Встречались отец с сыном редко, откровенно разговаривали еще реже. Каждый жил как бы в своем измерении. Случайная встреча в бывшей рабочей столовке, ныне — бистро, была своеобразным подарком. Во всяком случае, для Лавра.

Как всегда растрепанный и вз"ерошенный пареньзаглянул сюда перед тем, как забраться в салон ожидающей его машины. Не опускаясь на плассмасовый стул, заказал кружку пива, достал из кармана куртки мобильник и записную книжку. Листал ее страницы и досадливо морщился.

— Не то, не то... Выходит, звонить некому. Жопень пришла — открывай ворота. Один остался — ни сподвижников, ни приятелей, на которых можно положиться.

Лавр, сидящий за другим столом, подошел неслышно, вернее сказать, не подошел — проявился из ничего.

— Присели бы молодой человек, — с легкой насмешкой тихо предложил он. — Как известно, в ногах правды не бывает. Посидели бы бесцельно, непродуктивно, как, например, вот уже добрых полдня сижу я. При этом ни на цент не приумножил личное состояние. Только очередную щепотку жизни оставил в этом дерьмовом заведении... Давай присядем, а?

Федечка помедлил, постарался успокоиться, и послушно занял указанное ему место.

— С чего это ты так щедро разбрасываешься своим временем? Не жалко?

— Времени не жалеют, его берегут, — назидательно ответил Лавр, глядя на Федечку поверх очков. — А чем еще прикажешь заниматься отставнику-бездельнику? Звонить сыну как-то образование не позволяет — вдруг оторву его от государственных дел. Боязно. Вот я и захотел издали поглядеть — со щитом ты выйдешь после бизнессборища или тебя на щите вынесут. Гляжу — не под щитом, на своих двоих. Победитель…

— Вынесли не меня, пап...

Нелепую гибель Белугина Федечка переживал по своему: искренне жалел веселого предпенсионера и досадовал по поводу потери важного свидетеля.

— Кого? — будто выстрелил Лавр. Глаза налились расплавленным свинцом, лицо затвердело. — Кого вынесли?

— Белугина. Мин херц Петра Алексеевича. Говорят — несчастный случай. Поскользнулся, мол, бедолага, упал и... уже не поднялся...

— Где?

— На складе. В седьмом холодильнике. Надо же так изнесчаститься, чтобы голову себе проломить, да еще в двух местах сразу.

Лавр снял очки, снова надел. Пальцы рук мелко подрагивали. Кроме указательного, который хищно согнулся, готовый нажать на спусковой крючок оружия.

— Ой-ей-ешеньки... Я же с ним, с Петром перед этим беседовал. Торопился он. Сказал — срочно вызывают в седьмой холодильник. Накаркал...

Короткая пауза, Молчание над гробом невинно убиенного.

— Ну и что ты решил?

— Плохо все, пап. Уводить буду денежки из «Империи». Тухлым запашком потянуло.

— Забодали бедного мальчика?

— Дело не в этом. Сам могу кого угодно забодать. Если неизвестно чьи капризы превращаются в принцип работы, следует немедля рвать когти. В переводе — вытаскивать акции и сбрасывать их к чертям собачьим.

— Чьи капризы?

Федечка понимал, что сейчас сделает отцу больно. Очень больно! Но остановиться уже не мог — словно бес подталкивал его в спину, дергал за язык.

— Не догадываешься? Капризы любимой твоей Оленьки, капризы моего любимого Ванечки. Видите ли, этого он не хочет, того не желает! Именно с «хочу-не хочу» и начинается конец бизнесу.

Лавру действительно было больно слушать сына. До того больно, что он незаметно сунул под язык таблетку спасительного валидола.

— Наверно, они — ни ухом, ни рылом. Их просто подставили...

— А Хомченко на что? Или его тоже подставили? Не верю!... Про Ольгу Сергеевну точно не знаю — одни догадки. А вот Иван... Будто специально, назло. Дирижирует, поджав губки, ораторию под названием «А на-ка, выкуси!». Часть первая — ъя здесь хозяин". Вот и пусть Кирсановы хозяйничают. Только как бы их доверенное лицо не обобрало наивных доверителей до костей!

