Кизия спала, как младенец, доверчиво прижавшись к груди Шкафа, свернувшись калачиком в его объятиях.

Он долго лежал без сна. Глядел на нее. Любовался удивительной красотой ее лица. Лунный свет, падающий из окна, окутывал ее волшебным сиянием.

Боже, как она прекрасна!

Ее чуть выпуклый лоб…

Изящный изгиб бровей…

Слегка изогнутые густые ресницы…

А губы! Такие многообещающие. Такие страстные. Даже святой превратился бы в грешника, попробовав вкус этих губ.

Кизия Лоррейн Кэрью принадлежала ему в эту ночь и останется с ним, по крайней мере, до конца следующего дня. Шкаф хотел, чтобы их первое занятие любовью произошло именно так. Интуиция подсказывала ему, что какой бы приятной ни оказалась их первая близость (а даже в самых диких фантазиях он не мечтал испытать такое немыслимое наслаждение) женщина, лежащая сейчас в его объятиях, впоследствии попытается найти путь к отступлению.

Вызов на дежурство предоставил бы ей прекрасную возможность уйти. Любую другую причину для расставания Шкаф бы не принял. Любую, кроме работы. Эта часть ее жизни остается для него запретной. Работа пожарного значит для нее так же много, как и для него самого.

А может, даже больше.

Шкаф склонился к ее уху, вдыхая ее опьяняющий аромат, и ощутил едва заметную примесь собственного запаха. Он вздрогнул, наткнувшись на это свидетельство недавней близости. Интересно, не остался ли его вкус у нее на губах. Один быстрый поцелуй поможет это выяснить.

— Кизия, — хрипло прошептал Шкаф, думая о своем запахе на ее коже. — Ох, Кизия.

У него чуть сердце не разорвалось, когда, оказавшись с ней в постели, он почувствовал ее страх. Но ее внезапный испуг не был такой уж неожиданностью. Хотя Шкаф и желал всей душой, чтобы призраки прошлого перестали мучить Кизию, он понимал, что чем скорее она раскроется перед ним, тем меньше будет защищена от последствий своей связи с Тайреллом Бэбкоком.

Если бы отказ от собственных сексуальных желаний был единственным лекарством против ее страха, Шкаф пошел бы на это. Он был готов остановиться в любой момент.

Но, слава Богу, этого не случилось. Он передал инициативу любимой женщине, и она воспользовалась этим. Результат превзошел все ожидания.

Кизия шевельнулась, ее ресницы дрогнули. Она уткнулась лицом в его грудь, лизнув языком кнопочку его правого соска. Шкаф перевел дыхание, напрягшись всем телом. Она что-то неразборчиво пробормотала. Шкаф испытал глубинную вспышку удовлетворения, поняв, что этим «чем-то» было его имя.

— Малыш, — выдохнул он, чувствуя, как оживает его мужская гордость.

Его давнишняя любовь… и недавняя любовница… сонно заворочалась. Одеяло соскользнуло, открыв взгляду ее маленькие груди. Кожа цвета молочного шоколада соблазнительно блестела в лунном свете. От прохладного воздуха соски сморщились, превратившись в крохотные бутончики.

И тогда Кизия подняла ресницы. Она глядела на него радостно и удивленно. Чувственный рот изогнулся в улыбке.

— Шкаф, — сказала она, произнося его прозвище с нескрываемым удовольствием.

Искушение прикоснуться к ней было слишком сильным. Шкаф начал ласкать свою спутницу губами и ладонями. Она снова промурлыкала его имя.

Внезапно она потянулась к нему, явно выражая свое желание.

— Ты все еще мой, Ральф Рэндалл? — гортанным голосом спросила Кизия.

— Твой навсегда, — поклялся он, и доказал ей это.

Кизия проснулась в одиночестве на огромной кровати, застеленной темными простынями, в просторной, залитой солнечным светом комнате. Ей понадобилась целая секунда, чтобы вспомнить, где она и почему.

— Ой, — выдохнула она. Ее тело откликнулось на внезапный прилив воспоминаний. Пульс ускорился. Соски затвердели. Нежная плоть между ног затрепетала и увлажнилась. — Ой… Шкаф.

Она никогда раньше не чувствовала себя так, как в это мгновение. Никогда не испытывала того, что пережила в объятиях Шкафа прошлой ночью. Честно говоря, даже не думала, что способна на такое.

Кизия лишилась девственности со своим мужем. Однако вовсе не в медовый месяц. Нет, она преподнесла этот подарок Тайреллу Бэбкоку на заднем сидении его потрепанного «шевроле» примерно за год до свадьбы.

