Родители хотели, чтобы я стал нормаль­ным советским инженером,

и я поступил в Московский строительный институт на ме­ханический факультет.

Но потом почувство­вал, что мне это... словом, невмоготу...

Любовь матери к театру, переданная сыну, детские игры «в те­атр», занятия в драмкружке и, скорее всего, внутренняя тяга к те­атральному действу привели к решению поступить в театральный вуз после окончания школы.

В.Высоцкий:

«У меня в семье не было никого из актеров и режиссеров, короче говоря — никого из людей искусства. Но моя мама очень любила те­атр и с самых-самых малых лет каждую субботу, лет до 13 — 14, водила меня в театр. И это, наверное, осталось. Видно, в душе ка­ждого человека остается маленький уголок от детства, который открывается навстречу искусству».

Но взрослые члены семьи — родители и дед — не принимали всерьез профессию актера, не разглядели призвания в сыне и вну­ке. Когда после окончания школы друзья — Игорь и Владимир — пришли к Семену Владимировичу за советом, он четко, по-военному сказал: «Значит так, молодежь, слушай сюда. Чтобы всегда был кусок хлеба, нужно идти в технический вуз».

Особенно отговаривал внука от театральной карьеры дедушка, он обладал даром убеждать. Убедили. А в какой механический вуз пойти, если у тебя нет призвания ни к чему «механическому»? Са­мые красивые пригласительные билеты на день открытых дверей для выпускников школ приготовил Инженерно-строительный ин­ститут им. Куйбышева. Конкурс не напугал, и два «Васька» — Вла­димир и Игорь — 25 июня 1955 года подали заявления в МИСИ.

Перед подачей документов Высоцкий забежал к Богомолову. Мудрый Владимир Николаевич, подлинный мастер театральной пе­дагогики, не стал отговаривать своего ученика, сказав ему: «Со вре­менем ты сам в себе разберешься, и все станет на свои места».

В институты охотно брали спортсменов. Неофициальная «при­емная комиссия» у Кохановского спросила: «У вас есть спортивный разряд?» — «Есть первый по хоккею с шайбой». — «Все, — гово­рят, — мы тебя берем». — «А я с другом, — сказал Игорь, — если по­могать, то двоим!» Действительно, Кохановский тогда играл в юно­шеской команде ЦСКА, а вот друг клюшку в руках не держал. Но помогли: указали накануне темы сочинений... Володя выбрал тему «Обломов и обломовщина» и благополучно списал, сделав для дос­товерности ошибку. На математике вчерашним школьникам при­шлось туго — экзаменатор гонял нещадно. Помогло то, что школь­ный учитель по математике Николай Тимофеевич Крюков сумел привить юношам любовь к своему предмету. Четверка по математи­ке, пятерки по физике и французскому обеспечили строчку в При­казе № 403 ректора МИСИ от 23 августа 1955 года: «Зачислить в число студентов 1-го курса механического факультета т. Высоцко­го B.C. без предоставления общежития».

В том, 1955 году на каждое место мехфака МИСИ претендова­ли 17 человек. Можно было понять радость поступивших и особен­но их родителей.

Первые месяцы студенческой жизни друзья относились к заня­тиям с прохладцей, очень много лекций и занятий прогуливали. Не лежала душа у Владимира к учебе в этом институте, и он подает за­явление с просьбой его отчислить. Сохранился Приказ по институ­ту от 24 декабря 1955 года: «Приказ № 705. Студента 1-го курса 3-й группы механического факультета Высоцкого B.C. отчислить из ин­ститута по собственному желанию. Основание: заявление студента Высоцкого B.C. от 23 декабря 1955 года». Так не состоялся инженер-механик по землеройным машинам. Некоторое время он еще при­ходил на улицу Разгуляй в старое здание института, здесь на меха­ническом факультете оставались его друзья — Игорь Кохановский, Слава Соколов, Олег Харо.

Узнав о решении Володи, Нина Максимовна бросилась за со­ветом к самому мудрому в семье — к деду Владимиру Семеновичу. Тот посоветовал обратиться в деканат, чтобы «совместными уси­лиями удержать парня на правильном пути». Так и сделали. Декан вызвал Володю и в присутствии матери сказал ему: «Высоцкий, не делайте опрометчивого шага, у вас явные способности к математи­ке». — «Вполне возможно, — упрямо ответил Володя, — но инжене­ром я быть не хочу и не буду. Это не мое, понимаете? Так зачем же мне занимать место, предназначенное для другого, которому это нужнее, чем мне».

Родителей волновал «кусок хлеба», Владимира — призвание. Зная тяжелый, взрывной и темпераментный характер отца, реши­ли его пока не извещать о случившемся.

И.Кохановский вспоминает: «25 января я приехал к Володе — был день его рождения, а я к тому же сдал свою первую сессию. Он болел — сильно простудил горло, был закутан в оренбургский пла­ток и говорить старался тише. Мы вдруг вспомнили все, что про­изошло с нами за последнее время, и написали об этом песню — как сдавали выпускные экзамены, как готовились поступить в инсти­тут, как поступали, как сразу же через неделю учебы нас послали на картошку, как мы «помогали» колхозничкам выполнять Госплан, как «Васечек» бросил институт, и вот как он теперь заболел, а ему бюллетень ни к чему, и как он болеет, вместо того чтобы готовить­ся к поступлению в Школу-студию МХАТ. Песня была очень длин­ная (на мотив одной из песен популярной тогда радиопостановки «Поддубенские частушки» по рассказам С.Антонова) и почти забы­лась, но последний куплет был таким:

А коль во МХАТ не попадет,

раздавим поллитровочку,

Васек в солдатики пойдет

носить ружье-винтовочку.

Песня была тут же исполнена нами под аккомпанемент на ги­таре (Володя тогда еще только учился этому немудреному искусст­ву) его соседям по квартире и даже вызвала смех».

Не исключено, что друзья по Большому Каретному помогли Высоцкому в выборе профессии. У Левона Кочаряна был собствен­ный похожий опыт. Прежде чем стать режиссером, он некоторое время учился в училище гражданской авиации, потом в 1947 году, вместе с Юлианом Семеновым и Владимиром Цветовым, — в Ин­ституте востоковедения, потом — на юридическом, закончил МГУ, затем — Высшие оперативные курсы и работал какое-то время в МУРе. И все же ушел в кинематограф, став незаменимым на «Мос­фильме» вторым режиссером — «первым среди вторых».

Артур Макаров тоже не сразу стал киносценаристом. Он два го­да учился в Саратовском танковом училище, выступал на ринге и был чемпионом по боксу Приволжского военного округа, пока на учениях не обрушился ему на голову ствол башенной пушки. В ре­зультате — комиссовали из армии, и он после получения необходи­мого тогда рабочего стажа поступил в Литературный институт. По­том был изгнан из «кузницы советских писателей» вместе с Беллой Ахмадулиной и Леонидом Завальнюком за отказ подписать письмо против Б.Пастернака и защищал диплом, продолжая учиться на за­очном отделении.

Так же и Андрей Тарковский. Начал с художественной школы, проучился несколько месяцев — бросил. Блестяще сдал экзамены в Институт востоковедения, хотя в школе учился кое-как, больше увлекался театральной самодеятельностью. В институте проучился всего полтора года — тоже бросил. После ухода из Института вос­токоведения был «сослан» матерью на Курейку с геологической пар­тией, подальше от сомнительных друзей. Каждое его увлечение по­трясало домашних, и они несколько успокоились только после его поступления во ВГИК.

