1
Истертые, облезлые кисти на навесе носилок колыхались в такт шагам носильщиков. Холод проникал даже под плотно подоткнутые занавеси из шерсти. Если бы не солидных размеров тыквенная фляга разбавленного с медом вина, к которой Сервилий то и дело прикладывался, можно было давно закоченеть. В оставленную для глаз щелку виднелись только облачка морозного пара, выдыхаемого шестью лектикариями. Мужики тащили на себе лектику и переругивались сиплыми голосами. Агент привалился к пуховым подушкам и надолго задумался.
«В том, что нанял носилки, а не повозку, я поступил заведомо правильно. Один вынос на парадной лектике стоит порядочно. Солдаты сразу поймут, что заявился не какой-нибудь вшивый перекупщик, но солидный торговец и с тугой мошной. Н-да... У кого бы спросить, зачем я делаю это? Разве такое объяснишь словами? Для того, чтобы понять, нужно родиться по ту сторону Данувия. Кто расскажет словами плач тростниковой свирели дакийского пастуха? Прости меня, Великий Замолксис. Я сын своего народа».
Снаружи донеслось поскребывание:
– Почтенный Сервилий, мы прибыли!
Купец последний раз булькнул содержимым сосуда, отер губы и скомандовал:
– Опускай потихоньку!
Раздался легкий толчок. Стойки мягко коснулись запорошенной снегом земли. Сервилий одернул полог. Яркий свет, отраженный от белой поверхности, хлынул внутрь. Сидевший выпростал ноги в зимних скифских сапогах и, потягиваясь, вылез наружу. Широкий двор, обнесенный с четырех сторон стенами из дикого камня, истоптан следами конских ног. Там и сям бугрились комья лошадиного навоза. Носильщики грудились вокруг, потирая побелевшие уши. Под черепичным навесом четверо легионеров в плащах на дешевой заячьей подбивке играли в кости. Сидящие старательно делали вид, что приезд гостя их абсолютно не интересует. Но Сервилий несколько раз поймал на себе внимательный изучающий взгляд. Низенький плотный крепыш с выбитым зубом, по-видимому, проигрывал. Суетился и ворчал. Наконец, посчитав достаточным время, отведенное посетителю на ожидание, все четверо разом повернулись к купцу.
– Кто такие? Чего надо? – раздраженно буркнул высокий и костлявый римлянин. Левая рука его висела на перевязи.
– Агент торгового дома Цезариев в Рациарии Деций Сервилий, – представился маклер. – Хотел бы встретиться и поговорить с вашим начальником.
– Ишь чего захотел. Он сейчас отдыхает. Стоит ли его будить?
Сервилий напустил сожалеющее выражение на лицо.
– Ну что ж, в другой раз... Жаль.
– Да ты погоди! Выкладывай, зачем явился? – Все четверо поднялись и выступили из-под крыши.
– Насчет ваших рабов. Хотел посмотреть. Глядишь, может, и сторговались бы.
Легионеры переглянулись. Высокий с нашитым на плече знаком старшего по палатке кивнул крепышу:
– Ну-ка, Юст, сходи за Ювением! Быстро!
Низенький сорвался с места. Отсутствовал он довольно долго. Но поручение выполнил добросовестно. Вернулся в сопровождении мордастого здоровяка-центуриона. Сотник, облаченный в дакийские штаны на беличьем меху и дакийскую же баранью дубленую куртку, заговорил зло:
– Какие еще рабы? Сказано было, мы ими не торгуем! Нет, они прутся и прутся. Вчера одного такого пришлось взашей со двора вытолкать.
Сервилий понял, что пришла пора брать инициативу в разговоре.
– А не отойти ли нам, уважаемый Ювений, в сторонку для беседы? Она не займет много времени.
Центурион шагнул к столику с костями, покинутому игроками. Жестом пригласил садиться торговца.
– Ну!
– Я хочу, чтобы вы, уважаемый, только выслушали мои соображения, а решать будете без меня или при мне, это уже как угодно. Итак. То, что вы держите своих рабов и не выставляете на обозрение, – ваше дело. Поступок вполне логичный, если подумать, что, придержав самый ходовой сейчас товар, вы, когда спрос на людей вновь поднимется, спустите его с максимальной выгодой. Но не забывайте: цены на пленных даков сильно упали. Рынки обеих Мезий забиты ими. До весны плата вряд ли составит сотню денариев, а это лишь на двадцать, тридцать денариев больше того, что за них дают сейчас. Ваши рабы, если и переживут зиму, то потеряют вид, и вы продадите их за те же деньги, если не дешевле, к тому же, как говорят все в округе, весной император собирается возобновить войну. Не пришлось бы потом в спешке сбывать за половину стоимости заморенных скотов с отмороженными струпьями кожи. Я уверяю вас, Ювений, в Африке и на Востоке цены на живой товар никогда не превышают в лучшее время пятьдесят или семьдесят монет. Дети идут от двадцати пяти и ниже. Сдав своих пленников по сотне, вы возьмете наибольший барыш из всего возможного.
Центурион кисло слушал собеседника. Внутренне он не мог не согласиться со справедливостью его слов, но приобретенный за годы службы в армии командирский гонор и деловое тугодумство мешали принять окончательное решение.
– А ну как завтра цены повысятся?
– А ну как завтра вы выступите за Данувий? – в тон вопросу спросил Сервилий.
Начальник надолго задумался. Потом подозвал к себе костлявого десятника. Зашептались. Десятник убеждающе несколько раз что-то показывал на пальцах. Сотник хлопнул пятерней по колену.
– Ладно... Посмотрим... Какие в аварийном состоянии, тех, может, и сплавим вам, если договоримся, конечно.
Купец про себя усмехнулся. Полдела сделано. Остальное пойдет как по маслу. Сервилий знал людей. Жадность – одно из основных чувств, правящих миром.
Легионеры прицепили мечи и разобрали прислоненные к столбу, заточенные до игольной остроты копья. В глубине подворья находился скрытый среди хозяйственных построек длинный глинобитный сарай. Римляне сняли тяжеленный дубовый засов и распахнули скрипучие ворота.
– Выходи! Все, живее... мать вашу!
Послышался кашель, шорох соломы, и из помещения, щурясь на блеклое зимнее солнце, вышли пятнадцать мужчин и юношей разного возраста.
Все они были даки. У некоторых сквозь распахнутые вороты грубых холщовых рубах виднелись татуированные тотемные изображения животных. Коней, волков и рысей. Один показался странно знакомым. Сервилий вгляделся в заросшее исхудалое лицо. Не может быть. Скориб?! Вмиг в памяти всплыли картины далекой юности. Осенние состязания. Скориб положил тогда на лопатки всех противников и сбил стрелой платок с шеста. Он чуть не задохнулся от ярости, когда увидел взгляд Дриантиллы. Победитель при всех вручил ей свой приз. Наверное, именно в тот миг в ее сердце проснулась любовь к Скорибу. Сколько лет прошло! И вот они снова встретились. Он – человек без имени. Агент Цезерниев. Соперник – пленник, предназначенный для продажи в рабство. И все-таки он спасет его. Ради Дриантиллы. Ради своей первой, так до конца и невыстраданной любви.
– Кто-нибудь из вас говорит по-дакийски?
Солдаты Ювения грубо захохотали.
– Для того, чтобы вспороть варвару брюхо или связать веревкой, вовсе не требуется ломать себе язык их звериным ворчанием!
– В таком случае, – Сервилий тоже улыбнулся, – я буду разговаривать с ними сам. Должен же я знать, что они умеют делать.
– Валяйте!
Сервилий повернулся к пленникам. Скориб потупился. «Он узнал меня».
– Как вы попали в руки к римлянам?
Заслышав родную речь, даки гордо распрямились. Сервилий говорил на наречии горных костобоков. Племени, испокон веков славившемся за Данувием своей храбростью.
– Трое после сражения под Тапэ ранеными... Другие – при штурме Берзовии. А я и эти пятеро, – угрюмый патакензий указал на своих соседей с голубыми рысями на правом полукружье груди, – когда защищали город. Римские собаки подожгли стены. Мы почти задыхались в дыму, но пускали стрелы до конца. Когда очнулись, на нас уже были веревки.
Скориб молчал, не глядя. Торговец обернулся к Ювению и легионерам и решился.
– Слушайте меня внимательно. Я такой же дак, как вы. У меня есть деньги, и я хочу выкупить вас у солдат. Когда спрошу вас, что умеете делать, показывайте жестами, как работают плотники, кузнецы или гончары. И еще. Даки! Вы должны стойко вынести всю процедуру продажи. Я буду осматривать на совесть. Иначе враги тут же нас заподозрят.
И перейдя на латынь, добавил, обращаясь к центуриону:
– Похоже, уважаемый Ювений, я нашел среди этих скотов умеющих держать в руках молот или топор.
– Уж что-что, а топоры они таскать умеют! – с ненавистью процедил долговязый Лутаций и ни с того ни с сего ударил древком копья крайнего парня по животу.
Сервилий тщательно ощупал каждого из пленных. Заставлял раскрывать рот. Смотрел зубы. Порой даже проверял на шатание. Ругался с Ювением.
– Я же не собираюсь продавать тебе всех, – рычал старый служака, обиженный за нелестные отзывы о состоянии его рабов. – Возьмешь трех, и хватит с тебя!
Наконец Сервилий угомонился и вытер пальцы о штаны.
– Дерьмо! Ни одного стоящего болвана. Они годны только для шахт! Ты что, сутки напролет лупил их по морде? Ни одного с неиспорченным и крепким зубом! Если бы не указание патрона, я бы тотчас ушел. И ты еще надеялся держать подобную падаль до весны?! Ну ладно, мои замечания вы мне не оплатите! Итак, последнее слово такое: вот те четверо малость показистее, я даю за них по восемьдесят денариев и ни одним медным ассом больше, клянусь Меркурием и Консом! Но предлагаю и другой вариант. Если отдадите мне всех разом, дам за каждого по семьдесят пять денариев.
