1. Великий воин Албании Энвер Ходжа

Эта война обещала быть очень короткой и весьма победоносной. Настолько короткой и победоносной, что никто в здравом уме и твердой памяти в этом не сомневался.

Никто. Никто в целом свете.

НИКТО.

Ни агрессоры, ни жертвы, ни беспристрастные иностранные наблюдатели.

Первые заранее приготовились отпраздновать победу; вторые собирались героически, но очень быстро проиграть; третьим было как-то наплевать. Потому что на данном историческом отрезке агрессор вызывал всего лишь легкую усмешку, а в существовании жертвы далеко не все были уверены.

И никто не мог предвидеть, что неведомые силы внезапно вмешаются в планы ложных богов и настоящих людей.

* * *

Первый десантный катер уткнулся в берег, и капитан Джузеппе Монтевиччели первым выпрыгнул на песок, потрясая пистолетом.

— Солдаты! — воскликнул он. — Воины великой Италии! Легионеры великолепного дуче! Достойные наследники Ромула, Юлия Цезаря и Октавиана Августа! Бесстрашные и непобедимые, ветераны Испании и завоеватели Эфиопии! Гордость фашизма и отважные защитники…

Капитан Монтевиччели был готов продолжать эту речь до бесконечности, но внезапно прогремевшие пулеметные (?) очереди не позволили ему этого сделать. Бесстрашный фашистский офицер замертво рухнул на окровавленный песок. Его солдаты, как успевшие, так и не успевшие покинуть десантный катер, попадали кто куда — кто на тот же песок, а кто и в воду. Те итальянцы, кому повезло остаться в живых после первых вражеских залпов, довольно быстро взяли себя в руки и попытались организовать круговую оборону, переходящую в контратаку. Но без особого успеха. В ответ на каждую итальянскую пулю засевший на берегу неведомый враг отвечал пятью — обычно выпускаемых одной смертоносной очередью.

Поэтому через несколько минут все было кончено.

Немногие уцелевшие итальянцы вовремя вспомнили, что они вовсе не обязаны умирать за идиотскую фашистскую идею и клоуна-дуче, поэтому побросали оружие, подняли руки — и к ним проявили милосердие. Теперь они стояли на берегу и с удивлением рассматривали неизвестных вражеских солдат, одержавших над ними победу и пленивших победоносное воинство дуче.

Только почему "неизвестных"?! Ведь это должны были быть албанцы… Албанцы?! Но эта странная униформа… И у каждого в руках маленький многозарядный пулемет, несомненно превосходящий по огневой мощи любое итальянское оружие…

Да, окружившие итальянцев победители несомненно говорили по-албански. Среди пленных фашистов было немало владеющих этим наречием — например, бывшие итальянские колонисты, прожившие в Албании много лет и спешно призванные в фашистскую армию перед вторжением — поэтому победители и побежденные быстро нашли общий язык.

— Вы находитесь в плену у Албанской Народной Армии, — объяснил албанский командир.

— Коммунисты что ли? — проворчал один из итальянских офицеров. — Когда вы успели захватить власть?! Да, на это мы не рассчитывали… Мы-то собирались воевать — ха-ха! — воевать с оппереточной армией короля Зога…

— Какого еще короля?! — удивился албанец. — Вы с ума сошли! Чему вас в школе учат? Король Зог бежал из Албании сорок лет тому назад!!!

— Как это сорок лет назад?! — в свою очередь удивился итальянец. — Я его всего несколько месяцев назад видел в Тиране!!!

— Что ты делал в Тиране несколько месяцев назад? — насторожился албанский командир. — Шпионил в пользу агрессивного блока НАТО?!

— Какого еще НАТО?! — несчастный итальянский офицер окончательно перестал что-либо понимать. — Я добрый католик, никому в жизни не сделал зла, я вообще не хотел участвовать в этой войне…

— Хватит дурака валять! — рявкнул албанец. — Фамилия! Имя! Звание! Год рождения!..

— Лейтенант Рикардо Кампанелли, родился в Калабрии в 1909 году… — послушно начал итальянец.

— Врешь, сволочь, — прервал его албанский командир. — Ты не выглядишь на семьдесят лет.

— Почему "на семьдесят"? — не понял пленник.

— Издеваешься, мерзавец?! — окончательно рассвирепел албанец. — Родился в 1909 году, говоришь?! Сегодня 7 апреля 1979 года! 1979 минус 1909 — семьдесят!!! За идиота меня считаешь?! За албанскую деревенщину?! Сейчас не старый режим! При народной власти все учат в школе арифметику!!! Ты хочешь сказать, что тебе семьдесят лет?! Отвечай, скотина!

— Нет, мне всего лишь тридцать, — пробормотал итальянец. — Но ведь сегодня 7 апреля 1939 года… 1939 года от рождества Христова… семнадцатый год фашистской эры… семнадцатый год правления дуче Бенито Муссолини…

— Что ты несешь?.. — едва не потерял речь его албанский собеседник. — Семьдесят девятый год! 1979-й год нашей эры! Твой Муссолини сдох тридцать четыре года назад…

Народ безмолствовал.

* * *

— Товарищи!!! Дорогие мои товарищи!!!

Товарищ Энвер Ходжа, генеральный секретарь коммунистической Албанской Партии Труда и бессменный вождь народного албанского государства был преисполнен бодрости, энтузиазма и чувствовал себя на двадцать-тридцать лет моложе.

— Товарищи! Судьба… нет, не судьба — это поповское, религиозное слово — сама Вселенная и неизвестные нам пока законы природы предоставили народной Албании уникальный исторический шанс! Как вам уже должно быть известно, вся наша страна подобно гигантской машине времени перенеслась в прошлое ровно на сорок лет назад — в апрель 1939 года, в тот проклятый черный апрель, в первый день итальянского вторжения; в тот год и месяц, когда наша страна оказалась в рабстве у проклятой фашистской империи. Но теперь все будет по-другому! Все будет иначе! Теперь фашистам противостоит не прогнившая королевская гвардия, а наша народная армия, непобедимое воинство социалистической Албании, вооруженное новейшим оружие и передовым марксистским учением!!! Даже не сомневайтесь — фашисты не устоят против наших автоматов и пулеметов, наших танков и подводных лодок, наших реактивных самолетов! В считанные часы вражеский десант будет уничтожен! А потом… потом…

Товарищ Энвер Ходжа сделал небольшую паузу.

— Вы только подумайте! Весна 1939 года! Вторая мировая война даже не началась. Миллионы — десятки миллионов людей по всему миру еще живы! И мы — только мы, мои дорогие албанцы! — мы можем их спасти! Остановить фашистскую агрессию в самом начале пути, уничтожить как итальянскую, так и гитлеровскую империю в самом зародыше! Принести свет подлинного коммунизма народам мира, страдающим под пятой помещиков и капиталистов, а также — не будем забывать об этом! — расправиться со всевозможными уклонистами, ревизионистами и другими изменниками коммунистического дела задолго до того, как они станут по-настоящему сильны!

Еще одна небольшая пауза.

— За работу, товарищи! Нас ждут великие дела! Этот мир будет принадлежать нам! Мир, труд, май! Коммунизм, самоотверженность, преданность общему делу и самое — самое главное! — СЕКРЕТНОСТЬ. Секретность превыше всего. Аборигены не должны узнать правду раньше времени — иначе мы потеряем значительную часть нашего преимущества… К счастью, — усмехнулся товарищ Ходжа, — обеспечить секретность в наших условиях будет совсем нетрудно. Мы как будто специально готовились к такому развитию событий…

* * *

— А сколько у албанцев дивизий? — задумчиво спросил товарищ Сталин.

— Не могу знать, товарищ Сталин, — замирая от собственной храбрости отозвался генерал Орлов, начальник советской военной разведки. — Всего несколько дней назад мы даже не были уверены, что такая страна существует и считали ее вымыслом итало-фашистской пропаганды, которая стремилась оправдать свою агрессию на Балканском полуострове…

— Допустим, — добродушно кивнул товарищ Сталин. — А что мы знаем про эту страну сегодня?

— Согласно самым свежим агентурным донесениям, — Александр Григорьевич Орлов уткнулся в разложенные на столе бумаги, — албанский народ под руководством местной коммунистической партии, возмущенный предательским поведением прогнившего королевского режима, поднял восстание и захватил в стране власть. Новая народная армия, преисполненная подлинного энтузиазма…

— Хватит, хватит, — недовольно проворчал товарищ Сталин. — Мы не на митинге, товарищ Орлов.

— Вас понял, товарищ Сталин, — торопливо закивал начальник разведки. — Итак, народная армия… да, ее возглавили местные коммунисты. Мы не знаем, как им это удалось, но албанцы успешно разгромили итальянскую армию вторжения. Впрочем, по опыту войн в Испании и Африке мы знаем, что итальянская армия делится на две неравные половины — элитные профессиональные части и плохо обученная малодисциплинированная толпа. Похоже, Муссолини надеялся на легкую победу, поэтому отправил в Албанию всякий сброд, потому как албанская королевская армия была совсем уже полным сбродом даже по балканским меркам. Королевская армия, но не новая коммунистическая армия, о которой мы не знаем почти ничего.

— Коммунисты, — задумчиво пробормотал товарищ Сталин. — Коммунисты в наши дни всякие бывают. Надо уточнить, на каких позициях стоят албанские товарищи. Если это настоящая коммунистическая партия, верная ленинским принципам, мы окажем им всяческую поддержку. А если вдруг троцкисты недобитые или еще какие бухаринские уклонисты лево-фашистского толка… Тут уж ничего не поделаешь.

Товарищ Сталин хитро прищурился и запыхтел трубочкой.

"А расстрелять товарища Орлова мы всегда успеем", — подумал он при этом, но вслух ничего не сказал. Потому что товарищ Сталин был очень вежливый.

