Когда-то мастер ворожбы, Ни с кем я больше не враждую. Мне должность бы… мне службу бы, Плевать, кому и где. Любую. Зарплата, офис у метро… Гулять по кладбищам Монтрё И Праги, Цюриха, Парижа И в Минске можно. Этих книжек Обложками в заду вагонном Свети! — пока ещё законно Перечитать «Улисс» до корки. И на ковёр, и на планёрки Ходи всегда с одной улыбкой. А прежнего себя ошибкой Считай — и не переживай. И о себе не возомни. Читай чужое, будь критичен. А гениев в их шеи птичьи Гони, гони, гони, гони! От них, больных и неприличных, От букв их тонких и двуличных Пиздострадания одни. Они все умерли давно. Перечитай, если приспичит, Но самому: запрещено. …Вот корешки любимых книг, Удавленных и удивлённых, Они не верят, что от них Читатель верный, их ребёнок, Сбежать способен в этот ад, С его дурацкой перспективой. С его нормальностью красивой. Как это страшно, если книги Тебе в глаза с утра глядят И осуждающе молчат. В обложках книг горит гордыня. А завтра телефон поднимет. Будильник трубку в злости кинет: Служить, служить, служить, служить. Ты просто начитался книг. Иди и вырви этот клык. Noblessе oblige? Нож оближи. Служи, служи, служи, служи. Но не уходит запах тлена Из однокомнатной норы, Одеты в пыль, вцепившись в стены, Стоят все книжные вселенной, Молчат все книжные вселенной, Кричат все книжные вселенной И новой требуют игры. А ты, заждавшийся наград, Уставший жить, работник хренов И бывший член различных ПЕНов, Хватаешь книжку наугад. Орёт твой разум, he’s a poet, Хватай скорей гиперболоид, Поэт, писатель, психопат! Гори вы гаром, Гаром, Гаром! Я вспомнил: Гарин, Гарин, Гарин. Маньяк, диктатор, инженер. …Восьмидесятые. Торшер. Вот, ногу за ногу забросив, Лежит подросток и не просит Ни есть, ни спать. Не может мальчик глаз зелёных, Астигматизмом подведённых, От новой книжки оторвать. Под завыванья минской стужи, До утреннего забытья… А папа служит, мама служит, Народ огромный верно служит Своим богам, своим чертям. Подумаешь, какой-то Гарин… Пора читать о тайнах спален, О тех, кто был в сраженьях славен. Ты лучший, добрый, не такой! …Затёкшей поведя рукой И книгу прислонив к колену, Я чувствовал, как постепенно Гордыни разбухала вена. Я уже знал, кто мой герой. А ночь кончалась так мгновенно. Был завтрак — как немая сцена. Портфель, пакет с обувкой сменной, И Гарин режет в животе. Воняет кровью в душном классе, Вся жизнь пока ещё в запасе. И борщ холодный на плите. Я помню школу, всю в тумане, Над партами, как над гробами, Плывёт лицо белорусицы… В те дни над теми Шабанами Пылал костёр моих амбиций. Как солнце, как багряный галстук, Как третий и последний Рим. Как я над вами издевался! Как верил, что непобедим… Гори вы гаром, Гаром, Гаром! Я вырасту таким, как Гарин. Махно, Айвенго, Вечный Жид! Я в мыслях жалил, мстил и жарил, Я был один на этом шаре, Я понял, как здесь нужно жить. Водить лучом своим смертельным По их фальшивой темноте, И их смеющиеся бельма Жечь и не думать: те, не те… Всех этих самозваных гуру, Их мелкие полуслова, Лакеев их и балагуров, Всё сказанное ими сдуру Жечь, не жалея вещества, И мстить им за литературу. Завоевать их мир поганый И доказать, что всё не так, Что их дворцы, короны, храмы — Пустяк, игрушка для луча. Я здесь. Встречайте палача! У старых мастеров учиться Искусству тонкой ворожбы, Чтоб на последней на странице Никто не понял, что за птицей Ты Был.