Тайрелл оставался ее единственным любовником до встречи с Ральфом Букером Рэндаллом. Иногда бывший муж похвалялся тем, что сделал из нее женщину. Сейчас она понимала, что в этом он лгал, как лгал во многом другом. Что бы ни сделал из нее бывший муж — если он хоть что-то мог из нее «сделать» — это не имело ничего общего с сексуальностью.

Ведь если рассуждать здраво, Тайреллу не нужна была женщина. Ему нужна была жертва.

Боже мой, неужели она…

Кизия вздрогнула, не додумав мысль до конца, и села на кровати. Подоткнув под себя одеяло, она взглянула на часы, стоящие на тумбочке. И чуть не упала от удивления, увидев, сколько сейчас времени.

Без двадцати одиннадцать? Не может быть! Она не просыпалась позже семи с тех пор… надо же, и не вспомнить. По крайней мере, с год. Может, и больше. Внутренние часы не позволяли ей валяться в постели, попусту растрачивая время.

Эта мысль всколыхнула в ней новую волну возбуждения. Отголоски бурно проведенной ночи вновь напомнили о себе.

Кто сказал, что при валянии в постели время уходит попусту? — подумала Кизия, осторожно потрогав сосок. Если валяться с кем-то, это может быть очень…

Гм.

Она прикоснулась к другой своей груди. Очертила пальцем шелковистый кружок. Вздрогнула от удовольствия.

Да.

Может быть. Очень.

Внезапный приступ зевоты застал Кизию врасплох. Она подняла руку, прикрыв рот ладонью. И вспомнила, как делала то же самое… по другой причине… в тот вечер, когда Шкаф целовался с ней на пороге ее квартиры.

В тот вечер собственные губы показались ей незнакомыми. А сейчас кажутся…

Незнакомыми. Все тело кажется незнакомым! Но в этом нет ничего страшного. Удивительное ощущение.

Это часть правды о самой себе, — подсказал ей внутренний голос. Так было всегда. Просто не хватало смелости поверить…

Дверь спальни слегка приоткрылась. Шкаф заглянул в комнату. Его лицо расплылось в улыбке, когда он убедился, что Кизия проснулась.

— Шкаф! — воскликнула Кизия срывающимся голосом. Она потянула на себя одеяло, чтобы прикрыть грудь, не сразу заметив, что ее левая нога оказалась обнаженной до самого бедра.

— Привет, Спящая Красавица, — поздоровался ее любовник, сильнее открывая дверь. Он был босиком и без рубашки, в одних только спортивных шортах. Его фигура заполнила собой весь дверной проем. — Я уже начал думать, что ты весь день собираешься проваляться в кровати.

Кизия вспыхнула.

— Ой, н-нет, — задыхаясь, возразила она, все еще пытаясь поправить одеяло. В глубине души она понимала, что уже поздно разыгрывать из себя скромницу. Но это ее не остановило. — Я никогда так не делаю.

Шкаф изогнул бровь, окинув ее взглядом с головы до ног.

— Очень жаль, — заметил он. — Я всегда считал, что валяться в кровати весь день — большое удовольствие…

Кизия сглотнула.

— …если делать это с подходящим человеком.

Она сглотнула снова, надеясь, что не изменилась в лице. Ее щеки, казалось, просто огнем горят.

— М-может быть, — выдавила она через пару секунд. — С подходящим… человеком.

Шкаф по-кошачьи потянулся. Его шорты поползли вниз, открыв большую часть живота, твердого, как гладильная доска. Он поправил штаны без малейших признаков смущения, затем повел плечами, словно они у него затекли. Его мускулы перекатывались под кожей при каждом движении.

Он устроил настоящее представление. Кизия не знала, отвести взгляд или зааплодировать. Еще более заманчивым было желание попросить его раздеться совсем.

— Ты всегда такая милая по утрам, киска? — спросил он наконец, присаживаясь на край кровати.

Кизия проглотила комок в горле, пытаясь взять себя в руки. Она взрослая женщина, а не легкомысленная школьница. У нее в голове мозги, а не каша. Она способна справиться с этой ситуацией. Способна справиться со Шкафом Рэндаллом. Способна справиться с собой.

Кизия вскинула подбородок, вспомнив, что не следует так отчаянно цепляться за одеяло.

— Когда как.

Шкафа, видимо, удивил ее ответ. Затем он криво улыбнулся.

— Ага, — согласился он. — Наверное, так и есть.

Наступила тишина.

— Гм, — хмыкнула Кизия.

Шкаф помешал ей продолжить, наклонившись вперед и прикоснувшись губами к ее рту.

— Позволь, я принесу тебе завтрак, — пробормотал он. — А ты тем временем прикрой те части своего тела, которые мне видеть не положено.

