Первым нарушил молчание Маккоун. Он откинул голову назад и засмеялся. Его смех был очень интеллигентным, мягким, просто бархатным.

— Ох, мистер Ричардс, ну ты и молодец! Поднимаешь ставки? Я от всего сердца поздравляю тебя: женщина не призналась. Она все время упрямо твердит, что сверток у тебя в кармане — на самом деле «черный ирландец». Мы не можем ввести ей пенотал, так как он оставляет следы. Один только укол — и наш секрет будет раскрыт. Мы запросили три ампулы каногена из Нью-Йорка. Не оставляет никаких следов. Мы ждем его через сорок минут. Но, к сожалению, не успеваем. Конечно, она врет, это очевидно. Если ты разрешишь мне воспользоваться тем, что вы, ребята, называете элитарностью, я позволю себе заметить, что средний класс врет хорошо только до поводу секса. Можно я сделаю еще одно замечание? Ну, конечно, можно. И я это сделаю, — Маккоун засмеялся. — Я подозреваю, что у тебя в кармане ее сумочка. У нее пустые руки, а она ехала за покупками. Мы очень наблюдательны. Что же случилось с ее сумочкой, Ричардс, если она не у тебя в кармане?

Он не поддался на эту уловку.

— Застрели меня, если ты так уверен.

Маккоун печально развел руками:

— Как бы мне этого не хотелось, но с человеческой жизнью нельзя шутить, даже если шансы пятьдесят к одному в твою пользу. Это очень похоже на «русскую рулетку». Человеческая жизнь — это святое. И Правительство — наше правительство — это осознает. Мы — гуманисты.

— Да, это точно, — сказал Ричардс и мрачно улыбнулся.

Маккоун заморгал:

— Ну вот, видишь?..

Ричардс поежился. Этот человек его завораживал. Минуты летели, и уже из Бостона летел вертолет с тремя ампулами на борту. И, если Маккоун сказал «через сорок минут», это значит через двадцать. А он все стоял и слушал, как этот человек своим звенящим голосом поет свои гимны. О, Боже, он, действительно, чудовище!

— Короче, слушая меня, — резко оборвал его Ричардс, — когда вы ей впрыснете эту дрянь, она вам будет петь ту же самую песню. Так что запомни: у меня в кармане именно это, понял?

Он уперся взглядом в Маккоуна и пошел прямо на него. Ну все, пока, дерьмо собачье!

Маккоун отступил. Ричардс прошел, задев его рукавом, но даже не потрудился взглянуть в его сторону.

— Между прочим, палец-то у меня все время на взрывателе. Хочешь верь, хочешь — нет, — он с удовольствием отметил, что Маккоун задышал чаще.

— Ричардс!

Он взглянул на него со ступенек, а Маккоун глядел на него снизу, и дужки его очков блестели и переливались.

— Когда ты взлетишь, мы собьем тебя ракетой «земля-воздух». А публике объявим, что Ричардс, мол, случайно дернул за колечко.

— Да, нет, вы этого не сделаете.

— Почему же?

Ричардс улыбнулся и резонно заметил:

— Мы будем лететь очень низко над густо населенными районами. Добавь еще двенадцать баков горючего и три килограмма в «черном ирландце» — и в перспективе ты будешь иметь большой «бум». Даже слишком большой. Ты, вероятно, сделал бы это, если бы тебе все сошло с рук, но, увы, ты так просто не вывернешься. — Он замолчал на секунду. — И потом, если ты такой умник, неужели ты не можешь представить меня под парашютом?

— Да-да, — спокойно сказал Маккоун. — Парашют в первом салоне. Старый трюк, мистер Ричардс. Или у вас еще что-нибудь припасено?

— Я полагаю, что ты не такой дурак, чтобы что-то намухлевать с парашютом?

— Нет. Это было бы слишком очевидно. И потом, я думаю, ты ведь все равно дернешь за это несуществующее кольцо взрывателя перед тем, как упасть. Эффектный взрыв в воздухе!

— Пока коротышка!

— До свидания, мистер Ричардс. И счастливого путешествия, — он ухмыльнулся. — Да, ты заслуживаешь откровенности. Поэтому я открою еще одну карту, но только одну. Мы подождем, когда привезут каноген, прежде чем начнем действовать. Ты абсолютно прав насчет ракеты. Это просто блеф. Ну что ж, опять поднимем ставки и посмотрим карты, а? Но я могу и подождать. Ты знаешь, я никогда не ошибаюсь. Никогда. И я знаю, что блефуешь. Поэтому мы и подождем. Но будем внимательно следить за полетом. До встречи, мистер Ричардс, — он помахал рукой.

— До скорой встречи, — сказал Ричардс, но настолько тихо, что Маккоун не расслышал. И улыбнулся.

Салон первого класса был довольно длинный, с тремя рядами кресел, отделанный настоящей секвойей. Толстый бордовый ковер покрывал пол. Экран трехмерного ТВ свисал с потолка и занимал половину стены между первым классом и кухней. В кресле номер 100 лежал громоздкий куль с парашютом. Ричардс пошлепал его, проходя на кухню. Кто-то даже заправил кофеварку.