Володя Акимов в течение пяти лет поступал во ВГИК. А когда наконец поступил — и именно на режиссерский, и именно к Михаи­лу Ромму, как мечтал, — его с первого курса взяли в армию.

Каждый искал себя в деле, которое могло стать любимым. Дру­зья разглядели талант у Владимира и подсказали правильное реше­ние. Инна Кочарян вспоминает, что Высоцкий как-то сказал ей:

— Если бы не Лева и Толян, я бы остался в строительном.

Настало время напряженной подготовки к поступлению в те­атральную студию. Владимир возобновил занятия в кружке у Бого­молова. Занимались когда угодно и сколько угодно. Это было время одержимого ученичества... Ставили самое разное: и сцены, и спек­такли, большие и маленькие. Кружковцы все делали сами, начи­ная от костюмов и заканчивая декорациями. Сцены как таковой не было, действие шло прямо на полу, это создавало ощущение настоя­щей студийности. Постановка по Чехову — «Из записок вспыльчи­вого человека» — была настоящим, полноценным спектаклем, с де­корациями, костюмами, бутафорией, музыкой (он шел под «Свадеб­ный марш» Мендельсона). Нина Максимовна, впервые пришедшая на репетицию, была приятно удивлена уверенной игрой сына. По­сле репетиции она спросила у Богомолова:

—  Может ли Володя посвятить свою жизнь сцене?

—  Не только сможет, а должен! У вашего сына талант!

Богомолов стал целенаправленно готовить Владимира к всту­пительным экзаменам на актерское отделение Школы-студии им. Немировича-Данченко при МХАТе — предмет мечтаний многих абитуриентов, жаждущих стать актерами. На экзамен по специаль­ности Высоцкий выбрал монолог Баяна из «Клопа» В.Маяковско­го. Выдержав сложнейшие экзамены, 2 июня 1956 года Владимир Высоцкий стал студентом Школы-студии на курсе П.Массальско­го. Его сокурсниками были Валентин Никулин, Роман Вильдан, Вла­димир Камратов, ставшие впоследствии ведущими актерами теат­ра и кино.

Теперь можно было рассказать отцу о крутом повороте в судь­бе сына...

При поступлении в Школу-студию потребовалась справка от врача-отоларинголога о том, что голосовые связки у Владимира не больны и голос может быть поставлен. Справку врач дал. Однако в характеристике было написано: «...слух — хороший, ритм — хо­роший, певческого голоса — нет». Так же считала профессор Е.Сарычева, педагог по технике речи. Она практически не занималась с теми, у кого голос был хороший, и с теми, в ком перспективы не видела. Очевидно, на Высоцкого она надеялась, и он эти надежды оправдал, а педагогу был благодарен:

Вы научили нас, молчавших,

Хотя бы сносно говорить,

Но слов не хватит настоящих,

Чтоб Вас за все благодарить...

Благодаря своей актерской одаренности он смог недостатки превратить в достоинства: он сделал свой голос неповторимым «го­лосом Высоцкого». После смерти Высоцкого анализом его голоса бу­дут заниматься многие исследователи. Вот мнение Марка Захарова, с которым Высоцкий работал некоторое время в одном театре: «Если бы голосовые связки Владимира Высоцкого вибрировали в иной частотной характеристике, пожалуй, и даже наверняка, изменились бы его рифмы, поменялись бы интонации, а стало быть, и темы его песен. Поэт стал бы другим. Но других поэтов много, среди них не­трудно и затеряться, что с успехом делают многие другие».

Вспоминая годы учебы, Высоцкий рассказывал: «...Первый мой учитель был Богомолов, а самый оставивший след у меня в душе, по-человечески, — это Массальский Павел Владимирович. Я у него учился. Он изумительный человек. Я думаю, что он очень на меня воздействовал».

Как воспитатель П.Массальский был довольно демократичен.

Вспоминает театровед Б.Поюровский: «На других курсах было строго насчет выпить, а на этом — очень просто. Правда, Павел Вла­димирович в то время уже болел и говорил мне, что после шести ча­сов нельзя пить даже чай, только стакан кефира. Но из-за того что он выпивал когда-то, был снисходителен к этому. И, конечно, сту­денты тоже грешили, срывы имели место. Но Павел Владимирович все так «замазывал», что ничего не оставалось. Не только в отно­шении к Володе — к любому своему студенту. Павел Владимирович был человеком несказанной доброты, редкого благородства».

П.В. Массальский вел занятия два-три раза в неделю. Чаще при­ходил A.M. Комиссаров. А в основном, занятия по актерскому мас­терству вели Иван Тарханов и Софья Пилявская.

Школа-студия МХАТа в то время была уникальным театраль­ным учебным заведением по составу педагогов и по талантливости учеников. Студенты не могли позволить себе пропустить лекции, прийти неподготовленными к экзаменам. И не потому, что боялись получить двойку, а потому, что это было стыдно.

Этому учебному заведению была присуща атмосфера пажеско­го корпуса. Здесь воспитывалось почтение не только к педагогам, но и к старшекурсникам. «Манеры» преподавала графиня Елизаве­та Георгиевна Никулина-Волконская — статная, худая, полная бла­городства женщина, ее собственные манеры были безукоризненны, осанка, несмотря на возраст, величественна, а старинные фамиль­ные украшения, которые она любила носить, привлекали внимание всех. Ее стиль общения со студентами — доброжелательная иро­ния. Она учила важным мелочам: как войти в комнату, как подой­ти к женщине, как отодвинуть стул, сесть за стол... Для многих это был странный предмет: почти двадцать лет ходили, садились, ели за столом, а оказалось, что делали все не так...

Высоцкому она сказала очень важную фразу: «Володя, не пы­тайтесь делать из себя графа, постарайтесь стать Высоцким — мо­жет быть, тогда у вас и появится благородство».

Период учебы Высоцкого в студии как раз пришелся на зна­менательное для всей страны время — «оттепель», которая нача­лась «секретным» докладом Н.Хрущева 24 февраля 1956 года на XX съезде КПСС.

Те, кто говорил, что Хрущев был плохой дипломат и негибкий политик, ошибались. Здесь полезно будет вспомнить речь Никиты Хрущева, напечатанную в «Правде» 31-го января 1937 года: «Злодеи троцкисты готовили террористические акты против наших вождей. Падалью смердит от мерзких и низких выродков! Эти убийцы мети­ли в сердце и мозг нашей партии. Они подымали руку на товарища Сталина, они подымали ее против нас всех, против рабочего класса, против трудящихся! Подымая руку против товарища Сталина, они подымали ее против всего лучшего, что имеет человечество, пото­му что Сталин — это надежда, это чаяние, это — маяк всего пере­дового и прогрессивного человечества. Сталин — это наше знамя! Сталин — это наша воля! Сталин — это наша победа!»

И вот теперь «негибкий политик и дипломат» прогнулся до на­оборот, зачитав «секретный» доклад «О культе личности и его по­следствиях». Так началось развенчание Сталина. Для советского на­рода это был шок. В искусстве настала некоторая оттепель после стужи давящего идеологического контроля. Хрущев еще не знал то­гда, что этим выступлением он не только взорвал сталинскую сис­тему, но и подвел мину замедленного действия под все здание со­ветской идеологии.

В тот год, когда Высоцкий был первокурсником, молодые вы­пускники Г. Волчек, Е. Евстигнеев, И. Кваша, Л. Толмачева, О. Та­баков под руководством 29-летнего педагога студии МХАТ и арти­ста Центрального детского театра Олега Ефремова организовали «Студию молодых актеров» и на сцене Школы-студии МХАТ игра­ли пьесу Виктора Розова «Вечно живые». Так рождался театр «Со­временник». Спектакль по пьесе Розова заканчивался серией вопро­сов: «Зачем я живу? Зачем живем мы все? Как мы живем? Как мы будем жить?» Через некоторое время Высоцкий начнет отвечать на эти вопросы в своих песнях.

