Нуринисо приоткрыла дверь балкона и задернула портьеру. Войдя в столовую, долго стояла у окна задумавшись. Звонок заставил ее встрепенуться. У входной двери нетерпеливо позвонили. Потом еще и еще раз. Резко, требовательно. Девушка сидела и прислушивалась, как будто впервые слышала этот дрожащий с переливами звук. Наконец, она поднялась и медленно направилась к двери.

— Ты что, спала, что ли? Я почти полчаса трезвонил — проговорил полный краснощекий мальчуган. — Ты что на меня так смотришь? — раздраженно прикрикнул он на сестру. — Чего стала в дверях! Пусти!..

— Я не слышу одного слова, — спокойно и твердо заметила Нуринисо, не сходя с места.

— Ладно. Знаю — здравствуй!.. — и Шариф вошел в комнату.

Нуринисо многозначительно посмотрела на брата, потом на стенные часы.

— Есть причина: было собрание.

— Вот оно что! Значит ты на собрании так задержался?

— А где еще! — с вызовом воскликнул мальчик. — У вас в институте бывают собрания? Бывают? Вот и у нас в школе было. Опять об учебе, о дисциплине…

Шариф не любил, когда с ним так разговаривала сестра. Всегда получается: это он сделал не так, то сказал не эдак. Вот и сейчас она до чего-то доискивается. Доискивается, а доискаться не может, вот и придирается.

Так часто бывает в семье с младшим ребенком. Все его балуют, никто не замечает, что он не так уж мил, благодарен и честен, как кажется. Часто замечают это слишком поздно.

— Значит, ты был на собрании? — недоверчиво переспросила Нуринисо.

Шариф притворился, что перестал сердиться на сестру и мягко сказал:

— Что ты расспрашиваешь меня так, сестренка? Право, я очень голоден…

Тут снова позвонили. Вошли мать и отец.

Через несколько минут, вымыв руки и переодевшись в домашнее платье, семья собралась вокруг стола.

Поговорили о делах, о событиях, происходивших в школе Шарифа, в институте Нуринисо.

Вдруг отец спросил у Шарифа:

— Ты опять пришел поздно?

Шариф укоризненно глянул на сестру. Но та отрицательно покачала головой: «Я не говорила отцу» — сказали ее глаза.

— У нас было собрание, — пробурчал Шариф.

— Ох, что-то часто у вас собрания, — недоверчиво улыбнулся отец.

Мать бросила взгляд на мужа, как бы говоря: не надо подозревать нашего любимого сына, разве может он сказать неправду!

— Хорошо, что ты не пропускаешь собраний, сыночек. Слушать всегда полезно…

— Опять о дисциплине, — недовольно проговорил Шариф, — надоело.

Отец насупился, но мать заговорила с Нуринисо:

— Расскажи, доченька, какие у тебя новости.

— Сегодня была практика в школе, — охотно ответила Нуринисо. — Знаешь, мама, я боялась, что не смогу провести урок, — а теперь думаю о другом: самое трудное для педагога узнать своих учеников, их характеры…

Мать, не поняв намека, нахмурилась:

— Неужели тебе не нравится преподавательская работа! — воскликнула она с тревогой.

— Нет, что вы! Я это сказала потому, что услышала об одной истории… Мне захотелось с вами посоветоваться. Сегодня моя подруга Шарофат рассказала такой случай: по дороге домой она увидела группу малышей…

— Ну, я пойду, этот рассказ про маленьких, — прервал сестру Шариф. — Учителем я тоже быть не собираюсь. — Он обратился к отцу. — Можно мне выйти из-за стола?

Нуринисо посмотрела на мать, на отца и, улыбаясь, заметила:

— А можно, я с тобой посоветуюсь, Шарифджон!

Шариф насупился. Однако, по мере рассказа сестры выражение лица его менялось. Он пристально смотрел на Нуринисо, то переводил взгляд на отца, на мать…

— В игру малышей вмешался рослый мальчишка лет одиннадцати, — продолжала Нуринисо, — стал вместе с ними гонять полосатый детский мяч. Ловкий футболист, разгорячившись, сначала отбросил в сторону портфель, потом снял пионерский галстук и сунул его в карман. Эта неравная игра продолжалась часа полтора. Искусный футболист никак не мог наиграться. Малыши, обессилев, отошли в сторону. Они поняли — отнять мяч им не удастся. Вдруг наш футболист с размаху так сильно ударил по мячу, что тот лопнул. Бедные ребятишки, подобно птицам, шумно перелетающим с дерева на дерево, помчались за пионером. У него были длинные ноги, малыши не смогли его догнать. Отважный футболист пустился наутек. Вот, папа, когда услышала я этот рассказ своей подруги — очень мне захотелось узнать имя этого пионера, да написать в школу. Пусть бы там обсудили его поступок. Только вот, как его найти? — Подумав, она продолжала с лукавым выражением: — А ведь, пожалуй, если найдешь его, он еще и рассердится. Скажет, что его выдали, поступили неблагородно… — Тут Нуринисо обратилась к брату: — Может ведь так сказать этот пионер, может про себя так подумать? А? Как ты считаешь, Шариф, не трус ли тот мальчик?

Все молчали. Отец не отрывал глаз от Шарифа.

— Может быть ты посоветуешь, Шарифджон, — спросила Нуринисо, — как следует поступить в таком случае? Вы же почти каждый день говорите о дисциплине. Может быть, у вас встречались подобные случаи?

Шариф не выдержал:

— А ты все… это. С балкона ты это ви… видела… Почему мне самому не… не сказала?..

Рыдания сдавили его горло. Он больше не мог произнести ни слова.

Отец поднялся из-за стола, вышел на балкон, закурил. О чём он думал? Может ему самому стало стыдно. Стыдно за сына…

— Завтра утром я куплю большой новый мяч. Отдай его детям, — проговорила мать. — А на сестру не обижайся.

Отец услышал эти слова. Резко открыл дверь и бросил матери:

— Не старайся успокоить сыночка. Он сейчас же пойдет и отдаст им свой новый футбольный мяч. Тот, который я подарил ему в день рождения, а потом… Потом посмотришь, как быть дальше. — И он снова вышел на балкон.

Мать наклонила голову. Глаза ее были полны слез.

А Шариф… его слезы высохли. Он с удивлением и раздумьем глядел вслед отцу. Случилось что-то важное, страшное, чего он не забудет никогда в жизни…

…Он еще не знал, не мог понять, что все его родные считают себя виновными в происшедшем. Он думал, что виноват один.