Пустыня Нубэ, расположенная практически в центре Сахары, по сути являлась не самостоятельным районом — хотя и отличалась от окружающей местности рельефом,— но лишь центральной областью, получившей название благодаря рукотворному оазису Нубэ. Около полусотни лет назад на глубине почти двух тысяч метров под слоем песка и камней обнаружили обширное море пресной воды. Тогда находка многим показалась невероятной удачей, ибо сулила долгожданное начало эры наступления на безжалостные пески, затопившие едва ли не всю Северную Африку.

Первая артезианская скважина дала начало изогнувшейся кольцом цепи небольших озер, по берегам которых удалось привить несколько видов пальм, бурно разраставшихся в течение первых десяти лет. Но дальше первой удачи дело не пошло. Несмотря на все старания геологов и ботаников, пески не пожелали выпускать растительность из завоеванной ею низины. Еще через пару лет островок жизни обрел окончательные очертания, и хотя количество населяющих оазис видов продолжало пополняться, стало ясно, что первоначальным надеждам сбыться не суждено.

Оазис превратился в безлюдный островок жизни посреди океана прокаленного солнцем песка, и так продолжалось почти четверть века, пока лет десять назад доктор Фуджи не обратил на него свой взор. До того он несколько лет провел в безуспешных поисках достаточно уединенного места для своей реабилитационной клиники, пока, наконец, не наткнулся на информацию о неудавшемся эксперименте экологов.

Дальше все пошло как по маслу. Доктор Фуджи выкупил у правительства оазис, и уже через год уютная клиника для хорошо обеспеченных клиентов приняла первых пациентов. В свою очередь, правительство Лиги в качестве благодарности получило привилегированное право на внеочередное санаторное обслуживание в клинике Фуджи, которым Мтомба не преминул сейчас воспользоваться. Дела самого доктора пошли настолько успешно, что вскоре очередь на реабилитацию вытянулась на добрые пару лет вперед. Однако на все предложения расширить дело доктор отвечал неизменным отказом, мотивируя его заботой о клиентах и доводами о том, что в настоящий момент экология оазиса оптимальна, и это полезно для его пациентов.

Именно здесь предстояло Акселю переждать опасное время до заседания Совета Директоров, попутно попытавшись раскрыть причину странной метаморфозы в поведении Акуро Токадо — директора Металлургического Бюро Лиги Планет или МЕБЛИПа, как называли его между собой сотрудники.

* * *

Мощная турбина задорно пела на звеняще высокой ноте, легко удерживая экраноплан в паре метров над неподвижными волнами песка. Водитель неспешно лавировал, направляя грациозную, похожую на ската машину между барханов, проклиная в душе затерявшийся в сердце Сахары оазис Нубэ, экологов, его создавших, зачем-то решившего поселиться здесь доктора Фуджи, ко всему еще сумевшего добиться запрещения полетов над своей территорией для любых летательных аппаратов!

Островок изумрудной зелени посреди океана золотого песка возник, как всегда, внезапно, словно выпрыгнув из-за очередного бархана, и водитель мгновенно забыл о своем раздражении. Что ни говори, а старик Фуджи совершенно прав — лучшего места для возвращения отчаявшимся утерянной умиротворенности не сыскать. Машина легко скользнула под незаметный глазу уклон, стена пальм стремительно надвинулась, турбина удовлетворенно вздохнула и заработала почти бесшумно, а предельно точно говоря, настолько тихо, что стало слышно легкое шуршание скребущего о днище экраноплана песка. Мгновение спустя, судно замерло, напоследок ткнувшись носом в кромку сочной травы, окончательно уподобившись лежащему на дне водоема гигантскому скату.

Прозрачная металлопластовая полусфера плавно раскрылась, одновременно отъезжая назад, и капитан — молодой улыбчивый парень — легко спрыгнул на песок и призывно махнул рукой пассажиру.

— Приехали, мистер Хук! — крикнул он, присев на ближайшую кочку; снял обувь и с наслаждением ступил босыми ногами по мягкой траве.— Завидую я вам,— с улыбкой признался капитан.— Целая неделя райского наслаждения!

— Перестань.— В отличие от пилота, Аксель не испытывал эмоционального подъема, да и приехал он сюда не отдыхать, а работать.— Через два часа ты вернешься на базу… те же пальмы, та же трава, тот же песок…

— Э-э-э, не скажите,— с сомнением протянул парень.— Формально вы, конечно, правы, но атмосфера здесь другая: тишина словно звучнее и торжественней, а воздух слаще и ароматней…— Он умолк, не зная, как точнее описать испытываемые им ощущения.

— Ну уж прямо-таки,— усмехнулся Хук, задетый за живое если и не логикой доводов собеседника, то их наивной поэтичностью.

— Да уж поверьте,— убежденно кивнул парень.— Вы ведь у меня не первый пассажир и даже не сотый, так что я имел достаточно времени для того, чтобы привыкнуть к этому месту, да вот не привык.

Слушая болтовню водителя, Аксель достал из багажного отсека свой чемодан, пересек песчаный участок и остановился рядом с парнем. Тот сразу засуетился, быстро обулся и виновато глянул на Акселя.

— Доктор Фуджи, да и персонал его почему-то не любят, когда я здесь появляюсь. Они считают, что присутствие чужого человека в определенных случаях способно свести на нет результаты лечения.— Он невесело усмехнулся.— Словно я прилетаю сюда не ради выполнения заключенного с доктором Фуджи контракта, а для собственного удовольствия,— с какой-то странной примесью горечи пояснил он, и Соломон понял, что молодой водитель видно не раз попадался на браконьерском топтании заповедной лужайки.

Завершив свой монолог, парень влез в водительское кресло, и половинки полусферы стали захлопываться. Сол по-прежнему стоял на кромке травы в десятке метров от носа экраноплана, словно провожал слишком недолго гостившего у него друга.

Пилот махнул на прощание рукой и запустил двигатель. Экраноплан медленно приподнялся над гребенчатой, словно поверхность стиральной доски, песчаной волной, медленно и плавно отполз от кромки травы и грациозно развернулся носом в сторону безбрежного океана песка. Лопасти тяговой турбины слились в серебристый круг и запели на знакомой Солу высоко звенящей ноте. Экраноплан резко рванулся вперед и, молниеносно набрав скорость, помчался к далекой базе, в легком танце грациозно лавируя между песчаных холмов.

Вскоре шум двигателя экраноплана слился с завыванием ветра в барханах, и гибрид самолета и корабля на воздушной подушке исчез в лабиринте песчаных валов. Соломон взялся было за ручку чемодана, но тут же передумал и вместо этого уселся на траву и разулся. Связав туфли, он перекинул их через плечо, взял чемодан и лишь теперь не спеша двинулся вперед, стараясь ощутить то блаженство, о котором говорил пилот. Солнце клонилось к закату, а жара все еще стояла страшная. Лишь вырывавшиеся временами из чащи порывы ветра несколько смягчали зной, делали его переносимым. Возникла нелепая мысль, что в сердце оазиса смонтирован мощный кондиционер. Но кто станет охлаждать пустыню…

И тут Аксель поймал себя на невольной мысли, что пилот прав. Дело, конечно, не в каком-то пошлом кондиционере, а в атмосфере самого места, где «тишина звучнее и торжественней, а воздух слаще и ароматней»… Аксель почувствовал почти непреодолимое желание поскорее шагнуть под сень пальм, чтобы в полной мере насладиться волшебством маленького, спрятанного в сердце пустыни мирка. И еще он ощутил странное одиночество, одиночество тем более непонятное, что знал — совсем рядом — люди. Стоит пройти совсем немного по этому дивному лесу, и он очутится в компании себе подобных.

Всего в нескольких метрах от него начинались заросли пальм, и Соломон отправился в путь. Двигаясь вдоль опушки, через сотню шагов он обнаружил заросшую травой тропинку, ведущую к центру оазиса. Сол двинулся по ней, отстраняя свободной рукой бьющие по лицу длинные листья, но скоро растения сделались такими высокими, что он смог идти свободно. Хук очутился в самом настоящем тенистом лесу с насыщенной влагой и, как ни странно, прохладной атмосферой.

«Клиника не может находиться слишком далеко»,— подумал Аксель. Перед поездкой сюда он изучил карту оазиса, представлявшего собой неправильный круг диаметром около десяти километров. Судя по плану, клиника располагалась в центре кольца озер, а, значит, до нее не больше пятнадцати минут неспешного хода.

Мысли Акселя подтвердились на удивление быстро. Столь же внезапно, как появился, пальмовый лес поредел, перейдя в сильно запущенный сад. Сад производил совершенно иное, нежели пальмовый лес, впечатление. Состоял он из падубов и, как ни странно, каштановых деревьев с огромными, на диво, плодами. Озера показались ему скорее прудами, но со столь синей водой, какой он прежде нигде не видел. Пилот экраноплана действительно прав: клинику доктора Фуджи окружал совсем иной, отличный от реального мир. Аксель поймал себя на ощущении, словно неожиданно вернулся в забытую с детства сказку. Если подобная атмосфера культивировалась намеренно, то он может лишь склонить голову перед искусством мастеров, сумевших воплотить сказку в жизнь.

Наконец, он вышел к цели. В тени каштанов, освещенная косыми лучами заходящего солнца белела стена дома. Дом оказался двухэтажным — что вполне соответствовало числу находившихся на отдыхе пациентов,— и построенным в непривычном Акселю архаичном стиле, опознать который он, как ни старался, не смог. Сейчас такие постройки возводились лишь, как парадные входы упрятанных на сотни метров в глубь земли «антинебоскребов». Всего день назад он сам побывал в одном из них, но резиденцию Стенсена отличало строго выдержанное подражание стилю античной эпохи. Здесь же взгляду Акселя предстало нечто, мягко говоря, странное. Чем-то дом напоминал миниатюрный дворец конца второго тысячелетия. В центре фасада выделялся непривычной формы портал с огромными двустворчатыми дверями. Само здание изобиловало фронтонами, нишами, в которых стояли вазы, эркерами. Такой сказочный домик-пряник — смешной и необъяснимо уютный.

Несмотря на отчетливый налет времени, здание показалось Акселю ухоженным, что, впрочем, не вызвало у него удивления — за те деньги, что доктор Фуджи дерет с клиентов, было бы попросту непростительно не обеспечить должного сервиса. И все-таки фантазия странная. Аксель и не подозревал, что все окажется настолько уж старомодным!

«Клиника доктора Фуджи — это особое заведение, гибрид психиатрической лечебницы и санатория. Эффективность его методики основана на полном отрыве пациентов от реальности в сочетании с необходимыми психотерапевтическими процедурами». Примерно так накануне Оварунга объяснил Акселю исповедываемые доктором Фуджи принципы. «Сол, люди, которых ты застанешь в клинике — все, как один, жертвы современного общества, слишком сильных переживаний и стрессов». Сол не ограничился его рассказом и в поисках дополнительной информации направился в библиотеку. Материалов оказалось не так много, и все они в более пространной форме повторяли сказанное Мтомбой.

Отрыв от цивилизации в сочетании с ультрасовременной терапией на уровне последних достижений науки — единственный шанс позволить сломанным цивилизацией индивидуумам вновь обрести утраченное место в обществе. Глубокая изоляция клиники от окраин цивилизации так же необходима для конечного успеха, как и используемые им психотропные технологии. Иначе говоря, основа метода доктора Фуджи состоит в изоляции, создания необходимых условий для возникновения психического равновесия и закрепления достигнутого уровня стабильности психики.

Ни у одного из прошедших курс лечения в клинике доктора Фуджи не отмечено рецидива заболевания. У них восстанавливается сон, исчезают приступы меланхолии, значительно уменьшается раздражительность, реакция на происходящее становится адекватной…

Неторопливо шагая по аллейке к дому и разглядывая аляповатое строение, Аксель тщательно припомнил все, что ему удалось разузнать о клинике. Ему показалось, что в окнах он видит лица обитателей. Он невольно подумал, что их, видимо, привлек шум двигателей экраноплана, а, стало быть, в этом нет ничего удивительного, но в следующий момент он припомнил, что двигатели работали на редкость бесшумно, и тогда получается, что удивиться все-таки стоит… Но впрочем… Эти люди должны здорово скучать, каждый новый человек для них — развлечение, а значит, немудрено, что они поджидают новых товарищей. Аксель подумал, что если последнее предположение справедливо, то сейчас кто-нибудь непременно выйдет его встречать.

Через два шага он не удержался от невольной усмешки: по дальней от Акселя аллее навстречу ему энергичной походкой шел высокий блондин в очках. На вид Соломон не дал бы ему больше тридцати пяти.

— Привет! — непринужденно бросил он, словно знал Сола не первый день.— Я вижу, вы без сопровождающего? Не заблудились? — вполне серьезно поинтересовался он.

Ох уж эти мне сопровождающие… Солу невольно припомнился Гризли. Впрочем, здесь ситуация иная, и, похоже, чего-то они с Мтомбой не учли… Он испытующе посмотрел на встречающего, но лицо блондина выражало скорее удовлетворение, нежели удивление.

— День добрый,— поставив чемодан на землю и пожимая протянутую руку, Аксель улыбнулся в ответ.— Так уж получилось, что я один. Но разве здесь можно заблудиться?

— Не обращайте внимания! — улыбка блондина сделалась еще шире.— Это я из вежливости. А отсутствие сопровождающего означает лишь, что вы, как и я, здесь просто на отдыхе.

— Ага.— Аксель понимающе кивнул. Ну конечно, из вежливости. Безусловно на отдыхе… Чего же тут непонятного? — А вы действительно не похожи на депрессанта,— заметил он… тоже из вежливости.

— Депрессанта? Так вы, кажется, сказали? А-ха-ха! — от неожиданности новый знакомый Акселя опешил, но когда смысл сказанного дошел до него, рассмеялся.— А вы шутник, мистер…— Он вопросительно посмотрел на Акселя.

— Хук,— представился тот.— Соломон Хук.

— Очень приятно.— Он прищурил левый глаз и окинул Соломона оценивающим взглядом.— Должен сказать, что впервые встречаюсь с человеком, чье имя так подходит ему. Именно так и должен выглядеть симбиоз мудрости легендарного царя Соломона с неотразимой мощью удара профессионала-супертяжеловеса. Я — Лундстрем.— Он поклонился исполненным изящества движением.— Юл Лундстрем,— уточнил он, осторожно беря Акселя под руку.— Вы правильно сказали: я не депрессант. Официально я на отдыхе с целью профилактики, реально же прячусь здесь раз в год от жены, от тещи, от их собачек, капризов и модных курортов…— При последних словах его лицо перекосилось, словно у поедающего на спор лимон бедолаги. Соломон предпочел не заметить его гримасы, подхватил чемодан и двинулся дальше. Юл пошел рядом и, судя по всему, отставать не собирался. Внезапно он резко остановился и посмотрел на спутника совсем иным взглядом.

— Мне сейчас пришло в голову… Вы случайно не тот Соломон Хук, что вернулся с Яна несколько дней назад? Ну, конечно же, это вы! Как я мог не узнать вас! У вас такая запоминающаяся внешность! Вы ведь вернулись, кажется, меньше недели назад? — повторил он свой вопрос в несколько иной форме.

Вот оно, тяжкое бремя славы… Казалось, словоизлияням блондина не будет конца, но именно в этот момент он умолк — видно, в голову ему пришла та же самая мысль, что и Соломону.

— Я уже трое суток на Земле,— воспользовавшись паузой, ответил Аксель. Ему удалось сохранить на лице выражение серьезности. — Но откуда вам об этом известно? Мне говорили, что клиника доктора Фуджи абсолютно изолирована от внешнего мира.

— Ну, ну, мистер Хук,— несколько фамильярно возразил Лундстрем.— В мире не существует ничего абсолютного. Все в той или иной мере относительно.— Юл покровительственно улыбнулся Акселю и важно надул тонкие губы, что придало ему несколько комический вид.— Те, кто желает знать, знают. Мне, например, информация просто необходима, иначе здесь просто со скуки свихнешься. Доктор Фуджи это понимает, и ему приходится делать вид, что некоторых нарушений он не замечает. Приспособляемость,— он равнодушно пожал тощими плечами,— без нее нет жизни.— Внезапно он насторожился.— Но только не вздумайте сказать об этом открыто доктору…— Он испытующе посмотрел на Хука.— Или кому-то из других пациентов!

— Можете быть спокойны на мой счет, Юл,— с улыбкой успокоил его Соломон,— я не из тех, кто выдает друзей.— Получилось несколько напыщенно, ну да ладно. Главное, он так и не понял, как обстоят дела с утечками информации — то ли Юл сказал правду, то ли искренне заблуждался, выдавая желаемое за действительное.

— Кроме меня и вас здесь нет больше… отдыхающих,— он выразительно, как на равного, посмотрел на Акселя,— остальные — депрессанты.— Похоже, Лундстрему понравился примененный Солом термин. Хук невольно подумал, что теперь Юл станет им без конца пользоваться, что может оказаться несколько утомительно.— Кстати, спешу предостеречь: не слишком откровенничайте с остальными. Как я уже говорил, я не впервые здесь и видел, как происходит выздоровление — резко и сразу, как правило, во вторую половину пребывания в клинике, а до этого в головах у них творится полный бардак…

— Так-таки? — усомнился Аксель.

— Уж поверьте мне, Сол.— Для убедительности очкарик кивнул, да так, что хрустнули позвонки его тощей шеи.— Вроде бы начинаешь говорить с таким, и в первый момент кажется, что парень вполне нормален и никогда не угадаешь, на каком этапе разговора его безумие прорвется наружу. Порой спусковым крючком может послужить ничего не значащая фраза, совершенная мелочь, чушь, но так устроены их свихнувшиеся мозги… Бедняги! — Юл вновь посмотрел на Акселя, и в мыслях его произошло очередное переключение.— Даже не предполагал, что мне посчастливится из первых рук узнать, как все происходило на самом деле. Та информация, что доходит сюда, носит, если можно так выразиться, фрагментарный, поверхностный характер, а меня, увы, интересуют частности. Как вам удалось разделаться сразу с двумя роботами?

— Разделяй и властвуй,— пожав могучими плечами, откликнулся Аксель. Он уже не испытывал былой уверенности в здоровье Юла. Тот, правда, до сих пор не позволил себе ничего слишком эксцентричного, но поведение его не очень соответствовало образу солидного тридцатипятилетнего гражданина Лиги. Вот и на сей раз он удовлетворенно кивнул — хотя и не узнал ничего для себя полезного — и заговорил вновь.

Юл волчком вращался вокруг Акселя и лопотал без умолку, заходя то справа, то слева, а то вдруг перегораживая спутнику дорогу и требовательно заглядывая ему в глаза. Он беспорядочно перескакивал с одного на другое, и продолжал трещать, даже, когда, миновав дверь, оба очутились в обширном холле.

— Вот кабинет дока,— он услужливо указал на ближайшую от входа дверь.— Не задерживайся там,— судя по последней фразе, Лундстрем решил, что собственный нескончаемый монолог достаточно сблизил обоих и настало время перейти на «ты».— Док — человек, без сомнения, умный, но…— Что он хотел сказать, так и осталось невыясненным.— Моя штаб-квартира в библиотеке. Заходи, поболтаем, заодно я введу тебя в курс здешних дел…

Напоследок он еще раз кивнул, развернулся и, наконец, ушел. Вообще-то Аксель ничего не имел против болтовни Юла и даже его странных кивков. По крайней мере, на начальном этапе лишь из его болтовни, Сол мог всерьез надеяться почерпнуть полезную информацию. Плохо то, что болтовня очкарика мешала Акселю сосредоточиться, собраться с мыслями перед разговором с доктором Фуджи.

Аксель остановился, негромко постучал и, толкнув дверь, вошел внутрь. Кабинет оказался обширным, но уютным. У окна стоял огромный письменный стол, за которым сидел совершенно терявшийся за ним, маленький лысый толстячок-японец. Аксель невольно отметил, что что-то уж слишком часто ему в последнее время приходятся иметь дело с японцами. Сперва Токадо, несколько позже Минадо, почти сразу Токагава и вот теперь Фуджи. Сол с интересом посмотрел на доктора. На носу у того непонятно каким образом держалось покосившееся пенсне в золотой оправе, каких давно уже никто не носит. Фуджи взглянул на гостя — причем Акселю показалось, что правым глазом хозяин кабинета смотрит поверх стекла, в то время как левым без особого труда глядит на гостя из под нижнего. Дружески улыбнувшись на пожелание Акселем «доброго вечера», он указал на стоящее перед столом кресло и мягко произнес:

— Добрый вечер, мистер Хук. Приветствую вас в оазисе Нубэ. Я рад, что наконец-то Лига прислала ко мне человека, на самом деле нуждающегося в отдыхе,— заметил он с ироничной усмешкой.— Зовите меня просто Фуджи.

