22. РАССКАЗ ДЖИНЕЛЛИ
Сначала он говорил отрывистыми фразами, делая паузы и обдумывая, что сказать дальше. Джинелли явно по-настоящему устал с тех пор, как появился в Бар Харборе в понедельник днем. Раны его оказались несерьезными — просто глубокими царапинами, но Билли видел, что его друг основательно потрясен.
Однако тот сумасшедший огонек в глазах начал мало-помалу возвращаться: так мигает неоновая трубка, прежде чем ровно засветит. Джинелли извлек плоский флакон из кармана пиджака и налил одну пробку виски в свой кофе. Предложил флакон Билли, но тот отклонил: неизвестно, как виски подействует на его сердце. После кофе Джинелли выпрямился в кресле, откинул прядь волос со лба и начал наконец рассказывать более подробно.
В три часа ночи, во вторник, Джинелли припарковал машину на лесной дороге, ответвлявшейся от шоссе 37-а, неподалеку от цыганского табора. Некоторое время возился с бифштексами, потом взял сумку с продуктами и пошел обратно по шоссе. Высокие облака закрывали ущербную луну, как шторы. Подождал, пока облака уплыли, и тогда увидел круг автомашин. Он пересек шоссе и направился в сторону табора по травянистому склону.
— Я хоть и городской парень, но ориентируюсь на местности неплохо, — сказал он. — Идти туда, как пошел ты, я не хотел, Уильям.
Он прошел через пару полей, через редколесья, миновал в темноте какое-то смердящее место, словно там находилось великое скопище дерьма. В одном месте порвал сзади штаны, зацепившись за какую-то старую колючую проволоку, которую во мраке было не разглядеть.
— Такова сельская жизнь, Уильям. Она — для деревенщины, а не для меня, — сказал он.
От собак табора он неприятностей не ждал. Пример Билли был для него показателен. Собаки не издали ни звука, хотя, видимо, запах его почуяли. Он даже наступил в круг потухшего костра.
— Я ожидал, что у цыган сторожевые псы будут получше, чем эти, — прокомментировал Билли. — По крайней мере, я так считал.
— Нет, — сказал Джинелли. — Цыган ничего не стоит застать врасплох.
— То же самое, когда собаки брешут всю ночь.
— Точно. Тот же эффект. А ты умнеешь, Уильям. Скоро люди станут думать, что ты итальянец.
И все же Джинелли решил не рисковать без нужды. Он осторожно прошел позади круга автомашин, обходя стороной фургоны, где могли спать люди. Заглядывал только в легковые машины. Через пару-тройку машин нашел то, что искал. На заднем сиденье «понтиака» валялось старое пальто.
— Машина не была закрыта, — сказал он. — Пальто, в общем-то, было неплохим, но от него воняло так, словно в карманах лежали дохлые хорьки. На полу в машине была также пара поношенных туфель. Оказались малость тесноваты, но я их все же надел. Еще через две машины нашел шляпу, похожую на гриб, и надел ее на голову.
Джинелли объяснил, что хотел пахнуть цыганом, но не для тех дворняг, что дремали у потухшего костра, а для совсем других собак. Ценных собак — пит-буль-терьеров. Пройдя три четверти круга, он увидел трейлер, у которого задняя фара была покрыта проволочной сеткой вместо стекла. Заглянул внутрь — фургон оказался пустым.
— Но от него несло собачьим духом, Уильям, — сказал Джинелли. — Посмотрел по сторонам, рискнул даже зажечь на мгновение свой фонарик. Смотрю — трава кругом затоптана и такой затоптанной полосой, как тропа, уходит куда-то за пределы табора. Тут не надо было быть знаменитым сыщиком Дэниелом Буном, чтобы все разглядеть. Они этих своих бесценных собак упрятали подальше на случай, если кто-то проболтается, и друзья животных подымут шум. Но только, дураки, оставили такой след, что и городскому мужику все стало ясно с одного взгляда. В тот самый момент я поверил, что мы сможем их скрутить. Дураки они потому что.
Джинелли прошел по тропе. Там был небольшой холм, а за ним снова лесок.
— Тропинку я потерял, — сказал он. — Стоял там с минуту, раздумывая, куда двинуть дальше. И тут услышал, Уильям, четко и ясно. Все же Господь помогает.
— Что ты услышал?
— Один пес там перднул, — ответил Джинелли. — Хорошо так, громко. Вроде как кто-то сыграл под сурдинку.
Буквально шагах в двадцати, в лесочке, оказался на полянке огороженный загон. Загородка простая — колья да ветки, вбитые в землю и оплетенные колючей проволокой. А внутри семь пит-буль-терьеров. Пятеро крепко спали, двое других сонно смотрели на Джинелли.
А сонно смотрели потому, что им подсыпали кое-что в еду специально.
— Я думал, они будут полностью под кайфом, хотя на это рассчитывать опасно. Когда таких псов научат драться, они — как гвоздь в заднице, сплошное беспокойство. Друг друга пожрут насмерть, и весь бизнес — коту под хвост. Тут их либо сажают в отдельные клетки, либо дают наркотики. Последние — дешевле, и прятать их проще. Если бы псы не были под кайфом, им никакая загородка с проволокой не была бы преградой. Когда какого-то из них начинают жрать, он даст деру сквозь любые колючки, хоть полшкуры на них оставит. Им дают очухаться, только когда появляются приличные ставки на собачий бой и риск оправдан. Сперва сражение, потом снова под кайф. — Джинелли рассмеялся. — Ты понял? Эти пит-були вроде наших звезд рока. И всегда новых можно приобрести.
Джинелли раскрыл там магазинную сумку и вытащил бифштексы. Еще припарковавшись на лесной дороге, он их освободил от оберток и вогнал в каждый шприцем то, что он назвал «Пит-Буль-коктейль Джинелли»: смесь мексиканского коричневого героина со стрихнином. Теперь он размахивал в воздухе своим угощением и наблюдал, как спящие псы медленно приходили в себя. Один из них глухо тявкнул — прозвучало, как храп человека с сильным насморком.
— Заткнуться, а то ужина не будет, — спокойно скомандовал Джинелли. Тот пес, что гавкнул, сел, но тут же его снова повело ко сну, вот-вот завалится на бок.
Джинелли бросил один бифштекс за загородку. Секунда, две, три — и все они заворочались. Кто-то слегка гавкал, но так невнятно, что можно было этим пренебречь. Кроме того, если бы кто-то появился из табора, то шел бы с фонарем, — достаточно времени, чтобы смыться в лесу. Но никто не появился.
Билли зачарованно слушал, пока Джинелли спокойно вел свой рассказ. Он присел в сторонке, закурил «Кэмел» и наблюдал, как умирают собаки. Большинство из них умерло очень тихо, говорил он. (Нет ли хоть намека на сожаление в его голосе? — подумал Билли с беспокойством). У пары из них были конвульсии, но не сильные. Только и всего. Джинелли подумал, что не так уж и плохо для псов: цыгане для них готовили участь куда страшнее. В общем, в пределах часа все было сделано.
Когда итальянец убедился, что сдохли все собаки, вынул из кармана доллар, взял ручку и написал на нем: В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО МОГУТ БЫТЬ ТВОИ ВНУКИ, СТАРИК. УИЛЬЯМ ХАЛЛЕК ГОВОРИТ, ЧТОБЫ ТЫ СНЯЛ С НЕГО САМ ЗНАЕШЬ ЧТО. Он сбросил вонючее пальто, повесил его на жердь ограды, сверху надел на него шляпу, снял цыганскую обувь и переоделся в свои кеды, которые держал в сумке. После чего удалился.
На обратном пути малость заблудился. Удалось сориентироваться по смердящему месту, мимо которого уже проходил. А там увидел огонек фермы и нашел проселок. Сел в машину и вернулся в Бар Харбор.
На полпути, по его словам, с машиной что-то случилось. В чем дело — он не понял, но просто она ему не понравилась. И раньше такое бывало: начинаешь вдруг не доверять машине, хотя, как правило, это ничего особенного не значит. Разве что пару раз было…
— Я решил бросить ее, — сказал Джинелли. — Не хотел ничего оставлять на волю случая. Мало ли? Может, у кого-то из этих цыган была бессонница, прошелся, увидел машину. Может, меня увидел в ней. А тогда запросто нашли бы меня потом. Видишь? Я очень серьезно к ним отнесся. Смотрю на тебя и думаю: надо очень и очень серьезно к ним отнестись. Припарковал машину на другом проселке, снял крышку распределителя и прошел пешком три мили до города. К тому времени рассвело.
Оставив Билли в другом мотеле, Джинелли поймал такси и отправился обратно в Бар Харбор, попросив водителя ехать помедленнее, поскольку хотел кое-что найти.
— А что именно? — спросил шофер. — Может, я помогу?