* * *

— Ахахаха, ну кто бы мог подумать, что этот Муссолини окажется таким жалким неудачником и потерпит поражение от албанцев — ахахахаха, от албанцев!!! — расхохотался великий фюрер германской нации Адольф Гитлер. — Албания… Албания?! Эта вообще настоящая страна или что-то из детской сказки про оловянных солдатиков?! С другой стороны… Это же итальянцы! Они проиграли войну черномазым эфиопам, ничтожным африканским обезьянам — единственные из всех европейцев!!! — и с огромным трудом выиграли ее во второй раз!!! И вот эти жалкие ничтожества решили напасть на европейскую страну — хахахахаха, на европейскую страну — это я про Албанию, господа! Конец был немного предсказуем…

— Мой фюрер, — осторожно заметил рейхсмаршал Геринг, — но ведь итальянцы проиграли не просто албанцам, а каким-то албанским коммунистам. А что если за этим стоит Сталин?! Пока мы вели войну в Испании, пока готовили аншлюс Австрии и оккупацию Чехословакии, Сталин организовал тайную базу в Албании. Мы вообще следили за этой богом забытой страной?! Возможно, итальянцев разгромили вовсе не албанцы, а русские, переодетые в албанские мундиры! Нам ли не знать, как русские любят переодеваться в чужую униформу — они делали это в Испании, они продолжают это делать в Китае! А теперь еще и в Албании!

— Хм, — только и сказал фюрер. — Герман, ты сегодня в ударе! Действительно, это вполне в духе Сталина. Что вы об этом скажете, адмирал Канарис? Как вы могли это пропустить?!

— Мой фюрер, — спокойно отвечал адмирал, — в самое ближайшее время я предоставлю вам самый полный и обстоятельный доклад…

Гитлер набрал в грудь побольше воздуха, чтобы обрушить на Канариса добрую порцию самого безумного гнева, но в этот момент в кабинет фюрера ворвался Риббентроп собственной персоной, размахивающий телеграммой.

— Мой фюрер! — с порога завопил министр иностранных дел. — Ужасная трагедия! Настоящая катастрофа! Албанцы высадились в Италии и наступают на Рим! Муссолини взывает о помощи!!!

Немая сцена.

* * *

— Ну это вообще какой-то полный *****, - только и сказал сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, известный сквернослов и возмутитель спокойствия, когда ему доставили утренние газеты. — Албанцы, ***** твою мать. Чо за ***** вообще, ничего не понимаю. Все долгосрочные планы коту под хвост. Впрочем… не только наши планы.

Сэр Уинстон опрокинул в себя добрую порцию коньяка, откинулся в кресле и, весьма довольный собой, запыхтел сигарой. Адские огоньки вспыхивали в уголках его глаз…

* * *

— Албания? — переспросил барон Хиранума, премьер-министр Японской Империи. — Это что, типа реальная страна? Можете не отвечать, мне как-то все равно. Что там у монголов?

…Барону еще только предстояла осознать всю глубину и безответственность своего равнодушия.

Над Землей поднималась заря новой эры, а передовые части Албанской Народной Армии и примкнувшие к ним отряды итальянских коммунистов, оставив далеко в тылу освобожденный Бари, приближались к окраинам Неаполя…

* * *

Италия не знала подобного позора то ли со времен Цезаря, то ли Ромула, то ли самого Марка Фурия Камилла. Проще сказать, что Италия нигде и никогда не знала такого позора. Над итальянцами смеялась вся Европа. На просторах целого материка и прилегающих островов, в кафе-шантанах Парижа и кабаре Берлина, джентльменских клубах Лондона и сомнительных заведениях послевоенного Мадрида — повсюду исполнялся очень модный в этом сезоне шлягер "Приди ко мне, мой шкипетар". Немногочисленные албанские эмигранты, в основном противники еще старого королевского режима, стали необыкновенны популярны и были нарасхват во всех модных салонах. Совсем малочисленные специалисты по албанскому языку и истории невероятно выросли в цене, на целые порядки. Египетский король Фарук, внезапно вспомнивший о своем албанском происхождении, организовал пышный прием в своем каирском дворце, по такому случаю украшенному древними албанскими знаменами с черным имперским орлом.

— Мы, албанцы, — говорил при этом Его Величество, — древняя раса, гордая нация. Самой судьбой было предназначено нам совершить великие деяния и быть может даже править всем миром!

— Но, Ваше Величество, — осторожно заметил один из иностранных дипломатов, — но это ведь не просто албанцы, а коммунисты!

— Прежде всего они албанцы! — гордо отвечал король.

Но далеко не все были с ним согласны.

По всей Европе и сопредельным материкам в эти дни поднимала голову недобитая гидра буржуазной реакции.

— Мы давно и всегда предупреждали о той опасности, которую несет коммунизм европейской цивилизации и всему христианскому миру, — говорил один из лидеров белогвардейской эмиграции в Париже. — Чего мы не могли предвидеть, так это того, что первый смертельный удар нанесет не красная Россия, а красная Албания. Впрочем, никто в здравом уме и твердой памяти не сомневается, что за спиной у красной Тираны стоит красная Москва…

Товарищ Сталин, осаждаемый прогрессивными иностранными журналистами и буржуазными дипломатами, все решительно отрицал и только загадочно улыбался в усы.

— Но мы должны отдать Муссолини должное, — говорил сэр Уинстон, обращаясь с очередной речью к Палате Общин британского парламента. — Он проявил необыкновенную государственную мудрость и не стал атаковать Монако, Лихтенштейн или Сан-Марино. Вы только представьте, какие ужасные последствия для несчастной Италии могла иметь война против Лихтенштейна!

— Бу-га-га! — дружно отвечала Палата Общин.

Граф Чиано метался по Европе и умолял созвать хоть какую-нибудь конференцию. Его снисходительно выслушивали, но со временем просто перестали пускать на порог. На то были две причины. Во-первых, Италия вот уже несколько лет как покинула ряды Лиги Наций как государство-агрессор, и потому была не в том положении, чтобы требовать международной защиты. Во-вторых, стремительный албанский блицкриг привел к тому, что в Италии как-то почти одновременно образовались минимум три законных правительства, и никто из уважаемых дипломатов и государственных мужей не мог с уверенностью заявить, какое из них самое законное.

Уже через несколько дней после албанского вторжения собравшийся в Риме Большой Фашистский Совет арестовал Муссолини и лишил его всех чинов и званий. Самые горячие головы предлагали немедленно и вот прямо сейчас вывести низложенного дуче во двор и поставить к ближайшей стенке, потому что столь чудовищный позор — поражение от албанцев!!! — можно смыть только океанами крови. Но к счастью для Бенито (но не для Италии) более холодные головы одержали верх. Весной 1939 года Муссолини был слишком популярен, и далеко не все бывшие соратники были готовы поднять руку на любимого дуче. Муссолини был отправлен под домашний арест. Большая ошибка — всего через несколько часов с помощью лояльных фашистов дуче вырвался на свободу и бежал на север, где провозгласил создание Итальянской Социальной Республики, заочно низложил ничтожного короля Виктора-Эммануила, а заодно приговорил к смерти всех предателей из БФС.

БФС, в свою очередь, оставшийся без популярного вождя, тут же погряз в спорах на тему о том, как продолжать войну — и продолжать ли ее вообще. Не пора ли капитулировать? Или все-таки готовить Рим к осаде и обороне? Пока члены БФС спорили, многочисленные сторонники Муссолини, до поры до времени ушедшие в тень, подняли в Риме восстание под республиканскими флагами. Не менее многочисленные итальянские коммунисты и другие противники фашистского режима не могли остаться в стороне и решили окончательно превратить империалистическую войну в гражданскую. Дальше-больше, и вот на призыв Ватикана защитить Папу Римского от коричневых республиканцев и красных безбожников откликнулись тысячи добрых католиков как в самом Риме, так и в его окрестностях. Уже через несколько дней после бегства Муссолини в Риме кипела четырехсторонняя (по самым скромным подсчетам) гражданская война, которая обещала быть ужасной. Или прекрасной — зависит от точки зрения.

Тем временем албанцы продолжали наступление на столицу, а с фронта приходили удивительные новости, одна удивительнее другой. Чудовищные слухи про титанические танки, которым не могли противостоять никакие итальянские бронемашины. Про невероятно скоростные самолеты, полностью очистившие небо от итальянской авиации. Про лучи смерти и марсианские треножники… хотя никаких лучей смерти и треножников красные албанцы, разумеется, не применяли. Зато они охотно раздавали своим новым союзникам и/или вассалам (зависит от точки зрения) — красным итальянцам — отличные десятизарядные полуавтоматически карабины, которые успешно косили целые толпы фашистов. Тридцатизарядными ручными пулеметами албанцы пока делиться не спешили.

— Какого черта?! — возмутился фюрер Германского рейха, когда к нему стали поступать первые доклады с итальянского фронта. — Чудо-оружие?! Разве это не мы, немцы, истинные арийцы, должны создавать чудо-оружие — или на худой конец распускать слухи про чудо-оружие?! Йозеф, это по твоему ведомству, разберись немедленно!

Всего через несколько дней (о, эти пресловутые несколько дней!) после переворота в Риме юго-восточный фронт рухнул окончательно, потому как итальянские солдаты толком не понимали, какому правительству подчиняться — королевскому в Риме, республиканскому на севере или только что созданному правительству Итальянского Коммунистического Союза. Аналогичные трудности испытывал итальянский флот — последняя более-менее боеспособная и могущественная сила, которая имела хоть какие-то (пусть и ничтожные) шансы перекрыть Отрантский пролив и остановить албанское нашествие. Поэтому флот главным образом патрулировал западное побережье Италии, обороняя его неизвестно от кого, а также перебрасывал в метрополию войска из заморских гарнизонов — из умиротворенной Испании, Ливии, Восточной Африки. К счастью, ни ливийцы, не так давно покоренные маршалом Грациани, ни далекие эфиопы еще не осознали масштабов катастрофы, обрушившейся на Италию, поэтому не спешили восставать и снова браться за оружие. Зато масштабы катастрофы должным образом оценила недобитая сицилийская мафия. На Сицилии была сорвана мобилизация и поставки продовольствия для армии, а самые смелые и наглые сицилийцы заговорили про независимость.

Империя буквально трещала по швам. Большой Фашистский Совет так и не сумел навести в столице порядок, поэтому в полном составе бежал из Рима. За ним последовали король и папа римский. Рим был объявлен открытым городом.

9 мая 1939 года в потрясенную итальянскую столицу вступили передовые части Албанской Народной Армии, сопровождаемые лояльными отрядами итальянских коммунистов. Нет, никогда Италия не знала подобного позора, а Албания — такой славы!!!

Это была великая победа. Албанские герои выиграли великую битву…

…но они пока еще не выиграли войну.