Центурион побагровел:
– Что-о?! Нашел придурков! Четверых по восемьдесят – еще куда ни шло, но всех по семьдесят пять?! Ищи дураков в другом месте!
Лутаций с рукой на перевязи сделал начальнику знак. Матерясь и возмущаясь, центурион приблизился к десятнику.
– Ювений, верь мне! Сделка выгодная. Я торговал черепицей в Бурдигале и знаю, что значит сдать оптом. По семьдесят пять за рыло – самая подходящая цена. Учти, за сопляков и двух стариков нам никогда не дадут больше пятидесяти. А так – все по семьдесят пять! По семьдесят пять, Ювений!.. Итог составит тысячу сто двадцать пять денариев. Считай по двадцать денариев на человека в центурии. И даже больше! Ведь нас в строю осталось сорок семь человек. Хватит и на подношение трибуну. Соглашайся, Ювений!
Они секретничали битый час. Легионеры мерзли, переминаясь с ноги на ногу. Соображения центуриона были исчерпаны. Он сдался.
– Хорошо! Пусть будет по-твоему, грабитель! Но у нас условие! Весь барыш ты уплатишь нам золотыми ауреями. Иначе мы не согласны.
– Идет! Ну и жук же ты, Ювений! В ауреях эта сумма составит... составит... Двести восемьдесят один золотой и один серебряный денарий. Такие деньги есть у меня с собой. Я добавлю к ним еще по денарию на человека, если ты выделишь мне воинов для транспортировки купленной скотины до дома.
– За этим дело не станет!
Легионеры, переминаясь, принялись надевать на шеи проданных рабов увесистые деревянные колодки, скованные одной железной цепью.
– За упаковку товара сорок сестерциев!
Сервилий вяло махнул рукой, широко зевнул и зашагал устраиваться в манящие раскрытыми занавесями носилки.
* * *
Скориб глотал куски вареного мяса, не разжевывая. Исхудавшей волосатой рукой хватал глиняный кубок с красным хиосским вином и буквально вливал в горло. Две бараньи ляжки и кусок на десяток ребер обглодал в считанные мгновения. Насытившись, тяжело облокотился о стол и, не мигая, уставился на Сервилия.
– Тебе надо отдохнуть, Скориб. Только прежде чем ты отправишься спать, расскажи мне, как там... как все было?
– Мукапор... я не буду говорить: «Я никогда не забуду, что ты для меня сделал!» Но если тебе понадобится жизнь товарища твоей юности, я без колебаний отдам ее!
Сервилий наполнил два кубка густой красной жидкостью.
– Скориб! Ты можешь отблагодарить меня уже сегодня. На это потребуется очень немного. Чаще обращайся ко мне по имени Мукапор.
Несколько минут оба молчали. Потом выкупленный на свободу раб заговорил:
– Мы бились как... как даки! Никто не посмеет упрекнуть нас в понесенном поражении. Сколько римских свиней полегло под Центуль-Путеей, под Берзовией? Мои орудия ни разу не подвели Децебала! Но их больше, Мукапор! Видел ли ты когда-нибудь, как надвигаются закованные в железо легионы? Такое не опишешь словами. Они не люди. Кажется, что движется само железо, ожившее на погибель народов. На место одного убитого тут же встают двое живых. При Тапэ я сам наводил с холма баллисту. Громадные камни убивали по пять римских упырей сразу. Но они ни разу не побежали, Мукапор. Мы стреляли до конца. Мимо нас неслась отступающая сарматская конница, уходили костобоки и патакензии Котизона, а мы, аппаратчики Децебала, накручивали свои канаты и били, били, били! Все полегли там. Совсем молодые парни. Сасса, Гета, Диспор. С ним и я строил машины в лесу Тибуска. Но они раньше меня обрели бессмертие на небесных полях Кабиров. Самое обидное не в том, что я попал в плен. Нет. Погибшему всегда найдется замена. Самое обидное это то, что мои аппараты, захваченные римлянами, теперь станут рушить стены дакийских городов и пронзать тела даков. И потому я должен немедленно вернуться назад, за Данувий.
– Скориб, через три дня я всех вас переправлю на ту сторону. Не пустыми. Повезете серу и оружие. На том берегу барки встретят наши люди. Но у меня к тебе будет просьба.
Мастер Децебала отставил вино.
– Сделаю все, что ни попросишь.
Мукапор не мог удержаться от лукавой улыбки:
– Измерь Траяну задницу.
Брови плотника удивленно взметнулись вверх.
– Ха-ха-ха-ха!!!
– Гм-гы-гы-хы-ха-ха-ха-ха!
Похлопывая друг друга, оба бывших соперника долго хохотали.
– Ну, а теперь серьезно. Нашим нужно знать, какие легионы остались по Карашу, в Транстиерне и Дробете, а какие император разместил здесь, в Мезиях. И где расквартированы обескровленные в боях части с большим числом раненых легионеров.
Глаза у Скориба начали слипаться. Сказывались усталость и голод, месячное сидение в затхлом сарае. Слова Мукапора доносились, как из тумана:
– Ты задержишься у меня на срок, который понадобится, чтобы все выведать и рассмотреть. А когда я соберу сведения, отвезешь в Сармизагетузу. Эсбен, раньше занимавшийся доставкой моих писем, запропастился с начала войны. Вся надежда теперь на тебя, Скориб. От того, как мы справимся с разведкой, зависит весь дальнейший ход борьбы.
– Эсбен? Какой Эсбен? Сын старейшины из нашего селения?
– Да.
– Он не вышел из боя под Тапэ. Сам План несколько раз справлялся о нем.
Мукапор ничего не ответил. Он только налил до краев чашу, плеснул на пол в память об ушедшем друге и так же молча выпил остальное.
– Он был смелый воин, Мукапор. Кабиры даровали ему бессмертие.
– Я знаю, Скориб. Он... А ведь я выкупил у Орестиллы Хлою. Хотел порадовать его, как только заявится. У старухи теперь пополнение. Римляне пригнали с той стороны много молоденьких девчонок. Впрочем, это долго объяснять. Иди спать, приятель.
Когда оба отправились ложиться, помощник и наперсник Сервилия силач Денци, изображающий глухонемого, погасил светильники, устроился на лавке и махом допил оставшееся в кувшине хиосское.
2
Пятый выпад едва не свалил его с ног. Светоний отступал под бурным натиском Адриана, но когда друг, зарываясь, сделал три длинных броска вперед, резко отпрянул в сторону и коротким ударом сверху опустил меч противника долу и тут же увесисто стукнул того по плечу и лицу в плетеной медной каске.
– Это конец! Ты мертв, Адриан.
Племянник императора с досадой бросил серповидную дакийскую фалькату и, сняв с головы учебный шлем, вытер пот со лба.
– Да, для колющих движений она малопригодна. И все же под Тапэ мы имели время убедиться, что в умелых руках фальката ужасна.
Скрипнула дверь, и в гимнасий неслышно вошел слуга Лаберия Максима галл Беровист.
– Наместник Верхней и Нижней Мезии просит Элия Ариадна и Светония Транквилла в таблин.
Трибун кивнул:
– Передай, сейчас будем.
Ополоснувшись теплой водой, друзья надели шерстяные туники, набросили поверх узорчатые галльские плащи с бахромой и, шагая в ногу, отправились в кабинет правителя обеих Мезий.
В комнате было приятно тепло. Рабы, топившие гиппокаус, старались на совесть. Максим, уютно устроившись в светлом ореховом кресле, держал на коленях жирного фракийского кота с пушистой мордой и длинными усами. Вошедших встретил приветливо:
– Прошу, садитесь где вам будет удобно. Феаген советует при головной боли брать на руки эту домашнюю тварь и гладить. Утверждает, что таким способом лечились в Египте фараоны. Не знаю, как там, в Египте, но мне действительно помогает. К тому же стервец, – проконсул тряхнул животное, – удивительно умиротворенно мурлычет.
Кот открыл огромные зеленые глаза с вертикальными, через все яблоко, зрачками, и предостерегающе качнул хвостом туда-сюда. Уловив шкурой слабину в сдерживающих его руках, мягко соскочил на пол. Задрал хвост трубой и, испуская громкое «р-р-р-р-р-р-р», заходил под столом, потираясь о ноги гостей. Вдруг зверь присел на все четыре лапы и, судорожно крякнув, кинулся вон из комнаты. Лаберий Максим удивленно раскрыл веки. Адриан, наоборот, низко наклонился, давясь беззвучным смехом. Он прекрасно видел изо всех сил придавившую хвост кота ступню Светония.
– Наверное, кошку почуял, – бесстрастным тоном резюмировал Транквилл. Наместник укоризненно покачал головой:
– Ах, Светоний! Ты не можешь без своих фокусов. В наказание за проступок почитай-ка нам «Энеиду»!
Секретарь Адриана смущенно потупился. Потом расправил плечи и, обратись на пламя светильника, начал прекрасно поставленным голосом декламировать бессмертные строки Вергилия:
Поэма увлекала, чеканные строфы будили скрытые в глубине души чувства патриотизма. Старый проконсул в такт водил кистью по воздуху и время от времени тихо восклицал: «Великолепно!»
По окончании первой книги оба слушателя искренне поаплодировали чтецу.
– Видят боги, но ты, Транквилл, лучший декламатор из всех, с кем мне доводилось встречаться. Бато! – хлопнул в ладоши Максим, – принеси нам вина и печенья. Сейчас самое время подкрепиться.
За десертом правитель Мезий изложил цель вызова.
– Сегодня утром я получил письмо от Нигрина. Он просит тебя, Адриан, и твоего друга отправиться вниз по Данувию от Эска до Тоэзма и Диногенции проинспектировать состояние зимующих когорт. Выздоровевших легионеров направлять в легионы. Оставшимся обеспечить хороший уход. На носу февральские иды (13 февраля). К началу марта центурии необходимо пополнить. Особое внимание – состоянию вспомогательных подразделений.