— Ничего, — ответил Джинелли. — Когда увижу, сразу узнаю.
И нашел. Примерно в двух милях по пути к городу увидел возле небольшой фермы «Шевроле нова» с табличкой «Продается». Заехали туда. Хозяин был дома, Джинелли расплатился с таксистом и уплатил наличными за «Нову». За дополнительные двадцать долларов хозяин, молодой мужик, у которого в голове было больше вшей, чем очков коэффициента интеллекта «Ай-Ку», согласился оставить номерной знак штата Мэн, удовлетворившись обещанием Джинелли прислать ему знак через неделю.
— Я, может, даже так и сделаю, — сказал Джинелли. — Если мы выживем.
Билли бросил на него быстрый взгляд, но Джинелли уже продолжал свой рассказ.
Он поехал дальше в сторону Бар Харбора, объезжая город стороной, направился по шоссе 37-а туда, где находился цыганский табор. По пути задержался и позвонил человеку, которого для Билли назвал «коллегой по бизнесу». Попросил «коллегу» находиться в определенной телефонной будке в Нью-Йорке точно в двенадцать тридцать. Этой телефонной будкой Джинелли часто пользовался и, благодаря своим связям, позаботился, чтобы телефон там всегда был исправен. Проехав мимо табора, заметил признаки активности, развернулся на шоссе в миле от того места и поехал обратно. Из табора вела проселочная дорога, и Джинелли увидел, что по ней из лагеря цыган к шоссе 37-а едет автомобиль.
— «Порше-турбо», — сказал Джинелли. — Игрушка для богачей с наклейкой университета Брауна. На переднем сиденье было двое парней, на заднем — еще трое. Я подождал их и спросил того, что за рулем, есть ли там цыганский табор, как говорят? Они ответили, что есть, но если я хочу погадать, мне не повезло. Эти ребята сами хотели того же, но их попросили вон. Цыгане сматывали удочки. После истории с псами меня это и не удивило.
— Поехал обратно к Бар Харбору, подкатил к заправочной станции — эта «Нова» жрет горючее, ты не поверишь как, Уильям. Выпил бутылку «коки» и слегка перекусил.
Джинелли позвонил «коллеге по бизнесу» и договорился о встрече с ним в аэропорту Бар Харбора в пять часов вечера. Потом оставил машину на платной стоянке и прогулялся в поисках человека.
— Какого человека? — спросил Билли.
— Человека, — терпеливо пояснил Джинелли, словно говоря с идиотом. — Таких мужиков, Уильям, всегда разглядишь, если присмотришься. Он вроде бы такой же, как все прочие летние бездельники. Кажется, может покатать тебя на яхте своего папаши или, скажем, подбросить десяток граммов хорошего кокаина. В любой момент может рвануть в другой город на своем самолетике. Но он не такой, как эти. Есть два способа узнать такого человека. По обуви. У таких мужиков туфли паршивые, не первый класс, хотя и начищены до блеска. А во-вторых, взгляни им в глаза. Солнечных очков «Феррари» они не носят, их глаза всегда разглядишь. Это у них такая скромная, ненавязчивая самореклама. Их глаза говорят тебе: «Откуда следующая жратва придет? Кто угостит травкой? Где тот парень, которого я мечтал встретить, когда приехал сюда?» Ты понял, кого я имею в виду?
— Кажется, да.
— Чаще всего глаза говорят: «На чем бы подзаработать?» Как там в Олд Оркарде дед называл этих артистов?
— Бродячие бизнесмены? Бродячие торговцы.
— Во! Именно! — Глаза Джинелли загорелись. — Бродячий бизнес. Отлично! Я искал человека, готового на такой бизнес. Эти ребята в курортных городах фланируют, как проститутки в поисках клиента. Больших дел у них почти не бывает, они все время на ходу, и в общем, толковые… Только обувь у них не та, понимаешь. Рубашечки — неплохие, плащики от Пола Стюарта, джинсы в порядке, а посмотришь на корочки, и они тебе словно говорят: «К вашим услугам. Могу выполнить дело». Проституток выдают обычно блузки — всегда из районового волокна. Им приходится растолковывать, что лучше такие не носить.
— В итоге, увидел человека. Разговорился с ним. Сидели с ним на скамеечке возле публичной библиотеки — симпатичное место — и все обговорили. Пришлось повысить оплату, поскольку, сам понимаешь, время поджимает, некогда с ним деликатничать. Но парень был такой голодный, что я решил ему довериться. Тем более на короткое время. А для таких ребят долгие задания не существуют. Для них это все равно, что учить в школе историю и алгебру.
— Сколько ты ему заплатил?
Джинелли помахал ладонью.
— Я тебе дорого обхожусь, — сказал Билли. Он невольно стал говорить тем же тоном, что и Джинелли.
— Ты мой друг, — сказал Ричард с неожиданной теплотой в голосе. — Потом рассчитаемся как-нибудь, если ты сам захочешь. Я просто развлекаюсь. Приключение, понимаешь. Потом можно написать сочинение «Как я провел летние каникулы». Но у меня уже во рту пересохло, а впереди еще долгая история, а потом делом займемся.
— Продолжай.
Парень, которого Джинелли подцепил, назвался Фрэнком Спартоном. Сказал, что учится в Университете Колорадо, а пока что проводит каникулы. Однако Джинелли прикинул, что ему лет двадцать пять, староват для студентика. Впрочем, это не имело значения. Джинелли хотел, чтобы Фрэнк отправился на проселок, где он оставил арендованный «Форд», а затем установил наблюдение за цыганами, когда те уедут. Спартон должен был позвонить ему в мотель и сообщить, где они устроят ночлег. Джинелли не думал, что они уедут слишком далеко. Когда тот будет звонить в мотель Бар Харбора, пусть позовет Джона Три. Спартон все записал и получил шестьдесят процентов наличными от договоренной суммы. Заодно забрал ключи от машины и крышку распределителя. Когда Джинелли спросил его, сможет ли он приладить крышку распределителя, Спартон с улыбкой автомобильного вора ответил, что как-нибудь справится.
— Ты его подвез туда к машине? — спросил Билли.
— На то, что я плачу ему, и на попутке доберется, Уильям.
Джинелли поехал в мотель в Бар Харборе и снял номер под именем Джона Три. Хотя было два часа пополудни, он успел взять последний свободный номер на ночь. Клерк вручил ему ключ с таким видом, словно оказал гигантскую услугу. Летний сезон набирал силу. Джинелли вошел в комнату, поставил будильник на шестнадцать тридцать и вздремнул, пока часы не зазвонили. Затем отправился в аэропорт.
В десять минут шестого там приземлился маленький частный самолет, возможно, тот же самый, что доставил Фандера из Коннектикута. Из него вышел «коллега по бизнесу» и выгрузил один большой пакет и три поменьше. Джинелли вместе с ним водрузил большой груз на заднее сиденье «Новы», а те, что поменьше — в багажник. Человек улетел. Джинелли не стал ждать, пока самолет взлетит, а отправился в мотель, где проспал до восьми часов, когда его разбудил телефон.
Это был Фрэнк Спартон, звонил он с заправочной станции «Тексако» в городе Банкертон, — сорок миль к северо-западу от Бар Харбора. В районе семи часов, сообщил Спартон, цыгане свернули на поле за пределами городской черты. Похоже, что они с ночлегом заранее все уладили.
— Видимо, Старберд постарался, — заметил Билли. — Он у них что-то вроде администратора.
Голос Спартона звучал несколько неуверенно и встревожено.
— Ему показалось, что его засекли, — сказал Джинелли. — Он ехал за ними, а это было ошибкой. Кто-то там повернул обратно подзаправиться, а он не заметил. Ехал себе со скоростью сорок миль, и вдруг пара универсалов и фургон — громыхают навстречу. Получилось так, что он оказался не в хвосте их каравана, а где-то посередине. Глянул в боковое окно, а там из фургона смотрит старик без коса и машет ему пальцем, вернее, не столько машет, сколько какое-то заклинание делает. Говорю буквально со слов этого парня, Уильям. Так и сказал: «Какое-то заклинание пальцем делает».
— О, Боже! — пробормотал Билли.
— Тебе в кофе подлить?
— Нет… впрочем, налей.
Джинелли подлил ему порцию «Чиваса» в чашку и продолжил свою историю. Он спросил Спартона, не была ли там на фургоне нарисована женщина с единорогом. Да, была. Женщина и единорог.
— Боже мой, — снова сказал Билли. — Ты уверен, что они его машину засекли? После того, как погибли собаки, они могли обыскать все вокруг и найти «Форд». Теперь его узнали.
— Так оно и было, — мрачно сказал Джинелли. — Он дал мне название дороги, на которой цыгане находились — Финсон Роуд, и номер шоссе, с которого они туда свернули. Попросил остатки денег положить в конверт на его имя в мотеле. «Извини, смываюсь», — сказал он, и я его не осуждаю.
