Всю субботу Ричардс мучался от жестокого похмелья. Но к вечеру почти все прошло, так что на ужин Ричардс заказал еще две бутылки виски. Успешно выхлебав обе, он проснулся бледным воскресным утром и увидел больших гусениц с выпуклыми злобными глазами, медленно ползущих по дальней стене спальни. Он решил, что не в его интересах полностью выводить себя из формы и прекратил пить.
Алкоголь медленно, но верно выходил из организма, унося все галлюцинации. Его долго рвало, а когда уже ничего не осталось, начался неимоверный «сушняк», который только немного уменьшился часам к шести в воскресенье. На ужин он заказал суп. Без виски. Еще он попросил принести несколько дисков групп нового рока, чтобы прослушать их на системе, встроенной в стену его номера, но быстро утомился от этой музыки.
Он рано лег и плохо спал.
Почти весь понедельник он провел в маленькой застекленной лоджии, куда выходила спальня. Снаружи ясная погода сменялась дождем, и это как-то разнообразило его времяпрепровождение. Он прочел два романа, опять лег спать рано и спал уже намного лучше. Но ему приснился мерзкий сон: якобы Шейла умерла, и он присутствует на ее похоронах. И кто-то усадил ее в гробу и засунул в рот огромную пачку Новых долларов. Он пытался дотянуться до нее и прекратить такое кощунство, но сзади его схватило множество рук, около десяти охранников держали его и среди них был Чарли Грэди. Он ухмылялся и говорил: «Вот, что случается с теми, кто проигрывает, ублюдок». К его лбу приставили дуло пистолета… Но тут он проснулся.
— Вторник, — сказал он самому себе и выкатился из-под одеяла.
Модные часы от «Дж. А.» висели на стене и показывали девять минут восьмого. Трансляция «Бегущего человека» начнется по всему континенту Северной Америки меньше, чем через одиннадцать часов. Горячий комок страха переместился из горла в желудок. А через двадцать три часа начнется Охота.
Он долго стоял в душе под горячими струями воды, потом оделся в форму и заказал на завтрак омлет с ветчиной. Присовокупив к этому блок «Блэмс». Остаток утра и пару часов после полудня он читал в тишине. Было уже почти два часа, когда раздался один громкий официальный удар в дверь. В гостиную вошел Артур Бернс, совершенно нелепо выглядевший в фирменной спортивной майке, а с ним трое полицейских, и у каждого в руке была электрическая дубинка.
— Пора на заключительное собрание, мистер Ричардс, — сказал Бернс, — будьте так добры…
— Да, конечно, — ответил Ричардс. Он пометил место в книге, где остановился, и положил ее на журнальный столик. К своему ужасу он вдруг почувствовал панический страх, но потом обрадовался, не заметив характерной дрожи пальцев.
Одиннадцатый этаж здания Федерации Игр очень отличался от остальных, и Ричардс знал, что выше ему подняться не придется. Явное изменение обстановки по возрастающей, начавшееся в безликом вестибюле, заканчивалось здесь, на одиннадцатом этаже.
Широкие коридоры потрясали своей белизной. Яркожелтые вагончики на электробатареях фирмы «Дж. А.» сновали туда-сюда, развозя толпы работников программы «Свободного вещания» в студии и монтажные.
Их тоже поджидал вагончик, и, выйдя из лифта, они впятером — Ричардс, Бернс и трое полицейских — забрались внутрь. Пока они ехали по коридору, люди вокруг с интересом поворачивались к ним, а кое-кто даже показывал пальцем на Ричардса. Какая-то женщина в желтой форме — штанишки в обтяжку и пара ленточек — подмигнула ему и послала воздушный поцелуй. Ричардс вытянул средний палец в непристойном жесте.
Казалось, они проехали уже несколько миль, через тысячи соединенных между собой коридоров. Ричардс успевал взглянуть в глубину некоторых студий, в одной из них виднелась известная «Ручная мельница». Кто-то из экскурсионной группы, глупо хихикая, пробовал ее крутить.
Наконец они приехали и остановились у двери с надписью: «Бегущий Человек — посторонним вход строго воспрещен». Бернс махнул охраннику рукой, стоявшему в бронированной будке около двери, и посмотрел на Ричардса.
— Вложи свою личную карточку в щель между будкой и дверью, — сказал он.
