«У славного Буана был сын, который своей добротой и благородством снискал любовь всех. Звали его Байле Добрая Слава.

А у Лугайда была дочь по имени Айлин, девушка очень красивая, с душой, чистой, как горные озера в стране скоттов.

Полюбили друг друга Байле и Айлин, и назначили они свидание в местечке Росс-на-Риге.

Об этом прослышал Буллах, коннахтский воин, который долгое время добивался руки прекрасной Айлин.

И стал он думать, как бы помешать свиданию влюбленных.

Наступил день свидания. Байле вышел из Эмайн-Махи и пошел по долине Муртемне в сторону горы Фуат. День был солнечный и теплый. Тихо пела трава под ветром, и ярко зеленели вдалеке дубовые рощи. Вот возле такой рощицы и решил Байле слегка отдохнуть. Только он расположился у ручья в тени старого дуба, как видит, идет странник, притом идет быстро, как будто спешит по важному делу.

Не утерпел Байле и спросил:

– Куда спешишь, прохожий?

– В Эмайн-Маху, юноша, – отвечал тот. – Страшную весть я несу и даже не знаю, как ее передать.

– Что же случилось? – встревожился Байле.

– Дело в том, что дочь Лугайда полюбила Байле, сына Буана, и шла к нему на свидание. И тут на нее напали разбойники и убили. Недаром ведь предсказали друиды, что не быть им вместе при жизни, а только после смерти.

Сказав так, странник, а это был не кто иной, как Буллах, поспешил прочь.

Когда услышал Байле столь ужасную весть, упал бездыханным на землю, и похоронили его друзья здесь же.

Вокруг могилы насыпали вал, на нее водрузили камень, а потом вырос рядом с камнем тис.

Айлин же спешила на свидание к Байле. Навстречу бежит гонец.

– С какой вестью бежишь ты? – спросила Айлин.

– С ужасной, – отвечал гонец, прикрывая лицо плащом. – По дороге из Эмайн-Махи я видел, как улады поминали Байле.

Услышала это Айлин и упала замертво на землю. И похоронили ее подруги здесь же. И скоро рядом с могилой выросла прекрасная яблоня. Прошло семь лет. Друиды и барды срубили тис, сделали из него деревянные дощечки, на которых стали записывать легенды о любви. Так же поступили и лагены с яблоней, что росла возле могилы Айлин. Однажды на праздник собрались поэты и принесли с собой дощечки. И как только соприкоснулись яблоневая и тисовая дощечки, так и остались вместе. Ни в чьих силах их было разъединить.

Раудикка закончила рассказывать сказку и принялась большим деревянным черпаком накладывать из медного котла овсяную кашу. Калгак и Блофут пододвинулись к миске поближе и застучали ложками. Козленок, привязанный в передней части комнаты, пронзительно мемекнул. Распахнулась дверь, и вошел отец. Пятидесятилетний ветеран IX Испанского легиона, расквартированного в Британии под Лондиниумом.

– Рауа, поди сюда!

Мать поднялась с колен и, поправив уложенные на затылке золотистые с проседью волосы, приблизилась к мужу.

– Что такое, Квинт? Ты был на поле?

– Не до поля тут! Фидель с когортой отправляется в Галлию, оттуда за Данувий, воевать с Децебалом.

– Как в Галлию? Почему?

– Не знаю! – раздраженно крикнул муж. – Декурион сам бросил рабов и помчался в город.

Блофут, пользуясь занятостью родителей, подтащил стоявший на скамье горшок с медом и вывалил половину содержимого в чашку с овсянкой. Калгак торопливо задвинул сосуд за спину и, пятясь, водрузил на место. Братья размешали и принялись, сопя, уничтожать медовую кашу. Воистину: «Чужое да ворованное – всего слаще». Родители продолжали о чем-то спорить. Потом мать заплакала. Подобные мелочи подельщиков не интересовали. Товарищески передавая миску друг другу, мальчишки вылизали ее дочиста и, крадучись, прошмыгнули мимо отца во двор. Тройкл – здоровенный черный хряк, пожиравший гороховый силос, осоловело покосился на братьев. За соседней оградой копошились Волумний и его сестренка Файда.