То, что сын не уверен об участии Ольги в афере, немного приободрило Лавра. Догадки к делу не пришьешь, на прокурорский стол не положишь. Сейчас главное — убедить самолюбивого мальца, предостеречь от неосмотрительных поступков.

— Погоди, Федька, не дергайся. Охолонь.

— А я вовсе и не дергаюсь! Передо мной недвусмысленно открыли дверь. Даже демонстративно. Хорошо еще — не врезали поджопник. Я послушно вышел и теперь закрываю ее с другой стороны. Без криков браво и оваций. Мин херц правильно говорил: играть в фишки — это еще не дело. Надо строить свою империю.

Лавр покачал головой. Ему было и смешно и горько выслушивать амбициозные планы сосунка, построенные на хлипком фундаменте обиды. Что он против матерого хищника — Мамы? Мигом обломают едва отросшие рога и отправят на свалку. Но как убедить парня в опасности и полной бесперспективности задуманного?

— Надо ли впадать в крайность? История учит: все империи и царства — на крови. К примеру, супермаркет — сколько алых ручейков вытекло из него. Последняя — мин херца Петра Белугина. Подумай, сынок.

— Думано-передумано. Строиться в Москве не собираюсь — сработаю в провинции. Там намного проще, чище и понятней.

Дурачек мой, дурачек, с жалостью и сердечной болью подумал Лавр, глядя на вз"ерошенного, кукарекающего петушка. Сейчас в России таким, как он, обламывают неотросшие крылья, подрывают, отстреливают...

— Чисто говоришь? Ой ли?

— Поживем — увидим. Попробую — ой или не ой.

— Окимовск?

— Да.

— Вотчина Мамы?

— Никаких мам и пап — моя вотчина! Пошли, батя, засиделись.

Лавр жестом остановил сына.

— Погоди. Последний раз прошу, очень прошу. Хочешь, встану на колени? Не надо туда лезть. Именно туда — не надо. Поезжай строить свою империю на Урал, в Сибирь, к черту на кулички, но только не в Окимовск.

Знал, сын не послушается, будет попрежнему кукарекать, но не просить, не предупредить о грозящей ему опасности Лавр не мог. Ибо помнил жесткое предупреждение Мамыкина, его кровожадные взгляды.

— Извини, пап, но лучше занимайся ремонтом квартиры или ремонтируй здоровье. Суставы там или желудок. Сам разберусь со своими проблемами.

— Спасибо, сынок, за заботу. Я ведь и вправду не настолько здоров и силен, чтобы держать у тебя за спиной тылы. Остается только советовать.

— Да кто ж тебя просит держать какие-то тылы? Прости, какая-то паранойя! Всегда я сам вел свои дела, а тут — поразительное сердобольство! Мания преследования! Будто я покусился на нефтяные поля Петрлиума. Еще раз прости, но это тебя ни с какой стороны не касается.

— Касается-не касается — сплошная демагогия, — разозлился Лавр. — Можешь ты хотя бы один раз без базара подчиниться отцу?

— Сейчас — не могу. Не тот расклад.

— Смотри, Федя, всерьез посоримся!

— Если у тебя имеется такое желание — давай! Ссорься! Пойми, пап, у меня нет другого выхода, нет других вариантов движения вперед! Остановлюсь — придется торговать в электричках кроссвордами, карандашами и будильниками.

—Тоже не выйдет — электрички забиты полтавской мафией.

— Тогда — губная гармошка и кепка возле ног. Подайте ради Христа убогому.

— Езжай в Швецию!

— Сам езжай! — огрызнулся Федечка. — Домой?

— Поехал бы — машина осталась на даче.

— Моя припаркована к тротуару в двух шагах отсюда. Садись, подвезу. Только не бухти про кровавые реки и мозговые берега. Надоело!

— Спасибо, доберусь на такси, — грустно отказался Лавр, поняв, что сердечная беседа так и не состоялась, каждый остался при своих интересах. — Быстрей и безопасней.