В литературу, поэзию, театр, кинематограф пришло новое поко­ление художников, поэтов, режиссеров (В. Тендряков, Г. Бакланов, Р. Рождественский, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, В. Аксенов, Ю. Мориц, М. Хуциев, М. Швейцер, Г. Чухрай, В. Розов, А. Володин...). Впоследствии их назовут «шестидесятниками», и они станут гордостью отечественной культуры.

Все четыре года студент Высоцкий очень увлеченно занимал­ся, проводя в студии даже свободные часы. Много времени отда­вал студенческим «капустникам» и всяческим розыгрышам. Обла­дая великолепной фантазией, умением тонко и остро схватить и передать характерные черты окружавших его людей, он стал неиз­менным инициатором всех шутливых приветствий, вечеров отды­ха и тому подобных веселых мероприятий. Сокурсникам запомнил­ся «капустник», сочиненный на втором курсе. Представление шло около двух часов. Здесь были разные виды искусства — и эстрада, и опера, и оперетта... Невозможно было без смеха смотреть бесстраш­ные пародии Владимира на педагогов и на разного рода знамени­тостей, эстрадных певцов (начиная с Армстронга и кончая Утесо­вым) или просто на пресловутых героев американских ковбойских фильмов. Побывав на репетиции одного из «капустников», препо­даватель русской литературы, крупный литературовед Абрам Исаа­кович Белкин сказал: «Вот Высоцкий — настоящий поэт. Вы про­сто этого не знаете...»

Имея в запасе всего несколько слов по-английски, он мог в те­чение получаса имитировать этот язык. Причем так, что однажды слушавший его человек, в совершенстве владеющий английским, сказал: «Ничего не могу понять. Говорит вроде бы все правильно, а смысла нельзя уловить. Очевидно, какой-нибудь диалект». Ректор студии Вениамин Захарович Радомысленский как-то назвал Высоц­кого неисправимым сатириком. Умел Высоцкий посмеяться и над собой. О себе иначе как в шутку говорить не любил.

Очень популярными в студии были рассказы Высоцкого «про соседа Сережу». Существовал ли этот Сережа на самом деле или Вла­димир сам его придумал, никто не знал. «Сосед Сережа» — очень занимательный парень, немножечко дефективный: не выговари­вал половину алфавита. И когда Владимир встречал «Синезу гнуснава-гнуснава», а «встречались» они чуть ли не ежедневно, то полу­чалась очередная замечательная веселая история. Потом появился «Коня» — знаменитый московский голубятник и очень несуразный парень. Колина мать не выговаривала букву «л» и на весь двор, вы­сунувшись из окна, кричала: «Эй, Коня, сходи в магазин, Коня!» Был рассказ о какой-то Шалаве. В общем, что ни жилец — то веселая, то грустная история. Потом, со временем, эти рассказы превратились в забавные житейские миниатюры, созданные по всем законам драма­тургии — с полноценным сюжетом, завязкой, кульминацией и раз­вязкой... Все слушатели хохотали до колик.

Но бывало, что подобные выступления выходили Высоцко­му боком. В первые годы учебы на общих собраниях Массальский иногда высказывал претензии к Высоцкому. Сводились они к тому, что Владимир как артист — несерьезен и все, что он делает, боль­ше подходит для эстрады, а не для художественного театра. Види­мо, у Массальского были свои основания упрекать Высоцкого в эстрадности.

Эту черту Высоцкого отмечал и преподаватель по эстетическо­му воспитанию В.Радомысленский. На одной из лекций он предло­жил студентам диспут на тему «Актер и человек». Высоцкий по-своему перефразировал такую постановку вопроса и подал реплику: «Актер, но человек». После укоризненного взгляда преподавателя он тут же, «невинно» смущаясь, добавил: «Я только хотел сказать, что и актер — человек». Преподаватель, с трудом сдерживая улыб­ку, ответил: «У тебя в дипломе будет написано — актер драматиче­ского театра и кино, а ты — безнадежный сатирик».

Вообще-то, Высоцкий в период учебы не числился в первых. На курсе были свои таланты, свои гении. В актерских первачах Высоц­кий не ходил, у него были другие достоинства. Он был прекрасным парнем, заводилой, очень остроумным человеком.

Вспоминает сокурсница Высоцкого М.Добровольская: «Воло­дя... Володя... Ну, например, впервые в своей жизни я была в рес­торане по приглашению Володи Высоцкого. Это было 25 января 1957 года... Мы закончили первый семестр, Володя пригласил Таю Додину, меня и Гену Яловича...»

Вспоминает однокурсник Высоцкого Владимир Камратов: «Ска­зать, что Володя безумно любил учиться, — это, по-моему, невер­но. Он не был в числе интеллектуалов, он как-то плыл так, плыл... Володя жил эмоционально. Он не был хорошим учеником, не был плохим — он так плыл... Если бы мне тогда сказали, что теперь я буду рассказывать о Высоцком! — да никто из нас тогда этого и предположить не мог. Потому что на курсе были талантливее его, интереснее».

Из воспоминаний еще одного однокурсника — Романа Вильдана: «Все жили молодой насыщенной жизнью. Кто мог тогда пред­положить, что из Высоцкого вырастет гений? Володька был обыч­ным парнем, со своими закидонами, ошибками. Выделялся, правда, энергетикой, темпераментом. Всегда был душой любого застолья. За ним — первенство. Разгульным был очень.

Удивительно, что многие мои друзья и коллеги, и я в том чис­ле, были рядом, вместе с ним, и не видели, не чувствовали силу его безмерного таланта. Он тогда был одним из нас, тогда еще молодых и здоровых. В чем-то самонадеянных, смешных, наверное, талант­ливых молодых людей. Но он все же был больше, лучше, чище, открытее каждого из нас. Но время, видите, как все развернуло. Всей своей жизнью, творчеством Вовка доказал свою значимость, состоя­тельность».

 

ИЗА ЖУКОВА

Вскоре после поступления в студию, в октябре 1956 года, Вы­соцкий стал посещать репетиции учебного спектакля третьекурс­ников. Ставили «Гостиница "Астория"» А.Штейна. Спектакль гото­вился как выпускной для этого курса. На второстепенные роли в такие спектакли обычно приглашали студентов младших курсов. В маленькой сценке у Высоцкого там была бессловесная роль бой­ца с винтовкой: начальник патруля проверяет документы, а боец-Высоцкий уводит задержанного...

На репетициях Владимир знакомится с Изой Жуковой — сту­денткой третьего курса, своей будущей женой.

Иза Константиновна Мешкова (девичья фамилия) родилась в январе 1937 года в городе Горьком. Отец и отчим погибли в вой­ну. Маленькой девочкой она очень любила танцевать и поступи­ла в хореографическое училище. Училище закрыли, но Иза в числе пяти лучших учеников продолжала заниматься при театре. Летом 54-го в Горький приехали педагоги из Школы-студии МХАТ В. Радомысленский и В. Монюков отобрать талантливую молодежь. Изу приняли сразу и разрешили сдавать экзамены по общеобразова­тельным предметам в любом институте города Горького. Девушка, никогда не мечтавшая стать драматической актрисой, очень быст­ро почувствовала вкус к профессии и стала одной из лучших сту­денток на курсе.