Как ни странно, но Хук поймал себя на мысли, что именно таким и представлял себе профессора Фуджи. На снимках он выглядел иначе — выше как-то, значительнее, что ли… Наяву же он производил впечатление этакого доброго дядюшки, старенького провинциального семейного доктора.

— Вам выпало на долю немало испытаний,— мягко пояснил он свое прежнее высказывание, в последний раз заглянув в лежащую на столе газету, открыл ящик стола и кинул ее внутрь. На смену ей он выудил из под кипы бумаг медицинскую карту Акселя, открыл ее и быстро пробежал взглядом скупые строки направления.— Так… так… так…— словно фарфоровый японский болванчик, кивал он через равные промежутки времени. Закончив чтение, доктор положил карту на стол и вновь посмотрел на посетителя.— Мои коллеги — из медицинского департамента Лиги не обнаружили у вас ничего серьезного.— Его устремленный на гостя взгляд исполнился искренним интересом.— Мистер Хук, ваша психика на удивление устойчива, но по некоторым признакам… вы не обидитесь?— Аксель улыбнулся и отрицательно качнул головой.— В частности, по неумеренному употреблению спиртного, они сделали вывод, что вам нужен отдых, и я с ними вполне согласен. На их взгляд, вы держите себя в руках лишь благодаря грубому химическому подавлению эмоций… Выяснить, на что ты способен, можно, лишь балансируя на краю пропасти, а это — опасный трюк. Часто вы испытываете тягу забыться? — Аксель слушал молча и не спорил. Он прибыл сюда для получения нужных ответов, а не для пустопорожних разговоров на отвлеченные темы, но после прозвучавшего вопроса подумал, что вполне здоровый скепсис пациента не должен показаться Фуджи неуместным.

— Да нет же, доктор! — Аксель скептически усмехнулся.— Право, ваши коллеги, как водится, сгустили краски. Хорошая разрядка после сильной встряски — что может быть естественней?

— Но у медиков иные оценки, — вполне резонно уточнил Фуджи.— Верно?

— Я бы сказал, что они прибегают к иным формулировкам,— мягко поправил собеседника Соломон.

— Хорошо, не станем спорить.— Толстячок примирительно улыбнулся.— В конце концов давно известно, что считающий себя здоровым пациент склонен переоценивать свою выносливость, в то время как считающий себя опытным психотерапевт склонен переоценивать свою проницательность…— Что ж, весьма самокритично. Аксель кивнул, показывая, что ничего не имеет против подобного расклада и в свою очередь улыбнулся — доктор Фуджи нравился ему все больше.— Поступим проще. Если действительно существует хоть что-то, достойное внимания, думаю, даже поверхностное обследование это покажет. Прошу вас пройти со мной.

Доктор Фуджи встал из-за стола, смешно просеменил мимо Акселя, отворил дверь в смежную комнату и жестом радушного хозяина предложил гостю войти первым. Соломон встал, уже без удивления обнаружив, что доктор Фуджи не достает ему и до плеча, и перешел, вероятно, в процедурную. По крайней мере именно такое определение пришло Солу на ум, когда он увидел протянувшийся вдоль стены стол, уставленный несметным количеством колб, мензурок, спиртовок, штативов и прочего медицинского инвентаря. «Пожалуй, это больше походит на лабораторию»,— решил он про себя через мгновение. Зато все свободное пространство занимал огромный шкаф, до предела напичканный электроникой, о чем свидетельствовали многочисленные индикаторы, шкалы, экраны и переключатели, занимавшие собой не только лицевую, но и боковые стены. Перед приборной стойкой стояло массивное кресло, к которому от стойки тянулись многочисленные разноцветные провода. Все вместе выглядело гротескно, словно реквизит дешевой экранизации истории о докторе Франкенштейне. Да и вообще вся лечебница выглядела явным анахронизмом, с той лишь разницей, что снаружи она представала перед наблюдателем в радужном сиянии детской сказки; внутри же отдавала наивной страшилкой.

Едва ли не с первых минут пребывания в Нубэ, Аксель почувствовал себя человеком, неведомой силой перенесенным в мир иной, а теперь вдруг перенесся в мрачное прошлое средневековой инквизиции и охоты на ведьм. Когда эта не слишком сложная сентенция пришла Солу на ум, он невольно подумал, что метод доктора Фуджи способен не столько излечить неустойчивую психику пациента, сколь обострить кризис. Видимо, эти мысли против воли отразились на лице Акселя — что было для него нехарактерно,— а может, хозяин странного дома наперед знал о производимом его клиникой на новичков впечатления, во всяком случае, именно в этот момент доктор Фуджи заговорил.

— Признайтесь честно, мистер Хук — вы удивлены? — самодовольно поинтересовался он, но ответа дожидаться не стал, а поспешил успокоить: — Не беспокойтесь. У вас всего лишь нормальная реакция на окружающую действительность. Зато вам должен не давать покоя другой вопрос: как я в своей лечебнице умудряюсь регулярно добиваться лучших результатов, чем мои конкуренты? — Он испытующе посмотрел снизу вверх на своего огромного гостя, и тот — подавив продолжавшее нарастать раздражение — решительно кивнул. Да, мол, так оно и есть.— Так вот, здесь нет никакого секрета. Лаборатория — лабораторией, но я располагаю и новейшей аппаратурой.— Широким жестом доктор указал на приборную стойку и стоявшее перед ней кресло.— Просто я предпочитаю, чтобы все эти неизбежные напоминания о мучающих моих пациентов недугах не мозолили им глаза. Практика показывает, что когда человек постоянно нарывается на напоминание о досаждающей ему болезни, даже здоровый человек невольно начинает ощущать себя больным.— Фуджи вновь мимо очков посмотрел на Хука, и тот опять не мог не согласиться. Что за чертовщина?! Он что, телепат — этот маленький круглый японец! — Вас, наверное, несколько удивило странное смешение стилей и эпох, но по сути в нем нет ничего странного. Во всем виноваты мои вкусы. Человек устает от чрезмерной функциональности окружающего мира. Умом он может понимать объяснения о перенаселенности Земли, о нехватке натуральных продуктов питания и прочих прелестях нашего высокотехнологичного мира… Но он все равно хочет слышать запах дождя за окном, ощущать босыми ногами свежесть утренней росы на траве и есть он предпочитает натуральную свинину, а не продукцию промышленных синтезаторов.

Не переставая говорить, Фуджи усадил Акселя в оказавшееся неожиданно удобным кресло и быстрыми привычными движениями опутал его голову праздничной сетью электродов и разноцветных проводов. Его руки стремительно забегали по клавишам и переключателям за спиной Акселя. Аппаратура запела едва слышно, но не навязчиво, а скорее успокаивающе. Покончив с манипуляциями, доктор некоторое время сосредоточенно наблюдал за показаниями каких-то невидимых Акселю приборов, потом удовлетворенно кивнул — от чего пенсне едва не спрыгнуло на пол, но в последний момент уцепилось за кончик носа и повисло под совсем уж неприличным углом,— и остановился перед ним, едва заметно улыбаясь.

— А вы оказались правы — мне придраться не к чему. Я даже не сумел уловить сбоя в так называемых импульсах обратного хода альфа-ритма. Что же касается локальных реакций… Тут я не могу прийти к однозначному выводу. Такое впечатление, что вы постоянно думаете о чем-то… Беда в том, что такая картина не может подсказать однозначных выводов.— Он на минуту задумался, потеребил себя за нижнюю губу и вновь уставился на Акселя странным взглядом «поперек очков».— Думаю, дополнительные исследования со временем прояснят картину.

— Не сомневаюсь, доктор,— с готовностью согласился Аксель, чуть ли не радуясь тому, что, наконец-то поставил доктора в тупик.— Но, сдается мне, что я и сам могу разрешить ваши сомнения. Дело в том, что врач яньской экспедиции Анна Соргрен… погибла уже здесь, на Земле, и смерть ее никак не идет у меня из головы, ведь мы были с ней очень близки…— Он испытующе следил за выражением лица коротышки, но тот лишь кивал с вежливо-сочувственным видом. И только тут Сол вспомнил, что Анна — дочь Стенсена, а значит, должна носить фамилию отца. Такого прокола он не позволял себе уже давно. Похоже, у него действительно что-то не в порядке с головой.

— Да, да, я вас хорошо понимаю, дорогой мистер Хук. Смерть любимой женщины — это ли не повод испытывать постоянную озабоченность? И все-таки от обследования отказываться не стоит, могут ведь существовать и иные причины. А сейчас не изволите ли пройти в двадцатую комнату? Я распорядился именно ее подготовить к вашему приезду. На столе вы найдете принятый в клинике распорядок дня и план дома… Строение довольно большое, так что не пренебрегите советом. Правда, развлечений у нас маловато — кроме библиотеки, ничего нет, зато книги в ней — на любой вкус. Надеюсь, вы не удивитесь, не обнаружив там периодики. Правда, некоторые из моих коллег считают, что текст действует на человека иначе, чем слуховые и зрительные раздражители, но воображение-то все равно работает… Впрочем,— он улыбнулся и, наконец, поправил грозившее упасть пенсне,— вряд ли вас интересуют подобные тонкости.

Аксель понял, что затяжной монолог доктора подошел к концу, и он может спокойно отправляться восвояси, не рискуя обидеть Фуджи своей бесцеремонностью.

На обратном пути Аксель вновь попал в кабинет. Кроме рабочего стола доктора он увидел пару огромных — иного слова и не подберешь — книжных шкафов, до отказа набитых медицинской литературой. Никогда прежде он не поверил бы, что скучные описания ковыряния в человеческих мозгах могут занимать столько места. Шкафы украшала затейливая резьба на ботанические темы, и такую же Соломон разглядел на массивной позолоченной бронзовой люстре, зависшей под потолком. Аксель понял, что хозяин кабинета никак не подходит под определение ограниченного создания, пусть и великолепно знающего свой предмет, но ничем, кроме него, не интересующегося. Само собой родилось убеждение, что Фуджи не просто любитель, но настоящий знаток старины, к каковым себя Хук причислить — увы — не мог, ибо тянул лишь на категорию любителя. Аксель ясно понимал, что все эти предметы для него оставались всего лишь антиквариатом, в то время как Фуджи наверняка знал родословную каждого из них.

Двадцатый номер находился на втором этаже. Аксель пересек холл и начал подниматься по широким, потемневшим от времени деревянным ступеням, стонавшим и скрипевшим под его тяжелыми шагами, тщетно пытаясь разобраться, что из окружающих его предметов является настоящей древностью, а что — всего лишь искусным подражанием. Резьба на балясинах перил явно передавала настроение мастера, изъеденные древоточцем барельефы на стенных панелях несли на себе ощутимую печать времени, медные угольники на ступенях неравномерно истерты. Копии или подлинники выполненных маслом картин висят на стенах, Аксель так и не сумел разобраться — краски давно выцвели от времени и покрылись мелкой паутиной трещин.

Интерес, конечно, праздный, и все-таки… Аксель знал, что дом простоял на этом месте никак не больше десяти лет, но интерес к древностям у людей состоятельных никогда не ослабевал. Ради удовлетворения собственных прихотей они шли даже на то, что покупали в Европе средневековые замки, разбирали их на отдельные блоки и, тщательно пронумеровав каждый, собирали вновь на другом континенте — там, где жили сами. С другой стороны, существует множество фирм, специализирующихся на имитации, поскольку предметов старины со временем не становится больше, наоборот… Он сам видел только что сошедшую с конвейера «старинную мебель», на его глазах сотканные «выцветшие гобелены», на вид неотличимые от предметов производства древних мастеров. Если вдуматься, в этом нет ничего странного. Даже эксперты нехотя признают, что одновременно с развитием техники копирования совершенно исчезла разница между копией и оригиналом…

Аксель остановился на площадке второго этажа и облокотился о неприятно скрипнувшие под его весом перила. Пожалуй, стоит вести себя поосторожнее… Он невольно усмехнулся. Площадка представляла собой небольшой зальчик с единственной дверью в боковой стене и уводившим в глубь дома коридором. Интересно, что на первом этаже Аксель подобной двери не заметил. Если внутреннее убранство дома — подделка под старину, то слишком уж точная, потому что сымитировать потрудились не только вид, но даже ветхость предохранительных ограждений. Он невольно посмотрел вниз — несмотря на всего лишь второй этаж, высота показалась ему достаточно внушительной. Если не удержаться, здесь можно запросто свернуть себе шею. Он перевел взгляд на угловую стойку перил, превращенную в изящную подставку для покоившейся на ней массивной фарфоровой вазы, расписанной синими драконами. Какая же династия-то? Похоже на Цзинь, а может, и Тан… А впрочем, какая разница? Когда Сол представил себе, что произойдет, если сей предмет коллекционирования случайно уронят кому-то на голову, первоначальные догадки об эпохе ее изготовления отошли на второй план.

От дальнейших размышлений Акселя отвлек звук открывающегося замка. Он инстинктивно отпрянул, подхватил с пола свой чемодан и беззвучно скрылся во тьме коридора.

В отведенной ему двадцатой комнате Аксель обнаружил приготовленную просторную одежду, являвшую собой нечто среднее между больничной пижамой и одеянием бедуина, и мягкие домашние туфли. Сама комната оказалась достаточно большой, с двумя высокими окнами в наружной стене. У левой от двери стены стояла широкая старомодная кровать; посреди комнаты Аксель увидел накрытый синей бархатной скатертью стол и два жестких кресла с резными спинками. Довольно-таки скудную меблировку дополнял огромный, непонятно зачем впихнутый сюда шкаф — тех вещей, что Аксель взял с собой, не хватило бы для того, чтоб заполнить его и на треть.

На столе лежал план дома, рядом с ним покоился распорядок дня, показавшийся Акселю не слишком обремененным полезной информацией. Четыре пункта предназначались для принятия пищи, один — для сна. Остальные восемь имели краткие исчерпывающие пометки: «На усмотрение доктора Фуджи». Аксель иронически хмыкнул, кинул листок на прежнее место и механически посмотрел на часы. Циферблат показывал без четверти шесть. Судя по лежащему на столе распорядку, до обеда остается час с четвертью — можно сказать, аристократический режим дня! Сам Аксель — кроме особых случаев — в шесть обычно ужинал. Что ж, придется привыкать, а пока не худо придумать, как скоротать оставшиеся час с четвертью. Собственно, путь для этого у него всего один. Аксель вспомнил словоохотливого Юла Лундстрема и обреченно вздохнул, поняв, что иного выбора, чем спуститься в библиотеку, ему попросту не оставили.

Шагая вниз, Аксель постарался еще раз припомнить последний разговор с Мтомбой. Согласно данным друга, с визитом в лечебницу они угадали в необыкновенно благоприятный момент. Сейчас в клинике, рассчитанной на полсотни человек, находится всего пять — с учетом доставленной накануне Анны — пациентов. Ситуация неслыханная, но случилось так, что в ближайшую неделю никто из стоящих в очереди на лечение не сможет заполнить вакансии. Доктор Фуджи воспользовался этим для того, чтобы отпустить почти весь персонал в давно обещанный отпуск. Правда, сам Соломон не разделял оптимизма друга. С одной стороны, отсутствие лишних глаз не может не действовать успокаивающе, зато с другой… Человеку, даже такому заметному, как Соломон Хук, легче спрятаться в толпе, нежели в безлюдной пустыне.

Впрочем, не мог он отрицать и того, что задача его упрощается. Искать Анну и сведения о круге общения Токадо ему предстоит, опираясь на показания четырех пациентов, примерно такого же количества медицинского персонала и равного им числа горничных и поваров. У Мтомбы имелись досье на всех четверых, но Аксель не стал их читать, по опыту зная, как трудно порой перебороть предвзятое мнение.

С Юлом Лундстремом он уже успел пообщаться и считал его едва ли не идеальным источником информации. Если вести себя верно, изображать искренний интерес и подтверждать его заданными кстати вопросами, то при известном терпении от очкарика можно добиться многого. Поскольку Лундстрем находится здесь достаточно долго, он, без сомнения, не мог не застать Токадо, не говоря уже о том, что появление в клинике очаровательной мисс Стенсен не должно было остаться им не замеченным.

Занятый размышлениями, в коридоре первого этажа Аксель едва не наткнулся на двух высоких, показавшихся ему странно одинаковыми мужчин в белых халатах, вероятно, медбратьев. Оба одновременно взглянули на него и вежливо и совершенно одновременно поклонились. Проходя мимо, Аксель ответил энергичным кивком, размышляя о том, какие порой жизнь выкидывает фокусы — хотя бы эти две идентичные копии с неизвестного оригинала…

Библиотека в клинике оказалась небольшой, но вместительной. Массивные — до потолка — стеллажи вдоль стен были битком набиты книгами. Пара высоких — сейчас бесхозных — лестниц стояла у дальней стены. Еще Сол увидел с дюжину рабочих кресел с высокими спинками, расставленных около полудюжины рабочих столов. На каждом из столов он увидел по паре электрических ламп местного освещения, копировавших старинные керосиновые светильники. Три из них сейчас горели, заливая библиотеку потоками мягкого света из-под темно-зеленых плафонов. Все вместе взятое создавало у Акселя настроение сосредоточенности и покоя, каковые, собственно, и должны сопутствовать библиотечному залу. Однако присутствовал здесь и некий налет архаичности.

Юл Лундстрем сидел прямо напротив входа, судя по всему, поджидая именно Акселя. Кроме него, в комнате находились и остальные трое — не считая Анны — обитателей клиники: необыкновенно сухой человек лет пятидесяти сидел в кресле за одним с Юлом столом, остальные двое, словно спрятались за их спинами — за следующим, и о чем-то оживленно вполголоса спорили. Аксель остановился в дверях и окинул быстрым взглядом каждого, но на его приход отреагировал только Юл. Остальные трое лишь скользнули по нему мимолетными взглядами и вернулись к своим делам. Зато Лундстрем сразу вскочил, подошел к Акселю и, взяв его под руку, подвел к своему тощему соседу. «Подобное стремится к подобному»,— невольно подумал Аксель.

— Соломон Хук — Тимоти Мэтисон,— представил он друг другу Акселя и Тощего, и едва новые знакомые успели скрепить знакомство рукопожатием, добавил: — Соломон только что вернулся из экспедиции на Ян, где ему пришлось пережить несколько… необычных моментов.

Соломон успел заметить, как в глазах Мэтисона вспыхнул и тут же погас огонек неподдельного интереса. Лундстрем тут же сел на свое место, словно предчувствуя, что случится в следующий момент. Мэтисон, только что неподвижный, точно мумия древнего фараона, весь напрягся и шагнул в Акселю вплотную.

— Вы пользовались гиперпространственным транспортером? — яростно зашептал он, обдав щеку Акселя горячим и влажным, точно выброс пара из утюга, дыханием.

— Нет, что вы,— мягко откликнулся Хук.— Гипертранспортер — дорогое удовольствие. Мы добирались на старой калоше с ядерным движком.

— Повезло…— разочарованно и, как показалось Акселю, с завистью — смысла которой Сол в тот момент не понял — протянул Мэтисон.— А вот мне не посчастливилось,— мрачно констатировал он.— Год назад я путешествовал на Марс. Жена, знаете ли, не терпит перелетов и уговорила меня воспользоваться услугами фирмы «Межпланетные путешествия без проблем!» Верно говорят: устами женщины нас искушает дьявол! — Он выразительно посмотрел на Хука.— Как бы там ни было, но я согласился.— Аксель внимательно слушал, никак не выказывая нетерпения. Поймав на себе его взгляд, Тим продолжил: — Я ведь был такой же, как вы, а сейчас посмотрите — от меня прежнего остался только рост! Приятель сказал, что при трансляции исказился вектор массы и мне еще повезло — результат мог оказаться гораздо хуже! Я обратился в кампанию, но там меня подняли на смех… Нахально заявили, что приятель мой псих, да и у меня мозги набекрень…

Аксель посмотрел на Тощего, и ему стало искренне жаль своего нового знакомого. Казалось, тот готов расплакаться, хотя на человека слабохарактерного явно не походил.

— А как ваша жена? — Мэтисон смерил Хука непонимающим взглядом.— Ну, вы же говорили, что путешествовали вместе с женой,— пояснил Аксель свою мысль.— Как ваша супруга перенесла транспортировку?