В ночь с 10 на 11 мая 1939 года северную границу Италии пересекли первые части германского вермахта. Небо над Италией почернело от сотен самолетов Люфтваффе. Покинули свои базы и направились к итальянским берегам корабли Кригсмарине.

Некоторое время спустя эта ночь войдет во все учебники истории.

Так началась Вторая Мировая Война.

* * *

В мае 1939 года над итальянцами смеялись даже по ту сторону Атлантического океана. Поэтому один из боссов итальянской мафии приказал отыскать в Нью-Йорке хоть каких-нибудь албанцев и хорошенько их поколотить. Разумеется, в Нью-Йорке были албанцы, потому что в Нью-Йорке можно найти кого угодно, но у итальянцев это почему-то не получилось. Тогда они по старой привычке напали на ирландцев. Это привело к очередной войне между преступными группировками, чем воспользовалось ФБР, успешно отправившее за решетку несколько главарей мафии.

Тем временем Греция и Югославия, слегка ошеломленные переменами в соседней Албании и ее военными победами по ту сторону пролива, объявили частичную скрытую мобилизацию, но не спешили вмешиваться в конфликт ни в каком виде. При этом югославские и греческие пограничники одновременно докладывали о событиях странных и сверхъестественных. Якобы всего за одну ночь на албанской стороне возникли новые укрепления, пограничные вышки, километры колючей проволоки, а кое-где даже поменялся ландшафт. Незначительно, но заметно — один холмик исчез, другой вырос, мелкий ручеек изменил течение, ну и все в таком роде. В приграничных районах были спешно завербованы несколько хорошо известных властям контрабандистов, которых уговорили послужить родине и отправили в Албанию на разведку. Назад не вернулся никто. Балканские горцы и крестьяне — народ суеверный, поэтому на вторую попытку добровольцев не нашлось. Так что югославские и греческие власти решили на данном этапе никаких потенциально опасных или провокационных действий не предпринимать. Удвоили охрану границ и принялись внимательно следить за событиями в Италии.

А там было на что посмотреть!

 

2. Рим — город жизни и смерти

Джузеппе вздрогнул, когда услышал за стеной голоса — вздрогнул, прислушался — и внезапно его лицо исказилось от ненависти. Комиссар Белуши никогда не видел его таким, хотя поводов для ненависти у Джузеппе было более чем достаточно. "Странно, — не вовремя задумался комиссар, — всех моих знакомых итальянцев звали Джузеппе…" Белуши отогнал прочь неуместные мысли и тоже прислушался. Язык походил на итальянский, но комиссар не понял ни слова. Он и по-итальянски не очень-то хорошо понимал. Диалект какой-то далекой провинции? Сардинцы, сицилийцы, северяне? Скорей всего, мало ли где фашисты набирают свое пушечное мясо… Тем временем Джузеппе жестом подозвал к себе Альберта. Молча достал из противогазной сумки гранату. Немецкий коммунист кивнул и сделал то же самое. Еще несколько молчаливых жестов. Комиссар Белуши и шедший вслед за ним товарищ Николай взяли на изготовку автоматы. Давно прошли те времена, когда албанцы не доверяли новейшее секретное оружие своим союзникам. В этом отряде все были равны. Раз-два-три — и гранаты одновременно полетели в дверной проем. Два взрыва слились в один, а мгновение спустя интербригадовцы ворвались в комнату и несколько раз перекрестили ее как длинными, так и короткими очередями. И все у них получилось — несколько секунд спустя все враги в этой комнате были мертвы.

— Грязные ублюдки, — Джузеппе перевернул ближайший труп и принялся внимательно рассматривать его нашивки. — Точно. Так я и знал. Но пасаран, путта мадре!!!

— Кто это? — поинтересовался албанский комиссар.

— Разве ты не понял? — удивился итальянец. — Это же испанцы. Франкисты из "Голубой дивизии". Сволочи. Не успели насладиться победой, как полезли в Италию вслед за своими немецкими дружками. Вы как хотите, а я этих гадов в плен брать не буду. У меня с ними старые счеты.

"Но пасаран…", — мысленно повторил Белуши. — "Но ведь один раз они уже прошли. Что, если пройдут снова?"

А ведь буквально несколько месяцев назад он бы ни за что не пустил в свою голову такие крамольные мысли. Война… война заметно изменила его взгляды на жизнь и положение вещей.

* * *

Товарищ Энвер Ходжа оказался совсем не таким великим полководцем, каким казался прежде. Он слишком понадеялся на свое чудесное оружие из будущего, растянул коммуникации, легкие победы над опереточной армией Муссолини и восстания коммунистов по всей Италии вскружили ему голову… а потом пришла расплата.

Нет, конечно, немецкое наступление никто не мог бы назвать легкой прогулкой. Нацисты меняли один албанский танк на пять-десять своих. Наверное, двадцать-тридцать самолетов Люфтваффе на один албанский, а то и больше. Кто их считал? И уж точно никто не считал бесконечных безликих пехотинцев в униформе серо-зеленого болотного цвета. Но Гитлер не собирался отступать. Проиграть каким-то албанцам?! Об этом не могло быть и речи. Поэтому фюрер посылал все новые и новые толпы своих солдат на албанские пулеметы. Итальянское пушечное мясо из ИСР и вовсе никто не считал, вследствие чего итальянцы нередко перебегали в противоположный лагерь. Так или иначе, на каком-то этапе албанцам стало не хватать патронов.

Маленький албанский флот сумел захватить господство в Южной Адриатике, но западные и южные моря были в руках немецко-фашистских союзников, поэтому они могли беспрепятственно перебрасывать подкрепления из африканских колоний и высаживать десанты где угодно на западном побережье Италии. К колониальным частям добавились наемники и добровольцы из Испании, Португалии, Марокко; даже ирландские фашисты и чернорубашечники Освальда Мосли решили принять участие в великом крестовом походе против коммунизма.

Что ж, их было кому встретить. Помимо собственно албанцев и красных итальянцев в борьбе приняли участие беглые испанские республиканцы и проигравшие интербригадовцы — проигравшие, но не побежденные. Окольными путями со всего мира они добирались до Италии и вступали в бой. Кроме того, товарищ Сталин окончательно решил, что Албанская Партия Труда стоит на твердых марксистско-ленинских позициях, поэтому всевозможная помощь и отряды добровольцев начали прибывать из Советского Союза. Увы, их было откровенно недостаточно…

Что же касается великих держав Запада и малых держав Востока — Англия, Франция, Греция, Югославия — то они продолжали упорно твердить о своем нейтралитете. Разве что французы закрывали глаза на массовое бегство интербригадовцев и республиканцев из лагерей на юге Франции. Правительство Муссолини заявило по этому поводу решительный протест, но в Париже над ним только посмеялись. И то хлеб.

Кроме всевозможных проблем на фронте как-то сами собой образовались проблемы в тылу. Энтузиазм народных масс, вспыхнувший было в свете провозглашения Итальянской Советской Республики, постепенно сошел на нет. Конечно, это здорово, когда в твой родной город или деревню приходят вооруженные люди с красными повязками и на главной площади вниз головой вешают продажного мэра или губернатора-фашиста, укравшего половину провинции. Но когда те же самые люди требуют поделиться урожаем (желательно всем) или забирают и младших и старших сыновей в новорожденную армию народной республики — тут уже не до коммунизма, тем более военного, тем более с албанским акцентом. Никто и глазом не успел моргнуть, как в советско-албанском тылу вспыхнули кулацкие восстания; Апулия и Калабрия по ночам стреляли из обрезов и казалось дождаться не могли немецко-фашистских "освободителей"; советское итальянское правительство стремительно впало в левый уклон и строительство социализма на отдельно взятом полуострове забуксовало до полной остановки. Все было плохо; а потом стало еще хуже.

Кольцо окружения вокруг Рима замкнулось в последних числах июля. Из Тираны пришел последний приказ — "сражайтесь до последнего патрона". Еще несколько очагов обороны были организованы в Южной Италии, но даже товарищ Ходжа смирился с очевидным фактом — Италию не удержать. У окруженных отрядов и гарнизонов была только одна задача — потянуть время, пока основные части албанской армии завершат эвакуацию на родную землю. Первой поле боя покинула чудесная албанская авиация, и поэтому господство в небе над Вечным Городом захватили немецко-фашистские бомбардировщики. Когда им, а также гитлеровским артиллеристам надоело утюжить практически беззащитную столицу, в Рим вошла первая волна пехотинцев и танков.

До конца войны было далеко, но эта битва была проиграна.

Пусть даже не все в это верили.

* * *

— В этот раз у них ничего не получится, — уверенно заявил Джузеппе, когда маленький отряд остановился на привал. — В этот раз они не пройдут.

Но далеко не все товарищи разделяли его уверенность.

— "Gromami jader na mramor Rima…" — пробормотал стоявший у окна Николай. — Не так я себе это представлял.

Они расположились на отдых на последнем этаже фешенебельного отеля, давно покинутого прислугой и обитателями. Отсюда открывался прекрасный вид на Вечный Город… прекрасный ли? Повсюду, куда не бросишь взгляд, над древней имперской столицей поднимались столбы дыма — над Колизеем и замком Святого Ангела, над термами Диоклетиана и Piazza dell'Esedra, над Палатинским холмом и Palazzo del Quirinale. Рим если и не пал, то собирался пасть в ближайшие часы, и это падение обещало быть самым громким за неполные двадцать семь веков его истории.

— Ну и черт с ним, — неожиданно зло прошипел Джузеппе, проследив за взглядом товарища. — La ragione tuona nel suo cratere, е l'eruzione finale. Del passato facciamo tabula rasa! После победы мы все выстроим заново — еще лучше, еще краше!

— Меня изумляет подобное равнодушие, — неожиданно заговорил до сих пор молчавший Джеймс. Никто не мог понять, из какой англоязычной страны приехал этот парень — Британия, Америка, Австралия? — да какая разница. Здесь не было принято задавать такие вопросы. — Это ведь не памятники старого мира. Это просто памятники. Они должны принадлежать народу — я хотел сказать, всем народам, всему человечеству. Не памятники царям и тиранам, а память об искусстве древних мастеров. Та самая память, которую стремятся уничтожить фашисты. Вот почему мы сражаемся. Потому что они собираются уничтожить все доброе и прекрасное в этом мире. И кто их остановит, если не мы?

