Первым и очень успешным поэтическим спектаклем «Таганки» было представление «Антимиры» по стихам Андрея Вознесенского.
Выпускник архитектурного института (1957), Вознесенский всегда считал себя учеником Б.Пастернака. В четырнадцать лет, будучи учеником 6-го класса, он послал свои стихи Борису Пастернаку и получил от него приглашение в гости. Это событие определило жизнь Вознесенского. Позже, после успеха поэмы «Мастера» (1959) и первых сборников «Парабола» и «Мозаика» (1960) Пастернак писал ему: «Ваше вступление в литературу — стремительное, бурное, я рад, что до него дожил». С этого момента поэзия несостоявшегося архитектора стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности. В то время поэтические вечера в Политехническом стали собирать полные залы, поэты привлекали многотысячные аудитории на стадионы. И одним из первых в этой плеяде был Андрей Вознесенский. Его сборники выходили небольшими тиражами и моментально исчезали с прилавков, каждое новое стихотворение становилось событием. Молодого поэта привлекали эксперименты со словом, отсюда — необычный ритм, дерзкие метафоры, почти физическая образность, смелость и раскрепощенность метрики и рифм ломали устоявшиеся каноны «благополучной» советской поэзии. Но этими формальными новациями и изобретениями, пожалуй, дело и ограничивалось. Не было в его стихах тепла, страсти, огня, который не только светит, но и греет, не говоря уж «обжигает» читательскую душу и воображение.
Вознесенский входил в художественный совет Театра на Таганке с самого его основания и однажды предложил поставить спектакль по своим стихам. В конце декабря 64-го вывесили объявление: «Планируется экспериментальный спектакль под названием «Поэт и театр» по стихам Вознесенского. Все желающие могут прийти на репетиции». Потом появилось условное название «Героические выборы», а окончательный вариант — «Антимиры» — по названию поэтического сборника, вышедшего в 1964 году. Спектакль подготовили в рекордно короткий срок — за месяц ночных читок, спевок и соединения поэзии с гитарой, танцем, актерством, пантомимой сложилось стройное представление. Это было именно представление, в котором стихи игрались, а не просто декламировались актерами. Театр помогал поэту завоевывать новую публику, расширял круг его поклонников...
Первый раз поэтическое представление «Поэт и театр» сыграли в «Фонд Мира» 20 января 1965 года. Спектакль был сделан просто, но красиво. На сцене был оформлен помост в виде груши — рисунок с обложки книги Вознесенского «Треугольная груша». В первом отделении свои стихи читал автор. Второе отделение — несколько укороченный вариант того, что стало потом «Антимирами». А.Васильев, Б.Хмельницкий написали музыку к некоторым стихам, но все это не походило на концерт, на декламацию стихов модного поэта, а вылилось в настоящий спектакль, в «поэтическое представление», так как было связано одной темой. Одетые в черное трико актеры сливались в общей массе, и поначалу трудно было выделить роль кого-либо из его участников. Действие строилось по принципу — «кто чего умеет делать». Один — пантомиму, другой — пение, третий — музыку.
Высоцкому сначала дали читать «Оду сплетникам». Он спросил у Любимова:
— А можно с гитарой?
— Да, конечно, — с гитарой...
Это было первым появлением Высоцкого на сцене с гитарой. Тут возмутились «композиторы» спектакля — они считали себя классными музыкантами, и «три аккорда» Высоцкого, по их мнению, только мешали. Однако и Вознесенский, и Любимов были в восторге. А в афишах последующих спектаклей появилась надпись: «Музыкальное оформление спектакля: А.Васильев, Б.Хмельницкий, В.Высоцкий».
Высоцкий умел учиться у других, и скоро его аккорды и гармонии стали не хуже «композиторских».
Несколько позже между Высоцким и Виталием Шаповаловым, с которым они многие годы сидели спиной к спине в одной гримерной и который профессионально владел гитарой, состоится такой разговор:
— Тебя упрекают в примитивизме — одни и те же аккорды...
— А мне больше и не надо, — ответил Владимир, который и так был не в духе, — я знаю шесть аккордов, и народ меня понимает...
«Походил-походил, — вспоминает Шаповалов. — К его чести, жажда узнать у него была сильнее гордыни, походил и говорит: «Шапен, покажи ля-минор». Я ему показал, и он везде его стал использовать».
В «Антимирах» Высоцкий участвовал в пяти номерах. Вначале это были отрывки из «Лонжюмо», «Ода сплетникам», «Оза». Форма спектакля позволяла вносить новые стихи, и Высоцкий читал «Монолог актера» («Провала прошу, провала...») и «Песню акына» («Не славы и не коровы...»). Последние стихи стали его песней, которую он часто исполнял на своих концертах. В этом спектакле у Высоцкого уже складывалась особая манера чтения стихов — на одном дыхании, выделяя неожиданно глухие согласные звуки, но не теряя музыкальной стихии и ритма. Уже чувствовалось, что читает эти стихи тоже поэт. Кроме конкретных сцен, Высоцкий выступал и во всех общих музыкальных номерах спектакля.