Кизия сумела вернуть утраченное самообладание к возвращению друга, внезапно ставшего любовником. Она как раз размышляла о том, не надеть ли футболку Шкафа, когда в коридоре послышались его шаги. Кизия нырнула в постель, подсунула под спину пару подушек и натянула одеяло до самых подмышек.

— Войдите, — крикнула она.

Именно в эту секунду Шкаф распахнул дверь. Он вошел в комнату, неся в руках заставленный едой поднос. Кизия попыталась убедить себя, что у нее потекли слюнки от вкусных запахов… а вовсе не при виде Шкафа. Врожденная честность заставила ее признать, что виноваты оба фактора.

— В первый раз в жизни меня приглашают войти в собственную спальню, — спокойно заметил он, ленивой походкой приблизившись к кровати.

— Просто я почувствовала себя как дома, — ответила Кизия, а затем закусила губу, осознав полный смысл своих слов. Ее сердце странно екнуло в груди. Господи. Она не хотела…

— Рад это слышать, — сказал Шкаф, по-видимому, восприняв ее признание как ничего не значащую любезность. Он опустил поднос на колени Кизии и сел на краешек кровати. Упругий матрас заметно продавился под его тяжестью.

Кизия слегка отодвинулась, удерживая поднос одной рукой и одновременно пытаясь поправить сползающее одеяло. Она старалась не встречаться взглядом со Шкафом, зная, что ее смущение бросается в глаза. С одной стороны, ей бы хотелось обладать достаточным сексуальным опытом, чтобы в подобной ситуации оставаться спокойной и невозмутимой, но с другой стороны, ей претила сама мысль о близости с любым другим мужчиной кроме Ральфа Рэндалла.

— Киска?

Она заставила себя взглянуть на него. Его лицо было непроницаемым.

— Что?

Шкаф протянул руку и одернул край одеяла.

— Ты снова раскрылась, — пояснил он.

Кизия невольно засмеялась.

— Я не хотел подсматривать, — добавил он, склонив голову. Уголок его рта пополз вверх в намеке на улыбку. — Если только ты не прячешь там что-то такое, чего я не видел прошлой ночью.

У нее перехватило дыхание при воспоминании о нежности, с которой он любил ее прошлой ночью. Что-то, чего он не видел? Да он делал с ней все, разве что в микроскоп не разглядывал! И если на ее теле остался хоть один участок, которого он не касался бы руками или губами, она понятия не имеет, где это!

— Нет, наверное, — согласилась она еле слышно.

Снова воцарилось молчание. Опустив взгляд, Кизия взяла салфетку с подноса и начала ее разворачивать.

— Может, мне уйти, — тихо сказал Шкаф.

Кизия резко подняла голову. Я все испортила, — мелькнула у нее мысль. Не важно, что она знала… была уверена!.. что прошлой ночью доставила ему настоящее удовольствие. Это было вчера. А сегодня она ведет себя как полная дура.

— Почему? — спросила она.

— Потому что я явно действую тебе на нервы, малыш. Тебе нужно некоторое время побыть одной. Я понимаю. Но я так долго ждал, пока ты проснешься…

— Нет! — возразила Кизия, когда Шкаф попытался встать. — Нет, пожалуйста. Не уходи, Шкаф. Я не… нервничаю.

— Нет?

Она поморщилась.

— Ладно, — призналась она, поняв, что ее ответ не вызвал у него доверия. — Может и нервничаю. Но не из-за тебя. А из-за себя самой!

Шкаф поерзал на краешке кровати. Он набрал полную грудь воздуха и решительно выдохнул. В конце концов он тихо спросил:

— Ты не могла бы объясниться, Кизия Лоррейн?

Да, конечно. И может, если она сумеет объяснить все ему, это поможет ей самой разобраться.

— Киска? — он приподнял ее подбородок кончиком указательного пальца.

— У меня… плохо… получается, Шкаф, — сказала Кизия.

— Что?

Она взмахнула рукой, не желая вдаваться в подробности.

— Ну, это!

— То есть, просыпаться рядом с мужчиной после того, как занималась с ним любовью ночь напролет?

— Да.

— Вижу. — Шкаф кивнул. — И что именно, по-твоему, плохо у тебя получается, пробуждение или любовь?

От нежности в его голосе она чуть было не раскисла. Но солгать ему не осмелилась.

— Кроме Тайрелла…

Он заставил ее умолкнуть, приложив палец к ее губам. Его темные глаза гневно вспыхнули.

— Я не хочу даже слышать о нем, Кизия, — резко сказал он. — Не сейчас. Не в это утро.

Она слегка подалась назад, испуганная его внезапным гневом, но все же полная решимости довести свое признание до конца.

