чего, Илюш? Старое же стихотворение. «Гастарбайтер города любви» называется. К тому же его уже давно можно просто послушать вживую, потому что «Литпром» уже давно запустил свое радио. А ты слишком много работаешь.

– Не знаю, – угол рта непроизвольно дернулся в не самой искренней улыбке. – Мне вот только попалось. Смотри-ка, какая продвинутая. А что за радио-то? Где?

– Радиолитпром слитно, точка ру.

– Спасибо, солнце... мое.

– Жду. Целую.

– Пока. Я тебя тоже.

Миновав шлагбаум с охраной, машина остановилась у моего подъезда. Водитель обернулся:

– Во сколько завтра, Илья Ильич?

Я немного подумал. Улыбнулся своим мыслям.

– Не надо. Завтра не надо. Устал.

Водитель понимающе кивнул. Я вошел в подъезд, кивнул консьержке. Вызвал лифт, поднялся на свой этаж и нажал кнопку звонка.

Она открыла мне дверь, чмокнула в щеку.

– Ужинать будешь, журналюга?

– Нет, спасибо. Я не голоден, – ответил я, разуваясь и доставая из портфеля ноутбук. – Можно я поработаю?

– Нет, нельзя! – обеими руками она схватила меня за воротник и втащила в спальню.

Через час, когда она уснула, я вышел и тихо прошел в кабинет. Сев за стол, я достал из ящика бутылку виски, налил полный стакан, потом включил компьютер и вошел в одну из запароленных папок. В ней я открыл еще одну запароленную папку, потом еще одну и наконец добрался до следующей, озаглавленной «Маша». И еще около часа сидел, пил, разглядывая фотографию за фотографией.

Допив стакан, я закрыл папку, выключил компьютер, устало вздохнул и отправился в спальню.

Я каждую ночь это проделываю.

Потому что я идиот. 2009, Москва – Киев