Мишель действительно увидел вдали если и не саму плотину, то, во всяком случае, башни работающих кранов.
Ну, вижу. И что?
Как «что»? Значит, виноградник дяди Гюсту находится недалеко от Адской долины!
Мишель недоуменно приподнял брови.
Может, сходим туда? Ведь это совсем рядом! — пояснила свою мысль Мартина. — Жандармов, наверно, там уже нет. Можно будет сфотографировать затопленную стройку.
Уф! По такой жаре нам даже до виноградника не добраться! Мы ведь с тобой не такие выносливые, как местные.
Отдохнув еще немного, они пошли дальше и вскоре заметили дом с голубой дверью. Перед домом маячил темный силуэт.
— Дядя Гюсту! — Мартина помахала рукой.
Ребята прибавили шагу. По мере приближения к цели они все больше поражались размерам постройки, которая издали показалась им обычным сараем. Дядя, возившийся с деревянной ставней, которая слетела с петли, предложил им зайти внутрь.
— Правда, там полно паутины, — добавил он. — И будьте осторожны, не свалитесь в виноградный пресс.
Дом был действительно старым. Кровать, которую поминала тетя Жизель, оказалась суковатой дубовой *рамой, на которой лежали доски, прикрытые жестким льняным матрасиком.
Все предметы покрывал тонкий слой пыли. Охапка сухой виноградной лозы в очаге будто дожидалась, когда к ней поднесут спичку, чтобы вспыхнуть ярким пламенем. В обшарпанном коробе лежали дрова. За приоткрытой дверцей покосившегося буфета видна была простая фаянсовая посуда в цветочек, подсвечники, заляпанные оплывшим воском, глиняные кувшины и медная масляная лампа — позеленевший плоский сосуд с крючком.
Паутины вокруг в самом деле было предостаточно. Огромными лоскутами она развевалась в углах, затеняя узкое оконце. Сквозь грязные стекла сочился скудный свет.
Молодые люди спустились в мрачный подвал, где на деревянном, источенном жучком помосте стояли громадные бочки.
— Бррр! — передернулась Мартина. — Кажется, все это вот-вот рухнет…
Поднявшись по деревянной лестнице, поскрипывающей у них под ногами, они очутились в помещении с огромной круглой дырой в полу. Оттуда выглядывал винт пресса, поражающий и своими размерами, и лиловым отливом, оставшимся от прежних урожаев.
Ребята вышли из дома на скошенную лужайку; комната с прессом располагалась на уровне земли, хотя у Мартины было ощущение, будто они находятся на втором этаже. Это не было игрой воображения: обманчивое впечатление создавал крутой склон, в который врезан был дом. Они заметили водоем, полный прозрачной родниковой воды.
— Красота! Мне как раз пить захотелось! — крикнул Мишель, погружая голову в холодную воду.
Солнце палило нещадно, лучи его золотили обнаженные скалы, играли в листве орешника, растущего в дальнем конце лужайки.
Мартина потянула Мишеля к орешнику, и ребята, к своему изумлению, нашли много зрелых орехов, которыми и набили карманы, чтобы украсить десерт приближающегося обеда.
Вернувшись к дому, они услышали голоса. Не мог же дядя Гюсту разговаривать сам с собой!..
Они увидели мужчину с густыми, низко спадающими на лоб черными волосами. На нем был голубой линялый комбинезон — одежда, весьма непривычная в этих местах, где все, от мала до велика, даже летом не вылезали из вельветовых штанов.
Мужчина был смугл и, судя по размаху плеч и толщине бицепсов, весьма крепок физически. Разве что, пожалуй, слегка тучен, что несколько портило его фигуру.
Мишель заметил его тяжелые руки — пропитанные маслом руки автомеханика — с черной каймой под ногтями.
Молодые люди подошли ближе. Дядя Гюсту обнял их за плечи и легонько подтолкнул к толстяку.
— Знакомься, Режи, это Мартина, моя племянница, дочка сестры, той, что вышла замуж за северянина. А это ее приятель Мишель. Они приехали к нам проветриться и наесть щеки. — Дядя засмеялся. — Вы не знакомы с Режи? У него в деревне ремонтная мастерская и кузница. Через его руки проходят все железки: от колес тачки до моторов докторской и аптекарской машин.
Верно говоришь, — добродушно пробасил мужчина, протягивая широкую ладонь с черными бороздками на запястье. — Ну как, нравится вам в Капдезаке?
Спасибо, мсье, очень! — откликнулась Мартина.
У нас тут, как говорится, не соскучишься. Такие дела творятся на плотине!.. — продолжал мужчина. — Вам, молодые люди, должно быть, это очень интересно! Приключения прямо как в комиксах!