— Что ж, я тоже не хочу говорить о нем, — продолжила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Не сейчас. Никогда больше. Но мне нужно, чтобы ты знал… понимал… что кроме него ты единственный мужчина, с которым я была близка. Поэтому, если я не знаю, что делать или как себя вести…

— Ох, малыш, — воскликнул Шкаф, качая головой. — Ох… малыш.

Кизия уставилась на него во все глаза. И затаила дыхание.

— Ты знал, правда? — прошептала она.

— Что знал? Что я у тебя первый после… — Он не мог произнести это имя.

Она кивнула.

— Нет. Не совсем. Но какой-то частью души… надеялся. И это означает, что часть моей души оказалась чертовски эгоистичной.

— Эгоистичной?

— Ты рассказывала, что происходило между тобой и… — снова он пропустил имя, — …вне кровати. Ну, я не думаю, что в постели было намного лучше. Поэтому надеяться на то, что это был весь твой опыт… эгоистично.

У нее перехватило горло. Она торопливо заморгала, борясь с подступающими слезами.

— Ох, Шкаф…

— Не надо плакать из-за меня, киска, — хрипло сказал он, схватив салфетку и поднеся к ее глазам. — Пожалуйста. Потому что если уж говорить о том, кто что не умеет, так это я не умею справляться с женскими слезами!

Возможно, в его признании и была часть правды. Но с каким видом он это произнес! Настроение Кизии совершенно изменилось, и она тихонечко рассмеялась сквозь слезы.

— Эй, — сказала она через секунду, отобрав у Шкафа салфетку. Когда их пальцы соприкоснулись, по ее телу пробежали мурашки. — Дай, я сама лицо вытру.

— Незачем вытирать, — ответил Шкаф. Его легкомысленный тон странным образом не вязался с выражением глаз. — Просто промокни здесь и здесь.

На этот раз Кизия засмеялась в полный голос.

— Теперь лучше? — спросила она.

Шкаф улыбнулся, морщинки в уголках его рта стали глубже.

— Гораздо лучше.

Кизия положила салфетку на колени и начала изучать содержимое подноса. Предложенный ей завтрак включал в себя чашку свежих ягод, несколько тостов, обильно смазанных маслом, и кружку черного кофе, уже начавшего остывать.

— Выглядит очень заманчиво, — честно призналась она. Затем, решив сохранять шутливый тон, продолжила, — Хотя один недостаток надо бы исправить.

Шкаф нахмурился.

— Скажи, какой?

Кизия взмахнула ресницами.

— Где же чувство опасности? — спросила она, напомнив о его странной теории, которую они обсуждали накануне. — Если ты, конечно, не украл эти ягоды с поля, охраняемого толпой вооруженных ку‑клукс‑клановцев и их фанатичных…

— Ой, перестань, — хмыкнул Шкаф.

— А если не перестану?

— Тогда не получишь кусок шоколадного торта.

У Кизии заурчало в животе.

— Где шоколадный торт? — спросила она, мысленно облизываясь. Шоколад был ее слабостью.

Шкаф хмыкнул снова.

— Если ты не соврала насчет той прелестной коробочки, которую принесла с собой прошлым вечером, у нас определенно будет шоколадный торт.

Прелестная коробочка…

Господи, совсем из головы вылетело.

— Точно, — пробормотала она. — Обещанные… сладости.

— Которые мы так и не попробовали.

Шкаф посмотрел на ее грудь. Кизия перехватила его взгляд и торопливо подтянула одеяло.

— По-моему, я ничего не потерял.

Топазовые глаза встретились с карими.

— Я рада, — сказала Кизия после недолгого молчания.

— Если честно, — Шкаф внимательно изучал рисунок на ткани, прикрывающей ее бедра, — сегодня утром я чувствовал себя совершенно сытым.

Она выдержала его взгляд в течение нескольких мгновений, а затем накинулась на еду. Ее собеседник молчал, рассеянно поглаживая ее ногу через одеяло.

— Думаю, я бы легко привыкла к этому, — сказала наконец Кизия, пытаясь не замечать сумасшедший ритм своего сердца.

— От тебя требуется совсем немного.

Кизия в растерянности на него взглянула.

— Скажи одно слово, киска.

— Одно… слово?

— Ага.

— Гм… — задумалась она. — Тортик.

— Не-а.

Она затаила дыхание, заметив выражение, промелькнувшее в глубине его глаз. Но все же сделала следующую попытку.

— Как насчет… пожалуйста?

Ральф Букер Рэндалл замер. Выражение его лица стало серьезным.

— Нет, киска, — спокойно ответил он глубоким и волнующим голосом. — Это слово «да».