В Венецию прямого рейса нет, и Высоцкий летит через Париж.

Они не виделись два с половиной месяца... Им есть что ска­зать друг другу. Свидетелей их встречи не было, и биографы, опи­сывая этот промежуток времени, исходят из воспоминаний Вла­ди в ее книге. Так, В.Перевозчиков предполагает: «Вероятно, после первой неудачной попытки вылечиться Высоцкий решает все рас­сказать Марине...»

Забегая вперед, можно сказать, что в воспоминаниях Влади много художественных придумок, не соответствующих действи­тельному положению вещей. О том, что муж «сидит на игле», она знала, так как сама вела его к этому.

Э.Володарский считает, что начало было положено в 75-м: «Вы­соцкий пристрастился к наркотикам в Париже у Марины. Ее стар­ший сын был «профессиональным» наркоманом. Марина и сама по­куривала марихуану. Так что первый раз попробовал он там. А по­том, учитывая особенности его натуры — во всем доходить до конца, это развивалось стремительно и ужасно».

Влади признается в книге воспоминаний, что это случилось в 76-м: «После плотного ужина по-канадски ты поешь, и вечер закан­чивается тем, что мы в первый и последний раз в жизни пробуем марихуану. Наши хозяева протягивают нам сигарету, мы сомнева­емся, но друзья уверяют нас, что это совсем не противно и что осо­бенно приятно после нескольких затяжек слушать музыку. Мы ку­рим по очереди, ты вздыхаешь от удовольствия, мы слушаем музы­ку, я различаю каждый инструмент — впечатление такое, что весь оркестр играет у меня в голове».

Марина лукавит по поводу «первого и последнего раза в жиз­ни». Из воспоминаний Нины Ургант: «...И еще один момент был. Как-то я попросила у нее импортную сигаретку — длинную, краси­вую. Она: «Ты не будешь такую курить». — «Ну, дай, тебе что, жал­ко?» Я взяла, закурила, а она, оказывается, с «травкой». У меня го­лова закружилась: «Да, ты права, я такую не буду курить...» Так я первый и последний раз в жизни попробовала марихуану. Я думаю, что Марина и приучила Володю к наркотикам».

Поначалу первые пробы не привели к зависимости, а стрес­сы и усталость после концертов и спектаклей можно было снимать водкой.

С высоты собственного опыта рассказывает кинорежиссер В.Меньшов: «Я пил, пока не почувствовал: если не остановлюсь, пропаду. Меня пытались лечить, гипнотизировать, кодировать, но я понимал: никто, кроме меня, не решит мою проблему. Борьба с собой шла долго и с переменным успехом. И жестокие запои слу­чались, и глубокие падения, но в итоге я, кажется, победил. Глав­ное — я не отдался в руки врачей, которые пытались меня запугать, подавить мою волю. Уверен: и Высоцкий умер из-за того, что Ма­рина стала его лечить. Володя был сильным человеком, он сумел бы справиться. А вместо этого с водки его перевели на наркотики, и пошла писать губерния...»

Итак, в 75-м году он вместе с Мариной пробует марихуану, за­тем Марина привозит из Франции для снятия похмелья и устало­сти сильнейший стимулирующий наркотический препарат — амфе­тамины, а в 77-м она увидела первые результаты: «Венгрия, конец семьдесят седьмого года. У меня очень болит голова, и от твоего от­сутствующего вида мне становится совсем грустно. Я на всякий слу­чай тайком принюхиваюсь, но от тебя не пахнет водкой. И я уже ни­чего не понимаю. Ты смотришь как-то сквозь меня, и в твоих глазах меня пугает какая-то пустота... Прошло много лет. И только теперь я понимаю причину моего беспокойства. Холодная паника, которую я увидела тогда у тебя в глазах, возникает у наркоманов, когда они вовремя не получают своей дозы наркотика».

Она хорошо помнит ужасы переживаний при болезни старшего сына Игоря и понимает, чем все это может закончиться у мужа.

Возможно, в Венеции и был разговор на известную им обо­им тему — о наркомании. Но был и еще один повод для серьезно­го разговора.

Зная характер Влади, можно поверить, что это был не просто серьезный разговор, а бурная сцена: «Я чуть не выбросила его с ка­тера...» Сразу после смерти Владимира она признается, что «в по­следнее время у нас с Володей были несколько натянутые отноше­ния». А однажды у нее срывается: «Да я похоронила его в своем сердце еще полгода назад!» Что же произошло «полгода назад»?