После второго курса, во время летних каникул Иза вышла за­муж за брата школьной подруги Лилии Жуковой. Девочка была очень юной, а мальчик впечатляюще выглядел в ладно сидящей на нем военной форме авиационного техника.

Весной 1957 года сдавали первый акт «Гостиницы...», потому вместе с педагогами долго, почти до утра, обсуждали его.

Вспоминает Иза: «И вот после сдачи спектакля у нас было за­столье студенческое. И, конечно, там был Володя. Под утро, когда все стали разъезжаться, мы с подругой Греттой Ромадиной и нашим педагогом Виктором Карловичем Монюковым собирались ехать пить кофе с пирожными к его тете. Мы стоим в сторонке, ожидая последнего такси. И вот тебе пожалуйста: Вовочка Высоцкий, неза­метный весь вечер, — рядом, крепко держит мой палец и смотрит с несокрушимой уверенностью стоять насмерть. Возмущение, искрен­ний протест и главный козырь: «Я, между прочим, замужем!» — не помогли. Все уехали без нас. ...И случилось чудо. Мальчик с тороп­ливой, чуть вздрагивающей походкой, дерзкий и нежный, смешной и заботливый, стал родным и любимым. Глупый мальчик, смешной-смешной, влюбленный во всех девочек сразу. Он не обращал ника­кого внимания на мою взрослость и замужний статус, появлялся всюду всегда неожиданно, ласково смотрел в упор».

В конце июня 57-го Иза устраивает смотрины Владимира сво­им родственникам в Горьком. Там на Нижне-Волжской набережной жила семья Изы — мать, бабушка и младшая сестра.

Иза: «Ездили мы в Горький. После третьего курса я ошараши­ла маму с бабушкой сумасшедшей телеграммой: «Еду домой с но­вым мужем...» Но на вокзале нас никто не встретил. Володя пом­чался искать такси, и в это время откуда-то появилась мама с Ната­шей. Помню мамин вопрос: «Этот клоун не твой ли муж?!» Володя был в своем буклистом пиджаке, а таких в Горьком еще не видели: для провинции это было «нечто»!

Мама, конечно, пошутила, а если всерьез, то отношения с мои­ми близкими у Володи сложились хорошие. Он трогательно и за­ботливо к ним относился, они ему платили тем же».

Многие очевидцы этого периода жизни Высоцкого будут вспо­минать эту особенность его гардероба — пиджак из модной тогда ткани «букле». Пиджаков было целых два — один подарил ему дядя Алексей, а второй — муж Лидика Лев Сарнов. Высоцкий по поводу своего скромного гардероба шутил: «Да, не густо. Зато мой папа учится на полковника».

Квартира, в которой обитали мать Изы, бабушка и маленькая сестренка, была очень тесна, и Владимиру приходилось ночевать в маленькой каюте дебаркадера. И это ему очень нравилось — пле­скалась вода, дебаркадер покачивало, как люльку...

С 28 июля по 11 августа 1957 года в Москве проходит меро­приятие «планетарного масштаба» — VI Всемирный фестиваль мо­лодежи и студентов. Когда вся страна, и молодежь особенно, гото­вится к великому нашествию народов в столицу, Высоцкий и Кохановский поступают оригинально... Все стремятся потолкаться в сутолоке фестиваля, а они уезжают отдыхать на Черное море, сни­мают маленький отдельный домик в Хосте недалеко от моря и про­водят незабываемый месяц. Оба молоды, веселы и беззаботны...

Осенью 1957 года Владимир привел Изу на Первую Мещанскую.

— Мамочка, это Иза из нашей студии, она переждет у нас дождь...

Ему было 19 лет, Иза на год старше. Дождь закончился, а Иза осталась. Стали жить вместе, но брак не регистрировали — у Изы еще не был расторгнут брак с первым мужем.

Нина Максимовна и соседи встретили Изу радушно. Как-то зашел Семен Владимирович. Побродил по квартире, сказал: «Ну, ну!..» — и ушел. Оказалось, он приходил знакомиться. А через день привез широкую деревянную трофейную кровать, появилась шир­ма для молодых, письменный стол. В квартире три комнаты — мес­та хватило всем: напротив входной двери комната Нины Максимов­ны и дяди Жоры, рядом комната Гиси Моисеевны с сыном Мишей, а третья — общая, в ней на левой половине разместились Владимир с Изой. В центре большой комнаты стоял обеденный стол, за кото­рым вместе трапезничали, как одна семья.

Вот какое впечатление осталось у Изы от того времени: «Когда был Володя, замечательно было жить. Все было ярким, звучным. Он все превращал в праздник, появлялся всегда стремительно, как фо­кусник доставал конфетку, мандаринку, воздушный шарик, расска­зывал смешную небылицу, тотчас нужно было куда-нибудь бежать... Или я заболевала, и моментально появлялись лекарства. В Моск­ве тогда невозможно было достать цветы, а он находил. Сердить­ся на него было невозможно. Везде друзья, везде интересно, все — разное. В обеденный перерыв мы часто бежали на Большой Карет­ный... Яркая, большеглазая, сияющая Евгения Степановна спешила накормить нас, на уход давала денежку, и мы убегали в свою сту­денческую жизнь...»

В конце 57-го режиссер Д. Васильев ставит фильм о погранич­никах — «Над Тиссой». Высоцкого пробуют на одну из ролей, но не утверждают. И все же кинодебют состоялся именно в этом году. В январе на озвучивание мультипликационного фильма «Чудесница», пропагандирующего полезные свойства кукурузы, режиссер А. Иванов пригласил студентов училища. В эпизоде с хором сорняков, которые распевали:

Мы ячмень, пшеницу сгложем,

Кукурузу уничтожим,

На полях останется труха! Ха-ха! —

звучит голос Высоцкого.

В июне 1958 года Иза получает диплом с отличием и по персо­нальной заявке главного режиссера Киевского театра им. Леси Ук­раинки М.Романова получает распределение в этот театр.

В сентябре Иза уехала в Киев...

Иза: «Собирали меня в Киев. Володя занимался моим гардеро­бом. Покупаются два шерстяных отреза... Володя везет меня к зна­менитой портнихе... И в моем чемодане два новых платья — образец гениальной простоты и неподражаемой скромности. Евгения Степа­новна подарила мне старинную подвеску и дала денег, чтобы сделать из нее перстень (единственная драгоценность за всю жизнь). Я за­пасаюсь губной помадой и лаком для ногтей. Студийный запрет на косметику снят — можно красить все: брови, ресницы, губы, щеки и даже волосы. О волосах, правда, не может быть и речи — этого не допустит Высоцкий. Он всегда просит: «Изуль, распусти волоси­ки!» Мы притихли, ужасно деловые, меньше смеемся, больше мол­чим. Но чемодан уложен. Нина Максимовна напекла пирожков в до­рогу. Киевский вокзал был затоплен моими слезами...»

Потом почти два года бесконечных прилетов-отлетов, долго­жданных и неожиданных встреч, писем, ночных телефонных разго­воров. Владимир разговаривал по телефону из прихожей, накрыв­шись подушкой, чтобы не разбудить Гисю Моисеевну с Мишей. На другом конце провода — Иза в кабинете заведующего труппой, ря­дом с гримерной, в которой она жила, слышала в трубке: «Здравст­вуй, это я!» Они почти ежедневно писали друг другу, и почти ка­ждую неделю в субботу Владимир уезжал в Киев, а по понедельни­кам прямо с вокзала бежал на занятия.

В Киеве Иза часто бывала в доме № 20 по улице И.Франко у Володиной бабушки.