— Но ведь она женщина…— теперь уже Акселю пришлось смерить Мэтисона непонимающим взглядом.— Да что же дурного может произойти с женщиной, да еще с такой, как моя жена, я вас спрашиваю?! — пояснил Тощий свою мысль, заставив Акселя вспомнить, что разговаривает он с не совсем здоровым человеком.— Да ничего с ней не произошло!

Вот так вот! Ничего, и точка! Что называется — приплыли! А главное, аргументация прямо-таки железная! Сол испытал редкое и неприятное ощущение, словно он стремительно глупеет, а главное — трезво отдает себе в этом отчет. Юл на своем стуле с трудом удерживал на лице серьезное выражение. Аксель понял, что только что стал свидетелем редчайшего процесса, в ходе которого трагедия стремительно трансформировалась в комедию, комедия обернулась фарсом, и все произошло мягко и естественно. Так сказать в ритме вальса: раз, два, три…

— А вы не пробовали обратиться к медикам? — поинтересовался Аксель, окончательно убедившись, что перед ним, так сказать, депрессант в чистом виде, или говоря попросту — псих.— Как они объясняют создавшееся положение?

— Ме-ди-ки — пе-ди-ки! — скривив губы с нескрываемым отвращением проскандировал Тощий.— Что они могут знать о человеческом организме! Твердят, как попугаи, что нарушение моей конституции вызвано следствиями гормональной перестройки, которая, в свою очередь, является редкой, но известной в медицинской науке реакцией иммунной системы на критический возраст. Климакс, говорят, мать их! — зло выругался он. Закончив рассказ, Мэтисон прикрыл глаза пергаментными веками и, вероятно, исчерпав последние силы, погрузился в блаженную полудрему. Аксель задумался над рассказом своего нового знакомого. Не вызывало сомнений, что только что озвученная им история — бредовая фантазия далекого от техники человека. Гиперпространственный транспортер не оказывает на человеческий организм никакого воздействия. По крайней мере, на том уровне знаний, которым обладает человечество, никакого взаимодействия организма и приводящих транспортер в действие сил выявить не удалось. Во всяком случае, из разговора следует лишь один, зато важный для Сола вывод: ценность Тощего, как источника информации, приближается к нулю.

Пауза длилась ровно столько времени, сколько потребовалось Хуку, чтобы прийти к вышеозначенному выводу. В следующее мгновение Аксель убедился в том, что Тим и не собирался дремать. Немного посидев, он поднял свои примечательные пергаментные веки и мрачно буркнул:

— Сволочи! Все сволочи! А этот доктор Фуджи — так просто самодовольный болван! Вместо того, чтобы оказать реальную помощь, или, как подобает мужчине, честно расписаться в собственном бессилии, этот дилетант от медицины решил уверить меня, что худоба мне к лицу! Вы представляете? И это называется — азиатская хитрость! Да, Хук?! — с пафосом воскликнул он.— Этот непозволительно растолстевший низкорослый кретин упрямо называет меня стройным! Как будто его пустые слова способны изменить мрачную реальность! По сути, этот болван ничем не отличается от тех, что меня изуродовали! Они ведь тоже заменяют словами реальность! Словно бездоказательное утверждение о том, будто ничего не произошло, способно вернуть мне здоровье! А жена, дура, та просто твердит, что я свихнулся! Это я-то!!!

Понемногу Тим сбился на беспорядочные выкрики. Аксель краем глаза взглянул на Юла, но тот уже справился с собой и теперь сохранял невозмутимый вид и лишь изредка покачивал головой, давая понять Тощему, что не только следит за его рассказом, но и полностью с ним солидарен.

Минут через пять Мэтисон успокоился, обессилено опустился на стул и, откинувшись на спинку, вновь прикрыл глаза. В тот самый миг, когда Аксель подумал, что на этот раз его новый знакомый уж точно задремал, тот сделал несколько глубоких вдохов и, окончательно придя в себя, бросил на Сола вполне осмысленный взгляд. Его шелушащаяся физиономия производила отталкивающее впечатление, но Сол не мог не посочувствовать этому бедолаге, странная физическая метаморфоза которого породила маниакальные иллюзии…

— Тимоти,— мягко начал Аксель,— я сейчас подумал… Вы не рассердитесь? Если никто не в силах вам помочь… Быть может, стоит попытаться примириться с этой действительностью? В конце концов вас никто не искалечил — руки, ноги остались при вас — попытайтесь жить прежней жизнью…

— Перестаньте пороть чушь! — взорвался Мэтисон.— Вы рассуждаете в точности, как моя жена! Руки! Ноги! Все это мелочи! Я с радостью согласился бы на любой вид инвалидности, лишь бы вновь стать самим собой! Меня полностью изменили, понимаете?! Транс-фор-ми-ро-ва-ли! — прорычал он по слогам.— Понимаете?! Это,— он хряснул себя сухим кулаком в тощую грудь,-не я!

— Пожалуй, вы правы,— поспешно согласился Аксель. Ему вовсе не улыбалось довести несчастного психа до белого каления.— Ну а гормональные препараты? Быть может, с их помощью можно поправить положение?

— Поправить? — Он язвительно расхохотался.— Вы абсолютно правы, именно это мне предложили в первую очередь, да только я не согласился!

— Но почему?

— А вы подумайте сами! — грубо предложил он.— Допустим, я согласился и меня начали пичкать гормонами, я стремительно набираю вес, и в этот момент моя собственная гормональная система приходит в норму…— Он с сожалением посмотрел на собеседника, словно они на миг поменялись ролями.— Хук! Ответьте, во что я превращусь через месяц или два?! Так я вам скажу: в борова на конечной стадии откорма! На кой дьявол мне трехдюймовая прослойка жира по всему телу?! Я что, свинья? Вы же сами видите, что нет!

Аксель умолк, вновь пораженный стальной логикой психа. Мэтисон истерически расхохотался и, держась левой рукой за грудь, а правой опираясь о стену, медленно побрел к выходу. Не переставая смеяться, он отворил дверь и шагнул наружу, но еще долго его смех не смолкал, гулким эхом отдаваясь в пустом коридоре.

Когда наконец воцарилась долгожданная тишина, Лундстрем многозначительно посмотрел на Хука и постучал тонким пальцем с холеным ногтем себя по лбу. С кресла в дальнем конце библиотеки, где все это время продолжался неслышный спор двух неизвестных, поднялся низкорослый невзрачный человечек и направился к двери, словно собирался догнать костистого верзилу, но, проходя мимо Акселя, будто вспомнил о чем-то, резко остановился и, решительно развернувшись, снизу вверх посмотрел на новичка.

— Мэтисон опять порет чушь,— неожиданно глухо произнес он.— Не верьте, Соломон, не верьте ни единому его слову. Истина состоит в том, что у этого парня в голове все перепуталось от горя. Большую часть времени он нормален, но периодически начинает бредить. Обычно такое случается с ним, когда в клинике появляется новый слушатель, как сейчас.— Коротышка выразительно посмотрел на Акселя.— Но я-то лучше, чем кто-либо, знаю, что все сказанное им просто невозможно! — не терпящим возражений тоном констатировал он.— Все, что он тут вам наговорил — ерунда и вымысел. Гиперпространственный транспортер может изменить знак массы, но никак не ее порядок! Если бы сказанное этим психом соответствовало действительности, его сейчас водили бы на привязи, как аэростат заграждения!

Он хрипло расхохотался, весьма довольный своей грубой шуткой.

— Откуда вам это известно? — удивился Аксель.— Насколько я знаю, современная теория гиперпространственного перехода…

— Знаю! — отрезал он, после чего смерил Акселя оценивающим взглядом и решительно и твердо протянул ему маленькую сухую ладонь.— Цезарь Оптимус Плиний,— с достоинством произнес он.— Не удивляйтесь — это мое имя. Обыкновенно ограниченные люди удивляются, но я чувствую, что вы не из их числа. Терпеть не могу посредственностей! Лаврбак гиперстезии — это мое научное звание.— Он вновь испытующе посмотрел на Акселя.— Сдается мне, вы все-таки удивлены…— печально констатировал он.— Что ж, наверное, это неизбежно…— На миг Цезарь Оптимус Плиний заколебался, но потом как-то обмяк и вновь посмотрел на Соломона. На этот раз — не скрывая жалости.— Сказать по правде, меня не смущает ваше удивление. Конечно, я мог бы попытаться объяснить вам, да только вы наверняка не поймете, а где нет понимания, там нет и веры. Нет,— еще раз подумав, окончательно констатировал он,— пустая трата времени. Уровень интеллекта не тот. Простите, не хотел вас обидеть, но для сравнения: представьте, что вам предстоит растолковать питекантропу принципы теории относительности. Или нет — шимпанзе заставить найти решение знаменитой теоремы Ферма.— Он вновь многозначительно посмотрел на собеседника.— Думаю, мне удалось показать вам разделяющую нас бездну. Еще раз извините, не хотел вас обидеть.— Завершив свой пространный монолог, он коротко поклонился и, не оглядываясь, покинул библиотеку.

— Не обольщайся,— едва тощий коротышка покинул зал, заметил Юл,— тебя не минует дурацкий рассказ о никчемной жизни этого кретина. Рано или поздно он рассказывает свою трагическую историю всем.

— А ты ее слышал? — механически поинтересовался Аксель.

— Конечно! — с энтузиазмом откликнулся Лундстрем.— Я ведь здесь уже четыре месяца, а он никак не меньше года!

— И что он говорит о себе? — Аксель заметно оживился, когда услышал о четырех месяцах пребывания в клинике Юла. Тот понял перемену настроения Сола на свой лад. Несколько озадаченный показавшимся ему странным интересом Хука к личности Цезаря, Лундстрем обескуражено покачал головой.

— Его страшилка круче, чем у Мэтисона. Цезарь Оптимус Плиний! Как тебе имечко?! — хохотнул Юл.

Первоначальная неуверенность мгновенно спала с него, едва он начал рассказ.

— Он всерьез утверждает, что попал к нам из параллельного мира! Принимал участие в создании машины времени, понимаешь? Говорит, на этапе генерирования положительного временного потока все шло хорошо, а вот на ходовых испытаниях машины в условиях отрицательного поля начались сбои. Говорит, на каком-то этапе потребовалась регулировка генератора на ходу. Он, якобы, не стал дожидаться механика и сунулся в установку сам, да что-то не заладилось и вместо «плавной корректировки вектора» произошла скачкообразная «трансформация временного потока в изолированную сферу с нулевой константой изменения». Здорово, верно? По его словам, в тот же миг жизненные процессы его организма остановились, а сфера начала дрейфовать в гиперполе, и длилось это до тех пор, пока создавшая сферу энергия не рассосалась естественным путем. Очнувшись в нашем мире, он долго не мог понять, что к чему, но потом произвел расчеты и выяснил, что переместился на пятьсот лет во времени и на одно измерение по нисходящему потоку параллельных миров,— иронично закончил Юл.— Повезло нам, правда? Могли ведь и не встретиться. Тебе понравилось?

— А известно, кто он на самом деле? — показав улыбкой, что вполне согласен с точкой зрения Лундстрема, поинтересовался Аксель.

— Сильно запутанная история…— Несколько секунд рассказчик колебался, но потом решился.— Я сумел мельком прочесть отрывок его досье в кабинете доктора Фуджи. Из его документов следует, что Цезарь и впрямь участвовал в каком-то эксперименте… Разумеется, ни о каком параллельном мире и будущем речи нет. Не знаю, какого рода эксперимент они проводили, но основная его особенность — генерирование устройством сверхмощного магнитного поля со сложной структурой. Этот парень сунулся, куда не надо, и попал в область магнитного поля напряженностью по-моему в несколько миллионов гауссов…

— Я слышал о таком,— заметил Аксель.— И я слышал, что не менее напряженности важны градиент поля и скорость происходящих изменений.

— Не знаю.— Мэтисон пожал плечами.— Если так, то, вероятно, все перечисленные тобой моменты присутствовали.

— И все равно непонятно,— чуть подумав, высказался Сол.— Я знаю точно, что подобная полевая травма ведет к полной амнезии. Даже еще хуже — к распаду личности!

— Не знаю. Я не специалист.— Мэтисон вновь пожал худыми плечами.— Но если вдуматься, что такое амнезия? Всего лишь стирание памяти, или уничтожение ее путем замены информационной матрицы хаотичным набором нолей и единиц.— Он немного помолчал, собираясь с мыслями.— Кажется, Винер сказал: теоретически может выпасть любая комбинация, но если мне скажут, что случайно рассыпавшийся по мостовой типографский шрифт сложился в Илиаду Гомера, я и пальцем не шевельну, чтобы пойти проверить. Похоже, здесь имел место как раз тот невероятный случай, когда шрифт сложился.— Юл помолчал.— Похоже, Цезарю повезло стать обладателем новой личности… А впрочем, не знаю. Быть может, травма оказалась даже более серьезной, ведь стань он банальным идиотом, его давно уже обучили бы всему, что он когда-то знал, да забыл, а так он который уж год мается сам и мучает других…

— Веселенькая история,— усмехнулся Сол. Некоторое время оба молчали, пока Сол не нарушил тишину.

— А ты, Юл? — осторожно поинтересовался он.— Что произошло с тобой?

— Но я же…— начал было тот, но Сол мягко перебил его:

— Да перестань. Я готов поверить, что жизнь здесь для тебя — своего рода отдых, о котором ты действительно упоминал, но я знаю и другое: попасть в клинику доктора Фуджи не так-то просто. Я сам здесь лишь благодаря протекции одного из директоров Лиги,— несколько туманно сообщил он.— А ты? Как сюда попал ты, Юл?

Лундстрем выразительно посмотрел на собеседника, горестно вздохнул, пожал тощими плечами и нехотя заговорил:

— Вижу, от тебя ничего не скроешь, но моя история совсем не походит на фантастические рассказы ушедших только что бедолаг. Все, что тебе предстоит услышать, произошло со мной на самом деле, а потому не жди сверхъярких красок или сногсшибательной сенсации. Но если ты так уж хочешь, я расскажу, как очутился здесь. Тем более, что история моя не только простая, но и короткая.

Сол не стал кочевряжиться, сказал, что охотно выслушает рассказ, на что Лундстрем кивнул, поудобнее устроился в кресле и начал повествование глухим бесцветным голосом, каким обыкновенно говорят о глубоко затронувшем душу и слишком недавно пережитом событии.

— Я работал в одной из принадлежащих Лиге фирм, занятых разработкой систем искусственного интеллекта. К началу описываемого мною происшествия я проработал на фирме десять лет и пользовался вполне заслуженным уважением товарищей, да и начальство относилось ко мне благосклонно. Должен сказать, что занимался я разработкой поведенческих структур, которые в будущем должны заменить ныне применяемые мотиваторы роботов на более надежные.— Он посмотрел на Сола, и тот кивнул, показывая, что пусть поверхностно, но знаком с вопросом.— Именно поэтому я так обрадовался, когда узнал, кто ты. До сих пор я ломал себе голову над вопросом: как случилось, что робот сумел напасть на человека? — Он вопросительно посмотрел на Хука, и тому не оставалось ничего иного, как ответить на вопрос.

— Им ампутировали мотиваторы,— лаконично откликнулся он, надеясь на то, что на этом допрос и прекратится.

Некоторое время Лундстрем изумленно смотрел на собеседника, как бы спрашивая у него: но как?! Потом кивнул, показывая, что принимает объяснение.

— Что ж, ампутировали, так ампутировали. Не понимаю, как это, но, по крайней мере, твое объяснение проливает свет на картину. Робот без мотиватора все равно, что гиромобиль без тормозов,— задумчиво проговорил Юл.— На чем я остановился? — Он вопросительно посмотрел на собеседника.— Ах, да! Так вот, начальство мне благоволило, и когда в лаборатории появилась молоденькая практикантка, ее на все время стажировки прикрепили именно ко мне. Должен сразу признаться, что не люблю женщин в науке, в особенности хорошеньких. Как правило, польза от них нулевая — один только ежедневный косметический марафон чего стоит! Думаю, излишне говорить, что нагрузку я принял без энтузиазма.— Аксель сочувственно кивнул рассказчику.— Но в тот роковой для меня раз я ошибся. Линда оказалась не только красоткой, но и умницей. Новую информацию она усваивала с прямо-таки фантастической быстротой. Ее советы отличались продуманностью, а оценки говорили о прекрасном знании материала и глубоком понимании проблемы.

Через несколько дней я поймал себя на мысли, что девчонка делает за меня едва ли не всю работу. Мысль мне явно не понравилась, быть может, потому, что оказалась верной. Недельный план я…— тут он виновато посмотрел на Акселя и сконфужено улыбнулся,— мы проделали всего за три дня. Причем я так и не сумел ответить на вопрос, кто из нас внес большую лепту. Конечно, мои знания и опыт превосходили ее квалификацию, но она работала энергичнее и, по-моему, даже не обедала. Очень скоро я стал ловить на себе завистливые взгляды сослуживцев и откровенно восхищенные, бросаемые на Линду. Последние, как ни странно, вызывали у меня незнакомое прежде чувство, которое, по зрелом размышлении, подходило лишь под одно определение — ревность. Меня не утешало даже то, что сама Линда никого из окружающих не выделяла, со всеми поддерживала одинаково ровные отношения, а на предложения моих коллег провести вместе вечер отвечала неизменным отказом. Сам же я не мог даже помыслить о том, чтобы завести роман с молоденькой подчиненной.

С трудом дождался я окончания срока стажировки Линды и с замиранием сердца предложил ей отметить дату в ресторане. Девушка посмотрела на меня долгим, неожиданно посерьезневшим взглядом. Я совсем растерялся, не зная, чего ждать в следующий момент. Мне вдруг подумалось, не оскорбил ли я ее, и не получу ли сейчас по мордасам? И хотя я тут же отругал себя за глупость, на смену первому, явно идиотскому предположению, пришло второе, ничуть не менее неприятное: очкарику с такой бледной, как у меня мордой, не пристало зариться на подобную Линде красавицу. Она словно услышала каждую из мучивших меня мыслей, неожиданно мягко улыбнулась и коротко ответила: «Конечно, Юл». У меня едва сердце не выпрыгнуло из груди от счастья и затрепетало где-то в горле, в прямом и переносном смысле грозя перекрыть кислород.

Мы отправились в небольшой ресторанчик, где я иногда любил скоротать вечерок. Я заказал неплохой ужин и немного, зато хорошей выпивки. Оказалось, что Линда все-таки ест и даже с аппетитом. Заметь, это незначительное открытие настолько обрадовало меня, что я почувствовал себя едва ли не всемогущим.— Он испытующе посмотрел на Акселя.— Знаешь это ощущение, когда все у тебя получается, и даже ситуации, в которых ты прежде неизменно терпел неудачу, разрешаются сами собой? — Соломон понимающе кивнул.— Вот и я прежде всегда испытывал робость в женском обществе, а в тот вечер почувствовал себя на коне. Мы болтали, я каламбурил напропалую и сыпал анекдотами, она без умолку смеялась, так что я даже не сразу заметил, в какой момент мой смех зазвучал «соло».

Линда сидела, сложив руки на столе и неподвижным взглядом смотрела мимо… нет, сквозь меня. В первый момент я удивился, потом насторожился и позвал ее. Она не могла не услышать своего имени, как не могла не заметить обеспокоенности в моем взгляде, но никак не прореагировала ни на то, ни на другое. Она по-прежнему смотрела вдаль, на недоступную моему взгляду точку в пространстве, и никак не реагировала на происходящее. Уже не на шутку обеспокоенный, я наклонился через стол и дотронулся до ее руки…— Юл посмотрел на Акселя взглядом, ясно говорившим, что пережитое еще не изгладилось из его памяти.— Теплая и мягкая, она, тем не менее, производила впечатление руки мертвеца!

Я впервые увидел лицо Линды так близко. Я не знал, что и думать и только улыбался улыбкой идиота, глядя на ее словно превратившееся в маску милое лицо, ничего не выражающее теперь; всего лишь мгновение назад такие живые, и словно остекленевшие сейчас глаза. Сам не знаю зачем, я потянул ее за безжизненную руку и вдруг почувствовал, что она отвечает на мое усилие! Мелькнула спасительная мысль, что все происшедшее — лишь глупая шутка. Ее пальцы, словно живущие собственной жизнью существа, обхватили мою кисть и спазматически сжались с такой силой, что я невольно вскрикнул от боли. На нас начали косо поглядывать из-за соседних столиков, но это я осознал лишь позднее. Я даже удивиться не мог, я чувствовал только боль! Боль и страх! Инстинктивно я попытался вырваться, но мои усилия ни к чему не привели. Она не сдвинулась даже на миллиметр!