Жена Володарского — Фарида — поведала Марине «страшную» тайну: у ее мужа в последнее время была близкая постоянная девуш­ка. «Я была полуживая от ревности», — говорила Марина. Познав за прожитые годы характер мужа, она, конечно, понимала, что при его популярности возможны всякие мелкие интрижки, временные связи... Но чтобы девушка «всерьез»?! Для женщины с очень силь­ным характером и высочайшей самооценкой это был удар...

Оксана: «В последнее время Володя наших отношений не скры­вал, он даже их афишировал. Володя мне говорил: «Ну, хочешь, я разведусь с Мариной... Хочешь, я сейчас ей позвоню и скажу, что мы разводимся...» Я умоляла его не делать этого... Я страшно пережива­ла и понимала, что Марина для него — несмотря на все сложности в их отношениях — человек близкий и нужный. И ломать их отноше­ния ни в коем случае нельзя. И чего бы он разводом добился? Стал бы невыездным — и все. А для него поездки за границу были как глоток воздуха. У него были сотни друзей в Америке, Франции, Гер­мании. Если бы он развелся, его бы в Союзе сгноили или просто бы вышвырнули из страны, как Галича, Алешковского, Бродского».

Он будет разрываться между ними: «Оксаночка, не ревнуй! У меня для вас обоих, для тебя и Марины, всегда в сердце места хватит».

Там же, в Венеции, Высоцкий напишет стихотворение:

И снизу лед, и сверху — маюсь между:

Пробить ли верх иль пробуравить низ?

Это стихотворение долгое время считали последним. Высоцкий написал его между строк рекламной карточки отеля «VIAZUR». По­сле его смерти Марина нашла черновик, поместила в рамку и пове­сила в своей французской квартире, как дорогую реликвию.

Именно в этом варианте есть строка: «Я жив, двенадцать лет тобой... храним», которая станет заголовком многих статей и ин­тервью. А для самой Влади подтверждением ее вклада в жизнь Вы­соцкого.

Два с половиной года Оксана Афанасьева почти постоянно на­ходилась рядом с Высоцким. 28 июля 1979 года в Бухаре она дыша­ла ему в рот во время клинической смерти. Она была рядом, когда он ушел из жизни навсегда 25 июля 1980 года.

Барбара Немчик: «Я прожила в квартире Высоцкого около двух месяцев. Вокруг было много людей, но, по-моему, тепло шло толь­ко от одной Оксаны. Как раньше от Людмилы Абрамовой и от Ма­рины Влади...»

«Что делать? С Мариной уже не могу. И без нее тоже не могу...» — признается однажды Высоцкий Барбаре.

Вспоминает Э.Володарский: «В последние года три он вообще хотел с ней развестись. Высоцкий Марину боялся! Влади как-то рас­сказывала, что водила Володю в Париже к своему психоаналитику. Они долго беседовали. И потом сообщил результаты Марине. Она реагировала очень бурно: «Этот идиот сказал, что я представляю для Володи большую черную тучу».

Да и Марина уже устала. Их отношения на грани полного разры­ва. Она угрожает, что пойдет в посольство и разведется с ним. В ию­не — июле друзья несколько раз просили Марину прилететь. В июне она не смогла — умирала сестра. А потом верх взяла обида — Высоц­кий не прилетел на похороны Одиль... и измена с Оксаной.

По возвращении из Италии — 27 марта — Высоцкий выступа­ет в ДК «Коммуна». Концерт был длиннее обычного — около двух часов. Очевидцы вспоминают, что, уходя со сцены, он сильно при­храмывал. Опять открылась рана на ноге.

Решение «высоких инстанций» по утверждению сценария «Зе­леного фургона» затягивается, и Высоцкий в начале апреля решает отказаться от идеи постановки фильма.

Причиной отказа стали планы новой гастрольной поездки в США. Удача первых выступлений там, еще не прошедшее ошелом­ление от Нью-Йорка, надежда на американских врачей («Вот они меня вылечат!»), желание хотя бы полгода поработать там... Од­ним словом, причин стремиться в Нью-Йорк было достаточно. Кро­ме того, зерна сомнения сеял Г.Полока: «Володя, ты в такой потря­сающей актерской форме! Неужели тебе надо силы тратить на этот фильм? Ну сделаешь ты, допустим, неплохую картину — ну и что из этого? Мало ли примеров, когда выдающиеся актеры превраща­лись в весьма средних режиссеров?»