— Ну, и ветер в спину!

— Свою научись прикрывать! И то, что пониже спины!

— Хватит советов и рекомендаций! Сыт по горло. Достали до самых печенок! Раньше — Белугин, теперь — ты. Обрыдло!

Проводив сына жалеющим взглядом, Лавр остановил такси, опустился на заднее сидение. Нелегкая беседа с Федечкой доконала его. Сердце билось с перебоями. в голове — туман. В руке подрагивает записная книжка, фамилии, имена, номера телефонов путаются в сознании.

Надо, срочно надо отыскать среди старых дружанов надежного человека, который защитил бы Федечку. Мультяха свалил за бугор. Горилла — умный и сильный мужик лежит на кладбище, застрелили во время стрелки. Мастак умер своей смертью — инфаркт. Геракл скурвился...

— Господи, кому же позвонить? — вслух спросил он сам у себя.

— Попробуйте в службу спасения, — не поворачиваясь, посоветовал таксист. Будто проник в сознание пассажира. — Помогают.

А что, идея! Только обратиться не к спасателям — к Богу.

— Не имеет смысла. Опоздают...

Кто не опоздает? Только он и Санчо. Два ствола против десятка мамыкинских, две постаревших головы, четыре немощных кулака. Вот и все, чем он располагает. Но сдаватья нельзя! Западло! Лавр выкручивался из более сложных и опасных ситуаций, всегда выходил из них победителем. Оставляя лоскутки окровавленной шкуры, со свинцом в теле, но — победителем.

Правда, за предательский выстрел в спину отомстил не он — верный «оруженосец». Догнал киллера и таранил его машину. Слава Богу, остался живым, отделался переломами и ушибами. А Дюбеля свезли на кладбище, откуда он благополучно выбрался.

Еще один противник! Не много ли?

И все же, как не крути, придется навестить вотчину Мамы, покопаться в его вонючей утробе. Как это поется в старой песне, смелого пуля боится, смелого штык не берет…

Опасения отца, его советы не убедили Федечку, он по прежнему был уверен в правильности своего выбора. Провинциальный тихий Окимовск представлялся ему землей обетованной, трамплином, который подбросит его в большой бизнес. Только не расслабляться — дерзать!

Первый шаг к свершению задуманного — визит в альма матер, то-есть, в родной институт. К профессору Стрекову.

Профессорский кабинет какой-то неухоженный, несерьезный. Будто его хозяин в нем почти не бывает, но не допускает уборщиц и помощников. Единственная достопримечательность — разбухший портфель, который находится на девятом месяце беременности и вот-вот разродится десятком докторских диссертаций.

Да и сам профессор далек от навязаного телевидением и старыми фильмами образа серьезного ученого, в очках с выпуклыми линзами и ухоженной бородкой. Подвижный толстяк, всегда без галстука, в видавших виды подтяжках, не ходил — летал по кабинету. На подобии сказочного Карлсона.

— Ничего не понимаю, — недоумевал он, размахивая перед лицом студента короткими ручками. — Отказываться от поездки — невероятная, непростительная глупость.

Лавриков сидел на стуле, по школярски положив руки на колени.

— Ну, не получается, Виталий Юрьевич! Не позволяют личные дела...

— Какие там дела! Да еще — личные! — поморщился Стреков. — Столько желающих было с этой Швецией, я всех отшил, утвердили тебя и — нате вам!

— Поезжайте сами, — отлично сознавая, какую он порет глупость, предложил Федечка. — Вроде, как на переподготовку...

Толстяк подергал подтяжки, прогримасничал. Будто отведал что-то нес"едобное.

— Думай о чем говоришь! Переподготовка по другой линии... Ну, просто не лезет в голову! Что творится в России, что делается! Один — миллионер, другой, круче — миллиардер, выйдешь на улицу и не знаешь, кто из навороченной тачки вылезает — то ли помощник президента, то ли двоечник на переэкзаменовку... И желанная раньше Швеция им уже не Швеция! Конец света!