Охваченный ужасом, я позабыл обо всем на свете. Свободной рукой я схватил ее за платье на груди и рванул изо всей силы, пытаясь освободиться, не слыша смеха и глупых шуток остальных посетителей. Не выдержав усилия, ткань затрещала, и тут… тут я увидел то, чего никак не ожидал увидеть под платьем хорошенькой девушки. Скверно имитирующий кожу пластик явно не предназначался для всеобщего обозрения, поскольку имел целью лишь тактильную имитацию тела человека.

Я понял, что моя Линда не человек, и от этой мысли окончательно потерял власть над собой. Все еще конвульсивно вырывая руку из ее руки, я вскочил на стол и, уже ничего не видя вокруг, принялся истерично колотить ее по голове и в грудь ногами, дубасил по механической кукле, с которой всего час назад мечтал переспать. Я превратился в животное, в обезьяну, от которой, говорят, все мы произошли. Видимо от моих ударов что-то у нее внутри лопнуло и густая остро пахнущая жидкость черной кляксой расплылась на летнем цветастом платье. Спустя минуту давление в системе ослабло и мертвая механическая рука отпустила мою кисть.

Некоторое время Лундстрем молчал, заново переживая происшедшее, потом внимательно посмотрел на Акселя, пытаясь определить, какое впечатление на новичка произвел его рассказ.

— На следующий день передо мной долго извинялись, говорили, что такого развития событий никто не предполагал, что происшедшего просто не должно было случиться. Мне сказали, что производился эксперимент, понимаешь? Экзаменовали какой-то новый ЧИП и управляющую его работой систему искусственного интеллекта. Потому и на практику она попала именно ко мне — специалисту по поведенческим структурам. Естественно, мне ничего не сказали. Официальным отчетом считался мой отзыв о стажере. На следующий день мне собирались обо всем рассказать, и попросить написать официальное заключение… Вот такой оказалась моя первая, запоздалая любовь,— продолжил Юл через некоторое время с легким оттенком иронии в голосе.— Не думай, Сол, что я шучу. Я действительно любил Линду, хотя и понял это лишь после того, как осознал, что любовь моя бессмысленна. Сейчас я уже смирился с потерей, хотя это оказалось и непросто. Но с тех пор, как я сумел перебороть себя, я все чаще вспоминаю Линду, как недостижимый в реальной жизни идеал. Идеал, который я сумел полюбить, и который оказался всего лишь приводящей в действие омерзительный стальной костяк гидравлической системой, управляемой сверхсовременным микрочипом…

Несколько минут Лундстрем сидел, неподвижно уставясь в одну точку, словно сам превратился в кибернетическое существо, о драматических взаимоотношениях с которым он только что рассказал. Через минуту придя в себя, Юл рассеяно поглядел по сторонам, поднял глаза на Акселя, и взгляд его наполнился подозрительностью. Внезапно глаза его резко расширились, словно на месте собеседника он увидел омерзительную гадину и, прежде чем тот успел увернуться, накинулся на Сола.

— И ты, Брут?! — взревел он, зачем-то цитируя классика.— Проклятый робот — думал перехитрить меня?!

Потеряв остатки здравого смысла, Лундстрем потянул Акселя за карман драгоценного уплаволового пиджака, да так, что, несмотря на сверхпрочность ткани, Сол всерьез испугался за ее сохранность. Стремясь освободиться, Хук машинально перехватил его руку, и тогда Юл завизжал не своим голосом.

— Пусти меня, мерзкая железяка! Я приказываю тебе перейти в дежурный режим! Механик! Механик! — начал звать он.— Немедленно отключите устройство!

Лундстрем извивался, как червяк на рыболовном крючке, и орал, как стадо павианов, завидевших крадущегося к их детенышам леопарда. Наконец, ему удалось вырвать ладонь из руки Акселя. Сол несколько растерялся, потому что никогда прежде ему не приходилось попадать в столь комичную и вместе с тем не лишенную драматизма ситуацию. Неожиданно за спиной очкарика выросла громоздкая фигура черноволосого гиганта, того самого, что еще сидел в зале. Он бесцеремонно ухватил Лундстрема под мышки и выволок не прекращавшего взывать о помощи хлипака из библиотеки. Аксель невольно посмотрел в сторону двери, когда из темнеющего проема донесся густой бас верзилы:

— Эй, санитары! Заберите Лундстрема! У него начался приступ!

Пару минут спустя, гигант вернулся и, кивнув Акселю, уселся рядом с ним.

— Не расстраивайся, приятель, для Юла такое поведение в порядке вещей.— Он покачал головой и, одобрительно взглянув на Сола, кивнул ему.— А ты молодец, не поддался панике.— И, подумав о чем-то своем, продолжил: — Не знаю, куда смотрит доктор Фуджи. Это сейчас нас всего четверо, а обычно клиника забита пациентами. Представляете, что происходит, когда этот парень каждому из пятидесяти клиентов рассказывает историю своей дурацкой любви, причем с неизменной истерикой в финале? Тут не то, что не вылечишься, наоборот — психом станешь,— резюмировал он.— О Лундстреме не беспокойся,— неожиданно переключился черноволосый, сразу начав обращаться к новичку на «ты».— Всего час сна, и он забудет обо всем, что здесь произошло… Меня зовут Годдард.— Он сжал протянутую Акселем руку.— Тревор Годдард.— Тут он неожиданно наклонился к Соломону и прошептал: — Называй меня так, но знай, что это не мое имя. На самом деле Тревора Годдарда нет на планете Земля, а ты разговариваешь с его биоэнергетической копией, не с человеком.— Сейчас, на четвертой попытке, чего-то подобного Аксель и ожидал, а потому лишь посмотрел на Тревора внимательным взглядом, после чего понимающе кивнул. Годдард в ответ улыбнулся и приложил палец к губам.— Надеюсь, ты понимаешь — никому ни слова! — Аксель вновь кивнул.— Я сразу понял, что ты свой,— удовлетворенно констатировал черноволосый верзила,— я всегда распознаю андромедянина, а вот земляне нас не различают. Впрочем, что с них взять;— отсталые существа. Впрочем, оно и к лучшему — меньше окажется проблем с колонизацией планеты. Будем держаться вместе! — Тут он с такой силой хватил Акселя по плечу, что тот едва не покачнулся.— Отлично! Прижмем местных к ногтю… Знаешь, как я скучаю по своим!

Он сделал неопределенный жест рукой, заговорщически подмигнул Солу и вышел. Аксель понял, что остался один, но не смог удержаться от непроизвольного желания оглядеться, словно всерьез опасался, что где-то под столом прячется еще несколько психов. Как и следовало ожидать, никого в библиотеке не оказалось. Тем не менее он встал и прошелся по залу. На всякий случай оглядел стены и полки. Проверил, не прячется ли кто-нибудь за спинками кресел. Невольно ему припомнились слова Годдарда: «Здесь не то, что не вылечишься, психом станешь»… М-да, очень похоже на правду. Остановившись у ближайшего стеллажа, он машинально посмотрел на роскошные переплеты. На первый взгляд, книги производили впечатление очень старых: кожаные корешки с золотым тиснением, пожелтевшая от времени бумага, но значок производителя на последней странице уведомлял, что в руках у Акселя всего лишь факсимиле, на пластике, прекрасно имитирующем давно вышедшую из употребления бумагу.

Аксель прочитал некоторые из оттиснутых на корешках названий. На полке рядом с ним стояли труды величайших философов античности, чуть дальше — работы мыслителей эпохи Возрождения и так далее. Ницше мирно уживался с Конфуцием, а Библия — с Махабхаратой.

На столе, за которым сидел Цезарь Оптимус Плиний, остался лежать открытый примерно на середине толстый том. Машинально взяв его в руки, Хук прочел на обложке: «Роджер Желязны. Хроники Амбера». На полях и между строками он увидел сделанные от руки карандашные пометки. «Полнейшая чушь! Годится только для сказочного романа!» «Не лишено практического смысла. Стоит на досуге попробовать». «Изумительное предвидение! Жаль, доступно лишь счастливому обладателю развитого художественного таланта». Создавалось впечатление, что Цезарь настойчиво искал путей возвращения в свой иллюзорный мир.

Аксель неспешно прошелся вдоль стеллажей. Кроме уже названной философии, он нашел великолепную подборку, изданий по оккультизму, магии, экстрасенсорике, прекрасную библиотеку фантастики и другим, не менее экзотическим дисциплинам, отличительной особенностью которых являлась попытка увести читателя от реальности.

И вновь Акселю показалось странным, что в библиотеке собраны исключительно те издания, что способны не излечить от опасных фантазий, а, наоборот, подбросить пищи пораженному недугом мозгу. В который уже раз Аксель задался вопросом, зачем Фуджи поощряет уход пациентов от реальности, но ответа вновь не нашел. Тем не менее, факт оказался налицо: метод доктора Фуджи не просто работал, а гарантированно ставил пациентов на ноги, чем не могли похвастать остальные коллеги доктора.

Поудобнее устроившись в дальнем углу странной библиотеки, Аксель вставил в ухо микротелефон электронного секретаря и на минуту задумался. Ни Тимоти Мэтисон, ни Цезарь Оптимус Плиний, ни Тревор Годдард не интересовали его. Все трое полностью находятся во власти заболевания и поглощены собственными бредовыми фантазиями. Возможно, каждый из троих и знает нечто, интересующее Акселя, но как добиться нужного ответа от человека, живущего в мире иллюзий, Сол не знал. Пожалуй, Юл Лундстрем единственный из четверки местных обитателей, кто по крайней мере часть времени осознает реалии окружающей действительности. Аксель нашел начало его досье, но, чуть поколебавшись набрал на клавиатуре имена всех четверых и принялся слушать все без разбора, краем глаза присматривая за входной дверью.

Что касается Юла Лундстрема, то все оказалось предельно ясным. Информация досье полностью подтверждала выводы Акселя, как, впрочем, и слова самого Юла. Сын богатых родителей, он не пожелал лениво прожигать жизнь, а предпочел заняться делом. Приведший к психической травме случай в ресторане полностью соответствовал действительности, и Аксель вновь подивился той смеси комичного и трагического, которая предстала в рассказанной Юлом истории. Его диагноз в медицинской карте имел следующую формулировку: «Идентификационное расстройство, приводящее к истерическому чувству страха». По первоначальному прогнозу доктора Фуджи, Юл должен был поправиться после первого же курса лечения, но ситуация осложнилась тем, что Лундстрем женился. Видно, мозги его к моменту свадьбы не полностью излечились от болезни. Движимый несбыточной мечтой вернуть столь дорогой его сердцу образ, он женился на скандинавке, как на грех обладавшей удивительным сходством с приведшей к заболеванию роковой красоткой. Похоже, облик девушки будил неприятные воспоминания, те накапливались в подкорке и периодически приводили к нервным срывам, примерно раз в год возвращавшим его в клинику. Сам Юл остроумно называл эти вояжи «профилактическим отдыхом от жены, от тещи, от их собачек, капризов и модных курортов…» Тем не менее ситуация медленно, но верно исправлялась и в его случае. Поначалу он нападал даже на старых знакомых, да еще не единожды, а, если разговор неосторожно переводили на связанные с его прежней работой темы, его умственное расстройство усиливалось. После первого же курса лечения Лундстрем начал считать роботами только новых знакомых, что всего лишь накладывало на круг его общения некоторые ограничения. После повторного курса рецидивы начали повторяться раз в год, и с каждым последующим курсом длительность их все уменьшалась. Сейчас всерьез ведется разговор о полном и скором выздоровлении.

Что касается Тимоти Мэтисона, то и его история полностью соответствовала действительности, за исключением того факта, что никакой физической травмы он не получал. Имело место лишь совпадение момента начала недуга с круизом. С равным успехом он мог «пострадать» и от космических излучений неизвестной природы при путешествии на пассажирском лайнере, или от чего-то еще.

С Цезарем Оптимусом Плинием история повторилась с той лишь разницей, что в его случае истине соответствовал не его собственный рассказ, а история, поведанная Акселю Юлом. Что же касается Тревора Годдарда, то тут Аксель оказался бессилен. Он знал, что к моменту его приезда в клинике останется всего пять пациентов, но Мтомба «на всякий случай» снабдил его историями доброй сотни наиболее вероятных претендентов на «замещение вакантных должностей». Не найдя в списке нужной фамилии, секретарь вышел в режим ожидания, Аксель же просто не знал, кто конкретно скрывается под именем Тревора Годдарда. Ничего не поделаешь, с этим фактом ему придется смириться. Пожав плечами, он освободился от наушника и спрятал его в карман пиджака.

Прослушав три досье и примирившись с недоступностью четвертого, Соломон еще раз нарисовал мысленный портрет каждого из четверки своих новых товарищей. Единственным вопросом, который ему предстояло решить — на чьи слова можно положиться? На первый взгляд, ответ прост, но Аксель не торопился с выводами. Здравый смысл подсказывал ему, что псих, живущий в вымышленном мире, вполне может оказаться правдивее и наблюдательнее кажущегося относительно здоровым Юла. Как говорится, свежий взгляд со стороны. Он скептически хмыкнул. Ну и свидетели…

Размышления Акселя прервал приход санитара, сообщившего, что «кушать подано», а, стало быть, пришло время возвращаться в свою комнату, поскольку рационы составляются индивидуально и, в силу последней причины, порции разносятся по номерам. Сол не стал спорить и вернулся в комнату, обнаружив на столе сытный обед и телеграмму, мгновенно приковавшую к себе внимание Соломона. На первый взгляд, ничего особенного — всего лишь поздравления по поводу рождения племянника и информация о том, что «мама чувствует себя превосходно». Первая часть телеграммы означала, что после отъезда Акселя события на рынке развиваются по предсказанному им сценарию, в то время как вторая ставила Хука в известность о том, что их собственное расследование продвигается вполне успешно. Все. Никакой конкретики. Как говорится, подробности при личной встрече. Ну и Бог с ним. «В конце концов, о том, на что не в силах повлиять, ни к чему и знать», — решил он, с аппетитом принимаясь за еду.

До заседания Совета оставалась еще достаточно времени, но он не мог себе позволить провести его здесь, в тихом болоте посреди пустыни, среди мающихся мозговыми дисфункциями людей. Как только он выяснит для себя круг общения находившегося здесь Токадо и судьбу прибывшей накануне Анны, мгновенно пошлет сигнал вызова и вернется в мир нормальных людей. Придя к такому выводу, Хук не удержался от ироничной усмешки. Если происходящее сейчас в «большом мире» он всерьез называет нормой, значит, он серьезно болен, а, стало быть, тут ему самое место. Бред… В любом случае для начала не мешает подвести промежуточный итог.

Итак, первый день подошел к концу. Он познакомился со всеми пациентами, каждый из которых находится здесь достаточно длительное время, а значит, может считаться потенциальным обладателем необходимой Акселю информации. Исключение составляет разве что Тревор Годдард, появившийся в клинике лишь несколько дней назад. Никого из обслуживающего персонала он так и не увидел и начал склоняться к мысли, что в отпуске находятся практически все. Это означает, что никаких горничных он не встретит, что еду готовит киберкухня — чья ценность в качестве источника информации равна нулю,— а из медицинского персонала доктору Фуджи остались помогать только два однояйцовых медбрата.

«Это плохо… Просто хуже не бывает», -подумал он. — Дальше. Оба санитара охотно откликаются на приветствия и вообще выглядят коммуникабельными парнями, но Аксель имел уже не одну возможность убедиться, что дальше необходимой вежливости их доброжелательность не распространяется — ни тот, ни другой на контакт с Соломоном идти не пожелал. Сам доктор Фуджи оказался словоохотливым и вполне доброжелательным человеком, но всерьез рассчитывать на то, что он станет давать одному из своих пациентов характеристики на других, всерьез не приходится. Остается надеяться разве что на случайные оговорки. Итак, придется рассчитывать только на собратьев по несчастью да на собственные силы…

Аксель уже доедал десерт, когда в дверь постучали. Он поднял голову и увидел в дверном проеме огромную фигуру Годдарда. Одним взглядом окинув комнату, он улыбнулся.

— Уже отобедал? Это хорошо. Идем. Санитары уберут посуду.— Вот как, санитары. Аксель не ошибся в выводах.

Соломон не заставил себя упрашивать, положил ложку на край тарелки, поднялся из-за стола и направился за своим провожатым. Несколько минут они молча шли коридорами. От нечего делать, Сол пытался угадать, куда они идут, но тут Тревор толкнул одну из дверей и отошел в сторону, пропуская его вперед. Соломон шагнул в дверной проем и обнаружил, что внутри комнаты собрались все. Все четверо — та самая компания, с которой он имел удовольствие познакомиться в библиотеке. Когда Аксель вошел, Мэтисон попытался прикрыть книгой нечто, напоминающее электробритву.

— Расслабься, старина.— Годдард кивнул и успокаивающе поднял руку.— Этот парень — наш — я лично его проверил.

Лично проверил, значит… Прямо-таки заговор идиотов, а он, Соломон Хук, сподобился чести стать среди них своим. Ладно, посмотрим… Тимоти облегченно вздохнул и, отложив книгу, взял черную коробочку. Коробочка оказалась последней моделью портативного всеволнового головизора. Вот, значит, что имел в виду Юл, говоря о молчаливом согласии доктора Фуджи. Имея элементарное желание, местонахождение такого устройства в клинике ничего не стоит определить по излучению гетеродина. Фуджи ограничился словесным запретом. Что же это? Наивность? Как психолог, доктор должен понимать, что запрет стимулирует желание нарушить его. Значит ли это, что ему желательно возникновение таких вот «тайных сообществ»? И если «да», то с какой целью? Отдушина для психов? Сомнительно… а может быть, и нет…

— Старик совершил ошибку! — заметив недоумение на лице Хука, рассмеялся Юл.— Ему следовало запретить привоз в клинику личных вещей. Он же ограничился лишь перечнем нежелательных предметов.— Включай, Тимоти. Сейчас начнется итоговый обзор…

Небольшой голошар приемника замерцал голубоватым инеем, и Аксель с удовлетворением отметил, что этих четверых, как и его, интересуют не шоу-программы и театральные постановки, а, в первую очередь, канал Мировых Новостей.

Затаив дыхание, Аксель слушал о панике на бирже, вызванной мощной волной банкротств частных компаний, занимающихся выпуском высокотехнологичной продукции. Покончив с сенсацией дня, диктор сообщил, что общественность требует от Лиги воссоздания Биржи Труда и выплаты оставшимся без работы специалистам пособий. Он долго смаковал тему, после чего пошли интервью. Функционеры Лиги выглядели явно растерянными, объясняли причины кризиса явно неубедительно, неуверенно заверяли, что правительство не допустит полного краха… что оставшиеся без работы граждане получат компенсацию и будут трудоустроены. Вновь заговорил обозреватель, задавая резонный вопрос: если происходящее не является крахом, то что же нас еще ожидает? И где Лига возьмет средства на компенсации? И каким, наконец, образом надеются трудоустроить сотни миллионов потерявших работу законопослушных граждан, жизненные планы которых в один день полетели под откос?!

Обозреватели, ответственные лица, эксперты сменяли друг друга, давая порой прямо противоположные объяснения происходящему, оценивая перспективы категориями от «грядущего в ближайшие дни полного краха» до «скорой реорганизации и последующего взлета» мировой промышленности.

— Ну и как тебе, дружище? — поинтересовался Тревор, когда шарик голополя погас, а сам приборчик упокоился в кармане пиджака Тима Мэтисона.

— Думаю, никто из них ни черта не понимает в происходящем,— осторожно заметил Аксель. Он прекрасно сознавал, что высказывание достаточно смелое, ибо демонстрирует здравомыслие, которым, как оказалось, не могут похвастаться ни чиновники Лиги, ни эксперты, ни журналисты… По крайней мере, не те, что выступали в информационном блоке, хотя среди них Аксель узнал немало весьма известных и уважаемых мастеров своего дела.

— Я знал, что ты разберешься…— Годдард одобрительно похлопал Акселя по плечу кончиками пальцев, в то время как остальные молча прислушивались к их разговору.— Я спрашиваю о другом: где кроются истоки происходящего?

Вот оно как? Ему подай полный анализ причин, приведших к непонятным пока последствиям. Вполне достойный психа вопрос.

— Я пока не понимаю, к чему вообще движется дело,— тщательно подбирая слова, заговорил Аксель.— Среди банкротов я услышал лишь названия фирм, специализирующихся на выпуске высокотехнологичной продукции, а это означает, что в скором времени наступит дефицит потребительских товаров названной категории…— Он кивнул на карман Мэтисона.— Тех же средств связи, транспортных средств, синтезаторов пищи и так далее. Неизбежна волна недовольства. Наверняка посыпятся требования к Лиге запустить остановленные производства. Наступит небольшая паника, и все вернется на круги своя. Наверняка кто-то сумеет здорово погреть на происходящем руки, но меня это мало трогает. Ясно как день, что через полгода все забудут о происшедшем, и только экономисты будут продолжать ломать головы над причинами случившегося.

