На лес опустилась темень. На закатной стороне небо сначала ярко розовело, затем цвет загустел: стал красным, бордовым. Наступил теплый весенний вечер…

Русалка Ярина, хмурясь, всматривалась в дальний берег, туда, где по уверениям Беланы, кто-то был. В самом деле, за одной из сосен, росшей недалеко от воды, замерла большая, чернеющая даже в предночом лесу тень. А из-за ствола на русалок глядели два глаза-гнилушки. Они сумрачно светились и часто моргали.

Белана надрывно вопила: — Кто там? Ну, кто же, подружки?! Ответьте!..

— Не-е зна-аю, — понизив голос чуть ли не до шёпота, протянула Ярина. Ей передался испуг подруги, хотя русалка гордилась своей отвагой. Наверно неожиданный вопль Беланы так подействовал. Она сидела рядом и орала так, что уши в трубочку скручивались. — Там кто-то прячется. Не разобрать… Что это? Кто?! Может скрытный лесной житель, что только по ночам выходит? Да вроде таких больших зверей в лесу нет… Гляньте, он ростом чуть не в полсосны! Не знаю… Давайте-ка потихоньку в озеро уйдем. Мне что-то не по себе. В воду-то он всяко не сунется и с нами не совладает.

И тут третья русалка — Велла — заливисто расхохоталась. Звонко, захватывающе. Белана, удивленная ее неожиданным смехом, мигом прекратила терзать уши подруг и, так же как и Ярина несмело заулыбалась. Если не испугалась старшая, более опытная Велла, возможно все страхи напрасны.

— Вы, что?! Девоньки! — с трудом, захлебываясь смехом, выговорила Велла. — Лешего не признали, что ли? Белана, ты ослепла? Иль морок на тебя нашел? Что крик-то понапрасну поднимать? Это же леший наш! Дубыня! В одной из своих личин! У него их много! Оборотиться — кем захочет, и когда захочет! Хоть бревном станет, хоть кочкой! Да хоть гнилушкой болотной! И всегда при нем глаза и пасть хищная останутся. Он такой!

Над озером разносился звонкий смех. Странно он звучал в той тиши, что как-то пугающе и нежданно наступила ранним вечером.

— Видать он там давно стоит, — отдышавшись, продолжила Велла. — Да наверно всё подойти стесняется. Пытается услышать, о чем мы тут болтаем. Любопытный… Да ничего не выходит — глух, как трухлявый пень!

Почему трухлявый пень глух, русалка вряд ли смогла б объяснить. Но раз леший — значит, с лесом связан; а в лесу деревья живут; а умершие деревья оставляют после себя трухлявые пни. Старость — она глуха…

— Ле-е-еший… — разочарованно протянул Белана. — А я-то думала! Напугал-то как, безобразник! Ну-у…

Что она хотела сказать этим «ну-у», Белана, наверное, и сама не поняла. Возможно, таким образом выразила недовольство собой. Действительно, повела себя неразумно. Развопилась как, как… Ладно — ей можно! Все с ней носятся, опекают и воспитывают, — она пока самая младшая. Потом в голову русалки взбрела очередная шалая мысль.

— А что, девоньки, может, позовем его к себе? Или пусть стоит, где стоял? Видите, как глазищами хлопает?! Если интересно старичку, о чем мы тут толкуем, пусть послушает. Может и нас чем потешит…

— А, в самом деле, Велла! — с восторгом подхватила Ярина, — давай покличем его! Хоть у нас с ним особой дружбы нет — но ведь и не враждуем! Может, и правда, чего-нибудь занятное из этого выйдет?

— А почему б и ни позвать, — охотно согласилась Велла, — думаю, худа от этого никому не будет. Ни нам, ни ему!

Она приложила ладони к губам и звонко, на все озеро, прокричала:

— Эй! Дубыня! Что ты там за сосной прячешься?! Брось таиться, выходи! Мы тебя видим! Ты за сосной стоишь! Плыви к нам быстрее! Мы тебя приглашаем! Гостем дорогим будешь!