Еще во время войны — 20 октября 1941 года — в оккупирован­ном немцами Киеве Дора Евсеевна вышла замуж за Георгия Луки­ча Семененко, приняла фамилию мужа, сменила имя и стала Дарь­ей Алексеевной Семененко, украинкой по национальности. Это не только позволило Доре Евсеевне избежать участи погибших в Бабь­ем Яру, но и с разрешения оккупационных властей она прямо у себя в квартире открыла косметический кабинет. На это и жили. Офи­циальное имя бабушки среди домашних не прижилось, и для род­ственников она была Ириной.

Дарья Алексеевна была большой театралкой, и с мужем они бы­вали на всех премьерах, в которых играла Иза. У них были постоян­ные места в первом ряду — четырнадцатое и пятнадцатое. А по вы­ходным они всегда обедали вместе — пропустить воскресный обед считалось неприличным.

Иза вспоминает: «Дом меня томил скучностью, ощущением старости и полумраком, постоянно там живущим. И тем не менее что-то влекло в тот дом — возможно, честность и открытость от­ношений, не припудренных этикетной приветливостью. И это была Володина бабушка, по-своему заботившаяся обо мне...»

Изе, тогда еще совсем юной актрисе, поручали серьезные те­атральные роли: Аннушки в спектакле «На бойком месте» по пье­се Островского, Люцианы в «Комедии ошибок» Шекспира и Сони в пьесе «Дядя Ваня» Чехова.

Ее партнерами по сцене были прекрасные актеры — Павел Лус­пекаев, Олег Борисов, Михаил Романов, Ада Роговцева...

В один из своих приездов в Киев Владимир решил посмотреть репетицию — пробрался на балкон и затаился там. Посреди репети­ции М.Романов гневно спросил: «Кто там?» Высоцкий встал и спо­койно сказал: «Пока никто». Ему разрешили остаться.

У Изы было сильным материнское чувство — она страстно хо­тела иметь ребенка. И вот... Потом она расскажет об этом в своих воспоминаниях: «Я никому не могла рассказать, что то, о чем меч­тала, чего так ждала, случилось и не принесло радости. Когда ста­ло ясно, что будет ребенок, смятение и страх обрушились на меня. Я только приехала, живу в театре, официально замужем за одним, а люблю другого и жду от него ребенка! Все было стыдным, ужасным, неразрешимым. Метнулась в Москву. Вместо одной боли стало две. Мы смотрели друг на друга, потрясенные, потерянные, и страшно было видеть боль и беспомощность Володиных глаз. Мы не знали, что делать. <...> Через десять дней я вышла из больницы, получила десять писем и две телеграммы от Володи и снова начала жить.

После той страшной больницы я уже знала, что и он может быть беспомощным, и не могла смириться с этим, но я любила. Пока он рядом, ничего не страшно, пока он рядом...»

 

АКТЕР ДРАМЫ И КИНО...

В июне 58-го года курс, где учится Высоцкий, командируют в учебно-тренировочном порядке на двадцать дней в поездку по Пав­лодарской области (Казахстан) для обслуживания тружеников це­линных земель.

Вспоминает сокурсник Высоцкого Роман Вильдан: «Вот где осо­бенно пригодилось умение Высоцкого быстро и вовремя реагиро­вать на сущность явления, его сиюминутность и злободневность. Программа была составлена в двух аспектах — академическая и раз­влекательная. В первом отделении — отрывки из спектаклей, худо­жественное чтение, композиция по пьесам. Во втором, естествен­но, что-нибудь веселенькое: песни, танцы, пляски, интермедии. Для второй части Высоцким были написаны куплеты на мелодию из­вестной песни «У Черного моря», часто передававшейся в то вре­мя в исполнении Л.Утесова. Помимо заранее написанных, стандарт­ных куплетов, типа:

Отец за сынка приготовил урок,

ему оказав тем услугу,

когда же к доске вызывал педагог,

то парню приходится туго:

на карте он ищет Калугу —

у Черного моря,

было оставлено место для таких, которые бы носили чисто «здеш­ний» характер. Это означало, что перед каждым концертом кто-нибудь из студентов «шел в народ» и из разговоров, бесед узнавал ме­стные беды, жалобы, претензии. Все это передавалось Высоцкому, и он тут же (бывало за 10 — 15 минут до начала концерта) строчил куплеты, что называется, «на злобу дня». Например, студенты уз­нали, что в одном степном колхозе заведующий магазином обещал достать своим односельчанам живых судаков (это на целине-то). То ли ему головушку солнцем припекло, то ли началась белая горячка (он, говорят, любил «проклятую») — никто не знал. Но в концерте моментально прозвучал следующий куплет:

Толпится народ у отдела «Рыбсбыт»,

живых судаков ожидая,

завмагом, качаясь, в прилавке стоит,

торжественно всем заявляя...

(шла музыкальная пауза):

«Товарищи, проходите, не толпитесь!

Есть в любом количестве!» —

«А где?» —

(и под заключительную музыкальную фразу) —

«У Черного моря».

Это еще не было высокой поэзией, но принималось всегда востор­женно. Как же! Приехали артисты из Москвы и знают, чем люди жи­вут, что думают. Попали прямо в самую точку, не в бровь, а в глаз!

И вот это умение жить мыслями своих современников, понять их думы, заботы, стремления в сочетании с безусловным поэтиче­ским даром уже тогда послужило основой будущего Высоцкого».

А пока — студенческое настоящее, в котором начинают про­растать задатки будущего писателя. Хочется перенести на бумагу ощущения сегодняшнего дня. В конце второго курса Высоцкий пи­шет свой первый рассказ-зарисовку из жизни молодых актеров — «О жертвах вообще и об одной — в частности...».

На курсе, где учился Высоцкий, русскую литературу первой по­ловины XX века преподавал Андрей Донатович Синявский.

Вспоминает сокурсница Высоцкого М.Добровольская: «Пришел к нам такой немного странный человек, еще молодой, но уже с бо­родой. Глаза тоже странные: не поймешь, на тебя смотрит или нет... И говорит очень тихо, с расстановкой, немного растягивая слова. Но сразу же — ощущение доброты и доверия к тебе... Но самое глав­ное — что говорит! Называет имена, которые мы не знали: Бунин, Цветаева, Ахматова... Мы узнаем, что муж Ахматовой, поэт Нико­лай Гумилев, был расстрелян, а сын репрессирован. У нас были не только лекции, но и беседы. Синявский учил нас мыслить».

А.Синявский родился в 1925 году в Москве. В 49-м окончил фи­лологический факультет Московского университета. Работал науч­ным сотрудником в Институте мировой литературы. В качестве критика сотрудничал в «Новом мире» А.Твардовского.

Это был уникальный педагог и литератор. Он открывал сту­дентам то, что в то время было закрыто. По мнению Л. Абрамовой (второй жены Высоцкого): «...Культура Высоцкого и то, что можно назвать эрудицией, — это заслуга Синявского. И когда Высоцкий го­ворил, что в его творчестве ему ближе Гоголь, Свифт и Булгаков — это тоже отчетливое влияние Синявского».

Высоцкому очень нравилась манера преподавания Синявского: неторопливая, спокойная, ироничная... Лекция-диалог, недоговор, ухмылка, подразумевающая: «Ребятки, вам столько еще предстоит прекрасного открыть...» Но главным для Высоцкого оказалась об­щая с Синявским любовь к дворовой «блатной» песне, к городскому романсу. Причем этим же увлекалась и жена Синявского — Мария Васильевна Розанова. Когда студенты узнали, что семья Синявских интересуется фольклором, собирает народные баллады, городские романсы, напросились в гости на квартиру Синявских в Хлебном переулке — попеть...

