С полмесяца тому назад Санчо почувствовал необычное покалывание в спине и в затылке. На здоровье грех жаловаться — толстяк никогда ничем не болеет, даже не донимает гриппозный кашель, не текут сопли.

Покадывания — знакомый симптом. Только не болезни. Пасут! Возможно не только его, но и Лавра. Вернее, только бывшего депутата Госдумы, ибо его помощник — не та фигура, которая способна заинтересовать пока неизвестных пастухов и их хозяина.

Лучше, конечно, сразу выйти на вдохновителя слежки, но путь к нему лежит только через его шестерок. Вот ими и придется заняться.

Способ известный и не раз апробированный. Притвориться ничего не подозревающим лохом. Прогуляться по окрестностям, пройтись по деревне, посидеть с мужиками в недавно открытой пивнушке, гордо именуемой «бистро». Пастухи обязательно нарисуются. А уж потом прищучить и с пристрастием допросить.

Сказано — сделано.

Осмотр окрестностей ничего не дал. В кустах никто не прятался, на деревьях не висел. Глупо надеяться! Слежку, если она действительно имеет место, ведут профессионалы — самодеятельные шестерки не для таких людей, как Лавр. Если «хозяин» не полный тупица, он должен это понимать.

Санчо переключился на деревню. Благо, далеко идти нет необходимости — загородный дом Лавра находятся на окраине затрапезного населенного пункта.

С видом праздного гуляки толстяк прошелся по улочкам. Равнодушно поглядывал на окна и на чердаки, сбивал подобранным прутиком лопухи, заполонившие обочину дороги.

Ничего особенного — деревня, как деревня. Вросшие в землю и отремонтированные домишки, хилые заборчики, садики и огороды, сараи и баньки. В центре — пыльная площадь с избушкой бывшего сельсовета, украшенного поникшим трехцветным флажком, домиком почты и халупой непременного сельмага. По другую сторону площади — новое здание «бистро».

На «дачника» никто не обращает внимание. Бабы копаются в огородах, мужики либо попивают бражку, либо судачат на завалинках о предстоящих выборах-перевыборах, скачущих ценах, непомерных налогах.

Скучище!

Придется посидеть в пивнушке. Владалец заведения придумал классное название — «Эдем». Правда оно мало что говорит сельчанину, но звучит впечатляюще.

Возде входа к Санчо подвалил полупьяный мужик явно бомжеватой внешности. Всклокоченная борода, порванная одежонка, красные, с перепою, глаза. В другое время брезгливыйц толстяк послал бы алкаша на три буквы, но сейчас отнесся с пониманием.

— Господин-товарищ, ежели имеется нужда вспахать, прополоть, окучить — за ради Бога. Мигом сделаю. За бутылку.

— Подумаю. Завтра приходи.

Обрадованный мужик не спросил адреса, видимо, знает его. Просительно забормотал про авансец, который он непременно отработает. Прищлось одарить страдальца полтиником.

— Приезжие в деревне есть?

— Как же без приезжих? Вона в «Едеме» сидят парни, балуются водочкой. Токо не вздумай нанимать их — руки-ноги растут не с того места.

Заверив обретенного батрака в непременном предоставлении ему рабочего места, Санчо вошел в пивнушку.

Алкаш не обманул — за столиком у затянутого марлей окна сидят два парня. Один — узкоплечий с лисьей физиономией и прижатыми ушами. Второй — более симпатичный, с раскосыми глазами и белокурой челкой. Чокаются граненными стаканами, заполненными дешевым вином, вернее сказать, пойлом, смеются. Увидев Санчо, насторожились.

Понятно. Вот они — пастухи. Дело за малым — подстеречь и распросить. Но сделать это не в пивнушке, даже — не в деревне. По всем законам жанра парни должны появиться возле обиталища «лоха». Там он их и прихватит.

Оглядев «залу», Санчо устроился за свободным столиком неподалеку от бара. Спиной к пастухам. Подскочившему официанту, именуемому по старнике «половым», заказал три бифшекса с гарниром, парочку гамбургеров потолще и графинчик злодейки с наклейкой, пить которую он не собирался.

Покалывание в спине и в затылке усилилось, стало нестерпимым. Изучайте, вонючие следари, с неожиданной злостью подумал он, глядите во все моргалы, наслаждайтесь, суки! Боком выйдет вам это «изучение», мамочку с папочкой вспомните!

