Должно быть многие скажут, что я наивен и глуп, Что моими мечтами не насытится люд, Но я всё же молю вас, дайте слово сказать, Дурня вряд ли поддержишь, но рискни хоть понять. Мне едва ли дано сдвинуть мир с мёртвой точки, Страшно делать шаги и спотыкаться о кочки, Я сижу на дороге, ожидая прохожих, Бесстрашных и сильных, на меня не похожих. Пристаю я к прохожим, на меня не похожим, Им пою о любви и о добре тоже, За мои наставленья простите, конечно, Я ведь просто мечтаю о счастьи безбрежном. Пусть многие мимо не глянув, проходят, Другие, послушав, оспорят и бросят, Но я верю в людей, и что, чуть дальше пройдя, Они найдут на дороге таких же, как я, И на их песнопенья отзовётся душа.

Я лежу в могиле тесной, Слышу, как рыдает мать, Чем её теперь утешить? Что же ей теперь сказать? Стенки гроба давят тело, Но для духа нет границ, Выйду я взглянуть на небо И послушать песни птиц. Вот ступаю я на землю, Я хочу увидеть свет, Но вокруг всё посерело, Ярких красок больше нет. Не слышны теперь уж звуки Добрых птичьих голосов, Надо мной сгустились тучи — Дар холодных злых ветров. Не раскрасить, не озвучить Мне отныне этот мир, В мыслях дождь, на небе тучи, Почему я всё забыл? Где же был покуда солнце Всё ещё светило мне, Что ж зашторивал оконце, Проводя всю жизнь во тьме? Для меня журчали реки, Для меня цвели цветы, Как же я, глупец, не видел Этой чистой красоты? Скудный духом не осветит Мрак холодной серой мглы, Не снесёт меня уж ветер В тёплый край моей мечты. Подойду, скажу я маме: "Полно слёзы проливать! Подбери, что я оставил, Не посмей всё потерять! Посмотри на это небо И послушай песни птиц! Для меня уж всё истлело, Ты должна всё сохранить!" Но не слышит меня мама, Гранью мы разделены, Боже, пусть поймёт родная Быстротечность красоты! Не посмотрит, а увидит Всё величие небес, Не послушает, услышит Гармоничность пенья птиц! Пусть никто отныне в мире Не пропустит жизнь свою! Видит пусть и осязает, Ощущает, понимает В полной мере красоту!

Рукой гранит холодный гладя, С цветами, в траурном наряде, Стояла женщина одна, На вид сама едва жива. Опустит взгляд, а там внизу Уселся Мишка, весь в снегу. Любимой доченьки игрушка, Сидит, и в лапах два цветочка. С дрожащих губ, едва ли слышен, Сорвался шёпот ветра тише, “Прости ты, милая, меня. Сберечь тебя я не смогла”. Слеза скатилась по щеке, Осела женщина в тоске, И слышит голос за спиной “Не бойся, мама. Я с тобой” И, обернувшись, видит та Пред ней стоит она, она! Блузка белая, юбчонка, То сердцу милая девчонка! Вот мягкий свет развеял скорбь, И вот унялась сердца дробь, И вот в почтительной тиши Слились в объятьях две души. А под гранитом, как и прежде, Всё тот же Мишка при букете, И рядом с ним, забыв тоску, Лежала мама на снегу.

Как трудно новое создать, Как сложно новыми словами Всё те же темы продолжать, Что длятся целыми веками. И хочет каждый привнести Всё новых тем, всё новых слов, Но трудно, трудно же уйти От постоянства и основ. Поэтов много, пруд пруди, И так ли уж они различны? Мне часто мнится, что в груди У них одно на многих сердце. Про правду, ложь, про свет и тьму, Про жизнь и смерть, любовь и злобу, И что понятно одному, То каждому подчас знакомо. И как порой бывает славно, Читая чьи-нибудь стихи Всем сердцем чувствовать, как плавно В одно сольются две души. Нет, не различны мы, а вместе Переживаем всё одно, Пусть кто-то глубже, кто-то меньше, Мне это, право, всё равно. Плохих поэтов не бывает, Коль рифмой ты сшиваешь строки, Одно нас небо укрывает И мы не будем одиноки.

Жизнь-Любовница, Жизнь-Красавица, Ну на кой же чёрт ты мне нравишься? И надменная, и капризная, Сердце мучаешь моё издавна. Как понять твои мне желания, Чем смутить тебя, чем обрадовать? Всем, кто был с тобой, Жизнь лукавая, Не открылась ты, в руки не далась. И мои с тобой отношения, И любовь к тебе, и служение. Ну ответь хоть раз мне улыбкою, Дай воды глоток, пожалей меня. Как Венера ты в мех закуталась, Смотришь сверху вниз, насмехаешься, И у ног твоих сотни верных слуг, Ну за что же ты нам так нравишься?