Пока он говорил, остальные слушали, и только Годдард продолжал удовлетворенно кивать, словно каждое слово Акселя соответствовало его собственным выводам.

— То, о чем и я говорил, друзья. Ну? — Он обвел присутствующих победным взглядом.— Кто из вас скажет, что я скверно разбираюсь в людях и событиях?!

— Прости, Тревор,— как мог мягко, возразил Сол,— но, в отличие от тебя, я совсем не уверен в своем объяснении.

— Не понимаю.— Лицо черноволосого гиганта омрачилось, как у ребенка, у которого отняли любимую игрушку.— Ведь ты же сам только что сказал…

— Сказал,— не стал спорить Аксель.— Просто на сегодняшний день иного объяснения происходящему не вижу, но это не значит, что завтрашние события не изменят картину кардинальным образом.

— Какие события? — внезапно насторожился Годдард.

— Откуда мне знать? — демонстративно спокойно пожал плечами Соломон.— Я и о сегодняшних банкротствах вчера еще не догадывался,— простодушно признался он.

— А-а… ты вот о чем…— неуверенно протянул верзила.

— О чем же еще? — Аксель безразлично пожал плечами и лениво зевнул, прикрыв ладонью рот. Похоже, его пытаются прощупать на предмет сообразительности, а он не готов демонстрировать собственное невежество.— Прошу меня простить, друзья, но я, пожалуй, пойду. Что-то устал,— пояснил он, взглядом попросив извинения у каждого.

К удивлению Соломона, Годдард увязался следом. Хук с неудовольствием подумал о том, что, быть может, несчастный псих решил документально оформить его, Акселя, членство в «братстве андромедян». Однако черноволосый решил просто проводить новичка до его комнаты. Соломон открыл дверь, и мягкая волна ночного воздуха обдала его лицо, как случается порой, когда летучая мышь, оставаясь невидимой, пролетает мимо. Здесь летучих мышей быть не могло, значит, это сквозняк. Они распрощались. Аксель вошел к себе, а Годдард отправился дальше — оказалось, его покои находятся здесь же, почти напротив комнаты Акселя. Он посмотрел на табличку двери, рядом с которой остановился его опекун. Номер девятнадцать.

Несмотря на странный разговор в библиотеке, Тревор Годдард произвел на Соломона приятное впечатление. «Симпатичный парень, — размышлял Аксель.— И ведет себя совершенно нормально… если, конечно, выкинуть из головы дурацких андромедян…» Хук скептически фыркнул в густую бороду. Любой из четверки нормален между приступами. Как знать, быть может, и Цезарь Оптимус Плиний не всегда мается своими фантазиями, ведь они виделись всего раз — совместный просмотр новостей в счет не идет. И все-таки… И все-таки что-то неуловимое отличало Годдарда от остальных. Аксель не мог пока четко сформулировать возникшего ощущения. Словно Тревор негласно оберегал новичка, а может быть, присматривал за ним, или следил… Соломон сокрушенно покачал головой. Похоже, от постоянного напряжения последних дней, осознания важности происходящего и принятой на себя ответственности за исход дела он сделался чересчур мнительным. И тем не менее, Сол хорошо знал это ощущение. Дважды за свою карьеру он находился на грани провала. Его сумели вычислить, взяли под наблюдение, но он вывернулся. Зато теперь Хук сходу узнал это чувство, уведомлявшее, что он находится под неусыпным контролем. Значит, придется вести себя предельно осмотрительно — слов на ветер не бросать, да и вообще, поменьше общаться с остальными.

После ужина Аксель лег, но сон упорно не приходил, и тогда он попытался вторично подытожить события дня. Итак, он познакомился со всеми обитателями клиники. В расследовании, правда, не продвинулся ни на шаг, да к тому же непонятно каким образом дал себя обнаружить. Это означает, что пора возвращаться. Как говорится, лучше вернуться ни с чем, чем не вернуться вовсе. Излишне говорить, что такое решение самому Соломону пришлось не по душе. Пожалуй, стоит пойти на компромисс: он останется в клинике еще на сутки, и если не почувствует, что ситуация изменилась к худшему, проведет здесь следующую ночь. А там… А там видно будет. В конце концов задача стоит перед ним не настолько сложная, чтобы суток не хватило. Дважды находился он на грани провала, но оба раза дело свое сделал. Не подведет и сейчас.

С этой оптимистической мыслью Аксель заснул. Ему снились местные психи. Они неумно шутили и периодически впадали в неспровоцированную истерику, причем во время приступа одного остальные выглядели подчеркнуто нормальными, но взгляды их светились лукавством, словно намекая, что все происходящее — лишь фарс, игра, в которой он не более чем пешка, возомнившая себя ферзем! Выставленный на всеобщее обозрение лазутчик! Братья-санитары подчеркнуто дистанцировались от кучки идиотов с их идиотскими играми, но присутствием своим словно напоминали, что находятся рядом и в любую минуту готовы вмешаться. Доктор Фуджи с отеческой улыбкой на круглом лице наблюдал за остальными, и только кивал, показывая, что все видит, а пенсне в золотой оправе в такт кивкам постоянно меняло дислокацию на курносом докторском носу, порой опасно кренясь, но всякий раз каким-то чудом удерживаясь «в седле».

Разбудил Акселя смутно знакомый скребущий звук. Сработал рефлекс, и он мгновенно проснулся, не шевелясь и дыша по-прежнему ровно, словно все еще продолжает спать. Медленно он открыл глаза. Свет Луны лился в окна, серебристыми пятнами ложась на пол. Стояла глубокая ночь. Снаружи несильный ветер играл листьями деревьев, но больше он не услышал ни звука. «Наверное, приснилось», — подумал Аксель в тот самый момент, когда острые коготки тихонько застучали по паркету.

Крысы! Ассоциация возникла сама собой и напомнила о чем-то далеком и совершенно забытом. Напомнила о ФАКТЕ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ. Аксель попытался вспомнить, к чему относится ассоциация, но вскоре отступил. Воспоминания дразнили, но не давались ему в руки, вызывая совершенно ненужное раздражение. Повсюду, где только ни поселится человек, появляются и эти назойливые существа! Даже сюда, в центр пустыни, они сумели непостижимым образом проникнуть! И тут Соломон невольно задумался. А ведь и верно. Откуда они здесь? Не доктор же Фуджи привез их со своим барахлом? И уж подавно не пациенты!

Аксель скинул с себя простыню, стремительно вскочил и нашарив рукой клавишу на стене у двери надавил на нее. Одновременно со щелчком выключателя по полу вновь что-то застучало. В следующий миг зажглась люстра под потолком, и Сол сдавленно чертыхнулся. Ослепленный, он прикрыл глаза рукой и, щурясь, окинул комнату подслеповатым взглядом, но как и следовало ожидать, ничего не обнаружил. Крыса, она крыса и есть. У нее свои лазейки и норы, в одной из которых она поспешила укрыться. Аксель рефлекторно посмотрел на лежащие на столе остатки ужина, которые в клинике, похоже, не принято убирать при пациентах. Недоеденный бутерброд с сыром остался нетронутым. Впрочем, это ровным счетом ни о чем не говорит.

Аксель погасил свет, вернулся в постель и посмотрел на светящийся циферблат наручных часов — три часа ночи. Мысль о том, что по комнате шастает крыса, выводила его из себя. Серых пронырливых тварей Аксель терпеть не мог, испытывая к ним инстинктивное отвращение.

Донесшиеся из коридора негромкие шаги отвлекли его от неприятных размышлений. Не раздумывая, Аксель откинул простыню, сунул ноги в мягкие тапочки и в два шага очутился у двери. Судя по голосам, двое в коридоре о чем-то разговаривали, но о чем, он разобрать не мог — слишком тихо звучала их речь, да и закрытая дверь задерживала звук. Лишь одно громче остальных прозвучавшее слово — завтра! — он сумел разобрать, но тут опять в темноте завозилась крыса. Проклиная в душе всех крыс и крысоподобных тварей, он, затаив дыхание, потянул за ручку двери и в тускло освещенном коридоре увидел обоюдопохожих санитаров.

Они стояли у двери под номером девятнадцать и, периодически оглядываясь, шептались о чем-то своем. Соломон поспешно выскользнул из полосы пробивавшегося в щель тусклого света и прислушался, но по-прежнему не мог разобрать ни слова. Через минуту клоны убрались, не прекращая беседы, а Хук вернулся в постель в твердой уверенности, что заснуть уже не удастся. «Самое время выпить», — невольно подумал он. Спиртное безотказно помогало Акселю при любых невзгодах: и от простуды, и от боли, а от бессонницы и подавно. К сожалению, сейчас любимое лекарство не более для него доступно, чем болтающаяся за окном Луна.

Мысли его вновь вернулись к странному поведению охранников, на время вытеснив даже всецело занимавшую его проблему уменьшения крысиного поголовья хотя бы в пределах отдельно взятой комнаты. Чем больше Аксель думал об увиденной им только что сцене, тем все более странной она ему казалась. Глубокой ночью два медбрата, дождавшись, когда пациенты клиники заснут, начинают шляться по коридорам, останавливаясь у дверей «избранных», уточняя разработанные на их счет планы на завтра.

Сюжет годится разве что для низкопробного детектива, но ведь не зря же «сладкая парочка» топталась у дверей апартаментов Годдарда! Глупо это выглядит или нет, но зачем-то ведь они приходили?! Аксель изо всех сил пытался понять, свидетелем чего ему только что довелось стать, и не мог найти приемлемого объяснения. Если предположить, что тандем в белых халатах измыслил нечто недоброе, все равно оставался без ответа вопрос: зачем они приперлись к девятнадцатому номеру? Что такое они обсуждали у двери Тревора, чего не могли бы обсудить в укромном уголке, без риска быть увиденными или услышанными?

Оставалось предположить одно: ничего они не замышляли. Просто двое добросовестных служащих задержались в лаборатории за мытьем колб и пробирок и на обратном пути случайно остановились у комнаты Годдарда, обсуждая свои планы на следующий день. Наверное, так. «Верно, — поддержало его подсознание,— и крыса зашумела как раз в тот момент, когда в коридоре заговорили громче… Чтобы ты не услышал». «Бред!» — едва не выкрикнул вслух Аксель. При чем здесь крыса?! «Кто его знает, — многозначительно откликнулось подсознание.— Ты же в дурдоме, в доме для дураков. Здесь все и должно выглядеть по-дурацки: дурацкие преступления, дурацкая подготовка к ним… А чего ты ждал?» — «Ага! — обрадовался Аксель.— И персонал тоже набирают из числа идиотов!» — «Ты же знаешь, в жизни всякое случается», -скромно откликнулось подсознание и умолкло.

Что ж, вполне справедливо. Чего он ждал от поездки сюда? Информации о том, кто мог дурно повлиять на славного толстяка Токадо… Господи! И Анна! Никто не словом не обмолвился о ней, а ведь она прибыла сюда на сутки раньше его! Допустим, девушка ранена и находится в особой палате или под особым надзором…

«Мы поймали ее и отвезли к Фуджи!» Кажется так сказал налетевший на них в коридоре «Вестерн Юнион Инкорпорейтед» человек Стенсена? Именно так! А это значит, что, несмотря на обилие крови, ранение Анны, по счастью, оказалось не столь тяжелым, как они с Мтомбой думали. Нет, не могла Анна остаться незамеченной четырьмя совсем не старыми мужчинами… Но что же тогда происходит? Этого он никак не мог понять. Конечно, можно пойти к Фуджи и прямо спросить его о судьбе прибывшей накануне пациентки, но внутренний голос подсказывал Акселю, что делать этого ни в коем случае не стоит.

Акселю показалось, что прошел всего краткий миг с того момента, как он рассуждал о судьбе Анны, когда утреннее солнце коснулось его ресниц, ослепляющим фонариком посветив в правый глаз. Еще не проснувшись, он попытался укрыться простыней и слепо зашарил ладонью по голому телу, понемногу приходя в себя. Солу показалось, что он и не спал вовсе, вставать не хотелось, но он переборол себя, принял душ, а когда, посвежевший, вернулся, обнаружил, что его уже ждет чашка ароматного дымящегося кофе и пара аппетитных гренков. Взъерошив полотенцем влажные волосы, он подошел к окну. Райские кущи да и только! Сад за окном произвел на него столь же нереальное впечатление, как накануне — дом, когда он впервые увидел его, идя по дорожкам сада.

Сейчас, при свете солнца, полночи не дававшие ему покоя криминальные догадки не желали материализовываться. Все казалось простым и понятным: прекрасный день, прекрасный дом, прекрасный сад, добряк Фуджи, исполнительные близнецы в его подчинении и четверка симпатичных, хоть и не совсем здоровых, отдыхающих. Сейчас он позавтракает и отыщет Анну. Как можно в этом сомневаться?

Аксель с аппетитом позавтракал, пожалев лишь, что рядом с гренками не видит яичницы из хотя бы пятка яиц и пары-тройки внушительного размера кусков ветчины. Допив кофе, он быстро оделся и вышел из комнаты. Лампы снаружи не горели, но рассеянный дневной свет освещал коридор даже лучше искусственных светильников. Соломон огляделся и никого не увидел. И что теперь? Где искать остальных? Он подошел к девятнадцатому номеру и постучал, но ему никто не ответил. Тогда он постучал еще раз — для очистки совести — и направился к лестнице — ясно как день, что привыкший к местному распорядку Тревор давно поднялся и ушел. Никто не сказал ему, что делать на следующий день, однако чутье подсказывало Акселю, что у четверки должен существовать некий совместно выработанный ритуал общения. Они должны знать, где искать других, если пришла охота поболтать, и должны знать, как вести себя, если возникло желание побыть в одиночестве. В особенности, когда в клинике находятся все пятьдесят пациентов и полный набор персонала. Вчера перед обедом они собрались в библиотеке, промежуток между обедом и ужином скоротали у Мэтисона, судя по всему, владельца головизора. Соломон же искал уединения и понял, что найдет его лишь снаружи. В холле первого этажа Аксель совершенно неожиданно для себя натолкнулся на Юла Лундстрема. Вот тебе и побыл в одиночестве! Этот Юл, он что, так и будет постоянно путаться у него под ногами?

— Привет, Соломон! Прекрасное утро! — радостно сообщил очкарик.— Решил побыть наедине с природой? Здесь здорово, а в первый раз так попросту волшебно! Смотри только, не заблудись!

— А что, такое возможно? — понемногу оттаивая, поинтересовался Аксель. Он даже сумел выдавить из себя ответную улыбку, не вполне, правда, уверенный, что она выглядит приветливой.

— А то как же! — казалось, энтузиазму Юла не будет конца.— Главное, помни, что пальмы — это окраина, а все дороги ведут в Рим!

Он кивнул Акселю и, насвистывая нечто фривольное, направился в глубь дома. Соломон так и не понял, шутил Лундстрем или говорил серьезно. Хук пожал плечами и по аллее направился в сторону леса, стараясь убедить себя в том, что напряженно думает, как бы ему не заблудиться. Смех, да и только!

Снаружи оказалось еще жарче, чем внутри дома. Деревья практически не отбрасывали теней, Соломон машинально посмотрел на часы: так и есть. Только что перевалило за полдень. На скамейке между кустов розмарина, откинувшись на высокую спинку, спал человек. Так и есть, Тревор Годдард. Небось видит во сне экспансию андромедян в солнечную систему. Аксель неслышно прошел мимо и углубился в заросли полукустарника. Ему показалось, что в последний момент черноволосый приоткрыл глаза и проводил его настороженным взглядом, но, превозмогая желание проверить подозрение, он так и не обернулся.

Мгновенно все ночные подозрения вернулись к нему, с той лишь разницей, что он уже не считал Тревора самым симпатичным. Сейчас Годдард казался Акселю самым подозрительным в компании психов. Он практически не сомневался, что черноволосый гигант попался ему на пути неспроста. Во всяком случае, вчерашние подозрения об опеке как нельзя лучше сочетаются с сегодняшней встречей и брошенным исподтишка взглядом.

Как бы там ни было, а больше пока уцепиться не за что. Остальные — всего лишь люди, каждый со своими достоинствами и недостатками, но ни один из них не внушал Акселю и половины той озабоченности, которую он испытывал при мыслях о Треворе Годдарде. Никто, кроме… Углубившись в парк, Аксель напоролся на братьев-санитаров. С лопатами на плечах они шли по направлению к дому, о чем-то негромко переговариваясь. Ага. Вот и претенденты под номерами два и три.

— День добрый! — Аксель приветливо улыбнулся.— Я не знал, что вы по совместительству еще и садовники!

— Кто-то должен всем этим заниматься,— откликнулся тот, что шагал справа, окидывая красноречивым взглядом окружающий их зеленый мир.— Вы не могли не заметить, что сад…— он помялся,— немного странный…

— Это вкус шефа,— поддержал его находившийся слева,— но не подумайте, что мы жалуемся! Если день напролет заниматься мытьем колб и разносом обедов по комнатам, недолго и свихнуться.— Тут он едва ли не испуганно посмотрел на Акселя, запоздало сообразив, что ляпнул лишнего. Извините, я не хотел вас обидеть.

— А вы меня и не обидели! — усмехнулся Соломон.— Я понимаю, что наверняка и все остальные не признают себя больными, но со мной ситуация особая. Собственно, я приехал сюда лишь для того, чтобы повидаться со своим старым приятелем Акуро Токадо. Мне сказали, что он здесь на отдыхе, что оазис Нубэ — дивное место, а у меня как раз выдалась свободная неделя, и вот я здесь, а Токадо и след простыл.

Аксель понимал, что его импровизированная легенда шита белыми нитками, но решил рискнуть. По крайней мере, навскидку она выглядела вполне правдоподобно, но даже если кому-то взбредет на ум проверить его версию на прочность, он убедится, что новый пациент, как и прочие, не способен отличить правдоподобную фантазию здорового человека от собственной выдумки, каковыми здесь пользуются все без исключения. Говоря иными словами, попал в клинику не случайно.

— Акуро Токадо? — Правый копатель вопросительно посмотрел на Левого, нетерпеливо водившего носком ботинка по гравию дорожки.— Это такой толстый японец.— Аксель утвердительно кивнул.— И вы еще утверждаете, что ваш друг приехал просто на отдых! — с пафосом воскликнул он.

— По крайней мере, мне так сказали,— насторожился Соломон.— Неужели с ним что-то серьезное?

— Спросите лучше у шефа, мистер Хук,— ответил Левый, одарив недовольным взглядом двойника-лопатоносца.— Нам запрещено обсуждать пациентов. Именно поэтому нашим предшественникам доктор Фуджи предложил уехать — они слишком много говорили, о чем не следовало.

— И давно вы работаете с доктором Фуджи? — Аксель пытался не упустить из рук инициативы.

— Как раз через месяц исполнится год,— мгновенно откликнулся Левый.

Аксель кивнул, напряженно раздумывая над тем, что бы еще спросить, но ничего дельного в голову не пришло. Не попросишь же, в самом деле, разъяснений по поводу их ночного разговора у девятнадцатого номера?! «Извините, мистеры, я тут случайно подслушал ваш разговор в три часа ночи… так о чем вы договаривались на завтра?» Видя, что пациент не находит темы для разговора, землекопы взялись за лопаты и направились прочь. Соломон не стал их задерживать и двинулся в противоположную сторону.

— Не уходите слишком далеко от дома! — крикнул ему вслед один из санитаров.— В пустыне полно скорпионов, и они любят заползать в лес!

Хук кивнул, показывая, что предостережение услышал, и зашагал дальше. Вот, значит, как. Этим двум парням Акуро Токадо не показался нормальным, но откровенничать медбра-тья не пожелали, а отослали его за справками к шефу. И вновь внутренний голос подсказал Акселю, что идти к Фуджи с вопросами не стоит. Он, вероятно, заговорит о врачебной этике, а может, и просто отделается ничего не значащей отговоркой. Нет, так дальше дело не пойдет. Вопросы следует задавать лишь тем, кто дает на них ответы. Он добился лишь того, что оба санитара теперь знают о его интересе к Токадо, а в ответ не получено даже намека на информацию. Да еще он так неловко соврал, объясняя причины своего появления в клинике! Впрочем, отрицательный результат тоже результат. Нежелание персонала что-либо сообщать о пациентах говорит о многом, тем более, что он не пытался выманить у них никаких секретов. Некоторое время Аксель шел по саду, размышляя на эту тему. Наконец, вздохнул и недовольно покачал головой. Какого черта он упражняется в формальной логике! Если, нормальному человеку говорят, чтобы он не трепался, он держит рот на замке, невзирая даже на то, что перед ним изнывающий от безделья и скуки пациент!