Ричардс сделал, как ему велели. Карточка исчезла, а на пульте в будке охранника загорелась лампочка. Тот нажал какую-то кнопку, и дверь мягко отворилась. Они залезли обратно в вагончик и въехали в открытую дверь.
— Где моя карточка? — спросил Ричардс.
— Она тебе больше не понадобится.
Они оказались в большом зале со множеством пультов управления. Там никого не было, кроме одного лысоватого инженера, который сидел перед темным экраном монитора и меланхолично произносил какие-то цифры в микрофон.
Слева за круглым столом расположились Дэн Киллиан и двое незнакомых мужчин. Они держали в руках запотевшие стаканы. Лицо одного из них смутно напомнило Ричардсу о чем-то, для простого техника он слишком интеллигентно.
— Здравствуйте, мистер Ричардс. Привет, Артур. Не хотите ли выпить чего-нибудь прохладительного?
Несмотря на множество кондиционеров, Ричардс вдруг почувствовал жажду. На одиннадцатом этаже было жарковато.
— Я бы выпил какой-нибудь фруктовой воды, — ответил Ричардс.
Киллиан встал, подошел к бару-холодильнику и щелкнул крышкой пластиковой бутылочки. Ричардс уселся и, взяв бутылку, кивнул в знак благодарности.
— Мистер Ричардс, этот джентльмен справа от меня — Фред Виктор, режиссер «Бегущего Человека». А это — я уверен, вы его узнали — Бобби Томпсон.
Ну, конечно же, Томпсон. Ведущий передачи. Он был одет в аккуратный зеленый костюм, а копна волос была настолько серебристо-привлекательной, что наводила на подозрения.
— Ты что волосы красишь? — спросил Ричардс.
Безупречные брови Томпсона удивленно взлетели вверх.
— Простите, не понял…
— Да так, ничего, — ответил Ричардс.
— Вы должны быть снисходительным к мистеру Ричардсу, — сказал с улыбкой Киллиан, — он, кажется, огорчен разными неприятными происшествиями.
— Вполне понятно, — ответил Томпсон, прикуривая сигарету.
Ричардс почувствовал, что теряет связь с реальностью. «При таких-то обстоятельствах…»
— Если вам не сложно, подойдите, пожалуйста, сюда, — сказал Виктор, беря инициативу в свои руки. Он подвел Ричардса к множеству экранов в другом конце зала. Инженер давно уже закончил начитывать свои цифры и ушел.
Виктор нажал две кнопки. Тут же на экранах появился левый и правый планы студии «Бегущего Человека».
— Мы не снимаем сюжеты заранее, — пояснил Виктор. — Это хуже, чем трансляция. Бобби просто замечательно справляется со своей работой: он ведет передачу и общается со всей аудиторией. Передача начинается в шесть часов вечера, по времени в Хардинге. Бобби будет стоять посередине сцены, вон на том синем помосте. Он объявит выход. На мониторе появится несколько кадров. Вы будете находиться в правой части сцены, вас будут сопровождать двое охранников с винтовками, они выйдут с вами на сцену. Конечно, если вам захочется повеселить нас какими-нибудь неприятными неожиданностями, будет практичнее использовать электрошок, но винтовки — это неплохой театр.
— Конечно, конечно, — сказал Ричардс.
Зрители будут явно настроены против вас и будут свистеть. Нас устраивает такая ситуация. Ведь это — шоу.
— А в меня будут стрелять ненастоящими пулями? Может, засунуть мне под костюм парочку мешочков с кровью, чтобы забрызгать зрителей. Это тоже неплохо для шоу.
— Не отвлекайтесь, пожалуйста, — сказал Виктор. Вы вместе с охранниками выйдете, когда назовут ваше имя. Бобби возьмет у вас интервью. Чувствуйте себя свободным в выражении любых эмоций, побольше экспрессивности. Затем около десяти минут седьмого, перед первой рекламой Системы, вы получите деньги и покинете сцену — без охранников — и удалитесь в левое крыло. Все понятно?
— Да. А что насчет Лафлина?
Виктор зевнул и прикурил еще одну сигарету.
— Его выход после вашего, в 6:15. Мы выпускаем двух участников одновременно, потому что часто один из них совершенно неспособен, э-э… обмануть Охотников.
— А парнишка будет прикрытием?