Над водой вновь разлетелся заливистый смех.

— Велла! Он же плавать не умеет! Утонет дед! Пожалей его!

— Ну, что же, одним топляком больше будет! — весело отозвалась Велла. — Мало ли их на дне лежит?! В конце концов, добрый человек не утопленника, а бревно себе на радость вытащит, если наткнется случаем. Оно хоть в хозяйстве сгодится. Мореное, добротное… Если не сгниет на дне. Ха-ха…

Черная тень на другом берегу выскользнула из-за сосны, уменьшилась в размерах, стала полупрозрачной. Сквозь нее смутно виднелись кусты и деревья. Потом тень стремительно свернулась в небольшой смерч.

Смерч покрутился около воды, будто выбирая, куда ему прыгнуть. Наконец решился — соскочил в воду и заскользил над озерной гладью. За ним шли легкие волны. Через мгновенье вихрь достиг берега, на котором сидели русалки.

С размаху выскочив на песок, он начал сгущаться и замедлять вращение. Не успели русалки разобрать, что происходит, как вихрь превратился в пучеглазого, длиннобородого старика обряженного в красный засаленный кафтан.

Они переглянулись. М-да… Диковинно разодетый леший выглядел прямо-таки замечательно и помимо воли вызывал улыбку.

Кафтан его был во многих местах небрежно заштопан и украшен множеством косо пришитых, в иных местах налезающих одна на другую заплат. Казалось, их лепили где попало и как придется. Лишь бы держались. Перекинутая через плечо большая холщовая сума наверно была родной сестрицей кафтана — такая же потертая, засаленная и вся латанная-перелатанная. На нечесаной, в колтунах, голове лешего была нахлобучена широкополая, островерхая шапка. Отороченные мехом поля ее уныло висели, и какому зверю раньше принадлежал этот мех, разобрать русалки решительно не могли: слишком уж ветх и вытерт он был. В левой руке старик держал длинную, с причудливо изогнутым концом клюку.

Леший слегка поклонился. Затем, часто перебрав по песку стоптанным лаптями, и отведя руку с клюкой далеко в сторону, ухмыльнулся огромным — до ушей — щербатым ртом.

— Здравствуйте девицы-красавицы! Добренькой вам всем ноченьки, да теплой водицы, милые русалочки! — проскрипел он удивительно высоким, пронзительным голосом. Выпученными глазами леший оглядел каждую русалку с головы до хвоста, оценивая их изящные позы.

Белана изогнувшись, подбоченилась, а Ярина играла сверкающим взглядом, то, потупляя его, то, стреляя в сторону лешего быстрыми зовущими глазами. Ее длинные пушистые ресницы подрагивали.

— Белана! Велла! Ярина! — Сейчас леший поклонился каждой русалке отдельно. — Добренькой вам ночи еще раз, озерные девы!

— И тебе также доброй ночи, Дубыня! — вежливо ответила Велла. — И доброй ночи, и теплого леса!

Ярина и Белана молча улыбались лешему — мерно кивая и показывая всем своим видом и радушие, и невыразимую радость от встречи с лесным хозяином.

— Располагайся, Дубыня! Присаживайся. Побудь с нами. Кое-кто говорит, что в ногах правды нет. Правда и ног у нас нет. Одни рыбьи хвосты. Значит, жди от нас только правду! — хихикнула Белана. При этих словах русалка изящно хлопнула хвостом по песку.

— Благодарствую за приглашение! — заулыбался леший. — Присяду, а как же. Верно говоришь, русалочка! Только это люди бают — что в ногах правды нет. Хе-хе, будто они знают, что это такое — правда.

С сомнением оглядев берег, и видимо не найдя места, где можно с удобством расположиться, Дубыня приподнял свою диковинную клюку и легонько стукнул ею по песку. На месте удара неожиданно возникли два пня: один большой — неохватный, как вековой дуб; другой же был и пониже, и потоньше — березовый пенек с гладкой высокой спинкой. И вот на этот маленький пенек леший сразу же плюхнулся, после чего бережливо приставил к спинке клюку. После, сняв латаную суму, положил ее на ровный, отблескивающий в лунном свете срез дубового пня.

