– Мне одно не дает покоя, – продолжала Николь. – Почему водитель выбрал проселочную дорогу, тем более в такой поздний час? Ведь это верное средство выдать себя. Махнул бы в Фуйя – чего уж проще!

Замечание было веским. Ребята не могли этого не признать.

– Может, грабитель все заранее просчитал, – сказал Мишель, – и не захотел отступать от плана? Он ведь не предполагал, что найдутся свидетели…

– Верно! Но ведь тогда Эрнест Бури здесь ни при чем и жандармы зря его держат? – сказала Николь.

– Что касается меня, то я ни секунд» не верил, что Бури грабитель, – произнес Мишель. – По-моему, мой долг – пойти к бригадиру и честно ему рассказать об ошибке!

– Может, раньше все-таки заглянем на ферму? – предложил Даниель.

Николь его поддержала.

Хотя трудно было вообразить, что на ферме до сих пор кто-то прячется, Мишель счел нелишним принять кое-какие меры предосторожности.

– Я схожу на разведку, – сказал он. – Всем нам незачем сразу там показываться.

Компания нырнула в лес, а Мишель двинулся по дороге.

Вскоре впереди показался дом.

Первое, что отметил Мишель – это отсутствие дыма из трубы. На всякий случай он прислушался, но все было тихо. С видом праздношатающегося – что выглядело наименее подозрительно – Мишель ступил на лужайку.

Он добрался до дверей – те оказались приоткрытыми – и осторожно заглянул внутрь. В комнате не было ни души, во всем доме царила мертвая тишина.

Мишель вернулся на опушку и помахал товарищам.

Первыми к дому подлетели близнецы, но на пороге застряли – как бы они ни хорохорились, им явно не хватало решимости. Затем подошли Даниель с Николь.

Никому не хотелось говорить. Ферма Нюма отнюдь не считалась страшным местом, но после недавних событий, разыгравшихся на глазах близнецов, от нее повеяло чем-то таинственным и тревожным.

Ребята вошли в дом, близнецы шмыгнули следом. Камин был пуст.

– Любопытно, – проговорил Мишель, присаживаясь на корточки. – Тут такая пылища, как будто камин сто лет не топили.

– Верно, – поддержала его Николь. – И ни клочка обгорелой бумаги.

Двойняшки залились краской. Они догадались, что старшие сомневаются в правдивости их рассказа, хотя ничего подобного вслух не было произнесено. Мишель повернулся к брату с сестрой.

– Вы уверены, что нашли альбом именно здесь?

Онемев от обиды, Мари-Франс и Ив беззвучно закивали. Наконец девочка обрела дар речи:

– Кстати, еще тут присутствовал господин Дрокур!

– Невероятно! – прошептал Даниель.

– А что, если камин почистили? – предположила Николь.

– Очень даже может быть, – поддержал ее Мишель, понимая состояние брата с сестрой. – Однако эта пыль… Разве что камин припорошили нарочно, для отвода глаз: якобы не было никакого огня… Ловко, ничего не скажешь!

Двойняшки улыбнулись и с благодарностью посмотрели на брата. Воспользовавшись тем, что старшие осматривают дом, они украдкой выскользнули на улицу.

Выйдя вслед за ними, Мишель, Даниель и Николь направились к сараю, который прилегал к дому.

– Эти двери, наверное, одного возраста с нашими в мастерской, – заметил Мишель.

– Во всяком случае, не красили их явно столько же, – прибавил Даниель. – Плюс к тому они совсем трухлявые. Сплошные трещины.

Николь приникла к трещине, пытаясь разглядеть, что лежит внутри.

– Здесь сено, – сообщила она. – Может быть, фермой еще пользуются?

Мишель обошел вокруг дома. Остальные следовали за ним по пятам. Никаких следов. Дом выглядел необитаемым.

Молодые люди вернулись в комнату, осмотрели внутренние двери. Те оказались запертыми. Одни, с непрочной задвижкой, Мишелю удалось открыть, – они вели на пыльную, прогнившую лестницу с провалившимися ступеньками…

В этот момент раздался крик:

– Мишель, Даниель!

Голос принадлежал Мари-Франс.

Одним прыжком Мишель очутился на пороге.

– Куда их опять понесло?

Даниель и Николь смотрели в сторону озер.

– Вон они, – сказал Даниель. И правда, близнецы стояли там, исступленно размахивая руками.

– Что еще там? – пробурчал Мишель. Николь и братья направились к тому месту, где малыши изображали ветряные мельницы.

– Тут в камышах горелая бумага! – выпалила Мари-Франс, когда ребята подошли поближе.

И в самом деле, раздвинув камыши, близнецы обнаружили на земле обгорелые клочки размером с монету.

– Кто-то вычистил камин и выбросил сюда золу, – уверенно изрек Ив.

– Теперь-то вам ясно, что мы были правы?! – добавила Мари-Франс. Мишель улыбнулся.

– Отлично, мадемуазель. Мы раскаиваемся. Разумеется, вы были правы. Мы признаем свое заблуждение.

Однако лица близнецов еще сохраняли выражение оскорбленного достоинства – довольно, впрочем, забавное. Николь присела на корточки и подняла с земли несколько бумажных обрывков. На них еще можно было различить почерк ее отца…

– Если бы вы не спасли альбом, – вздохнула она, – у меня бы ничегошеньки не осталось.

