Мне почему-то кажется, что энты и тролли состоят в родстве. Может быть в не очень близком. Примерно в таком же, как эльфы с орками. Не удивлюсь, если узнаю, что тролли произошли от энтов. Возможно, Перворождённые, когда будили деревья, что-то напутали, и тролли просто плод их первых неудачных опытов. Очень уж они с энтами схожи, разве что энты не каменеют от солнца. Но энты яркое солнце тоже не очень любят, а среди встречавшихся мне троллей не было ни одного каменного, хотя я видел парочку, гулявшую белым днём. Наверное, кроме солнца надо ещё что-то.

Да и у всех древних рас: орков, энтов, эльфов, троллей, гномов – отношения с солнечным светом, прямо скажем, довольно натянутые. Почему боятся солнца тролли и орки, чистокровные орки, я имею в виду, понятно. Солнце сжигает им кожу и ослепляет глаза. Но Перворождённые тоже почему-то предпочитают сумрак, хотя при солнечном свете могут ходить спокойно. А вот урр-уу-гхай солнце любят, как и люди. Они даже бахвалятся тем, что не боятся солнечного света.

Почему я вспомнил о троллях? Да потому, что существо, стоявшее перед каменным столом, показалось мне троллем. Очень уж взгляд у него был злобный. И зубы, торчавшие из пасти, вызывали неприятные подозрения. Кто-нибудь объяснит, зачем энтам зубы, если они всё равно не едят, а только пьют? Мне кажется, что они не всё рассказывают о себе случайным путешественникам. Впрочем, в то мгновение я не рассуждал о зубах и возможном родстве троллей и энтов. Я, вообще, ни о чём не рассуждал. Я уворачивался. Метался между кувшинами, как врасплох застигнутая котом мышь. Поверьте мне, не очень-то легко уворачиваться, когда Вас ловят огромные семипалые (!) ладони. Особенно, спросонок и с набитым до отказа брюхом. Тем более, когда каждый ловящий Вас пальчик длиной в половину вашего роста. И зачем надо было столько жрать? Для насыщения хватило бы и четверти того, что я влил в себя.

Существо хлопало своими гигантскими ладошками по столу так, что подпрыгивали кувшины, во все стороны летела каменная крошка, и продолжало рычать своё: «Буррарум!» Возможно, кувшины подпрыгивали не только от хлопков, но и от его крика. Стоило мне попасть под удар ладони, и со мной произошло бы то же, что и с мышью, попавшей под кованое конское копыто. Если Вам не случалось этого видеть, то скажу, что от мыши в таком случае остаётся очень немного. И на это немногое очень неприятно смотреть.

Я держался, сколько мог, но в игре кота с мышью выигрывает всегда кот. Особенно, если мышь едва может двигаться от переедания. Энт прихлопнул бы меня без всякого труда, но он, видимо, опасался повредить или опрокинуть свои кувшины, потому мне и удавалось какое-то время прятаться то за одним, то за другим. Каменная крошка, летевшая из-под его ладоней, посекла мне лицо до крови, и я почти ничего не видел да и не слышал из-за оглушающего крика энта, поэтому не сразу понял, что один из кувшинов исчез. Энт, не переставая хлопать по столу одной рукой, второй ловко переставил кувшин в сторону, на самый край стола. Так что я, в очередной раз, метнувшись к тому месту, где он должен был находиться внезапно для себя очутился на совершенно голой поверхности. Сверху на мою голову опускалась ладонь размером в две столешницы письменного стола Мериадока Великолепного, что до сих пор стоит в Бэкланде. В замедлившемся времени я почувствовал себя мухой под мухобойкой. И так же, как муха, я ускользнул от этого удара в последнее мгновение. Чудом. Громадная ладонь врезалась в каменную столешницу в нескольких дюймах от меня. Плотным, выбитым из-под ладони воздухом, меня сбило с ног, и я покатился по столу кубарем. Но тут же вскочил и бросился к краю стола. Я намеревался спрыгнуть и бежать, что есть мочи, бежать к выходу. Однако, моему несколько наивному желанию не суждено было сбыться. Свободный конец цепи, про которую я совсем забыл, остался под ладонью энта. Поэтому мой отчаянный рывок привёл лишь к тому, что вторым концом цепи, оплетавшим мою шею, мне едва не оторвало голову. Остановка была такой неожиданной, что ноги мои выбежали вперед, опережая тело, взлетели в воздух, и я всей спиной впечатался в камень столешницы. Мгновением позже с камнем соприкоснулся и затылок.