— Мистер Янский? Да. Но все это вас не касается, мистер Ричардс. Так вот, когда вы покинете сцену, вам дадут видеокамеру, которая весит около трех килограммов и размером где-то с пакетик жареной кукурузы. Впридачу вы получите шестьдесят кассет, длиной около десяти сантиметров каждая. Все снаряжение поместится в кармане плаща и будет почти незаметно. Это — достижение современной техники.
— Отлично.
Виктор поджал губы.
— Как уже Дэн вам сказал, вы являетесь игроком только для зрителей. На самом же деле вы — работник на определенной должности, и вы должны смотреть на себя именно с такой точки зрения. Пленки вы сможете опускать в любой почтовый ящик, их и доставят к нам в студию немедленно, чтобы мы смогли их обработать и выпустить в эфир в тот же вечер. Если вам не удастся отправить две кассеты за день, это серьезно отразится на оплате.
— Но на меня все равно будут продолжать охотиться?
— Да. Так что отсылайте пленки, они не помогут Охотникам определить ваше местонахождение. Охотники действуют независимо от служб телепрограммы.
У Ричардса возникли некоторые сомнения по поводу сказанного, но он промолчал.
— После того, как вам выдадут все необходимое, вас проведут к лифту, который отвезет вас прямо на улицу Рампарт. Как только вы окажетесь там, все в ваших собственных руках, — небольшая пауза. — Вопросы есть?
— Нет.
Тогда мистер Киллиан хотел бы оговорить с вами еще одну важную деталь.
Они прошли обратно к столу, где Киллиан беседовал с Артуром Бернсом. Ричардс попросил еще одну бутылку воды и получил ее.
— Мистер Ричардс, — сказал Киллиан, сверкая зубами, — как вы уже поняли, вы покинете студию без оружия. Но это не значит, что вы не можете достать себе оружие сами, честным или нечестным путем. Совсем нет. Вам — или вашей команде — будет выплачено по сто долларов за каждого Охотника или представителя закона, которых вам удастся уничтожить…
— Да-да, не объясняйте мне. Это все — шикарное шоу, — добавил Ричардс.
Киллиан довольно улыбнулся.
— Как вы проницательны. Но при этом постарайтесь не задеть других безобидных и невинных наблюдателей. Это не приветствуется.
Ричардс промолчал.
— Еще один аспект программы…
— Да, я знаю, независимые операторы и стукачи.
— Они не стукачи, они — честные граждане Северной Америки, — трудно было определить, была ли нотка обиды в голосе Киллиана истинной или притворной. — В любом случае, номер телефона 800 известен каждому, кто может вас заметить. Информация, которая приведет к уничтожению, стоит тысячу долларов. Независимым операторам мы платим по десять долларов за метр пленки…
— Я поселюсь на Ямайке на кровью заработанные деньги, — вскричал Ричардс, широко раскинув руки. — Буду идеалом для миллионов. Сделайте с меня голографию, чтобы увековечить все детали.
— Довольно, — тихо произнес Киллиан. Бобби Томпсон сидел рядом и приводил в порядок свои ногти. Виктор уже куда-то ушел, и было слышно, как он кричит на кого-то по поводу неправильно повернутой камеры.
Киллиан нажал на кнопку.
— Мисс Джонс? Мы готовы и ждем, дорогуша. — Он поднялся и снова протянул руку. — Теперь в гримерную, мистер Ричардс. Потом проверим освещение. Вы будете находиться за сценой, и у нас не будет возможности увидеться еще раз перед вашим выходом. Так что…
— Все было просто замечательно, — произнес Ричардс, снова в который раз игнорируя протянутую руку.
Мисс Джонс отпустила его в 2:30.
Ричардс стоял за сценой рядом с двумя охранниками и слушал, как публика в студии неистово аплодировала Бобби Томпсону. Ричардс нервничал и издевался над собой за это, но дрожь в теле не проходила, и насмешками ее сейчас было не остановить. Часы показывали 6:01.
— Первый сегодняшний участник — ловкий и находчивый мужчина из южных райочов нашего города, — вещал Томпсон. На мониторе появилась расплывчатая фотография, сделанная скрытой камерой еще несколько дней назад. На ней Ричардс был в серой поношенной рубашке, а задний план напомнил комнату ожидания на шестом этаже.
Кто-то поработал над этой фотографией, чтобы глаза казались глубже, лоб — немного ниже, а щеки — более впалыми. Нарисованная ухмылка на губах и весь облик Ричардса в целом был ужасен — дитя трущоб, грубый, неинтеллигентный, наделенный примитивными животными инстинктами. Образ, пугающий всех жителей новых районов.