– Волум! Давай к нам! – крикнул Калгак.

– Не могу!

– Почему?

– Патер наказал пойти в рощу и набрать прошлогодних желудей!

Блофут потеребил брата за край застиранной туники.

– Идем с ними, мать довольна будет.

– Подожди, мы с тобой! – Калгак толкнул брата: – Возьми в хлеву мешок, только не кожаный, а рогожный.

Из дома отозвалась Раудикка:

– Калгак! Захвати плед и себе, и Блофуту. В роще еще сыро!

Братья с форсом, по скоттской моде, повязали шерстяные пледы вокруг пояса и, забросив мешок за спину, вышли за ворота.

Файда шлепала по молодой траве босыми ногами. Отойдя от дома, дети перешли на кельтский язык. Как и все отпрыски отставных римских легионеров, они при отцах разговаривали на латыни, но стоило выйти из-под надзора или оказаться в компании матерей, начинали тараторить на наречиях британских племен.

В роще они первым долгом набили желудями котомки. Затем бросили их на землю и принялись играть. Волумий и Калгак изображали римский легион, отдавая приказы одновременно и за легата, и за трибуна, и за центурионов. Блофут был отдельной вспомогательной британской когортой. Файда исполняла роль колонны захваченных рабынь-пиктянок. Три дня назад с пограничного лимеса солдаты привели пленных женщин из племени пиктов, предназначенных для продажи в Лондиниуме.

Калгак, сжимая в пальцах увесистую жердь-копье, рычал подслушанными от конвойных легионеров словами:

– Живее!.. мать! Пошевеливайтесь, пиктские суки!

Файда громко плакала, время от времени падала в изнеможении. Напоследок кинулась бежать.

– Центурия! – орал Блофут. – Догнать стерву! Не убивать! Она стоит сотню денариев!

Войдя в раж, пацаны всерьез таскали девчонку за шиворот.

Наконец, угомонившись, присели на поваленный дуб и завели разговор.

– А у нас Фиделя забирают в Галлию.

Файла, расчесывая волосы, поинтересовалась:

– А где Галлия?

– А где-то за морем!

– Как здорово! Он женится там на красивой девушке и вернется домой.

– Косматая дура! – презрительно процедил Волумний, обрывая сестру. – Стоит тащиться в Галлию из-за одной девки! Он привезет из Галлии трех здоровых рабов, два воза награбленного имущества, три тысячи денариев наградных и получит права италийского гражданства! А потом поселится в Лондиниуме или Комулодуне и станет декурионом, как отец Кривого Ирдуцисса!

Мальчишки напыжились. Кровь завоевателей-отцов заговорила в них со всей силой. Они расправили плечи, выставили подбородки и заговорили рублеными фразами на вульгарной латыни с большой примесью кельтских слов.

Файда только вздохнула: «Дураки».

На обратном пути дети вышли на поляну со священным источником. Обложенный камнями ручей булькал и звенел на разные голоса. Отцы часто поили здесь скотину, но матери, оставшиеся верными учению друидов, приносили священной воде подношения и совершали очистительные моления за святотатства мужей.

– Напьемся! – предложил Блофут и первым устремился к воде.

– Блофут, не надо! – умоляюще просила Файда. – Ты заболеешь и умрешь, как Файф из Брокорнахта. Помнишь, он тоже пил воду из священной ниши!

– Ха-ха-ха!! – смеялись мальчишки.

– Смотрите! – вдруг побледнел Калгак. Дети замерли. К стволу дуба, под которым бил родник, длинным бронзовым гвоздем была прибита отсеченная человеческая голова. Прибита недавно. Капли крови на траве не успели потемнеть. Вмиг ожили все наставления матерей.

Девочка и мальчишки повалились на колени и, касаясь щекой земли, зашептали:

– Владыка подземного мира, Суцелл! Прости неразумные речи своих детей. Тебе, властелину сущего, живого и мертвого, вверяем наши души...

Хрипло каркнул сидевший на ветвях ворон.