Сколько же раз мне попало по голове со времени памятной дружеской попойки на берегу Брендивина? То мне по ней били, то я сам обо что-нибудь ударялся. Хорошо ещё, что у хоббитов крепкие головы.

Когда я пришёл в себя, то обнаружил, что нахожусь в футах пятнадцати над полом. Существо, которое пыталось меня прихлопнуть, держало свободный конец цепи на весу таким образом, чтобы я болтался у него перед глазами. К счастью, петля из цепи была сделана незатягивающейся, но дышать всё равно было трудновато, потому что когда Вы подвешены за шею на такой высоте, петля всё равно давит.

Существо было футов семнадцати ростом и более всего походило на оживший ясень. Вот тогда я и догадался, что это всё же не тролль, а энт, до этого мне как-то не удавалось его подробно рассмотреть. Энт задумчиво смотрел на меня и, казалось, размышлял: то ли раскрутить меня на цепи посильнее да трапнуть о ближайший камень, то ли просто ухватить покрепче за ноги и дёрнуть, и тогда уж, верно, что-нибудь да оторвётся. Или ноги, или голова. Глаза у энта были уже не злобные, а, скорее, удивлённые.

Мне не хотелось ни трапаться, – я, в конце концов, не бельё на стирке, – ни разделяться на части, я себе больше нравлюсь целиком. Ухватившись обеими руками за цепь, я подтянулся, чтобы ослабить нажим петли, вдохнул поглубже и заверещал, что было сил: «Фангорн, Галадриэль, Элберет, Гинтониель, Леголас, Элронд, Гиль Гэлад, Элессар», – и ещё десяток эльфийских слов, которые я читал в Алой книге или слышал от дедушки Сэма. Глаза у энта сделались ещё более удивлёнными, а потом в них мелькнула заинтересованность. Он помедлил слегка и произнёс длинную мелодичную фразу. Мне, последнее время слышавшему, в основном, хрипло лающую речь орков, она показалась настоящей музыкой. Это был явно какой-то вопрос на языке эльфов.

– Не понимаю, Ваша милость, – сказал я и помотал отрицательно головой для пущей убедительности. Насколько можно было помотать в моём висячем положении. – Совсем ничегошеньки не понимаю.

– Не понимаешь, – после некоторого раздумья сказал энт на Всеобщем, – тогда зачем ты произносишь слова Перворождённых, если не понимаешь их смысла?

– Чтобы показать Вашей милости, что я не орк, – ответил я ему. – Вы ж меня за орка принимаете. А я вовсе даже и не орк.

– Откуда ты знаешь, что я о тебе думаю? – немного обиженно произнёс энт, мне показалось, что он даже губы надул. – Я тебе не говорил.

– Как же, Ваша милость, Вы же сами кричали «буррарум». Это же «орки», по-вашему.

– Хм-хм, – энт нахмурился, – ты знаешь речь Древнего леса? Откуда? Ты был здесь раньше? Когда? И у кого ты мог научиться?

Мне всегда казалось, что энты – существа несколько медлительные, а этот задавал вопросы очень быстро. Впрочем, отвечать на вопросы, это лучше, чем быть расплющенным или разорванным ни за что.

– Нет, Ваша милость, я здесь не бывал раньше и языка вашего не знаю. Только некоторые слова, потому что кое-кто из моих родственников здесь был. Правда, давно. Они здесь разговаривали с Фангорном, Древобородом то бишь. Вы, наверное, и есть Древобород?

– Хм-хм, – опять озадаченно похмыкал энт, – Древобород. Нет. Я не Древобород, и тебе лучше не встречаться нынче с Древобородом. Меня на Всеобщем языке прозывают Скородумом, а настоящего своего имени я тебе не скажу. Опасное это дело – говорить первому встречному своё настоящее имя. Пусть даже ты и не орк. Слишком короткое название для этих «буррарум», – энт поморщился. – И кто же ты тогда?

– Я хоббит, к услугам Вашей милости, – вежливо ответил я, разговор наладился, трапанье и разрывание откладывались. – Хоббит, из рода Туков. Дедушка мой, Перегрин Тук, бывал в вашем лесу. Вместе со своим троюродным братом Мериадоком Брендибэком, что из Бэкланда за рекой.

– Постой, постой, – промолвил энт, – не всё сразу, – и задумался чуть ли не на пять минут. Время от времени он что-то бурчал про себя.

Для меня, по-прежнему висящему в воздухе, эти минуты показались пыткой.

– «Хоббиты малые в норках уютных живут», – произнёс вдруг энт. – Я помню. Я и сам встречал хоббитов. Недавно. Когда мы ходили ломать логово этих проклятых буррарум. Изенгард. Тоже двоих. Только имена у них были другие, такие короткие, смешные.

