Андрей Поляков то и дело меняет маски. Ломая каноны традиционной поэтической речи, слывет адептом акмеистической прекрасной ясности; прячась за ставший привычным образ крымчанина по рождению и призванию, выказывает близкое родство с поэтами «ленинградской школы». Издает толстый сборник «китайских» текстов, перенасыщенных мотивами и картинками из поэзии и живописи Срединной империи, и в то же время подчеркивает родство с наследием империи более близкой по времени и пространству. Вот с этой, второроссийской, советской империи и начнем:

Как сделать что было в начале, что были мы дети страны, что верхние сосны качали и мы собирались нужны? Стихи говорили чуть слева… Признал у костра пионер, что, кстати, названия слава не важно ему, например. Но возрасты уж поменялись! Прошедшего вряд ли вернуть. Зачем разве сосны качались, чтоб нас хорошо обмануть? В лесу на лежачей опушке, подросший всего ничего, вдруг был нам какой-нибудь пушкин, а мы пропустили его.

Мотив «пропущенного пушкина» с маленькой литеры – крайне важен. Если не замечен, пропущен, что дает право носить имя «нашего всего»? Ответ прост – точность самоощущения, верность самооценки. «Пушкин в себе» – самодостаточен, не нуждается в премиях, интервью и в официальном признании. Таков, конечно, и сам Поляков: большинству завсегдатаев столичных литературных сходок специально приходится пояснять, где он живет и что пишет, но суть дела от этого не меняется: Андрей Поляков много лет делает свое дело, ему известно, почем золотистого меда струя, он знает также, что

Умер Пан в Севастополе, в дальний отсюда день в сине-светлом облаке, в пыльно-плывущем небе в тишине советских, советских, советских Муз ничего не запомнив ничего не запомнив

Впрочем, Полякову менее всего свойственно почивать на лаврах спокойной убежденности в твердости ассоциативных связей обеих империй, незыблемости античного поэтического наследия. Одно из самых известных стихотворений («Орфографический минимум») наглядно иллюстрирует тягу к переменам, к выстраиванию препятствий и их последующему преодолению:

Акация, хочу писать окацыя, но не уверен, что возьмут ломать слова, когда канонизация литературы, где людей живут. Не пушечный, хочу найти подушечный – мне сильно видно на глазах: успенский мышечный и ожегов макушечный в отрывках, сносках, черепках… Под лестницей-кириллицей скрипящею перилицей могу уметь, пока ходящею, шипящею, свистящею я отвечает мне, что он ему ответь.

Дерзкое преодоление языковых оков означает выход к новым горизонтам свободного усложненного поэтического высказывания, но здесь нужна, нет, не умеренность, но чуткое внимание к узнаваемости и стабильности смыслов слов. Орфографический (а также синтаксический и семантический) минимум – не выдумка, он на самом деле существует и требует соблюдения, в противном случае получается вот что:

Я как-то помнится, что «А» хотел сказать, подвигав памятник защёчный! и чудесный; в нем речь кончается то дергать, то качать, то: в столбик синтаксис нарезать интересный. Богат, коллоквиум, промежностью, подчас, слегка, эротики, допустим, структуральной, из-под, веселые, мы, вылезли, печально, и, ну, затрагивать, культурных, васисдас! Нам им чтоб хочется жилось наискосок – кривило зеркало и кофе мимо чашки; всё переставлено – попробуй, потомок? – там ударение, где вукбы на мубажке. До референции, до кладчика всерьез молчать заслушаем негромко и нарочно, что слово сделано, а кем из нас – конечно! такпо при ветствуем к тоэто про изнёс: «Чшу Шлуя вем удне, ехайскиа можи, коде прываше вы? кугде бы на Аране, не гурувех целай бужасшваннея пане, кек жолевриный крин в чожиа лобажи. Чшу нед Эрредую кугде-ту пуднярся? Сай дринный вывудук, сай пуазд жолевриный! Я списук кулебрай плучар ду саладины: бассуннаце, Гумал, шогиа пелося».

Посвященный не без труда расслышит в этой тарабарщине чеканные строки Мандельштама, к тому же намеренно данные в неправильной последовательности:

Что Троя вам одна, ахейские мужи? Куда плывете вы? Когда бы не Елена, На головах царей божественная пена – Как журавлиный клин в чужие рубежи…

Тяжесть и нежность оригинальных строк отделяет от туманной взвеси перифраза какой-то странный шифр, закон перекодировки – вполне уловимый, но находящийся за пределами допустимого орфографического минимума, напоминающий не то о синдроме афазии, не то о птичьем языке «структуральной эротики» семидесятых годов прошлого столетия. Не случайно в том же стихотворении прямо и косвенно упоминаются тогдашние властители филологических дум – М. Бахтин (долгое время живший в Саранске), Ю. Лотман, В. Топоров:

Тогда раскольником старуха топоров похожа Лотмана в Саранске на немного – места помечены обмылком диалога: саднит орудие в усах профессоров.

