В более критическую ситуацию Дорон еще не попадал за все свои пятьдесят два года жизни, если не считать, конечно, того момента, когда его ныне покойная матушка размышляла о том, сохранять ли ей беременность или избавиться от нее.

Во-первых, как только «сценарий» пошел в дело и едва новый президент соседней страны принял присягу, позвонил Крафт-старший и ядовито сказал:

— Что случилось, генерал? Вы уже написали рапорт об отставке? Гляньте-ка на экран телевизора!

Дорон глянул и обомлел: в качестве нового главы государства присягу принимал не О'Чики, с которым работали долгих три месяца, которого отлично приготовили к новой роли и от которого получили все необходимые гарантии как в устной, так и в письменной форме, а какой-то тип, впервые генералом созерцаемый.

Во-вторых, через десять минут выяснилось, что этот тип, этот желторотый болван с гнусной рожей не кто иной, как сотрудник «ангара» Киф Бакеро, виновник ошибки, из-за которой погиб Хартон, и потому приговоренный Дороном к небытию. Ничего себе, если все приговоренные станут превращаться в президентов соседних государств, просто стран не хватит!

В-третьих, выяснилось, и довольно быстро — тут уж Дитрих постарался на совесть, — что О'Чики оказался не слева от статуи Неповиновения, где ему надлежало быть, а почему-то справа, где как раз должен был находиться этот негодяй Киф Бакеро, — отсюда и роковые последствия. Дьявольщина! Обе группы нюхом учуяли подозрительное сгущение обстановки и стали действовать так, будто из их лап вот-вот выхватят добычу (что, впрочем, было недалеко от истины). Будущего президента молниеносно «убрали», а ублюдка Бакеро с тем же блеском профессионального рвения сунули в вертолет, вывезли за границу, вложили в руки текст и заставили принести присягу, а затем и прочитать обращение к народу по телевидению, так и не позволив очухаться от происходящего. Ублюдок он, конечно, ублюдок, но ему, однако, хватило ума не раскрыться до поры до времени, — раскройся он, и его немедленно отправили бы вслед за О'Чики!

При виде никому не известного щенка у местных политиков и генералов, само собой, отвалились челюсти, но в трудный момент переворота лучше немедленно посадить в кресло хоть гиппопотама, хоть марсианина, чем выказать растерянность и допустить заминку. Проклятие! Самому Дорону пришлось мчаться в «ангар», дабы срочно сочинить этому щенку «отечественную родословную», приличную биографию и «гражданские подвиги». Да еще пришлось цыкнуть на слишком уж неподатливых местных олухов: кто надо, тот и стал президентом, поддерживайте, а не то… Хуже, чем ошибка, — анекдот! А изначальной виновницей всего оказалась некая Дина Ланн, рядовая машинистка из «ангара», которую, кажется, придется сделать законной президентшей, — Бакеро уже дал знать репортерам, что она — его невеста и что работает Дина Ланн у генерала Дорона в ИПП!

Наконец, едва ли не самое скверное: вся ситуация «засветилась» и стала известна официальным лицам, к которым успели обратиться родители Кифа Бакеро и эта кретинка Дина Ланн, когда молодой человек исчез. Ладно бы они побывали у комиссара Робертсона, или у Воннела, или у любого другого черта-дьявола из полицейского ведомства — так нет, угораздило их попасть к Гарду, с которым вынужден считаться сам министр внутренних дел! Стало быть, в такой ответственный и неблагоприятный момент «засветилась» не только «Фирма Приключений», но «горел», можно сказать, весь Институт перспективных проблем во главе со своим хозяином!

Дела…

— Дитрих, где эта пигалица? — спросил генерал секретаря, уже десять минут молча стоящего напротив него.

— Здесь, — коротко сказал Дитрих.

— Давно?

— Десять минут.

Собственно, Дитрих потому и вошел в кабинет, что приказание генерала было выполнено: Дина Ланн в назначенное Дороном время явилась из «ангара» в приемную.

— Долго! — с недовольством в голосе проговорил генерал, как будто виноват был Дитрих.

Для менее почтенных гостей сидеть в приемной по полтора часа было недолго, но Дитрих понимал, что здесь ситуация особая, его шеф здорово влопался в неприятность, поскольку в приемной сидела, возможно, вовсе не машинистка из «ангара», а жена президента соседней страны. Тем не менее Дитрих терпеливо ждал, пока хоровод мыслей не завершит свой танец в голове шефа, за которую Дитрих поставил бы сейчас раз в десять меньше, чем до всей этой истории.

