Глава 14. Бабуа
В помещении, освещенном тусклым светом факелов, было накурено так, что хоть вешайся. Игроки с блохой в кармане сновали между столами, где гремели шарики на растресканной рулетке, шуршали самодельные карты из старых газет, гремели какие-то предметы, звенело стекло. Голоса, пьяный смех, плач, визги, стоны и возгласы сливались в одну многоголосую какофонию. Пир во время чумы. Этим людям уже некуда было спешить, не к чему было стремиться. Им оставалось не так много, и они хотели одного, — продлить свое существование за счет своих соседей по несчастью, втоптав их перед смертью в грязь, высосав из них кровь.
Двухэтажное широкое здание напоминало салун из вестерна. Бог его знает, что размещалось здесь раньше. Войдя в двери можно было направиться вверх по деревянной лестнице или пройти в зал, где бушевала всеобщая вакханалия азарта на кладбище душ. На Сергея и Айрата даже не обратили внимания, обернулись, посмотрели и тут же забыли. Все были заняты своим.
Сергей со воим провожатым поднялись по лестнице на второй этаж. Лестница скрипела, шаталась и, казалось, того и гляди, обвалится. А падать с двухметровой высоты уж очень не хотелось.
На втором этаже они попали в коридор с двумя рядами дверей. Было темно, хоть глаз коли. Похоже, раньше это помещение представляло собой широкий зал, но позже здесь поставили деревянные перегородки и разбили широкое помещение на узкие комантки-пеналы.
«Общежитие имени монаха Бертольда Шварца», — подумал Сергей, врезаясь в какой-то массивный металлический предмет, скрытый в полутьме. Пока они шли, Сергей проклял хозяина этого притона, экономящего на освещении. Айрат таких проблем не испытывал, — он-то здесь бывал не в первый раз.
— Он в самой дальней комнате, — шепнул Айрат. — Пошли быстрее.
Внезапно дверь одной из комнат распахнулась. В тусклом прямоугольнике света на пол вывалилось нечто неопределенного пола в разноцветном кружевном белье. Под аккомпонемент страшных ругательств и угроз из комнаты, нечто завизжало и бросилось бежать по коридору, чуть не сбив с ног Айрата. Тот только рыкнул, рубанул воздух прикладом, но по беглецу (или беглянке) не попал. А следом появился, пошатываясь, здоровенный мужичина, абсолютно голый, у которого правая рука была неестественно длиннее левой. Этот жлоб, держащий в руке нехилый тесак, взревел, как паровоз, и бросился в сторону Сергея. Однако, путь его был недалек. Айрат, не отступая, треснул урода по неприкрытому мужскому хозяйству. Рев жлоба превратился в фальцет, он опустился на четвереньки, кряхтя и ругаясь. Айрат поддал болезному хорошего пинка по голой заднице и предложил идти дальше.
У самой крайне двери они остановились. Здесь было совсем темно. Айратн на ощупь нашел ручку двери, вежливо постучал в дверь.
Ответа не последовало.
Тогда Айрат нажал на ручку, отворил в дверь, осторожно, боком, вошел внутрь. И тут же вздрогнул, вскинул вверх руки.
— Бабуа, не шути так! Это я, Айрат! Я по делу. Опусти ствол!
— Я тебя не звал, — ответили из комнаты.
— Тебя один человек хотел видеть. Путешественник.
— Кто?!
Сергей решил, что пора показаться на глаза невидимому суровому хозяину комнаты. Он, держа на виду руки, осторожно вошел в комнату. Сняв противогаз, вытирая раскрасневшееся лицо, Сергей сказал просто:
— Здравствуйте. Мне сказали, что вы можете меня принять.
Большую часть маленькой комнатушки занимала кровать. Вернее даже, лежанка, сколоченная из почерневших досок и обтянутая дерюгой. На этом ложе почивал очень серьезный человек, который сейчас, опершись на локоть, целился в гостей из «Taktikal».
Это был пожилой уже человек, худощавый, длинный, как жердь со смуглой кожей и типичным крючковатым «кавказским» носом. У него была черная короткая борода и длинные седые волосы, забранные в хвост. Одет он был в пятнистые камуфляжные штаны, заправленные в высокие военные американские ботинки, и черную же футболку в мелких дырочках. Так он и отдыхал, не раздеваясь. На стене висела видавшая виды куртка военного покроя, рядом на ржавом гвозде — патронташ, портупея, старая военная кепка. В углу у изголовья стоял «семьдесят четвертый» автомат Калашникова, перед лежанкой на полу валялись рубчатые металлические яйца-гранаты. У маленького квадратного окна, затянутого дырявым полиэтиленом стоял небольшой столик, за которым еле-еле могли бы уместится три человека. А в противоположном, неосвещенном углу лежало что-то большое, темное, похожее на сваленное в кучу тряпье.
Этого человека, которого Айрат почтительно называл Бабуа, Сергей уже видел. Когда они только въезжали в Город Игроков. Именно этот самый Бабуа, угрохал у питейного заведения человека, которого потом разорвали на части. И вот сейчас этот же Бабуа резко перевел на Сергея пистолет. Глаза его были красны от недосыпа, и в то же были спокойны и безразличны. Сергей понимал, что сейчас этот дедушка просто-напросто разрядит всю обойму в него, потом добьет Айрата и преспокойно ляжет спать. Видно было невооруженным глазом, как всемогущий Айрат, фаворит местной царственной сучки, наглый и уверенный в своей силе, испуганно съежился, а руки предпочитал держать на виду. На всякий случай.
— Вы хорошо подумали, прежде чем будить меня?! — недовольно проворчал Бабуа.
— Успокойся, Бабуа, мы к тебе по делу, — Айрат пытался сохранить фасон. — Мне бармен сказал, что ты не занят. Иначе я бы тебя не беспокоил.
— Ходят тут всякие, шляются, — пробурчал Бабуа. — Видно жизнь не дорога… А тебе, чужестранец, чего надо? Принять тебя? Я вроде не ответственный директор.
— Мне Айрат сказал, что вы самый авторитетный странник, — ответил Сергей. — Нам ваша помощь нужна. Не за бесплатно, разумеется…
— Кому это «нам»?
— Нашей экспедиции…
— Вот это уже интересно! — Бабуа одним рывком сел на своем ложе, опустив руку с пистолетом. — Какие-то экспедиции тут разъезжают! Давно я этого слова не слыхал! Скажи проще, — за хабаром приехали!
— Это не так, батоно Бабуа, — возразил Сергей. — Мы из Хашури. Едем в Тбилиси.
— Куда? — Бабуа вскочил на ноги. — Ты что, смеешься надо мной?! Еще скажи, что у вас экскурсия с иностранцами.
Несмотря на седые волосы и морщины, старик был в превосходной форме. Пистолет он держал на согнутой руке у живота. И его дуло поочередно поворачивалось то в живот Айрату, то в живот Сергею.
— Ладно! Бабуа, я здесь вообще не при делах! — попятился к двери Айрат. — Профессор, ты меня просил свести с Бабуа, — я тебя свел. А дальше, о чем вы с ним договоритесь, не мое дело. Я пошел…
— Стоять! — заорал безумный старикан и для пущей убедительности пальнул в стену. Пуля вошла в сухое дерево аккурат у правого уха Айрата. Тот сглотнул слюну и прилип к стенке, стараясь не шевелиться.
А в куче тряпья что-то зашевелилось…
— Бабуа, я мамой клянусь, ничего против тебя не имел! — засипел Айрат, в ужасе глядя на эту кучу. — Эти типы действительно прикатили на танках и броневиках. Они стоят у входа в ущелье, и наш город у них на прицеле. Княгиня сказала помочь им. Ради бога, Бабуа…
Старый странник стоял, переваривая свалившуюся на него информацию. А в тряпках что-то зашуршало, закряхтело. На свет божий показалась толстая мощная лапа с четырьмя когтями…
Такого зверя Сергею видеть еще не приходилось. Результат мутации? Кто его знает… Несомненно было только одно, — это был хищник. Об этом свидетельствовали многочисленные острые зубы в пасти зверя.
