Ната Сучкова в последние годы нашла новые ноты и интонации, меньше стало бескомпромиссности и жесткости, основанных на некоторых своеобразных конвенциях «молодой» литературы, в ее столичном изводе, который порою предполагает сосредоточение – минуя жизнь – прямо и непосредственно на литературе:

Пусть на твоей простыни напишут цитату из Бродского, я покажу какую – про пустой кружок, жизнь пустую – или любую другую. Но на лице и простыни клеймо литинститута – и на всеобщей прозе, и на всегдашней простуде…

У каждого стихотворца где-то есть свой обжитой дом, пространство, где знаком каждый предмет и звук, и все это в совокупности не порождает стихи, но имманентно является поэзией. Конечно, для кого-то таким домом может оказаться язык (иногда – в его несуществующем, свободно придумываемом экспериментальном смысловом контуре), порою – параллельная реальность мысленного преодоления какой бы то ни было природной, узнаваемой конкретики. Необыкновенно важно правильно выбрать маршрут движения между универсальностью и усредненностью городской жизни в непосредственной близости от печатного станка и – попыткой ощущать себя своим вдалеке от литературных кружков и литературно-критических обойм. В этом выборе важна абсолютная аутентичность – здесь нельзя полагаться на авторитеты, нельзя ничего принимать на веру без поверки непосредственным личным опытом.

Мейнстрим последних десятилетий выработал у большинства читателей стойкое и заведомое недоверие к экзотике сельской глубинки, к подчеркнутой этничности и к локальному колориту. И недаром: слишком уж навязли в зубах за долгие советские десятилетия идиллические картины с березками на фоне полей и ферм, а также неизбежных переборов гармоник. Исключения, конечно, случались, поскольку, как стало известно с некоторых пор, В деревне бог живет не по углам. Немаловажно, кстати, что это свойство деревенской жизни зорко подмечено вовсе не сельским жителем, но небожителем-скитальцем, на несколько месяцев заехавшим в глушь, чтобы дать ей имя и пережить несколько метафизических эпифаний. Поворот лицом к городу, к столичному обиходу и литературному быту ощутимо преобладает над стремлением сохранить региональную, провинциальную идентичность. Случаются, конечно, в поэзии запоминающиеся картины провинции – но преимущественно все же уже в постсоветское время – подмосковный Павловский Посад, например. Однако подобные возвращения к природе довольно редки, гораздо чаще будущие поэты покидают алтайскую либо вологодскую реальность в стихах еще до того, как им представится случай перебраться в одну из столиц в смысле буквальном.

Ната Сучкова непреложно следует логике возвращения от универсального к исконному, причем промежуточной средой очень часто является водная стихия, речные и морские мотивы.

…По Кузнецкому, например. День за днем текут, как течет по трубе река, Ты идешь к метро, а потом ты бежишь бегом, Ты бежишь к метро, и пар идет изо рта У реки, никогда не выйдущей из брегов.

Московские приметы в этом стихотворении выдвинуты на первый план, однако первородная влага способна смывать все различия между малой родиной и благоприобретенным местом проживания человека, естественным образом стремящегося вмосквувмоскву.

Там, где река повторяет изгиб руки, скачут и мельтешат блики, флажки, буйки, и у опоры моста в ледяной воде крылья и плавники, больше уже нигде…

Здесь даже нельзя с уверенностью сказать, о какой именно реке идет речь – может быть, и о соименной первопрестольной столице, разве что упоминание о ледяной воде наводит на мысли об одной из северных рек – Вологде, Сухоне, которые так важны для Наты Сучковой, одно из стихотворений начинающей утверждением о том, что круглей всего земля с северу (а вовсе не на Красной площади, как легко додумают читатели постарше). Северная водная стихия в одном из стихотворений молочно загуствает, дает ключ к тайне рождения человека

Эти длинные-длинные эти ситцевые облака, это солнце, что пело вам, эта девочка сделана из сгущенного молока, до чего она белая! С этикеткой джинсовой сухонского м. к., с голубою заплаткою, эта девочка сделана из сгущенного молока…

Здесь мы имеем дело уже с абсолютно аутентичной поэзией Наты Сучковой – движение на север завершено, человека обстает изначальный мир, чья гармония, впрочем легко может обратиться в застой и вырождение, таковы реалии сегодняшнего дня, который не допускает терпимости к медленному, внешне неловкому существованию.

