Пьяные то и дело срывали стоп-кран. Ходили по вагонам, ругались в тамбурах. От Домодедова долго не могли отъехать. Поезд дёргался и останавливался, машинист что-то неразборчиво кричал в динамик, с кем-то переговаривался. Потом вроде поехали, но опять встали. Мой сосед второй раз пошёл в тамбур разбираться с несколькими сцепившимися там. Вернулся.

— Ты поп? — спросил меня.

— Нет.

— Дай рублишко.

Я засмеялся:

— А если поп, тогда сколько?

— Тогда? Ну… червонец… Попы обычно богатые…

— Это обычно. А вообще есть разные.

Он удивлённо на меня взглянул:

— Точно. Разные есть.

— А может, я богаче любого попа?

— Ну, этого я знать не могу, — сказал он, — а вот то, что ты из этих, — это видно. И с иностранными гражданами дружишь, как говорится… Ну, ты меня понял…

— Нет.

— Очень плохо, если нет. Придётся тебе объяснить… Вот если рублишко дашь, я тебе скажу такую одну военную тайну, которую ты любому иностранцу (если он, конечно, не дурак, ты понял?) — продашь за миллион долларов, а может, и больше, если не будешь дураком. Ну, дашь?

— На вино?

— На свечку Богу!

— Сначала скажи, потом дам. Может, твоя тайна копейки не стоит.

— Во деловой!

— А ты какой? Богу свечка, а натовской военщине, значит, пойдёт козырь на руки, так? А на что тогда твоя свечка?

Он покрутил головой:

— Ну, ты… Ты меня не понял! Вот ведь… чудак… Это ж самая главная тайна! Самая вот точная… В ней — всё. Ты услышишь когда её — ты будешь, как пузырь, — понял? — молчать!.. Потому что ты увидишь, что это всё — пиздец… Ой, я прошу прощения… Ведь я-то не дурак, я-то вижу, что ты человек настоящий… духовный, как говорится. Я видел таких, не думай… Вот почему я и говорю… Тебе не миллион. Это — тьфу! Нет, ты будешь — как святой, — будешь молчать, правильно я говорю?

— А ты? За рубль?!

Он дёрнулся и даже завыл от нетерпения и досады:

— Да не в рубле дело! Эк, вот гриб сидит! Не хочет понять… А ещё с бородой! Видимость одна!.. Другой бы бежал за мной: «дядя, расскажи, дядя, покажи!..» Вот сейчас выйдем в Белых Столбах, я тебя прямо приведу на то место и ткну тебя лбом, чтоб ты знал…

— Куда это?.. Да я не собираюсь с тобой выходить, мне до Барыбина.

— До Барыбина? Я сам барыбинский, так что ты мне не говори, не надо… А здесь я работал двадцать лет. Дежурным по переезду. Двадцать лет, ты понял?

— Ну и что?

— А то! Ты думаешь, почему мир у нас, а? Уже больше сорока лет! Думаешь, переговоры и всякая там хуета? Да как бы ни воняли, они не могут ничего сделать, не могут войны развязать. Потому что мир заговорён, понял? И запечатан. Вот так… И я знаю, где эта печать!

— Где? В Белых Столбах?

— Да! Да, чтоб ты знал! На переезде, с левой стороны. Там лозунг «МИРУ — МИР» — по бетону… И — никто не знает! Потому что таких тысячи по всей стране. А этот — один. Поди отгадай… А если его взорвать…

— Ты-то как узнал?

— Был случай… Ладно, расскажу… Это давно было. Один человек у меня ночевал в будке. Ну, такой человек, духовный, ты понял? Архинадрап… или как его, я уже забыл…

— Архимандрит?

— Во, ты знаешь. Только он был в обычной одежде. Скрывался. ИПЦ — знаешь такую контору?

— «Истинно-православные», что ли?

— Ну. Они — подпольщики. Вот он ко мне ночью постучался, ты слушай… Я пустил… Он много мне рассказывал… А под утро… Там как раз бетонировали… опалубка из досок… Он вышел — и долго там стоял, молился или что, я не знаю. Потом приходит и говорит: «Ты смотри, это место береги. Здесь, говорит, напишут «Миру — мир» красной краской, и здесь теперь — на твоём переезде — будет тайная печать, никому, говорит, не известная, только тебе одному я говорю, чтобы, не дай Бог, кто эту печать не повредил, а то в тот же час будет всемирная военная катастрофа».