Джинелли покинул мотель в машине «нова» в восемь пятнадцать. Пересек черту, разделяющую Бакспорт и Банкертон в девять тридцать. Спустя десять минут миновал заправочную станцию «Тексако», которая на ночь закрылась. Возле нее стояло порядочно автомашин для ремонта и для продажи. В дальнем конце ряда увидел арендованный им «Форд», проехал дальше, развернулся и направился обратно.
— Я так дважды покрутился, — сказал он. — Никогда прежде не было у мена подобного чувства. Короче, я проехал подальше и вернулся пешком.
— И что?
— Спартон находился в машине, — сказал Джинелли. — Сидел за рулем. Мертвый. Дырка во лбу как раз над правым глазом. Крови немного. Мог быть и сорок пятый калибр, но не думаю. Крови на сиденье рядом с ним не было вообще. То, что его убило, навылет не прошло. Сорок пятый калибр прошивает насквозь, оставляя позади дыру с консервную банку размером. Я думаю, он был убит из рогатки шариком от подшипника. Тем самым, чем их девка стреляет. Может, она это и сделала.
Джинелли замолчал, некоторое время размышляя.
— У него на коленях лежала мертвая курица, взрезанная ножом. Кровью на лбу у Спартона было написано одно слово. Возможно, кровью этой курицы, но, сам понимаешь, лабораторный анализ я сделать не мог.
— Что за слово? — спросил Билли, хотя уже догадался.
— «НИКОГДА».
— Господи Иисусе, — прошептал Билли и схватил свою чашку кофе с виски. Однако тут же и отставил ее: показалось, что его стошнит, если выпьет. Нельзя, чтобы вырвало. Мысленно представил себе Спартона за рулем: голова откинута назад, черная дырка над глазом, груда белых окровавленных перьев на коленях. Образ был столь ярким, что он увидел даже приоткрытый желтый клюв мертвой птицы и черные глаза-бусинки…
Мир заволокло серой пеленой… послышался звук шлепка по его щеке. Халлек раскрыл глаза и увидел, как Джинелли усаживается обратно в свое кресло.
— Извини, Уильям, но, как в рекламе лосьона говорят, — тебе это необходимо. Я думаю, ты валишь на себя вину за этого парня Спартона. Хочу, чтобы ты выбросил такие мысли, понял? Ты меня слышишь? — Тон Джинелли был спокойным, но в глазах — гнев. — У тебя искаженный взгляд на вещи. Знаешь, вроде этих судей, у которых сердце кровью обливается. Они обвиняют всех, кого угодно, включая президента США, за то, что какой-то прохвост пырнул ножом бабусю, чтобы забрать ее чек социальной страховки. А сам этот фраер стоит перед ними, ожидая условного наказания, чтобы потом пойти и продолжить свое дело.
— Что ты мне чушь городишь? — запротестовал Билли, но Джинелли его перебил.
— Не ты убил Спартона, Уильям. Это сделал какой-то цыган. И кто бы он ни был, за всем этим стоит тот дед, и мы с тобой все прекрасно понимаем. Никто Спартону руки не выкручивал. Делал работу за плату, вот и все. Простую работу, кстати. Ошибку совершил, и они его взяли в ловушку. А теперь скажи мне прямо, Уильям, — ты хочешь, чтобы проклятье с тебя сняли или нет?
Билли тяжело вздохнул. Щека его слегка горела от шлепка Джинелли.
— Да, — ответил он. — Я хочу, чтобы с меня его сняли.
— Ну и все. Тогда оставим это.
— О'кей. — Халлек позволил Джинелли досказать свою историю, больше не перебивая. Фактически, его так ошарашил этот рассказ, что Билли не в состоянии был вымолвить и слова.
Джинелли прошел за заправочную станцию и сел на старые шины. Ему, как он сказал, снова нужно было добиться безмятежного состояния разума. Минут двадцать сидел он там неподвижно, поглядывая на ночное небо. На западе исчезли последние краски заката. Мысли его успокаивались. Когда почувствовал себя в порядке, вернулся обратно к своей машине, задним ходом подкатил к заправочной станции, не включая фар. Там он перетащил тело Спартона из «форда» и уложил его в багажник «новы».
— Возможно, они хотели таким манером оставить мне послание. Но, возможно, хотели навесить на меня дело, оставив убитого в моей машине. В моей — судя по документам в бардачке возле водителя. И опять сглупили, Уильям. Потому что, если парня убили из рогатки шариком, легавые только чуть-чуть со мной пообщаются и тут же возьмутся за них. Ведь это же их девка устраивает спектакли с рогаткой.
— При других обстоятельствах я люблю наблюдать, как люди сами себя загоняют в угол, вроде этого случая. Но тут, видишь, забавная ситуация: приходится работать самим, в одиночку. Кроме того, я ожидал, что полиция на следующий день нагрянет к цыганам, правда, совсем по другому делу, если бы все пошло так, как я наметил. Спартон тут только осложнил дело. Потому я и забрал его тело. Хорошо, что хоть машина стояла на отшибе, на проселке возле шоссе.
С телом Спартона в багажнике и с тремя небольшими коробками, которые доставил «коллега по бизнесу» накануне днем, Джинелли поехал дальше. Он нашел Финсон Роуд буквально в полумиле от станции. Вдоль шоссе 37-А на ответвляющейся дороге цыгане могли продолжать хороший бизнес. Но Финсон Роуд оказалась паршивой проселочной дорогой с выбоинами и даже кое-где поросшая травой.
— Это немного осложнило дело, как и на автозаправочной станции. Но, с другой стороны, мне это и понравилось, Уильям. Я хотел напугать их, а они как раз и повели себя как жутко напуганные люди. Если человек испуган, его еще проще устрашить.
Джинелли выключил фары и с четверть мили потихоньку ехал по Финсон Роуд. Приметил боковую дорожку к галечному карьеру. «Лучшего варианта не придумаешь», — решил он. Открыл багажник, вытащил тело Спартона и засыпал его гравием. Похоронив так убитого, вернулся к машине, принял пару стимулирующих таблеток, а затем распаковал большой груз на заднем сиденье. ВСЕМИРНАЯ КНИЖНАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ — было написано на ящике. Внутри находился автомат Калашникова АК-47, запасной комплект на четыреста патронов, пружинный кинжал, рулончик клейкой ленты, сосуд с ламповой сажей и прочее.
Джинелли вымазал руки и лицо сажей, прикрепил с помощью клейкой ленты кинжал к ноге, взял автомат, сунул в карман рулон клейкой ленты и пошел.
— Саперную лопатку брать не стал, — сказал он. — Уж и так выглядел суперменом из комикса.
Спартон сказал, что цыгане устроили табор в паре миль от шоссе по той дороге. Джинелли углубился в лес, не отклоняясь от дороги, чтобы не заблудиться.
— Пришлось идти медленно, — рассказывал итальянец. — И все равно ветки под ногами хрустели. Да еще опасался задеть где-нибудь ядовитый сумах — он на меня скверно действует.
После двух часов пути вдоль восточной кромки Финсон Роуд, Джинелли приметил темный объект на обочине впереди. Сперва подумал — какой-то дорожный столб. Оказалось — человек.
— Он стоял так спокойно, как мясник на складе туш, но я почувствовал, что он меня засек, Уильям. Хоть и пытался передвигаться бесшумно, но все же я парень из Нью-Йорка, а не Гайавата, понимаешь. Я подумал, что этот деятель притворяется, будто меня не слышит, чтобы вовремя нанести удар или изрубить меня в куски. Я мог, конечно, расстрелять его там же, но тогда разбудил бы всех в округе полутора миль, а к тому же обещал тебе обойтись без убийств.
— И вот я стою на своем месте, а он — на своем. Пятнадцать минут стою и думаю: сделаю шаг — ветка треснет под ногой, и начнется большой тарарам. И вдруг смотрю — он отходит к кустам на обочине и начинает мочиться. А я глазам своим не верю. Уж не знаю, где учили этого парня стоять на стреме, но уж точно не в Форт Брэгге. Ружье у него самой старой модели, какую я видел за последние двадцать лет. На Корсике его называют «луп». Но самое главное — у него в ушах пара наушников от плейера-уокмена! Я мог подойти сзади, и он бы ни хрена не услышал. — Джинелли засмеялся. — Ей-богу, тот дед понятия не имел, что его охранник слушает рок-н-ролл в то время, когда должен был следить за мной.
Страж снова занял свое место, а Джинелли просто подошел к нему с той стороны, откуда его не было видно, не особенно заботясь о том, чтобы двигаться бесшумно. На ходу снял с себя пояс. В последний момент парень успел что-то засечь, видно, краем глаза приметил движение, но отреагировать не успел — слишком поздно.
