Девчонки с Таёжной [1] … Как же они любили меня пугать. Одна подбегает, когтями за руку — хвать, А другая плюётся под ноги вишнями И повторяет жестокое, страшное, лишнее: «Что это у тебя в руках — собачка? Хороший пёсик, только на попе — болячка. Вот здесь, смотри: настоящий лишай! Собаколовам собачку отдай! Отдай!» Едут, едут собаколовы. Они уже на соседней улице. Улице Вишнёвого Страха. Улице Вечернего Брёха. Девчонки кричали и вырывали его из рук. Каждая грязная, как из лужи, и крепкая, как физрук. А я вцепился в бока ему, плачу и не отдаю Волка своего зелёного, синюю псину свою Им было по десять, а мне и пяти Ещё не исполнилось, и в высоту расти Мне нравилось больше, чем в ширину. Квартиры Тогда ещё не было. Был частный сектор: вишни, заборы. Дыры. Вода из колонки, холодная, как анестетик, Смола с деревьев — вкуснее всех ваших жвачек этих. Все мы хотели тогда стать большими деревьями, Вишнями и тополями, а не Адамами-Евами. На улице жило пятнадцать Ев и один Адам. «Отдай собаку!» — кричали, а он: «Не отдам!» «Лишай на сраке!» А он молчит, Стоит и гладит этот родной лишай, Словно неподалёку, в бедных его ушах Едут, едут собаколовы, Крутят селёдочными головами, Дядьки с клетками, Дядьки с сетками, С черепушками на шестах. По улице Первого Велика. По улице Жёлтого Драника. По улице Игры в Доктора. По теням облачным, по кустам. Девчонки с Таёжной, троечницы и неумёхи, Отцы — Боярские, матери (иди ты!) Пьехи, Девчонки кусались легко И больно — так дети грызут орехи. Да и какие там на Таёжной были потехи? Троллейбусное депо и своё дупло, Овраги да пустыри, за ними — цыганское царство, Коровы, свиньи. Бабуси в платочках красных, Снег, вкусный, будто зубная паста, Мойвы блестящее полкило В позавчерашней лежит газете… И всё б неплохо, если б не эти за брови дёргающие три слова: Едут, едут собаколовы. По улице Лишаёв. По улице Мази от Горла. Едут. Они уже близко. В будку скорей, в босоножках и белой своей футболке. Лезь и замри там, как книжка на нижней полке. Чтоб с дивана увидеть они не сумели, Что ты четвероногий на самом деле. Умри в той будке, Не жди позора. Ведь ночь не скоро. Ночь так не скоро. Что они там делают, собаколовы? Едут. А когда приедут, что будут делать? Собак ловить, И мерить, мерить, Кто без ошейника, Тому смерть, Смерть! А если сказать, что ты чей-то, что ты из будки? Не поверят! Кто с лишаём — Тому смерть, смерть! Смеются. Ночью, обнимая любимую шею волчью, Я не спал, я слушал Звуки их тёмных полчищ. Двигателей включённых ругань и мерный рокот «…Далёкое, будь жестоко. Будь же ко мне жестоко!» Страшным словом отгоняя свой чёрный страх, Я лишай нащупывал на твоих боках. За писюн держался, а на стене в часах Кто-то грозил мне пальцем; в разрезе шторы Тёмная улица кралась: тени, кусты, заборы, Кралась и набивала памятью Окна, людей, меня, Мякотью Поролоновой, Незаметной при свете дня. Частный сектор — кому здесь какое дело До маленьких и чужих. Вырвут глаза, нарисуй их мелом, Скажут «Лежать!», ложись. Что с того, что приехали Собаколовы, Я не верю уже ни единому слову. Я все дырки заткну у тебя в голове, Закопаю под вишней, в высокой траве. Там, от детства подальше, До лучших времен, До утра. Не могила, а просто такая игра. Now I wanna be your dog. А мой пёс сегодня сдох.