— Это Бенджамен Ричардс, двадцати восьми лет. Запомните это лицо хорошенько. Через полчаса этот человек будет уже в бегах. Подтвержденная информация о нем принесет каждому из вас сто Новых долларов. Информация, которая приведет к его уничтожению даст вам тысячу Новых долларов!
Мысли Ричардса были где-то далеко; он пришел в себя от резанувших слух последних слов Томпсона.
— …а, это именно та женщина, которой достанется вся денежная сумма, если и когда Ричардса поймают!
Взглянув на экран, Ричардс остолбенел: там была фотография Шейлы, но кисть художника поработала над ней еще усердней, чем над предыдущей. Результат был очень жестоким. Нежное, не очень-то симпатичное лицо было переделано в морду законченной шлюхи. Полные, недовольные губы, глаза, источающие злость и скупость, намек на второй подбородок, что при рассмотрении оказалось обнаженной грудью.
— Подонок, — скрипнул зубами Ричардс и всем телом рванулся вперед. Но сильные руки с двух сторон схватили его и оттащили обратно.
— Расслабься, приятель, это всего лишь фотография.
Через пару секунд его наполовину вывели, наполовину вытолкнули на сцену.
Публика отреагировала моментально. Зал наполнился криками типа «Убейте его», «Вали отсюда, ублюдок!», «У, подонок!»
Бобби Томпсон поднял руки и притворно добрым голосом закричал:
— Давайте послушаем, что он нам скажет!
Публика постепенно затихла.
С опущенной головой под слепящими лучами прожекторов Ричардс стоял, как бык перед гладиаторами. Он знал, что от него исходит именно та вызывающая ненависть, которую они ожидали увидеть, но ничего не мог с этим поделать.
Он уставился на Томпсона тяжелым, мрачным взглядом:
— Кое-кого подвесят за яйца за такую фотографию моей жены.
— Продолжайте, мистер Ричардс, говорите! — взывал Томпсон, и необходимая нотка презрения послышалась в его голосе. — Никто не тронет вас… пока.
И снова водоворот криков и брани обрушился на Ричардса со стороны публики.
Ричардс вдруг резко обернулся, и аудитория стихла, как от пощечины. Женщины таращились на него полуиспуганным-полупохотливым взглядом, мужчины же ухмылялись, и жажда крови горела у каждого в глазах.
— Вы — подонки!. — выкрикнул он. — Если вы горите желанием увидеть чью-то смерть, почему бы вам не перегрызть глотки друг другу?
Последние слова потонули в новом взрыве криков. Какие-то люди, сидевшие в первых рядах (может, им за это даже заплатили), пытались взобраться на сцену. Полиция удержала их, и Ричардс, мучительно сознавая, как он сейчас выглядит, взглянул на них.
— Спасибо, мистер Ричардс, за эти мудрые слова. — Презрение уже явно ощущалось в голосе ведущего, и толпа, почти утихомирившись, с удовольствием подметила это. — Не хотели бы вы сообщить нашим телезрителям и всем собравшимся здесь, сколько дней вы сможете продержаться в бегах.
— Я хочу сказать им всем, что на той фотографии была не моя жена. Это все дешевая подделка…
Рев публики захлестнул его голос. Крики и ругательства достигли небывалой высоты. Томпсону пришлось прождать почти минуту, чтобы хоть немного успокоить аудиторию, а затем он повторил:
— Как долго вы предполагаете продержаться в бегах, мистер Ричардс?
— Я предполагаю, что протяну все тридцать дней, — спокойно ответил Ричардс. — И я не думаю, что вы найдете кого-то, кто сможет меня прикончить.
И снова брань и непристойности отовсюду. Кулаки поднимались вверх, кто-то швырнул на сцену помидор.
Бобби Томпсон повернулся к публике и закричал:
— С этими последними словами дешевой бравады мистер Ричардс будет уведен со сцены. Охота начинается завтра в полдень. Запомните его лицо! Он может оказаться с вами в скоростном автобусе… в самолете… в кинотеатре… на матче по боксу. Сегодня вечером он находится в Хардинге. Завтра он может быть в Нью-Йорке, Колумбусе, Бостоне… Он может прятаться под ВАШИМИ окнами. Вы сообщите о нем?