А.Синявский: «До того момента как мы лично познакомились с Высоцким, я его не выделял из числа моих студентов. Но вот как-то, после одного из экзаменов, ко мне подошла группа ребят и ска­зала, что хотела бы прийти ко мне в гости...»

М.Розанова: «...пришли девочки и мальчики. Был среди них и Высоцкий. Тогда он мне показался мальчиком с каким-то почти ту­пым лицом. И, пока он не начал петь, он был в компании самым не­приметным. Своих песен у него еще не было, но, исполняя чужие, он уже тогда вселил в них дух озорства, наделил их особой интона­цией, свойственной только ему и ясно обнаруженной в его собст­венных песнях. В доме была гитара — только для Высоцкого, боль­ше никто на этой гитаре не играл. Ни до, ни после...

После первого их визита я сказала Синявскому, что нельзя, что­бы это так просто ушло, — нужно купить магнитофон. Мы купи­ли «Днепр-5» — большой, громоздкий и с зеленым огоньком. И все остальные приходы к нам в дом Высоцкого уже "записывались на магнитофон"».

В этом доме Высоцкий часто бывал вместе с Изой.

И.Высоцкая: «Помню комнату у Синявских — всю в больших иконах, какие только в церкви бывают. Гостили мы там с вечера до рассвета, и Синявские всю ночь увлекательно рассказывали о своих путешествиях по сибирским рекам, о поисках старины, о том, как были ими найдены, спасены и отреставрированы эти иконы».

Встречи в доме Синявских были довольно частыми. Дружба продолжалась многие годы. В октябре 64-го Высоцкий получил в по­дарок книгу «Поэзия первых лет революции — 1917 — 1920» (авто­ры А.Меныпутин и А.Синявский) с автографом Синявского «Ми­лому Володе — с любовью и упованием. 24.10.64 г., А.С.». Когда у Синявских родился сын Егор, Высоцкий подарил ему коляску, в ко­торой перед этим возили его старшего сына Аркадия. В поздних воспоминаниях Мария Васильевна скажет: «Высоцкий был другом нашего дома, можно сказать он немножко вырос в нашем доме...»

Познакомился юный Высоцкий и с друзьми Синявских — Юли­ем Даниэлем и Ларисой Богораз.

Синявский записывал не только песни, но и устные рассказы Высоцкого. Его восхищал не столько сюжет, сколько артистизм, ми­мика, жестикуляция, интонация исполнителя. Был замечательный цикл рассказов про «собаку Рекса, который был значительно умнее своего хозяина». Любимым рассказом Синявского был рассказ про уволенного с работы. Андрей Донатович считал, что это — высшее достижение Высоцкого вообще. Потом был рассказ о рабочем, ко­торый стал одним из персонажей песни «Письмо рабочих тамбов­ского завода». По форме это было интервью, примыкавшее к серии рассказов о Н.С.Хрущеве. Высоцкий уже тогда обладал необычай­ным даром имитации любого характера, любой национальности, мог говорить с любым акцентом...

Беседы с Синявским позволяли Высоцкому ощутить блатную песню как равноправную и очень значимую часть национальной культуры. К 65-му году у Синявских собралась довольно большая коллекция записей песен и рассказов Высоцкого, которую они очень ценили и оберегали.

В это время, когда Высоцкий только «пробовал перо», один из выдающихся современных русских поэтов, считавшийся на роди­не диссидентом — Борис Леонидович Пастернак — вошел в трой­ку номинантов на присуждение Нобелевской премии по литера­туре вместе с датчанкой Карен Бликсен и итальянским писателем Альберто Моравиа. Несмотря на то что стрелка весов склонялась в пользу Альберто Маривиа, а роман Пастернака «Доктор Жива­го» еще не был опубликован ни в России, ни в Швеции, секретарь Шведской академии и Нобелевского фонда Андерс Эстерлинг зая­вил: «Изучив произведение, я убежден, что он является одним из са­мых выдающихся писателей благодаря динамике изложения и твор­ческой утонченности».

В конечном итоге шведская академия, в которой действовало изощренное лобби ЦРУ, стремившееся дать пощечину Советскому Союзу, сделало выбор в пользу Пастернака, возвеличивала писателя-диссидента, не подозревая, к каким дипломатическим пробле­мам это приведет.

Пастернак был приглашен в Стокгольм на торжественное вру­чение премии 10 декабря. «Бесконечно признателен, тронут, горд, удивлен, смущен». Телеграмма с таким содержанием была получе­на А.Эстерлингом 23 октября 1958 года. Премия могла стать гордо­стью для всей страны и ее литературы.

Однако это событие было немедленно расценено советским ру­ководством «как глубоко враждебный по отношению к СССР акт, направленный международной реакцией на разжигание "холодной войны"». На «провинившегося» писателя была направлена вся мощь партийного пропагандистского аппарата. Страницы многих совет­ских газет были заполнены письмами, в которых от имени народа гневно клеймили «поэта-отщепенца», «внутреннего эмигранта» и «предателя интересов Родины»... Московские писатели обратились к правительству с просьбой «лишить Пастернака гражданства и вы­слать в "капиталистический рай"».

«Гнев народа» был обращен на «самовольную» передачу Пастер­наком в мае 1956 года итальянскому издателю-коммунисту Д.Фельтринелли для публикации в Милане на итальянском языке своего ро­мана «Доктор Живаго». До этого роман два года лежал без движе­ния в редакциях двух толстых журналов («Новый мир» и «Знамя»), Пастернак считал этот роман итоговым произведением своего твор­чества, он писал его с перерывами много лет и вложил в него мно­го души, наблюдений и эмоций. Работа над романом прерывалась несколько раз из-за нескольких инфарктов — два в 1950 году и об­ширный инфаркт в январе 1953 года.

В результате организованной травли Б.Пастернак отправил в Нобелевский комитет телеграмму: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я при­надлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ». Таким образом, он стал третьим, после Льва Толстого и Жан Поля Сартра, «отказником» от Нобелевской пре­мии по литературе.

Тогда для студента Владимира Высоцкого эти события, имя и творчество Пастернака еще не имели того значения, которое приоб­ретут через тринадцать лет. Роман Пастернака заканчивается главой «Стихотворения Юрия Живаго», и первое среди них — «Гамлет»:

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске

Что случится на моем веку.

Десять лет, 218 раз, в Москве, Ленинграде, Софии, Белграде, Париже, Варшаве этими словами Гамлет-Высоцкий будет начинать один из самых значительных спектаклей мирового театрального ре­пертуара.

Он будет читать великую поэзию Бориса Пастернака, и в его исполнении эта поэзия, одухотворенная страстью актера, зазвучит для многих как собственная поэзия Высоцкого... Шекспир, Пастер­нак, его собственные стихи — все соединится в его лучшей теат­ральной роли.

Учеба в студии, «капустники», репетиции не мешали встречам с друзьями на Большом Каретном. Почти каждый вечер Высоцкий приходил на квартиру к Левону Кочаряну или к Володе Акимову, который жил один. Часто засиживались до утра. Это было товари­щество, братство. Здесь много говорили, пели, здесь хорошо сочи­нялось...