— Доберешься как-нибудь до Москвы или Питера — эта речь будет иметь огромный успех, — усмехнулся Николай. — Вот это самое, про память древних мастеров. Жаль, меня там не будет.

— Почему? — спокойно поинтересовался Джеймс.

— А я туда не вернусь, даже если выживу, — теперь пришла очередь Николая исказить лицо в приступе злобы. — Пока этот ублюдок в Кремле сидит…

— Да как ты смеешь про товарища Сталина!!! — немедленно взорвался горячий Джузеппе. — Да я тебя за такое…

— Спокойно, товарищи, спокойно, — привстал комиссар Белуши. — Сейчас не время для подобных политических разногласий. Они только играют на руку фашистам…

— И не в первый раз, — неожиданно охотно согласился Николай. — Вот и в Испании точно так было. Одни за Сталина, другие за Троцкого. А в это время франкисты уже вступали в Мадрид. А когда мы вернулись из Испании, на нас все и свалили. Этот работал на три вражеские разведки, этот на четыре, а этот на пять… Успешно закончил кафедру романских языков — агент шести разведок, не меньше!

— Враги маскируются… — начал было Джузеппе.

— Я, по-твоему, тоже маскировался?! — рявкнул Николай. — Я прямо на твоих глазах убил больше фашистов, чем бойцов в нашем отряде! Зачем? Чтобы втереться тебе в доверие?! Да кому ты нужен?!

— Нет, конечно, — промямлил итальянец, — ты не враг, не предатель, просто дурак…

— Спасибо на добром слове, — расхохотался русский, — объяснишь это следователям в Москве — если когда-нибудь туда доберешься. Не забудь только и сам дураком прикинуться — может быть, тогда не сразу расстреляют. Отправят на очередной фронт мировой революции. Вот как меня отправили. Спасибо товарищу Ходже за наше счастливое детство и светлое будущее! Что скажешь, Белуши?

Албанский комиссар не ответил, погруженный в собственные невеселые мысли. Его положение мало чем отличалось от ситуации, в которой оказался русский товарищ. Когда непобедимая Народная Армия принялась терпеть одно поражение за другим и даже отступать, товарищ Ходжа пришел в ярость. Не менее дюжины албанских генералов отправились к ближайшей стенке. И среди них — сам товарищ Мехмет Шеху! Самый преданный и верный солдат албанской революции, один из величайших албанских полководцев, правая рука товарища Энвера! Если даже Шеху оказался предателем, то что сделают на родине с простым комиссаром Белуши? Ему не было смысла возвращаться. Смерть ждала его по обе стороны баррикад. Уж лучше погибнуть здесь от рук фашистов и стать героем — партия любит мертвых героев. Им можно ставить памятники — ха, памятники! — называть в их честь корабли и школы, изучать их наследие — там, за гробом, они не представляют никакой опасности…

— Но если так — за что мы сражаемся?

Комиссар Белуши даже не заметил, как произнес эти слова вслух.

— За меньшее зло, — немедленно отозвался Джеймс. — Я давно это понял. Не спорьте. Так надо. Таков был изначальный план.

— Хватит болтать, — пробурчал Николай. — Нам пора. Слышите?

Они прислушались. Голос доносился издалека; и сперва ничего нельзя было разобрать, но постепенно он становился все громче, четче и яснее.

— Lupa Romana, — сплюнул Джузеппе. — Римская волчица.

— О чем она говорит? — полюбопытствовал Джеймс, хуже других понимавший по-албански.

Комиссар Белуши принялся старательно переводить. Всего несколько месяцев назад он бы не посмел это сделать, но, как уже было сказано прежде, война заметно изменила его взгляды на жизнь и положение вещей.

— Солдаты и командиры Албанской Народной Армии! К вам обращается голос свободной Европы! Прислушайтесь к нему! Прислушайтесь, пока еще не поздно! Вспомните своих погибших товарищей. За что они сражались? За что они погибли? Быть может, они защищали родину от смертельного врага? Защищали свой дом, свою семью, своих любимых? Нет и еще раз нет! Они погибли на чужой земле, на чужой войне, куда отправились по злой воле чужого правителя и чуждого им порядка. Они погибли за власть евреев и комиссаров…

Все присутствовавшие в комнате машинально повернулись к Белуши, но комиссар только пожал плечами и продолжил переводить:

— Не за Албанию, а за Россию. Не за Албанию, а за Сталина. Не повторяйте их ошибок. Остановитесь, пока не поздно. Уходите из Италии. Возвращайтесь домой…

— Запись откровенно устарела, — заметил Джеймс. — Албанская армия и так уходит.

— Конечно, — усмехнулся из своего угла Альберт, — ведь это же немцы. Мне ли не знать. Они получили приказ и будут крутить эту пластинку до последнего, даже не понимая смысла слов.

— Хм, — продолжал Джеймс, — какой красивый голос. В другое время и на другом фронте я бы охотно сдался ей в плен. Кто-нибудь в курсе, кто эта милая дама?

— Да какая разница, — снова пожал плечами Белуши. — При старом режиме немало албанских девушек перебрались в Италию, чтобы заработать себе на хлеб… тем или иным способом. Эта пошла дальше остальных — и зашла слишком далеко. Ничего, в один прекрасный день мы до нее доберемся…

— Нет страны сильнее Турции, — тем временем принялся напевать звонкий девичий голос за окном, — нет воина сильнее Скандербега! И слава его так велика, что забыл родные он края…

"Врешь, сука, — подумал Белуши. — Мы ничего не забыли. У нас длинная память".

— Нам пора, — повторил Николай. — Ведите нас, товарищ комиссар.

И комиссар не стал с ним спорить.

* * *

Черные танки с белыми крестами на башнях один за другим осторожно выползали на площадь. Сопровождавшие их пехотинцы столь же настороженно посматривали как по сторонам, так и себе под ноги. В этих развалинах сам дьявол ногу сломит. На этот раз не испанские или британские легионеры, а отборные сливки германского вермахта. Судя по всему, уже успевшие одержать немало побед на этой войне. Уткнувшийся в бинокль комиссар Белуши отчетливо видел, что добрая половина немецких гренадеров вооружена трофейными албанскими автоматами и карабинами. "Прямо как американцы во Вьетнаме", — некстати вспомнил комиссар. Репродуктор, установленный на головном танке, продолжал негромко проигрывать всю ту же заезженную пластинку — "Нет страны сильнее Турции, нет воина сильнее Скандербега…" Шедший впереди унтер-офицер внезапно остановился, вскинул трофейный АК-47 и прицелился. Ему показалось какое-то движение среди живописных руин, окружавших площадь… нет, похоже, что действительно показалось.

Показалось, потому что противник затаился совсем в другом месте.

— Целься в хвостовой, — прошептал комиссар.

— Сам знаю, не дурак, — огрызнулся Франсуа. Никакой дисциплины, никакого почтения к званиям и авторитетам. Типичный анархист. Но француз был лучшим в отряде стрелком из РПГ, поэтому ему прощалось многое. Франсуа задержал дыхание и нажал на спусковой крючок. Выстрел — короткий полет — и прямое попадание! Советский РПГ создавался для борьбы с куда более серьезными танками, поэтому немецкий "панцер-2" оказался для него легкой добычей. Пробило чуть ли не навылет. Из танка повалил дым и один чудом уцелевший танкист.

— Перезаряжай! — радостно завопил комиссар, и на этот раз Франсуа не стал спорить. И сделал он это так быстро, что немцы даже не успели опомниться. Увы, и еще раз увы — на сей раз анархист промахнулся. Снаряд только царапнул по башне головного "панцера" и взорвался в груде битого камня на той стороне площади. Даже репродуктор не задел — "Солдаты и командиры Албанской армии!.." Самое время для очередного "увы" — это был последний снаряд к РПГ, поэтому француз с сожалением отбросил бесполезную трубу в сторону и схватился за автомат. Пули с двух сторон засвистели почти одновременно. Унтер с трофейным автоматом упал первым — в него целились одновременно три интербригадовца.

— Меняем позицию! — прокричал комиссар, едва отгремели первые залпы и опустели первые магазины. Потому что к этому времени башни как минимум двух немецких танков развернулись в их сторону и открыли огонь. К счастью, это были всего лишь малокалиберные автоматические пушки. Безусловно смертельные для людей, но не всемогущие в свежих римских развалинах. От них можно было найти защиту.

— Не позволяйте им уйти! — завопил офицер, затаившийся где-то в хвосте немецкой колонны. Панцергренадеры послушно запрыгали по камням и попали под огонь ручного пулемета, которым управлял Николай. Несколько солдат остались лежать на битом кирпиче, остальные поспешили отступить и укрылись за уцелевшими танками. Теперь пришла очередь интербригадовцев перейти в наступление. Военное искусство заключалось в том, чтобы подобраться поближе, оставаясь в мертвой зоне огня немецких танков, а потом забросать немецкую колонну гранатами. Первый бросок прошел более-менее успешно, но тут на площадь вырвались еще две германские машины — на сей раз не танки, а полугусеничные бронетранспортеры. Водитель головного БТР был совсем безбашеный, потому что даже не собирался тормозить. Машина на полной скорости взлетела на ближайший холм из битого камня и кирпича. Гренадеры, сидевшие в кузове, оказались на высоте во всех смыслах этого слова и принялись поливать албано-коммунистов длинными очередями. Белуши видел, как упал Джузеппе, сраженный многочисленными выстрелами; как погибли Альберт и Франсуа. Он не знал, что случилось с Николаем и Джеймсом, но у комиссара не было времени размышлять о судьбе товарищей, потому что пришла его очередь. Немецкая пуля пробила ногу выше колена, и Белуши упал на разбитый асфальт тротуара с высоты примерно второго этажа. Вот и все, подумал он. Судя по голосам и топоту ног, враги были где-то совсем рядом. Ходили слухи, что немцы охотно берут албанцев в плен — потому что хотят разобраться, откуда на белый свет явилась столь могущественная красная Албания — но комиссар сдаваться в плен не собирался. Автомат потерялся где-то наверху, поэтому Белуши потянулся за пистолетом. Едва он расстегнул кобуру, как за спиной послышался лязг гусениц. Обошли с двух сторон?

