Лирика Натальи Горбаневской двоится. На протяжении многих и многих лет в ней присутствуют стихотворения, в которых поэт ищет «точный маршрут к недоступным высотам», оглядывается назад, а получается что вверх, ввысь:

Это весна, равноденствие, это зима, зиме, зимы кончается срок, и она выходит на волю, на дальний, самый дальний восток, и чем дальней, тем печальней. А весна сбивается с ног, смывает остатки сугробов, вымывает останки гробов, ибо час Воскресения пробил в выходные отверстия белых лбов, ибо Бог – это вправду любовь, но себя ко всему приготовь.

Последние строки весьма знаменательны, они ясно говорят о том, что религиозное чувство, одушевляющее поэзию Натальи Горбаневской, лишено малейшего оттенка назидательности, намека на застывшее морализаторство. Вроде бы вполне ясно объяснено в приличествующих текстах, как достигается благодать, но приготовить себя следует буквально ко всему, ибо многое вокруг может менять природу, бликовать, превращаться из света в тень и обратно. «Причастность тайнам» выведена за храмовые пределы, выглядит обмирщенной, но вовсе не профанированной бытом.

На этом горнем фоне неким контрастом выглядят другие стихи – торопливо проборматываемые усталым, порою опустошенным человеком, уставившимся в компьютер, медленно бредущим к вокзалу по знакомой парижской улице и в произвольном порядке выдергивающим фрагменты картинок давно минувших дней.

Книжку читаю – книжка в руках рассыпается. Таю, не таю – сосулька в груди просыпается. Сплю ли, не сплю ли – через горло сыта сновиденьями. Сыплются пули пров и денья ли, Провид е нья ли. Сыплют горохом по тонкому льду и прозрачному. Катятся эхом наживо, наголо, начерно.

Для этого человека основное занятие – явно не поэзия, он обращается к стихам как бы попутно, не с тем чтобы разрешить специальную эстетическую либо моральную задачу, но просто в стремлении продублировать, прокомментировать случившееся с ним здесь и сейчас, роняя слова полуслучайные, разговорные и просторечные, словно бы и не предназначенные для чужого уха.

…Родит земля читателя? Врача скорее. Грех замоля, предстану ль я пред галереей чудесных рож, где каждый схож со мной хоть чутку, хорош, нестар, как санитар, что вопреки рассудку бросает ключ, как солнце луч кидает в море… Могуч прилив, все высветлив – и страх, и горе.

Человек, написавший эти стихи, понятен и прозрачен – он почти невольно перефразирует словно все еще полузапретного Мандельштама («…читателя?», «могуч прилив…»), – демонстративно неофициален, почти брутален в подборе слов («рож», «чутку») и спустя несколько десятилетий накрепко укоренен в советских шестидесятых-семидесятых. Он продолжает ощущать себя на грани эпохи глубокого вдоха примстившейся воли и возвращения вечных сумерек свободы. Вот, по Бродскому, «конец перспективы»:

Телеграфный переулок. Черная «Волга» гонится за мной, въезжает на тротуар. Сон 69-го года.

А вот и новый виток надежд-иллюзий:

Демокра! И восклица! Пить нам воду не с лица. Да и не к лицу. Вот икра, и фуа-гра, и другие сплендора важному лицу…

Лирический дневник сопровождает автора и в небесных прозрениях, и в земных буднях, так же как на равных правах привычной домашности присутствуют в стихах Натальи Горбаневской реалии Москвы и Парижа. Обе описанные версии лирики Горбаневской весомы и самодостаточны, однако самое главное все же начинается в момент столкновения разных способов жить: жертвенного пренебрежения обыденным ради вечного – и погружения в рутинные, но также самоотверженные повседневные усилия исполнить долг не перед небом, но перед людьми. В эти мгновения привычное кажется невыносимым, полнозвучный мир оказывается вовсе лишенным звуков:

Я знаю, зачем мне дана глухота – чтоб стала ничейною речь изо рта, чтоб стало нечаянным слово из уст, как если б пил чай Иоанн Златоуст, как пламя вдоль просеки, сбросив тряпье, посмотрит и спросит: «Где жало твое?»

Нет двух свобод и двух способов жить, нет противостояния устоев и привычки к быту и тяги к бытию. Кроящееся на глазах читателя новое тождество лирического героя в лучших стихах Горбаневской лишено как монотонности духовного взлета, так и постоянства покорности земной юдоли. На этом уровне рассуждений крайности сходятся, никакая линия горизонта не отделяет небеса от почвы, именно на этом рубеже рождается новое качество лирики поэта:

Кто там стучится в висок, но снаружи, рушится мой герметический череп, через растрещины глубже и глуше грузный паром ударяется в берег и удаляется снова и снова, сном или явью, явью ли, снами, с нами отходит от брега родного прямо на дно, под зеленое знамя…

И есть у Горбаневской еще несколько важнейших стихотворений, в них драма сопряжения энергии и материи отходит на второй план, место действия снова предельно конкретизируется, но становится в то же время предельно условным, пейзаж неприметно переходит в рассуждение, более не поддающееся рассудочному проговариванию, непересказываемое, слитное и совершенное.

Кочерыжка водокачки, точно витязь у распутья, а за пазухой в заначке пирожок и в нем капуста, ‹…› чтобы лук не перепрягся, чтоб копье не затупилось, чтоб ворона, точно клякса, с водокачки не спустилась доклевать сухие крошки, выклевать пустые очи и на все на три дорожки каркать, каркать что есть мочи.

Водокачка с ходу отождествляется с витязем на распутье, а где витязь – там битва, там гибельный пир, литургия смерти и воронье над павшими воинами. Круг замыкается. Это коловращение почти не предполагает остановки, оглядки, может быть только понимание необходимости не отводить глаз, не выпускать из поля зрения смысл, каким бы размытым, нечетким он порою ни казался. Мало кто способен чувствовать и видеть чересполосную сложность и жесткость жизни так ярко и определенно. Наталья Горбаневская это умеет.

Библиография

Последние стихи того века. Ноябрь 1999 – декабрь 2000. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2001. 96 с.

Где и не лежало… Стихи // Континент. 2002. № 114.

Русско-русский разговор: Избранные стихотворения. Поэма без поэмы: Новая книга стихов. М.: ОГИ, 2003. 300 с.

Восьмистишия военные // Звезда. 2003. № 6.

Из новых стихов // Континент. 2004. № 121.

Стихи // День и ночь. 2005. № 9–10.

Чайная роза / Предисл. Д. Давыдова. М.: НЛО, 2006. 128 с. (Поэзия русской диаспоры).

Свобода воли: Почти поэма // Звезда. 2006. № 5.

Кому, о ком, о чем, зачем, почем, куда? // Континент. 2006. № 128.

Стихи // Звезда, 2008, № 6.

Приложение: Из новых стихотворений // НЛО. 2008. № 91.

Развилки: Стихи. Август 2008 – декабрь 2009. Самара: Дом искусств, 2010. 50 с.

Круги по воде: Стихи. 2006–2008. М.: Новое издательство, 2010. 84 с.

Стихи // Звезда. 2010. № 10.

Штойто. Стихи 2010 года. М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2011. 64 с.

Мартовские стихи // Интерпоэзия. 2011. № 1.

Из книги «Штойто» // Звезда. 2011. № 5.

Веревочка // Знамя. 2011. № 9.

Из книги «Круги по воде» // Новый берег. 2011. № 33.

Мой Милош. М.: Новое издательство, 2012. 440 с.

Города и дороги. М.: Русский Гулливер, Центр совр. лит., 2013. 400 с.

Осовопросник. М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2013. 56 с.