Джинелли набросил ремень на горло парня и затянул. Последовала короткая борьба. Молодой цыган бросил винтовку и вцепился в ремень, наушники вывалились из ушей, и Джинелли услышал Роллинг Стоунс, поющих «Под моим большим пальцем».
Парень начал хрипеть, сопротивление его ослабло и вскоре прекратилось… Джинелли давил еще секунд двадцать, потом отпустил («Я же его не собирался приканчивать», — пояснил он Билли) и оттащил в кусты. Парень был красив, хорошо физически развит, на вид — года двадцать два, в джинсах и сапогах «динго». По описаниям Билли, Джинелли решил, что это Сэмюэл Лемке, Билли с ним согласился. Джинелли нашел дерево приличных размеров и использовал липкую ленту, чтобы привязать цыгана к нему.
— Звучит глупо, что ты кого-то привязал скотчем к дереву. Но это — пока кто-нибудь с тобой такого не проделает. От него не освободишься. Скотч — очень прочный материал. Так и проторчишь привязанным, если никто не освободит. Его не разорвешь и не размотаешь сам.
Джинелли отрезал нижнюю часть рубашки Лемке, затолкал ему в рот и заклеил скотчем.
— Потом я перевернул кассету в плейере, включил и засунул ему наушники обратно в уши. Не хотел, чтобы он скучал, когда очухается.
После этого Джинелли пошел дальше вдоль дороги. Он был такого же роста, что и Лемке, а потому решил рискнуть и подойти к следующему часовому до того, как тот обнаружит неладное. Время было позднее, а итальянец за последние двое суток поспал урывками всего пару раз. Надо было поторапливаться, пока в сон не начало клонить.
— Когда не доспишь, можешь все дело испортить, — заметил он. — Одно дело в «Монополию» играть, а другое — иметь дело с людьми, которые убивают и пишут у тебя на лбу куриной кровью слова. Тут и самому можно ненароком концы отдать. Вот я такую промашку и сделал. Просто повезло, что мне с рук сошло. Бог иногда прощает.
Ошибка состояла в том, что Джинелли не увидел второго охранника, пока не прошел почти мимо него. Второй оказался в тени, а не на дороге, как Лемке. Причем укрылся не ради конспирации, а ради удобства.
— Этот второй не только слушал плейер-уокмен, — сказал Джинелли, — он просто крепко спал. Вшивые сторожа, но чего другого и ожидать от гражданских? К тому же они, видно, решили, что я серьезной угрозы для них не представляю. Когда веришь, что угроза серьезная, зевать не станешь, даже если давно не спал.
Джинелли подошел к спящему часовому, выбрал у него на голове подходящее место и треснул его как следует прикладом автомата. Удар был — как ладонью по столу. Парень, который сидел, прислонившись к дереву, завалился на бок. Джинелли наклонился и пощупал пульс. Цыган был жив.
Пять минут спустя итальянец поднялся на невысокий холм. Слева, на склоне, открылось большое поле. Метрах в двухстах Джинелли увидел круг автомашин. Костра в ту ночь не жгли. Кое-где в окнах фургонов светился слабый огонек — только и всего.
Джинелли предпочел ползти с холма по-пластунски, держа автомат впереди себя. Нашел груду камней, которые годились как укрытие и огневая позиция. Весь лагерь хорошо просматривался, и прицеливаться было удобно.
— Луна как раз начала появляться, но ждать ее я не собирался. К тому же я хорошо все видел, до них было метров семьдесят. Большой аккуратности мне не требовалось, да и «калашников» не для такой работы. Все равно что топором удалять аппендицит. Автоматом хорошо пугать, ну и я их напугал как надо. Спорить готов, они наделали лимонаду в постели. Но только не старик. Этот — тертый калач, Уильям.
Твердо уложив автомат, Джинелли набрал воздуху, прицелился по передним колесам фургона с единорогом. Слышны были цикады, бульканье какого-то ручейка поблизости, где-то за темным полем крикнул козодой. И прежде, чем он начал второй куплет своей ночной песни, Джинелли открыл огонь.
Грохот разорвал ночь. Пули тридцатого калибра помчались к цели, на конце дула затрепетало сияние. Колеса фургона с единорогом не просто лопнули, они взорвались. Джинелли прочесал дугой весь табор, целясь низко.
— Ни одного тела не задел, — сказал он. — Старался не попасть и в бензобаки машин, брал пониже. Видел когда-нибудь в натуре, как машина взрывается, если угодишь в бензобак? Это, я тебе скажу, такой фейерверк! Жуть. Я как-то наблюдал на шоссе в Нью-Джерси.
Взорвались и задние колеса фургона. Джинелли вставил в автомат запасной рожок. Между тем началась суматоха. Послышалась перекличка голосов — рассерженных, но больше перепуганных, завизжала женщина.
Люди выскакивали в нижнем белье из фургонов, беспорядочно метались, в страхе озираясь по сторонам. Впервые Джинелли увидел и Тадуза Лемке. Старик выглядел довольно комично в развевающейся ночной рубашке, из под ночного колпака в разные стороны торчали пряди волос. Он бросил взгляд на разорванные шины фургона и посмотрел прямо в ту сторону, где залег итальянец. «Вот в его разъяренном взгляде уже не было ничего комичного», — сказал Джинелли Халлеку.
— Я знал, что видеть он меня не мог. Луна еще не взошла. Морда и руки у меня были в саже. Но мне показалось, что он меня все равно увидел, Уильям, и у меня аж холодок по сердцу пробежал.
Старик обернулся к своим людям, которые начали пробираться к нему, крича и размахивая руками. Заорал им что-то и указал рукой на машины. Джинелли языка не понимал, но жест был вполне красноречивым: Прячьтесь, идиоты!
— Слишком поздно, Уильям, — сказал Джинелли.
Он выдал очередь поверх их голов. Теперь уж орали все — и мужчины, и женщины. Некоторые попадали на землю и поползли, другие бросились бежать в разные стороны, только не в его сторону, разумеется.
А Лемке стоял и покрикивал на них. Его ночной колпак свалился с головы. Кто полз, кто — бежал, и хотя Лемке правил ими железной рукой, а панике поддались все.
«Понтиак-универсал», из которого он брал пальто и туфли, стоял рядом с фургоном. Джинелли вставил третий рожок в автомат и снова открыл огонь.
— В этой машине в ту ночь вообще никого не было, и я ее разгромил. Буквально уничтожил.
— АК-47 — страшная штука, Уильям. Когда смотришь на нее в кино, думаешь, что она оставляет серию аккуратных дырок. На самом деле это не так. Автомат громит все и притом быстро. Стекла полетели вдребезги, капот раскрылся, и пули его начисто сорвали. Разнесло фары, взорвало шины, потом полетел радиатор, из него хлынула вода. Темно, но я услышал, как она полилась. Короче, когда я закончил, машина выглядела так, словно на хорошей скорости врезалась в стену. Но пока ошметки машины летали вокруг, дед даже не шелохнулся. Смотрел на вспышки моего автомата и, видно, собирался скомандовать атаку. Только я решил этого не дожидаться.
Джинелли побежал к дороге, пригнувшись пониже, как солдат под огнем противника. Достигнув дороги, выпрямился и побежал во всю прыть. Пробежал мимо часового, которого стукнул прикладом, едва глянув в его сторону. А возле того места, где оставил «мистера Уокмена», остановился, переводя дыхание.
— Найти его ничего не стоило в полной темноте, — сказал Джинелли, потому что я услышал, как он елозит ногами по траве. Когда подошел, он начал сквозь бандаж на губах бормотать: «Унф, уф, гадумп».
Лемке доерзался до того, что его еще круче прижало к дереву. Наушники болтались возле шеи. А когда увидел приближающегося Джинелли, замер и смолк. Просто смотрел на него.
— По глазам его увидел; он решил, что я его убью, и при этом жутко перепугался, — продолжал Джинелли. — Мне этого и надо было. Старый гад не побоялся, но, скажу тебе, Уильям, тот парень очень жалел, что дед так с тобою поступил. К сожалению, мне не удалось заставить его попотеть малость — времени не было.
Джинелли поднял АК-47 к его носу, и глаза Лемке сказали: он очень хорошо понял, что его ожидает.
— Вот что, тварь, времени у меня маловато, поэтому слушай внимательно, — сказал Джинелли. — Передай деду, что в следующий раз стрелять по пустым машинам я больше не буду. Скажи ему, что Уильям Халлек хочет чтобы старик снял свое проклятье. Понял меня?
Лемке кивнул, насколько позволяли путы. Джинелли сорвал с его рта ленту и вырвал тряпку изо рта.
— Тут будет много суеты, — сказал Джинелли. — Поорешь — они тебя найдут. И запомни послание деду.
Он повернулся, чтобы уйти.