— Да, генерал, долго, — сказал он, выдержав паузу.

— Так пусть войдет! — заорал Дорон, что весьма редко случалось с ним, и Дитриха словно током ударило, все внутри у него завибрировало, он так и не научился спокойно реагировать на вспышки гнева Дорона.

Попятившись к двери, Дитрих задом вышел в приемную, затем обернулся к Дине Ланн, изобразил на лице подобие улыбки, означающей вежливость, и указал рукой на приоткрытую дверь:

— Вас ждут, госпожа Ланн.

Дина вошла — нет, впорхнула! — в кабинет, счастливая, как, впрочем, и обескураженная тем, что ее Киф, живой и невредимый, мгновенно сделал столь блестящую и совершенно непостижимую карьеру. Она и не подозревала за своим женихом столь украшающей настоящего мужчину сдержанности: ведь Киф ни разу не обмолвился, что намерен стать президентом! (Когда Дина Ланн, захлебываясь от восторга, рассказала о событии своим родителям, те обнялись и заплакали, а ее любимый дядюшка Христофор чуть было не лишился дара речи и только вымолвил в телефонную трубку: «Ну и подарок, моя дорогая девочка!») Итак, впорхнув в кабинет к ранее недосягаемому даже в мыслях генералу Дорону, Ланн увидела шефа не сидящим за своим огромным письменным столом, а идущим ей навстречу с рукой, скромно приготовленной на случай, если дама протянет свою для поцелуя. И Дина, подумав мгновение, протянула. Генерал неловко принял ее лапку в огромную холеную лапищу и приложил к губам, всего лишь приложил, и Дина почувствовала сухость и шершавость наждачных губ генерала.

— Прошу! — Дорон указал на кресло, стоящее возле низкого столика с набором вин и коньяков, фруктов и оранжадов, каких-то невероятных сладостей в еще более невероятных по конфигурации хрустальных вазах и вазочках.

Ланн села, а генерал, выждав, когда она удобно устроится в кресле, приземлился, как вертолет, прямо сверху в кресло напротив.

Помолчали.

— Прошу не стесняться, — сказал генерал, щедрым жестом показав на фрукты и вина. По всей вероятности, у него было немного опыта общения с женщинами, которые, тем более из его подчиненных, а стало быть, микробоподобных, вдруг превращались в особ, требующих повышенного к себе внимания. — Что прикажете?

— Благодарю. Если можно, оранжад, — рискнула произнести Дина Ланн, да и то лишь по той причине, что у нее от волнения пересохло во рту.

Генерал наполнил бокал золотым напитком и откинулся на спинку кресла, прищурив глаза.

— Кхе! — кашлянул он затем, готовясь к разговору, вести который ему было весьма непривычно: он все же оставался генералом, даже находясь в обществе вполне цивильном, притом женском. — Я должен поздравить вас, мисс Ланн, с получением такого поста… Извините, лучше сказать… с вознесением на такой пост вашего… кхе!.. жениха.

— Премного вам благодарна, сэр, — сказала счастливая девушка; ах, если бы она знала, куда должен был вознестись ее возлюбленный по истинному желанию и приказу этого генерала! — Как вы думаете, сэр, как скоро я могу его увидеть?

— Это зависит только от вас, — с каким-то странным и непонятным намеком ответил Дорон. — И позвольте спросить вас, сударыня, почему вы вчера… а точнее сказать, зачем вы вчера обращались в полицию?

— К комиссару Гарду? — переспросила Ланн. — Так ведь Киф не пришел на свидание! — Она была наивна и восхитительно искренна. — Такого с ним никогда не случалось! Никогда! Как бы сильно мы ни ссорились, господин генерал! А тут еще рядом, наверное, убивали человека… Я сама слышала его ужасный крик и, конечно, решила, что это…

— Комиссар Гард знает, что с вашим женихом все обошлось более чем благополучно? — перебил Дорон.

— Разумеется! Ведь он и позвонил мне, когда Киф выступал по телевидению. Я переключилась на первый канал, увидела Кифа и больше ничего не помню: меня едва откачали врачи… Я даже не знаю, кто их вызвал.

— А труп? То есть я хотел спросить вас, не давали ли вам для опознания труп человека, которого действительно убили… бандиты в то время, когда вы ждали своего жениха?