– Пиппин и Мерри, Ваша милость, – произнёс я и подумал про себя: «Ничего себе – недавно». – Их в молодые годы звали Пиппин и Мерри, это и были мой дедушка с Мериадоком Великолепным. Только, Ваша милость, с тех прошло сто лет.

– Сто лет, – энт даже не удивился. – Так я и говорю – недавно. Что для этого леса сто лет. Он стоит со дня творения мира. Он помнит явление Перворождённых. Сто лет. Это – недавно. Да. Я помню тех хоббитов, и эти их смешные имена тоже помню. Ты, значит, им родня. И как же ты попал сюда? Почему на тебе цепь? И почему ты одет, как орк?

– Вы, Ваша милость, поставьте меня на пол, – попросил я, – и я Вам всё в подробностях расскажу. Неудобно мне рассказывать, когда я так болтаюсь. Дышать тяжело, и руки уже устали.

Энт опять задумался, покачал меня немного, словно примериваясь, так что меня даже холодный пот прошиб, и, наконец, сказал: «Ладно, я тебя опущу, только не на пол, а на стол, и цепь буду держать. Вдруг ты меня обманываешь, вдруг ты не хоббит, а всё-таки орк? Нас, энтов, часто обманывают. Вот люди Рохана клялись нам в вечной дружбе, когда хотели, чтобы мы помогли им в войне с „буррарум“, а теперь сами рубят наш лес. Ещё хуже, чем это делали изенгардские орки. Я своими руками сажал Сторожевой лес у Изены. И где он теперь? Там даже пеньков нет. Всё вырвали с корнем и распахали землю. А ведь там были совсем молодые деревья, юные, никто из них не дожил даже до совершеннолетия. Так что я не буду отпускать цепь. Потом отпущу. Если пойму, что ты меня не обманываешь. Понятно?»

– Понятно, Ваша милость, – кивнул я, насколько мне удалось. – Я Вас не обманываю.

И энт поставил меня на стол. Если Вы никогда не висели в петле, то Вам и не понять, какое это блаженство – стоять на собственных ногах. Ноги, правда, подгибались, не знаю уж, от страха или ещё от чего.

– Можно, я присяду, Ваша милость? – спросил я энта. – Ноги меня с перепугу что-то плохо держат.

– Садись, – небрежно разрешил энт и намотнул цепь на кулак, так что она легка натянулась. – Орк ты или не орк, а разговор у нас будет долгий. В нашем лесу так скучно. Редко что-нибудь происходит, а в последнее время и поговорить не с кем. Старые энты всё больше предпочитают стоять себе тихо где-нибудь на берегу ручья или реки и, разве что, пару раз за лето перейдут с места на место. А уж разговаривать и вовсе не желают. Считают, что всё важное уже давно случилось, и говорить не о чем. Некоторые совсем уж охъёрнились. Или как это сказать по-вашему? Хъёрнами становятся под старость… Деревенеют! Я для них слишком быстро говорю и думаю. Даже Древобород нынче не тот. Иногда на него нападает чёрная тоска, и в такое время к нему лучше не подходить, если хочешь остаться в живых. Самое печальное, что это с каждым годом становится всё чаще и всё надольше. Что будет с Древним лесом, если он окончательно сойдёт с ума? – Энт пригорюнился. – А теперь рассказывай. Так ты говоришь, что ты хоббит?

– Да, Ваша милость, – кивнул я и откашлялся. Цепь уже не сдавливала горло и голос перестал хрипеть, – хоббит. Да Вы сами внимательно посмотрите. Раз уж Вы видели моего дедушку, то, наверное, сами сможете отличить хоббита от орка.

– Хм-хм, – хмыканье, похоже, излюбленный звук у энтов, – речь твоя учтива, чего от орка ожидать трудно, и ты, действительно, похож на тех двоих малышей со смешными именами. У них были такие же мохнатые ножки. Только они были поупитанней. Но одет ты как орк, одежда тех двух была не такая.

– Это потому, Ваша милость, что они были одеты, как подобает одеваться хоббитам. Мою же одежду орки отобрали, когда взяли меня в плен, а мне дали эти обноски. Вот потому я так и одет.

– В плен, – энт опять замолчал на несколько минут. Что-то он про себя думал, и, казалось, что от мыслительного напряжения шевелится на лбу похожая на молодую кору кожа. – В плен. Сейчас война?

– Нет, Ваша милость, – ответил я, – никакой войны нет, насколько я знаю. Наш Хоббитон – место, конечно, отдалённое от больших городов, но если бы была большая война, то и у нас бы знали. Войны нет. Я даже не знал, что орки ещё остались в Средиземье. Меня схватили, когда я мирно веселился с друзьями.