Нет, понял комиссар, перекатившись на другой бок. Этот огромный танк с красной звездой на башне — это не фашисты. Это албанский Т-59! Чудом уцелевший после фашистских бомбардировок, затаившийся где-то в развалинах и дождавшийся удобного момента!

Первый же выстрел превратил головной панцер в груду пылающего металлолома. Вместе с репродуктором — наконец-то эта сука заткнулась! Следовавший за ним германский танк резко сдал назад, одновременно открывая огонь из бортовой пушки. Все равно что слону дробина — комиссар ясно видел, как 20-миллиметровые снаряды высекают искры из албанской брони, на большее они способны не были. Второй выстрел албанского танка — и вторая цель уничтожена.

— Ага! — радостно закричал Белуши. — Нет страны сильнее Турции! Jetoni Shqipеrinе! Албания стронг!!!

Вслед за пушкой загрохотал установленный на танке крупнокалиберный пулемет. С того места, где он лежал, комиссар не мог видеть стрелка, но видел результаты его работы. Тяжелые пули дырявили панцергренадеров, отрывали им руки, ноги, головы и вообще разрывали на куски. Еще один выстрел албанской пушки — и немецкий БТР, пытавшийся незаметно ускользнуть с поля боя, опрокинулся на бок в облаке пыли, дыма и пламени.

— Не пройдут! — вне себя от восторга кричал комиссар. — Не пройдут! Не пройдут!!!

Умом он понимал, что так не может продолжаться до бесконечности, но сердце подсказывало другое. Сердце отказывалось верить в поражение, даже когда вокруг него стали рваться то ли авиабомбы, то ли снаряды дальнобойной артиллерии — а скорей всего, и те, и другие вместе. Обезумевший от ужаса командир панцергренадеров одновременно вызвал на себя батарейный огонь и авиаудар. Только бы проклятый албанский танк заткнулся. Комиссару не довелось это увидеть — очередной германский снаряд, разорвавшийся неподалеку, накрыл его ударной волной и милостиво лишил сознания. На какое-то время.

* * *

Белуши очнулся неизвестно сколько часов спустя от того, что кто-то довольно грубо хлестал его по щекам. Комиссар открыл глаза и добросовестно простонал. К немалому своему удивлению, он сразу узнал стоявшего над ним солдата в фельдграу. Это был тот самый немецкий унтер, шедший в голове колонны с трофейным АК-47. Как ему удалось уцелеть?! Нет, не может быть. Да и с чего он взял, что это тот же самый фашист? Он же смотрел на него всего несколько секунд. Просто похож. Все они на одно лицо…

— Этот еще жив! — тем временем крикнул немец, повернувшись к кому-то у себя за спиной. — Тащите носилки!

— Какие еще носилки?! — прозвучало в ответ. — Добей эту красную сволочь!

— Ты болван, Фридрих! — рявкнул унтер. — У нас приказ! Брать пленных при любой возможности! А если он окажется важной шишкой — еще и отпуск за него получим! Тащи носилки! Бегом!!!

Комиссар Белуши тем временем осмотрелся по сторонам. Обгоревший корпус Т-59 возвышался справа от него. Все-таки попали… Больше вокруг ничего интересного не было. Все тот же битый камень с кирпичом, слегка перемешанный. Было неудобно лежать — что твердое упиралось в поясницу — и комиссар понял, что все еще лежит на своем пистолете. Правая рука была в очень плохом состоянии — то ли сломана, то ли вообще оторвана, комиссар так и не понял, но с левой все было в порядке. Белуши дождался, пока сразу четыре немца приподнимут его, чтобы положить на носилки и вцепился в рукоятку старого доброго ТТ. Он даже не стал произносить традиционную драматическую фразу, типа "Хрен тебе, а не отпуск" или, например, "Отпуск проведешь в преисподней, там тепло". Просто молча выстрелил в ближайшего гренадера. И так несколько раз подряд.

* * *

12 августа в Рим прибыл великий фюрер Адольф Гитлер собственной персоной, сопровождаемый Бенито Муссолини, лицо которого напоминало пресловутую морду побитой собаки. Сопровождаемые ордой телохранителей и толпой иностранных журналистов, великие вожди несколько часов бродили по усмиренному городу. Журналисты непрерывно щелкали затворами фотоаппаратов и жужжали кинокамерами.

— Снимайте, снимайте, синьоры и синьорины, — едва не плакал Муссолини. — Это должен увидеть весь мир! Вы только посмотрите, что они сделали с моей несчастной столицей! О, мой бедный Рим! Готы Алариха не решились на подобное, вандалы и само время пощадили его, но не эти варвары! Эти омерзительные ублюдки…

— Да-да, — поспешно подхватил Гитлер, прежде чем Муссолини скажет что-нибудь такое, о чем ему придется пожалеть, — эти албанские недочеловеки, эти проклятые большевики! Весь мир должен увидеть ужасы и преступления коммунизма! О, как дорого они заплатят за это! Вы только подумайте, господа, если так они поступили с Римом — то что они сделают с вашими столицами?! Только великая и сильная Германия может защитить Европу от большевизма, поэтому вся Европа — весь мир! — должны поддержать Герма…

И на этот самом месте, вопреки всем правилам грамматики, фюрер завершил свою внеочередную пафосную речь, потому что пуля попала ему прямо в голову. Это было настолько невероятно, что даже окружавшие Гитлера телохранители, в том числе бывалые и опытные бойцы СС, на несколько мгновений превратились в потрясенные соляные столбы. Тем временем прозвучал второй выстрел — на первый взгляд, не менее удачный — потому что Бенито Муссолини с протяжным стоном схватился за голову и осел на землю. Этот выстрел и вывел телохранителей из состояния шока.

— Там, там, на втором этаже! — завопил один из них, открывая огонь из автомата. К нему присоединились остальные, и вот уже чертова дюжина стволов принялась длинными очередями поливать полуразрушенный дом на другой стороне улицы. Иностранные журналисты с визгом бросились в разные стороны. Почему — непонятно, никто в них не стрелял и никто не преследовал.

Целая бригада отборных военных врачей (ее держали неподалеку на всякий случай — но не такой случай!), прибывшая на место происшествия через несколько минут, констатировала смерть фюрера. Муссолини, в свою очередь, остался жив и почти здоров — вторая пуля всего лишь царапнула по его лысому черепу.

Тем временем изрядно облажавшиеся телохранители Гитлера ворвались в дом, откуда велся огонь и тщательно его прочесали. Таинственный снайпер исчез в неизвестном направлении. На втором этаже лежала винтовка с оптическим прицелом — самая обычная итальянская винтовка системы Манлихер-Каркано, модель М-91, калибра 6.5 мм. Итальянские военные заводы, должно быть, выпустили миллионы таких винтовок, и в этой войне из них стреляли по обе стороны фронта. Немцы понятия не имели, что из точно такой же трофейной итальянской винтовки, в далеком альтернативном будущем, 22 ноября 1963 года, в городе Даллас, штат Техас, бывший морской пехотинец по имени Ли Харви Освальд стрелял в 35-го президента США Джона Ф.Кеннеди. Поэтому никто из телохранителей не смог оценить иронию. История — хитрая сука, особенно если она повторяется дважды!

Первым из прочих германских вождей на место преступления прибыл Гиммлер. Пять минут спустя он приказал расстрелять телохранителей-неудачников на ближайшем пустыре. Кому они вообще нужны, если не сумели уберечь любимого фюрера?!

Несколько часов спустя новым канцлером Германского Рейха, вождем НСДАП и главнокомандующим вооруженными силами, согласно завещанию фюрера был провозглашен рейхсмаршал Герман Геринг. Все остальные рейхсмаршалы и рейхсфюреры поспешили поздравить нового фюрера и присягнуть ему на верность. Разумеется, каждый из них считал себя куда более достойным наследником покойного Адольфа, но никто не спешил начинать борьбу за власть прямо здесь и сейчас. "Эта война идет не очень удачно, — размышляли рейхсфюреры и партайгеноссе, — поэтому пусть добродушный толстяк Герман пока погреет трон, поиграется в великого полководца, совершит все возможные ошибки… а там и наше время придет".

Геринг произнес торжественную инаугурационную речь, которую транслировали все радиостанции Рейха. Среди прочего новый лидер германской нации поклялся страшно отомстить красным албанским бандитам за смерть любимого фюрера, а также раздавить гидру албанского коммунизма прямо в ее логове. И все такое прочее.

В завоеванный Рим из-за границы вернулся папа римский и отслужил торжественный молебен во славу немецко-фашистского оружия. Король Виктор-Эммануил решил не возвращаться, потому что Муссолини не простил ему предательства и твердо пообещал, что для такого случая готов купить гильотину даже у французов, не говоря уже о более дружественных нациях. Ближайшие сподвижники предлагали королю отправиться в африканские колонии, где можно было рассчитывать на поддержку королевской армии, но Виктор-Эммануил не решился погружать изрядно пострадавшую империю в пучину новой гражданской войны и уехал в Америку. Великолепный дуче, в свою очередь, некоторое время размышлял о том, как обустроить Италию, лишенную монарха. Сначала он собирался окончательно оформить и правильно организовать поспешно созданную на севере Социальную Республику, и распространить ее институты на всю империю. Но очень скоро передумал. "Если есть империя, — здраво рассудил Муссолини, — то должен быть и император. И кто будет императором, если не я?!" Не исключено, что эти мысли стали посещать Бенито после того самого ранения в голову.

Папа римский Пий Двенадцатый, изрядно потрясенный событиями последних месяцев, не решил спорить с окончательно спятившим диктатором и охотно согласился короновать его в одном из чудом уцелевших римских соборов, как Бенедиктуса Первого, Императора Римлян, Победоносного, Италийского. Абиссинского, Сицилийского, Албанского, Триполитанского, и прочая, прочая, прочая. После коронации новоявленный император торжественно проехал по более-менее расчищенным улицам столицы в открытом белоснежном лимузине. Вдоль дороги стояли фашистские легионеры в позолоченных шлемах и многочисленные граждане, которые забрасывали императора цветами. Некоторые из них даже делали это искренне.

Разумеется, коронация Муссолини обеспечила карикатуристов всех газет мира за пределами Италии работой на несколько месяцев вперед.