— Я бы умерла от страха, сэр, если бы мне его показали. Но комиссар Гард сказал, что и показывать было нечего… Какой ужас, вы представляете, господин генерал, что было бы, если бы бандиты перепутали и вместо этого несчастного убили моего Кифа?!

«Я-то представляю, — подумал про себя Дорон, кисло улыбнувшись одной половиной рта. — А вот что будет теперь, не предскажет ни один ясновидец на свете!»

— Уважаемая Дина Ланн, — торжественно начал Дорон. — Я имею к вам небольшую просьбу и надеюсь, вы не посчитаете за труд ее исполнить. Не позднее чем сегодня вечером мы, очевидно, переправим вас вертолетом к президенту Кифу Бакеро. Вероятнее всего, на днях вы обвенчаетесь, и я сожалею только о том, что, кхе-кхе, теряю столь перспективного сотрудника и столь прекрасную сотрудницу одновременно! — Дорон даже сам улыбнулся своей неожиданной шутке, но Дина Ланн, внимательно слушая генерала, никак на его комплимент не прореагировала, что несколько смутило Дорона. — Хочу, однако, вас предостеречь, дорогая Дина Ланн, — продолжил Дорон. — Нам известно, что вокруг Бакеро плетутся разные интриги, и я хотел бы с вашей помощью уберечь его от неприятностей.

— Какие интриги, сэр? — обеспокоенно произнесла Ланн, и в ее голосе генерал вдруг уловил нотки, на которые не рассчитывал, видя перед собой кажущуюся ординарной девицу. — Что вы имеете в виду, господин генерал?

— Я имею в виду, — четко, по-военному сказал Дорон, — что вашему будущему супругу могут угрожать опасности, и я готов каждый раз оберегать его от них, как только они возникнут.

— Я правильно понимаю, что опасность не одна?

— Правильно, — подтвердил генерал. — От разных лиц, даже организаций и как бы растянуто во времени.

— Что же вы хотите от меня? Чтобы я сказала об этом Кифу, предупредила его?

— Нет. Чтобы предупреждали о них меня. Обо всем подозрительном, что заметите вокруг президента. А уж я…

— В каком смысле «предупреждала»?

— В прямом. В каком же еще?

— Киф об этом будет знать?

— Не уверен, что надо тревожить его покой.

— Я правильно поняла вас, господин генерал, что вы предлагаете мне тайное сотрудничество?

«Ого! — подумал Дорон. — Она не так проста, как кажется с первого взгляда. Давно мне пора заняться своими сотрудниками, чтобы лучше их знать… — Он вздохнул: мол, где выкроить для этого время? Утопия… — Да, я, кажется, нарвался не только на этого Бакеро, но и на его „штучку“!»

— Вы меня поняли совершенно правильно, мисс Ланн, — с вами приятно иметь дело. Между прочим, вы и так уже связаны со мной посредством вашей секретной работы в институте, и без того у меня ваша расписка о неразглашении того, что вы там видели и о чем знаете. Но к этому я хотел бы добавить…

— Извините, генерал, но я не давала расписку докладывать вам или вашим сотрудникам о том, что происходит со мной за пределами института. Кроме того, насколько я понимаю, я уже не работаю у вас, господин генерал!

Дорон поднял на девушку глаза, сразу налившиеся тяжестью и какой-то замутненностью. Дина Ланн внутренне сжалась, она поняла, что хватила лишку, и откуда только взялась у нее эта смелость, да еще в присутствии Дорона, прежде совершенно недосягаемого для нее человека, пользующегося репутацией личности мрачной, всесильной и таинственной, как средневековый глава ордена иезуитов. Впрочем, собеседники, говорящие на острые темы, в силу непостижимых законов разговора нередко становятся как бы сообщающимися сосудами: какое качество убывает у одного, оно немедленно появляется у другого. Интуитивно почувствовав слабость и минутную неуверенность генерала Дорона, Дина Ланн ровно на то же время ощутила в себе прилив силы и смелости.

— Вы ошибаетесь, дорогая, — чеканя каждое слово, произнес Дорон, вновь беря себя в руки. — Вы были моей сотрудницей и навсегда останетесь ею, хотя и несколько в ином качестве. От меня уйти просто так, в никуда, еще никому не удавалось. И пусть вас не обольщает… все это! — Он показал на столик с винами и фруктами, как бы олицетворяющими другую жизнь Дины Ланн в недалеком будущем, и «высокую честь», которой удостаивал ее в данный момент генерал Дорон. — Ваш жених стал президентом лишь благодаря моим личным усилиям, вам надо знать об этом, дорогая Дина Ланн, и только я могу сделать так, чтобы он им остался. Вы хорошо усваиваете то, что я говорю?