Размером зверь был с сенбернара или мастиффа. Лапищи он имел огромные, с четырьмя гигантскими когтями, которые постукивали при хождении по деревянному полу. Туловищем зверюга напоминала волка, но без единого волоска, — серо-зеленая кожа с продольной черной полосой на спине. Туловище переходило в мощную шею, сквозь кожу угадывались бугры мышц. Голова животного была типичной головой ящера, без ушей и губ, из-за чего гребенка острейших зубов складывалась в очаровательную улыбку. Глаза животного были светло-медового оттенка, черные круглые зрачки то расширялись, то сужались, будто зверь был разумен.
— Посмотри, Михо. К нам гости приехали! Ну-ка, познакомься с гостем? Что скажешь? — сказал Бабуа зверю.
«Да уж, серьезный мужик этот Бабуа» — подумал Сергей. — «Такую зверюгу приручил».
Айрат так вообще был рад в стену врасти при виде зубастой скотинки:
— Бабуа, не надо! Ты же знаешь меня!
— Заткнись!
Зверь, которого назвали Михо, подошел к Сергею, глядя на него внимательно, изучающее. Он втянул ноздрями воздух, понюхал перчатку русского исследователя. Чихнул. Глаза зверя вдруг стали светиться красным огнем, он угрожающе тихо закряхтел.
Вдруг Айрат опрометью кинулся бежать из комнаты. В темном коридоре гулким эхом слышался стук его каблуков и крик: «Да пошли вы…!». Бабуа выстрелил ему вслед, но не попал.
А Сергей остался стоять перед негостеприимными хозяевами. Протестовать было бессмыленно. Съедят. Или застрелят. И тогда Сергей пошел на риск. Он стянул опостылевшие защитные перчатки и поднес ладонь Михо. Тот понюхал, издал какой-то странный звук, похожий на клекот хищной птицы и на мычание коровы одновременно. А потом Сергей просто сел на пол.
Бабуа не вмешивался. Стоял. Наблюдал.
Теперь зверь глядел Сергею прямо в глаза. Нехороший был взгляд у ящера, страшный своей осмысленностью. Он дохнул на Сергея. Дыхание было горячим. И вонючим.
Сергей молча протянул зверю свою руку без перчатки. Внутренне он молился, чтобы этот мутант-динозавр не решил этой рукой отобедать. Ящер понюхал руку и вновь посмотрел Сергею в глаза.
Сергею теперь стало жутко. Никогда он не видел и не слышал, чтобы животные вот так глядеди в глаза человеку. Собаки разве что, волки, для них прямой взгляд в глаза — сигнал агрессии. Но здесь взгляд был совсем другим. И непонятно было, чего от этого Михо ждать. Вот как сейчас вцепится в глотку! Но Сергей решил обнаглеть. Он просто потрепал страшную зверюгу по холке, как дворого пса. Тот не шевелился. Потом он отвернулся от Сергея, отошел в свой угол и заурчал.
— Бабуа, я пришел к вам без оружия, — сказал Сергей, внутренне переводя дух. — Я не хочу вам вреда. Мне нужно было просто поговорить с вами. Моя совесть чиста, я не замышляю против вас ничего плохого. Скажу больше, я бы с удовольствием сидел бы дома, с женой и своими ребятишками и проклинаю тот день и час, когда я согласился на эту экспедицию. Если хотите убивать меня, — валяйте. Я с места не тронусь! Но не думаю, что вам станет легче, если вы убьете безоружного человека!
— Да мне, если честно, плевать! — Бабуа скептически покачал головой. Но пистолет он от живота Сергея отвел.
Ящер, глянув на своего хозяина, развернулся, чтобы контролировать действия незваного гостя. Он положил свою угловатую голову на пол, внимательно следя за чужаком.
— Ну, давай поговорим, — усмехнулся Бабуа, убирая пистолет в кобуру…
…— Вот так и живем! — улыбнулся Сергей, ставя на стол очередную пустую стопку.
Сейчас они с Бабуа сидели за одним столом, глотая выпивку. Страшный Михо пристроился между людьми, и с аппетитом поглядывал на стол со скудной закуской. Бабуа иногда гладил его по голове, иногда угощал верного друга кусочком. Михо проглатывал и молча клянчил еще.
Айрат боялся этого зверя до дрожи. Похоже, это и был один из тех загадочных огневиков, с которыми самодовольный завсегдатай княжеской постели встречался в пустыне. Как Бабуа приручил одного из этих, свирепых по рассказам, зверей, — одному Богу известно. Впрочем, Бабуа и сам чувствовал себя в пустыне как дома. Так о нем рассказывали. Говорили, что его боится не только Айрат, но и сама Княгиня. Говорили, что он во время своего очередного похода в пустыню продал душу дьяволу, и теперь смерть обходит его стороной. Говорили, что он умеет колдовать, останавливать и вызывать песчаные бури. Говорили, что в старые времена он был на «ты» с самим Шеварднадзе. И, наконец, поговаривали, что он, Бабуа, единственный, кто добирался до разрушенной бывшей столицы. И даже смог вернуться оттуда с богатой добычей. Настоящего же имени Бабуа не знал никто.
Айрат, убежав от Бабуа долой, переводил дух возле крыльца. Он тихо охренел, когда из здания выскочил живой и здоровый Сергей, буквально выхватил у него из рук сумку с едой и с криком: «Я скоро!» убежал обратно.
И вот теперь Сергей сидел за одним столом с живой легендой. Бабуа согласился рассказать о своем путешествии в Тбилиси, но при одном условии, — что Сергей прежде расскажет об их жизни в Союзе, о порядках, о власти. И расскажет подробно. Сергею с одной стороны не хотелось раскрывать все карты перед чужаком, а с другой стороны с него ведь подписку о разглашении никто не брал. И Сергей рассказывал. Правда, все больше сбивался на свою жизнь, на свой быт, на жизнь детей. Бабуа слушал, широко раскрыв глаза:
— Будто про довоенную жизнь рассказываешь, — тихо сказал он. — Всюду кровь, смерть. Люди человеческий облик потеряли. А ты — семейные проблемы, дети! Неужели у вас там других дел нет?
— Да всякого хватает, — пожал плечами Сергей. — Вот, подождите…
Он дрожащими от хмеля руками вытащил из внутреннего кармана старую полинялую фотографию. На нем была запечатлена вся его семья, — и он, и жена, и детишки, совсем еще малыши.
— Вот они, мои орлята! Снимок был сделан, наверное, на последний в мире фотоаппарат. Уже потом, после конца света.
Бабуа осторожно взял фотографию, посмотрел. Морщины на его лбу разглаживались. Он прикрыл глаза, будто что-то вспоминал. Потом вернул Сергею снимок:
— Дети, — это хорошо. Это единственное, ради чего жить стоит. Ради чего богатство копить… Ведь на тот свет с собой не возьмешь… Знаешь, почему такая беда случилась в мире? Потому что никто не подумал о детях, о том, как взглянуть потом в глаза своим потомкам. И здесь, в этом ….ном селении то же самое. Если бы все думали о детях, если бы любили их еще во чреве, разве же позволили они, чтобы над ними взяли власть тупые бедельники вроде этого Айрата? Вроде этой шалавы раскрашенной.
— Да им до детей… — махнул рукой Сергей.
— Поэтому этот город скоро погибнет, — пророчески сказал Бабуа.
— А у вас дети есть? — задал глупый вопрос Сергей.
Бабуа вдруг с силой сжал виски. Замолчал. Прилегший было Михо насторожился, с недоумением глядя на своего хозяина.
— Никогда больше не спрашивай об этом, парень! Если тебе дорога жизнь!
— Простите, я все понял…
— Так вот…Когда мы умираем, — мы не уходим насовсем. Наши тени продолжают жть еще долго. И, чем дольше помнят человека, тем слаще парить его тени над землей. Все они ждут Суда Божия, чтобы вновь обрести плоть и вернуться на землю в новом облике. Но если человека забывают, или если память о нем остается плохая, его тень рассыпается. Так выпьем же за то, чтобы через сотни лет все люди, что жили на Земле с нами, вновь ступили на эту землю и улыбнулись молодому ласковому солнцу. Мы помним их всех. Все шесть миллиардов…
Они молча выпили дрянную, вонючую сивуху. И тут Бабуа пригвоздил Сергея к табуретке неожиданным вопросом:
— А ведь ты русский, верно?
Сергей оторопел. До сих пор он не одному живому человеку не говорил, кто он и откуда.
— С чего вы взяли?
