Анна Русс во времена своего дебюта отдала много сил, чтобы казаться брутальной и жесткой, чтобы в любой ситуации, предполагающей возглас «а!», не то чтобы промолчать, но воскликнуть «о!» и даже дважды «э!». Усталая от дешевого эпатажа публика записала было новоявленного стихотворца в тонкие ироники, поскольку в усиленном пристрастии к полузапретным темам и темным сторонам удела человеческого чувствовалась некая заведомая преднамеренность. Это как в старом анекдоте: на вопрос «Знаете, как перевести с …ского фразу “Простите, пожалуйста, я не расслышал, что вы сказали, не будете ли столь любезны повторить еще раз?”» – следовал ответ: «Га?!». В случае Русс путем несложных стилистических преобразований всякий легко мог произвести дешифровку: любое профанирующее «Га?!» незамедлительно превращалось в ясное и четкое высказывание, ну на худой конец – в «мессидж».

Желание сказать и сделать навыворот в стихах Анны Русс почти без остатка распределялось между тремя ситуациями, «мессиджи» произносились ровно трех типов – если обращаться к первоисточникам, их можно описать довольно лаконично: долой ваше искусство, долой ваши идеалы и долой вашу мораль.

Легче всего начать с первого «долой», его иллюстрирует образцовое для Русс творение про вечер Пушкина в музее Баратынского. Эта вещь рассчитана на устное (слэмовое) произнесение в рэповом ритме, накрывающем мутной волной мир, прилежно расчерченный по прописям, где каждому поэтическому имени заведомо отведен свой шесток. Пушкин – тот побольше всех, Баратынский – тоже прекрасен, однако поменьше Пушкина будет. Почему – неведомо, так принято считать, не перечитывая, так многие думали, не задумываясь. И вот вдруг стрелка компаса дает резкий сбой, четкая карта поэзии размазывается в нелепый чертеж нерадивого школьника, недовыполнившего постылое домашнее задание по поэтической географии. Простые слова, поделенные рваным рэповым чтением на неравные части, обнажили свое скрытое нутро, далекое от благозвучной словарной ясности.

Шагом марш в Музей Бора-ТЫНС! – ТЫНС! – кого, Там сегодня днем будет вечер Пушкина. Шагом марш в Музей Боратынск-ого-го! Там сегодня в три читать будут Пушк-и-на!.. А я сегодня была в инете, И не на каких-нибудь пор-но-но! сайтах, Я там читала про Ганд-LEVE! – LEVE! – ского, И про Соко-LOVE! – LOVE! – ского, И даже про Леви-TANZE! – TANZE! – кого…

Второе «долой» Анны Русс лучше всего воплощено в еще одном «устном» стихотворении – «Герои». Имеются в виду пионеры-герои и вообще образцово-героические личности, на примере которых должна была воспитываться советская молодежь пионерского возраста (для справки: от 10 до 14 лет). За пионерским этапом жизни совмолодежи, как водится, следовал комсомольский, продолжавшийся (ежели кто не помнит) с 14 аж до 28 лет. Всякому возрасту – свои апостолы, и если некоторые имена героев постарше и теперь более или менее на слуху (Зоя Космодемьянская, Олег Кошевой), то большинство пионеров-героев канули в безвестность: Лиза Чайкина, Валя Котик, Марат Казей – это их портреты иконостасом украшали стены пионерских комнат, укоризненно взирали на тех, кто отлынивал от доблестной учебы, принимали клятвы «жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин».

Ты их уже не знаешь, А я уже не помню, А вспоминаю снова – И до чего хреново! Леня Голиков наелся кроликов Зина Портнова рыжая корова

Желание зачеркнуть непонятные, взятые из какой-то другой жизни авторитеты, побольнее их уколоть, оскорбить соседствует с благоговейно-священным ужасом перед пантеоном юных советских божеств, естественным образом превращает религию в магию, рождает желание поворожить с помощью неведомых (а вдруг – кто знает! – все еще грозных) духов, оставить им устную записочку о хорошей оценке или удачной подсказке на уроке.

Маратик, Маратик, Подскажи мне, братик! Зоечка, Зоечка, Пусть хотя бы троечка!