— Да-а-а-а! — заорали все. Ричардс вдруг неожиданно для себя показал им оба средних пальца. На этот раз прорыв «добровольцев» к помосту был уже никак не наигранным. Его срочно утащили за сцену в левое крыло, пока публика не разорвала его в клочья прямо перед объективами камер, и этим самым могла бы лишить компанию и всю Систему ожидаемых сочных сообщений и соответственно прибыли.
Киллиан стоял в левом крыле, не находя себе места от удивления и восторга.
— Замечательное представление, мистер Ричардс. Прекрасно! Была бы моя воля, я бы выдал вам приз. А эти выставленные пальцы — просто великолепно!
— Всегда готов! — проговорил Ричардс. Изображение на мониторе перекрыла реклама. — Давайте мне эту проклятую видеокамеру и идите к такой-то матери…
— Ну, второе, в принципе, невыполнимо, — ответил Киллиан, все еще улыбаясь, — а что касается камеры, вот, пожалуйста.
Он взял камеру из рук помощника, который держал ее аккуратно, как ребенка.
— Кассета уже вставлена, все готово к работе. А вот — дополнительные пленки, — он протянул Ричардсу маленькую, но неожиданно тяжелую продолговатую коробку, завернутую в пластик.
Опустив в один карман камеру, а в другой — коробку, Ричардс сказал:
— Все в порядке. Где лифт?
— Не торопитесь, у вас есть еще минутка, вернее целых двенадцать минут. Официально ваши двенадцать часов форы начинаются только в шесть тридцать.
В отдалении опять послышались крики ярости. Оглянувшись, он увидел, что на сцену вывели Лафлина. Душой он был сейчас с ним.
— Вы мне нравитесь, Ричардс, и я думаю, что у вас дела пойдут нормально, — сказал Киллиан. — Ваш в некотором роде грубоватый стиль радует меня безмерно. Я, видите ли, коллекционер. Наскальная живопись и египетские саркофаги — это сфера моих интересов. Вы являетесь аналогом скорее наскальных рисунков, чем египетских погребальных сооружений, но это неважно. Мне бы хотелось, чтобы вас сохранили — если хотите, поместили в коллекцию — так же, как сохранили наскальные рисунки в Азии.
— Лучше запиши биологические излучения моего мозга, ублюдок!
— Поэтому я хочу дать вам хороший совет, — продолжал Киллиан, игнорируя слова Ричардса, — у вас, в принципе, нет шансов выжить: их не существует, когда вся нация охотится за одним человеком, и надо учитывать уровень современного оборудования, которым пользуются Охотники, и их подготовку. Но если не высовываться, можно продержаться дольше. Так что вместо любого оружия, надейся на свои собственные ноги и держись поближе к своим собственным людям, — он поднял палец, как бы для того, чтобы подчеркнуть свою мысль. — Не лезь к таким, как в студии, обывателям, они тебя люто ненавидят. Ты для них — символ всех страхов и трагедий нашего расколотого и больного мира. В студии было мало подставных зрителей, Ричардс. Они искренне ненавидят тебя. Ты почувствовал это?
— Да, — ответил Ричардс, — почувствовал. Я их тоже ненавижу.
Киллиан улыбнулся.
— И поэтому они готовы тебя убить, — он взял Ричардса за запястье; хватка оказалась на удивление сильной. — Сюда.
За их спиной Бобби Томпсон доводил до ярости Лафлина, приводя в восторг публику.
Они шли в одиночестве по пустому белому коридору, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Совсем одни. Впереди вдалеке один-единственный лифт.
— Вот здесь я вас оставлю, — сказал Киллиан. — Это лифт-экспресс. За девять секунд — прямо на улицу.
Он протянул руку в четвертый раз, и Ричардс снова не пожал ее. Но на этот раз он на секунду замешкался.
— А что если я поднимусь наверх? — спросил он, кивну головой на потолок и еще восемнадцать этажей над ним. — Кого я там смогу убить? Кого мне придется уничтожить, если я заберусь под самую крышу?
Киллиан мрачно рассмеялся и нажал кнопку около дверей лифта; они мягко открылись.
— Да, Ричардс, ты мыслишь глобально!
Ричардс вошел в лифт, двери медленно поползли одна к другой.
— Не высовывайся! — повторил Киллиан. И Ричардс остался один.
У него перехватило дыхание, когда лифт нырнул вниз, устремившись к теперь уже полной неожиданностей улице.