И, конечно же, истинными властелинами Италии в эти дни были немцы. На имперскую коронацию им было как-то наплевать, их занимали куда более важные проблемы. Во второй половине августа последние батальоны албанцев и лояльных им итальянских коммунистов покинули Южную Италию, и на их место немедленно пришли части вермахта. Некоторое время ушло на обустройство новых позиций и складирование богатых трофеев, всю суть и смысл которых текущим победителям еще только предстояло понять и осознать.

Да, германцы выиграли битву за Италию, но они пока не выиграли войну.

В ночь с 31 августа на 1 сентября 1939 тысячи самолетов с крестами на крыльях поднялись с аэродромов Южной Италии и направились на восток.

Так началось одно из величайших воздушных сражений в истории человечества, которое вошло в ту же самую историю как Битва за Албанию.

 

3. Черный Орел

Предисловие от переводчика.

"Черный орел" — новый роман прогрессивного итальянского писателя Дэнни Абинетто, лауреата Сталинской, Ленинской, Нобелевской и Гонкуровской премии по литературе, посвящен одному из самых трагических эпизодов современной истории — немецко-фашистской агрессии против героического албанского народа. С пугающей откровенностью и хладнокровной беспристрастностью автор вскрывает глубинные пороки и неприкрытые язвы бесчеловечной фашистской военной машины, созданной, согласно решениям XXIII съезда КПСС, с одной-единственной целью — нести смерть и порабощение свободолюбивым народам планеты, вставшим на коммунистический путь развития. В настоящем сборнике вашему вниманию предлагаются избранные главы. На русском языке публикуются впервые.

Вместо эпиграфа:

"Никогда ещё в истории человеческих конфликтов столь многие не были обязаны столь немногим".

Товарищ Энвер Ходжа, первый секретарь Албанской Партии Труда, президент Албанской Народной Социалистической Республики.

* * *

Как только в ангаре появился генерал-легат Себастьяно, немедленно наступила тишина.

— Смирно! — скомандовал дежурный офицер. — Равнение на середину!

Все присутствовавшие пилоты послушно замерли в строю и уставились на генерала, к тому времени успевшего подняться на грузовик-подвозчик боеприпасов, превращенный в импровизированную трибуну. Джанкарло Себастьяно окинул ангар орлиным взором и удовлетворенно кивнул. Некоторые пилоты машинально кивнули в ответ. Себастьяно был популярен среди офицеров воздушного корпуса — герой Испании и Абиссинии, обласканный самим дуче… то есть уже не дуче, вовремя вспомнил лейтенант Орландо Висконти, один из многих, стоявших в строю.

Генерал Себастьяно откашлялся и набрал в грудь побольше воздуха.

— Солдаты и офицеры Aeronautica Imperiale! — бесстрастное эхо многократно отразило голос генерала от стен и ворот ангара. — Сыновья и дочери Италии!..

Да, в ангаре было немало девушек в военной форме. Согласно официальной имперской пропаганде — для поднятия боевого духа и демонстрации непоколебимого единства нации. Реальные причины были куда более прозаичны. Потери были просто чудовищны. Число дезертиров превысило всякие разумные границы. Все офицеры, в свое время вставшие на сторону Большого Фашистского Совета, прошли через железную мясорубку репрессий. И пусть казнили только самых высокопоставленных из них, все остальные были разжалованы и отправились искупать вину перед вождем и Италией в штрафные пехотные легионы. Муссолини поклялся, что пока он жив, никто из этих предателей больше не получит штурвал самолета.

— …Защитники Новой Римской Империи! — продолжал генерал. — Наши доблестные союзники! Воины христианской Европы! Слушайте, слушайте! Четыре с половиной месяца назад презренные албанские варвары нарушили наши границы и вторглись в священные пределы отечества! Будем честны перед самими собой — мы оказались не готовы. Горько признавать и трудно произносить, но мы даже потерпели несколько поражений. Но врагам не удалось нас сломить! Мы сумели извлечь правильные уроки из временных неудач и повернули вспять стальное колесо истории! Под руководством нашего великого императора и с некоторой помощью доблестных союзников…

"Некоторой помощью?!" Итальянские офицеры машинально покосились на правый фланг, где построились иностранные добровольцы — немцы, британцы и другие. Но иностранцы продолжали невозмутимо стоять по стойке "смирно".

— …мы вышвырнули варваров прочь с нашей древней земли! Великая победа, синьоры и синьорины! Мы выиграли эту битву! Но время для праздничных пиров и торжественных парадов пока не пришло — прежде мы должны выиграть войну. И сегодня мы сделаем еще один шаг к окончательной победе. Настал час расплаты и день возмездия! Сегодня империя нанесет ответный удар!

— Viva il Duce! Viva Italia!!! — немедленно отозвались легионеры, еще не привыкшие к новому титулу своего властелина. Но генерал Себастьяно сделал вид, что ничего не заметил.

— Ступайте и сражайтесь! Ничего не бойтесь! Вся Италия — вся Европа — весь мир смотрит на вас! Форца Италия! За Императора!!!

— Per l'Imperatore! — прозвучало в ответ. На сей раз лозунг был правильный.

— Да, и вот что еще… — генерал сделал небольшую, но многозначительную паузу. — Не верьте лживым слухам, которые говорят про албанское чудо-оружие. Это все наглая коммунистическая пропаганда. Никакого чудо-оружия не существует. Всего лишь несколько новых русских самолетов. Мы уже встречались с такими в Испании. И мы все помним, чем закончилась Испанская война. — Еще одна многозначительная пауза. — Мы ее выиграли!!!

Легионеры снова покосились на правый фланг, где кроме англичан и немцев торчали гости из Испании. Но испанцы, к их удивлению, только благожелательно кивали.

— А вот другой слух, — печально вздохнул Себастьяно, — к сожалению, является чистой правдой. Скорей всего, вам придется встретить в бою итальянские самолета. Да, именно так, синьоры и синьорины. Но пусть вас не смущают знакомые силуэты. Обратите самое пристальное внимание на опознавательные знаки — и вы узрите красные пентаграммы; и тогда вы поймете, что их пилотируют предатели, албанские рабы, которые потеряли право называться итальянцами. Не давайте им пощады. Убивайте их всех. Пленных не брать!!!

"А это вообще возможно? — изумился Орландо Висконти. — Брать пленных в воздушном бою?!"

— За Императора!!!

— ЗА ИМПЕРАТОРА!!!

— По машинам, дамы и господа. Нас ждут великие дела!

Но по машинам они разбежались не сразу. Предстоял еще один последний инструктаж у командира эскадрильи. Впрочем, он не сказал почти ничего нового:

— Смотрите в оба. Прикрывайте наши бомбардировщики любой ценой. Обращайте внимание на опознавательные знаки и не подпускайте предателей слишком близко. Надеюсь, вы хорошо запомнили, как выглядят новые самолеты германских Люфтваффе и других наших союзников. Не перепутайте их с новыми русскими машинами. С нами бог! Форца Италия! За Императора!

— Кто угощает сегодня вечером? — не мог не спросить Джон Кеннистон, британский доброволец из фашистского легиона Мосли. По-итальянски он говорил слишком хорошо для англичанина. Неудивительно — перед войной Кеннистон провел несколько лет во Флоренции, где подобно тысячам других прогнивших английских аристократов приобщался к древней итальянской культуре.

— Угощает тот, кто вернется первым, — немедленно отозвалась Альба. Эта высокая черноволосая колонистка из Триполитании появилась в отряде совсем недавно. — Когда я приземлюсь, то хочу видеть накрытый стол!

— Обычно угощает тот, кто сбил меньше всего врагов, — неуверенно возразил Джеймс, еще один британский легионер. Или американский? Никто толком не знал, из какой англоязычной страны прибыл этот парень.

— Тот, кто вернется первым, — упрямо повторила Альба.

— Тот, кто вообще вернется, — неожиданно заговорил лейтенант Куросима. Редкий зверь, настоящий японец — скорей всего, единственный японец в итальянском воздушном флоте, в котором в эти дни, казалось, собрались фашисты со всего мира. В соседней эскадре, например, служил китаец-чанкайшист. "Как странно, — подумал Висконти. — Когда они вернутся в свою родную Азию, то снова будут стрелять друг друга. А здесь — собираются сражаться плечом к плечу. Против общего врага! Против смертельного врага всего цивилизованного мира — против большевиков!"

— Угощает тот, кто вообще вернется, — продолжал Куросима. — Но вернутся далеко не все. Многим из нас сегодня предстоит погибнуть с честью…

— Опять ты со своими самурайскими глупостями, — усмехнулся Кеннистон, но японец даже не обиделся. Только печально улыбнулся и задумался о чем-то своем. Возможно, о красных плодах сакуры, прямо сейчас расцветающих в его каменном саду на берегу озера где-то в далекой Японии…

— По машинам! — повторил приказ командир эскадры, и на сей раз ему не пришлось повторять дважды.

Через пять минут все самолеты эскадры поднялись в воздух и отправились на восток, чтобы принять участие в титанической битве. Но никакой битвы в тот день не было.

Была бойня.

Орландо Висконти очень смутно помнил, как вокруг него один за другим погибали имперские истребители, пилоты которых даже не успели рассмотреть врага; как падали камнем вниз итальянские бомбардировщики, охваченные огнем; как разрывался эфир от безумных воплей страха и ужаса погибающих легионеров.

— Справа! Справа! СПРАВА!

— НЕТ — НЕТ- НЕТ!

— АааааааааааааааааААААААААААААаааааа!

— Форца Италияяяяяяяяяяяяяя!

— За Императорааааааааааааааааааааа.

— За председателя!!! — а это кричали албанцы.

— Сволочи! Они убили Кенни!

— Сволочи! Албанские ублюдки!

— БАНЗАЙ! Банзззззззззззззз…бздщщщщщщ!

О том, как он дотянул свой подбитый самолет до итальянского берега, Висконти и вовсе не помнил. Очнулся уже в воздухе, покачиваясь под куполом парашюта. Его дымящийся "капрони" пылающим болидом стремился к земле, пока не погас в бурных волнах Адриатического моря. Лейтенант Висконти не выдержал и в последний момент отвернулся. В его глазах стояли слезы.

Довольно удачно приземлившись на кукурузное поле и отцепившись от парашюта, он первым делом увидел двух солдат в итальянских мундирах, бегущих ему навстречу.