Адриан задумчиво следил за игрой пурпурной влаги в стеклянной чаше в свете трех горящих фитилей.
– Когда мы должны уехать?
– Завтра же! Пропуска с моими печатями и коней получите утром. Эскорт – на ваше усмотрение.
Светоний, по-мальчишески аппетитно уплетавший печенья на медовом сахаре, ввернул:
– Одной турмы из алы граждан V Македонского легиона будет вполне достаточно.
* * *
Под черепичными кровлями, на грубо обтесанных деревянных столбах манипулы V Македонского легиона занимались ежедневными военными упражнениями. Кампигены из ветеранов учили молодых солдат сражаться с двумя и тремя противниками. Молодые старательно рассыпали удары во все стороны. На заснеженном поле конная ала на скаку метала дротики во врытые и обмотанные соломой бревна. Зима зимой, а учеба продолжается. Освободиться от нее дано лишь нескольким десяткам иммунов или тем, кто в состоянии сунуть на лапу своему центуриону десяток-другой сестерциев.
Адриан и Светоний с отрядом кавалерии привлекли внимание. Командир алы и пехотный трибун толково объяснили положение дел. Здесь, на шестнадцатом милевом столбе от Эска, стоят третья и четвертая когорты и отдельная фракийская ала. Остальные – дальше. Сам командир легиона Помпедий Фалькон – в Эске. Другие когорты – за городом по дороге на Димум. Советуем быть осторожнее. Солдаты, ходившие в лес за дровами, видели позавчера незнакомых всадников. Числом до сотни человек. Скорее всего даки. На Данувии лед трухфутовой толщины. Варвары спокойно могут переходить реку. Схватят – никто не успеет прийти на помощь. Перемирие – басня для школяров.
Адриан поблагодарил и рысью повел маленький отряд по засыпанному снегом тракту. Решили объехать Эск стороной и следовать прямо на Азамум. Помпедий Фалькон сам разберется в делах своего легиона.
Светоний, нахлестывая коня, спросил на скаку Адриана:
– Ты узнал префекта алы?
– Еще бы! Это тот самый Домиций Януарий, который до начала войны встречал императора и преторианские когорты возле Виминация.
– Да-а, только тогда у него не было шейного отличия.
– Ничего удивительного! В летней кампании он наверняка заслужил свою награду.
Эскорт, вздымая за собой мелкую снежную пыль, тройками в десять рядов поспешал сзади широким галопом.
3
Таверна «Золотой Орфей» была одним из лучших заведений в Дуросторе. Хозяин ее – толстый Филемон – лично готовил для своих гостей тунца на вертеле, по-делосски. Помещение отличалось достаточно внушительными размерами. За десятками грубо сколоченных столов в часы пик могло поместиться шестьдесят человек. Филемону помогали двое нанятых в городе поваров и три раба-иллирийца, разносивших кушанья и убиравшие объедки. Счета посетителям предъявляла жена Филемона, необъятная (пошире мужа) фракийка Пассия. В «Орфее» не было еще случая, чтобы кто-нибудь отказался платить. Хотя туда частенько заходили такие рожи, при виде которых в ужас приходили целые подразделения городской стражи и сам префект Дуростора.
Трактирщик гордился своей супругой необычайно и, выпив с обедавшими приятелями стаканчик вина, обещал: «Видят Фортуна и Меркурий, я обязательно закажу дураку Афанасию мраморный бюст своей благоверной Пассии. В Дуросторе должны знать собственных знаменитостей!» Друзья реготали в ответ: «А надпись сделаешь такую: «Пассия, жена жулика Филемона Прощай! Ничто не потревожит твой покой – ведь деньги требовать не с кого!» Филемон разъярялся и подсылал к выпивохам жену. Те сразу съеживались и выкладывали на три-четыре дупондия больше положенного.
С началом войны дела содержателя «Золотого Орфея» пошли в гору. Филемон за бесценок скупал у пьянствующих легионеров награбленные за Данувием меха, одежду, серебряные украшения. Не гнушался и живым товаром. Мало кто знал о двух тесных каморках под чердаком, где наиболее доверенные посетители могли провести время с молоденькими дакийками, приобретенными по случаю специально для этой цели.
С началом зимы основными клиентами стали бессы и одрисы из вспомогательных фракийских когорт XI Клавдиева легиона, размещенных в Дуросторе.
...Чад из поварни проникал в зал, наполняя помещение горьковатым запахом. Одрисы в шерстяных туниках и теплых галльских штанах сидели за столом, жуя ячменный хлеб с сыром и запивая выдержанным, но изрядно разбавленным вином. В очаге гудел большой огонь, распространявший тепло до самых дальних уголков таверны.
– Филемон, проклятый кровосос! Скоро ты принесешь нам своего знаменитого тунца по-делосски? Если будешь тянуть, мы поужинаем другим блюдом: Филемоном по-дуросторски!
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
Дверь широко распахнулась. Клубы морозного пара заколыхались у порога.
– Ба! Кого я вижу?! Сервилий собственной персоной! – трактирщик покинул наблюдательный пост у кухни и заспешил навстречу желанному посетителю. Направо и налево крича остальным:
– Угомонитесь, фракийские головорезы! Ваш тунец никуда не уйдет! Сию минуту будет подан! Пейте пока вино за здоровье моего дорогого Сервилия из Рациарии!
Вошедший снисходительно обнял хозяина «Орфея».
– Похоже, твои дела идут отлично, а, Филемон? Год назад у тебя на столах не было столько оловянной посуды. Все больше глина.
– А-а, – грек плутовато щурил пронзительные черные глазки. – Тебя, Сервилий, я угощу на серебряной!
– Ого! Ну вот, теперь и без расспросов вижу, что процветаешь. Кстати, как тебе мой новый раб?
Филемон придирчиво оглядел Скориба и почесал нос.
– Ты что, Сервилий, обменял эту обросшую худобу на Денци?
– Неужели я похож на идиота, Орфей? Этого дака я по дешевке взял в Рациарии у наших доблестных солдат. Были еще четырнадцать, но тех я отправил в Италию загнать подороже. Мастера на вилле обучат их ремеслам, и я перепродам бездельников через год за хорошую цену.
Губы трактирщика затряслись от жадности.
– И что, много рабов припрятали вояки?
– Да если хорошенько пошарить, то наберется не одна сотня! Ты хочешь войти к кому-нибудь в долю?
Филемон осекся. С Сервилием надо держать ухо востро. Не то перехватит товар. За ним не станется.
– Откуда у меня такие деньги, римлянин? Ну ладно. Пойдем наверх, устрою тебя в лучшем виде.
– Нет, Филемон! Я хочу немного посидеть здесь, внизу, среди храбрых фракийцев. А то все один да один. Подавай мне тунца и баранину прямо сюда.
– Но, Сервилий...
– Делай что тебе говорят. За деньги можешь не беспокоиться. Уплачу как за отдельный номер.
В этот вечер Филемону и его жене пришлось пережить много неприятных минут. Кто мог ожидать, что Сервилий так напьется? За десять лет знакомства муж Пассии, почитай, впервые видел агента Цезерниев в подобном состоянии. Поначалу все шло гладко. Торгаш со своим молчаливым рабом подсел к столу, за которым ели десятники и сотники фракийцев. Самому старшему из них, Сирмию, Сервилий выставил кувшин хорошего кампанского вина из запасов «Золотого Орфея». Сирмий не имел ничего против. Первую здравицу провозгласили за принцепса римского народа Цезаря Нерву Траяна Августа. Все солдаты в трактире встали и осушили свои бокалы. Через час фракийцы в зале напряженно прислушивались к пьяным разглагольствованиям Филемонова гостя:
– Кто скажет, что мы, римляне, не будем властвовать над всем миром?! Кто?! Мы уже властелины половины Ойкумены. Даки?! Какие там даки?! Плевать! Вот сидит дакийская скотина! Вчера он мычал, шляясь по своим заросшим лесам и горам, а сегодня притих, а завтра будет прилежно молоть зерно на моей мельнице! Да! Да! Клянусь Юпитером, только так!!! Вот, например, вы, фракийцы, Сирмий – вы мужественный народ, но мы, римляне, покорили вас, и теперь все одрисы и бессы, и прочие молодчики из ваших льют свою кровь за наше италийское господство в Дакии! И будете лить!!! Потому что наша римская каллига раздавит брюхо любому, кто пикнет против! Это от самих богов! От Юпитера и Юноны! Вся ваша фракийская гордость кончается там, где обещают горсть золота и права нашего великого италийского гражданства! Сколько варваров фракийцев сигают от радости, получив это право на своей собственной земле. Плевать им на какую-то вшивую Фракию! Им дорого гражданство! Да здравствует сенат и народ римский! Да здравствует Божественный император Нерва Траян Август!
Римлянин пьяно визжал и тыкал ногой в грудь хмурому рабу даку.
– Вытри сапоги, мерзкий дикарь! Дак-вонючка! Фракийцы, вытирайте об него свои ноги. Вы солдаты Траяна! Вы почти римляне! По крайней мере, в одежде! Разве мало вы убивали этих децебаловых блох за Данувием?!
Раб не проронил ни слова. Но его горящие глаза были красноречивее любых слов. Филемон в страхе ожидал погрома. Воины Сирмия сидели, сжав кулаки от ярости, готовые ко всему. Но сам Сирмий, видимо, рассудил иначе.
– Добро! – сказал он, нехорошо улыбнувшись. – Наш римский знакомый, похоже, хватил лишку, но, с другой стороны, не согласиться с ним нельзя. Да и нам пора к себе. Дандарид! Помогите рабу Сервилия втащить господина наверх! Пускай проспится! Все остальные – в казарму!
Не прощаясь с хозяином таверны, солдаты фракийского вексиллатиона гурьбой повалили на улицу.
Наверху, когда все утихло, Сервилий приподнял красные, распухшие веки и молвил лежавшему на войлоке у входа товарищу:
– Прости меня, Скориб! Так было нужно! Для нас, для Дакии.