Наконец, третье и последнее «долой» адресовано Анной Русс адептам верной и вечной любви, в течение долгих десятилетий благоговейно внимавшим строкам вроде «Все у нас с тобой по-прежнему, Только годы катятся». Нет, все не так трогательно и незыблемо, любовь обычно иссякает, проходит либо уже прошла, не начавшись, оставив запах спирта и лука после выпитых и съеденных накануне свидания джина и шоколада (стихотворение «Он пил джин и заедал шоколадом…»). Как ни парадоксально, именно стихи о любви у Анны Русс наименее сводимы к нечленораздельному отрицанию устоев и идеалов. Есть ерничанье («Знаете, а я ведь иду отдаваться!»), есть подростковое внимание к вторичным признакам любви, манерные рассказы «про это». Но с самого начала в стихах об отношениях юношей и дев присутствует и иное: загадочность, осторожное рассуждение, нащупывание своей правды. Казенная вечная любовь-верность мгновенно перечеркивается подростковой любовью-ненавистью, а затем стремительно оборачивается чувством-без-имени, сплошным недоумением:

На ощупь просыпаешься – гляди, Нога к ноге, щекою на груди, Сомнений нет, одна слепая марежь, Снаружи приближается к нулю, И слов честней, чем я тебя люблю, Не выдумать. Но губ не разжимаешь. Наоборот, встаешь, полощешь рот, А дальше будет задом наперед, Иди домой, живи в своем режиме. Отсюда видно все Царю Горы, И лучше нету, кажется, игры: Очнувшись, снова встретиться чужими.

Именно недоумение, осторожная внимательность к окружающему доминирует в стихах Анны Русс последних лет. Протестная уверенность в собственной несоразмерности всему сменяется более глубокими вопросами: а что такое несоразмерность и что такое – я? Очень характерно стихотворение «Вертолет», где рядом присутствуют две противоположные по смыслу декларации. С одной стороны, громкий клич человека, не вписывающегося ни в какие рамки и нормы, все вокруг выбивающего из колеи, настроенного на то, чтобы приспособить мир к себе, а не наоборот:

Сегодня – все. А завтра – ничего. Ты слышишь? То-то. Дай себе команду не расслабляться. Повторяй как мантру: «Сегодня все а завтра ничего».

С другой стороны, здесь же присутствует совсем иной призыв – запоминать и хранить все вокруг, поскольку любое мелкое событие, ничтожная на первый взгляд деталь существеннее и важнее залихватских амбиций неуживчивой «творческой личности, претензий записного бунтаря»:

Запоминай – приветствие руки, стакана путь ко рту, его смятенье, яремной содроганье впалой тенью. Запоминай любые пустяки, любую мелочь. Скажется потом восстановить из буфера обмена, да так, что все свернется внутривенно…

Похоже на то, что все призывы «долой» оставлены поэтом Анной Русс далеко позади. Да и немудрено: они отдавали дань прошлому – страны, поэзии, личной судьбы. Большинство оснований для протеста канули вместе со страной, в которой не было секса, мафии и наркомании, а налицо имелись: особо циничное советское лицемерное целомудрие, правоохранительные лозунги типа «если кто-то кое-где у нас порой» и далее по списку. Поверженный враг больше не достоин проклятий, однако это вовсе не значит, что жизнь, так сказать, налаживается. В стихах Русс по-прежнему обязателен элемент дискомфорта, стеснения, однако новые признаки несвободы и ущемления относятся уже не к внешним обстоятельствам, но коренятся в самой природе поэтического дара нашего автора. Очень часто сталкиваются внимательное смирение и нежелание покоряться шаблонным меркам существования, причем эти столкновения происходят порою на очень ограниченной территории, иногда – в пределах одной фразы:

Господи, прости, что так часто к тебе обращаюсь, Убери меня отсюда, я здесь не помещаюсь. Зачем ты создал меня с такой красивой душою, Такой нелепой, такой никчемно большою?

Как совместить «большую красивую душу» с демонстративно нищенским обращением «прости, что я к тебе обращаюсь» – над такими вопросами бьется теперь Анна Русс, поэт со значительно расширившимся в последнее время стилевым диапазоном. Русс научилась уходить от прямолинейной эстрадности, броской эффектности, преодолела былую контрастность высказываний, ее стихи наполнились ранее непредставимым разнообразием оттенков смысла и голосовых модуляций. Что ж, эпоха рэпа и слэма позади – значит, впереди остается самое главное и трудное.

Библиография

Голоса // Арион. 2003. № 2.

Мне улыбаются ангелы из-под синего купола // Континент. 2005. № 125.

Марежь. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Kolonna Publications, 2006. 48 с.

Которая никому // Новый мир. 2007. № 7.

Все, что случалось в книжках, случится с нами // Октябрь. 2008. № 2.

Стихи // Октябрь. 2008. № 10.

Слепой человек // Новый мир. 2009. № 10.

Бог на любой стороне // Октябрь. 2009. № 11.