— Меня не обманешь, — сказал Бабуа. — Я в молодости исколесил весь Советский Союз, бывал даже за границей. Когда-то мы с друзьями приезжали в Москву, и так гуляли! Мы снимали целый ресторан, ресторан «Прага» на Калининском проспекте, снимали на три дня! И гуляли так, что луна на небе плясала! А теперь… По прищуру глаз при определенных словах, по легкому акценту в произношении, по многим признакам можно определить откуда человек родом. Я даже могу сказать, что ты — москвич. Так?
— Так, — кивнул Сергей.
— Когда все это случилось, — продолжал Бабуа, — мне хотелось стрелять всех русских, которых я встречу. Но те, кого я встречал, сами были несчастны и доживали последние дни. И у меня не поднималась на них рука. Интересно, как ты живешь там с американцами?
— Всякое бывает…
Выпили еще… Сергею вдруг стало стыдно, что он сидит здесь, выпивает, закусывает, а Тенгиз стоит там у крыльца, как бродяга. Так товарищи не поступают. Ну, ничего, он здесь не просто сидит, а ведет деловые переговоры. Кстати, надо выруливать ближе к теме.
Но Бабуа, будто угадав его мысли, сам перевел разговор в нужную для Сергея канву:
— Так, ладно… Теперь, тебя интересует путь в Тбилиси?
— Да, — ответил Сергей. — По дороге вокруг Сагурамского заповедника.
— Только говорю сразу, — в сам город я не входил, — предупредил Бабуа. — Но подбирался достаточно близко. То, что осталось от города лежало там, в долине. Это зрелище не для слабонервных, я тебе скажу.
— На что это похоже? — не выдержал Сергей.
— Представь себе море, в который упал обломок скалы, — начал говорить Бабуа. — Волны, которые разбегаются во все стороны, выплескиваются на берег. Одна волна за одной. А теперь представь, что волны — это оплавленные дома, пенные брызги — это человеческая кровь, а морской песок — это прах сгоревших людей. А потом представь, что все это застыло в камне. Вот что это такое. Хотя, вряд ли это представишь… Надо стоять над городом. Слышать шепот песка, гонимого ветром и угадывать в нем последние вскрики умирающих… Крик младенцев в детских кроватках, чьи маленькие тела уже обьяло пламя. Вот что это такое.
На Сергея в первый раз напала такая тоска, что жить не хотелось. Теперь он по-настоящему понял, что предстоит увидеть ему, да и другим членам экспедиции ТАМ. Фрагмент ада, застывший в камне… Самая ужасная картина из всех, что когда-либо видел человек. И еще…Сергей почувствовал грызущее чувство невообразимой вины за это невообразимое преступление, в котором участвовал его народ. Пусть не он ударил первым, пусть только ответил.
— Не стоит вам туда ехать, — вдруг сказал Бабуа, почесывая голову верного звероящера. — Ничего хорошего вы там не найдете. Только голоса смерти. И эти голоса еще долго будут преследовать вас.
— Вы ходили туда по этой дороге? — Сергей достал набросанную от руки схему на сморщенном желтом листке.
Бабуа взглянул на схему, усмехнувшись:
— Грубо нарисовано, но в целом верно. Да, по этому серпантину, что извивается между горных круч, словно змея. Там кое-где еще попадаются обломки автомобилей с останками тех, кто не смог вырваться из лап смерти. И там царство огневиков.
— Как же вы прошли через это царство?
— Во-первых, огневики, — ночные звери, и выходят на охоту только в темное время, или в сумерки. Хотя отлично чувствуют себя днем. Во-вторых, я знаю некоторые секреты, которые позволили мне на время стать для них своим. Раскрывать секрет не буду, он умрет вместе со мной. В третьих, у меня хорошие отношения с Пустыней и с Горами, — Бабуа произнес эти слова, как имена собственные. — Это только кажется, что они не имеют души. И это неверно. Там живут души погибших. И с ними тоже можно разговаривать. И договариваться. Я просто попросил их пропустить меня.
Такие речи натолкнули Сергея на мысль, что старик действительно немного спятил. А кто бы не спятил после такого? Впрочем, на умалишенного старый странник не походил. Просто он существовал в своей системе координат, которая казалась ему более правильной и более прочной.
— А по этой дороге смогут пройти танки? — спросил Сергей, еще раз взглянув на карту.
— Танки могут пройти по любой дороге, — сказал Бабуа. — Как ни странно, землетрясения эту дорогу затронули мало. Пройти можно.
— А что вы видели в Тбилиси?
— Я не заходил в сам город. Побоялся.
— Радиации?
— Нет, у меня есть средства защиты. Мой Михо отлично переносит радиацию, она для него как для человека лучи весеннего солнца. Мне не хотелось попадаться на глаза жителям города.
— Кому?! — Сергей даже с места приподнялся.
— Понимаешь в чем дело, — начал говорить Бабуа, будто сомневаясь, стоит ли доверять чужаку страшную тайну. — На окраине города, я обнаружил свежие следы боевых машин. Свежие, понимаешь? А, когда я пережидал ночь в одной из межгорных впадин, над городом я видел зарево. И вспышки. Там есть люди. А, может, и не люди, но кто-то там точно есть.
— Потрясающе, — выдохнул Сергей. — Неужели там кто-то выжил? Но с ними нужно наладить контакт! Может, им нужна помощь?! Может, их надо вывезти оттуда! Надо доложить Крайтону, немедленно!
— Крайтон? — переспросил Бабуа. — Это ваш главарь?!
— Командир, — поправил Сергей.
— Американец?
— Да.
— А кто он по жизни? Чем живет?
— В смысле? — не понял поначалу Сергей. — Военный, спецназовец. Бывший… Хотя, почему бывший? Настоящий. Говорит и по-русски, и по-грузински свободно. Вроде толковый мужик. Мастер своего дела.
— Автоматчик, значит?! — Бабуа о чем-то думал. — Эх, не имел я дел с американцами?! С вашими, русскими, имел, а с американцами, — нет. Слушай, а как ты думаешь… Ладно, несущественно. Вот что, послушай меня, парень. Как тебя зовут?
— Серго… то есть Сергей.
— Послушай меня, Сережа, нечего вам там делать, клянусь прахом предков. Ехали бы вы обратно. Даже мне было страшно, хотя я только взглянул на город. Но я почти физически ощущал стену ужаса и безыходности, исходящие оттуда. Что-то там страшное… Хотя, дело ваше…
…Пока Сергей вел свои переговоры, Тенгиз лениво прохаживался туда-сюда, пиная носком камешки. Молодому грузину было скучно околачиваться возле этого «игорного дома», где люди проигрывали остатки своей души. Охранник в очках, по-прежнему ни говоря ни слова, уселся на камень у ступенек, достал коробочку с жевательным табаком и принялся захаркивать все вокруг смачными плевками.
Из здания как ошпаренный выскочил Айрат. Выражение лица у него было такое, будто его там собирались съесть. Тенгиз уже было собрался бежать на выручку Серго, но вдруг из здания выбежал сам дозиметрист, выхватил у Тенгиза сумку с припасами, сказал: «Ждите, я скоро!», и убежал обратно. Тенгиз ничего не понял. Голодный там этот Бабуа, что ли? Но Серго знает что делает. Он опытнее, старше почти на десять лет. И американцы его уважают. Значит, надо подождать. Только как же тяжко на такой жаре! Вот американцы, собачьи души, не могли ведь свои противогазы выдать, жалеют, видно, разрази их гром! Приходится теперь париться в советской резине!
— Что там случилось? — спросил Тенгиз у Айрата. Тот, испуганно поглядывая на окна, свернул самокрутку и, кашляя, затянулся успокоительным дымом.
— Да идите вы все до самого Тбилиси, и там оставайтесь, чтобы вас смерч забрал! — зло выпалил Айрат, пугливо озираясь на дверь, из которой под гул и пьяный визг выпал один из «игроков». — Баран я, дурак плешивый, кто меня за язык тянул про Бабуа этого, старого психа, говорить, чтоб его собственный огневик сожрал во сне, чтоб он ему яйца отгрыз! Чуть сам жизни не лишился, честное слово.
— Значит, Серго в опасности? И ты его там бросил?
— Твой Серго обладает способностью мгновенно налаживать контакт с идиотами! — ответил Айрат. — У них там, понимаешь, серьезный разговор! Вот я и вышел, чтобы не мешать!