7 апреля, на концерте в МИЭМ, он так объясняет свое реше­ние: «Я просто хотел делать картину, должен был делать, — и не буду делать, потому что не успеваю по времени, хотя затратил много энергии и сил, хотел делать кино сам, как режиссер, сам сни­маться и писать песни, — в общем, все делать самому. Сам приду­мал, сам воплотил. Сделать кино, как песню. Но у меня не вышло по времени».

В июне его утвердят режиссером-постановщиком, но к работе над фильмом он уже не приступит.

Фильм «Зеленый фургон» по сценарию И.Шевцова в 1983 году сделал другой режиссер — Александр Павловский, с участием Дмит­рия Харатьяна, Борислава Брондукова, Регимантаса Адомайти­са, Александра Соловьева... Но это был уже совсем другой фильм. Лучше ли, хуже ли, чем бы это сделал бы Высоцкий? Да нет, про­сто Павловский хорошо сделал по-своему. На то режиссура и при­знана творческой профессией, чтобы каждый талант в ней раскры­вался иначе.

12 апреля — в канун Дня советской науки — Высоцкого при­глашают выступить в подмосковном Доме ученых в городе Троиц­ке. После концерта академик Е.Велихов вручил Высоцкому диплом и памятную медаль.

13   апреля он в последний раз играет в спектакле «В поисках жанра».

14   апреля Высоцкий присутствует на открытии чемпионата Москвы по каратэ. На соревнования его пригласил давнишний друг Алексей Штурмин — организатор Всесоюзной федерации каратэ.

Этот период, март — апрель, характеризуется «взлетами и па­дениями» эмоционального и творческого настроения. За предела­ми узкого круга знакомых и друзей никто не догадывался о серьез­ности болезни. Казалось, ничто не предвещает трагического конца. Высоцкий на людях продолжал оставаться самим собой.

Характерным в этом плане является воспоминание подруги Янкловича Барбары Немчик: «Это случилось в старом аэропорту Шереметьево, куда мы поехали отправлять мой багаж в США. Вся история отправления багажа и персонажи, с которыми мы сталки­вались, вполне могли бы быть сюжетом его песни. После особен­но утомительного утра начальница, которая сначала категорически отказалась принимать мой багаж — хотя с документами было все в порядке, увидев Высоцкого, вдруг преобразилась. Она предложи­ла сопровождать меня в служебный туалет, куда я направлялась, и даже протянула мне собственное мыло и полотенце. Однако Воло­дя шепнул: «Я уже был в этом «учреждении». Поверь мне, ты туда не хочешь. Давай поедем в главное здание». Мы сердечно всех по­благодарили и махнули на «мерседесе» к новому зданию аэропор­та. Так как мы не собирались проводить там много времени, Воло­дя поставил машину прямо у входа, на пятнадцатиминутной стоян­ке. Но тут мы услышали громовой голос из милицейской машины. Милиционер кричал в мегафон: «Нельзя там оставлять машину!» Володя в ответ, произнеся для начала самое распространенное в та­ких случаях русское выражение, крикнул: «... твою мать! Здесь на­писано — стоянка пятнадцать минут. Значит, я имею право здесь стоять пятнадцать минут, и ровно пятнадцать минут буду сто­ять!» Толпа, которая тут же собралась, молчала, хотя слышен был шепот: «Это Высоцкий!» Когда толпа расступилась перед нами, я за­метила выражение их лиц — смесь восхищения и благоговения: человек-легенда, которого большинство из них знали только по пес­ням, стоял прямо перед ними и при этом явно и публично проти­востоял милиции, защищая свои права. Пассажиры, носильщики, водители — все замерли на месте молча и без движения, как в по­четном карауле, чтобы нас пропустить. Когда мы вышли из глав­ного здания — ровно через пятнадцать минут, — даже следа мили­цейской машины не было. Тогда я окончательно поняла, что зна­чит Высоцкий для всех этих людей. Он сказал свое: «... твою мать! Я имею право это делать и делать буду!» — для каждого человека, присутствующего там».