С аппетитом смолотив заказанные блюда, Санчо с сожалением поглядел на пустые тарелки. Разве повторить? Не стоит, Бифштексы походят на недожаренные подошвы, картофельное пюре пахнет навозом. Возвратится домой — компенсирует.

Расплатился, зафиксировал в памяти внешности упырей и медленно пошел к выходу. Пастухи — следом. Похоже, решили сопроводить до самого дома. Ради Бога, пусть сопроводят, обратно их доставят на носилках.

Задуманное представление не состоялось — парни свернули к избе бобыля Семки. Строгий мужик — не пьет и даже не курит. С утра до вечера возятся на своем подворье — латает дыры в заборе, ремонтирует прохудившуюся крышу, доит коровенку и пятерых коз. Семка не может быть подельником пастухов, скорей всего, они квартируют у него.

Если не сегодня, то завтра появятся возле дачи Лавра.

Так и получилось.

В семь вечера мимо дома прошагал парень с лисьей мордой. С деланным равнодушием заглянул на участок. Дескать, любопытно, как живут кулаки-эксплуататоры.

Санчо выждал, пока пастух не отойдет от дома на десяток шагов, догнал и прижал к забору. Ощупал, убедился в отсутствии оружия, и принялся наигрывать на горлянке маршеобразную «мелодию». Сожмет — отпустит, снова сожмет.

— Кто послал? Говори, сука премерзкая!

Глаза парня — на выкате, он глотал воздух, пытался освободиться. Куда там — левая рука Санчо блокировала его руки, правая «работала» на кадыке. То перекрывая кислородЮ то позволяя глотнуть его.

— Ох... Пусти... Не знаю...

— Знаешь, овца шебутная, еще как знаешь! Не скажешь — придушу, как нашкодившего щенка.

— Не... не... знаю...

Пастух отлично понимал: если откроется, ему не жить. Замочат. Поэтому извивался дождевым червем, задыхался, но молчал. По щекам текли слезы, изо рта — слюни.

Увлеченный"допросом" Санчо забыл о подельнике пытуемого. Узкоглазый напомнил о себе. Ударом кастета по башке. Если бы не мгновенная реакция, заставившая открониться, быть бы оруженосцу Лавра на том свете.

Когда он очухался, пастухов уже не было. На макушке вспухла огромная шишка, волосы слиплись от крови. Постанывая, раненный промыл гулю колодезной водой, кое-как замаскировал ее. И с покаянным видом отправился в кухню на «медосмотр».

Увидела Клава благоверного — всплеснула руками, заохала.

— Где ж тебя так уделали, красавчик? Небось полез к чухой бабе, а ее муженек приложил чем-то тяжелым. За дело приложил! Не хапай чужой товар, когда свой имеется.

На уме у баб — один секс, супружеские измены! Все остальное их не колышет.

— Клавка, хватит придуряться! — беззлобно прикрикнул травмированный муж. — Решил подремонтировать забор, а там прислонена здоровенная слега. Она-то и стукнула по глупой башке.

Странно, но нелепая сказочка для детишек ясельного возраста сработала. Клавдия усадила Санчо на табурет, жалостливо причитая, обработала больное место марганцовкой, заклеила пластырем. В качестве компенсации за нанесенный его здоровью ущерб выставила миску с борщом, тарелку с жаренной картошкой, здоровенную чашку ягодного морса.

Подкрепившись, Санчо решил прогуляться к бобылю Семке. Вдруг пастухи не успели слинять и ожидают возмездия? Уж он постарается. И за слежку, и за шишку на макушке.

Зряшная надежда!

— Свалили квартиранты, — коротко оповестил бобыль. — Возвернулись с прогулки, затолкали в рюкзаки вещицы и — ноги в руки! Ума не приложу, кто их так напугал?

Жалко, конечно, несостоявшейся встречи, но — не смертельно. Даст Бог, встретятся и он вернет им должок. С процентами. Санчо сжал пудовые кулаки.

Остается побазарить с Лавром. В сказку об упавшей слеге он не поверит. Придется признаться. С одной стороны, стыдно, с другой — полезно. Авось бывший депутат передумает и заберет свою просьбу об отставке. Вместе с депутатской неприкосновенностью.

Лавр приехал за очередной партией поделенных шмоток на следующий день к обеду. Естественно, на такси. Не тащиться же с чемоданами и узлами по автобусам и метро. Самому сесть за баранку боязно. Теорию он кое-как осилил, а вот с практикой хромает на обе ноги.

