В Венецию прямого рейса нет, и Высоцкий летит через Париж.
Они не виделись два с половиной месяца... Им есть что сказать друг другу. Свидетелей их встречи не было, и биографы, описывая этот промежуток времени, исходят из воспоминаний Влади в ее книге. Так, В.Перевозчиков предполагает: «Вероятно, после первой неудачной попытки вылечиться Высоцкий решает все рассказать Марине...»
Забегая вперед, можно сказать, что в воспоминаниях Влади много художественных придумок, не соответствующих действительному положению вещей. О том, что муж «сидит на игле», она знала, так как сама вела его к этому.
Э.Володарский считает, что начало было положено в 75-м: «Высоцкий пристрастился к наркотикам в Париже у Марины. Ее старший сын был «профессиональным» наркоманом. Марина и сама покуривала марихуану. Так что первый раз попробовал он там. А потом, учитывая особенности его натуры — во всем доходить до конца, это развивалось стремительно и ужасно».
Влади признается в книге воспоминаний, что это случилось в 76-м: «После плотного ужина по-канадски ты поешь, и вечер заканчивается тем, что мы в первый и последний раз в жизни пробуем марихуану. Наши хозяева протягивают нам сигарету, мы сомневаемся, но друзья уверяют нас, что это совсем не противно и что особенно приятно после нескольких затяжек слушать музыку. Мы курим по очереди, ты вздыхаешь от удовольствия, мы слушаем музыку, я различаю каждый инструмент — впечатление такое, что весь оркестр играет у меня в голове».
Марина лукавит по поводу «первого и последнего раза в жизни». Из воспоминаний Нины Ургант: «...И еще один момент был. Как-то я попросила у нее импортную сигаретку — длинную, красивую. Она: «Ты не будешь такую курить». — «Ну, дай, тебе что, жалко?» Я взяла, закурила, а она, оказывается, с «травкой». У меня голова закружилась: «Да, ты права, я такую не буду курить...» Так я первый и последний раз в жизни попробовала марихуану. Я думаю, что Марина и приучила Володю к наркотикам».
Поначалу первые пробы не привели к зависимости, а стрессы и усталость после концертов и спектаклей можно было снимать водкой.
С высоты собственного опыта рассказывает кинорежиссер В.Меньшов: «Я пил, пока не почувствовал: если не остановлюсь, пропаду. Меня пытались лечить, гипнотизировать, кодировать, но я понимал: никто, кроме меня, не решит мою проблему. Борьба с собой шла долго и с переменным успехом. И жестокие запои случались, и глубокие падения, но в итоге я, кажется, победил. Главное — я не отдался в руки врачей, которые пытались меня запугать, подавить мою волю. Уверен: и Высоцкий умер из-за того, что Марина стала его лечить. Володя был сильным человеком, он сумел бы справиться. А вместо этого с водки его перевели на наркотики, и пошла писать губерния...»
Итак, в 75-м году он вместе с Мариной пробует марихуану, затем Марина привозит из Франции для снятия похмелья и усталости сильнейший стимулирующий наркотический препарат — амфетамины, а в 77-м она увидела первые результаты: «Венгрия, конец семьдесят седьмого года. У меня очень болит голова, и от твоего отсутствующего вида мне становится совсем грустно. Я на всякий случай тайком принюхиваюсь, но от тебя не пахнет водкой. И я уже ничего не понимаю. Ты смотришь как-то сквозь меня, и в твоих глазах меня пугает какая-то пустота... Прошло много лет. И только теперь я понимаю причину моего беспокойства. Холодная паника, которую я увидела тогда у тебя в глазах, возникает у наркоманов, когда они вовремя не получают своей дозы наркотика».
Она хорошо помнит ужасы переживаний при болезни старшего сына Игоря и понимает, чем все это может закончиться у мужа.
Возможно, в Венеции и был разговор на известную им обоим тему — о наркомании. Но был и еще один повод для серьезного разговора.
Зная характер Влади, можно поверить, что это был не просто серьезный разговор, а бурная сцена: «Я чуть не выбросила его с катера...» Сразу после смерти Владимира она признается, что «в последнее время у нас с Володей были несколько натянутые отношения». А однажды у нее срывается: «Да я похоронила его в своем сердце еще полгода назад!» Что же произошло «полгода назад»?