Он вошел в другую дверь и остановился в узком проходе, ведущем в пилотскую кабину. Справа сидел радист, человек лет тридцати с глубокими мимическими морщинами на лице. Он с горечью взглянул на Ричардса, а затем снова перевел взгляд на приборы. Немного впереди слева сидел штурман, обложившись планшетами, маршрутными схемами и картами в пластиковых обложках.

— А вот и парень, который собирается всех нас угробить, ребята, — сказал он в микрофон, висевший на шее. Он смерил Ричардса холодным взглядом.

Ричардс промолчал. В конце концов этот человек мог оказаться прав. Хромая, он пошел дальше в нос самолета.

Командиру корабля было за пятьдесят — старая рабочая лошадка с красным носом отменного пьяницы. Но глаза — удивительно ясные, таких у алкоголиков не бывает. Второй пилот был лет на десять моложе с шикарной копной рыжих волос, выбивавшихся из-под форменной фуражки.

— Приветствую вас, мистер Ричардс, — сказал командир. Он взглянул сперва на оттопыренный карман и только потом в лицо Ричардса. — Простите, что я не подаю вам руки. Я — командир корабля Дон Холлуэй. А это мой второй пилот Уэйн Данингер.

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, я-то не очень рад приветствовать вас, — сказал Данингер.

Ричардс скривил рот.

— Тогда в том же духе позвольте мне сказать, что мне очень жаль, что я оказался здесь. Капитан Холлуэй, у вас есть связь с Маккоуном?

— Конечно. Через Киппи Фридмана, нашего радиста.

— Дайте-ка мне что-нибудь, через что я бы смог сказать пару слов.

Холлуэй небрежным жестом протянул ему микрофон.

— А вы давайте готовьтесь к взлету, — сказал Ричардс, — у вас есть пять минут.

— Не хотите ли, чтобы мы еще раз проверили противовзрывные задвижки на дверях? — спросил с явным рвением Данингер.

— Занимайтесь своим делом, — отрезал Ричардс. Пора было делать последнюю ставку. Ему показалось, что его мозг вскипает и может взорваться в любую минут. Давай, поднимай ставку и смотри карты — вот и все. Ну, что ж, попробую взвинтить их до предела, Маккоун.

— Мистер Фридман!

— Да!

— На связи Ричардс. Он хочет поговорить с Маккоуном.

Тишина в эфире с полминуты. Холлуэй и Данингер больше не наблюдали за ним; они занимались подготовкой к взлету: проверяли показания приборов, указатели давления, систему герметичности и так далее. Двигатели снова взревели, и когда голос Маккоуна раздался в наушниках, его можно было с трудом услышать из-за ужасного шума.

— Говорит Маккоун.

— Давай-ка, гнида, собирайся. Бери женщину. Полетите с нами. Чтобы был у грузового люка через три минуты. Иначе я дерну за колечко.

Данингер застыл в своем кресле, как будто его парализовало. Когда он снова пришел в себя и начал говорить с диспетчерской, называя какие-то цифры, его голос звучал глухо и испуганно.

Ну, хватит у него духу? То, что он потребовал вернуть женщину, выдает его с головой. Хватит ли духу.

Ричардс ждал.

Часы тикали в его голове.

Когда снова прорезался голос Маккоуна, в нем была какая-то иная, неистовая нота. Он боялся? Вероятно. Ричардс почувствовал, как сердце сжалось у него в груди. Может быть, все и получится… Может быть.

— Ты сбрендил, Ричардс, я не…

— Слушай, ты, — рявкнул Ричардс, перекрывая голос Маккоуна. — И пока слушаешь, имей ввиду, что нашу беседу слышит каждый диспетчер в радиусе ста километров. Об этом разговоре сразу станет известно. Ты же работаешь не в пустом пространстве, коротышка. Ты на большой сцене. И ты обязательно придешь ко мне, потому что у тебя кишка тонка, чтобы подставить меня, потому что ты знаешь, что тогда ты сдохнешь. А женщину возьмешь, потому что я ей сказал, куда собираюсь лететь.

Слабовато. А ну, поддай-ка ему сильней. Не давай ему опомниться!

— Даже если ты и выживешь, когда я дерну за кольцо, ты не сможешь наняться даже продавцом яблок, — Ричардс сжимал сумочку в кармане с каким-то маниакальным остервенением. — Вот так! Три минуты и все! Передача окончена.

— Ричардс, подожди!..

Ричардс действительно выключил микрофон, прервав Маккоуна на полуслове. Он передал микрофон Холлуэйю. Тот взял его слегка дрожащими пальцами.

— Ну ты и крут, — медленно произнес Холлуэй. — Это уж точно. Я таких крутых еще не видел.

— Да уж. Но представляю, как он всех крутанет, если потянет за это колечко, — сказал Данингер.

— Пожалуйста, готовьтесь к взлету, — сказал Ричардс. — Я пойду встречу наших гостей. Мы взлетаем через пять минут.

Он прошел по салону, перебросил парашют на кресло около окна. Потом сел и уставился на дверь, соединявшую салоны первого и второго класса. Скоро все станет ясно. Очень скоро.

Его рука нетерпеливо сжимала и поглаживала сумочку Амелии.

Снаружи почти совсем стемнело.