— Вы не понимаете, — хрипло сказал Лемке. — Он никогда его не снимет. Он последний из великих мадьярских вождей. Его сердце — кирпич. Я запомню, конечно, мистер, но он никогда не снимет проклятье.
По дороге прогромыхал пикап в сторону цыганского табора. Джинелли бросил на него мимолетный взгляд и снова обратился к Лемке:
— Кирпич можно разрушить, — сказал он. — Так и передай ему.
Джинелли снова вышел на дорогу и побежал трусцой назад, к карьеру. Еще один пикап проехал мимо, за ним подряд три легковых автомобиля. Людям было любопытно, что за стрельба из автомата происходила возле их городка среди ночи. Джинелли особенно на счет них не беспокоился. Видимый издалека свет автомобильных фар давал возможность скрыться заранее в придорожной растительности.
Когда послышалась полицейская сирена, он успел добраться до карьера, где была припаркована его «Нова».
С потушенными фарами он подвел машину ближе к дороге, подождал, пока «Шевроле» с мигалкой на крыше проехал мимо.
— Когда полицейская машина проехала, я убрал грязь с лица и рук и поехал следом за ней.
— Следом?! — перебил его Билли.
— Так безопаснее. Если где-то стрельба, наши невинные люди готовы ноги себе переломать — лишь бы увидеть кровь прежде, чем полиция смоет ее из шлангов с тротуара. Люди, которые едут в противоположном направлении, вызывают подозрение. Обычно это те, кто смывается с оружием с места действия.
К тому времени как он подъехал к полю, там уже выстроились у обочины штук шесть машин, лучи их фар перекрещивались. Люди суетились и оживленно обсуждали случившееся. Полицейская машина припарковалась возле того места, где Джинелли вывел из строя второго парня. Вращающийся световой сигнал отбрасывал синие блики на деревья. Джинелли опустил стекло.
— Что случилось, офицер?
— Ничего такого, что вас могло бы обеспокоить. Поезжайте своим путем.
И на тот случай, если парень в «Нове» говорит по-английски, а понимает только русский, полицейский нетерпеливо указал ему лучом фонарика дорогу вдоль Финсон Роуд.
Джинелли медленно проехал среди других машин. Вдалеке возле разгромленной им машины собрались две группы людей. Одна группа состояла из цыган в нижнем белье — они что-то обсуждали между собой, усиленно, жестикулируя. Другая группа была из местной публики. Те стояли, засунув руки в карманы, и молча разглядывали разбитый автомобиль. Обе группы игнорировали друг друга.
Финсон Роуд протянулась еще миль на шесть. Пару раз Джинелли чуть не скатился в кювет, поскольку навстречу на большой скорости неслись другие машины, а дорога была достаточно ухабистой.
— Просто среди ночи ребята надеялись увидеть кровь, Уильям, пока полиция не смыла ее с тротуара или, в данном случае, — с травы. Удалось найти другую дорогу, которая довела его до Бакспорта, где он повернул на север. В два часа ночи Джон Три прибыл в свой номер в мотеле, поставил будильник на семь тридцать и заснул.
Билли уставился на него.
— То есть, пока я места себе не находил, думая, что тебя убили, ты спал в том самом мотеле, который мы покинули?
— Ну, в общем так. — Джинелли и сам устыдился на мгновение. Но тут же с улыбкой пожал плечами. — Спиши это на неопытность, Уильям. Не привык совсем, что кто-то за меня волнуется. Ну, только мама еще, но это — другое дело.
— Ты проспал что ли? Сюда-то приехал часов в девять.
— Нет. Сразу встал, когда зазвенел будильник. Позвонил кое-куда и отправился в центр города. Там арендовал другой автомобиль, на этот раз у «Авис». С «Херцем» мне не так повезло.
— У тебя будут неприятности из-за машины «Херца»? — спросил Билли.
— Нет. Все в порядке. Дело могло осложниться, но я и позвонил как раз в связи с машиной «Херца». И «коллега по бизнесу» по моей просьбе прилетел из Нью-Йорка. В Элсуорте есть небольшой аэропорт. Пилот потом полетел в Бангор ждать его. А мой коллега на попутках прибыл в Банкертон. Он…
— Слушай, дело приобретает масштабы, — сказал Билли. — Ты понимаешь? Прямо во Вьетнам превращается.
— Да ты что? Не будь дураком, Уильям.
— Скажешь, всего лишь твоя экономка прилетела из Нью-Йорка. Вернее — эконом.
— Пусть так. Я никого в Мэне не знаю, а единственный, с кем успел познакомиться, отдал концы. Да не было никаких проблем. У меня — полный отчет есть. Мой коллега вчера спокойно в полдень добрался до Банкертона. Там на заправочной был всего один парень, да и тот успел прилично набраться. Бензин он, правда, накачивал — все чин-чином, а остальное время где-то слонялся или возился с машиной. Пока его не было в очередной раз, мой коллега законтачил проводки «Форда» и спокойно уехал. Проехал мимо станции, так тот парень даже не глянул в его сторону. Коллега доехал до международного аэропорта Бангора и поставил машину в один из загонов «Херца». Я его попросил проверить насчет пятен крови. Потом, когда говорил с ним по телефону, он сказал, что на переднем сиденье немного крови было, наверняка куриной. Мой коллега ее смыл, потом заполнил бланк возврата, опустил в ящик «Экспресс-возврата» и улетел обратно в Нью-Йорк.
— А как же с ключами? Ты говоришь, он зажигание на проводах законтачил.
— С ключами, действительно, проблема возникла. Еще одна моя ошибка. Думаю, от недосыпа стал рассеянным, а может, старею. Они остались в кармане Спартона, а я забыл их вытащить, когда его захоронил там. Но теперь… — Джинелли вытащил пару ключей на блестящем брелоке «Херца» и позвенел ими. — Динь-динь!
— Так ты ездил назад, — сказал Билли хрипло. — Господи! Поехал и откопал, чтобы достать ключи!
— Рано или поздно зверье его бы обнаружило и начало бы — резонно пояснил Джинелли. — Те же охотники на птиц с собаками. Короче, это мелочь для Херца, когда приходит конверт экспресса без ключей. Люди то и дело забывают вернуть ключи от арендованных машин, от номеров отеля. Иногда присылают их, иногда — забывают. Менеджер сервиса звонит по телефону восемь-ноль-ноль, сообщает заводские данные машины, а на другом конце парень из «Форда», «Дженерал Моторс» или «Крайслера» называет ему модель ключа. Просто! Новые ключи. Но если найдут в карьере парня с дыркой в голове и с ключами в кармане, не трудно и меня отыскать. Скверно. Паршивые новости. Ты понял?
— Да.
— Кроме того, мне все равно надо было туда вернуться, — мрачно сказал Джинелли. — А в «Нове» сделать этого было нельзя.
— Ну почему? Они же ее не видели.
— Мне надо рассказать тебе по-порядку, тогда поймешь. Еще подлить?
— Пожалуй.
— Сейчас речь идет о «Бьюике»-универсале. Парень в «Ависе» хотел мне дать «Ариес-К», сказал, это все, что у него есть, в данный момент, так что мне еще повезло. Но для меня эта машина не годилась. Мне нужен универсал, а эта — хоть и здоровенная, а совершенно бестолковая машина. За двадцать баксов он переменил мнение, и я получил ту машину, которую хотел. Поехал обратно в мотель в Бар Харбор, припарковался, сделал пару телефонных звонков, чтобы удостовериться, что все идет по намеченному плану. Потом приехал сюда на «Нове». Знаешь, Билли, она мне даже понравилась. Вроде неказистая и внутри коровьим навозом отдает, но у нее, понимаешь, крепкая косточка, что ли… Вот так. Приехал сюда, успокоил тебя. К тому времени я уж готов был к новому удару, но так устал: думаю — тащиться опять в Бар Харбор. Короче, у тебя в постели и проспал день.
— Да позвонил бы мне и не тащился лишний раз, — тихо сказал Билли.
Джинелли улыбнулся ему.
— Ну, конечно, мог бы и позвонить. Только пошел он подальше, этот телефон. Он мне не покажет, как дела с тобой, Уильям. Не один ты беспокоишься о своем здоровье.
Билли опустил голову, с трудом проглотил ком в горле. Слезы в последнее время приходилось сдерживать довольно часто.
— Итак! Джинелли пробуждается, встает, как огурчик, — без похмелья, принимает душ, прыгает в свою «Нову», которая еще больше смердит коровьим навозом, простояв на солнцепеке, и едет обратно в Бар Харбор. Там он забирает пакеты поменьше из багажника «Новы» и раскрывает их у себя в номере. В одном из них — кольт «Вудсмен» и внутренняя кобура под мышку к нему. Содержимое двух других пакетов размещается в карманах спортивного плаща. Затем он покидает комнату и меняет «Нову» и «Бьюик». Едет в весьма «сценичный» Банкертон, где, как он надеется, побывает в последний раз. По пути разок останавливается у супермаркета, заходит туда и покупает две вещи: шарообразный сосуд и большую бутылку пепси. В Банкертон прибывает на закате, едет к карьеру щебенки и сразу идет туда, поскольку осторожность тут больше не имеет значения. Если тело нашли, значит, он попался.