Удивленно оглядел раненного дружана.

— Как понимать прикажешь? Клавка припечатала или по пьяни не вписался в ворота?

Очередной вызов на дуэль, приглашение «к барьеру». Как выражается Клавдия, бодание двух баранов. Отшучиваться, наносить ответные удары Санчо не хочет — не то настроение. Побаливает травмированная голова, мучают недобрые предчувствия. Кто стоит за спиной топтунов, дергает ниточки, подталкивает и нацеливает? Почему пасут не только одного отставного депутата, но и его окружение?

— Охолонь, Лавруша, базар серьезный...

Медленно, не торопясь, но и не затягивая, Санчо «нарисовал» малопонятные события. И почесывание в спине и затылке, и разведочную прогулку по окрестностям, и посещение деревенской пивнушки, и избу бобыля, в которой обосновались пастухи. Вот только о своей непростительной ошибке упомянул вскользь. Дескать, подельник главного топтуна подкрался и трахнул кастетом.

— Значит, пасут? — сам себя спросил Лавр. — Интересно знать, кому понадобилось, с чьей подачи? Впрочем, ничего нет тайного, которое не становится явным. Узнаем.

Долгие годы общения наложили свой отпечаток — друзья умели разговаривать «молча» или ограничивались одним -двумя словами. И понимали же! С жеста, с гримасы, со взгляда.

Санчо вопросительно вздурнул брови. «Не передумал бросить депутатство? Обстановка так сложилась, что лишняя гарантия безопасности не помешает.». В ответ — насмешливый взгляд, пожатие плечами. «Нет, дружан, не передумал. Осточертело.».

Второй «вопрос» — более болезненный. «Что с сынком?». Лавр нахмурился, недовольно поморщился. Санчо изобразил понимающую улыбочку, извинительно кивнул...

Лвриков-младший не отказался от мысли завладеть окимовским заводом, наоборот, еще больше утвердился в своем замысле. Отец отказался помогать? Ну, что ж, это его право. Пусть сидит в пенсионном закутке, ухаживает за невестой, ремонтирует будущее любовное гнездышко. По возрасту положено. А он, молодой и сильный, уже нашел применение бьющей гейзером энергии.

Привлекать зарубежных инвесторов он не собирается. Обойдется своими силами и средствами. Реконструирует и расширит цеха, построит новые, оснастит их современным оборудованием. Соответственно, появятся дополнительные рабочие места. Город, может быть, и весь район вздохнет, избавится от нищеты.

Ему чудилось всеобщее ликование, овации, плакаты и лозунги с изъявлением признательности и благодарности благодетелю. Отец признается в своей неправоте и близорукости. Клавка обцелует победителя...

Впрочем, девчонка — пройденный этап. Приятный, но померкший.

Что до помощников — новоявленный инвестор тоже не обделен. Главный — Белугин, мин херц Петр Алексеевич. И подскажет, и нацелит. Опыта ему не занимать.

Федечке повезло — он нашел неуловимого управляющего главным супермаркетом компании на открытой площадке верхнего этажа. Покрытое морщинами лицо освещает добрая, задумчивая улыбка, обширная плешь отражает солнечные лучи. Приклеить окладистую бороду — типичный апостол, любимый ученик Христа.

Белугин отдыхал от своих многотрудных обязанностей, от беготни по отделам магазина, от «воспитания» продавщиц и фасовшиц, грузчиков и кладовщиков. Отдыхал по своему, по «белугински». Не валялся на диване, бездумно глядя в потолок, не попивал кофе или чай — просто стоял и любовался панорамой Москвы.

Когда Лавриков-младший приблизился, он оглянулся. Будто увидел его второй парой глаз, пристроенных на затылке.

— А-а, Федор Федорович! Желаю здравствовать. Давненько не навещал старика. Признаюсь, соскучился.

— Я тоже соскучился, Петр Алексеевич.

Федечка уважал Белугина. Не за благообразную, «апостольскую» внешность и не за всепонимающую улыбку — за непоказную честность и за доброжелательность пожилого мудрого человека. Белугин относился к богатому акционеру с таким же уважением. Молодой да раний, энергия бьет ключом. Придется время от времени охлаждать, будет значительно хуже, если охладят другие.

Вот и получился некий симбиоз молодой энергии и старческой мудрости.