Придя к такому выводу, он остановился и огляделся, только теперь обнаружив, что сделал полный круг по саду. Странно, он ведь собирался присесть где-нибудь в тенечке и поразмышлять о стоящих перед ним проблемах, а вместо этого проделал вполне основательный путь. Не найдя ответа и на этот вопрос, он вновь двинулся по аллее и вскоре достиг той самой скамьи, мимо корой уже проходил в начале своего путешествия. Тревор Годдард сидел на прежнем месте и, похоже, все еще спал, но на этот раз при приближении Акселя открыл глаза и жестом предложил присоединиться.

— Добрый день, дружище! — приветливо проговорил он.

— День добрый,— откликнулся Аксель, присаживаясь. Как ни странно, здесь, на скамье, чувствовалась относительная прохлада, словно в окружающих ее кустах розмарина стоял кондиционер. Впрочем, вполне возможно, что создаваемой ими тени вполне хватало для того, чтобы ощутить перепад температур.— Я уже проходил здесь часа полтора назад,— заметил для затравки разговора Соломон,— но вы спали.

— Я приехал сюда две недели назад и почти сразу обнаружил это местечко,— неожиданно сообщил Тревор.— Не знаю, как вам, а мне здесь спится гораздо лучше, чем в номере, в постели.

— Вы сказали, что уже две недели здесь.

Гигант кивнул, показывая, что так оно и есть.

— Вы должны были застать Акуро Токадо.

— Это тот невероятно толстый парень, что безвылазно просидел весь срок в своем номере? — уточнил «андромедянин».

— Вы говорите, что Токадо провел здесь в одиночестве десять дней? — Аксель не пытался скрыть удивления. Вот, значит, что имел в виду один из санитаров, выражая сомнение в здравости рассудка Токадо! Впрочем, сам Аксель не считал стремление к уединению признаком ущербности. С другой стороны, он понимал, что человек, безвылазно проводящий все свое время в номере, не может не вызывать, как минимум, недоумения.

— Это не я говорю,— поправил Акселя Тревор.— Так оно было на самом деле.

— Странно,— откликнулся Соломон.— Токадо не казался мне человеком замкнутым.

— А я и не говорил, что он замкнут,— прогудел черноволосый.— Может, скверно чувствовал себя? — Он испытующе посмотрел на Акселя, но тот лишь пожал плечами, и Годдард продолжил: — Насколько я знаю, тучные люди скверно переносят жару, а здесь по-настоящему прохладно только в доме. Так что, быть может, не так уж и странно вел себя ваш друг…— Говорил Годдард спокойно, словно беседовал сам с собою вслух, и Аксель верил, что все, о чем тот говорит, соответствует действительности. В доме и вправду не ощущалось той жары, что столь явственно присутствовала снаружи.

Тревор высказал свою версию и замолчал. Как ни странно, после первоначальной атаки на новичка, он не заговаривал больше об экспансии андромедян, да и вообще вел себя вполне нормально.— Время ленча приближается,— взглянув на часы, прогудел Тревор, прерывая затянувшуюся паузу,— идемте.

Они поднялись и прошли по аллее к дому. Миновав холл, они подошли к лестнице, и Аксель внимательно осмотрелся, но так и не нашел никаких признаков двери, из которой вчера, вроде бы, вышел один из медбратьев. В полном молчании они поднялись на второй этаж, и здесь Аксель увидел дверь, находившуюся посередине длинного простенка между краем площадки и коридором, на которую накануне не обратил внимания. Впрочем, немудрено: замаскированная под стену дверь и не должна бросаться в глаза. Аксель взглянул на широкую спину шедшего на пару шагов впереди гиганта. Почему-то Сол мысленно называл Годдарда гигантом, хотя тот ни ростом, ни комплекцией не превосходил его самого. Так же молча они разошлись по своим комнатам. Намеренно или нет, но получалось так, что Тревор вновь сопровождал его…

Кто же он, Тревор Годдард, друг или враг? Аксель и сам не осознал, что именно в этот момент впервые разделил окружающих на своих и чужих. Коснись эта мысль его сознания, в дальнейшем он рассуждал бы иначе, да и действовал бы по-другому.

Итак, он получил ответ на свой первый вопрос. Ответ странный, если учесть, что сам он по возвращении не заметил в поведении Токадо никаких изменений. Вполне возможно, что Годдард прав, и Толстяк просто прятался в здании от жары, а может быть, окружение психов подействовало на него столь сильно, что он предпочел их веселой компании полное одиночество. Аксель не удержался от усмешки, вспомнив собственное знакомство с местной публикой. Да, вряд ли Токадо согласится еще раз отдохнуть в клинике доктора Фуджи!

Аксель отодвинул от себя тарелку и откинулся в кресле. Итак, ни с кем Токадо дружбы здесь не водил, а если кто-то и имел с ним беседу тет-а-тет, то он, Соломон Хук, никогда об этом не узнает. Как это ни странно, но к такому же выводу он мог бы прийти, не приезжая сюда. Да, Мтомба хорош… Оба они хороши! Следовало просто посмотреть на список «сокамерников» Акуро Токадо. В конце концов пятьдесят человек — не слишком большая цифра. Из нее можно было без труда вычленить «потенциальных клиентов»…

Аксель задумчиво потеребил себя за губу. Получается так, что Токадо сам дозрел до решения переметнуться в стан противника. Так сказать, плод созрел и сменил окраску. Плохо получается, некрасиво получается, а главное — неубедительно! Никто без причин не предает ни друзей, ни любимого дела. Соломон сокрушенно покачал головой и заставил себя не думать больше о Толстяке, а подумать о ночной крысе. Чем-то воспоминание продолжало тревожить Акселя. Откуда здесь, на втором этаже, взялась крыса? Конечно, крыса — такая тварь, которой высота не помеха, и все-таки… И все-таки странно.

Хук не поленился, встал из-за стола и прошел по периметру комнаты, заглядывая под закрывающие плинтус предметы обстановки, и под кроватью обнаружил искомое. Аксель наклонился, отогнул полог постели и, встав на четвереньки, принялся разглядывать находку. В изголовье, в наружной стене, виднелось зияющее чернотой отверстие. Небольшое, сантиметров пятнадцати в диаметре, оно уходило неизвестно куда. Соломон передвинулся на два шага вперед и, согнувшись в три погибели, поднес руку к дыре. Из нее тянуло могильным холодом. Несильно, но совершенно явственно. Так вот, значит, отчего в доме относительно прохладно! Остается лишь удивляться тому, что он не обнаружил отдушины раньше.

Он выпрямился, отряхнул брюки от несуществующей пыли и вернулся в покинутое только что кресло. Итак, он выяснил путь, каким крыса попадает в его комнату. Вовсе не по отвесной стене и через окно, как он думал вначале, хотя и такой путь серой разбойнице по плечу. Нет, докучливая тварь пользовалась иным, словно специально проторенным для нее путем — проложенной по всему дому системе вентиляционных трубопроводов. Странно лишь, что доктор Фуджи не догадался оградить пациентов от докучливых визитеров, поставив на выходные отверстия банальные решетки.

Итак, он разобрался с крысином вопросом и вновь ничего для себя полезного не выяснил. Впрочем, ничего особенного он и не ждал. Мысль о том, что крысы могут появиться здесь в любой момент, раздражала его, но и только. Или что-то еще? Что-то мимолетное. Именно в этот момент Соломону припомнился еще один фактик, еще вчера отмеченный им, а после вроде бы забытый. Видимо, не случайно как раз сейчас, когда он обнаружил место притока прохладного воздуха, фактик вновь всплыл на поверхность сознания. Вчера вечером его обдало в дверном проеме слабой воздушной волной. Тогда он подумал, что виной тому сквозняк. Правда, он хорошо помнил, что воздух шел ИЗ коридора, а вовсе не НАОБОРОТ.

Он подошел к двери, отворил ее и замер в проеме. Все правильно. Ступени скрипят, но дом собран на совесть. Никаких сквозняков здесь нет и в помине. И что получается? Черт-те что получается… Аксель задумчиво запустил руку в густую шевелюру и вернулся в кресло. Итак, он обнаружил разветвленную систему охлаждения, в холодное время, видимо, трансформируемую в систему отопления. Он машинально взял лежавший на столе лист с планом дома. На одной стороне листа он увидел план первого этажа, а на другой — соответственно второго. Если в каждой из комнат находится такое же ведущее к мощной системе кондиционирования отверстие, получается весьма развитая система коммуникаций. Он внимательно изучил лицевую сторону листа, затем тыльную, и вдруг замер, пораженный. То, что он увидел, мягко говоря, не слишком походило на лечебницу.

Еще не зная, к каким выводам приведет его цепь рассуждений, Аксель вновь вернулся к плану. Так и есть! Пятьдесят одноместных номеров для пятидесяти клиентов. Каждый оснащен совмещенным с душевой санузлом. По сути, все это можно было назвать одним словом — гостиница. А кроме нее, кабинет доктора Токадо, лаборатория доктора Токадо, холл первого этажа, библиотека и только что обнаруженный им чуланчик на втором. Все!

Хук никогда не относил себя к воинствующим недоучкам. Он всегда верил в силу науки и уважительно относился к чужим достижениям, но сейчас безошибочным чутьем прирожденного авантюриста почувствовал, что находится в центре чудовищной мистификации. На первый взгляд, все здесь вроде бы настоящее: и пустыня, и оазис в ее центре, и дом посреди оазиса, и мебель в доме, да и доктор натуральный, не говоря уже о психах! Все настоящее, кроме одного — ЭТО НЕ КЛИНИКА!

Пусть персонал в отпуске и доктор остался лишь при двух медбратьях. Но ведь при полной нагрузке ситуация иная! Где рабочие места остальных специалистов? Аксель еще раз схватил план. Где кабинеты диагностики? Где подчиненные доктора Фуджи занимаются своими маленькими, рутинными, но необходимыми делами? Где они спят, наконец?! Аксель внимательно пробежал взглядом план — ничего! Словно врачеванием в клинике занимаются бесплотные в ночное время духи, включая и самого доктора! Но такого не бывает! Мтомба говорил, что сейчас необыкновенно удачный момент для посещения, что персонал в отпуске, но ведь рано или поздно люди вернутся. Вопрос — куда? — оставался открытым.

И тут Аксель вспомнил о невесть откуда появившемся вчера санитаре. Первым его побуждением было немедленно исследовать подлестничное пространство первого этажа в поисках потаенной двери, но он сдержался, сказав себе, что действовать следует планомерно. Планомерно и осмотрительно, если только он не желает усугубить и без того малоприятную ситуацию. Вчерашний санитар… Вот он, путь к разгадке — к замаскированной двери на площадке второго этажа. С нее-то он и начнет.

Осторожно выглянув из комнаты и убедившись, что наружного наблюдения за ним не установлено, Аксель медленно вышел, гадая, у себя Тревор или давно управился с ленчем и отправился отдыхать на скамейку любимого сада. Лениво подошел он к перилам и немного постоял, втайне надеясь, что ему вновь повезет увидеть появляющегося ниоткуда санитара, а если повезет очень сильно, то и двоих. Но нет. Тогда Соломон неслышно переместился к двери и плавно надавил на рукоять. Он и сам не ожидал, что трюк удастся с первого раза, но дверь, тем не менее, легко поддалась и неслышно отворилась внутрь небольшого захламленного помещения.

Все, что Хук увидел внутри, справедливо показалось ему скучным и неинтересным. Обыкновенная кладовка для орудий труда местных уборщиков: пяток шкафчиков вдоль правой стены, а так же ведра, швабры, щетки для натирания полов и прочий инвентарь — с левой. Запыленное окно в противоположной от двери торцевой стене, и удушливая жара во всем помещении. Еще раз проверив, не идет ли кто, он шагнул к шкафчикам и одну за другой отворил все дверцы. Содержимое шкафов оказалось еще однообразней содержимого комнаты. В каждом из шкафчиков он обнаружил по комплекту рабочей одежды и машинально обшарил карманы — ничего. Еще раз напоследок осмотревшись, Аксель вышел в коридор, затворил за собой дверь и вернулся в свою комнату, не переставая размышлять над увиденным. А подумать было о чем.

Обнаруженный инвентарь недвусмысленно указывал на то, что уборки помещения регулярно проводятся. И еще он более чем прозрачно намекал на численность уборщиков. Пять человек — вполне достаточно для такого дома, зато вопрос, где эти пятеро ночуют, оставался открытым для обсуждения. Дальше. Если уборщиков в клинике насчитывается пятеро, то непосредственно работающего с клиентами медицинского персонала должно быть значительно больше… как минимум вдвое, а то и втрое. И у них — те же не разрешенные до сих пор Соломоном проблемы с жилплощадью. Он вновь невольно обратился мыслями к вчерашнему инциденту с непонятно откуда взявшимся медбратом.

Аксель не удержался от искушения и вышел в коридор, твердо решив, что, пока не обнаружит потайную дверь первого этажа, назад не вернется. Крадучись, словно заговорщик, он вышел на площадку и перегнулся через перила как раз в тот момент, когда искомая потайная дверь начала закрываться, почти скрытая от его взгляда спиной вышедшего только что человека. Хук машинально подался вперед, и огромная ваза на шатком постаменте опасно качнулась. Он попытался поддержать ее, но рука скользнула по испещренной трещинами глазури, сдвинув опору на десяток сантиметров, по сути лишь ускорив падение. Соломон понял, что сделать ничего не в силах. У него похолодело внутри, когда он осознал, что произойдет в следующий момент. Ваза накренилась еще больше, мгновение покачалась в положении неустойчивого равновесия и ухнула вниз. Соломон рванулся следом, хотя и понимал, что изменить происходящего уже не в состоянии.

Зато он сумел увидеть, что произошло в этот самый «следующий момент». Человек внизу шагнул к середине площадки, и человек этот не был ни доктором Фуджи, ни одним из близнецов-санитаров, ни кем-то из пациентов! Он был высок ростом, широк в плечах и совершенно лыс! Тяжеленная амфора ударилась кромкой дна о его голову, оставив на черепе лысого незнакомца глубокую продольную вмятину, скользнула по спине, со странно глухим звуком ударилась об пол и разлетелась на добрый десяток фрагментов.

Соломон рефлекторно отпрянул. Перед глазами стоял проломленный череп чужака. Хуку даже показалось, что он услышал звук проламываемой кости, и хотя последнего уверенно утверждать не мог, зато знал наверняка, что с такой травмой в живых не остаются. Правда, крови он не видел, да и сам пролом выглядел странно, напоминая не жестокую черепно-мозговую травму, а скорее глубокую вмятину в лакированном корпусе гиромобиля…

Что за бред приходит ему в голову! Там, внизу, лежит убитый им человек, а он вместо того, чтобы помочь, рассуждает о том, на что похожа рана его жертвы! Аксель стремительно перегнулся через перила и… не увидел внизу никого! Нет, разбитая ваза лежала на прежнем месте, но человек исчез!

Казалось невероятным, что Лысый смог уйти самостоятельно, но еще более невероятным выглядело предположение о том, что в считанные секунды, причем совершенно бесшумно, кто-то успел поднять и унести тело пострадавшего. И вот тогда Аксель впервые почувствовал страх. Осознанное ощущение страха неизменно возникало у него, когда ум отказывался верить в реальность происходящего. Вот как сейчас. Всего секунду назад он стал свидетелем смерти от несчастного случая, а сейчас глаза говорили ему, что ничего подобного не произошло. То есть ваза действительно упала, но вот бритоголовый верзила ему просто привиделся! Если весь персонал клиники доктора Фуджи набран из таких «глюков», то понятно, почему им не требуется жилья!

Словно прибитый пыльным мешком, Аксель шатающейся походкой побрел по коридору… В голове лениво крутились отвлеченные мысли. Пожалуй, он не смог бы сейчас ответить на вопрос, куда идет и зачем. Просто брел на автопилоте, пока не осознал, что одним и тем же маршрутом топает уже третий раз. Тогда он остановился и впервые осмысленно осмотрелся. Он стоял на той самой пресловутой площадке второго этажа, а грохнутая им ваза мирно покоилась на прежнем месте. Аксель невольно тряхнул головой, освобождаясь от наваждения, но ничего не изменилось. Главное: на подставке стояла ТА ЖЕ САМАЯ ВАЗА! Он внимательно рассмотрел ее и прекрасно помнил каждую трещинку, каждую деталь потускневшей от времени росписи. Сомнений быть не могло. «Поджидает новую жертву, сука!» — мелькнула в голове дикая мысль. Аксель едва не расхохотался, но вместо этого взглядом озадаченного идиота уставился на сосуд. Мистика… Похоже, он сходит с ума.

Сам не свой, Хук вернулся в комнату. На столе уже дымился сытный обед. Он машинально опустился в кресло и принялся механически переправлять еду из тарелки в рот. Видимо, понемногу к нему возвращалась способность трезво рассуждать, а потому, что он вновь начал ощущать страх, Соломон понял, что нормален, ведь всем известно, что психи ничего не боятся.

Одновременно Аксель вновь начал осознавать окружающее. Не только то, что сидит с ножом в одной руке и вилкой в другой, нарезает мясо и отправляет отрезанные куски в рот, но и вещи, находящиеся за полем его непосредственного внимания. Он смог иными глазами, совершенно трезво оценить происшедшее. Так что же с ним произошло на самом деле?

Никогда прежде Соломон не страдал галлюцинациями, а потому и сейчас не видел причины сомневаться в здравости своего рассудка. «Так что же с тобой произошло?» — мысленно повторил он вопрос. Сол ясно помнил, что столкнул вазу, и хорошо видел, как она упала на голову незнакомца. Сколько на самом деле может весить старинный сосуд метрового роста и с талией полуметрового диаметра?

Он прошел на площадку и аккуратно поднял вазу. Весит килограммов пятнадцать, а то и все двадцать. Если принять во внимание высоту падения, то получался удар силой примерно в тонну, если не больше. Как только этому парню вообще не снесло его лысую башку? А ведь Лысый не только не лишился головы — устоял на ногах! Аксель пронаблюдал это чудо выносливости собственными глазами. Такого просто не могло быть, если только… Если только удар не оказался скользящим. Впрочем, каким бы ни было приложение силы, Хук собственными глазами видел проломленный череп парня. Так куда, спрашивается, он делся?

Оставалось думать, что парень, скончавшись, попросту растворился в воздухе. Оперативное погребение, ничего не скажешь… А главное, просто и красиво… Интересно, как отнесется к его версии происшедшего Мтомба? Аксель задумался на миг и сам себе ответил: плохо отнесется. Нет, сперва он посмотрит» на Сола долгим оценивающим взглядом, проверяя, не шутит ли он, а потом… Потом неизбежно поймет, что Сол говорит серьезно и, чего доброго, еще вернет его сюда на излечение. М-да. Но ведь какое-то объяснение случившемуся должно существовать? И, наверное, не менее важен другой вопрос: откуда взялся этот кандидат в невинные жертвы? Он понял, что исчерпал себя и должен переключиться на что-то иное.

К примеру, неплохо присмотреться к кладовке. Странная кладовочка… На первый взгляд, все в ней как полагается: необходимый минимум инвентаря, не слишком много грязи и в меру неразберихи. Но вот что странно — именно сюда доктор Фуджи не удосужился подвести трубу кондиционера. Получается так, что почтенный доктор ценит пациентов, но ни в грош не ставит персонал, а ведь судя по тому, что в чуланчике Аксель отыскал пять комплектов одежды, людям там предстояло переодеваться. Значит, по сути своей, кладовочка служила еще и бытовкой, совершенно при этом не приспособленной для быта.

И ему пришло в голову, что своим существованием кладовка обязана тем самым щеткам, швабрам и спецовкам, что он обнаружил внутри. Отпади в них надобность, не существовало бы и кладовочки. Тогда он поднялся и отправился в библиотеку — там уже должна собраться вся честная компания. Он подошел к не затворенной в коридор двери и невольно замер, услышав снаружи тяжелые шаги медбратьев. Щелка оказалась неширокой, всего в пару сантиметров, но позволила Соломону увидеть часть коридора и дверь девятнадцатого номера, как раз в тот момент, когда в него заносили носилки. На носилках лежал накрытый простыней человек, судя по комплекции явно не Годдард.