Тенгиз застыл в нерешительности, не зная, что ему делать. А тем временем, солнце потихоньку клонилось к горизонту. С севера подул слабый ветерок. К «дому страстей» подходили все новые и новые любители легких денег. Некоторые подъезжали — на повозках, сделанных из мотоциклетных колясок, в которые были запряжены оборванные люди, — мужчины и женщины. Жирная туша, одетая в почти целый камуфляж, перевалилась на землю и проковыляла ко входу. Тупой взгляд этой горы жира выражал полное презрение ко всему окружающему. Он и на землю-то ступал с большим одолжением.
Тут же к квадратному «прожигателю жизни» с визгом ринулись около десятка молодых девушек, более-менее молодых и более-менее красивых. Жирдяй милостиво ощупал каждую, с охотой заглянул каждой под подол, выбрал троих, хлопнул их по задницам и потащил в казино. Остальные, обиженно выпятив губы, вынуждены были отправиться восвояси. Одна из обернулась к Тенгизу, оглядела его постядерный прикид и прошелестела, шевеля заячьей губой:
— Эй, красавчик! Поразвлечься не желаешь? Недорого!
Тенгизу стало дурно. Он почувствовал, как его выворачивает наизнанку. Едва успев сдернуть противогаз, он сделал шаг в сторону. Девушки-уродки только захохотали, глядя на его мучения.
— Фу, какой грубиян! — Девочки смачно харкнули в сторону Тенгиза и, виляя задами, направились по своим делам.
Тенгиз был перепуган до крайности. Ему казалось, что так начинается действие лучевой болезни. Он дрожащими руками нащупал фляжку с водой, нашел пакет с антирадиационными таблетками, которые выделили американцы. Забросил в рот сразу две таблетки, запил водой. Потом долго переводил дух, вдыхая неотфильтрованный пыльный воздух. Ему было страшно и тоскливо. И это тоже грузины? И это его народ — гордый, свободолюбивый, милосердный, любящий свою?! Ядерная война сожгла города, убила миллионы, изуродовала саму Землю, — но еще больше она изуродовала души людей. Похлеще любой радиации! Господи, Матерь Божья, Слава Тебе, слава всем тем, кто недопустил превращение Хашури в такую же помойную яму! Слава тем людям, картвелам, армянам, американцам, русским, мусульманам, кто строил на окровавленной земле фермы, укрытия, орошал поля, чинил технику, защищал поселения, всем тем, кто учил детей, кто сохранил в человеческих душах понимание того, что такое быть Человеком. Божьим творением, пусть и ошибшимся, оступившимся, опальным. Но это…вокруг… Деградация, моральная и физическая.
А что будет, если этих изуродованных людей привезти в Союз, дать землю, дать оружие? Будут ли они работать на свое и всеобщее благо, захотят ли снова стать людьми? Нет! Для этого нужно усилие воли, а воли у этих несчастных нет. Нет у них и будущего, и они сами об этом знают, и они смирились с этим. Оно им не нужно. Им нужно лишь одно — краткий остаток жизни пожить в свое удовольствие, дав волю своим звериным инстинктам, раз уж все рунуло. Как там сказал Айрат — лет пять прожить королем, подминая всех под себя, а там хоть трава не расти! И, если впустить такого человека в приличный дом, он изломает все, изуродует, сожжет этот дом, лишь бы жить, как и прежде, в привычной грязи, не выходя из наркотического сна, боясь взгянуть в зеркало, не заботясь ни о ком и ни о чем, экономя слезы на себя любимого. Вот она, самая страшная мутация, — равнодушие к своей собственной судьбе, к судьбе воих детей! Вот они мутанты самые настоящие, куда там уродцам из фантастических романов!
Тенгиз с отвращением смотрел на это колышащееся, серо-бурое море двуногих выродков, на костры, возле которых местные заключали сделки, проигрывали и выигрывали вещи, бесновались в идиотских плясках. На Айрата и его помощника, тупых, равнодушных, довольных своими ролями в этом театре вырождения. На ржавые корпуса автомобилей, металлические облезлые карандаши фонарных столбов, на весь этот хаос, торжество разврата и разложения. Господи Иисусе, Матерь Божья, праведная мученица Кетеван, дайте сил и терпения! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!
Тенгиз вдруг увидел, как метрах в пятидесяти, среди нищих, попрошаек и проституток, зажгли четыре костра. Большие костры, куда им в такую жару, замерзли что ли?! Тенгиз натянул противогаз и, не предупреждая Айрата, двинулся к этому месту. Хоть посмотреть что там, одним глазком, а там, глядишь, и Серго выйдет!
Местные жители, как ни странно, утратили к «приезжему» всякий интерес. Он шагал сквозь толпу, перешагивая завалы мусора, все ближе и ближе к кострам. А там, на крыше обгоревшего автобуса, какая-то баба лет тридцати с огромным уродливым наростом на голове, визжала, зазывая толпу:
— Аукцион! Аукцион! Сюда! Все сюда! Поднимите ващи вонючие жопы и бегите все сюда!
Баба азартно визжала, прыгала, выкрикивала двусмысленные шуточки, а потом от избытка чувств даже спустила свои драные рейтузы и помочилась сверху на толпу. Плебс пришел в полный восторг, как будто сюда грузовик бесплатной жратвы приехал. Народ Города Игроков сейчас был похож на африканских аборигенов во время исполнения какого-то дикого ритуала. Сзади бабы на крыше автобуса пятеро оборванцев разгружали какой-то хлам, больше похожий на содержимое мусорной кучи.
— Пластиковая бутылка! — выдернула баба первую попавшуюся вещь. — Смотрите, настоящий пластик! Внимание, на ней еще сохранилась этикетка! Pe… Клянусь собственной п…., что здесь была пепси-кола! А вы, драные вы шакалы, знаете, где делали пепси-колу! В Америке! Здесь еще сохранился воздух свободы! Итак, начальная цена…
Из толпы полышались выкрики, на подъем цены. По сути, это был обмен одной вещи на другую. Люди торговались больше из желания не потеряться на этом импровизированном празднике их убогой жизни, быть всем вместе. Купить здесь хоть что-нибудь, пусть ненужное, было хорошей приметой, позволяло хоть немного повысить свой статус.
В конце концов, пустая бутылка «с запахом свободы» ушла за наполовину полный коробок спичек и бутылку какого-то местного пойла. П
Следом с молотка ушли: запчасть от автомобильного карбюратора, плакат с голой девушкой из какого-то журнала, целая пачка стодолларовых купюр, самодельный лук со стрелами, жидкокристаллический монитор от компьютера, несколько бесполезных теперь мобильных телефонов (их здесь носили на проволоке, как украшения), айфон, пачка женских прокладок (как сказала баба — еще не распечатанных), бутылка чачи (еще довоенной, бутылка нераспечатанная). Толпа бесновалась, требовала еще. Тенгиз стоял один среди этого человеческого стада, чуждый к стенаниям плебеев, совсем забыв про осторожность, про то, что его бы с радостью бы сейчас убили, лишь бы стащить с него эту шикарную химзащиту. А между тем на него уже нацелились несколько молодчиков, которые лишь ждали момента, чтобы всадить ему заточенный кусок арматуры в печень. Они знали, что заезжих богачей охраняют, что их милоство приняла Княгиня, и то, что по слухам за городом стоит целое войско таких же пижонов на гусеничных машинах, с пушками. Поэтому и медлили. Но как же им хотелось овладеть таким богатством!
Тенгиз уже хотел было вернуться к заведению, но выбраться из обьятий толпы оказалось не так-то просто. А бабища на крыше уже вытаскивала из кучи мусора новый предмет:
— Вот! Глядите! Как вам картинка?! Доска с картинкой! Настоящее дерево на растопку костра! Прикиньте, нам раньше лапшу вешали, что она святая! В церквях раньше много таких деревяшек висело! А сейчас где их церкви?! Где их боги?! Сгорели, вместе с Грузией, со всей планетой! Так на… ее хранить?!
Тенгизу опять стало нехорошо. Он протер стекла противогаза, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Баба-торговка потрясала над головой каким-то небольшим квадратным предметом.