Федечка приподнял низко опущенную голову, лукаво поглядел на бегающего по комнате профессора.

— А вы вместо меня пошлите Сашку Циплякову. Думаю — не откажется...

— Не смеши народ, Федор, — недовольно пробурчал толстяк. — Нашел кандидатшу!

— Тогда не обижайтесь на меня, ладно? Поверьте, ехать не позволяет важное дело.

— Если не секрет, какое? — неожиданно заинтересовался ученый. — Свадьба или крестины?

Таиться от Стрекова не хочется. Несмотря на излишнюю экзальтацию, он — неплохой мужик. К тому же, может быть полезным.

— Ничего особенного. Обычный консервный заводик спать не дает.

— Да? Значит, обычный? Так и «ВИММ-БИЛЬ-ДАНН» — тоже простое консервное предприятие. А подняли его на уровень концерна.

— Вот и я тоже хочу — примерно в том же направлении.

— Ну-ну, похвальное рвение. Только консалдинговые услуги — за кафедрой. Договорились?

— Хоп! Подписано и заштамповано! Тогда с вас — формальное рекомендательное письмо в район.

— Считай — в кармане... предприниматель!

Федечка не вышел из института — вылетел, трепеща ангельскими крылышками. Удача, самая настоящая удача!

Следующее намеченное мероприятие не относится к задуманному внедрению в вотчину Мамыкина. И все же, оно необходимо. Ибо Федечка расставался не только со столицей — со всеми бывшими привязанностями и влюбленностями. Рвал с кровью.

Любовь? Никаких Ромео, никаких Джульет! Каждому времени — свои песни. Современные люди: сошлись — разошлись. Без дурацких переживаний и обращений в суд... Цивилизованные люди прощаются красиво. Как в сентиментальных книжках, только без слез и охов-вздохов.

Лавриков достал из кармана мобильник, набрал знакомый номер.

— Привет, Саш. Спешу объявить: никуда не еду. Вернее, еду, но не в ту сторону. Остальное — при встрече. Лады?

— Навестить меня нет желания?

— Извини, не то настроение.

Они встретились вечером возле выхода из метро. Федечка припарковал машину, щелкнул брелком, гарантировавшим полную безопасность от угона и взлома престижного «рено», наследницы проданного «бегунка», и принялся прогуливаться, безразлично, с ленцой пресытившегося нувориша, оглядывая витрины комков и полунищих прилавков. В комках выставлены на обозрение бутылки, собранные со всех концов света, штампованные часы, изукрашенные коробки. На прилавках — цветы, старые книги, поношенные вещи.

Тощища!

Сашка, как всегда, опаздывает. Привычка всех женщин — и молодых, и старых. Во первых, для макияжа и выбора наряда требуется немалое время. Во вторых, проверить терпение кавалера и его действительное отношение к ней. Выдержит, не сбежит — есть надежда на развитие начатого романа, сбежит — туда ему и дорога, придется искать замену.

Федечка не сбежал. Запланированные переговоры по поводу разбега, откладывать нельзя — его ожидает Окимовск с желанным заводом и не менее желанная сестра Кирилла.

Наконец, девушка выпорхнула разноцветной бабочкой, не разглядывая толпу, сразу направилась к ожидающему ее парню.

— Приветик! Куда пригласишь, кавалер? Заранее говорю: ни ресторанов, ни танцулек. Устала и от того, и от другого.

Ответ заранее подготовлен. Многомесячное общение с изящной студенточкой позволило изучить ее вкусы и пристрастия. Дискотек на дух не выносит, рестораны и забегаловки презирает, об»ятия и жаркие поцелуи под луной считает приземленными. Зачем, если значительно приятней заниматься любовью в комфортабельной комнате с притушенным светом и мурлыкающей музыкой из приемника?

— А если — в аквапарк? Поплаваем в теплой водичке, порезвимся.

— Вот это что-то новенькое! — заинтересовалась Сашка. — А он не закрыт?

— Откроем, — уверенно заявил Федечка — У меня в бумажнике лежит ключ от всего города. Этакий всеядный «Сезам».