— Ну, слава богу! — с чувством воскликнул Висконти. — Отведите меня к своему коман…

Ему не позволили договорить. Солдат, подбежавший первым, развернул свой карабин дулом к себе и от всей души угостил Висконти прикладом в лицо. Только каким-то чудом Орландо не потерял сознание, но потерял всякую возможность сопротивляться и потому сохранял полное безучастие, пока карабинеры тащили его куда-то в неизвестном направлении. Некоторое время спустя Висконти предстал перед очами откровенно скучавшего капитана из военной полиции.

— Фамилия, имя, звание? — скучным голосом спросил капитан.

— Лейтенант Орландо Висконти, имперский воздушный флот, — заплетающимся языком пробормотал молодой пилот.

— Так и запишем, — устало кивнул офицер, — настоящее имя вражеский шпион назвать отказался. Ладно, нечего с ним возиться. Расстрелять.

— Что? — нередко в таких ситуациях люди теряют дар речи, но у Висконти получилось с точностью наоборот. — Какой еще шпион?! Вы с ума сошли, капитан!

— Точно, шпион, — поддакнул один из карабинеров. — Вы только полюбуйтесь на его акцент, синьор капитан!

— Какой еще акцент? — взревел Висконти. — Я ломбардец! Это ты говоришь с акцентом, калабрийская деревенщина!

— Упрямый шпион признался, не признается, — констатировал капитан и повернулся к своим солдатам. — Вы еще здесь? Я же сказал — расстрелять!

— Так точно, синьор капитан! — дружно отозвались карабинеры. — Пошли, шпион. Тут недалеко…

— Постойте, постойте! — Висконти просто не мог поверить, что это происходит с ним. Это какое-то безумие. Нужно срочно найти выход. Немедленно. Нет, если он будет и дальше отрицать свою вину, его просто не станут слушать. Надо попробовать что-нибудь другое… — Выслушайте же меня! Допустим, я действительно шпион…

— Допустим, — неожиданно охотно кивнул капитан.

— Разве вы не должны поступить со мной, как с вражеским шпионом? — торопливо продолжал Висконти. — Как следует допросить — узнать все мои секретные планы, явки, пароли, адреса конспиративных квартир и имена сообщников…

— Возможно, — снова кивнул капитан, в глазах которого, как показалось Орландо, на какое-то мгновение мелькнул неподдельный интерес. — Скорей всего, так бы мы и поступили. Если бы ты один такой был. Но вас же здесь сотни бродят. Тысячи! Надоели… Как же вы мне надоели… — к изумлению Висконти, капитан крепко зажмурился и утопил свое лицо в ладонях. — Видеть вас больше не могу. Как вы мне все надоели… Вы еще здесь?! Я же сказал — увести его и расстрелять! Немедленно!!!

Карабинеры послушно подхватили подбитого летчика под мышки и потащили прочь.

Орландо Висконти был так ошеломлен, что больше не спорил и даже не думал сопротивляться. Сегодня утром он поднялся в небо, чтобы стать героем — живым или мертвым, но подобное развитие событий ему не могло привидеться даже в самом страшном ночном кошмаре. Погибнуть так глупо и нелепо, от рук своих же итальянцев, и не потому, что он струсил или предал — такое могло случиться даже с ним, а только потому, что какой-то тыловой крысе слишком скучно с ним разговаривать!!! Безумие, сумасшествие… Хотя… ничего странного в этом нет. В эти дни весь мир сошел с ума, а Италия сошла с ума больше всех. Несчастная, больная страна, которой правит окончательно спятивший самозванец, возомнивший себя новым римским императором…

— Ну ладно, хватит, — внезапно сказал один из карабинеров. — Становись там. Хочешь повязку на глаза? А, черт, нет у меня никакой повязки, кончились давным-давно… Ладно, и так сойдет. Если тебе очень страшно, можешь зажмуриться. Извини, сигарет не предлагаю, самому не хватает. Кстати, — спохватился карабинер, — а у тебя сигареты есть?! Зажигалка?! Давай, выворачивай карманы. Тебе уже не пригодятся, а нам — совсем наоборот.

— Я не курящий, — машинально отозвался Висконти. В памяти тем временем всплыли полузабытые строки из запрещенной при фашистском режиме книги того американского писателя, как его, Хэмингуэя? Что-то про итальянцев, которые очень любят расстреливать своих офицеров…

— Не курящий? Жаль, — искренне огорчился карабинер. — Ну, ладно. Что-нибудь еще? Священника у нас тоже нет. Письмо домой не хочешь написать? Не могу обещать, что мы его отправим, да и почта сейчас плохо работает… Последнее слово, может быть?

— Да хватит уже, — перебил его до сих пор молчавший второй карабинер, — опять капитан ругаться будет, сколько можно тянуть резину. Давай уже.

— Давай, — согласно кивнул первый карабинер. — Чья сейчас очередь? Твоя или моя?

— Да какая разница? — удивился второй. — Мне как-то все равно. Хочешь, я его пристрелю?

— Давай, — снова кивнул первый. — Подожди, только уши прикрою, в ушах уже звенит. — Он закинул винтовку за спину и прижал ладони к ушам. — Вперед, можешь стрелять.

Второй карабинер прижал приклад к плечу и принялся манипулировать затвором.

Но Висконти не позволил ему зарядить оружие. С диким воплем "НЕЕЕЕЕТ!" он бросился вперед. При этом его голова как-то сама собой превратилась в таран и ударила точно в челюсть солдата. Крайне изумленный подобным поведением вражеского шпиона, тот рухнул на землю. Висконти упал на колени рядом с ним и схватился за винтовку. Закрыл затвор и выстрелил, прежде чем сбитый с ног карабинер пришел в себя. Краем глаза увидел, как первый карабинер медленно, как в полусне, отрывает ладони от ушей и тянется за своим оружием. Нет, не успеет дотянуться. Не успеет!!! Висконти не стал передергивать затвор, а вместо этого изо всех сил ударил первого карабинера в лицо — точь-в-точь как тот ударил самого лейтенант, не больше часа тому назад. А потом ударил еще раз, и еще, и еще, и снова, и снова…

Некоторое время спустя он перевел дыхание и осмотрелся. Понял, что стоит в полном одиночестве на окраине того самого кукурузного поля. У его ног лежали два обезображенных до полной неузнаваемости трупа. Понятно, здесь больше оставаться нельзя, с неожиданным хладнокровием рассудил Висконти. Прочь, прочь отсюда. Так, винтовка еще может пригодиться. А что у них в карманах и на поясных ремнях? О! Прекрасно. Фляжка с коньяком, еще одна фляжка, два туго набитых бумажника — это же сколько подбитых и чудом уцелевших пилотов они успели расстрелять сегодня?! Смотри-ка, и не только наших — у них тут и рейхсмарки, и новенький немецкий пистолет в кобуре из дорогой черной кожи, и целая пачка документов на любой вкус… "Эта война для меня закончилась, — твердо решил лейтенант — бывший лейтенант имперской авиации Орландо Висконти, — но я еще повоюю!!!"

* * *

Несколько дней спустя Орландо Висконти сидел за столиком в уютном швейцарском кафе по ту сторону границы. Цены здесь были откровенно грабительские, но в трофейных бумажниках оставалось еще немало банковских билетов на любой вкус, в том числе фунтов и долларов. За соседними столиками говорили по-итальянски, но Висконти не смотрел в ту сторону. Сейчас ему было неприятно общаться с соотечественниками — бывшими соотечественниками. Неприятно было осознавать, что не он один такой умный…

— Что-нибудь еще, синьор? — спросил официант на ломанном итальянском языке. Мерзавец откровенно издевался. В эти дни у него было полным-полно итальянских клиентов…

— Нет, спасибо, — Висконти демонстративно ответил по-французски. — Сколько я вам должен?

Расплатившись, он принялся бесцельно бродить по городу. Он больше не в воздухе у албанского берега — поэтому с целями было очень плохо. Допустим, денег хватит надолго, а что потом? У Висконти не было ответа на этот вопрос, поэтому он просто пытался наслаждаться тишиной и спокойствием одной из последних на Земле нейтральных стран. Ему казалось, что он попал в какой-то заповедник. Подумать только, целая страна, которая не знает, что такое война. Не знает почти сто лет! Как такое вообще возможно?!

Он даже не заметил, как произнес последние слова вслух.

— Да, несправедливо, — отозвался насмешливый голос у него за спиной. — За что только одной стране такое везение? Ты бы ведь не отказался, чтоб на твоей родине было точно так же? Да и в других странах, чем они хуже?

— Напрасные мечты, — пробормотал Висконти. — Напрасные и глупые.

— Уверен? — продолжал незнакомец. — Подумай еще раз. Я тоже когда-то думал, как ты. А вот теперь думаю иначе. Как знать, может и ты передумаешь.

— И что заставит меня передумать? — печально усмехнулся Висконти.

— Приходи сегодня вечером по этому адресу. — "По какому еще адресу?" — собирался было спросить Орландо, но тут обратил внимание на висевшую на стене афишу. — Да-да, именно по этому адресу. Там будут выступать очень интересные люди. Посидишь, послушаешь. Кто знает, быть может еще до полуночи у тебя откроются глаза, и окружающий мир заиграет новыми красками!

"Сегодня вечером в рабочем клубе лекция товарища Голдстейна, — гласила афиша. — Международное положение — вопросы и ответы…"

 

4. В Европе холодно, в Италии темно

Эпилог. Закрытие гештальта.

— Мой фюрер, — сказал Альберт Шпеер, — мы должны признать и принять очевидное. Они действительно пришельцы из будущего.

Еще совсем недавно Геринг рассмеялся бы над подобным заявлением… но они все — Шпеер, Канарис, Шелленберг, Мюллер, Гейдрих, даже болван Риббентроп и дегенерат Кейтель — в один голос утверждали одно и тоже. Эти красные албанцы прибыли из будущего.

— Мы провели самый подробный и доскональный анализ трофейного оружия, — продолжал Шпеер. — Танки, орудия, панцерфаусты, автоматические карабины… к сожалению, несколько албанских самолетов достались нам только в виде обломков — но мы не сомневаемся, нигде на Земле в настоящее время не производится, а что касается некоторых образцов — и не может производится ничего подобного. Не стану утомлять вас скучными подробностями, но…

— И действительно, не стоит, — согласился Геринг. — Ваш вердикт?

— Немало интересных идей, которые мы сможем скопировать, начать массовое производство и поставить на службу вермахту в самые кратчайшие сроки, — твердо сказал Шпеер.