— Ну, девицы-красавицы! Всем ведомо — в гости с пустыми руками ходить невместно. Чем будете угощаться? — Леший вопросительно поднял кустистую бровь.

— А у нас ничего нет, Дубыня! Но коль желание выскажешь, то я для тебя — наособицу! — озерной рыбки наловлю, — улыбнулась Белана. — Она от холодов отошла, жирок нагуляла! Ты какую любишь? Пескарей? Ершей? Колюшку? Говори без смущения — мигом натаскаю! Только вот, — притворно грустно вздохнула русалка, — чтоб ее приготовить — чтобы скус особый придать, надо хотя бы костерок, какой-никакой, развести. А огнива у нас нет. А если б и было, то отсырело бы давно!

— Да я, вроде, как со своим угощением к вам набиваюсь. Уж не обессудьте, девицы! Угощу всем чем могу. А костерок развести? — Ухмыльнулся леший. — Что ж — это дело нехитрое. Да и вы небось озябли по вечерней прохладе. Щас сотворю.

И не успела ни одна из русалок возвратить, что если уж они в воде не мерзнут, то на берегу тем более, как леший цокнул языком и узловатая клюка, сорвавшись с места, ткнулась ему в руку. Быстро, неуловимо для глаз. Только вот она стояла у пня и вот она уже в руке лешего.

Замысловато крутанув клюку одной рукой, а другой перехватив за изогнутый конец, Дубыня легонько стукнул ею невдалеке от большого пня. С конца клюки сорвалась легкая искорка, ударила в песок, и тут же на этом месте заполыхал небольшой, но жаркий костер. Идущее от него тепло охватило русалок и схлынуло, оставив в телах приятную истому.

Берегини хоть и привычны к воде, и сырость им не страшна, но и тепло приятно. Недаром они весь день провели на косе, нежась и подставляя тела теплому весеннему солнцу. Что ж, леший сумел угодить! Ярина даже удивленно приподняла брови, видя его покладистость. Обычно при встречах он пыжился и говорил гадкие слова. Леший их кричал с суши, а русалки издевались над ним из воды. «Что это на него нашло? — подивилась Ярина. — Вежлив, услужлив… Или просто скучно ему? Не знаю… Но последнее слово должно остаться за нами! — решила она».

— За тепло спасибо, Дубыня. Благодарствуем. Но вот чем ты хочешь нас угостить? Что у тебя есть? Шишки еловые? Спасибо, не надо! Вон их сколько по берегу валяется, белками полузганые! — залилась Ярина. — Только собирай, не ленись!

Вздохнув, леший цокая языком с укоризной покачал головой.

— Вам бы, русалочкам, все зубоскалить, — обиженно пробурчал он. — А я от чистой души угощенье свое предложил. У меня все есть, что в лесу растет и водится! Сами же знаете, кто в нем хозяин! А все ехидствуете, толком не разобравшись!

С этими словами Дубыня запустил руку в глубину своей холщовой сумы, пошарил в ней, и загадочно подмигнув Белане, стал неторопливо извлекать и расставлять на пне всевозможные расписные мисы, плошки и туески. Все они уже были наполнены разной занятной снедью.

— Вот, смотрите! Грибочки осенние — грузди соленые да рыжики. Вот ягоды лесные: ежевика, малина да черника. Сам собирал, брал лучшее. Всех не перечесть, сами увидите. — Леший достал из сумы большую мису. — Не растут они сейчас, ну да для меня это не помеха. Вот яблоки, — продолжал Дубыня, извлекая блюдо с крупными наливными яблоками, — они хоть и дикие, да послаще тех, что люди растят. Пробуйте! Вот орехи каленые, вот молоко птичье…

Русалки изумленно смотрели как Дубыня доставал из сумы все новые и новые миски и плошки, полные местных яств. Все это пахучее разноцветье в отблесках ночного костра — весной, когда еще и цветы-то толком не успели распуститься! — гляделось необычно и притягательно. А леший все доставал и доставал из своей тощей, латанной-перелатанной, но как оказалось бездонной сумы все новые и новые резные чашки, судки, тщательно заткнутые пробками кувшинчики, укутанные в холстину глиняные крынки… Диковинное разнообразие стремительно покрывало пень, только мелькали руки лешего и раздавались его веселые пояснения.