Но там никого нет, и он откапывает Спартона, нащупывает ключи — и все в порядке.
Голос Джинелли был совершенно бесстрастным, но Билли показалось, что перед ним разворачивается сюжет, как в кинофильме, правда, не очень приятном. Джинелли, сидящий на корточках и разбрасывающий щебенку в стороны руками. Вот появляется рубашка Спартона, его пояс… его карман. Пальцы проникают в карман, ищут среди мелочи, которой не суждено быть истраченной… холодная застывшая плоть. Ключи найдены, труп снова быстро закапывают.
— Брррр, — сказал Билли и поежился.
— Все дело в перспективе, Уильям, — спокойно заметил Джинелли. — Поверь, это так.
Кажется, это меня и пугает, подумал Билли. А потом с растущим изумлением слушал дальше конец истории необычных приключений Джинелли.
С ключами «Херца» в кармане Джинелли вернулся к своему «Бьюику» конторы «Авис». Первым делом откупорил бутылку пепси-колы, вылил ее содержимое в сосуд и как следует накрыл крышкой. После этого поехал к цыганскому табору.
— Я знал, что они все еще будут там, — сказал он. — Не потому что им так хочется, а потому что полиция штата велела не рыпаться, пока не проведет расследования. Представь себе: поселяется какое-то кочевое племя, чужаки в таком цивилизованном обществе, как город Банкертон, является еще какой-то чужак или шайка таких среди ночи и обстреливают их стойбище. Легавым всегда интересны подобные истории.
Им и в самом деле было интересно. Там уже находилась патрульная машина полиции штата Мэн и еще два неприметных «Плимута» у края поля. Джинелли влез между двумя «Плимутами», вышел из машины и направился к табору. Разгромленный универсал успели увезти — возможно, на обследование криминалистам.
На полпути Джинелли встретился с полицейским в униформе «Медведей штата», как их официально называли.
— Для вас, сэр, здесь никакого дела нет, — сказал «Медведь». — Вам придется пройти обратно.
— Но я убедил его, что у меня кое-какое дело там все же есть, — сказал Джинелли, улыбаясь Билли.
— Это как же тебе удалось?
— Вот — предъявил ему.
Джинелли вытащил из заднего кармана кожаные «корочки» и сунул Билли. Тот открыл и тотчас узнал документ — он видел такие в ходе своей карьеры юриста пару раз. Встречался бы чаще, если бы специализировался на уголовщине. Это было удостоверение ФБР с фотографией Джинелли лет на пять моложе: волосы коротко подстрижены, почти под ежик. На карточке он фигурировал, как агент Эллис Стонер.
В голове Билли вдруг все сложилось одно к одному. Он посмотрел на удостоверение еще раз.
— Ты хотел «Бьюик», потому что он выглядит…
— Более официально. Государственная служба. Их типичный транспорт. Не в консервной же банке мне появляться, что пытался всучить «Авис»? И уж, конечно, не в навозной тачке фермера Джона.
— Это тебе твой «коллега по бизнесу» доставил во второй визит?
— Да.
Билли вернул ему документ.
— Выглядит как настоящий.
Улыбка исчезла с лица Джинелли.
— Все, кроме фотографии, — тихо сказал он. — Она — настоящая.
Немного помолчали. Билли пытался отогнать прочь мысли об агенте Стонере, была ли у него семья, дети… Потом напомнил:
— Значит, ты припарковался между двумя полицейскими машинами и показал удостоверение ФБР через пять минут после того, как откопал ключи на трупе?
— Нет, — сказал Джинелли. — Скорей, минут через десять после того.
Направляясь в лагерь цыган, он приметил двух мужчин в штатском, но явно полицейских, которые сидели на корточках возле фургона с единорогом и совками копались в земле. Третий стоял и светил им мощным фонарем.
— Постой, постой, — вот еще одна, — сказал копавший своему коллеге, извлекая пулю из совка и бросая ее в ведерко — блонк! Два цыганенка явно братья, стояли поблизости и наблюдали за процессом.
Присутствие полицейских для Джинелли было как нельзя кстати. Никто не знал, как он выглядит, а Сэмюэл Лемке помнил только черное пятно сажи. К тому же появление агента ФБР можно было считать удачей, так как стрельба велась из русского автомата. Но Джинелли проникся глубоким уважение к Тадузу Лемке. Дело было не в той надписи кровью на лбу, а в том, как он твердо стоял один на один перед шквалом пуль 30-го калибра в полной темноте. Ну и, конечно, — то, что происходило с Уильямом. Было опасение, что дед его все равно мог распознать. Увидеть по глазам или как-то по запаху учуять.
Поэтому ни при каких обстоятельствах Джинелли не намерен был допустить, чтобы старик коснулся его.
Ему нужна была девушка.
Он прошел внутренний круг и постучался в первый попавшийся фургон. Пришлось постучаться еще раз, прежде чем женщина средних лет открыла дверь с испуганным и недоверчивым выражением лица.
— Нет у нас ничего для вас, — сказала она. — У нас тут беда. Извините, мы закрыты.
Джинелли раскрыл удостоверение.
— Специальный агент ФБР, мадам, — Стонер.
Глаза женщины широко открылись, она быстро перекрестилась и сказала что-то на ромалэ. Потом:
— О, Господи! Что еще? Все пошло кувырком. С тех пор, как Сюзанна погибла, нас словно прокляли. Или…
Ее решительно оттолкнул супруг, приказав заткнуться.
— Специальный агент Стонер, — вновь повторил Джинелли.
— Слышал, слышал. — Он выбрался наружу. Джинелли определил его возраст в районе сорока пяти лет, хотя выглядел мужик старше. То был очень высокий человек, хромавший настолько сильно, что казался уродом. Рубашка с короткими рукавами несла на себе скромную диснеевскую рекламу.
Вместо штанов — шорты. От него несло таким перегаром, что в любой момент можно было ожидать, что его еще и вырвет. Похоже, с этим цыганом подобное случалось регулярно. Джинелли показалось, что он узнал его: кажется именно он бежал прочь с грацией слепого эпилептика, у которого случился сердечный припадок.
— Чего вам надо? У нас и так тут полиция весь день висит на заднице. И всегда так… Просто смешно! — Говорил он хриплым грубым голосом, а его жена принялась торопливо увещевать его на роме.
Он повернулся к ней.
— Дот кригиска жад-халлер, — сказал он и припечатал для пущей ясности: — Заткнись, сука. — Женщина отступила. Мужчина в диснеевской рубашке вновь обратился к Джинелли. — Так чего вам надо? Чего не пойдете к своим корешам и не поговорите с ними? — Он кивнул в сторону криминалистов.
— Позвольте записать ваше имя, — сказал Джинелли с бесстрастной вежливостью.
— А чего у них не спросите? — Он скрестил руки на груди, которая под рубашкой казалась не на много меньше женской. — Мы им свои имена сказали, сделали наши заявления. Все, что мы знаем, — кто-то стрелял по табору среди ночи. Нам только нужно, чтобы нас отпустили. Хотим уехать из штата Мэн, из Новой Англии и вообще с восточного побережья. — Уже потише добавил: — И больше никогда сюда не возвращаться. — Указательный палец и мизинец его левой руки сделали жест, знакомый Джинелли с детства от его матери, — жест, отгоняющий дурной глаз. Ему показалось, что цыган сделал такой жест совершенно машинально.
— В таком случае эту проблему можно решить двумя путями, — сказал Джинелли, сохраняя исключительно вежливый тон агента ФБР. — Либо вы даете мне кое-какую информацию, сэр, либо вопрос будет решаться в месте лишения свободы в том плане — задержать вас или нет за обструкцию органов правосудия. Если факт обструкции будет доказан, вам придется провести пять лет в заключении с уплатой штрафа в размере пяти тысяч долларов.
Из фургона послышался торопливый поток речи на роме на грани истерики.
— Энкельт! — хрипло заорал мужчина, но когда обернулся к Джинелли, лицо его заметно побледнело. — Вы совсем спятили!
— Нет, сэр, — ответил Джинелли. — По табору не просто кто-то стрелял. Речь идет о трех автоматных очередях. В Соединенных Штатах запрещено частное владение автоматами и другим скорострельным оружием. К делу подключено ФБР, и, выражаясь более понятным вам языком, скажу, что вы по уши в дерьме, погружаетесь в него все глубже и при этом совсем не умеете плавать.