Я рассмеялся как-то вдруг облегчённо.

— Что ты? Не веришь?

— Нет, конечно. Из твоего же рассказа выходит, что это лажа.

— Как так?

— Ну, как тебе объяснить… Ты должен сам это чувствовать. Ведь если есть такая точка — печать, как ты говоришь, да? — она никак, ну, никак не может быть связана с этими словами: «Миру — мир».

— Это почему?

— Ну, почему-почему… Потому что слова — это — Ну как тебе объяснить…

— Э-э, не пизди… Что — это? — Он взглянул в окно и вдруг схватил меня: — Выходим!

— Куда… куда…

— Белые Столбы! выходим! — Он поволок меня в тамбур.

— Куда… иди сам… я дальше…

— Пошли, пошли…

Какая-то мысль мелькнула, и я не стал упираться. Почему?.. так и не понял. Мысль забылась тут же, к моей большой досаде. Мы вышли.

Электричка отъехала. Народ шёл по платформе. Что-то переменилось… Неподвижная твердь под ногами?.. Что-то переменилось… Воздух вечерний, тёплый?.. закат?.. Незаметно, но сразу — что-то окружило нас совсем по-другому… Предстоящее время хождения куда-то и потом ожидания следующего поезда (полчаса? час?)?.. Он замолчал и больше не тянул меня. Может, серьёзно обиделся — или теперь обдумывал, что я успел последнее сказать в вагоне… Мы уже подходили к переезду.

— Слова, говоришь?.. — буркнул он. — А вот мы сейчас проверим, что это за слова… Гадом буду… Валька! — крикнул он в открытую дверь будки — и там тотчас появилась сухая старуха в жёлтой замасленной безрукавке. — Доброго тебе здоровьица, на посту, как говорится. Дай-ка мне лом на пять минут.

— Здорово. Ты как здесь? — сказала она, оглядывая не его, а меня.

— Мимо проезжал. Дай лом.

— Зачем это?

— Бутылку пива открыть с приятелем!

— Ещё чего! — Она глянула на него. — Вот дурень-то…

— Не твоё дело — «чего — почему»! — Он сам полез в будку. — Говорят — нужно!.. Отдадим сейчас…

— Да вы что… куда… — Она, вероятно, думала, что мы будем кого-то убивать (или между собой драться?). Испугалась. Лом, конечно, дала, но сунулась идти за нами. Её задержали какие-то сигналы на пульте — звонки, лампочки…

Мы двинулись вдоль путей и шагов через двадцать остановились. «МИРУ — МИР» был перед нами — красный на побеленном, что ли, бетоне.

Он протянул мне лом, я принял.

— Ну?

— Что — ну?

— Что дальше? — Я смотрел на него.

— Бей! — Он кивнул.

— Ах вот что!.. — Я оглядел лозунг внимательней, но ничего особенного в нём не обнаружил.

— Ну?.. Слова, значит?..

— Что — слова?

— Ты бить — будешь?

— Нет, конечно, — сказал я равнодушно и протянул лом ему назад.

— Нет, ты рубль мне теперь гони, а не лом! — крикнул он с настоящей злобой (даже без торжества, без радости).

Я достал кошелёк. Уже открыл, заглянул туда, ища рублёвку или мелочь, но вдруг…

— Стоп, ну-ка стоп! — сказал я и опять посмотрел на лозунг.

— Что ещё?

— А — Афган?

— Афган?..

— Да. Афган. Это — как, а?

— Афган — это муравьи, — сказал он очень уверенно и просто, — если уж это тебя так волнует…

— Какие муравьи?

— А вот какие… — Он взял у меня лом и ковырнул у нижнего края плиты, — сразу посыпались, побежали, закопошились суетливые точки на откосе. — Видишь? Они там всё небось подточили, скоро крошиться начнёт… Чего им тут надо, гадам этим, я убей не пойму… А говорят, есть порода, которая питается прямо бетоном. Ты слышал?.. По телевизору, что ли, передавали про них…

— Нет, ничего я не слышал. Не знаю.