— Стой, стой! Дубыня! Видим, кудесник ты знатный! Да куда ж столько всего?! Нам не осилить! Прекращай! Всего не съесть.

— Ну не съедите — так хоть испробуете, — покорно согласился леший и затянув у сумы горлышко, повесил ее на клюку.

Белана с любопытством за ним наблюдала. Сума все это время так и оставалась тощей и обвисшей. Лишь по трепыханию холстины было видно, как рука лешего там шурует, нащупывая то, что он хотел достать. Жалобно смотрелись заплаты. Но оказалось что непроста она, ох непроста. Если сума такая и клюка огонь высекает, то каков же хозяин этих дивный вещей? Верно, он умеет не только пищу и огонь походя добывать.

— Дубыня, как же это так? Мы думали, ты шутишь — насчет угощения. А у тебя выходит все взаправду? А птичье молоко? Что, у птиц в самом деле молоко бывает?

— А как же, красавица! — улыбнулся леший. — Конечно бывает! Когда птенчики из яичек повылупляются, то матери их чем-то кормить надо. А букашек-то не всегда вдосталь наловить удается. Вот она и подкармливает их молочком, что в зобе носит. У голубей лесных его много, у глухарей, свиристелей… Да почитай у всех птиц есть. У одних больше — у других меньше. Вот только об этом никто не ведает. Только слухи меж людей ходят, мол птичье молоко — это что-то необыкновенно и даже в мечтах несбыточное. Никто не знает, каково оно на вкус. А у меня есть. — Леший раскупорил один из маленьких кувшинчиков: — Попробуйте, может и по вкусу придется!

Дубыня разлил по чаркам что-то белое, тягучее. Поднес дивный напиток каждой берегине. Русалки, сомневаясь, переглянулись — так ли вкусно это хваленое молоко? — неспешно его опробовали. Да: сладкий вкус, необычный запах. Но в общем ничего особенного, похоже на козье. Только слаще и гуще.

— Да-а… Замечательная у тебя торба! — протянула Белана. — В ней что же — все есть? Все-все?

— А как же, Беланочка! — довольный тем, что смог хоть чем-то удивить русалок, важно ответствовал леший. — Конечно, в этой суме все есть! Все что только пожелаешь! Из нее много чего можно достать! И то что для житья потребно, вот как например это пропитание, и… — Тут Дубыня хитро заулыбался: — И одежка в ней имеется — какую только измыслишь и восхочешь! Только чтоб сумочка всегда давала, что тебе надобно, есть одно условие: не жадничать и не просить несбыточного иль неразумного. Иначе пропадет ее чудный дар.

Леший с довольством оглядел изумленных русалок. Да! Хоть им и самим доступно многое, но оказывается в мире есть столько чудес, про которые они и слыхом не слыхивали! Да только из-за того, что они сейчас увидели, стоило завести знакомство с Хозяином Леса. Да! Он смог их удивить!

— Да вы девицы, что ж все на песочке маетесь, — вопросил леший, ласково улыбнувшись. — Вы давайте поближе к лесному столу подвигайтесь. В ногах правды нет, верно ты молвила, Белана. А ну-ка!

Леший вскочил, схватил свою клюку и неторопливо постукивая ею, обошел вокруг большого пня. Там где она касалась песка сразу же возникали такие же удобные пеньки, как тот, на котором он сидел. Березовые, с высокими спинками. Но Дубыня сделал их почему то не три — столько было русалок на берегу, — а пять. Сотворив последний, леший уселся на свое место. Пучеглазым взором оглядел свою работу, и по-видимому остался ею доволен. Леший широк улыбнулся.