Цыган некоторое время недовольно смотрел на него и наконец сказал:
— Меня зовут Хейлиг. Трей Хейлиг. Можете у них спросить. — Он кивнул в сторону полицейских.
— У них своя работа, у меня — своя. Так вы намерены отвечать на мои вопросы или нет?
Мужчина отрешенно кивнул головой.
Джинелли заставил Трея Хейлига дать полный отчет о том, что произошло в прошлую ночь. Пока тот говорил, один из детективов штата подошел, чтобы выяснить — кто беседует с цыганом. Когда Джинелли предъявил ему удостоверение, он быстро удалился. Документ явно произвел на него впечатление и несколько обеспокоил.
Хейлиг заявил, что выскочил из фургона, как только услышал первые выстрелы, и побежал влево вверх по холму, надеясь обойти стрелявшего с фланга. Но в темноте споткнулся обо что-то, упал головой на камень и потерял сознание. Если б не такое обстоятельство, он бы наверняка добрался до ублюдка. В подтверждение своей истории показал на заживающую ссадину по-крайней мере трехдневной давности, полученную, видимо, по-пьянке, на левом виске. «Ага, — подумал Джинелли и перевернул страницу в блокноте. — Хватит ходить вокруг да около, пора перейти к делу».
— Очень вам признателен, мистер Хейлиг, вы весьма помогли.
Этот разговор внушил некоторую робость цыгану.
— Да ладно… что вы? Извините, что я так с вами… Но побыли б на нашем месте… — Он пожал плечами.
— Полиция, — сказала жена за его спиной. Она выглядывала из двери фургона, словно старый и усталый барсук из норы, чтобы посмотреть, как много собак вокруг и насколько они злые. — Всегда полицейские — куда бы мы ни пошли. Обычное дело. А сейчас — хуже. Люди запуганы.
— Энкельт, мамма, — сказал Хейлиг, но уже не так сердито.
— Мне надо поговорить еще с парой людей, если подскажете, где их найти, — сказал Джинелли и посмотрел на пустую страницу блокнота. — Мистер Тадуз Лемке и миссис Анжелика Лемке.
— Тадуз вон там спит, — сказал Хейлиг и указал на фургон с единорогом. Джинелли счел это прекрасной новостью, если дело обстояло так. — Он очень старый и его все это очень сильно утомило. А Джина, по-моему, вон в том фургоне. Только она не миссис, а мисс.
Он указал грязным пальцем на зеленую «Тойоту», оборудованную деревянным фургоном на шасси.
— Большое вам спасибо. — Итальянец закрыл блокнот и засунул его в задний карман.
Хейлиг удалился в свое помещение (и, видимо, прямо к своей бутылке) с очевидным облегчением. Джинелли в сгущавшихся сумерках пересек внутренний круг и подошел к «Тойоте». В тот момент его сердце билось очень сильно. Глубоко вздохнув, он постучал о дверцу.
Ответ последовал не сразу. Он поднял было руку, чтобы постучать снова, когда дверь раскрылась. Уильям говорил, что она красива, но Джинелли не был подготовлен к столь покоряющей красоте. Темные глаза смотрели смело, белки их были чистыми до голубизны, оливковая кожа таила розовый оттенок. Какое-то мгновение он разглядывал ее, посмотрел на руки, увидел, что они были сильными, никакого лака на ногтях — чистых и подстриженных, как у крестьянки. В одной руке Джина держала книгу «Статистическая социология».
— Да?
— Специальный агент Эллис Стонер, мисс Лемке, — сказал Джинелли, и тотчас ясность покинула ее глаза, словно задернулась занавеска. — ФБР.
— Да? — повторила она. В голосе не больше жизни, чем в автоответчике.
— Мы расследуем происшествие со стрельбой здесь прошлой ночью.
— Вы и еще полсвета, — сказала она. — Ну и расследуйте. А у меня времени нет. Я заочно учусь, и если завтра не отправлю почтой свое задание, меня могут отчислить. Так что извините…
— У нас есть данные, что за случившимся стоит некий Уильям Халлек, — сказал Джинелли. — Вам это имя ни о чем не говорит? — Конечно, говорит: на миг ее глаза раскрылись шире и словно вспыхнули. Джинелли нашел ее прекрасной. Но одновременно поверил в то, что именно она могла убить Фрэнка Спартона.
— Эта свинья! — Она плюнула. — Хан сатте сиг па эн ав столарна! Хан снегладе па нытт мот хиллорна и вильд! Вильд!
— У меня в машине есть несколько фотографий Халлека, — спокойно сказал Джинелли. — Они были сделаны в Бар Харборе нашим агентом с помощью телевика…
— Конечно, это Халлек! — сказала она. — Эта свинья убила мою тантеньжад — мою бабушку! Но он нас не долго будет преследовать. Он… — Она прикусила нижнюю губу и замолчала. Если бы Джинелли был тем, за кого себя выдавал, ей было бы не избежать основательного допроса.
Джинелли предпочел ничего не заметить.
— На одном из снимков один человек передает другому деньги. Если кто-то из них Халлек, другой, не исключено, — стрелок, посетивший вас минувшей ночью. Я бы хотел, чтобы вы и ваш дедушка опознали Халлека, если это возможно.
— Он мой прадедушка, — ответила Джина рассеянно. — По-моему, он спит. С ним мой брат. Не хочу будить его. — Она сделала паузу. — Вообще не хочу его расстраивать этими делами. Последние дни ему очень тяжело пришлось.
— Хорошо. Может быть, так сделаем: вы посмотрите фотографии и, если точно опознаете Халлека, нам не придется будить старшего мистера Лемке.
— Да, так будет лучше. Если вы поймаете эту свинью Халлека, вы его арестуете?
— О, да. При мне есть федеральный орден Джона Доу.
Это убедило ее. Она вышла из фургона, зашуршав юбкой и мельком обнажив ногу, покрытую ровным загаром. При этом сказала нечто такое, от чего холодок сжал сердце Джинелли.
— Там особенно и нечего будет арестовывать, я так думаю.
Они прошли мимо полицейских, все еще копавшихся в земле, несмотря на наступившую темноту. Миновали нескольких цыган, включая двух мальчиков-братьев, одетых в одинаковые пижамы. Джина кивком приветствовала некоторых из них, те ответили и поспешили ретироваться. Высокий мужчина, похожий на итальянца, который шел с Джиной, являлся агентом ФБР, и от него следовало держаться подальше.
Они покинули круг табора и направились вверх по холму к машине Джинелли. Вечерний мрак поглотил обоих.
— Все шло как по маслу. Почему бы и нет? Кругом полно полицейских. Мог ли тот парень, который в них стрелял, снова явиться и еще что-то затеять, пока полицейские находились там? Они так не думали. Но они же дураки, Уильям. Я ожидал от всех них глупости, но не от деда. Всю жизнь он учился ненавидеть легавых, не доверять им, а тут вдруг решил, что они его оберегают от того, кто их за задницу кусает. Но старик спал. Выдохся. Ну, и отлично… Мы и его, кстати можем захватить, Уильям. Запросто, я думаю.
Они подошли к «Бьюику». Джинелли открыл дверцу водителя, пока девушка стояла там. Когда он наклонился чтобы вытащить из-за пазухи кольт 38-го калибра одной рукой, а другой освободить крышки шарообразного сосуда почувствовал, как экзальтация девушки сменилась настороженностью. Все чувства Джинелли были обострены, как и интуиция. Да, он ощутил ее тревогу в окружающей темноте: слишком легко она отделилась от своих с человекам, которого прежде никогда не видела. И это в то время, как должна была быть особенно начеку. Впервые подумала: а почему этот агент ФБР не захватил бумаги с собой в табор, если ему нужно было так срочно задержать Халлека. Но было поздно. Он сыграл на ее ослепляющей ненависти, назвав главное имя.
— Вот и все, — сказал Джинелли и повернулся к ней с кольтом, в одной руке и сосудом в другой.
Глаза ее вновь широко раскрылись, грудь поднялась, когда она раскрыла рот и судорожно вдохнула.
— Можешь закричать, — сказал Джинелли, — но я тебе гарантирую — это будет последний звук в твоей жизни, Джина.
Какой-то миг ему казалось, что она все равно закричит… но она только выдохнула воздух.
— Это ты работаешь на свинью, — сказала она. — Ханс сатте сиг па…
— Говори по-английски, блядь, — сказал он небрежно. Она вздрогнула, как от пощечины.
— Не смей называть меня блядью, — прошептала она. — Никто не смеет меня обзывать. — Ее руки поднялись, сильные пальцы согнулись, как когти.
— Ты называешь моего друга Уильяма свиньей. Я называю тебя блядью. А твою мамашу — проституткой, а твоего папашу — псом, который в сортирах облизывает жопы, — сказал Джинелли. Увидел, как раздвинулись ее губы в оскале ярости и улыбнулся. Что-то в его улыбке заставило ее поколебаться. Позднее Джинелли сказал Билли, что она испуганной не выглядела, но по какой-то причине сквозь дикую ярость пробилось осознание того, с кем и с чем она имеет дело.