— Если так — поехали.

Не прошло и часа, как они оказались возле под"езда аквапарка. Наружная иллюминация погашена, но двери не заперты и в фойе еще горит свет.

— Так я и думала — облом!

— Погоди горевать. Поглядим, как сработает мой «сезам».

Дежурный — парень в джинсах и с засаленной косицей, перехваченной аптекарской резинкой, загородил дорогу.

— Все, детишки-старикашки, лавочка закрыта. Дядечка утомился. Завтра — милости просим...

Федечка с таинствнным видом подошел к стражу водного заведения вплотную. Носом к носу.

— Мистер, а если еще одно включение? Только для ViR-персон?

— Ты что ли персона, рыжий?

— Рыжий-красный, значит опасный. Показать удостоверение? Будь готов — всегда готов!

При виде приятной «зелени» парень расплылся в улыбке, глаза замаслились.

— Ага! Вижу — настоящие VIR-персоны. Без обмана. Сейчас включу.

— Водное удовольствие только для двоих, бабушкам и детишкам вход строго воспрещен. Сговорились?

Вторая стобаксовая бумажка отправлена вслед за первой.

— Будь сделано, — еще больше подобрел парень. — Где желаете порезвиться?

— Как это где? Конечно, в море-океане.

Заиграли, заморгали разноцветные светляки. Заревели трубы, загрохали барабаны, завизжали флейты.

— Эй, Бах-Бетховен! — не выдержав, закричал Федечка. — Сбавь обороты! YIR-персоны глохнут!

Стоящий за пультом оператор понимающе кивнул, нажал на кнопки, покрутил верньеры. Громоподобная какафония сменилась ласкающей душу мелодией.

Под сводом огромного зала разместились водопады и омуты, водовороты и тихие заводи. На водной глади призывно покачиваются лодки и плотики, спасательные круги и большие шары, надутые гуси-лебеди в увеличенном масштабе. Все удовольствия для любого возраста и темперамента: и холериков и сангвиников.

Вволю наплававшись и нанырявшись, молодые люди легли на плотики, причалили их друг к другу.

— Эй, на мостике! Смени пластинку на более тихую. Дай поговорить.

Оператор убавил звук до едва слышного. Предчувствуя дополнительное долларовое вливания, он был готов исполнить любое желание богатого придурка. Даже заставить водопад изливаться в другом направлении — вверх.

— Все-таки у тебя патология, заскок на этом парне, — поставила диагноз Сашка.

Не ехать же молча?

— Финальный заскок, Сашуля. Вполне безобидный.

Разговор ни о чем набирает обороты. Подготовка к более серьезной, болезненной для обоих теме. Высказаться прямо, в лоб, Лаврикову мешает дурацкая, несовременная порядочность.

Сашка насторожилась. Изученный с головы до ног любовник ведет себя как-то необычно. Не пытается обнять, поцеловать. Вместо этого — странные признания едва знакомого мужчины.

— Безобидный — это я усекла. А почему финальный?

И снова Федечка не решился на полную откровенность.

— Просто такое ощущение, будто я никогда больше не попаду на водные, детские аттракционы. Потому, что все последующие забавы будут... взрослыми.

— Странные, я бы сказала, ощущения. Слишком серьезные, даже без присущей тебе иронии.

— Ирония, дорогая, всего лишь маска для легко ранимой души, — поправляя очки, наставительно промолвил экслюбовник.

— Это у кого ранимая душа? — иронически осведомилась девушка, оглядывая аквапарк. Даже поискала под потолком, прошлась взглядом по терпеливо ожидающему «оператору». — Не вижу.

— А ты повнимательней погляди на плотик слева... Видишь, как я страдаю? — изобразил хитрец мучительную гримасу.

— Не верю, притвора! Ты — броненосец.

— Картонный... А на самом деле... Правда, Саш, даже бумажный.Скажи, ты меня хоть чуть-чуть любила?

