Юрий Любимов, дерзнувший взяться за постановку знамени­той пьесы, понимал, какую ответственность он берет на себя. Даже у таких гениев, как В.Мейерхольд и Е.Вахтангов, их замыслы оста­лись в мечтах. У труппы не было достаточных навыков работы над классикой, и Любимов шел на опасный творческий эксперимент, результат которого должен был подтвердить или опровергнуть его режиссерский статус. Нельзя было приступать к реализации тра­гедии как без оригинального режиссерского замысла, так и без ак­тера, способного не только воплотить видение постановщика, но и привнести в роль нечто свое, индивидуальное, способное взволно­вать зрителя. Сомнения в том, что Гамлета должен играть именно Высоцкий, у Любимова не было. Были лишь сомнения чисто дис­циплинарного порядка.

В.Шаповалов: «Спектакль был сделан специально на Высоцко­го, даже оформление придумывалось «под него». Любимов как-то говорит: «Какой, Володя, у тебя красивый свитер! Надо всем такие свитера сделать, и занавес такой же!» А это был собственный Во­лодин свитер».

11 января 1971 года первая репетиция «Гамлета». Все на нер­вах. Еще нет понимания между режиссером и актером. Высоцкий одновременно и очень хотел играть эту роль, и столько же ее боял­ся... А впоследствии, когда он и роль станут единым целым, он ею будет ревностно дорожить.

Ю.Любимов: «Как Высоцкий у меня просил Гамлета! Все ходил за мной и умолял: "Дайте мне сыграть Гамлета! Дайте Гамлета! Гамлета!" А когда начали репетировать, я понял, что он ничего не понимает, что он толком его не читал. А просто из глубины, чего-то там, внутренней, даже не знаю, что-то такое, где-то, вот почему-то: "Дайте Гамлета! Дайте мне Гамлета!"»

Высоцкий — Любимову: «Вы пять пьес показали мне с голоса, и я выполнял с точностью до тысячной доли, но здесь я не могу по­вторить... потому что вы еще сами не знаете, что делаете... Я на­придумал в «Гамлете» не меньше, чем вы, поймите, как мне трудно отказаться от этого...»

И действительно, замысел и разработка роли у Высоцкого были строгими и продуманными. Но на репетициях это каждый раз при­ходило в столкновение с живой импровизацией Любимова. Казалось, что Любимов строил спектакль, как бы не зная, что будет дальше...

Неуверенность и страх были не только у Любимова и Высоц­кого.

Вспоминает композитор Юрий Буцко: «Я не сразу дал согласие. Мешали «авторитеты». Высоцкий убеждал:

—  Вы обязаны работать.

—  Что вы, Володя, ведь страшно: Шостакович написал музы­ку к «Гамлету», Прокофьев и другие великие... Ведь страшно — про­валиться.

Это мое «страшно» вызвало в Высоцком незабываемую реак­цию гнева, почти ярости. Он кричал:

— А мне не страшно?.. Гамлета сыграли многие: Пол Скофилд, Смоктуновский! Мне что, не страшно? А я буду играть!»

Позже придет понимание друг друга, режиссерского замысла, и тогда на вопрос, почему он поручил роль Гамлета Высоцкому, Люби­мов ответит: «Я считал, что человек, который сам пишет стихи, уме­ет прекрасно выразить так много глубоких мыслей, такой человек способен лучше проникнуть в разнообразные, сложные конфликты: мировоззренческие, философские, моральные и очень личные чело­веческие проблемы, которыми Шекспир обременил своего героя.

Когда Высоцкий поет стихи Пастернака, то это что-то среднее между песенной речью и песней. Когда говорит текст Шекспира, то есть в этой поэзии всегда музыкальный подтекст».

Через десять лет существования этого спектакля Высоцкий, в конце концов, придет к своему первоначальному решению этой роли, к тому, что было им заявлено на первых репетициях.

После ссоры с Любимовым на первой репетиции и свадебно­го застолья 13 января Высоцкий запил. Обиженная Марина собра­ла вещи и тайком от мужа переехала на Ленинградский проспект к тогдашней подруге Всеволода Абдулова актрисе Ирине Мирошни­ченко. А тут как раз предстояло продолжение «свадебного путеше­ствия» — отдых в сочинском санатории Совета Министров СССР. Путевки в эту элитную здравницу им подарил один высокопостав­ленный чиновник — их давний поклонник. На предложение мужа лететь с ним в Сочи Марина категорически отказалась, и Владимир приглашает своего верного «оруженосца» — Д.Карапетяна, много­кратно выручавшего его в подобных ситуациях.