— Ну-ну, хватит лить на меня елей, могу и всплакнуть, — смутился упрвляющий. — Лучше скажи: о консервном заводике все еще мечтаешь? Или отказался?

Обидный вопрос! Будто Лавриков — самовлюбленный малец, переоценивший свои способности. Поэтому ответ прозвучал несколько резковато.

— Не мечтаю и не отказался — решил. Сделаю, обязателтьно сделаю! А вы все еще сомневаетесь в реальности задуманной мною операции?

Белугин оперся о парапет площадки, наклонил полулысую голову. Будто прислушался к себе. На самом деле, скрыл насмешливую гримасу.

— Сомневаться всегда полезно, глупая уверенность непредсказуема и поэтому — опасна. Особенно, применительно к нашей компании. Не солидная организация — настояший цирк Шапито. С клоунами и акробатами.

Феденька что-то пробормотал по испански.

Белугин снова покачал головой.

— Ты изъясняйся по русски, более понятно. Я ведь только экономический техникум освоил, грамотешка на уровне первобытного человека. Этакого неандертальца. Пытался пробраться в храм науки — не получилось, отшвырнули. Не прошел по конкурсу. Другие прошли, более умелые. Кто дал экзаменаторам на лапу, кто оказал институту так называемую спонсорную помощь. Такую же мзду, но только в невинной розовой упаковке... Так что ты сказал на забугорном языке? Бкдь добр, просвети неуча.

Ничего себе, неандерталец, с уважением подумал

Лавриков-младший, какой махиной заворачивает. Другой бы давно шею сломал, умом тронулся... Явно прибедняется. Дескать, мы лаптем щи хлебаем, разные университеты не для нас прописаны.

— Ну, вроде цирка. Иносказательно.

Белугин удовлетворенно кивнул. Солнечные лучи отразились от лысины. Получился нимб святого.

— Значит — одинаковые рассуждения? Признаюсь, рад! Приятно встретить человека, одинаково думающего... Хватит нам с тобой ходить вокруг да около. Не верю, что ты пришел только ради общения. Выкладывай. Я ведь не на бездельном отдыхе — работа не ждет. Сейчас побегу в фасовочный, потом нужно глядеть молочную продукцию. На прошлой неделе привезли просроченное молоко...

Ну, что ж, прямо так прямо! Белугин не тот человек, с которым нужно хитрить и изъясняться на ззоповском языке. Федечка считал себя тоже прямолинейным, без хитрых зигзагов и коварных подходов. Он заявился в супермаркет не для того, чтобы обливать его руководителя сладкой патокой — для серьезного разговора.

— Петр Алексеевич, подозреваю, что изготовленный в Окимовске самопал не минует ваш магазин.

Заведующий оттолкнулся от парапета, медленно пошел к выходу. Возле двери остановился.

— Ты хочешь попросить меня...

— Именно попросить и именно вас. Больше некого.

Белугин озабоченно потер лысину. Ему не хотелось учавствовать в сомнительной, не совсем чистой операции, угрожающей опасными последствиями. Рукодство компании, если оно замешано в торговле самопалом, не простит самодеятельному сыщику — расправится с ним. Возможностей расправы предостаточно, начиная от примитивного увольнения по несоответствию образования и занимаемой должности и кончая чем-то более страшным.

Но отказаться мешает та самая глупая, несовременная совесть, которая глубоко укоренилась в сознании. И еще — просящая улыбка рыжего предпринимателя, сына уважаемого человека.

— Спасибо, милый за доверие... В отсутствии самопала в моем магазине уверен. Появись он — мимо меня не проскочит. А вот на складе компании он может быть. Ладно, так и быть, проверим! Складские захоронки, высокопарно выражаясь, в моей юрисдикции.

— И вам тоже — спасибо, мин херц.

Старомодной выражение, которое использовал ближайший сподвижник великого Петра, сиятельный вельможа Алексашка Меньшиков, общаясь с царем, как нельзя лучше подходит «апостолу». Именно, мин херц — мое сердце.

— Не за что. Поблагодаришь на поминках... Все же зря ты затеял эту крутоверть, сунул глупую башку вместе с мужским достоинством под секиру палача. Для этого сражения и опыта у тебя маловато, и, уж извини старика, мозги пацаньи.

Федечка и сам понимал все это. В подковерных или в закулисных схватках он, действительно, профан. Подставить во время и в нужном месте подножку сопернику-конкуренту — сложная наука, которую придется постичь. Не дать подсечь себя — тем более. А о более серьезных маневрах даже думать не хочется.