«Лысый незнакомец!» — молнией сверкнула в голове Акселя догадка. Вот и ответ на мучивший вопрос — на носилках принесли и предъявили. Именно ПРЕДЪЯВИЛИ… Соломон не сомневался в этом, ведь в доме оставалось сорок пять незанятых номеров, но раненого положили именно в девятнадцатый. Словно специально для того, чтобы он имел возможность полюбоваться на «дело рук своих». Но зачем? Словно кто-то намеренно подкидывает ему не имеющие решения задачки.

Солу тут же припомнилась оброненная мед-братьями ночью фраза, из которой он расслышал лишь одно слово — завтра. Неужели они имели в виду сегодняшнее происшествие? Что Аксель коварно спихнет на голову доверчивому новичку вазу, тот непостижимым образом останется жив — крепкий организм достался от природы,— а добрейший доктор Фуджи непонятно зачем прикажет выселить Годдарда с тем, чтобы именно в его апартаментах поместить раненого?

Медбратья внесли носилки и практически сразу вышли, погасив свет и прикрыв за собой дверь комнаты. Аксель почувствовал непреодолимое желание увидеть беднягу. Быть может, принести ему свои извинения, если понадобится, нарушив ради этого покой раненого. «Наверняка это новый пациент доктора Фуджи», -само собой пришло объяснение вопроса. Парень только что побывал у доктора, немного заплутал, отыскивая свой номер и тут я его… Аксель почувствовал острые угрызения совести. В конце концов от кого он прячется? Рано или поздно — все равно придется отвечать за содеянное. Откуда эта страусиная тактика?

Он решительно вышел, остановился на миг у порога девятнадцатой и с тяжелым сердцем отворил дверь. Все так же накрытый простыней человек лежал на кровати, собранные носилки почему-то остались здесь же прислоненными к стене, словно ими собирались воспользоваться в самое ближайшее время. Он и не заметил, как в комнату пробрались сумерки. Сейчас человек выглядел скорее покойником. «Наверняка накачали парня какой-нибудь дрянью, чтобы не чувствовал боли», — решил про себя Соломон. В этот миг ему пришло в голову, что после перенесенной травмы парню требовалась срочная многочасовая операция на мозге, если только… Если только он не ошибся, и парню не посчастливилось отделаться легким испугом. Уму не постижимо! Но если так, и повиниться ему не удастся, он по крайней мере узнает, насколько серьезна травма.

Аксель вернулся к двери, зажег свет и решительно стянул с головы раненого простыню. О Боже… Он невольно опустился перед постелью на колени и с замиранием сердца взял свесившуюся к полу руку. Анна… В тот же миг сердце отчаянно заколотилось в груди, из головы вылетели все вопросы, всего мгновение назад не дававшие ему покоя. Он поднес ее нежную ручку к губам и благоговейно поцеловал. Анна спала. Ее высокая грудь с только что затянувшейся ранкой чуть заметно вздымалась на вдохах, и Соломон невольно залюбовался спящей. Господи, какое счастье, что все происшедшее на поверку оказалось лишь дурным сном! Он так и не понял, сколько простоял на коленях у ее постели, но на каком-то этапе осознал, что если не собирается будить спящую, то благоразумнее будет уйти и подумать о том, что делать дальше.

Аксель вернулся к себе и только тут почувствовал, что у него от волнения дрожат руки. Вот он и выяснил оба вопроса, ради которых приехал в клинику. Точнее, они сами выяснились, независимо от его желания. А в результате? А в результате он чувствовал ни с чем несравнимую радость, но, как ни странно, не испытывал и тени удовлетворения. Чего же тебе не хватает, Соломон Хук? Он попытался привести в порядок мысли, и когда это ему удалось, понял, что две вещи не дают ему покоя — потайная дверь и лысый незнакомец… Ведь он увидел лысого, когда тот выходил из потайной комнаты, а вовсе не искал свою! А это, в свою очередь, может означать только одно — никакой он не пациент! Он здесь свой!

Аксель решительно поднялся и посмотрел на часы — половина двенадцатого. Вот и закончился день, который он отпустил себе на поиски ответов. Теперь он должен решить для себя, что ему делать — вернуться в большой мир или остаться в клинике на ночь и постараться разъяснить все до конца? Колебания длились недолго. Нет, он не может вернуться, не прояснив до конца смысла происходящего в клинике доктора Фуджи. А в том, что в этом милом доме творится что-то неладное, Хук уже не сомневался.

Он вышел из комнаты, миновал лестничную площадку и начал спускаться по ступеням. Ему казалось, что каждая из них не просто скрипит, а тревожно поет под его ногами, предупреждая всех в доме: Соломон Хук спускается по лестнице! При всей своей нелепости мысль не показалась ему забавной. Такой громкоголосый герольд ему сейчас совсем ни к чему. Стиснув зубы, он старался ступать как можно мягче. Ночное освещение не слепило глаз, и в то же время позволяло нормально ориентироваться в обстановке. Он спустился на площадку первого этажа и огляделся — никого. Это хорошо. Соломон нырнул под лестницу, в то самое место, где увидел сегодня закрывающийся за Лысым дверной проем. Стену, как и на втором этаже, облицовывали дубовые панели, и на первый взгляд выглядела она совершенно однородной, но Аксель знал, что это впечатление обманчиво.

Он принялся осторожно обследовать панели. Здесь, под лестницей, света оказалось еще меньше, но Соломон понимал, что свет в такой ситуации не поможет. Все тайное совершается во тьме и остается незримым на свету. Сентенция достаточно наивная, но в данном случае не лишенная практического значения. К такому выводу он пришел, когда осознал, что в одном месте резьба на панели не столь шероховата, как в прочих, словно отполирована частыми прикосновениями человеческих рук. Он осторожно начал экспериментировать с резным элементом панели, и дверь неожиданно послушно отворилась. Поток яркого света ударил Акселя по глазам, заставив его отпрянуть в затененное пространство. Через мгновение он решил повторить опыт, шагнул в ярко освещенный проем и… совершенно неожиданно для себя столкнулся в дверях с лысым гигантом.

От неожиданности Аксель опешил. Его глаза уже приспособились к свету, и теперь он во все глаза смотрел на незнакомца. Некоторое время они словно соревновались взглядами. При этом Соломон никак не мог отделаться от впечатления, что видит старого знакомого, и никак не мог вспомнить — кого, хотя лысых друзей у него наперечет. В свою очередь, верзила смотрел на Хука, явно изучая его лицо с совершенно непонятной целью. Тоже пытается опознать? Аксель невольно переместил взгляд с лица незнакомца на место предполагаемой травмы, но как ни старался, не мог отыскать ни малейшего следа раны — его взгляду открылся чистый, гладкий, лысый череп. Даже шишки не осталось! А ведь Аксель собственными глазами видел, как тяжелая ваза обрушилась Лысому на голову. Самое малое, у парня должен был треснуть череп! Однако — ничего… И тогда верзила улыбнулся ему и приложил палец к губам, как бы предлагая сохранить в тайне их маленький секрет. Соломон инстинктивно кивнул и собрался заговорить, рассеять не дававшие ему покоя сомнения, но именно в этот момент Лысый совершенно неожиданно закрыл перед его носом дверь.

Некоторое время Аксель продолжал стоять в нерешительности. В самом деле: как он должен относиться к происшедшему? Поступил-то Лысый Гоблин явно недружелюбно. Да и улыбка парня выглядела как-то неприятно-снисходительно. Так улыбаются до смерти надоевшему дебильному ребенку. Соломон поймал себя на отчаянном желании ворваться в комнату и набить Лысому его удивительно знакомую морду. Вместо этого он развернулся и ушел, размышляя о новых странностях. По большей части, неприятнейшего характера. Лысый явно знаком ему, он Лысому, судя по его взгляду, тоже, причем парень относится к нему, Акселю, мягко говоря, не слишком дружелюбно. С другой стороны, за что ему любить Соломона? Уж не за то ли, что он трахнул беднягу по башке вазой? Что сделал бы он сам в подобной ситуации… если бы остался жив, конечно? Да начистил бы мерзавцу рыло! Уж это как минимум! И вот тут перед Хуком со всей очевидностью встал другой вопрос: парень остался жив — это ясно как день. Но как это сучилось?! Ведь даже царапины не видать! Чудеса, да и только!

Аксель отворил дверь своей комнаты и вновь почувствовал на уровне лица слабое дуновение, словно кто-то невидимый, едва не задев его, торопливо прошмыгнул внутрь комнаты раньше ее официального обитателя. Чертова клиника! Тут и впрямь недолго и свихнуться! Он включил свет и возбужденно заходил из угла в угол. Что же такое происходит? Никогда прежде на память не жаловался. Соломон принялся с ожесточением перебирать в уме лица и имена знакомых недавних, а также старых и давно забытых, но безрезультатно. Лысый оказался с него самого ростом, и комплекцией незнакомец сильно напоминал его самого. Это последнее обстоятельство еще сильнее сужало круг поисков, но не продвигало вперед ни на шаг.

Аксель машинально сделал еще один круг вокруг стола, остановился перед встроенным в шкаф зеркалом и вгляделся в собственное отражение. Пару минут он смотрел на себя самого со стороны, одновременно пытаясь ответить на не дающий покоя вопрос: кто ты, Лысый? И ведь самое странное то, что не только комплекция, но и лицо его показалось Солу удивительно знакомым. Словно они не увиделись как-то раз случайно, а встречались долго и систематически, быть может, каждый день… но где?!! Он поймал отраженный зеркалом собственный яростный взгляд и вдруг… И вдруг его прошибло холодным потом, потому что он вспомнил. Где, когда и как — вспомнил все до мельчайших подробностей.

Он действительно видел этого парня, видел каждый день и видел именно в зеркале, когда брился по утрам… Еще не совсем поверив в догадку, он лихорадочно вглядывался в собственное отражение. Ошибки быть не могло. Нос, рот, глаза, уши, лоб и подбородок, цвет кожи, каждая морщинка — буквально все соответствовало тому, что он видел сейчас в зеркале, с той лишь разницей, что на незнакомце не росли волосы. То есть ни бороды, ни усов, ни длинной, до плеч, шевелюры он не носил. Все те места, что на голове Хука покрывала благородная густая растительность, на башке Лысого оставались девственно чистыми, гладкими и нежными, словно им еще только предстояло заколоситься.

Аксель вновь почувствовал настоятельное желание выпить. Нет, никогда и никуда он больше не отправится, не прихватив с собой хотя бы бутылочку чего-нибудь крепкого. Он бухнулся в кресло и принялся думать, хотя, если вникнуть в суть проблемы, думать-то не о чем. Как там говорится в Библии? Время собирать камни и время их разбрасывать. «Главное, бросать метко, чтобы ни один не пролетел мимо цели», — добавил он от себя. И что-то подсказывало Акселю, что сделать это нужно как можно скорее, в особенности теперь, когда он обменялся взглядом с Лысым, и тот понял, что он, Аксель, либо тоже все понял, либо в самом скором времени поймет.

Пулей вылетев из кресла, Соломон выдрал из шкафа чемодан, откинул крышку и одним махом вывалил его содержимое на кровать. Затем коснулся внутренней поверхности в нужных точках, освобождая крышку двойного дна. Так, что тут у нас? Скинув на кресло ненавистную пижаму, он облачился в роскошную уплаволовую тройку, нацепил на себя портупею, проверил бластер и сунул его в кобуру под мышкой, после чего надел пиджак, положил в правый боковой карман фонарь, привел в действие компьютер-компенсатор и сунул его в левый — вроде бы все. Теперь главное. Он бережно достал из гнезда в поролоновой подушке аварийный маячок, сигнал которого должны мгновенно засечь, определить пеленг и в течение часа вытащить его из любой задницы, в какую он умудрится угодить, если, конечно, останется к моменту прибытия спасателей жив. Включив его, Аксель на секунду задумался. Что с ним случится, неизвестно. Разумнее оставить маячок в комнате. С другой стороны, за ним могут следить, и тогда, едва он уйдет, устройство выключат. Конечно, его зов уже услышали, но кто знает… Поколебавшись, он сунул радиомаяк в карман, но тут же вытащил его и непроизвольно выругался. Умник, мать твою! В одном кармане компьютер-компенсатор, в другом — радиомаяк. Прекрасно! Никто тебя, придурка, не услышал и вовек не услышит! Недолго думая, он уложил включенный маячок на прежнее место, закрыл крышку, набил чемодан бельем, заблокировал замки и убрал чемодан в шкаф. Если за ним кто-то и наблюдал, он вряд ли догадался о смысле манипуляций Акселя, а значит, о том, что аварийный маяк работает, узнает не раньше, чем Аксель спустится вниз, тем самым выведя радиомаяк из зоны действия компьютера-компенсатора, но узнает одновременно с дежурными оперативниками Мтомбы. Говоря по правде, большего ему и не нужно. Аксель уже начал ощущать боевой задор, как обыкновенно случалось с ним перед дракой. Последние ступени лестницы он преодолел едва ли не бегом и, словно вихрь, ворвался в потайную комнату.

Лысый встретил его прямым взглядом, и Аксель понял, что может не тратить времени на объяснения. Резко с разворота он нанес противнику мощный удар ногой. Пятка припечаталась к челюсти его двойника, отбросив того к дальней стене. Почему он ударил противника ногой? Вопрос праздный. В драке побеждает тот, кто не думая — инстинктивно — наносит нужный удар в нужное время. Удар потряс не только противника, но и самого Акселя. Он с ужасом понял, что, ударь кулаком — и остался бы со сломанной кистью. Вот черт! Он выхватил из кобуры бластер как раз в тот момент, когда Лысый, мгновенно вскочив, кинулся на него, выставив, словно таран, перед собой обе руки, сцепленные в замок и нацеленные в грудь обидчика, словно всерьез намеревался протаранить ими противника. Никогда прежде Аксель не сталкивался с врагом, применяющим столь странные приемы. Люди так не дерутся! Он поймал устремленный на себя неживой какой-то взгляд немигающих глаз Лысого и понял, что это не неумение и не акт отчаяния. Этот парень прекрасно ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАЕТ!

Аксель почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились от ужаса — он понял, что уготованного ему удара не выдержит, тем более, что его ребра и без того слишком часто напоминают о своем существовании. Он инстинктивно начал падать навзничь, одновременно нацеливая бластер в голову нападающего. Глаза Лысого расширились от ужаса, когда огненная вспышка с подобным вздоху филина уханьем вырвалась из укороченного ствола нестандартного армейского оружия. Ослепленный выстрелом, Хук больно ударился затылком о стену, а когда глаза его вновь обрели способность видеть, он первым делом посмотрел на лежавшего у его ног Лысого. МЕРТВОГО ЛЫСОГО, С ЛИЦОМ, ОПЛАВЛЕННЫМ, СЛОВНО ПЛАСТИКОВАЯ МАСКА!

Соломон переложил бластер в левую руку, а правой осторожно коснулся сонной артерии собственного двойника, но пульса не обнаружил. Тогда он быстро обыскал карманы покойника, но ничего в них не нашел. Опять ничего! Ладно, с этим он разберется после. Главное сейчас — исследовать завоеванное пространство. Вряд ли Лысый успел перед смертью подать сигнал бедствия, а это значит, что время у него есть. Медлить, конечно, все равно не стоит, но и пороть горячку особой причины нет.

Не выпуская из рук оружия, Аксель осторожно поднялся с пола и осмотрелся. Небольшой письменный стол у левой стены, рядом с ним — диван и зеркало над диваном, стена напротив представляла собой сплошную портьеру, неизвестно что скрывающую за собой. Больше он ничего не заметил, кроме валявшегося на полу трупа Лысого и двери в дальней, торцевой стене и… не отпускающего его чувства страха. Он помнил, что компьютер-компенсатор лежит в кармане, а значит, и испытываемый им страх — родной, свой собственный. Аксель не знал, чего именно боится, но буквально кожей ощущал опасность, а от того, что не видел даже ее возможного источника, его охватывала жуть. То ли ждал, что сейчас парень с оплавленным лицом поднимется с пола и повторит нападение, то ли того, что задняя дверь откроется, и оттуда выскочит чертова дюжина родных братьев Лысого, и с веселым гиканьем попрут на него, всесокрушающим тараном сцепив перед собой кисти.

Усилием воли Аксель взял себя в руки. Первым делом он подошел к письменному столу и принялся один за другим выдвигать ящики, быстрым, внимательным взглядом просматривая содержимое каждого, но ничего, могущего заинтересовать его, не обнаружил. Медицинские карты, истории болезней, досье на пациентов — быть может, среди вороха найденной информации и отыскалась бы нужная ему, но времени на поиски у него сейчас нет. Соломона так и подмывало проверить, что находится за следующей дверью, но он заставил себя обратиться к занавесу. Занавес оказался сшит из темной плотной ткани и держался на вдетых в стальную штангу кольцах. Аксель пошарил возле одного края, возле другого, обнаружил толстый шнур и, не раздумывая, потянул за него. Штора послушно отъехала в сторону, открыв перед Акселем длинную низкую тумбу с многочисленными дверцами и ящичками, над ними — ряд вешалок с резвешанной на них одеждой, а еще выше — длинную, как и тумба, полку.

Соломон уставился на непонятного назначения гардероб. Здесь хватило бы одежды для труппы небольшого провинциального театра. Он увидел мужские костюмы и пальто, три стопки аккуратно сложенных на тумбе рубашек, еще не освобожденных от целлофановой упаковки, вешалку с несколькими дюжинами галстуков. С нависшей над гардеробом полки на него недобро косились шляпы. Здесь же висели женские деловые костюмы, вечерние платья, домашние халаты и множество одежды повседневного назначения. Рядом с пачками рубашек Аксель увидел стопы мужского и женского нижнего белья, также не освобожденного от фабричной упаковки. В многочисленных ящичках он обнаружил несметное количество носков, чулок, перчаток, наручных часов, запонок, заколок для галстуков и прочих ювелирных украшений. Отомкнув дверцы, он уже знал, что увидит за ними, и не ошибся. Обуви в тумбе хватило бы на небольшой отряд национальной гвардии.

Несколько минут Соломон ломал себе голову над очередной загадкой, но так ни до чего путного и не додумался. А главное, он не мог понять одного: персонал клиники разъехался на долгожданный отдых. Они что — голыми уехали? Других-то помещений, насколько он для себя уяснил, здесь нет!

В тот момент, когда он достиг конца тумбы, ноги его обдало потоком прохладного воздуха. Он наклонился скорее рефлекторно, нежели из любопытства и сдвинул одежду в сторону. Труба воздуховода слепо уставилась в него темнеющим оком ведущего неизвестно куда, источающего холод провала. Он ощутил, не увидел, а именно ощутил внутри уводящего в глубь здания воздуховода некое движение, странное вращение тьмы и холода. Словно бармен с извращенной психикой и развитыми мистическими способностями готовил в своем дьявольском миксере непонятного назначения коктейль, смешивая несмешиваемое, соединяя несоединимое, втискивая одно в другое в бешеном водовороте зла. Аксель ощутил невольное головокружение, словно чудовищный смеситель пытался засосать и его как малозначительный, но вместе с тем желательный инградиент коктейля. Соломон в ужасе отпрянул.

Да что же такое происходит?! Никогда прежде он труса не праздновал, так что же случилось теперь? Откуда это всепоглощающее чувство страха? И тут его осенило. Он лихорадочно нашарил в кармане брикет компьютера-компенсатора, быстро достал его и посмотрел на индикатор. Система работала в дежурном режиме, а это в свою очередь означало, что никаких вредных излучений нет, и что испытываемый им страх не внушен извне, а, как он уже отмечал, его собственный… Вот дерьмо!

Соломон Хук, ты превратился в труса! Ты превратился в труса? Он сжал чудовищные кулаки. Ну уж нет! Он проверил оставшиеся в бластере заряды, удовлетворенно кивнул и решительной походкой направился к притаившейся в дальней стене двери. Сейчас он узнает все об уезжающих нагишом в отпуск служащих, ко всему прочему не терпящих никаких личных мелочей даже в собственных карманах, а заодно и о его собственном двойнике, непонятно зачем обритом наголо…— Он непроизвольно покосился на труп.-…с лицом, способным превращаться в однородную стекловидную маску. Он и сам не знал, откуда в нем эта уверенность, тем не менее решительно двинулся к двери и не менее решительно отворил ее. В лицо неожиданно ударило горячим, густо напитанным озоном воздухом. Если бы вместо озона пахло серой, он бы подумал, что и впрямь спускается в преисподнюю. Аксель огляделся и увидел, что стоит на площадке ведущей вниз винтовой лестницы. На стенах мягко горели люминисцентные светильники, освещая ступени неестественно зеленым светом.