К его удивлению, с кошмы послышался смех:
– О чем ты говоришь, Мукапор? Видел бы ты выражение лица трактирщика' А о фракийцах я вообще молчу – упаси, Замолксис, какому-нибудь римлянину попасться им на темной дороге. От Рациарии до Дуростора ты, Мукапор, даешь уже третье выступление и везде с неизменным успехом. Ручаюсь, плоды созреют довольно скоро.
Мукапор не ответил. Он вовсю сопел носом, распространяя вокруг себя горячее дыхание винных паров.
* * *
Лошади, болезненно оттопырив верхнюю губу, с недоумением взирали на своих хозяев. Никогда за все время пребывания на строевой службе люди с таким ожесточением не терли щетками их бока и бабки у копыт. Шкура горела огнем. Жеребцы лягались и кусались. Фракийцы отводили душу. Пехота драила доспехи и оружие с не меньшим рвением. Бляшки панцирей сияли, словно солнце.
Речи пьяного римлянина в «Золотом Орфее» молнией облетели солдат вспомогательных фракийских частей в Дуросторе. Воины не смотрели друг на друга. Война за Данувием неожиданно приобрела совсем иной смысл. Центурион Искар на одной из сходок процедил, сплюнув:
– Под Берзовией я красивую девчонку добыл и припрятал, а в Транстиерне продал грекам за сорок денариев. А теперь, после болтовни той римской свиньи, думаю: лучше бы на волю выпустил.
Ептетрас-знаменосец из когорты Искара, оглянувшись, нет ли поблизости префекта или контуберналов из римлян, добавил раздумчиво:
– Дерьмо мы все последнее! Все – дерьмо! Я родом из-под Берои. Дед мой с римлянами за свою землю сражался. А отец вступил в вексиллатион. Двадцать пять лет как один оттарабанил, таскаясь по Африке и Востоку. При штурме Иерусалима левой ноги лишился. Как раз в последний месяц службы. Отпустили без задержки. Так он, когда права италийского гражданства и участок получил, чуть не плакал от радости. А я думаю, чему радоваться-то? На своей родине свою же землю в награду получаешь. Суки! Римские живоглоты! За тот клочок в тридцать югеров сколько человек отец в Сирии или Кирене с земли согнал. А кому она досталась? Римлянам!
Фракийцы вразнобой кивают:
– Верно! Точно так!
Молодой одрис, жуя кусок лепешки (не избавился еще от детской привычки), проникновенно шепчет:
– От Берзовии правее миль на двадцать во время нашего наступления я и покойный Дижапор, да упокоится его душа у Диоскуров, на заготовке мяса попались дакам. Расспросив нас да узнав, что мы фракийцы, они ничего нам не сделали. Помолчали презрительно, а старший их напутствовал: «Идите и передайте товарищам, что у даков с фракийцами одни боги и судьба одна, а враги и у тех, и у других – римляне! Негоже поклоняющимся Диоскурам для жадных римских шакалов землю своих братьев завоевывать. Достаточно одной Фракии, подаренной Риму!»
Аналогичные разговоры шли практически в каждой центурии или конной турме. Теперь любое поручение, полученное от начальника-римлянина, воспринималось как личное оскорбление. У молвы длинные крылья. И чем дальше уносятся слухи, тем большим комом подробностей они обрастают. Подспудно, незаметно для глаза трибунов и легатов во вспомогательных подразделениях фракийцев и мезов зрело и росло недовольство. Мужество даков, соседей по Данувию, вызывало уважение. Легенды о Децебале передавались у костров все новым и новым слушателям. Разведчики дакийского царя, проникавшие в манипулы, нагнетали страсти. Достаточно было малейшей искры, чтобы тщательно скрываемое недовольство прорвалось наружу. В преддверии весеннего возобновления боевых действий вексиллатионы фракийцев были идейно разложены и как военная сила представляли угрозу самой римской армии.
4
Тзинта не находила себе места. Могла ли она подумать о таком? Скажи ей кто-нибудь раньше, рассмеялась бы в лицо. Полюбить мужа? Но вот любит! До беспамятства. Речи отца, нашептывания брата – все померкло перед заполнившим сердце чувством. После поражения даков Регебала не могла видеть. Считала, что он – главный виновник неудачи. Брат догадывался о ее настроении. Старался не попадаться на глаза. За все время после заключения перемирия с римлянами Децебал лишь два раза появился в Сармизагетузе. Почерневший, осунувшийся. Виновато сгорбившись в кресле, брал на руки подросшую Тиссу:
– Совсем большая выросла. Что тебе подарить, Тиа?
Девочка напускала важный вид:
– Ничего не надо, папа. Я же царская дочь и ни в чем не нуждаюсь. – И в следующее мгновение просила: – А ты покатаешь меня на своей лошади, папа?
Царь счастливо улыбался:
– Я подарю тебе самую красивую сарматскую лошадку. А хочешь, достану маленького коня из римской Британии? Феликс рассказывал мне, – обращался Децебал к жене, – на Альбионе разводят карликовых коней. Они пятнистой расцветки, с длинными гривами и хвостом и очень своенравны. Ну как, хочешь?
Тисса с немым обожанием смотрела на отца:
– Не-а, только на твоей и обязательно с тобой.
– Решено. Завтра с утра и катаемся. Да, забыл, от сына Ратибора, вождя карпов, тебе передали эти браслеты.
Отец доставал из карманов сплетенные из золотых проволочек ажурные украшения.
– Сын Ратибора? И откуда он меня знает?
Отец подмигивал матери:
– Если бы только он один знал про тебя! А то ведь отбоя нет. Но, браслеты я взял пока у одного сына Ратибора.
– Он... Он... красивый?
– Похож на деда Плана, ну, может, нос побольше.
– На П-ла-на-а-а?
– Да-а.
– Не нужны мне его браслеты.
– О-хо-хо-хо! – царь закатывался безудержным заразительным смехом. За ним начинала смеяться Тзинта. Дочка догадывалась, что ее разыгрывают, и обиженно сопела.
Это были радостные мгновения в их жизни. Ночами она исступленно ласкала мужа, торопясь наверстать упущенное. Он был благодарен ей. За любовь. За дочь. Просто за нее саму. Тзинту.
И Диег, и Котизон замечали происшедшую с ней перемену. Пасынок делался мягче, видя ее заботы об отце. Диег относился ко всему философски. Она по-своему, по-женски, любила и ненавидела их одновременно. Любила за то, что готовы отдать за Децебала жизнь. Ненавидела потому, что все время становятся между ней и мужем, разлучают. Умом понимала – война. Государство и войско требуют неусыпного внимания. Будучи слишком женщиной, Тзинта до конца не осознавала нависшей над Дакией смертельной опасности. И что муж ее, брат, сын и сама она волею Судьбы поставлены на наковальню Времени под сокрушительный молот Истории.
* * *
Сусаг явился во дворец, когда уже стемнело. На морозном небе застыли звезды. Во дворе мелькали факелы, лаяли собаки. Полководец бросил поводья подбежавшему телохранителю. Скорибу, неподвижно восседавшему на заиндевелом мохнатом коне, кивнул:
– Слезай, пойдешь со мной!
Мастер, свесив ноги на один бок, тяжело сполз на землю. Во внутренних покоях рослые стражники в чешуйчатых сарматских панцирях безмолвно расступились, узнав военачальника в лицо. Перед резной дверью из белоснежной липы приехавшие остановились.
– Доложи! – приказал слуге Сусаг и привычно оправил широкий военный пояс с изогнутым серповидным мечом.
– Входите, царь ждет вас!
Децебал выжидательно посмотрел на гостей, когда они переступили порог. Он был не один. В комнате находились также Диег, Котизон, Регебал и командир третьего легиона даков римлянин Леллий. Сусаг низко поклонился властелину.
– Да будут милостивы Кабиры к тебе и твоему дому, царь.
Скориб молча склонился в глубоком поклоне.
– Какие вести ты принес, Сусаг? – Децебал сделал приглашающий жест.
– Вот этот человек, – полководец подтолкнул вперед аппаратчика, – расскажет все.
Царь гетов и даков, прищурившись, разглядывал Скориба.
– Разве ты не погиб в битве при Тапэ, мастер?
– Нет, великий царь. Я защищал твои машины до последнего вздоха. Но меня оглушили топором по затылку и продали в рабство.
– Как же ты овободился?
– В Рациарии меня выкупил у римских солдат твой слуга Мукапор. Он же прислал меня и моих товарищей с оружием, серой и донесением на этот берег.
Царь сощурился:
– Кто такой Мукапор?
Скориб непонимающе отшатнулся. «Неужели Децебал не знает собственного соглядатая на римской стороне? Или Мукапор соврал?» Вслух же ответил:
– Греки зовут его Сервилием.
– Ах, Сервилий! – Владыка облегченно расслабился. – Что же он велел сообщить нам?
– Разное. Например: как только на Данувии сойдет лед, Траян без предупреждения начнет военные действия. Многие части «петухов» к тому времени, когда я переходил реку, тянулись с машинами и обозами из Троэзма, Карсия и Диногенции к Виминацию.
Присутствующие переглянулись, Диег, стоявший у окна, скрестив на груди руки, придвинулся ближе.
– Дальше, – продолжал Скориб, – Сервилий сделал все от него зависящее и сумел настроить некоторые фракийские отряды против императора. Многие мезы и одрисы давно тяготятся войной против даков. Они перейдут на нашу сторону при первой же возможности. Но нужно золото. И среди фракийцев есть колеблющиеся. Золото сделает таких сговорчивее. Если царь согласится с ним, то пусть шлет деньги. В этом вопросе Сервилий просил не медлить.
– Надо дать, – вмешался Регебал. Остальные ждали продолжения рассказа.
