Они ехали на север через полыхающий красками осенний лес. Здесь вдали от ядовитых выбросов больших городов — Бостона, Манчестера и Портленда — еще сохранились деревья, расцвеченные желтой, красной и лилово-бордовой листвой. Этот вид разбудил в Ричардсе щемящее чувство меланхолии. Оно было настолько необычным. Он и не ожидал от себя таких эмоций и еще две недели назад не поверил бы, что сможет испытывать нечто подобное. А ведь всего через месяц выпадет снег и покроет все это разноцветье белым ковром.

Осенью все кончается.

Она, казалось, почувствовала его настроение и не задавала вопросов. Молчание восполнялось шуршанием дороги под колесами. Они переехали через реку в районе Ярмута. По дороге до самого Фрипорта встречались лишь грузовики. По обочинам ютились бедные лачуги и сараи, но на каждом блестела и переливалась на солнце антенна «Свободного вещания», закрепленная либо на облезлом подоконнике, либо на ветхой двери.

При въезде в город на обочине стояли три патрульные машины. Видимо, полицейские обсуждали ситуацию.

Женщина вся напряглась как струна. Ричардс же был совершенно спокоен.

Они миновали патрульные машины, и она вдруг сникла.

— Если бы они проверяли транспорт, они бы несомненно сразу нас остановили, — сказал Ричардс ровным тоном. — Ты бы еще у себя на лбу написала: Бен Ричардс едет в этой машине.

— Ну, почему ты меня держишь? — и на одном дыхании продолжила. — У тебя есть, чем затянуться?

Богачи курят «Дуке». Он засмеялся при этой мысли и покачал головой.

— Ты что, надо мной смеешься? — спросила она уязвлено. — Ну и наглец же ты! Подлый трусливый убийца! Ты пытаешься запугать меня до смерти, а потом убить, как ты убил тех двух ребят в Бостоне…

— Да, уж, конечно, «бедные ребята»… Там было целое скопище этих ребят, которые были готовы меня прикончить. Это их работа.

— Да, убивать за деньги — это здорово! Ты готов сделать что угодно за деньги. Желаешь перевернуть все в стране? А почему бы тебе не найти приличную работу? Потому что ты ленив! Ты плюешь на все приличное.

— А сама-то ты приличная?

— Да, — резко бросила она, — не поэтому ли ты выбрал именно меня? Я была беззащитной и выглядела прилично. И ты поэтому воспользовался мной, вынудил опуститься до твоего уровня и теперь радуешься.

— Если ты претендуешь на то, чтобы тебя считали приличной, почему же ты тогда покупаешь себе за шесть тысяч Новых долларов эту машину, а в это время моя дочка умирает от воспаления легких?

— Что такое ты говоришь? — она испуганно взглянула на него, сперва открыв рот от удивления, потом резко сомкнула губы. — Ты враг Федерации Игр и Системы. Так передавали по каналу «Свободного вещания». Я видела, какие мерзкие вещи ты делал…

— Знаешь, что действительно мерзко? — доставая сигарету из пачки, которая лежала на передней панели и зажигая ее, спросил Ричардс. — Я тебе отвечу. Мерзко, когда тебя заносят в «черный список», если ты не желаешь работать в «Дженерал Атомикс», чтобы не стать импотентом. Мерзко сидеть дома и смотреть, как твоя жена гнет спину, чтобы заработать на пропитание. Мерзко осознавать, что Система убивает миллионы людей ядовитыми выбросами, загрязняя воздух, когда они могли бы производить респираторы по шесть долларов за штуку.

— Ты все врешь, — сказала она и вцепилась в руль так, что пальцы побелели.

— Когда все это закончится, ты опять отправишься в свою квартирку на двух уровнях, затянешься сигареткой «Доукс», поймаешь кайф и с удовольствием будешь разглядывать, как свет играет на столовом серебре. Никто в твоем квартале не гоняет крыс шваброй и не справляет нужду на заднем крыльце, потому что туалет неисправен. Я видел пятилетнюю девочку с раком легких. Как тебе это, не мерзко? Или еще…

— Перестань! — закричала она. — Ты говоришь гнусные вещи!

— Это верно, — ответил он, разглядывая проплывающий за окном пейзаж. Безысходность наполнила его до краев могильным холодом. У него не было ничего общего с этими Избранными. Они существуют вне или над суетой, над бытом. Они дышат другим воздухом.

Ему вдруг безумно захотелось заставить эту женщину остановить машину, сбить в пыль ее очки, протащить ее по грязи, заставить ее глотать землю, разодрать на ней одежду, а потом спросить, как ей все это нравится и похоже ли это на ту картину, которую показывают по первому каналу двадцать четыре часа в сутки.

— Да, это точно, — пробормотал он, — гнусные вещи я говорю.