— Вдруг еще кто к нам в гости заглянет, — пояснил Дубыня, — вот и будет ему место. А уж пригласим мы его к столу, иль нет — это наше желание.

Русалки, переглядываясь, чуть смущенно улыбались. Такого они не ожидали. Думали позвать старика, да позубоскалить над ним. А угодили на знатное угощение. Да еще какое! Где еще весенней порой можно увидеть летние и осенние ягоды; орехи или наливные яблоки? А что уж говорить о птичьем молоке, про которое они и слыхом не слыхивали?! И главное: отдариваться-то нечем! Если только действительно рыбки наловить — ее то уж точно у лешего нет. Или раков. Они уже стали выползать из своих зимних норок.

Леший истолковал молчание русалок по-своему.

— Может, вы людскую личину одевать не хотите, в девушек обращаться? Это да, — понурил он голову, — ни разу не видел, как вы перекидываетесь.

При этих словах Велла улыбнулась. Вот оно что! Попался Дубыня! Оказывается, леший не видел, как они принимают иную ипостась. Да и верно: откуда? Их пути пересекались редко. Не то чтоб между берегинями и Хозяином Леса вражда была, нет. Просто они в разных мирах живут. Он на земле — в лесу, они — в воде. Ну да ладно, сейчас она его поразит!

Внезапно на песке, там, где лежала Велла, возникло легкое туманное облачко. Мгновенно рассеявшись, оно открыло девушку. Обычную девушку, с руками — и главное! — ногами. Эта была та же самая Велла, веселая, смешливая, но иная — в людском обличье. Только даже в этой личине она оставалась русалкой-берегиней

Поднявшись с песка, Велла важно прошествовала к пню. Из одежды на ней была лишь небольшая поясная сумка. Русалка ничуть не смущалась своей наготы, и с трудом сдерживала рвавшийся наружу смех: Дубыня так вытаращил на нее и без того выкаченные глаза, что они стали похожи на рачьи. Вслед за Веллой, чуть ли не покатываясь со смеха, обратились в девушек Ярина и Белана. Наслаждаясь произведенным впечатлением, они так же важно, как их старшая подруга, встали и прошествовали к угощению. Белана вдобавок изящно повернулась вокруг себя, вздев над головой руки.

— Что, Дубыня? Как тебе русалки? Хороши?

Горло лешего пересохло. Неожиданно в нем появился неудобный ком.

Да что там ком! Будто сучковатая коряга в горле застряла, и ни туда ни сюда! Дубыня с трудом — за несколько раз — сглотнул и не своим голосом просипел: — Хороши!.. Слов нет! Вот не знал, что вы такие девицы расчудесные! Сколь лет живу да по лесу брожу — а не знал! Как же так?!

И смотреть на потешный, пораженный вид лешего, и слушать его причитания, все это доставляло русалкам несказанное удовольствие.

— Эх! — никак не мог успокоится Дубыня. — Вам бы девицы-красавицы мужей ласковых да любящих. А то такая красота зазря пропадает!

Ярина усмехнулась:

— От чего ж красота-то пропадает, Дубыня? Мы не пропадаем, ошибаешься! Вот, например, ты в эту ночь рядом сидишь. Значит и другие найдутся. Есть кому восторгаться нами, верь! А мужья?.. — Тут на лицо русалки набежала тень. — Что ж… Были и у нас женихи, и были бы мужья, если бы не довелось нам утонуть до замужества. Вот так-то… Впрочем, тебе это самому ведомо. А вообще-то, Дубыня, так как сейчас — лучше! Ведь неизвестно, как судьба наша сложилась бы — останься мы человеческого рода дочерьми. Ну, может быть, детей нарожали, внуки пошли… может и правнуков дождались. А дальше? Попали б мы в Ирий, иль нет — то нам неведомо. Сам знаешь: людям надо жить достойно, чтоб Огненный Волх их в Ирий пустил. Иначе — к Велесу на суд. А отпустит ли он с лунных пастбищ да даст ли по серебряной дорожке к жизни вечной пройти — то неведомо. Иль хуже того — к Чернобогу путь — если грешил при жизни много. А Пекло, оно… — Не договорив, Ярина махнула рукой. В Пекле у Чернобога несладко — то всем ведомо. — Вот и выходит, Дубыня, что всех этих путей мы избежали и дали нам боги другую дорожку! Мы теперь сами, хоть и малые, но богини! Мы — духи Вод! Что хотим, то и делаем, и никому в делах своих не оправдываемся! Хотим — в людском обличье ходим. Хотим — под водой резвимся. А надоест одно место, так всегда можно в другое сплавать — подальше. А то и иные земли осмотреть, коль желание возникнет. Море-то вдоль берега переплыть — это ж забава малая! Несложно! Да и через глубь морскую можно. Только для моря храбрости набраться надо. Да и ты, Дубыня. Вот останься ты человеком, разве имел бы такую власть над лесом? Нет. Другой бы леший над тобой насмехался, за нос бы водил и вместо тебя с нами бы сейчас тут беседовал. А вот у людей этого счастья никогда не будет. У них скучно, и заботы их тягостны и мелки. Согласен? Это нас так великий Род наградил, за те муки, что в людской жизни мы претерпели. Так что, Дубыня, вот так нам счастье улыбнулось, посмертно… Не печалимся мы о женихах, ни к чему они нам!..

— Хорошо сказала, Ярина! — грустно улыбнулась Велла. И заключила: — Почти все так. Жизнь у нас теперь чуть ли не вечная… Если не сподобимся на клык какому-нибудь морскому чудищу пойти. Но если себя сберегать, осторожной быть, то и этого избежать можно. Не стареем, не горюем. Всегда юные! Люди за богатством всю свою коротенькую жизнь гоняются, а нам оно к чему? Вон, сколько в море кораблей затонувших. Сколько в них золота да камней самоцветных отыскать можно! А всего остального? Да только не надо нам этого ничего. Иной раз возьмешь какую-нибудь безделицу красивую, а потом думаешь — зачем она? Пусть бы себе на дне лежала. А люди за эти богатства бьют друг-друга, разум теряют. Не понимаю. Вот и получается — нам только позавидовать можно! Права, Ярина! Да ведь и тебе, Дубыня, выходит тоже счастье улыбнулось. Не пропади ты в лесу маленьким мальчиком, чтоб сейчас с тобой было? Где бы сейчас жил? В прохладе Ирия, на вечнозеленом Острове, или в чернобоговом пекле жарился? А, Дубыня? Вот так-то… Об одном я жалею, что нет у нас детишек. Не дано нам это.

Леший ничего не ответил, задумался. Молчали и русалки. «Да, Ярина права, — размышлял Дубыня. — Сейчас у меня есть то, чего никогда бы не было — останься я человеком. У меня есть Лес! И я в нем хозяин. А что еще надо для счастья? Но все равно, порой ой как хочется вызнать: кем я был раньше, из какого вендского рода уйдя в лес не вернулся маленький мальчик? Лесным хозяином ведь как становятся — заблудился мальчишка в лесу, погиб и в лешего обратился. Не пропади я тогда, не заплутай, где бы я сейчас жил? В вечнозеленом Ирии у прародителя Оленя? Иль, может, Барсука?.. Или как сказала Ярина в чернобоговом пекле? Нет, этого я никогда не узнаю…»

— Конечно, девоньки, — наконец-то вымолвил он, — лучше быть живым духом здесь — в лесу. Быть его хозяином, — Дубыня повел округ себя рукой, — чем умереть человеком и попасть неведомо куда. Люди — они страстям подвержены, корысти. Какую нить судьбы спрядет для человека великая Макошь — кто знает? Кем он свои дни закончит, как? Праведником? Злодеем? Когда Морана подрежет эту нить?.. А так… Ведь можно и с Огненным Волхом встретится! И в Ирии побывать, коль такое желание возникнет! А людям при жизни это заказано! Нет, нам лучше!..

Леший замолчал. Надо на досуге все это хорошо обдумать. Ну да это потом, не этим вечером. «Вон как мне свезло, глядишь, и с берегинями подружусь. Все веселее будет. Ладно, хватит о грустном…» Дубыня решил направить разговор в иное русло.