Объясняются обычно под луной, в кустах, в комнате, а тут — Аквапарк, любопытный взгляд оператора... Чушь несусветная! Но сказанного уже не перечеркнуть и не спрятать. Тем более, что вопрос — не о настоящем, о прошлом. Этакая любовная ностальгия. Расставаться нужно красиво, снова подумал Лавриков.

— В смысле? — растерялась девушка. — Что ты имеешь в виду?

— Ну, какой смысл может быть в любви? Сплошная бессмыслица! Отвечай: любила или — притворялась любящей?

Если ответить по старинке: «да» или «нет», примагниченные плотики или раз"едутся в разные стороны или еще крепче прижмутся друг к другу. Стоит ли рисковать, лениво подумала Сашка. Лучше ответить по современному, без скромно потупленных гляделок и стыдливого румянца.

— Федь, зачем нормальные сексуальные отношения грузить глупыми вопросами?

Ага, сама вышла на желанную тематику! Это уже теплей!

— Сексологи утверждают, что женщины, в отличии от мужиков, умеют любить ушами. Я ведь никогда не говорил, что люблю тебя.

— Так скажи! Мне будет приятно.

— Не дождешься!

— Почему? — обиженно прошептала Сашка. — Или решил признаться в постели? Тогда заканчиваем этот цирк и перебираемся в общежитейскую конуру. Которую ты вот уже неделю не посещал.

Для настоящей любви неделя — немыслимо длинный срок. Раньше они резвились два раза в день: утром перед занятиями и вечером после завершения трудового дня. Но это было сто лет тому назад, до появления в его жизни Лерки.

— Не торопись, всему свое время. Поговорим. Без фальшивых поцелуйчиков и слезливых обид. Стоит ли грузить нормальный секс подобными признаниями? Опасно и вредно... Знаешь, Саш, наверно, это действительно наше последнее совместное... развлечение

— Под названием: «Об»яснение в нелюбви», да?

— Пардон, мадмуазель, но так будет по честному. Это не бизнес — в таких делах я не люблю и не особенно умею химичить.

Он осторожно покосился на соседний плотик. Сашка не плачет — сосредоточенно глядит в потолок. Будто заинтересовалась хрустальной люстрой.

— Обидная для меня честность. Как в той рекламе: не хочу. Ну, помнишь — идет голая фотомодель по людной улице, жует жвачку, а навстречу — секссимвол с такой же жвачкой. Диктор поясняет для тупых: мол, ничего, кроме жвачки, этим счастливчикам не нужно...

— А тебе нужно?

— Да, мне нужно! Ты — хорошая партия. Без растительности в ноздрях, не старый и не пузатый... Партии делают и без всяких разных чувств... По расчету.

Федечка горько усмехнулся.

— Партии без чувств получаются карликовыми и не преодолевают пятипроцентный барьер... Тем более, Швеция заменена на Кислодрищенск.

— Понятно... Но это же идиотизм?

— Чистейшей воды, без вредных примесей.

— Ну, и глупо!

— Не отрицаю. Вполне возможно. Глупость в квадрате.

— Барьер не взят. Все по честному. Слава Богу, финиш!

— Мы остаемся друзьями?

— Давай без горького подслащивания. Обойдусь, не рассыплюсь.

— Знаешь, Саш, будущее непредсказуемо. Вдруг что-то изменится и нас потянет на второй дубль?

— Не получится, оракул! Дубль первый, он же — последний. Снято! Мы едем в разных машинах в разные стороны.

— Легче стало?

— Трудно сказать... Скорее — грустно.

— Грусть пройдет...

— Надежда юношей питает, да?

Оператор, так и не дождавшись еще одной бумажки с изображением «штатовского» президента, выключает музыку, дергает рубильник — гаснут разноцветные гирлянды, перестают брызгать фонтаны, останавливются водовороты. Праздник окончен, наступили серые будни.

— Эй, VIP-персоны, ваше время вышло. Закругляемся. Поторопитесь! Через десять минут парк запрут и спустят злых собачек.

— Злых собак не бывает, мистер, — немедленно отреагировала Сашка. — Голодные собачки только выглядят обоззленными. На самом деле, они не кусаются... Как я сейчас, к примеру...