Друзья покупают билеты, и Высоцкий предпринимает еще одну попытку уговорить Марину лететь вместе. Марина, в свою очередь, с помощью друзей и какого-то «психиатрического светилы» пытает­ся уговорить Высоцкого лечь в больницу. «Нашла коса на камень» — Высоцкий и Карапетян с приключениями летят в Сочи, Марина — в Париж: «Я застегнула чемоданы и уехала из Москвы после долгого и тяжелого периода твоего этилового безумия. В то время терпе­ния у меня было не много, и, смертельно устав, не зная еще ника­кого средства, чтобы заставить тебя прекратить весь этот кошмар, я сбежала, оставив записку: "Не ищи меня"».

Естественно, никакого отдыха не получилось. Шикарные апар­таменты сочинского санатория не могли успокоить мятущуюся душу Высоцкого. Через неделю они возвратились в Москву.

На репетиции «Гамлета» 23 января Любимов поручает читать текст за Высоцкого Л.Филатову, а 26-го беседует с Золотухиным:

—  Валерий, скажи мне, пожалуйста, ты хотел бы попробовать Гамлета? Видишь, у нас опять трагическая ситуация, и я не знаю, чем она закончится и для театра, и для него... Я верил в него... но теперь...

—   Юрий Петрович, мы люди свои, прикидываться мне перед вами нечего. Хотел бы Гамлета? Конечно, хотел бы. Верю ли я в то, что могу это сыграть? Конечно. Может быть, не сегодня, но завтра... Давайте попробуем...

Естественная ситуация для любого актера в любом театре — второй состав, но почему-то В.Золотухин всю жизнь после смер­ти Высоцкого будет оправдываться по этому поводу. Не объяснять или доказывать свою естественную правоту, а оправдываться: «Вче­ра у Володи день рождения — шеф мне предложил попытать уда­чи в Гамлете. Какая-то ирония. Один раз я сыграл Керенского за 50 рублей. Точила меня тоска! — что друга предал. Чепухой все оказа­лось, ерундой. Теперь, кажется, я опять играю на его трагедии. Он царь еще... Ну, а у меня что — две жизни, что ли?.. Тоже одна, и не­известно какая. Ему сейчас важнее эта роль, это его идея, его сме­лость. Зачем мешать ему? Ведь я ему скажу все равно... но это, может быть, еще хуже, чем не говорить. А так он будет знать, что друг го­товит нож, и будет бояться, зажиматься... не захочет вроде как сек­реты выдавать. А какие такие секреты могут быть в этой роли?!»

Это тот Высоцкий «не захочет секреты выдавать», который и в «Хозяине тайги», и в «Интервенции», позже в «Маленьких траге­диях» всегда опекал, помогал, подсказывал, совершенно не думая о том, что у Золотухина получится лучше, чем у него. Ну а Золотухин со своими сомнениями по поводу этики дружбы уже начал как бы вживаться в роль — «быть или не быть?!».

31 января состоялось комплексное мероприятие в театре — за­седание месткома, бюро комсомола и партбюро. Обсуждали вопрос Высоцкого. Об увольнении речи не было, но строго-строго преду­предили — «а в 33 распяли, но — не сильно...».

Высоцкий еще раз извинился и предупредил сам: «Если будет второй исполнитель, я репетировать не буду!». Интересно, что точ­но так же вел себя И.Смоктуновский после назначения его на роль Гамлета в фильме Г.Козинцева.

Высоцкий — Золотухину: «Марина улетела, и, кажется, навсе­гда, хотя посмотрим, разберемся».

«Как я в этот раз сорвался, просто не знаю. Никаких причин не было». Он не понял причину. Она была внутри. Ему казалось: он уже настолько выстрадал роль, что все должно получиться сразу. А у Любимова было свое видение роли, и он знал, что работа бу­дет трудной и долгой.

1 февраля Высоцкий приступил к репетициям.

—  Мне ужасно мешает, что я меньше всех. Ты погляди, я на сцене ниже всех. Меня это жутко угнетает, — говорил он Золо­тухину.

Золотухин дал дельный совет:

—  Сделай это личное твое мучение физической недостаточно­стью — душевной гамлетовской мукой. Пусть это помогает тебе в одиночестве твоем, в твоей исключительности: да, вот так, такой Гамлет, и никаких других.