— Знаете, девоньки, — вновь заулыбался леший. — Если желание будет, я вам из своей сумы наряд достану. Какой пожелаете! — боясь, что русалки ему не поверят, с жаром воскликнул Дубыня. — А то, чай, ночь холодна настает. Озябнете. Весна все-таки…

— Ой не верти, Дубыня! Ой не верти! — погрозив пальцем захохотала Белана. — Не о том ты беспокоишься, что озябнем мы. Тебе просто на нас голых смотреть непривычно и противно. Вон как глазами нас пожираешь, будто трех жаб столетних под корягой увидел! Ты нас рассматриваешь, будто бородавки ищешь. А лицо у тебя при этом… Ну сознавайся, так это иль не так?

Русалки расхохотались. А леший от слов Беланы оторопел. Покрутил головой и с усилием выдохнул. У него просто не было слов. Ну, Белана! Ну сказанула! Ох, с ними, с русалками, надо ухо востро держать. Так мысли скачут, такое закрутят иной раз!

— Да что ты! на вас глядеть, да противно?! Наоборот! Приятно невыразимо! Я даже слов не подберу, как приятно, и как невыразимо! Вы ведь нет то, что лешачихи наши, или кикиморы, что по болотам ползают. Да на вас глядючи — душа веселится и в пляс рвется!

Ярина улыбалась. То, что грозный хозяин необъятного леса смущается как обыкновенный смертный, забавляло ее.

— Ладно, — сказала она. — Не слушай Беланку: ей бы все язвить, не подумавши. Дай-ка мне простую девичью рубаху, и к ней поясок расшитый. Я оденусь. Замерзнуть не замерзну, а за столом в таком виде вроде сидеть не гоже.

— И мне тоже, — попросила Велла. — Я тоже оденусь.

— А я так останусь, — надула губы Белана. — Кому мой облик не нравится — пусть не смотри! А замерзнуть я не боюсь! Еще чего!

— Белана! Не перечь, не принято голыми за столом сидеть, — мягко сказала Ярина. — Ты это не хуже меня знаешь. Когда в Виннету пойдем, ты ж не будешь по городу голой бегать? Или того паче — в корчме без одежки восседать? Приучайся. На, надевай.

Она протянула строптивице одну из беленых холщовых рубах, что трепетной рукой передал ей Дубыня. Белана, все так же дуясь, нехотя накинула рубаху. Окрутив себя тонким пояском, она ловко собрала волосы в пышный хвост. Перетянув его простым кожаным шнурком, что нашелся в ее поясной суме, русалка преобразилась: вместо веселой хохотушки поучилась скромная и благонравная девица.

— Эх, волосы прикрыть нечем, — жалобно простонала она. — Простоволосой-то негоже. Хотя не замужем, и так сгодиться. Ну да ладно, на люди идти не собираюсь. Потом, не удержавшись, фыркнула. — Ну как? Так лучше, Дубыня? Говори, не томи! Не противно теперь? Смотреть можешь?

Леший задорно подмигнул. Эта бойкая и смешливая русалка была ему явно по душе.

— Тебе, моя красавица, все к лицу. Ты в любом обличье хороша!

У Дубыни даже голос из высокого и скрипучего, стал медовым, мягким и низким. Будто мурлыкающий кот, получивший свою плошку сметаны, насытившейся от пуза, и благодушно разрешивший почесать за своим ушком. А глаза лешего, когда он смотрел на Белану, переставали гореть пугающим зеленоватым огоньком. И черты лица разгладились, потеряв свою резкость и непривлекательность. Сейчас рядом с русалками сидел обычный благопристойным мужчина, коих немало встречается по окрестным лесам.

— Что-то ты Дубыня на нашу молодицу заглядываться начал! — не преминула подкусить его Велла. От ее взгляда не укрылись происходящие с ним перемены. — А то смотри, как бы тебе по осени сватов засылать не пришлось!