Жена Володарского — Фарида — поведала Марине «страшную» тайну: у ее мужа в последнее время была близкая постоянная девушка. «Я была полуживая от ревности», — говорила Марина. Познав за прожитые годы характер мужа, она, конечно, понимала, что при его популярности возможны всякие мелкие интрижки, временные связи... Но чтобы девушка «всерьез»?! Для женщины с очень сильным характером и высочайшей самооценкой это был удар...
Оксана: «В последнее время Володя наших отношений не скрывал, он даже их афишировал. Володя мне говорил: «Ну, хочешь, я разведусь с Мариной... Хочешь, я сейчас ей позвоню и скажу, что мы разводимся...» Я умоляла его не делать этого... Я страшно переживала и понимала, что Марина для него — несмотря на все сложности в их отношениях — человек близкий и нужный. И ломать их отношения ни в коем случае нельзя. И чего бы он разводом добился? Стал бы невыездным — и все. А для него поездки за границу были как глоток воздуха. У него были сотни друзей в Америке, Франции, Германии. Если бы он развелся, его бы в Союзе сгноили или просто бы вышвырнули из страны, как Галича, Алешковского, Бродского».
Он будет разрываться между ними: «Оксаночка, не ревнуй! У меня для вас обоих, для тебя и Марины, всегда в сердце места хватит».
Там же, в Венеции, Высоцкий напишет стихотворение:
И снизу лед, и сверху — маюсь между:
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Это стихотворение долгое время считали последним. Высоцкий написал его между строк рекламной карточки отеля «VIAZUR». После его смерти Марина нашла черновик, поместила в рамку и повесила в своей французской квартире, как дорогую реликвию.
Именно в этом варианте есть строка: «Я жив, двенадцать лет тобой... храним», которая станет заголовком многих статей и интервью. А для самой Влади подтверждением ее вклада в жизнь Высоцкого.
Два с половиной года Оксана Афанасьева почти постоянно находилась рядом с Высоцким. 28 июля 1979 года в Бухаре она дышала ему в рот во время клинической смерти. Она была рядом, когда он ушел из жизни навсегда 25 июля 1980 года.
Барбара Немчик: «Я прожила в квартире Высоцкого около двух месяцев. Вокруг было много людей, но, по-моему, тепло шло только от одной Оксаны. Как раньше от Людмилы Абрамовой и от Марины Влади...»
«Что делать? С Мариной уже не могу. И без нее тоже не могу...» — признается однажды Высоцкий Барбаре.
Вспоминает Э.Володарский: «В последние года три он вообще хотел с ней развестись. Высоцкий Марину боялся! Влади как-то рассказывала, что водила Володю в Париже к своему психоаналитику. Они долго беседовали. И потом сообщил результаты Марине. Она реагировала очень бурно: «Этот идиот сказал, что я представляю для Володи большую черную тучу».
Да и Марина уже устала. Их отношения на грани полного разрыва. Она угрожает, что пойдет в посольство и разведется с ним. В июне — июле друзья несколько раз просили Марину прилететь. В июне она не смогла — умирала сестра. А потом верх взяла обида — Высоцкий не прилетел на похороны Одиль... и измена с Оксаной.
По возвращении из Италии — 27 марта — Высоцкий выступает в ДК «Коммуна». Концерт был длиннее обычного — около двух часов. Очевидцы вспоминают, что, уходя со сцены, он сильно прихрамывал. Опять открылась рана на ноге.
Решение «высоких инстанций» по утверждению сценария «Зеленого фургона» затягивается, и Высоцкий в начале апреля решает отказаться от идеи постановки фильма.
Причиной отказа стали планы новой гастрольной поездки в США. Удача первых выступлений там, еще не прошедшее ошеломление от Нью-Йорка, надежда на американских врачей («Вот они меня вылечат!»), желание хотя бы полгода поработать там... Одним словом, причин стремиться в Нью-Йорк было достаточно. Кроме того, зерна сомнения сеял Г.Полока: «Володя, ты в такой потрясающей актерской форме! Неужели тебе надо силы тратить на этот фильм? Ну сделаешь ты, допустим, неплохую картину — ну и что из этого? Мало ли примеров, когда выдающиеся актеры превращались в весьма средних режиссеров?»