– Суцелл ответил нам! Он не гневается! Пойдемте!

Назад они почти побежали.

Почти сто лет назад пришли в Британию римляне. В Лондиниуме, Комулодуне и Эбораке высились Храмы Юпитера, Весты и Меркурия, а затаившиеся коллегии друидов, насмехаясь над пришельцами, продолжали приносить кровавые жертвы древним суровым богам.

* * *

На пристани Лондиниума швартовались военные корабли. Много. Римские магистраты, легионеры и знатные британцы из числа перешедших на сторону завоевателей встречали гостей. Местная знать возвышалась на богато изукрашенных колесницах из орехового и березового дерева, инкрустированного серебром. Кельты так и не смогли отказаться от этого архаичного рода оружия. У дальних складов рабы разгружали с грузовых барок корзины с черным горючим камнем, добывавшимся по всей Британии и употреблявшимся для обогрева домов и в литейных печах.

Бряцающие оружием центурии и турмы фракийцев спускались по сходням на берег. Сводили растерянных, ослабевших от морской качки коней. Почти шесть когорт и две алы прибыли в главный город Британии, резиденцию наместника.

Жители ничего не понимали.

– Наверное, новый император замышляет поход в страну скоттов. Вот и прислал этих чубатых истуканов!

– А кто будет содержать эту компанию? Опять увеличат налоги?

Прибывшие построились в колонны и, звякая коваными сандалиями, по булыжной мостовой направились к казармам британских когорт IX Испанского легиона.

Магистраты окружили прибывшего с войсками легата. Знатные кельты развернули свои колесницы и, громыхая ошиненными березовым деревом колесами, поехали по делам.

Наутро все прояснилось. Вновь прибывшие фракийские подразделения оставались в провинции, а на материк, в Галлию, отправлялись несколько манипулов IX Испанского легиона и пять британских вексиллатионов и ал.

Наместник Британии отвел на сборы два дня. По истечении этого срока воины собрались на той самой набережной Темзы, где трое суток назад ссаживались фракийцы. Солдаты номерных когорт в национальной одежде и со своим традиционным оружием заполнили пристань. Пестрели замотанные вокруг бедер шерстяные с длинной бахромой пледы, кожаные пирожком шапочки на темени. За пояса заткнуты остроклювые железные топоры-кельты. Рядом же расположились британцы вспомогательных когорт в римских доспехах. Плакали женщины и дети. Жены, сыновья и дочери отъезжавших.

Седой, враз сгорбившийся Квинт и Раудикка гладили загрубелые руки Фиделя. Бронзовотелый, рослый, как отец, воин щурил синие материнские глаза. Блофут с Кал-гаком терлись о ноги брата, восхищенно рассматривали его экипировку. Медный панцирь, широкий меч-полуспафу в замшевых ножнах.

– Смотри, слушайся там центуриона, – наказывал сыну ветеран. – От своих не отрывайся, но и вперед не лезь. Словом, сам понимаешь.

Фидель согласно кивал головой, не перебивая. По щекам матери текли слезы.

– На корабли!!! – раздалась команда. Заревели римские букцины. Им вторил мощный хор волынок скоттов. Наместник Британии произнес речь. Говорил о высокой миссии, выпавшей на долю солдат – сражаться с царем диких даков, которые не знают власти римского императора и питаются мясом младенцев. Уповал на то, что воины не посрамят славы Британии, – далеко по империи разнесут весть о своей доблести.

Кто из стоящих в строю знал истинное положение вещей? Напуганный переходом фракийских и мезийских отрядов на сторону Децебала, Траян спешным порядком разбрасывал по провинциям мятежные вексиллатионы, а взамен направлял части вспомогательных войск из Дальней Испании, Британии и Востока. Людей, чуждых языку и культуре племен, сражавшихся с римлянами.

...Тяжелые грузовые барки в окружении эскорта быстроходных либурнов, выйдя из устья Темзы, взяли курс в Океан. Постепенно туманная дымка заволокла высокие меловые скалы Альбиона. Чайки реяли в воздухе, садились на снасти. Британские легионеры печальными взглядами провожали остающиеся родные берега.