Главными певцами в компании были Олег Стриженов, Саша Скорин. Высоцкий-певец пока еще только пробовал себя. Песни были разные: и военные, и романсы, и «блатные»... Особенно по­пулярными были «Есть газеты, семечки каленые...» и «Товарищ Ста­лин, вы большой ученый...». Этим песням позднее ошибочно при­писывалось авторство Высоцкого. А тогда он с удивлением узнавал, что большинство песен, которые считались старыми, «блатными», написаны профессиональными литераторами и некоторые — совсем недавно. Так, песня «Товарищ Сталин...» была написана писателем и поэтом Юзом Алешковским, «Купите бублички...» — членом-корреспондентом АН СССР, известным литературоведом Леонидом Ти­мофеевым, а песня «Девушка из Нагасаки», которую тогда часто пел Высоцкий, была написана поэтессой Верой Инбер, автором песни «Шумит ночной Марсель» был драматург Николай Эрдман, «Стою я раз на стреме...» сочинил переводчик А. Левинтон, и совсем неожи­данное авторство — песню, которую пел как «блатную» Евгений Ур­банский, а потом и Высоцкий, — «Когда с тобой мы встретились — черемуха цвела...» написал... Андрей Тарковский.

«В песнях, которые тогда пробовал петь Высоцкий, — вспоми­нал А. Макаров, — вдруг возникали новые куплеты. В песне было, скажем, 5 — 6 куплетов, а он пел их 8 — 9. Когда спрашивали, от­куда он их знает, Владимир отвечал: «Не знаю откуда!» Потом вы­яснялось, что он их сочинил сам».

Вскоре появилась вторая гитара — покупали вместе с Изой в «Культтоварах» на Неглинной. Гитара была, а игры какой-то более-менее сносной еще не было. Было пока только бренчание, но все бо­лее настойчивое. В перерывах между лекциями, занятиями, все сво­бодное время он посвящал гитаре. Причем поначалу никто всерьез его не принимал. Ну, бренчит себе и бренчит. Некоторые даже пре­небрежительно называли «дешевкой» то, что он пел. Может быть, потому, что Высоцкий и сам вначале к репертуару серьезно не от­носился. Он без конца терзал гитару, подолгу шлифовал одну и ту же песню. Если он брал гитару в руки, то ее уже трудно было у него отнять.

В.Высоцкий: «...я однажды услышал магнитофон, услышал при­ятный голос, удивительные по тем временам мелодии. И, конечно, стихи, которые я тоже узнал. Это был Булат. И вдруг я понял, что впечатление от стихов можно усилить музыкальным инструмен­том и мелодией. Я попробовал это сделать сразу сам: тут же брал гитару, когда у меня появлялась строка, — и вдруг это не ложилось на этот ритм. Я тут же менял ритм и видел, что это даже рабо­тать помогает, т. е. сочинять с гитарой. Поэтому многие люди на­зывают это песнями. Я считаю, что это стихи, исполняемые под гитару, под рояль — под какую-то ритмическую основу. Вот из-за этого появилась гитара... Я играю очень примитивно, часто слышу упреки в свой адрес по поводу этого. Примитивизация эта нарочная: я специально делаю упрощенные ритм и мелодию, чтобы это входило сразу моим зрителям не только в уши, но и в души, чтобы мелодия не мешала воспринимать текст».

Главным в этот период, конечно, была учеба в студии. На курсе готовились совершенно разные по темам и жанру спектакли. В со­дружестве с коллективом студийцев молодой драматург Л.Митро­фанов написал свою новую пьесу — «Пути, которые мы выбира­ем». Спектакль, поставленный П.Массальским и И.Тархановым, был многократно показан в студии и в Учебном театре, а затем в пе­редаче по Московскому телевидению. В спектакле Высоцкий играл роль Жолудева — одного из добровольцев, прибывших на рудник. Кроме того, в программке спектакля было обозначено: «автор шу­мов — В.Высоцкий».

Студийцы ставили и русскую классику. Самыми близкими те­атру драматургами были Горький и Чехов. К 100-летию со дня ро­ждения Чехова курс подготовил программу из одноактных пьес и рассказов писателя, выступил на его родине в Таганроге, на юби­лейных торжествах. П.Массальский очень любил Чехова и на каж­дом курсе ставил его произведения. Были поставлены «Ночь перед судом», «Свадьба», «Иванов», «Ведьма» и другие одноактные пьесы, объединенные под общим названием — «Предложение». В «Ведьме» Высоцкий играл Ямщика, в «Свадьбе» — Жигалова, отставного кол­лежского регистратора. В «Иванове» Высоцкому досталась замеча­тельная роль Боркина. Это был типичный сегодняшний «новый рус­ский» — необразованный, без чести, без совести... Он знает только, как сделать деньги. Главное, не стесняться.

На разборе учебных спектаклей педагоги предрекали Высоц­кому стезю оригинального комедийного актера. Но вот уже почти сложившийся комик стал вдруг предельно серьезен. Он взялся за роль Порфирия Петровича в «Преступлении и наказании» Ф.Дос­тоевского. Выбор этот удивил многих, и еще больше — результат. В комике открылся новый диапазон, неожиданные пласты, неожи­данные мысли, для которых понадобились новые слова. И они на­шлись. Роль Порфирия Петровича была настоящей удачей. После просмотра А.И.Белкин, крупнейший специалист по Достоевскому, в слезах вбежал за кулисы и сказал, что он впервые увидел такого Достоевского на сцене.

Просмотр с участием большого количества педагогов прошел блестяще. В результате Высоцкий получил «отлично» по актерскому мастерству. Но ему была важнее оценка Массальского: «Ну, вот те­перь я понял, что вы — актер». Это был не просто экзамен по актер­скому мастерству. Третий курс — решающий. Если на третьем курсе актер не состоялся, то дальнейшая его судьба очень сомнительна.

У Андрея Якубовского — впоследствии известного театроведа, историка и теоретика театра, — который играл с Высоцким в его са­мом первом спектакле, сложилось впечатление, что легковесно-студенческого в Высоцком в ту пору не было: «Он вел себя чрезвычай­но самостоятельно и по-деловому, то есть относился к работе, как к конкретному делу, и был всегда сориентирован на выполнение оп­ределенной задачи. Уже тогда он умел в себе самом вытащить имен­но то психологическое качество, какое было необходимо, и прежде всего — тот «нерв», который был определяющим в его работе над ролью Порфирия Петровича. Здесь индивидуальность Высоцкого, может быть до конца еще не найденная им самим, проявилась не­посредственно и ярко. Его Порфирий Петрович был человеком, глу­боко заинтересованным в своем деле. Он был захвачен процессом выявления истины — понятным, необходимым, но, вместе с тем, каким-то дьявольским, совершавшимся на уровне какого-то фоку­са или магии. То была действительно психологическая битва меж­ду Порфирием Петровичем и Раскольниковым».

Этот отрывок студенты с успехом исполняли в музее Достоев­ского и на концертах. С Высоцкого окончательно был снят ярлык «комика» — он раскрылся как драматический актер.

В то время Высоцкий был настолько поглощен ролью Порфи­рия Петровича, что пришлось отказаться от довольно заманчиво­го предложения, которое могло повлиять на всю его артистическую карьеру.

В 58-м году в Доме культуры гуманитарных факультетов Мос­ковского государственного университета в самодеятельном драма­тическом коллективе, именуемом Студенческим театром МГУ, тогда еще малоизвестный артист столичного ТЮЗа Ролан Быков готовил спектакль «Такая любовь». В результате получился не просто удач­ный спектакль любителей драматического искусства, обучающихся в МГУ, — это была веха в культурной жизни столицы.