– И последнее: я с Сервилием проехал по дорогам от Рациарии до Диногенции. Все главные силы Траяна собраны в основном в Верхней Мезии. От Алмуса до Эска стоят отдельные когорты и вексиллатионы из галлов и паннонцев. За Эском и до самого устья Данувия расположены лишь малочисленные гарнизоны и при них вспомогательные когорты из фракийцев, мезов и иллириков. Тех племен, кому Траян меньше доверяет. Половина римлян – это раненые и выздоравливающие после летних сражений.
Строитель метательных машин замолчал, переводя дыхание.
– Я благодарю тебя за верную службу, мастер, и награжу по заслугам. Ты можешь идти. Распорядитесь относительно ужина и сна нашего друга, – указал Децебал явившемуся слуге. – Подожди решения до утра. Ты еще понадобишься, Скориб.
«Великий Замолксис, царь не забыл моего имени!» Когда вышитые занавеси сомкнулись за вышедшим, владыка Дакии повернулся к ожидавшим в нетерпении соратникам:
– Ну, что скажете?
Первым заговорил Регебал:
– Сервилию нужно послать золото, как он просит. Сумма ничтожна, а результаты могут превзойти все ожидания. Траян оставит помыслы о войне, если в его армии вспыхнут мятежи.
Диег был настроен менее оптимистично:
– Преувеличивать влияние бунта нескольких вексиллатионов на исход войны слишком неразумно. Иное дело – переход фракийских отрядов на сторону даков в решающем сражении. Такая победа дорого обошлась бы римлянам. Но меня сейчас больше занимает другое. Ждать ли нам нового наступления римлян весною или нападать раньше самим? И где нанести свой удар?
Сусаг звякнул большим украшением, висевшим на груди на золотой цепи.
– В том, что мы должны перейти Данувий до ледохода, не должно быть никакого сомнения. У нас нет обязательств перед богами, когда враг готовит вероломство. Не мы, так Траян сделает это. А место для нападения хорошо указано Сервилием. В Нижней Мезии римляне оставили когорты с большим числом раненых. Нам не составит большого труда справиться с ними. В случае успеха мы истребим пятую часть войска Траяна. Тогда все замиренные мезы и фракийцы возьмутся за оружие и начнут отвоевывать у Рима потерянную свободу. Есть и еще причина, по которой нам выгодно вести войну на юго-востоке. Юг Дакии – сплошные равнины и степь. Конница роксоланов, сарматов и бастарнов развернется там во всю свою мощь. И превосходство императорских легионов уступит силе ее натиска.
Диег пристукнул ребром ладони о ладонь.
– Правильно! Царь, – обратился он к брату, – на подготовку у нас остается очень мало времени. Выступать должно не медля ни дня. С роксоланами и бастарнами соединимся где-нибудь напротив римской Капидавы. Замолксис помогает решительным!
Децебал не возражал доводам военачальника, но он хотел взвесить все «за» и «против», не оставив неучтенными даже мелкие детали.
– А как вы намерены штурмовать римские укрепления и башни пограничной линии? И чем нам кормить воинов в Мезии зимой?
Диег не заставил долго ждать с ответом.
– Для штурма стен мы захватим с собой метательные машины. Поставим аппараты на полозья, и лошади помчат их по снегу быстрее, чем на колесах. Этим пусть займется Скориб. Теперь о продовольствии. Каждый дак возьмет продуктов на неделю. Кони роксоланов не нуждаются в сене. Они роют траву из-под снега копытами. Остальное дадут римские склады. Мы не сможем закрепиться в Мезии. Потому будем грабить по пути все. И сжигать то, что не сможем забрать. Надо оставить Траяну выжженный и разоренный тыл! Посмотрим, как станут сражаться его солдаты, когда им нечего будет жрать!
На следующий день Скориб в новой волчьей шубе с золотой змеей – гривной вокруг шеи и дорогими браслетами на руках отправил Дриантилле со слугой из дворца тяжелый кошелек с деньгами и так, не заскочив домой, помчался с двумя подсменными конями в Альбурнус-Майор. Оттуда он вернулся во главе длинного санного обоза с баллистами и скорпионами. Получив свежих лошадей, артиллерия выступила в сторону ущелья Красной Башни, вниз по Олту на Бурридаву. Замерзшая река служила прекрасной дорогой. Сам царь с основными силами тронулся в путь три дня спустя. Во время марша к нему присоединялись дружины бурров и сальдензиев. Быстрыми переходами привычное к зиме дакийское войско преодолело расстояние от Бурридавы до Данувия и, соединившись с конными отрядами роксоланов и бастарнов, сосредоточилось на левом берегу дремавшей под толстым слоем льда реки. Прямо напротив укрепленного пункта римлян – Карсия.
...В ночь перед переходом Данувия Децебал пошел по стоянке войска от костра к костру. Поверх простой бараньей шубы царя блестел пластинчатый римский панцирь. На голове пушилась серая с черными полосками барсучья шапка. Котизон, одетый так же, но в кольчуге, отделанной по краям золотом, сопровождал отца Даки узнавали царя. Кланялись. Децебал кивал в ответ. Приветствовал пожилых, в летах воинов. Возле хрупающих овсом лошадей, впряженных в сани с баллистами, остановился. Скориб молчал, притулившись к раме аппарата.
– О чем задумался, мастер?
– Прости, царь! Думаю о доме. Я не смог повидаться с женой и детьми. А теперь не знаю, вернусь ли живым?
Децебал без слов и несколько виновато потрепал плотника по плечу. Что он мог обещать этому человеку? Всем собравшимся на заснеженной равнине соплеменникам? Он вел их в бой за родину. На смерть. А значит, не имел права на жалость.
5
За восемь дней до ид февраля (6 февраля) 102 года Децебал с сорокатысячной армией переправился через замерзший Данувий и вторгся в Нижнюю Мезию. Немногочисленные римские полевые лагеря, расположенные в зоне болот и озер нижнего течения реки и считавшиеся неприступными летом, теперь сжигались и брались штурмом без особого труда. В короткий срок даки уничтожили свыше пятидесяти укреплений противника. Разделив силы на три части, дакийский царь направил их разорять Мезию по трем направлениям. На север – к Троэзму, на запад – на Дуростор и на юг – в сторону Дионисополиса. Мезия запылала. Головные отряды сарматской конницы рыскали под самыми стенами Каллатиса и Том. Штурмовать такие первоклассные крепости у варваров не было ни возможностей, ни желания. Они только разграбили близлежащие поселки и сожгли несколько десятков купеческих и военных кораблей, проходивших ремонт и вытащенных по такому случаю на берег.
Пока россоланы и бастарны разоряли провинцию, Децебал во главе наиболее крупного корпуса, состоявшего из собственно даков и союзных карпов, осаждал крупные крепости римлян вдоль Данувия. Самым неприятным для солдат Траяна было наличие у одетых в косматые шкуры варваров осадной техники. Гарнизон Капидавы не смог долго удерживать разрушенные ударами баллист стены. Даки захватили кастру и перебили римлян до последнего человека. Карсий сопротивлялся дольше. Приступы не приносили дакам успеха. Децебал приказал сжечь городок. Тысячи глиняных сосудов с нефтью и серой полетели через головы защитников на крыши домов. Карсий выгорел дотла Вспомогательные отряды, состоявшие из фракийцев и мезов на римской службе, частью перешли на сторону Децебала, частью сдали свои укрепления и, не желая сражаться с даками, ушли под защиту городских стен Диногенции, Истрии и Троэзма. Во второй декаде февраля конные дозоры роксоланов принесли царю даков известие о движении римской армии во главе с самим Траяном по центральному тракту Нижней Мезии.
– Сколько «петухов» ведет с собой император? – спросил Децебал разведчиков.
– Точно не знаем, но римлян не меньше, чем нас, если взять всех, кто перешел Данувий.
– Та-ак, – Децебал повернулся к костру, вокруг которого сидели на свернутых лошадиных попонах Сусаг, Котизон, Леллий и князь карпов Ратибор. – Дождались наконец! Котизон, дай храбрым роксоланам трех баранов из наших запасов. Пусть хорошо поедят перед битвой. Спасибо вам, богатыри!
Степные воины втащили в седла за косматые бока овец и, развернув скакунов, умчались на свою стоянку.
Через некоторое время к шатру Децебала подъехали вождь роксоланов Фратанч, князь бастарнов Адномат и предводитель отряда германских фридлозе Харальд Глаз Дракона.
Военачальники объединенной дакийской армии открыли военный совет. Отрезая от истекающей соком и жиром бараньей туши куски пахучего мяса, вожди решали, как им поступить дальше. Первым по обычаю высказался самый молодой.
– Я считаю, нам надо немедленно сниматься с места и идти навстречу Траяну! У даков и союзников достаточно войска для того, чтобы обратить императора в бегство! – пылко воскликнул Котизон.
Леллий, командир сводного пехотного корпуса даков, обученных легионному строю, швырнул в угли обглоданную кость:
– Идти вперед – значит подставить себя под угрозу удара с трех сторон! На флангах у нас будут висеть гарнизоны Дуростора и Кандидианы, в лоб ударит Траян!
– Верно! Так мы не продержимся и часа! – кивнул Адномат.
Сусаг вытер клинок кинжала концом конского чепрака, на котором восседал:
– Лучше всего отойти к Адамклисси. На север от города хорошие ровные поля, там есть где развернуться роксоланской и сарматской кавалерии, да и наша пехота не будет стеснена. И если придется отступать, то в тылу будут сожженная Капидава и разрушенный Карсий, а не Дуростор.
Ратибор, князь карпов, был осторожен:
– А успеем мы в случае неуспеха уйти за Данувий? На носу ледоход!
Ответил ему роксолан Фратанч:
– Успеем! Весна в этом году запоздалая. Данувий тронется не раньше чем через неделю. Но даже если река и вскроется, выберем морозную ночь и в часы ледостава перейдем на тот берег.
Децебал, поглаживая бороду, подвел итог:
– Значит, отходим к Адамклисси? Может, кто-нибудь из сидящих хочет что-нибудь добавить?
