Все мысли, страсти, все мечты, Что смертными владеют нами, Посвящены одной любви, Ее питают пламя. И часто вспоминаю я, Как бы счастливый день вчерашний, Тот час, когда я на горе Лежал за старой башней. С вечерними огнями слив Свой отсвет, месяц крался слева, И там, любовь моя, была Со мною Женевьева [792] . Она облокотилась там На изваянье паладина И слушала меня, смотря, Как искрилась долина. Она так мало знала слез, Мой свет, восторг мой, Женевьева! Ей нравилось внимать словам Печального напева. Я песню грустную ей пел, Таких уже не слышно ныне, И грубая та песня шла К заброшенной руине. Смущенно слушала она, Склоняя долу взор свой дивный, И ведала, что ей в лицо Смотрю я безотрывно. Я пел о Рыцаре тех мест, Носившем латы красной меди И ждавшем долгих десять лет Властительную лэди. О том, как он страдал, но ах! Мелодия, звуча устало, Хоть пел я о чужой любви, Мою передавала. Смущенно слушала она, Склоняя долу взор свой дивный, Прощая мне, что ей в лицо Смотрю я беспрерывно. Когда ж я спел о том, как был Сведен с ума презреньем Рыцарь, Как он, скача и день, и ночь, Не смел остановиться; Как то в нахмуренных лесах, То на горах, где вереск тощий, То возникая посреди Зеленой, светлой рощи, — Вставал, смотрел ему в лицо Прекрасный Ангел горделивый И знал, что это Злобный Дух Тот Рыцарь несчастливый! Как он настиг в лесу воров И, сам не зная о победе, От пытки горше смерти спас Властительную Лэди! И как, к ногам безумца пав, Она рыдала в исступленьи, Старалась искупить свое Минувшее презренье; — И как однажды вдруг ему Вернулась ясность дум былая, Когда на желтые листы Упал он, умирая; — Как он промолвил — но когда Нежнейшую запел я фразу, Мой дрогнул голос, замер звук, Ее смущая сразу! Все получило силу чар Над Женевьевою наивной И музыка, и песня мук, И этот вечер дивный. Надежды, ужасы надежд Неразличимою толпою, Желанья нежные, давно Таимые душою! Она заплакала, смеясь, От страсти и любви краснея, И слышал имя я свое, Как будто был во сне я. Вздымалась грудь — она пошла, Свое лицо от взоров пряча, И вдруг с тревогою в глазах Ко мне рванулась, плача. Руками стан мой обвила И страстно так и так несмело, Откинув голову назад, В мое лицо смотрела. Была ль то страсть, иль был то страх, Или стыдливое искусство, Но дрожь ее мог уловить [793] Не взор, а только чувство [794] . Я успокоил дикий страх И стыд смирил, терзавший деву [795] , И так и добыл я мою [796] Невесту Женевьеву [797] .               * * * И я теперь опять пою Балладу страсти и печали: О, Женевьева! Слышишь звон, То струны прозвучали. Когда я пел о том, как был Сведен с ума презреньем Рыцарь, Как он, скача и день, и ночь, Не смел остановиться, — Я обещал тебе рассказ О горестной мужской [798] победе; Узнай же, что за горький рок Достался Темной Лэди.

Под той березою густой, Развесистой и серебристой Бежит по скалам ручеек И все кругом так мшисто. Там Лэди темная на мху Сидит одна в тоске суровой, И слезы сохнут на глазах И набегают снова. Три раза бегал юный паж Близ замка по скалистым склонам, Пытаясь рыцаря найти, Что носит шлем с гриффоном. Уж солнце низко в небесах, А целый день она томится, Мгновенья числит и дрожит — Что с ним могло случиться? Вот слышен шорох за ручьем, Качнулась ветвь, рукой задета! «То он! Любимый Рыцарь мой! Лорд Фоклэнд, ты ли это?» Она бросается к нему В объятья, плача и ликуя, И гасит на своих [799] щеках Слезами поцелуи.                 * * * «Из-за тебя меня казнят Друзья насмешкой ядовитой! Скрой на груди своей меня И будь моей защитой! Я отдала тебе навек, Мой Генри, что всего дороже, Дала и сердце и покой, Я все дала, о Боже!» И Рыцарь деве говорит, Он прижимает к сердцу руки: «Есть девять замков у отца, Известных всей округе. Прекраснейший из девяти Моя любимая получит. Лишь подожди восхода звезд И примешь замок лучший: Лишь подожди, чтоб этот свет Был скрыт вечернею рукою, Мы под мерцаньем звезд во тьме Прокрадемся с тобою!» — «Во тьме? Во тьме? Нет, не во тьме? И под мерцаньем звезд? Что это? О Генри, полдень был, когда Ты мне давал обеты! И в полдень пусть ведет меня От материнской двери милый, Чтоб дети в белом на пути Кричали что есть силы! Чтоб музыканты впереди Толпились, весело играя, Чтоб дети в снежно-белом шли, Вокруг цветы бросая. Тогда, любовь, и я пройду, — На черных косах жемчуг дужек — Средь наших статных молодцов И розовых подружек».