Хотя Мартина и Мишель давно вышли из возраста, когда увлекаются комиксами, ради приличия они посмеялись шутке, которую мужчина явно считал удачной. Несмотря на грубоватую внешность, которую еще сильнее подчеркивал низкий лоб, Режи производил впечатление приветливого и славного малого.
Механик вздохнул.
И дернул же меня черт продать свой трактир этим проклятым чужакам! — пробурчал он.
Ну-ну, Режи, — сказал дядя Гюсту. — Твой трактир, как ты говоришь… это же была просто груда развалин!
Казалось, механик пропустил замечание мимо ушей.
— Продал родное гнездо, а что выгадал? Сущие крохи, гроши! Теперь вот еще приходится терпеть штучки этих проходимцев!..
Дядя Гюсту с улыбкой пожал плечами.
— Ну, это ты, Режи, положим, загнул. Конечно, знай ты все наперед, не стал бы продавать свою развалюху. Уж как-нибудь выкрутился бы… В конце концов, посадил бы в трактир управляющего, когда туристы нагрянут смотреть плотину! Но, как видишь, Саразини оказался хитрее!
Режи насупился; лицо его приобрело злое, упрямое выражение.
Хитрее, хитрее… Это еще бабушка надвое сказала! Вот посидит за решеткой, чертово отродье, тогда посмотрим, кто из нас хитрей!
За решеткой? Его уже арестовали? Он сознался? — Дядя очень правдоподобно изобразил полную растерянность.
Режи разразился злобным смехом, который покоробил Мартину с Мишелем.
— Сознался? Как же! Дурак он, что ли? Это та еще публика: его за руку схвати — он все равно будет отпираться! Но это обычная месть, что тут думать? Саразини отомстил за то, что его выкину ли со стройки. Ведь на стройке у него было сколько угодно бесплатного цемента, черт побери! Так то трактир обошелся ему по дешевке!.. Ничего, когда-нибудь он вернется ко мне!
Дядя Гюсту покачал головой.
— Однако… однако…
Режи смерил его свирепым взглядом.
Слушай, Гюсту, что значит это твое «однако»? Уж не намерен ли ты, в пику мне, выгораживать чужаков? Я твой земляк, Гюсту! Ты про это не забывай!
Кем бы ты ни был, Режи, земляк или чужак, — ответил Гюсту спокойно, но с достоинством, — я не стану называть белое черным! Саразини купил у тебя развалюху и восстановил ее собственными силами! А чужой он или свой — какое это имеет значение? Трактир принадлежит ему, тут все честно. Если тебе приспичило его откупить, предложи Саразини настоящую цену, ту, которую трактир стоит сейчас! А не ту, которую стоила твоя груда камней!
Режи побагровел. Он даже стал заикаться от ярости.
Собственными силами, говоришь?.. К-конечно, конечно! По-твоему, я и за краденый цемент обязан платить? К-который приобретался за счет налогоплательщиков, так? Тебе не кажется, что это уже слишком?..
Знаешь, Режи, это ваши с Саразини дела. Я тебе высказал свое мнение, раз ты на эту тему заговорил. Поступай, как тебе подсказывает совесть. Да и зачем тебе чьи-то советы: ты все равно сделаешь по-своему…
Режи что-то пробурчал себе под нос и ушел, не прощаясь.
Удивленные резким тоном спора, ребята повернулись к Гюсту.
— Он ужасно рассердился, верно, дядя? — спросила Мартина.
Гюсту рассмеялся.
— Рассердился? Ерунда! Покипит и остынет.
Все никак не может угомониться из-за трактира.
Нет у него никаких оснований требовать его назад. И никаких прав. А если я так считаю, то не собираюсь ему поддакивать…
В результате Мишель и Мартина так и не пошли к плотине, как планировали. Пора было возвращаться на ферму: близилось время обеда.
Я еще вернусь сюда сегодня, — сказал Гюсту.
Можно и мы с тобой? — спросила Мартина.
Конечно! Если вам тут так нравится, — ответил дядя, и по лукавству, светившемуся в его глазах, девочка догадалась, что он все понимает.
Мишелю хочется сфотографировать плотину после диверсии. Это будут такие редкие снимки, согласен?
Конечно, согласен. Жандармы, наверно, уже закончили следствие… Об одном только я вас попрошу: не подходите туда слишком близко.
Я знаю, вы оба плаваете как рыбы, однако затопление— это затопление, это вам не бассейн!
Мартина пообещала, что они будут осмотрительными.
— Видишь, Мартина, до чего меня запугала сестра, — пошутил Гюсту. — Твоя замечательная мамаша — настоящая наседка, так что давай пощадим ее сердечко. А то ведь она меня со света сживет!..