Рыжий дурак мажет красками холст, Рыжий дурак примитивен и прост, Рыжий дурак наблюдает в окне Поле подсолнухов в жёлтом огне. Рыжий дурак хватает мольберт, Рыжий дурак выбегает на свет, Рыжий дурак пишет пейзаж, На нём углекопы и град Боринаж. Рыжий дурак болен и беден, Рыжий дурак голоден, бледен, Рыжий дурак вот-вот пропадёт, Но живопись воли и сил придаёт. Рыжий дурак, опять непруха, Рыжий дурак отрезал ухо, Рыжий дурак его в кошель И в подарок отнёс проститутке Рашель. Рыжий дурак пишет в день по картине, Рыжий дурак одинок в целом мире, Рыжий дурак от тоски занемог, То был славный безумец Винсент Ван Гог.

На грани реальности и сновидений Кистью играет и красками гений, Видит и слышит, чувствует, дышит, В мир снов унесёт, а после напишет. Вот лебедей отразил он в слонах, Христа он распял на гиперкубах, Время стекает в часах со столов, Никогда мне не хватит для этого слов. Дали, у тебя был шприц с чудесами, Инъекции тело вещей размягчали, Мял ты в руках смыслы, формы и мысли, Те алыми розами в небе повисли. Загадочный гений, вплоть до усов, Живописец из мира таинственных снов, Коль не жалко чудес, ты их нам привози, Жду тебя у ворот на дождливом такси. *** За часом час, за ночью день и снова Я ворошу остывшую золу Тех чувств, что так желал сберечь до гроба, И тех надежд, что канули во тьму. Из дыма обращённых в прах мечтаний Пытаюсь я соткать твои черты, Чтоб улыбнулся образ мне туманный, Как раньше улыбалась мне и ты. Страшусь вздохнуть и тем прогнать навеки Столь сердцем обожаемый мираж. У склепа прошлого вовек не смежит веки Безмолвный, одинокий, верный страж.

А не Вас ли я видел сегодня? И не Вы ли сегодня чуть свет С языком, до пупка отвисшим, За Счастьем бежали вослед? Ах, верно! При Вас был огромный И туго набитый мешок! Я ещё удивился “Как можно В погоню с таким багажом?! У Счастья ведь длинные ноги И мчится оно налегке! Ей-Богу, советую очень, Не таскайте Вы хлам на себе! Нет сомнений, что в Вашем мешочке Слишком много ненужных вещей! Вот зачем же, скажите, Вы прёте Столько пыли от прожитых дней? Нет, ковёр Вы, пожалуй, оставьте, Ведь на нём столь прекрасный узор, Но вот грязь надо вывести срочно, А то не узор, а позор! Теперь уж прощаюсь я с Вами, И скажу напоследок о том, Что перья у птицы лёгки, А Иисус шёл на казнь с тяжеленным крестом.” (Для многих он, кстати, доселе на нём! Беднягу бы снять… Но об этом потом)

Мила мне более всего шероховатость, Будь то колючая щетина на щеках Иль на руках мозолей грубоватость, Что в тяжких заработана трудах. И в гололёд песок на тротуарах, Мне добрая опора при ходьбе, И счастье наше в перпендикулярах, Никак не в параллельности земле. Но впрочем что же, я люблю и гладкость! Она ль не честность в лучших зеркалах? И, право, разве же не в радость Зимою ровный лёд нам на катках? И женихам всегда отдохновенье На нежной коже их младых невест, И в мягкости их губ для них спасенье, Как, впрочем, и поболе скромных мест. К чему я это? А к тому лишь только, Что на бильярдном шаре жить нельзя! К тому, что соскользнуть с него недолго, И слава Богу, что неровная Земля! Немало кто кричит "Несовершенен Тот мир, где мы который век живём!", Но я кричу "Нет! Знайте, совершенен! Непревзойдён в несовершенстве он своём!"

Мчись, душа, во весь опор Через воды рек, озёр, Сквозь леса и сквозь поля, Через годы и века! Не сдержать порывов страсти, Как первейшей в мире власти Над сердцами и умом! Нам повсюду в мире дом, Где и плачут, и поют, Где излечат иль убьют, Где найдём мы тем для песен, Будь хоть грустен, будь хоть весел. И чувствителен поэт, Что тончайший инструмент, Как сыграешь — так споёт, Иль излечит, иль убьёт.

Во мне изжито всё, достойное бумаги, Да было ли когда-нибудь оно? Достойно ли слова мои звучали, И было ли честно моё перо? Быть может, жалкой и бездарной ложью Несчастные листы я осквернил! Быть может, что нарушил волю Божью, Покуда я не ведал, что творил! Коль так, карать меня прошу без промедлений! Навеки опустевшей быть душе! Ни ложных чувств, ни смутных побуждений, Лишь смрадный дух подвала в серой мгле! Но коль живой огонь во мне светился, Коль не были пусты мои слова, Молю, пусть снова он до неба разгорится, Пусть отогреется теплом его душа!