Худенький, маленький, третий – побойче, – ну и чего ты им, паря, расскажешь? – мамка – уборщица, пьяница – отчим, школьные завтраки – снежная каша. Старая церковь – окно заколочено, на штукатурке – размытый Спаситель, то, что тебя не желают по отчеству, бог с ними, паря, ты просто – учитель.

Навсегда остановившееся время провинции имеет двойное влияние на жизнь: может прилежно сохранять главное, а может способствовать распаду и вырождению. Но самое главное, что открывает в своем поэтического доме Ната Сучкова – его способность содержать в себе поэзию in statu nascendi, причем – неотделимую от простоты, которая нередко эквивалентна примитивности.

Дыша духами и туманами, одеколоном «Шипр» – без сдачи нам! – здесь называют ресторанами уборные, чуть отстоящие от домиков кривых, потерянных, но крепких дедовых, приземистых… ‹…› и кролики с глазами кроликов из клеток смотрят аккуратных.

Это какой-то странное, призрачное слитное существование – оживший фольклор, имеющий своею оборотной стороной радикальный авангард:

Мы поймали двух лещей, одного подлещика, Со вчера полно борщей, щи и суп гороховый, Я живу в краю родном, наблюдаю ход вещей, Я живу в краю родном, разве что не окаю. Тот кулик его хулит, тот кулик – нахваливат, По задворкам не пройти, снег да грязь в проталинах, Разбежались сапоги – левые и правые, Мы же, валенки, стоим, разве что не квакаем. Принимаем ход вещей и собак на привязи, Изловили дыр бул щил и обратно выпустим.

Ната Сучкова никак не идеологизирует свою кровную связанность с северным краем, не выставляет его в сусальном облике мира предустановленной гармонии, не нападает на все, что противится автохтонности, рвется за ее пределы. Но самое главное в лирике Сучковой, не генотип, а фенотип провинции. Уход от непреложно исконного и попытки к нему вернуться в широком смысле слова рассматриваются не в виде прямых географических перемещений с периферии в центр и обратно, но в плане развития человека, несущего в себе изначальный код творения несмотря на все внешние воздействия.

вот идет человек – голова на плечах, из тех, что в детстве хотят на врача, и такая чепуха лезет в голову. мелко-мелко, как капли в бейсболку стучат, догоняет на острых своих каблучках, а потом – голова оторвана. он плывет на облаке, как в дыму, на руках голова с пятаком во рту, под ногами – антенны, шпили, он с тревогой думает: я умру, и опять какую-то чушь, муру, почему ее не пришили? почему-то сказку о колобке, я творен на крови и молоке, в ординаторской включен телик, васильки на выцветшем лежаке, дремлет доктор и руки его в муке, а не то, что в детстве хотели.

Все, что кажется современному человеку пережитками прошлого, рудиментами и атавизмами навсегда отошедшей в прошлое жизни, жабрами и крыльями былого, все наши сокровенные либо вовсе неосознанные воспоминания о бывшем-вечном – всё это живо, продолжает в нас жить. Чтобы уловить эти тонкие и слабые сигналы – не надо бороться с прогрессом или непременно поселяться в скиту на берегу северной реки. Надо просто слушать и слышать, как это умеет делать Ната Сучкова.

Библиография

Коллекция за стеклом // Октябрь. 2006. № 5.

Дачник мой август // Новый мир. 2006. № 6.

Над своим виноградом // Дети Ра. 2009. № 10 (60).

[Стихотворение] // Арион. 2010. № 4.

Этот мальчик злой… // Октябрь. 2010. № 12.

Лирический герой. М.: Воймега, 2010. 56 с. (Серия «Приближение»).

Птенчик // Волга. 2011. № 1–2.

Для кого тут елку-то наряжать?.. // Сибирские огни. 2011. № 4.

Благовест птичий // Дружба народов. 2011. № 6.

Деревенская проза // Знамя. 2011. № 8.

Деревенская проза. М.: Воймега, 2011. 76 с.

На том самом месте // Дружба народов. 2012. № 3.

[Стихотворение] // Арион. 2012. № 4.

[Стихотворение] // Арион. 2013. № 4.

Ход вещей // Дружба народов. 2014. № 2.

Ход вещей. М.: Воймега, 2014. 76 с.