На старой закопченной доске Тенгиз разглядел потускневшее изображение Младенца и Пречистой Девы. Бабища с бешенством трясла иконой, орала, вытаращив глаза:
— Этой деревяшкой долго можно топить! — Она перевернула икону, заорала, будто обращаясь к Богоматери, — Что пялишься, тупая тварь?! Что же твой бог не спас нас? Забавно, …, смотреть, как мы ползаем в грязи? Ты такое будущее нам уготовала? — Безумная бабища в припадке ярости харкнула на икону. А десятки чумазых уродов и оборванцев прыгали от восторга, будто каждому из них всобачили солидную дозу стимуляторов.
Глядя на это богохульство, Тенгиз проклинал Крайтона за то, что заставил сдать оружие. Ох, как бы он стрелял бы в эту безумную толпу. Для него, воспитанного трудолюбивой матерью и богобоязненным дедушкой такое поведение было за гранью понимания. Вера для грузина — это больше, чем воздух, больше, чем хлеб. Богородица и Младенец — это воздух, это сама Грузия, это наджда на небесное заступничество. Даже теперь, после конца света, когда не осталось ничего, все равно шли службы в уцелевших храмах, все равно горели свечи перед иконами, хоть прихожан оставалось с каждым днем все меньше и меньше. Но разве не чудо Божье, что небо, затянутое непроницаемыми серыми облаками, очистилось так быстро? А еще Тенгиз помнил рассказы мамы, когда он, еще маленький боялся заснуть в темной холодной комнате, а она приходила к нему, гладила его по голове, рассказывала про Вифлиемскую звезду, про рождение Божественного младенца. Для него мать, погибшая в то страшное утро, и Богородица на иконе слились в один единый образ. А еще она подарила ему эти часы на восемнадцатилетие… Часы, которые до сих пор ходя, которые чинили за десять лет всего три раза…
— Ну что, начинаем торги? Начальная цена — сто евро! — Торговка под хохот толпы помахала бесполезной нынче европейской банкнотой.
— Могу предложить сломанный нож! — захохотал одетый в дерюгу старик с провалившимся носом. — И тушку крысы!
— Две крысы!
— Руль от «Феррари»!
— Часы! Работающие часы! — этот отчаянный крик перекрыл гул сотни безумцев.
Оборванцы с удивлением оборачивались, желая посмотреть на безумца, готового отдать такую цену за простую деревяшку! Тенгиз почувствовал, как вокруг него вдруг расчистилось пространство, как люди отступали от него, как на него устремились десятки глаз, полных зависти, удивления и злобы.
Он стоял среди толпы, без противогаза, вытирая потное, красное лицо, держа в правой руке над головой то последнее, что еще связывало его с той, прошлой беззаботной, солнечной жизнью.
— Ну-ка покажи, — не поверила баба-торговка. Тенгиз бросил ей часы, на глазах у него были слезы. Торговка подхватила сокровище на лету, недоверчиво посмотрела на циферблат. Постучала ногтем по стеклу, приложила часы к уху, покрутила заводную головку.
— Ну, ты богач, парень! — присвистнула она. — Выше уже никто не предложит. Держи свою доску!
Она бросила ему покупку. Тенгиз, утирая слезы, осторожно поднял с земли деревянную пластинку, закопченную, всю в мелких трещинках. Ему вдруг показалось, что ему опять двадцать, он чувствовал себя беспомощным юнцом, покинутым, оставленным.
Неужели Серго был прав? Неужели человек — это скотина, которое надо заставлять быть человеком? Заставлять палкой?! Тогда зачем все это?! Ради чего отстраивать мир заново?!
А голоса вокруг зашипели:
— Дурак, осел большеухий, деньги ему тратить некуда!
— Конечно, они там на западе живут припеваючи, чтоб сгорели они все! Вот и бесятся с жиру!
— А у меня на хлеб ни гроша нет! Вчера последний кусок мяса проиграл!
— Ишь смотрит, чтоб он подох!
— Плачет еще! Сопляк!
Тенгиз, держа в одной руке икону, а в другой — противогаз, медленно побрел обратно, в сторону казино. Он не замечал толчков, ударов локтями, не слышал угроз, проклятий. Он просто брел против течения.
Но дальше его не пропустили. Какой-то однорукий мужик, лысый, с багровыми пятнами на коже, здоровый как кабан, преградил ему дорогу.
— Эй ты! Ты знаешь, кто я такой?! Х… ты прешь, верблюд двугорбый, сын бараний, дороги не видишь?
— Кто ты такой? — переспросил Тенгиз.
— Да! Кто я такой!
— Ты не грузин, — это точно! И все вы — куча навозных жуков в выгребной яме! — Тенгиз чувствовал, как скорбь в сердце его уступает место жгучей ярости. — Будь вы людьми, вы бы до такого не докатились!
— Что?!! — взревел «серьезный мужик». — Думаешь, если ты богат, тебе здесь бояться нечего?! Ты знаешь, что ты мне ботинки испачкал?!
— Да пошел ты! — бросил ему в лицо Тенгиз и собирался пройти мимо. Ему уже было на все плевать. Он был готов к драке.
Так и получилось.
Лысый взмахнул палкой, которую он держал в руке, наотмашь. Тенгиз, уже сделавший шаг в сторону, получил увесистый удар по затылку.
Злость взяла свое. Тенгиз вскинул руку, схватил палку и одним усилием вырвал ее из рук обидчика, а вторым ударом той же палкой поверг обидчика на землю.
Но тут же Тенгиз получил сразу несколько ударов сзади и с боков. Он обернулся, оскалив зубы, как раненный волк, и в этот момент кто-то повис у него на шее. И ударили чем-то твердым по ногам так, что колени подогнулись.
Раздался крик: «Бей богатого урода!» И сразу же человек десять от толпы накинулись на Тенгиза, повалили его на землю, принялись охаживать руками, ногами и твердыми предметами.
Он уже не пытался защититься от бесчисленных ударов, падая на живот. От удара по голове мир поплыл, только слышались крики, визги и пыхтение. Тенгиз упал на живот, укрывая икону, а левой рукой закрывая затылок. Тут же его принялись добивать ногами, топтать. Один карлик с обрубком третьей ноги на животе тут же выхватил из слабеющей руки Тенгиза противогаз и нырнул в толпу. А Тенгиза продолжали бить все, кому не лень. Особенно свирепствовал оскорбленный лысый. Он своей палкой старался ударить по спине, чтобы перебить нахалу позвоночник. Да только народу набежало много, лезли под руки, под ноги, только мешали.
Айрат, глядя на побоище, довольно ухмыльнулся. Сергили хотел было вмешаться, но Айрат остановил его:
— Не надо. Сам туда пошел… Пусть выбьют из него спесь… Подождем пару минут.
От последнего мощного удара в переносицу Тенгиз провалился в темноту. Последнее, что он услышал, — это нечеловеческий, яростный рев. И запах серы…
…Айрат уже собирался было утихомирить толпу. А то вдруг прибьют придурка, потом разбирайся с проклятыми америкосами! Лениво он поднялся с камня, … и тут же сел обратно, судорожно затеребил старую изоленту на рукоятке автомата.
Из двери, постукивая кривыми пятнадцатисантиметровыми когтями по деревянному настилу, вышел его ночной кошмар — звероящер Михо, любимец Бабуа. Увидев Айрата, Михо приветливо оскалил зубы, издал звук, похожий на клекот орла. Люди, пьяные и трезвые, шарахались от него в разные стороны, без разговора отходили в сторону, — лишь бы не стоять на дороге у хищника. А следом показался довольный Бабуа со стаканом в руке, и Сергей, без противогаза и защитных перчаток, душа нараспашку.
Михо заинтересовался состоянием Айрата. Подошел к нему, понюхал воздух, подошел к нему поближе. Чихнул. От ящера пахло свежей кровью и серой.
— Сгинь, дьявол! — прошептал Айрат, чувствуя, как в горле у него становится сухо.
— Михо! — повелительно крикнул Бабуа. — Не ешь его, отравишься нах…!
— А где Тенгиз? — спросил Сергей заплетающимся языком.
Оба «фаворита княгини» только махнули рукой ту сторону, где избивали Тенгиза.
— Какого х..?! — заорал Сергей по-русски. Он стремглав бросился на помощь другу.
Бабуа остановился возле крыльца. Задумчиво смотрел он на то, как Сергей ворвался в гущу подонков, как обхватил одного за пояс и по-борцовски перебросил в сторону.
— Дурак ты, Айрат! — скривился Бабуа. — В голове моего ящера и то мозгов больше, чем у тебя!