— Приготовьте необходимые документы, я все подпишу, — кивнул Геринг и повернулся к другому гостю фюрербункера. — Что показали допросы пленных?

— Мы в абвере… — немного помялся адмирал Канарис, — применяли к пленным самые разные способы ведения допроса; не сомневаюсь, что наши коллеги из СД и гестапо и вовсе не стеснялись в методах (при этих словах Шелленберг криво усмехнулся, а Мюллер — мягко улыбнулся), но все они говорят одно и тоже — согласно их календарям, сейчас 1979 год. Разумеется, мы все верим в могущество коммунистической пропаганды (тут уже открыто рассмеялись почти все гости фюрербункера), способной промывать мозги своим подданным, но не до такой же степени! К сожалению, нам не удалось извлечь из пленных заметное количество полезной информации. Почти все албанцы, попавшие к нам в руки — темные крестьяне, фанатично преданные их вождю, этому Энверу. Их кругозор весьма ограничен, как и исторические знания, понимание мира за пределами их узкого коммунистического мирка крайне невелико.

— Вы сказали "почти"? — ухватился за соломинку Геринг.

— Да, мой фюрер, — кивнул Канарис, — есть несколько пленных офицеров и комиссаров, куда более развитых и образованных, даже один летчик — быть может со временем из них будет какой-нибудь толк, но я бы на это слишком не рассчитывал. Все подробности изложены в моем докладе; в общем и целом я не могу добавить ничего радикально нового к тому, что прозвучало на прошлом совещании. Вы помните, конечно — война якобы закончится в 1945 году, рейх якобы потерпит поражение от Красной Армии под командованием Сталина, ну и так далее.

— Но история уже изменилась, — осмелился заметить Шелленберг, — наш покойный фюрер Адольф Гитлер якобы должен был погибнуть в том же сорок пятом году, однако албанский диверсант застрелил его несколько недель назад. У нас появился шанс исправить ошибки…

— И сделать новые, — не удержался Мюллер.

"Кое-какие ошибки мы уже сделали, — печально подумал Геринг. — Битва за Албанию фактически проиграна. Мы не смогли справиться с их авиацией, не говоря уже о зенитных батареях, и не сумели захватить господство в воздухе. Без этого нечего и думать о высадке в Албании. Тогда как албанцы, в свою очередь, перешли к стратегии непрямых действий. Буквально сегодня утром пришло сообщение от итальянских союзников про албанских диверсантов, высаженных с подводных лодок в Итальянской Африке… черт побери, надо было уточнить, где именно — в Итальянской Ливии или вообще в Абиссинии?! Итальянцы, жалкие ничтожества, это они и этот дегенерат Муссолини втянули нас в войну… Это надо же — "император"! Вильгельм был настоящий император — кстати, почему был? он еще жив! Гм. Не вызвать ли его из Голландии для поднятия боевого духа?! А этот Муссолини — просто клоун".

— Мы объявим германскому народу, что так называемую "Битву за Албанию" выиграли мы, — неожиданно сказал Геббельс, что заставило Геринга вздрогнуть — "Он как будто прочитал мои мысли!" — Это и будет правдой. Кто посмеет утверждать обратное?! Италия очищена от албанцев, то есть доказательства победы налицо. Все заявления о победе албанцев будут названы вражеской пропагандой. Болтунами займется гестапо. Так мы выиграем время…

— Нам еще повезло, — снова улыбнулся наглец Мюллер, — мы могли иметь дело не с Албанией из будущего, а какой-нибудь красной Британской Империей или Америкой из будущего. Похоже, еврейские коммунисты прислали нам страну, которую не жалко.

На этот раз даже Геринг позволил себе рассмеяться. Хотя ему было откровенно не до смеха.

— Итак, что говорят югославы и греки? — новоиспеченный фюрер повернулся к Риббентропу.

— Греки получили гарантии от англичан и французов, — немного невпопад ответил министр иностранных дел. — Насколько нам известно, югославы активно добиваются аналогичных гарантий. Боюсь, в настоящее время нам не стоит на них рассчитывать.

— Значит ли это, — медленно произнес Геринг, — что они не пропустят наши войска к албанским границам?

— Боюсь, что так, мой фюрер, — на Риббентропа было жалко смотреть. Каждые несколько секунд он вытирал платком лоб, хотя в бункере совсем не было жарко.

"А потом они скажут — "Геринг трус, он не посмел напасть на Югославию, потому что боится большой войны с Англией и Францией", — думал фюрер. — Они этого ждут. Они надеятся, что я опозорюсь по полной программе. "Геринг, проигравший албанцам" — так они будут меня называть. И, разумеется, сравнивать с покойником Адольфом. "О, Гитлер бы не отступил! Он бы не сдался! Он бы довел войну до победного конца!" Пропади все пропадом… Ну уж нет. Если югославы откажутся попустить вермахт — они сами будут виновны в собственной гибели. Даже моих дипломатических талантов хватит, чтобы сколотить коалицию из Венгрии, Румынии и Болгарии. Или нет? Этот дурацкий трансильванский арбитраж… надо кинуть кость и тем и другим… быть может такой костью станет Югославия? Интересно, насколько серьезны были венгры, когда предлагали мне корону… об этом надо серьезно подумать… времени нет, время не ждет…"

— Господа, — решительно объявил Герман Геринг, — мы встретимся снова ровно через сутки. К этому времени я жду от вас, господа генералы, окончательно оформленного плана о нашей атаке на Югославию. От вас, господа разведчики, докладов о настоящем положении дел в Албании. И от вас, господа дипломаты, докладов о возможной реакции Москвы, Парижа и Лондона на наши решительные действия. Это все. Все свободны.

— Хайль Геринг! — прозвучало в ответ.

— Зиг хайль!

* * *

— Товарищ Сталин, здесь практически все, — вкрадчиво сказал товарищ Энвер Ходжа. — Чертежи танков и самолетов, самая полная история Второй Мировой Войны от первого до последнего дня, и самое, самое главное — список предателей. Хрущев, Брежнев, Власов, Тито, Димитров, Дэн Сяопин… их нужно обезвредить, пока они ни о чем не подозревают.

— Хм, — только и сказал товарищ Сталин, выпуская тонкое облачко дыма.

— Товарищ Сталин, — продолжал бессменный лидер албанской компартии, — под вашим мудрым руководством мы одержали победу в прошлый раз, в том старом мире, откуда мы пришли — одержим ее и снова. Малой кровью, могучим ударом. Фашистам против нас не устоять! Больше того, в этот раз мы не должны останавливаться на достигнутом. Вооруженные знаниями из будущего, мы сможем легко поставить на колени не только Италию и Германию, но и Англию, и Францию, и даже Америку! Весь этот мир будет принадлежать нам — коммунистам, передовому отряду рабочих и крестьян всей Земли, всемирной диктатуре пролетариата — как учил нас великий Карл Маркс, как завещал нам великий Ленин!!!

— Хм, — задумчиво пробормотал товарищ Сталин.

— Рот фронт! Да здравствует Сталин! — Ходжа уже не мог сдерживать себя. Переводчик едва поспевал за ним. — Да здравствует нерушимая советско-албанская дружба! Русский с албанцем — братья навек! Смерть шпионам! Смерть фашистам! Смерть врагам народа и югославским ревизионистам!!! В борьбе за дело Ленина и Сталина будь готов — всегда готов!!!

— Хм, — добродушно согласился товарищ Сталин.

Когда товарищ Ходжа покинул кремлевский кабинет, товарищ Сталин наконец-то соизволил вынуть трубку изо рта.

— А зачем нам два генеральных секретаря, товарищ Берия? — задумчиво спросил он и тут же вернул трубку на место.

Через несколько часов товарищ Энвер Ходжа, верный ленинец и вождь революции, мудрый брат и верный сын, а также любимый друг, скоропостижно скончался. Как стало известно из достоверных источников, сменивший его товарищ Рамиз Алия собирался проводить более взвешенную и осторожную политику.

В эти же самые дни, в далекой солнечной Флориде, некто Эрнест Хемингуэй заправил девственно-белый лист бумаги в пишущую машинку. Некоторое время он задумчиво смотрел куда-то вдаль, а потом решительно ударил по клавишам:

"Он лежал на устланной сосновыми иглами албанской земле, уткнув подбородок в скрещенные руки, а ветер шевелил над ним верхушки высоких сосен. Берег в этом месте был некрутой, но дальше обрывался почти отвесно, и видно было, как черной полосой вьется по ущелью дорога. Она шла берегом моря, а в дальнем конце ущелья виднелась лесопилка и белеющий на солнце водоскат у плотины…"

На другом конце северо-американского материка, в Лос-Анджелесе, было раннее утро, но человек по имени Орсон Уэллс не собирался ложиться спать. Последние несколько часов его пишущая машинка стучала без остановки, но мистер Уэллс даже и не думал останавливаться:

"…Немцы считают себя невинной жертвой ненавистного мира, жертвой всеобщего заговора низших рас и неполноценных народов. Немцы не способны признать свои ошибки. Мы могли игнорировать то, что происходило в Испании, Эфиопии или Италии, но в конце концов поняли из длинного списка собственных потерь — что значит смотреть в другую сторону. Люди доброй воли со всей планеты поняли, по ком звонит колокол, но только не германцы! Нет! Они по-прежнему следуют за своими богами войны, маршируют под звуки Вагнера, их глаза с восторгом устремлены на волшебный меч Зигфрида, и они знают подземные места тайных собраний, в существование которых вы можете и не поверить. Германская мечта пробудилась к жизни, и немец в сверкающей броне спешит занять свое место под знаменами тевтонских рыцарей. Человечество ждет своего Мессию, но для немцев Мессия — это не Принц Мира. Нет. Это еще один кайзер… еще один фюрер…"

В эти же самые минуты на далеком тайваньском аэродроме прогревали свои моторы японские бомбардировщики, готовые совершить очередной налет на многострадальный Китай; аннамский крестьянин, стоя по колено в воде, обрабатывал свое рисовое поле; а мелкий английский чиновник Эрик Блэр задумчиво листал только что полученный из Нью-Йорка журнал научной фантастики, где были такие строки: "Америка никогда не воевала с Евразией. Америка всегда дружила с Евразией".

И это все о них. На какое-то время.

КОНЕЦ