Соломон осторожно шагнул вниз, по отполированным до гладкости льда стальным ступеням. Бластер он держал наизготовку, словно наперед знал, что в конце пути его поджидает новая драка. Окружавшая его тишина казалась звенящей, она не успокаивала, но несла тревогу, как, впрочем, и все остальное, что довелось ему увидеть в этом странном месте.

Аксель успел сделать не более двух шагов, когда неожиданно почувствовал, что в силу неведомой причины он должен как можно скорее добраться до подвала. Словно он играл последнюю партию в покер, в которой долго блефовал, поднимая ставки, и теперь непременно должен выдержать выбранную тактику до конца — добраться до подвала как можно быстрее,— чтобы блеф удался, и выигрыш не достался противнику.

Он понесся по лестнице с такой скоростью, словно за ним гнались все черти Преисподней, и примерно через десяток ступеней почувствовал за собой погоню. Впрочем, «почувствовал» — неверное определение, потому что в нем возникло не ощущение погони, а необъяснимая уверенность в ее существовании.

Но вместо того, чтобы ускорить бег, словно вконец обезумевшая от ужаса дичь, Аксель остановился, как вкопанный и стремительно обернулся, вскидывая руку в рефлекторно нацеленном ударе. В мертвенном свете люминисцентных ламп Аксель успел различить контуры низкорослого профессорского тела, который сейчас уже не казался ему смешным японским болванчиком. С огромной скоростью и совершенно бесшумно, словно по воздуху, неслось черное человекообразное облако. Мгновенно среагировав на маневр противника облако молниеносно развернулось: перед Соломоном мелькнуло бледное пятно лица с традиционно покосившимися очками, которые сейчас ни у кого не вызвали бы даже легкой тени улыбки. В следующий миг инстинктивный удар Акселя достиг цели. Что-то внутри профессорской головы хрустнуло, и левую руку защищавшего свою жизнь человека пронзила острая боль.

Удар отбросил профессора — если только нападавший и профессор Фуджи являлись одним и тем же человеком, если нападавший вообще являлся человеком — к противоположной части лестницы и вниз по ступеням. Толстяк пытался удержаться, но по инерции всем телом заваливался вниз, несмотря на стальные перила, за которые он отчаянно старался удержаться. Аксель не стал ждать, чем закончится странное противоборство силы притяжения и упорства противника. Его разбитый в первом ударе кулак вторично вонзился в профессорское лицо, отбросив его обладателя на пару ступеней вниз. В то же мгновение вновь победно проухал бластер, и, широко раскинув руки, профессор Фуджи — или как он там назывался на самом деле, — кувыркаясь, покатился вниз по лестнице.

В последний момент в напутственной вспышке бластера Аксель успел увидеть обезумевшие глаза профессора и широко, словно для истошного крика, распяленный рот, но ни единого звука не сорвалось с губ толстяка-коротышки. Через мгновение он исчез за поворотом лестницы, и некоторое время Аксель слышал неестественно тяжелый звук катящегося по ступеням тела. Потом все стихло — труп нападавшего достиг нижней площадки.

Аксель безвольно опустился на ступени, только теперь осознав пожиравшее левый кулак пламя боли. Сжимавшая бластер правая рука судорожно дрожала. «Ничего, — успокаивал он себя.— Это реакция». И почему, спрашивается, никто не предупредил его, что профессорская морда вытесана из гранита? Смешно? Да не очень. Он положил бластер на колени, посмотрел на стремительно опухающий кулак и вернулся мыслями к профессору. Инстинктивно Соломон прислушался, ожидая, что вот-вот снизу донесется хоть какой-то шум, но слух его не уловил ни звука. Вторая ночная встреча закончилась вторичной его победой, и вновь над победителем повисла звенящая тревожная тишина и изматывающее душу чувство животного страха, от которого противно потели ладони и позорно дрожали колени.

Аксель вытер ладони о брючины, глубоко выдохнул, успокаивая дыхание, взял с колен бластер и еле, передвигая ногами, поплелся вниз, напряженно вглядываясь в зеленоватый полумрак спуска. После каждого шага новый кусочек остававшегося до сих пор невидимым пространства открывался его взгляду, и, сделав очередной шаг, он ждал, что вот сейчас увидит распластанное на полу мертвое тело. Шаг за шагом, он добрался до площадки нижнего этажа и… никого на ней не обнаружил. Толстенький человечек, только что с грохотом прокатившийся по ступеням, бесследно исчез.

Соломон изумленно осмотрелся. Он знал, что бластерное ранение смертельно в девяноста девяти случаях попадания в туловище или голову из ста. Все происшедшее походило на чудовищную мистификацию. Может, он просто не видит трупа? В какой-то момент мозг Соломона ухватился за спасительную мысль о ловкой шутке с голоизображениями. Проделать такое сложно, но возможно. Что, если хитрый профессор сидит сейчас в безопасном тайном убежище и про себя посмеивается над ним? Но нет… Он сжал чудовищный кулак и недобро посмотрел на него. О голоизображение не разобьешь руки, и оно не грохочет, падая по лестнице. Значит, каким-то непостижимым образом профессор умудрился пережить угодивший ему в лицо разряд бластера. А это в свою очередь означает, что за ведущей в подвал дверью Акселя вновь подстерегает враг.

Соломону стоило огромного усилия заставить себя успокоиться и попытаться мыслить логически. Итак…

Никакие голограммы здесь ни при чем. Это факт. Дальше. Он стрелял в профессора из мощного модифицированного бластера армейского образца с укороченным дулом и, как следствие, ограниченным радиусом действия. Говоря проще — форсированной пушкой ближнего боя. Стрелял он профессору в голову с двух шагов и не промахнулся. Значит, Фуджи надлежит быть покойником, а раз трупа на полу нет, значит, его унесли. Это предположение также можно причислить к категории фактов. И еще. Поскольку он допустил, что труп унесли сообщники, стоит поискать на полу их следы.

Хук посмотрел себе под ноги и едва не выругался вслух. Только непомерным возбуждением и мог он объяснить свою невнимательность. Стоять в луже и рассуждать о таинственной и бесследной пропаже тела — такого с ним прежде не случалось. Аксель внимательно присмотрелся: пятно как пятно, словно некто, открывая дверь, пролил на пол немного воды из переполненного сосуда. И тут он вспомнил, как что-то хрустнуло в голове профессора после его, Акселя, удара. Он присел на корточки, поводил пальцами по полу и попробовал жидкость на ощупь — ничего необычного. Тогда он поднес пальцы к лицу и принюхался: они пахли странной смесью физиологического раствора, крови и машинной смазки. Букет не понравился Соломону. Он настраивал на неприятные фантазии о симбиозе неживого с живым.

Аксель достал из кармана фонарик и, зажегши его, вновь осмотрел пол. Так и есть: влажная дорожка протянулась от лужи, в которой он стоял, прямиком под дверь. Соломону чуть не стало нехорошо, когда он подумал, что эта дурно пахнущая кровь профессора Фуджи продолжала сочиться из него, когда медбратья — только они по мнению Сола могли унести труп — тащили тело профессора в подвал. Аксель сжал зубы и рывком открыл дверь. Перед ним стояли санитары, держа в руках носилки, на которых покоилось тело профессора.

Медлительные, как обычно, они неторопливо обернулись на звук, а, увидев на пороге Акселя, все так же молча поставили носилки на пол. Несмотря на какую-то полусонную апатию, в их движениях чувствовались недюжинная сила и нешуточная угроза. Соломон понял, что сейчас оба накинутся на него, но именно в этот момент мимо лица Хука вновь проскользнуло нечто невидимое, заставив его рефлекторно отпрянуть в сторону, а еще через мгновение один из близнецов сложился вдвое, словно от мощного удара в солнечное сплетение. Именно это движение привело Хука в чувство. Он мгновенно пихнул кинувшегося на него второго клона на его близнеца, и оба повалились на носилки с доктором, и тут же начали неуклюже выбираться друг из-под друга. Аксель не стал ждать завершения их гимнастического этюда, а принялся методично поливать груду тел бластерными зарядами, заботясь лишь о том, чтобы ни один из них не пролетел мимо общей кучи.

Через несколько секунд движение на полу замерло, и он прекратил стрельбу. В тот же миг три серые тени молнией метнулись к стенам. Аксель рефлекторно выстрелил пару раз, но тут же остановился, потому что понял, что не видит цели, а просто палит наобум. Он перевел взгляд на трупы — все трое неподвижно лежали на полу. Тогда что за тени метнулись в сторону? Проклятье! Он вновь перестал понимать происходящее. Это что, души умерших отлетели на тот свет, а он палил им вдогонку?! Что за чушь!

Соломон медленно огляделся. Он находился в ярко освещенном просторном зале непонятного назначения. Он видел занимавшие все пространство вдоль левой стены округлые шкафы с застекленными дверцами, автоклавы непривычной конструкции, стойки с аппаратурой непонятного назначения. Примерно посреди зала, чуть ближе к дальней стене, он заметил высокий хирургический стол с лежащим на нем телом, накрытым простыней, а вдоль правой стены…

За годы деятельности в должности наемника Аксель привык ко всему, но сейчас ему едва не сделалось дурно, когда он понял, что перед ним не мистификация, не чей-то дурацкий розыгрыш, а самая что ни на есть грубая реальность. Реальность, которую можно пощупать руками, стоит лишь сделать пять шагов в сторону. Странная, похожая на анабиотические камеры звездолетов прошлого, ячеичница протянулась вдоль правой стены, а в каждой из ячеек неподвижно застыло человеческое тело…

— Наверное, это разъехавшийся в отпуск персонал доктора Фуджи.

Неожиданно оказавшийся знакомым голос заставил Акселя вздрогнуть. Только что он стоял здесь один и слышал лишь то, как стучит кровь у него в висках, и вдруг… Он резко обернулся, чтобы увидеть перед собой мрачное лицо Мтомбы.

— Ты откуда здесь? — бесцветным голосом поинтересовался Аксель, озвучив первую пришедшую в голову мысль.

— Ты что, забыл о маяке? — удивился африканец.— Мы вылетели через пять минут после получения условленного сигнала, и я рад, что ты уцелел. К сожалению, Йорка спасти не удалось,— мрачно добавил он.

— Йорк? Кто такой Йорк? — отрешенно переспросил Аксель.

— Дэвид Йорк, майор службы безопасности,— пояснил Мтомба.— Ты знал его как Тревора Годдарда. Мы попросили Дэвида приглядывать за тобой, но, к сожалению, не знали, чего следует опасаться. Ты разве не почувствовал его интереса к себе?

— Ага,— рассеянно кивнул Аксель.— И много твоих подчиненных тут сгинуло?

— Он один. Мы ведь совсем недавно обратили внимание на клинику доктора Фуджи. Ты извини, Сол,— Мтомба несколько сконфузился,— я не стал упоминать о нем лишь для того, чтобы ты надеялся только на свои силы. Быть может, ожидай ты помощи со стороны, и ты сейчас…— Он хотел сказать «лежал бы мертвым», но не сказал этого, потому что подумал вдруг: «Держись они вместе, и оба могли остаться в живых…» Ирония судьбы. Хотели как лучше, а вышло… Он тяжело вздохнул.— Йорка направили сюда сразу после того, как жена одного из членов Совета пожаловалась мне приватно, что ее не покидает ощущение, будто из клиники вернулся не ее муж. То есть это как бы одновременно и он, и не он. Понимаешь? Как Токадо… Это точно он, но какой-то другой…

Аксель согласно кивнул, словно не сомневался, что услышит нечто подобное. Собственно, ничего удивительного с словах Мтомбы не прозвучало. Так обыкновенно и случается в жизни. Ничего не значащая мелочь настораживает близких или сослуживцев, те обращаются за помощью, и пошло-поехало. Вот только закончилось все… Победой? Да, но победой с горьким привкусом невосполнимой утраты. Утраты, которую они могли бы избежать, знай наперед, откуда ждать удара, но острый дефицит времени и грозная череда событий спутали все карты, заставив Мтомбу действовать торопливо, наобум, рискуя жизнью друзей и подчиненных. Соломон не без горечи припомнил трогательную заботу черноволосого гиганта о его скромной персоне. Возможно, он — Тревор или Дэвид? — даже пытался намекнуть Акселю о том, что он свой, сказав, что принадлежит к некой тайной организации — наивно, конечно, но в жизни и не такое случалось,— а он не понял намека.

Соломон медленно пошел вдоль ряда ячеек, вглядываясь в лица находившихся в пеналах псевдолюдей. Обнаженные неподвижные тела мужчин и женщин замерли в ожидании, словно восковые фигуры в выездном филиале невероятно разросшегося музея мадам Тюссо, странным образом дожившего до нынешних дней. Пожалуй, нет. Аксель коснулся рукой груди стоявшего перед ним незнакомца и непроизвольно вздрогнул, ощутив ладонью биение его сердца и неспешно вздымаемую дыханием грудь, словно человек находился в состоянии глубокого сна. Ему сделалось нехорошо, когда он вспомнил, что такое же точно ощущение испытал наверху, в девятнадцатом номере, когда обнаружил на постели под простыней Анну. Нет… Нет… Этого просто быть не может! Было бы слишком жестоко вместо возлюбленной получить пошлую пластиковую куклу! Усилием воли он вновь заставил себя успокоиться.

— Они живые…— несколько оправившись, то ли спросил, то ли подтвердил Аксель и, обернувшись, как-то жалобно посмотрел на склонившегося к лежащей на полу троице Мтомбу.

— Они пребывают в дежурном режиме,— откликнулся африканец.

— В каком еще дежурном режиме? — переспросил он, хотя, произнося вопрос, уже понял, о чем идет речь. Пистолет на предохранителе, но на спусковой крючок нажимать некому.

— А ты посмотри сюда.— Мтомба рывком развернул мертвое тело одного из медбратьев, и тут Хук увидел то, чего увидеть никак не ожидал, но что прекрасно объясняло все, только что происшедшее, равно как и сейчас увиденное. Все, чему до сих пор он никак не мог найти объяснения. Откинутая на шарнирах затылочная часть черепа санитара открывала для обозрения внутреннее пространство головы. Аксель присел на корточки и заглянул внутрь, и обнаружил именно то, чего ожидал. Небольшое тесное пространство рубки управления, окруженное с передней стороны огромным количеством сверхминиатюрной контрольно-измерительной аппаратуры, расположенной полукругом, и хитроумно закрепленное креслице, миниатюрный ложемент, сейчас покинутый оператором, расположенный точно перед странным пультом. Вот так! Братья-пилоты, мать их!… То-то они двигались вяло, видно только еще осваивали искусство пилотирования. Другое дело Лысый с Толстым: первый уже свободно владел аппаратурой, а второй манипулировал ею и вовсе виртуозно.— Как по-твоему: что это? — дав другу время осмотреться, задал вопрос Мтомба.

— Так значит, и Токадо…— только и смог произнести Аксель, все остальное выразив одним долгим взглядом.

— У меня лично нет в этом ни малейших сомнений,— подтвердил его догадку Оварунга.

— И теперь, как я понимаю, ты собираешься подойти к нему и вскрыть череп, на предмет, так сказать, проверки…

Мтомба недовольно поморщился и озадаченно почесал курчавый затылок. Что и говорить — проблема. Нельзя так вот запросто подойти к человеку и сказать: «Мне не нравится, как ты проголосовал на предыдущей Сессии. Я подозреваю, что ты не человек, а посему…» И так далее, и тому подобное, после чего достать из кармана консервный нож и вспороть парню обшивку.

— М-да, проблема,— озвучил свои сомнения Оварунга.

Друзья стояли и озадаченно смотрели друг на друга, в то время как помещение быстро наполнялось прибывшими со Мтомбой людьми. Все они с интересом осматривались, кивали шефу и принимались, за дело. Аксель пожал плечами, покачал головой — дескать, нет у меня готового решения — и углубился в изучение содержимого профессорского черепа. Шкалы приборов светились, точно новогодняя ёлка. На крошечных экранах он различил панорамную картину окружающего пространства. Чудеса зловредной инопланетной техники… На полу рубки валялся странного вида шлем с открытым забралом и какие-то болтавшиеся на тонюсеньких проводках детали. Впечатление создавалось такое, что вся аппаратура на ходу, просто пилот покинул свое кресло, когда понял, что исполнительные механизмы вышли из строя, либо грозят отказать в любое мгновение.

— Наверное, спецы Лиги найдут здесь немало для себя интересного,— заметил Сол, когда люди начали вслух обсуждать находки. Мтомба мрачно кивнул. Он, как и Аксель, сомневался, что возможные открытия скомпенсируют хотя бы часть уже понесенных человечеством потерь.

— Верно, дружище, но когда я подумаю, сколько людей отдали свои жизни до того, как мы разобрались, что к чему…— Он сокрушенно покачал головой. «Все верно», — подумал Аксель. И ведь это еще только начало — основная работа впереди. Он посмотрел на ряд пластиковых кукол, замерших в ожидании покинувших их на время операторов. И тут его словно током пронзило мыслью, которая должна была возникнуть в голове сразу, но пришла лишь сейчас.

— Слушай, парень, а ведь с такими уликами,— он обвел взглядом ряд псевдолюдей и прочую аппаратуру,— мы на Сессии добьемся всего, чего захотим…

— Конечно, дружище! — с энтузиазмом подхватил африканец.— Мы добьемся субсидий на строительство боевого флота! Теперь, когда угроза налицо…— Внезапно он осекся, словно набегу наскочил на препятствие.— А ты-то что имеешь в виду?

— Сколько у тебя с собой людей? — проникновенно поинтересовался Соломон.

— Десять оперативников и полтора десятка спецов…— растерянно пробормотал тот и вдруг едва не задохнулся от пронзившей его догадки.— Ах, ты… Мать твою! — И прижав к губам микрофон коммуникатора, начал торопливо отдавать приказания.

Аксель слушал его и одобрительно кивал. Пожалуй, если все пройдет без заминок и неожиданностей, через четверть часа они смогут вздохнуть свободно: полностью снаряженный для ведения боевых действий полк космической пехоты — это не шутка! А пока им предстоит позаботиться о себе самим.

— Шеф! — крикнул один из спецов.— Здесь живой человек!

Оба мужчины распрямились, как по команде, и Соломон едва не выругался. Как он мог забыть об операционном столе и человеке на нем! Именно человеке, ведь этих выстроившихся вдоль стены гадов наверняка чинят в мастерских,которые должны отыскаться неподалеку.

— Анна?…

Противоречивые чувства боролись сейчас в его груди. Он не знал, что и подумать. Точнее, что подумать он знал, но… Но сейчас растерялся. Всего несколько часов назад он видел Анну в девятнадцатой комнате и вот теперь видит здесь. Она никак не могла спуститься сама, поскольку явно находилась в бессознательном состоянии, да и мимо него проскользнуть незамеченной, конечно же, не могла. Аксель взял безвольно свесившуюся к полу руку девушки и прижал к губам. Потом потянул за простыню и увидел свежесмененную повязку на ее груди, чуть пониже ключицы.

— Анна! — тихонько позвал он, уже не сомневаясь, что именно сейчас перед ним человек, а не его мастерски сработанная копия.

Склонившись, он ласково коснулся ладонью щеки спящей. Девушка застонала и с усилием открыла глаза. Все верно. «Оператор» на месте, он просто спал.

— Сол!…— Она радостно улыбнулась Акселю — точно солнышко проглянуло сквозь тучи,— но тут же густая тень озабоченности вновь легла на хорошенькое личико девушки.— Какой страшный сон мне приснился…— Взгляд Анны остановился, словно перед ее внутренним взором поползли видения прошлого.— Какие-то люди схватили меня и усыпили, а когда я проснулась, ко мне подошла ДРУГАЯ Я — она беспомощно посмотрела на Акселя, инстинктивно ища у него защиты — и спросила, достаточно ли, на мой взгляд, мы похожи и поймет ли отец, что она не я? И она все время смеялась, Сол! — Во взгляде Анны промелькнул неподдельный ужас.— Почему она смеялась? Кто она? Кто вообще все эти люди?! — Она говорила и без конца переводила взгляд с Акселя на Мтомбу и обратно.— Чего они хотят?!!

— Все хорошо, милая, все позади.— Соломон обернул девушку простыней и поднял на руки.— После я тебе обо всем расскажу. А сейчас просто поверь — все позади.

— Да, я знаю.— Она облегченно вздохнула.— Ты со мной, значит, беспокоиться не о чем.— Она устало закрыла глаза, обняла Акселя за шею и мгновенно заснула.

В тот же самый момент Соломону почудился взволнованный вздох за спиной, он стремительно обернулся, но никого не увидел. «Почудилось», — решил он.