— Да, — тихо ответила девушка, теряя уверенность по мере того, как ее приобретал собеседник.

«Ну и прекрасно, — решил про себя генерал. — Хватит ломать комедию, так мне легче будет договориться».

— Ну и прекрасно, — вслух сказал он. — Итак, я требую, чтобы вы остались моим человеком, даже став женой Кифа Бакеро. Собственно, от вас понадобится немного: сообщать моим людям или лично мне — ну, это вопрос техники, мы его, надеюсь, решим — все, о чем мы с вами уговоримся заранее. Я же, в свою очередь, при умном и деловом отношении вашего жениха к сложившейся ситуации гарантирую ему — и вам, естественно, — счастливую и спокойную жизнь. Это не так уж мало, если считать не на кларки.

— А если я… если мы откажемся?

«Мы»?! Дорон встал, обошел Дину Ланн и сел у нее за спиной в свое рабочее кресло, стоящее у письменного стола. Все последующее он чеканил ей в затылок, не видя полных ненависти и страха глаз девушки:

— Так знайте, дорогая, что я уничтожу и вас, и вашего жениха, как мух, как ничтожных козявок, сотру вас в пыль, и всех, кто знал или помнил о вашем существовании. И поверьте, что мне это так же легко и просто сделать, как шевельнуть мизинцем. При этом учтите, что еще не было случая в моей практике, чтобы угроза, сошедшая с моих уст, осталась невыполненной. У вас с вашим милым женишком есть только один выбор из двух: жизнь или смерть, третьего не дано, от меня нельзя спрятаться, нельзя меня обмануть, нельзя уговорить. Надеюсь, вы понимаете?

Дорон умолк. Дина Ланн как сидела к нему спиной, так и продолжала сидеть, втянув голову в плечи. «Все, готова!» — решил генерал и, так решив, несколько мягче продолжил:

— Давайте не будем капризничать, моя дорогая, и зря обольщаться относительно последствий вашего отказа, тем более что…

И вдруг осекся, увидев взгляд девушки, медленно повернувшейся к нему лицом. Она глядела на Дорона с нескрываемой ненавистью, а губы ее, кривясь и дергаясь, словно в агонии, хрипло выдавили:

— Вы чудовище!.. Вы не человек!..

«Этого еще не хватало! — подумал мельком Дорон. — Сейчас будет истерика… Неужели я перебрал? Неужто теперь и в самом деле придется их убирать? По правде говоря, сделать это вовсе не так просто, как шевельнуть мизинцем… Едва вознесли этого идиота Бакеро на престол, как сразу смещать?! Ни Крафт, ни Воннел, ни сам президент Кейсон такого финала не одобрят, тем более что ошибка, приведшая к нему, допущена не ими, а мною… Ситуация!»

— Меня вы можете и ненавидеть, — мирно произнес Дорон, делая над собой усилие. — К тому же я ни от кого, в том числе и от вас, любви не требую. Но дело есть дело, уважаемая Ланн.

Он опять перешел на «уважаемую» с «дорогой», она все же поставила его на место, эта паршивая пигалица, этот сморчок в юбке, этот пуп на ровном месте, попадись она генералу за пять минут до того, как тщедушный Киф Бакеро стал президентом!

— Нет уж, дорогой генерал! — вдруг сказала, поднимаясь с кресла, Дина Ланн, в которую в виде силы мгновенно влилась его секундная слабость и неуверенность. — Если дело есть дело, и у меня будут кое-какие условия! — Она решительно подошла к столу и села в кресло справа от Дорона, при этом по-мужски положив ногу на ногу. Увы, как плохо мы знаем природу самого загадочного существа на земле, созданного Природой, — женщины, которая обладает, по-видимому, огромным и невыявленным запасом моральных сил и возможностей! Да знает ли о них сама женщина, догадывается ли, что притаилось в недрах ее души?..

— Полагаю, — сказала Дина Ланн, — теперь мы можем начать деловой разговор?

Дитрих в приемной замер от неожиданности. Затем он тихо привстал и протянул руку к тумблеру, выключающему трансляцию из кабинета Дорона: секретарь точно знал, что ему можно слушать, а чего нельзя.