В Париже ухудшилось состояние здоровья сестры Марины — Татьяны. О болезни было известно давно, и она мужественно бо­ролась...

Высоцкий, сам находясь в очень плохом состоянии, ранним ут­ром 10 мая вылетает в Париж, чтобы поддержать Марину. Виктор Туров, улетающий в тот же день на кинофестиваль в Канны, вспо­минает: «Все в самолете, но почему-то не вылетаем. Тут прямо к тра­пу подкатывает автобус, а в автобусе — один Высоцкий. Он опоздал. Это только для него могли сделать такое исключение — задержать целый самолет... Володя вошел в салон, извинился. Невероятно из­мотанный, усталый, он плюхнулся рядом со мной:

—  Лечу на день рождения Марины...»

На середину мая были запланированы гастроли театра в Поль­ше, и Высоцкий должен был прилететь из Парижа туда. В аэропорту Домодедово его провожали Шехтман, Янклович и Оксана.

Перед отлетом Высоцкий позвонил Влади и сказал, что встре­чать его не нужно. Он доедет сам... А на другой день Марина зво­нит в Москву:

—   Где Володя? Он не прилетел! Я не знаю, где он!

Вместе с сыном Петром она стала искать его по Парижу и на­шла в русском ресторане «Распутин» в том «разобранном» состоя­нии, в котором еще недавно к нему пришел Даль.

М.Шемякин: «...Был жуткий запой, его напоили свои же добро­хоты: Высоцкий едет с нами! Ну, как не выпить с Высоцким! — на всю жизнь сувенир! Две бутылки коньяка ему дали в самолете...»

Домашний доктор Марины ничего сделать не может, и Высоц­кий 11 мая попадает в клинику Шарантон под Парижем. В ту са­мую клинику, где в 75-м году он навещал старшего сына Марины — Игоря.

Теперь Высоцкого навещает М.Шемякин и застает друга в очень плачевном состоянии. Состояние было плачевным в буквальном смысле. Он со слезами говорил Шемякину про то, что он поставил в сложное положение театр, что кого-то подвел, потому что не дос­тал какие-то детали к автомобилю...

М.Шемякин: «Он прислонился к окошечку, а там идет другая жизнь, никакого отношения к нам не имеющая, — там солнышко, которое на нас абсолютно не светит и нас не греет... Вот так мы стоим, прислонившись лбами к стеклу, и потихоньку воем... Жуть! Вот этого — не передать! Этой тоски его перед самой смертью, ко­торая его ела!

...Самая жуткая из наших последних встреч была — в дурдо­ме этом жутком! И как я прорвался туда, не могу понять! Казалось, невозможно туда прорваться — это больница для наркоманов, са­мых страшных... Ну, судьба!»

По воспоминаниям Шемякина, Высоцкий в клинике лежал в малиновой пижаме... В стихотворении «Общаюсь с тишиной я...», написанном там же в клинике, есть такие строчки:

Жизнь — алфавит: я где-то

Уже в «це», «че», «ша», «ще»,

Уйду я в это лето

В малиновом плаще.

Вероятно, у французских врачей были более эффективные ме­тоды — через несколько дней Высоцкий начиняет сочинять и пи­шет несколько стихотворений: «В стае диких гусей был второй...», «Общаюсь с тишиной я...», «Жан, Жак, Гийом, Густав...», «Неужто здесь сошелся клином свет...».

14 мая Марина звонит в Москву и сообщает, что Высоцкий в Польшу приехать не сможет.