– Значит, они хотели обратить тебя в рабство, – сделал вывод энт. – Я слышал, что орки захватывают рабов и заставляют работать их в своих рудниках. Тебя увели в рудники?

– Нет, Ваша милость, в рудниках я не был.

– Тогда почему на тебе цепь? Нынче по лесу часто шатаются всякие… В орочьей одежде и в другой. Люди Рохана пригоняют на опушку людей в таких же цепях, как у тебя, чтобы те рубили деревья. Мы пробовали прогонять их, но люди Рохана стреляют в нас горящими стрелами, а те, что в цепях, рубят нас топорами. Несколько молодых энтов уже погибли так, – энт возбуждённо потёр плечо. – Тебя тоже пригнали рубить деревья?

– Нет-нет! Я не рубил деревьев! Цепь мне одели не роханцы, а орки. Я случайно оказался в лесу и больше всего хочу отсюда выйти. Я хочу домой.

– Случайно? – энт смотрел на меня с подозрением. – И ты не рубил деревья? Но если ты был в плену у орков, то почему ты теперь свободен? И откуда у тебя орочье оружие? Ты меня пытаешься обмануть.

– Ваша милость, – я для убедительности приложил руки к груди: очень уж взгляд у энта стал недоверчивым, – позвольте мне рассказать Вам всё с начала и по порядку. Тогда Вы сами поймёте, что я говорю чистую правду и не обманываю.

– Говори, – слегка смягчился энт, – времени у меня много, а ты никуда не сможешь убежать, пока я держу цепь.

И я стал рассказывать всё с самого начала, от ссоры с отцом. Время от времени энт прерывал меня и говорил что-нибудь вроде: «Ты подробнее, подробнее. Вот кто такая Настурция Шерстолап? Ты о ней подробнее!» Ему очень хотелось знать все подробности. Даже чем отличается брендибэковский бралд от лёгкого брыльского и светлого «Тукборо» он у меня выспросил. Должно быть, в Древнем лесу, и впрямь, изрядно скучно, коль энты так охочи до подробностей в рассказах случайных прохожих. В сущности, эти деревянные великаны чрезвычайно простодушны, и кто-нибудь другой без труда задурил бы Скородуму голову. Но мне не было в том необходимости.

Я как раз подобрался к обстоятельствам своего пленения, когда энт меня остановил.

– Хватит на сегодня, – он зевнул, – уже темнеет. Надо поесть и ложиться спать. Остальное расскажешь завтра.

Он подошёл к столу и приподнял один из кувшинов, тот, что с киселём: «Это ты пил?» Я кивнул: «Я был очень голоден, Ваша милость, и мне не у кого было спросить разрешения».

– Тебе было бы лучше не пить из этого кувшина, – проворчал энт. – Это питьё делает кости крепкими, но ты можешь одеревенеть. Надо было пить из второго, тогда ты бы подрос.

– Из второго я тоже пил, Ваша милость, – сказал я несколько испуганно, одеревенеть мне как-то не хотелось.

– Да? – энт заглянул во второй кувшин. – Пожалуй, ты, действительно, хоббит, твои родственники тоже были не дураки выпить вкусненького. Не беспокойся, если ты пил из обоих, то не одеревенеешь. Но в следующий раз пей поменьше. Это питьё нынче нелегко делать. Магия Перворождённых покидает лес, это чувствуют все наши, даже пищу делать становится всё труднее. Что-то происходит в мире, чего нам не понять и не исправить.

Он напился из обоих кувшинов, и, кряхтя, – сгибаться ему было трудновато, – улёгся на лежанку. Я устроился рядом, на ворохе высушенной травы. Так мы проспали с ним ночь. Бок о бок. Если бы я хотел, то мог бы легко перерезать ему глотку спящему, потому что о валявшемся рядом с лежанкой моём оружии, он даже не подумал, мне надо было только осторожно отмотать цепь с его ладони. Тогда я легко мог бы добраться до своего кугхри. Странно, что такие мысли приходили мне в голову.

Я покинул Скородума через два дня, успев перед тем дважды повторить ему свой рассказ. Энт слушал меня, открыв рот, то и дело требуя «подробностей».

Похоже, он заучивал мои слова наизусть, потому что сам иногда повторял вслух некоторые из них. Особенно его привлекло происшествие в Древлепуще, и он долго расспрашивал, что это за лес, и где он находится, и не видал ли я там энтийских женщин. Я честно рассказал ему всё, что знал, но это, по-моему, оставило его несколько разочарованным.

