«Я очень был красив тогда; Теперь за семьдесят года Шагнули, — мне ль бояться слов? Немного мужей и юнцов, Вассалов, рыцарей, — со мной Могли поспорить красотой. Был резв я, молод и силен, Не то, что нынче, — не согбен, Не изморщинен в смене лет, Забот и войн, что стерли след Души моей с лица; меня Признать бы не смогла родня, Со мною встреться и сравни И прошлые, и эти дни. К тому ж не старость избрала Своей страницей гладь чела; Не совладать покуда ей С умом и с бодростью моей, Иначе б в этот поздний час Не мог бы я вести для вас Под черным небом мой рассказ. Но дальше… Тень Терезы — вот: Туда, за куст ореха тот, Как бы сейчас плывет она, Настолько в памяти ясна! И все же нет ни слов, ни сил Ту описать, кого любил! Был взор ее азийских глаз (Кровь турок с польской кровью здесь Дает порой такую смесь) Темнее неба в этот час, Но нежный свет струился в нем, Как лунный блеск в лесу ночном. Широкий, темный, влажный, — он В своих лучах был растворен, Весь — грусть и пламя, точно взор У мучениц, что, на костер Взойдя, на небо так глядят, Как будто смерть благодарят. Лоб ясен был, как летний пруд, Лучом пронизанный до дна, Когда и волны не плеснут, И высь небес отражена. Лицо и рот… Но что болтать? Ее люблю я, как любил! Таких, как я, любовный пыл Не устает всю жизнь терзать, Сквозь боль и злобу — любим мы! И призрак прошлого из тьмы Приходит к нам на склоне лет, И — за Мазепой бродит вслед.