Н.Крымова: «В репетициях он всегда был примером сосредото­ченности. Но работа над Гамлетом требовала еще и смирения, а сми­рить этого человека было невозможно... «Гамлет» не подстраивался к известному ряду, а выламывался из него — прежде всего благода­ря Высоцкому. В зале было немало вопросов. Стихи Пастернака — можно ли сопровождать их гитарой? Некоторые радовались, дру­гие пожимали плечами. И если вот так сразу, в самом начале одним стихотворением, да еще с такой силой подан весь сгусток смысла — то, что играть дальше? И голос Высоцкого кому-то показался гру­бым, и манеры шокировали не только Гертруду. «Если герои Шек­спира в трагедии выражаются как конюхи, нам это не странно», — писал Пушкин. Но нам было странно. Шекспира театр на свой лад веками обрабатывал, и его грубость не избежала разнообразной эс­тетической обработки. А у Высоцкого манера выражаться не имела никакого привычного лоска, никакой изящной обертки. Он вышел на сцену таким, каким был. И сыграл не что иное, как свою судьбу. Вряд ли он сам понимал это. Еще меньше — не веря в силу проро­честв — понимали мы».

Уже 6 февраля Любимов сказал: «Правильно работали...»

В начале февраля куйбышевский молодежный клуб пригла­сил на два выходных дня группу актеров «Таганки» выступить с концертами. Договорились с В.Смеховым, Б.Хмельницким, З.Сла­виной, В.Золотухиным, В.Васильевым, В.Высоцким, подготовили афишу, арендовали зрительный зал Дома офицеров. Однако поезд­ка сорвалась... Организаторы несостоявшегося концерта попыта­лись разобраться в ситуации. Их долго и под разными предлогами не пускали к секретарю горкома партии по идеологии Лидии Дени­совой. В конце концов они к ней в кабинет вошли самовольно и ус­лышали фразу без комментариев: «Пока я сижу в этом кресле, ноги Высоцкого в Куйбышеве не будет!» Потом выяснилось, что Денисо­ва связалась по телефону со своей московской коллегой Л.Шапош­никовой, чтобы та сорвала поездку. Сказано — сделано...

Весь февраль Высоцкий продолжает очень плотно работать над ролью.

Высоцкий — Золотухину: «Почему ты не посмотришь, как я репетирую? Во вторник будем готовить 1, 2, 3-й акты — прихо­ди. Ты знаешь, он меня вымотал. Я еле стою на ногах. Он придумал такую штуку: когда Гамлет говорит, держится за сердце, трудно ему, задыхается. И у меня действительно начинает болеть сердце. Все, Валерочка, я решил: надо роль сыграть, надо сделать это хо­рошо. Позвонила Марина: «Я хочу, чтобы ты сыграл Гамлета». Ну, раз женщина хочет, нельзя ее обижать...»

Ю.Любимов понимает, какую махину они взвалили на себя, и хочет, чтобы это понимали все: «Так, на шармочка, вы не проско­чите в этой пьесе. Она раздавит вас, как каток асфальтовый, от вас мокрого места не останется... Я ведь хочу сказать, если не будет по­лучаться, я спектакля не выпущу. Вы меня поняли?»

Однако от перегрузок, нервного напряжения на репетициях, усталости и одиночества у Высоцкого стало шалить здоровье, от­крылось кровотечение. По протекции А.Митты он 7 марта ложится в Центральный госпиталь МВД, где работает врачом двоюродный брат Митты — Герман Ефимович Баснер. Официальный диагноз — язва двенадцатиперстной кишки. Обещали поставить на ноги через месяц. Высоцкий лежал в генеральской отдельной палате с телефо­ном. Режим был строгий: все-таки госпиталь МВД. Хотя персонал относился к нему очень хорошо, после пребывания в этой больни­це к Высоцкому пришла боязнь больниц вообще и людей в белых халатах. Теперь в больницу он будет ложиться только в самых тя­желых случаях.

Пока Высоцкий лечился, у Семена Владимировича появилась возможность приобрести машину — с августа прошлого года завод в Тольятти стал выпускать первые тысячи «Жигулей». Тогда это был еще автомобиль «Фиат-124»: все части машины — от двигателя до сидений — были итальянскими, а сборка и сварка советскими. Эта машина, «купленная отцом для сына», и стала первым из шести ав­томобилей Высоцкого. Прямо с тольяттинского завода машину пе­регнал друг Владимира — Валентин Савич. Из-за желания поскорее начать водить он не вылежал полный срок противоязвенного лече­ния. Да и чувствовал он себя уже хорошо.

«Еще когда Володя лежал у меня в госпитале МВД, — вспоми­нает Баснер, — он сказал, что у него появится машина, и мы догово­рились, что я с ним поезжу. «У тебя права-то есть?» — спрашиваю. «Да нет у меня ничего! Вот будет машина, мне надо и права, и все получать!» Это были «Жигули» —«ВАЗ-2101» серого цвета. Зареги­стрировал он их по доверенности дарения от отца».