Он брезгливо отпихнул какого-то пьянчугу в грязной женской ночной рубашке, показал на толпу и крикнул:
— Огу, Михо! Огу!
Что означало это «огу» Сергей не знал. Его сил, конечно, не хватило справиться с обезумевшей толпой. И его бы затоптали в песок, но тут послышался ужасный рев, от которого желудок начинал плясать вприсядку. Затем визг, чей-то вопль.
Ящер с необычайной быстротой, по-волчьи ринулся прямо на толпу. С разбегу прыгнул он на спину какому-то забулдыге, лязгнул зубами. Брызнула чья-то кровь, забулдыга орал, как будто его только что кастрировали. На спине его багровели длинные полосы. В одно мгновение Михо оказался рядом с Сергеем, в зубах он держал чье-то окровавленное ухо. Глаза зверя сейчас горели, как два уголька, вынутых из костра, горели ярко-красным огнем. Сергей испугался, что ящер и его сейчас оставит без уха.
Драчуны в одно мгновение бросились врасспыную. Второй рев ящера был куда страшнее первого. Из ноздрей чудовища показались струйки серого вонючего дыма. Ящер завертелся волчком, цапнув еще одного оборванца, чтобы не отставал от остальных. И потом Сергей увидел необычное зрелище.
Михо широко раскрыл пасть и из пасти вырвались языки желтого пламени. На спине его в этот момент появилась яркая багровая полоса, от шеи до хвоста. Он сделал широкий вдох, царапая землю когтями, и выдохнул целый сноп огня. В ужасе полетели на песок люди в загоревшейся одежде, хотя находились они метрах в двух от происходящего.
А потом раздались два пистолетных выстрела… Мигом вокруг истерзанного Тенгиза не осталось ни одной живой души. Сергей поднял друга, перевернул его на спину.
Подошел Бабуа. Он пощупал пульс у Тенгиза. Молодой грузин был без сознания. Михо понюхал пострадавшего, даже коснулся его руки своим фиолетовым языком.
— Жив! — сказал Бабуа. Он попробовал приподнять Тенгиза. Увидел валяющуюся на песке икону.
— И ради нее он так рисковал?
Бабуа оглядел тех, кто минуту назад с азартом избивать Тенгиза. Сказал негромко, но услышали его все:
— Если еще хоть кто-нибудь тронет этих молодых людей пальцем, будет иметь дело со мной! И с ним! — указал он на своего четвероногого друга.
— Нужен транспорт! — выпалил Сергей. Его сейчас грызла совесть, за то, что он оставил Тенгиза. — Тенгиз, хоть слово скажи!
Он обернулся к Айрату:
— А ты куда смотрел, сволочь?! Тебя нас охранять приставили?
— Что ты сказал, русская мразь?! — заорал в ответ Айрат. — Если бы я знал, что ты русский, придушил бы тебя, как только увидел! Я вам не сторож, понятно?! Надоело! Если твой дружок полез куда-то в толпу выяснять отношения, я за него по роже получать не намерен!
— Хочешь меня придушить?! Ну, пойдем, отойдем за сарайчик!
— Ты такой храбрый потому, что за тобой стоит целая армия! — зло ответил Айрат. — Когда за тобой танки и броневики, легко быть храбрым! Только как американцы терпят тебя, если твои сраные соотечественники разнесли в куски их страну?! Может, они такие же американцы, как и ты — грузин?!
Сергей ничего не ответил. Он только махнул рукой и продолжил заниматься Тенгизом.
Айрат яростно раздувал ноздри и проклинал всех русских, американцев и весь белый свет.
Из толпы наняли каких-то оборванцев за несколько патронов. Тенгиза вшестером на какой-то деревяшке донесли через кордоны в отведенные им апартаменты. К этому моменту вернулся Гарро со своими людьми.
— Что произошло? — нахмурился американский сержант, глядя, как в дом вносят бесчувственного Тенгиза.
Сергей вкратце рассказал американцу о том, что произошло в городе. Сержант выслушал, нахмурился еще больше, поглядел на Сергея осуждающе.
— Damn! А что я вам говорил о дисципине? Один сувениров набрал, второй бухает со всякими бродягами! Как думаешь, что об этом скажет Крайтон?
— Да подождите вы, сержант! Я же проводника нам нашел! До Тбилиси! Хотя за Тенгиза удавиться хочется!
— Тебя просили найти проводника?!
— Нет…
— Ну так заруби на носу, Сердж, хоть ты и смелый парень, хоть ты мне и по душе, но я доложу обо всем капитану! И пусть он с тебя сто шкур спустит! Если есть приказ, то ты выполняешь этот приказ! И никакой самодеятельности больше! Никаких вольных художеств! Ты меня понял, dullard?!
— Да, — выдохнул Сергей.
— Не понял, рядовой?! — взревел Гарро.
— Так точно, сэр!
— Вот так вот! Ну что вы на него уставились? — накинулся Гарро на Гермогена и его помощников. — Химзащиту с него к чертовой матери! Аптечку! Так, где охранники, которых выделила нам эта стерва?! Я сейчас же обо всем доложу Крайтону! Этого парня нужно эвакуировать в лагерь!
Раздался стук в дверь. В небольшое помещение заглянул Бабуа. Верного ящера с ним почему-то не было.
— Ну как он, Серго?
— Ты кто еще?! — с угрозой зашипел на него Гарро.
— Не кипятись, начальник, — поднял ладони кверху Бабуа. — Мне с тобой поговорить надо. Это в ваших же интересах. И в моих тоже!
Бабуа прошел в комнату, присел около Тенгиза. До сих пор молодой тбилисец был в забытьи, только тихо стонал. Бабуа приложил руку ко лбу, забормотал что-то на менгрельском диалекте. Его пальцы, украшенные блатными наколками в виде перстней, забарабанили по лбу пострадавшего.
И вдруг Тенгиз застонал, прогнулся на своем ложе, вновь затих. Его глаза открылись, он зашевелил губами. Из глаз брызнули слезы…
— Пришел в себя! — вскрикнул Гермоген. — Тенгиз, дорогой, как я рад! Где болит, а? Ты мне скажи, где болит, мы тебя враз вылечим!
— Княгиня вас не хочет отпускать, — вдруг сказал Бабуа. — Айрат, эта трусливая крыса, сейчас у нее. Наверняка наплел про вас с три короба. Будьте готовы ко всему.
— А ты что, фирма «Добрые услуги»?! — Гарро был зол, как дьявол. — С чего вдруг такая забота?
— Предположим, я хочу заработать с вашей помощью, — Бабуа, улыбаясь, хлопнул Гарро по плечу. — Я могу проводить вас до Тбилиси, помогу вам избежать тех ловушек, которые встретятся на вашем пути. Когда вы будете возвращаться, вы высадите меня поближе к городу Игроков. А в Тбилиси я прихвачу некоторые вещички, за которые здесь на базаре торговцы заплатят тройную цену. Я в одиночку ходил к столице, но очень быстро бежал оттуда. Много могу рассказать…
— А почему я должен тебе верить? — спросил Гарро, вставляя в ухо радионаушник.
— А почему бы и не поверить? — Бабуа был сама любезность. — Я помогу вам выбраться отсюда.
— Похоже, ты нам только зубы заговариваешь?
— А ты проверь! Пристрелить ты меня всегда успеешь!
— О-кей! Ты мне все сейчас расскажешь про Тбилиси!
— Не вопрос! Только расскажу я не все, иначе какой будет интерес меня с собой брать!
— "Blue-1", Blue-1", this BG-2! Black Eagle, I repeat, black eagle! Orange threat! — передал Гарро в микрофон. — Сердж, Артеми, Амирани! Быстро раненого в броневик! Через десять минут вы в лагере!
— А вот и гости! — известил Бабуа, снимая с плеча автомат.
Дверь распахнулась, гости пожаловали в дом. С ними был Айрат и еще пятеро вооруженных бандитов. И с ними, — Княгиня, собственной персоной. Бойцы зашли в дом, держда перед собой винтовки и автоматы. Лязгнули затворы.
— Что происходит? — прямо с порога спросила владычица, оглядев путешественников.
— Ничего хорошего, — буркнул Гарро. — Извините, но одному из наших парней стало плохо. Его мы сейчас отправляем к нашим.
— Нет, — коротко ответила Княгиня. — Никто никуда не пойдет. Все остаются здесь.