Оба компонента гремучей смеси – советский новояз и утонченный лексикон новой филологии – отсылают к одним и тем же временам заката империи, когда только и мог жить «пропущенный пушкин», не выдержавший испытания фальшью и двусмысленностью последних лет прошлой власти в России. Поляков двусмысленность дозволенных речей превращает в свободу сложного высказывания, апеллирующего к противоположным языковым первоначалам – при непременном условии соблюдения орфографического минимума понимания. Однако принятая на вооружение боевая оснастка перестает срабатывать, как только исчезает мишень для прицельного боя: тоталитарный монстр и мир рухнули, Крым отошел к неведомо откуда взявшейся соседней державе, значит, уже не нужно впадать, как в ересь, в неслыханную сложноту. Аллюзии на прежде полузапретных акмеистов, Хлебникова и Пастернака больше не свидетельствуют о личной причастности тайнам, ворованным воздухом перестала быть (впрочем, вопреки мнению многих) даже поэзия автора определения поэзии как ворованного воздуха.

Орфографический минимум не работает в условиях отмены орфографии как таковой – системы языковых запретов и предписаний. В исчезающе упрощенной пунктуации СМС-сообщений – воздух новой эпохи. Именно в этих непривычных условиях Андрей Поляков последних лет пытается нащупать очередные поэтические возможности, соответствующие манере его поэтического мышления. Больше незачем создавать причудливые римейки смыслов, поскольку легитимны и правомочны их прозрачные первоисточники. Вот почему Поляков с переменным успехом пытается заново освоить «крымско-китайскую» поэтику: это тоже ремейк, но не восполняющий утраченное либо запретное, но всерьез, словно бы впервые воспроизводящий ноты и тембры, еще недавно не различимые в шуме времени «пропущенного пушкина».

в ближней точке местности та же даль и намек на ангела или черта а в ялте белый цветет миндаль и буксир кричит выходя из порта магомет ходячей лишен горы мерит на глазок крутизну эпохи а в москве хватает своей муры не дороже слава не крепче кофе то ли спать пойти то ли так сидеть вырывая строчки поодиночке из той точки пространства куда глядеть может только женщина в этой точке

Ох, нелегкая это работа – отыскивать «в ближней точке местности ту же даль» («Послания прекрасной С.»), а может быть, наоборот, – слишком легкая, утратившая весомость поэтическая работа. Иногда спасает ирония, сопровождающая откровенное признание в абсолютной случайности и произвольности «китайских» параллелей к реалиям привычной жизни:

Листопад легко и сухо опускается на ухо, – ухо слышит, как шуршит, словно звук в мешке зашит! В дождь из листьев кто выходит? в желтопад, в те, в то… – нет, не получается стишок, ну и ладно, хрен с ним, лучше перекурим сигарету «Прима» а потом – запишем первое, что плеснет сюда в голову: ХУАНХЭ.

Неслучайность и органичность былой легкости и естественности затрудненных стихов Андрею Полякову приходится доказывать в условиях, когда легкость стремительно оборачивается скольжением по поверхности, а обдуманная затрудненность – тяжелым герметизмом. Что ж, такое, милые, у нас тысячелетье на дворе, кстати, и до Китая каких-нибудь пять часов лёту…

Библиография

Орфографический минимум. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. 64 с.

Zoo [Цикл стихотворений.] // Авторник: Альманах литературного клуба. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Колонна, 2003. Сезон 2002/2003 г., вып. 9. С. 64–75.

Для тех, кто спит. М.: НЛО, 2003. 136 с. (Поэзия русской диаспоры).

Где ангел шелестит как кипарис // Новая Юность. 2003. № 1(58).

Фрагмент из поэмы «Прощание» // НЛО. 2003. № 59.

Стихи номера // Критическая масса. № 1.

Китайский десант // Знамя. 2009. № 1.

Китайский десант. М.: Новое издательство, 2010. 144 с. (Новая серия).

Стихи о Родине // Знамя. 2010. № 5.

Письмо. М.: Арт Хаус медиа, 2013. 150 с. (Библиотека журнала «Современная поэзия»).

Америка. М.: НЛО, 2014. 200 с. (Новая поэзия).