– Да! – Харальд Глаз Дракона, заткнув большие пальцы рук за кожаный пояс с серебряными фигурками валькирий, ощерил усы:
– Куда мы денем пленных римлян, захваченных нами в Мезии?
Адномат досадливо сплюнул:
– Тащить с собой этих свиней нет ни времени, ни выгоды! Греки Каллатиса и Томы сейчас не настроены торговать людьми.
Жесткая складка пересекла лоб Децебала:
– Что делают римляне с даками или сарматами, попавшими к ним в руки?
– Убивают!
– Отправляют в рудники или себе на потеху заставляют подыхать на арене под хохот толпы!
– Вот! Потому и мы не можем отпустить их живыми. Я предлагаю центурионов и трибунов оставить на обмен, а всех остальных перебить и головы выставить по дороге. Траян еще летом показал, что ведет войну не на выгоду, а на уничтожение!
Харальд Глаз Дракона возвысил голос:
– Я не согласен! Один центурион стоит десятка простых легионеров. Возвращенные командиры завтра поведут манипулы против наших воинов. Умереть должны все!
– Согласен!
– Согласен!
– Согласен!
– Передайте всем, – закончил беседу дакийский царь, – с наступлением темноты войско уходит к Адамклисси!
6
Траян, подоткнув полы бурого солдатского плаща, широким, размашистым шагом шел впереди войска. Глядя на императора, не знающего ни усталости, ни жажды, когорты подтягивались, ускоряли темп марша.
– Быстрей! Быстрей! – торопил цезарь. – В Дуросторе гибнут наши товарищи! Передайте по манипулам – дневного привала не будет!
Легионеры, заслышав приказ, только сплевывали в сердцах. Сапоги отсырели. Подтаявший снег образовал на дороге многочисленные лужи. Почти каждый солдат тащил на себе щит, мешок с провизией на три дня, сучья для костра и кол для лагерного палисада.
VII Клавдиев легион возглавлял колонну. Несколько раз вдали, на холмах, маячили конные даки. Завидев врага, алы прикрытия выезжали на фланги и пускали кавалерийские турмы в преследование. Варвары, крича что-то презрительное, уносились прочь. Одна стрела, пущенная из дальнобойного лука, вонзилась в щит Минуцию Квадрату. Старый солдат, расшатав, с усилием выдернул окрашенную в красный цвет хворостину. Меммий, шедший рядом, толкнул товарища в плечо:
– Ну-ка, дай сюда! – повертел между пальцев, потрогал отточенное острие с двумя загнутыми крючками на лопастях. – Сарматская! Сволочь! Войдет в тело – без надреза ножом не вытащишь!
Фортунат, третий в шеренге, указал подбородком на коричневую массу в углублении наконечника:
– Еще и отравлена к тому же!
– Слава Юпитеру Величайшему и Фортуне! Ткни она в щеку, и я лежал бы на грязном снегу!
– Покажи!
Сарматская стрела пошла по рукам. В строю вспыхнули разговоры.
Траян остановил армию перед самым наступлением темноты:
– Привал! Передайте по рядам – лагеря не разбивать! Выставить караулы и оставить на ночное дежурство по три когорты на легион. Пароль – Дуростор. Отзыв – Диногенция. Сменять охрану каждые два часа.
Римляне, сдвинув щиты в плотный помост, укладывались спать, прикрывшись теплыми суконными и шерстяными плащами. Дежурные разжигали костры, жарили на углях извлеченные из сум куски подвяленного мяса. Император присел на настил II когорты. Ветераны потеснились, уступая своему полководцу место. Меммий, взболтнув, протянул цезарю тыквенную флягу с солдатским напитком поской, приготовленным из воды, уксуса и взбитых яиц. Траян напился и возвратил сосуд. Поска пошла по кругу. Центурион Септимий отрезал солидный шматок копченого сала и протянул императору вместе с куском ячменной лепешки. Траян снял шлем и, блаженно вытянув ноги, принялся за еду.
– Ничего, завтра уже Дуростор. Там передохнем. Как Меммий?
Иммун жевал сало, глядя в одну точку.
– Боюсь, император, Децебала уже нет под Дуростором. Варвар – умный полководец. Что ни говори, а он провел нас.
– Думаешь, нужно забирать правее? – цезарь перестал есть.
Центурион вытащил из ножен тяжелый испанский меч и начал протирать отполированное до зеркального блеска лезвие.
– Да! Он наверняка дожидается нас у Адамклисси. – Меммий отбросил неподатливую шкурку. – Мы стояли там гарнизоном. Помнишь, Минуций? Вокруг бескрайние луга и поля. Приволье для конницы.
В свете огня появилась раздувающая ноздри конская морда. Контубернал Корнелия Пальмы искал императора.
– Чего ему?
– Просит пожаловать на ночлег. Из пятой алы римских граждан прислали сено специально для цезаря.
Траян грязно выругался:
– Передай Пальме, я ночую с центуриями VII Клавдиева легиона. А префекту пятой алы скажи: если еще раз вздумает корм лошадей класть кому-нибудь под задницу, даже из лучших побуждений, я выгоню его из кавалерии! Выполнять!
Ординарец испуганно прошептал: «Слава» – и, разбрызгивая комья снега, ускакал в темноту.
Солдаты уважительно рассмеялись. Из ночной тьмы донесся голос Публия Антония Супера – препозита когорты:
– Что там за смех? Септимий! Башку оторву!
Император подмигнул легионерам и плаксивым голосом проныл:
– Ну сколько можно? Позавчера руку оторвали, вчера ногу, сегодня вот голову! На что я шлем завтра надевать буду?
Хохотом взорвалась вся когорта.
К полудню следующего дня армия вышла к Дуростору. На месте стоянки даков чернели только головешки и валялся лошадиный помет. Командир дуросторского гарнизона указал направление, в котором ушли варвары.
– Огромное войско, мой император! В обозе – метательные машины. Децебал снялся вчера вечером. Правда, мы узнали об этом только утром. Арьергард всю ночь жег костры. Последними отступили конные сарматы.
Цезарь присоединил воинов гарнизона к армии, оставив за его стенами измученных и ослабевших солдат. Здесь же, под Дуростором, посыльные из Троэзма и Диногенции известили Траяна о мятеже фракийских вексиллатионов.
– Пресечь все слухи! – распорядился правитель Римской империи. – За болтовню сечь розгами и рубить головы. Разберемся после сражения. Вспомогательные подразделения, идущие со мной, еще ни о чем не догадываются. На отдых даю целый день. Завтра идем к Адамклисси. Пальму, Нигрина и Квиета ко мне!
* * *
За 12 дней до февральских календ (21 февраля) 102 года римская армия, развернувшись на ходу в боевой порядок, подошла к кастра Адамклисси. Расставив пехотные и кавалерийские заслоны, римляне на виду у даков выстроили обширный лагерь с двухметровым рвом, валом и частоколом. Децебал не препятствовал строительству. Бастарны и сарматы подъезжали ближе к охранным манипулам и, задрав хвосты своих коней, демонстрировали врагу зады животных.
– Похоже на вашего Траяна?! Эй, «петухи»! Чего стоите? Выходи, кто храбрый? Сразимся!
Римляне угрюмо молчали. Наконец, сердце одного декуриона не выдержало.
– А ну заткнись, сарматская сволочь! Кто со мной?
Мощная фигура римлянина рельефно выделялась на гнедом толстоногом жеребце. Всадники Децебала заулюлюкали и разъехались. Остался лишь воин на приземистом и сильном, как кабан, степном коне. Мохнатая коническая шапка из волчьей шкуры покрывала голову сармата. Враги начали сближаться. Декурион погнал лошадь галопом, занося на скаку правую руку с копьем. Сармат тронулся с места крадущейся неспешной рысью. Римлянин на скаку метнул копье. Получай, варвар! Сармат мгновенно свалился под брюхо коня. Снаряд со свистом пролетел мимо и воткнулся в снег. В следующее мгновение молнией взвилась черная петля аркана, и захлестнутый вокруг шеи декурион вывалился из седла. Воин Децебала спрыгнул наземь и серией ловких пассов замотал ноги и руки противника. Потом выхватил кинжал и вонзил римлянину в горло. В рядах манипулов послышалась ругань. Сармат вскочил на лошадь и шагом поехал к своим.
Победитель почти поравнялся с другими варварами, когда снаряд, выпущенный из римской карробаллисты, пронзил ему спину. Обливаясь кровью, сармат запрокинулся в седле. Товарищи погибшего, посылая подлым римлянам проклятия, потянули из горитов луки. Меткие разящие стрелы посыпались на центурии. Солдаты Траяна сомкнули щиты в «черепаху». Катапульты с визгом начали бросать копья, отгоняя варваров подальше. Потеряв еще одного человека, сарматы отступили. Из «черепахи» вышел раненый легионер и, прихрамывая на правую ногу, с торчащей стрелой, направился в лагерь. На полпути он вдруг зашатался и упал. Наконечник стрелы был отравлен.
7
Пламя большого жаркого костра хорошо освещало лица лежавших в разных позах воинов. Сарматы, расстелив прямо на снегу толстые войлочные и меховые чепраки, отдыхали перед завтрашним сражением. Вощили тетивы больших луков, изготовленных из цельного черепа горного козла с рогами. С визгом затачивали напильниками стрелы. Наводили острия тяжелых мечей-скрамасакс. Седой старик с длинным чубом опускал наконечники в маленький горшочек с растительным ядом, сваренным на жидкости из бородавок болотных жаб, и возвращал владельцам.
На шесте, воткнутом неподалеку, сушились скальпы, снятые с убитых римлян. Перед боем их наденут на поводья уздечки. В котле, висящем на железной цепи с крюком, булькала жирная мясная похлебка. Сидящие по очереди зачерпывали варево бронзовыми и серебряными чашами и, заправив жареной мукой, задумчиво пили. Разговаривать не хотелось. Борак, напитывавший стрелы ядом, затянул старинную степную песню:
Сарматы подтягивали наставнику звонкими голосами, и вскоре группы товарищей у ближайших костров замолкли, зачарованно слушая древние слова печали молодого кочевника.