В.Смехов: «В театре моей памяти «Антимиры» возникли из-за Высоцкого. Мы были все равны, но кому-то больше повезло с хорошими сольными выходами, а у Высоцкого получалась самая важная роль.
Большой успех у публики имел отрывок из «Озы». Некий гражданин беседует с Вороном — птицей, как известно, мудрой... С пьяным оптимизмом и восторгом гражданин пробует втолковать этому мудрецу, что хорошо быть человеком, творцом всего сущего, жить во имя труда и так далее. Ворон на все высказывания пьяного то укоризненно, то гневно, а то философски нежно замечает: «А на фига?» Ворон трезв, к тому же он скептик. И он последовательно разбивает все высокие сентенции пьяного. Ворон делает это достаточно убедительно. Но неожиданно от автора следует заключение, что Ворон — подонок и циник, которого бесполезно убеждать в прелестях земной жизни. Игралось это так здорово, что после каждого «А на фига?!» зал хохотал до слез. Один раз Ворон сделал хитрую паузу перед шедшим рефреном своим «фига», поскольку рифма подсказывала другое, еще более лихое и простонародное словцо — «А на-а... фига?», и зал чуть не падал со стульев».
«Он до стона заводил публику ненормативной лексикой в монологе Ворона», — вспоминал А.Вознесенский.
Спектакль прожил до конца 79-го года и был сыгран более 700 раз, и еще в два раза больше было неучтенных выступлений. Высоцкий читал, играл и пел из 700 не менее 500 раз. С «Антимиров» начался чрезвычайно важный для театра и его актеров цикл поэтических представлений, которые определили лицо «Таганки» на ближайшее время. За поэзией А.Вознесенского последовали постановки по В.Маяковскому, С.Есенину, А.Пушкину.
С января 1965 года Высоцкий становится актером основного состава.
Растет популярность Высоцкого как автора-исполнителя. Его приглашают на сборные концерты, тематические вечера, лекции... На одном из таких мероприятий произошла встреча Высоцкого с Александром Городницким.
А.Городницкий: «Впервые я встретился с Высоцким в январе 1965 года за сценой Центрального лектория в Политехническом музее в Москве, где мы вместе выступали в каком-то альманахе. Когда я подошел к нему, он, как мне показалось, хмуро взглянул на меня и неожиданно спросил: "Вы что, еврей, что ли?" — "Да, ну и что?" — ощетинился я, неприятно пораженный таким приемом. Тут он вдруг улыбнулся и, протянув мне руку, произнес: "Очень приятно. Я имею прямое отношение к этой нации"».
Высоцкий не скрывал, что в нем течет еврейская кровь, и презирал антисемитизм. К себе же в этом плане он относился с юмором. «Сегодня впервые посмотрел на себя в зеркало, — зрелище удручающее — веснушки, краснота, волосы выгорели и глаза тоже, но стал похож на русского вахлака, от еврейства не осталось и следа», — писал он жене в июле 64-го со съемок фильма «На завтрашней улице».
Среди его друзей были белорус В.Туров, евреи И.Кохановский и В.Абдулов, иранец Б.Серуш, украинец А.Гарагуля, русский В.Туманов, болгарин Л.Георгиев, поляк Д.Ольбрыхский... В его песнях звучал юмор, отражающий национальную характерность и колорит, но никогда не было пренебрежения к другим обычаям и культуре, деления людей по национальному признаку.
Коллега Высоцкого по сцене Вениамин Смехов с восхищением вспоминает: «А какое владение речью, акцентами, говорками! Сколько типов отовсюду: узбеки, волжане, украинцы, одесситы, американцы, немцы и, конечно, любимые кавказцы — все выходили из его рук живыми, яркими и гомерически смешными...»
В своих стихах и эпиграммах Высоцкий вывел в свет, обозначил своих друзей, знакомых, коллег разных национальностей. И все это с огромной симпатией ко всем персонажам. У него «Мишка Шифман» пьет не меньше того, у которого «только русские в родне», а немецкие бомбы падали одинаково и на «Евдоким Кириллыча и Гисю Моисеевну». И сегодня в России злободневна его песня «Антисемиты».
Зачем мне считаться шпаной и бандитом —
Не лучше ль податься мне в антисемиты:
На их стороне хоть и нету законов —
Поддержка и энтузиазм миллионов.
Решил я — и, значит, кому-то быть битым,
Но надо ж узнать, кто такие семиты...