Белана звонко рассмеялась. Она и сама приметила, что пришлась Дубыне по нраву. С самого начала, с самого первого мгновения, как только леший из вихря оборотился в человека и увидел ее. Это ей нравилось и даже немного льстило. А почему бы и не поиграть с лешим, если у того все на лице написано? Вот! И повеселится, с нее не убудет.

— А почему бы и нет? — томно вздохнула Белана. — Ты, Дубыня, как? Согласен? Будешь сватов засылать? А то смотри — обнадежишь доверчивую девушку, а сам в кусты ящеркой юркнешь. И ищи-свищи тебя! Лес-то во-он какой! Большой, необъятный… Ты себе укрытие под каждым кустиком, под каждой травиночкой найдешь, где искать тебя потом? Давай, засылай! Как водится — по осени ждать буду! Я согласна.

Леший не знал, что и ответить. Конечно, старшие боги могли жениться, что и делали не раз. Там, в Ирии, обычно хранили друг другу верность. Иначе это могло кончиться плачевно. Такое бывало. Гнев разъяренного бога мог причинить много бед и простым земным неповинным жителям. Божьи дети всегда становились богами или кем-то иным, — владеющим нешуточной силой. Это в Ирии. Но порой спускаясь на землю, боги и богини давали себе волю. Ни одна земная женщина, и ни один мужчина были осчастливлены их вниманием. И дети эти — рождавшиеся от богов и людей — всегда отличались от простых детей. А когда вырастали, то становились великими героями — богатырями, или кудесниками — колдунами, а порой и волхвами.

Недаром люди любили себя называть Даждьбожьи внуки. Даждьбог — отец многих богов. Впрочем, венды вели свой род от прародителей-зверей. Это было давно известно. Недаром леший не очень-то любил над ними подшучивать. Все обходилось беззлобно. Ну их! Тот дар, что получали венды от прародителей, мог сыграть злую шутку и с Хозяином Леса. Иные из них, сами того не сознавая, легко могли принять воплощение прародителя или даже призвать его на помощь. А связываться со старшими богами Дубыня не хотел. Иное — это простые люди, не венды. Тут леший давал себе волю, и пощады от него им ждать не приходилось. Люди и старшие боги могут жениться. Но ведь не русалки и лешие! Они всего лишь простые маленькие божества — владеющие не всем миром, а лишь его малой частью. И что получится от женитьбы лешего на русалке? Это вопрос. И детей им иметь не дано, русалка сама об этом говорила. Дубыня видел, что Белана подшучивает над ним. Но почему бы и в самом деле не подыграть, да не посвататься? Надо только осмыслить и разузнать, что из всего этого может выйти и можно ли так делать вообще. Ах, если бы Род, создавая все сущее, предусмотрел бы и это! Как было бы славно! Леший и русалка-берегиня! Здорово! Нет — обязательно надо попробовать! Почему б не потешить русалок? Решено!..

И понимая, что это всего лишь шутка, леший серьезно и обстоятельно произнес.

— Хорошо, моя красавица! Жди по осени сватов. Зашлю обязательно!

Белана перестала улыбаться. По всему было видно, что Дубыня воспринял шутку вполне серьезно, хотя в общем-то и понимал, что это всего лишь русалочьи смешочки. И кто кого переиграл, никто из них так пока и не понял.

А впрочем… Почему бы и нет? Тут уж она точно будет самая первая! Про то, что русалки выходили замуж за леших, никто слыхом не слыхивал! А расстаться, если наскучат друг другу, всегда можно!

— Хорошо, Дубыня, — дрогнувшим голосом, серьезно, ответила Белана. — Засылай, буду ждать!

Велла и Ярина смотрели на нее ошеломленно. Они прекрасно знали Белану; знали все ее прихоти; знали, когда она действительно печальна, — что, впрочем, бывало редко, и когда она весела — что было почти всегда. Подруги видели, что Белана и в самом деле готова выйти замуж за лешего, не шутит. Вот сумасбродная русалка! Ладно, до осени еще далеко, а там видно будет. Время покажет… Девчонка…