7 апреля, на концерте в МИЭМ, он так объясняет свое решение: «Я просто хотел делать картину, должен был делать, — и не буду делать, потому что не успеваю по времени, хотя затратил много энергии и сил, хотел делать кино сам, как режиссер, сам сниматься и писать песни, — в общем, все делать самому. Сам придумал, сам воплотил. Сделать кино, как песню. Но у меня не вышло по времени».
В июне его утвердят режиссером-постановщиком, но к работе над фильмом он уже не приступит.
Фильм «Зеленый фургон» по сценарию И.Шевцова в 1983 году сделал другой режиссер — Александр Павловский, с участием Дмитрия Харатьяна, Борислава Брондукова, Регимантаса Адомайтиса, Александра Соловьева... Но это был уже совсем другой фильм. Лучше ли, хуже ли, чем бы это сделал бы Высоцкий? Да нет, просто Павловский хорошо сделал по-своему. На то режиссура и признана творческой профессией, чтобы каждый талант в ней раскрывался иначе.
12 апреля — в канун Дня советской науки — Высоцкого приглашают выступить в подмосковном Доме ученых в городе Троицке. После концерта академик Е.Велихов вручил Высоцкому диплом и памятную медаль.
13 апреля он в последний раз играет в спектакле «В поисках жанра».
14 апреля Высоцкий присутствует на открытии чемпионата Москвы по каратэ. На соревнования его пригласил давнишний друг Алексей Штурмин — организатор Всесоюзной федерации каратэ.
Этот период, март — апрель, характеризуется «взлетами и падениями» эмоционального и творческого настроения. За пределами узкого круга знакомых и друзей никто не догадывался о серьезности болезни. Казалось, ничто не предвещает трагического конца. Высоцкий на людях продолжал оставаться самим собой.
Характерным в этом плане является воспоминание подруги Янкловича Барбары Немчик: «Это случилось в старом аэропорту Шереметьево, куда мы поехали отправлять мой багаж в США. Вся история отправления багажа и персонажи, с которыми мы сталкивались, вполне могли бы быть сюжетом его песни. После особенно утомительного утра начальница, которая сначала категорически отказалась принимать мой багаж — хотя с документами было все в порядке, увидев Высоцкого, вдруг преобразилась. Она предложила сопровождать меня в служебный туалет, куда я направлялась, и даже протянула мне собственное мыло и полотенце. Однако Володя шепнул: «Я уже был в этом «учреждении». Поверь мне, ты туда не хочешь. Давай поедем в главное здание». Мы сердечно всех поблагодарили и махнули на «мерседесе» к новому зданию аэропорта. Так как мы не собирались проводить там много времени, Володя поставил машину прямо у входа, на пятнадцатиминутной стоянке. Но тут мы услышали громовой голос из милицейской машины. Милиционер кричал в мегафон: «Нельзя там оставлять машину!» Володя в ответ, произнеся для начала самое распространенное в таких случаях русское выражение, крикнул: «... твою мать! Здесь написано — стоянка пятнадцать минут. Значит, я имею право здесь стоять пятнадцать минут, и ровно пятнадцать минут буду стоять!» Толпа, которая тут же собралась, молчала, хотя слышен был шепот: «Это Высоцкий!» Когда толпа расступилась перед нами, я заметила выражение их лиц — смесь восхищения и благоговения: человек-легенда, которого большинство из них знали только по песням, стоял прямо перед ними и при этом явно и публично противостоял милиции, защищая свои права. Пассажиры, носильщики, водители — все замерли на месте молча и без движения, как в почетном карауле, чтобы нас пропустить. Когда мы вышли из главного здания — ровно через пятнадцать минут, — даже следа милицейской машины не было. Тогда я окончательно поняла, что значит Высоцкий для всех этих людей. Он сказал свое: «... твою мать! Я имею право это делать и делать буду!» — для каждого человека, присутствующего там».