— Нашему парню плохо, мэм…
— Мне плевать, — бесстрастно сказала Княгиня. — Я приказываю, — вы остаетесь здесь.
— Но, мэм! Договор…
— Я сказала, остаетесь!!! — вскрикнула царственная стерва, сжав кулаки. — Стул мне!
Один из бандитов послушно поставил перед своей хозяйкой раскладной дачный стульчик. Поклонился, отошел в сторону. Остальные головорезы встали у противоположной стены, держа на прицеле Гарро и его товарищей. Один остался у двери.
— Я пересмотрела договор, — сообщила Княгиня. — Изменила свое решение. Так вот, вы оставляете мне свой броневик и вот этого рыжего. — Она указала на Сергея. — Еще вот список тех вещей, которые вы мне привезете. Прежде всего, противотанковые гранатометы. А пока вы, — заложники. Вы, сержант, можете отбыть к своим и передать мои требования. Каждые пятнадцать минут мы будем убивать по одному заложнику.
— Это мои парни, и я их не брошу! — заявил Гарро.
— Даже этот русский?
— Все!
— Как трогательно! — издевательски захлопала в ладоши Княгиня. — Вы знаете, сержант, мне всегда доставляло удовольствие унижать вас, мужчин! Вы вертите женщинами всю свою жизнь, а на самом деле это они вами вертят как хотят. И так приятно смотреть, как самец, сильный, смелый, успешный, бьется от бессилия и боли, когда молодая и красивая девушка держит его за яйца и легонько сдавливает их. Вот где ваша сила! У меня в кулаке!
— Княгиня, ты сейчас неправа! — подал голос Бабуа. — Ох, как ты неправа!
— Тебя, старик, никто не спрашивал! — процедила Княгиня, достав длинный мундштук для дамских сигарет. — Кстати, почему ты до сих пор не преклонил колено перед своей госпожой? Ладно, я пока прощаю этих дикарей, но тебе должно быть стыдно. На колени! И брось автомат!
Бабуа опустил автомат. Но остался стоять, как стоял.
— На колени, старый осел! — прошипела Княгиня.
— Да пошла ты на …., шлюха из тбилисского борделя! — презрительно сплюнул Бабуа. — Я таких как ты десятками в свое время на … вертел! За людей вас не считал!
— Убейте его! — приказала Княгиня.
— Ага! — улыбнулся Бабуа. — И кто тебе будет шмотки притаскивать из пустыни?! Кто будет ходить туда, куда не один твой странник не полезет?!
— А мне все равно! Айрат, убей его!
— Хорошо, убей меня, но отпусти этого мальчишку! — попросил Бабуа, указав на стонущего Тенгиза. — Тебе-то он что сделал?!
— Просто он мужчина! — усмехнулась Княгиня, поправляя свои шикарные волосы. — И он в моей власти.
— Белая бумага, — вдруг произнес Гарро. — White paper.
— Что ты там лопочешь, сержант?! Айрат, убей его, я сказала. Или мне послать за Сергили?
Айрат, нерешительно, поднял автомат, прицелился в Бабуа.
— Ну все, старик, — усмехнулся он. — Кончились твои подвиги!
— Ничего похожего, — ответил Бабуа. — Вот это знаешь, что такое? — Он достал из кармана небольшую стеклянную трубочку. — Так вот, здесь вирус бубонной чумы. Пристрелишь меня — я ломаю ее, и вы все с небольшим промежутком времени подыхаете. Смекаешь своей тупой башкой?
— Блефуешь, Бабуа, — На висках Айрата показались капли пота.
— Конечно, блефую! А ты попробуй!
Айрат заколебался. Он защелкал пердохранителем, мешкая. Потом сказал:
— Княгиня, он…
Внезапно земля содрогнулась от страшного взрыва. Стекло в единственном окне выбило взрывной волной. Второй взрыв был гораздо ближе. Были видны блики пламени в оконном проеме, слышны крики раненых. Затем последовал третий взрыв, четвертый…
Американские танки начали обстрел города. Снаряды рвались ближе к внутреннему кругу, ближе к богатеньким мира сего. Бедных уничтожать нет смысла, вон их сколько здесь мрет каждый день! После первого же взрыва в городе поднялась паника.
Второй снаряд взорвался на блок-посту, где принимали товары у фермеров. Там уже валялось четыре трупа, в том числе и лысая охранница, любившая ослеплять непокорных. Несколько домов загорелось.
Третий и четвертый снаряд взорвались рядом с покоями Княгини. Если бы она находилась в своей постели, ей бы настал конец…
…И тут в руках Гарро появился пистолет.
— Что за дьявол! Откуда оружие?! — только и успел крикнуть кто-то.
Грохнули три выстрела. Сергей ничего и понять не успел. Трое бойцов Княгини дежали на полу с дырками в головах. Еще один, в дверях, схватился уже за спусковой крючок, но пистолет в руке Бабуа мгновенно успокоил его.
Айрат в замешательстве держал свой автомат перед собой. Он остался один, и его смелость, как ветром сдуло.
— Ну что, Айрат? — сказал Бабуа. — Так чьим подвигам конец? Если не хочешь умереть прямо сейчас, отдай мне автомат!
— Нет!
— Отдай автомат, Айрат! Жить будешь…пока. Обещаю!
Айрат, так и не найдя в себе смелости, выпустил автомат из рук. Бабуа подошел к нему, глядя в глаза, просипел ему чуть слышно:
— Неделю еще протянешь. Но вряд ли больше!
Айрат стоял, как вкопаный. Вероятно, слова старого странника произвели на него какое-то страшное впечатление. Боялись в этом городе Бабуа, ох, боялись! Фаворит княгини задрожал, завыл, как шакал, и вдруг выхватил нож, бросился на старика.
Это была его фатальная ошибка. Бабуа перехватил его руку с ножом, вывернул ее, ударил его автоматом, как дубиной. Айрат отлетел к стене. Бабуа вскинул автомат, и без малейшей жалости прострелил ему голову.
— А мог ведь еще недельку покоптить воздух! Как дерьмо жил, как дерьмо и подох! — Бабуа плюнул на мертвое тело Айрата. Потом повернулся к Княгине. Та не могла поверить в происходящее.
— Ты… как ты смел? — только и смогла произнести она. Вдруг она с визгом вскочила с кресла и бросилась к двери. Но Бабуа схватил ее за руку и отшвырнул к стене, у которой уже натекло порядочно крови.
— Начальник, ты можешь передать, чтобы твои пушкари прекратили город обстреливать? — обратился старик к Гарро. — Здесь и так все ясно. А мне здесь еще жить!
Гарро прильнул к передатчику, заговорил по-английски. Бабуа же подошел к лежащей на полу, ошарашенной Княгине. Она с ужасом разглядывала свою ладонь, всю в крови. Без церемоний странник взял ее за подбородок, поднял с пола и вдруг со всей силы ударил прикладом автомата в челюсть. Ударил так, что зубы на пол посыпались. Княгиня, вскрикнув, как мячик отлетела к другой стене, споткнувшись о лежащего Тенгиза. Упав, она сжалась в комочек, рыдая от боли и обиды.
— Сколько стоил час с тобой до войны? Отвечай, тварь! Убью!
— Сто пятьдесят долларов! — прохлюпала раскоронованная Княгиня.
— А ночь, стало быть, полторы тысячи?! Дорого! Слишком дорого! Вот твое место, запомни! — строго сказал Бабуа. — Помни об этом. Помни о том, кем ты была до Войны, овца!
— Может, хватит уже?! — сказал Сергей.
— Помолчи, Серго, ты человек молодой еще, добрый. Есть вещи, которые прощать нельзя. И справедливо было бы ее пристрелить. Нет, лучше удавить! Пожалуй, так и сделаю.
— Нет, не на-а-до! — прохлюпала Княгиня.
— Почему нет? Как ты любила говорить? «Им не повезло!» Так вот, на этот раз не повезло тебе!
— Не трогай ее!
В дом вбежал Сергили. Он огляделся, увидел кровь, трупы. Подбежал к Княгине, обнял ее, прижал к себе.
— Не трогай ее, Бабуа! Прошу тебя, как отца! Хочешь, на коленях просить буду!
— Сергили! — прохлюпала Княгиня. — Спаси меня, пожалуйста! Я уже простила тебя, только спаси меня!