К исходу первого дня он освободил меня от цепи. Правда, не совсем. Ошейник энт трогать не стал, пояснив, что боится сломать мне шею вместе с цепью. «Мы очень сильные, – сказал он. – Я могу даже не заметить, как ты умрёшь, пусть уж тебе снимают это дома, а я только помогу убрать лишнее, чтобы не мешало». Он взял цепь в руки, и я оглянуться не успел, как под его длинными пальцами цепь жалобно звякнула, и на мне осталась только петля с маленьким, всего в несколько звеньев, хвостиком. Так что повторять свой рассказ второй раз мне пришлось уже не как пленнику, а как гостю.

Энт с удовольствием послушал бы меня и в третий раз, он не замечал течения времени. Да и то сказать, энты живут так долго, что для них несколько дней, как для нас одна минута. Но я взмолился, и он согласился мне помочь выбраться из леса, который так и не сумел мне понравиться. На юг, к степям Рохана и людным местам, Скородум идти отказался. Он потёр плечо и заявил, что встречаться с огненными стрелами и острыми топорами ему не хочется. На севере и на востоке мне нечего было делать. И мы согласились, что он отнесёт меня на запад, к Горам.

Я думал, что, идя вдоль Хмурых гор, заблудиться трудно, и можно будет добраться до торгового тракта, лежащего южнее оконечности гор, а уж там вместе с торговцами дойти до родного Хоббитона. О том, сколько дней займёт этот путь, и что я буду есть в эти дни, я старался не думать, чтобы не пугать себя раньше времени. Если уж я добрался до Древнего леса и остался живым, то сумею дойти живым и до родного дома. Тем более, что энт снабдил меня в дорогу полной баклагой пузырчатого питья, хотя видно было, как ему жаль расставаться с драгоценной влагой. Но он был добр. Не знаю, можно ли сказать это обо всех дереволюдях. Скородуму я благодарен не только за пищу и помощь, но и за то, в особенности, что по сравнению с остальными энтами, он очень любопытен и быстро соображает. Он сам так сказал. Иначе я был бы уже мёртв.

В полдень третьего, после встречи с энтом, дня я шёл на юг по неведомо кем протоптанной тропке. Отмытый от многодневной грязи, в постиранной одежде, слегка пополневший, при оружии и в хорошем настроении. Я шёл домой. А дом остаётся домом, даже если в нём Вас ожидает помолвка с Настурцией Шерстолап, По правде сказать, я надеялся, что она не дождалась моего возвращения и обручилась с кем-нибудь другим. Я бы с радостью ей это простил. Справа от меня поросший травой склон, с редкими деревьями и частыми валунами, уходил вверх, к острым оледенелым вершинам. Слева и ниже, у подошвы гор, расстилалось черно-зелёное море Древнего леса. Скородум не поленился отнести меня подальше от опушки и повыше в горы, чтобы я не наткнулся на случайного хъёрна.

За целый день пути мне не встретилось ничего неожиданного или даже просто примечательного. Я даже стал уставать от окружающего меня однообразия и уже подумывал, не остановиться ли мне на привал, когда увидел птиц. Воронов. Стая их кружилась впереди, несколько выше моего пути, над сгрудившимися в кучу валунами. Птицы то ныряли вниз, к камням, то взлетали с них и кружили над чем-то невидимым среди валунов, распластав мощные чёрные крылья и пронзительно каркая. Сколько раз потом я клял своё любопытство и не мог честно ответить себе, пошёл бы я туда, если бы знал, что мне показывают чёрные падальщики?

Когда я подошёл к валунам поближе, оказалось, что между ними есть маленькая, только-только втиснуться, расщелина. В расщелине кто-то был. Живой. Время от времени над краем ближнего ко мне валуна показывалась суковатая палка и глухо стукала о камень, и тогда вороны, успевшие обсесть расщелину со всех сторон, лениво взлетали и снова принимались неторопливо кружиться в воздухе.

Обойдя крайний валун, я осторожно заглянул за камень и увидел того, кто стучал палкой. Он лежал, привалившись спиной к серому, в потёках птичьего помёта, боку валуна, весь закутанный в буургха так, что торчала одна голова. Покрытое крупными каплями пота лицо, цвета хорошо отбеленного полотна, повернулось ко мне и несколько мгновений смотрело карими невидящими глазами. Потом взгляд приобрёл осмысленность, бледно-серые губы раздвинулись в усталой полуухмылке, обнажив жёлтые зубы, и знакомый голос прохрипел еле слышно: «Привет… Не чаял тебя видеть…»