В непроницаемой мгле звонко заржал конь. Жеребцы, дремавшие меж огней на вбитых в землю приколах, отозвались призывным кличем. Топот становился все ближе. Лежавшие на подстилках набросили на ушки луков тетивы и наставили длинные отравленные стрелы. До тридцати всадников вынырнули из темноты и въехали в освещенный круг.
– Клянусь прародителем Мечом, это наши – сарматы! – радостно закричал предводитель прибывших. Он спрыгнул с лошади и, косолапо ступая, подошел к крайнему огню. Борак отложил работу и, завязав горло горшочка, скрестил ноги, с достоинством ожидая, что скажет ночной гость.
– Да будут крепки копыта ваших коней и здоровы все ваши дети! – произнес обычные слова приветствия незнакомец.
– И твои тоже! – ответили ему.
– Фаритак, один из отцов степных сарматов, послал нас вдогон тем храбрецам, что ушли за Данувий с Децебалом Железной Рукой. Чрезмерное мудромыслие Фаритака лишило нас возможности принять участие во многих славных поединках, но в завтрашней битве степные сарматы не посрамят имени своего рода. Диег, брат Децебала, приказал мне и остальным стать рядом с бастарнами Адномата!
Стоявшие вокруг котла убрали стрелы и колчаны. Сели на свои места, жестом предложили то же гостю.
– Выпей с нами горячего. Да, припозднились люди Фаритака. Голова Децебалова брата, видно, совсем забита посторонними мыслями, если он направляет вас в противоположную от бастарнов сторону!
– Мы неправильно взяли направление? – изумился предводитель Фаритаковых всадников.
И молодые, и старые снисходительно засмеялись.
– Это смотря как хочешь ехать! Можно искать свое место в бою и три дня. Пока он не закончится. Бастарны – на другом конце поля.
Вождь пришельцев досадливо и одновременно виновато улыбнулся и протянул руку к поданной серебряной чаше с похлебкой. На левом запястье маслянисто заблестел золотой браслет с обращенными в противоположные стороны лицами римского бога Януса. Чеканный властелин Времени отрешенно улыбался двумя ликами.
– Может, он указал правильно, да мы сами сбились с пути. Недалеко от шатров даков голова моего отряда наткнулась на торчащие деревяшки. Я понял, что это изгородь, и взял направо. Но лагерь неожиданно кончился, и пришлось возвращаться. Первыми, кого мы встретили, были вы, – рассказывал, прихлебывая из чаши, носитель браслета.
Борак вытащил из-за спины и положил в жар сосновую корягу:
– Да, ты действительно сбился. Эти деревяшки, что встретили твои воины, были на самом деле метательными машинами даков. Они установлены прямо впереди шатров Диега за спиной пехоты Децебала. Вы проехали между карпами Ратибора и даками и выехали в поле. Зарвись твой отряд чуть дальше, и римляне быстро разъяснили бы, где кто. Но, слава Мечу, этого не случилось. Отправляйся налево и там встретишь сначала костобоков Котизона, а за ними уже бастарнов!
По степному обычаю гость двумя руками протянул пустую чашу старшему и прижал ладонь к сердцу:
– Благодарю почтенно! В завтрашнем бою мои воины постараются загладить не только позднее прибытие, но и сегодняшнее блуждание в ночи.
Он быстро подошел к своему коню и вскочил в седло. Напарник, молодой воин с огромным шрамом через всю щеку, зажег длинный смоляной факел. Весь отряд натянул поводья и, разбрасывая комья из-под копыт, скрылся во мраке.
Через час Цезарь Нерва Траян Август точно знал расположение частей армии Децебала. Прибывший по вызову Авидий Нигрин сообщил, что на западных воротах кардо полностью вырезан караул. Тело центуриона среди других не нашли.
Даки тоже интересовались планами врага.
8
За 10 дней до мартовских календ (23 февраля) 102 года Траян и Децебал вывели свои войска для решающего сражения. На заснеженных полях с проглядывавшими там и сям прогалинами сырой земли, неподалеку от городка Адамклисси, сошлось почти сто тысяч человек.
И царь даков, и император римлян понимали, что от исхода битвы зависит весь дальнейший ход войны. Решимость даков и их друзей отбросить захватчиков наталкивалась на неменьшее стремление римлян разбить варваров, а затем покончить с ними навсегда.
Ревели трубы даков и букцины римлян. Сверкали начищенные ртутью серебряные орлы легионов и украшенные разноцветными лентами волкоголовые дакийские знамена.
Траян в кованых железных катафрактах с двумя мечами – длинным галльским и тяжелым испанским, – с когортой преторианцев занял место впереди, среди солдат IV Скифского легиона.
Децебал, вооруженный кривой дакийской фалькатой и прочным круглым щитом, возглавил I легион костобоков в центре своих боевых порядков.
Зарокотали тысячи сарматских и роксоланских барабанов, привязанных к седлам. Степные воины, надышавшись дымом сожженной конопли, двинулись на неприятеля, безразличные к смерти, с глазами, светящимися бешенством. С небывалой легкостью натягивали они огромные луки и посылали на манипулы Траяна отравленные стрелы.
Карпы Ратибора, наступавшие вперемешку с даками, потрясали в воздухе топорами и секирами. Сам князь возвышался среди рослых белокурых соплеменников на молочно-белом жеребце с тонкой, атласной кожей.
Отдельно от всех вел в бой своих фридлозе Харальд Глаз Дракона. Раздетые до пояса, с пеной ярости на губах, германские берсеркры грызли окованные железом края щитов, размахивали широкими обоюдоострыми мечами. Торсы побратимов сковывала длинная бронзовая цепь. Триста воинов в шесть рядов по пятьдесят человек наступали, скрепленные одним чувством – ненавистью. Предводитель свербил единственным глазом шеренги товарищей и низким хриплым голосом призывал бога войны:
– Вотан!!!
– Вотан!!! – подхватывали натертые кабаньим жиром соратники.
Навстречу неотвратимо, как рок, двигались блистающие начищенными доспехами железные линии римских когорт. Впереди панцирной пехоты по всему фронту бежали небольшие отряды легковооруженных пращников и велитов. Забрасывая массы даков глиняными шариками и дротиками, стрелки беспрерывно маневрировали, то сбиваясь в густые ударные кулаки, то рассыпаясь под стрелами сарматов поодиночке. И с той, и с другой стороны беспрерывно били баллисты и катапульты, внося в наступавшие сотни ощутимое опустошение. Трибуны и центурионы римлян изощренно ругались, заставляя когорты держать строй.
Раздался громкий многоголосый вопль. С каким-то сырым лязгом застучали тысячи клинков. Затрещали древки копий. IV Скифский легион вступил в сражение. Свинцовые шары и дротики полетели градом. С противником сошлись ХШ Сдвоенный, V Македонский и X Близнец легионы. Убитые кучами устилали пространство под ногами сражающихся. Даки ожесточенно ревели, высоко прыгали, обрушивались на ощетинившуюся гастами стену римских щитов. Кривые фалькаты секли лица, выбивали снопы искр из полированных шлемов и лат. Воины Траяна бились десятками, помогая друг другу. Каждый легионер, покончив с одним врагом, не искал нового, а старался убить противника дерущегося рядом товарища.
Император сражался в самой гуще боя. Карпы Ратибора, вооруженные топорами, шаг за шагом неуклонно врубались в глубину легионных порядков. Один за другим падали вокруг цезаря гиганты – преторианцы. Всего футов сто левее бился царь даков Децебал. 1 и 2 дакийские легионы костобоков и патакензиев под предводительством своего царя теснили неприятеля. IV Скифский нес громадные потери. Завидев успех центра, Скориб обрушил на задние шеренги римлян залпы своих аппаратов. Когорты дрогнули. Обливаясь кровью, IV Скифский прогнулся и начал отступать. На левом фланге германские берсеркры неприступным островом посреди бушующего моря смертоносного железа преградили путь манипулам XV Аполлонова легиона. Никто из побратимов не отступил даже на одну пядь. Когда падал убитый фридлозе, товарищи становились теснее, чтобы цепь не мешала сражаться. Авл Пальма, командовавший правым флангом императора, отвел XV Аполлонов легион назад и бросил в атаку на германцев и бастарнов кавалерию. И тут произошло ужасное. Вспомогательная ала фракийских всадников, выхватив мечи, развернула коней и кинулась истреблять центурии Аполлонова легиона. Когорты растерянно шарахнулись в стороны. Префект алы Домиций Януарий вихрем вертелся посреди взбунтовавшегося эскадрона, отбиваясь от нападавших на него подчиненных.
– Фракийцы наших бьют!
Истерический крик полетел во все концы. Вспомогательная пехотная когорта фракийцев, приданная XI Клавдиеву легиону, покинула свое место и, построившись на ходу клином, начала протискиваться навстречу ломившим бастарнам и германцам.
– Фракия и Децебал! – орали солдаты-одрисы.
Это был жуткий момент. Казалось, чаша весов склоняется на сторону даков. Будь на поле парфяне или кто другой, в исходе не было бы никакого сомнения. Но под Адамклисси сражались римляне. Вбиваемая веками железная дисциплина и здесь оставила за собой последнее слово. Авл Пальма вывел резервный легион II Помощник.
– Север! – рявкнул он легату. – Ты зажмешь своими алами мятежную фракийскую мразь и истребишь ее! Трем когортам XV Аполлонова легиона развернуться кругом и прижать когорту одрисов к передовой линии II Помощника. Истребить всех! Остальным сдерживать натиск варваров! Адриан, ко мне!
Племянник цезаря в резном серебряном шлеме с черной волосяной щеткой гребня громыхнул поножами:
– Приказывай!
– Скачи назад, приведи мне шесть команд баллистариев и карробаллистариев! Как можно быстрее! Отвечаешь головой!