— Я твой дом труба шатал! — скривился Бабуа. — Сергили, и тебе это надо?!
— Надо! Пожалуйста, не трогай ее!..
…Когда Тенгиз очнулся, он увидел вокруг белые стены, шкафчики с медикаментами, спину в светло-зеленом халате, одетом поверх американской военной формы пустынного цвета. Он чувствовал, что это помещение куда-то едет. Собирая в кучку события последних часов, он пытался представить, где он находится, и что с ним будет дальше.
Белый халат обернулся. Тенгиз узнал младшего офицера медицинской службы Терриса Гранта. Низкорослый человечек с залысиной и красными полосками на месте бровей оглядел пациента и улыбнулся:
— С возвращением на этот свет!
Тенгиз поморщился. У штатного врача экспедиции был плоский юмор, от которого приходили в ужас сами американцы. Он попробовал пошевелить рукой, ногой. Вроде, все на мете. Болит, правда, но уже куда меньше. Нос вот болел, это да, дотронуться больно!
— Что со мной, доктор?
— После сеанса массажа, которому вы подверглись в той вонючей деревне, я вколол вам лошадиную дозу наркотика и занялся вашими костями. Все в порядке, за исключением сломанного носа. Все остальное заживет в течение недели. К тому же вы подхватили дозу. Несмертельно, конечно, но если вы и впредь будете лазать по зараженным местам без защиты, я успею только на ваши похороны. И это будет не самая лучшая смерть, поверьте мне.
— Спасибо, док. А когда я смогу встать на ноги?
Грант подал ему небольшую пробирку:
— После того, как проявите чудеса ловкости и сможете помочиться в эту пробирку лежа. Я посмотрю, что у вас там водится и, через сутки, будете снова прыгать по этой проклятой пустыне.
— Как? Лежа?
— Да, вставать вам пока рано. Крайтон интересовался вами. Спрашивал, когда вы вернетесь в строй.
— Сердился?
— Не то слово. Сказал, что расстреляет вас перед строем, но прежде вас надо вылечить. Ладно, расслабьтесь. Это шутка.
Грант деликатно оставил пациента одного, чтобы он смог проявить чудеса ловкости и перебрался в лабораторию, два на три метра.
Спустя час в медблоке раздался звонок. Американский медик впустил посетителей. Из переходного отсека раздался его недовольный трескучий голос:
— Так, какого дьявола? К раненому? О-кей, но не дай Господь вам занести хоть одну пылинку! Устрою каждому из вас персональную трепанацию черепа без наркоза!
Раздался шум фильтров и пылеуловителей. Спустя десять минут в медицинский блок зашли Сергей и Бабуа.
— Тенгиз, ну ты как, братуха?! — Сергей виновато смотрел в пол.
— Серго, я очень рад тебя видеть! — улыбнулся Тенгиз. — Ты даже не представляешь как!
— Ты прости меня пожалуйста! Я поступил, как последняя сволочь!
— Почему ты его с собой не позвал? — недоумевал Бабуа. — Я-то думал, ты один! Нехорошо, Серго, совсем нехорошо!
— Ничего. Я сам виноват. Не надо было вмешиваться никуда! — прошептал Тенгиз. — Надо было тебя ждать у крыльца, а я полез разбираться. Плохо мне, Серго. — Из глаз Тенгиза потекла слеза.
— Да ладно, Тенгиз, всякое бывает! Ну что нам, морду что ли не били?! И мы били, и нас били! Были бы кости, а мясо нарастет! Ты из-за часов расстроился? Не стоит, Тенгиз. Я тебе знаешь сколько часов принесу? Сколько хочешь, столько и принесу!
— Эти часы мне мать подарила…на восемнадцатилетие… Мы тогда совсем бедные были, а она деньги копила…Но нельзя было по-другому… Не мог я…
— Не расстраивайся, парень, — сказал Бабуа. — Жизнь ты сохранил. Вот подарок твоей матери. Ты ее сохранил. Дети у тебя есть? Значит, ты его преумножил. И хрен с ними, с часами! Я тебе новые найду, еще лучше, чем Серго! Кстати, я тебе твою покупку принес! Держи!
Бабуа поставил на столик ту самую икону. Тенгиз посмотрел на нее, улыбнулся. И заплакал, как ребенок.
— Тенгиз?! Ты что, парень? — нахмурился Бабуа. — Отходняк у тебя что ли?
Тенгиз трясся, всхлипывал, размазывая слезы по лицу. Сергей наклонился к нему, приобнял, прижал голову Тенгиза к себе, как старший брат успокаивает младшего. Бабуа присел рядом:
— Все, хорош, Тенгиз! Ну, хорош! Хватит! Мужские слезы — это очень плохо. Если сильный человек плакать начинает, слабые от отчаяния со скалы бросаются.
Все трое незаметно перешли на русский язык. Вернувшись из лаборатории, американский военный врач узрел эту душещипательную картину. И тут же все испортил:
— Какого хрена? Что за …?! Ну-ка, проваливайте отсюда!
— Да, хорош тебе, лепила! — успокаивающе поднял ладонь Бабуа. — Не ломай душевного единения.
— Я не понимаю русского языка, — скрестил руки на груди Грант. — Но сейчас парень еще не готов. Через сутки можете забирать его, а сейчас сильные волнения ему противопоказаны. Давайте, до свидания!
— Lepila, ты бы тон сбавил, — угрожающе процедил Бабуа. Уже по-грузински. Гранта это не впечатлило:
— Вот что, мистер, в медблоке моим распоряжениям подчиняется даже капитан Крайтон! И вы подчинитесь тоже. Вы что, не видите, у парня нервный срыв?! И, если я не проведу комплекс мер, завтра он будет в таком же состоянии. У него будут дрожать руки, он будет думать черт знает о чем. Он ведь едет на свою родину, в свой родной город?! И у него в руках будет винтовка. Или он будет за рулем. Понимаете меня?
— Да, сэр. — Сергей встал с места. — Извините, мистер Грант. Уже уходим.
— Скажи пожалуйста, какая забота о людях! — удивился Бабуа. — Как в санатории ВЦСПС! Ладно, уходим уже. Тенгиз, до завтра!
— До завтра, Тенгиз.
Грант строго глядел вслед уходящим. Потом, глядя на Тенгиза, покачал головой и достал из снежно-белого настенного шкафчика стеклянную ампулу.
…Бабуа еще долго ругал американского доктора на всех ведомых ему диалектах. Правда, потом все же признал, что Грант был прав.
— Врачи все одинаковые, если правильно свое дело делают, — сказал он Сергею. — Лепила, он и в Америке лепила!
— Мне почему-то беспокойно за Тенгиза, — сказал Сергей. — Я не помню случая, чтобы он так вот плакал. Ведь не из-за драки же?
— Не из-за драки, — согласился Бабуа. Его голос, и без того глухой, за фильтрами противогаза сделался и вовсе неразборчивым. — Серго, понимаешь, это он еще не плакал. Плакать он начнет, когда приедет в родной город. Там многие плакать будут, как дети. Так что готовьтесь…
Бабуа был хмур. Казалось, он внутренне колебался, корил себя, за то, что связался с чужаками.
Прямо перед ним американские солдаты играли с Михо. Они кидали ему мелкие камешки, а грозный огнедышащий звероящер, забыв про свое достоинство, гонялся за ними, как последний дворовый бобик. Иногда он от избытка чувств клекотал, как горная хищная птица. Его хозяина приняли в эту большую стаю, пахнущую порохом, резиной и железом. Все было хорошо, вокруг были только свои, и Михо с удовольствием развлекался на свой лад.
Было время привала. Экспедиционные машины и танки растянулись длинной вереницей на выщербленной, покрытой трещинами дороге, что протянулась нитью между горных хребтов.
Синее, бесконечно высокое небо, беспощадное солнце. Серый асфальт в черных трещинах, бурые горы без растительности, без единого кустика. Желто-коричневый песок и вездесущая пыль, которую надо постоянно стирать с обзорных стекол. Бурая ржавчина брошенных когда-то автомобилей на шоссе. Ржавчина, пыль и убивающая жара. И не одного признака жизни. Казалось, даже бактерии во всей округе вымерли.
Здесь жизнь умерла десять лет назад. Подтверждением этому был высохший лес на горном склоне, — черные, мертвые голые деревья с обнаженными камнями нависали над дорогой.