— Думаешь, это игра? — спросил он ее. — Вы налагаете проклятие на человека, у которого жена и ребенок, и думаете, что это — игра? Ты думаешь, он нарочно сбил ту женщину, твою бабушку? Думаешь, у него на нее был контракт? Что мафия заключила на нее контракт? Дерьмо.
Девушка теперь плакала слезами ярости и ненависти.
— Ему жена дрочила, и он ее задавил на улице! А потом они… они хан тог ин пойкен… отмазали его. Но мы его хорошо пригвоздили. И ты будешь следующим, друг свиньей. Не важно, что…
Он снял крышку с широкого горлышка сосуда движением большого пальца. Ее глаза впервые уставились на жидкость в сосуде. Именно этого он и хотел.
— Кислота, блядь, — сказал Джинелли и плеснул ей в лицо. — Посмотрим, сколько еще людей ты подстрелишь из своей рогатки, когда ослепнешь.
Она пронзительно вскрикнула и накрыла ладонями глаза. Слишком поздно. Упала на землю. Джинелли наступил ей на шею.
— Если пикнешь, убью. Тебя и первых трех твоих дружков, которые появятся тут. — Он убрал ногу. — Это была пепси-кола.
Джина поднялась на колени, глядя на него сквозь пальцы. Обостренным, почти телепатическим чутьем Джинелли понял: не было нужды говорить ей, что то была не кислота. Она это поняла сразу, хотя в первое мгновение ее как будто бы обожгло. Мгновение спустя, чуть было не запоздало, он сообразил, что она бросается рукой на его половые органы.
Когда она кошкой кинулась к нему, он мгновенно шагнул в сторону и ударил ее ногой в бок. Затылок Джины с громким звуком ударился о хромированную раму раскрытой дверцы водителя. Она рухнула на землю, и кровь залила ее щеку.
Джинелли наклонился над ней, уверенный, что она потеряла сознание. И в тот же миг она с шипением атаковала его. Одной рукой расцарапала лоб, другой — разорвала рукав его водолазки и содрала кожу вдоль руки.
Джинелли зарычал и отшвырнул ее на землю. Потом прижал дуло пистолета к ее носу.
— Что, сука, моих яиц захотела? Хочешь? Ну, давай, блядь! Давай! Ты мне морду попортила. А теперь попытайся, доберись!
Она лежала неподвижно и смотрела на него глазами, черными, как смерть.
— Что, передумала? Попробовала бы, да дед твой не перенесет такой утраты.
Она молчала, но в глазах ее мелькнул мимолетный огонек.
— Думаешь — что с ним будет, если я в самом деле плесну тебе кислотой в морду? Ну что ж, подумай, подумай. Каково ему будет, когда вместо тебя, я решу умыть кислотой тех двух братишек в пижамах? Я все могу, блядь. Сделаю и вернусь домой, и хорошо поужинаю. Посмотри мне в лицо, и поймешь, что я все могу.
Теперь, наконец, он приметил что-то в ее лице, нечто похожее на страх — но не за себя.
— Он проклял вас, — сказал Джинелли. — Я — его проклятие.
— Насрать на проклятие этой свиньи, — прошептала она и вытерла рукой кровь с лица.
— Он просит меня, чтобы никто не пострадал, не погиб, — продолжал Джинелли. — Я все так и делал. Но нынче ночью наш мирный договор заканчивается. Не знаю, сколько раз твой дед выходил сухим из воды с такими штуками. Но сейчас номер не пройдет. Скажи ему, чтобы снял проклятие. Скажешь, последний раз я просил. На, возьми вот это.
Он сунул ей в руку листок бумаги. На нем был записан номер телефона-автомата в Нью-Йорке.
— Сегодня ровно в полночь ты позвонишь по этому номеру и передашь мне, что сказал дед. Если понадобится мой ответ, позвонишь спустя ровно два часа. Если от меня будет послание, передашь ему… если будет… Вот и все. Так или иначе дверь закроется. Никто никогда по этому номеру не поймет, о чем ты толкуешь после двух часов ночи.
— Дед никогда не снимет проклятия.
— Может, и так, — кивнул Джинелли. — То же самое мне твой братец сказал вчера ночью. Но это уж не твое дело. Делай как положено, и пусть он сам решит, что предпринять. Объясни ему, что, если скажет «нет», тогда начнутся настоящие буги-вуги. Первой будешь ты, потом двое пацанов, а дальше — кого сами выберем. Так ему все и скажи. А теперь — в машину.
— Нет.
Джинелли закатил глаза.
— Вы когда-нибудь поумнеете? Я просто хочу быть уверенным, что у меня достаточно времени, чтобы смыться в неизвестном направлении без хвоста из двенадцати легавых. Если бы я захотел тебя шлепнуть, то не стал бы передавать эти послания.
Девушка поднялась. Ее немного шатало, но однако он влезла в машину и передвинулась на пассажирское сиденье.
— Это недалеко, — сказал Джинелли. Он вытер ладонью кровь со лба и показал ей. — После этого я очень хочу увидеть тебя размазанной по стенке.
Джина прижалась к дверце машины подальше от него.
— Вот так хорошо, — сказал Джинелли, садясь за руль. — Так и сиди.
Он выбрался на Финсон Роуд задним ходом, не включая фар. Колеса «Бьюика» слегка забуксовали. Переключил передачу с кольтом в руке. Когда Джина зашевелилась, он нацелил на нее дуло.
— Ошибка, — сказал Джинелли. — Двигаться нельзя совсем. Ты поняла?
— Поняла.
— Хорошо.
Он проехал тем же путем обратно, держа ее под прицелом.
— Всегда вот так, — с горечью произнесла она. — Даже за крохотное правосудие с нас требуют такую дорогую цену. Он твой друг, эта свинья Халлек?
— Я уже сказал, не называй его так. Он не свинья.
— Он проклял нас, — сказала девушка, и в голосе ее, помимо злости, послышалось недоумение. — Передай ему — Бог проклял нас прежде любого своего племени.
— Эти сопли рассказывай социальным работникам, бэби.
Она умолкла.
За четверть мили от того места, где в карьере был засыпан гравием Фрэнк Спартон, Джинелли остановил машину.
— О'кей. Достаточно далеко. Вылезай.
— Конечно. — Она ровно посмотрела на него своими бездонными глазами. — Но одну вещь запомни, мистер. Наши дорожки еще сойдутся. Когда это случится, я убью тебя.
— Нет, — ответил он. — Не убьешь. Потому что за сегодняшнюю ночь ты мне обязана жизнью. Если тебе этого мало, неблагодарная сука, добавь жизнь своего братишки прошлой ночью. Ты все болтаешь, но так и не поняла порядка вещей в этом мире. Не поняла, почему вы бездомные. И всегда будете такими, пока не бросите ваши делишки. У меня друга как воздушного змея можно запускать — только шарики подвяжи. Ну, и что ты имеешь? Я скажу тебе, что. Безносого деда, который проклял моего друга и смылся в ночи, как гиена.
Теперь цыганка плакала. Даже рыдала. Слезы ручейками стекали по щекам.
— Говоришь, Бог на вашей стороне? — невнятно сквозь слезы проговорила она. — Ты так сказал, да? Так будешь гореть в аду за такое кощунство. Мы, значит, гиены? Если мы такие, то это люди, вроде твоего дружка, сделали нас такими. Мой прадедушка говорит, что проклятий нет, есть только зеркала, которые держишь перед душами мужчин и женщин.
— Вылезай, — сказал он. — Мы не можем разговаривать. Мы даже не слышим друг друга.
— Вот уж верно.
Джина открыла дверцу и вышла. Когда Джинелли отъезжал, она закричала пронзительно:
— Твой друг — свинья и подохнет тощим!
— Но я так не считаю, — сказал Джинелли.
— Что имеешь в виду?
Джинелли посмотрел на часы. Время перевалило за три часа.
— В машине расскажу, — сказал он. — Тебе предстоит свидание в семь часов.
Билли физически ощутил страх, словно кольнуло внутри.
— С ним?
— Так точно. Поехали.
Когда Билли поднялся, начался приступ аритмии — самый долгий. Он закрыл глаза и ухватился за грудь, за то, что осталось от груди. Джинелли обнял его.
— Уильям, тебе плохо?
Он посмотрел в зеркало и увидел в нем свое отражение, держащее в объятиях гротескное существо в каких-то балахонах вместо одежды. Приступ прошел, сменившись куда более знакомым чувством белой ярости, направленной против старика… и Хейди.
— Все в порядке, — сказал он. — Куда мы едем?
— В Бангор, — ответил Джинелли.