Но ведь и опыт, и знания рождаются не сами по себе и не в одночасье. Придется и синяки получить, и немало набить шишек.

— Согласен — пацаньи. Научите, мин херц, посоветуйте. В долгу не останусь...

— Богатый вьюнош желает учиться?

— Да, желаю! Только уже не вьюнош — бизнесмен, — с мальчишеской гордостью твердо произнес Лавриков. — Слава Богу, вырос из ползунков.

— Не обижайся, Федор Федорович, но из пеленок ты может быть и выбрался а вот до настоящего бизнесмена еще не дорос. Половина или даже четвертушка... Ну, что ж, — обреченно вздохнул Белугин. — Считай, первый урок... Для того, чтобы провернуть такое опасное деяние, как сбыт самопала, требуется подельник. Но он — шестерка, которую с легкостью бьют и валет, и дама, и даже семерка. Понимаешь?

Федечка пока ничего не понимал. Что касается необходимости в шестерках-подельниках, тут все ясно. Не торговать же окимовским воротилам своим зельем? Накладно и опасно. А вот наличие в криминальной колоде каких -то вальтов в обнимку с дамами пока в тумае. Кого Белугин имеет в виду?

— Понимаю, но не до конца, — честно признался он. — Никак не врублюсь.

Петр Алексеевич понимающе кивнул. Сново возвратился к парапету, промокнул носовым платком вспотевшую лысину.

— Думаешь, я все постиг? Если бы... Пойдем дальше. Это на огороде вверху бесполезная произрастает ботва, а та же вкусная морковь в земле прячется. В жизни и так, и не так. Там, — выразительно поглядел он наверх, в небо, — сидит-посиживает некий покровитель окимовского делопута, помогает сбывать, заботится о безопасности потайного бизнеса. Выполоть его, как выпалывают сорняк, нам с тобой не по зубам — мигом сломаем челюсти. А вот вычислить и, соответственно, повести себя — вполне по силам. Как повести, как приноровиться, когда лизнуть, а когда и гавкнуть — вопросы будущего. Главное — узнать, кто ворожит заправилам консервного заводика.

— Вот теперь понимаю, — удовлетворенно сказал Федечка. — Вы сможете?

— Придется. Ведь согласился учить, а любое учение не только лекции, но и семинары, разные рефераты и лабораторные практикумы... Правильно я изъясняюсь или неправильно? Если что не так, не стесняйся поправь. Так и станем учиться друг у друга...

— Все правильно, мин херц... Когда первый зачет?

Белугин осуждающе поморился. Вот она — современная молодежь, всегда торопится жить, не признает осторожностиЮ так и рвется в бой. А деловая жизнь не терпит торопливости, когда немудренно споткнуться. В лучшем случае набить шишку, в худшем — получить аккуратную дырочку в глупой башке.

— Трудно сказать. Найти вредное насекомое — не чашку чая выпить. Оно не выпячивается, прячется в системе, как вошь в швах белья... Загляни завтра к обеду...

На этот раз Федечке пришлось поскучать в одиночестве — Белугина в кабинете не было. Гоняться за ним по многочисленным отделам, этажам и переходом — утомительное и зряшное занятие. Наряду с множеством других достоинств Петра Алексеевича была редкая по нынешним временам обязательность. Пообещал — выполнит! Значит, у него появилось что-то важное, мешаюшее выполнить обещание.

Ничего страшного, «ученик» подождет. Заодно еще раз продумает подходы и отходы, атаки и обороны. Все, до мельчайших деталей. Ибо «противник» — маститый и накачанный, справиться с ним далеко не легко и просто.

В половине третьего запыхавшийся заведующий отпер свой кабинет, приглашающе кивнул гостю на стул и включил компьютер.

Тыкал указательным пальцем в клавиатуру, что-то негодующе бормотал, иногда ругался.

— Извини, «ученик», забегался... Гонят, паршивцы, дорогую салями, забрасывают зарубежным говном. А куда прикажете броситься несчастному пенсионеру? Ему подавай что подешевле... Ты почему чай не пьешь?

— Какой чай?

— О, черт, совсем с ума выжил. Сейчас организую.

Оставив в покое компьютер, Петр Алексеевич включил старомодную электроплитку, водрузил на нее такой же древний чайник. На столе появилась сахарница, блюдечко с нарезанным лимоном, сушки.