Р. Быков: «...В пятьдесят восьмом годуя был уже знаменит. Был студенческий театр при МГУ, который я организовал. Создал я театр и подбирал себе актеров. Мне нужны были герой и героиня. Я по­ехал, конечно, в наш театральный Вахтанговский институт. Нет ни героя, ни героини! Измельчал народ. Герой — это когда у человека достоинство есть. Мужчина с достоинством был в те годы редко­стью, да и сейчас — редкость.

Пришел в мхатовское училище. Думаю, может, хоть там герой есть, хоть какие-нибудь «штаны» — так мы тогда говорили. Нико­го! Нет, один парень все-таки понравился — характерную роль иг­рал. Было у него лицо мужика, и выделялся он среди других жел­торотых. Подхожу к нему, спрашиваю:

—  Как вас зовут?

—  Володя.

—  Здравствуйте, Володя. Я режиссер студенческого театра...

—  Я вас знаю.

—  Я хотел бы пригласить вас в свой театр.

—  Большое спасибо, я очень взволнован. Что я буду играть?

Я подумал: «Ну, нахал!», а сам говорю:

—  Пока не знаю. Просто приглашаю вас как хорошего актера, а там посмотрим.

—   Нет. Мне очень хочется к вам, но мне сейчас предложили главную роль.

—  Тогда, конечно, немедленно иди на роль! Когда еще я тебе ее найду...

Это и было мое знакомство с Володей Высоцким...»

Однажды осенью 1958 года Игорь Кохановский привел Влади­мира в квартиру так называемого «дома Большого театра» в Карет­ном Ряду. Хозяйкой этой квартиры была Инга Окуневская — дочь талантливой и легендарной актрисы советского кино Татьяны Окуневской. Состоялось знакомство, продлившееся до конца жизни. Инга, а позднее и ее муж, профессиональный переводчик-синхронист, Виктор Суходрев, будут участниками различных компаний, в которых оказывался Высоцкий.

После третьего курса в июне 1959 года была создана концерт­ная бригада для выступления в Подмосковье (Ступино — Михне­во — Малино — Подольск — Серпухов). Это считалось чем-то вроде летней практики. Коронным номером Высоцкого был рассказ деда Щукаря из «Поднятой целины» М.Шолохова. Через пятнадцать лет Высоцкого будут слушать огромные стадионы и Дворцы спорта, но уже студентом он мог «держать» аудиторию. Неизбалованные га­стролями артистов зрители принимали студентов с восторгом. А в одном из отзывов даже написали, что «они могут быть в прослав­ленном МХАТе».

В этом — 59-м — году в Москву возвращается семья дяди — Алексея Высоцкого. Владимир часто бывает в их доме. Братья Вы­соцкие очень отличались внешне: Семен был невысокого роста, Алексей — почти двухметровый богатырь; и по характеру: отец был очень гибким, не стеснял себя откровенным чинопочитанием, осо­бо не соблюдал моногамии по отношению к даже близким женщи­нам, а дядя казался более прямолинейным и целомудренным. Это импонировало племяннику, и он душевно тянулся к дяде.

Алексей Владимирович рассказывает ему о войне. Ему было что рассказать. Он участвовал в финской войне, а в начале Отече­ственной — ему двадцать один год — он уже командует батареей, в двадцать четыре подполковник Алексей Высоцкий — начальник штаба артиллерийской бригады. Трижды награжден орденом Бое­вого Красного Знамени. Тема войны волновала их обоих. Рассказы дяди станут источником сопричастности племянника к прошедшей войне. Алексей Владимирович попал под проводимое Хрущевым со­кращение армии. На этот раз собственное желание совпало с волюн­таризмом первого лица государства. Он поступил в Ужгородский университет на филологический факультет. Проучился там немно­го, а потом перевелся на факультет журналистики МГУ и окончил в 1961 году экстерном. В газете «Красная звезда» печатались очер­ки Алексея Высоцкого. Один из них — «Бриллиантовая двойка», по­священный другу семьи дважды Герою Советского Союза Николаю Скоморохову, — станет сюжетом песни Высоцкого.

В 59-м состоялся дебют Высоцкого в кино. В кинематограф Вы­соцкий вошел незаметно, неброско. Поначалу его лицо настолько коротко мелькало в кадре, что в титрах либо вообще не упоминали его фамилию, либо включали ее в длинные списки тех, кто снимал­ся в эпизодах. Работа в кино скорее способствовала его известности, чем удовлетворяла профессиональный интерес. Именно благодаря кино Владимира Высоцкого узнала в лицо вся страна. Начиналась кинокарьера актера более чем скромно. Это был фильм режиссера В. Ордынского «Сверстницы». Для участия в массовке был пригла­шен почти весь курс, на котором учился Высоцкий. Его имя даже не попало в титры, но на экране он узнается без труда в микроскопи­ческой сценке, происходящей в театральном институте. И хотя роль была маленькой — всего две фразы: «Ну, как там дела?» и «Сундук и корыто», дебютант очень волновался, повторяя слова на десять интонаций. В результате — по словам самого Высоцкого — сказал «с кавказским акцентом, высоким голосом и еще заикаясь...».

Для дипломного спектакля П.Массальский выбрал пьесу Горь­кого «На дне». Его привлекла полемика с классическим спектаклем Художественного театра. Сам Массальский исполнял в нем роль Ба­рона. Для дипломников он восстановил финал второго акта пьесы, исключенный во МХАТе. Высоцкий в этом спектакле играл роль картузника Бубнова.

Впервые имя Высоцкого появилось в печати. Сначала — 25 июня 1960 года — в газете «Вечерняя Москва» была помещена фо­тография в качестве иллюстрации к заметке «Встреча с молодыми», на которой Высоцкий снят среди участников студенческого спектак­ля «Свадьба». А затем — 28 июня — в газете «Советская культура» была напечатана статья Л.Сергеева «Девятнадцать из МХАТ», в ко­торой была дана рецензия на выпускной спектакль: «Сдают экза­мен на творческую зрелость девятнадцать учеников Школы-студии им. Немировича-Данченко при Московском Художественном теат­ре. <...> ...Бубнов проходит мимо умершей Анны. «Кашлять пере­стала, значит...» И вдруг перед последним закрытием занавеса чу­десное перевоплощение: обнажилась истосковавшаяся, плачущая, исполненная доброты человеческая душа: «Кабы я был богатый... я бы... бесплатный трактир устроил!.. Бедняк человек... айда ко мне в бесплатный трактир!» Артист Высоцкий проводит эту сцену с подъемом. В этот момент его Бубнов сверкающе счастлив».

Рецензию можно считать отличной рекомендацией для всту­пающего в профессию актера. Однако поначалу было совсем не гладко...

Итак, учебный план был выполнен и Приказом ректора Школы-студии от 18 мая 1960 года студент Высоцкий был допущен к сдаче государственных экзаменов, которые сдал отлично. Поста­новлением государственной экзаменационной комиссии от 20 июня 1960 года ему была присвоена квалификация актера драмы и кино, выдан диплом за № 284453...

Это был скачок из детства и юности во взрослую жизнь. На вы­пуск приехала из Киева Иза...

Пройдет время, и на 3-м этаже Школы-студии в «представи­тельском» коридоре среди портретов тех, кто создавал Школу, кто принес ей славу, будет висеть его портрет: Качалов, Кедров, Радомысленский, Попов, Топорков, Ефремов, Евстигнеев, Борисов... и Высоцкий.

Но пока ни сам Владимир и никто из окружающих не знали, что ждет его впереди. Себя он еще до конца не ощутил, а для близ­кого окружения он был живым, добрым парнем, с необыкновенным чувством юмора. В нем чувствовалась скрытая энергия, требующая воплощения в будущие актерские работы и песни...