– Я иду в полицию! – решил Мишель. – Но этот тип, надо сказать, не дурак! Надо же придумать такое – припорошить камин пылью. Ничего, мы до него еще доберемся!

Николь с трудом оторвалась от своих мыслей.

– Я бы все отдала, только бы выяснить, кто жег эти бумаги.

Даниель, близнецы и девушка повернули обратно в «Маргийери», а Мишель отправился в полицию– давать новые показания.

* * *

– Все, что вы говорите, замечательно, – заключил бригадир, когда Мишель окончил рассказ, – но что это, по сути, меняет? У семейства Бури имеется лодка. Почему бы им не переправиться через канал и не сжечь компрометирующие бумаги в камине на ферме Нюма? Следователя, естественно, я в известность поставлю, но не думаю, что ваше свидетельство повлияет на его точку зрения.

Мишель чувствовал, как в нем закипает раздражение. Уже двадцать с лишним минут он торчал в кабинете бригадира и все это время из кожи лез вон, чтобы его убедить. И что толку!

– Прислушайтесь лучше к моему совету. Выкиньте вы эту историю из головы. Мы с ней сами прекрасно справимся. Пока Бури не признался, но не сегодня-завтра это произойдет, вот увидите.

Мишель понял, что настаивать бесполезно. Его взяла такая досада, что он даже забыл рассказать об альбоме. В самом начале беседы он вскользь упоминал о нем, но жандарм, очевидно, истолковал его слова в том духе, что коллекция открыток тоже сгорела.

Мальчик вышел из жандармерии в препаршивейшем настроении. До этого визита у него еще теплилась надежда на то, что его вмешательство изменит судьбу Эрнеста Бури, – но ничего подобного!

– Остается только одно – искать настоящего грабителя, – сказал он себе. – Если будет доказано, что этот грабитель виновен еще и в наезде на мотоциклиста, Эрнест Бури моментально окажется вне подозрений.

* * *

Едва вернувшись в «Маргийери», где его поджидали друзья, Мишель оказался в центре всеобщего внимания.

– Ну, выкладывай, что там у тебя! – торопил Даниель.

– Убедил бригадира? – спросила Николь.

– Увы! Боюсь, что нет!

И Мишель рассказал о беседе с жандармом и о тех выводах, которые сделал после нее.

– Ты рассчитываешь отыскать настоящего преступника? – переспросила Николь. – Но каким образом?

Мишель обреченно развел руками.

– В том-то и загвоздка.

Вскоре Николь собралась домой; Мишель отправился проводить ее до калитки. Он хотел кое-что уточнить.

– Прости за нескромность, но меня удивляет одна вещь в поведении твоего дяди…

– По-моему, я догадываюсь, о чем ты, – ответила девушка. – Я сама хотела тебе все рассказать. Ты имеешь в виду открытку, которую он так мне и не передал, верно?

– Да, причем в тот же день он интересовался у нас открытками на продажу.

Николь смутилась, и Мишель пожалел о своей бестактности.

– Я прекрасно понимаю, что, наверное, кажусь вам странной. Господин Рамадон – мой родной дядя, брат моей матери и мой законный опекун. Он поступил весьма благородно, взяв на себя эти обязанности после смерти отца – мне тогда было три или четыре года. Только исполняет он их, как бы это сказать… не особо себя утруждая. До самого последнего момента он не хотел, чтобы я жила у него. Сначала я воспитывалась у кормилицы, потом он отдал меня в интернат, надо заметить, очень даже неплохой. Каникулы я проводила в лагере. Он отделывался от меня всеми возможными способами. Я ведь в Корби впервые.

Мишель понимал горечь девушки. Как и все дети, она нуждалась в семейном очаге, в нежности и любви. А у господина Рамадона было довольно узкое представление о своем долге; в каком-то смысле он палец о палец не ударил для племянницы. Дядя Николь сделался еще более неприятен Мишелю.

– Мне порой приходило в голову, а не двигал ли им обычный расчет. По-моему, отец был человеком далеко не бедным… это многое бы разъяснило. Признаться, у меня даже мелькала мысль, что ограбление подстроено им намеренно, чтобы уничтожить важные для меня документы.

Мишель просто онемел от изумления. Заметив это, девушка покраснела.

– Зря я так разоткровенничалась, – вздохнула она, – просто как-то нечаянно вырвалось. Забудь, пожалуйста, все, что я тут наговорила.

– Можешь положиться на мою скромность, – заверил ее Мишель.

Николь Марнье вскоре ушла. Выглядела она все такой же подавленной. А Мишель вернулся в сарай; в голове у него бродили самые причудливые мысли.

Больше всего его смущало, что господин Рама-дон, выказав интерес к открыткам, ни слова не сказал об этом племяннице. Это только подтверждало ее подозрения. А почему он не заявил о пропаже альбома? Разве это не улика, о которой ему вроде бы следовало поставить в известность полицию?

Мишель раздумывал обо всем этом, когда заметил, что к сараю приближается высокий худой мужчина, которого он после минутного замешательства узнал.

«Ему– то что здесь нужно? Надеюсь, он не по поводу несчастного случая…»