Придирчиво оглядев стол, Белугин возвратился к покинутому компьютеру, азартно защелкал клавишами. Что-то бормотал, чем-то возмущался. Иногда бросал на посетителя подбадривающий взгляды. Не томись, мол, всему свое время. Попивай ароматный чаек, размышляй о чем-то приятном.

Через десять минут удовлетворенно зафыркал чайник. Белугин с сожалением оставил в покое клавиатуру, отодвинул отработавшую свое мышь. Долго, с наслаждением колдовал над пакетиками с заваркой, подсыпал в заварной чайник какие-то засушенные травы, что-то нашептывал.

— Милости прошу! — пододвинул он чашку, издающую умопомрачительный аромат. — Почаевничать — первое дело, промоешь сосуды, просветлишь мозги.

Федечка отхлебнул и молча показал хозяину оттопыренный палец. Класс! Круто!

Хозяин кабинета и его гость дружно пили ароматный чай, переглядывались. Заинтересованно и смешливо.

— Удалось? — не выдержал затянувшегося молчания Федечка. — Или — очередной прокол?

Белугин обидчиво поднял голову, потер лысину. О чем говорит этот начинающий бизнесмен, о каких неудачах и поражениях? Сколько помнит себя Петр Алексеевич, всегда всем его начинаниям сопутствует непременная удача. И по работе, и в личной жизни.

— О каком проколе упоминаешь, вьюнош? У меня их не случается. Бывают временные затруднения, не скрою, но не неудачи. Не зря нажил мозоли на мозгах и на заднице.

Любому человеку пенсионного или предпенсионного возраста свойственна похвальба. Вот, дескать, какой я умный и удачливый, рано списывать меня в расход, я еще — огого! Этакая милая стариковская манера возвысить себя.

Федечка снисходительно усмехнулся.

— Значит удалось? И кто же он, опекун окимовских воротил?

Белугин задумчиво помешал ложечкой в опорожненной чашке. Поманил Лаврикова согнутым указательным пальцем. Когда тот склонился к нему, прошептал:

— Хомченко. Борис Антонович. Заглавная личность в нашем царстве-государстве. Без него в «Империи» ничего не варится и не жарится. Типа суфлера на сцене.

— Новая силовая структура?

— Можно сказать и так. Вот только на «структуру» Борис Антонович не тянет. Обычный зам по поставкам. Одновременно — ходатай Кирсановых. Так сказать, персональный адвокат.

— Вот даже как?

О том, что Хомченко действует по заданию Ольги Сергеевны и Ивана, Федечка знает давно. Но ранее не придавал этому альянсу особого значения. Любой умный бизнесмен держит при себе такого же умного человечка. Не самому же ему выпячиваться?

— Именно так! Хитрый и разворотливый Борис Антонович для Кирсановых — находка. Поэтому тебе необходимо войти в контакт. Нет, не с Хомченко — он тебя мигом прожует и выплюнет — с Ольгой Сергеевной.

Федечка отхлебнул оставший чай.

— Боюсь, этот контакт не получится.

— Почему? — удивился Белугин. — Насколько я осведомлен, ты числишься ближайшим другом-приятелем Ивана...

— Обстановка измениась.

— Распрашивать не стану — не тот расклад. Но контачить с Хомченко, все же не советую. Слишком опасно...

Помолчали. Петр Алексеевич, не спросив разрешения, налил собеседнику кипятка, погрузил в него пакетик, подсыпал сушенной травки. Демонстрируя свою занятость, покосился на все еще работающий компьютер. Дескать, не пора ли расстаться? Информация выдана, точки, запятые и другие знаки препинания расставлены по своим местам.

Федечка понимающе усмехнулся. Дескать, все понимаю, но разговор не завершен — осталась главная его составляющая. Копируя собеседника, поманил его согнутым пальцем. Тот поколебался, но все же склонился над столом.

— Скажите, мин херц, слабо покопаться в складе?

— Не люблю повторяться. Вчера уже сказал: проверю... Моя юрисдикция, — повторил он полюбившееся слово.

— Ожидаю и надеюсь, — рассмеялся Федечка. — Удачи!...

— Постараюсь, — хмуро пообещал Петр Алексеевич. Предстоящая процедура поисков самопала не особенно нравилась ему, мало того, беспокоила. Но он понимал: этот «клещ» ни за что не отстанет. — Сегодня или завтра... сделаю.