Все сделав, плащ Мазепа свой Постлал; копье о дуб крутой Опер; проверил — хорошо ль Дорогу вынесла пистоль, И есть ли порох под курком, И держит ли зажим тугой Кремень, и прочно ли ножны На поясе закреплены; Тогда лишь этот муж седой Достал из сумки за седлом Свой ужин, скудный и простой; Он предлагает королю И всем, кто возле, снедь свою Достойнее, чем куртизан, [5] Кем праздник в честь монарха дан. И Карл с улыбкою берет Кусок свой бедный — и дает Понять, что он душой сильней И раны, и беды своей. Сказал он: «Всяк из нас явил Немало доблести и сил В боях и в маршах; но умел Дать меньше слов и больше дел Лишь ты, Мазепа! Острый взор С дней Александра до сих пор Столь ладной пары б не сыскал, Чем ты и этот Буцефал. [6] Всех скифов ты затмил, коня Чрез балки и поля гоня». «Будь школа проклята моя, Где обучился ездить я!» «Но почему же, — Карл сказал, Раз ты таким искусным стал?» В ответ Мазепа: «Долог сказ; Ждет путь еще немалый нас, Где, что ни шаг, таится враг, На одного по пять рубак; Коням и нам не страшен плен, Лишь перейдем за Борисфен. [7] А вы устали; всем покой Необходим; как часовой При вас я буду». — «Нет; изволь Поведать нам, — сказал король, Твою историю сполна; Пожалуй, и уснуть она Мне помогла бы, а сейчас Дремотой не сомкнуть мне глаз». «Коль так, я, государь, готов Встряхнуть все семьдесят годов, Что помню. Двадцать лет мне… да… Так, так… был королем тогда Ян Казимир. А я при нем Сызмлада состоял пажом. Монарх он был ученый, — что ж… Но с вами, государь, не схож: Он войн не вел, земель чужих Не брал, чтоб не отбили их; И (если сейма не считать) До неприличья благодать Была при нем. И скорбь он знал: Он муз и женщин обожал, А те порой несносны так, Что о войне вздыхал бедняк, Но гнев стихал, — и новых вдруг Искал он книг, искал подруг. Давал он балы без конца, И вся Варшава у дворца Сходилась — любоваться там На пышный сонм князей и дам. Как польский Соломон воспет Он был; нашелся все ж поэт Без пенсии: он под конец Скропал сатиру, как «не-льстец». Ну, двор! Пирам — утерян счет; Любой придворный рифмоплет; Я сам стишки слагал — пиит! Дав подпись «Горестный Тирсит [8]». Там некий граф был, всех других Древнее родом и знатней, Богаче копей соляных Или серебряных. Своей Гордился знатностью он так, Как будто небу был свояк; Он слыл столь знатен и богат, Что мог претендовать на трон; Так долго устремлял он взгляд На хартии, на блеск палат, Пока все подвиги семьи, В полубезумном забытьи, Не стал считать своими он. С ним не была жена согласна: На тридцать лет его юней, Она томилась ежечасно Под гнетом мужа; страсти в ней Кипели, что ни день, сильней; Надежды… страх… и вот слезою Она простилась с чистотою: Мечта, другая; нежность взгляда Юнцов варшавских, серенада, Истомный танец — все, что надо, Чтоб холоднейшая жена К супругу сделалась нежна, Ему даря прекрасный титул, Что вводит в ангельский капитул; Но странно: очень редко тот, Кто заслужил его, хвастнет.