В это время Театр на Таганке уже в Польше. 17 мая — официальное открытие гастролей. 18 мая Любимов просит Золотухина сыграть Гамлета. Золотухин отказывается, так как теперь уже понимает, что польский зритель ждет Гамлета-Высоцкого, что главным и основным условием существования этого спектакля на сцене «Таганки» был сам Высоцкий. Если бы это было в Союзе — другое дело, а здесь играть Золотухину — это профессиональное самоубийство.
В ночь с 18 на 19 мая во Вроцлаве постановочный цех «Таганки» монтирует огромную установку для «Гамлета» — теплится надежда, что Высоцкий объявится... Высоцкий не приехал, установку разобрали, и два «Гамлета» заменены «Добрым человеком...». На грани срыва все гастроли. Высоцкий отчаянно уговаривает Марину, чтобы она дала согласие врачам на выписку. 20 мая Марина забирает его из клиники.
Из Парижа Высоцкий несколько раз звонит в Москву. У него предчувствие — с Оксаной что-то случилось. 21 мая он застает Оксану дома:
— Наконец я тебя поймал! Что случилось?
— Володя, умер мой папа. Я только что его похоронила.
— Все. Завтра буду в Москве.
22 мая Высоцкий вылетает из Парижа в Москву, его провожает Шемякин: «Никогда не забуду, как я видел Володю в последний раз. Была весна, он только что вышел из больницы... Я его обнял — я собирался в Грецию, он уезжал обратно в Москву. Ему в один аэропорт, а мне в другой...
— Володька, — говорю, — давай назло всем — люди ждут нашей смерти, многие... И ты, — говорю, — им доставишь радость! А давай назло! Вдруг возьмем и выживем! Ну, смотри — цветут деревья, Париж, Риволи, Лувр рядом!.. Вовка! Давай, а?..
А у него уже была такая странная-странная печать смерти в глазах, он меня обнял и сказал:
— Мишенька, попробуем!..
Сел в такси, помахал мне рукой из машины, а я смотрел на него и думал: "В последний раз... Или — еще нет?"»
В прощальном письме, которое Шемякин нашел на своем столе, вернувшись в Париж, Высоцкий писал:
Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
Разрази нас гром!
Поживем еще, братишка,
По жи вьем!
Ро gi viom.
22 мая Высоцкий прилетел в Москву.
Оксана: «Он прилетел, а утром улетел в Польшу. Все это время он провел со мной... О чем говорили? Такая была ситуация, что не до разговоров...»
До самого последнего момента было неясно, прилетит ли Высоцкий в Варшаву. Даже в самый день его приезда, 23 мая, Ю.Любимов в интервью газете «Express Wieczorny» сказал: «Владимир Высоцкий, наш принц Датский, заболел, и я не уверен, что мы сможем сыграть ожидаемый варшавской публикой спектакль». Назревал грандиозный скандал — именно имя Высоцкого имело огромное значение при подписании контракта.
Тем не менее Высоцкий все же сумел сыграть в Варшаве. 26 мая он выступил в роли Янг Суна в «Добром человеке...», а 27 и 28 мая — в «Гамлете». В Театре оперетты (Teatr Muzyczny Roma, ul. Nowogrodzka 49) творилось нечто невообразимое: зал на девятьсот шестьдесят мест был забит до отказа. Ожидание приезда Владимира Высоцкого в польскую столицу подогревалось также отсутствием уверенности в том, что он приедет вообще.
Д.Ольбрыхский, который сам играл Гамлета у А.Ханушкевича, был восхищен игрой Высоцкого: «Мы наконец могли увидеть его в самой знаменитой роли. Это был очень уставший человек, но играл он феноменально. Без единого лишнего жеста, гримасы. Он был абсолютно сосредоточен на смысле шекспировского шедевра и на том, что он самолично вносил в этот спектакль. К сожалению, он был не в состоянии продемонстрировать все свои актерские возможности и те возможности, которые дает эта роль. Заметно экономил силы, чтобы выдержать до конца. Высоцкий — блистательный актер — использовал свое состояние с максимальной точностью и чистотой. Это была борьба и одновременно бег наперегонки с собственной жизнью. Чтобы успеть. Как те кони из его знаменитой песни...»
Если польский зритель «Гамлета» принял с восторгом, то зритель Золотухин совсем разочаровался и в постановке, и в игре актеров.
Из дневника В.Золотухина: «28 мая 1980. Смотрел второго «Гамлета»: не понравилось. Не могут эти люди играть такую литературу, такую образность, поэзию... Вовка еще как-то выкручивается, хорошо, «грубо, зримо» текст доносит... Постановочно — это убожество все-таки, могильщики с залом в капустник играют... Демидова — декламирует, поет стихи, Смехов — в скороговорную прозу, лишь бы сбросить с языка... Бортник — вылитый Шестерка из «Черной кошки», подпевала подлый такой — «смажу ядом», и при том всем — трус... Филатов — в джинсах, резонер с засученными рукавами...»
В этой записи, очевидно, воплотилась вся накопленная боль за желанную, но так и не сыгранную роль...
30 мая Ольбрыхский провожает Высоцкого и Любимова в аэропорту: Любимов летит в Будапешт, Высоцкий — в Париж.
Прощаясь, Ольбрыхский сказал: «У поляков нет привычки вставать с аплодисментом! Я первый раз в жизни видел, как поляки, стоя всем залом, хлопали Володе, вашему спектаклю!»