Адриан ни на минуту не сомневался, что Пальма отрубит ему голову в случае провала. Он хлестнул лошадь и, едва не падая из седла, понесся в тыл.
Неоценимую услугу оказал Светоний. Сняв перевязь с мечом, сбросив панцирь, трибун налегке побежал за когортой второй линии. Ярости легата не было предела:
– Убью! Руфин! Как вернется, бичевать и казнить!
Легионерам не верилось в беспредметность ухода Транквилла. Они зашагали в сечу, качая султанами шлемов и переговариваясь:
– Не таков наш трибун, чтобы струсить!
– Под Тапэ он спас мне жизнь!
– Попомнит нас еще Север!
Сражение превратилось в побоище. Кровь лилась потоками. Траян, отбросив щит, с быстротой молнии вращал зажатыми в обеих руках мечами. Даки валились, как снопы, от его выпадов.
– Вперед! Сейчас подоспеет помощь, – хрипел император.
IV Скифский, потерявший более трети личного состава, дрался вяло. На каждые три удара отвечал тремя шагами назад. Цезарь отпрыгнул за первую линию, подскочил к знаменосцу и вырвал у него серебряного легионного орла. Распростерши могучие крылья, священная птица Ромула сжимала кривыми когтями поперечную бронзовую планку с куском материи и буквами «SPQR». Ряды легионеров дрогнули и вытянулись. Траян повыше поднял знамя, чтобы все видели, и, широко размахнувшись, забросил сигнум в самую толщу даков. Когорты опешили.
– Достать, – мрачно улыбнулся полководец и первым скрестил мечи с воинами в мохнатых куртках. Легионеры IV Скифского злобными фуриями устремились на ратников Децебала. Римский знаменосец, сбросив со шлема волчью морду и зажав зубами золотую цепь, рвался к знамени, мерцавшему между коваными каллигами и кожаными сапогами сражавшихся. Загрохотали метательные машины римлян. Нигрин прислал на помощь Траяну пять полных паннонских и далматинских вексиллатионов. Азалы и корнакаты сразу выровняли положение. Когорта далматинцев сомкнулась в плотную «черепаху». Легионеры подняли щиты над головами. На этот живой помост взбежали пращники и велиты и начали забрасывать воинов Децебала и Ратибора свинцовыми пульками и стрелами. Поток снарядов со стороны аппаратчиков Скориба уменьшился. Римские камнеметчики вывели из строя до половины расчетов даков.
На правом фланге союзной армии кипела беспощадная кавалерийская схватка. Тяжеловооруженные батавы, чернокожие всадники Лузия Квиета резались с затянутыми в чешуйчатые латы сарматскими катафрактиями Фратанча. Строгие квадраты римских турм рвались под натиском вооруженных четырехметровыми контосами и изогнутыми скрамасаксами степных латников. Отравленные стрелы с костяными свистульками полнили воздух леденящим душу гулом. Накурившиеся конопли сарматы с бесшабашностью кидались на острия пик и рвали голыми руками клинки мечей. Конница цезаря несла большие потери. Квиет ввел в дело резервные алы галлов. Накал бойни достиг апогея. Сусаг, наблюдавший за сражением, не колеблясь, послал вперед Регебала с последними всадниками:
– Давай! Сейчас в самый раз! Да поможет тебе Замолксис!
Даки, воя и визжа по-волчьи, ударили по резервам Квиета.
Шурин Децебала горел жаждой мести.
– Тапэ! – кричал он, опуская фалькату на головы африканцев и батавов.
...Север истребил полностью блокированную пехотную когорту фракийцев. Центурион одрисов бросился на меч. Освободившиеся манипулы развернулись и устремились на берсеркров Харальда. Сын вождя – оборотень Хаген – вывел свои скованные пять десятков навстречу.
– Вотан с нами! Бей «петухов»!
Послышался истерический собачий лай. Отдельная галльская разведывательная когорта подоспела на опасный участок. Светоний Транквилл, замызганный грязью, перевел дыхание, нагнулся, поднял валявшиеся среди трупов щит и меч и скомандовал:
– Галлы, вперед!!!
Более трехсот владельцев отстегнули поводки от ошейников и натравили боевых псов:
– Фас! Фас! Фас!!
Гигантские волкодавы трансальпийской породы гельветов, рыча и воя, застелились в беге. Ряды воинов содрогнулись от ужаса. Транквилл не терял ни мгновения:
– Когорта, в бой! Привет ветеранам II Помощника!
– Слава доблестному Светонию!!! – заорали легионеры.
– Я же говорил: он обязательно что-нибудь выкинет!
Север нагнулся с коня к контуберналу:
– Напомнишь мне: наградить Светония Транквилла трибуна – ангустиклава третьей когорты!
Адъютант засмеялся:
– Еще недавно сиятельный приказывал бичевать и казнить негодяя.
– Не помню такого!
Сражение закипело с новой силой. Собаки сыграли свою роль. Они рвали обнаженные тела фридлозе зубами. Хватали за горло, валили с ног. Оборотни целиком переключили внимание на обезумевших от ярости и крови тварей. Рослый бородатый галл метнул дротик в статного молодого дака в отделанном золотом панцире. Всадник сполз с коня. «Котизон убит!» – раздались возгласы. И почти в тот же миг:
– Хаген, сын Харальда, ранен!
Берсеркры, подхватив тело предводителя и волоча на цепи трупы павших, начали отходить. Сам Харальд Глаз Дракона, размахивая секирой, прикрывал отступление. Вид его был настолько ужасен, что римляне, не приближаясь, издали швыряли в вождя копья. Одно из них воткнулось ему в плечо, но он, как соломинку, выдернул острие из раны и отбросил назад врагам.
Тяжело раненного Котизона уносили даки. Адномат с бастарнами не смог сдержать натиск легионов. Левый фланг даков неудержимо откатывался назад. Когда подведенные Адрианом аппараты начали обстреливать варваров камнями и дротиками, отход убыстрился. Повторялась история битвы при Тапэ. Но все-таки первыми побежали не даки.
Конные алы Лузия Квиета сломали сопротивление сарматов. Потерявшие ориентировку, пребывающие в трансе катафрактии в ходе схватки сильно отклонились влево и расстроили боевой порядок костобокских легионов. В разрывы строя вклинились когорты XIII Сдвоенного и V Македонского легионов римлян. Все перемешалось. Даки, сарматы, римляне. Солдаты Траяна кололи лошадей в неприкрытые доспехами животы. Сарматы начали сквозь строй союзников прорываться из круговерти. Манипулы римлян, грозные своей правильностью, сминая разрозненные группы противника, пробивались дальше, вперед. Бегство воинов Фратанча стало массовым. Лузий Квиет без шлема, с перевязанным предплечьем, в измятых доспехах свел воедино расстроенные отряды конницы и таранным ударом в лоб смел еще державшиеся дакийские когорты.
Огрызаясь и отстреливаясь, армия Децебала покинула поле сражения и беспорядочной массой устремилась на север, к Данувию. Победа римлян была полной. Но силы легионов исчерпались настолько, что они смогли преследовать врага только две мили.
Победители сбрасывали с рук ремни щитов, втыкали иззубренные мечи в землю и не верили сами себе. Неужели они победили? По-весеннему яркое солнце клонилось к закату. Невероятно. Сражались целый день!
Огромное поле стонало и ревело на разные голоса Темнели лужи алой крови. Раненые корчились, ворочались под грудами наваленных друг на друга тел. Восемь тысяч римлян и двадцать две тысячи воинов Децебала полегли на этом огромном торжестве смерти. Траян с Нитридам, Пальмой, Адрианом, личным врачом Критоном, ординарцами шел по местам, где еще час назад бушевала резня. По значкам на плащах и щитах распознавал номера когорт и мани пулов. Больше всего полегло солдат IV Скифского легиона. Центуриатные лекари собирали раненых, укладывали их на щиты, затягивали в лубки, перевязывали. К императору приблизился префект лагеря.
– Божественный, раненых такое множество, что у нас не хватает полотна для их перевязки!
Траян горящими глазами на почерневшем, осунувшемся лице долго смотрел на префекта, потом, не говоря ни слова, скинул с себя обе туники и аккуратно начал рвать на ровные полосы нижнюю, полотняную. Материя была мокрой от пота.
– Вели смачивать такие бинты вином, чтобы очистить от грязи, – наконец разнял губы император. Он встал на колени перед молодым гастатом с рассеченной головой и бережными движениями замотал измазанный кровью лоб юноши.
– Ave, imperator, – прошептал легионер.
Адриан, стоявший позади, в свите цезаря, саркастически усмехнулся. Жутко пахло извлеченными внутренностями и кровью. Везде, куда ни кинь взгляд, чернели кучи трупов. «Никто, никто из стоящих здесь не понимает, что мы не победили, нет! Мы потерпели поражение. Столько воинов пало в одном лишь бою! Траян?! Ты не политик – ты всего-навсего хороший полководец. Кто будет удерживать захваченные тобой земли? Империи не нужны более захваты. Август был мудр, прекратив завоевания. Чтобы удерживать провинции, еле хватает тех сил, которые мы имеем сейчас. А ты, цезарь, не задумываясь, посылаешь на смерть столько сыновей Италии. Сегодня это приносит победу. Завтра обернется бедой. Бедой для самого Рима. Но кто выскажет тебе подобные мысли, Траян? Ужели я? Нет! Я еще не император!»
Адриан поймал взор Светония, полный отвращения. Транквилл разглядывал мертвых солдат Децебала. Почти все даки пали, сраженные в грудь. Похоже, они мыслили одинаково. Авидий Нигрин, переступая через безжизненные руки и ноги, восторженно воскликнул:
– Какая победа! Тысяч двадцать пять, а то и больше перебили!
«И этот тоже...» – подумал Адриан и, повернувшись, зашагал к лагерю, на ходу снимая ставший неожиданно тяжелым резной серебряный шлем. Где-то на том конце поля завыл смертельно раненный пес.