Совместив приглашение на VI Московский фестиваль и рабо­ту по дубляжу фильма «Сюжет для небольшого рассказа», Мари­на получила визу на несколько недель и в начале июля приезжа­ет в Москву.

Перед этим в течение целого года она вместе с сестрами в па­рижском театре «Эберто» играла в чеховских «Трех сестрах». Тать­яна играла Ольгу, Милица — Машу, а Марина — Ирину. В истории театра это был единственный случай, когда чеховских трех сестер играли действительно родные сестры, профессиональные актрисы. В конце второго действия сестры восторженно кричали: «В Моск­ву! В Москву! В Москву!» И докричались — все вместе приехали на Московский фестиваль.

На фестивале Высоцкий знакомится с Даниэлем Ольбрыхским.

Д.Ольбрыхский: «Мы познакомились на кинофестивале в Мо­скве в 69-м году. С этим событием связан забавный анекдот, кото­рый трудно рассказать из-за одного нецензурного слова, которое в оригинале звучит из уст героя рассказа. Нас познакомил пере­водчик, мой фестивальный опекун: «Это молодой, но уже выдаю­щийся польский актер Даниэль Ольбрыхский, а это — наш поэт, ак­тер, певец Владимир Высоцкий». Уже тогда песни Высоцкого при­обретали популярность в Польше, так что я знал, с кем имею дело, но переводчик «приблизил» героя: «...то, что он поэт, гитарист, ак­тер — это правда, но это не самое важное, он... (ну, скажем, любит) Марину Влади!» Это любимый анекдот Марины, которая много раз просила меня, чтобы я рассказал о том, как я познакомился с Воло­дей. Так я встретился с ним первый раз».

17 июля для гостей фестиваля устраивают большой прием. Все делегации собираются у гостиницы «Москва», и оттуда их повезут на автобусах к месту приема. Марина знакомит Высоцкого с кине­матографистами из разных стран. А когда приходит время посадки в автобус, ретивый контролер его выталкивает, так как он не име­ет гостевого билета.

Марина не вышла вместе с ним, а осталась в автобусе среди фестивальных гостей... Высоцкий один на дороге, униженный и ос­корбленный, как оплеванный. О том, как должна была бы посту­пить Марина в этой ситуации, каждый решит для себя сам. Но слу­чилось то, что случилось...

Перед этим все вместе, и сестры Марины, договорились встре­титься вечером на квартире матери Севы Абдулова. Все собрались, все знают о скандале в автобусе, а Высоцкого нет...

Он появляется за полночь. Пьяный... Для этого был повод — нужно было как-то компенсировать унижение. А через некоторое время у него хлынула горлом кровь. Приступ был настолько силь­ным, а потеря крови так велика, что давление упало до критической отметки, и врачи «скорой помощи» отказались его везти, опасаясь, что он умрет по дороге. Марина подняла крик. Врачи разобрались, кто кричит и кого нужно спасать, и повезли его в Институт Склифософского. Марина тоже села в машину. Только к концу следующе­го дня ее пустили к Владимиру. Врач успокаивал: «Было очень труд­но. Он потерял много крови. Если бы вы его привезли на несколько минут позже, он бы умер. Но теперь все нормально...». Предпола­гали прободение желудка, но оказалось — артериальное кровотече­ние, возникающее при разрыве слизистой оболочки в области желудочно-пищеводного соединения. Сильная рвота способствует та­ким разрывам. Кровотечение было остановлено консервативными методами — без операции.

В реанимации Высоцкий провел чуть больше суток, потом его перевели в 1-е хирургическое отделение. Через 5 дней — 23 июля — он был выписан из клиники.

В составе бригады, которая везла Высоцкого в больницу, был фельдшер Института скорой помощи имени Склифософского Игорь Годяев. Он станет впоследствии близким человеком семьи Высоцко­го и часто будет его выручать, особенно в конце жизни.

В воспоминаниях о Высоцком и его биографиях этот случай превратился в легенду о клинической смерти. Клиническая смерть сопровождается остановкой дыхания и сердечной деятельности. Ни того, ни другого у Высоцкого не было. Врач-реаниматолог Л.Сульповар: «Володя был в очень тяжелом состоянии после желудочно­го кровотечения».

Легенду распространяло окружение...

А. Демидова: «После первой клинической смерти я спросила, ка­кие ощущения у него были, когда он возвращался к жизни. "Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее, меня несет к какому-то просвету. Просвет ближе, ближе, превраща­ется в светлое пятно; потом боль во всем теле, я открываю глаза — надо мной склонившееся лицо Марины..." Он не читал английскую кни­гу "Жизнь после смерти", это потом я ему дала ее, но меня тогда пора­зила схожесть ощущений у всех возвращающихся "оттуда"».

Еще один мифотворец — А.Вознесенский — в 71-м году напи­сал «Реквием оптимистический»:

За упокой Высоцкого Владимира

коленопреклоненная Москва,

разгладивши битловки, заводила

его потусторонние слова.

Владимир умер в 2 часа. И бездыханно

стояли полные глаза, как два стакана.

...........................................

Гремите оркестры,

Козыри — крести.

Высоцкий воскресе.

Воистину воскресе!

А.Вознесенский: «Газеты и журналы отказывались печатать эти стихи — как об актере еще о нем можно писать, а вот как о певце и авторе песен... Тем не менее стихи удалось напечатать в журнале «Дружба народов», который был смелее других. Однако пришлось изменить название на «Оптимистический реквием по Владимиру Семенову, шоферу и гитаристу». Вместо "Высоцкий воскресе" при­шлось напечатать "Владимир воскресе"...»

А по Москве и Ленинграду среди богемы поползли самые неве­роятные слухи. У актеров «Таганки» спрашивали: правда, что он же­нился на Влади? А в посольстве была свадьба? Они получили визы и уехали в Париж? Правда, что он принял французское гражданст­во? Как смотрит коллектив на этот альянс?..

Закончен монтаж фильма С.Юткевича «Сюжет для небольшо­го рассказа», в котором Влади-Лика — повзрослевшая «колдунья» середины 50-х годов, симпатичная, но неглубокая женщина, приво­рожившая умного, ироничного писателя. Во Франции фильм вышел под названием «Лика — большая любовь Чехова». Почти целый ме­сяц своего очень дорогого — в прямом смысле — времени Марина отдала на озвучивание фильма.

М.Влади: «Каждое слово я старалась выговаривать отдельно. И дубляж измотал меня до последней степени. Но я работала как зверь, понимая, что цель того стоит. Когда же спустя некоторое вре­мя я приехала на премьеру, меня ждал страшный удар: моя Лика Мизинова говорила с экрана... не моим голосом. Я так плакала... Меня это оскорбило дико, я была просто в отчаянии. Потому что для такой актрисы, как я, голос — это часть души. Мой голос — это моя фирменная вещь».

Через тридцать с лишним лет она не потеряет надежду на вос­становление фильма в первозданном виде: «Все же я почему-то на­деюсь, что эту картину покажут снова, потому что она безвременная и занимает особое место даже в истории советского кино. Тогда бы я могла ее заново дублировать, бесплатно. Время, правда, прошло. Но голос у меня сохранился, я ведь не курю, и он не сел, как часто бывает у женщин в возрасте. В конце концов, имею же я право в од­ной из своих любимых картин заговорить своим голосом».